Плачь, Алиса
1. Пролог
Алиса проснулась. Она сидела в кресле в спальне своей маленькой квартиры. На полу лежала книга по психологии, которая видела лучшие времена. В плане мебели у Алисы всё было очень просто: небольшой столик; два стареньких венских стула; то самое кресло, в котором она заснула; пуфик; достаточно длинная незастеленная кровать; тумбочка; полутораметровые часы с потрескавшимся стеклом, прикрывающим маятник; небольшой красно-коричневый шкаф; три полки с книгами, забитые под завязку. Одинокое окно старательно освещало всю комнату, но ему, как правило, недоставало лондонского света. Для этого на столике находилась керосиновая лампа, которую уже пора было заправить. Практически все вещи стояли прямо у стен. Так девушке жилось уютней и спокойней. Это напоминало ей обстановку в гостиной их старого дома.
Алиса попыталась встать, чтобы поднять ту книгу и перечитать её в четвёртый раз, но, только опершись на ручки кресла, девушка сразу почувствовала, как земля уходит у неё из-под ног. В этот момент её душа вздрогнула: «Нет! Только не снова! Не сейчас! Что теперь случится после этого?» Она упала на пол.
За то время, что она спала в самой что ни на есть неудобной позе, у неё затекли ноги. Обе и сразу, да так, словно их в жизни у неё не было. А может, это почвы под ногами не было в тот день, в ту минуту и именно для её ног?
Придя в себя после небольшого приступа паники, девушка стала тормошить свои ноги. Они никак не хотели откликаться! Алиса подумала о том, что было бы, если бы она всю жизнь жила без ног, в инвалидном кресле. Но отогнала от себя эти мысли, как и все другие «если бы», «как бы» и «вот было бы здорово». Девушка уставилась в потолок, который был монотонного, когда-то белого, а теперь серого цвета. На нём было много неровностей и следов от наложения разных слоёв штукатурки. Так она смотрела в потолок пару минут, стараясь при этом не моргать и не думать.
Тут обомлевшие ноги стали о себе напоминать крайне неприятным образом. Миллиарды холодных иголок пронзили их! Ей стало так больно, что она вскрикнула! Такой физической боли она не ощущала уже давно.
Ей рассказывали знакомые девочки из интерната, что есть такая баня, после которой надо бросаться в снег и растирать им своё голое тело. После этого всё существо до мозга костей охватывает приятное покалывание.
Она сильно удивилась: как можно девушке так насиловать собственное тело?!
«А ещё меня считают странной!» – возмутилась она.
– Нет – хватит думать! – приказала себе Алиса.
Девушка попыталась провести время с пользой. Она таки добралась до упавшей книги и продолжила перечитывать её, пусть даже лёжа на полу, пока ноги «не придут обратно».
Алиса старалась вспомнить, где она остановилась – на какой главе, абзаце, строчке, – но не могла этого припомнить. Потом вдруг поняла, что прочитала книгу до конца в третий раз вчера вечером и сразу уснула, даже не сходив перед сном в туалет, как она это делала всегда ещё с детских лет.
«Странно, что я вообще так заснула. Или я и не спала? – Она вспомнила, что видела какой-то странный и непонятный сон. – Это воспоминания вчерашнего? Да, наверно. А что вчера было? Так – встала удачнее, чем сегодня, хотела почистить зубы, умыться и позавтракать, но слишком увлеклась книгой. Потом визит к доктору Шортнеру. Мы с ним поговорили… Потому я так вымоталась! Ладно, встаю! А то пол холодный».
Она встала, чуть пошатываясь, положила поднятую книгу на тумбочку и направилась в соседнюю комнату.
Там располагались и ванная, и кухня. В одной комнате. В ней всегда отдавало сыростью. Там находились обеденный стол, столик с предметами личной гигиены, шкаф, в котором хранились продукты, газовая плита и сама ванна (к счастью, хоть с занавеской). Из-за всего этого бесполезного симбиоза у Алисы каждый день был как что-то с чем-то.
«Вот найти бы того придурка, который придумал такую планировку, и оторвать ему руки! Кто! Так! Строит! А может, он думал, что было бы интересно и даже приятно принимать душ и одновременно завтракать? Сколько бы времени можно было сэкономить? А если ещё у ванны и унитаз привинтить, так вообще можно было бы не выходить из этой проклятой комнаты! Вот так мир бы был! Представляю себе королеву, которая бы так жила. „Ваше Величество, к вам хочет посвататься король Франции!“ – сказал бы придворный. „Нет, не сейчас! Я не в самом удобном положении: ем, моюсь – и прекрасно обхожусь без Короля Франции, без Короля как такового и без мужчины вообще!“ А придворный ей: „Я так ему и передам, когда он обожрётся, отмокнет и кончит!“».
