Тетива

Твоё желание

В бамбуковой роще – тихо. Не слышно пение птиц, шороха зверей, журчание горного ручья, только слабый ветер свистит, просачиваясь между зелеными стволами спицами, зловещий рокот эхом проносится и глохнет в белой пелене. По белоснежной глади бесшумно скользит мужчина с ребёнком, оставляя ровный след от снегоступов. За плечами у них большой лук и кожаный колчан со стрелами. В безмолвии раздаётся хриплый крик белой цапли, от неожиданности мальчик пугается и чуть не падает, отец ловит его за ворот меховой накидки, возвращает на место и прикладывает палец к потрескавшимся от морозного ветра губам. Мужчина не стар не молод, в холодных серых глазах отражается несгибаемая воля, горечь утрат и мудрость. Складки на лбу разглаживаются, жёсткий взгляд сменяется восхищением. Из рощи, величественно с горделивою осанкой выходит олень. Рога у него огромные, как мшистые ветви столетнего дуба, глаза влажные – понимающие. Он бьёт по насту копытами и тычет носом в снег. Рука тянется за луком. Тетива натянутая до предела, дребезжит. Стрела c глухим свистом в мгновение пронзает мощную шею оленя. Зверь не кричит, безмолвно заваливается набок и в последний раз всматривается в холодную синеву зимнего неба, встречая смерть.

– Так умирают благородные, Неджи, – говорит отец сыну, доставая нож из холщовой сумки.

Хрустальная кромка озера медленно заливается рубиновой кровью.

Некогда мальчик, теперь юноша вспоминает бамбуковую рощу, первую в своей жизни охоту и слова отца. Склоняет голову перед победителем. По ногам пробегает дрожь, ожидание смерти, оказывается страшнее, чем сама смерть.

– Подними голову, – слышит он властный голос, над самым ухом. – Есть ли смысл в твоей смерти, и в смерти твоих людей?

Неджи взирает на победителя непонимающим взглядом, кровь с рассечённого лба заливает глаза, но он не смеет прикрыть их. Перед ним стоит достойный воин, выигравший много сражений, забравший много жизней. Лицо его когда-то красивое, покрыто мелкими порезами и окроплено кровью его людей, с длинных волос стекает багряная грязь. Тело его заковано в доспехи; на металлических пластинах навеки отпечатаны следы катаны и копий его врагов.

– Когда-то и я был молод. Считал, что умереть на поле боя или склонить голову перед победителем, принять гибель с благородством и честью – правильно. Есть ли в этом смысл? Не лучше ли просить о милосердии?

– Достойный воин падёт в бою, а не склонит колено, прося о пощаде.

– Как тебя звать?

– Неджи.

– Ты мне нравишься Неджи, – лёгкая тень улыбки скользнула по лицу. – Но ты так молод и не знаешь цену жизни. Взгляни, Неджи. Посмотри на всех этих людей, – вздёрнув выдвинутый подбородок и окинув стальным взглядом, сказал мужчина. – Это твои люди. Стоят склонив головы, ожидая твоего решения. Как ты думаешь, все ли согласны с тобой? Все ли желают умереть сегодня? Или если предоставить им выбор, они выберут жизнь?

Юноша оглядел толпу. Побитые, уставшие воины покорно ждут своей участи. Он знал многих из них; с некоторыми вместе рос, играл, охотился. Все они ринулись за ним на поле боя, защищать честь клана.

– Я уверен в своих людях.

– Правда? А если я дам им выбор? И если они выберут второе, ты в них разочаруешься?

– Жить с позором страшнее и они это знают. Я не прошу пощады, но если вы им предложите и если их выбор отличается от моего, то жить с этим клеймом им, а не мне. Я своё решение принял.

–Я отнял не одну жизнь,– спокойным тоном проговаривает воин и поднимает руку в чешуйчатых перчатках к его глазам, бронзовые пластины измазаны кровью. – Мои ноги никогда не склонялись ни перед кем, и я не знаю, каково – проиграть. Я бы отсёк тебе голову прямо сейчас, в одно мгновение. Без сожаления. Я всегда так делал. Но, однажды, после очередного сражения, занеся катану над головой, откуда ни возьмись, бросилась к ногам, моя покорная дочь. Она стояла на коленях и не смея смотреть мне в глаза, заливаясь слезами, просила: «Отец, прошу, пощади их. Прояви милосердие». Я тогда задумался, что ни разу мысль о пощаде не приходила ко мне в голову. Я сказал ей тогда, что для воина лучше умереть с честью, чем стать рабом. Но, она упорно продолжала говорить о милосердии и тогда, я ради интереса предложил им выбор. Хотел показать дочери, что она неправа. И каково было моё удивление, когда половина выбрала жизнь.

– Я свой выбор сделал, – ответил твёрдо Неджи.

– Тогда я предложил каждому. Сейчас же, только от твоего решения будут зависеть их жизни, – словно не слыша ответ, произнёс полководец и положил тяжёлую руку на плечо парня. – Подумай, у каждого есть семья, любимые, кто-то из них хотел бы вернуться домой. Посмотри на них внимательно, неужели твоя гордыня оборвёт их жизни.

