…Но Буря Придёт

Список ключевых и значимых персонажей на момент начала событий

ДЕЙВОНАЛА́РДА

Дом Несущих Кровь Дейна (Дейнблодбéреар)

Э́рха Древний (Фо́рне) – глава дома Дейна. Старейший человек в Дейвоналарде, пережил своих супругу, детей и большинство внуков. Очевидец и участник Великой Распри. На момент начала событий приблизительно 112 лет

Дóннар Бурый (Бру́ннэ) – старший правнук Эрхи Древнего. Ратоводец. Лучший друг Мейнара Быстрого из дома Къеттир. Вдовец. Имеет троих сыновей от сестры Мейнара А́сгрейн. На момент начала событий приблизительно 51 год

Ху́гиль Вепрево Копыто (Гальтха́фур) – сводный брат Доннара Бурого по отцу от другой матери не из брака. Женат, имеет дочь Дис. На момент начала событий приблизительно 46 лет

Ллóтур – старший сын Доннара Бурого из дома Дейна и А́сгрейн из дома Къеттир, сестры Мейнара Быстрого. Предводитель воинства Ночных Птиц. Вдовец. На момент начала событий приблизительно 28 лет

Ху́гиль – средний сын Доннара Бурого из дома Дейна и А́сгрейн из дома Къеттир, сестры Мейнара Быстрого. Предводитель воинства Железной Стены. На момент начала событий приблизительно 25 лет

А́йнир – младший сын Доннара Бурого из дома Дейна и А́сгрейн из дома Къеттир, сестры Мейнара Быстрого. В отличие от братьев книжник и знаток законов. Рос в Глухом селище подле своей двоюродной сестры Ма́йри, её молочный брат. На момент начала событий приблизительно 17 лет

Майри – дочерь Конута Крепкого из дома Дейна и Брулы Долгой Косы из дома Эвар. Племянница Доннара Бурого. С пяти лет сирота. Выросла в Глухом селище на севере дейвонских земель в семье родича Хеннира Бородача. На момент начала событий приблизительно 17 лет

Ульф Две Секиры (Твейро́кси) – племянник Хеннира Бородача из Глухого селища. Лучший охотник и следопыт в тех краях. Друг детства Майри и Айнира. На момент начала событий приблизительно 18 лет

Хéннир Бородач (Ске́гге) – дальний родич Доннара Бурого, хозяин Глухого селища на севере Дейвоналарды. Некогда отважный и опытный воин, ныне оседлый хозяин. Женат на Уне из дома Ёрвар, имеет четырёх сыновей и двух дочерей. На момент начала событий приблизительно 60 лет

У́на – жена Хеннира Бородача. Происходит из дома Ёрвар, но родилась и жила за Каменными Воротами. На момент начала событий приблизительно 50 лет

Фрéки Скороногий (Храттфе́ттур) – ратоводец из городища Чёрная Круча, один из предводителей Железной Стены. Женат на Вигде из дома Альви, вдове своего старшего брата Грени. Имеет сына. На момент начала событий приблизительно 33 года

Сно́рре Вепреглавый (Свинхо́фди) – внук Эрхи Древнего, дядя Доннара Бурого. Прорицатель воли Горящего в святилище дома Дейна. Вдовец. На момент начала событий приблизительно 72 года

Дом Къéттир

Мéйнар Быстрый (Хра́ттэ) – сын Хёскульда Ржавые Зубы, прежнего главы дома Къеттир, павшего в годы Смуты Соседей. Брат умершей жены Доннара Бурого Асгрейн, его лучший друг. Женат на Соль из дома Рагни, имеет пятеро детей. Участник Соседской Смуты здешних домов, из-за каких-то событий в которой не стал новым скриггой семейства. На момент начала событий приблизительно 50 лет

Стиргéйр Сильный (Кра́фтиг) – средний брат главы дома Къеттир Арнгейра Волчьей Шкуры. Ратоводец. Женат на Груне из дома Астли, имеет пятеро детей. На момент начала событий приблизительно 48 лет

Бу́ндин – племянник Мейнара Быстрого из дома Къеттир, сын одной из его сестёр. До смерти матери воспитывался за Каменными Воротами, затем рос при дяде в их доме. Настоящий отец неизвестен. На момент начала событий приблизительно 19 лет

Дом Скъéрвир

Къёхвар Каменный (Сте́йне) – ёрл Дейвоналарды из дома Скъервир. Сын Нъяля, внук Хъярульва Тяжёлой Пяты. Вдовец. Имеет единственного сына-наследника Вигара Малого от Раннвейг из дома Альви. На момент начала событий приблизительно 38 лет

У́ннир Вёрткий (Фльо́ттур) – средний брат ёрла Къёхвара. Управляет от его имени делами на юге Дейвоналарды, хозяин городища Берёзовое Поле. Женат на Трюд из дома Ёрвар. Имеет двоих сыновей. На момент начала событий приблизительно 35 лет

И́мель Гром (Тру́мур) – младший брат ёрла Къёхвара. Женат. Имеет двоих сыновей. На момент начала событий приблизительно 33 года

Хра́фнварр Прямой (Ге́раде) – сын Торда Голорукого из младшей побочной ветви дома Скъервир. Ратоводец, много лет занимался делами их дома на юге Дейвоналарды, сражался в распрях Вольных Городов. Вдовец. По слухам жена Гудрун из дома Эвар и сын Бер умерли в моровый год. Проживает в городище Ясеневый Холм на юге Дейвоналарды. На момент начала событий приблизительно 40 лет

Си́гвар Коготь (Кло́нсэ) – хранитель казны и печатей ёрла Дейвоналарды, его первый советник. Происходит из младшей побочной ветви дома Скъервир. Первая жена Сигла и двое сыновей умерли в моровый год. Женат на Хлив из дома Астли, имеет двоих сыновей от второго брака. На момент начала событий приблизительно 65 лет

Горм Меткий (Норкве́ммир) – старший сын Сигвара Когтя от второго брака. На момент начала событий приблизительно 24 года

Гу́друн – младшая дочерь Гисли, помощника конюшего Высокого Чертога. Имеет старшую сестру Брулу. Внучатая племянница Сигвара Когтя. На момент начала событий приблизительно 11 лет

Ту́рса Медвежья Лапа (Бъярпо́тэ) – вершний над стражей Высокого Чертога. Родич ёрла Къёхвара и его ближайший помощник. Физически крепко развитый и очень высокий мужчина. На момент начала событий приблизительно 37 лет

А́рнульф Нож (Кни́вве) – помощник Турсы Медвежьей Лапы в тайных делах. Происходит из младшей побочной ветви дома Скъервир, вырос в Помежьях. На момент начала событий приблизительно 35 лет

Брéйги Костлявый (Гра́ттиг) – домоправитель Высокого Чертога, родич ёрла Къёхвара. Женат на Стейнвёр из дома Хъяльти, имеет двоих дочерей Тордис и Туру. На момент начала событий приблизительно 42 года

Свейн Одноокий (Айна́уга) – прорицатель воли Горящего в святилище Высокого Чертога. На момент начала событий приблизительно 79 лет

Кóнут Вепреубийца (Гальтдре́пе) – ратоводец, родич ёрла Къёхвара. Сын Рауда Огненного Взора. Хозяин Берёзовой Кручи. Женат. Имеет тридцать детей от жены и других женщин. На момент начала событий приблизительно 52 года

Дом Фрéкир

Свейн Волкоглавый (Ульфсхо́фуд) – глава дома Фрекир с востока Дейвоналарды. Женат на Эрне, дочери мелкого фейнага из союзных земель. Имеет четверых сыновей и трёх дочерей. На момент начала событий приблизительно 62 года

Къеттиль Голодный (Сва́нгур) – старший сын Свейна Волкоглавого. Женат, имеет трое детей. На момент начала событий приблизительно 39 лет

А́льда – младшая дочерь Свейна Волкоглавого. Возлюбленная ёрла Къёхвара, живёт в Высоком Чертоге. На момент начала событий приблизительно 17 лет

Дом У́тир

Ви́ганд Широкий (Бре́йдур) – глава дома Утир, хранитель Прибрежий. Вдовец, снова женат. Имеет четверых сыновей и трёх дочерей от двух браков. На момент начала событий приблизительно 55 лет

Ройг Твёрдое Колено (Ха́рдурне) – младший брат главы дома Утир, участник восстания Кербалла. Женат. Имеет дочь Мадг. На момент начала событий приблизительно 50 лет

Ара́н – сын плетильщика сеток из Вестрэсъёлхёфне, помощник и побратим Ройга Твёрдое Колено со времён восстания Кербала. Опытный воин. Происходит из данников дома Утир. На момент начала событий приблизительно 49 лет

прочие персонажи разных домов

А́сквъёльд Долгобородый (Лангха́рдиг) – глава дома Ёрвар с востока Дейвоналарды, хранитель Помежий. Женат на Герте из дома Фрекир. На момент начала событий приблизительно 75 лет

А́гиль Подкова (Хе́стъярн) – первый помощник Храфнварра Прямого. Происходит из дейвонских семейств Прибрежий, данников дома Эвар. На момент начала событий приблизительно 34 года

Га́льдур Поганка (Додхе́тте) – первый помощник Агиля Подковы. Северянин из городища Чёрная Круча. На момент начала событий приблизительно 37 лет

И́мель Змеиная Кожа (Ормле́дри) – второй помощник Агиля Подковы. Южанин из городища Берёзовое Поле. На момент начала событий приблизительно 34 года

Гéйрхильд – смотрительница швей и прислуги в Высоком Чертоге ёрлов Дейвоналарды. Средняя дочь ратоводца Ллугайда Каменной Тени из Эйрэ, во время Помежных Раздоров была похищена из дома и увезена в ходагейрд. Прежде была наречена Гвéнхивер, в плену приняла дейвонскую веру и новое имя. Имеет сына Бродди от одного из своих похитителей. На момент начала событий приблизительно 25 лет

Бродди – сын Гейрхильд, смотрительницы швей и прислуги в Высоком Чертоге. На момент начала событий приблизительно 6 лет

Си́грит – жена Хёдина Рослого, помощника первого писца Высокого Чертога. Имеет двоих сыновей. Лучшая подруга Гейрхильд. На момент начала событий приблизительно 26 лет

Гéдда – служанка в Высоком Чертоге, одна из помощниц Гейрхильд. Происходит из домов Прибрежий и Севера. На момент начала событий приблизительно 16 лет

Соль – лекарша и повитуха в Высоком Чертоге, травница. Родилась и выросла в Помежьях. Вдова. На момент начала событий приблизительно 75 лет

Ха́укар – сын Рагни Костолома из городища Тисовая Круча. Жених Майри дочери Конута из Глухого селища. Опытный воин, первый меч Ибаргейрда. Служит дому Скъервиров. На момент начала событий приблизительно 25 лет

Фрéки – первый помощник Хаукара. На момент начала событий приблизительно 30 лет

Фи́йна – старший брат арвеннида Дэйгрэ Медвежьей Рубахи. Прежде был изгнан из страны собранием глав домов Эйрэ, много лет обитает при Высоком Чертоге. Женат, имеет дочь и троих сыновей. На момент начала событий приблизительно 67 лет

Ги́льда – дочь Вигейрра Медведя. Происходит из малого дома Дьярви за Каменными Воротами. На момент начала событий приблизительно 15 лет

Хéдин Челновод (Скутлкъёре) – перевозчик по речищу Зыбицы и её притокам вдоль хребта Каменные Ворота. Происходит из южных земель астириев. Некогда был прославленным воином, носил иные имя и прозвище. После подавленного восстания юга бежал на север. Вдовец, жена Хлив и все дети умерли в моровый год. На момент начала событий приблизительно 61 год

Дис – младшая дочь Гаттира, сукнодела из Винги. На момент начала событий приблизительно 17 лет

Брéйги Три Жала (Трести́нгур) – наёмник из северян. Происходит из-за хребта Каменные Ворота. Участник Соседской Смуты здешних домов. На момент начала событий приблизительно 40 лет

Хéруд Бычья Башка (Наудхо́фуд) – северянин, происходит из дома Рагни, служит дому Фрекир. На момент начала событий приблизительно 43 года

Харл Тихий (Рóлегур) – мельник с Дубовой Горы в среднем течении Зыбицы. Растит двух племянников-близнецов от умершей сестры Раннхильд. Скрывает ото всех своё происхождение с севера Дейвоналарды. На момент начала событий приблизительно 45 лет

Гу́ннар Кость (Кно́ккель) – племянник мельника Харла из селища Дубовая Гора в среднем течении Зыбицы. Имеет старшего брата-близнеца Гисли. Скрывает ото всех своё происхождение с севера Дейвоналарды. На момент начала событий приблизительно 20 лет

Гвéнбранн Два Камня (Да́клойх) – глава дома Катайр в союзных уделах. Предводитель всех верных дому Скъервир семейств арвейрнов в землях Помежий. Женат, имеет троих сыновей. На момент начала событий приблизительно 40 лет

Лейф Хромой (Лейдиле́нгур) – купец-красильщик из Среднего городища в Винге. Вдовец, имеет сына. На момент начала событий приблизительно 60 лет

Гу́дрид, Ха́лла, Ту́ра, Э́рна – младшие служанки в Высоком Чертоге, помощницы Гейрхильд. На момент начала событий не старше 16 лет

Э́ЙРЭ

Дом Бéйлхэ

Дэ́йгрэ Медвежья Рубаха (О́рту-а-Ле́йне) – арвеннид Эйрэ из дома Бейлхэ. Вдовец. Имеет троих сыновей от брака с Кердивейной из дома Модрон, и сына не из брака с женщиной из дома Маэн. На момент начала событий приблизительно 65 лет

Уи́ллух Долгоусый (Фад-Кро́ймилл) – старший сын арвеннида Дэйгрэ от Кердивейны из дома Модрон, наследник Высокого Кресла. На момент начала событий приблизительно 35 лет

Ги́йлин – средний сын арвеннида Дэйгрэ от Кердивейны из дома Модрон. На момент начала событий приблизительно 33 года

Хидд – младший сын арвеннида Дэйгрэ от Кердивейны из дома Модрон. На момент начала событий приблизительно 30 лет

Ти́йре – младший безбрачный сын арвеннида Дэйгрэ Медвежьей Рубахи от Бранвенн из дома Маэн, дочери кузнеца. Служит в воинстве владетеля Эйрэ, десятник. Имеет молочную сестру Гвендолен, дочь его родича Клида Волка и Койнхенн из Туатал. Лучший друг Аррэйнэ из Килэйд. На момент начала событий приблизительно 21 год

Рóнвенн – жена Гована Огнерукого, родича арвеннида Дэйгрэ. Происходит из южного дома Кромдех. На момент начала событий приблизительно 68 лет

Ли́нэд, Мóра – внучки Гована Огнерукого. На момент начала событий приблизительно 16-17 лет

Рóдри Плетёный (Гви́алл) – младший сын Килуха, брата арвеннида Дэйгрэ. Брат Бадарна, посланника арвеннида в землях востока. Живёт в Домайнэ-лох на севере Эйрэ. На момент начала событий приблизительно 23 года

Дом Ко́ннал

Ка́дауган Сильный (Тре́анн) – глава дома Коннал с запада Эйрэ, хранитель Союзных Земель и Помежий. Имеет дочь Этайн от первого брака с Айб из дома Кинир, сына Деортаха и шестерых дочерей от второго брака с Гвенол Высокой из дома Модрон. На момент начала событий приблизительно 59 лет

Сéгда Лисий Хвост (Сьóннах-á-балл) – посланник арвеннида Дэйгрэ при дворе ёрла Дейвоналарды, его троюродный брат. Женат. На момент начала событий приблизительно 67 лет

Э́тайн – младшая дочь главы дома Коннал Кадаугана Сильного от первого брака с Айб из дома Кинир, сестрой Ллугайда Каменной Тени. Имеет молочную сестру Луайнэ. На момент начала событий приблизительно 20 лет

Лу́айнэ – дочь дегтяря из Каменного Холма. Молочная сестра Этайн, дочери Кадаугана Сильного. Происходит из данников дома Коннал. На момент начала событий приблизительно 20 лет

Гвéнол Высокая (А́рдэ) – жена главы дома Коннал Кадаугана Сильного. Мачеха Этайн. Происходит из дома Модрон. На момент начала событий приблизительно 52 года

Га́йрэ Железный (Иа́ррэ) – младший сын Аэдана Крепкого, среднего брата главы дома Коннал. Двоюродный брат Этайн. Лучший мечник закатных земель Эйрэ. На момент начала событий приблизительно 22 года

Э́мер – тётя Луайнэ, старшая сестра её отца. Вдова. Муж погиб в годы Помежных Раздоров. Происходит из данников дома Коннал. На момент начала событий приблизительно 52 года

Дом Дóнег

Га́йрэ Плешивый Лоб (Эáдайн-á-мáол) – глава дома Донег с запада Эйрэ, хранитель Срединных Земель. Женат на Луайнэ из дома Маэннан, имеет двоих сыновей и трёх дочерей. Участник Смуты Домов в Эйрэ. На момент начала событий приблизительно 69 лет

Да́йдрэ Мечник (Кле́ддфа) – двоюродный брат главы дома Донег, ратоводец. Участник Смуты Домов в Эйрэ. Вдовец. Потерял троих старших сыновей в Помежные Распри. Имеет сына Пуйлла. На момент начала событий приблизительно 63 года

Дом Габ

Кóнлойх Безусый (Хеб-Кро́ймилл) – глава дома Габ из восточных земель Эйрэ. Хранитель печатей при арвенниде Дэйгрэ. Женат на Гвендолен из дома Гу́айрэ, имеет четверых сыновей и двух дочерей. На момент начала событий приблизительно 62 года

Кóннал Две Нитки (Да-сна́йтанн) – лекарь из городища Железная Круча в землях дома Донег. Происходит из побочной ветви дома Габ с востока Эйрэ. На момент начала событий приблизительно 55 лет

Дом Бранн

Бóрна Старый (Д'ао́бга) – сын ратоводца Уйра Каменной Руки из дома Бранн. Древний старик, очевидец Великой Распри. Участник Помежных Раздоров. Вдовец. На момент начала событий приблизительно 102 года

Ки́лух Вёрткий (Ло́йнейл) – младший внук Борны Старого. Сотник в воинстве дома Бранн. На момент начала событий приблизительно 23 года

Айб – старшая над прислугой в чертоге владетеля Эйрэ. Происходит из дома Бранн. Была женщиной старшего сына арвеннида Дэйгрэ Уиллуха Долгоусого, имеет от него сына Конайрэ. На момент начала событий приблизительно 33 года

Дом Модрон

Óннох Щедрый (Флаитхъю́лли) – глава дома Модрон, первый советник арвеннида Дэйгрэ, вершний над воинством ардкатраха Эйрэ. Брат покойной жены арвеннида Дэйгрэ Кердивейны, дядя Уиллуха, Гийлина и Хидда. Женат. На момент начала событий приблизительно 60 лет

Гва́ул – помощник вершнего над стражей при дворе арвеннида Эйрэ. Племянник Онноха Щедрого. Женат. На момент начала событий приблизительно 30 лет

Брода́нн – домоправитель при дворе арвеннида Эйрэ. Женат. На момент начала событий приблизительно 51 год

Дом Ки́лэйд

Ллур Умелая Рука (Тэ́йррэ-лам) – глава малого дома Килэйд в Срединных Землях Эйрэ, союзников дома Донег. Вдовец, имеет четверых сыновей и трёх дочерей. На момент начала событий приблизительно 74 года

А́ррэйнэ Приёмыш (Ухта́йтэ) – найдёныш из Помежий, приёмный сын главы кийна Килэйд Ллура Умелой Руки из долины Килэйд-а-мор. Происхождение неизвестно. Лучший друг Тийре из дома Бейлхэ. С пятнадцати лет служит в воинстве владетеля Эйрэ, десятник. На момент начала событий приблизительно 21 год

Кóммох – лекарь, лучший средь здешних земель, «говорящий со смертью». Старший брат главы дома Килэйд. Нашёл некогда малого Аррэйнэ в чащах Помежий, один из двух его приёмных отцов. Вдовец, жена Ольвейн с детьми умерли в год чёрного мора. На момент начала событий приблизительно 79 лет

Камбр Быстрый Убийца (Лу́айт-лáддврэ) – троюродный брат Ллура и Коммоха. Прежде прославленный мечник запада Эйрэ. Много лет служил арвенниду и дому Коннал. Участник Смуты Домов в Эйрэ. Женат, имеет трёх дочерей. На момент начала событий приблизительно 69 лет

Арáвн Долгий (Фа́йдэ) – внучатый племянник Ллура Умелой Руки. На момент начала событий приблизительно 19 лет

Дом Маэ́ннан

Ан-Шóр Дубовая Ручища (Дэ́ир-лáмна-Мор) – ратоводец, возглавляет первую тысячу воинства арвеннида в ардкатрахе Эйрэ. Ученик и прежний помощник Борны Старого в годы Помежных Раздоров. Происходит из дома Маэннан. На момент начала событий приблизительно 61 год

Мéйлге Кулак (Д'орн) – воин из дома Маэннан, сотник. Сын Карнаха Железного Зуба. Племянник Дубовой Ручищи. Женат на Койнхенн из дома Кромдех. Физически крепкий и высокий мужчина. На момент начала событий приблизительно 29 лет

Ро́дри Картавый (Бу́ррэйд) – воин из дома Маэннан, сотник. Сын До́вара Цепкие Руки. Племянник Дубовой Ручищи. Женат на Бранвенн из дома Инбер. Имеет дочь Айб пяти лет. На момент начала событий приблизительно 26 лет

Дом Ки́нир

Ллу́гайд Каменная Тень (Клох-ска́йтэ) – средний брат главы дома Кинир из восточных земель Эйрэ. Ратоводец. Много лет служит арвенниду в Помежьях и союзных уделах. Вдовец. В Помежных Раздорах потерял дочь и двоих сыновей от Кердивейны из дома Донег. На момент начала событий приблизительно 65 лет

Руа́вн – приёмный сын Ллугайда Каменной Тени, молочный брат его умершего старшего сына Камбра. Происходит из данников дома Кинир. Женат на племяннице главы дома Коннал. На момент начала событий приблизительно 31 год

прочие персонажи разных домов

Бра́йнэ Кость (Кна́мхэ) – глава дома Гулгадд из восточных земель Эйрэ. Женат. На момент начала событий приблизительно 60 лет

Ллу́гнамар – прорицающий волю богов глава святилища в ардкатрахе Эйрэ. Древний старик, очевидец Великой Распри. На момент начала событий приблизительно 104 года

Гу́лгадд Дубильщик (Крóэн-дэир) – глава всех выведных людей при дворе владетеля Эйрэ. Происходит из союзных уделов Помежий. Прежде был связан с разбойными людьми здешних земель. На момент начала событий приблизительно 51 год

Буи́ра – лекарь в тверди арвеннида Эйрэ, ученик Коммоха из Килэйд. Происходит из дома Тадгэ. На момент начала событий приблизительно 50 лет

Гéлуд – ученик и помощник Буиры, лекаря в тверди арвеннида Эйрэ. Сын гончара. На момент начала событий приблизительно 15 лет

Гвéрвил Берёза (Бедв) – служанка в Славном Чертоге при дворе арвеннида Дэйгрэ. Происходит из данников дома Гулгадд. На момент начала событий приблизительно 18 лет

Ма́рвейн – странствующая прорицательница с севера Эйрэ из дома Фиа́ххайд. Вдова. По слухам некогда жила с двумя дочерьми в Помежьях. На момент начала событий приблизительно 60 лет

Ка́ллиах Молот (Мо́ртвалл) – сын кузнеца. Происходит из данников дома Дайдрэ в восточных краях Эйрэ. Необычайно высокий и физически очень крепкий мужчина. С юности служит в воинстве владетеля Эйрэ, десятник. Приятель Тийре и Аррэйнэ. На момент начала событий приблизительно 22 года

До́гёд Долговязый (Тал) – сотник второй тысячи в воинстве арвеннида Эйрэ. Происходит из данников дома Маэннан. На момент начала событий приблизительно 29 лет

Ки́ан – помощник Тийре в его десятке. Происходит из данников дома Коннал в Дубравах. На момент начала событий приблизительно 19 лет

Мóррва Хребет (Дру́им) – воин из десятка Тийре в тверди Аг-Слейбхе. Происходит из младшей ветви дома Донег в Срединных землях. На момент начала событий приблизительно 20 лет

И́линн – десятник из людей Фиара Набитого Мешка, младшего брата главы дома Коннал Кадугана Сильного. Происходит из данников дома Коннал в Дубравах с Дубового Утёса. Женат. На момент начала событий приблизительно 24 года

Да́йдрэ Дубина (М'а́дэ) – один из людей в десятке Илинна. На момент начала событий приблизительно 22 года

Óйсин Двойной (Да-э́лтэ) – старший сын главы дома Куан Геррке Прочного Камня в Союзных Уделах. На момент начала событий приблизительно 24 года

Стозубый – лазутчик в Помежьях. Прозван так из-за физического уродства. Женат на Бранвенн. На момент начала событий приблизительно старше 30 лет

Кóхта – бывший скотокрад, лазутчик-слухач на службе Стозубого. Происходит из дома Крунху в Помежьях. Женат на Дéхтире. На момент начала событий приблизительно 25 лет

Бранн – младший сын лучника Кайльтэ на службе у фейнага дома Слеан из южных земель Эйрэ. Живёт в селище у долин Речного Истока. На момент начала событий приблизительно 10 лет

АРДНУ́Р

Дом Заи́д

Зейд Гонитель Врагов (Мутахи́д-аль-Аэ́да) – мухарриб Малого Арднура, сын Тарика Стосильного. Женат, имеет много детей от разных жён и наложниц. На момент начала событий приблизительно 70 лет

А́бу Горячий (аль-Хар) – один из младших братьев мухарриба Зейда. Ратоводец, помощник мухарриба в землях восточных уделов Малого Арднура. Женат. На момент начала событий приблизительно 54 года

Га́зи Ветер Погибели (Ри́ях-аль-му́ти) – родич мухарриба Зейда, его троюродный брат. Предводитель Войска Песков. Вдовец. На момент начала событий приблизительно 74 года

Надр Клешня (Кама́ш) – родич мухарриба Зейда, его первый советник. Женат. На момент начала событий приблизительно 60 лет

Ма́ди (Рубящий Меч дома Заид, он же Порождённый Железом (Вули́д-аль-Хади́д) – ратоводец, лучший мечник Хидджаза. Происходит из младшей ветви дома Заи́д от матери-полукровки из южных уделов в Море Песков. На момент начала событий приблизительно 22 года

прочие персонажи разных домов

Дахха́б – наместник мухарриба Зейда в южных уделах Арднура. Происходит из дома Ари́д в Море Песков. Вдовец. На момент начала событий приблизительно 56 лет

Хинзи́р – один из слуг Даххаба. Происходит из Моря Песков. Бывший скотокрад. На момент начала событий приблизительно 23 года

Муни́ф, Тари́к, Хафс – воины из загона Рубящего Меча. Происходят из различных домов юга в Море Песков. На момент начала событий приблизительно от 17 до 30 лет

Глоссарий

1. Имена личные людей и божеств, клички и прозвища

2. Термины, титулы, этнонимы

3. Топонимы, гидронимы

1. Имена личные людей и божеств, клички и прозвища

(в двух- и трёхсложных словах без знаков ударения оно падает на ё – например: Брадспъёти, Къёхвар, Литбё, Рёрин, Ротхёльфе, Ульфхёд, Хвитбъёрфе и т.п.)

Áврен (арв., жен.)

Аг-мáрв ан-сéф'илл (арв., прозв.) – Умерший Стоя

Áгиль (дейв., муж.)

Áдарххáннад (арв., прозв.) – Рогопéвец

Áдурмóдринн (дейв., бож.) – Праматерь

Áилдэ (арв., муж.)

Айб (арв., жен.)

Айна́уга (дейв., прозв.) – Одноокий

Áйне (арв., жен.)

Áйнир (дейв., муж.)

Áйфе (арв., жен.)

Áкмо (брузг., муж.)

Акра́м (ардн., муж.)

Аль-Хáр (ардн., прозв.) – Горячий

Áльви (дейв., муж.)

Áльда (дейв., жен.)

Альма́ут-алькаби́р (ардн., прозв.) – Великая Смерть

Ам-Ро́дри (арв., род.)

А́м-суль (ардн., жен.)

Амма́ль (ардн., муж.)

Амма́р (ардн., муж.)

Амр (ардн., муж.)

Ан-Шо́р (арв., муж.)

Арáвн (арв., муж.)

Арáн (аргв.-мар, муж.)

Ард-Брéн (арв., бож.) – Древнейший, Одревесневший

Ард-Да́гд (арв., бож.) – Седой, Живящий

Áрдэ (арв., прозв.) – Высокая

Ари́д (ардн., муж.)

Арнгéйр (дейв., муж.)

Áрнульф (дейв., муж.)

Áррэйнэ (арв., муж.)

Асва́д (ардн., муж.)

Áсгрейн (дейв., жен.)

Áсквъёльд (дейв., муж.)

Áскиль (дейв., муж.)

Аску́льф (дейв., муж.)

А́сма (юж.-ардн., жён.)

Áснар (дейв., муж.)

Áстли (дейв., муж.)

Áтли (дейв., муж.)

Áудвелльфóти (дейв., клич.) – Легконогий

Áфтли (дейв., муж.)

Áхорн (юж.-дейв., муж.)

Áэд (арв., муж.)

Аэ́дан (арв., муж.)

Бáдарн (арв., муж.)

Бахра́м (ардн., муж.)

Баэ́дан (арв., муж.)

Бéдаг (арв., муж.)

Бéдах (арв., муж.)

Бедв (арв., прозв.) – Берёза

Бéйлхэ (арв., муж.)

Бер (дейв., муж.)

Бéра (дейв., жен.)

Бергéйр (дейв., муж.)

Бéре (дейв., прозв.) – Медвежий

Бе́рульф (дейв., муж.)

Бистáм (ардн., муж.)

Блодóндур (дейв., прозв.) – Кроводышащий

Бóрна (арв., муж.)

Брадспъёти (дейв., прозв.) – Острое Копьё

Брадсти́нгур (дейв., прозв.) – Острое Жало

Брадтóннэ (дейв., прозв.) – Острозубый

Брáйнэ (арв., муж.)

Бра́нвенн (арв., жен.)

Бранн (арв., муж.)

Бреа́ту (арв., муж.)

Брéйги (дейв., муж.)

Брéйдур (дейв., прозв.) – Широкий

Бренна́нди (дейв., бож.) – Горящий

Бри́га (астир., жен.)

Бродáнн (арв., муж.)

Брóдди (дейв., муж.)

Бру́ла (дейв., жен.)

Бру́ннэ (дейв., прозв.) – Бурый

Бу́ан (арв., жен.)

Буи́ра (арв., муж.)

Бу́ндин (дейв., прозв.) – Ничейный

Бу́ррэйд (арв., прозв.) – Картавый

Бу́эн (арв., муж.)

Бхил-а-нáмхадд (арв., прозв.) – Врагобоец

Бхóллэйнэ (арв., прозв.) – Валун

Бъя́рни (дейв., муж.)

Бъярпóтэ (дейв., прозв.) – Медвежья Лапа

Вáнстре (дейв., прозв.) – Левша

Вáрглейф (дейв., муж.)

Вахи́д (ардн., муж.)

Вент (юж.-дейв., муж.)

Ви́ганд (дейв., муж.)

Ви́гар (дейв., муж.)

Ви́гда (дейв., жен.)

Вигéйрр (дейв., муж.)

Ви́кунд (дейв., муж.)

Ви́нрид (дейв., муж.)

Вóтин (дейв., бож.) – Страшный

Вули́д-аль-Хади́д (ардн., прозв.) – Порождённый Железом

Въёрн (дейв., муж.)

Габ (арв., муж.)

Гáбрэ (арв., муж.)

Гадэ́ирн (арв., муж.)

Га́зи (ардн., муж.)

Гáйрэ (арв., муж.)

Галле́к (астир., муж.)

Гáльдур (дейв., муж.)

Гальтдре́пе (дейв., прозв.) – Вепреубийца

Гальтхáфур (дейв., прозв.) – Вепрево Копыто

Гáот (арв., клич.) – Ветер

Гáттир (дейв., муж.)

Гвáилдэ (арв., муж.)

Гвáнвейл (арв., бож.) – Весна

Гвартэ́ддиг (арв., муж.)

Гвáул (арв., муж.)

Гввре́йддтих (арв., прозв.) – Толстый Корень

Гве́нбранн (арв., муж.)

Гве́ндолен (арв., жен.)

Гве́нол (арв., жен.)

Гве́нхивер (арв., жен.)

Гве́рвил (арв., жен.)

Гверн (арв., муж.)

Гви́алл (арв., прозв.) – Плетёный

Ге́дда (дейв., жен.)

Ге́йрхильд (дейв., жен.)

Ге́луд (арв., муж.)

Ге́раде (юж.-дейв., прозв.) – Прямой

Ге́ррке (арв., муж.)

Ге́рта (дейв., жен.)

Гефáдринн (дейв., бож.) – Дарующая

Ги́йлин (арв., муж.)

Ги́йлэ (арв., муж.)

Ги́лрэйдэ (арв., муж.)

Ги́льда (дейв., жен.)

Ги́лэд (арв., муж.)

Ги́сли (дейв., муж.)

Ги́цур (дейв., муж.)

Глéвлвид (арв., муж.)

Гли́ррэ (арв., муж.)

Гллвидд (аргв.-мар, муж.)

Глу́лайд (арв., муж.)

Гóван (арв., муж.)

Гóлэйдэ (арв., муж.)

Грáйлэ (арв., муж.)

Грáрэ (дейв., прозв.) – Седой

Грáттиг (дейв., прозв.) – Костлявый

Гре́лёд (дейв., жен.)

Гре́ни (дейв., муж.)

Грениста́фур (дейв., прозв.) – Еловая Палка

Груа́гах (арв., клич.) – Лохмач

Груа́ла (аргв.-мар, бож.) – хозяин Тёмного Дома

Гру́гнах (арв., прозв.) – Ворчун

Гру́на (дейв., жен.)

Гу́айрэ (арв., муж.)

Гу́дрид (дейв., жен.)

Гу́дрис (брузг., муж.)

Гу́друн (дейв., жен.)

Гу́дсти (дейв., бож.) – Тропы Хранящий

Гу́лгадд (арв., муж.)

Гу́ннар (дейв., муж.)

Гу́ннор (дейв., муж.)

Гу́нтвар (дейв., муж.)

Гу́тторм (дейв., муж.)

Гэ́лвейн (арв., жен.)

Д'ао́бга (арв., прозв.) – Старый

Д'орн (арв., прозв.) – Кулак

Да-сна́йтанн (арв., прозв.) – Две Нитки

Да-э́лтэ (арв., прозв.) – Двойной

Дáйдрэ (арв., муж.)

Да́клойх (арв., прозв.) – Два Камня

Далл-лли́гадд (арв., прозв.) – Слепое Око

Дахха́б (ардн., муж.)

Дейнблодбéреар (дейв., род.)

Деóрт (арв., муж.)

Деóртах (арв., муж.)

Де́хтире (арв., жен.)

Джавáд (ардн., муж.)

Джад (ардн., муж.)

Диáрмадд (арв., муж.)

Ди́гим (арв., муж.)

Ди́куйл (арв., муж.)

Дил (арв., муж.)

Дис (дейв., жен.)

До́вар (арв., муж.)

До́гёд (арв., муж.)

Додхе́тте (дейв., прозв.) – Поганка

До́мнал (арв., муж.)

До́нег (арв., муж.)

До́ннар (дейв., муж.)

До́рхэ (арв., прозв.) – Тёмный

Дру́им (арв., прозв.) – Хребет

Ду́ах (арв., муж.)

Ду́бтах (арв., муж.)

Дья́рви (дейв., муж.)

Дэ́ир-лáмна-Мóр (арв., прозв.) – Дубовая Ручища

Дэ́йгрэ (арв., муж.)

Дэ́йрдрэ (арв., жен.)

Ёрл-лáддврэ (арв., прозв.) – Убийца Ёрлов

Заи́д (ардн., муж.)

Зейд (ардн., муж.)

Зи́ри (юж.-ардн., муж.)

Иáррэ (арв., прозв.) – Железный

Изе́м (юж.-ардн., муж.)

И́линн (арв., муж.)

И́мель (дейв., муж.)

И́нбер (арв., муж.)

И́ннигейрд (дейв., жен.)

Иóрэ (арв., прозв.) – Орёл

Каби́р (ардн., муж.)

Кавáд (ардн., муж.)

Кáдауган (арв., муж.)

Каитéамн-а-гвáйэлл (арв. бож.) – Бури Несущий

Кáйльтэ (арв., муж.)

Кáйрил (арв., муж.)

Кáйрнех (арв., муж.)

Кáллиах (арв., муж.)

Кама́ш (ардн., прозв.) – Клешня

Кáрнах (арв., муж.)

Кáррэйх (арв., муж.)

Кáтайр (арв., муж.)

Кáхер (арв., муж.)

Каэ́йдринн (арв., жен.) – Сплёвшая Тропы

Ке́йла (дейв., прозв.) – Шишка

Кéрбалл (аргв.-мар, муж.)

Кердивéйна (арв., жен.)

Кéрнан (арв., муж.)

Керре́т (астир., муж.)

Кехт (арв., муж.)

Ки́ан (арв., муж.)

Ки́лид (арв., муж.)

Ки́лин (арв., муж.)

Ки́лух (арв., муж.)

Ки́лэйд (арв., муж.)

Ки́нах (арв., муж.)

Ки́нир (арв., муж.)

Ки́нвриг (арв., муж.)

Ки́нэд (арв., муж.)

Кирн (арв., прозв.) – Лось

Клéддфа (арв., прозв.) – Мечник

Клид (арв., муж.)

Клог-кро́милл (арв., прозв.) – Порванный Плащ

Кло́нсэ (дейв., прозв.) – Коготь

Клох-гви́ддин (арв., прозв.) – Прочный Камень

Клох-скáйтэ (арв., прозв.) – Каменная Тень

Кло́хлам (арв., прозв.) – Каменная Рука

Кни́вве (дейв., прозв.) – Нож

Ко́йнах (арв., муж.)

Ко́йнхенн (арв., жен.)

Ко́лла (дейв., жен.)

Ко́ммох (арв., муж.)

Ко́найрэ (арв., муж.)

Ко́нлойх (арв., муж.)

Ко́ннал (арв., муж.)

Ко́ннла (арв., муж.)

Ко́нут (дейв., муж.)

Ко́ттур (дейв., муж.)

Ко́хта (арв., муж.)

Краóннах (арв., прозв.) – Сучок

Кра́фтиг (дейв., прозв.) – Сильный

Кро-э́дрокаэ́рах (арв., прозв.) – Жестокосердный

Крóэн-дэир (арв., прозв.) – Дубильщик

Кро́мдех (арв., муж.)

Кро́ммах (арв., муж.)

Круáху (арв., жен.)

Крунд (арв., муж.)

Кру́нху (арв., муж.)

Ку́ан (арв., муж.)

Ку́линн (арв., муж.)

Къéттир (дейв., муж.)

Къёхвар (дейв., муж.)

Лабра́йд (арв., муж.)

Лáггэ (дейв., прозв.) – Низкий

Лáйдрэ (арв., прозв.) – Крепкий

Лáйдрэ-á-лам (арв., прозв.) – Сильная Рука

Лангфéттур (дейв., прозв.) – Длинноногий

Лангха́рдиг (дейв., прозв.) – Долгобородый

Лáэви (дейв., бож.) – Изворотливый

Лéгелáнгур (дейв., прозв.) – Долгоногий

Лейдиле́нгур (дейв., прозв.) – Хромой

Ли́ат-а-крóймилл (арв., прозв.) – Седоусый

Ли́ат-а-клóиган (арв., прозв.) – Седая Голова

Ли́байн (арв., жен.)

Ли́нэд (арв., жен.)

Литбё (дейв., клич.) – Пчёлка

Ллвид (арв., прозв.) – Серый

Ллóтур (дейв., муж.)

Ллуг (арв., бож.) – Мрачный, Хищных Хозяин

Ллу́гайд (арв., муж.)

Ллу́гнад (арв., муж.)

Ллу́гнамар (арв., муж.)

Ллур (арв., муж.)

Ллу́рин (арв., муж.)

Лóдан (арв., муж.)

Лóйгайрэ (арв., муж.)

Лóйнейл (арв., прозв.) – Вёрткий

Лу́айнэ (арв., жен.)

Лу́айт-лáддврэ (арв., прозв.) – Быстрый Убийца

Лэ́грисве́йн (дейв., муж.)

М'а́дэ (арв., прозв.) – Дубина

Ма-де-мóр (астир., прозв.) – Рука Смерти

Маáйрин (арв., жен.)

Мáбог (арв., муж.)

Мáбон (арв., муж.)

Мадг (аргв.-мар., жен.)

Ма́ди (ардн., муж.)

Ма́йри (дейв., жен.)

Ма́ла-Лио́нта (арв., прозв.) – Набитый Мешок

Манáт (ардн., бож.) – Шип

Мáнех (арв., муж.)

Марв-Буáйртэ (арв., бож.) – Смерть-Скорбь

Марв-Клéйхлам (арв., прозв.) – Левая Смерть-Рука

Марв-ун-Лли́гад (арв., бож.) – Смертоокий

Ма́рвейн (арв., жен.)

Мáэл (арв., муж.)

Ма́эн (арв., муж.)

Маэ́ннан (арв., муж.)

Мéйлге (арв., муж.)

Мéйнар (дейв., муж.)

Мерх-ам-лли́н (арв., прозв.) – Дева С Озера

Мёрд (дейв., муж.)

Михлáб (ардн., прозв.) – Коготь

Мóдрон (арв., муж.)

Мор-Тéах (арв., прозв.) – Большой Дом

Мор-Ти́ре (арв., прозв.) – Волк

Мóра (арв., жен.)

Мóрллвидд (арв., муж.)

Мóррва (арв., муж.)

Мóхта (арв., муж.)

Мóхтайр (арв., муж.)

Му́гайн (арв., жен.)

Му́ир (арв., муж.)

Му́йредах (арв., муж.)

Муни́ф (ардн., муж.)

Му́рхадд (арв., муж.)

Мутахи́д-аль-Аэ́да (ардн., прозв.) – Гонитель Врагов

Мэв (арв., жен.)

Наджи́ (ардн., муж.)

Надр (ардн., муж.)

Нáудхóфуд (дейв., прозв.) – Бычья Башка

Нéамгáбха (арв., бож.) – Небесный Кузнец

Нéамхéйглах (арв., прозв.) – Бесстрашный

Нейл (арв., муж.)

Нер (арв., муж.)

Ни́алл (арв., муж.)

Нидд (арв., муж.)

Норквéммир (дейв., прозв.) – Меткий

Нъяль (дейв., муж.)

Одд (дейв., муж.)

Óйсин (арв., муж.)

Óллин (арв., муж.)

Óльвейн (арв., жен.)

Óннох (арв., муж.)

Орвхéнди (дейв., прозв.) – Левшун

Ормлéдри (дейв., прозв.) – Змеиная Кожа

Óрту-а-Лéйнэ (арв., прозв.) – Медвежья Рубаха

Óсвир (дейв., муж.)

Óттар (дейв., муж.)

Пуйлл (арв., муж.)

Рáгни (дейв., муж.)

Рагну́льф (дейв., муж.)

Рангъя́рна (дейв., бож.) – Хищница

Рáннвейг (дейв., жен.)

Рáннхильд (дейв., жен.)

Рáуд (дейв., муж.)

Раудóкси (дейв., прозв.) – Красная Секира

Раудъя́рнэ (дейв., прозв.) – Ржавый

Ра́удэ (дейв., муж.)

Рафш (ардн., муж.)

Рёйрэ (дейв., прозв.) – Лев

Рёрин (дейв., муж.)

Риангáбар (арв., муж.)

Ри́анн (арв., муж.)

Ри́гру (арв., жен.)

Риóгалл (арв., муж.)

Ри́ях-аль-му́ти (ардн., прозв.) – Ветер Погибели

Рóдри (арв, муж.)

Ройг (арв., муж.)

Рóлегур (дейв., прозв.) – Тихий

Рóнвенн (арв., жен.)

Ротсве́йн (дейв., муж.)

Руáвн (арв., муж.)

Руáгал (арв., муж.)

Руáдан (арв., муж.)

Ру́драйг (арв., муж.)

Сава́д (ардн., муж.)

Саг (дейв., прозв.) – Пила

Сах’р-уль-ха́рб (ардн., прозв.) – Призывавшая Чарами Битву

Сва́нгур (дейв., прозв.) – Голодный

Сварт (дейв., муж.)

Свартге́йр (дейв., муж.)

Свейн (дейв., муж.)

Свейр (дейв., муж.)

Свéрра (дейв., муж.)

Сéгда (арв., муж.)

Сéнхан (арв., муж.)

Си́гвар (дейв., муж.)

Си́ге (аргв.-мар, муж.)

Си́гла (дейв., жен.)

Си́гни (дейв., жен.)

Си́грит (дейв., жен.)

Скéгге (дейв., прозв.) – Бородач

Ску́гги (дейв., прозв.) – Тень Её

Скутлкъёре (дейв., прозв.) – Челновод

Скъéрвир (дейв., муж.)

Скъёльдэ (дейв., прозв.) – Щит

Сле́ан (арв., муж.)

Снóрра (дейв., муж.)

Снóрре (дейв., муж.)

Снъя́лле (дейв., прозв.) – Ловкий

Соль (дейв., жен.)

Ста́нгир (дейв., прозв.) – Столп

Стáркер (юж.-дейв., муж.)

Стéйнвёр (дейв., жен.)

Стéйне (дейв., прозв.) – Каменный

Стéрке (дейв., прозв.) – Крепкий

Стир (дейв., муж.)

Стиргéйр (дейв., муж.)

Сторгéйр (дейв., муж.)

Сторлáукар (дейв., прозв.) – Большой Лук

Стридгрáтэ (дейв., бож.) – Влекущая Войну

Сту́ра (дейв., муж.)

Стэдáугхъя́ртир (дейв., бож.) – Останавливающий Взором Сердцá

Стюр (дейв., муж.)

Сьóннах-á-балл (арв., прозв.) – Лисий Хвост

Сьóннах-á-кайп (арв., прозв.) – Лисья Шапка

Тáдгэ (арв., муж.)

Тáдиг (арв., муж.)

Тал (арв., прозв.) – Долговязый

Тáлух (арв., муж.)

Тáннлид (арв., прозв.) – Огненный

Та́ннлид-а́-лам (арв., прозв.) – Огнерукий

Тарб-ар-Áисэ (арв., прозв.) – Бычья Нога

Тари́к (ардн., муж.)

Тáфи (арв., муж.)

Твейрóкси (дейв., прозв.) – Две Секиры

Тéдельмид (арв., муж.)

Ти́арн (арв., муж.)

Ти́веле (дейв., жен.)

Ти́йре (арв., муж.)

Ти́нде (арвг.-мар., муж.)

Ти́ннэ (арв., клич.) – Огненная

Тинтрéах (арв., бож.) – Пламенеющий Ликом

Тир-ска́йтэ (арв., прозв.) – Волчья Тень

Ти́редд (арв., муж.)

То́влэ (кочев., муж.)

Торд (дейв., муж.)

Тра́дэльдэ́ггер (дейв., прозв.) – Древогуб

Транк (юж.-дейв., муж.)

Трéанн (арв., прозв.) – Сильный

Трести́нгур (дейв., прозв.) – Три Жала

Треха́ккур (дейв., прозв.) – Древоруб

Тру́мур (дейв., прозв.) – Гром

Трюд (дейв., жен.)

Трю́ри (дейв., бож.) – Стрелоковец

Ту́ал (арв., муж.)

Туáтал (арв., муж.)

Ту́ннэ (дейв., прозв.) – Худой

Ту́нгурхэ́ле (дейв., прозв.) – Тяжёлая Пята

Ту́рса (дейв., муж.)

Уи́ллух (арв., муж.)

Уи́ннах (арв., муж.)

У́йла (дейв., жен.)

Уйр (арв., муж.)

У́лайдэ (арв., муж.)

У́льве (дейв., муж.)

У́льглейн (дейв., жен.)

Ульф (дейв., муж.)

Ульфгéйр (дейв., муж.)

Ульфскéре (дейв., прозв.) – Волкорез

Ульфстю́р (дейв., муж.)

Ульфсхо́фуд (дейв., прозв.) – Волкоглавый

Ульфхёд (дейв., прозв.) – Волчья Шкура

У́на (дейв., жен.)

У́нлад (арв., муж.)

У́ннир (дейв., муж.)

У́стли (дейв., муж.)

У́тир (аргв.-мар, муж.)

Ухтáйтэ (арв., прозв.) – Приёмыш

У́эн (арв., муж.)