Девушка захихикала себе под нос, но тут же поймала себя на «если бы», «как бы» и «вот было бы здорово». Она на мгновение закрыла глаза, потом сразу открыла их и принялась вглядываться в стену кухни, которая была бледного болотного цвета. По мнению Алисы, это был самый удручающий цвет. Тот, кто её так выкрасил, должно быть… Опять «если бы», «как бы» и «вот было бы здорово».
– Хватит! – приказала она себе снова.
Алиса сразу подошла к зеркалу у раковины-рукомойника, в которой давно валялись одна немытая тарелка, вилка и нож, чтобы приглядеться к себе. Выглядела она не намного хуже, чем всегда, и не намного лучше, чем обычно. Решила, что можно чесануть расчёской по волосам – и пойдёт.
Ещё она твердо вознамерилась почистить зубы, так как во рту уже с утра был не самый приятный привкус. Алиса взяла щётку и принялась за чистку.
Хоть она временами и забывала ухаживать за собой, зубы у неё не были жёлтыми. Напротив – как ни странно, сохраняли вполне здоровый для Лондона бледно-белый цвет. Кожа лица и всего тела была упругой и чистой, уже без характерных для юности прыщей. Волосы практически никогда не атаковала перхоть. Девушка не использовала макияж и этим разительно положительно отличалась от прочих дам её и не только её возраста. Она была натурально красива. Даже, как говаривали у неё за спиной, слишком хорошенькой для всех своих странностей.
«Бабушка говорит, что такие вещи зависят от породы человека и его семьи. Хотя бабушка чего только не говорит», – подумала Алиса.
Закончив чистку, она подумала о том, завтракать ей или нет.
«Было бы неплохо приготовить себе омлет с сыром! Но тогда зачем я только что почистила зубы?! Только ведь и продукты пропадают, если уже не пропали. Нужно есть, пока есть что есть. Есть или не есть и что именно?..» – не могла она в который раз сделать, казалось бы, простейший выбор.
Тут её рассуждения самым неприличным образом прервала муха. Она нагло ползла по ноге девушки всё выше и выше, к подолу юбки, а потом и под ней.
Алиса вздрогнула оттого, что мелкие мушиные лапки начали щекотать ей нежную кожу на ноге… и вздрогнула ещё раз от внезапного звука!..
Это был звон стекла в соседней комнате. Она замерла на секунду, а потом ринулась посмотреть, что произошло.
На полу лежал кирпич из красной глины, который кто-то бросил в окно, а к нему было что-то примотано. Алиса подняла кирпич и перевернула его так, чтобы разглядеть то, из-за чего посчитали таким необходимым не только разбить её окно, но и сообщить ей что-то с помощью привязанного куска бумаги.
Она испытала ощущение пьянящей злобы от того, что увидела там. На листке была нарисована Алиса в смирительной рубашке, с кляпом во рту, без юбки и в полусогнутой позе. Сзади неё был мужчина с бородкой, а надписи неровным почерком на дурацком клочке бумаги как будто не хватало: «Психованная шлюшка!»
2. Жизнь прекрасна
– Что за ЧЁРТ?!
Как кто-то мог представлять её себе в подобном свете? Она никогда не давала повода подумать, будто бы у неё «широкие взгляды на ЭТО». Насколько знала девушка, все её сверстники из интерната когда-то занимались «этим». И, судя по их рассказам, ничего хорошего в этом нет: девочкам при «этом» и после «этого» больно, а мальчики ведут себя как-то слишком странно – как будто девочка уже не принадлежит себе, а только ему. Узурпатору, который ещё и пороха в жизни не нюхал! Думает, что он – царь вселенной, раз смог это сделать в первый раз и не расплакаться.
«А вдруг я кого-то чем-то задела? Не сделала то, что обещала, или сделала то, чего обещала не делать? Надо разобраться. Бабушка за это приказала бы дворецкому оттаскать за уши первого встречного мальчишку. И плевать – виновен он или нет! Но я ведь не бабушка, к счастью. И кто мог это сделать?»
Алиса улеглась на постель и принялась в подробностях вспоминать весь вчерашний день.