– Зачем вы так поступаете?

– Я видел тебя в битве. Хотел бы, чтобы ты сражался на моей стороне. Такой талант жалко гробить.

Неджи стоял не двигаясь, казалось, ноги его приросли к земле, а на плечи навалились валуны и последний раз, взглянув на своих людей, он проглотив вставший в горле ком, преклонил колено.

Самодовольная ухмылка растекается по лицу Хиаши, внутри всё затрепетало и расползлось приятным теплом, от победы над этим юношей. Ему по нраву своевольные и гордые вояки, но больше всего ему нравилось их ломать.

– Это неприятно, – бесстрастно говорит Хиаши, держа над огнём тонкий прутик с причудливой символикой на конце. – Прежде, я так никогда не поступал. Однако, людям присуще предавать своих господ. Я как-никак оставляю на тебя земли и должен быть уверен, что ты не заключишь с кем-нибудь союз и не восстанешь против меня. Клеймо на видном месте не даст это сделать и к тому же будет напоминанием – кому ты служишь. Если память начнёт подводить, – оранжевые язычки пламени в последний раз поцеловали раскалённое докрасна железо. Хиаши метнул взгляд в сторону своих людей, давая тем самым команду, чтобы крепче держали и запихнул в рот кляп, – Некоторые прокусывают себе язык. Не хочу иметь дело с немым, – железо зашипело, соприкасаясь с кожей. – Не придавай меня Неджи и тогда твои люди не будут знать, что такое голод.

Острая боль пронзила лоб. Слёзы в первый раз прыснули из глаз, стиснув со всей силы деревянный брусок, он упал на землю и заскулил как раненый волк, закрывая руками свой позор.

Он нёсся по тёмному густому лесу, не осознавая, куда и зачем. Падая словно слепой и поднимаясь, он обдирал руки и колени об острые камни и ветки колючих кустов. Внутри него клокотала ненависть и жаждала вырваться наружу. Одинокий серп луны проскальзывал сквозь тёмные тучи и освещал холодным светом неспокойный лес. Сухая ветка полоснула и без того ноющий от боли лоб. Неджи вскрикнул упав на колени и вцепившись руками в рыхлую землю, неистово закричал. Деревья зловеще зашелестели от резкого порыва ветра и стихли, повеяло замогильным холодом, по спине прошёлся холодок. Молочный туман окутал всё вокруг, послышался тихий хруст веток и из-за зарослей появилась женщина в ослепительно белом одеянии, седыми волосами и мертвенно бледной кожей, губы её тонкие были неестественно алыми.

– Я чувствую твою боль, – сказала незнакомка и провела по щеке холодными длинными пальцами. Острые ногти оцарапали грубую кожу. – О, какая боль, – с восхищением проговорила она и глубоко вдохнув, слизала языком кровь.

– Кто ты? – спросил Неджи, с интересом разглядывая женщину, было в ней что-то завораживающее и опасное.

– Твой спаситель.

– Спаситель?

– Я исполню твоё желание. Хочешь, я накажу того, кто сделал это с тобой, – мягко, как мать прошептала женщина.

– Желание?

– Да, только одно желание. Так чего ты хочешь?

– Что ты возьмёшь взамен? –  спросил юноша с подозрением.

– Ничего. Желание можно загадать только раз и изменить его нельзя, поэтому подумай, чего ты действительно хочешь.

Неджи болезненно морщился, закусил губу и, устремив на неё решительный взгляд, сказал:

– Хочу одержать победу над кланом Хьюга.

– Хм, – разочарованно вздохнул лесной дух и коварно улыбнувшись, коснулся губами его губ, – будет исполнено.

Будет

Едва заслышав на рассвете звонкую трель птицы, Хината скидывала тонкое одеяло, потянувшись на футоне, быстро надевала поверх ночной рубашки шёлковый длинный халат с вышитыми жёлтыми хризантемами на рукавах. Небрежно повязавала васильковый пояс, аккуратно раздвигала сёдзи и проскальзывала на энгаву. Немного мокрые после дождливой ночи гладкие доски приятно холодили босые ноги. Обойти покои отца было страшнее всего, казалось, еле слышный скрип половиц мог разбудить его. Посему она задерживала дыхание и на цыпочках, перебирая крохотными ножками, словно мышка, пробегала мимо.