Фéддал (арв., клич.) – Мякиш

Фи́ар (арв., муж.)

Фиáххайд (арв., муж.)

Фи́дех (арв., муж.)

Фи́йна (арв., муж.)

Фи́нниог-ун-лли́гад (арв., прозв.) – Остроглазый

Флáитхъю́лли (арв., прозв.) – Щедрый

Фльо́ттур (дейв., прозв.) – Вёрткий

Фо́ргалл (арв., муж.)

Фо́рне (дейв., прозв.) – Древний

Фрéки (дейв., муж.)

Фрéкир (дейв., муж.)

Фро́ди (дейв., муж.)

Хáвган (аргв.-мар, муж.)

Хажджáр (ардн., муж.)

Хазáт-аль-элáм (ардн., бож.) – Низверзающий Твердь

Хáкон (дейв., муж.)

Хáлла (дейв., жен.)

Хáльмё (дейв., прозв.) – Жёлтый

Хальмскéгге (дейв., прозв.) – Златобородый

Хардту́нгэ (дейв., прозв.) – Твёрдый Язык

Хáрдурне (дейв., прозв.) – Твёрдое Колено

Хáрдуртóннэ (дейв., прозв.) – Твердозубый

Харл (дейв., муж.)

Харлáусэ (дейв., прозв.) – Безволосый

Хáрлиг (дейв., прозв.) – Красивая

Хáскиль (дейв., муж.)

Хатбъёрн (дейв., муж.)

Хатге́йр (дейв., муж.)

Хáттэ (дейв., прозв.) – Высокий

Хáукар (дейв., муж.)

Хафс (ардн., муж.)

Хвёгг (дейв., бож.) – Повелитель Гниющих

Хвитта́уга (дейв., прозв.) – Белый Глаз

Хви́ттэ (дейв., прозв.) – Белый

Хеб-Кро́ймилл (арв., прозв.) – Безусый

Хéдаль (дейв., муж.)

Хéдин (дейв., муж.)

Хеди́на (астир., муж.)

Хéкан (дейв., муж.)

Хéннир (дейв., муж.)

Хéрве (дейв., муж.)

Хéруд (дейв., муж.)

Хéстъярн (дейв., прозв.) – Подкова

Хёдин (дейв., муж.)

Хёрд (дейв., муж.)

Хёскульд (дейв., муж.)

Хидд (арв., муж.)

Хи́льдигунн (дейв., жен.)

Хинзи́р (ардн., муж.)

Хо́дур (дейв., муж.)

Хосро́в (ардн., муж.)

Храр (дейв., прозв.) – Сырой

Храттфéттур (дейв., прозв.) – Быстроногий

Хрáттэ (дейв., прозв.) – Быстрый

Хрáфнварр (дейв., муж.)

Хро́ар (дейв., муж.)

Хродге́йр (дейв., муж.)

Хро́ссмунд (дейв., муж.)

Хрот (дейв., муж.)

Ху́гиль (дейв., муж.)

Хъёр (дейв., муж.)

Хъёрн (дейв., муж.)

Хъёрт (дейв., муж.)

Хъя́льти (дейв., муж.)

Хъя́рва (дейв., муж.)

Хъя́рульв (дейв., муж.)

Хэ́ле (дейв., прозв.) – Пятка

Хю́линн (дейв., бож.) – Волнитель

Шапу́р (ардн., муж.)

Шару́ (кочев., муж.)

Шщар (прадревн., бож.) – Шуршащий

Эáдайн-á-мáол (арв., прозв.) – Плешивый Лоб

Э́вар (дейв., муж.)

Эде́т (астир., муж.)

Э́дна (дейв., жен.)

Эйгль (юж.-дейв., муж.)

Э́йке (дейв., прозв.) – Дубовый

Э́льге (дейв., жен.)

Эльд (дейв., бож.) – Огнековец

Эльдлéйте (дейв., прозв.) – Огненный Взор

Э́льдман (дейв., муж.)

Э́мер (арв., жен.)

Э́мунд (дейв., муж.)

Э́рна (дейв., жен.)

Э́рха (дейв., муж.)

Э́са (дейв., муж.)

Э́тайн (арв., жен.)

Э́тне (арв., жен.)

2. Термины, титулы, этнонимы

Аг-фéах-тримáрв (арв.) – зрящий сквозь смерть

Áллиргу́ддирнóтт (дейв.) – Ночь Богов

Áлльменстáнгир (дейв.) – родовой столп, семейное древо

áрвеннид (арв.) – вождь, владетель

áрвейрн(ка) – народ Эйрэ

А́ргвидд-Мар – Владетели Моря (народ Прибрежий)

ард-а-те́йглах (аргв.-мар) – владетель-старейшина

ардкáтрах (арв.) – столица

Аршу́н-су́ли (ардн.) – Седалище Твёрдых

асти́рии – народ юго-запада Дейвоналарды, южная ветвь Аргвидд-Мар

Бéлтэ (арв.) – праздник начала Лета

Блодбóрди (дейв.) – Кровавый Стяг

блодва́рпэ (дейв.) – кроволивец (меч)

блодсъёдда (дейв.) – Кипящая Кровь

бо́льхи – народ к югу от Эйрэ, сосед крватов

бру́зги – народ к северу от Эйрэ

бу́рра (арв.) – башня

бхáилэ (арв.) – селище

бю́гдэ (дейв.) – селище

гальдртала́нди (дейв.) – говорящая чары

гаэ́йлин (арв.) – господин

гведд- (арв.) – «сын (такого-то)»

геáра (арв.) – клык (одно- и полуторный меч)

гэ́йлэ (арв.) – госпожа

да-слеа́на (арв.) – поединок

дáлам-лу́адэ (арв.) – десятник

дáламлáох (арв.) – десяток воинов

дéих-лáмнарв (арв.) – сотник

дейвóн(ка) – народ Дейвоналарды

диде́лис – вождь-владетель у брузгов

дóльме (арв.) – могила-курган

дэ́ир-á-гáррана (арв.) – священная дубовая роща

дэирви́ддэ (арв.) – священник культа Троих

Ж'айш-арамли́ (ардн.) – Войско Песков

кáдарнле (арв.) – крепость

кáита-гаóйтэ (арв.) – метальная снасть

катрóтэ (арв.) – круг для поединков

кéрва (арв.) – рог, духовой инструмент

Кийн-ар-сеáрах (арв.) – Полотнище Предков

кóгур(ир) (дейв.) – тысяча воинов (тысячник)

клáйомх (арв.) – секач (двуручный меч)

клох-мáрвэ (арв.) – «смертный камень» (менгир)

клох-ри́ан (арв.) – каменная тропа

крва́ты – народ к юго-востоку от Эйрэ, сосед больков

круи́нну (арв.) – собрание народа

лу́айд-лóхрэ (арв.) – тысячник

марв-дéарг (арв.) – Красная Смерть (болезнь)

марв-сьáрад (арв.) – Говорящий Со Смертью

мерх- (арв.) – «дочь (такого-то)»

мерх-а-сьомрах (арв.) – девичьи покои

Мор-Кóгадд (арв.) – Великая Распря

мор-лóхрэ (арв.) – тысяча

муха́рриб (ардн.) – владетель

нóддфа (арв.) – святилище

Ноттфу́глен (дейв.) – Ночные Птицы

óгма (арв.) – «вечное слово» (письменность)

одедра́угр (дейв.) – дух пустошей

Óрмхал (дейв.) – Змеиные Норы

регль (астир.) – владетель

Р’уáйг Ламн-á-слеáна (арв.) – Стремительные Рати

рот-то́ддэ (дейв.) – красная смерть (болезнь)

Сáмайнэ (арв.) – Праздник начала Зимы

сахи́ра (ардн.) – чародейка

свéрдсман (дейв.) – человек меча (воитель)

скáйт-ши (арв.) – дух бездн

Скáмманóтт (дейв.) – Короткая Ночь (праздник)

ски́лити (дейв.) – знамение

ски́р(ир) (дейв.) – десяток (десятник)

скри́гга (дейв.) – владетель-старейшина

скъю́та (дейв.) – нашейный оберег

сльохт- (арв.) – «из рода (такого-то)»

Снóйтэ-ард-нéадд (арв.) – Славный Чертог

стерквéгг (дейв.) – крепость

Сторве́три (дейв.) – Великая Зима

Стóрстрид (дейв.) – Великая Распря

тéах (арв.) – чертог

Тиг-До́рха (арв.) – Тёмный Дом

Ти́рнех-Мóртвалл (арв.) – Громовой Молот

тиу́рр(а) (дейв.) – господин, госпожа

У́рхейминóрд (дейв.) – Заокраинный Север

феáхэ (арв.) – зрящая, прорицательница

фе́йнаг (арв.) – владетель-старейшина

фръялстáлле (дейв.) – собрание свободных

Хáлльсверд (дейв.) – Чертоги Клинков

хендску́льдрэ (дейв.) – метальная снасть

хéрва(р) (дейв.) – сотня (сотник)

хондмáктэ (дейв.) – вершитель ёрла, наместник.

ходагéйрд (дейв.) – столица

хринна́уг (дейв.) – поединок

ху́гтанд (дейв.) – башня

шейн (арв.) – сказитель-поэт, певец

ши́нью (арв.) – знак, видение

Э́йле (арв.) – Иной мир (по ту сторону зримого мира)

Я́рнвегг (дейв.) – Железная Стена

ярнве́ггир (дейв.) – всадник Железной Стены

3. Топонимы, гидронимы

Аг-Слéйбхе (арв.) – твердь У Горы

Áйтэ-криóханн (арв.) – Союзные Земли

Ам-э́байн (арв.) – Сырая (река)

Áн-мéан-слéйбха (арв.) – Срединные Горы

Ард-Клáддах (арв.) – твердь Высокий Берег

Ард-Кнóйх (арв.) – твердь Высокий Холм

Ардну́р (ардн.) – Земля Света

Арсаша́хр (ардн.) – Твердь Арсов

Áскхаддгéйрд (дейв.) – твердь Холм Ясеней

Бахр-аль-римáль (ардн.) – Море Песков. То же что и Танешшу́фт-н-Ишаффéн

Бейкифъя́ллернгéйрд (дейв.) – твердь Буковая Круча

Бéйтглинн-ог-кáрраг (арв.) – Круча у Берёзовой Ложбины

Бирксвéдде (дейв.) – твердь Берёзовое Поле

Биркда́ленге́йрд (дейв.) – твердь Берёзовый Дол

Биркфъя́ллерн (дейв.) – твердь Берёзовая Круча

Брáнндуб-мóр-барр (арв.) – Черновранья гора

Брéйдайнгéйрд (дейв.) – твердь Широкий Поток

Брейдалу́риннгéйрд (дейв.) – твердь Широкая Долина

Брéйдаэ́льве (дейв.) – Широкая (река)

Бъя́р-эфст-гéйрд (дейв.) – Твердь на Медвежьей Горе

Вéйнтрисвéдде (дейв.) – твердь Ветряное Поле

Вéстрэвéйнтрифъя́ллерн (дейв.) – Круча Закатного Ветра

Вéстрэдáле (дейв.) – селище Западный Дол

Ве́стрэсъёлхёфне (дейв.) – Глубокая Гавань Заката. То же что и Дол-греáта-кум-до́майн

Ви́лльтурстóра (дейв.) – селище Дикий Раздол

Ви́нга (дейв.) – твердь Узел Всех Дорог

Вóтленди (дейв.) – Болотина (река). То же что и Се́сканн-э́байн

Га́ирнеан-глас (арв.) – твердь Синий Омут

Гáот-аг-кре́хадд-слейббóтха (арв.) – хребет Сокрушавшего Ветра

Гвар-ог-слейббóтха (арв.) – Перевал Рассвета

Гвенка́ррег-а-дэ́ир (арв.) – Дуб на Белом Камне

Гвéрддглинн-ди́рведд (арв.) – Земля у Зелёной лощины

Гвин-э́байн (арв.) – Белая (река). То же что и Вóтленди

Глас-Дэ́ир-гáррэйн (арв.) – селище Зелёная Дубрава

Глвидд-ог-слейббóтха (арв.) – Воротный Перевал

Глви́ддглинн (арв.) – Воротная Долина

Глеáн-дóмайн (арв.) – Обширная Долина

Глеáнлох (арв.) – Озеро в Долине

Глеáнтáрдидд-ан-э́байн (арв.) – Долина Речного Истока

Греними́ри (дейв.) – селище Еловая Топь

Грéнни-ска́ллиг-фъя́ллерн (дейв.) – Еловая Проплешь (гора)

Греннискъёльдгéйрд (дейв.) – твердь Еловый Щит

Грéннисту́ббургéйрд (дейв.) – Твердь у Еловой Коряги

Гру́г-Кнойх (арв.) – Вересковый Холм

Гъельбу́рсти-гéйрд (дейв.) – Крепь у Шумной Чащи

Дейвóналáрда (дейв.) – Земля Детей Дейна

Дéог-ард-нéадд (арв.) – Славный Чертог

Дол-греáта-кум-до́майн (арв.) – Глубокая Гавань Заката. То же что и Ве́стрэсъёлхёфне

До́майнэ (арв.) – Обширное (озеро на севере Эйрэ)

Дуб-э́байн-сле́йбхе (арв.) – Твердь на Чёрной Реке

Дэ́ир-клóгвинн (арв.) – Дубовый Утёс

Дэ́ир-гли́нн-крох (арв.) – Дубовые Ложбины

Иáррэ-а-ка́рраг (арв.) – твердь Железная Круча

И́баргейрд (дейв.) – твердь у Тисовой Кручи

Каóртан-а-кáрраг (арв.) – Рябиновая Круча

Килх-слéйбхе (арв.) – твердь Горный Зуб

Ки́лэйд-а-мóр (арв.) – долина Большой Килэйд

Клáхфейн-бег-э́байн (аргв.-мар) – Каменная Речка. То же что и Сто́ргритиэ́льве

Клох-а-дóн (арв.) – Бурый Камень

Клох-а-дэ́ир (арв.) – Дубовый Камень

Клох-клóиган-слéйбхе (арв.) – гора Каменная Голова

Клóх-кнойх (арв.) – Каменный Холм

Клох-э́байн (арв.) – твердь Каменная Река

Клóхбалла-бхáилэ (арв.) – Каменный Хвост (селище)

Кна́мх-ард-нéадд (арв.) – Костяной Чертог

Кóннендэ́ир (арв.) – твердь Дубовая Ветвь

Крáиннэ (арв.) – Лесистая (гора)

Кра́нн-клóиган (арв.) – твердь Журавлиная Голова

Крри́хслейббо́ттха (арв.) – Кривой Кряж. То же что и Скъёвтса́льдрэ

Кру́а-а-кáрраг (арв.) – Твёрдая Круча

Ла́утваннгéйрд (дейв.) – твердь у Шумной Воды

Ллиф-э́байн (арв.) – Струменица (река)

Лу́айт-ллиф-эбайн (арв.) – Быстроводная (река)

Малл-э́байн (арв.) – Тиховодная (река)

Милльэ́рбе (дейв.) – твердь Срединная

Ми́рихри́нге (дейв.) – твердь Болотный Предел

Ми́риэ́льве (дейв.) – Зыбица (река)

Мор-Гвéллтог (арв.) – Море Травы (великая степь)

Мор-Глви́дд (арв.) – твердь Большие Ворота

Нодклохслéйбха (арв.) – Каменный Узел. То же что и Сте́йндо́ттурфъя́ллерне

О́рнинхре́йдургéйрд (дейв.) – твердь Орлиное Гнездо

Ротхёльфе (дейв.) – Красная Палата

Се́сканн-э́байн (арв.) – Болотина (река). То же, что и Во́тленди

Свартифъя́ллернгéйрд (дейв.) – твердь Чёрная Круча

Свинхóфди (дейв.) – урочище Вепрева Голова

Скóйлтэ-слéйбхе (арв.) – Расколотая (гора)

Скъёвтса́льдрэ-гейрд (дейв.) – твердь у Кривого Кряжа. То же что и Крри́хслейббо́ттха

Слейб-бе́йне ар-ан-ма́хайр (арв.) – твердь у Сосновой горы на равнине

Сорфра́манла́ндид (дейв.) – Чужая Земля Юга. То же, что и Арднур

Сорфъя́ллерне (дейв.) – Горы Юга

Сте́йндо́ттурфъя́ллерне (дейв.) – Каменный Узел. То же что и Нодклохслéйбха

Стейнсвáльге-гейрд (дейв.) – твердь Каменная Глотка

Снóйтэ-ард-нéадд (арв.) – Резной Чертог

Стейнстóдинн (дейв.) – твердь Каменный Столп

Стейнхáддаргéйрд (дейв.) – твердь Каменные Ворота

Стейнхáддарфъя́ллерне (дейв.) – хребет Каменные Ворота

Сто́ргритиэ́льве (дейв.) – Каменная Речка

Стрю́мме-гейрд (дейв.) – твердь Речная

Танешшу́фт-н-Ишаффéн (юж.-ардн.) – Море Песков. То же что и Бахр-аль-римáль

Те́ах-на-гáойт го-ле́йр ар ан-кáрраг-де́арг кул-а-дóмайн (арв.) – Дом Всех Ветров На Багровой Скале у Спины Небокрая

Тревáгаргéйрд (дейв.) – твердь Трёхпутье

Тъю́рвеггéйрд (дейв.) – твердь Бычий Брод

Уа́йнэ-а-ка́рраг (арв.) – селище Зелёная Круча

У́льфасльод (дейв.) – селище Волчья Тропа

Ульфру́нна (дейв.) – селище Волчья Чаща

Ульфху́лургейрд (дейв.) – твердь Волчьи Норы

У́рлабха-кнойх (арв.) – Холм Речей

Хáрдурстейнгéйрд (дейв.) – твердь Твёрдый Камень

Хатге́йрд (дейв.) – Высокая Твердь

Хáттэикге́йрд (дейв.) – твердь Высокая Дубрава

Хáтфъялльгéйрд (дейв.) – твердь Высокая Круча

Хатхáлле (дейв.) – Высокий Чертог

Хвитбъёрфе (дейв.) – гора Белая Вершина

Хвиттва́ттен (дейв.) – Бурная (река)

Хвиттэ́льве (дейв.) – Белая (река). То же что и Гвин-э́байн

Хвитхо́фуд-фъя́ллерн (дейв.) – гора Белая Голова

Хейрнáбю́гдэ (дейв.) – Глухое селище

Хидджáз (ардн.) – Благословенная твердь

Хли́дхельст (дейв.) – Главные Ворота (Винги)

Хли́дъярн (дейв.) – Железные Ворота

Ф'ам-альхажа́ри (ардн.) – Каменная Глотка

Фъя́ллернстейнгéйрд (дейв.) – твердь Горный Камень

Фъяллторе (юж.-дейв.) – твердь Горные Врата

Э́вин (арв.) – Пенная (река)

Э́иклу́ндгéйрд (дейв.) – твердь Дубовая Роща

Э́икфъя́ллерн (дейв.) – Дубовая гора

Э́икхáдд (дейв.) – Дубовый Холм

Э́икэ́льве (дейв.) – Дубовая (река)

Э́йрэ (арв.) – Земля, Край

Эльдсто́дингéйрд (дейв.) – твердь Огненный Столп

Эсагéйрд (дейв.) – твердь Эсы

Э́ррах-тé (арв.) – твердь Горячий Ключ

Ярнтэ́ннур-гéйрд (дейв.) – твердь Железные Зубы

Я́рнфъялл-гéйрд (дейв.) – твердь Железная Круча

Ярнха́дд (дейв.) – твердь Железный Холм

АННОТАЦИЯ И ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов – и цена за них всем и для каждого…

Попытайтесь представить вдруг вымышленный мир (или пошедшую по иному руслу историю Европы – решать вам, читатель), где исход с севера уходящих от Великой Зимы племён «квазискандинавов» столкнулось на просторах континента с прежде пришедшими сюда в век бронзы народами «квазикельтов», расколов их территорию надвое. Спустя пятнадцать веков противостояния и конфликтов земли различных владетелей объединились в две могущественные, извечно сталкивающиеся в противоборстве державы под венцом домов Бейлхэ и Скъервиров. Почти век назад до начала событий отполыхала жестокая и кровопролитная десятилетняя Великая Распря. Но потухли ли угли раздора, что тлеют доселе под спудом времён? Тем больше сейчас, когда хвороста в новое пламя пожарища было нарублено вдоволь…

ПРОЛОГ …НЕРВИ́МЫЕ НИТИ МИНУВШЕГО Нить 1

Цена жизни. Цена смерти…

Цена мести. Цена прощения…

Цена любви. Цена ненависти…

Цена войны. Цена мира…

За доброе ли, за дурное – за всё в этой жизни суждено заплатить…

В силах ли будешь ты уплатить эту цену, какую с тебя взыщет судьба?

– В часи́ны минувшие, во времена стародавние народ наш вознялся меж гор и равнин У́рхейминóрда – Заокраинного Севера, нашей Прародины – сотни людских поколений назад. Боги привели своих смертных детей в этот мир, сотворив некогда первых людей, от которых пошли их потомки – дав им храбрость сердец, твёрдость тел и полный стремления с жаждой непознанного бессмертный искательный дух.

Вышний из всех богов, Сильный, подле кого стоят его братья и сёстры – он укротил первосу́щные силы стихий, из бескрайней разверзшейся бездны извечного мрака создал небо и землю, и всё там живущее – он, Высочайший, Могучий и Гордый. Время не властно над ним, доколь не настанет повергшая мир в тьму и хаос сама Ночь Богов – Áллиргу́ддирнóтт – когда гря́дет последняя битва с обвившим в кольцо круг земель исполинским чудовищным змеем, грызущим коренья Великого Древа.

В тот грозный, всепогибельный час страшной Распри из Распрь единокровные братья забудут о речах по че́сти, и в жатве суде́б обнажат свою сталь; зазвучит лишь её одной ме́ртвящий голос. Сыновья встанут против отцов, ближние родичи сгинут в сражениях друг с другом. Придёт страшный век смерти, огня и железа, бурь и хищных волков, крови, меча и разбитых щитов, где не будет щадить человек человека… Столкнувшись падут в ней могучие боги и все исполины стихий до единого, стужа и жар придут в гибнущий мир, сгорят дотла в пламени тверди людей и обитель бессмертных. Падёт сокрушённый раздором и сам первозданный незыблемый Ясень – и вознесётся затем из слепой круговерти безвременья и пустоты новый Столп мироздания, вновь дав начало живому… Но случится то в час отдалённый во мраке грядущего и рассудками смертных непостижимый, что одной лишь Судьбе пока ве́дом тот неотвратный конец и начало миров.

Негромкие слова говорившего были столь яркими и пронзительными, что десятки глаз немо внимавших ему сцепенело застыли в волнении, точно поражённые силою речи повествования.

– Высочайший, Отец Сущих – Всеотец – он сотворил зримое и незримое нам, вдохнул жизнь в тени смертных существ. Он властелин всего мира и времени, Страшный, Горящий – Вотин – таково Его главное имя, которым ласкается слух Всевеликого, когда смертные присягают ему в своих гордых деяниях. Он – Суровый – бог воронов и волков, зимних бурь, мёртвых стуж и свирепых ветров, алчущий пыла сражений Отец Битв, несущий на крылах облачного плаща убийственные огненные копья, что куют ему младшие братья в своей жаропламенной кузне небес; останавливающий взором сердца́ – Стэдáугхъя́ртир. Таков он, наш бог – любящий храбрых, не трепещущих духом воителей.

Облачная обитель его далека от пределов живых. Непомерен для смертных тот путь к её тверди сияющих блеском железа огромных ворот. И лишь те, кого длань собирательниц павших вознесёт через смерть ввысь к ветвямисполинского Ясеня, на чьём поднебесном стволе поселил Всеотец смертный род – те, кто был храбр и честен, кто в сердцах не держал чёрной лжи с вероломством, не знал хилой робости трусов – те через мрачные тропы холодного Нижнего Мира воздымутся ввысь к вратам Халльсверд – в Его сияющие Чертоги Клинков. Там навечно пребудут они подле предков, что ушли от нас прежде к очам Всеотца от времён праначальных.

Но те же из них, кто остался во тьме у начала холодной тропы, навеки они до конца сего мира пребудут в бездонном болоте у самых корней Вековечного Древа. Глубоко под миром людей, среди льда и холодных теней – где в тумане и мраке средь тысяч костей мертвецов в свои ко́льца свернулся Чешуйчатый – Змей, хозяин подземного Нижнего Мира, сотрясающий твердь. Тот, кто взираетиз тьмы омутóв и колодцев, кто струится холодными кольцами в водах ключей и источников, воздымает траву и росу на ней; чьи чешуи шуршат в звуке крыл кожанóв и скребущейся поступи крыс – грызущий тела всех умерших, Повелитель Гниющих – Хвёгг. Тот, кого северные народы издревле кличут едино, поминая его прадревнейшее тёмное имя в проклятьях, равно как и просяо заступничестве перед его грозными и неистовыми стихиями – Шщар – Шуршащий.

Бесславна та участь всех смертных, кто остался во мраке ям Ормхал – среди тысяч костей мрачных змеевых нор… Восхитительный блеск врат Чертогов Клинков ими невидими непостижим, не узреть его свет их скорбящим очам… Итак будет доколь не обринется небо на землю в конце всех времён – и погибнут и люди, и их жизнедавцы под ударом сожгущей весь нынешний мир Величайшей из Распрь – и восстанет затем к небесам Всеустоя иное великое Древо…

Слова говорившего тихой, незримою мощью звенели под сводами древнего зала в огромном чертоге, отзвуком эха гремя под стрехой из оглаженных досок, украшенных дивной резьбой из точёных резцами их предков обличий богов и героев – взиравших на лица внимавших речам старика.

– А теперь же услышьте о том, как явился среди многих сущих племён и наш древний народ, от которого мы со времён стародавних берём свой исток.

Предком нашим был Дейн – самый первый из древних вождей, объединивший детей Всеотца в час их странствий по необъятному У́рхейминóрду – герой, чья кипящая кровь получила исток от бессмертных богов. Имя его и доселе живёт среди нас – от него мы, народ его, и назвались дейвóнами, Дейна детьми. И наш орн, наше родовое колено, из которого вышли и вы, и все ваши отцы, их отцы и их деды, как и все ваши предки, есть прямая ветвь Дейна, его истинные потомки – мы, род Дейнблодбéреар – Несущие Его Кровь, ясноглазые, светловолосые, подобные нашим светлым и сильным богам. Кровь, которую передали вам матери и отцы, что течёт в ваших жилах – кровь самогó прародителя Дейна. Гордитесь же ею, берегите её, устремляйте её на деяния славы, кою дóлжно хранить и умножить. Его дух живёт в ней, сквозь века пронеся его доблесть и мудрость – от отца к сыну, от матери к дочери, от поколения к поколению в их бессмертном круговороте.

Негромкий, глубокий, размеренный голос вещавшего мерно звучал в озарённом сквозь окна лучами слепящего солнца чертоге. И только дыхание многих собравшихся рядом могло приглушить тишину, что стояла под древними сводами в час, когда говоривший на миг умолкал.

– Досель каждый орн жил под собственной властью, не признавая законов иных кроме силы железа и не ведая мира с соседом. Дейн собрал все дома воедино – не только не ведавшим страха мечом, но и своим прозорливым возвышенным словом – славнейший средь прочих вождей и воителей, храбрость и мужество чьи не знавали предела – и тем сделал народ наш единым, непокорным ничьей чужой воле и неодолимым никоим врагом, повелителем собственных су́деб.

В ту великую пору лишений и странствий Дейн повёл всё дома за собой прочь с далёкого Севера, где в чёрных лесах средь заснеженных гор и долин, средь бескрайних полей и безжизненных пустошей сотворили нас некогда боги – дав нам жизнь, полную жажды борьбы и преодоления тягот, перед которыми у слабых опускаются руки и дух цепенеет в безволии. Прародина наша в тот час становилась всё сты́лей и сты́лей, медленно прячась под льдяным покровом сошедшей на мир беспощадной суровой Сторве́три – Великой Зимы. Иные народы, что жили там с наидревнейших времён веков камня и бронзы, остались на месте, покорно отдав свои судьбы на волю неотвратимо идущей навстречу им гибели. Лишившись рассудка от обречённости и отчаяния нескончаемых зим и морозов, сцепились они меж собою в свирепых раздорах и распрях, кровью заливших замёрзшую землю – точно та чернота их рассудка могла чем-то отсрочить тот страшный конец под дыханием стужи и тьмы наступающей вечной ночи́. И лишь наши предки, откликнувшись на пламенное воззвание Дейна, возглавленные им храбро покинули некогда породивший нас, а ныне несущий лишь гибель край мира, и ушли вдоль сиявшей над их голова́ми небесной дороги из звёзд на далёкий, манящий нас юг в это долгое странствие в поисках нового дома.

Таков был век древних вождей и героев, когда предок наш Дейн устремил за собой северян, объединив прежде разрозненные племена воедино. И следом за ним наши предки прошли через множество тех неизведанных прежде земель, преодолев на своих ветрокрылых, сотворённых из дуба и ясеня звероглавых челнах лежавшее на пути бурное море, перейдя многие числом озёра и реки, равнины и горы, прежде чем очутились в обширных краях, отныне ставших для них и потомков вторым родным домом. Домом, где открытый всем вольным ветрам простор гор и равнин распростёрся под вечным сияющим небом, где зимние бури холмы и долины его заметают своим сребротканым покровом снегов, а летнее солнце вздымает просторы обильных полей и лугов, где луч света не в силах изгнать тьму из сплетений ветвях бесконечных и сумрачных чащ – обитель всех храбрых сердец и свободных людей.

Домом этим и стала земля нашей родины – столь походившая на тот утраченный край по ту сторону моря. Земля, которую предки и нарекли землёй Дейна детей – Дейвóналáрдой…

Негромкий, размещенный голос вещавшего полон был гордости и величия, а слова из его уст лили́сь спокойно и твёрдо, уверенно, как разлив вешних вод могучей реки. Не один десяток раз произносил их уже говоривший – и не один десяток раз внимали его речам множество пар взволнованных и любопытных очей, чьи лица застыли во внемлющем почтении перед возрастом и обличьем старейшего, сидевшего среди них на высоком, тёсаном из морёного дуба и украшенном искусной резьбой древнем кресле. Множество детей – от совсем ещё маленьких, до уже крепких подростков с пробивавшимися под носом у юношей пухом усов – сгрудившись поплотнее один к одному неотрывно следили за каждым движением предка. Приоткрытые рты боялись проронить хотя бы один неосторожный звук, уши ловили каждое слово речей, а внимающие глаза застыли на морщинистом лице старика. Могучая, всё ещё не согбе́нная под напором прошедших десятков годов жизни стать с широкими плечами под богато украшенной тиснением простёганной верховни́цей из вепревой шкуры поверх тонкой нательной рубахи. Пальцы рук с паутиною синих привздувшихся вен под сухой убелённою кожей уверенно сжали точёное дерево подлокотников. На широкой и жилистой шее благородно воссела его голова с седой гривой волос до лопаток и долгой бородой. Таков был спокойный, и одновременно трепет внушавший им облик главы их семейства.

Глаза старика были проницательно о́стры и ко́лки – но лишь тогда, когда он сосредотачивал на чём-либо внимание – иначе же они были просто ясными и чистыми, цвета голубизны неба ранней весной. Эти глаза зрили столько событий, минувшего, сколько вся вместе взятая ребятнявкруг него и представить себе не могла. И это ещё больше придавало седобородому предку величия, внушало внимавшим ему детям непомерное уважение к старейшему в их роду.

– Дейн стал первым из ёрлов – правителей нашего племени, объединивших под своей дланью все прежние разобщённые родовые колена. Именование это означает «первый из воинов», лучший – ибо таким он и был. И доселе в преданиях и легендах живёт память о храбрости и неукротимой ярости Дейна, о его могучей и несломимой воле, позволившей нам преодолеть тяготы опасного странствия и обрести новую родину.

Много лет шествуя безустанно во главе наших предков с далёкого У́рхейминóрда Дейн основал первые из поселений-гéйрдов в этом благодатном краю – от севера к югу, от заката к восходу выросли к небесам их могучие ныне муры и чертоги. Одним из них была Винга, вознявшаяся через бессчётные годы веков сперва скромною укрепью, а потом ходагéйрдом – главной твердью страны – первейшим и прекраснейшим из городов, вознесённым с первыми селищами дейвóнов на пересечении многих пеших и речных путей. Название то и означает «перекрёсток», «узел дорог». Там, на круче холма у слияния рек был воздвигнут Хатха́лле – Высокий Чертог – обитель всех ёрлов Дейвóналáрды, правивших нашим народом со времён его пришествия сюда, когда явившиеся с Заокраинного Севера племена расселились по всему обширному западу, создав множество союзных друг другу уделов-владений, позже объединившихся под единым венцом дома Дейна.

Однако помните, что не прекрасный и могучий ходагéйрд был сердцем нашего орна. Здесь, под этими сводами, возведёнными руками нашего великого предка и его сыновей, все прошедшие века рождались и взрослели, доблестно жили и упокаивались с дымом от погребальных костров многие из его славных потомков – и ныне свято чтущие это место на севере, где сходятся тропы живущих, в чьих сердцах течёт кровь прародителя Дейна – где собрались сегодня все мы: вы и старшие родичи. Вот наш дом, наше сердце – эта священная для нас гора, именуемая Вéстрэвéйнтрифъя́ллерн – Круча Закатного Ветра, с чьей вершины сам Дейн простёр длань к грядущим завоеваниям сего края, заложив первый из столпов своей тверди под неистовый рёв грозной бури, пришедшей с закатного моря подле наших возов и челнов.

Уже минуло шесть долгих веков с того часа, как наш орн в долгой тяжкой борьбе потерял свою власти над народом дейвóнов, уступив его более сильным соперникам после череды междоусобиц, в час суровейших распрей разделивших семейства ужасным раздором. В его ненасытном пожаре погибли святыни и храмы, были поруганы стародавние обычаи и обряды, осквернены брачные узы и клятвопреломлены заветы сестри́нства и братства; земля стала красной от сока вен павших, прежде чем мир вернулся в дома всех враждующих орнов.

Но помните, что именно мы, род Несущих Кровь Дейна, и есть истинный дух нашей родины, её сердце и воля, хранящая и сберегающая отчий край стискиваемым нашей рукой острым мечом уже долгие пятнадцать веков. Пусть нынче люди нашего орна раскиданы по всем уделам дейвóнского племени словно та прочная кость, на которой держится плоть из иных родов племени северян – но сердце нашего семейства здесь, под этими древними сводами тверди на Круче. Здесь, где тысячи имён прежде живших и тех кто последует нынче за ними – вас – за кем некогда придут в мир другие, кому будет дана жизнь с первыми ударами сердца – где тысячи этих имён украшают ствол нашего родового столпа, Áлльменстáнгира – могучего древа всех потомков Дейна. Где есть и ваши имена, которые вам ещё предстоит украсить добрыми деяниями в грядущем – будучи достойными своих предков храбрыми воителями-свердсманами и прекрасными жёнами, чьих мудрых советов и прорицаний издавна прислушиваются среди нашего племени – в ком есть данный богами священный пророческий дар, сила зрить через мглу.

Вот уже полторы тысячи лет мы, древний народ Севера, населяем наш край, от поколения к поколению передавая память о славных деяниях и о событиях той славной и грозной поры, храним и сберегаем те великие дары, что получили от богов наши предки. Ибо не только грубая сила и ратная слава радуют наши сердца, но и несравненные высокие искусства и накопленная мудрость познаний, коими мы вправе гордиться и должны сберечь для потомков.

Ещё во времена Дейна его сын Фреки Мудрый в вещем сне под ветвями великого тысячелетнего дуба на склонах Вéстрэвéйнтрифъя́ллерн узрел и открыл нам всю мудрость божественных рун, их тайны и хитросплетения – для знания, письма и ворожбы с чаротворством. С далёкого севера наши предки принесли древние искусства ткачества и глиноделия, резьбы по древу и кузнечного мастерства, равного которому мало где найдётся в здешних краях. Здесь же они не горше соседних народов овладели умением возводить величественные и прекрасные строения из прочного камня – могучие неприступные укрепи-стерквéгги, озарённые солнцем дворцы и наполненные светом и тьмою трепетные святилища, позабыв о прежних срубных чертогах с грубыми частоколами и изгородями прадавних часин до нашего ухода с далёкой прародины.

Ценятся среди нас мудрые речи и храбрые песни, сказания и перечёты законов с обычаями – и несравненное искусство творить рукотворно подобие мира, увековечивать обличья звериные и людские, травы и древеса, небо и землю с гладью вод и чертогами гор и лесов – всё, что можно изваять из металла, дерева или камня и запечатлеть кистью, резцом и черталом на воске, коже и ткани, всё многоцветие мастерства рисования… Всё то, благодаря чему мы нынче можем узреть лики наших давно уж ушедших предков. Век от века это несравненное искусство становилось всё более отточенным и умелым, но вершину его создал непревзойдённый и ныне Хъёрн Златобородый из восточного городища у Дубовой Рощи – величайший из мастеров рукотворного дела, живший в часы моей юности и оставивший нам запечатлённые лики властителей и героев, кто жил и безвременно пал в ту далёкую грозную пору, о коей я расскажу вам чуть позже…

Старик неторопливо протянул руку к столу для письма, на котором стоял резной деревянный ларец с откинутой на бок окованной серебряными украшениями крышкой, и развернул перед глазами детей один из вынутых свитков тонкой выделанной кожи.

– Вот они – ёрлы и ратоводцы того ушедшего времени, чьи обличья сохранила для ваших глаз его рука, которой боги даровали столь великое умение помимо владения клинком ещё и пронзать саму вечность этим несравненным искусством. Смотрите, какими они были – те, кто уже давно упокоились в дедовских курганах прахом от погребальных костров, пребывая в сиянии Халльсверд подле самогó Всеотца – те, чьи лики мы можем узреть и поныне.

Затаив дыхание дети взирали на вырисованные тончайшими линиями и чертами обличья людей, застывших многоцветием немеркнущих красок на пожелтевшей за десятки истекших лет выделанной коже – на тех, о ком прежде лишь слышали из уст родичей, помнивших те времена – но никто лучше скригги, старейшины их семейства не мог рассказать им о них, его соратниках и товарищах, дав возможность узреть их такими, какими они были век назад.

Старик один за другим неторопливо разворачивал перед алчущими детскими взорами всё новые и новые обветшалые кожаные скрутки с обличьями ушедших в минувшее правителей и героев, мудрецов и отважных воителей, всех их многочисленных родичей и потомков – отроков и детей, зрелых мужей и седых старцев, их жён и невест, матерей и сестёр – десятки бесценных воистину свитков, сохранивших их образы, давно ушедших в иной мир упокоившихся.

– Позволь спросить… а это ты сам, скригга? – поражённо спросилвдруг старейшего в их роду один из подростков, почтительно указывая на очередное явленное им среди свёртков человеческое обличье.

Дети взволнованно зашептались, теснядруг друга и стараясь каждый взглянуть поближе на развёрнутый перед их глазами скруток, на котором неведомый мастер из Эиклу́ндгéйрда изобразил с величайшею точностью место сражения – широкое, истоптанное в кровавую грязь затравевшее поле, абрисы казалось вот-вот готовых зашевелиться и тронуться с места коней и воителей, взнятый лес копий, секир-шипцов и древок трепещущих стягов. Среди них заметно крупнее иных был вырисован молодой, едва перешедший третий десяток лет юноша со светлыми волосами до плеч и редкой ещё бородой, спокойно взиравший со свитка прямо на них, смотрящих на него из грядущего. Левой ладонью он держал за повод разгорячённого рыжего жеребца, а правой стиснул долгий черен окровавленного топора; и над головой его вился по ветру на воткнутом в землю древке копья чёрный с золотом стяг их семейства.

– Скригга Эрха – это ты?

– Да, я… – усмехнулся Эрха, оглаживая белоснежную бороду, в которой прошедшие годы давно стёрли и превратили в серебро прежнее золото вёсен его безвозвратно ушедшей юности.

Скригга неторопливо свернул изветшалый свиток со своим вырисованным искусною дланью Хъёрна юным обличьем и положил назад в нишу ларца, потянувшись за следующим – но рука старика замерла. Неспешно убрав пальцы с пожелтевшей истрёпанной кромки ещё одной скрутки он тихо захлопнул узорчатую крышку, проведя ладонью по резному дереву тонких буковых дощечек и затворив хитро сокрытый внутри них замок. Старик на миг смолк, глядя на внимательно слушавших его детей.

– А теперь я поведаю вам о тех землях, что окружают наш край. Ибо не только народ наших предков вы должны дóбро знать, но и тех, кто рождён не детьми Всеотца – тех, кто соседствует с нами, и с кем вам придётся скрещивать земные пути – миром или мечом.

Заокраинный Север, наша прародина, откуда некогда пришествовали предки дейвóнов, с тех пор пуст и безлюден, когда настала Великая Зима Богов, погрузившая край тот в холод и вечные льды. Там, где небо сошлось с заснеженными горами; там, где волны гибнут в неистовой битве с камнями, оглашая пустынное побережье рокотом силы и злобы; там, где кровь умирающего солнца льётся багряным закатом… Лишь она освещает холодную землю – землю, где властвует вечная зима.

Все прочие древние народы – те, кто не ушёл вслед за уведшим сюда своих спутников Дейном – исчезли во мраке забвения. Ни следа не осталось от них, когда лютые стужи Сторве́три накрыли весь север льдяны́м покрывалом, сковав в вечный сон оцепенения прежде бушующее под порывом пронзительных ветров Полночное море, отрезав пределы его от иных обжитых земель. И нет отныне туда вольных троп и путей, ведущих во льды иначе чем через заснеженные вершины крутых гор, непроходимые чащобы лесов и бездонные топи болот. И нет там иной человеческой жизни кроме одиноких странствующих храбрецов и изгнанников, дерзнувших прошествовать там, где лишь хищные звери правят клыком и когтем среди им подобных.

С заката земли детей Дейна омывают холодные туманные моря, в минувшем не раз влекущие к западным островам и в дальние южные страны наши парусные челны, бросая их хищные острогрудые тела на чужие спящие берега. Тогда, в давние века сыны Всеотца лишь начинали своё победоносное шествие с севера, устремляясь по зову их вольного и ищущего духа в далёкие странствия, не взирая на опасность неистовых бурь, гибельные отмели и водовороты бездонной холодной пучины – завоёвывая эти богатые и обильные края, устрашая трепещущие сердца врагов боевой песнью окованных турьих рогов и грозно плещущих ясеневых вёсел.

Огромные низменные Прибрежья и многие числом большие и малые островные земли населены помимо осевшего там Дейнова народа и прочими древними племенами, жившими здесь задолго до нас. Руками их предков были вознесены те огромные курганы и гробницы из камня, когда люди ещё не знали железа, и алый сок жил выпускали клинки из блистающей бронзы. В пору пришествия наших прародителей с Заокраинного Севера, низвергнувших прежние их крупные уделы А́ргвидд-мар – Владетелей Моря – и бессчётное множество разрозненных мелких домов, они склонились перед ёрлами дейвóнов, присягнув власти потомков Дейна. Многие из них прежде были лишены высоких даров письма и тайн рун, не столь умелые в кузнечном искусстве – всё это и многое прочее они сами охотно переняли от нас, всё больше уподобляясь поселившимся рядом с ними сынам Всеотца.

И в прежние времена они были храбры, но несравнимо далеки от нас воинским умением – направляемых в битвы самим грозным Горящим. Ныне же и то стремление угасло в сердцах их, и в почёте у жителей запада лишь торговые дела, ловля рыбы и отважное мореходство, а на уме больше звонкие монеты и набитые товаром со скарбом бочки с мешками, чем приумноженная для потомков ратная слава. Но и среди них рождались храбрые воители и грозные вожди-ратоводцы – не раз в прежние века сотрясались уделы Прибрежий страшным эхом сражений против усиливающейся власти ёрлов.

Сам же раскинувшийся позади Островных земель бескрайний Закатный океан необъятен и грозен – и неведомы нам те далёкие берега и пределы, что лежат по иную его сторону за самыми дальними студёными землями немеркнущего солнца на краю мира. Но ненастные ветры и штормы лишь влекут за собой многих храбрых, зовом океанской зыби манясердца смельчаков к далёким изведанным уже островам на стылой оконечности дальних уделов – и прекрасны узревшим их те великанские горы плывущих во мгле исполинов из льда, подобно белым лебедям вздыбливающие клыкастою грудью пенные чёрные волны бездонной пучины.

Старец сухо кашлянул и продолжил рассказ.

– К полудню от наших уделов со множеством вольных и богатых городов, за высокими кручами снежных Гор Юга – тянущихся с запада на восток Долгих, Больших и Малых Сорфъя́ллерне – лежат обширные земли, заселённые людьми иной крови. Не на севере восстали из небытияих предки, а далеко у тёплых полуденных морей, среди гор и долин под сияющим солнцем.

Некогда много столетий назад то была раскинувшаяся вокруг великого тёплого моря меж многих земель могучая держава, соединённая в древние времена под одним жезлом грозных правителей, силой собравшая воедино прежние владения тех племён и народов – соперничавшая с пришедшими сюда дейвóнами за покорение южных уделов в богатых речных краях к северу от Сорфъя́ллерне. Но много веков миновало с той роковой поры, как их грозные владыки отвергли своих жизнедавцев, приняв пришлую из далёких пустынь вместе с очередными завоевателями новую веру – суровую и воительную. Незаметно прокралась она в их дом как незваный чужой гость, сперва приткнувшись в самых зряшных и неприметных глазу местах, затем робко попросила себе уголок на общей скамье – и так заняла год от года весь дом, набираясь сил и став в нём однажды единственным новым хозяином – низвергнув силой меча прежних: и покорных, и сопротивлявшихся – подчинив их себе. Воители и владыки, властные и сильные люди впустили её в своё сердце, воздымая за собой тысячи алчущих крови мечей в руках устремлённых и жаждущих славы перед их богом, готовых умереть ради него, дабы нести его слово и волю иным племенам. Тогда новая вера и восторжествовала, силой огня и железа склоняя всех прочих к покорности перед собой.

Старец умолк на миг, пристально взирая на окружавших его детей, и стиснул до хруста костяшек резные звероглавые подлокотники кресла, на коем до него восседали предшествовавшие ему старейшие Дейнова рода.

– Ничьих иных богов они не почитают за годных для прочих племён и народов кроме как своего Единого и Единственного – уравнявшего в поклонении себе всех сущих, смешавшего их воедино. Иных же богов они называют лживыми, а обычаи их детей мерзкими. Склонившихся перед ними они зрят покорными ярму робкими овцами; себя же, несущих свет слова иным непокорным и не преклонившимся ниц – пастушьими псами, стерегущими стадо… или режущими непокорную животину волками. Зовётся у нас этот край Сорфрáмандлáндид, Земля Чужого Племени Юга – именуемый у них Ардну́р, Земля Света.

В пору великих завоеваний смяв сопротивление последних из вольных народов за горами Юга, много столетий назад они вслед за прежними владыками этих земель попытались покорить и Север, где жили наши предки. Переступив через бездыханные трупы тех дейвóнских родов, что в прежние века далее всех иных поселились за хребтами Сорфъя́ллерне и первыми были покорены несметными оком пешими и конными загонами закованного в железо врага, чужеземцы пришли сюда. Было это ещё во времена правления ёрлов дома Дейна. И как поведали в преданиях прадеды моих прадедов, очевидцев той грозной поры, весь юг Дейвóналáрды чужеземные захватчики залили кровью, когда их могучее и многочисленное воинство обрушилось на нас через горные перевалы и сквозь широкий проход по течению Белой грозной дланью из тысяч алкающих жизней копий, клинков и секир, и неведомых прежде нам грозных метальных снастей, перед коими меркла всякая доблесть мужей-свердсманов и рушились прочные стены твердынь.

Казалось, страшный час покорения или гибели пробил и для нашего рода… Но дейвóны устояли перед их жестоким натиском, собранные воедино всеми семействами под рукой наших славных предков. Воинство, которое вёл храбрый ёрл Вигар Сторлáукар – Большой Лук – сокрушило двигавшегося сюда уже на полпути до стольного городища Винги врага, сразив его в упорной и кровопролитной битве, подобной смертоносному дыханию Змея. Прежде неостановимых и уже державших верх в шедшем сражении южан заманили ложным отступлением с выгодной им голой равнины тысяч смертей за разбившие строй их холмы в охватывающее её болотистое редколесье. Там наши окружившие противников и внезапно ударившие им в оба бока предки наголову разбили могучего недруга, загнав его дальше в непролазные топи, настигая и там бросившихся в бегство дрогнувших, разя сталью пик и секир, топя в зыбкой твани трясин, не щадя никого…

В тот сокрушительный день тысячи ардну́рцев вместе с первейшими их предводителями-ратоводцами попали в наши руки. И дейвóны не стали брать с них ни поглавного выкупа, ни виры за пролитую прежде кровь наших людей, которых те пытались силой меча обратить в чужую им веру, требуя прежде дани и клятв верности их владыкам лишь одного – «поклонись или умри!»

