Недоступная

Я просто хочу быть любимой.

Я просто хочу до конца.

Я верю, что можно и ныне

Верить в свои чудеса.

Я просто хочу, чтоб желания

Исполнялись чуть легче всегда.

Я просто хочу обаянием

Сводить одного лишь с ума…

Эрис Вайт.

Глава 1

Марина

– Я выхожу замуж!

Глоток чая застывает в горле и в ту же самую секунду, давлюсь, пытаясь сглотнуть. Начинаю закашливаться, нещадно бью себя в грудь, сладкий напиток намертво фиксирует трахею, не вздохнуть. Лаура звонко смеётся, а мы с Маликой переглядываемся, как только меня отпускает. Новость настолько ошеломительная, что переварить её – нужно время. И это точно не несколько секунд.

Эта девчонка может преподнести сюрпризы…

– Как? Когда? Ты серьёзно сейчас? – первой отмирает Мали и закидывает вопросами, нетерпеливо ёрзая на месте.

Опускаю глаза в чашку, по ощущениям на нас только что налетел метеор и разбомбил к фигам. Эти Шахмалиевы не перестают ставить в ступор. Не то чтобы я была гиперактивна и успевала одновременно играть, говорить, писать, читать и танцевать по жизни, но с ними тяжело, даже с такими умениями, не то, что обычному человеку.

Лаура улыбается шире, тонкая ткань платья обрисовывает узкие плечики, от чего она кажется хрупкой малышкой лет пятнадцати, а не девушкой готовой к замужеству.

– Я в шоке, – не унимается Малика, всплёскивая руками.

– А вот так вот! Я тоже умею удивлять, – весело заключает девушка, пригубляя ароматный кофе с красивой завитушкой на пенке.

Девчонки весело щебечут, а я чисто из вежливости, вставляю пять копеек. Не то чтобы очень много знала о личной жизни Лауры, но и влюблённой по уши она не выглядит. Хотя о чём я… браки в таких семьях строятся по иному принципу. Вполне вероятно, это совсем не её желание. Странные нравы. Мне… глубоко не понятны.

За то время, что знаю Лауру, она изменилась до неузнаваемости. Где та взбалмошная красотка с копной вьющихся волос до самой талии? Где искрящиеся любопытством глаза на половину лица? Где детская непосредственность и живость пятилетки? Где эта девчонка?!

– Ты точно замуж? – уточняю.

– Ага, в самом прямом смысле.

Ох…

Разглядываю внимательнее Шахмалиеву и никак не могу понять, где подвох. Может, дело в совершеннолетии? А может, она просто наконец-то устала идти наперекор всему и всем? Взяла себя в руки? Где-то тут зарыта правда… чувствую это.

В любом случае, передо мной уже не та, что встретила на пороге дома Оксаны Борисовны, с упрямым прищуром разглядывая с ног до головы. Теперь она не кидается доказывать свою правоту, словно от этого зависит вся её жизнь, она – другая.

– Может ещё год или два в невестах? – подмигиваю.

Лаура качает головой и стреляет в меня хитрым взглядом.

Лиса… самая настоящая лиса. Улыбаюсь в ответ, не отказываясь анализировать дальше. А анализировать есть что.

Внешность – первое что подверглось изменениям. Больше никаких завитушек норовящих лезть в лицо, терпеть это чётко прямые волосы и скошенная чёлка. Стиль и привязанности в одежде, как по щелчку поменялись. Уже и не вспомню, когда в последний раз видела её в брюках. Она – красивая, всё ещё весёлая, открытая, улыбчивая. Мне нравятся её изменения, внешние так точно. У неё даже взгляд стал мягче, спокойнее. Всё чаще думаю о том, что мне сложно найти в этой, усовершенствованной версии, ту строптивицу, что могла упрямо стоять на своём. Лаура… сменила оружие, что-ли. Вместо напора – такт, колючие слова заменила лёгкая, почти невесомая ирония, дерзкий взгляд приобрёл огранку и не выглядит вызывающим. Она стала дипломатичнее, мудрее. Наверное…

И всё же… и всё же… что-то не так.

Вот смотрю на неё сейчас – и не могу понять, радуюсь я этим переменам или нет. Потому что той, старой, безумной Лауры, мне не хватает. Она была лёгкой как пёрышко, кружилась, летала, заряжала всех вокруг, была немного странной и искрила фейерверками идей, замыслов. А эта, под ширмой благовоспитанной леди… не та. Теперь она улыбается и обдумает всё прежде, чем озвучить. С той девочкой мне было легче, я её понимала, себя в ней видела. А эта версия научилась виртуозно менять маски, прятать эмоции и молчать, не вступая в ожесточённые дебаты.

Если бы не мои глаза, которые совершенно точно видели, как она рыдала беззвучно, как губы закусывала до крови, как больно ей было, я бы радовалась её свадьбе. А так… а так хочется спросить: «Малыш… это точно твоя мечта? Это она, ты уверена?!»

Почему-то мне кажется, что мечта там другая. Она где-то спрятана за всеми этими словами о "идеальном дне". Возможно, она знает об этом, а возможно, боится признаться даже самой себе.

Жизнь давно разучила меня лезть в чужие души, не полезу и в этот раз. Просто не смогу этого сделать, потому что сама изменилась безвозвратно. Марина два года назад была другой как внешне, так и внутреннее. Моя трансформация – это отдельный разговор и сейчас, я не готова вести на эту тему диалог, даже в своей собственной голове.

– Просто вау!!! Сестрёнка! Это потрясная новость!!! Дядя Давид одобрил? Когда никях? Почему мама ничего не сказала! Все уже знают? Почему не говорила раньше? Это же не сегодня всё решилось!!!

Лаура тихо смеётся, головой качает, а я снова акцентируюсь на их разнице. Вроде бы одного возраста, но эту жизнь ощущают по-разному. Лаура на фоне сестры выглядит гораздо взрослее и опытнее. Мали же… она как ребёночек, скачет, руками машет, искрится вся от нетерпения, разгон от горячего к холодному за доли секунды. И она, мне, кого-то очень сильно напоминает… очень и очень сильно.

– Никях будет, но перед свадьбой. Папа одобрил, конечно, о чём ты?! – глаза округляет так, будто Малика спросила что-то нелепое. – Если бы папа не одобрил, я бы и не пошла. Семья в курсе, – глаза закатывает и добавляет: – Марат спокойно не может, он же первый и начал давить. Так что, чисто технически, все одновременно узнали.

– Давить? Он что, не хотел жениться? – хватается за сердце Малика.

– Кто, Камиль? Нет… Марат звонил мне, включил старшего брата и понеслось… ты же знаешь его…

– Да… он может… – куксится Мали и не заканчивает мысль до конца.

Я молчу, опускаю глаза на остывший напиток. Внутри привычно дрогнуло. Два года… Уже два года я смотрю на это, но всё никак не могу привыкнуть. Они так легко и открыто обсуждают жизнь и поведение отца моего ребёнка, что я должна была привыкнуть. И привыкла, отчасти, но чёрт… стоит немного отпустить и дать слабину, начинает трясти от ярости. Я не хочу испытывать ненависть к нему. Он, по сути, хороший старший брат, с их, вот этими, вывертами и всё такое… Сёстры его обожают, как бы не плескались ядом, но я… я не хочу. Я ни как они, я не жду его одобрения, я не планирую слушать и прислушиваться к нему, как бы мягко меня не просили этого делать.

Пока ещё просят… учитывают моё мнение. В свою очередь: стараюсь не перегибать, не накалять. Мне страшно потерять возможность влиять на жизнь своего ребёнка. Как бы это не звучало.

Когда забеременела и получила билет в эту жизнь, я думала иначе. Совершенно иначе! И как же круто всё поменялось, когда до меня дошло, что именно он станет моим главным счастьем и основным страхом. Я боюсь каждый день. Шахмалиевы не те, с кем стоит ругаться, с ними нужно жить в мире, иначе меня размажет. Мама была безусловно права.

– Значит, братик одобрил?

– Да.

– Фу-у-ух!!! Вот это круто! – искренне радуется Мали и без перехода продолжает: – я всегда так боюсь, – воровато озирается по сторонам, понижая голос до шепота, – боюсь, что не разрешит пойти за Тимура. Тебе так повезло, сестра!

Ох, бли-и-ин…

– Он даже предложение не делал, – хмурится Лаура.

– Сделает, – упрямо восклицает, обиженно надувая губы.

Вздыхаю… Малика и Тимур – тема, которую мы муссируем каждый раз…

Снова и снова ловлю себя на мысли, что мне не нужно одобрение. Ни-ко-го. Я привыкла полагаться только на себя. Впрочем, звучит слишком патетично, в реальности… всё куда сложнее. Потому что есть он, мой мальчик, мой маленький мальчик и теперь он – их мальчик тоже, в их мире, дышит их правилами и живёт по их законам. Это не плохо, я знаю, не плохо. Просто… сложно мне…

Они искренне любят его, заботятся, готовы помочь мне, когда попрошу… точнее, если я попрошу, потому что не могу просить. Это тоже слишком.

А ещё… дико сложно. Особенно когда ты понимаешь, что ты фактически на обочине. Как бы я ни старалась, семья – их семья – влияет, задаёт тон, оставляя мне роль того, кто подстраивается. Порой кажется, что это абсолютный другой мир, чужой до конца. И как бы я ни пыталась понять, всё равно остаюсь только наблюдателем. На расстоянии. Не участник. Внутри всё сжимается до маленькой точки. В такие минуты я думаю, что они его у меня забирают, что могут в реальности взять на день и не вернуть…

Я не жалуюсь, правда. Бывают моменты, когда он беззаботно смеётся, и я вижу, как сильно его ждут – ради этих моментов готова мириться со всеми сомнениями. Но, Господи, мне так трудно. Трудно держать этот хрупкий, натянутый до болезненного баланс. Баланс между "ими" и "мной", между мной и сыном, между попыткой принять и чувством чуждости.

Я сама не знаю, как держусь. Всё чаще хочется просто застонать от бессилия или завыть в подушку, когда никто не слышит. Но, вместо этого – сжимаю зубы и держу поводья как могу. Всё ради него… ради сына… другого выхода нет. Хочу, чтобы он был счастлив, просто счастлив. Любая нормальная мать хочет, чтобы её ребёнок был счастлив. У меня нет возможности изолировать нас, я не могу лишить его семьи, потому что знаю, насколько это больно и несправедливо, я сама такое прошла. Пусть лучше его тискают и зацеловывают. Своё обиженное «я» у меня прекрасно получается затолкать глубоко и не светить им как красной тряпкой. Идти в конфликт с ордой родственников моего сына – желания нет, я же не совсем дура. Шахмалиевы, лично мне, многое дали за это время, даже слишком. Благодарность я тоже испытываю.

Когда родился сын, мир вокруг изменился, стал опасным и враждебным. А у них клан, клан, который может дать защиту, поставить заслон между проблемами и нами. Так что, мои «хочу» или «не хочу», не самое главное в жизни, главное – он. Такая вот математика.

– Марин, я хочу, чтобы ты тоже поехала, ты же поедешь?! Не бросишь меня? – Лаура внезапно выдергивает из раздумий пристальным взглядом.

Неловко заправляю прядь волос за ухо. Манипуляцию тут видно невооружённым взглядом. Прощаю это.

– Куда?

На её губах появляется мягкая улыбка, та, которая идёт Шахмалиевой больше всего.

– На мою свадьбу. Ты не слушала совсем? – прищуривается, но в глазах ни тени недовольства, скорее ирония.

И вот тут я теряюсь. Не потому, что не слушала, а потому что вопрос неожиданно задевает что-то внутри. Я знаю своё место, знаю свою роль. Часть этого корабля, но та часть, которую прячут в трюме, далеко от глаз. Мы все это понимаем и давно смирились. Да и я не рвусь доказывать обратное, мои рвения направлены в другое русло.

Так что, предложение кажется… мягко говоря – странным. Да, я прихожу на внутрисемейные мероприятия. Они все проходят либо в узком кругу за забором особняка, либо в пределах ресторана, куда не проскочит никто лишний. А тут свадьба… да ещё на территории жениха. У его гостей определённо возникнут вопросики…

– Слушала, – вру. – А где будет?

Лаура оживляется, глаза загораются теплом:

– На родине мужа, свадьба по традициям… почти по традициям. Ты никогда не была на наших свадьбах?

Вопрос звучит невинно, но я чувствую, как натянулась тонкая грань. Лаура осознаёт это секундой позже – язык прикусывает, взгляд чуть отводит. Молчание между нами повисает ровно на миг. Последний раз, свадьба была у Марата, и да, там меня не было, по очевидным причинам.

Могла ли обидеться? Конечно. Но, с тех пор прошло столько времени… смысла обижаться – нет. Я давно отпустила, пережила, пережевала всё горькое и выплюнула. Сейчас не тянет, не болит. Улыбаюсь искренне. Эта девочка стала тактичной до кончиков волос, раньше бы она целую тираду закатила с выводами и назидательными советами, а сейчас держится.

– Не была.

Лаура отвечает улыбкой и спустя несколько вопросов оживляется повторно, начинает с благоговением описывать: горы, пляжи, закаты. Её слова словно картины – настолько живые и яркие, что я ведомая ими, поддаюсь настроению. Энтузиазм невесты – заразителен. Лаура рассказывает, а я вдруг ловлю себя на том, что мне действительно начинает хотеться там побывать. Махачкала кажется притягательной и тёплой.

И пусть, я всё ещё тот самый корабельный трюм, который никто не выставляет напоказ, – думаю, было бы неплохо пустить туда лучик света. Девушка так искренне заглядывает в глаза и просит… что у меня дрожит внутри.

– Хочу… очень хочу.

– Ура! – возносит ладони вверх, радуясь.

– Поедем вместе! – кричит в ухо Малика, заключая меня в медвежьи объятия.

Смеюсь. Как бы то ни было, а его сёстры ко мне с теплом. При других обстоятельствах, мы бы не стали подружками. Но, я переспала с их братом и залетела с первого раза… а дальше, мы притёрлись как могли.

Ещё какое-то время болтаем, а после прощаюсь с сёстрами и сбегаю. Наши короткие встречи всегда приносят глоток позитива, разбавляя мою реальность. Я не очень люблю бывать в их доме, мне проще где-то на нейтральной территории, наверное, поэтому так ценю вот эти: быстрые кофе-брейки раз в несколько недель. Иногда мы сидим шумной девчачьей компашкой, где из блондинок только я, остальные черноволосые и кареглазые Шахмалиевы, привлекаем внимание, весело болтаем, а иногда нас всего трое.

Мы все разные, со своими «правдами», но находим что-то общее. Глупо отрицать, но я привыкла к ним, как к своим… как-то вот так.

На обочине подмигивает фарами подарок, сверкающий на солнышке – изумрудный Mercedes GLC – coupe. В меру агрессивная и не в меру притягательная малышка. Было время – я хотела её перекрасить, сделать на зло, хорошо, что одумалась. Сейчас бы очень жалела.

Этот шикарный кусок металла подкатили под окна квартиры, ключи вручал курьер: без объяснений, без слов. Расписалась и зависла на пороге, разглядывая брелок. Парень молча сложил в папку лист с моей закорючкой и ретировался, а я осталась одна в квартире с новорождённым сыном и полнейшим неверием в происходящее.

Позже, когда впервые села в машину, на пассажирском сиденье обнаружился конверт. Простой, белый. Я думала, что это от них. Так обрадовалась, заёрзала, телефон схватила, хотела позвонить и захлебнуться благодарностью. Но, он разрядился в самый пиковый момент…так что, звонка не случилось… А-то бы ситуация оказалась ещё комичнее, чем на самом деле есть.

Долго смотрела на него, что-то внутри отказывалось брать в руки и раскрывать. Все эти недели, после последней встречи, после той гадкой, рваной ссоры – во мне будто что-то закоченело и с хрустом обломалось. Я никогда раньше не верила в судьбу, предзнаменования или знаки… а с рождением сына, начала верить. Вот и разрядившийся телефон заставил задуматься, а точно ли от них?

Раздумывала, не решаясь касаться, а потом, откинула голову на удобный подголовник, с силой зажмуриваясь. Догадка обожгла как раскалённое железо. Мозг как на репите вклинил воспоминания. Спор, вкус желчи и эмоции от которых раздирало.

Словами нельзя убить, словами можно размазать. Я постаралась, душу вложила для достижения цели и кажется, достигла.

– Иваном назову, – говорю с вызовом, в упор глядя на него.

Марат смотрит вниз, на сына, ни одной эмоции на породистой морде. Ведёт себя так, словно это всё, его не касается, а меня распирает от ярости. Нет, не просто распирает – выворачивает наизнанку. Сутки с момента родов, каждое движение – боль, а тут он, весь чистенький, выглаженный, только что от своей идеальной жены, ввалился в палату. Холёный настолько, что это бесит больше прежнего. Я на его фоне: в халате, переколотыми венами и лопнувшими капиллярами в глазах, какая-то недобитая замарашка. Это мой второй подъем с кровати, я даже до душа не успела дойти, а он явился, обдавая мужским парфюмом, как дымовой завесой.

– Самое то думаю, – с нажимом произношу.

Марат в очередной раз промолчал. Прикрылся удушающим безразличием как скала туманом и проигнорировал все нападки. Не довела, не смогла сбить маску. Он не дал мне ни эмоций, ни слов, за которые я могла бы зацепиться. Склонился над кроваткой, долго вглядывался в личико, а когда руку протянул, я не сдержалась:

– Руки помой прежде.

Отпрянул, выпрямился, но взгляда не отвел от ребёнка.

Единственное, что мне хотелось – это вытолкать его ко всем херам. Чтобы даже смотреть не смел, потому что это он первый вслух сказал… потому что… потому что ребёнок ему не был нужен сразу! В самую первую, БЛЯТЬ, минуту.

– Что, не похож?

Очередное грёбаное молчание доводит до вспышки гнева. Ощущаю вкус крови во рту, из-за того, что сильно сжимаю губы. Треснувшая кожа нещадно щиплет. Вчера я выложилась на максимум, чтобы его родить, отдалась физически, а утром не узнала своё лицо. Губы лопнули в трёх местах, кровавые белки и синяки под глазами. Моё тело в полном афиге, а это я ещё молчу про то, что под бандажом живот в виде желе и это уже давно не смешно. Матка сокращается до искр из глаз, поясница до сих пор ноет, словно я в родах. И как вишенка моему дисбалансу – приход идеального мужика, которого я, ещё совсем недавно, хотела до мурашек. Просто пиздец какой коктейль внутри.