Пока все спали, маленькая госпожа позволяла себе небольшую шалость, как непослушный ребёнок, выйти в сад без дозволения и вскарабкаться на персиковое дерево, ветки которого были выше каменного забора. Взобравшись, Хината окидывала взглядом всё вокруг и с замиранием смотрела как круглое подобное апельсину, который чистила Нацу, солнце, выплывало из-за гор и окрашивало небо ярко-оранжевым. Замок был расположен на холме, а город находился в низине и был виден как на ладони. Вот первые лучи играют разнообразными цветами на черепичных крышах; блестят и шелестят зелёные кроны деревьев; собака, завидев кошку, бежит вверх по узким мощёным переулкам; человек, запряжённый в тележку, лениво тащится к главной площади. Хината закусывает большой палец в предвкушении, ей очень хочется побывать там. Судя по рассказам Нацу, там полно диковинных вещей и детей, бегающих босиком и распевающих песни. Ей безумно хотелось заговорить с кем-то из «оборванцев», как их называла Нацу. Она всё время находилась в окружении взрослых, которые постоянно от неё что-то хотели; правильно говорить, петь, играть на биве и ходить маленькими шажками, не отрывая пятки от пола, а не как отец и господин Ко, размашисто.

Как-то подслушав болтовню слуг, она узнала, что в скором времени у неё будет братик или сестрёнка. Хината улыбнулась, порадовавшись, что в доме появится ребёнок с кем можно будет поиграться и через мгновение расстроилась. Вторая жена отца, была из очень знатного рода и не собиралась переезжать в их «захолустье» и что отец, если появится на свет мальчик, скорее всего, переедет и будет заезжать к ним один или два раза в год. Эта новость её опечалила несмотря на то, что отец внушал страх, его приезда она ждала больше всего. Бывало, вернётся он весь в пыли, уставший и в царапинах, посадит к себе на колени, проведёт крупной рукой по волосам, раскрыв мозолистые ладони, подарит какую-нибудь интересную вещицу. В сердцах она желала, чтобы родилась сестрёнка. В её маленькой голове поселилась навязчивая мысль, если она станет примерной дочерью, тогда отец не покинет её. Поэтому с особым рвением девочка учила песни, выводила иероглифы тушью на рисовой бумаге и играла на биве, пока ноги не отекали от постоянного сидения на коленях и пальцы не сводило судорогой. Чем больше она себя изводила, тем больше делала ошибок от усталости и напряжения, из-за чего неизменно ловила на себе разочарованный взгляд отца.

Петухи наперебой начали кричать и разочарованно вздохнув, маленькая госпожа переступила с ветки на ветку и хотела было спуститься, но обнаружила на расстоянии вытянутой руки два спелых розоватых персика, потянувшись к ним, ветка под ней хрустнула и она полетела вниз. Хината не помнила, сколько там пролежала, но судя по тому, что открыв глаза, обнаружила у ног лекаря и отца, расхаживающего по комнате заведя руки за спину, довольно долго.

– Перелом, господин, – сказал старик, коснувшись сухими морщинистыми пальцами до седой бороды. – Я наложу шину, походит месяц-другой. В их возрасте всё заживает быстро. Упала удачно, сами небеса уберегли её, а ведь легко могла разбить голову и переломать ноги, а так, отделалась сломанной рукой и парой царапин.

– Что ты там делала? – спросил Хиаши, как только лекарь покинул покои.

Голос его немного подрагивал, он рассеянно смотрел на дочь с противоположного конца комнаты. Внутри его шла борьба: с одной стороны, его одолевала радость, что его послушная и кроткая дочь осмелилась выйти в неподобающем виде, как-то незаметно проскочить мимо его покоев и охраны, взобраться на дерево, как мальчишка-сорванец; с другой стороны – разочарование, не пристало девочке так себя вести.

– Хотела сорвать персики.

– Персики значит, – с подозрением ответил отец.

– Да, – вторила Хината, прикусывая изнутри щёку и возвела глаза к деревянному потолку, избегая испытывающего взгляда отца.

– Ты же знаешь, Хината – врать нехорошо.

Дыхание у неё спёрло от слов отца, длинные пушистые ресницы дрогнули. В тот день, любимое дерево хозяина поместья было срублено. Дочь до сих пор не могла понять; вырубил ли он его в назидание или из-за страха, что она снова на него взберётся и на этот раз расшибётся насмерть.

У Хиаши родилась вторая дочь, судя по слухам – это его не радовало. Он стал раздражительным, подолгу уходил в военные походы, а когда возвращался, сидел в своих покоях ни с кем не разговаривал. Ему казалось небеса смеются над ним, даруя бесполезных дочерей. Кому он оставит завоёванные земли, кто будет гордо носить имя клана и сражаться до последней капли крови за честь.

За десять лет, отец ни разу не привёз сестру, хоть Хината настойчиво просила о встрече. Он отмахивался, говоря, что слишком опасное время для далёких путешествий и что вторая жена, не особо будет рада «таким» гостям. Если она продолжала настаивать, то ставил на колени на горох и надолго уходил. Со временем дочь перестала интересоваться и бесцельно слонялась по поместью сочиняя незамысловатые стихи и напевала мелодии, как-то услышанные по дороге в храм.

Один раз, отец взял её в поход, желая показать их величие, но и там она успела натворить делов, осмелясь помешать расправе над побеждёнными. Хоть тогда перед толпой, он и виду не подал, что его разозлило такое дерзкое поведение, однако по возвращении, всыпал пять ударов розгами по спине, чтобы больше не смела подвергать сомнению его решения.