Во славу грозного Всеотца, который даровал нам эту великую победу над сильным противником, дал нам силы отстоять веру и волю своих праотцов – во славу Его тысячи чужаков были принесены в жертву в этом лесу, повешенные на ветвях древних дубов точно спелые жёлуди. И голодные чёрные вестники Останавливающего Взором Сердца насытились соком жизни и мякотью тел как никогда ещё прежде, пока звон окровавленных, вечно алчущих крови клинков и секир наших предков достигал ворот Халльсверд, лаская внимавшего им Всеотца, умилостивленного жизнью поверженного дейво́нской десницей противника.

С тех пор отринутые отсюда нашим оружием чужаки долго не осмеливались вторгаться в земли детей Дейна. Род наш в то кровавое столетие войн устоял перед их шествовавшим сюда на остриях копий Сорфрáмандлáндида безжалостным чужим богом, став тем прочным щитом, что преградил их некогда неостановимую гибельную волну огня и железа, которая прежде погребла под собой прочие свободные племена к полудню от белых круч гор. Сталось это быть может и оттого, что с давних времён все семейства дейвóнов и так были под сильной единой властью их ёрлов, как повелось ещё с самогó Дейна. И быть может оттого, что за долгие века именно Вотин, суровый повелитель воителей и храбрых сердец оказался среди нас много чтимее иных праотцов, оттеснив прочих богов наших предков… Да и к чему им был чужеземный бог, когда сердца их и так были отданы Сильному, любящему лучших?

И поныне мы верим во множество их, братьев и сестёр Всеотца, сотворивших и украсивших подле Его разящей руки весь наш мир в праначале времён, когда яркие стрелы Горящего бурями разметали извечную мглу и залили всё светом, пробудив тем дотоле дремавшую жизнь. Каждое из прежних племён-орнов доселе чествует собственных прародителей и заступников, а народы западных островов и Прибрежий поклоняются пусть и умалённым под сенью Горящего, но и поныне угодным им богам моря, огня и ветров. Но нынче и в наших племенах мало кто чтит так как некогда прежде их позабытые уже имена, ранее возносимые первее иных у разных дейвóнских родов – огнекузнец Трюри и его брат-стрелоковец Эльд, волнитель морских пучин Хюлинн и хитроумный изворотливый пройдоха Лáэви, ведающий всеми тропами и путями Гудсти – и иные их грозные древние лики. Всех их затмил Он – могучий и гордый, суровый и щедрый наш Всеотец. Одна лишь Великая Мать, родительница всех, Дарующая, доселе чтима среди дев и жён нашего племени – да изредка кто поминает трёх незримых сестёр, что плетутв своих дланях нить судеб для каждого смертного, свивая минувшее, сущее и грядущее воедино – каждому отмеряя их долю и срок, когда будет разорвана та под безжалостным лезвием смерти.

Вот уже последние семь веков не смея в открытую поднимать против нас свою сталь, чужеземцы и попрежде коварны – ибо ничто так не режет глаза, как чужая свобода – людей свободных и от веры в их всеохватного и всесильного бога, призванного по тех думам объединить все племена и народы. Нынче их путь в Дейвóналáрду прочно закрыт – упокойный дед нашего ёрла, владетельный Хъярульв Ту́нгурхэ́ле воспретил южанам вольно появляться здесь после того, как в суровейшие для нас часи́ны войны они, пользуясь этой кровавой бедой вероломно пытались вновь вторгнуться в наши края через не так зорко охраняемую в час распри Каменную Глотку в течении Белой, успев отхватить там немалый ломоть дейвóнских земель… Ходит молва, что наш владетель желает вернуть им ту вольность, ратуя за добрый торг с Сорфрáмандлáндидом. В наших полуденных землях в немногих числом означенных укрепях и доселе дозволено быть их послам и купцам, с кем ведут торг наши люди – и где с давних времён их прихода на юг много разных домов и семейств от простолюдинов до свердсманов породнились с арднурцами. Вот уже много веков между нами и их разобщившейся на три крупных и враждебных друг другу удела страной стоит долгий мир – но как знать, что грядёт нам оттуда когда-то?

Эрха сухо откашлялся в сжатый кулак, вновь спокойно воззрив на детей своего орна, которым поведывал всё то, что будет в дальнейшем их жизнью.

– И на восходе… – не торопясь начал он речь, продолжая долгое повествование о чужих племенах и уделах.

– Рыжие! А́рвейрны! – один из мальчуганов, желая всем показать, что он сведущ в чужеземных пределах, вставил слово первее, чем скригга успел вымолвить именование.

– А ну тихо, Хекан! – рассерженно прикрикнул на него его сосед годами постарше. Прочие дети дружно зашикали, показывая стихшему нетерпеливому смельчаку, что не дорос он ещё до тех лет, когда волен будет говорить поперёк слова самогó скригги их орна.

– Верно, Хекан, – старый Эрха согласно кивнул, не осерчав на неучтиво перебившего его паренька, – а́рвейрны… – негромко повторил вершний Дейнова дома как-то взволнованно и осторожно – словно именование этого чужого народа значило для старого скригги нечто большее, нежели просто название ещё одного из многосчётных под солнцем племён и родов человеческих.

– Народ этот тоже кровь севера, живший здесь издревле. Предки их, именовавшиеся «дии́нэ» – «люди» – появились тут прежде, чем Дейн привёл сюда наших прародителей. Пришли они на смену владычествовавшим до них духам морской бездны и ушедшим в незримый иной мир теня́ми тем первым из смертных, как молвится в их наидревнейших сказаниях. Свой род они ведут от множества малых племён, прежде разбросанных по бескрайним просторам к востоку от дейвóнских владений – сильнейшее из коих некогда именовалось на стародавний лад áрвейи – и тем в грядущем дало то название прочим.

Обитают они там, где прежде спокойные срединные равнины Дейвóнала́рды дыбятся к небу и становятся изрезанными бурными реками между кряжей и круч непокорными взгорьями, среди зелёных долин и торфовых болот, крутых голых скал и безмолвных пустошей-вересков. Своим жизнедавцем, вершним над прочими их многими числом богами и духами из иного мира они почитают разжёгшего первый огонь Небесного Кузнеца, сильнейшего из Троих. Его братья, рождённые в чреве Бескрайнего Неба Ард-Брен – Древнейший, Одревесневший – и Ард-Дагд – Седой, Живящий – идут подле него триединою тенью. Сотворивший устой из неохватной извечной тьмы под могучими ударами грозового молота Ти́рнех-Мóртвалл – Он, принесший людям умения и искусства, даровавший железо Отец Всех Клинков. Тот, чья ярость четырьмя вольными ветрами гонит от его пламенеющего горнила ненастные тучи и сеет небесные стрелы огня, истребляя врагов своих смертных детей. Имя его Бури Несущий – Каитéамн-а-гвáйэлл – так они его поминают обычно, произнося подлинное имя – как и мы имя Горящего – лишь в клятвах и выроках, и призывая посреди лютой ярости битвы. Ибо пусть он не так же суров и воителен как наш Вотин, но сердце его не трепещет от страха пред песнью сражений, предпочитая их горнилу и наковальне. Нет – он яростен и свиреп, и в неистовом гневе своём ужасающе страшен… Ибо дар его людям, вечноголодная и холодная сталь – это Его алкающие алого ненасытные клыки и острейшие когти, закаляющиеся соком жизней и подобные Его неутолимой хищной пасти. Тогда-то в час пиршества смерти и звучит на устах смертных детей Каитéамн-а-гвáйэлла подлинное Его древнее имя – Тинтрéах – Пламенеющий Ликом.

Свой народ сотворил он подобным себе – таким же упрямым и несгибаемым, душепламенно буйным как и Его негасимый огонь – и словно отмеченный им. Волосы их рыжи будто пламя, особенно среди тех из племён, кто живёт за горами на скалистых равнинах и пустошах, средь болот и лугов – там, где их род некогда взял начало, расселившись далеко на запад до многих из тех мест, куда позже пришли с севера наши воительные предки, за века обильных кровавых сражений вытеснив детей Пламенеющего обратно к восходу или подчинив себе как потомков Владетелей Моря.

Бороды их мужи носят редко – лишь среди жителей западных селищ-бхáилэ это есть нынче в обычае их – у тех, кто соседствует с нами, и то от дейвóнов они переняли. Иные же лишь отращивают на лице долгие усы – и гордятся ими не меньше, чем любая женщина прекрасной косой. Нравом потомки Тинтреаха буйны, но и также отчаянны и непоколебимо упрямы. Любят они веселье и громкие песни, и не прочь потешить душу хмельным – ведь недаром на севере давняя есть поговорка: «перепить а́рвейрна – всё одно, что море вылакать попытаться».

Прежде в древние времена каждое их семейство, каждая ветвь кровных родичей жили обособленно по дедовским уделам, враждуя меж собой и точа сосед на соседа железо мечей. В каждой земле сидел собственный владетель-фе́йнаг – всякий суровее другого. Длилось так до тех пор, пока некий из властителей средних земель по имени Грайлэ Кро-э́дрокаэ́рах, Жестокосердный – недаром так прозванный за беспощадную лютость – стал подчинять себе силой железа прежде вольные другие их кровные роды, что зовутся на тамошнем наречии «кийн» – «связка». Много уделов покорилось его суровой деснице безжалостного воителя, много домов пало ниц пред копытами воинства. И вот среди разных семейств, недовольных беззаконием фе́йнага Грайлэ, нашёлся юный ещё летами, но храбрый духом смельчак – и поднял за собой многих вольных людей, прежде иных предводителей признанный всеми их вышним вождём.

После долгих лет череды нескончаемых битв и выправ, засад и пожарищ, свергнув побеждённого им Жестокосердного этот молодой ратоводец стал новым правителем над собранными под его десницей племенами, верша более добросердечно и мудро, нежели зарубленный им собственноручно злодей. Так, долгие времена ещё у а́рвейрнов было в обычае собрание вольных людей, именуемое «круи́нну», о чём дейвóны уже и позабыли века назад – разве что в дальних северных краях свободные мужи ещё собираются для речей и суда на фръялстáлле, везде же оставив место писанным в книгах законам и судам людей ёрла.

С тех пор земли многих числом а́рвейрнских племён одна за одной – где породнившись в браке детьми своих властных, где миром соединившись военным союзом против врага, а где порой и преломившей их вражду силой стали и пламени – собрались воедино под рукой отпрысков того древнего героя, кой звался Бейлхэ Врагобóец. А потомки его, и ныне держащие власть над уделами детей Бури Несущего, именуемыми А́рвиэ́йрэ или просто Эйрэ – Земля, Край – носят именование áрвеннид – храбрый вождь.

Речь у них дивная – на ухо мягка и прекрасна, словно для одних только песен она сотворена, если слыхал кто её из вас прежде – но как на испытание дана прочим иным языкам, столь переплетена она словами воедино. Вправду, дети – не знал я мгновения горше, как бывши однажды в восточных уделах за Срединными горами их края, что зовутся Áн-мéан-слéйбха, пытался запомнить название ветхого селища средь болот, в коем пришлось заночлежить подчас настигшего нас в пути ненастного ливня. По-нашему толковалось бы оно «Старая овчарня на тропе у болота, которую спалила молния в мокрый год» – от одной лишь длины его сам язык заплетаться начнёт будто пьяный. А уж на восточном наречии а́рвейрнов это и вымолвить с непривычки не в силах иным.

Старик откашлялся, словно рот разминая, и почесав себе за ухом напряг память, чтобы не спутаться в звуках.

– Шéанкаóрах-а-риан аг-тэйрэ-та-рейн ллуга-айнэ на-бли́анн… Смотри-ка – могу ещё! – усмехнулся седой скригга и устало выдохнул, вытирая ладонью лицо, – впрочем и а́рвейрны сами в речах называли его лишь Каóрах – Овчарней. Но старину они чтят, и древние прозвища и названия хранят в памяти долго, – и засмеялся следом за прочими детьми, тщетно пытавшимися хотя бы запомнить столь невероятное название – не то что уж попытаться правильно выговорить его следом за скриггой.

Старик на миг смолк, глядя детям в глаза.

– И именно с ними народ наш сошёлся в кровопролитнейшей распре – недаром прозванной между нами Великой…

ПРОЛОГ …НЕРВИ́МЫЕ НИТИ МИНУВШЕГО Нить 2

Скригга снова прервал свой рассказ, пристально оглядывая взволнованные лица слушавших его повествование родичей.

– Верно, все вы слыхали о ней…

Дети – молчаливые и притихшие – лишь согласными взорами и кивками голов подтвердили слова старейшего в их роду. Столь давней, прославленной множеством преданий и песен – но и столь же кровавой была та безжалостная долгая распря с восточным соседом, что и ныне речи о ней омрачались сочившейся из письмён и сказаний кровью павших в то страшное лихолетье, в часины которого множество потомков великого Дейна сложило головы. Не было в Дейвóнала́рде такого семейства, чья кровь их отважных воителей не проли́лась в ту пору на ратных полях. Не было орна, чьих предков не унесла в сияющие Чертоги Клинков эта война, превратившая в пепел лежавшие подле уделов соседа с востока Помежья и множество прочих земель.

– Много веков мы соседствуем с а́рвейрнами – и редко это соседство было мирным… Ещё в далёкие часи́ны прихода детей Дейна с далёкого У́рхейминóрда наши могучие народы столкнулись на просторах необъятного запада, когда дейвóны дерзким и неудержимым напором потеснили рыжеволосых детей Бури Несущего с их ранее обжитых земель на закатных равнинах и основали там те городища и селища, что твёрдо стоят и поныне. Много между нашими предками выпало кровавых и беспощадных сражений, когда за прошедшие столетия не один десяток жестоких раздоров омрачил жизнь обоих народов. Но ни одна из тех войн всех далёких времён не сравнилась с Великою Распрей, случившейся в пору моей юности…

Дети внимательно слушали скриггу, вещавшего о событиях вовсе не столь уже давних, и многим старикам ещё памятных и доселе – где он сам наравне с прочими родичами храбро сражался весь срок её, заслужив право именоваться первым из ратоводцев своего времени.

– Расскажи пожалуйста – как она начала́сь тогда, скригга? – с почтением спросил у старейшего один из юношей, привстав со скамьи.

– Как и всякая из войн, Хугиль… – старый Эрха на миг стишил голос, внимательно глядя на умолкших детей, чьи глаза смотрели на него внемлюще и пытливо, – гордо и велико, каковой она и именовалась в речах и свитках сказаний все те долгие десять лет… И так же неразумно и глупо – когда вместо добросердечия и мудрости их старый áрвеннид Коннал Седая Голова с нашим ёрлом Агилем Острое Копьё не смогли решить миром пустячное дело из-за помежной реки, сменившей русло по иной бок от нескольких укрепей, позабыв о речах по чести́ и позволив вместо слов заговорить хищной стали клинков и секир. А верно хватило среди семейств и дейвóнов, и а́рвейрнов тех криводушных и сердцем слепых неразумцев, кто был рад сам из той мелкой свары раздуть сокрушительную Распрю, вспоминая прежние кривды ещё прадедо́вских времён.

Первые четыре года завязавшегося раздора нашему воинству в битвах всецело сопутствовал успех. Мы разбивали встречавшие нас кийны Эйрэ, и редко когда сами терпели от них поражения, одного за другим так сминая разрозненного и менее искусного в военном деле противника. А многие роды их и так издавна были союзны дейвонским владетелям, встав на стороне нашего ёрла. Немало кровавых сражений случилось в ту пору, где в великой битве в долине у их западного городища Ард-Клáддах – Высокий Берег – пали зачавшие сварой эту войну наши с ними правители – и старый Ли́ат-а-Клóиган, и непримиримый Брадспъёти со многим числом ратоводцев и родичей. Протекавшая подле поля жатвы душ порожистая река Эвин – Пенная – стала красной от крови запрудивших её течение тел всех погибших.

Трижды был в нашей осаде их ардкатрах Аг-Слéйбхе – могучая многостолпная твердь на Лесистой горе Крáиннэ в Воро́тной долине Глви́ддглинн – лишь чудом избежав разорения от дейвонских мечей и секир. Всё больше племён и семейств колебавшихся арвейрнов склонялись к руке наших ёрлов, покидая слабеющий дом их правителей. И казалось, победа была уж близка. Но однажды среди мужей Эйрэ появился воитель, который…

Старый Эрха умолк, глядя куда-то вдаль сквозь трепетавшие под дыханием ветра лёгкие занавеси окошка – точно задумавшись о чём-то ему особо памятном.

– Предводитель, который досель не встречался меж а́рвейрнов от часин самогó Врагобóйца… Кто верно, и мне самому был равен в отваге и ратном искусстве – и вознял за собой детей Бури Несущего как отныне уже единую сплочённую силу, обученную и опасную. И досель его имя многие среди нас поминают со страхом, памятуя прежние грозные деяния этого человека. Знаете, верно, вы все – звался он Уйр гведд-Кинир из рода Бранн – прозванный земляками Клохлам – Каменная Рука. Был сын Кинира прежде простым сотником бронных конников в воинстве áрвеннида Кинаха Смельчака, воссевшего на Высокое Кресло владетелей после павшего старого Коннала, и с сáмого начала той Распри не опускал своего разящего меча, обороняя закатные пределы а́рвейрнских земель. Был он хитёр и отважен, и смерти не боясь бросался в любой бой, дедо́вским двуручным клинком разя наших людей беспощадно и люто.

Сталось так, что в тот роковой год подчас выправы на их южное городище Бéйтглинн-ог-кáрраг – Круча у Берёзовой Ложбины – наши разъярившиеся в упорном сражении воины в гневе вырезали его селище, всех оборонявшихся истребив до единой души. Много зла и насилия было неправедно сотворено в тот день с мирными людьми, кто не держал никакого оружия – и не осталось, увы, то для нас неотмщённым. О том вскоре прознав из уст уцелевших в резне земляков, лишившийся всей родни, жены и детей, воспылавший яростным гневом Клохлам едва не помутился рассудком – и на клинке поклялся перед Тремя и всеми богами и духами Эйрэ вовеки не прикасаться к дейвóнам равно живым или мёртвым иначе чем хищною сталью его разительного меча. И ту клятву он выполнил – выше меры взяв кровью своё роковое возмездие…

Лишь единственный из его отпрысков остался в живых – самый младший сын Клохлама, ещё несмышлёныш лет четырёх. В ту пору был он случайно подле отца в его воинстве, избежав доли сгинувших родичей, кого взяло железо воителей ёрла. С того часа Уйр всегда держал то дитя близ себя, сам воспитывая и готовя к сражениям, устремляя продолжить отцовское дело. Звали того мальчика Борна – и доселе он жив, тот последний сын Уйра… но чуть позже я расскажу вам о нём, ставшем страшною тенью родителя.

– Столкнулся и я не раз с Клохламом в те годы распри. Впервые узреть ярость Уйра пришлось в сокрушительной битве при осаждённом нами в то лето городище Иáррэ-а-ка́рраг – Железная Круча – что лежит теперь в землях владетелей Донег – а тогда…

Скригга снова умолк, прервав речь на мгновение – точно что-то опять умолчав, не сказав это детям.

– Слыхивали мы уже прежде о нём, что этот воитель разит наши силы нещадно и столь же умело, но прежде в прямом бою с ним не сталкивались. И вот когда мы копейной стеной всего воинства встали напротив вышедшего в поле из тверди противника, одним видом пугая того и грозно выкрикивая имя Горящего – с севера в строй оборонявших городище прямо перед началом битвы подоспели его люди – всего несколько сотен. Уйр примчал во главе своих горцев прямо с другого сражения, искрошив наш загон к северу от городища и разрубив той осады сплошное кольцо.

А́рвейрны были просто в неистовстве – от их яростного крика скалы у Железной Кручи тряслись точно под молотом Пламенеющего. Все залитые кровью, свирепые, выкрикивая имя Клохлама, пальцами на обличьях свежим цветом жил вырисовывая страшные знаки теней морских бездн, призывая их грозные силы – и огромные боевые рога-кéрвы гудели надрывно и низко. Даже мне стало не по себе от зловещего предчувствия в сердце – что непросто нам будет взять верх в этой битве, одолеть его ярость и гнев.

А в начавшемся после кровопролитном бою Каменная Рука так неистово и хитро сразил нас, целый кóгур моего старого друга Агиля Мечника из дома Эвар заманив в копейную ловушку и перебив до единого человека прямо в сухом рву вокруг стен городища, сокрушив наши дрогнувшие ряды. Сам я едва уцелел, унося ноги болотистыми распадками и чащобами прочь от не взятого Иáррэ-а-ка́рраг. И с объявшим сердца наши страхом взирали мы на взнятые над мурами на вражеских пиках головы павших соратников – страшные «жёлуди битв», дарованные их суровым богам в знак почтения за победу в сражении.

После той славной битвы тогдашний áрвеннид Эйрэ, воссевший на Высокое Кресло после сражённого Кинаха воительный и храбрый Дайдрэ Тир-ска́йтэ – Волчья Тень – назначил Уйра из Бранн вершним над воинством, все силы кийнов вручив в его руки. И с той поры ещё долгих шесть лет продлилась эта война не на жизнь, а на смерть, когда непримиримый Клохлам неустанно вёл в бой войска Эйрэ. Конница Уйра была быстра словно штормовой ветер, и сокрушала дейвóнское воинство точно губительный вихрь. Каменная Рука не просто сумел вытеснить наши прежде непобедимые силы прочь из большинства подвластных Эйрэ уделов и лежащих к западу от них союзных их áрвеннидам владений. Много раз дети Бури Несущего как грозная сила вторгались в Дейвóналáрду стремительным огненным вихрем, круша наши городища и тверди одну за другой, доходя до Железных Ворот у границ Чёрных Гор – не щадя там ни старых, ни малых – ибо сердце его в воздаянии стало холодным железом, твёрдым и немилосердным. Страшная это была пора – и бессчётна та мера всей крови, что в тот час пролилась между обоими народами…

Эрха умолкнул на миг, тяжело переводя дух от взволновавших его воспоминаний, растревоженных в памяти долгим повествованием.

– Таков был он, Клохлам – величайший из ратоводцев среди домов а́рвейрнов, прежде и доселе не превзойдённый. Но и его настигла забирающая и лучших средь лучших беспощадная смерть. На завершении десятого лета войны попал он случайно в дейвóнскую засаду – и там…

– Впрочем, малы вы ещё услыхать о том, что с ним тогда сделали… – осёкшись на недосказанном помрачнел взором скригга, смолкая и хмуря седые брови, – вот так нежданно погиб он – самый непримиримый и несломимый из всех наших недругов в час той Распри. Но столь долгожданной победы его внезапная смерть нам так и не даровала…

Десять лет как уже непрерывно тянулась война меж домами. Бойням жестоких битв и огненной лютости пожарищ-выправ не зрилось предела. И даже храбрейшие из сердец устали от бесконечной череды горя и бед обоих народов, лишь из грызшей их ненависти и жажды кровной мести продолжая вести ту суровую Распрю. И вот воссевший в чертогах Хатхáлле новый ёрл из дома Скъервиров, упокойный дед нашего нынешнего владетеля, юный ещё Хъярульв Тяжёлая Пята разом со мной прекратил этот долгий раздор – как бы того не хотелось иным, кто по-прежнему биться лишь жаждал. Ибо утратила смысл вся эта война, бездумными стали бессчётные смерти, которые мы второй десяток лет сеяли на кровавой ниве полей, позабыв уже верно, за что и сражаться-то начали поначалу, позабыв о завоеваниях и добыче – лишь стоя по колено в крови, нещадно и слепо убивая, выпаливая дотла все наши объятые распрей обезлюдевшие испепелённые земли – мстя, мстя, мстя…

Вопреки множеству перечивших нашей воле воителей и ратоводцев мы с юным ёрлом взняв зелёный венок мира явились в стан к возглавившему в ту пору все дома Эйрэ áрвенниду из рода Бейлхэ – воительному и опасному Хугу по прозвищу Дорхэ – Тёмный.

– Не сразу был принят тот мир – потому как никто поначалу поверить не мог в казавшееся им некой хитростью наше с ёрлом пожелание завершения распри – спустя столько лет беспощадного и непримиримого кровопролития… – произнёс старый Эрха, оглаживая пальцами бороду, – но точно также вопреки нежеланию многих владетелей Эйрэ Хуг всё же внял нашим с юным Хъярульвом искренним речам примирения. И так вернулся на залитые кровью земли Севера прежний, позабытый уже мир меж детьми Дейна и народом Бури Несущего.

Старик снова потянулся к ларцу, отыскивая в другой боковине с ячеями перешнурованный алыми с белыми нитями свёрток, разворачивая его перед жадно внимавшими словам скригги детьми.

– Вот он – великий правитель всех земель и домов Эйрэ, áрвеннид Хуг сльохт-Бейлхэ, младший сын Камбра Твёрдого, внук Гвена Тяжёлое Слово – кровь самого́ Врагобойца…

На потемневшей от времени коже дети рассмотрели искусно вырисованную рукойиного искусника – пусть и не столь умелого как Хъёрн Хальмскéгге – стать сидевшего на резном каменном кресле человека сорока с лишним лет. Густые брови на широком лице с долгими, рыжими словно огонь усами до шеи, твёрдый угловатый подбородок и пристальные, серые с синевою глаза говорили о сильной воле и твёрдости духа – и вместе с тем о проницательности и скрытности, коя исподволь таилась в его очах, из глубины минувших десятилетий взиравших на потомков того, кто однажды предстал перед этим правителем дома Бейлхэ со словами о примирении. Одетый в тяжёлую, проклёпанную стальными вставками кольчугу под завёрнутым через плечо тканым чересполосицей сине-зелёных прядей плащом, державший ладонями на коленях двуручный меч с рукоятью в виде двух скрещенных молотов – словно неразрушимая временем и стихиями скала, о которую разбиваются ветры – таков был тот, чьё грозное обличье навеки запечатлелось рукою неведомого а́рвейрнского искусника на выделанной коже изветшалой за столетие скрутки.

Скригга извлёк из ларца другой свиток в сухих воскови́нах зелёных печатей, неторопливо разворачивая его перед детьми. Те узрели на нём множество строк некоего послания или письма, начертанного отличными от дейвóнских рун знаками – перекрещенными в рядках искусной кручёной вязью тонкими символами.

– Писано это на старом восточном наречии тем их письмом, что зовётся у а́рвейрнов «óгма» – «вечное слово» – столь же древним, как и данные нам от самогó Всеотца знаконóсные руны. Эту скреплённую его рукой проезжую грамоту даровал мне сам арвеннид Хуг – в час, когда я, будучи первым посланником ёрла Хъярульва разъезжал по всем близким и дальним уделам Эйрэ, разыскивая наших томившихся в неволе людей и развозя вести о тех а́рвейрнах, кто также был оневолен или сгинул за долгие годы Сторстрид в дейвонском краю – передавая выкупы за живых и смертные виры за павших в знак примирения. Чтобы беспрепятственно и безвозбранно мог я бывать по этим делам во всех землях под властью правителей Бейлхэ, мне было даровано данное послание, перед которым растворялись любые прежде закрытые и сурово встречавшие меня с оружием двери, и я был хлебосольно принимаем от имени владетеля Дорхэ как в скромных домах и торфяных хижинах простого люда, так и в прочных укрепях-кáдарнле фе́йнагов древних родóв.

Вот так завершилась Великая Распря, за которую треть наших земель обратилась в мёртвые пепелища. Десятки прежде славных ремёслами и торговлей богатых городищ и неприступных укрепей лежали в руинах, зарастая сорной травой. Обильные некогда пастбища и поля одичали, тысячи непогребённых человеческих костей валялись падалью в корм воронью и волкам посреди обезлюдевших пустошей… и на два дня пути не встречалось порой ни единой живой человеческой тени… Не осталось в Дейвóнала́рде ни одного орна, кого бы не затронули в ту пору горе утраты и чёрная скорбь. Половина мужей нашего дома за эту войну полегла в ненасытную утробу земли, ныне оставшись лишь именами на древе родового столпа, и в сердцах наших вечно живя и доселе. Двух славнейших скригг Дейнблодбéреар, грозного Къетиля Дваждыразителя и отважнейшего Оттара Взора Смерти за тот час прежде срока пожало железо врага, прежде чем я стал старейшим в семействе – по праву первейшего из воителей заняв это почётное место.

Скригга умолк на мгновение, пристально глядя в глаза окружавшей его детворы.

– Больше чем семь десятков зим безвозвратно минуло с той страшной кровавой поры – а мне до сих пор она памятна. И незабываемо оно – это страшное время и славы, и горечи, и величия, и смертей…

Эрха устало положил морщинистые ладони на резные ручки древнего кресла.

– Не владетельный это престол, моё именование старейшего из Несущих Кровь Дейна – но нечто невыразимо большее – быть той незримой иглой, что общею памятью воедино сшивает людские поколения, удерживая их воедино. И вот я всё это рассказываю сейчас, чтобы память осталась в сердцах у вас – пока сами вы будете живы, передав это дальше.

Он окинул пристальным взором взволнованные детские лица перед собой, встречаясь с их внимающими скригге глазами.

– И быть может сейчас среди вас сидит тот, кто однажды займёт моё место в грядущем. Пусть он помнит всё это, всем сердцем постигнет всё то, что я вам рассказал.

Скригга умолк. А дети ещё некоторое время сидели безмолвно, внимая услышанному от старейшего в их роду, свидетеля той жестокой суровой поры. Наконец кто-то из них осторожно спросил старика:

– А сам ты Уйра видал, скригга?

– Издали, в час битвы своих людей на нас бесстрашно ведущего – да. А вживую не довелось его встретить мне подле себя… – словно с каким-то сожалением и печалью негромко произнёс тот.

– А расскажи о своём первом сражении, скригга! – отозвался ещё один детский голос, преодолев внемлющее волнение.

– А сам ты Каменную Руку боялся?

– А правда, что ты в одиночку пятерых мог в бою на мечах уложить? – как из мешка посыпались вопросы ликующий детворы, с горящими глазами взиравшей на почтенного старика – и седой скригга едва успевал отвечать.

– А правда ли, что наш ёрл Въёрн Острозубый был сам клыкаст точно волк? – спросил один из мальчиков лет шести – и тут же смущённо притих от дружного смеха товарищей, услыхавших от него столь наивный вопрос.

– Если бы все люди были подобны тем прозвищам, что они носят, – Эрха и сам едва не засмеялся, прикрывая ладонью улыбку, – …то был бы твоим отцом, бедняга Эйль, простой лесной вепрь – раз уж друзья подгулявшие Сварта прозвали так в молодости за удачную охоту… А наш упокойный ёрл Хъярульв и с места не смог бы сойти – с Тяжёлой Пятою своей.

– Скригга Эрха – а кто ещё из наших родичей в тех битвах подобно тебе столь прославился? – вновь полетели вопросы от неугомонной детворы.

– А коня твоего кличка была как, скригга? Расскажи!

– А как звали твоих побратимов, кто шёл с тобой в битвах? Расскажи!

– Расскажи! Расскажи!

– Скригга Эрха – а расскажи про орн Львов… – раздался звонкий мальчишечий голосок, и прочая детвора на миг приумолкла, заслышав столь странный вопрос паренька.

– Мой прадед Вигар ещё как был жив, однажды говаривал, что это были великие воители – ирядом с тобою сражались в Великую Распрю. А отчего они звались Львами?

– Львы… – на миг призадумавшись произнёс седой Эрха, не глядя на вопросившего его мальчугана и устремив взор вдаль сквозь резное окно чертога – словно взгляд старика пронзал не синевшую мглистую даль над лесами, а сами десятки годов беспощадного времени, навсегда отделившего его от тех давних событий. Все дети почтительно умолкнув не произносили ни слова и ожидали ответа старейшего.

– Львы Дейвóналáрды – так их ещё называли тогда. Это были храбрейшие воители славного рода, чья ярость в сражениях не знала предела, как и их превеликое мужество и умение. Но неумолимое никакой ратной славой беспощадное время стёрло их из числа живших… как и многих других из больших и малых семейств Севера, низринутых и исчезнувших с лика земли в те годы раздоров и распрей средь наших уделов, от которых пострадало в избытке и наше семейство. Стёрло их всех, до последнего человека…

Старейший умолк, сглотнув тяжёлый комок в горле, словно что-то незримое мешало его словам литься спокойно как прежде.

– Говорят, их забрал Гнев Всеотца – всех до единого… – голос скригги становился всё тише и тише, словно некая незримая пелена падала на его память, сверзая уста. Взволнованные дети притихли, едва услышав от старейшего зловещие слова о Гневе Горящего.

– Говорят, что…

– А почему прадед назвал их когда-то семейством Сокрытого Знака? – не в меру любопытный мальчишка вновь перебил скриггу. Остальные дети сурово на него покосились, а самый взрослый из них даже дал столь неучтиво обращавшемуся к старейшему крепкую затрещину – да так, что осёкшийся ойкнул, и на него шикнули ещё раз, чтобы умолк.

– Не слушай этого дурачка, скригга! – привстав с лавки обратился к старому Эрхе тот рослый уже паренёк, давший подзатыльника чересчур любопытному родичу, – про Соседскую Смуту на севере много мы слышали, как львиноносных Гальдуров Гнев Всеотца всех пожрал. Лучше расскажи нам, как ты придумал воинство Ночных Птиц – как ты научил их летать! – в глазах вопрошавшего горел настоящий огонь любопытства.

– Ну, Ллотур – никто ещё из людей себе крылья не вырастил, чтобы взаправду летать в небесах… – улыбнулся скригга, – ты, право, грезишь. Но верно, Ночные Птицы – единственные из воителей, которые идут на врага не землёй.

– Расскажи, скригга! – раздались другие голоса.

– Расскажи!

– Расскажу разумеется, если вы такие нетерпеливые. Было это в самый разгар Великой Распри. Возглавлявший наше воинство ёрл Въёрн Острозубый долго не мог взять приступом стерёгшую прямой путь на ардкатрах большую укрепь на горе Клох-а-дóн – Бурый Камень. Столь неприступна была эта твердь, что ни лестницы, ни колёсные вежи, ни подкопы в твёрдой скале основания не помогали нам в продолжительной и бесплодной осаде. В сердцах наш владетель сказал как-то мне на военном совете, что верно лишь воины с крыльями смогут проникнуть туда из небес и истребить всех вражи́н изнутри.

И тут Всеотец озарил меня вспышкой огни́стой стрелы необычной догадки. Раз у нас есть метальные снасти-хендску́льдрэ, которые наши предки переняли некогда от ардну́рцев, то отчего бы не попытать удачи и забросить за стены вместо огнищ и смоляных бочек самих живых воинов?

Эрха кашлянул, прижмурив глаза – словно наяву вспоминая ту пору.

– Не сразу удалась моя дерзкая задумка… Да и не желал никто верить, что человек сможет в небо воспрять точно птица, а тем больше спуститься на землю живым. Но не раз, и не десять после моих неудач – не одну несчастную овцу и свинью спровади́в на жаркое до срока – я с лучшими среди дейвóнов ремесленниками соорудил наконец из дерева, кожи и тканей прочные лёгкие крылья, кои иные презрительно кликали сором, из умёта и хвороста слепленным. И на которых подброшенным с вóрота будучи можно спуститься с небес – но не стремительно сверзнутому точно камень, а подобно лёгкому кленовому семени, что парит до земли. И с трудом нашлись несколько отчаянных храбрецов, которые не устрашились, неминуемой гибели, как казалось всем прочим, а отважились вместе со мною взмыть ввысь среди тьмы и вступить в бой с не ожидавшими подобного удара изнутри а́рвейрнами.

Страх появления свыше был нашим союзником, а кровавые мечи и секиры не знали усталости и пощады в ту ночь – и охрана ворот была вся перебита, дав нам растворить створы настежь и впустить стоявшую наготове конницу и копейщиков в стены неприступного прежде Бурого Камня.

Дети слушали, затаив дыхание, и десятки глаз не отрывались от скригги, ловя каждое обороненное им слово повествования.

– За эту дерзновенную мысль, позволившую сотворить нам, дейвóнам, самое лучшее и отчаянное в мире воинство, их, этих смельчаков, нарекли Ноттфу́глен – Ночными Птицами. Не одна укрепь и городище пали под их стремительным и неожиданным появлением средь врага среди черни ночи. И вот уж почти целый век в наших землях нет воинской силы страшней и опасней за них.

Несколько мгновений старик смотрел на детей, на их притихшие лица с горящими взволнованными глазами.

– Всё, что я рассказываю вам – это лишь малая часть нашей жизни, бытия нашего рода… Лишь вершина той незримой горы неохватного времени, на которой зиждется наша кровь, наш пламенный дух – наше минувшее, которое вы должны хранить и сберечь, как это делали до вас бессчётные поколения предков. То, что должно гореть негасимым огнём в ваших душах и устремлять вас в грядущее. То, что должно жить в сердцах, доколь существует под солнцем наш род – род Несущих Кровь Дейна. Помните это. Живите этим…

Старец утомлённо умолк, завершив долгий рассказ, и его руки в синеющей паутине вспученных жил расслабленно легли на резные подлокотники кресла.

Десятки глаз всё так же внимательно взирали на скриггу, боясь нарушить молчание, сопровождавшее речи старейшего в доме, поведавшего им о всех основах их мира и его истории, о богах и героях, предках и их заветах. О том, что несли они в сердцах – от поколения к поколению не давая прерваться незримой цепи, связующей минувшее с настоящим, ушедших холодной тропой предков с их здравствующими ныне потомками на земле. То, что указывало дорогу, по которой им надлежало идти вперёд в неведомое грядущее. Сам дух великого Дейна витал в этих стенах, через старейшего в семействе Дейнблодбереар незримыми устами говоря с ними – своими преемниками многие столетия спустя, бессмертным круговоротом не угасая в сердцах сынов и дочерей рода дейвóнов – орна лучших из них.

– Ух!!! – неожиданно вспугнул их старик, шутливо прервав громким возгласом молчание притихших гостей, внемлюще собравшихся вокруг него в зале одного из чертогов их родовой тверди на Круче Закатного Ветра.

Дети испуганно вздрогнули, лишь потом поняв, что старый Эрха их разыграл – и дружно засмеялись следом за ним.

От радости у скригги на глазах выступили слёзы, когда он пытался унять хохот.

– Ну и лица же… Ох-хо-хо! Разорви мне бока Хвёгг от смеха! Ой! Ну и лица же были у вас в этот миг! – он обмахнулся ладонью, насилу приходя в себя, и огладил пятернёй всклокоченную бороду, – ну всё – довольно сегодня премудростей и сказаний! Ещё наслушаетесь вы не раз моих баек и россказней, малые. Дайте же отдыха старику, смилуйтесь над моими годами!

– До свидания, скригга! – дети дружно прощались со старейшим в роду, почтительно кланяясь. Самые малые шумно облепили его со всех сторон, обнимая, и он с нежностью теребил им волосы, радуясь тому как много детских лиц горели огнём в их глазах от услышанного – того, что нынче было посеяно в душах.

Непоседливая и галдящая ребятня выбежала из покоев старого скригги, топоча по ступеням и переходам, и каждый подался кто-куда: младшие – кто играться друг с дружкой во внутренний двор или к коновязям с их длинногривыми разномастными обитателями, кто в полную настоящего боевого оружия и брони воинскую, иные в манившую жаром печей стряпную или по родительским покоям, а самые старшие – к взрослым родичам, собравшимся за дубовыми резными столами в одном из красивейших чертогов стерквéгга на общий пир и совет в одночасье, припавший на празднество летнего солнцестояния в Короткую Ночь. Им, уже скоро готовившимся стать вровень с прочими мужами их древнего орна воителей, ещё предстояло внимательно слушать старших в роду и многому научиться у них, что предстоит встретить юношам в жизни – мирной, или верхом в седле с мечом и копьём.

Скригга утомлённо выдохнул, тяжело привстав с кресла, и направился к широко растворённому окну, радуясь тому, как много восхищённых и пытливых детских лиц собиралось вокруг него в уже не счесть какой раз за его долгую по человеческим меркам жизнь – все будущие взрослые мужи и жёны из числа орна Дейна, уже вторую тысячу лет несущие в сердцах кровь их великого предка. Всех их он – старейший в семействе – взращивал и наставлял поколение за поколением, поведывая то, что должно было хранить в памяти и передавать из уст в уста от отца к сыну, от матери к дочери: всё то, на чём зиждился их свет, те нерви́мые нити минувшего, которые им предстояло соткать с их неведомым прежде грядущим. Всё это будет и тогда, когда его уже не станет среди живущих, и другие воссядут в этом покое на точёном кресле старейшего в окружении детей своего орна – когда нынешние мальчишки взрастут и станут бесстрашными мужами-воителями, а дочери их рода – хранительницы их крови, памяти и обычаев – перейдут в иные семейства чьими-то сперва жёнами, а потом матерями, соединяя и укрепляя супружескими союзами связь дома Дейна с другими могучими семействами всего народа дейвóнов.

Вдруг старый Эрха заметил, что он по-прежнему находится не один в опустевших затихших покоях. Сидевшая поодаль от него на скамье девочка заслушавшись долгих рассказов старейшего уснула, склонив голову на плечо, и застыла неподвижно на лавке напротив окна. В пальчиках она держала клочок ржаной соломы, из которого плела маленький наголовный венок – но так и не окончила, сражённая навалившимся на неё сном. Словно почувствовав на себе любопытный взор скригги девочка встрепенулась и пришла в себя, подняв на того васильково-синие глаза. Было ей около пяти лет или больше, хоть росточка она уже вытянулась немалого, и статью выходила не по мере крепка словно мальчик – да такой же мальчишечий задор горел в её взоре. Лишь шитое из шерсти и льна домотканое платье с повязанным поверх узким охватом в чересполосице чёрных и алых нитей узоров, да долгие светлые волосы во всю спину до пояса давали понять обратное – что это не будущий во взрослости муж, а дева.

– Ты спишь? – ласково спросил у девочки Эрха, наклоняясь к ней.

– Нет скригга, прости, – немного робко отозвалась она, и торопливо вскочила на ноги. Старик радостно обнял девчушку, прижимая к груди, и несмотря на немолодые годы с тяжестью поднял ребёнка на руки, присев на скамью.

– Я слушала, как ты всё нам рассказывал, скригга – а потом засмотрелась вон на те всхолмья у небокрая. Смотри, как там красиво! – она указала туда пальчиком сквозь широко растворённое окно.

Солнечные лучи заливали там необъятный простор своим сверкающим золотом нитей. Синева далей на небокрае манила и притягивала взор тёмно-зелёным зубчатым гребнем безбрежных лесов, разрываемых лентами рек и пятнами цветущих лугов и полей. Тёплый ветер врывался в покой сквозь растворённые ставни окна, бесплотной незримой рукой шевеля тонкие занавеси и тяжёлые тканые пологи. Вихрь нёс ароматы далёких краёв – трав, цветов и листвы, лесной хвои и влаги озёр, горькой пыли дорог и лесной прелой сырости – всего, чего он касался в пути до твердыни на Круче Закатного Ветра.

– Я рад, что дядя привёз тебя вместе со всеми детьми, – старик ласково погладил малую по её светлой головке, – тебе, моя хорошая, верно скучно одной в Глухом селище?

– Нет скригга – там много других детей! И Айнир дяди Доннара живёт там же! Мы с ним вместе играем и домашними делами занимаемся, что нам старшие поручают. И с сыновьями Хеннира Бородача я тоже дружу, и с Ульфом! – как поймавшая крыльями ветер мельница торопливо затараторила малая.

– Не обижают тебя, моя милая? Ведь они же мальчишки. Наверное, только за косу тягают – а ты и пожаловаться старшим боишься?

– Вот ещё! – негодующе фыркнула девочка, подскакивая на руках у скригги и показывая стиснутый кулачок, – я сама их обидеть смогу – тех, кто дразнится! Вот так!!! – она крепко ткнула им старика прямо в плечо, и Эрха улыбнулся, завидев всю её не по-детски серьёзную ярость и желание постоять за себя.

– Ах ты малая козлодёрка! Даже меня отколошматила, старика! – засмеялся он, теребя хохочущую девочку, – а с дочерьми Хеннира и прочих людей в селище ты дружишь?

– Да, скригга. Но другие девчонки немного меня побаиваются… – недовольно нахмурила личико девочка.

– Отчего же? – скригга снова усадил её на колени.

– Говорят про меня вслед за их матерями, что я принесу много… – она поморщилась, точно намереваясь заплакать – но удержалась, сжав губы в обиде на что-то недосказанное старику.

– Ну, верно ты такая сильная и серьёзная, что тебе только с мальчишками и играть. Видно их забавы тебе больше по нраву?

– Ага! Старший сын Хеннира научил меня из лука стрелять! Знаешь, как это здорово, скригга? – лицо у малой сияло, когда она рассказывала Эрхе об этом, – я даже Айнира обставить могу, как в дубовые ветви уметить стрелой с двух десятков шагов ! Веришь, скригга?

– Верю конечно же. Хорошо, что ты приехала ко мне с прочими родичами… – старик прижал малую к груди и любя поцеловал девочку в её шмыгающий носик.

– Значит, не скучаешь ты там в Хейрнáбю́гдэ, Майри?

– Я по папе скучаю, скригга. Он правда больше не вернётся? – на её глазах задрожали ресницы, точно не желая выпускать из-под век внезапно набежавшие там не по детски горькие слёзы.

– Да, моя хорошая – не вернётся… – тяжело вздохнул старик, ласково гладя её по долгим золотым волосам.

Девочка на миг смолкла, уткнувшись лицом в плечо старика и шмыгая носом. Затем она подняла взгляд прямо на Эрху.

– Скригга – почему все родичи говорят, что мне нельзя поминать имя отца при других людях, кто не из нашего орна? Разве он сделал что-то дурное?

Голос её был не по-детски серьёзен и твёрд, как и вопрошающий взгляд синих как небо глаз девочки.

Эрха промолчал, тяжело шевеля губами и глядя словно не вдаль над окружавшими стерквéгг лесами, а сквозь само необъятное время.

– Ничего дурного – разве что этим считать его превеликие храбрость и честь. Но… мы уже не ёрлы всех племён дейвóнов, и слово наше не несёт прежней той силы – а твой отец дважды смел ослушаться на войне повеления самогó ёрла Къёхвара, выступив затем на стороне его злостных противников, чем и навлёк на себя мстительный гнев внука Хъярульва.

Эрха горько вздохнул, крепко прижав к себе девочку.

– Как бы я хотел, чтобы твоя судьба была иной, чем у родителей – раз уж их не вернуть снова к жизни. Но боюсь, моя хорошая, что этого мне не узрить…

– Почему ты так говоришь, скригга? – вопрошающе подняла на него глаза девочка.

– Мы уже не ёрлы, Майри. И владетель Къёхвар ещё молод, а я уже так стар… Мне уже исполнилось больше сотни зим, моя хорошая. Одному Всеотцу лишь известно, сколько всего мне отмерено сёстрами смертного срока – но даже и я не в силах изменить суровую волю владетеля. Слишком могучи и богаты сейчас Скъервиры, а мы стали слишком слабы… Непомерно черны те грозные тучи, что навлёк на себя некогда твой отец Конут, ослушавшись воли нашего горделивого ёрла. И ты не поминай до поры ни при ком кроме кровных имени твоего храброго родителя, моя милая – чтобы и над твоей головой не возникла однажды та страшная чернь.

– До поры? – девочка внимательно посмотрела на старого Эрху, и её пытливый взор был не по-детски серьёзен.

– Всеотец не любит неправды. Гордому сердцу его ненавистны лжецы и предатели. И грозная кара Горящего неизбежна – разве что неведомо никому, в какой час и какими незримыми тропами она явится к недостойным его сияющих чертогов…

Эрха тяжело смолк, словно перед глазами его вставало что-то памятное скригге. Словно он заново переживал утрату отца маленькой Майри и весь тот неправый позор, обрушившийся чернью именования ослушником на его прежде высокородное имя – и на его близких.

– Предвидение, кое порою приходит ко мне, говорит, что однажды ты возвратишь своё славное имя. Но я этого уже не увижу…

– Скригга, можно я пойду гулять? Меня, верно, уже ищут Айнир или сам Бородач, – через некоторое время спросила девочка. Голосок её вновь стал весёлым, и в глазах засветился шкодливый ребячий задор.

– Ты хоть своего родича за бороду не тягаешь – а, ма́лая? – лукаво подмигнул Эрха, щёлкая девчушку пальцем по носику.

– За это его прозвали Бородачом? – рассмеялась девочка, спрыгивая с коленей скригги на пол и оправляя измятое платье, убрав ладонью с лица упавшие на глаза волосы.