– Можем сделать тест. Для общего спокойствия, – очередной ядовитый плевок, но мой «собеседник» к хренам собачьим игнорит и это.

Сука…

Десять минут удушающей тишины. Принципиально не вышла, всем видом показывая, что не оставлю их наедине, словно он не отец, а вселенское зло, которое без моего присмотра натворит дел. Шахмалиев не предпринимал попыток дотронуться, он смотрел, стесал по ощущениям всю щеку ребёнку, но на этом всё. А потом просто развернулся и вышел, больше так и не появившись. Мне нужно было порадоваться этому факту, я же победила! Пусть тупо, но по своим правилам. Только, вопреки всему, ещё больше завелась, не чувствуя триумфа. Смотрела в кроватку, на меленького сына и неожиданно придумала как ещё сильнее задеть.

Я… я поступила так, как умела. Моё желание сделать больно, превалировало над всем остальным. Я мстила! Жестоко, грязно, с отчаянием. И чтобы не чудила – реакция с его стороны была предсказуемо – нулевая.

И вот теперь, конверт в салоне дорогущей тачки, с простым текстом:

"Спасибо за сына"

Смяла записку в кулаке, смотря через лобовое на прохожих. Радости от подарка тоже – ноль. Схватила ребёнка и хлопнула дверью машины, как словно этим жестом могу избавиться от всего, что он оставил внутри меня.

А ведь он перекрутил, очень больно ткнул в рану. Я спала с ним и знала, что он женится, что это просто такой период, он пройдёт и всё. Задело же не это, задело его отношение. Когда встал вопрос относительно угрозы, он не встал на его защиту. Сука… Вот за это: НЕ-НА-ВИ-ЖУ!

Пыталась переквалифицировать эмоции, пустить по-другому руслу. Самое смешное, что мне было куда вкладывать энергию… только вот, гнев не уходил, не отпускал, клубился внутри. Месяц… целый месяц я наказываю себя и эту красивую, дорогую игрушку. Принципиально не подходила, только изредка бросала взгляд из окна во двор, где она и в дождь, и в солнце одинаково красиво сверкала. Зараза…

Чем больше смотрела, тем больше понимала, что не могу отказаться… Очень красивая штучка, от такой отказаться – это не знаю кем нужно быть. Права, любезно подсунутые в бардачок, послужили сигналом к действиям, подтолкнули к первому выезду. Полтора года назад я училась в автошколе, но не дошла до экзаменов, просто забила устав разрываться, а тут весь комплект.

В итоге… машину приняла, а его "спасибо" – нет!

И не приму!

Вроде бы, нужно быть хорошей девочкой и сказать грёбаное «спасибо» за подарочек, но не в нашем случае. С ним – хорошей не буду. Нам это противопоказано!

Гулко выдыхаю, отбрасывая воспоминания обратно. Мы это всё прошли, не стоит возвращаться.

Выезжаю на дорогу, пытаюсь собраться, но мысли разбегаются, как машины вокруг. Включаю музыку громче, желая перебить накатившее смятение.

Добираюсь быстро, останавливаю машину у дома, глушу двигатель. Рядом место соседа, раньше мы перекидывались парой или тройкой слов по утрам, но последние несколько месяцев он кардинально изменился и делает всё, чтобы вывести меня из себя. Клянусь, даже паркуется максимально близко, чтобы мне было сложнее протиснуться. Чёртов, заносчивый придурок, не понимающий простых русских слов. Бесит.

Ставлю на сигналку и бодро топаю в сторону подъезда, всерьез раздумываю перебраться в паркинг. Это немного добавляет геморроя по утрам, но мучения с приездом обратно – закончатся, у Стаса совершенно точно нет там места.

К квартире подбираюсь, стараясь не стучать каблуками, мысленно молясь, чтобы мой ребёнок спал сладеньким сном. Тихо-тихо открываю дверь, сразу попадая в тёплую, родную атмосферу. Слушаю, замирая на полусогнутых, и первые звуки, которые до меня долетают: лёгкий шелест. Навстречу выходит Гульнара, поправляет передник, вытирая руки. Выглядит всё так же буднично-спокойной, как всегда, ни одного лишнего слова, только кивок в знак приветствия и слабая, почти невидимая улыбка. Отвечаю тем же, на автомате практически.

К Гульнаре привыкала долго, да что уж там, её цветастые юбки до сих пор вынуждают стопориться… В общем, ей со мной сложно.

Беззвучно спрашиваю: "Как он?"

– Спит.

Ну, слава богу! Мольбы измученной матери, после очередного промежуточного тестирования, были услышаны. Поднимается волна облегчения. Прохожу мимо комнаты на цыпочках и скрываюсь в ванной. Закрываю дверь медленно, чтобы петли не скрипнули. Теперь, у меня есть мои тридцать минут. Тридцать минут, пока мой маленький торнадо спит и не собирается проверить, куда делась неугомонная мать. Он, лучше меня знает моё расписание… маленькая, требовательная жопка.

Я люблю сына, как бы сложно ни было! Пропахнуть его детством – в море беготни, капризов, криков и внезапных нежностей – особый кайф. Но при всём этом, я так же люблю одиночество. Когда никто не зовёт, не пристаёт, не требует. Просто тишина и я, предоставленная сама себе. Идеально.

Материнство – жесть, абсолютная анархия, состоящая из череды жести покрупнее и мельче....

Как мама справилась со мной одна? Где она находила сверхсилы?

Встав на её место, понимаю: такие женщины заслуживают медали или хотя бы тёплый чай вечерами с аплодисментами. Потому что это не шутки и не мемы! Это, блин, жизнь, в которой тебя выкручивают по орбите обстоятельства, которые от тебя и не зависят, которыми ты не можешь управлять на все сто процентов и которые что-то от тебя постоянно требуют! Как только рождается ребёнок, вся жизнь матери – это он. И самое главное: когда это закончится, никому неизвестно, я предполагаю, что никогда! Вот вам краткая характеристика материнства. Готовы? Дерзайте.

Качаю головой и мысленно напутствую сыночка – спать дольше. Маме нужен формальный релакс. Мой мелкий – чистая энергия, природный фейерверк непредсказуемости. Никогда не угадаешь, куда рванёт через секунду или что выкинет ещё через две. Я всегда на стороже – готова поймать, остановить, переключить. О том, чтобы чинно гулять за ручки, как в своей идеальной картинке из головы, нет даже речи! Спокойствие нам не снилось. Мы иначе. Заточены на шум, гам и обязательно ворох осколков вокруг, иначе не интересно пацану.

Он огонь. Я огонь. И наша жизнь – это точно не про спокойную прогулку, у нас больше про бег по ухабистой местности.

Моя квартира стала самым безопасным местом, сразу как он начал ползать. Хватило огромной шишки на лбу, чтобы мать встала на путь истинный, а сын понял, как это весело… делать то, что нельзя! В общем, у нас прикольно, через край, я бы сказала.

Вдоволь наплескавшись, выхожу в кухню, где Гульнара предусмотрительно приготовила для меня чашку ароматного чая. Клянусь, она добавляет туда какие-то чудо-травки, иначе как объяснить титаническое спокойствие, которое я испытываю после первого глотка? Мир перестаёт казаться хаотичным, всё на своих местах и под контролем. Красота…

Когда тебе мало времени в сутках – это особенная радость, поверьте на слово. Даю стопроцентную гарантию.

Успеваю выпить половину, прежде чем в моё одиночество бескомпромиссно врывается входящий от Оксаны Борисовны.

– Бли-и-ин…

Делаю глубокий вдох, плавный выдох и отвечаю. Всегда отвечаю. Не могу игнорировать, да и не пытаюсь, что таить.

Наш разговор шустро закручивается на тему предстоящего праздника. Праздника, который, традиционно, уже второй год, планируют устроить в их доме.

Опускаю глаза на столешницу. Вежливо отвечаю, но внутри всё переворачивается от горького послевкусия. Вспоминается прошлый год…

Я не смогу простить Марату этого. Во мне засело кинжалами.

Конечно понимаю, что сын не запомнил, не узнает, если не скажем, но всё равно! Папы – не было. Вот так. За год, лично, он появился рядом с ребенком, всего четыре раза, а на праздник не пришёл вовсе. Скотина.

Мне плевать, абсолютно по херу, почему и из-за чего. Сдавал он там свои экзамены, получал дипломы и степени или занимался чем-то ещё. Да, хоть особо «весело» шпилил жену. Разницы нет никакой. Мог бы, блять, оторваться и посетить первый день рождения. Так сложно было?! Сука…

Когда-нибудь Эмиль подрастёт, посмотрит на фотографии и спросит: "Мама, а почему папы нет?" И, что я ему отвечу? Как объяснить мальчишке, что у его отца, видите ли, были "другие приоритеты"? Что он выбрал, что угодно, но не это? Даже не знаю, как не разреветься на месте, только представив этот разговор.

НЕ-НА-ВИ-ЖУ! С каждым днём это ощущение крепнет, пульсирует и готово взорваться, создавая новый виток. Такие ощущения по кругу, до грёбаной бесконечности. Я ненавижу: за его равнодушие, за отсутствие, за «оправдания», которые звучат только в тишине моего воображения – ведь его, даже оправдать для приличия – некому…. Сложившаяся ситуация представляет собой – огромный котёл, в котором с каждым днём становится тесно вариться …

Смешно… Тема просто осталась без обсуждения. Все веселились, поздравляли и фотографировались… и не намёка на Марата. Как будто бы ничего не случилось.

И вот опять – звонит Шахмалиева, упорно гнёт своё. Я пытаюсь аккуратно уйти от темы, намекнуть, что мы, возможно, в этот раз придумаем что-то другое… Но она давит, вежливо и настойчиво. Скриплю зубами, злюсь, матерюсь беззвучно и в конце концов сдаюсь.

– Вот и отлично! Мариночка, не переживай, всё пройдёт идеально! – воркует Оксана Борисовна, перекрывая своим щебетанием весь мой кислород.

Ну, не хочу… не хочу я… В этот раз действительно будет иначе и я даже знаю почему, но от этого не хочу ещё больше!

Если он решит проигнорировать… да, я буду только рада! Пусть хоть раз его отсутствие, станет для меня облегчением, а не очередной занозой.

Прощаюсь и перевожу дыхание. Чая бы ещё налить не помешало, тот, что успела выпить израсходовала с запасом…

Поднимаюсь и топаю в детскую. Гульнара ушла, мы с сыном вдвоём.

Тихо открываю дверь и прохожу к кроватке, ступая по мягкому ковролину. Эмиль спит, раскинув ручки в стороны. Несколько секунд просто смотрю на него. Как же ты так получился, маленький мой? Свалился на меня и мир перевернул с головы на ноги. Без тебя словно и не то всё было.

Наклоняюсь ближе, осторожно глажу по животику, едва касаясь. Глаза распахиваются тут же, резко и широко, а на лицо ложится лёгкий отблеск удивления, радости и невероятного счастья. Мой ребёнок – любит меня безусловно, просто за то, что я есть и это то, ради чего я живу. Нежно улыбаюсь, что-то внутри крепнет и придаёт сил от переполняющей любви.

Перебираю мягкие, чёрные волосики на макушке и едва слышно шепчу:

– Здравствуй, мой мир…

Глава 2

Вывожу причудливые узоры на полях. Каждая закорючка, что-то, да значит. Вот эта, например, хвостатая, ворох дел, которые не заканчиваются, а вот эти маленькие – это зоны моей ответственности… Их в разы больше. Ещё есть два, практически невидимых штриха –робкая надежда на спокойствие. Робкая, потому что спокойствие, то единственное, чего у меня точно не будет. Как минимум, не в той жизни, где я решила стать матерью. Когда рождается ребёнок – беззаботная сказка, заканчивается в ту же самую секунду.

Та-да-м! Сюрпрайз – сюрпрайз….

У доски задумчиво вещает лектор, а мне скучно и смертельно сонно. Эмиль ворочался всю ночь, вроде бы ничего нового, но всё равно выносит. Иногда этот мальчишка доводит до трясучки и какой бы хорошей матерью мне не хотелось быть, злюсь всё равно. Я не идеальна, но стараюсь держать себя в рамках. Мы тоже с ним одни друг у друга, сколько бы людей вокруг не было. Вспоминаю как мама орала, как я ненавидела за это, пусть на краткий миг, но ненавидела очень остро, почти болезненно. Не хочу такого для сына, я хочу быть для него человеком, который его любит, а он это знает, чтобы не происходило. И при этом… сложно. Это как: взять новенький пластилин из пачки и собственными руками слепить шедевр, не обладая навыками и должной сноровкой. Учиться приходится по факту, второпях и сразу на оценку.

Меня никто не учил быть матерью, он просто родился, а я начала хапать необходимую информацию из всех источников разом, молниеносно определять настроение, улавливать возможные проблемы ещё до того, как они перерастут в какой-нибудь трындец. Девушки в двадцать этим не интересуются, а мне пришлось осваивать науку материнства усиленными темпами. Хотелось бы верить, что не плохо получается.

Выдыхаю тяжело, глаза закрываются сами собой.

Ночью пришлось сдаться, забрать неугомонного Эмиля в свою постель, обнять и только так, наконец-то, заснуть. Я могу терпеть многое, но, если он там кряхтит и капризничает – всё, сна больше нет. Наверное, это болезнь всех матерей: если ребёнок вошкается, сама тоже не в покое. Бесячее проклятие какое-то… Я в вечном стрессе и готова сорваться с места в любую минуту. Прислушиваюсь, приглядываюсь, принюхиваюсь… и так день за днём. Маленький человек полностью зависим от меня, любой неверный шаг может привести к трагедии. Огромная ответственность.

В аудитории тишина медитативная, иногда кто-то шёпотом бубнит под нос, но в основном – покой. Будущие архитекторы гораздо спокойнее инженеров. Я это сразу отметила, как появилась с пузом наперевес. У них и атмосфера иная, чуть медлительная, ленивая. Может быть, поэтому получилось задержаться как в институте, так и в сформировавшемся коллективе.

Я сидела на парах глубоко беременная и ни разу не ушла без острой необходимости, сразу заслужила статус заучки. Жизнь просто шла… я знакомилась с ребятами, слушала материал, впитывала на максимум. В институт пропихнули насильно, что называется «против шерсти», а вот задержусь я тут или нет, зависело всецело от меня.

Фархад Ильясович позвонил и меня взяли с улыбками на лицах, быстро забыв, что не так давно не горели желанием. Выпендрёжа у народа с лихвой, тоже надо признать. Пафосная специальность каждый гнёт из себя величайшего деятеля. А я рванула не за лаврами, лавры перестали быть двигателем. Позволила себе, повернула русло реки. И пусть папа не оценил, очень долго фыркал и порицал, даже высмеял, но я всё равно пошла. Это для меня. В какой-то момент я перестала быть хорошей девочкой – выбрала себя. И не жалею. Об этом, точно, не жалею.

Позволила себе быть счастливой и неудобной, в очередной раз не оправдала ожидания и да, смирилась с этим. Как оказалось, чтобы я не делала, а чьи-то надежды всё равно не оправдаются. Так какой смысл мучиться?

Пока Эмиль спал я пробовала работать, набраться опыта по максимум. Что-то получалось, что-то нет. Деньги маленькие, но они уже были, я пробовала, не имея полного образования и так радовалась. Да, мой прошлый институт дал хороший платц-дарм и это тоже круто. А ещё, я никогда не хотела становиться инженером. Никогда! А вот архитектурный – это другое, это цифры, смешанные с творчеством. Там очень много творчества!!!

Попала на второй курс, без потери времени. Успела определиться с направлением, родила, и на третий вышла с энтузиазмом и горящими глазами. Было тяжело, местами до слёз. Только теперь, всё стало иначе: я не плелась в хвосте, не бегала сдавать и выпрашивать, я действительно училась. Не первая, но и не последняя, больше не было шкалы, больше не было звёздочек и похвалы, которою раньше ждала.

Моя жизнь клубится вокруг дома, ребёнка и попытках воспринимать новую информацию, на ходу преобразовывая её в знания. Именно преобразовывая, потому что слышать и использовать – это разное. Я по сей день карабкаюсь, когда бегу, когда спотыкаюсь, но не теряю энтузиазма, чётко понимая цели. Они очень осязаемы и что таить – мои цели доступны. Наконец-то могу сказать, как вижу себя через пять или десять лет.

А пока сложно как физически, так и морально.

Эмиль занимает добрую часть времени, не оставляя ни на минуту. Да, у нас няня и казалось бы, это должно быть спасением, но… Днём, когда она его забирала, можно доспать, ночью – спокойная жизнь заканчивалась. Не спал без меня. Тревожился, цеплялся – как будто боялся, что я куда-то уйду. Это выматывало…

Смотрю на свои кисти – вены видно, в заполняющем светом пространстве, моя кожа и вовсе кажется прозрачно, словно фарфоровой. За первый год сильно похудела, по ощущениям выпала половина волос и испортилось состояние кожи до состояния: хуже только в подростковом. Ох… с последним удалось справиться, а вот с волосами… там всё обстояло куда как хуже. Пришлось существенно обрезать, чтобы с меня не сыпалось комками как в период линьки. А ещё не стало форм. Мышцы сжались, не подвергаясь усиленным тренировкам, а грудь усохла. И это ужасно. Я больше не чувствую себя на все сто, скорее на минус двести.

Где-то слышала, что дочка во время беременности забирает красоту матери. Что ж… мой сын впитал в себя всё что мог, напоследок хорошо помучив в родильном. Хотя… Я знаю одну счастливицу и надо признать, беременность не сказалась ни на чём! Ни тебе растяжек, ни головной боли, ни изжоги с бессонницей. Рита отбегала на ура. Завидую ей, как бы не отнекивалась, всё равно завидую, а как вспомню с чего началось… Пробирает до костей…

– Да нет, Мариш, какая беременность? Ты что, с ума сошла?! – отпихивая бело-голубую коробочку, возмущается подруга.