– Нет, малая – не таков сам наш Хеннир, чтобы его водили за бороду точно козла – даже супруга его в том преуспеть не сумела… – усмехнулся старик, – а прозвали за то, что в юности в одном ночном бою его долгую бороду смоляком подпалили. Но твой родич – хоть бы что ему было – зарубил и вражину того, и в придачу троих ещё, пока до воды добежал затушить себя, пусть и остался надолго обожжённым и безбородым словно незрелый юноша.

– Ух! – испуганно вздрогнула девочка, широко распахнув глаза от волнения.

– Кто-то сперва его дерзко Подкопченным было прозвал, но Хеннир быстро им вынес дурь из башки. Видела, какой у него кулачище?

Девочка торопливо кивнула в согласии с родичем – внимая и рта не закрыв.

– Пусть он и не мог как отец твой снести с завес целую дверь или убить голоручь как простого козлёнка могучего дикого тура – и ростом он вышел пониже чем Конут, точно взявший в себя кровь самих исполинов – но в у́дали часто на спор, или просто от гнева не раз столы в доски одним лишь ударом наш Скегге ломал…

У девочки от удивления и восторга вновь округлились глаза, и она затаила дыхание, слушая такие рассказы о родичах.

– Ну беги, Майри. Айнир, верно, тебя уже заждался там, милая, – Эрха слегка подтолкнул непоседу к дверям, по резным доскам коих пролегли хитросплетения тел диковинных зверей и гадов, увивавшихся меж стеблей трав и ствола могучего древа.

– До свидания, скригга! – она помахала старейшему из Дейнблодбереар рукой, остановившись на миг у порога, за который под её ногами незримо скользнула чья-то хвостатая серая тень на мягких кошачьих лапах – а затем как спущенная с тетивы стрела понеслась прочь, гулко топоча по дощатому полу, и лишь долгие волосы точно сноп разметались по воздуху. У самых дверей в дальнем конце перехода её встретил белокурый мальчик таких же лет, как и эта малая непоседа, махнув той рукой и призывая к себе.

– Вот ты где, Майри! А я тебя уже ищу во дворе! – весело отозвался он, следом за девочкой бросившись бежать во всю прыть дальше по уходящему сводами ввысь просторному покою. Лишь их смех раздавался вдали, медленно затихая под потолками чертога.

Седой Эрха долго смотрел детям вслед с какой-то печалью в глазах. На ум скригге вновь пришли тягостные думы о том, какая непростая судьба ждёт эту его потомицу, волей неумолимого жребия рождённую дочерью славных родителей, одной из числа первейшего орна Дейвóналáрды, но сейчас за вину отца лишённую своего гордого имени и всех прежних прав перед сидящим за Столом Ёрлов правителем их народа – а значит и перед всеми прочими также – одну из числа Дейнблодбéреар, Несущую Кровь Дейна…

С сáмого рождения этой девочки на сердце прозорливого скригги было неспокойно за её судьбу – какова будет та нить, что совьют ей незримые пряхи, плетущие жизни всех смертных детей Всеотца. Ещё в чреве матери это дитя было столь беспокойным и буйным – и сам старый Эрха положив руку на большой живот женщины предрёк носившей ребёнка жене младшего правнука, что вопреки щедро сулимым повитухами приметам и чаяниям отца это отнюдь будет не сын – наследник родительской славы и силы – а дочь, девочка… И нрав её роком начертан столь неуёмным и дерзким, что не один славный муж погибнет по её вине, и много смертей принесёт она близ себя некогда.

Отец грядущего ребёнка, известный во многих уделах Дейвóнала́рды храбрец и воитель Конут Стерке – Крепкий – лишь усмехнулся в ответ на предвидение почтенного скригги, что не иначе от лучших из женихов для его дочери не будет отбоя у него валяться в ногах ради руки той. Взволновавшаяся же от такого недоброго прорицания будущая мать запричитала, что великая красота лишь на горе будет и самой юной деве, и тем больше её родичам – раз грядёт из-за неё столь много кровавых свар.

Но провидящий Эрха, не вымолвив больше ни слова, печально мотнул головой в несогласии – предчувствуя неким незримым наитием, что иная судьба, нежели быть лишь раздором для женихов ждёт их ещё не рождённую дочь.

И верно – шести зим не минуло с поры появления на свет той, как сейчас эта юная потомица Конута – столь любимая сердцу старого скригги – прежде срока уже стала сиротой, лишённой не только матери и отца, но и своего доброго имени, на которое незримо легла несмываемая перед владетельными Скъервирами вина непокорности её храброго родителя, отошедшего в ослепительные сияющие врата Халльсверд к очам грозного Всеотца. И с таким вот недобрым приданым не видать этой деве во взрослости у порога достойных её женихов…

Так он, задумавшись, позабыл про счёт времени. Очнулся старец от тревожащих мыслей внезапно, когда дневной свет в его опустевших покоях нежданно померкнул.

Полуденное солнце скрыло сияющий лик за набежавшей из-за небокрая тёмной грозовой тучей – и этот зловещий знак заставил скриггу вздрогнуть, когда резкое дуновение восточного ветра тревожно зашелестело в древнем чертоге свисавшими со стен ткаными занавесями, обдав старика холодом и взъерошив его волосы с бородой. Словно треск тысяч древок убийственных копий о доски щитов загремел в вышине раскат грома, заставив Эрху зажмуриться от прорубившей надвое облачный небосвод ослепительной вспышки огни́стой стрелы, ярким сполохом осветившей замшелые стены Вéстрэвéйнтрифъя́ллерн – как будто те были объяты бушующим пламенем страшного па́ла-погибели – точно далёкое зарево непостижимого и неумолимого никакой славой и силою Гнева Горящего.

– Шщар! – суеверно прошептал встревоженный скригга, по-древнему поминая великого змея – хозяина ям, собирателя мёртвых, Грызущего Ко́сти – по чьей льдяной склизкой спине с небес били пылавшие искры разительных стрел Всеотца. Старейший из Дейнблодбéреар торопливо протянул руку и поспешил затворить тяжёлый, потемневший за века резной ставень в оконце перед стучащим по камню муров и чешуе черепицы крыш градинами ненастным грозовым ливнем, неодолимо надвигающимся издали точно призрачная стена вражьего воинства на родовую твердь Дейнова дома.

НАЧАЛО …В ПРЕДДВЕРИИ КРОВИ Нить 1

Год тот выдался недобрым… Много непонятных, пугающих сердце знамений явилось в ту пору взорам людей по всем уделам обширных земель Дейвóналáрды.

Так, в самый разгар суровой зимы по просторам восточных краёв и Помежий внезапно случилась сильнейшая оттепель, в одну ночь дуновением южного ветра и тёплым дождём согнавшая глубокие снега бегучей талой водой. И на размытой оттаявшей почве среди оголённых полей показались выжатые морозом и поднятые из чёрной глуби камни, меж которых рассыпающейся багрово-кровавою ржою виднелись мечи, секиры и копья полегших в час Сторстрид воителей… и множество их костей – щерившиеся гнилыми зубами черепа и бурые словно глина истлевшие костяки в ветхих клетях из рёбер – чей незримый покой во мгле змеевых нор потревожила вдруг растворившая перед очами живых свои недра земля.

В самом начале лета, когда в лесных чащобах вокруг спящего ходагéйрда в ночи завывали бродячие стаи волков, пугая людей жуткой песнью к звериному солнцу луны – в эту тёмную пору её полный диск вдруг стал красным, кровавым как никогда ещё прежде – и стоял неизменным в таком устрашающем естестве до рассвета, как огромное око бессветно взирая багровым на землю.

В небе ночами – а то порой и среди света дня – люди зрили пылавшие сполохи. Словно пламенный дождь низливался огнём на просторы земли, заревом отблесков мрачно мерцая над городами и селищами, пылая над стенами стерквéггов тревожным пронзительным блеском – вызывая в умах лишь один только страх и суеверные кривотолки.

В один из дней лета, когда не только в ночи, но и в дневных небесах три седмины сияла явившись из звёздной бездонной глуби всех светил невиданная прежде огромная рогатая звезда с двумя долгими хвостами-серпами, с восточной стороны Винги нежданно пришёл буревий, чёрной тучей застивший всё небо над пустошью близ Главных врат Хли́дхельст. Со всей яростной силой обрушился он на утомленный зноем жары ходагéйрд – срывая крыши с домов, побивая неистовым градом оконца и ставни. Пыльным вихрем он содрогнул Верхнее городище и сам Высокий Чертог – размётывая тяжёлую черепицу островерхих крыш дома владетелей, оставив после себя лишь ободранные стропила, подобные рёбрам гнилого истлевшего костяка – погубив под обвалами кровли немало прислуги и стражи, и самого́ прорицавшего волю богов почтеннейшего Аскиля – родича ёрла, воспитавшего Къёхвара после кончины отца. Лютый ветрище не пощадил даже огромное, три века венчавшее крышу Хатхалле вороново гнездо – сбросив с конька и без жалости разметав на мельчайшие ветки и пух прежде полный галдящего писка птенцов, а теперь враз омертвевший плетёный дом вестника Всеотца, бывший ровесником владычества Скъервиров над Дейвóналáрдой.

И наконец в большой праздник Короткой Ночи Скáмманóтт, когда в святилищах Всеотца шли гадания на события дней грядущих, и чаши щедрых подношений богам были полны мёда и жертвенной крови животных – в главном из них при дворце ёрла в Винге случилось самое страшное из знамений.

Стоя среди искусно сотворённых руками резчиков деревянных изваяний дейвóнских богов сам ёрл Къёхвар и вся его пришедшая с дарами владетельная родня, прочий люд и затихшие служители святилища вдруг узрели, как через растворившееся настежь окно в крыше влетел и с предсмертным карканьем упал в стоявший перед ликом Всеотца чан с жертвенной кровью огромный чёрный ворон – великая птица, вестник Горящего, один из зримых земных обликов самогó Всевеликого – смоля́ными крыльями расплескав по полу и стенам алый сок жизни. И резанный из ясеня суровый лик Вотина до ужаса испугал это зривших своим обагрённым обличьем – словно сам бог был смертельно изранен, и кровь его рдевшим потоком растеклась по земле.

Все эти явленные одно за другим грозные и пугающие знамения каждый истолковывал всяк-по-своему – раз за разом страшнее и невероятнее. Но верно, в одном были все правы: великие беды предвещали эти зловещие знаки детям Дейна и всем их уделам – непонятные, и от того ужасающие – и видимо, совсем скоро грядущие…

Год тот выдался недобрым и иными дурными знамениями-ски́лити – не только в знаках богов сошедшими наземь их смертным детям, о чём пока зрили лишь прозорливые очи немногих.

Богатый запад с низменными землями Прибрежий и Островов был нынче тих. Торговые дела давно сменили собой прежние битвы времён покорения этих краёв шествовавшими сушей и морем со своей заснеженной прародины прародителями дейвóнов. Рассеявшиеся среди многих числом северных пришельцев завоёванные народы давно переняли от победителей их обычаи и уклад, речь и даже веру в могущественного Всеотца. Нынешние фе́йнаги здешних родов – потомки тех древних Владетелей Моря – сейчас редко хранили обычаи прадедов в отличие от их народа, ещё поклонявшегося старым богам в изветшалых святилищах. От поколения к поколению не только в кругу их правителей, но и среди простого люда всё больше походяна завоевателей и живя той же жизнью, союзные дому ёрлов племена Áргвидд-Мар и их более южные сородичи-асти́рии близких к Ардну́ру прибрежных земель склонились под крепкой рукою хозяев Хатхалле и забыли про разбой и морские набеги за приятным их уху звоном монет от торговли с соседом, искусных ремёсел и промыслов.

От времён подавленного в крови и огне последнего вспыхнувшего при прежнем владетеле Хъярульве восстания прорицателя Кербалла с требованием вернуть стародавние вольности минуло уже три десятка зим. Тогда алчные чёрные вороны досыта вкусили плоти многих сотен истреблённых сталью и преданных петле и кольям мужей – и пока не находилось новых вожаков и отважных сердец, чтобы снова возняться с оружием во имя давно попранных верований и дедовских обычаев, и против налагаемых Скъервирами и возраставших год от года обильных податей и притеснений их сильных рук – ве́ршивших тут закон и порядок суровых наместников-хондмáктэ.

Обширный север хоть и был издревле враждебен дому владетелей, но без поддержки иных великих семейств до сих пор так и не мог открыто возняться к борьбе. Холодный, малозаселенный край, небогатый на тучные почвы и пастбища среди бескрайних еловых лесов и болотистых топей низин в старогорьях огромного хребта Стейнхáддарфъя́ллерне – Каменные Ворота – пролегал вплоть до дальних Помежий к берегам холодного Полночного моря, населённых там по востоку не подчинявшимися пока руке ёрла иными народами, откуда с каждым годом всё шире шёл богатый торговый путь в места ценного горящего камня, морёного дуба и меха. Много лет северные уделы служили надёжным пристанищем всех недовольных и изгнанных из подвластных Скъервирам земель благородных воителей и их данников, копя силы и гнев в ожидании часа.

И не с далёкого юга приближалась уже ощущавшаяся исподволь угроза. Тянувшиеся вот уже второй век в расколовшейся на большие и малые уделы прежней единой державе Ардну́р нескончаемые братоубийственные смуты и кровавая борьба за власть меж домами ослабили их постоянный натиск за снежные отроги Сорфъя́ллерне и на те обитавшие восточнее южных гор Эйрэ иные народы, заставили на время забыть о новых завоеваниях во имя их всеохватного единого бога. Тем больше, что прежде много десятков лет державшийся по воле упокойного ныне ёрла Хъярульва суровый запрет на вольный ход всяких чужеверцев из Сорфрáмандлáндида пал. За две весны до того нынешний владетель Хатхáлле милостиво дозволил их купцам, ремесленникам и иным людям-искусникам из Малого Ардну́ра посещать с делами и даже вольно селиться во многих прежде закрытых им гéйрдах южных и западных уделов, несмотря на роптание многих несогласных с тем скригг из дейвóнских семейств, опасавшихся как нового нашествия чужаков, так и не меньше того их соперничества в торге и промыслах. К тому же мощь воинства Дейвóналáрды, некогда сокрушившего вступивших в её пределы из-за заснеженных круч Сорфъя́ллерне врагов и отринувшего чужаков назад за горы, крепко была тем памятна уже много веков, передаваясь словами легенд их гортанного языка и замысловатой вязью письмен древних свитков – заставляя вражьих военачальников и поныне холодеть при упоминании дейвóнского боевого клича сынов Всеотца и имени сурового ёрла-воителя Вигара Сторлáукара, прозванного в Ардну́ре Альма́ут-алькаби́р – Великая Смерть.

Век спустя до сих пор не забытой людьми Великой Распри недобрым предчувствием незримо нависшей беды вновь потянуло из далёких восточных Помежий дейвóнских владений…

Ещё со времён пришествия Дейна с Заокраинного Севера пятнадцать веков назад, когда предки дейвóнов впервые столкнулись на бескрайних просторах запада с прежде заселившими эти уделы а́рвейрнами, нечастым гостем был мир в том суровом краю. И доселе в памяти обоих народов жила та давняя вражда непримиримых противников, и поныне не угасая. Вольные ветры этой земли до сих пор хранили в своём шёпоте лязг стали и треск разбитых щитов, гул рогов с мрачным рокотом бубнов, крики горя и многих смертей той поры, когда разрозненные на мелкие кийны и враждующие друг с другом дети Бури Несущего не могли противостоять многочисленным, соединённым в одну мощную силу золотобородым пришельцам, схлестнувшись с ними в сражениях за эту обильную равнинную землю, ставшую родной для обоих племён.

Что же за сыны и дочери чьего семени жили тут прежде самих пришедших некогда с бронзовым ещё оружием предков а́рвейрнов в этом древнем краю, но нынче не зрили рассвета над своими уделами меж осевших огромных змеиных курганов из выветренного замшелого камня – о том теперь даже в сказаниях не осталось и стылого стёртого следа…

Год за годом двигаясь с севера из-за моря неукротимой волной переселения девонские племена неумолимо вытесняли угнездившихся тут детей Бури Несущего назад к взгорьям восточного края – и во взаимной вражде полыхали когда-то богатые селища, негасимые прежде веками потухали огни святых мест, и обагряя мечи и секиры наступающих северян лилась кровь. Не в силах противостоять тем в прямом бою а́рвейрны упорно боролись с захватчиками впота́й – нападая на врага из засад, без жалости истребляя всякого встречного путника из числа чужаков, сжигая в ночи возводимые теми или прежде отнятые у себя жилища и укрепи, отравляя ключи и источники, заманивая преследователей в бессчётные ловушки непролазных дебрей чащоб, бездонные хляби болот и безвыходные могилы-урочища тёмных оврагов – собирая богатый улов желудей – унося тех голо́вы в дар Трём под дубы их суровых святилищ.

Кровью за кровь отвечая на это дейвóны всё дальше вытесняли разобщённых изгнанников с обжитых равнин на восход к пустошам и возвышенностям в преддверии Срединных гор, вытравливая огнём из дававших приют беглецам священных рощ и лесов, моря́ едким дымом костров в укрывавших их тайных глубоких пещерах под окровавленными в битвах холмами былых городищ и старинных святынь. В ответ на то ночью из чащ и болот вновь неслышимыми и незримыми приходили как призраки тёмные тени несломленных чад Пламенеющего, неся к спящим жилищам врага сталь их жалящих стрел и огонь.

Лишь век спустя, когда наступавшие с севера и уже занятых ими закатных земель дейвóнские племена столкнулись на востоке почти перед самыми взгорьями круч Áн-мéан-слéйбха с теми кийнами а́рвейрнов, коих прежде объединила рука потомков владетеля Бейлхэ – только тогда остановилось их неукротимое досель продвижение. В жесточайшей трёхдневной битве на берегах Белой реки, чьи пенные воды истоков стали багряными от пролитой крови обоих столкнувшихся тут грудь в грудь могучих народов, разбилась о камень скалистых кряжей земель Эйрэ прежде не остановимая ничем и никем штормовая волна нашествия обретавших себе в этом краю новую родину северян в волчьих шкурах под стягами ворона. На несколько веков отринуты были они далеко на закат – прежде чем неумолимая поступь загонов дейвонских владетелей вновь раздалась в предгорьях нынешних Помежий.

Бессчётные столетия минули с той давней кровавой поры, но события седых времён века вождей и героев и досель прочно жили в памяти что одних, что других…

Век назад – когда завершились длившиеся целое десятилетие кровопролитные сражения и выправы Великой Распри, и опустошенные долгим раздором уделы обоих народов прекратили пылать гаром пожарищ разорённых и спаленных городов, селищ и укрепей, а сами начавшие её, как и продолжившие следом за ними следующие непримиримые правители а́рвейрнов и дейвóнов погибли в жестоких сражениях друг против друга – лишь тогда наступил долгожданный, уже невозможным казавшийся мир. Гибель грозного и безжалостного Уйра из Бранн так и не смогла даровать дейвóнам столь желанной и казавшейся близкой победы – равно как и у их измождённых противников уже не было сил продолжать ту жестокую бойню в полях их раздора.

В этот вот час на втором десятке лет шедшей войны на престол своих предков под сводами Красной Палаты воссел новый ёрл дома Скъервиров. После павшего в кровопролитной битве при Горном Камне вместе со всеми пятью сыновьями, братьями и иными прямыми наследниками Въёрна Острозубого за древний Стол Ёрлов вступил юный сын его вдовой сестры Хлиге, шестнадцатилетний Хъярульв Свейрсон, прозванный позже Тяжёлой Пятой. И при поддержке владетельных родичей и самогó Эрхи сына Гаттира, уже тогда ставшего первым среди мужей Дейнова рода и бывшего вышним над всем воинством Дейвóналáрды – нежданно для многих с зелёными венками мира на копьях новый владетель Хатхáлле прибыл к всего полгода как обрётшему власть áрвенниду Эйрэ, опытному и осмотрительному Хугу Дорхэ – Тёмному – прозванному так не за цвет волос или слабую силу очей, а за хитрый и скрытный нрав.

И вопреки многим воителям с обеих сторон, желавшим и далее продолжать затянувшееся на второе десятилетие побоище, их внемлившие наконец словам друг друга вместо голоса стали правители положили конец долгой Распре между владетельными домами, подписав и скрепив клятвами и печатями установившийся мир. А обильные жертвы во славу богов, принесённые в святилищах Вотина и Каитéамн-а-гвáйэлла их служителями, утолили гнев давно не знавших покоя небесных праотцов обоих народов.

Правда – как рассказывали правнукам памятовавшие ту пору ещё несмышлёными чадами седоволосые и беззубые теперь старики в краях Эйрэ – был один знак, что остался лишь мрачною тенью, позабытый за радостью мира.

В лето завершения долгой кровопролитной распри с народом дейвóнов сам владетельный Хуг собственноручно принёс в дар жизнедавцам мясо заколотого им лесного вепря в священный колодец у корней могучего дуба среди древнего святилища Трёх средь ардкатраха Эйрэ, и щедрой дланью следом отправил туда чашу с жертвенной кровью в обложенную деревянными брёвнами глубь – ожидая знамения. Приношение было принято богами, и чёрная бездна воды поглотила предложенный дар. Но ответный их знак, который явили они ожидавшему воли Трёх áрвенниду, заставил его насторожиться.

Несколько мгновений спустя из мрака заколыхавшегося отражения вод нежданно всплыло наверх густое пятно, растёкшееся от края до края священного колодца – словно не одну, а целых сто чаш багрового тёплого сока он выплеснул в бездну.

Áрвенниду этот знак показался дурным, и он окликнул стоявшего подле себя старого дэирви́ддэ – главного служителя святилища – указав тому протянутым перстом на узретое им в колодце зловещее знамение-ши́нью.

– Неужели опять в этот год Эйрэ ждут мор иль голод, почтеннейший? – осторожно спросил его Дорхэ.

Увидев этот встревоживший áрвеннида знак жизнедавцев, прозревавший их волю седоусый дэирви́ддэ в долгом белом одеянии нахмурился, и его иссохшее лицо избороздили точно прорезанные плугом в земле борозды глубоких морщин.

– Гаэ́йлин – это сам Пламенеющий кажет тебе, что кровь снова прольётся… – несогласно покрутив головой истолковал он правителю увиденное ими знамение, опершись на резной посох и пристально вглядываясь в темноту колодца, где колыхалось багровое свечение от медленно истаивавшего и растворявшегося на воде зловещего алого следа.

– Когда? – спустя миг сурового молчания негромко и твёрдо спросил áрвеннид, рождённый воителем и привыкший немедля и чётко оценивать все недобрые вести – не так давно ещё сам сжимавший ненасытимый алым двуручный меч-клайомх на полях многих битв, чья омертвевшая, загруднелая в камень земля вот уже долгие десять лет не знала живящих её сохи и ноги хлéбаря.

– Случится это не в твоё правление, владетельный, – успокоил его седоголовый дэирви́ддэ, вглядываясь во мрак бездонного тёмного колодца.

– Но когда же?

– Отец Клинков не дал мне познать того срока. Я зрю лишь суровое предвестие богов для тебя, áрвеннид, что и потомкам твоим, и всем детям Бури Несущего грядёт новая жатва – и будет она страшна словно вихрь из бездны морской, и…

Его пророческие слова внезапно прервало истошное карканье десятков чёрных воронов, гнездившихся в замшелых ветвях древних дубов вкруг святилища. Тёмные вестники богов вспорхнули с почерневших сучьев священной рощи дэ́ир-á-гáррана, и кружа над огромными деревьями с громким граем взмыли ввысь. Хлопанье их крыльев и зловещий вопль голосов заставили даже бывалого и видавшего всякого лиха áрвеннида вздрогнуть, шепча присказку-оберег от недоброго.

Стая воронов исчезла в вышине, кружась где-то в вечереющем небе над ардкáтрахом, точно скрываясь от взора людей в мрачной тени ворот в недра Эйле – Иного – в тайном мире, незримом для смертных, чьи врата были рядом, ощущаясь зловещим присутствием бездны. И лишь четыре как смоль чёрных долгих пера из их крыльев упали поблизости наземь, оседая сквозь сучья огромных корявых дубов. Бывший неподалёку от владетеля с почтеннейшим прорицателем одетый в бурые одеяния нижайшего чина служителей святилища мальчик-служка лет двенадцати, воспитанный тут сирота из сожжённых войною уделов Помежий, торопливо подбежал туда, хватая застрявшие в ветках смоля́ные ле́пести.

– Вот, почтеннейший… – робко протянул он старейшему павшие с неба одежды чернокрылых вестников Пламенеющего.

– Благодарение тебе, юный Ллу́гнамар. Ступай…

Старый дэирви́ддэ осторожно принял перья из рук взволнованного юного помощника и поднёс к своим подслеповатым глазам, словно пытаясь вычитать некие начертанные на сплетениях остей незримые знамения-ши́нью.

– Так когда же, почтеннейший Гве́нбранн? – переспросил его Хуг, глядя прямо в глаза взволнованному прорицателю воли богов, – когда это случится – чтобы мы были готовы встретить врага?

– Не нынче, владетель… – тот мотнул седой словно снег головой, держа перья в морщинистой длани и точно возвесив незримую тяжесть той вести-предвидения, уготованной им жизнедавцами, – не на моей и твоей жизни то станется, что предчертано… Верно, не один зим десяток мину́ет, и могучими станут дубы, что теперь спят в земле желудями, и другие воссядут за стол твоих предков… но буря придёт – и война с детьми Вотина вновь повторится однажды – так вырекли этим суровым знамением боги. Сокрушительней трижды, неистовей трижды… кровавей. И быть может та мера багряного, которая в нынешней распре меж нами пролилась, ещё покажется малой в сравнении с ней – некогда тенью грядущей из бездны…

С той страшной поры ратной жатвы миновал почти век, как был положен конец десятилетней войне между двумя народами Севера, недаром прозванной и в обоих домах их владетелей, и в ветхих свитках летописаний, и в народной молве трижды едино – Великой. Не случалось ещё в бытии ни дейвóнов, ни а́рвейрнов столь долгого и упорного кровопролития. И хотя стяги воинств обоих владетелей больше не трепетали на ветру в их уделах, и по-прежнему меж родами правящих в Винге и Аг-Слéйбхе семейств стоял нерушимый и заверенный клятвами их предшественников мир – но многие знали, сколь он на деле непрочен, и лишь на словах с тех часи́н не было звона железа и буйства огня на едва отошедших от пепелищ и порухи войны исстрадавшихся истощённых Помежьях.

Почти весь миновавший с завершения Великой Распри век продолжалась неприметная лишь ленивому глазу кровавая грызня – сосед на соседа, удел на удел. В тот час долгих Помежных Раздоров никто не объявлял войны, а продолжал втихую резать друг друга, призывая на помощь соседей с союзниками. Неприметно переходя малыми и большими ватагами через дикие малолюдные земли межи́, выжигая селища и редкие тверди владетелей, разоряя и грабя нескончаемыми набегами – лето за летом, зима за зимой, год за годом творилось убийство с насилием в этих краях. Потому как никто не забыл прежней лютости, никто не простил бывшим недругам про́литой крови и до срока ушедших из жизни сородичей… не желал то прощать, с седой древности и доселе следуя страшному обычаю кровной мести – жизнь за жизнь, смерть за смерть – род за род до последнего человека.

Казалось, с тех пор миновал целый век, и давно ушли к праотцам все те жившие, кто воочию видел кровавую усобицу двух стародавних могучих народов, кто сам держал оружие или был очевидцем той сокрушительной жатвы – а будто вчера это выдалось, не давая огню прежней ненависти истлеть и угаснуть под спудом столь давних времён. Ибо не было, верно, ни одного орна и кийна средь дейвóнов и а́рвейрнов, в котором не было бы погибших предков – чья кровь не взывала бы их потомков к отмщению – ибо кровь не прощают…

Правда иные более прозорливые мужи подмечали, что находились в избытке и те средь обоих народов, кто за алканием богатой добычи, обильных земель и сокровищ не смирился с ушедшей из рук их сражавшихся предков казалось столь близкой победой над недругом, потерянной после заключённого меж молодым Хъярульвом Тяжёлой Пятой и Хугом Тёмным мира, не принесшего ни одной из сторон долгожданных плодов – пусть часть а́рвейрнских земель и осталась с тех пор во владении ёрлов. Те, кто сами исподволь разжигали этот таившийся в сердцах гордых северян огонь прежней вражды, некогда опустошившей их земли столь долгой кровавой усобицей. Ибо трижды права поговорка, что когда после долгого затишья среди людей вырастает новое поколение не видевших прежней сокрушительной распри, то лишь хмельной вкус крови утолит у них жажду обоюдной погибельной ненависти, упоив многих из них алым соком до смерти – снова притишив её до тех пор, пока не взрастёт на земле следующее колено слепых и беспамятных.

Тот наполненный многочисленными знаками приближавшихся бедствий год выдался непростым трижды более против обычного… трижды алее от той человеческой крови, что была пролита́. Нечто недоброе творилось по помнящим прежние обиды Помежьям, точно круги по воде от упавшего камня отдаваясь незримым и грозным тревожащим эхом по всем прочим уделам обоих народов.

НАЧАЛО …В ПРЕДДВЕРИИ КРОВИ Нить 2

Прошедшая трескучими морозами с малоснежьем зима и последовавшая за ней сырая весна принесли в том году запустение на незазеленевшие пастбища и поля во многих краях по восточным уделам дейвóнских владений, неминуемо предвещая грядущие голод и бедствия. Все знаки богов предрекали о том, что не быть изобилию в закромах – лишь усилив людские тревоги и страх. Скотина и женщины в доме и землепашцев, и свердсманов, и купцов, и владетелей даже во всех здешних орнах приносили уродцев и мертворождённых детей. Множились корчи, кровавые язвы и бредни с видениями. Появились провидцы и странники, бродившие между селениями и предвещавшие беды и мор, страх и гибель.

Горячее лето тем более выдалось сильно засушливым, не даруя ни капли дождя мёртвым пашням и за сырую весну почерневшим в колосьях злотворными ро́жками хлебным полям. Солнце зияло кровавым багрянцем от раздуваемой жарким поветрием с юга до самых небес горькой пыли, обрушив многочисленные пожары на селища и гарь на леса в этот бедственный край. Вслед за этим закипали и так не склонные к трезвомыслию людские сердца. Сосед лишь соседа всегда обвинял в своих бедах и напастях – и по оба бока от иссушенных жаром Помежий с союзными землями немало уже находилось роптавших и недовольных, искавших вины уж скорее в чужой злой руке, а вовсе не в суровой же воле богов и дарованной ими непогоде, или же не взирая на бедствия не умалившихся податях их же владетелей, в чьи зерновницы и схо́роны шли выращенные с тяжким трудом хлеб со скотом.

Среди дейвóнских селений день за днём лишь усиливались разносимые кем попало зловещие слухи, что это-де а́рвейрны – жившие по Помежьям что в самих землях ёрла, что за перевалами кряжей в союзных владетелю Эйрэ уделах – будто это бы их рук всё творящееся. Мол, у самих тех и во владениях áрвеннида к востоку огня полыхает немного, а здесь же они жгут те мирные селища со всем нажитым и истребляют леса с отсеянными полями.

Впрочем, и обратное утверждалось в тех слухах – что то сами дейвóны творят беззакония эти, желая напрасно возвесть всю вину на соседей. Но кто же желает искать ту колючую горькую правду, когда оправдывавшая каждого спорящего ложь много приятней и слаще?

Так это было или нет – а только где полыхает огонь распалившихся гневом и злобой сердец, там подле всегда проливается кровь…

По и так неспокойным Помежьям в тот год как грибы после ливня стали множиться и так многочисленные ватаги разбойников из числа разорившихся поселян – порой столь отчаянных и свирепых в их дезрости, что жители селищ в трепете боялись да что там ночами – и среди белого дня уж порой! – выходить за пределы домов. Там эти душегубы воровали и угоняли весь скот, там поджигали дома, сеновалы и схо́роны, там обирали до нитки и резали всех подорожных людей, не щадя даже жён и детей. Хлебопашец, купец или храбрый воитель с владетелем – все в страшных муках встречали ужасный конец от голодных и хищных убойцев. Претерпевали от них множество зла и дейвóны, и а́рвейрны, что издавна жили на тамошних землях уже под владычеством ёрлов, и на доставшихся тем после Великой Распри и присягнувших владетелям Винги уделах в обширном и богатом солеварнями и рудниками владении Нодклохслéйбха – Каменный Узел – что на дейвóнский лад звался Сте́йндо́ттурфъя́ллерне. Вклиниваясь глубоко в самое подбрюшье полуденной части Эйрэ, этот гористый край тревожил владетелей Бейлхэ тем угрожающе близким соседством ныне верных извечному недругу соплеменников и многих числом возведённых по перевалам стерквéггах их недругов.

Снаряжённые для отпора насилию люди помежных владетелей ватагу за ватагой искореняли скрывавшихся в чащах и скалах воров с душегубами, но так и не могли извести всех тревоживших эти пылавшие земли злодеев, множившихся точно болотная мошкара в сырой год и растворявшихся словно роса поутру после наглых и страшных своих беззаконий с убийствами. Даже присланные ёрлом в подмогу владетелям края загоны воителей были бессильны вернуть прежний твёрдый порядок.

Кое-кто из старейшин и свердсманов многих помежных селений порой уже смело кидал свои дерзкие речи, что-де лапа владетеля Бейлхэ во всём неспокое здесь чуется. Не иначе это соседи из-за межи вновь тревожат дейвóнские земли ночными набегами, так же умело скрываясь за взгорьями в Эйрэ в недосягаемости от преследователей – как прежде бывало в разгар полыхавших Помежных Раздоров. Не иначе сам áрвеннид поощряет такие злодейства, не в силах в открытую взнять свои слабые ратные силы против воинства Дейвóналáрды. И следом за словом в своих частых писаных грамотах жалоб уже требовали от ёрла не мешкать за нынче пустыми речами, дав право голоса их мечам и секирам.

Однако арвеннид Эйрэ ответствовал на лившиеся ему обильные упрёки соседей, что тем больше и сами его присягавшие люди и данники больше страдают от чинимых бед и злодейств. Прежде спокойно дорожничавшие обозами по большакам и купцы, и умельцы-ремесленники сейчас не могут проехать без опасения за свою уже жизнь, а не за скарб и кошель, кой нажить можно снова – а вот новую голову к шее не сможешь приставить никак, не вернёшь из мглы мёртвых. И так столь немало неправедных притеснений от ёрла претерпевают его подданные в землях властителя Винги – и обильные подати за дороги с ночлегом в постоялых дворах, и поборы любого немирного к ним землевладетеля, чьи края, большаки и мосты они минают по пути в ходагейрд и иные их тверди. Мало того ли, что сами встревоженные жители здешних дейвóнских и ве́ршимых ёрловыми хондмáктэ а́рвейрнских селищ и городищ не дают им ночлега и гонят тех прочь как чураемых язвоношей, порой избивая и отнимая все деньги с товаром, калеча и убивая без всякой вины? Так нынче и видно того уже мало узрить благородному Къёхвару! Разве прежде кто видывал, чтобы всех, кто не Всеотца почитает, обложили податями и унижениями, побивая порой за один лишь их вид. В чём винах его подданных – разве что есть они тех потомки, с кем их гонителей предки век назад вновь сошлись в кровавейшем из раздоров? И что творится сейчас по восточным уделам дейвóнов, когда разбойничавшие там неведомые злодеи не пропускают без крови ни одного переката и конника, а порою и сами заходят с ночными набегами прямо в союзные земли и даже до самых лежащих за ними к восходу владений áрвеннида – вырезая там спящие мирные селища вплоть до старух и детей?

Но дейвóнский владетель, к кому старый хозяин Высокого Кресла отослал не одно уж послание с жалобами, прося прочной защиты его людей и единоверцев в Дейвóнала́рде от притеснений и расправы не по суду – сам он словно был глух, в ответах твердя лишь, что не может унять столько дерзких умов, кои в нынешний час всполошились в Помежьях среди здешних жителей, и досель до́бро помнивших кровь и все прежние зло и обиды Великой Распри и долгих Помежных Раздоров. И мол, пусть сам арвеннид хорошенько поищет злодеев меж собственных данников, фе́йнагов и их слуг. Не оттого ли он – ёрл всей Дейвоналарды – и не способен вдруг отыскать ту злодейскую нáволочь – когда те без боязни надёжно скрываются в Эйрэ?

Тогда как владетельные мужи дейвóнов и а́рвейрнов через конных гонцов и скорокрылых вестовых голубей менялись увешанными воском печатей обидливыми грамотами многочисленных посланий друг другу, в тот час долго терпящий бедство с насилием люд – землепашцы, ремесленники, купцы и небогатые свердсманы – со страхом опять вспоминал времена тех последних лет жизни владетеля Хъярульва больше двадцати зим назад. Тогда в час межвластия подобное уже творилось в этих неспокойных краях, как и в загоревшихся восстаниями закатных и южных уделах и охваченном смутою севере – когда прежде жёсткая длань Тяжёлой Пяты ослабла перед его затяжною кончиной от почечной хвори, и тамошние владетели почуяли вольность, насмерть сцепившись друг с другом в ещё жарче вспыхнувших Помежных Раздорах.

Но сейчас-то воссевший за Стол Ёрлов Къёхвар казалось бы прочно удерживал власть, и мир с могущественным соседом как прежде был в силе. Вот только в последние годы тревога и страх вновь объяли все земли восхода Дейвóнала́рды, и без того расшатывая нарушенный хрупкий покой в землях орнов могучих хранителей здешних земель домов Ёрвар, Фрекир и иных их союзников. И жар лившейся в то лето крови был горячее обильно пылавших в помежных краях тех пожаров в лесах и селениях.

А где падает прóлитой кровь – там неслышно для смертных звучит тихо грозная поступь Матери Костей, чьи пустые глазницы зрят слепо во мрак бездонных ям Ормхал, где в предвкушении обильной добычи великий змей Хвёгг вековечно свивается в страшные кольца, содрогая весь мир шевелением исполинского тела, точащего ледяными чешуями гниющие трупы бессчётно ушедших холодной тропой в свет далёкий от жизни…

И вот в самом конце того в край неспокойного лета старый áрвеннид Дэйгрэ Медвежья Рубаха был вынужден отправить ко двору владетельного Къёхвара посланников из ближайшей родни, чтобы на месте решить все те накопившиеся и требовавшие решения миром непростые дела меж двумя владетельными домами и их подданными, что давно омрачали правление кийна потомков великого Бейлхэ и властвовавших вот уже три века над домами дейвóнов могущественных Скъервиров.

Прежде во все посольства ко Столу Ёрлов вот уже не один десяток лет ездил старый и проницательный Сегда Лисий Хвост из западного дома Конналов – хранителей союзных земель и Помежий. Троюродный брат владетеля Дэйгрэ, сын его тётки Ольвейн Кривой – опытный и умелый в речах, когда нужно бывший и мягко-угодливым, и столь же непреклонным и твёрдым – не раз сохранил он тот мир меж далёким дейвонским ходагéйрдом и ардкатрахом у горы. Но годы не были милостивы к старику, да и здоровье у родича Дэйгрэ надломилось. Минувшей зимой он попал на охоте в ненастную снежную бурю, и едва живой был отыскан замёрзшим средь горных чащоб в своих землях, когда отчаявшиеся сыновья и их слуги прочесали леса в его поисках. С той поры старый Сегда – прежде крепкий и статный – с трудом держась на ногах еле вставал с печной лежанки, иссохший и исхудавший как будто костяк, потерявший все зубы во рту с заплетавшимся на словах непослушным уже языком.

И посему старый владетель не желая измучить их родича тяжкой дорогой в далёкую Вингу, а тем больше трудом вести утомительные посольские дела при Высоком Чертоге – отнюдь не простые и мирные, как гряло им на этот раз – вместо него решил отправить собственного племянника Уи́ннаха Тарб-ар-Áисэ – Бычью Ногу. Пусть духом тот вышел скорее воитель, нежели посланец, но умел излагать складно и уверенно. И как считал старый áрвеннид, был способен уговорить обычно твёрдого и непроницаемо скрытного Къёхвара уладить все давние споры и разногласия, так остро вознявшиеся между державами а́рвейрнов и дейвóнов в последние столь неспокойные годы.

Сам старый Сегда не раз отговаривал Дэйгрэ от этой затеи, упрашивая погодить ещё, пока он не обретёт вновь здоровье и прежние силы – если даруют то боги ему, на жертвы которым хворающий Сьóннах-á-балл не поскупился – чтобы вернуться к делам посла арвеннида перед дейвонским владетелем. Лисий Хвост полагал, что не по плечам Тарб-ар-Áисэ такая задача, какая стояла теперь – непростая трёхкратно. Слишком уж был тот неопытен, что для посла перед лицом такого непростого и своенравного правителя как Къёхвар было совсем неразумно. Слишком был молод, не ведая при Хатхáлле никого из близких к Столу Ёрлов влиятельных мужей, чьё рассудительное мудрое слово могло бы способствовать им в деле мира с дейвонским владетелем и его домом. Слишком горяч, чтобы быть хладнокровным и дважды прозрящим вперёд.

Но жаркие летние дни и скоротечные роковые события на искровавленных землях Помежий и союзных владетелю Эйрэ земель неумолимо бежали одно за другим, всё копясь и копясь точно мутные воды в закрытом запрудой ручье в час обильного ливня. А сам áрвеннид ждать не мог долго – да и не желал лишь затягивать время, решив уладить разгоравшееся пламя раздора немедля. Успокоив старого друга тем, что Уи́ннаха он отправит в Дейвóналáрду не одного, а с целым посольством из лучших людей среди близких к роду Бейлхэ фе́йнагов и прочих знатных людей – мудрых и осмотрительных, мужей учёных и толковых в речах и законах, чтобы сообща вести столь непростые переговоры с ёрлом, как повелел им исполнить владетель – и так он и сделал.

Перед самым отъездом посольства в далёкую Вингу старый Сегда долго толковал один-на-один с прибывшим к нему в чертог Уи́ннахом, рассказывая тому о всяческих чтимых у дейвóнов обычаях и писаных законах, о творившихся при Столе Ёрлов и среди родни нынешнего правителя Дейвóналáрды делах – и тем больше о нём самом. А закончив советы и наущения со вздохом добавил, невнятно бормоча непослушными впалыми губами над беззубым ртом, что и сам он, бывалый и острый умом Лисий Хвост, в последние годы перестал понимать правившего западными соседями внука упокойного Хъярульва, не в силах подчас предугадать, что же на уме у Къёхвара из Скъервиров, хозяина Высокого Чертога.

– Словно не дела Дейвóналáрды и её слава милее ему, а лишь благо единокровных ему Скъервиров – будто они единственные и есть весь огромный народ дейвóнов. Запомни это, Уи́ннах… С виду ёрл милостив и в обхождении прям, но на уме сам себе есть – лишь с орном своим он толкует, и ничьих больше советов не принимает. Къёхвар – Скъервир из Скъервиров… – сказал он на прощание племяннику áрвеннида, желая удачи тому в непростом деле переговоров с чужим правителем.

На другой день посольство áрвеннида отправилось в путь, покинув пределы Аг-Слéйбхе и направившись к Воротному перевалу. А немощный Сегда стиснув впалые губы от терзавшей его иссохшую грудь острой боли с трудом подобрался к проёму растворённой настежь резной оконицы, выходившей на подзакатную сторону чертога-тéаха. Сьóннах-á-балл пристально, неотрывно высматривал что-то в темневшей предутренним мраком черте небокрая, уходившего вдаль за проезжую седловину Глвидд-ог-слейббóтха в сторону Дейвóналáрды, хрупкий мир с которой он так упорно и долго хранил в эти непростые кровавые годы для потомков великого Бейлхэ и их народа.

Там его и отыскал к полудню явившийся с обеденной трапезой для хозяина служка – осевшего на оконный косяк и всё так же упорно взиравшего в подёрнутую маревом зноя закатную даль – уже мёртвым…

Большое посольство от áрвеннида тем же днём выправилось из ардкáтраха в долгий путь к западу.

По выбитым сотнями копыт коней и волов, прорезанным следами колёс по утоптанной почве и умощенным брёвнами гатей дорогам дейвóнского края неспешно тянулась как звенья цепи или кольца ползущей змеи вереница запыленных конников. Мотая головами и отгоняя от себя надоедливых мух и слепней всхрапывали усталые скакуны, цокотом сотен копыт оглашая неторопливую поступь двигавшегося загона. Несколько десятков всадников не торопясь держали путь в сторону ходагéйрда, двигаясь по редколесой равнине, окружённой распаханными полями и зеленеющими пастбищами вокруг часто встречавшихся селищ, мельниц и виноградников, прочных стерквéггов и древних сторожевых клычниц на кручах холмов, потемневшею кладкой камнем возносившихся ввысь к синеве небосвода.

Те, кто клином ехал впереди, и точно так же позади прочих путников, словно охраняя шествовавших и сопровождая их в дальней дороге от самых Помежий, были крепкие статные бородачи в ладно сплетеных кольчугах, полосчатках или клёпаных чешуйницах и дорогих плитчатках поверх кожаных одеяний с накинутыми на плечи меховыми или ткаными белыми, алыми и зелёными плащами. Колыхались в ножнах на поясах прямые, с долгим лезвием и широкой в крестовине рукоятью дейвóнские мечи-кроволи́вцы – блодвáрпэ. Взмывшие к небу копейные древки мерно покачивались за прикрытыми окованными щитами спинами, по чьим доскам вились в танце круговоротом вырисованные вóроны, хитросплетённые змеи, и прямые, с хищным изломом иззубрин тройные огненные стрелы Горящего – излюбленные среди дейвóнских воителей украшения оружия. По краям одеяний, вдоль воротов и рукавов мелькали вышитые алым и чёрным обереги-руны, хранящие смертных детей жизнедавцев от всяких напасти и лиха. И у кого прячась шнурком за воротником рубахи, а у иных поверх одеяний с бронёю свисал с шеи знак Всеотца, как у всех чтущих имя Его средь бесстрашных мужей – три огненные стрелы, чьим яростным гневом они срываются с разбушевавшихся небес в час сурового взора Горящего на тех, кто онемилостивил его грозное сердце.

Все воители ёрла на стяжках древок копий, на ткани плащей с верховницами несли вышитый золотом на зелени полотна одинаковый знак – извитого хищного змея – говоривший об их кровном родстве в могучем правящем орне Скъервиров. Неторопливо и спокойно, с суровым безразличием сопровождали они в бок ходагейрда всех тех, кто ехал посреди их загона.

Вторая часть конников, двигавшихся той же дорогою поручь с дейвóнами, выглядела иначе. Крепкие, коренастые, в отличие от белоголовых и соломеннокудрых детей Всеотца волосы многих из них походили на битое ржою железо или огонь, прядями выбиваясь из-под кольчужных наголовников и шеломов. Иные заплели их в две косы от висков, прочие же были острижены под горшок – те, кто ехал без брони на головах в этот жаркий день. Защитой служили им иного вида тяжёлые плитчатки, полосчатки и клёпаные кожаные чешуйницы, а кому просто лёгкие доспехи из вареной кожи, простёганных льном с конским волосом толстых подбоек – тем, кто был небогат для хорошей брони. Плащи и накидки на плечах чужеземцев были бурых, алых и синих цветов, сотканные переплетенной чересполосицей прядей и вышитые знаками тех семейств, к которым они принадлежали. На воздетых к небу пиках трепетали по ветру стяжки их домов, чьи люди направились в Вингу с посольством от áрвеннида Эйрэ.

Мечи в поясных ножнах также были отличны от дейвóнских. Прямые, широкие, с более узкой крестовиной и тяжким широким навершием, продолго сужавшиеся к жалящему концу-острию. Зовётся то оружие геáра – «клык». Рукояти у одних были украшены в виде человеческой стати с раскинутыми руками, у иных в виде размашистого корневистого древа или двух скрещенных рукоятками громовых молотов. Самые рослые из воинов везли перекинутые через плечо долгие двуручные секачи-клáйомхи, чей гибельный удар сметает преграду любой вражьей брони.

И со стягов, с продолговатых или округлых окованных щитов, с нашейных шнурков и цепочек ехавших на озиравших чужеземный конный строй дейвóнов взирали заключённые в колесо Небесного Кузнеца такие же громовые молоты Каитéамн-а-гвáйэлла – бога их отцов, чей грозный взор ослепляет яростным жаром низринываемых наземь искр его негасимого пламенеющего горнила.

В одиноко катившемся посреди конного строя крытом возке-перекате, тянимом двумя лениво шагавшими крупными жеребцами, весь путь от ардкáтраха у горы ехали трое путников. С Бычьей Ногой соседствовал глава кийна Донег в срединных уделах Гайрэ Эáдайн-á-мáол – Плешивый Лоб – чей род издревле был союзен владетелям Бейлхэ и равно служил им мечом и надёжным советом. Третий – молодой паренёк-служка – в пути кормил десяток ворковавших в плетёной ивовой клетке вестовых голубей. Между спутниками на полу переката громоздился окованный искусно резьблёными медью и серебром резной ясеневый ларь с дарами áрвеннида для дейвонского ёрла – богато украшенные травлением, насечкой и зернью оружие, кубки и утварь, украшения и многоцветные тонкие ткани, точёный и оправленный в серебро горящий камень с далёкого северного моря, самоцветы востока – всё то, чем гордились ремесленные умельцы земель Эйрэ.

Старому Гайрэ трудно было сидеть в седле рядом с молодыми попутчиками. Хозяин твердыни в Горячем Ключе был однолетком самогó Сегды, и с годами хромая нога его здоровее не стала, некогда переломленная в охоте на тура этим могучим израненным зверем – да и старые раны времён смуты в Эйрэ всё чаще давали уж знать о себе. Поэтому Уи́ннах, хоть и сам был не прочь весь путь ехать верхом, но дабы не бросать столь уважаемого его владетельным дядей фе́йнага дома Донег в одиночестве коротать путь из Аг-Слéйбхе в далёкую Вингу, трясся в душной повозке как яблоко в корзине, упираясь ногами в этот клятый ларь с дарами для ёрла и нюхая птичий помёт. Правда тянувшийся словно бесконечная нить пряжи из клубка кудели час их странствия Бычьей Ноге скрашивали долгие беседы с мудрым и видавшим всякого в жизни почтенным Гайрэ. И чем ближе их воз подкатывал окованными в обручи тяжёлыми колёсами к ходагéйрду Дейвóналарды, тем всё больше речи двух спутников переходили на грядущие посольские дела с владетельным ёрлом – и на весь тот непокой, что многие годы творился меж их народами на окровавленных и выжженных пожарищами этого тревожного лета Помежьях, до сих пор не отошедших от разрухи Великой Распри – в последнее время вновь разгораясь всё жарче.

– Жаль, гаэ́йлин, что и ты не встречался прежде лицом к лицу с их владетелем, – Уиннах опять безуспешно ударил ладонью по стенке возка, норовя пришибить надоевшую муху, – много лучше, когда о человеке говорят те, кто некогда уже вёл речи с ним – а Сегда всегда один ездил в послы с той поры как его помощник Хидд почил в тот моровый год. А я и сам не могу вразуметь, что же за человек этот Къёхвар, и как с ним вести себя в деле столь непростом…

Уиннах умолк на мгновение, теребя свой подстриженный ус.

– Владетель просил привезти твёрдый мир. А я не знаю, чего же желает сам ёрл.

– Их владетель непрост, – негромко проговорил старый Гайрэ, осматривая сквозь узкую щёлку оконца в двери переката пролегавшую вокруг местность, – это не воительный и суровый Въёрн Брадтóннэ, и не рассудительный своей долголетней мудростью Хъярульв.

– Так каков он, почтенный? – Уиннах ударом ладони по стенке наконец-то прибил надоевшую муху, кружившую над головой уже всю треть восьмины.

– Говорили мне знавшие сына Нъяля достойные веры мужи, что сердце у него чёрствое, пусть он и щедро покровительствует учёным и умельцам-искусникам, и сам храбрый воитель – горделивый, как и все его сородичи-северяне. Он Скъервир – а этим, пожалуй, всё сказано. Тем больше, что этот род стал богат и могуч в первую очередь торгом и ремеслом, а не воительной славой, как порою ворчат там иные из старейших дейвóнских домов.

– Наслышан про всё их богатство, почтенный… – Бычья Нога стёр размазанный след со стены переката, отерев о рукав свои пальцы, – нет семейства им равного в этом.

– Верно. А при Къёхваре первыми в доме их числятся не ратоводцы уже, каким был Рауд Огненный Взор, что изведал военное дело юнцом ещё в годы Мор-Когадд, и усмирил все восстания юга и запада, и не столь же искусный в сражениях сын его Конут Вепреубийца, а всё больше купцы и менялы.

– Может и горд он, и с виду упрям – но врагов своих стравливать и разъединять этот Къёхвар искусен, как Сегда рассказывал… – задумчиво произнёс Уиннах, наблюдая за следующей мухой.

– Всё верно, Нога… – Гайрэ по привычке более старшего возрастом шутя называл молодого товарища по данному в юности прозвищу. Тогда на какой-то попойке Уи́ннах повздорил с подвыпившим гостем из-за улыбавшейся им обоим красивой грудастой девки, и тот с мечом бросился на соперника – но получил от безоружного племянника áрвеннида жареной бычьей ногой промеж глаз – и тут же отправился к Шщару в бездонные норы костей.

– Тем больше, что первый советчик у Къёхвара – если только хоть с кем он способен по чести советоваться – уже не упрямый и склочный их Аскиль, кто был твердолоб и негибок как столп тот взаправду.

– Вот недаром так прозван был видно! – поддакнул Уиннах, удачно пришлёпнув вторую жужжалку в возке.

– Точно. Теперь это место взял родич владетеля Сигвар по прозвищу Коготь. Этот Клонсэ ведёт все торговые и меняльные дела Скъервиров, казну их с печатями единолично хранит. Его младший сын Ульф – молочный брат единственного наследника ёрла, малого Вигара. Так вот слышал, что своим единокровным братьям доверяет внук Хъярульва меньше, чем этому змееокому.

– Змееокому? – поднял брови Уиннах, вполуха внимавший Плешивому Лбу.

– Тремя присягну – правый глаз его точно змеиный. Вот кого я воочию прежде видал – умён, проницателен и хитёр словно те южане Ардну́ра… Да и в самóм нём, как молвят, их кровь течёт в жилах.

– От кого же? Он вроде бы тоже из младшей их ветви?

– Слышал я как-то, что в годы Мор-Когадд брат владетеля Въёрна Эмунд Твёрдый Язык привёз с собой с юга невольницу, коя стала ему за супругу потом – позабыв про былую жену по закону. Та девица была из каких-то далёких уделов Ардну́ра, а быть может и прочих земель – кто же то знает – и за годы как тень стала подле владетелей Севера. Говорят, что сам Хъярульв за честь почитал её мудрых советов прислушаться. И от старшего сына её и родился тот меченый Шщаром.

– Припоминаю, гаэ́йлин, как Сегда мне перед отъездом поведывал много событий – и о нём тоже речи завёл. Что же он там мне рассказывал… – Уи́ннах почесал себе лоб пятернёй, пытаясь припомнить упущенное.

– И что?

– Да не упомню я всё уже в точности, почтенный! Сегда – он же умён искусно речи плести и вникать во всякие подспудные дела. Значит, говорил он, что припомнил теперь, как лет шесть назад этот Сигвар заезжал в Эйрэ с торговыми делами своего дома. Проехался сперва по всем нашим северным уделам и явился затем к старому Дэйгрэ с какими-то речами – как голос самогó ёрла Къёхвара и всего орна Скъервиров.

– И что? – Гайрэ с вниманием слушал товарища.

– Речь он о том вёл с ним с глазу на глаз, чтобы отныне лишь с его домом земли Эйрэ единолично вели торговые дела с дальними краями у северного прибрежья и с восточными странами за Травяным Морем – не промеж кого-бы то ни было из торговых людей прочих орнов, тем больше непокорных ему северян, держащих в руках часть путей вдоль отрогов Каменных Ворот. А те семейства, кого Коготь назвал поимённо, все были не из числа союзников Скъервиров.

– Вот как…

– Сулил он почтенному Дэйгрэ, что за такую большую услугу, а тем больше за вольный проезд их торговых людей через наши уделы по пути к горящему камню и за пряностями на восток сам ёрл поспособствует а́рвейрнам в своих землях вести выгодный торг напрямую без пошлин и подорожных податей – хоть до последнего закатного моря, где только рука Къёхвара властью лежит на земле и воде. Что все наши странствующие люди будут защищены от разных невзгод и притеснений, и неподвластны станут суду за любую случайную вину против дейвóнов.

– И что о том думаешь, Нога?

– Это тебе виднее, гаэ́йлин, к чему было то странное дело, с каким Коготь явился. Но только как ни уговаривал Сигвар, наш áрвеннид не согласился – стало быть, иначе все прочие орны дейвóнов остались бы побоку от немалой торговли с Эйрэ и прочими дальними землями.

– А Скъервиры тем и сильны… – старый Гайрэ задумался, пытаясь домыслить услышанное урывками от Уи́ннаха.

– Дэйгрэ так и ответил: оно может и жирное, это дело, что Скъервиры втайне ему предлагают – но только того сала у него на губах не почуется. Если, сказал он, я по-вашему сделаю, и весь торг с дейвóнами только в одни ваши руки отдам, так проку мне в том будет мало. В уделах Эйрэ нет такого прочного единоначалия как в Дейвóналáрде, и каждый кийн торговыми делами с дейвонами издавна ведает сам – с кем из каких ваших орнов товары менять, чьих купцов привечать. И если я кому из наших неуступчивых фе́йнагов укорочу его кошель в том прибыльном деле, то что мне от этого будет?

Сигвар всё уговаривал – что мол сам ёрл áрвенниду окажет свою в том поддержку. А Дэйгрэ ему отвечал, что в его земле ёрл никак не хозяин. А уж цена помощи их давно в Эйрэ известна – по цене гнилой шкуры в дарении Мурхадда. Сказал: «если я в чужие дела против закона с их древним обычаем сунусь, как ты мне речёшь, почтенный, так в Эйрэ лет десять вперёд будет только кровавая смута – тем более среди непокорных мне северных кийнов и союзных племён из народов у моря. Твоя обещанная выгода – что одною рукой серебро щедро мне отсыпаешь, а второй в мой кошель сам залазишь, так что дно всё трещит и вот-вот разорвётся по швам».

– Вот оно как… А Сигвар тот что?

– Да ничего. Посокрушался на неуступчивость áрвеннида, как рассказал Сегда, и уехал ни с чем прочь в дейвóнские земли. По гостю и стол будет, как говорят о таких…

Старый Гайрэ задумался, вспоминая не так уж давно миновавшие годы произошедших событий, и поймал сам себя на той мысли, что помежные беды лишь больше усилились в эти последние годы – и что многие великие семейства Дейвóналáрды в это же время громче зароптали на крепкую власть дома Скъервиров, что стальной хваткой сжимала все орны в своей цепкой длани, искусно стравливая издавна враждующие и доселе дома многих удельных домов.

Власть эта доселе удерживала и немало уделов помежных земель Врагобойцева дома, вот уж два века как зарясь на них по проклятию рода владетелей Эйрэ – нечестивому дару старшего из сыновей áрвеннида Мáэла Молчаливого, доселе ненавистного и проклятого собственным домом Мурхадда Гнилого, ещё при жизни пожранного заживо той жуткой хворью. Его жажда власти в стремлении занять место младшего брата До́мнала Долгого на Высоком Кресле вопреки изъявлению всех верховных вождей а́рвейрнов на созванном ими круи́нну, и желание удержаться там в завязавшейся после свержения родича распре отдала во власть дома Скъервиров великое множество союзных владетелям Бейлхэ закатных земель вплоть до Воротного перевала у самых пределов Аг-Слéйбхе. Взамен самозваный áрвеннид просил у дейвонского ёрла Виганда Железнорукого скорейшей поддержки в борьбе с восточными и южными кийнами сторонников казнённого брата.

И хотя голова родичеубийцы и клятвопреступника легла в набрякшую кровью раскисшую землю на поле сражения при Буром Камне ещё до того, как к ардкáтраху прибыли в помощь принявшиеся захватывать на пути обещанную добычу загоны дейвóнов, но пожалованный им дар едва ли не третьей части владений Эйрэ, скреплённый множеством восковых печатей по подписанному его нечестивой рукой огромному скрутку кожи договора владетели Скъервиров и поныне считали не утратившим слова. По праву закона же зарясь на проклятое пожалование Мурхадда, вот уже третью сотню лет держали они в Красной Палате тот потемневший, изветшавший лист с алыми и зелёными восковинами оттисков родовых знаков поверх поблекших чернил тех письмен – дающий им право на эти уделы. Всячески подначивая тамошних издавна непокорных дому Бейлхэ фе́йнагов просить защиты у считавшегося с той поры и досель их владетелем могучего западного соседа, Скъервиры медленно брали кусок за куском от лежавших меж ними и Эйрэ полоской союзных земель, что дарованы были им некогда, зорко храня этот кус писчей кожи – тот роковой свиток, чья зловещая тень до сих пор нависала незримой угрозой войны…

– Где это мы уже? Близко ли Винга?

– Сейчас гляну, почтенный, – покончив с настырными мухами Уи́ннах высунулся из оконца в двери переката, оглядывая те места вдоль дороги, где тянулся их долгий путь странствия.

Проезжали они через какое-то крупное, окружённое пастбищами, полями и виноградниками селище, раскинувшееся по обе стороны от уже тут мощёного камнем большака – совсем рядом с видневшимися вдали по небокраю зубцами высоких веж-клычниц и черепичными крышами стройно вздымавшихся ввысь чертогов ходагéйрда Дейвóнала́рды.

Кучка игравших меж дворищ детишек насторожилась, уняв гомон и смех, и с опаской взирала на ехавших подле своих земляков чужеземных воителей, рассматривая их незнакомые прежде одежды, оружие, стяги.

– Смотри-ка, Астли – рыжие! Да сколько их сразу! – молвил один из мальчуганов, пристально взирая на чужаков.

– Куда их так столько собралось? – добавил второй, ковыряя мизинцем в носу.

– Знаки посольские на перекате, видал? К ёрлу нашему не иначе как едут, – ответствовал им вихрастый паренёк чуть старше летами – стараясь казаться умнее товарищей.

Из ворот показалась взволнованная женщина с корзиной стиранного белья в руках, озирая ряды проезжавших в десятке шагов от ворот чужеземцев.

– Мама – погляди сколько ржавых бошек в ходагéйрд едут! – крикнул ей юный Астли, ковыряя в носу.

– А ну живо домой, гусиные вы охвостки! – рассерженно накинулась на них женщина, подгоняя отпрысков по спинам мокрой мужневой рубахой, – будете пялиться на рыжих, так сам Каменная Рука вас уволочёт в свои дикие края в горы Эйрэ!

Испуганно визжа и толкаясь мальчишки кинулись в распахнутые ворота ограды – то ли спасаясь от проходившей по их озадкам рубахи, то ли от сурового материнского предостережения, заслышав зловещее вековое поверье о страшном губителе Клохламе.

Собиравшиеся меж тем среди дворищ тамошние поселяне, завидев чужеземный стяг дома Бейлхэ на вскинутой в руках одного из конников-а́рвейрнов пике и посольские знаки мира на самом перекате, неодобрительно засвистали, бранясь в их бок. Сопровождавшие посольство в пути охранники-дейвóны меж тем и в бороду не дули, чтобы приструнить крикунов, спокойно правя коней к ходагейрду – и кто-то из выкрикивавших хулу на головы вражьих гостей поселян подхватил пару сухих глыжей глины с земли из-под ног, со злобой швыряя их прямо в возок. Первый брякнулся о дерево двери, а второй угодил прямо в голову как раз любопытствующе высунувшемуся из оконицы Уи́ннаху, заставив того с бранью скрыться внутри.

– Вот клятые выползки! – он зажал голову пятернёй, почуяв в волосах выступившую под пальцами липкую кровь, – шестопёр им всем в зубы, как брат говорит твой…

– И уметил же пёс, – вздохнул фейнаг Донег, затворив оконицу на крюк, – хорошо хоть не в глаз угодил… Гилэд, дай тряпку живее и воду!

– У-у-у-у… Не держи он умёт три седмины, скотина! Чтоб ему самому камни с неба на темя упали! – сжав зубы от боли Уиннах схватился за голову, негодуя, – и чего им неймётся?! Все Помежья проехать не могли мирно – так там ясно с чего неспокой, уже война прямо в двери стучится – а и тут уже у самых ворот Винги нас на клочья порвать все готовы!

– Немирные времена, – покачал головой Гайрэ, протягивая сородичу чистую тряпку и бутыль с водой – смыть кровь из разверзшейся раны, – да и здешних земель тут хозяева Гунноры – первые союзники Скъервиров в этих уделах.

– Пожри его Эйле, урода… Не суй ты мне эту воду, гаэ́йлин – и так затянется, не с валун шишка выросла! – отмахнулся Уи́ннах от помощи, – вот голова как котёл гудит… Эй, Гилэд, дай-ка хлебнуть! – попросил он у паренька-служки бутыль с вином.

– До дна не досмотрись так, Нога – к ёрлу ведь явимся скоро.

– Если ещё примет нас прежде заката тот ёрл… – недовольно хмыкнул Уи́ннах, раскупорив туго заткнутую горловину. Племянник арвеннида сделал щедрый глоток и вернул бутыль служке.

– Немирные времена… Словно ветер какой-то незримый тот жар средь сердец раздувает… – вздохнул старый Гайрэ, почёсывая седую голову с лысиной во весь лоб.

Дурные предчувствия вновь охватили почтенного фейнага Донег, бередя его разум и снова помимо желания возвращая из памяти прошлое – коего лучше бы не вспоминать. Вновь заныла ладонь – всё та левая, с памятной вот уж полвека отметиной – что осталась от стали меча при воротах в святилище Бурого Камня, где… Уйди в темень Эйле, проклятая память – как те…

Он сам осторожно выглянул из дверного оконца.

Селище, где их неучтиво встретили камнем, осталось уже позади неторопливо шагавших коней их загона и сопровождавшей посольство охраны. Впереди на черте небокрая виднелись самые высокие из хугтандов Винги. Однако здешние места с этой стороны ходагéйрда были дикие, необжитые – лишь одни редколесые пустоши незасеянного раздола в поросли мрачных ольшанников омрачали тут взор проезжавших. Росшие прежде чащобы повырубали, чтобы обезопасить дороги вокруг тверди ёрлов от бродяжной разбойничьей нáволочи и водившегося в избытке лесного зверья – но никто из владетелей здешних семейств не позарился на эти тощие земли в низинах, чтобы засеять и оживить их нарядною зеленью хлебных полей. И лишь дикие травы с лозой забирали своё, разрастаясь всё гуще.

Тишина разлеглась над безлюдным простором – лишь высоко в синеве небосвода расправив огромные крылья безмолвно кружила там чёрная тень хищной птицы, завидев на земле беспомощную добычу и уже прицеливаясь перед стремительным падением вниз в преддверии свежей крови.

Старый Гайрэ вдруг вздрогнул в волнении. С жалобными криками из низких зарослей камыша вокруг далёкой от дороги болотины в небо взмыли серые журавли – вестники печали и горести в древних верованиях арвейев – размахивая крыльями и долгим клином направившись в сторону подвосходного небокрая.

– Летите вы прочь, дети Марв-Буáйртэ… – взволнованно прошептал фе́йнаг Донег, провожая их взором, и затем скрылся в оконце возка, сетуя на дурной знак Смерть-Скорби, так некстати узретый в далёкой дороге к чужому порогу.

Украшенный посольскими знаками мира перекат продолжил неспешно катиться по мощёному большаку дальше на запад к выраставшим на небокрае зубчатым рядам могучих древних стен и высоких ху́гтандов дейвóнского ходагейрда. И только лишь тень хищной птицы кружилась как чёрная метка над пустошью – и внезапно сложив свои крылья как молния рухнула камнем на землю, вонзая острейшие когти в добычу – оставив лишь нáбрызги крови средь зелени смятых приломленных трав.

НАЧАЛО …В ПРЕДДВЕРИИ КРОВИ Нить 3

За спиною посольства остались возведённые первым воссевшим в Хатхалле правителем дома владетельных Скъервиров Свартом Могучим величественные Главные ворота. Их распахнутые словно створы ракушки половины огромных дверей в толстых полосах оковки пропустили сквозь себя строй охраны, воз с дарами áрвеннида, послов и сопровождавших их спутников, и прибывшие неторопливо продолжили путь по широким, мощёным камнем проездам ходагéйрда Дейвóналáрды. Всадники двигались сквозь волною катившихся попутно и навстречу многочисленных пеших и конных людей, возы и крытые перекаты странствующих купцов и знатных горожан, гружёные волокуши и разные колёсные снасти. Прежде сопровождавшая их тишина раздорожья сменилась скрипом осей и колёс, громким шумом и людским гомоном многолюдного городища.

Вместе с посольством владетеля Эйрэ через Главные ворота стремились попасть в Вингу или выправиться из неё многочисленный торговый и ремесленный люд, поселяне-земледельцы и богато одетые в шитое серебром сукно и аксамит владетельные мужи с сопровождавшими их воителями в отделанных знаками орнов цветными накольчужницами. Шествовала дружным строем ватага наёмной пешей стражи с копьями и долгодревковыми секирами-шипцами на плечах. Торопливо катились через огромный проём растворённых в день Хли́дхельст бессчётные возы. Везли сыры и зерно, рыбу и строевой лес, мешки с солью и дубовым углём, богатые узорчатотканые или шитые серебром и искусно набитые многоцветные ткани, выделанную кожу, простую и украшенную посуду из тонкой белой глины-костницы.

Все эти развозимые десятками колёсных повозок и перекатов бессчётные изделия и припасы растекались по купеческим схо́ронам или торжищам около городских стен. Самые же ценные из товаров свозились на Первое торжище в закатной части Винги подле стен Верхней укрепи, где торговали искусные резчики по камню и дереву, златокузнецы и красильщики, торговцы породистыми скакунами, шевцы дорогих одеяний и лучшие оружейники.

Над бескрайней людской толпой в пёстром многоцветии одежд и уборов раздавался громкий гам сотен сновавших и проезжающих тут жителей и гостей дейвóнского ходагéйрда, слышался говор многих языков и наречий как со всех уделов Дейвóнала́рды, так и из прочих далёких и близких соседних земель.

И всё это была лишь малая, зримая ими частица огромного торгового и ремесленного богатства, кое стекалось по многим иным большакам во все ворота Винги из разных краёв подвластных ёрлу земель или обратно уходило туда – шерсть и пряности, морёный дуб и драгоценный горящий камень с северного моря, южные самоцветы и благовония, все виданные плоды земли и воды к столу трапезы, тучный скот на шкуры и мясо, породистые кони для седла любого из свердсманов, искрашенная посуда и утварь в дома – из прозрачной на свет белой костяной глины, металлов или дорогого варёного камня-света самых разных цветов. Сотни торговых судов в плеске вёсел и с песней трепещущих на ветру парусов шли с грузами по широким рекам равнин от самых закатных морских пристаней Прибрежий к городам в сердце страны – а навстречу в рассекаемых их острой грудью волнах стремились обратно такие же гружёные мешками, клетями и бочками грузовые суда и сплавляемые с товаром плоты из строевого леса, минуя вытянувшиеся вдоль мижречья Широкой и Топкой многочисленные причалы.

Взирая на всё это изобилие послам áрвеннида из далёкого ардкатраха Эйрэ сразу почуялось, что не в захудалом каком городишке на перепутье дорог они очутились, а в первом среди гéйрдов Дейвóнала́рды, чьё богатство и сила известны везде среди народов севера и прочих земель.

– И тут нам не рады, – мрачно вздохнул Уи́ннах, слушая, как порой раздавались в их бок ругательства и сквернословия из уст разночинного люда, что с недовольством встречал двигавшийся в окружении ёрловой стражи строй чужаков под обвисшим в безветрии высоких стен стягом áрвеннидов.

– Времена такие, Нога, – ответил Гайрэ, взволнованно потирая плешь на лбу, – а мы как раз и посланы, чтобы утихомирить дурные настрои между уделами. Так что и не такое, верно, ещё выслушать нам придётся.

– Лёгкое же дело, почтенный – ничего не скажешь…

– Увидим. Одно дело – всякий простой недовольствующий люд, а ёрл дейвóнов всё же покрепче иных своё слово имеет – и с ним нам вести эту речь.

– Смотрю – совсем мало тут наших людей, чем бывало прежде. Наши купцы за минувшее лето прислали áрвенниду столько жалоб о притеснениях, что и за десять прошедших зим столько свитков не наберётся, – хмуро огладил усы Уиннах, поглядывая сквозь узкую оконицу их переката на сновавшую людскую толпу, – хоть ими печи топи вместо дров.

Всадники посольства и дейвóнская стража миновали многолюдное Нижнее Торжище с рядами из лавок колёсников, горшечников, кожников и кузнецов с мыловарами. Там на сбитом помосте из досок с вывешенным знаком семейства Скъервиров вестоносцы ёрла зычно зачитывали вольному люду ходагéйрда какой-то указ из Хатхáлле, а на угрозливо выраставшей из стены высокого ху́гтанда ви́сельне в этот миг под хулящие выкрики толпы смертоубийцы вздёргивали в петлях двух пойманных воров-кошельников с привязанной к путам на руках каждого украденной сумой. Толковали друг с другом купцы из ремёсел богаче – мыловары, красильщики, златокузнечные и оружейные мастера. Самый старший годами щедро одаривал нищих с калеками серебром, отсыпая в ладони монеты из кошеля.

– Не к добру это всё – вот такое большое посольство… – вздохнув молвил один из купцов, старый бронник.

– Ага – точно к битве собрались. Вон, каков их загон! – поддакнул второй.

– Или всё порешат кому что отойдёт из земель и уделов – или… тьху ты! – озлословил вдруг третий, нахмурившись.

– Торг в Помежьях за год был дрянной, хуже некуда. Хоть бы нынче всё тут разрешилось.

– Жди от ветра покоя! – покривился один из красильщиков, – тут и так все поборы взлетели, чтоб Помежья проехать без бед – а теперь сам не знаю как взять там товар… Это Лейф вон запас то добро по ларям. Или красит тайком пополам с резедой, а цвет будет как чистый шафран всё равно!

– А ты сам так как Лейф научись – вот и будешь как он… Серебра девать некуда, всю нищету оделяет!

Тот, о ком говорили – красильщик в годах, сухощавый и тихий, хромавший на левую ногу – усмехнулся печально, услышав их речь.

– С серебром в кошелях лучше жить, чем без оного – правда. Но оно же к тебе только беды влечёт. Как пришло, так ушло… Чем бы мне не помочь тем, кто может быть был прежде сам как и я?

– Да чудной ты с тех пор, как…

– А слыхали, в Помежьях разбойники младшего брата суконщика Гаттира из дома Альви зарезали летом? – перебил того мечник, что слал свой товар ко двору их владетеля.

– Гунтвар что ли – который Кривой?

– Он, бедняга… Ни товара, ни денег, ни Гунтвара бабе его не осталось… Еле-еле сама его дело ведёт теперь Сигрит.

– Жаль – достойный мужик был Кривой…

– Так а Сигрит не сватана больше – кто знает? – полюбопытствовал вдруг пивовар.

– А ты сам уже жало присунуть ей лезешь, как Гунтвара нету?

– Ну так что она – не человек? Может нравится мне она… баба красивая – и такое хозяйство одна теперь тянет.

– Знаю, что хочешь ты там ей помочь потянуть! Тут без тебя уже может быть очередь к ней застолбили в сваты.

– Да, дрянные дела, коль война вдруг начнётся. Кому впрочем убытки – а кому-то кошель серебром зазвенит… – мыловар посмотрел на искусных в оружии бронников.

– Да Горящего взором клянусь – тех убытков в три раза мне будет! – заперечил тут старший из них, – своему дому всех снаряди, в войско ёрла отдай на всю сотню плитчаток с полосчатками – а железо с углём незадёшево нынче идут.

– Ага – а другие ведь тоже броню себе требуют – а платить, так божатся, что после победы, нынче денег совсем уже нет! Или мол, отдадим тебе после надел какой в плату – а надел тот попробуй сперва завоюй, чем делить его загодя! – фыркнул младший.

– Это верно сказал! А в земле той от распри ни люда, ни селищ – хоть камни грызи! – поддакнул ему мечник, – нет – мне мир больше прибыли даст…

– Жизнь – она такова… Где подаст – там трёхкратно отнимет, – негромко сказал старый Лейф, – как нашёл я когда-то в Помежьях кошель с серебром, и богатство пришло вслед за ним – так потом и ушло так же скоро…

– На дороге валялся?

– Да нет вот… На берёзовой ветке висел возле брода речного. Будто кто-то оставил его прямо там, позабыл.

– Что же за дурень кошель где-попало кидает? – хмыкнул шорник.

– Слепой и безумный наверное… – поддакнул ему старший из бронников.

– Жизнь – она такова… – вновь негромко промолвил красильщик, задумавшись.

– Да – чудной ты, почтенный! Тебе бы в святилище речи толкать, а не красить одёжки и тряпки с нитями! – хохотнул мыловар.

Они долго ещё обсуждали дела их ремёсел и прочих трудов, хмуро сетуя разом о податях, сложных путях на восток и творившихся бедах – провожая глазами тянувшийся вдаль точно тело железной змеи долгий выезд посольства из Эйрэ.

Завернув за угол конники миновали ещё один проезд меж высоких мурованных чертогов и богатых домов с белёными глинобитными стенами в косой очерти их державших стропил, всё ближе подъезжая к Хатха́лле. В это время навстречу не сбавляя хода промчалась вереница конников в полосчатках и долгих дорожных плащах поверх плеч, ровно и слаженно пролетевшая вдоль неторопливо ехавших рядов с тяжким возом. Ветер взмыл от их рыси, отозвавшейся эхом от цокота копыт по мощёной дороге.

Ни родовых знаков, ни иных символов не было на добротных одеждах и тканях плащей, но встречавший их люд почтительно боченился в сторону и преклонял головы, скидывая шапки – словно какой-то особой породы те были промеж всех людей. Только небольшой чёрный стяг на пике скакавшего первым всадника средних лет промелькнул перед глазами посланников áрвеннида, завидевших там то ли взмывшую золотом вышитых нитей парящую птицу над солнцем, то ли ещё что – не разберёшь на таком скором скаку.

Один из сопровождавших посольство конных под стягом дома Донег – молодой ещё короткоусый парень, первый раз бывший в землях дейвонов – толкнул локтем в бок соседа годами постарше, озираясь на исчезавших вдали за их спинами конников.

– А это ещё кто такие шустрые будут – а, Гийлэ? Случаем знаешь?

Спутник его – не раз прежде бывавший в дейвóнских краях – отёр пятернёю усы и сам кинул взор на исчезавших за поворотом конников под чёрным с золотом стягом.

– Кто… Самогó Дейна потомки, – промолвил он негромко, и словно даже с каким-то почтением к тем людям из чужого народа, которых только что помянул.

– Гордые, словно и Скъервиры им не указ.

Усач Гийлэ хмыкнул.

– Нашёл с кем сравнить – что коня с поросёнком. Эти – не просто воители, что прежде сами ёрлами были… Говорят – от Горящего их они род свой ведут.

И помолчав миг продолжил:

– Рассказывал прадед, как в Великую Распрю в сражениях с ними столкнулся… Нет предводителей храбрее и опытнее, ищущих не только славы для дома, но прежде успеха в их деле.

– Однако же и они нас не одолели, – с гордостью ответил молодой спутник.

Гийлэ помолчал, почесав грязную шею под потрёпанной пыльной накольчужницей со знаком их дома Донег – оскаленной волчьею пастью на алом.

– Много что в Распрю ту было… На наш век что придётся – самим тут неведомо.

Он вдруг ухмыльнулся, повеселев.

– Зря вот ты по лету с Линэд своей не сженихался, Кинах…

– Это почему же? Чем осенью дурно устроить ту свадьбу? Жратвы точно уж будет море, как урожай соберём и торги будут в тверди!

– Всё о жратве тебе… Смотри, малый – как бы из посольства прямо в выправу не пришлось нам поехать. Пока будешь в воинстве по дальним краям коня загонять и стеречь спину от чужих пик, мельника сын твою козочку в свой хлев уведёт и окучит! – хохотнул он незлобно, хлопнув младшего товарища ладонью по плечу, – ведь девка отменная, стать как точёная – а уж груди и не родивши как репа! На таких без подушки спать будет твой недруг!

– Тьху ты! – опешивший было молодой Кинах рассерженно плюнул наземь, – Шщарово охвостье, попробует пусть! Вернусь из посольства – самый большой отцов жёрнов на шею надену ему, чтобы на мою девку не зарился!

– Прямо жёрнов уж? – ухмыльнулся усач Гийлэ, – а пупок не развяжется?

– У козлины того он развяжется! Двину так промеж ног, что копьё у него не поднимется до смерти! Не словом, так кулаком доведу до ума наглецу, что моей Линэд будет!

– Твоей-твоей, не кипи! Только вернись сперва сам…

Взвившийся словно вар на огне парень внял совету старшего и успокоился. И помолчав, слегка взволнованно добавил:

– Отчего это ты о войне вдруг? Мы же от áрвеннида за мирным делом к их ёрлу следуем – так говорят?

– Времена таковые теперь… – пожал Гийлэ плечами, и кинул косой взор на сопровождавших их строй дейвóнов, присланных ёрлом посольству владетеля Эйрэ на время их странствия от Помежий с союзными землями до ходагейрда.

– На этих свиных рыл из Скъервиров глянь-ка… Жены мне вот больше не пробовать – если бы не повеление ёрла оберегать нас до Винги от всяких нападок, так первыми копья нам в бок они всадят, мохнорылая наволочь…

– Тьху на тебя! – взволнованно буркнул товарищу Кинах, забыв о свадьбе с грудастой своей долгокосой красоткою Линэд, и даже о жёрнове на чью-то соседскую шею, что смела лезть нагло в чужие дела их сердечные. И чуть помолчав продолжил:

– Наш фейнаг тоже рассказывал на пиру перед выездом, что в весну знак дурной был в святилище Трёх…

– Какой?

– А такой. В ночи в бурю ударило молнией в дуб, и верхушка его запылала огнём что костёр. И из вóроновых гнёзд на ветвях опаленные мёртвые птицы всё падали наземь как дождь – взрослые на крыльях горящих, птенцы неоперенные, яйца насиженные. Вышний дэирви́ддэ так и истолковал, что знамение это недоброе – много сердец прежде срока утихнет…

– Дурной знак… – нахмурившийся здоровяк Гийлэ отёр конец долгого рыжего уса, поглаживая черен огромного двуручного клайомха, и сердито сплюнул наземь, прогоняя прочь нахлынувшие на сердце дурные предчувствия.

– Одну беду предрекает… – добавил он тише.

В их разговор вмешался третий конник, услышав речь Кинаха.

– Верно говоришь! А ещё зрящий Ллу́гнамар предрёк тогда нашему Дэйгрэ, что не иначе сами боги взалкали горячей крови. И покуда не напоит их обильная жертва, как водилось во времена предков, отобранная среди лучших и сожжённая в клети живьём – то не ждать их поддержки народу Эйрэ. Так вот…

– Вот даже как? – взволнованно переспросил поражённый Кинах.

– Тьху! Со времён Мор-Кóгадд не водилось такого жестокого обычая… – пробормотал здоровяк Гийлэ.

– Так – тогда Кохта Железный принёс старшего сына Фийну Левшу огнём в угоду Пламенеющему, дабы сдержать нáступ мохнорылых. Их войска уже брали осадой ардкáтрах, и половина стен и столпниц Аг-Слéйбхе пылала огнём.

– Сына сжёг сам?

– Ага. Как почтеннейший там повелел – арвеннид так и исполнил. Тогда страшный вихрь обрушился на дейвонский стан и повалил их осадные снасти с колёсными вежами, а разразившийся ливень весь пламени гар затушил – и тем только пользуясь наше воинство отбросило недругов прочь за Воротный.

– Ты всё то знаешь откуда, Койнах? Ваш дэирви́ддэ опять нарассказывал, или песен захожего шейна ты понаслушался? – насмешливо хмыкнул молодой Кинах.

– Скажешь ещё! Да сам прадед мой был тех событий свидетель, как служил в войске фе́йнага! А твой прадед тогда ещё сиську сосал…

– У прабабки твоей уж наверное – как её же и мял на печи! – вспыхнул Кинах рассерженно, – предок мой сам был прославлен среди людей Донег, и в Помежных Раздорах ещё воевал двадцать лет – потому и жену взял так поздно!

– Дурной знак… – повторил здоровяк Гийлэ, угрюмо выслушав слова Койнаха и словно не заметив их с молодым перепалки, – раз сами боги требуют крови – жди беды…

– Верно говоришь, – согласился их говорливый попутчик, – как всполыхнула на своде звезда та рогатая – возвестил наш почтеннейший в селище, что пожнёт этот серп душ без меры, рухнет небо на землю, в перегной обратятся уделы с владетелями…

– Чего жаждут вершители – то и возьмут, как ни тщись, – повторил хмуро Гийлэ.

Молодой Кинах лишь промолчал, затихнув в тревожных раздумьях.

– Приехали! – донёсся до них негромкий окрик одного из ехавших впереди строя земляков.

Конники один за одним останавливали скакунов, и воз со скрипом замер у наглухо затворённых ворот Высокого Чертога всех ёрлов Дейвóналáрды.

С надрывным скрипом окованные двери распахнулись наружу, и дейвóны стали по двое проезжать в тёмный узкий проём, разъезжаясь во внутреннем дворище на все три стороны, пропуская следом за собой посольство Эйрэ. Долгий путь от ардкáтраха Эйрэ завершился, и за последним из конников с грохотом захлопнулись тяжёлые створы ворот.

Прибывших издалека гостей встретил домоправитель Хатхáлле Брейги Костлявый – немолодой уже статный мужчина в двухцветных зелёно-золотистых поножах и долгой меховой накидке без рукавов поверх расшитой серебряной нитью суконной рубахи с нашейным знаком Горящего. Он повелел слугам устроить путников в покои для подорожных, а их скакунов отвести в свободную конюшню и дать должный уход с кормом. Затем почтительно поклонился вышедшим из переката старому Гайрэ с Уи́ннахом, выслушав их слова на дейвóнском наречии о том, для чего они пожаловали в ходагейрд, и учтиво ответил:

– Наш достойнейший ёрл уже ждёт вас, почтенные – и примет сейчас же, без всяких препон.

– Так скоро? – удивился Уи́ннах, обернувшись к старому Гайрэ – но фе́йнаг дома Донег лишь сам удивлённо пожал плечами.

– Так решил сам владетель. Ради этого он даже оставил до вечера ждать у порога посланника ардну́рцев из Малой Державы – а ведь этот благородный Хажджáр из Каби́ров нетерпеливее девки на выданье, и шумен точно тот жёрнов когда недоволен… – поморщился Брейги, – что ногами топочет и клянёт всех своим… как его там… Хазáт-аль-элáмом!

– Или хуже – х’имáр-аль-ашáром зовёт всех и каждого… – поддакнул Костлявому смуглый помощник-южанин из астири́йского дома Галле́к, – в общем – ослиною… поняли чем.

– Не ногою уж точно… – хмыкнул один из послов, Риангабар из Дубтах.

– Мы и вправду не ждали приёма столь скоро… – задумчиво вымолвил Гайрэ.

– Дела ведь у вас более важные – так к чему их затягивать? – развёл Брейги Костлявый руками, – или быть может вы прежде желаете отобедать и отдохнуть с долгой дороги? Дед мой покойный говаривал: «как не евши – и делаешь всё ошалевши…»

– Нет – благодарим за щедрость, тиу́рр – но время не ждёт. Тем лучше, раз ёрл решил нас сразу принять без задержек, – Уи́ннах дал знать, что готов предстать перед правителем дейвóнов прямо сейчас.

– Тогда шагайте за мной, а дальше вас проводят к ёрлу в Красную Палату. Сколько всего вас в посольстве? – деловито спросил домоправитель, зашагав через просторный конюший двор к распахнутым дверям во внутреннюю часть Высокого Чертога.

– Со мною семеро почтенных мужей. А прочих людей всего шесть десятков.

– Хорошо. После того, как закончите вести речи с владетелем, я накрою вам добрый стол в нижней трапезной. Старый Сегда, ваш почтенный предшественник – и тот уважал в знак добросердечия после посольских дел пропустить полную чашу вина под копчёную вепрятину с добрым сыром. А вино тут отменное, клянусь ликом Горящего!

– Клятве Горящим поверю, почтенный – но и проверить не лишне бы… – поднял бровь посол áрвеннида.

– Присягну своим носом – не учуять мне хмеля до смерти! Не из ягод той здешней кислятины, что лишь ви́на порочит названием. Вкушал ли ты золотой сок с лозы из полночных отрогов Сорфъя́ллерне, почтенный? Тем вином Аскхаддгейрд славен громче иных городищ в землях юга.

– Вкушал разумеется – и не только его, – усмехнулся Уи́ннах, разглядев в отнюдь не костлявом домоправителе Брейги родственную себе душу и такого же знатока и ценителя доброго хмеля, – но прежде решим те дела, с какими отправил сюда нас владетельный Дэйгрэ.

Лицо домоправителя посветлело в радушной улыбке.

– Я понял, почтенный Уиннах. К Хвёггу ту нижнюю трапезную – пусть там сви́нари пьют! Накрою вам стол в Малом зале для пиршеств, как только закончатся речи с владетелем. Буду рад добросердечной беседе с тобой, если уделишь мне хотя б полвосьмины. А слышал ли ты о тёмном вине с самых южных островов подле Ардну́ра? Что ещё выревает в тепле и пахнет орехом и мёдом?

– Лишь слыхал… – усмехнулся Уи́ннах, хитро поглядывая на говорливого домоправителя, – а вот встречал ли ты выгнанное вино из диких слив с вишней, что бытует на юге Эйрэ и у наших соседей из бо́льхов и крва́тов там? Есть у меня непочатый кувшин под печатью, думал его уберечь на дорогу обратно…

– Почтенный – да была бы моя воля, я накрыл бы вам стол прямо в Красной Палате! – до ушей ухмыльнулся Костлявый, дружески положив руку послу на плечо, – жаль, наш ёрл не оценит такого… А слыхал ли ты о зимнем вине из замёрзшей лозы, что единственно здесь есть достойное?

– Как не слыхать? Но говорят, что не всякий владетель имеет его в погребах – столь редко оно нынче и дорого…

– Почтенный – это же твердь самого́ дома Скъервиров, а не двор постоялый какой-то на севере… – усмехнулся с хитринкой Костлявый, указующе вытянув палец ввысь.

– Эй, Снорра – ну-ка беги, отыщи Гейрхильд – пусть она отрядит девок накрывать на столы! – прикрикнул домоправитель попавшемуся на пути юному служке с корзинами овощей в обе руки, – да получше, слышишь? Пусть кладовые открыть не жалеет!

– Хорошо, почтенный! – подросток торопливо поспешил выполнять повеление, когда сопровождавший гостей говорливый Брейги Грáттиг повёл их к чертогам Хатхáлле.

Шедшие позади Уи́ннаха и старого Гайрэ послы ехидно посмеивались, слыша речи их вершнего с говорливым не в меру дейвóном:

– Гляди-ка – Нога себе брата родного сумел разыскать!

– Наверное в бочке одной их зачали!

– И там же и вырастили…

Тянувшие через двор к коновязям новую сбрую служки-дейвóны тоже ворчали себе в бороды, заслышав их разговор:

– Ты смотри, каждой бочки он издали запах учует…

– Ага, Скъервир он, как-же… Мамаша его была из Горного Камня в Помежьях – а дейвóнами там только днём называются, и пьют словно кони!

– Во-во! Они же Ёрвары вообще наполовину рыжие!

Послы направились следом за домоправителем через просторный двор Высокого Чертога, минуя растворённые двери конюшен и клетей, чуя порой на себе искосые взоры недобро встречавших их стражников из воинства ёрла. Вдруг шедший подле Уи́ннаха и Гайрэ родич Сегды – могучий и крепкий здоровяк Кернан Высокий – торопливо одёрнул товарищей за руки, кивком головы указывая им куда-то в сторону растворённых дверей.

Там, в тёмном проёме прохода, где суетился только что прибывший через другие ворота заго́н конных людей Скъервиров, какой-то простой воин в дорожных одеждах выводил из стойла осёдланного гнедого жеребца, ведя животное под узду и заметно прихрамывая на левую ногу.

– Глаз моей Гвервил не зрить, если это не он! – прошептал негромко Уи́ннаху родич Сегды, явно взволнованный.

– Да кто же он будет такой? – прервавший беседу с Костлявым Бычья Нога пристально окинул взором указанного ему человека с увечьем и вновь повернулся к Кернану, – откуда ты его знаешь?

– По коню я признал его – пятно у того на лбу приметное, не ошибёшься. Да ещё и хромота эта…

И повернувшись к старому Гайрэ продолжил.

– Помнишь, гаэ́йлин – когда твои родичи этим летом по торговым делам возвращались из дейвóнского Вейнтрисве́дде, то на самых Помежьях с союзными землями их какие-то разбойники к ночи едва не скрошили? Я тогда сопровождал твоего племянника Гийлина Худого с людьми – и хоть время было вечернее, тем гадам мы живыми без боя не дались.

– Было дело… – кивнул головой фе́йнаг Донег, внимая Высокому.

– А раз сходу они нас не взяли, и не смогли пробиться через круг из возов, то биться на кровь до последнего не решились, выползки – стеной копий мы их встретили славно – и ушли как и прибыли, только копыта во тьме застучали. Я ещё тогда одного из них в наголовнике хорошо заприметил: конь у него был с отметиной во лбу, словно яблоко справа надкусанное. И как он с прочими стал уходить, успел метальную пику вражине вслед бросить – но в запале попасть в спину смазал, и в левую ногу повыше колена вогнал жало выродку.

Хозяин Горячего Ключа согласно кивнул словам Высокого, ещё раз покосившись на скрывшегося среди стен дворовых построек дейвóна с хромотой.

– Верно, Кернан – так Гийлин мне всё и рассказывал. А потом ещё в ближнем от большака селище дейвóнские поселяне его людей бранью встречали, и их глава жаловался моему родичу, что а́рвейрны ночью на них конно из-за кряжа напали. Так Гийлин тогда насилу от них серебром откупился, и Бури Несущим поклялся перед самим их хондмáктэ, что мы невиновны в том деле – хоть сами пораненных в стычкевезли, и всякий на нас ту хулу мог подумать, будто это бы мы там дорогой разбойничали.

Старый фе́йнаг на миг приумолк, точно припоминая что-то.

– А потом уже как на постой наши люди встали, так племянник осторожно среди местных слово за слово все последние события стал выпытывать, что да как завчера было. Так выходило, что кроме того, как мечи и одежды у разбойников были а́рвейрнской выделки, да кто-то во тьме на нашем западном наречии пару раз крикнул, то самих их в живую никто и не видел. А хитрое лидело в ночи перекинуться в кого угодно?

– Верно, почтенный! – кивнул головой Кернан.

– Или мало ли у Къёхвара находится в услужении наших сородичей из бедных западных кийнов наймитами среди воинства, коим всё одно кого за серебро резать ибить? – Гайрэ вопрошающе смотрел на Уи́ннаха.

– Ну и дела… – родич áрвеннида поёжился, – стало быть… неужели же он сам это всё вершит…

И посмотрел на возвышавшийся перед ними Высокий Чертог.

– Спросить об этом у него самогó что ли напрямую – посмотреть, как Къёхвар на то себя держать станет?

– Тьфу ты, дурень! Даже думать о том позабудь! – одёрнул его Гайрэ за локоть, – оно-то быть может и верно… но мы сегодня за миром приехали – а не чтоб самогó ёрла в его же дому обвинить во всём этом прилюдно! Что тебе Сегда говорил?

– Да уж помню… – Уи́ннах исподлобья ещё раз кинул взволнованный взор на возвышавшийся прямо перед его глазами Высокий Чертог, – …что Къёхвар этот – Скъервир из Скъервиров.

– Может я и ошибся, почтенные – только страшно даже подумать, если взаправду это его рука прямо стоит за всем нынешним неспокоем, – Кернан подтянул пояс с ножнами, – а мы ещё думаем толковать с ёрлом о каком-то там мире. Всё одно, словно жаловаться на пожарище ветру, что его же и раздувает…

Высокие створы ворот широко распахнулись, пропуская посольство áрвеннида Эйрэ внутрь древней твердыни Хатхáлле.

У изукрашенной многоцветными дивными рисунками по резным в камне стенам лестницы, ведущей в верхние покои чертога, их встретил человек с небольшой светло-русой бородой и коротким волосом, перехваченным кожаным шнурком-перевязью вокруг лба – высокий и крепкий, на голову выше иных, одетый в прошитую крест-накрест рядами нитью серую суконную подкольчужницу поверх тёмно-синих свитки с поножами и выделанные мягкие сапоги. Он учтиво, хотя и бесстрастно холодно преклонил голову перед прибывшими издали гостями, и призывно махнул ладонью, указав следовать за собой.

– Моё имя Турса Медвежья Лапа. Я родич ёрла Къёхвара и вершний его стражей, и проведу вас к нему. Владетель уже ожидает вас в Красной Палате, – негромко проговорил он на вполне сносном а́рвейрнском наречии западных кийнов.

– Мы благодарим ёрла за скорый приём, тиу́рр, – кивнув головой, ответил по-дейвóнски Уи́ннах, желая показать тому, что в доме хозяина гостям самим следует говорить на его языке – хотя и чувствовал в сероватых глазах исполинского незнакомца отчуждённую и столь же бесстрастно холодную враждебность, незначительность их, послов áрвеннида Дэйгрэ тут – в самом гнезде орна Скъервиров.