– Ну, ты сделай и успокойся.

– Я спокойна!

Хмыкаю. О да… она спокойная такая… вся зелёная после очередного приступа рвоты приползшая… Само спокойствие, как же.

– Не буду я! Что за глупость.

– Окей, – киваю, покачивая люльку.

Запах травяного чая витает в воздухе, а подруга морщится. Она у меня не часто с ночёвками, только когда Игната нет в городе. Если бы вчера не осталась и я собственными глазами не видела, как её колошматит, то и предлагать не стала. А так…

– Иди ты! – подрывается с места. – Игнат уже приехал, – крутит телефоном в воздухе, как бы показывая почему так резко подпрыгнула, а мне смешно.

– Сделай. Рит. – наставлю. – Тётя Марина плохого не посоветует.

– Зараза приставучая! – фыркает, руками машет, но коробочку берёт. – У тебя откуда это чудо фармкомпаний? Олег заходит?

Качаю головой, попытка увести разговор не срабатывает.

– Чтобы было.

– Ну, да, конечно. Ладно, сделаю, только отстань, – глаза закатывает и уходит, а я в спину смотрю.

Потом, конечно, был шок, бег из одного угла кухни в другой и сакральное: «Ну, как же так!!! Как так?!»

– Действительно… как же так, – ёрничаю, смотря на всклокоченную Князеву.

Ох, и обрадуется её свекровь…

Но больше по триггерам прошло другое. Игнат приехал через пятнадцать минут, припарковался рядом с моей машинкой и когда подруга спустилась, то нерешительно замерла напротив капота. Мне с высоты было отлично видно, как она лицо ладонями закрыла и вся скукожилась. В этот момент тоже напряглась, потому что было ясно – плачет. Игнат по всей видимости не поняв ничего, вышел навстречу, обнял и после короткого диалога… они, искренне вцепившись друг в друга прямо там, на парковке жилого дома. Он её кружил, она смеялась… А я смотрела… глаза щипало, но всё равно смотрела сколько могла. Отвернулась, услышав собственный всхлип, взгляд на чёрную макушку упал, та едва-едва виднелась из-за бортика люльки. Вот он, пример радости новой жизни, плоду любви и страсти… А моему сыну… ему никто не радовался. Никто! Жгутом стянуло вены… Больно…за него, за себя, за нас.

Два года прошло, а меня бомбит периодически…

За два года многое изменилось.

Из неожиданного: отрубило желание крутить мужиками и либидо надёжно провалилось в самую задницу. То есть, разрядки хотелось, но это уже не диагноз. Нужно сказать сыну спасибо. Мать больше не течная сучка, которая после вспыхнувшей картинки в голове, начинает думать только «об этом. На: «думать об этом» – оставалось несколько минут перед сном, в лучшем случае.

К слову, в институте появилось клеймо: «баба с прицепом». Большинство парней только из-за этого обходило стороной. Это не обижало, скорее веселило. Можно подумать, что я ищу кого-то, кто хотел бы воспитывать и вкладываться в моё чадо. Смешные. Мне – не надо! У моего сына есть всё, что нужно. А что касается меня… После его рождения настало время бесконечных гонок за сном, дедлайнами, попытками выжить и проложить новую дорогу под ногами. Не до романов как-то… тут бы не уснуть на парах, не то, что что-то…

Чувствую удовлетворение с одной стороны и протест с другой. Да, я получу диплом и выдохну, побарахтаюсь в вакууме из радости и криков: «Я смогла, мать вашу», но в тоже самое время, большая часть того, что ускользнуло мимо, уже не вернётся. Глупо так рассуждать, в контексте мужиков – так особенно, но рассуждаю всё равно. Быть одной – это не легко. Я банально завидую счастливым парочкам, моей замужней подруге, да, даже Малике, у которой, пусть тайные, но всё-таки есть отношения… Нормальные отношения, с разговорами, приятными вечерами и мурашками по коже…

От досады закатываю глаза. Пиздец… вторая фаза цикла – это тоже не шуточки… Качаю головой и усмехаюсь сама над собой. «Такая себе» из меня девочка-драма.

Всего несколько недель, почти финиш… долгожданный финиш! У меня было два года заполненных бытовухой, маленьким ребёнком, отсутствием сна и желанием не свалиться от усталости. Ещё один рывок и всё.

Как я так смогла? Откуда силы хапала? Хрен его знает, возможно, на кристальной ярости вывезла.

В воздухе ощущается нервное затишье. Подготовка к дипломным. Для всех – стресс, мне – лайт. Когда тебя мотало в разные стороны… не щадя, вестибулярный аппарат – бетонная стена.

Скольжу взглядом по аудитории, нам впаяли лекцию на ровном месте. Писец… Кому она, блин, нужна? Половина группы тихо вносит финальные правки в свои работы или пялится в телефон, страдая бездельем.

– Маришка, – шёпотом зовёт Лика.

– М-м-м? – Лениво отзываюсь, ни на грамм, не отвлекаясь от изрисованного листа.

– Ты зайди. Там голосовалка весит, поставь голос.

– Срочно?

– Ага-а-ась.

Захожу в чат, бегло пролистываю сообщения. Усмехаюсь: что первокурсники, что выпускники. Ветер перемен трубит со всех щелей. Как там в других группах – не знаю, а в нашей… нетерпеливо решают: как замутить праздник. Ждать защиты дипломов, конечно, никто не собирается – всем хочется уже на этой неделе, и точка. Инга, как и положено главной активистке, с энтузиазмом агитирует за турбазу, а Жора предлагает клуб. Нашлись те, кто против всей этой затеи, но их едва пара-тройка человек. Сознательность не всегда двигатель прогресса…

Я читаю спор с плохо скрываемой иронией и позже тыкаю на вариант ответа. Нас осталось немного – двадцать человек из группы, – поэтому результаты видны почти сразу. Закатываю глаза – как предсказуемо…

Жора быстро вешает организационные вопросы на проигравшую сторону. Подключается Инга, делает это шустро и с радостью. Она ловко кружит, собирает деньги, организует бронирование и всё остальное. Организаторская жилка в этой девчонке бьёт ключом, точнее – прошибает.

Ставлю для себя весь шум на паузу. Не потому, что внезапно решила вести себя идеально и окончательно вписаться в образ примерной девочки. Нет, конечно. Просто желания тусить до самого утра, почему-то нет. Если это так начинается старость, я не удивлюсь…

– Да прекрати ты! На экватор не ходила, тут отказываешься… – с наигранным возмущением фыркает Милана, складывая губы бантиком, отыгрывая роль тупой блондинки на все сто.

Она – главная красотка потока, та ещё сучка, но со мной – спокойно. Мы выяснили все отношения, когда она заикнулась насчёт моего ребёнка и его папашки. Хватило раза, чтобы поставить на место и после этого мы нейтрально друг к другу. Меня тогда знатно вынесло, думала – порву её на маленькие лоскуточки.

Как вспомню, так чистейшим ядом обносит. Не их сопливое дело, от кого МОЙ сын. Свои гипотезы, пусть засунут в свою же задницу.

– Я родила, когда вы экватор праздновали, – напоминаю, спокойно отпивая ароматный кофе.

– Сейчас-то нет! – вмешивается Дима. – Пойдём! Не отрывайся от коллектива! Тебя что, держат в заложниках? Если что, просто подмигни, – играет светлыми бровями и я смеюсь.

Пойти? Не пойти? С одной стороны, это просто несколько часов болтовни и громкой музыки с танцами. Но с другой… я устала. Устала так, что меня больше радует перспектива провести вечер дома, смотря как Эмиль наводит свои порядки, потом всё это неспешно убирать, а не собираться полвечера, отплясывать до середины ночи и никакой приползти домой.

Задумываюсь, смотря на заинтересованные мордашки вокруг. Эмоциональная разрядка, пожалуй, не помешала бы. Мне же не сто лет, чтобы сидеть дома… Стыдно признаться, но я и забыла, как оно бывает. Раньше, вечер пятницы всегда был весёлым.

– Давай! Давай!!!

Кричит Алёна, наваливаясь на Ингу всем телом от чего девушку шатает и кренит к полу.

Чёрт… и хочется и колоться начинает. Давно я никуда… смертельно давно.

– Ну!!!! Идём! – Лика складывает ладони домиком, делая огромные глаза.

Да бли-и-ин!

Медленно киваю, ещё до конца, не веря на что подписываюсь. Одногруппница радостно наскакивает и обнимает, Инга хлопает в ладоши, остальные поддерживают улюлюкиванием и аплодисментами. Закатываю глаза. Ненормальные… Смешно и стыдно.

– Всё, всё, хватит… тоже мне событие века, – пытаюсь остановить галдёж.

– Ну вот! – Дима приобнимает за плечи. – Наш чел! А-то не пойду, не могу, ещё что-то, – парадирует мой голос и тут же получает лёгкий удар локтем в бок.

Парень не обижается совсем, только хохочет, выпуская из объятий.

Подхватываю общий вайб и так же, как все, испытываю некоторую степень лёгкости. Да, да… кокон трещит под напором, пора бы Мариночке выбраться из него, а-то жизнь пройдёт мимо…

Решаю быть в строю, но насчёт пить… Блин. Это ещё одна грань. Я, кажется, разучилась. Когда ты одна с ребёнком, ты всегда "наготове". А выпьешь и даже за руль не сможешь сесть в случае необходимости… Не могу об этом не думать. Беспомощной остаться – нет-нет, спасибо.

– Ну, хоть выпьешь с нами, святая… – с ухмылкой встревает Жора, стреляя в меня взглядом.

– Планируешь напоить?

– О-о-о! Я бы посмотрела на это, – смеётся Милана, – На одну тебя нет провокационных материалов, не порядочек, детка.

– Сорь, мне надо подавать хороший пример, – шутливо вскидываю ладони вверх.

– М-м-м, – тянет ехидно, – в тихом омуте, чертяки водятся, слышала такое?

Да что ты, блять… не мычала бы уже…

Отвечаю такой же сладкой улыбочкой, в которой от добра: ноль целых и ноль десятых. У нас нет конфликта, но подковырнуть – это как: «с добрым утром».

– Милка, зайка, тебя никто не переплюнет.

– Иди лесом, Жорик, – мгновенно ощетинивается та и теряет ко мне интерес.

Одногруппник улыбается, окатывая девушку наглым взглядом и переводит глаза на меня. Блядства в серой радужке, хоть отбавляй.

– Прослежу за тобой, не парься. Если наша гоп компашка тебя накачает, я буду настороже, – поднимает палец в верх попутно подмигивая.

Я не реагирую на явный флирт, не поощряю и не жду. Да, я – как они любят говорить: «баба с прицепом", но это не даёт никакого шанса подобным Жорикам. Ещё не отчаялась в жизни, чтобы кидаться на дерьмо. Дерьма хватило…

***

Эмиль радостно ёрзает, нетерпеливо тянет за ремни, которые я, как всегда, аккуратно и самое главное безопасно отстёгиваю. У него торпеда вшита, не иначе. Если дёрнет сам, то отлетит… в лучшем случае в меня.

– Да тихо ты! Сейчас пойдёшь, – пытаюсь урезонить сына, но это только добавляет энергии. Эмиль начинает возмущаться громче.

Капец мелкий…

Как только щёлкает последнее крепление, он как пружина выпрыгивает наружу и мчится к ступенькам, где его ждёт бабушка. Она встречает распростёртыми объятиями, и вся их сцена – писк, визг, искренний смех и сияющие глаза маленького бесёнка.

Прислоняюсь бедром к машине и смотрю на них. Радостно и тепло внутри. К моей маме он так не бежит, хотя она старается быть хорошей и доброй бабулей. Очень старается, я же вижу. Не знаю почему так… вполне вероятно, что из-за меня. С мамой как были натянутые отношения, так и остались.

– Марин, может, зайдёшь? – вдруг обращается к застывшей мне, Оксана Борисовна. – У меня чай замечательный есть, Камилла привезла. Говорит, какой-то супер-сорт. Вроде и с добавками какими-то, я не вникала, но пахнет потрясающе. Думаю, что самое время его распаковать. У меня где-то пралине припасено. Идём?

Качаю головой. Может бы и с удовольствием, но…

– Простите, совсем никак, по времени не укладываюсь, – отвечаю с улыбкой, немного смягчая отказ.

Подхожу ближе, целую Эмиля в пухлую щёчку и начинаю прощаться.

– Это ничего, что я его привезла чуть раньше? – встревоженно уточняю.

Голубые глаза смотрят тепло, с добротой, в них – ни намёка на осуждение. Она никогда меня не осуждала – по крайней мере в лицо. Может, и говорила что-то в кругу семьи, но я этого не слышала и стараюсь не думать об этом. Пусть лучше ровно будет…

Внутри всё равно странные чувства. Словно есть какая-то мелкая заноза, которая не даёт покоя. Хотя о чём это я… я знаю почему так. Я же не сказала истинную причину манёвров. Я не обязана отчитываться, но… Получается привезла ребёнка, отдала и планирую развлечься. Как это выглядит, типа: "чудо-мать» сбагрила и побежала?

Господи… Таких мыслей раньше не было, когда оставляла им и шла с подругой в тихий ресторанчик, а сейчас зудит внутри.

И вроде бы знаю, что заслуживаю передышки, какого-то своего времени, но всё равно, ощущение вины смешивается со стыдом…

– Ну, что ты, конечно, ничего! – мягко успокаивает Оксана Борисовна. – Ты знаешь, мы всегда рады. Привози, когда хочешь. Мы. Вам. Всегда. Рады!

– Спасибо большое, – искренне благодарю.

Оксана Борисовна улыбается и развернувшись к теребящему её светлые волосы внуку, с хитринкой произносит:

– Скоро папа приедет, обещал что-то тебе привезти.

Одно слово – «папа» – заставляет глаза Эмиля загореться ярким огнём, искренним и радостным. А у меня… вспыхивает ревность, такая же яркая и горячая. Воздух забивается в лёгких.

Мы с ним, с этим «папой», практически не общаемся. Я стараюсь избегать и свести контакты к абсолютному минимуму. Договорились о простом: привожу ребёнка в дом его родителей каждые выходные. Формально – чтобы и они могли видеть Эмиля, ведь в будние дни работают, но по факту – это был мой способ выкрутиться. Марат не спорил, просто принял. Я выдохнула, потому что… потому что мне важно, что он не переступит порог моего дома! И чат создала, чтобы исключить любые пересечения. Он так и называется: «Эмиль». Это место для информации о ребёнке. Там всё: расписание, передачи из рук в руки, сотни фотографий, краткая хроника его жизни. Все пишут туда: когда бабушка забирает, когда Камилла привозит, когда в воскресенье возвращаю я.

И важнейшее – в этом чате ни одной строки не превращается в диалог. Никаких прямых разговоров между мной и Маратом. Просто факт за фактом. Полгода понадобилось, чтобы всё это вошло в систему.

С виду выглядит удобно и практично… И отвечая на вопрос: «Зачем?», выдаю воодушевлённое: «Ой, так удобно!», но внутри-то знаю главное – это спасение от ненужных эмоций. Глупо? Может быть. Но так спокойнее. Мои реакции слишком осязаемы, чтобы это можно было скрыть за дежурной улыбкой. Не могу ему улыбаться! Выносит…

***

Через час добираюсь до квартиры, списываюсь с одногруппницами, расстраиваю, а потом радую народ объявлением: еду на машине. В итоге, до места добираюсь с несколькими одногруппницами, громко выкрикиваю песни и изо всех сил стараюсь казаться беззаботной, не смотреть тысячу раз в телефон, ожидая сообщений в чате. Чат, к слову, упрямо безмолвствует, а написать самой… это слишком.

– Вы прибухнули что-ли? – весело замечаю и оборачиваюсь к Алёне пока стоим на светофоре.

Девушка качает головой и неопределённо болтает рукой в воздухе.

– Естественно, – встревает Лика, – кто ходит в клубы на сухую? Ликёр влетел как родной.

– Ого, я думала, что это проходит после первого курса, максимум второго! – не удерживаюсь от беззлобной шпильки.

– Ну, так, а мы что? – кричит Маша. – Если тряхнуть стариной, то со всеми вводными. Иначе, что это за развлекаловка, без налёта лёгкого флёра флэшбэков? Да и утро должно быть весёлым, может быть не в своей кроватке. Я готова до утра потеряться, если что!

– Дурные!

– Да!!! – кричат девчонки в один голос, и я смеюсь вместе с ними.

Долго и тяжело паркуюсь в свободном окошке. Лика успевает выпрыгнуть, немного подрулить, вызывая тем самым, громогласный смех собравшихся около здания мужиков. Забиваю на них болт. За всю водительскую карьеру, у меня, между прочим, ни единой царапины на машине, так что пошли они все.

Раздражённо осматриваюсь, пока цветастой группкой из одних девочек продвигаемся к входу с курящими охранниками. Мы, твою мать, в спальном районе. И я бы сказала, что слава у райончика… такая себе. Почему-то подумалось об этом только сейчас… Вовремя, как обычно…

Позже выяснилось, мы слишком затянули. Всё более-менее приличное, уже занято. Особенных знакомств, для урегулирования ситуации, как водится, ни у кого не нашлось. Да и я держала язык за зубами. Тут по понятной причине, конечно. Никто из моих сокурсников не знает о связи с Шахмалиевыми и, тем более, о том, что я могу пользоваться их привилегиями. Такими как: зарезервировать место в одном из клубов, в том числе в закрытой секции, которая не сдаётся обычным посетителям. Промолчала. И, честно говоря, пожалела об этом, минут через двадцать "веселья".

Баба с прицепом оказалась самой скучной из всей компании и одетой не в тему. Девочки пестрили платьями и голыми ногами, я же пришла в джинсах и глухой кофте, где если и было что-то провокационное, так это цвет.

Будем честными, выпендриваться было и не для чего. Музыка – ни о чём, закуски – посредственные, атмосфера – оставляет желать лучшего. Не то чтобы я была какой-то особенной или придирчивой, но… здесь явно перепутали тематику… Чувствую себя не в своей тарелке, внимательно оглядевшись. Криминогенные элементы (как минимум наружность у индивидов такая) спокойненько расхаживают туда-сюда, перебирая чётки и выискивая девочек посимпатичнее… им же отвешивая сомнительные комплименты. Твою мать… надо было прежде посмотреть отзывы, а потом уже делать выбор.