– Ёрл не желает задерживать вас в ожидании. Дела наверняка важные, раз вместо старого Сегды к нему прибыло столько почтенных мужей из лучших домов Эйрэ – и затягивать это не стоит, – на ходу произнёс вершний стражей.

– До вечера, почтенный Уиннах! – учтиво поклонился Костлявый посланнику Дэйгрэ. К нему подбежали две молоденькие девочки-погодки лет двенадцати с виду – явно дочки – обнимая родителя и сороками щебеча что-то на ухо.

– Помни – жду тебя на пир с добрым разговором! – окликнул он Уиннаха.

– Приду, почтенный, клянусь Пламенеющим!

– Тордис, Тура – а ну-ка домой! – повелел Брейги девочкам, – передайте вы матери, что вечер у нас будет добрым – пусть приоденется к пиру!

В сопровождении этого крепкого угрюмого воителя из Скъервиров и десятка стерёгших внешние клычницы и стены Хатхáлле стражников с мечами и короткими луками через плечо у четверых, а́рвейрнские гости не торопясь шли по узким, увешанным узорчатыми и вышитыми многоцветием нитей полотнищами переходам между толстых мурованных стен Высокого Чертога, слушая гулкие удары шагов под низкими сводами перекрытий, порой проходя сквозь просторные, высоко уходившие над их головами покои и залы.

– Верно, от своего предшественника Сегды вы знаете, что хоть в вашем краю всякий свободный муж неразлучен с оружием, пусть и сам áрвеннид перед ним – но в гостях у нашего ёрла даже послам с миром царапать ножнами пол не к лицу, – в бесстрастном голосе Турсы и тени издёвки не было, но Уи́ннах за всей того серьёзностью почуял стоявшего за спиной вершнего стражей ёрла самогó Къёхвара, смеявшегося над ними этим унизительным недоверием. Однако он подчинился, и знаком велел товарищам снять богато вышитые пояса с ножнами, положив свой в протянутые руки слуги, встречавшего их у следующих раскрытых дверей.

Посланцы áрвеннида поднялись на второй поверх дворца, с которого уже виднелись раскинувшиеся вокруг Высокого Чертога просторы Винги – богатые дворы и хоромины, дома купцов и ремесленных умельцев, служилых людей и прочих жителей Среднего городища.

– Разве есть среди дейвóнов такие, кто дерзнёт покуситься на вашего славного ёрла? – нарочито наивно вопросил этого молчаливого вершнего стражей Уи́ннах, идя подле него.

– Как знать… С тех самых пор, как такого одного храбреца четырьмя жеребцами живьём разорвали, так уже лет двенадцать охотников следом за ним к Хвёггу в норы спуститься уже не находится, – презрительно хмыкнул Турса, пожимая могучими плечами под серой подкольчужницей, на которой был вышит искусными руками мастериц-швейниц родовой знак Скъервиров – золотой на зелёном чешуйчатый змей.

– За что же так дерзко посмел он взнять руку на самогó владетеля? – спросивший это Уи́ннах вдруг встретился с цепким, холодным – но уже не бесстрастным взором вершнего стражей.

– А про это уж сами его расспроси́те, как окажетесь в норах… – внезапно с издёвкой ответил родич первого из Скъервиров, тихо гоготнув презрительным и злобным смешком.

– Идёмте – наш ёрл ждёт вас в Красной Палате, – он вдруг вновь стал спокойным, словно осёкшись на чём-то неведомом им, как-то резко потухнув – и молча продолжил вести а́рвейрнских послов подле себя по долгому переходу, где лишь потрескивавшие жиром редкие светильники сполохами озаряли их путь в сумраке меж толстых муров.

Чуть отставшего от быстро шагавшего впереди них дейвóна Уи́ннаха бесшумно нагнал хромающий владетель Эррах-те, негромко заговорив с племянником áрвеннида.

– Сегда как-то рассказывал мне, как двенадцать лет назад один простой сотник-хéрвар из войска владетеля осмелился подстеречь выезжавшего на охоту ёрла с его людьми у Главных ворот Винги, и попытался стрелой того снять. А как не сумел – броня под плащом была слишком прочна – мечом зарубить Скъервира бросился… Пятерых его конных из стражи и родичей попластал он клинком, прежде чем живым его взять всем тем скопом смогли, подстрелив подло в спину.

– А кто он хоть был, тот убийца?

– Звали его Эвар сын Трира, по прозвищу Клык. Родом из младшей ветви дома Дейна.

– За что ж так рискнуть головой он отважился? – шёпотом спросил Уи́ннах, оглядываясь – не слышит ли издали их с Гайрэ речь этот опасный, как чуяло его сердце, вершний стражей могучего ёрла дейвóнов.

– Говорят, мстил Къёхвару за своего родича и военачальника, как он сам то твердил – людьми ёрла в ночном бою подло там в спину убитого. Так это или нет – не знаю; а он уж не скажет, тот малый – смерть на следующий день тому выпала страшная… Треть восьмины его разрывали живого на части… – фе́йнаг Донег взволнованно сплюнул, отгоняя дурное.

– А того его родича звали… – продолжил было Плешивый Лоб – но речь его резко прервали товарищи.

– Уймите-ка языки – в Красную Палату сейчас пожалуем!

Те поспешно умолкли, шагая сквозь широко растворившиеся перед ними окованные витыми оздóбами из железа резные буковые двери, проходя в главный из покоев Высокого Чертога – обиталище и приёмное место для всех, кто представал перед глазами ёрлов со времён первых потомков самогó Дейна, воздвигшего стольную Вингу в час прихода своего народа с Заокраинного Севера.

Шедший впереди а́рвейрнских гостей Турса Бъярпóтэ также вспомнил тот давнишний случай, о котором напомнил ему нарочито наивный и хитрый вопрос этого простоватого с виду посла. И имя того родича казнённого за покусительство на жизнь ёрла человека он хорошо знал – в отличие от Уи́ннаха, который так и не услышал его от торопливо умолкшего при входе в Ротхёльфе фе́йнага Гайрэ.

Перед тем, как наутро за дело взялся смертоубийца с подручными, сам Турса всю ночь ломал, рвал и жёг этого упрямого Эвара Вигтóннэ, пытаясь добиться от того признания – кто ещё помогал Клыку в покушении, кто стоял за самим хéрваром? Потому как больше всего его власть держащему родичу хотелось бы отправить на место вóроньей трапезы не этого доселе безвестного сотника, а кого-то гораздо более видного – и оттого гораздо более опасного для дома Скъервиров… Если не самогó их старого скриггу, то хотя бы кого из его младших родичей – хотя бы того же умелого и опытного воителя Доннара Трирсона со всеми многочисленными подрастающими сыновьями – явно грядущего старейшину их дома, и не такого старого как сам Эрха Древний, чей час уже закатывающейся земной жизни не бесконечен, а здоровье слабеет с каждой суровой зимой. Одно лишь вырванное признание, что кто-то ещё из числа Дейнблодбереар пытался убить их владетеля – и прочие дейвóнские орны молчаливо признали бы законное право суда, кой ретивейше вéршил и свéршил бы в истовом рвении Къёхвар.

Но этот клятый Эвар оказался упрямее сотни твердолобых а́рвейрнов. Было бы времени больше дано – и того бы сломили – не сам Турса, так кое-кто более страшный в их доме… Но ночь лета была коротка, а рассвет был дан ёрлом для Эвара временем встречи со Змеем. Сколько его ни жгли, калечили и ломали, он лишь во всё горло сквозь стоны сыпал хулой и проклятиями на голову Къёхвара, обвиняя того в убийстве их родича Конута Крепкого. Прежде впавший в немилость и изгнанный из Винги с вечным бесчестьем – теперь прославленный некогда ратоводец погиб где-то в закатных уделах от рук людей ёрла, чему Клык был свидетель. И даже могилы своей не осталось славнейшему некогда Стерке – при бегстве его разбитых в сражении сторонников был он брошен без достойного погребения в топях болот, умерев на руках за него воздавать пожелавшего Эвара.

Верно, старый скригга Дейнова дома мог бы спасти своего родича от столь жестокой судьбы, которая ожидала того завтра – одно лишь слово Эрхи Форне значило многое среди первых людей Дейвóналáрды. И пусть потомки Дейна не были так сильны как прежде, в минувшие века их владычества над свободным народом дейвóнов – но и теперь подле них могли встать все те свердсманы и их орны, коим рука Скъервиров была не мила. А таких было немало: некогда сами тут бывшие ёрлами Къеттиры, ныне первейшие союзники и породнившиеся с кровью Дейна своими годными родителей храбростью и отвагой детьми; вечно вспыльчивые и шумные Ёрвары – могущественные владыки половины восточных Помежий; гордые и сильные Эвары в землях Прибрежий и Юга; издревле враждебные к орну ёрла Младшие Свейры и Ра́удэ – и прочие мелкие семейства без счёта. Тем больше произошло это в тот самый час, когда Скъервиры в годы кровавейшей Смуты Соседей лишились наивернейших из верных им орнов на севере – самом гнезде непринятия власти их дома, скопище главных противников правящего рода.

Могучий и богатый орн Гальдуров с данниками был первой опорой и надёжной рукою владетеля Винги среди этих неспокойных и гордых северян, благодаря своим и дарованным тут им обширным угодьям прочным клином воткнувшись в их земли и разобщая не объединившихся вместе смутьянов. Казалось бы – что могло пошатнуть их владычество в здешних уделах? Все склонялись пред силою Гальдуров, превышавших могуществом тут даже Къеттиров – давних хозяев дейвонского Севера – зная мощь их копейных людей и броню конных воинов, трепеща перед чёрным как ночь стягом дома, увенчанным хищными белыми львами… Всем была зрима их твердь прочных стен и могучих мурованных хугтандов Ярнтэннур-гейрда, что не взять было приступом лучших воителей. Всем известно там было богатство их дома – много лет как сильнейшего между иных. И казалось бы – так и навечно.

Но иной раз нить судеб свивается в клок, и нельзя уж её расплести – лишь обрезать… Так и вышло в тот раз.

Из всех людских бед алчность первая будет. Будто мало им было владений их прародителей, что даровали там ёрлы в избытке в час Сторстрид за славу их храброго предка Гунтвара Стойкого, защитившего Север от воинства Клохлама… И надо же было тогдашнему скригге семейства Гальдуру Безволосому позариться на не самые богатые и тучные земли какого-то малого в сравнении с ним соседского орна неких мелковладетельных Дьярви, некогда бывших их данниками – живших в такой дальней дикой глуши, где медведи под окнами гадят! Что полезного в тех их болотах он зрил – Хвёгг лишь ведал. Разве знал, как на камне и глине растить что овёс серебро на колосьях монетами?

С чего была свара их – кто же это знает? Молвят, что Дьярви те тоже ведь не были агнцами – уж скорее волками. Но взварилась она цветом крови, как часто случается в жизни, когда слово уже не имеет той силы, которую взяло железо. На собрании вольных людей в час празднества Короткой Ночи Харлаусэ заявил, что их земли по древнему праву принадлежат лишь ему – ибо Дьярви те воры, и поправ все присяги в час Сторстрид ушли из числа прежних данников львиного дома – и теми ворами и нынче досель остаются, воруя и скот, и всё прочее что углядят. А на собравшемся после суде всех старейших в завязавшейся склоке речь взяли уже не слова, а железо. Полетели голо́вы и тех, и других, забирая их родичей жизни. Пали двое сынов малолетних владетеля Дьярви, встретил смерть и наследник Плешивого. Скригга Гальдуров собственноручно убил предводителя недругов Херве Холодного, разрубив ему череп в той сшибке. Остальным уцелевшим в той бойне противникам он изрёк, что отныне на севере после владетеля есть лишь один полноправный хозяин – он, Гальдур Харлáусэ – повелев прочим Дьярви, пока те ещё живы, выметаться с земель этих вон или хоть в топи болотные, или в сам тёмный Ормхал.

Но иной раз и камешек может свалить с ног быка, угоди он всей силой в слабейшее место… Так и вышло – и камешком тем была женщина, как порой часто водится в жизни.

Вдове убитого им Херве И́ннигейрд Хáрлиг – а Красивой та прозвана была недаром – скригга Гальдуров прислал с вестоносцем послание, что если та желает остаться хозяйкой владений упокойного мужа, то может запросто и продолжить быть ею безбедно – его брачное ложе вот уже год как во вдовстве опустело и выстыло без законной супруги, а спать он один не привычен. И если и прежде та славилась мудрой женой, как сказал в своих писаных рунах Харла́усэ, то сама порешит, чему для неё и оставшихся родичей лучше – с кем поручь ей возлежать: с живым мужем или с мёртвым…

И́ннигейрд та была не из тех, кто рыдать долго будет – и уж точно сама не из тех, кто прощает такое злодейство, чтобы безропотно согласиться выйти замуж за убийцу мужа и малых детей, и плешивому Гальдуру его выщенков носить во чреве и в муках рожать. И не из тех, кто не станет внимать гневу родичей – мстить безоглядно, как водится издревле, за ценой не стоя́.

Утерев от слёз очи она немедля призвала на помощь дальнего родича упокойного супруга – небогатого на серебро, но обильно прославленного храбростью свердсмана и воителя Ллотура Твердозубого. Тот вместе со старшим сыном Вигéйрром Медведем и всеми людьми при оружии прибыл ко вдове словно ветер – ещё когда и гонец-письмоносец от Гальдура не успел возвратиться к хозяину с ответом от златокосой вдовы.

– Значит, нашей земли захотелось скотине! – взъярился потрясённый внезапным известием о гибели родича Хáрдуртóннэ, сломав в руках древко копья точно прутик, – так пусть берёт сколько в пасть ему влезет, клятый выползок Хвёгга! Дьярви хоть и не богаты, но земли плешивому вы́блюдку отмеряют вдоволь – не в край, а вниз, хоть до Шщаровых нор!!!

Сказано – сделано.Тем больше, что говоривший был из тех воителей севера, о ком прочие люди рекут с трепетом и почтением, называя таких впадающих в ярость бесстрашных мужей блодсъёдда – кипящая кровь.

Пока старый Харла́усэ уже перестилал ложе и украшал чертоги цветами встречать молодую жену, все мужи орна Дьярви среди ночи тихо перерезали стражу и конно ворвались во владения кровных врагов, поджигая дома и чертоги, не щадя никого – ни старых, ни малых. Самогó жениха люди Ллотура сбросили вниз со стены его укрепи, прежде не взятой никаким воинством – лови долгожданную землю, сама тебе в глотку летит – и… и лучше того и не знать, что там было возмездием взято. Прочих же зарубленных или сожжённых в собственных жилищах в той ночной резне Гальдуров и числом не обчесть было, сколько свежих костей устлало усеянную пеплом их селищ кровавую землю на поживу волкокрылому воронью. Словно Гнев Всеотца вмиг смахнул их могучее прежде семейство с обличья земли в одну ночь…

Случилось это потрясшее Север событие после кончины владетеля Хъярульва. Тогда в Дейвóналáрде в часи́ну стоявшего при Хатхáлле безвластия творились беззаконие и своевольство среди всяких немирных друг к другу семейств крупных свердсманов – а уделы заката и юга едва не отпали в часину обильно вспылавших восстаний, передавленных силами воинства старого Рауда. Лишь спустя год с восседания за Столом Ёрлов нового владетеля Къёхвара пресеклись все пылавшие цветом пожаров и крови раздоры домов – где без счёта исчезло под солнцем древнейших семейств – как враждебных владетелям Винги, так тем больше союзных. Но этот удар был тем более дважды болезненным – ведь вслед за падением львиного дома пал так же и дом прежде третьих по силе на севере, верного издревле Скъервирам рода Хатгейров – погрязших в кровавой и долгой усобице братьев и распри с соседями… да и что там таить – непокорные Къеттиры в том своё рыло явили, устроив такую резню, что сказать было страшно – став после первыми средь всех домов северян, где отныне не сохранилось ни одного из семейств, верных Скъервирам. А раз с ними тогда ещё юный ёрл Къёхвар не стал заедаться, пока долго хворавший почтеннейший Аскиль был плох и надолго оставил дела, то сокрушившим вернейших союзников ёрла наглецам этим Дьярви и сделать никто ничего не посмел – а богатые земли свершённых под корень до самой последней души павших Гальдуров и всех данников их отошли к мелкородным смутьянам и в том подсобившим им родичам Харлиг. И твердили иные, не без согласия Дейнова рода всё это случилось… так говорят.

Так что недаром в тот час волновался владетельный Къёхвар, тщетно желая из Эвара вырвать любое признание о вине старого Эрхи или кого из родни в покушении на владыку дейвóнов. Но судьбе, видимо, было угодно, чтобы правящий орн в тот роковой миг вновь остался при власти. Скригга Несущих Кровь Дейна несмотря на негодование родичей отчего-то не встал на защиту казнимого Эвара, со скорбью ответив, что видимо такова их печальная доля – потерять вслед за Конутом ещё одного лучшего из своих рядов.

Верно, что хоть многие чуяли длань их владетеля в гибели подвергшегося бесчестью, но не покорившегося перед Къёхваром гордого ратоводца Конута Крепкого. Но прямой вины, кроме упрямо твердившего это даже под пытками Эвара никто не мог доказать – в тот час, когда сам он не отрицал, что желал самолично отправить владетеля в змеевы норы – и сделал бы это ещё раз, если были бы руки его от железа оков снова вольными. И видимо сам старый скригга Дейнблодбéреар не решился нарушить тот хрупкий мир между многими враждовавшими семействами Дейвóналáрды, готовой вот-вот рухнуть в кровавую смуту давно назревавшей междоусобицы.

Тем самым участь Клыка была решена. Потому как владетельный Къёхвар был сам не из тех, кто так просто выпускал столь опасных людей из своих цепких рук…

Когда назавтра прикованного толстыми цепями вокруг тела ко вкопанному дубовому бревну Эвара стали рвать жеребцами на части, то четыре тягловых скакуна не смогли разодрать крепкого в кости воина. По слову Турсы смертоубийца и его подручные трижды пытались подрезать на конечностях казнимого сухожилия, желая облегчить коням жуткий труд – но напрасно.

Муки Клыка были столь страшными, что собравшийся на площади перед Высоким Чертогом вольный люд всех семейств стал во весь голос роптать, требуя милости в скорой смерти для несчастного, раз уж вина убийцы была доказана – даже обвиняя самогó ёрла в мстительном жестокосердии и грозя тому оружием. Неслыханное дело!

Но владетельный Къёхвар был непреклонен свершить горловой суд. Лишь когда всех коней разом прижгли под хвост раскалённым железом, взбесившиеся жеребцы рванули так, что тело человека не выдержало, и с кровавыми брызгами руки и ноги казнимого оторвались от обезображенного туловища, извивавшегося в муках на удерживавшем его бревне. Но всё равно он был ещё жив – этот искалеченный и умирающий жуткой мучительной смертью Клык.

Когда зривший на жестокую казнь ропщущий люд вызванные из стерквéгга воители оттеснили конями и прогнали копьями прочь от стен Высокого Чертога, Къёхвар вместе с сопровождавшим его верным Турсой неторопливо спустился на залитый кровью песок, желая спросить теперь у него, этого упорного и несломимого Эвара – думал ли он вчера, дурень набитый, что его ждало за замах на владетеля? Что он теперь на то скажет – если сумеет ещё говорить?

Но едва подойдя вплотную к умиравшему, Къёхвар не успел сам промолвить ни слова, как обезображенный Клык заметил приблизившегося правителя, и с нечеловеческими усилиями собрал из почерневших, прокушенных от страшной боли губ несколько прохрипленных сквозь кровавую пену слов:

– Сам так… однажды… подохнешь ты… Къёхвар…

И взор его выпученных, налитых кровью зеленоватых очей был столь полон невероятной ненависти с яростью, полыхавшей в каждой глазнице умиравшего в страшных муках человека, что Къёхвар на миг онемел, словно лишившись дара речи от такого зловещего прорицания.

А Эвар затем повернул побледневшее словно вызоленное полотно лицо к вершнему стражей. Взгляд потомка Дейна сузился в тонкие щёлки век, словно сквозь прорези шелома брошенный на него, своего немилосердного мучителя всю ту бессонную ночь под страшными пытками железом, водой и огнём. Словно он хотел сказать что-то ещё – сказать самому Турсе – в отличие от горделивого ёрла почуявшему, что через умиравшего и отходившего холодной тропой во врата Халльсверд воителя с ним говорит сам суровый и грозный Всеотец. Но через миг глаза человека заволокло мутной пеленой, и Эвар безвольно уронил голову набок, наконец-то встретив столь нескоро пришедшую к нему спустя столько безжалостных мук смерть.

– Много ты мне нагрозил вчера, падаль! – презрительно хмыкнул пришедший в себя Къёхвар, пнув изувеченное тело Клыка. Развернувшись владетель зашагал прочь, уходя с залитого кровью места вóроньей трапезы, повелев вершнему стражей бросить тело в овраги за Вингой, не отдавая его родичам на погребение по обычаю, как того и подобает для человека столь высокого рода свердсманов.

А сам Турса ещё долго стоял подле умершего, вглядываясь в закатившиеся зеленоватые глаза сына Трира и словно пытаясь понять – вправду ли Эвар желал перед смертью сказать что-то ему, Медвежьей Лапе – и что? Видел ли Клык в этот миг и его кончину – тот роковой её час, никому прежде данного сёстрами срока не ве́домый?

И теперь, когда эти позабытые воспоминания, разворошенные вопросом а́рвейрнского посла, вновь стрелой пронеслись в голове, пока могучий силач Бъярпотэ неспешно шагал впереди гостей ёрла в сторону Красной Палаты, он вновь вспомнил этот полный ненависти и холодной ярости взгляд сжавшихся в щель глаз Клыка, и опять задал себе вопрос – вправду ли казнённый родич старого Эрхи хотел что-то сказать Турсе в тот день перед смертью? И что?

Изукрашенные вóроньим танцем вестников Горящего над хитросплетённым искрéстьем деревьев и трав резные двери бесшумно растворились по сторонам, пропуская его и шедших следом послов и дейвóнов-охранников внутрь Красной Палаты.

НАЧАЛО …В ПРЕДДВЕРИИ КРОВИ Нить 4

Ёрлу Къёхвару в ту пору было тридцать восемь лет. За древний Стол Ёрлов он воссел семнадцатилетним после смерти своего деда Тяжёлой Пяты – как старший из всех его внуков. Его отец Нъяль, единственный доживший до взрослых лет из четырёх сыновей владетеля Хъярульва от первой супруги Сигни Гордой из Ёрваров нежданно погиб молодым на охоте, растерзанный сбившим его с коня наземь раненым вепрем. Быть может совсем молодой ещё возраст и та безмерная власть, которой к тому времени стали обладать ёрлы из Скъервиров, позабыв про сзываемый каждый год ко двору Совет Первых из скригг всех семейств, и сказались на том, что несмотря на боевые заслуги и храбрость человеком ёрл был властным, своенравным и вспыльчивым, как и его упокойный наставник Аскиль Стангир привыкшим повелевать – и редко желающим слушать иных.

Недаром за твёрдость с упорством он прозван был Стейне – Каменный.

Владетель молча сидел на престоле в пустующей Красной Палате, проговаривая внимавшему его речам с пером в пальцах писцу. Нелюбимая им осень – злосчастная пора, когда скончалась его жена Раннхильд, оставив после себя единственного новорожденного сына, ещё больше навевала в сердце тоску.

О сыне в тот час он и думал.

Сам Къёхвар сидел за Столом Ёрлов прочно, и ничто не могло поколебать его бразды единовластного правителя всех семейств. Уже минуло два века, как дейвонские орны забыли о древнем праве собрания всех свободных людей – а многие прежде вольные земли окраин ещё при его могущественном деде лишились остатков родовой власти, подчинившись сильной руке владетелей Хатхáлле. Тем же непокорным и чересчур дерзким из скригг, кто осмеливался перечить воле владетельного семейства, всегда могли где в дороге или в лесу на охоте вылететь в спину стрела или на пиру попасть в кубок отрава. Дерзко вознявшихся в открытую ждал суровый суд ёрла с окровавленной колодой под топором смертоубийцы или заточением до конца дней в тяжёлых цепях по глубоким каменным ямам ху́гтандов, оскоплённых – дабы даже в случае бегства тех из узилищ не плодилась в Дейвóнала́рде их прямыми потомками дальнейшая смута.

И что ещё больше радовало Къёхвара, его предшественников, и многих прочих владетелей Скъервиров – так это то, что самый славный орн их народа – Несущие Кровь Дейна, защитники Дейвóналáрды – забыли, что некогда дольше других, девять веков сидели за Столом Ёрлов, и смирились с почётной участью первых воителей страны, её верного и разительного меча.

Единокровные братья Стейне – Уннир Вёрткий и Имель Гром – также не беспокоили мысли владетеля. Их братские узы были крепки, а ещё более прочными их делала общая власть. Они как и подобает младшим не зарились на занятое им по древнему закону наследия почётное место ёрла, ибо тот разумно наделил их частью собственных бразд и щедрыми уделами каждого, дабы самому не лишиться всего. И наделённые частью той власти правителя они были обязаны Къёхвару всем и верны – как и должно быть братьям.

Одно лишь, что терзало ум Къёхвара, был его единственный сын.

Двенадцать лет назад его жена РаннвейгХродгейрсдоттейр из западного орна Альви родила ёрлу слабого младенца и скончалась пять дней спустя на руках у скорбящего мужа. Принимавшая ребёнка на свет повитуха и выхаживавший их потом лучший из лекарей Винги Гицур Всезнавец клялись Дарующей и самим Всеотцом, что в тяжести она весь срок ходила здоровой, но на беду увидала из окон покоев казнь Клыка на дворе перед Высоким Чертогом – и от увиденного чуть не лишилась рассудка, едва не скинув недоношенное дитя – а с того после и в час внезапно наступивших родов не выжила, изойдясь от сильнейшей горячки.

Это нежданное горе ещё больше ожесточило и так твердокаменную душу Къёхвара, любившего молодую жену как никого из людей. И что ещё хуже – после этого вопреки настойчивым советам владетельных родичей он так и не женился на иной деве славного рода, чтобы упрочить новыми наследниками свою власть за Столом Ёрлов.

Не тайна, конечно, что на ложе ёрла после кончины законной супруги побывало немало наложниц – и нынешняя, пришедшаяся ему по сердцу младшая дочерь скригги Фрекиров Свейна Волкоглавого, юная Альда теперь была первой хозяйкой Высокого Чертога. Но ни одна из тех женщин не смогла зачать и родить владетелю ни ещё одного сына-наследника, ни даже дочери. Иные долгие языки, кои не боялись даже крюка и дыбы, тихо болтали меж собой за стенами Хатхáлле, что и этот некрепкий рассудком тщедушный сын Къёхвара де не от законного отца был зачат прекрасною РаннвейгСвейрсдо́ттейр, раз уж ни одна из иных дев больше не стала тяжёлой от семени Стейне.

Его единственный сын Вигар Малый рос слабым, болезненным и кривотелым – и по всем знакам легко было видно, что ребёнку суждены недолгий век и короткий разум. А разве может быть таковым настоящий владетель огромной страны, способный удержать все семейства в своей прочной власти? И как дикий зверь ощущает на склоне отмеренных лет приближение смерти, так и не старый ещё в цвете сил ёрл всем сердцем предчувствовал скорый конец его ветви за древним Столом Ёрлов.

Конечно, у него были единокровные братья с племянниками, и целый черёд других отпрысков Хъярульва от второй жены Гудрун из Гунноров ждали следом за ним в старшинстве занять место владетеля – а иные болтали, что есть сыновья и постарше, зачатые прежде женитьбы от юного ёрла в минувшем другими из дев… и как знать? Но как же ему не хотелось, так ловко отстранявшему всех их от Красной Палаты, после своей неизбежной кончины пускать в эти стены кого-то иного…

В этот злосчастный день служки принесли Къёхвару горькую весть, что сын с трудом встаёт с ложа и еле стоит на ногах, поддерживаемый под руки его молочным братом Ульфом – и это повергло ёрла в чёрную тоску. Слушая ведшего речь с ним главу воинства Верхнего городища Ульфгейра Ржавого он всё больше мрачнел, глядя на падающие за оконцами покоев дворца золотые листья с росших вокруг ясеней, когда появился один из помощников Къёхвара.

– Посольство от áрвеннида, владетельный, – низко поклонившись шепнув тот на ухо владетелю весть.

– А-а, наконец-то прибыли эти рыжие… – пренебрежительно отозвался о гостях Къёхвар, едва махнув рукой, и обратился к Ульфгейру.

– Прости, почтенный – от áрвеннида прибыли люди с речами. Побудь подле меня, пока не закончу дела с новым посланником Дэйгрэ. Запускай их, Ульф.

– И вернулись в укрепь люди Турсы вместе с Ножом, владетельный. Твой родич их встретил и передал все последние повеления, – негромко добавил слуга.

– Позже, Ульф. С этими позже.

Двери медленно растворились, пропуская к Столу Ёрлов прибывшее из ардкáтраха Эйрэ посольство во главе с грузно идущим здоровяком Уи́ннахом.

Красная Палата была в полутьме. В дневной час мало свечей горело в изрезьблённых подставках-светильницах, но наглухо притворённые ставни окон пропускали немного света сквозь резные прорехи в их буковых дощечках. Но и в том полумраке глазам гостей открылась красота возведённой ещё в Дейновы часи́ны хоромины в сердце Высокого Чертога, где по стенам к далёкому потолку уходили изваянные резцом в камне и дереве краевиды земель и небес, просторов полей и лесов, гор и извилистых рек, зверей, рыб и птиц. Подле виднелись выя́вы людей – простых и знатных, занятых мирным трудом всех искусств и ремёсел или ратным делом в бушующем море копейного водоворота среди алой пены там пóжатых жизней.

Все воители и герои, все славные прежде в веках боевые сражения и иные деяния ёрлов и их народа от сáмого прибытия Дейна на звероглавых челнах с далёкого У́рхейминóрда были запечатлены на сияющих многоцветием красок стенах Ротхёльфе вокруг возвышенного в закатном углу, украшенного резьбой дубового подмостья. На нём вокруг точёного в камне величественного кресла-престола располагался подобный на серп месяца Стол Ёрлов – место и символ единой власти дейвонских правителей.

Входя среди земляков в этот искусно украшенный чертог Кернан Высокий потрясённо выдохнул, озирая высокие своды, превосходившие по красоте главный покой дворца их владетеля Дэйгрэ. А сам шедший первым и умолкший при входе сюда родич áрвеннида вновь на миг обернулся к старому Гайрэ.

– Прав был Сегда – Къёхвар этот… – негромко начал было говорить тому Уи́ннах.

– Так каков я, Уи́ннах? – вдруг прямо над ухом раздался спокойный и холодно-твёрдый вопрос, произнесённый на западном а́рвейрнском наречии. Спросил это ёрл, стоявший рядом с растворёнными дверями Красной Палаты у украшенного резьбой каменного столпа-подпоры и услышавший всё сказанное за дверями, что незадачливо сорвалось в этот миг с уст посланника арвеннида.

Уи́ннах резко осёкся, поняв, что ляпнул совсем лишнее для такого места – и тем больше не ожидая, что сам ёрл встретит их у порога Красной Палаты, услышав всё сказанное и тем больше не сказанное им разумея по-своему. И не зная, как вывернуться из этой случайной незадачи, смущённо кашлянул – дав понять, что поспешил со словами в доме того, кто принимает их нынче гостями. Почтительно склонив голову перед чужеземным правителем он ступил на шаг вперёд.

– Славный ёрл Къёхвар, несокрушимый глава владетельных Скъервиров, – наш áрвеннид из рода Бейлхэ, Дэйгрэ Óрту-а-Лéйнэ шлёт тебе братское приветствие и пожелание упрочнения великого орна владетелей Запада… – наконец заговорил Уи́ннах, почтительно обращаясь к пристально взиравшему на него правителю дейвóнов, застывшему в трёх шагах от послов со скрещенными на груди руками, внимательно выслушивавшему его речь, – и если ты простишь мне неразумный язык, и разрешишь говорить от лица моего родича и владетеля – позволь изложить то, с чем был я послан к тебе его голосом.

Уи́ннах ещё раз почтительно склонил голову перед молчаливо взиравшим на него Къёхваром, ожидая его ответа и в душе кляня себя за излишнюю разговорчивость. Нашёл ещё о чём с Гайрэ болтать прямо в Красной Палате, глупец слабоумный! Тьху!

Къёхвар согласно кивнул головой, прищурив глаза и отступив на шаг назад. Он не торопясь развернулся на месте и зашагал в сторону пустовавшего кресла за древним Столом Ёрлов в закатной части Ротхёльфе. Уи́ннах терпеливо наблюдал за каждым из шагов ёрла – ожидая, когда тот наконец сядет на своё владетельное место. Исподволь глядя на дейвóна родич Дэйгрэ наконец рассмотрел того.

Ёрл был крепким в кости статным мужчиной с небольшой светлой бородой и долгими волосами до лопаток по широким плечам. Ладный, как и подобает правителю, он был твёрд взором и холодно-спокоен – до неприязной льдистости в его светлых серых глазах. И взор этих глаз заставил родича Дэйгрэ неловко поёжиться. Много он прежде видал взглядов, брошенных на него порой сквозь глазницы боевого шелома посреди кипевшей вокруг битвы. Но этот был жёстче иных – словно камень.

– Я приветствую вас в Винге, гаэ́йлины – и готов слушать тебя, достойный Уи́ннах, если сам славный áрвеннид Дэйгрэ из древнего дома Бейлхэ сделал тебя своими устами передо мной и моим родом Скъервиров, – Къёхвар на миг согласно склонил голову – давая знать, что желает услышать всё то, с чем явились послы.

Уи́ннах согласно кивнул ещё раз.

– Первый из Бейлхэ от всего сердца шлёт тебе свои дары, тиу́рр, – племянник áрвеннида кивком указал на внесённый слугами позади послов тяжкий окованный ларь, – и надеется, что самый лучший из даров, который он мог бы тебе передать, благороднейший – ожидая взамен подобного от славнейшего рода Скъервиров – это мир между нами.

– Я чту мудрость старого Дэйгрэ, – Къёхвар как-то спокойно и словно безразлично ответил на эти слова, едва кивнув головой в знак одобрения.

– Внемлю его словам владетеля Эйрэ из твоих уст. Говори смело, почтенный Уи́ннах…

Пока племянник владетеля Дэйгрэ почтительно излагал ёрлу всё то, что желал передать тому арвеннид, рассказывая обо всех тех кровавых усобицах и волнениях, охвативших помежные с Эйрэ уделы и союзные земли Áйтэ-криóханн, что так сказывалось на столь хрупком и непростом мире между двумя странами, и сетуя на притеснения своих людей в подвластных Скъервирам краях – всё это время старый фе́йнаг Донег пристально наблюдал за чужеземным правителем: подмечая как тот держал себя, выслушивая порой неугодные ему жалобы и упрёки со стороны Уи́ннахаа. И тем больше он настораживался, видя как спокойно и безучастно принимает их слова Стейне, уверенно восседавший за резным Столом Ёрлов в углу Красной Палаты. Словно он уже заранее знал каждое слово, что будет ему сказано – сам порой испрашивая посла обо всяких мелочах и разных незначительных событиях на Помежьях, о коих велась речь – напрямую ни разу и не ответив на жалобы Дэйгрэ… словно и не услыхал своими ушами настойчивого предложения áрвеннида о мире.

«Когда наш Дэйгрэ по твоим угрозам приструнил помежных фе́йнагов из дома Туáтал, и пару разбойничавших в землях дейвóнов немирных владетелей вздёрнул на дубе – так ты и ни слова в благодарность ему не прислал. А как мы просим защиты своих людей – ты словно глух, Къёхвар…» – подумал он, молча наблюдая за ёрлом, – «в тот час как множество орнов бахвалятся в открытую по всем городищам, что пора бы поживиться новыми землями Эйрэ, раз сам ёрл тому не препятствует… Словно есть тебе выгода, что ты молча насилью потворствуешь».

– Так всё же каков я, Уи́ннах – что ты хотел там сказать? – вопросил вдруг опять его Къёхвар, пристально глядя с высоты Стола Ёрлов на стоявшего перед ним а́рвейрнского посланца.

Бычья Нога молчал – предчувствуя, что не к добру ёрл переспрашивает у него то, о чём нынче стоило промолчать. Безмолвие его так и зависло в тишине изукрашенных каменных сводов Ротхёльфе.

– Довольно – не за тем мы сегодня собрались. Я благодарен старому Дэйгрэ за добрых гостей… – Къёхвар как-то двусмысленно усмехнулся, – и вот мой ответ ему…

Он махнул рукой, и стоявший подле него служка подал в протянутую ладонь ёрла свиток тонкой писчей кожи, обкрученный плетёной алой завязкой, по которой боковины послания скрепляли тяжёлые восковые печати рода Скъервиров.

– Передай его твоему почтенному родичу в Аг-Слéйбхе, Уи́ннах, – Къёхвар протянул свиток в сторону а́рвейрнского посланца, – там мой ответ для него.

– Который ты написал загодя, почтенный? – Уи́ннах неподвижно стоял на месте – то ли потрясённый, то ли возмущённый таким нежданным ответом правителя дейвóнов, – даже не выслушав всех слов Дэйгрэ, что я говорю тебе нынче как сам он?

Къёхвар не отвечал – всё так же протягивая послание в сторону Уи́ннаха, пристально глядя на того и щуря в насмешке свои льдистые глаза. И Бычья Нога, поняв, что другого ответа от этого властного и своенравного ёрла он не дождётся, переломив себя сделал шаг и настороженно взял свиток из его протянутой руки. Но сдержаться после столь унизительного и открыто вызывающего отказа просто не смог.

– Что же, почтенный ёрл, – ответил Уи́ннах, склонив на прощание голову перед вождём дейвóнов и отступая на шаг, – если ты не желаешь слушать такое посольство áрвеннида Дэйгрэ и просто смеёшься над нами – то быть может моему родичу стоит прислать к тебе с посольством кого-то другого? Быть может ты послушаешь не меня, а старого Борну?

Кровь бросилась в лицо Къёхвара, когда от этого перебравшего нынче браги по пути в Красную Палату арвейрнского дурака он услыхал имя и поныне живого злейшего из врагов дейвóнских правителей – того, доселе непримиримого, чьим отцом был сам Каменная Рука.

– Турса, гони их взашей вон отсюда… – твёрдо и медленно произнёс он вершнему над стражей, застывшему в молчании у закрытых дверей Ротхёльфе, – а то что-то в моём доме рыжею псиной смердит…

И обратил полные холодной ярости глаза в сторону гневно взиравшего на него Уи́ннаха:

– Каков весь твой кийн поистёртый – такие и послы у старого Дэйгрэ после беззубого Сегды остались, что языки у них сами на крюк просятся…

– Поистёртый?! – взъярился словно получивший пощёчину Уи́ннах, не сдержавшись и вырвавшись из рук удерживавших его товарищей по посольству, тщетно пытавшихся оттащить вскипевшего словно вар старшего подальше от Стола Ёрлов.

– Да наш кийн идёт от великого Бейлхэ, и правит детьми Тинтрéаха уже шестнадцать веков – ещё когда твоих предков тут и их духа медвежьего не было! – выкрикнул он, негодуя – а уж если а́рвейрна распалить, унять его всегда будет трудно, – и постарше самогó рода Дейна – не ровня уж твоему орну от свинокрада!

– Что-о-о? – проворчал доселе молчавший, ошарашенный услышанным старый Ульфгейр.

Побелевший в лице ёрл лишь успел раскрыть рот, как разгорячившийся Уи́ннах сходу словно ножом резанул его словом:

– И века ещё потомки Врагобойца среди а́рвейрнов чтимы жить будут – то ли твой чахнущий орн!

На миг Къёхвар потерял и дар самой речи. Распалившийся а́рвейрнский посланник прямо в глаза сказал ему – могущественному ёрлу всех дейвóнских домов, владетелю огромных земель и уделов – сказал ту гонимую прочь от себя самогó страшную правду. Правду, что он, первый средь всех – вождь без наследников, чья ветвь усыхает вместе с его единственным болезненным сыном… точно и впрямь чья-то незримая и всесильная длань как безжалостный серп пожинает их хрупкий побег на могучем семейном столпе дома Скъервиров.

На миг… после которого он вспыхнул, точно в его душе заполыхало разорвавшееся там огни́ще.

– Не будь ты послом áрвеннида, пёс – я бы кнутом отходил тебя сам как бродячую нáволочь… – гневно проговорил ёрл, и резко указал пальцем на затворенные двери Ротхёльфе.

– Вон отсюда! Мой ответ Дэйгрэ сам передай, если не хочешь в Винге надолго под землёй загостить! – рявкнул Стейне, подскакивая с точёного кресла и в ярости ударив по подлокотнику кулаком – что едва не сломал резное дерево украшений в каменной ложнице.

– Не беспокойся – всё передам! Ни слова не упущу, Стейне – память у меня добрая! – разгорячившись Уи́ннах взмахнул ладонью в бок ёрла.

– Так что сам свои письма читай – к áрвенниду у меня и так предостаточно будет известий! – он схватил шитый чехол для посланий на поясном ремне, резко вырывая изнутри вставленный свиток, и швырнул прямо под ноги сидящего за Столом Ёрлов.

– Стой! – едва успел выкрикнуть Плешивый Лоб, пытаясь удержать за руку разъярившегося Уи́ннаха, как внезапно над его ухом раздался свист.

– Думаешь, Дэйгрэ ста… – и голос посла внезапно оборвался горловым хрипом, когда Уи́ннах вдруг подломился в коленах и мешком осел на изукрашенный многоцветными камнями пол Красной Палаты, извиваясь в судорогах и хватаясь рукой за что-то торчащее между рёбер. Обёрнувшись всем телом он стих, распростёршись ниц. Из пальцев его выпало обломанное древко стрелы, пронзившей грудь а́рвейрна едва ль не насквозь.

Глухое молчание легло в Красной Палате, заставив умолкнуть уста, когда все потрясённо взирали на мертвеца, рухнувшего ниц в трёх шагах от застывшего в оцепенении ёрла.

Плешивый Лоб первым пришёл в себя. Хромая он подбежал к ещё пересмыкавшемуся телу товарища по посольству, дотрагиваясь до него и словно не веря глазам в то убийство.

Взоры присутствующих метнулись в полутёмный северный угол Красной Палаты, где смущённо и настороженно стоял с луком руках один из стражников Къёхвара, кашлянувший от волнения.

– Ёрл… я думал… это он… на тебя бросился. А в руке словно нож мне привиделся, – как-то бесстрастно произнёс он, пожав плечами под острым взором правителя дейвóнов, встретившегося с оробевшими глазами лучника.

– Хвёгг его разберёт теперь, что он сделать-то хотел… Показалось мне видно, что он… ну… это вот…

– Ты! – палец фейнага Донег устремился в обличье молчавшего Къёхвара, так и стоявшего подле Стола Ёрлов рядом со старым Ульфгейром.

– Ты посла убил, негодяй!!! – позабыв про учтивость выкрикнул он негодуя – и обращаясь ко внуку Хъярульва, а не к спустившему стрелу в Уи́ннаха лучнику – ясно давая понять всем, кто повинен в произошедшем, – ты посмел… того, кто к тебе с миром пришёл от лица дома Бейлхэ – как собаку его застрелил! Ты ровным богам себя возомнил, вы́блюдок, что и кровь не боишься пролить – или думаешь, Дэйгрэ смолчит на такое злодейство?!

– Придержи язык, хромой дурень!!! – рявкнул пришедший в себя ёрл, угрожающе выставив палец в бок дерзившего Гайрэ, – не в Аг-Слéйбхе сейчас весь твой сброд, чтоб язык распускать!

– Посмей только! – пришедший в себя Плешивый Лоб повелительно дал знак товарищам, что пора уходить – и немедля, – или ты уже страх потерял перед владыками Эйрэ, что творишь беззаконие как пожелаешь?! Думаешь, Бейлхэ такое прощают?

– Уходим! – крикнул он, подталкивая сородичей и пятясь к дверям из Красной Палаты, вновь обратившись лицом к сыну Нъяля:

– Всё Дэйгрэ узнает – помни моё слово! И об этом – и обо всём, что твоими руками плетётся! Думаешь, я слеп, чтобы не понять откуда коренья растут – или не видал я разбойников на твоём собственном дворе?! Скъервиров духом от всей этой крови на Помежьях и в союзных уделах смердит – а ты ещё о мире толковать делаешь вид?!

– Заткнись, дурак! – рявкнул Стейне, побагровевший с лица от ярости.

– Думаешь, я умолчу, что на свои глаза всё узрел?! Посмей только нас задержать! – Гайрэ угрожающе выставил палец на ёрла, – наш áрвеннид не трусливая девка, чтобы убояться твоих угроз! Уходим, люди!

– Молчи, дурень! Турса! – рявкнул ёрл, обратившись взором к вершнему стражей, – возьми этих рыжих горлопанов – и в яму их в цепи до моего распоряжения!

– Посмей только!

– Турса, заткни его!

– Мы послы! Послы самогó áрвеннида! – отбиваясь от рук окружавшей их стражи кричал старый Гайрэ, – на нас напасть – равно что на него самогó! Или ты из ума выжил, подлец?!

– Турса, да заткни ему пасть!

Вершний стражей понимающе кивнул и выхватил из ножен на поясе короткий гранёный клинок. Одним шагом приблизившись к старому а́рвейрну он умелым нижним ударом с размаху всадил лезвие по рукоять в его незащищённый никакою бронёю живот.

Фе́йнаг Донег захлебнулся на полуслове, обмякая в руках Медвежьей Лапы, и стал оседать наземь как сноп. Увидав это здоровый как бык Кернан с размаху врезал кулачищем в голову теснившего его стражника, одним ударом сломав тому шею словно сухую ветку, и вырвал из пальцев мертвеца его долгий блодвáрпэ.

Выпад – и второй мечник на их пути к дверям из Красной Палаты рухнул мёртвым с пробитой грудью, хрипя алой пеной из губ.

– Засада! – крикнул на а́рвейрнском наречии Кернан – почуяв, что если теперь им не вырваться из этой проклятой Красной Палаты, то их – свидетелей страшного дела, сотворённого прямо у всех на очах – перебьют до единого.

– Уходим! К дверям, люди!

– Держи их! – резко окрикнул Турса, приказывая опешившей страже не медлить, – чего ждёшь, Гунтвар – стреляй! Винрид, к дверям! Эй, люди, сюда!

Стрелки словно пришли в себя от окрика вершнего. Трое из них дружно вскинули луки, на ходу выученно кладя древки жал на тетивы.

Свист стрел раздался под сводами Красной Палаты, людскими хрипами и смертными стонами обрывая яростную свалку меж избиваемыми послами, валя их наземь одного за другим, бессильных закрыться без брони и щитов от жалящего града. Трое мечников преградили им путь к затворённым дверям, рубя прорывавшихся. Один за другим безоружные а́рвейрны падали ниц.

Последний из них – здоровяк Кернан – на ходу вырвав из предплечья вонзившуюся глубоко в руку стрелу, попытался рывком добраться до затворённого ставнем окна, где внизу на дворе стояли конные а́рвейрны, приехавшие вместе с посольством и ожидавшие возвращения земляков из Красной Палаты. Но пока он свалил мечом преградившего ему путь с кроволивцем в руках старого Ульфгейра Раудъя́рнэ, Медвежья Лапа привычно вскинул лук, выхваченный у одного из своих людей, натянул тетиву – и почти не целясь разжал удерживавшие оперённое древко пальцы.

Стрела пронеслась под высокими сводами Красной Палаты и вонзилась в спину а́рвейрна прямо под левой лопаткой, где сердце – сбив того с ног в единственном шаге от спасительного проёма окна.

И с его умолкшим в хлынувшей с губ алой пене всхрипом в покоях Хатхалле изо всех углов и из-под сводов зашептала зловещая, прерываемая лишь тяжёлым дыханием взволнованных людей тишина.

НАЧАЛО …В ПРЕДДВЕРИИ КРОВИ Нить 5

Первым с места сдвинулся ёрл, шагнув вперёд и бесстрастно озирая тела перебитых посланцев из Эйрэ.

– Вон отсюда убери эту падаль… – твёрдо и спокойно сказал Къёхвар вершнему стражей, презрительно пнув носком сапога тело мёртвого Уи́ннаха.

– И вели вымыть тут хорошенько, – добавил он, скрестив на груди руки и глядя на залитый кровью пол Красной Палаты.

Воины поспешно засуетились, торопясь исполнить повеление правителя. Даже они были потрясены произошедшим на их глазах – и под их же руками – когда всё посольство áрвеннида было перебито до единого человека. Без слов они исполнили повеление.