Я сильно прогадала с досугом…

Ну, а дальше, дёргаюсь взглядом к окну, раза в три чаще, чем того требовали приличия. Всё время мерещилось, что с моей машины прямо сейчас снимают колёса. Извелась. Мои внутренние рецепторы вопят о необходимости вернуться в привычную жизнь, без доп проблем. Проблем… которые точно будут, если не прямо сейчас, то после полуночи – сто процентов.

Ну и местечко…

Опускаю глаза на сцепленные пальцы под столом. Господи… я начинаю ловить паничку как мама… Дядю Саву застрелили, а она провалилась в себя. Качаю головой и отмахиваюсь. Не хочу такого! Силой воли выбрасываю весь негатив, пытаюсь расслабиться, просто поймать общий релакс и отпустить. Спустя пять минут, понимаю очевидное: не выходит. Слишком глубоко во мне засело.

– Танцевать!!! О да-а-а! Это моя любимая! – Громко выкрикивает Лика, мгновенно вытягивая из-за столика нескольких девочек. В меня цепляется в самом конце экспансии.

– Эй! Я тоже! – Воодушевляется Жора, стреляя глазами.

Вяленько улыбаюсь. Этот достал на подлёте… И да, больше бородатых мужиков, расхаживающих мимо столиков, бесит только светловолосый одногруппник.

– О-о-о! Больше народа – меньше кислорода!!! – Уже прилично пьяненько вопит Настя.

Плейбой всего универа устремляется за нами, расправив плечи и привлекая к себе внимание. Тоже смотрю на него. В общем, не придурок, но ведёт себя нахраписто и нагло. Я таких научилась обламывать на раз-два, часто игралась таким образом в прошлом… А сейчас… Боже мой, моё либидо изредка подаёт признаки жизни… Оно в данный момент придавлено толстой плиточкой и никак не может выйти на обычную прямую, не то, что подняться. Иногда получается, но всё это нелепые отголоски реальных ощущений. Я ещё помню, как может скручивать… сейчас нет такого.

Хочешь исцелиться и забыть себя на несколько лет? Легко! Роди ребёнка и клянусь, никаких забот больше не будет.

Продвигаюсь вперёд, лавируя между танцующими. Сам клуб представляет собой длинную, тёмную кишку, с маленьким островком цветных лучей в самом конце. Ни нормальных окон, ни пространства – просто вытянутое помещение со сценой… Да, именно со сценой… там и шест есть, точнее был когда-то, сейчас только крепления на потолке остались.

Сначала не поняла, даже остановилась присматриваясь, а потом дошло, что это. Капец… Всё это подозрительно похоже на бывший стриптиз-бар. Прямо чувствую, как стены хранят воспоминания о дешёвых драматических танцах под мерцающий свет и аромат сладких духово. Моралистка из меня тоже не очень, но даже мне… неприятно.

А ведь кто-то взял, вложил деньги, добавил яркие гирлянды, пластиковых декораций, диджея с некритичной способностью к микшированию треков и гордо назвал «клубом».

Пиздец… Лучше бы никуда не пошли, чем сюда…

Забиваемся в самый центр, встаём близко-близко друг к другу и начинаем двигаться. Я так вовсе вопреки делаю это. Смотрю… Лика – отрывается как не в себя. Эта девочка никогда не была спокойной, но тут срывает башню. Впрочем, её энергия настолько заразительна, что я тоже ставлю режим «сейчас-капец-как-весело" и вскидываю руки, двигаю бёдрами, ерошу волосы.

Танцуй, Марина, танцуй… У тебя, когда-то, очень даже получалось… Иначе, замечем пришла? Злюсь на себя и танцую… припёрлась же…

Жора, естественно трётся рядом, заметно оживлённый, периодически наклоняется, что-то кричит поверх музыки. Не разбираю слов – улавливаю посыл. Вроде комплименты, но в целом… одни сплошные намёки. Дебил. Несколько стопок развязывают пацана и внушают уверенность, что все ему, такому красивому – рады, а я – особенно трепещу. Резвый пупс.

Прекрасно понимаю, что он хочет… и да, без зазрения совести кошу под Милану… Тактично игнорирую попытки сократить расстояние, всё время двигаюсь, меняю угол, ухожу в гущу, бесконечно лавирую между одногруппницами. Он не тянет рук, не старается ухватить, просто держится близко. Уточнение: просто для него, для меня ещё один красный флаг. А к этим флагам, теперь, с настороженностью… С огромной настороженностью! Хватило уже.

Жора – внешне более чем приятный: высокий, симпатичный, харизматичный, шмотки, подача, породистая морда, совсем не дурак, звезда универа, спортсмен. Одно портит… наш плейбой – знатный коллекционер. Да, тот самый "типаж". У него не девушки, а трофеи, чьи истории после вечеринки рассказываются в курилке друзьям, а потом разносятся по универу со скоростью света.

М-да… каким бы заманчивым экземпляром он меня ни считал, быть в этой коллекции не планирую. Ну, не бабочка я, чтобы меня накалывали на булавку и всем показывали. Пересудов мне без него хватает с головой.

Улыбаюсь своим мыслям… не знаю, что так влияет на восприятие. Статус матери или Шахмалиевы с их: тут нельзя, так неприлично, длина платья выше коленок… и бла-бла…

Писец…

В какой-то момент назойливое внимание сбивает с темпа. Жора теряет берега, а я терпение. Внутренне вздыхаю и решаю разрулить ситуацию. Сквозь толпу мелькает розовый топ Миланы, а у меня в голове созревает хороший план. Что ж, малыш, ты сам напросился.

Быстро пробираюсь ближе и влетаю в её пространство. Блондинка прищуривается, ехидно улыбается и включается в игру, когда понимает, что я целенаправленно перебежала. По глазам вижу, как наслаждается "саботажем. Жора какое-то время топчется рядом несколько минут. Ослиному упрямству можно только позавидовать. В итоге с покерным лицом окидывает нас взглядом и сваливает к столу. Милана победно хмыкает, зло смотря на удаляющуюся спину, а я вдруг думаю, что совсем не просто они так друг к другу. Ох, не просто так…

Благодарно улыбаюсь, та кивает в ответ, как бы говоря: "Обращайся".

Вокруг народ веселится и навинчивает обороты, а я чувствую себя инородно, как-то опустошённо и ни к месту чужой. Пока тут Жорик был, хоть какое-то развлечение, а как ушёл… навалилось всё. Блять. Опускаются руки. Честно, пытаюсь двигалась под музыку из чистейшего упрямства, но вскоре понимаю – не вывожу. Мы приплыли…

Останавливаюсь и выдыхаю. Всё, больше не смогу. Машу ручкой Лике с Алёной и сбегаю к столикам. Нагулялась видимо.

– Уже? – Дима не без труда фокусирует на мне взгляд.

Развожу руками. У них градус повысился, у меня больше не осталось желания изображать из себя «свою в доску». В общем… идея выбраться с группой, была изначально провальной. Признаю.

Пока собираю вещи, подкатывает народ.

– Бли-и-ин! Может, в другой поедем? – чуть пошатываясь, возмущается Милана, активно жестикулируя.

Моя улыбка появляется автоматически. Бедная… она пытается сохранить равновесие на своих убийственных двенадцатисантиметровых шпильках и казаться трезвой – это ужасно выглядит. Надеюсь, я такая не была…

– Какой? – интересуется Алёна, беря в руки разноцветный фужер с коктейлем.

– Ну, который на Лунной… – бурчит блондинка. – Чёрт… забыла, как он там.

Воздух застревает в горле. Меня выталкивает за линии самоконтроля.

Да что ж такое… клином что-ли мир сошёлся?!

Раздражённо морщусь. Туда ехать точно не собираюсь. Лунная для меня – место, связанное исключительно с неприятностями. Из хорошего: Игнат встретил Риту, всё остальное вышло боком. Вздыхаю тяжело. Не к добру вспомнилось… не к добру.

– Девчонки, я – пас! – Ставлю перед фактом и без капли сожалений разворачиваюсь к выходу.

Милана хватает за рукав.

– Бли-и-ин! Вечер только начался… Ты серьёзно? – киваю в ответ, а она вдруг спрашивает: – Ты в какую сторону?

Блять… нашли извозчика.

– Ой, извини, – скорбно округляю глаза, – совсем не по пути. Поеду сразу к сыну, мне на выезд.

Ответом неизменное:

– Бли-и-и-ин…

Как-то переигрывает она с амплуа. Смотрится ещё глупее, чем хочет казаться.

– Ага, я побежала.

Пока никто не успел вставить свои пять копеек, разворачиваюсь и не теряя времени, выбегаю из клуба, по пути пропуская бородатых охранников. Один из них что-то бормочет под нос, слышится сальный смех стоящих рядом придурков. Прибавляя скорости. Этого ещё не хватало.

Хапаю полной грудью прокуренный воздух и семеню к машине. Летние кроссовки, казались удачными, когда формировала лук, и они же предательски встают колом, примораживая ступни к подошве. На улице почти май, но сегодня как-то по-особенному холодно. Просто бр-р-р!

Несколько торопливых шагов, пальцы тянут ручку дверцы, секунда и я ныряю внутрь, защёлкивая замок. Откидываю голову на подголовник, чувствуя накатившее облегчение. Вот тебе и вечер.

Чё-ё-ёрт, он самый провальный лет за пять…

Говорю себе искреннее: «спасибо.» Да, блин, «спасибо»! Я хотя бы попыталась выйти из зоны комфорта. Правда попала в какую-то клоаку, но всё-таки.

Окидываю взглядом так называемый «клуб». Да, совсем отвыкла от тусовок. Подумать только…. Несколько лет назад, я бы скакала до утра, а сейчас домой тянет. Самое интересное это то, что мне ни хрена не жалко.

Завожу мотор, жду не больше минуты и трогаюсь, включая навигатор. Мерс приятно урчит, мысли бегают в разные стороны. Я впервые, очень сильно сожалею, что отвезла сына Шахмалиевым.

Мой мальчик маленький, лучше бы дома побыли с тобой…

Останавливаюсь на светофоре. С горечью осознавая: мы бы в любом случае не остались вдвоём. Выходные – их время.

Я понимаю, отец должен быть в жизни ребёнка для его же блага, но чёрт… как объяснить себе, что злиться не нужно?! Мне безумно хочется быть рассудительной и действовать в интересах сына и всё такое. Только обиженная девочка внутри, выкручивает по-своему.

Мир в крошку

Как с этим нормально существовать, кто-то знает?

***

Парковка у дома встречает свободным местом. Быстро паркуюсь, выключаю двигатель, достаю ключи, кидая в карман плаща. Выхожу из машины и уверенно направляюсь к подъезду. День оказался невыносимо долгим, вечер – ещё хуже. Теперь просто хочется попасть домой, переодеться во что-то уютное, включить тупой сериал и смотреть до утра, а завтра подняться, чтобы ещё раз поработать над формулировками.

Думая про диплом, раздражённо фыркаю. Нет предела совершенству, а моему дипломному руководителю всё время кажется, что он где-то есть! Достал. Шепчу ругательства под нос, перебирая в кармане несколько монеток. Чётки что-ли заказать? Будет что перебирать, когда нервничаю. Так и сделаю… усядусь в гостиной и закажу красивенькие. Мне нравится план.

А потом я отрываю взгляд от асфальта и все планы стремительно меняются! Как по щелчку, на моём лице расцветает улыбка, а сердечко радостно сжимается.

Он стоит прямо перед подъездом, облокотившись о стену. Короткий ёжик тёмных волос, светлая толстовка, поверх накинута косуха, серые джинсы, кроссовки. С улыбкой смотрю как ковыряется в телефоне, что-то хмурится и быстро перебирает пальцами. Закусываю губу. Вспышка радости прокатывается по венам. Я не люблю сюрпризы, но этот воспринимаю иначе. Мы перебрасывались голосовыми, пока была в дороге, но мысли о том, что он может быть здесь, даже не возникало. Это неожиданно, но, чёрт возьми, офигеть как приятно.

Настроение резко вверх стартует!

– Эй, парень! – кричу звонко, так чтобы точно привлечь внимание. – Меня ждёшь?

Отрывается от телефона, ловит мой взгляд, и уголки губ медленно поднимаются в лукавой улыбке. Ну, что за мё-ё-ёд… Сама отвечаю такой же. Его взгляд теплый, спокойный, приятный. Ускоряюсь, чтобы оказаться рядом как можно быстрее. И через мгновение ныряю в радушно распахнутые объятия, влетаю в них, как в самые родные. Вдыхаю глубоко, жмурясь как кошка.

Ох…

Женя обнимает крепко, широкая ладонь прокатывается по спине, гоняя строй мурашек. Классно то как…

Отрываюсь от груди, заглядываю в глаза, просовывая ладони под косуху. Такой тёплый… не могу… Либидо начинает вошкаться в попытках прийти в себя.

– Привет, – бархатисто произносит, склоняется к моим губам, не прерывая контакта глаза в глаза.

Встречаю улыбкой, прижимаюсь теснее, закутываюсь в него как в одеяло, позволяю себя гладить и впитываю на максимум. Этот парень готов делиться теплом, по которому я тоскую ночами, когда перестаю изображать из себя сильную бабу. Господи… он такой большой, крепкий и надёжный, что у меня щемит сердце. Милый, обаятельный с живыми глазами и красивым тембром… Какая-то розовая, девчачья мечта, а не парень.

– Привет…

Мягкие губы находят мои и целуют. Сладко-сладко вдыхаю, подаваясь грудью вперёд. Мир замедляется. Слышу своё дыхание и биение наших сердец. Внутри моментально переворачивается. Меня не жжёт и не размазывает… нет, просто хорошо. Непередаваемо хорошо.

Когда Женя отстраняется, заглядывая в глаза, его голос звучит до мурашек хрипло:

– Прости, я звонил, но ты не брала. Переживал… Решил прогуляться и убедиться, что всё хорошо.

Сердце тут же взрывается фейерверком, чувствую, что улыбаюсь ещё шире. С ним можно быть просто нежной девочкой… а самое главное – хочется быть нежной девочкой. За одно это, я готова прощать даже то, что он слегка сталкер – как выяснилось.

– Долго ждал?

– Нет, – Женя наклоняется чтобы легонько потереться о мой нос своим, – совсем чуть-чуть. Но если было бы нужно, то подождал ещё.

Смотрю в тёплые карие глаза и решаю, что могу пригласить к себе. Это решение даётся очень легко, слишком легко, чтобы я могла так просто задвинуть. Да и почему нет? Всё равно сын не дома, и… хотелось бы пригласить! Разрешаю себе этот шаг.

Мы так близко с ним стоим и обмениваемся теплом, вперемешку со сладкими вздохами, что хочется продолжения… вот сейчас…

Закидываю руки на шею, его ладони спускаются на талию, чуть сжимают, не сильно, но очень по-мужски. Привстаю на носочки и открываю рот, чтобы предложить подняться ко мне… и не говорю это, потому что мой телефон взрывается входящим! Улыбка слетает с губ, сердце пропускает испуганный удар, а я опускаюсь обратно на пятки.

В следующую секунду мои руки слетают с широких плеч, пальцы ловко выуживают телефон из кармана. Рецепторы взвиваются в небо. Звонящий не дожидается ответа – сбрасывает. Только это уже не важно, глаза цепляются за сообщение:

«Нужно поговорить»

Забытая реальность тараном влетает в мой хрустальный мир, разнося его в щепки.

Господи…

Глава 3

– Марин, всё хорошо? – повторяет Женя, делая шаг ближе, когда я отбегаю на несколько в сторону, чтобы набрать номер.

Торможу порыв вытянутой рукой. Телефон дрожит, и я машинально провожу по экрану, чтобы быстрее вызвать Его. Внутри всё замирает, сплетается в холодный узел страха. Картинка сменяет одна другую: сын один, сын плачет, с ним что-то… что-то случилось…

Один гудок… второй… Меня топит в ледяной воде.

Не берёт трубку.

Твою мать!!! Твою мать! Что случилось? Сынок… что там случилось…

Пальцы дрожат сильнее, в голове медный колокол.

Смахиваю. Пишу. Отправляю. Жду. Буквы прыгают перед глазами, меня облизывает липким страхом. Гипнотизирую экран и так сильно себя навинчиваю, что готова прямо сейчас прыгнуть за руль и нестись к Шахмалиевым.

Сообщение не прочитано. В груди разрастается дыра. Набираю ещё раз. Снова гудки.

Один.

Второй.

Третий…

Пульс на максимум, сердечная мышца вдребезги.

Когда слышится короткое: «Да» я практически задыхаюсь.

– Что случилось? Эмиль в порядке? – выкрикиваю.

Голос предательски дрожит. Ловлю глазами то кусты, то свет фонарей во дворе, то собственное размытое отражение в зеркальной поверхности подъезда. У меня паника.

– Эмиль в порядке, – ровно отвечает.

Колени слабеют в ту же самую секунду. Приступ дичайшего страха чуть-чуть попускает.

С Эмилем всё в порядке… слава Богу…

И как только эта мысль окончательно формируется в голове, я начинаю наполняться ядом. Острый нож прокручивается в спине, отдавая импульсами.

Ненавижу…

Так сильно напугал. Рациональности во мне ни на грамм. Там, где сын – полумер не существует.

– Где он? – резко бросаю, сердце всё ещё куда-то несётся вскачь, но голову обносит холодом.

– Спит, – сухой ответ.

Выдох, срывающийся и глубокий. Машинально прикладываю руку к груди, чувствуя, как затихает испуг. Но… вместе с этим ощущением, приходит другое. Волна глухой ярости накрывает по самую макушку – я знаю это ощущение, оно уже как родное, слишком часто к нему испытывала подобное.

Сука…

– Ты издеваешься надо мной?! – взрываюсь. – Я думала, что-то произошло! Ты напугал меня до чёртиков! Что за срочность? Это не могло подождать до завтра?!

В ответ молчание…

У меня так сильно кипит внутри, что самой больно. Очередное промедление, которое бесит, затягивается. Бросаю короткий взгляд на Женю. Он в нескольких шагах, засунул руки в карманы и непрерывно смотрит в глаза. Мне не до его участия, мне не до чего! Отворачиваюсь.

– Да, могло, – холодно приговаривает. – Я привезу его завтра. Тогда поговорим.

И скидывает… Просто, блять, скидывает!!!

Усилием воли торможу желание набрать ещё раз и поучить манерам, а вдогонку накидать несколько «приятных».

Всё ещё сбоит дыхание, внутри клокочет распарывающая ярость. С Эмилем всё в порядке, но его отец – грёбаный, эгоистичный мудак!

– Марин? – раздаётся тихий голос Жени. Он мягкий, но я чувствую, как за спокойствием интонацией – волнение.

Да, что ж такое… Вскидываю голову, смотрю в чёрное небо. Мне, блять, хуже уже и быть не может. Ловлю болезненные спазмы, сжимаю телефон до хруста костяшек. За спиной классный парень, а я тут бешусь из-за бывшего. Куда тут хуже?

– Всё нормально, – бросаю резко.

И сама же понимаю, что он видит, как «нормально»…

Чёрт… Ни хера не нормально! Просто ни граммулечки.

Полностью разворачиваюсь, былого настроения нет. Марат умеет испортить всё, к чему притронется… Ну, что за козлина! Как на зло делает!

Женя молчит и его молчаливый взгляд так же раздражает. Этого ещё не хватало… Глушу в себе желание отреагировать «как всегда», отвожу глаза, ровно в тот момент, когда во взгляде мелькает жалость. Я НЕНАВИЖУ жалость, особенно по отношению к себе.

Нервно поправляю волосы. Всё горит: щеки, грудь, пальцы и глаза. По-хорошему попрощаться и уйти, чтобы он не решил, что я психушка… Если останусь – разнесёт. И чёрт… я что-то не уверена, что не выберу объектом своего раздражения именно его! Смешно и по-детски, но в такие минуты, могу наговорить что угодно.

Тяжело выдыхаю сквозь зубы.

О приятном вечере можно забыть. Тревога, вспышка гнева, флэшбэки из прошлого, да, даже ублюдский тон с нотками претензий! Он сделал всё, чтобы меня вынести. Добился эффекта!!! Сука…

Отворачиваюсь – не хочу, чтобы видел лицо.

Качаю головой. Есть вопросики ко вселенной… Ещё раз смотрю на небо и мысленно уточняю: «Специально, твою мать, решила напомнить, что жить спокойно – это слишком большая роскошь? Типа: «выкуси, Мариночка?!».

– Точно всё в порядке? – мягко уточняет.

Зажмуриваюсь до боли, пока не видит. Я не спокойна! Я на пороге ядерной войны! Секунда и всё, первый залп разнесёт вселенную.

Успокойся… просто успокойся, он не виноват совершенно. Не веди себя как дура…

Тихое шуршание подошвы кроссовок по асфальту, слышится как барабанная дробь. Женя подходит ближе… А я не готова… просто не готова. Мне нужно успокоиться. Без него, без всех, в тишине!

Но он делает иначе. Останавливается за спиной, обвивает плечи руками и прижимает к себе, заключая в стальные объятия. Торможу раздражение и желание отступить, сбросить руки, выпутаться, указав на то, что он не имеет права так делать. Я не разрешала… не разрешала я…

К горлу подкатывает комок.

Тяжело дышу, задыхаясь гневом и обидой. Ещё раз сильно-сильно зажмуриваюсь, ногти впиваются в ладони, внутри всё трещит и плавится, а Женя молча обнимает, дышит моим раскалённым воздухом.

Ненавижу… как же я его ненавижу. Как бы не закрывалась, он всё равно прошибает мои стены. Такая сволочь…Мне хочется позволить злым слезам скатиться по щекам… только вот… сильные девочки не плачу. Это тоже правило. Я слишком много чего нарушила за свою жизнь, чтобы теперь уступить ещё и в этом.

Откидываю голову на грудь, смотрю в небо, а потом просто прикрываю веки. Чувствую, как тепло чужого тела мягко расходится волнами по моей коже. Просто тепло и ничего больше. Отголоски улицы, редкие прохожие и звёзды, рассыпавшиеся по небосклону. Совсем недавно у меня была другая драма и она казалась катастрофой, что ж… жизнь умеет преподносить сюрпризы.

Пульс медленно возвращается к привычным значениям.

– Хотел предложить сходить в кино на ночной сеанс, – тихо шепчет, вытаскивая меня из мыслей.

Хмыкаю в ответ. Как всё просто у него. Кино, вино, домино… У меня внутри целый ураган из тревог и мыслей, а он про кино…

Пальцы смыкаются вокруг живота, складываясь замком. Не крепко, не обременяюще, а так, словно хотят не позволить скатиться в себя.

Вспыхиваю. Боже мой… какой ужас. Я от себя в шоке. Расплющило на ровном месте.

Хотела позвать к себе, а он про кино спокойно и буднично. Даже не знаю, как реагировать. Может быть лучше было бы, чтобы он воспользовался ситуацией? Не знаю… чёрт! Я не знаю! Меня снова размазывает мягким маслом по жёсткому тосту. Накручиваю в голове снова и снова – и наше выжженное прошлое с отцом сына, и мои попытки начать хоть что-то новое после хаоса. Такая дура…

Снова взгляд наверх. Холодные звёзды, на самом деле… горячее огня – я такая же.

Прикусываю губу и запрещаю себе дурить.

Это первые отношения, которые я осмелилась себе позволить за долгое время одиночества. С Олегом попробовала, но обожглась на втором свидании, когда ему надоело улыбаться и первое, что он попытался сделать – затащить в койку. Послала на хер. В то время – секс казался чем-то эфемерным и далёким, я просто хотела разбавить свои будни. Быть с ребёнком двадцать четыре на семь, не самое лёгкое занятие в мире. А он нарисовался спустя год, снова цветочки прислал, на свидание позвал, СМСками развлекал вечерами… Я обрадовалась вниманию симпатичного парня, который штурмом пытался брать крепость. Это всегда приятно, но это же «приятно» быстро закончилось, когда ему наскучило изображать из себя хорошего парня…

– У меня квартира рядом… заедем?

– Коллекцию марок покажешь?

Олег прищурился, но улыбка не пропала, наоборот, стала шире. Наглая, самодовольная и отталкивающая. В этот момент, он навсегда растерял всю привлекательность.

– Нужен повод, чтобы быть в глазах общества хорошей девочкой? – насмешка прорезает красивое лицо. Олег меланхолично пожимает плечами и добавляет: – Если хочешь, можно и так сказать. Пофигу.

Меня тогда, по ощущениям, как хлыстом отстегало. Да, я понимаю, что рано или поздно отношения приводят к постели… но вот так…

– Ясно.

Одновременно с тем, как он заводит машину, я открываю дверь и выхожу, забив на придурка.

Зажмуриваюсь, выныривая в реальность.

Не хочу такое вспоминать – дико стыдно и неловко.

Плотное кольцо рук чуть-чуть сжимается, мурашки бегут. Женя… он другой совершенно, их нельзя сравнивать. Олег точно не стал бы ходить вокруг да около, а Женя тут, обнимает, старается поддержать. Скупо, не романтично, но как мне кажется: очень по-мужски.

– Что показывают? – спрашиваю, чтобы оборвать цепь хаотичных мыслей.

– Ужастик.

Горячее дыхание касается уха. Ненавязчиво, но достаточно, чтобы мой мозг мгновенно зафиксировал ощущение. Мурашки уже по шее, и я не хочу их контролировать.

– О-о-о, так романтично, – ехидничаю, пытаясь замаскировать шквал эмоций, которые вызывают интонации.

Меня только что нехило эмоционально качнули. Я всё расплескала пока кипела, а тут такое… новые вводные. И эти вводные – мне нравятся больше.

– А-то, – улыбается. – Будем держаться за руки, ты отворачиваться и прижиматься ко мне, когда будет страшно, съедим тонну попкорна, зальём всё колой. Идеальный план.

Звучит: легко, доступно, воодушевляюще. Не могу удержаться – улыбаюсь. Он прав – шикарно. А главное, Женя продолжает оставаться именно таким, каким надо. Он никуда не торопит, не давит, не пытается сломать границы. Он рядом. Просто рядом…

Цветы, конфеты, ночное кино. Он ухаживает за мной. Позабытые жесты становятся чем-то новым, странным и.… приятным. Это первый парень, который хочет ухаживать, а не тупо трахнуть поскорее, особенно не запариваясь. С ним я ставлю на паузу и не тороплюсь. Хватит… такое было когда-то, мне больше так не надо. Я хочу нормально.

– А если я откажусь? – бросаю с лёгким вызовом и разворачиваюсь в кольце рук.

– Тогда придётся держаться за руки прямо тут, а мне, осознавшему своё киношное фиаско, пойти домой, – отвечает без промедлений, я в очередной раз улыбаюсь.

Какой же ты хороший, просто пальчики на ногах поджимаются, какой…

Женя отвечает мягкой полуулыбкой. Взглядом никак не комментируя то, что произошло совсем недавно. Надеюсь, он не считает меня психичкой. Это было бы уже моё фиаско.

– Ты странный, – шепчу.

– Но, кажется, мне это идёт? – смеётся, привлекая ещё ближе.

Горячие ладони опускаются на поясницу, я улыбаюсь шире. Да, идёт.

Женя, кажется, принимает меня такой, какая я есть. С моим прошлым, с моим Эмилем, с моими срывами. Всё так, как и должно быть. Для меня – это в новинку. Например, Саша знал меня другой. В этом мире тяжело быть собой, мы даже фильтры используем, делая фотографии. Истинное «я», так и вовсе прячем дальше, чем можно.

– Соглашайся… – касаясь моего носа своим.

Чертики в его глазах выплясывают чечётку, а ямочки на щеках придают ещё большего магнетизма.

Такой хитрец…

Спустя двадцать минут мы выбираемся из такси и заходим в торговый центр, где на пятом этаже – самый популярный кинотеатр города.

Женя берёт билеты и с уверенностью держит за руку. Оборачивается, ловя взгляд, улыбается. Поддавшись, даже не думаю, чтобы что-то сделать самой. Плыву по течению. Воспринимаю без лишнего драматизма. Он и простой, и решительный.

У кассы покупаем набор: сладкий попкорн, воду, какие-то разноцветные шарики, которые вроде бы и не нужны, но я почему-то решила, что сейчас – самое время их взять. Внутри какая-то девочка начинает топать ногой и рваться капризничать. Женя смеётся и не спорит, клятвенно обещая есть это убожество, если я не смогу осилить.

– Ловлю тебя на слове, – грожу шутливо.

– Согласен.

Когда заходим в полупустой зал, оглядываю ряды. Много занято парочками. Ехидничаю мысленно: ну, конечно, разве только Женя решил сегодня стать рыцарем под покровом ужастика? Как бы не так! Полно «смельчаков», затащивших своих дам на ночь глядя, чтобы удобнее было потискать. Озвучиваю мысли вслух, и мы смеёмся, глядя на всё это. Хотя сами такие же.

Мне легко, не боюсь выглядеть глупой. Да, я не хотела, чтобы он видел вспышку и прикрылась… но это не одно и тоже. Наверное, даже к лучшему, что он видел, теперь знаю какая может быть реакция.

– Посмотри, – шепчет, кивая подбородком вперёд.

Мгновенно поворачиваюсь и вижу, как парень опускает ладонь на плечо девушки, а она вперёд дёргается, раздражённо фыркает и отворачивается. Только он не промах, всё-таки притискивает к своему боку шипящую подружку и…

Вот это искры… такое не для лишних глаз. Увожу свои.

Ёрзаю, устраиваясь в кресле удобнее, закидываю ногу на ногу, осматриваюсь, старательно огибая страстную парочку. Ловлю атмосферу тихого ожидания, перешёптываний, звуков открывающихся упаковок с чипсами. Стычка с Маратом уходит далеко на задний план. Настолько далеко, что кажется, что её и не было.

К чёрту его…

– Любишь ужастики?

Пожимает плечами.

– Я больше по триллерам.

– А привёл на ужастик…

Встречаемся взглядами, в глубине глаз разливается тёплый шоколад.

– Какая разница что смотреть, если компания приятная? К тому же, – тихо шепчет, – если мне надоест, я буду смотреть на тебя.

Отворачиваюсь, не скрывая улыбки. Он говорит банально, немного шаблонно, но с такой сладкой интонацией, что хочется примерить на себя каждое слово, оставить в памяти. Это не тупой подкат сыночка градоначальника, это слова мужчины, который не умеет красиво и витиевато говорить, но ради меня старается. И это тоже другое!

Первая половина больше комедия, мало походящая на ужастик. Закидываемся попкорном, хихикаем над предсказуемыми и нелепыми моментами. Все в зале смеются и похоже не верят, что на экране появится что-то более пугающее, чем нарядец героини.

А я ловлю себя на том, что мы держимся за руки и это естественно. Пальцы сплетаются сами, ничего драматичного, ничего громкого. Тихий шёпот в темноте, шутки, смешки.

В середине фильма, я не задумываясь опускаю голову на его плечо – он замирает. Улыбаюсь. Плечо: удобное, сильное, тёплое. И оно принадлежит человеку, который, действительно рад тому, что я рядом. Глупо улыбаюсь своим мыслям. А ведь этим моментам и всей ситуации, я обязана не себе. Тягучая благодарность растекается. Все случайности не случайны.

Волнистые попугайчики сделали своё коварное дело… Эта парочка вечно кричащих комочков, оказалась связующим звеном нашей встречи. Если бы Эмиль не вцепился с криком: "мама… они умлют, надо спасать!" – может быть, мы с Женей и не встретились.

Ветеринарная клиника в час ночи с плачущим ребёнком на руках… то ещё удовольствие – я вам скажу, но мы пошли, таща с собой клетку. Честное слово, мне хотелось позвонить младшей Шахмалиевой, что подарила этих птичек и потребовать её тащиться самой! У меня экзамены, а я вместо сна, еду фиг знает куда…

В итоге нас принял Евгений Станиславович, успокоил ребёнка клятвенно обещая – все будут живы. Эмиль кивал и отдал клетку высокому дяде с доброй улыбкой. Ну… а потом, мы ходили навещать, потому что их оставили в стационаре… В общем, было весело. Через месяц довольные жизнью пташки переехали к Камилле, она лично (по моей просьбе) выпрашивала их у племянника. До этого, правда, пригрозила ей: просто притащу под дверь и оставлю, если не заберёт сама!

И вот итог… я здесь, среди смеха и попкорна, рядом с парнем, который делает эту ночь такой простой и настоящей, что внутри щемит. Делает без пошлости, сальных взглядов и прочей фигни.

Женя поглаживает пальцы. Моё сердечко сжимается от приятного волнения, лицо скрывают темнота и хочется сказать ему что-то вроде: как классно, что ты есть. Просто взять и сказать. Но я стопорюсь, оттягиваю, не разрешаю себе. Ничего не говорю. Вместо слов чуть сильнее прижимаюсь к нему, он в ответ улыбается краешком губ.

Сердечко вновь волнительно сжимается…

***

(на следующий день)

Надеяться на сознательность человека потерявшего малые крохи твоего уважения, сложно, практически невыполнимо, но я попыталась. И обожглась за свою наивность! Глаза хочется закатить, какой идиоткой бываю.

Поправляю полы серого худи, натягиваю рукава на пальцы. Не выспалась совершенно, теперь морозит

Эмиль скачет на батуте – ноги выше головы. Вокруг такие же двухлетки и чуть старше, толкаются, врезаются, падают. Смех и весёлый визг разносится по этажу. Облокачиваюсь о защитный бортик и слежу. Ахиллесова пята моего детёныша – детские площадки с батутами и витиеватыми горками. Он границ не видит и совсем ничего не боится. Они все такие, но мой особенно рьяно лезет во все дыры. Вздыхаю, тяжело переглядываясь с другими мамочками, мы тут как наказанные стоим, никто не может вытянуть своё чадо из круга жизни. Мне же проще отпустить, чем уговорить не ходить. Наблюдаю за этим час, у самой уже голова кружится, а ему хоть бы что… Энергия бьёт не ключом, гейзером фигачит.

Но самое ОНО случается после… И, пожалуй, это самое страшное, что может случиться, когда у тебя сын и вы в торговом центре.

Громогласное: «Мама, ПИ-И-И, мама!!!». Эмиль прыгает на меня с разбега, повисая как обезьянка, только и успеваю поймать за руку, чтобы не упал. Невольно сравниваю его с маленькой и послушной Настей, она хоть и крошка по сравнению с нами, но совсем другая: тихая, спокойная, мамина-мамина, никуда от Риты не сбегает, всё время за руку держится, такую не потеряешь в толпе. Мой же…

Подхватываю на руки, тащу в сторону уборной. Этот парень не признаёт подгузники… и это ещё один ад на земле. Маленьким был, такое счастье не ценила… Надела и не думаешь, а теперь всё, сдирает с визгом.

Спешно преодолеваем коридор, и я, как обычно стопорюсь у дверей, потому что вот она самая опасная часть … Он не может пойти со мной в женский, а я не могу зайти в мужской. И это очередное «блять».

Комната матери и ребёнка отдельная песня, про это и речи не будет.

Зависаем на распутье. Я ненавижу такие моменты переживать и, в частности, разъяснять. Один такой разговор был совсем недавно.

– Давай я с ним схожу, он же ребёнок, – возмущается Камилла.

Закатываю глаза, идея прогуляться с тёткой моей торпеды, казалась шикарной, вот до этого момента. Мысленно психую: неужели не понятно почему?

– Он – мальчик, – поясняю.

– Марин, он маленький мальчик, – настаивает Шахмалиева.

Качаю головой. Я может быть не самая лучшая мать на свете, но подписана на блогеров, психологов и читаю урывками подходящую литературу. В общем, мальчик в женском туалете, может быть, только если он с соской во рту и ничего не понимает. Потом – нет.

– Ты утрируешь… маленький ещё.

– Когда-то он вырастет, поэтому лучше сейчас.

– Капец… и как ты справляешься, если никого нет? Чужим доверяешь?