Обминув распростёртое на полу тело застреленного Турсой последнего из посланников Къёхвар подошёл к резному окну, внимательно глядя куда-то вниз. Став рядом глава стражи склонил голову, осторожно вопрошая взиравшего вниз повелителя.

– Ёрл, а с этими делать что?

Там на внутреннем малом дворе в ожидании возвращения послов толклись у распряжённых скакунов их люди, негромко переговариваясь и настороженно озираясь. Даже то, что они прибыли сюда с миром на переговоры, не давало им расслабиться, чувствуя себя в самом сердце дейвóнского ходагéйрда словно в волчьем логове, где ощущалась опасность не только от шумной озлобленной толпы на площадях и проездах.

Ёрл посмотрел на своего верного слугу как на наивного ребёнка.

– Разве мало у нас в Винге ям? – жёстко вопросил он у родича.

– Или оврагов в лесах, где лишь волки плодятся, – понимающе ответил ёрлу кивком глава стражи – и знаком руки кликнул людей следовать за собой, торопливо выходя прочь из Красной Палаты.

Проходя через полную людей оружейную на нижнем дворе Турса обратился к одному из там бывших, сидевшему на углу стола среди прибывших вместе с ним поутру конников. Среднерослый и жилистый, голубоглазый, отставив в сторону полупустую кружку пива он неторопливо водил по засаленным доскам перед собой жалом небольшого – но отнюдь не для резки колбас – острого боевого ножа, вырезая тонкую светлую стружку из глубоко оставляемых лезвием борозд. Его усмехавшееся лицо повернулось к вершнему стражей.

– Нож – есть одно дельце… с гостями, – подозвал его взмахом ладони Медвежья Лапа.

Без лишних слов поняв суть дела улыбчивый встал, оправив свой пояс с блодва́рпэ, допил горький хмель – и лезвие резко исчезло в устье спрятанных в левом рукаве грязной верховни́цы ножен. Как тени за ним следом поднялись и все его люди, на ходу подхватывая сложенные на полках клинки.

Ёрл вновь выглянул в изукрашенное многоцветием тонких слюдяных вставок окно Красной Палаты, взирая с высоты своих покоев вниз во внутренний двор Хатхáлле. Там в ожидании возвращения послов толпились у навязанных подле сеновален-кормушек коней а́рвейрны, исподлобья озираясь на служек и воинов стерквéгга, негромко переговариваясь друг с другом на наречиях тех земель Эйрэ, откуда они явились в посольство.

Выходившие во двор из чертога высокие ворота внезапно распахнулись, и целых четыре десятка дейвóнских воителей в полной броне выбежали из-за их растворившихся створок. Зазвенели спускаемые с пальцев тетивы, и свист стрел разнёсся по двору, вслед за которым раздались смертельные всхрипы падавших наземь сражённых людей, застигнутых врасплох безоружными.

Несколько арвейрнов ещё успели выхватить из ножен мечи и закрыться от стрел щитами, однако превосходившие тех числом дейвóны мгновенно зарубили этих оставшихся в живых, кровавым месивом рухнувших им под ноги. Говоривший с одним из товарищей Койнах был сразу пронзён тремя жалами копий, пригвождённый ими к каменной тверди стены. Крепкий здоровяк Гийлэ упал лицом на посольский перекат, не успев даже обернуться на сразивший его со спины чужой меч. Лишь молодой Кинах ещё успел взвить геáру и перерубить по запястью замахнувшуюся на него руку со сталью – но в следующий миг сразу четверо крепких противников с долгим клевцом у их вершнего насели на парня со всех сторон точно травящие медведя хищные псы, окружив и зажав в глухой угол меж каменных стен.

За мгновение до того, как в спину сквозь броню ему резко и сильно ударил тяжёлый двуручный клинок, Кинах с тоской обречённо прозрил, что не наденет он жёрнов на шею своему пронырливому соседу Гвáилдэ, не его с Линэд руки окрутят невестиным поясом на свадьбе по-осени – и не от него народи́т она всех тех детей, что будут бегать когда-то как сам он меж древних заросших курганов у стен их родного Иáррэ-а-ка́рраг – и не…

– А-а-а… Клятый сучонок… а-а-а-о-о… отсёк… – хрипя сквозь стиснутые от боли зубы ревел воин с перерубленной рукой, упав на колени и зажимая левой ладонью брызгавший алым обрубок десницы.

– К лекарю Винрида, – спокойно распорядился невозмутимый Турса, закинув на левое плечо долгий клевец и внимательно осматривая залитый кровью двор Высокого Чертога с лежащими ниц телами зарубленных а́рвейрнов. Подчинившись приказу двое его людей убрали клинки в ножны и поволокли под локти вывшего от боли однорукого, оставлявшего позади себя кропивший алый след из кровоточившей культи.

– Выщенок клятый… убью-у-у… – стонал тот сквозь зубы.

– Тише ты, Винрид, терпи!

– Я его… и одной… горло ему выдерну, гадёнышу рыжему… – хрипел однорукий, пытаясь встать на ноги и заливая кровью простёганную верховницу, – …пустите… дайте встать…

– Во́ронам он уже снедь стал, – успокаивал кто-то его, – тихо ты, Винрид, кровь не теряй попусту!

– Пустите… горло ему вырву…– затихая в воротах чертога доносился его озлобленный стонущий хрип.

– Всех рыжих на возы – и в ямы лесные, – спокойно повелел глава стражи, внимательно оглядывая трупы. Подойдя к одному из лежащих, он резко вонзил блодвáрпэ в бок всё ещё живого а́рвейрна, проколов в стык полосчатую броню с кожаной подбойкой под синей накольчужни́цей со знаком дома Конналов, заставив умолкнуть его хрип на залитых кровавою пеной губах. Упёршись ногой в грудь мертвеца он вытянул из тела глубоко засевший меж рёбер клинок, вытерев кровь на железе о бурую шерстяную ткань чужеземного плаща его хозяина, и резким движением вернул назад в ножны.

Пока во внутреннем дворе Хатхáлле происходило убийство его земляков, юный служка фе́йнага Донег прятался за скрывавшим паренька от глаз врагов возом сена, сообразив встать обеими ногами на верх колеса, чтобы никто не увидел его башмаков. Затаив дыхание Гилэд с ужасом слышал затихавшие вопли и хрипы добиваемых старших товарищей, затравленно оглядываясь по сторонам в поисках выхода из стиснувших это место высоких стен. На глаза попалась незапертая калитка в створе закатных ворот, через которую были видны спасительные чертоги Среднего Городища, среди которых можно укрыться от бывших совсем уже рядом убийц.

Как подстёгнутый кнутом он ринулся туда, натянув до сáмого лба долгую шапку, чтобы рыжие волосы не бросились в глаза дейвóнской страже. Те были заняты кровавым делом, к счастью не заметив метнувшегося мимо них к воротам парнишку. Шаг за шагом большими скачками он нёсся к воротам.

Гилэд уже достиг распахнутой двери калитки, хватаясь ладонью за дерево створы. Но тут чья-то рука ухватила парнишку за шиворот верховни́цы, и прямо перед глазами того точно вспышка блеснуло короткое лезвие. Медленно, неторопливо оно поползло по тонкошеему горлу подростка – тщетно пытавшемуся вырваться, немо кричавшему в исступлении – всё глубже и глубже, не спеша перерезая от уха до уха.

Лишь улыбнувшись сильнее обычного человек в верховни́це, испачканной грязью болота, вытер клинок об одежду хрипевшего из разрезанной глотки кровавыми брызгами юного служки, и снова вернул жало в ножны на левом запястье, на шаг отступив от разлившейся из-под затихшего тела алой лужи.

– Почти убежал тот щенок? – спросил его подошедший Бъярпотэ, взглянув на ещё дёргавшееся у ног родича тело хрипевшего кровью подростка, тщетно пытавшегося слабеющими руками зажать рану на горле.

– Почти… – усмехнулся улыбчивый собеседник. В глазах его ярко блестела искринка – от которой и здоровяк Турса на миг снова вздрогнул.

– Принёс?

– Принёс, почтенный!

Озираясь по сторонам юный Снорра торопливо брякнул на стол укрытый под шерстяной верховни́цей красноглиняный узкий кувшин с осмоленным горлышком. Почтенный домоправитель вцепился в него всеми пальцами, жадно слушая бульканье изнутри.

– Вот тебе целых три хри́нгура серебром – раз успел прежде этих убивцев, чтобы им сдохнуть в болоте гнилом… Мать твоя как – здорова?

– Здорова, почтенный – хвала Всеотцу и Дарующей!

– И от меня ей здоровья, а тебе резвых ног. Ну всё, беги дальше. Да не спеши как стрела! – завернул он мальчишку от двери, – заскочи-ка к почтенной Соль – передай ей вот этот подарок, что супругу мою от женской хвори она излечила.

– Передам, почтенный – как раз к ней бегу… Попросила достать разных ягод и колосьев с рожка́ми, – паренёк хлопнул левой ладонью по туго набитому рожью разрезу в своей верховни́це.

– Передай, не забудь – но сперва дуй в стряпны́е! Скажи Гейрхильд, что не будет стола до заката, могут не торопиться девчонки со снедью. Ёрл наш сам заварил крутой каши – долго будет рыгаться нам кровью она… – пробурчал он угрюмо, вспомнив увиденное во дворе. Но затем вновь пришёл в лучший дух и принялся распечатывать посольский кувшинчик.

Налив себе кубок пахучего тёмного хмеля домоправитель довольно прижмурился, вдыхая чужие, ещё неизведанные запахи из южных краёв Эйрэ, где так славятся вина не только из ягоды лоз. Отлив первые капли на пол в память о прежнем хозяине драгоценного сосуда, доброго разговора с кем он не дождался, Брейги сделал глоток, умиленно прижмурившись.

В вине и добрых собеседниках почтенный Костлявый всегда знал толк. Жаль только вот, что другие в Хатхáлле бывали нечасто…

Проходя по двору близ конюшен, человек в верховнице, пропавшей болотом и дымом, услышал из верхних покоев в стряпных голоса окликавших друг друга служанок, средь которых в их гомоне говора смог разобрать один – тихий, знакомый – и глаза его вспыхнули той же паля́щею искрой – почти как и там, на дворе. Или может немного иначе – жадней.

– Почтенный – я тут что подумал… – обратился к наблюдавшему из окна за резнёй ёрлу поднявшийся назад в Красную Палату вершний над стражей, – хорошо будет, если мои люди пустят по городищу слушок, что посольство возвращалось назад в Эйрэ, и ночью всех их разбойная нáволочь в лесах переняла и перерезала в тех чащобах за Вингой. А воз их для виду пустим ночью по городу, чтобы все увидали, как люди áрвеннида поехали домой.

– Турса, – Къёхвар внимательно посмотрел на того – одного из числа дома Скъервиров, уже три века правившего их народом – прямо в глаза.

– Разве похож я на труса, чтобы таиться как будто укравший в чужом саду яблок мальчишка, и выглядеть так, словно я в своих землях уже не хозяин? Мой ответ старый Дэйгрэ получит – не через этого пса, так через кого из а́рвейрнских гостей в ходагéйрде. Этот дурак при множестве свидетелей в моём собственном доме вознял на владетеля руку – чего одного уже было достаточно.

Ёрл внимательно посмотрел на умолкшего и внимавшего его словам Турсу.

– И за меньшую дерзость порою казнили без милосердия более знатных людей, чем та рыжая псина. Пусть их áрвеннид увидит – вот что бывает, когда кто-то вздумает грозить тем, кто держит в руках всю Дейвóналáрду. И если он ещё не выжил на старости лет из ума, то поймёт, что я не боюсь áрвейрнов… и что я – не мой смирный дед Хъярульв.

Турса неотрывно смотрел в упёршиеся ему взором в лицо волевые глаза ёрла, даже боясь дышать, пока владетельный родич говорил с ним.

– Если я стану юлить – тогда старик Дэйгрэ решит будто я трушу и пытаюсь выгородиться от содеянного. Пусть он знает, что я не стану колебаться и медлить – и мы подождём его решающего шага. А не сделать его он не сможет, ища примирения – ибо не простят ему то все семейства убитых, в запале требуя от áрвеннида скорейшего отмщения. И если он первым поднимет железо в раздоре – а так оно верно и будет – тем ещё лучше для нас.

– Ёрл, – наконец промолвил вершний стражей, – так ты, значит, сам нынче ждёшь начала войны с их áрвеннидом?

– А ты – нет? – ответил вопросом на вопрос Стейне, как-то хитро прищурившись.

– Я? Я твой верный слуга, ёрл. По мне – как повелишь.

– Турса… – Къёхвар похлопал вершнего стражей рукой по плечу, хитро улыбаясь, – порой я думаю, за что же я так близко держу тебя подле себя – коего все мои братья и родичи в детстве Пнём звали? Или решил ты, что всё прежде сделанное – лишь рыжим усы пощипать, чтобы Медвежьей Рубахе плохо спалось по ночам?

Турса на миг и сам вспомнил детские годы, когда лишь старший из внуков Хъярульва не навешивал на него в играх и забавах обидных прозвищ, вечно держа подле себя его – простоватого здоровяка – и сейчас властным взором давая понять, что он отнюдь не считает его дураком – а тем, кем он есть и поныне. Своей верною правой рукой – пусть и левой, как шутят в семействе.

– Должно быть за то, ёрл… – понимающе кивнул ему родич, говоря уже снова спокойно и твёрдо как и правитель дейвóнов, – …что я делаю для тебя то, о чём иные и думать даже не осмеливаются – не то что сверши́ть. За то, что я – твоя верная рука.

Ёрл усмехнулся.

– А ещё безголовым прикидываешься…

Голос Къёхвара вновь стал твёрдым и сосредоточенным.

– Сегодня же созови в Высокий Чертог всю нашу родню из числа вершних воителей в Винге и из ближайших стерквéггов. Я сейчас напишу послания для прочих, и пусть их немедля развезут твои надёжные люди. В дальние края выправим тайнописные известия голубями.

– Исполним, почтенный.

Турса окликнул толкущегося в углу Красной Палаты молодого слугу Ульфа, укладывавшего на носилки тело сражённого Кернаном старого Ульфгейра Ржавого.

– Живо беги к Сигвару, оповести всех писцов – пусть точат перья живее!

– Бегу, почтенный!

Ёрлбесстрастно кивнул головой на выраставшую ввысь зловещую гору окровавленных тел во внутреннем дворе Хатхáлле. Стражники стягивали туда не остывшие трупы послов и тех воителей Эйрэ, кого перебили безоружными в нижних чертогах, отдыхавших там с долгого пути в ходагейрд. Люди Турсы суетились вокруг подогнанных из конюшен возов, запрягая быков и закидывая туда мертвецов словно мешки с мукой, замывая из вёдер колодезной водой бурую кровь на камнях, прикрывая трупы поверх рогожными тряпками и сеном.

– А с этими рыжими сам знаешь сделать что, чтобы тут не смердели…

– Ясно, – кивнул Медвежья Лапа, – есть кому поручить… Нож сейчас тут, а он дело в том знает. А после снова отправится по твоему поручению на север Помежий.

– Пусть поторапливается нынче же – дел там сейчас будет много. Нечего ему в Хатхáлле задерживаться на ночь подле своей юбки.

– Отошлю его нынче, как требуешь. Никуда от него его баба не денется… – засмеялся вдруг Турса глумливо, и добавил с каким-то затаенным завистливо-желчным смешком в обычно бесстрастном голосе:

– Свезло же Ножу в своё время, выблю́дку…

– Торопливые твои люди, Лапа… Чуть что – сразу за стрелы хватаются без моего на то слова, – вдруг нахмурился ёрл.

– Прости, владетель – поторопился дурак этот Хаскиль. Тебя сберегать обучил их, но спешка порою дурна – как вот вышло теперь…

– Пусть гниют эти рыжие, Хвёгговы кольца на шею им… Но другие у меня прежде замыслы были, чем перебить всю их свору из Эйрэ. Впрочем, нечего сожалеть! – махнул ёрл рукой, – быть может такой поворот будет нам только на руку.

– Чем же, почтенный? – полюбопытствовал Турса.

– Тем, что старый Дэйгрэ от нахлынувшего гнева стерпеть не сумеет, и первым начнёт войну, ещё не готовым к ней будучи. И даже те среди дейвóнских орнов, кто вечно становится поперёк нашего дома, согласятся с тем, что это не мы первые стали решать раздор оружием – и что защищать Дейвóналáрду должно сообща, позабыв о прежних обидах меж нами.

– Верно, почтенный! – согласился Турса, – на Великом Совете даже самые непокорные северяне выскажутся за войну, не говоря уже об иных домах.

К ним снова торопливо подбежал служка Ульф, почтительно поклонившись владетелю, чью речь с вершним стражей он прервал только что.

– Сообщил ты почтенному Въёрну?

– Да, владетельный – его первый помощник собрал всех людей в книжном схо́роне. Писцы перья уже наточили и ждут твоих слов. Голубей старый Въёрн приготовил к отлёту.

– Так что ещё? – недовольно приподнялась бровь ёрла.

– Достойнейший– почтенный Сигвар спрашивает, кого из родичей ты желаешь поставить на место почтенного Ульфгейра? – служка бросил взволнованный взор на лежавшее тело, – место вершнего укрепью опустело…

– Может Свейна Быка из Ве́йнтрисве́дде? – предложил родичу Турса, – мужик он надёжный и верный.

– Ленив, и вино лакать любит как бочка дырявая… – недовольно нахмурился ёрл, раздумывая.

– Тогда Длинноногого из Дубового Корня?

– Ну его, дурня усердного… – поморщился Къёхвар.

– Ну значит Вепреубийцу. Толковее нет ратоводца!

– Конуту кроме охоты и случки нет дела до службы. А призови – всех своих баб он притащит сюда из Берёзовой Кручи.

– Ну не Айнира звать же из…

– Помолчи… – фыркнул ёрл, покривившись.

– Так кого же, почтенный?

– Есть дельный муж на примете. Не из тех наших родичей, кто меня сильно любит, и прибудет нескоро – но толк от него будет больший, чем от твоих приятелей или этих двоих.

Ёрл повернулся к ожидавшему воли владетеля служке.

– Ульф, вели гонцу собираться на юг в Аскхаддгéйрд. И живее!

– Слушаюсь, владетель… – склонившийся перед ёрлом помощник торопливо исчез из Ротхёльфе, вновь оставив Стейне и вершнего стражей наедине.

– Меченого нашего хочешь призвать, почтенный? Хороший выбор.

– Его. Хватит южанам спину́ отирать – пусть послужит семейству поблизости, когда время пришло.

– А всегда тебе внемлет он? Этот тоже себе на уме как известно – недаром в друзьях он и Айнир наш…

– Турса – в доме Скъервиров ёрл это я, а не правнук той потаскухи из Утир, что под Острозубым на ложе раздвинула ноги. Подчинится и он.

Медвежья Лапа неслышимо хмыкнул сквозь зубы. Он-то знает, как кое-кто стал в их семействе и ёрла порою первей, оттеснив даже властного Стангира с первого места при Красной Палате, пока тот был жив. Говорят, прорицающий Аскиль однажды решил потеснить слишком умного родича, в коем учуял соперника подле их ёрла, и натравил на того сына младшего брата – дабы тот как обученный разным наукам сам принял казну. Этот Рагни Пила всякий раз норовил подеть Сигвара словом, язвля родича кровью арднурцев и змеевым оком прилюдно – но хранитель казны и печатей как будто не слышал того как брехливую псину. А вот только лишь Саг сноровил взять ключи в погреба и считальные книги, как однажды уснул и не встал… говорят, на пиру съел не в меру грибов. Говорят так…

– Одно только меня беспокоит… – промолвил вдруг Къёхвар негромко.

– Что? Или кто? – вершний стражей вопрошающе поиграл пальцами по звероглавой рукояти кроволивца на поясе.

– Чтобы эти вести из Винги не слишком уж скоро дошли до ушей Дэйгрэ. Мне нужно ещё немного времени.

– Разве мы не готовы?

– Турса – не в один день верша́т те большие дела, какие грядут уже скоро.

И добавил спокойно и твёрдо:

– Давно пора было нам закончить ту Распрю, что мой дед по малолетству трусливо замял этим миром позорным, близкую победу упустив прямо из рук. Лишь отщипнул у них каменистый кусок Нодклохсле́йбха с клочками Помежий…

Турса молча внимал словам владетельного родича и ковырял носком сапога узорчатый пол под ногами, где ещё виднелись несмытые до́лжно багровые пятна. Наделы, чины, серебро, ратная слава, внимание дев к победителям днём и в ночи – то для свердсманов древних родов, кто алчет получить всё это себе и наследникам в грядущей вот-вот распре, первая кровь коей уже пролилась в этом самом покое. И так при Хатхалле в избытке подобного подле владетеля – и монет, и почёта, и девок глазастых. Его на верной службе у ёрла привлекало иное… Не как Ножа, которого боялись даже в родном им семействе – и даже он опасался порою – но всё же.

Власть – штука сильная, а власть же над жизнью – намного сильней…

– И слишком много беспокойной дурной крови накопилось теперь в разных орнах, что требуют себе давних вольностей. Вот её первой и бросить в огонь, чтобы повыкипала в нём у иных дерзких вообще без остатка… – жёстко и холодно проговорил владетель Хатхáлле.

– Война так война, – безразлично пожал могучими плечами Турса, – всех купцов и дорожных из Эйрэ задержим мы в Винге на несколько дней, если нужно. Что повелишь делать, тиу́рр?

– То же, что и прежде. Убивать.

Но как бы того не желал владетельный Къёхвар, не одни только верные люди молчаливого Турсы знали о произошедшем в стенах Красной Палаты. Как справедливо речёт поговорка, на все рты и в Хатхáлле платок не накинешь. А где тайну услышали трое – она уже, считай, что у всех иных вольно гуляет по языкам.

И седмину спустя, когда правитель дейвóнов передал свой ответ áрвенниду Эйрэ, вручив запечатанный свиток послания ожидавшим отправления из Винги их обоза с товарами а́рвейрнским купцам – в то самое время чей-то подгоняемый ударами сапог в бока взмыленный конь торопливо летел на восток к уже близким Помежьям. То был брат одного из зарубленных во дворе Высокого Чертога воинов их посольства, который так и не дождался приезда родича и сам вскоре разузнал о случившемся через знакомого дейвóнского дровосека, чьи сыновья и помощники возили смолу для светилень, уголь, дрова и строевое дерево во дворец ёрла.

Весть о гибели младшего брата так потрясла и взъярила его, что он бросил торговое дело – хотя какой там был торг в этот год, лишь беда и убыток – и понимая, что убийство послов дело нешуточное, во весь опор пустил скакуна на подвосходную сторону к далёкому родному краю.

А где-то под тучами, борясь с настигавшими встречно ветра́ми и ловя распростёртым крылом их потоки, обгоняя те тени скакавших к востоку людей во главе с их улыбчивым вершним, в тот же бок устремлялся пернатый комочек нездешнего голубя, некогда вылупившегося и выросшего в одном из а́рвейрнских уделов и памятавшего незримый людским глазам путь в небесах – направляясь туда, где гнездо его было им некогда свито – неся в навощёном мешочке на тонкой лапке тревожные вести их там ожидавшим…

И как бы ни уповал на обратное ёрл, но нежданная весть о случившейся кровавой расправе с посольством из Эйрэ очень скоро достигла стен тверди Аг-Слéйбхе в Воротной долине – а за ними и ушей áрвеннида всех домов áрвейрнов.

В просторных покоях, залитых сияющим светом смотрящего в стрельчатые оконца полуденного солнца, под тканым из льна огромным Полотни́щем Предков Кийн-ар-Сеáрах в возведённом недавно Славном Чертоге Дéог-ард-нéадд, прервав чтение разложенных поверх листов писем и указов свитка древних рукописей лютее зимней бури бушевал услышавший это известие áрвеннид Дэйгрэ.

– Зарубить моего родича – моего посланника, уста áрвеннида áрвейрнов! Неужели я не ослышался?! Ах он… он… проклятый псоглавец!!! – кулак некогда могучего в молодости старика едва не переломал толстые доски долгого пиршественного стола для гостей, стоявшего в отдалении от резного Высокого Кресла áрвеннидов.

– Семя свиньи! Сын скотоложца! Чтоб весь его мерзостный род Шщар терзал в своих норах до скончанья времён! Зарубил моего племянника, и старого моего друга Гайрэ со всеми людьми – всех!!!

Нога владетеля Эйрэ с силой пнула подвернувшегося на пути домашнего рыжего котика, лизавшего шёрстку на лапе. Отброшенное на пять шагов в бок животное пронзительно взвизгнуло от боли, ушмыгнув из покоя сквозь не притворённые наглухо двери.

– Что… – разъярённый старик обратился к замершему перед ним вестоносцу, – говоришь, Уиннах будто бы поднял на этого выползка руку?!

Не смея поднять взор на владетеля принесший недобрую весть служка в расшитом по цветам дома áрвеннидов ало-белом одеянии лишь робко кивнул головой в подтверждение сказанного, почтительно став в отдалении от разбушевавшегося хозяина Высокого Кресла.

– Да какой скудоумный поверит в эту брехню?! – вновь взвился áрвеннид, негодуя, – Шщар вырви его уста, лжецу! Гори он огнём! Бури Несущий, Держатель Бескрайнего Неба – обрушь на него свой громовой молот из огненной кузни, сравняй хлев Хатхалле с мочой и навозом их орна выблю́дков! Порази их короста и язва! Пусть станут все дети его мужеложцами! Да сгинет их род во тьме времени, пожрут всю их кровь с именами червь могильный и пепел!

Распалившийся точно печь арвеннид вдруг умолк, тяжело переводя дух, и посмотрел на троих сыновей, стоявших подле него и кутавшихся в украшенные шитьём плащи поверх богатых подпоясанных одеяний. Взрослые воители, они теперь так устрашились яростного гнева обычно мирного отца, что утеряли гордую стать и уверенность, и угрюмо робея под его пронзительным яростным взглядом переминались с ноги на ногу и выжидающе молчали.

– А вы что, сыновья – безмолвствуете, точно язык вам стесали, Шщар вас дави?! Вашего кровного родича как свинью закололи в Винге эти дейвóнские выродки… Я сам отправил своего друга Гайрэ и стольких достойных людей на верную смерть в их змеиную нору, поверив в честь этого смрадного выползка! И этот скотина ёрл, этот их Къёхвар… – старый áрвеннид при звуках ненавистного имени злобно плюнул на искусно украшенный многоцветием красок деревянный пол Дéог-ард-нéадд.

– Он ещё смеет требовать от меня, чтобы я отказался от всех справедливых негодований, закрыл глаза на всё то бесчинство, какое творят в их земле со всеми проезжими и гостями из наших уделов?! Он совсем уже презрел прежние обычаи и законы, этот малородный пожиратель умёта, этот гордец Стейне…

Старый áрвеннид вдруг снова стал спокоен, хотя в притихшем его голосе чувствовалась холодная и непоколебимая твёрдость, пока владетельный Дэйгрэ мерно вышагивал по Славному Покою из стороны в сторону.

– Считает себя величайшим из правивших прежде их ёрлов, достигшим полного единоначалия над уделами… ха! Выродок из орна вполовину торгашей – даром, что в них тоже течёт северная кровь. Верно он забыл, что есть среди их соплеменников те, кто не в пример славнее его – и в ёрлах были много дольше, чем все Скъервиры разом взятые вместе с предшествовавшими им – те, чьим предком был сам Дейн, а не захудалый торгаш-свиновод со своим братцем-убийцей!

Старик вдруг стишил торопливую поступь и замер у затворённого оконца в стене, пристально взирая сквозь окованную узором железных и свинцовых решётей прозрачную горную слюду и сверкавший многоцветием красок прозрачный вареный камень-свет. Встревоженные сыновья так и не произносили ни слова, лишь наблюдая за внезапно посуровевшим отцом и слушая его гневную речь.

– А сейчас он совсем уже меру утратил – это семя болотного гада, сын вепревой снеди и потаскухи из Эльдманов… Мы терпели от их дома весь этот век многое – отдали потерянные в Распре ещё одни древние наши владения, оставшиеся тогда по договору за Хъярульвом; молча сносили унижение и насмешки в посольствах, все те подати и поборы, что Скъервиры накладывали на плечи наших сородичей, живущих там и проезжающих через дейвóнские края – словно мы какие смрадные язвоноши… Будто и не принесли присягу на верность ему и его дому все те сыны нашего племени, кому судьба уже века даровала жить на завоёванных мохнорылыми былых наших землях…

Ветер бился в оконца чертога, громыхая тяжёлыми ставнями и сотрясая узоры цветных окониц из слюды, пока старый владетель взирал на просторы долины, расстилавшейся между хребтами двух кряжей, где много веков жили предки их дома, владея землёй всех уделов, где возлегла длань сынов Врагобо́йца.

– Будь трижды проклят гнилосердный пёс Мурхадд! Его подлая алчность власти обрекла нас на нескончаемую распрю с зарящимся на эти уделы Скъервировым семейством! Волками терзаемый слепо просил он подмоги у львов, не подумав – уйдут ли они после столь жирной добычи? Третью сотню лет те дерзко потрясают ветхим уже свитком того подлого дара, сдувая пыль с нечестивых письмён его рук, точно не желая признать всю никчёмность этого беззаконного в нашем роду куска кожи… Так и этого мало им нынче, чем непрерывно подбивать западных фе́йнагов на непокорность и смуту! Вправду, как изрёк мне почтеннейший Ллу́гнамар – века уже дейвóны завоёвывают Эйрэ руками самих а́рвейрнов…

Старый áрвеннид отринул взор от выходившей на подзакатный небокрай оконицы и вновь мерно и тяжело зашагал по просторному залу чертога.

– Всякий год вот уже сорок лет кряду мне идут жалобы от наших людей на притеснения в землях дейвóнов, что те чинят на каждом шагу. А ёрл как будто смеётся над нами – ни одного разбойника, обчистившего и избившего наши обозы торговцев или умельцев-ремесленников не нашли и не вздёрнули на дубовом суку – потому как искать эту дерзкую нáволочь чаще следует среди его же людей!

А теперь он совсем помрачился рассудком, злодей… Притеснять нас за наших богов! Нынче все фе́йнаги в его земле вынуждены отрекаться от веры дедов и гасить огни в древних святилищах, дабы сохранить прежние уделы – ибо не верит он клятвам не Всеотцу, не желая давать власти тем, кто не стремится обратиться в дейвóнов не только речами и одеяниями. А те и рады вырвать у брата кусок, присягая ему против нас и прося их защиты… Чёрные времена наступают, сыновья – точно в Дейвóналáрде правят уже не дети Горящего, а отступившиеся от веры предков южане, лишь собственного бога из Ардну́ра признающие единозаконным и убивающие непокорных их вере, а где им выгодно притесняющие податями и унижениями.

Старик вновь сурово воззрил на своих сыновей.

– Или наш Пламенеющий Ликом чем-то слабее и хуже их Всеотца? Скажите мне, дети, разве я разрушал святилища поселившихся у меня в стране дейвóнов и иных из народов, облагал их чрезмерными податями и гнал словно коростливых псин, запрещая славить их жизнедавцев, поминать их имена в святые для них дни празднеств и в клятвах?

Седой áрвеннид с ненавистью во взгляде стиснул кулак.

– Видно забыли они уже имя Уйра… – промолвил он, бросив взор на детей, – …и его грозных вождей-побратимов – Коннала Седоголового, безжалостного Кáдаугана Кроволи́вца и Бедага Стрелоубийцу, от прозвищ которых некогда трепетали и лучшие из ратоводцев дейвóнских домов…

Сыновья молча стояли в почтительном отдалении, внимая не умолкавшему в гневе отцу.

– А теперь он дерзнул уже в открытую убивать, подлец… Что же – я вижу, что ёрл сам желает начинания раздора меж нами, эта моровая падаль во плоти. Все его нынешние деяния о том и рекут – и не столь слеп я, как многим тут кажется. Половина семейств непокорных нам фейнагов в А́йтэ-крио́ханн имеет оружие со скакунами, клеймёнными знаками разных дейвонских домов, верных Скъервирам – а сам Къёхвар смеётся в ответных посланиях, что-де это враньё, и все эти припасы на всяком из торжищ их запросто можно купить… Нет – Стейне сам желает пролития крови. Не раз мне о том говорили достойные доверия мужи, чьим речам я не внял в должной мере – как вот тот-же достойнейший… Брысь!

Прервавший на полуслове речь Дэйгрэ замахнулся рукой на мирно возлёгшую поверх свёрнутых свитков домашнюю кошку, лениво взиравшую золотом глаз на владетеля. Та резко вскочила на лапы, бросаясь в прыжке со стола к дверям зала – лишь серою тенью мелькнув пред очами наследников старого арвеннида.

– Развелось тут отродий Праматери… Скоро станет их больше чем девок, что вы во дворец натаскали для случки! – брови Дэйгрэ сурово сползлись над глазами, укоризненно глядя на отпрысков. Недовольно принюхавшись он оглядел свитки с уви́тою вязью письмен и рисунков старинных сказаний и летописаний семейств земель Эйрэ – не добавил ли зверь там своих свежих гор и холмов поверх строк слов великих сказителей-шейнов.

– Отец – но мы ведь не смолчим на такое злодейство? Одно дело – дерзко плюнуть на все наши просьбы – даже не требования… Но пролить кровь – тем больше послов… – Уи́ллух Фад-Кроймилл, старший из сыновей áрвеннида, высказал мысль, теребя пальцами долгие рыжие усы.

– Точно! Или уже точно бабы мы стали, что спустим им это? – с вызовом добавил средний из братьев.

– Смолчим? Кто тут собрался молчать в такой час?! – áрвеннид обвёл сыновей горящим от гнева взором.

– Верно, отец – не будем молчать мы! – кивнул головой средний, – покажем выблюдку что тут и по чём!

– Тогда сегодня же вышлем гонца этому псу в Вингу, – заговорил старший из сыновей Медвежьей Рубахи, беря дело в свои руки, – напишем ему, что мы не будем терпеть это…

– Какого ещё гонца, сын? Кому напишем, ему – убийце моих людей, моих родичей, моих послов?! – оборвав на полуслове старшего отпрыска снова взъярился старый Дэйгрэ, и его долгие седые усы затряслись от гнева, а морщинистое лицо налилось кровью докрасна, – какие ещё к Шщару послания, когда миновал час речей! Мой ответ ему кровью дейвóнов напишут железные когти Тинтрéаха – а печать возложу я огнём!!!

– Но фе́йнаги западных кийнов пока не хотят начинать распрю, отец… – возразил младший из сыновей, – они боятся, что будет…

– Плевал я с горы на тех трусов, трясущихся за свои уделы! – рявкнул старый Дэйгрэ, – готовы склонить головы перед дейвóнами и присягнуть Стейне на верность – лишь бы не оскудели на серебро их лари!

– А решатся они взняться с нами? Конналы те вот и то…

– Конналы нам и попрежде верны – а другие подтянутся сами! – старый владетель опять прервал младшего сына, которому дай говорить – не умолкнет седмину, – война не взирает на тех, кто желает в углу отсидеться трусливо! Всех поднимут огонь и железо, взять сторону в распре придётся любому!

– За тебя всегда Конналы, знаем… – хмыкнул старший наследник, – и что ихний Глеанлох любыми войсками не взять, что озёрные тропы и мели как в бурю под вражьей ногою вода заливает и топит. А как свадьба моя с его старшей? Ты же с дядей давно обещал!

– Вот уж кто-кто – а ты всё о девках! Обождёт твоя свадьба – не тот теперь час… – хмуро фыркнул родитель, сурово взмахнув в несогласии дланью, – дал мне Кадауган слово, что всех прочих сватов от неё завернёт. Принимайтесь за дело – пора собирать наше воинство, а не делать мне нового внука от всяких служанок! Подождёшь пока с Этайн…

Средний с младшим тихонько заржали со смеху, толкнув брата в бок.

– Вот уж кто-то от радости треснет, об этом услышав!

– Ага – он и так до Глеанлох дорожку уже протоптал!

– Пусть своё место помнит, умёта кусок этот мелкий… – кривясь хмыкнул им старший, попомнив о ком-то незримом тут в древнем чертоге владетелей.

Взор владетеля Эйрэ впился в лицо вестоносца, взволнованно стоявшего в нескольких шагах от правителя а́рвейрнов.

– Нет, довольно увещеваний! Зови ко мне Старого – снова пришёл его час!

Заслышав прозвище вершнего ратоводца Эйрэ служка вздрогнул, устрашившись доселе невиданной ярости áрвеннида, и почтительно поклонившись правителю торопливо выбежал прочь из Дéог-ард-нéадд исполнять повелённое им.

В ту же ночь из Аг-Слейбхе взмыл серый пернатый комок голубка, устремляясь во тьме на закат – к перевалу, Помежьям и дальше, где лежал ходагейрд всех дейвонских уделов – неся тайную весть того ждавшим о том, что с востока задует тот гибельный ветер, что несёт с собой бурю…

Так, в пору осени, временем последних гроз, в желтени листвяной круговерти было положено начало протяжной, кровавой жатвы между детьми сурового Всеотца и чтущими Бури Несущего. Суровой гряла быть она, когда в зареве разгоравшегося пожара заговорила вечноголодная сталь – долгой, и обильно кровавой… Но то было пока лишь в грядущем, ведомое только бессмертным богам. Смертные дети их приняли выпавший жребий в неведении собственных судеб, слепо брошенных жизнедавцами на пламя костра разгоравшейся распри.

И так начался первый её год.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ …ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ Нить 1

Ветер веял над необъятными северными лесами, уже побитыми желтенью редких берёз и дубов средь бескрайнего хвойного моря сырых тёмных ельников и медностволого сосняка на возвышенных гривах холмов. Между ними как бусины ярко сверкали лазурью и зеленью топкие чаши озёр, точно диски зеркал в обрамлении зелени чащ. В лёгких, невидимых оку потоках средь золота листьев парили блестевшие серебром на свету паутинки. Сквозь белую хмарь облаков устремлялись на юг косяки перелётных птиц, собиравшихся в стаи – и печальная песнь журавлей в синеве бездны неба заставляла сжиматься сердцá её слышавших.

Осень шла над землёй.

Одетый поверх простёганной кожаной верховни́цы в долгополую лёгкую кольчугу и открытый шелом с наносником всадник одной рукой придерживал короткую пику – чащи тут были дремучие, того и гляди как на стадо вепрей нарвёшься – а другая ладонь за поводья правила вороным конём. Путник на ходу вслушивался: не уловит ли ухо за током собравшихся стай лесных птах и звуков сокрытого в этих лесах селища, куда лежал его путь. Однако за пернатым граем, шумом осеннего ветра, шёпотом золотого моря березняков и скрипом ветвей чернолесья не было слышно ничего, что могло бы говорить о близком людском жилье, затерянном в этих бескрайних и диких чащобах – ни человеческих голосов, ни рёва домашней скотины, ни отзвуков стука топора или молота в кузне.

Усталый конь недовольно пофыркивал, перешагивая через то тут то там встречавшиеся на его пути замшелые упавшие сухостоины ёлок и чахлых берёз, и на ходу оскубывал низкую лесную траву. Малоезжая тропа – и так неприметная – превратилась в усыпанную бурой иглицей и шишками узкую стежку. С правой стороны от всадника из непролазной чащи доносился приближающийся шум лесной реки, где казалось бы совсем рядом бурлили о коряги и камни бегущие воды.

И вроде то нужное селище было неподалёку… но как на него выйти из круговерти тропинок меж гряд и холмов? Озадаченный всадник устало вертел головой, пытаясь найти хоть какие приметы забытой уже им дороги туда. Давно почтенный Доннар не отправлял его сюда с посланием – верно, лет десять уже миновало с тех пор, и в памяти мало что нынче осталось – лишь смутные обрывки пути в этот затерянный среди северных чащ уголок. Вестовой голубь может и лучше бы справился с этой задачей – но не всё, что не пишется рунами, та бессловесная птаха сумеет донесть кому нужно.

Пустив коня сквозь ольшаник и низкий густой ельник воин вскоре выехал к узкой реке, и вид её берегов показался знакомым. На той стороне потока среди высоких еловых нетр виднелись верхушки ветвей обширной дубравы, окружавшей пологую гору с возвышавшимся надо всеми прочими деревьями, росшим из голой вершины огромным раскидистым дубом – здешнее место фръялстáлле, прежних собраний свободного люда дейвóнов – священная земля судилищ и празднеств этого северного края.

– Ага, вот оно самое… Значит уже недалеко мы с тобой! – странник потрепал гриву скакуну, – лишь бы тропу ту до селища нам отыскать теперь, Ворон – а там будет тебе овёс, а мне мёд с дороги. Но-о-о, увалень – пошли!

Вдоль берега тянулись топкие низкие луговины в обрамлении камыша. То и дело к реке выходили размытые водами глубокие глинистые овраги, мимо которых змеился их путь. Лесная чаща то охватывала речную пойму до самой воды, то опять отступала. Внезапно прямая тропа снова резко вильнула в чащобу и там стала новым развилком, заставив путника остановить жеребца на распутье.

– Ах ты… – осёкшийся на полуслове гонец не стал поминать в этом диком безлюдном лесу ни Хвёгга, ни кого из незримых коварных духов глухомани одедрáугров, и так водивших его по чащобам кругами весь день, грозя завести в самые гибельные дебри и топи – и там не иначе сожрать их с конём без огня и без соли и лука. Солнце над головой медленно стало клониться к закату, и сумрак под сводами елей неторопливо сгущался. И хоть час ещё не был предзакатный, однако усталый вестоносец заторопился отыскать нужное ему селище, не желая одному ночлежить в глухой чаще – и вновь пустил коня по ближайшей к нему узкой пешей тропе.

Лесной ручей в пять локтей шириной пересёк его путь – и там, откуда змеились бурлящие на выступавших камнях и поваленных стволах елей бурые воды, донеслись приглушенные звуки коровьего мычания и блеяния барана. Где-то вдали на незримом для путника пастбище позванивали бубенцы, что носит на шее домашняя скотина.

– Ну хоть кто-то живой отыскался! Но-о-о, Храфн! – всадник обрадованно подстегнул коня по бокам ударом сапог в стременах и направил того вдоль ручья. Срубив выхваченным из ножен мечом пару низко нависших над водой и преграждавших его путь колючих еловых ветвей он на слух приближался к топтавшемуся рядом стаду, чтобы спросить у скотопасов прямой путь к их селищу, затаённому среди чащ.

Лес наконец выпустил его из своих тенистых нетр в мрачном сплетении колких ветвей на открытый приречный луг, поросший травою и низким кустарником. Рябые коровы лениво лежали всем стадом, кося глазами на чужака и лениво пережёвывая отрыгнутую жвачку. За старою маткою бегали остриженые под зиму овцы, а под дубом на самой опушке копались в земле несколько округлившихся к осени свиней, собирая грязными рылами опавшие спелые жёлуди, похрюкивая и тряся лопухами широких щетинистых ушек.

Всадник огляделся вокруг, пытаясь отыскать взором тех, кто сберегал от лесных хищников и разбойной наволочи всю эту живность жителей бюгдэ. У края леса стоял крытый камышом высокий шалаш из ветвей, около входа в который спиной к чужаку уселся и сам скотопас. От холода и непогоды его защищал шитый из волчьих шкур плащ с накинутым на макушку глухим наголовником, делая стать угловатой и грубой, словно то был не человек, а неведомое лесное чудовище или сам бродячий дух пустошей одедрáугр. Рядом лежал длинный кнут, а по правую руку множество уже готовых и ещё недоплетеных корзин из окорённого ивового прута и размоченного в воде липового лыка. Склонив набок голову и даже не оборачиваясь на конскую поступь позади себя пастух что-то плёл, резво перебирая пальцами – не иначе очередную корзину.

– Фью-у! Эй, человече! – присвистнув сперва окликнул его всадник, сердясь, что этот нерасторопный увалень даже не повернул головы, хотя цокот конских копыт он уж точно услышал. И приблизившись почти вплотную окрикнул:

– Хвала Всеотцу! Не укажешь путь к здешнему селищу?

Пастух одним движением ладони сбросил наголовник, что-то надевая на голову, и приподнявшись с земли обернулся. Всадник опешил, увидев перед собой вместо здорового мужика рослую девушку – совсем ещё юную, на вид не старше шестнадцати-семнадцати зим – в венке из опавших берёзовых и дубовых ветвей с листвой вокруг головы, который она видимо только что доплела, позабыв о своих не доделанных кошах и корзинах.

– Не видал я ещё, чтобы девка – одна – в такой глуши пастухом была… – почесав под шеломом затылок вместо приветствия молвил озадаченный воин, глядя на незнакомку сверху вниз с высоты коня и не замечая вокруг никого из сопровождающих деву мужчин.

– Ну вот увидал… – нисколько не боясь чужака спокойно улыбнулась в ответ та, и от её искрящегося взора синих как васильки глаз у всадника вмиг пропала вся накопившаяся на сердце за день блужданий досада с усталостью, – ты едешь с вестями в Глухое селище, почтенный?

– Так, если только отыщу путь в ваше Хейрнáбю́гдэ. Совсем я потерял тропу в этих лесах, как бы не пришлось заночлежить в чащобах… Должен был Вепрево Копыто поехать сюда – да другие ему поручили дела, в чём он лучше посилен.

– А тут так с начала времён, надёжно укрыто от всяких очей – и не всякий гость сможет пройти, не то что незваный. Иначе не нарекли бы Глухим наше селище.

– Так как мне до него проехать-то, дева? Я спешу – везу много срочных вестей для старого Скегге от его родича Доннара.

Девушка улыбнулась, окидывая путника острым взором васильково-синих глаз из-под жёлто-рыжего кольца венка, и указала рукой на протоптанную скотиной тропу, уходившую в чащу.

– Туда езжай, по коровьим следам – скоро и печные дымы за холмами увидишь. Назовись от кого ты, и люди Хеннира тебя впустят.

– Благодарю, красавица! – всадник кивнул головой, намереваясь развернуть коня в указанный бок, – доброго дня тебе!

– А что за вести? – полюбопытствовала вдруг у него девушка, вороша в чёрном кругу затухшего кострища зардевшие искрами угли и раздувая их жар на клок сена, чтобы разжечь себе новое пламя.

– Любопытна ты, красавица, – шутя пригрозил он той пальцем, – не по тебе такие важные вести для свердсманов!

– Если я девка – не значит, что дура… – язвительно усмехнулась в ответ та, раздув огонёк и швырнув на него ветняка.

– Чья ты дочь, красавица? Старый блодсъёдда Скегге с супругой такую языкастую расстарался слепить? – в голосе у всадника послышалось заигрывание, глаза его заискрились как маслом намазанные. Он приблизил фыркающего коня на пару шагов, внимательно разглядывая незнакомку.

Что-то неуловимо памятное показалось воителю в её юном обличье на обрамлённом золотом волос открытом лице. Морща лоб в воспоминаниях усталый гонец снова обвёл девушку пристальным взором – её крепкую и чересчур уж высокую, но ещё не налившуюся в полную силу женства стать, округленные и горящие юным румянцем щёки и пронзительный взор синих словно весеннее небо очей под высоким открытым лбом… Но чьё же это было неуловимое подобие, кровь от крови кого – его память не подсказала.

На шее пастушки мужчина мельком вдруг заметил тонкий кожаный шнурок унизанного сухими ягодами рябины и шиповника нашейного знака-оберега Áдурмóдринн, Праматери – обычный для всех жён и дев их дейвóнского племени. Но у этой не один он свисал с ремешка. Вместе с вырезанным из витого корня символом Гефáдринн – Дарующей – изображавшим очертания сопровождаемой серою тенью державшей в руках серп и чашу женщины с носимым в её округлившемся чреве дитём, прикрытый девичьим знаком виднелся другой оберег. Краем ока гонец разглядел очертания вырезанных из кости трёх грозовых стрел Горящего – закопченный и потемневший, словно прежде залитый кровью.

Не деве с рождения было суждено носить такой знак-скъюту бесстрашных мужей-воителей. Видно как некая память, крепко сберегаемая и хранимая, достался ей этот чужой оберег – от отца ли, от брата или мужа – хотя вряд ли та ещё была в жёнах, как по её вольному дерзкому виду и девичьим ещё одеяниям решил вестоносец, рассматривавший пастушку.

Услышав последние слова путника девушка вдруг потемнела лицом, и взгляд её стал не то чтобы хмурым – колючим – словно настороженный ёж поднял ввысь свою острую шубу.

– Нечего тебе это знать… – как-то холодно и жёстко ответила она вполголоса.

– Ух, как сурова! Что же ты в глухомани скотину без братьев пасёшь? Не страшно одной?

Вместо ответа девушка лишь кивнула головой в сторону шалаша, где у отворённого проёма на колу висел длинный охотничий лук и открытая стрельная сумка.

– И стреляешь, наверное, метко? – ухмыльнулся конник, подзадоривая девчонку, – много ворон посшибала?

– Ветер зря не тревожу, – она так и не улыбнулась больше ни уголком рта, – вижу, твой кóгурир не научил тебя, увальня, не цепляться к чужим дочерям.