Тяжело выдыхаю. Доверить сына чужим – НИКОГДА.

– Пытаемся учиться договариваться и все необходимые мероприятия проводить до выхода.

У Камиллы округляются глаза.

– Мать… это… даже не знаю. Он такой крошка…

Пожимаю плечами, не говорить же ей, что первые пять раз, Эмиль вынес мозг, сделал всё в штаны и ни в какую не хотел из-за этого уходить домой. Да… нас тут запомнили. «Такая крошка» бывает той ещё жопкой. Но… чёрт, у меня получается. Сейчас сын старается, я же вижу! Перед выходом идём по делам, после на улицу.... Наш педиатр раскритиковала, а я считаю, что права. Дисциплина и всё такое.

Прошлый раз поймали Яна и отправили. Сейчас, как назло, ни одной знакомой души вокруг. А у сына такие глаза огромные и жалостливые. Терпел видимо до последнего. Упрямый какой…

– Писи-и-ить… – канючит.

Оглядываюсь по сторонам и злюсь до искр. Вот это точно должен делать отец! Отец, твою мать! А не я судорожно соображать, куда податься. В нормальных семьях люди в общественные места выходят вместе… и… И останавливаю себя, грубо рублю мысли. При чём тут «мы» и «семья»?! Вот это занесло! Качаю головой. С чего я вдруг? Совсем с ума сошла!

Смотрю в глаза Эмилю и говорю:

– Глаза закрой ладошками и не открывай, договорились?

Хмурится, но кивает. Он пусть и с торпедой, но, когда говорю строго и решительно, всегда делает. Быстренько прошмыгиваем внутрь, делаем необходимое и выбегаем. Ставлю мелкого на ноги и иду следом. Смешной ещё такой, в белых кедах и джинсовом комбезе, быстро перебирает ножками, курточка с плеч свисает того и гляди свалится, а он даже не замечает. Мой бесёнок.

Ребёнка мне закинули в обед. Привезла Оксана Борисовна, с извинениями и заверением, что в следующие выходные, обязательно возьмут до вечера и без осечек. Я не спрашивала почему не привёз Марат. Опустила этот момент, примерно в ту же топку куда подготовка к диплому канула. Не сегодня видимо. Вместо спокойного вечера в тишине, пошли в ТЦ. Эмилю тишина и мой диплом по боку, так что, надо умотать его, чтобы вечером сесть и спокойно всё просмотреть.

Выдыхаю сквозь стиснутые зубы, чётко следя за тёмной макушкой. У него такие же волосы как Шахмалиева, точь-в-точь получился, от меня ничего не взял. Только и остаётся упиваться первому «мама», а не «папа». У Князевых было «папа», Игнат ещё несколько месяцев ходил задрав нос от гордости, мы с Ритой смеялись и подкалывали.

Мысли о счастливых и полноценных семьях… одновременно раздражают и заставляют завидовать. Я не желаю зла друзьям – ни в коем случае, но в душе завистливо опускаю глаза.

Мать вашу, я думала о том, что он явится, всё грёбаное утро! Покоя себе не находила, то бесилась, то собственноручно хваталась за тряпку, чтобы в десятый раз пройтись по поверхностям. Повторно позвонить и спросить, что ему было надо – гордость не позволила, а вот изводить душу догадками – вполне «норм».

Догоняю сына у эскалатора, притормаживаю и пока спускаемся, застёгиваю клепки на ветровке, поправляю маечку. Для удобства приседаю на один уровень, пусть спортзал в жизни присутствует, но держать двухлетку на руках, балансируя и пытаясь что-то сделать – не самая умная идея.

Эмиль что-то говорит, жестикулирует, тянет за руку, его голос не замолкает ни на мгновение. Только я уже не слышу. Застываю. Брови непроизвольно ползут вверх. Там, в самом низу, на противоположной стороне, по эскалатору поднимается Марат.

И он не один…

Рука уверенно обвивает осиную талию Алсу Касымовой. Той самой Алсу, которая – и чтец и жнец и на дуде игре. В смысле: топовая модель, лицо обложек, реклам и брендов. Эффектная казашка с чуть раскосыми глазами, пухлыми губами и ногами от ушей. Девка как эталонный образец идеальной бабы. С такой фигурой, хрупкостью и утончённостью может соперничать, пожалуй, только Рита. Та тоже, очень нежная, словно нереальная. У отца моего сына хороший вкус, бабы всегда красивыми были. Все что были и будут дальше! Себе Шахмалиев не изменяет…

Опускаю глаза на Эмиля и сглатываю. Случайная встреча нервирует.

Вновь кошу взгляд на парочку. Они мило воркуют, игнорируя мир, что не удивительно… когда и так всё на виду, чего ещё стесняться? Их роман, как сериал, идёт на всех экранах и в светской хронике практически онлайн, новости, слухи, домыслы, местные блогеры нагло обсуждают грязное бельё, всё в лучших традициях пиара. Я так устала это видеть! Куда бы не зашла, просто везде в глаза лезет! Не знаю, сколько она подняла на связи с Маратом, но думаю, что не мало.

Приступ раздражения накатывает волной.

Теперь всё понятно! Конечно, почему бы и нет? На обещание привезти ребёнка самому было забито так же легко, как и на все слова, что он когда-то говорил. Редкостный пустозвон! Мне значит, вечер сорвал, а сам свободно ходит и улыбается. «Красота», твою мать! Корона мужику не давит!

И всё бы ничего, плевать на его развлечения и очередную звездатую подружку. Масштаб катастрофы, зависшей над головой – глобален. Просто пиздец какой…

Смотрю в глубокие карие глаза сына. Мой мальчик… ну, что же такое-то, как невовремя мы столкнулись с твоим папашей.

Эмиль ничего не замечает, занят своими мыслями, очередной словесной тирадой, которую даже мне сложно разобрать – на своей волне парень. Активно показывает пальцем на уходящие вверх ветрины и что-то быстро-быстро лопочет. Моё сердце, в кровь… в данную секунду.

Сын никогда не видел меня с чужим мужчиной. Он не знает, что это такое, когда мама кого-то обняла и этот кто-то, мало того не знаком, ещё и виды на мать имеет. А тут ситуация, в которой отец обжимает деваху. Грёбаные грани сошлись в центре вселенной.

Глаза сами собой закатываются. Культура… традиции… – хренова пыль… Её он лапает нормально так, не стесняясь и не боясь этих самых традиций. Как удобно, блять, трактовать традиции по-своему усмотрению. Гениально просто.

Язвлю внутри, а сама вглядываюсь в лицо Эмиля- не дай, Боже, увидит.

Мы с Маратом не вместе, живём разными жизнями, всё логично, только это не отменяет обоюдную ответственность! Когда-то наступит тот самый момент, когда он задаст вопросы, будет анализировать и сам сделает выводы, а потом придёт ко мне. Эмиль обязательно спросит:

– Мам, а почему папа не живёт с нами? У других папы живут дома, а мой не живёт… Он бы водил меня в садик, мы играли потом, не нужно ездить никуда…

Мысленно возвращаюсь обратно и понимаю – страх облизывает нутро. У Эмиля такой взгляд мечтательный, он в данную секунду заглядывается на что-то и улыбается, а у меня в крошку всё. Просто стёкла в глазах!

А ведь, придётся подобрать правильные слова. Те самые, которых у меня до сих пор нет! Сколько бы не крутила в голове, всё равно – нет. Моя мать не церемонилась в этих вопросах, жёстко проходилась по папе, я такого Эмилю не желаю. Диссонанс не должен касаться детства. Не хочу так – это больно.

И пока я решаю, что для него лучше, а что нет, уже сейчас предпринимаю действия. Тыкаю на тач-панель часов, экран оживает, привлекая внимание. Смоляные брови сына взлетают вверх, рот приоткрывается от удивления. Эмиль выдаёт громкий, радостный писк и тыкает на нашу с ним фотографию.

Улыбаюсь, переключаясь на реакцию, она искренняя и тёплая. Детям так просто радоваться мелочам, вот бы взрослые тоже могли… я бы хотела нечто подобное уметь.

– Узнаешь? – спрашиваю, водя пальцем по экрану: – Кто там, расскажешь мне?

Сын кивает, в глазах полный восторг и желание «потыкать» в мамины часы, брать которые строго-настрого нельзя. Понимаю его восторг и разрешаю хулиганить. Всё что угодно, лишь бы не то, что не надо.

– Мама… – показывает на фото.

– Ага, а помнишь, как тётю звали?

Сын хмурится и пока думает, поглядываю на парочку. Мы практически поравнялись. Алсу что-то нашёптывает на ухо Марату, тот поглаживает талию. М-да… там по одному взгляду ясно, что именно она шепчет. Надеюсь, ему хватит ума не обозначить своё присутствие. Будет пиздец!

– Ну-у-у, кто тут такой красивый? – воркую тихо, почти шёпотом, чтобы внимание осталось сосредоточено только на голосе и картинке. Это превентивные меры. Продолжит крутить головой, выискивая что-то интересное, натолкнётся на голубков, а тут вроде интересно. Всё-таки не зря установила несколько вариантов обоев с нашей последней фотосессии. Как чувствовала!

Я бы, наверное, смирилась, если бы рядом с Маратом был кто-то из сестёр или ближайших знакомых, кто-то «нейтральный» и случайная встреча в общественном месте прошла бы спокойнее. Но не в этом случае! Рядом с ним чужая нам баба и светить родством перед «моделькой» – я не нанималась.

Нас не полоскают в СМИ, никто лишний не знает про внебрачного ребёнка Шахмалиева. Вот пусть так и останется. Мне важнее спокойствие. А Алсу… она идеальная красавица, предмет зависти и восхищения половины города, за ней бегают толпами, чтобы взять интервью или сделать совместное фото. Мисс чего-то там или как у них называется? Где она, там всегда слишком много глаз… Вот же будет весело, если мы попадём в чьё-то поле зрения… просто сказка, а не история получится. Мой сын вылитый отец, единственное что не похоже – цвет глаз, всё остальное как под копирку.

Сынок улыбается, глаза то ко мне, то к часам, бесята в глубине пляшут с бубнами – дорвался. Ответно улыбаюсь и тянусь чтобы поцеловать в нос, не могу сдерживаться, такой хорошенький, просто самый лучший мальчик. И в тоже самое время, щекой чувствую другой взгляд. Стойко игнорирую желание повернуть голову и нагло посмотреть в ответ. Понимаю, как только это сделаю, Эмиль повторит, и вся операция сорвётся. Кожа загорается, я знаю, как именно он смотрит: прямо, цепко, сразу с претензией… Шахмалиев частенько так смотрит, даже не осознавая этого. Он умеет быть ещё тем засранцем, я-то знаю.

Теперь мы меняемся местами. И это я намеренно прячу глаза, отвожу их, ставлю ширму между нами и никак не реагирую, как будто бы вовсе не замечаю. Пусть думает, что я ничего не заметила. Блондинка я или кто?!

Внутри всё заряжено, в случае чего – пальну без промедлений из всех орудий. Это было бы неправдой раньше, но не теперь… Больше не больно, всё пережито, переварено. У него своя жизнь, у нас с Эмилем – своя. Мне не нужно лишней драмы, у меня своя история. Если бы не желание оставить хрупкий мир в тайне и обойтись без детских травм, я бы игнорировала куда как осознаннее, а так приходится тихо злиться и делать всё возможное, чтобы не увидел отца.

Глажу по плечикам и за козырёк кепки берусь, якобы поправляя, а сама вниз тяну, закрывая обзор. Они уже поднялись и их будет видно, если уберу руку. Лучше подстраховаться. Мы почти разъехались, ещё немного и всё. Главное, чтобы без неожиданных вывертов, главное, чтобы не решил подойти сам. Марат не окликнул, но точно узнал – это одновременно и радует, и обижает. А ведь мог, мы не просто знакомые… Тоже, такое себе. Тут всё так себе выглядит!

Подхватываю на руки, ставлю на новые ступени эскалатора и снова присаживаюсь рядом, контролируя внимание. Меня отпускает только когда нас скрывает под навесом второго этажа. Ещё пролёт и парковка – совсем немного осталось.

Чуть-чуть…

Звонко чмокаю в пухлую щёку, потом ещё и ещё раз, Эмиль отвечает смехом. Облегчённо улыбаюсь, переводя дух и дальше бы улыбалась, но на парковке всё идёт по звезде.

Эмиль останавливается как вкопанный, замирает весь, а затем с громким, счастливым возгласом кричит:

– Папа! ПАПА! Мама!! Там папа!!!

Сердце пропускает болезненный удар.

Я не сразу понимаю, что происходит, но сын опережает и бросается к машине, к той самой машине, которую узнает даже издалека, даже по мельчайшим деталям! Чёртова серо-чёрная тачка с тонированными окнами и огромными колёсами, спокойно занимает одно из парковочных мест, смотрясь анархично по сравнению со своими соседями по паркингу.

Эмиль несётся к ней, подбегает к водительской двери, прыгает, пытается дотянуться до ручки. Его маленькие кулачки стучат по металлу, эхом разносится голос:

– Отклой! Папа! ОТКЛОЙ!!!

И в этот момент я чувствую, как тугая боль закручивает грудь. Мне физически больно! Я точно знаю – его там нет. Он, блять, поднялся на верхний этаж торгового центра, вместе с идеальной Алсу. С ней, а не с сыном, который готов проломить эту чёртову дверь. Конечно, я знала, что у него яркая реакция на папашу, но никогда не видела своими глазами НАСКОЛЬКО. Очень долго умудрялась избегать этого… а тут… тут словно воздали за все пропуски разом.

Поспешно подбегаю следом, сглатывая ком обиды и гнева, который поднимается по спирали внутри, заставляя пальцы дрожать.

– Малыш, это не папина машина, ты ошибся, – говорю как можно мягче. – Идём, зайчик. Это дядина машина, не папина, – протягиваю ладонь, чтобы он протянул свою и мы ушли в нужном направлении.

Эмиль поворачивается ко мне, глаза на всё лицо, там внутри этих шоколадных глазок всё в клубок перекручено: от дикой радости до неверия.

Окатывает жаром. Господи… я вру собственному сыну.

Один вдох, второй и сын решительно мотает головой, отчаянно прыгает, наконец-то хватается за дверную ручку, повисает обезьянкой. Меня рвёт на ошмётки. Пока мой ребёнок на грани истерики, этому козлу там прекрасно! Сука…

Беру на руки отрывая от ручки, несу в сторону мерса. Эмиль тут же начинает выкручиваться, кричать, пинать ногами, заливаться слезами и вырываться в полную силу. Ор и слёзы на весь паркинг. Пытаюсь абстрагироваться. Мне остаётся только усадить в машину, пристегнуть насильно ремнями безопасности и увезти. Салон заполняется криком, он слышен всем вокруг, у меня так и вовсе перепонки звенят.

Орёт пронзительно и громко: от обиды, от разочарования, от своей маленькой, но такой честной веры в то, что папа сейчас откроет эту дверь и возьмёт на руки. Но, мама взяла и унесла…

Господи, он просто хочет к папе…

У меня, у самой наворачиваются слёзы. Злые слёзы обиды! Из нас двоих врунья – я, Эмиль максимально искренен. И я ненавижу себя за то, что делаю и хочу, чтобы этот мир сгорел ко всем херам! Мой маленький мужчина, отчаянно вырывается, бьёт кулачками по рукам, не давая пристегнуть. Приходится максимально сжать все свои эмоции в кулаке и не добавить бензина в пылающий костёр. Эмиль жертва обстоятельств, и никого не волнует, что я тоже чувствую себя жертвой!

Несколько девок озираются, глаза закатывают, смотря на то, как Эмиль бьётся в моих руках, отказываясь слушаться. Я по их мнению – херовая мать. По хуй на них. У моего ребёнка натуральная истерика. Он шебутной, очень юркий и часто загорается на новые штучки, но чтобы вот так орать… с нами никогда такого не было. Прикладываю максимум усилий, чтобы самой не орать в ответ от бессилия и злости. Промокаю до нитки, пока прыгаю над ним. Без сил сажусь за руль. Внутри, как разворотило.

– Давай включим музыку? – спокойно и мягко говорю, боясь спровоцировать новый виток истерики. – Какую хочешь? Хочешь про слоника?

– Неть!

– Хорошо, будем без музыки…

Оборачиваюсь с тоской смотрю в зарёванные глаза. Хочу позвонить Марату и обложить его трёхэтажным матом, заставить притащить свою задницу сюда и самому решать этот вопрос. Остро хочу вылить на него всё то, что мы пережили за эти минуты. И в тоже самое время понимаю… этого не сделаю.

Я – ненавижу себя, его, то, что мы натворили и творим с нашим сыном дальше. Он ничего не понимает и просто хочет быть рядом с теми, кого любит, не разделяя нас на «свой» и «чужой», потому что мама и папа для него одинаково значимые персонажи. У меня так было… я помню эти эмоции, я всё, к сожалению, помню.

Меньше всего хочется причинять сыну боль, но, кажется, что бы я ни делала, избежать этого невозможно. Отворачиваюсь, откидываю голову и закрываю ладонями лицо, не в силах слушать судорожные всхлипы.

Это всё из-за меня, маленький мой, всё из-за меня. Тебе досталась не очень хорошая мать. Прости меня…

Глава 4

Марат

Людей разных возрастов, комплекций и устоев объединяет одно: они все хотят жить так как хотят, творить пиздец и никогда не расплачиваться за него сполна.

Вот такая правда. Циничная. Грубая. Настоящая.

Я тоже хочу. Хотел. А сейчас не могу ответить на этот вопрос. Своё «хочу», последние два с половиной года, я засовываю слишком далеко, чтобы можно было так просто оттуда вытащить. Моё «хочу» или «не хочу» теряет смысл и вполне заменимо ещё одним простым словом: «надо».

– Она не хочет… просто не хочет, – с горечью произносит мать, опустив глаза куда-то на стол. – Я, конечно, могу игнорировать это, делать вид, что не вижу, продолжать настаивать, но это ни к чему хорошему не приведёт.

Внутренности сковывает льдом. Марина не предмет для разговоров, но мать улучила момент, чтобы высказаться. К слову, всё что касается матери моего ребёнка – раздражает. С недавнего времени – это рефлекс.

– Думаешь, начнёт препятствовать? Она настраивает ребёнка против?

Мать складывает руки замком, локти едва касаются поверхности.

Я остаюсь в полутени у стены, слушая, как в гостиной хохочет Эмиль, веселя Малику. Это то единственное, что заставляет держаться в рамках. При сыне никакой агрессии.

– Нет, – выдыхает. – Она не такая плохая, как тебе кажется. Марина… она не хочет конфликта, не хочет устраивать битвы. Боится нас, что бы я не говорила, всё равно боится. Лишний раз не зайдёт, не останется, не попросит ни о чём. Самостоятельная, но на деле очень хорошая и одинокая девочка. Одна, понимаешь?

Произнесённое соскабливает самую суть моих эмоций. Где-то глубоко внутри, что-то тёмное, яростное и злорадное поднимает голову. Пока я злюсь на неё за унижение, мелкая, горькая радость греет нутро.

Боится… Хоть что-то.

Признаться… я получаю удовольствие от её страхов, питаюсь ими как дикое животное. Если бы она только знала, сколько раз моя ярость превышала порог, сколько раз я останавливался, чтобы не размазать. Бесчисленное количество раз. Сука…

Слова матери, в контексте мыслей, кажутся наивными.

Не заходит она…

Сжимаю челюсть. Марина вполне может не заходить из-за нежелания общаться, вот и всё. Я не вижу двойного дна, но и не исключаю, что действительно опасается. Какой бы кач в её голове не присутствовал – базовые настройки ещё не сбиты. Надеюсь. Хотя, в её отношении, очень сложно быть в чём-то уверенным на сто процентов.

Мать хмурится, взгляд становится острее.

– М-м-м… торжествуешь, – тянет, не скрывая горечи.

В очередной раз, на дне её глаз плещется разочарование. Оно, сука, осязаемо.

За это время, она столько раз успела разочароваться во мне, что хватит на всю оставшуюся жизнь. Нас учили почитать старших, учили уважению… но блять, мне как никогда хочется нарушить все правила разом. Банально заебался.

Короткая вспышка ярости поднимается волной. Принудительно душу в зародыше, переключаюсь на спокойствие. Чёртова реальность. Самостоятельно загнал в ловушку, саморучно создал эту трещину и мне действительно жаль, что так происходит. Нервничает мать, напряжён отец, а сёстры опускают глаза, стараясь не провоцировать на конфликт.

Мать относится так же, как и прежде, но простить… простить не может. Чувствую это и не злюсь совсем, нет обид на неё. Возможно, я слишком взрослый, чтобы на это обижаться. В конечном итоге, я её вечный должник за свою жизнь и за жизнь сына. Там, где похерил, она исправила, собрала и склеила. Воистину, святые руки матери могут творить величайшее добро. Самое великое добро…

– Почему ты упорно продолжаешь видеть в ней что-то плохое? Она тебя чем-то обидела? – спрашивает спокойно.

Скриплю зубами, чувствуя горечь на языке. Я не хочу, чтобы нервничала и накручивала себя моей жизнью. Отвожу глаза. Мне претит лгать в семье. Мы родные люди, мы привыкли поддерживать друг друга и как бы не злились, всё равно стараемся принять, но то, что происходит, говорит об обратном. Она принять мою позицию не хочет и не слышит доводов. Это грёбаный фейерверк, и он совсем не радужный.

Наверное, мне есть чем себя оправдать, ведь на личную чашу весов, я успел отсыпать достаточную плату. Она, по ощущениям, давно превысила кармический долг. Жаль, что легче от этого не становится.

– Я отношусь к ней нейтрально, – бросаю ровно, чтобы закрыть тему.

– Серьёзно? – мать мгновенно приподнимает бровь, смотрит с лёгкой иронией.

Прислоняюсь к столешнице, скрещиваю руки на груди, пытаясь выглядеть невозмутимо, но от её взгляда не укрыться. Слишком хорошо меня знает, как бы я не крыл свои косяки, она всегда знала где я проебался.

Отец когда-то рассказывал, что влюбился с первого взгляда, но понял это далеко не сразу. Красивая история любви, ожидаемый финал: свадьба, дети. Только не всегда свадьба – это начало чего-то хорошего, бывает совсем наоборот. У меня наоборот и это «наоборот», качнуло силы из резерва не церемонясь. Нет ни сил, ни желания бороться, прикрываясь масками. Слишком много этого дерьма было последнее время. Я устал жить правильно, вытягивать из себя там, где нет. Задолбался в доску, кто бы знал, насколько…

– Всё ещё простить не можешь, да? Марат… столько времени прошло, а ты так и продолжаешь.

Опускает подбородок вниз, смотря на свои руки, светлые волосы падают на лицо. Какое-то время в кухне относительная тишина, а после мы вновь встречаемся взглядами, и я понимаю, что просто так из этого разговора не выйти. Не живым точно.

– А смысл? – саркастически замечаю, для эффекта разводя руками. – Отец дал добро, моё мнение не учитывалось. К чему эти вопросы?

Сокрушённо качает головой, взгляд становится тяжелее. Она смотрит на меня не как на взрослого мужика, а как на ребёнка, который так ничего и не понял. Я знаю этот взгляд, таким мы получали за хреновые оценки в школе. Получали и всегда боялись расстроить.

Через секунду я слышу ровно то, что вытряхнуло тогда, в первый раз:

– Настоящий мужчина несёт ответственность. Мы воспитывали тебя мужчиной… – замолкает на секунду и добавляет шёпотом: – Что же ты делаешь, Марат… что ты творишь…

В голосе отчаяние дикое и оно бьёт меня, как рыбу глушат об лёд. Пиздец… договорились.

– Поэтому наказали? – голос полон иронии, но на деле, меня разбирает на атомы раскидывая по вселенной.

– У меня душа за тебя болит, кровью обливается. Почему ты не пытаешься посмотреть иначе? Я же понимаю, что тебе самому от этого неприятно. Сынок… так тоже нельзя.

– Не драматизируй, – отмахиваюсь.

Мать плотно сжимает губы, глаза устремляются в сторону, но прежде, чем я успеваю добавить хоть что-то, в диалог вступает отец:

– Это, если хочешь знать, равноценная расплата.

Бурлящая кровь под напором устремляется в голову. Тормозная система отказывается срабатывать по требованию и на полном ходу, я врезаюсь в кромешную тьму. Стискиваю до хруста кулаки. Кипящая ярость вот-вот вырвется наружу.

– У моего сына не моё отчество и не моя фамилия. Ты так решил меня проучить? -чеканю не оборачиваясь, чувствуя тяжёлый взгляд. – Доволен? Или ещё что-то ожидать? Мне не пятнадцать, отец.

– Все наши поступки рано или поздно приводят к чему-то. Твои, привели к «этому», – сдержанно проговаривает, игнорируя мой выпад.

Каждое слово весит стакан ртути, которую предстоит выпить сразу после. Это не плохо и не хорошо… это никак. Я устал обороняться, предел есть у всех, у меня тоже.

Мышцы каменеют. Кинуться защищаться – первая реакция. Вторая – экстренное торможение рефлексов, потому что, нет в этом смысла. Выбираю второе и мягко отпускаю поводья, расслабляя тело. Его «ученье» мне не нравится, но это уже сделано. Прошлого не изменишь – это тоже данность.

Отец подходит к матери, опускает руки на плечи, сжимает. Эти люди для меня пример. Больше двадцати пяти лет брака, четверо детей, взаимопонимание. Они слышат друг друга не разговаривая, любят, поддерживают. Моя личная семья, должна была стать похожей.

Предсказуемо начинаю кипеть ещё больше, завожусь на полную. Внутри угли. Глушить такие сильные эмоции самое сложное, что когда-то приходилось делать в родительском доме. Раздирает со скоростью света, на ошмётки, на молекулы.

И в то же время, мне нечего сказать, он – прав.

Отвлекаюсь, слыша приближающиеся шаги. Малика тихо семенит голыми ступнями по паркету, прижимая к себе спящего Эмиля.

Беззащитный, маленький, родной. Если поднять детские фотографии, то Эмиль полная копия нашего младшего. Феноменальное сходство. Марина предложила сделать тест, а я без теста видел – мой. Его мать, иногда, хуже гарпии, а он её противоположность. Гены ластиком не сотрёшь, думаю, что где-то, да выстрелит, но чёрт, не хотелось бы.

Набегавшись, вырубился раньше обычного, что завтра срикошетит в ранний подъём. Я знаю его расписание лучше своего собственного, выучил досконально всё, что мог за полгода.

Подхожу ближе, быстро в лоб целую, делаю на автомате, но испытывая сильные эмоции. Рядом с ним неконтролируемые вспышки, сейчас уже и не вспомню время, когда искренне не хотел, чтобы он рождался. Я действительно не хотел.

– Унеси его в детскую, – тихо прошу.

Сестра молча кивает, не поднимая глаз, утыкается носом в тёмную макушку и вдыхает. Она тоже не на моей стороне, как бы не скрывала, но я знаю, что за полтора года отсутствия, изменилось максимально много. Раньше, для младших, я был эталоном поведения, всегда по правилам, так как надо, а потом всё покатилось в задницу.

Спустя десять минут покидаю дом. Останавливаюсь на ступенях, нахожу пачку, встряхиваю, вытаскиваю одну и подкуриваю. Дым заполняет лёгкие, обжигает, давит изнутри, но я только глубже вдыхаю. Глаза смотрят в темноту, внутри искрит.

"Она не хочет…"

Да кто тебя спрашивает, блять…

Зло усмехаюсь, переставая контролировать мысли. Наедине с собой могу позволить всё. Например, отчаянную ярость.

Не хочет…

Ещё одна усмешка.

Плевать мне. Мы все делаем не то, что хотим. Я знаю, что ты не хочешь, а ещё знаю, что глупее всего будет, пойти в открытый конфликт самому. Нужно быть умнее, мудрее, сдержаннее. Рациональная часть сознания подсказывает правильные вещи, но вторая, где кипит кровь, хочет поставить на место. Подсознательно воспринимаю её трепыхания как борьбу, как вызов и реагирую соответственно. При этом чётко осознаю, что она просто напуганная девчонка. Напуганная, обиженная, ядовитая.

А ведь я ожидал, что она окажется кукушкой. Попробует, поймёт, что та, весёлая жизнь круче и сольётся. Ждал, когда оступится! Я, блять, ждал, когда смогу с чистой совестью послать всё «правильное» на хер и сделать так как надо… Забрать сына и отмахнуться.

Докуриваю сигарету в две затяжки, отбрасываю окурок в сторону и разворачиваюсь к машине, сжимая ключ. Удовлетворения от никотина – ноль.

Я не могу осуждать родителей, как бы сильно не злился, мне не позволяет совесть вгонять штыки. Отцу особенно. Он слишком долго позволял жить с ощущением розовых очков. Блять… я и жил. Трахался, пил, учился, что-то там себе хотел доказать и постоянно думал, что уготованная участь – не моё. Наивный придурок…

Последние полгода изменили восприятие мира до неузнаваемости. В одночасье окунули по самую макушку. Раз и ты в дерьме.

– Почему ты не рассказывал это раньше? – хрипло спрашиваю.

Отец откидывается на спинку кресла и смотрит прямо в глаза. Он не сомневается и уже ничего не скрывает, поэтому ровно отвечает:

– Дал возможность прожить это время так, как хочется.

Мгновенно бросает в холодный пот.

– Бред какой-то! – психует брат.

Спокойно смотрю, как Равиль нервным движением ерошит волосы, вскакивает на ноги, начиная расхаживать туда-сюда.

– Это наша реальность, – разводит руками отец.

Он не шутит, говорит на полном серьёзе. И это полнейший – звездец.

Наверное, именно тогда я и понял, что такое настоящий страх за тех, кто от тебя зависит. Разговор затянулся до самого вечера, вышли, когда стемнело и попытались принять новую реальность. Попытались…

– Что думаешь?

Пожимаю плечами смотря на младшего.

– Я думаю, что это пиздец… – Равиль сам отвечает на вопрос и без прощаний уходит в сторону машины.

Родиться Шахмалиевым – это навсегда повесить на себя аркан. Теперь шутки родни про дочерей дяди, выглядят совсем не смешными. А может быть и к лучшему, что они никогда не узнают, что такое плясать под чужую дудку, стараться не только выжить, но и защитить.

Государственные контракты, обязательства и бесконечные договорённости. Целый ворох бабла, дерьма и обязанностей. Я знал, что наш бизнес не сладенькая вата и был готов к сложностям, но никто не говорил, что мы просто сошки, которых могут заменить в любой момент, как только наши действия пойдут вразрез с требованиями сверху.

Это полный пиздец, если хотите…

Мой сын от меня зависит, и я родившийся в такой семье, с подобными скелетами в шкафу, не имею право на ошибки. Никакие…

У меня было прекрасное детство, юность и полная уверенность, что в этой жизни я знаю своё место, свой путь. Оказалось – ни хрена я не знал, долбаёб.

А сейчас меня бесит реальность, в которой, мой ребёнок носит чужую фамилию. Это действует спусковым триггером каждый раз.

Мысли хаотично перескакивают с одной на другую.

Да, так будет безопаснее, но, блять, кто сказал, что я счастлив?! Я не знаю, как повернётся жизнь, не знаю, смогу так же тащить как отец, смогу стать стеной или нет…

Грёбаный круг сансары.

Я, Равиль, а позже и Ян… мы все повязаны. Нам дали время, а потом спросили сполна. Будь я хоть немного сволочью, то забил бы болт. Отец еще полон сил, вполне может вести дела, есть дядя Давид… и, если бы мы были вечны, я бы так и сделал, если бы, твою мать. Если…

Примерно в моём возрасте, дед умер и отцу пришлось потянуть на себя. Позже, знакомясь с это стороной бизнеса, я чётко пойму, в какой жопе мы живём, какие тучи над головой… Шаг влево или вправо, может быть последним.

За пять месяцев пришлось учиться жить заново, с новыми вводными, по новому вектору. Не думаю, что мать знает про всё что нас окружает… отец слишком рьяно защищает. Ну, а мне, мне, блять, просто тошно. Тошно и нет выбора.

Выходные – это единственное время, когда я могу быть просто Маратом, у которого есть семья и маленький ребёнок. Сын, у которого прочерк в отчестве и другая фамилия! Мать ждёт, что я буду благоразумным и терпеливым, а я чувствую, как напускное терпение трещит по швам.

Завожу двигатель и выезжаю из ворот, чтобы через сорок минут оказаться у её подъезда. Это отличный комплекс, где ещё на фундаменте нам досталось несколько квартир. Недвижимость хорошее вложение денег и каким бы процветающим основной бизнес не был, всегда должен быть план «B», а лучше ещё и «C». Я выбирал простые варианты – вкладывал небольшие суммы в недвижку, участки, попробовать себя в предоставление услуг.

Четыре года назад, в этом доме из трёх квартир осталась одна. Решил не продавать, придержать для большей выгоды, ещё не предполагая, что девчонка, «удачным образом» от меня залетевшая, из всех предложенных матерью вариантов, выберет именно этот. Отдал. Просто отдал и всё. Она её по праву, без претензий. Не думаю, что Марина знает нюансы, она скорее всего просто выбрала и всё, а я так же просто отписал. Мне не жаль денег, которые раз в месяц уходят на её счёт, подаренную тачку, какие-то мелочи на праздники.

Я планировал оставить ей отступные и до сих пор держу это в голове. Пусть просто скажет, если захочет. Деньги на самом деле пыль, но эта пыль нужна всем. Мне было бы удобнее выкупить своё право на отцовство, если бы она была согласна. Если… блять!

Усмехаюсь. Эта девчонка, вопреки всему – удивила. Воспряла духом, пробует вставлять палки. И дело не в нежелание отмечать день рождения сына на нашей территории, дело в том, что она возводит стену между мной и Эмилем.

Не хочу пугать ещё больше, не хочу, чтобы ребёнок видел исходящую меня агрессию в сторону его матери, но необходимость заземлить – присутствует. Это мой сын, как бы она его не назвала, он просто мой.

Выдыхаю протяжно. Я умею контролировать эмоции, не фонтанировать ими, но эта девка может вывести по одному щелчку. Ещё помню, как может…

Через десять минут раздражённо прикусываю фильтр, понимая, что дома её нет. За два с лишним года, а я ни разу не поинтересовался как она живёт, с кем и как проводит время. По большому счёту, было плевать, а сейчас что-то внутри рисует картинки и бесится. Вечер пятницы, она – молодая, красивая, свободная. Самое время для развлечений. Моральный облик бывшей уже не дубасит, какая была тогда и какая сейчас – разница глобальна. Только вот…

Всё чаще думаю о том, что рано или поздно она будет знакомить моего сына с мужиком, который будет с ним жить и возможно, Эмиль начнёт называть его отцом. Ревность рвёт в клочья. Я слишком эгоист, чтобы что-то кому-то отдать, даже в малейшем.

Хрустят костяшки пальцев.

Ещё год назад этой мысли не было и в помине, а сейчас жжёт. Возможно поэтому, когда она паркуется, я вместо того, чтобы выйти навстречу, наблюдаю через лобовое. Холодная ярость растекается по нервным окончаниям парализуя приток крови. А она спокойно ныряет в объятия к какому-то мужику. Он тут раньше меня, зацепились взглядами, когда проходил мимо. Не обратил особого внимания, а сейчас смотрю.

Уровень кортизола медленно, но, верно, поднимается вверх.

Блондинистые волосы колышутся при ходьбе, она такая же подвижная, лёгкая и знакомая. Практически не изменилась.

Объятия парочки становятся интимнее. Считываю это даже на таком расстоянии. В ту же самую секунду, глаза застилает красная пелена, по венам расползается ртуть. Её холод хватом вгрызается в каждую клетку, разъедая контур, но внутри ещё магма теплится. Парадокс ощущений разрывает, ни вдоха, ни выдоха без фантомной боли.

Марина жмётся сильнее к мудаку, так словно он, её личный, грёбаный, плюшевый медведь. Тепло, уют, целый мир, мелодрама на минималках… Сука…

Успеваю втянуться несколько раз прежде, чем парочка начинает целоваться. Она тянется в который раз, привстаёт на носках и проваливается в это с головой. Мне, сидящему в тачке, всё прекрасно видно, до самого донышка. Каждую секунду, каждый пустяк, каждое микродвижение. Сетчатку прожигает до кости. Челюсть скрипит сама собой. Это ни хуя не приятно.