– Ишь ты какая! Вот подрезать бы тебе язык, сороке! – рассердился опешивший от её невероятного нахальства всадник, – наш Бурый за такую дерзость пусть и не бабью, но не одну голову прежде снёс всяким неучтивцам! Не девкой была бы – так сразил твою шишку дурную как репу! – словно секирой махнул он рукой указующе-грозно, о чём только что говорил.

– Если дерзость по правде ему, мой дядя терпит такую, – негромко ответила незнакомка.

– Погоди-ка ты, малая… Наш кóгурир тебе что же, выходит – дядя? – всадник внимательно взглянул на девушку – и умолк как язык проглотив.

Взор его вновь торопливо обежал лицо пастушки и упёрся в тот знак Горящего, что висел на шее вместе с девичьим оберегом Праматери. В глаза путнику бросились прежде не замеченные им, а теперь открывшиеся взору вырезанные на костяной глади две тонкие руны – «сиг» и «тивз» – Победа и Стремление – еле заметные человеческому глазу за столько локтей.

И в этот миг путник вдруг вспомнил, точно запертая память отверзлась незримым ключом – на какого человека так неуловимо похожа эта уже не девочка, но совсем ещё молоденькая девушка, уже впрочем годящаяся в невесты или чья-то невеста – такая же высокая и крепкая как и её упокойный отец, на чьей могучей шее некогда висел этот знак боевой ярости Всеотца, чьи три огненные стрелы срываются с небес ярким отблеском Его гнева.

И ещё раз присмотревшись к пастушке, всадник неуверенно спросил:

– Так ты… ты, значит, будешь дочерью Стерке?

Девушка ничего не ответила – однако во взгляде её путник увидел ответ на вопрос.

Всадник снял с головы лёгкий шелом с наголовником, почтительно преклонив голову перед ней.

– Прости меня за дерзкий язык, тиу́рра… Я помню твоего славного отца – хоть и был совсем юн, как под рукой Конута обучался военному делу и сражался подле него. Не держи гнева – с полудня не знал отдыха по вашим чащобам, несу всё подряд, не подумав… – в его виноватом пристыженном голосе теперь не было и тени прежней бахвальной удали.

– Ты и вправду его дочь – теперь и с лица узнаю́, – он опасливо смотрел на так и молчавшую девушку, вмиг потеряв былую уверенность и не смея поднять на неё взор свысока как мгновение назад.

– И имя твоё я помню, почтенная… Дочерь достойной Брулы из Эваров, Майри.

Она снова улыбнулась краешком рта – словно добрые слова о рано почивших матери и отце зажгли огонёк в её синих глазах, заставив их потерять холодную твёрдость.

– Не сержусь я, почтенный. А как стреляю – поедешь через ворота, там по частоколу головы бродячей нáволочи наколоты. Так скотокрадов, кто на добро наше зарились, и мой один есть…

– Ну если так, Конуту есть кем похвалиться в чертогах у Всеотца – пусть и не даровал тот ему сыновей. Он был славный воитель, каких сейчас мало… – гонец развернул коня и направился к указанной тропе в сторону скрытого там за лесом селища.

– Эй, постой! – вдруг громко окликнула его девушка, и всадник послушно придержал жеребца, – ты так и не сказал, что за вести везёшь Хенниру?

– Война, – кратко ответствовал воин – и помолчав миг, добавил, – твой дядя Доннар призвал собирать людей. Скоро многие дейвóны сядут по коням – всем орнам наш ёрл повелел выставить огромное войско.

– Вот как – всем сразу… А с кем война началась? – взволнованно спросила она, – опять с теми южанами из-за гор?

– Нет, тиу́рра. С а́рвейрнским áрвеннидом, старым Дэйгрэ Медвежьей Рубахой. Слышала должно быть ты, что последние годы творилось в Помежьях… На Великом Совете все орны дейвóнов возняли мечи в согласии с волей владетеля, присоединившись своими загонами к воинству Скъервиров.

– Я поняла, почтенный. Скачи скорей, а то скоро уже вечер! Как стемнеет – ворота затворят до сáмого утра, тогда и впрямь заночлежишь в лесу. Ночью наш Скегге не велит пропускать в селище никого из чужих.

– Я понял, тиу́рра, благодарю! Храни твои дела Всеотец!

Конь резво поскакал по тропе, унося вестоносца грядущих смертей в лесную чащу, за которой недалеко уже лежало Хейрнáбю́гдэ – Глухое селище – место, где испокон жили в этих краях ещё со времён Дейна родичи Доннара Бурого, старшего брата её упокойного отца. Майри Конутсдо́ттейр молча смотрела тому вслед – и что за думы лежали у неё в этот час на душе, по взволнованному девичьему лицу было трудно понять…

Вечером, сидя за столом в освещённой заревом смоляных светилень просторной горнице за чашей щедро поданной хозяином горячей медовухи с редкими тут пряностями из дальних восточных земель, славно отужинавший вестник долго рассказывал вершнему в Хейрнáбю́гдэ последние вести. Он кратко изложил о том, что происходило в уделах под рукой ёрла – как весь этот год на восточных Помежьях взрастало насилие, о прибытии осенью а́рвейрнского посольства и кровавой резне в Красной Палате, о случившихся стычках и битвах, о сборах дейвóнского воинства во всех стерквéггах и гейрдах. Подперев кулаком подбородок Хеннир молча внимал вестоносцу, теребя бороду, и изредка переспрашивал гонца о том или ином событии, как уже ведётся война, сколько пеших или конных кóгуров из чьей земли выставлено и куда.

– Пока что по всем Помежьям идут лишь мелкие стычки с врагом, как и было ещё до обвещения распри – и повсеместно в тех городищах и селищах во время сборов воинства распалились волнения средь народа. Поселяне по зову всяких крикунов и вожаков из числа людей ёрла взнялись избивать своих прежних соседей из а́рвейрнов и сочувствующих им, калеча и изгоняя прочь от родных мест, отнимая нажитое добро и творя насилие над беззащитными.

Гонец на миг стишил речь, отхлебнув хмелящего мёда из чаши.

– Распалившиеся толпы сейчас даже присягавших служить Къёхвару в его воинстве наймитов из Эйрэ убивают напропалую, чего уж об иных молвить… У Дубового Корня дубы гнутся не от желудей, а от удавленных. Так вершитель Хакон Длинноногий нещадно расправился со всеми жившими там рыжими от мала до велика, хоть и клялись они дому ёрла на верность.

– Волчий умёт… Лишь огонь распаляют такими делами, выблю́дки! – ругнулся нахмуренный Скегге.

– Верно! Убитых и изувеченных сейчас не обчесть. И не чудо, что и в уделах áрвеннида и союзных землях также вознялись бесчинства над живущими там дейвóнами – и гонят тех в наши владения босыми и без корки хлеба, мужей забивая до смерти, а жён с девами бесчеща насилием. Ненависти накопилось столь много, что даже все уповавшие на мирный исход потеряли всякую веру в то, и вслед за иными острят копья и седлают коней. Все Помежья в полночных уделах объяты огнём. Да и на юге не лучше кровищей смердит… – проворчал он, отхлебнув ещё мёда.

– Дурные известия… Сношай их всех волки, выблю́дков безмозглых! – Хеннир угрюмо почесал бородищу, внимая гонцу, – в Помежных Раздорах видал я таких, кто про меру забыл, лишь на испуг перед ним уповая…

Хозяин допил медовуху из чаши, отерев рукавом бородищу.

– Помню, как городище Дубовая Ветвь там спалили дотла люди скригги Сторгейров из данников Ёрваров, поддержав нам союзных Ам-Родри в войне против Западных Ниалл. Всех мужиков перевешали, прочих сгоняли из селищ в болота и скалы нещадно. Баб и девок… сам понял что делали. Угли и пепел остались там от Коннендэир… Страх наводили на рыжих в тех землях – косой взгляд те боялись поднять. Кто не понравился чем – сразу в петлю на сук. И от лихости стали на шлемы цеплять ветви дуба горелые – мы, мол, такие – дрожите вокруг.

Зажурчала струя медовухи по чащам, наполнив их хмелем до верха.

– А потом чего было?

– Потом… Как-то в осень ту ехали всем их загоном по пустоши – и лишь Горящий то знает, как в чистом просторе попали в засаду. Им те ветви засунули знаешь куда, перед тем как повесили всех как собак – кого в сшибке той взяли живыми?

– Да уж понятно куда… – хмыкнул гость.

– Да не туда – а в глаза… С той поры прочим так же горячим весь пыл поутих точно дикие звери бесчинствовать.

– Ну так – рыжих чтоб обхитрить надо быть трижды умным! – гость отхлебнул, утирая ладонью усы с бородой, – как в той песне «Девица у брода» – слыхал же – когда брат скригги Ёрваров занял уделы владетелей Озера в годы дарения Мурхадда, и на встречу явилась дочь фейнага с кучею юных служанок, с коей он речь там завёл подле брода о дани и выкупах. А на второй день явился он с братьями к женщинам сам без брони, ожидая всё тех же девиц там увидеть – а в одеждах служанок их ждали воители фейнага, и всех утопили в реке до единого…

– Слыхал… И уж побольше тебя-то… – Хеннир щедро глотнул от души, вновь наполняя себе и гонцу чаши хмелем, – да – давно уже там на моей памяти не случалось такого кровопролития как теперь.

– Верно, почтенный. Походу скажу, видно никому уже не удастся в тиши отсидеться за бабу держась. Всем ко́пья придётся поднять… – согласно кивнул головою посланец.

– А что повелел наш скригга?

– Скригга с Доннаром и прочими собирают загоны к выправе – но раньше конца зимы или даже начала весны мы не выйдем всем воинством. Так мне велено передать. Пока что Бурый назначил тебе отправить под его руку несколько человек, годных для войска – конных со всем оружием и припасами.

– Будут, – утвердительно кивнул Скегге, отхлебнув медовухи из чаши, – но я не смогу отправить их всех прямо завтра, не собрав в дорогу как следует. Половина мужей из селища сейчас далеко в лесу на работах. Пока я выправлю к ним на рассвете гонца, и пока все успеют вернуться с возами, уйдут полных два дня.

– И не надо пока. Мой путь лежит не в Вингу, а дальше на восток к прочим нашим селищам и укрепям до конца Каменных Ворот.

– Ясно – аж в самую глушь, где медведи под окнами гадят… Свезло же тебе! – пробурчал Бородач, покосившись куда-то набок.

– Уж как есть. Ещё седмину в седле по лесам с бездорожьем и кручам трясти себе кости.

– Если заедешь ты в Западный Дол, то сумеешь сесть к Хедину Челноводу на судно, и по Зыбице сможешь добраться до многих из селищ водою. Он как раз теперь там, привёз крупы и соль из Высокой Дубравы на торжище.

– Посмотрим. В общем, такие известия вот. Доннар собирает лучших из воинов, кто осенью выступит на Помежья, а прочие понадобятся лишь к весне. Так что готовь сыновей и родню к оружию. Это пока всё, что я должен тебе передать из уст Бурого.

– Спасибо за вести, гость. Что же – с а́рвейрнами биться так с а́рвейрнами. Да, давно уже не было подобной войны… С десятка два лет верно, как завершились Помежные Распри…

– Два десятка, как же! – несогласно отозвалась накрывавшая с другими женщинами к ужину стол говорливая жена Хеннира, – да я на роду не припомню, чтобы против их áрвеннида готовились выставлять такие могучие силы, и чтобы сам Эрха вновь повёл бы войска на восход. Считай, со времён Сторстрид не было такой войны с Эйрэ – почти целый век!

– Да помолчи ты, жена! – хмуро огрызнулся Хеннир, теребя густую бороду, – что война и верно будет лютой словно Великая Распря – то правда, клянусь зубами Эльда. А что у меня со счётом дурно – ты и так сама знаешь…

– А кто же ещё – кто двунадесять из десяти насчитает на пальцах? – съязвила супруга Бородача.

– Да хватит тебе уж! – озлился смутившийся Хеннир, – ты перстами считала, а я на костяшках их – и дело-то… А сраму подняла на двадцать три года вперёд!

– На двадцать четыре! – вновь уколола супруга жена.

– Ну, опять началось… – пробурчал Скегге под нос негромко.

– Скоро к тебе прибудет младший сын Доннара, – добавил гонец, перебив их размолвку, – вот с ним и пойдут твои люди к Помежьям. А я пока лягу спать, позволишь? Врать не стану, почтенный – скамья у тебя жестковата…

Охая, гость неловко поёрзал на лавке, переминаясь с ноги на ногу.

– Дорога была дальняя – все кости отбил, пока еле добрался в эту вашу лесную глушь…

– Какую там глушь? Глухое селище мы зовёмся! – поправила гостя опять вмешавшаяся в их мужской разговор жена Хеннира.

– Да без тебя знаем! – вспылил хозяин, – жена, чего ты во всё своим словом как ёрш в во́лок лезешь?!

– Кто бы сказал?! Ты тридцать лет мне на каждое слово перечишь – а сам ума ни на ломаный хри́нгур себе не прибавил! – шикнула она на мужа, став руки в боки.

– Вот же ты завелась, говорливая! Уймись – Праматерью пока, а не самим Хвёггом прошу! – забурчал старый Скегге – но тут же притих, – а куда ты кувшин убираешь? Ну чего ты меня перед гостем позоришь… ну право уж, милая? – пробурчал он, горячо недовольствуя, но и ласково льстя своей половине – нежно хватая ту за руку и удерживая пузатый горлач на столе, – ну чего ты уж, Уна?

– Это ты сам уймись, старый обжора! Веди гостя спать – у него уж от сна голова на стол падает, а ты всё как филин на дубе бубнишь! Я пока созову всех за стол, час уже совсем поздний… Даже Майри, и та скотину домой пригналá, – добавила супруга Бородача, отерев тряпкой от сажи крутобокий глиняный котёл из печи, над которым парком закурился манящий запах горячего мяса в отваре из овощей и кореньев.

– Что, жена – может, сегодня ещё голову какого скотокрада притянула наша строптивица? – пошутил Хеннир, почёсывая пятернёй бороду.

– Ага – и четырёх одедраугров в стойло загнала… – фыркнула мужу супруга, – нашли чем хвалиться, что дева голóвам уж счёт началá… Это ты, дурень, с сыном научил её глупую в детстве стрельбе – лишь на горе девчонке! Ох, хлебнём мы с ней слёз от того…

Слушая её сердитое и насмешливое ворчание Скегге хмурясь сопел себе под нос.

– И послушал я, дурень, не деда, а братьев… – бормотнул он негромко – «не пожарче бери себе бабу, чтоб спать было и в зиму не мёрзно – а потише – чтоб спокойней спалось» – твердил же дубине старик…

Гонец перегнулся через стол и негромко спросил у старшего в Хейрнáбю́гдэ:

– Она ведь дочь Конута Крепкого, верно – эта дева на пастбище? Его скъюту на ней я узнал. И с лица вся в отца – кровь от крови она семя Конута.

– Она, – согласно кивнул головой спустя миг сурового молчания Скегге, – с тех пор, как упокойный же Эвар… – он снова умолкнул на миг, взволнованно сплюнув при поминании ушедшего ко Всеотцу столь страшной смертью сородича, – …единственный свидетель кончины нашего Стерке – перед тем, как в ходагéйрд себе на погибель за местью отправиться, привёз его жене искровавленный знак, что по обычаю от отца к сыну передаётся веками. Ну а раз боги успели даровать Конуту только дочерь одну, овдовевшая Брула и отдала мужневу скъюту воителя мáлой – как память о её славном родителе. С тех пор вот и носит его вместе со знаком Богини, ни дня не снимая.

– Хоть бы поостереглась эта глупая… – вздохнул он сурово, – если бы здесь, среди родичей в Хейрнáбю́гдэ, где свои все везде – так ведь порой и в другие края по торговым делам мы езжаем, или просто выправляемся проведать родню – там, где на имя Конута Стерке не один вражий глаз обернётся со злобой. А эта малая хоть бы что…

Хенннир на миг приумолк, точно вспомнив о чём-то.

– Были три года назад на большом весеннем торжище в самой Винге, продавали там мёд и рыбу со шкурами – так эта несмышлёная хоть бы за ворот отцовскую скъюту припрятала… Стоит себе перед горшками у всего народа на виду и помогает торговать моему племяннику Аснару. И тут…

– Заприметил её кто? – вопросил гонец, отхлёбывая медовуху из резного деревянного кубка – посуда и утварь тут была самой простой и небогатой, как и у большинства прочих семейств северян.

– А то… Вижу я краем ока – какой-то мужичила со шрамом на роже стоит, по одеяниям будет из Скъервиров, хоть и сам небогат – младшая ветвь какая, или вообще низкородный. И всё с каким-то сомнением зыркает на нашу Майри из-за спин торговавшегося люда. А потом как подобрался поближе и разглядел взором Конута скъюту на шее – так с лица побелел, глаза округлил как сова. Вижу – узнал он тот знак, что некогда Стерке носил – и скорее от нас прямо к укрепи с торжища бросился.

– А дальше-то что?

– Ну я тут же сыновьям старшим шепнул, чтобы они его переняли где в малолюдном месте Нижнего городища. Первенец мой Сигвар в одиночку четверых таких сможет в мешок запихнуть – не то что уж с братьями разом. Час тот на счастье был тёмный, а кругом на торжище стояли сплошь наши земляки-северяне – не из болтливых будут, раз кто узрит чего лишнего.

– А дальше-то что было, Скегге?

– Что – что? – замолчавший было Хеннир сурово стиснул ручищей всклоченную бороду.

– Спросил я его потом в чаще за городищем, гада: «узнал Конутову нашейню?» По глазам сразу понял – узнал… И что за девочка это такая отцовский знак теперь носит, тоже ему стало ясно. Быть может и один он из тех людей Къёхвара, кто её родителя подло порешили тогда ножом в спину, как нам Эвар успел рассказать перед гибелью. Ну а раз ясно – глубоких оврагов за Вингой хватает, чтобы одним языком и рукой Скъервиров стало меньше, и не дошли бы из-под сырой глины до уха ёрла нежданные вести, что жив ещё кто-то из семьи Конута.

Скегге гулко стукнул по столу кулачищем, сурово зыркнув на слушавшего его повествование об этой девушке гостя.

– Так что запомни, гонец: как выедешь за ворота – не упоминай никому и нигде, что видал её тут в Хейрнáбю́гдэ. Она ведь совсем ещё девочка – зачем ей испытывать на себе гнев ёрла за своего почившего отца?

– Уж понял, почтенный…

– Надеюсь… А иначе не я, так сам Доннар твой язык укоротит… если не рост, – прибавил он угрожающе, и чиркнул по горлу ногтем большого пальца, ясно давая понять о чём шла речь.

– Знаешь – каково оно в Хвёгговых ямах? – вдруг нахмурясь спросил он угрюмо.

– Понял, Хеннир… – согласно кивнул гонец, – не из болтливых я, родич!

– Вот и славно.

Зажурчала струя медовухи, наполняя их чаши до края. Гость, устало зевая, разглядывал своды покоя в чертоге, пробегая глазами по взрезанным в тёмной, закопченной глади окоренных брёвен и досок витым звероглавым челнам и клинкам, парусам и трепещущим стягам часин праотцов, обрамлённых плетением рун – как в древнейшую пору прихода дейвонов сюда украшали жилища их предки. Тут за целых пятнадцать веков ничего не сменилось, в этих далёких полночных уделах средь чащ и болот – ни строения, ни их хозяева – оставаясь всё так же суровыми, твёрдыми, жившими древним устоем потомками жителей Урхейминорда.

– Так ты, стало быть, младший сын Берна Волкогона? – Хеннир прополоскал меловухою горло, опять обращаясь к гонцу, – двадцать лет не видал я его, старика, как осел он в отцовском уделе у Чёрной Кручи. Как там он будет?

– Хвала Всеотцу – здоров, на восьмой десяток твёрдо пошёл. Правда, память уж стала слаба, забывает иных имена… Но о тебе вспоминает как прежде.

– Славно то слышать! А как брат его Ульф?

– Здоров точно бык – и семейство сыто́ и в достатке. Только сын среди дочек ему уродился один – и позорит отцовы седины. Не увидеть Секире наверное внуков с таким своим отпрыском…

– Что – не пробовал девок, а руку лишь портит? – ухмыльнулся насмешливо Хеннир, хлебнув медовухи.

– Да нет же…

– Что – чужих жён не по че́сти он портит? – приподнял лохматые брови хозяин.

Гонец как раз впился зубами в прожаренный окорок, набив мясом весь рот – и мыча себе что-то навроде «у-у» замотал головой в несогласии.

Хеннир нахмурился, морща в раздумьях лоб.

– Что – мальчишек хорошеньких портит паршивец?

Гонец всё никак не мог прожевать, несогласно мыча себе под нос. Хеннир взволнованно сжал рукой бороду, хмурясь сильнее.

– Что – скотину домашнюю портит негодник?

Гонец несогласно мотнул головой, через силу жуя челюстями. Хеннир совсем взволновался, округлив глаза.

– Что – быть может тогда… – запнулся на полуслове Скегге, совсем ошалев от раздумий, – не, ну слушай – тут ведь большого разврата не водится в здешних уделах… Мы же не ходагейрд всё же какой с их-то нравами!

Гонец несогласно махая рукой наконец прожевал во рту кус, поперхнувшись горячей свининой.

– Да вот ещё скажешь, почтенный! Совсем тот дурак никого ведь не портит! По пьяни подрался с соседом на торжище – а тот ему дал проме́ж ног так уда́ло, что быть теперь парню последним в роду, бедолаге…

Хеннир вздохнул в облегчении, вытерев лоб.

– Уффф… А то я уж подумал дурного такого, всего перебрал о чём слышал…

– Тебя как послушать, почтенный – так в Винге той меньше грехов там отыщется, а не в ваших болотах… – хмыкнул гонец, приложившись опять к медовухе, – я-то думал, вы тут кроме пьянства иного не знаете в старых семействах дурного на Севере…

– Где ты пьянство у нас тут увидел, почтенный? – насупился Скегге, держа в руках полную чашу, – жизнь суровая здесь – надо же сердце чем греть в этих чащах…

– Да что за позор вы тут мелете – слушать противно! Тьху! – сурово окрикнула мужа и гостя ворчливая жена Бородача, недовольно взирая на тех.

– Да какой тут позор – жизнь людская такая… – развёл руками Хеннир, – вот позор – пьяным бабу валять, чтоб потом дураки народились, как случается даже у знатных… А пойдём-ка, почтенный – час поздний и вправду, чтоб речи плести до утра. А то чую, полено в загривок мне бухнет, как сердить будем сердце моё ненаглядное Уну… Как там Сигвар Железная Кость – наш тогдашний вожак по выправам? Или об Агиле Мечеломце расскажешь чего, как там мой давний товарищ? – увлекая за собой гостя из горницы хозяин Хейрнáбю́гдэ продолжил расспрашивать того о родичах по младшим ветвям их семейства – и не забыв прихватить со стола ещё не опустевший до дна кувшин с медовухой.

– Вот уж не даст человеку поспать перед дальней дорогой! – недовольно пробурчала жена Скегге, убирая со стола вместе со служанками и младшими дочерьми да невестками остатки вечерней трапезы всего их большого семейства.

Гасли огни лучин и светилень в покоях и спальнях. Затихали шаги у нагретых печей и лежанок. Хейра́бю́гдэ отходило ко сну, и лишь недрёмные совы волнующе ухали в чаще, когда на дворе наступала глухая безлунная ночь.

Ветер веял над вольным простором обширной равнины в преддверии круч залесевших холмов, шелестевших листвой древних ясеней, что взмывали свечами к лазурному небу. Осень здесь была лету подобна, лишь отняв томный жар у дневного светила, принеся с собой свежесть прохлады и обильней налив спелым соком плоды многочисленных лоз и садов, согнув под тяжестью урожая богатые хлебные нивы. Но сейчас яркий солнечный диск затемнила огромная туча, слишком тёмная для дождевой – и без хлябей небесных разверзшихся бывшая страшной, угрозливой, лишь тревожащей сердце её исполинскою мрачною тушей, надвигавшейся с запада от далёкого моря на просторы раздола, протянувшегося от городища на север.

На раздорожье сбегавшихся тут умощёных булыжником трёх большаков двое конных застыли напротив друг друга. Множество всадников двух больших загонов уже выправлялись по разным дорогам, взняв ввысь древки копий и жала двуручных мечей на плечах, пока их предводители кратко прощались, ведя разговор меж собой, застыв в отдалении от оставшихся к югу ворот городища. Его белые стены из светлого камня мерцали в густеющем сумраке, наползавшем на Холм Ясеней из нутра тёмной тучи.

Мерно шагали кони, выбивая по камню подковами цокот, гремело железо брони их наездников. Первые из шедших загоном на север поравнялись с безвольно бредущим навстречу им путником в рваных одеждах, без каких-либо знаков семейств или купеческих и ремесленных домов среди южных уделов. Взгляд очей его был безрассудным, ковылял он хромая на левую ногу, был весь в язвах и сед точно пепел – но едва мимо странника стали плестись скакуны, он привзнялся и вскинул ладонь к небесам.

– Воззрите туда, где его длань простёрлась! Страшитесь идущего тенью над нами – и железа его в хладной длани!

– С дороги, человече! – сурово окрикнули путника первые конные, отстраняя его от себя жалами пик.

– Над землёю идёт, не покосы кладёт – горы! Стонет земля, стонет море! – палец его взвился ввысь, где в глубине рокочущей тучи сверкали далёкие молнии – точно лезвия кос, жнущие от неба и до земли в бушующем океане клубящихся волн черноты.

– Тьху на тебя, чёрный язык! Прочь со своими прорицаниями! – беззлобно ругнулся скакавший тут первым помощник их вершнего, долговязый и крепкий мужчина в добротной полосчатке, грозя предвещавшему вскинутым череном пики.

– Гони его к Хвёггу, Подкова! – одобрительно окрикнул кто-то из всадников.

– Жаль, что наш ёрл отнимает столь верного друга у моего дома – и тем более у меня. Честь было сражаться подле тебя, Прямой.

Он смолк на мгновение.

– Всеотец мне свидетель – я сожалею всем сердцем, что мой родной край был к тебе так суров… что когда-то ты прибыл с любимой женой и ребёнком, а покидаешь его в одиночестве, потеряв и всех близких, и столько верных людей.

Говоривший был статен, высок, тонкокостен – но крепок на вид. Тёмно-русые волосы с чернотой и загорелая смуглая кожа выдавали в нём жителя юга из древних домов их уделов, владеющих здесь до прихода дейвонов векá назад с севера. Без брони, одетый в богатую долгую верховницу с вышитым знаком их дома – семью чашами и сосудами вкруг от секиры, начавшегося от целителей славного рода владетелей – сидя верхом на породистой крепкой кобыле под высоким седлом он протянул на прощание руку второму, к кому обращался.

– Косаря в тьме ночи зрят очами сычи! Косит не отдыхая, мольбам не вникая – как и сколько ты не кричи! – размахивал странник руками, во всё горло выкрикивая в лица сотен вооружённых путников свои угрозливые слова, не боясь их пинков и проклятий, бредя вдоль дороги к воротам далёкого гейрда, всё ближе и ближе к застывшим на каменистой обочине скакунам двух предводителей.

– Зря ты так думаешь друг мой. Я буду жалеть об отъезде отсюда… полюбил я ваш край за такой долгий срок. Да, потерь тут мне выпало много – но одна только дружба с тобой возместила их трижды.

– Всеотец всем даёт по нужде, как известно. Быть может однажды ты снова вернёшься сюда, Прямой. Жаль, что не вышло с тобой породниться – с моею-то стаей сестёр на выданье… – усмехнулся южанин, но снова осёкся на миг.

– Хотя прости за быть может дурное пожелание. Нет ничего тяжелее, чем всё заново начинать – как тебе какой раз уж приходится…

– Не моли, не проси – не опустит косы! Будь то селище или гейрд, словно бритвой всё скосит – что и сколько ты не поднеси! – раздавался над раздорожьем пронзительный голос седого безумца, заставляя и храбрых из храбрых затрепетать, взирая на далёкую бурю над небокраем – там, куда путь их лежал.

– Мужика и купца, храбреца, подлеца… Ратоводцев, жён, дев и сирот – без разбора всех жатвой возьмёт! Без милости косит – кладёт горы покоса… и владык не минёт! – гневный голос бродяжника взывал громче скрипа возов и ненастного рокота неба, а костлявые руки в кровавых нарывах гнилых мокрых язв развевались граблями по ветру, впиваясь перстом точно жалом в обличья воителей, шедших на север.

– Верно говоришь, Ахорн. Менять родные края и женщин иным нелёгкое дело… Тем больше, что к годам я стал что-то слишком верить в знамения Горящего. И как чую, твердят они – там мне будет последняя пядь для пристанища… – нахмурился собеседник, взирая с высоты седла на ковылявшую словно из сáмого сердца бури хромоногую стать изъязвлённого путника, от которого шарахались прочь его верные люди – страшась то ли его гнилой хвори по телу, то ли лившихся градом из уст прорицаний-вещаний.

– Бедный Безмозглый… – как-то невесело улыбнулся южанин, взглянув на шедшего к ним седого безумца, – тридцать лет он скитается по уделам, лишившись рассудка в пришествие твоего грозного родича Рауда – зривший всё сам воочию, весь тот пламень и кровь. Прежде был он владетелем с войском, хозяином многих наделов, одним из вождей всех восставших. Но сгорели в том ветре из бездны и скот, и дворцы, и любимые дети с чинами и славой почтенного Ве́нта – и теперь лишь те тени тревожат уста его страхом, смущая пугливых. Никогда его речи не слушали боги, чтоб сбыло́сь то хоть что-то из этих пророчеств… Зря тревожишь ты душу, мой друг.

Он мельком взглянул в небеса, где зловещая чернь облаков заслоняла свет яркого солнца, клубясь точно дым над пожарищем.

– Дурно вот, что вы едете в бурю – до уделов Бирксвéдде не будет пристанища, чтобы укрыться тебе от ненастья.

– Ни меня, ни тебя не пройдёт – на чужбине далёкой найдёт! Без пощады раздавит, на могиле камней не оставит – и никто тебя не помянёт! – взор горящих очей изъязвлённого странника впился в суровый взгляд не отвернувшегося от него второго из говоривших, чьё лицо было слева покрыто коростой от язв красной смерти.

– Ступай прочь, человек – не меня тебе тьмою страшить… – хмуро бросил он безрассудному. Но тот шёл уже дальше, не взирая на путников, лишь указуя перстами вокруг в пустоту – словно речь вёл с незримыми тенями, продолжая вещать о той силе, против коей не властны владетели, кою не препынить любым воинством, коя будет глуха к самым мудрым речам и пожнёт без разбора – и виновных, и трижды безвинных…

– Добрых дорог тебе, друг мой, – пожал его руку южанин, – помни – мой дом Транк всегда тебя примет с почётом, лишь узрит у ворот тень от голоса Гераде.

– И тебя пусть хранят Всеотец и ваш древний Благо Дающий, добрый Ахорн.

Тени двух всадников взмыли над пустошью поля. Кони рысью несли тех вдогонку за шедшими к северу с западом их боевыми загонами. Ветер скорой, уже надвигавшейся бури сметал суховейную пыль от следов разъезжавшихся, развевая крупинки их по́ полю – колыхая прилёгшие травы, ломая корявые сучья ветвей придорожных деревьев. Шло ненастье, тяжёлой волной заслоняя сиявшее мирное солнце.

И неистово рвали чернь туч вспышки молний на небокрае, куда ехало воинство меченого смертью воителя с угрюмым и пристальным взором, нёсшего на верховнице искусно вышитый знак дома владетелей, могущественных Скъервиров – зрившего вдаль сквозь мрак бури точно в гневное око сурового Всеотца.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ …ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ Нить 2

Не прошло и седмины, как в Глухое селище прибыл младший из сыновей Бурого. Вместе с ним прискакали пять скиров вооружённых людей – тех, кого отправили по зову старого Эрхи на сбор копий в других северных поселениях орна и данников Дейнова дома вдоль отрогов Стейнхаддарфъяллерне. Всадники медленно въезжали через распахнутые ворота по главному проезду, все забрызганные грязью от долгого пути по бездорожью осенних лесов и топким гатям болот. Звенела металлом и скрипела кожей конская сбруя осёдланных и ведомых на привязи запасных скакунов, гулко цокали о дерево мощёных брёвнами проездов подкованные копыта. Сверкала на солнце сталь копейных жал и узорчатые медные украшения на ножнах клинков.

Конское ржание гулко отдалось эхом меж срубов долгих домов, сеновалов и схо́ронов, когда весь загон въехал в ожидавшее их прибытия Хейрнáбю́гдэ.

Айнир, младший сын Доннара Бурого – старшего правнука старого Эрхи – был ещё юн. В ту осень ему исполнилось всего семнадцать. И хотя в ратном деле юноша был искушён ещё мало – в отличие от старших братьев – однако полученная подле них воинская выучка уже свидетельствовала, что в грядущем ему даровано стать таким же славным воителем крови Дейна – если как следует наберётся опыта и останется жив, презрев губительную пока горячность – слишком многих приведшую в Хвёггову пасть прежде срока.

Ростом и статью третий сын Доннара вышел в отца – крепок, хотя и по-юношески ещё не плотен и гибок, узок в кости, и в отличие от желтоватых как солома братьев светловолос – в упокойную мать-северянку из Къеттиров. Бороды он ещё не носил и брил лицо начисто, стыдясь того редкого тонкого пуха под носом. И хотя во взгляде юноши до сих пор играл дерзкий огонь и мальчишечья лишняя прыть, отец уже счёл его достаточно взрослым, дабы вместе с братьями отправить в весеннюю выправу на áрвейрнов – но прежде велел младшему отпрыску собрать людей из всех северных селищ их дома на сбор в родовом стерквéгге орна Дейнблодбéреар. И вот теперь он и прибыл в затерянное среди лесов Хейрнáбю́гдэ.

Из всей родни их немалого древнего орна ближе всех для юного Айнира с сáмого детства была дочь его упокойного дяди Конута – Майри. Рождённые в один месяц и год они были дружны словно единокровные брат и сестра. Тогда при родах третьего сына жена Доннара Бурого Асгрейн Освирсдóттейр из Къеттиров скончалась от сильного кровотечения, и её потемневший от горя супруг умолил жену младшего брата, которая также недавно разрешилась на Круче от бремени и принесла дочь – что если не будет ей в тягость, то пусть женщина возьмёт к себе и второго младенца, чью материнскую грудь внезапно отняла у того смерть. И Брула дочь Хъёра Волкореза из дома Эвар не оперечила мольбам скорбящего деверя, положив в плетёную ивовую колыбель ещё один плачущий спеленатый комочек.

Так на одном материнском молоке они и выросли оба, ещё прочнее связанные незримой нитью родства – и недаром среди всех многочисленных родичей после отца Айнир первее иных почитал дочь своего упокойного дяди. Всё детство и часть отрочества младший сын Доннара рос в Глухом селище в доме у Хеннира Бородача, который некогда принял семью бежавшего с Кручи на север Стерке с женой и новорожденной дочкой. Он же и воспитывал малую Майри в частое отсутствие Бурого, заменившего девочке родного отца.

Старшие единокровные братья Айнира Ллотур и Хугиль рано повзрослели, и под надзором отца и прочих славных родичей вскоре стали опытными и умелыми бойцами-блодсъёдда, принёсшими новую славу мечам дома Дейнблодбéреар. Младшего же сына Бурый хоть и отдавал в обучение ратоводцам их орна, но всячески жалел и щадил – желая узреть последнего отпрыска больше сведущим в законах грамотным книжником, нежели только суровым воителем – и такие нужны для семейства.

Менее рослый, пусть и более проворный нежели братья, парнишка часто стыдился того, что этим он словно не ровня им – больше времени проводивший в отрочестве за старыми свитками законов и грамот в пыльном книжном схо́роне Вéстрэвéйнтрифъя́ллерн, чем с клинком и копейно в седле как те – хоть и вправду учёности с книжеством были ему по душе много больше.

К тому же прочие мальчики из ближайшей родни Дейнблодбéреар также были либо уже старше Айнира, либо совсем ещё зелены и не оторвались от юбки матери. И лишь эта девочка-одногодка, которой верно должно было также родиться мальчишкой, и стала ему лучшим другом – подле брата с восторгом внимая историям Хеннира и старого Брейги Глухого про Смуту Соседей, Помежные Распри и сшибки с разбойною наволочью в здешних уделах, про цену клятвы Красной Секиры – первейшего из блодсъёдда на Севере – о ком слава была как то зелье двояка. Нрав у дочери Конута был под стать её рано погибшему отцу, как говаривал Хеннир – прямо живой огонь, хоть вместо углей раздувать можно печь. В родителя она вышла и обличьем – не по-девичьи высокая, на голову выше любой из подружек, крепкая, но тем не менее ладно сложенная, с долгой волной жёлтых как спелая пшеница волос и глазами цвета густой синевы.

С сáмого детства они с Айниром стали дружны – и не было в Глухом селище ни одного мальчишки, который бы осмелился ей сказать прямо в очи, что она девчонка, которой до́лжно лишь косу растить да учиться у печи снедь стряпать, а не играть с будущими мужами-воителями. За такие слова Айнир, стоявший за сестру горой, мог навалять любому её обидчику по бокам, без страха сцепившись с тем в драке. И сама Майри – долговязая и не по девчоночьи сильная – никому не прощала обид, а если надо, то сдерживая слёзы стояла за себя с кулаками. Но не смотря на резкость нрава была она добрая и задорная, и с годами сыны и племянники Хеннира, прочих их родичей и простых поселян в Хейрнáбю́гдэ научились её уважать – единственную из девчонок, кого были готовы принять на равных. С ними же она и играла не взирая на запреты старших, училась скакать верхом, стрелять из лука и даже держать деревянный пока меч. Жизнь в лежавшем на севере среди чащ и болот Хейрнáбю́гдэ была суровой – и ей, одинокой, лишённой самых близких из кровной родни, рано стало понятно, что лишь на себя она сможет положиться в грядущем.

Год от года взрослея и постигая помимо книжного знания и суровую мудрость военного дела, жаждавший не отставать от братьев в грядущей славе воителя юный Айнир всё реже бывал в Глухом селище. И изредка наведываясь туда по распоряжениям отца или старого скригги он исподволь стал замечать, что взрослевшая и вытягивавшаяся ростом не меньше его самогó сестра отчего-то начинает тут тосковать. Что-то угнетало её, заставляло прежде яркий взор глаз туманиться, а лицо повергаться в уныние. И лишь редкие приезды сюда брата, особенно вместе с отцом и самим старым скриггой могли вновь обрадовать девушку. Она с огнём в очах слушала их долгие рассказы у очага о том, что происходит в большом мире за пределами маленького Хейрнáбю́гдэ – о том, где они побывали и что видели в чужих краях, какие там народы, их нравы и обычаи.

Если ещё ребёнком старый Эрха или дядя Доннар брали её вместе с прочими детьми с собой в поездках по уделам Дейвóналáрды, посещая раскиданных по всем краям родичей из семейства Дейнблодбéреар, то теперь она много месяцев подряд не покидала Глухое селище, разве что зимой с обозами земляков отправлялась в Вингу или ближайшие к ним гéйрды на торжища. И Айнир догадывался, что в девичьем сердце сестры живёт влекущий в странствия настоящий мужской дух – туда, где есть опасность и непокой.

Она не стыдилась работы на земле и у печи, и славной хозяйкой была бы для любого дома, стань эта дева чьей-то женой – но юная Майри Конутсдóттейр мечтала не о спокойной жизни в супружестве с прялкой в руках подле колыбели – по крайней мере пока.

Было и ещё кое-что, чего Айнир не знал, или не мог пока догадаться, не способный прозрить это из её закрывшейся от чужих взоров души. Майри хуже смерти стыдилась того, что с сáмого детства она и среди кровных родичей была обречена носить несправедливо очернённое и преданное умолчанию имя отца – неспособная по-дочернему гордо назвать себя кровью от Стерке, назваться хозяйкой причитавшегося ей по чести́ и закону. И везде, где бы не ступала нога дочери Конута, ей приходилось таиться своего происхождения, не называя отцовского имени… хотя по крови она была равна прочим ближним – Айниру, дяде Доннару, самому́ старому Эрхе – такая же одна из них, потомица их великого предка, Несущая Кровь Дейна.

Одна из них – но не такая же…

Усталый Айнир спешился и привязал измазанногов болотной грязи скакуна за поводья к забору у коновязи. Сняв навьюченную через седло дорожную кладь в кулях он закинул её за плечо и не торопясь направился в дом Хеннира, попутно озираясь в поисках сестры, отчего ни она, ни сам хозяин Хейрнáбю́гдэ не вышли встретить его к воротам.

Широкий двор меж чертогами и срубами схо́ронов был пуст. Перед ищущим взором юноши лишь колыхались по ветру на жердяных нáвесях выдубленные шкуры и вялившаяся на зиму рыба, да кружилась под ногами содранная с деревьев бурая листва. Озирнувшись ещё раз он взялся ладонью за тяжёлое кольцо на завесе.

Едва юноша отворил тяжёлую ясеневую дверь, обитую витыми коваными украсами из железа, как у порога его встретила Майри. В сумраке неосвещённого входа сестра крепко обняла брата и не произнесла ни слова, уткнувшись лицом в свисавший с его шеи поверх тёплой верховни́цы на поношенном ремешке знак горящих стрел Всеотца.

– Здравствуй, сестрёнка! Жаль, ненадолго я к вам. Как ты? – участливо спросил он сестру, которая стала выглядеть ещё тоскливее чем обычно – точно вчера похоронила кого-то.

– Как и прежде, Айнир… – махнула она рукой, и в её голосе Айниру вновь послышалась глухая тоска, заставлявшая умолкать некогда звонкий голос дочери Конута, исподволь стирающая её яркий взор синих глаз-васильков.

– А что ты? Гонец рассказал, ты первее братьев отправишься на Помежья? – спросила она, взволнованно глядя на брата.

– Да, сестрёнка – отец и наш скригга наконец-то решили, что я уже достаточно опытен, чтобы не потерять голову в первой же сшибке. Наш хéрвар Фреки Секач пообещал отцу послабления мне не давать и сделать годного к битвам – хоть и шкуру мне со спины спустит – как он сказал.

– Вот видишь – а прежде боялся, что отец не пошлёт тебя с братьями, а оставит людей собирать.

– Эх, сестрёнка – да знала бы ты, сколько я отца о том умолял! Надоело везде тень братьев видеть, как иные свердсманы смеются мне вслед – «Доннара книжник, как девка родился!» Плюнуть уж хочется…

– Боится отец за тебя, сам ведь знаешь.

– Сколько же можно бояться, сестрёнка? Малый я что ли? Братья в мой возраст уже заслужили именоваться блодсъёдда, а я? Что я – урод хилый вышел, или меч не умею держать? – чуть не закипел её брат, негодуя.

– Любит тебя отец, Айнир – вот и боится больше, чем за Ллотура с Хугилем. Я вроде слышала от дочерей Хеннира, оба они в эту зиму останутся дома?

– Так наш Эрха повелел. Скригга сам возглавит весной войско нашего дома, когда мы пойдём брать Аг-Слéйбхе. Тогда-то и будет большая война, а пока мы жалим áрвейрнов по Помежьям и жжём их укрепи. Если я не покажу себя дурнем сейчас, как сказал мне отец, то к весне уже может доверят вершить и десятком у Хугиля в коннице.

– Ух, ну ты и вырос! – повеселевшая Майри шутя щёлкнула брата пальцем по носу, – смотри, не обгони так деревья! Какой из тебя ещё скирир?

– Я же говорю – к весне… – насупился Айнир, едва ли не по-детски обидевшись, – теперь я конечно зелен, и не ровня буду Хугилю и его удальцам из Железной Стены.

– Не страшишься, Айнир? Доселе не было подобной большой войны с Эйрэ. Даже отец таковой не упомнит…

– Может и страшусь, не стану лжесловить… – пожал Айнир плечами, – уж как боги дадут кому жребий. Если буду жив, весной я к тебе загляну, сестрёнка, когда будем собираться к выправе на Эйрэ.

– Как бы мне хотелось быть там вместе с вами… – тихо вздохнула Майри, сжав в кулаке лежавшую у неё на груди долгую косу, выбившуюся из-под платка-наголовника.

– Уж куда тебе там среди свердсманов, сестрёнка! – насмешливо хмыкнул ей брат, – лучше голову дома побереги!

– Береги ухо ты лучше! – Майри едва не заставила Айнира присесть от её отнюдь не притворно замахнувшегося девичьего кулака.

– Ладно, уймись! Отец всё равно не отпустит тебя – хоть ты в запале бываешь страшнее всех одедрáугров в чаще. Пойдём скорей, сестрёнка – старый Хеннир уже заждался меня и вестей от нашего скригги. Позови-ка ты Ульфа, давно уж не виделся с ним!

– Позову конечно, он как раз с охоты вернулся с отцом. Эй, Ульф! Ульф! – она громко закричала в сторону соседнего долгого дома под дерновой крышей, оставив брата у порога и бегом помчавшись туда – только замелькала за плечами её долгая коса.

В далёкой Винге бушевавший ветер-си́верец рвал последние листья с деревьев ближайших лесов, колыхал черепичные крыши темневших от влаги чертогов, веял сыростью долгих промозглых дождей, предвещая скорое дуновение наступающей следом зимы. Суровая непогода предснежья бушевала над посеревшими до сáмого небокрая просторами, дерзнувших встретить лицом её мокрый лик запирая в тесноте тёплых жилищ у огней очагов, опустошив прежде многолюдные проезды обезлюдевшего сейчас городища, вымыв струями ливней всех редких путников со сбегавшихся в ходагéйрд большаков, вздыбливая серые волны холодной воды по слиянию речищ Широкой и Топкой.

Осень властно шла по опустевшей уснувшей земле.

Пятеро скакавших один за другим по безлюдным проездам ходагéйрда вымокших и забрызганных дорожной грязью конников завершили свой путь во внутреннем дворе твердыни Хатхáлле, растворившей им тяжёлые створы ворот. Один из странников – самый старый годами – неторопливо спешился и отдал поводья усталого жеребца в руки подскочившего к нему конюшего-служки, а затем медленно стал вздыматься по рубленным в камне ступеням к дверям в главный чертог. Его почтительно встречала расступавшаяся перед гостем копейная охрана в броне с вышитым на покольчужницах знаком дома Скъервиров, кланяясь шествовавшему старику. Этот седоголовый гость – старый Эрха Форне, глава орна Дейна – был живым преданием среди дейвóнов, и почётом в народе обладал не меньшим, чем сам их владетельный ёрл.

Окованные по гладким буковым доскам витыми украсами из железа двери тихо распахнулись перед старейшим из Дейнблодбéреар, и двое стражников молча пошли следом, сопровождая этого великого старика к их правителю.

Четверо спутников скригги остались ждать внизу у ступеней, спустившись с коней наземь и привязав скакунов к коновязи под скатчатой крышей нижнего поверха Хатхáлле во внешнем дворе. Негромко переговариваясь меж собой они кутались в долгие плащи из волчьих шкур, словно не желая греться в чужих им покоях для путников и гостей у столь близкого огня очагов и печей, оставшись на холоде под открытым небом.

Время было уже позднее, и короткий осенний день катился на спад, предвещая скорое наступление ночи. В тёмных узких оконцах чертогов стерквéгга один за другим загорались трепещущие огни светилень и смоляков. Фыркали кони в конюшнях, журчала наливаемая им по поилкам вода. Кутаясь в тёплые плащи неспешно шагали по древним мурам и лестницам ху́гтандов молчаливые очерти заступившей ночной стражи.

Къёхвар сам вышел из верхних покоев в полутёмную от немногих горевших в тот час в свечницах восковых огоньков безлюдную Красную Палату встречать прибывшего к нему по первому зову ёрла старейшего из Дейнблодбереар. Тот уже стоял у закованного в витые украсы свинцовых и медных рамок многоцветного слюдяного оконца в ожидании встречи с правителем, пристально оглядывая внутренний двор Хатхáлле. Старец отчего-то выглядел беспокойным, усталым и осунувшимся после долгого пути верхом из их северных уделов в ходагéйрд, и Къёхвару на миг стало по-сыновнему жаль его – наверное, самого долголетнего из известных ему сущих – живую легенду, первейшего из воителей Дейвóналáрды. Но едва вспомнив, что Эрха Древний родом из орна Дейна, некогда вознявшего эту страну к нынешней славе с величием, как вся теплота в сердце у владетеля угасла будто намокшая головня. Стол Ёрлов был один – и забыть про то, что этот ветхий мудрый старик был из числа самих потомков Горящего, Къёхвар не мог. Высокий Чертог в Винге, хозяином которого он нынче являлся, был слишком прекрасен, чтобы представить в его покоях кого-то иного.

Тем �