Я знаю, что он чувствует. Точно знаю. Как бы ни хотел это вытравить, помню её. Помню, какая она в постели, какие мягкие на ощупь губы, какими могут быть яркими зелёные глаза… Я знаю, что он чувствует, потому что чувствовал это сам!

Воспоминания ввинчиваются острыми осколками. На какой хер приехал… Если до этого было всё не очень, то теперь станет ещё хуже, теперь буду вспоминать ещё и это. И ждать, когда мой собственный сын начнёт рассказывать, про какого-то там ёбаного дядю.

Откидываюсь назад, прищуриваюсь и смотрю как долбанутый вуайерист. Чувствуя внутри затягивающийся вихрь.

Она старается быть чуть ближе, когда кончает, ключицей тянется вперёд, подчёркивая хрупкость линий. И запах кожи – ярче. Чуть сладковатый, тёплый. Он заполняет пространство, отключает мозг, запечатывает в моменте. Миг растекающейся дрожи по её телу смотрится лучше, чем самое заводящее порно. Она лучше, чем порно, она порок в чистом виде, личный пакетик с дурью, в который хочется нырять бесконечно. И я нырял, столько раз, сколько позволяла. А теперь… смотрю, как обжимается с другим.

Мы не маленькие – никто, ничего, никому не должен, но внутри внахлёст идёт. Вспыхивает огненными вихрями, поглощая здравомыслие. Плевать на осознанность, я блять, просто не хочу это видеть. Гнев смешивается с бессилием, вспыхивает, угасает, снова вспыхивает и гаснет. Ртуть продолжает разливаться по венам. Холодная, вязкая, тяжелая.

Перед глазами проносится разговор с Мадиной, как живой восстаёт из памяти, подтверждая весь сюр ситуации:

– Ты её любишь… просто скажи, ты её любишь или нет?

Голос дрожит и мне действительно жаль, что это происходит с нами. Так быть не должно. Совсем.

– Нет, – честно отвечаю.

Закрывает ладонями лицо, пальцы дрожат. Не справляется, не может удержать вес собственного отчаяния. Хрупкие плечи нервно подрагивают. Старается не всхлипнуть, проглотить ком, замаскировать страх, но сдаётся.

Я раньше не видел страх в её глазах, но сейчас он есть и он: острый, болезненный. Она боится, что я уйду, потому что воспитанные девочки не спят со своими женихами до свадьбы. Жених – не муж.

По глазам вижу: прокручивает в голове. Одного нарушенного правила оказывается достаточно, чтобы всё, во что она верила: шаталось, как карточный домик. Если уйду – размажу хрупкую девочку, которой обещал семью и дом. Я – обещал, она – поверила. На деле … хочу отказаться от слов. Я не настолько благороден, насколько она думает.

В огромных карих глазах больше нет наивной веры: как в людей, так и в меня. Чем больше смотрю в них, тем больше понимаю: прямым текстом никогда не смогу. Никаким не смогу!

Щелчок, рёв, тишина.

В тот момент, когда отвечаю правдой, мы прекращаем быть, по глазам её понимаю. У меня внутри – пустота, а у неё – мелкие, болезненные обломки идеального мира, в который так долго верила. Я всё ещё здесь, смотрю на дрожащие пальцы, лицо мокрое от слёз. Признаюсь сам себе – обратного пути не будет.

Остался с ней: потому что я должен, потому что правильно, потому что наш секс был обоюдным и ответственность мы разделили на двоих. Она не виновата, что я трахнул кого-то и это имело последствия.

С Мадиной не было вспышкой, я шёл на это сознательно, а она, как выяснилось – нет.

Ещё один глубокий затяг, фильтр жжёт пальцы, рука машинально тянется к телефону. Внутри кипит так, перед глазами буквы плывут. Быстро набиваю текст и без промедления отправляю. Тут же смотрю на парочку. С разочарованием понимая: никого не замечают, так вцепились друг в друга… Это особенно бесит.

Набираю номер и жду. Гудки сухим эхом в тишине салона. Один… второй…

Марина вздрагивает. Издалека вижу, как моментально обрывает жалкий спектакль из поцелуев, торопливо тянется к телефону, вырываясь из рук. Взгляд мечется из стороны в сторону. Чувствую, как по губам ползёт улыбка: горькая, злая, самодовольная. Не могу это контролировать.

Она замирает, смотрит на экран, после поспешно отходит в сторону, набирая меня. А я смотрю только на неё, игнорирую жужжание, впитываю эмоции, разрешаю поглотить себя до конца. Пропускаю несколько вызовов, сознательно растягиваю… А когда принимаю и слышу взволнованный, трескучий, срывающийся голос – улыбаюсь. Это наполняет каким-то садистским, извращённым удовольствием. Наслаждаюсь её тревогой, отчаянием, её беспомощностью. Смакую. Давлю, заведомо понимая, что порчу вечер. Я хочу его испортить!

Она задыхается от эмоций, выбрасывает их в атмосферу, начинает хаотично передвигаться из стороны в сторону, а её тюбик застывает за спиной, потому что она только что осадила его одним коротким движением руки.

Наш короткий разговор, эмоции через край и гнетущая тишина салона. Меня обрубает сразу после разъединения. Очень болезненно и на глухо припечатывает осознанием. Откидываю голову на подголовник, закрываю глаза, гулко выдыхая. Ни хуя не стало легче. Извращённое желание задеть возвращается обратно, жаля создателя.

На самом деле, мне нечего ей сказать, да и желания нет.

Глава 5

Марина

Эмиль взрывается фейерверком неконтролируемого безумства! Бегает вокруг огромного кота-аниматора дёргая за хвост. Падает, вскакивает, снова подпрыгивает и хватает. Я поседела и готова что-то реально выпить! И речь вовсе не о соке. Смотреть спокойно на то, как твой ребёнок летит на землю в попытках убиться – тот ещё аттракцион.

Какая-то жесть…

Мы с Эмилем успели пофотографироваться, поесть торт, несколько раз поплакать, разбить ладони в кровь и вот, развлекаемся издевательством над кошаком. И пусть он, самый мелкий из отпрысков Шахмалиевых, заводит толпу как опытный предводитель.

Меланхолично поглядываю на кота, жаль его…

Я понятия не имею, что это за «чудо-кот», но дети от него в восторге. Даже мелкая Князева, держась за руку матери нет-нет, да и бегает туда. Мы иногда переглядываемся и смеёмся. В отличие от моего, их дочка куда как спокойнее. Мой же… какой-то кипец на ножках.

Покаянно признаю: детские тусовки самое энергозатратное мероприятие. Годик прошёл на ленивом вайбе, сейчас сыну снесло голову, и он отрывается, судя по всему, за все спокойные дни разом. «На мать, держи!» – так называется.

– Эмиль, – кричу, – котику больно, зачем ты ему хвостик дёргаешь? С кисой так нельзя, малыш… больно же.

Присаживаюсь рядом, пытаюсь призвать к порядку, но он совсем не слушает, хлопает в ладоши и дальше дёргать. Блять… Поднимаюсь с колен, раздражённо выдыхаю. Всё… этот поезд не остановишь.

Перевожу глаза на его отца и специально округляю их. Меня, будем честными, бесит, когда он молча позволяет ему творить всякую дичь. Поиграть немного – норм, а вот целенаправленно издеваться – другое.

Мысленно подгоняю: отец ты или как, твою мать! Иди, сделай что-то!

Встречаемся взглядами, приподнимаю бровь, кивая на ребёнка. Вот тогда Марат отрывается от телефона и идёт в нашу сторону. Разворачиваюсь спиной, не хочу держать зрительный контакт больше, чем нужно, я в общем, не хочу коммуницировать с ним.

Марат молча перехватывает Эмиля поперёк груди и подкидывает вверх, от чего у меня ухает вниз всё, включая колени, а ребёнок разражается смехом.

– Ты что творишь! – шиплю еле слышно.

– Не гони, ему весело, – отмахивается так же тихо.

Зло выдыхаю через нос, прожигая взглядом спину.

Пока я отхожу от стресса, потому что так «моего» мальчика ещё не подкидывали, они идут в сторону площадки. Кот спасён, а мои расшалившиеся нервы – нет. Плетусь за ними, чтобы через пару минут развернуться и уйти обратно. Папа вам не мама… Это какой-то тихий ужас, если честно!

Моё материнское сердце кровью обливается, когда он начинает лазить так высоко и совершено ничего не опасается, а его папаша только подбадривает.

Пиздец… Прибить хочу!

В итоге: ушла. Не могу на это смотреть. Камилла рассказывала, что они творят и видео присылала в чатик, но это видео, а тут на глазах. Остаётся надеяться на сознательность Шахмалиева, это же его сын тоже, буду верить, что он им дорожит.

– Не переживай, – Оксана Борисовна мягко обнимает за плечи, – это мальчишки, им нужно скакать и лазить. Пусть лучше при отце, чем без него.

Киваю и улыбаюсь, не польёшь же на её сына с ведра… как бы не хотелось!

– Слишком шебутной, – тихо жалуюсь.

– Это нормально. Я не знаю спокойных. Мои все такие были, – вздыхает и добавляет, понижая тональность: – яблочко далеко не укатилось.

Это точно, было бы ещё от этого легче…

Оглядываюсь по сторонам. Гости устали отдыхать, разбрелись по участку, тусит исключительно мелкотня. Большая часть праздника позади, скоро по домам. Выталкиваю фальшивые улыбки, заставляя себя быть милым одуванчиком. На самом же деле, хочется сцапать сына и сбежать домой, где в углу сидит огромный белый медведь и пахнет цветами.

Кручу в руках прохладный лимонад, чувствую холод от стекла – это заземляет, а ещё слушаю мать:

– Какой праздник! Как замечательно всё организовано, просто идеально! Акценты, тематика.

Откидываю волосы за плечо, подавляю желание закатить глаза. Мы знаем: она не любит здесь бывать ещё больше, чем я сама. Но она здесь. С идеальной осанкой, с теплотой в голосе, с тонной восхищений в словах… Это тоже смотрится фальшиво.

Хочу крикнуть: «Мам… не переигрывай! Что же ты нас так палишь…»

– Спасибо, – спокойно отвечает Оксана Борисовна и переключает разговор на другую тему.

Я понимаю, слушать лесть в «такой» форме… тут даже я не выдержала бы, а она просто не любит подобное. Такой человек… Очень добрая и открытая, но границы ставит.

Никогда не скажу этого матери, но я восхищаюсь и испытываю сильные чувства к совершенно чужой женщине. Мама называет их – станом врага, но я всё равно не могу к ней по-другому. Да и с девчонками нормально. Я со всеми нормально, кроме самого Марата!

Смотрю на них и молчу. Мне есть, что сказать, но… чёрт… Шахмалиевы – это огромный и адски сложный механизм. Всё, каждый элемент, подстраивается под общую систему. Нет дисфункции, нет шероховатостей. Они движутся, живут, существуют… каждая их улыбка, каждый взгляд – всё это одинаково необходимо для поддержания заданного темпа. Быть здесь – значит подчиняться этой системе. Не быть – выпасть из обоймы, стать лишним или ещё хуже – быть врагом. Не могу себе этого позволить, как бы не противилось внутри.

– Вот у Мариночки таких праздников не было, мы как-то скромно всё, – вновь разворачивает разговор обратно мама.

Кидаю предупреждающий взгляд. Успокойся, господи… И «Мариночки» тоже не надо – неестественно выглядит. Мама, блин….

Оксана Борисовна разводит руками и мягко произносит:

– Всегда хочется лучшего детям.

Спокойная фраза, но звучит двояко, моя мать замирает, а я спешу влезь. Обнимаю за плечи и с самой ласковой улыбкой говорю:

– Я надеюсь, что он вспоминать будет. А-то этот чудовищный кот сниться мне начнёт. Знать бы, что не просто так страдаю.

Мои слова вызывают улыбку. Обстановка немного разряжается. Я свою улыбку тяну как лямку к ушам, лишь бы нервозность не показывать. Не хватало ещё скандала, даже крохотного. Не надо…

– О-о-о… кот-ужастик, я согласна. Кстати, это культовый герой какой-то игрушки, всё время забываю название, надо у детей спросить. Они играли тут недавно Она древняя, Марат ещё играл. Мы не думали, что Эмилю понравится, а он как увидел диски, сразу сел – не оторвать, пришлось Янису садиться рядом и учить, а потом все остальные подтянулись. Мне даже дали джойстик подержать… минуты две.

Замираю. Игрушки? Мы сейчас про виртуальные игры? Не хочу пылить и показывать, что ни хрена не знаю, чем занимается мой ребёнок, но какого хера?

Гнев по спирали поднимается вверх. Я не разделяю веселья.

– Игрушки? Компьютерные?! Ему только два, – это уже моя мама.

– Да. – заметив нахмуренные брови собеседницы, Оксана Борисовна так же сводит свои и проговаривает: – Ну, а что такого? Они все играют.

Титаническим усилием воли, держу милое выражение на лице.

Вот же сука… Пока я стараюсь оградить сына от бесконечного бега от планшета к телефону, его папаша с радостью рубится с ним в какую-то хренотень. Херов геймер!

Дальнейший разговор происходит без меня, отхожу во избежании конфликта. Смотрю за играющим Эмилем, сложив руки под грудью. Внутри бесит до крайности. Мог бы посоветоваться, твою мать! В груди печёт комок, мне нужно успокоиться и не портить ребёнку праздник, но я всё равно не удерживаюсь и кидаю бешеный взгляд в сторону его отца. Тот, как назло, смотрит в другую сторону. Эмиль бегает по участку, звонко смеётся, вновь падает, встаёт и бежит дальше. Я люблю сына, но его папашу готова прилюдно покусать.

На лице Марата – идеально вежливая улыбка. Мы с ним, друг к другу, максимально корректны, безукоризненно вежливы и стараемся без нужды не пересекаться. Никто здесь не знает, что за этим фасадом. Так лихо откручиваем свои роли, оставляя этот мир в стабильности, что иногда сама в это верю. «Иногда» – определяющее.

Глушу нарастающий гнев, закрываю на замок. Не время сейчас. Я не стала спокойнее, материнство пусть и изменило, но не настолько, я всё так же могу кипеть и взрываться! Просто сейчас, прежде чем выкинуть что-то, подумаю, как это может отразиться на ребёнке. Постоянно об этом думаю!

Они сложные люди и мне кажется, что всё молодое поколение живёт в страхе сделать что-то не так. И это не нормально… я понимаю, в чужой монастырь со своими правилами не приходят, только смириться всё равно сложно…

Делаю глоток лимонада в надежде, что кислинка отгонит тяжесть мыслей. Через вздох понимаю: ни хрена не помогает! Действует наоборот! Вгоняет штыри, жжёт и разматывает. Терплю. Я ни дам повода говорить о себе плохо.

Взрослые – это те самые люди, которые умеют вовремя засунуть своё неугомонное «я» в задницу и сделать так, как будет правильно.

Оглядываюсь по сторонам, подтверждая свою теорию. Все как один улыбаются, делают вид, что я не «та самая баба», которая родила от женатого мужика. Типа всё в порядке. Хотя, я точно знаю – не ок. В их мире – это не ок! Умение закрывать глаза на очевидные вещи – приобретённый навык.

Воздух периодически затягивается напряжением. Лёгким, как плёнка на воде, но от этого не менее липким. Случайный взгляд, вынужденная любезность или необходимость отозваться улыбкой – всё это оно и есть. Самое смешное: мне не лгут, поведение не вымученное. Они просто смирились. Вот она, данность и делай что хочешь… Честно говоря, мне так удобнее всего. Важно, чтобы без вспышек, без показных истерик, обвинений, заламываний рук и острых взглядов с порицанием. В идеале ещё и без ЕГО общества, но тут не прокатит.

Ещё через пятнадцать минут, подхватываю сына на руки. Мы дружно смотрим на фейерверк из цветного дыма, который выстреливает далеко вверх за фотозоной, а следом сыпятся конфетти. Эмиль смотрит во все глаза, хлопает в ладоши. Взрослые разделяют детский вайб и повеселившись напоследок, начинают покидать дом Шахмалиевых-старших.

Приходится сбежать с сыном в дом, чтобы «кот-ужастик» смог переодеться и тоже уйти. Клянусь, Эмиль согласен с ним спать, лишь бы тот всегда был рядом. Вцепился намертво.

– Смотри, что покажу тебе!!! – стараюсь привлечь внимание и громко выкрикиваю, указывая на холодильник.

Реакции – ноль… рвётся обратно во двор. Чувствует, что специально унесла.

Пока выкручивается быстро вытаскиваю огромную тарелку и кручу перед носом.

– Смотри, у нас вот что есть, – показываю на красиво разукрашенные пончики.

Карие глаза сына расширяются, словно он первый раз их видит. Естественно, без промедлений хватает один, начинает покусывать украшенную верхушку. Наскоком съедает разноцветную помадку, а всё остальное пытается запихать мне.

– Эй! Как тебе не стыдно! Если мама столько будет есть, не сможет пролезть в дверь. Что делать будем? А-а-а? Знаешь?

Эмиль хохочет и утыкается в блузку, которая тут же становится разноцветной. Стону сквозь зубы. Капец мне…

– Вот же жопка!

Хочу поругать немного, но взгляд натыкается на часы. Семнадцать сорок семь. Ровно! Ух ты, как точно взгляд попал! Звонко чмокаю в лоб несколько раз. Эмиль поднимает взгляд, а я быстро рассказываю пока держу его внимание:

– Котёнок, два года назад в это же время ты родился. Ровно в это, малыш.

Улыбка сама собой расползается по губам. Это был самый ответственный момент в моей жизни, самый значимый. Если до этого я принадлежала только себе, то рождение сына сместило координаты.

Начинаю кружить нас, сын хохочет, кричит: «Мама-а-а». А я не могу остановиться: кружу и зацеловываю в щёки, нос, лоб. Сильно-сильно люблю этого мальчишку. Волосы летят, мажемся в помадке ещё больше, веселимся.