Она встала где-то между семью тридцатью и восемью тридцатью утра. Потом сходила в туалет. После вышла из туалета, взяла на кухне свежий длинный огурец сорта «апрельский» и снова пошла в туалет…
«В туалете окон нет. Никто не видел, чем я там занималась. Причина в чём-то другом. Так. После того как я вышла из туалета во второй раз, я помыла руки, выбросила огурец и собиралась немного прибраться в комнате. Начала пристраивать одну книгу, но на ней я и закончила уборку. Зачиталась среди гор бесполезных записей и пыли на столе».
Алиса глубоко погрузилась в воспоминания: «Главными чертами этого типа характера в юном возрасте являются нерешительность и склонность к излишним рассуждениям, тревожная мнительность и любовь к самоанализу и, наконец, легкость возникновения навязчивых страхов, опасений, действий, ритуалов, мыслей, представлений. Страхи и опасения целиком адресуются к возможному, хотя и маловероятному неприятному событию в будущем».
«Неужели это про меня?! – подумала Алиса. – Ну… Всё совпадает… Или не совсем?.. Ну и что, что я люблю порассуждать о себе? Хуже те люди, которые этого не делают. Они в таком случае совсем не знают самих себя. Не знают, как поступят в той или иной ситуации. Почему в прошлом поступили так, а не иначе. А может, им просто противно узнавать о себе. Или страшно. Странно – лет десять назад я бы посчитала такую книжку самой скучной в мире. А теперь перечитываю подобные трактаты психиатров или детективы следователей Скотленд-Ярда по три-четыре раза. Что случилось? Я повзрослела? Да нет. Не так сильно. Тогда почему я не читаю романы о любви или хотя бы газеты, раз я уже взрослая? Или, может, я другая взрослая? А может, вообще взрослая среди взрослых? Нет! Тогда бы я брила усы, так же как бабушка. Выходит, я пришла к этому сама. А многие говорили, что мне надо быть посерьёзней. Что бы они сказали сейчас, когда увидели меня? Наверно, что-то вроде: „Будь проще, милая! Разум тебе не идёт“».
– Опять «если бы…» Всё!
Она с минуту помолчала, уставившись в стенку.
«Нужно вспомнить…»
…Вчера Алиса читала долго и проштудировала почти треть книжки. Но, мимолётом взглянув на часы с паутиной в области маятника, вспомнила, что в двенадцать тридцать её ждёт к себе на приём доктор – мистер Шортнер. Психиатр. Хотя ему больше нравится, когда его называют психотерапевом или «тайным другом и помощником». Очень странный тип. Сегодня он должен был принять её в первый раз после своего месячного отпуска.
Алиса не слишком любила, когда кто-то копается в её голове, кроме неё самой. К тому же, как считала девушка, доктор Шортнер понимает в психологии человека меньше, чем она сама. Но, как ни странно, после бесед с ним Алиса и вправду чувствовала себя лучше. Разряжалась. Или сам Шортнер внушал ей всё это? И на самом деле он неглуп? По крайне мере, она хоть ненадолго забывала про все плохие события своей не самой удачной жизни.
Алиса быстренько привела себя в божеский вид, чтобы доктор опять не счёл нужным предложить ей материальную помощь. В таких ситуациях она ощущала себя калекой, беспомощным существом или проституткой. Ей не нравилось, когда к ней проявляют жалость. У неё в жизни всё пока не настолько плохо, чтобы просить милостыню. К тому же она для себя твёрдо решила, что если однажды ничего другого не останется, кроме как стоять с протянутой рукой, то для неё будет лучше броситься под поезд или спрыгнуть с крыши. Алиса считала, что лучше уж умереть, чем жить за счёт жалости тех, кто готов в любой момент прикрытья тобой, подставить или предать тебя. Или разбить тебе окно кирпичом с утра пораньше и обозвать тебя самыми неприличными для молодой девушки словами! Это было бы смерти подобно! А раз такая жизнь смерти подобна, то на что она вообще нужна?!
– Ну хватит. Я так совсем опоздаю!
Алиса вышла из дому и быстро зашагала в сторону больницы для душевнобольных. Это её очень смущало! Как будто её уже приговорили к лечению и смирительной рубашке…
«Интересно, – подумала она, лёжа на кровати сейчас, – а работники психушки затыкают рот своим подопечным и насилуют их? Иначе как тот, кто запустил мне кирпичом в окно, мог знать, что творится в стенах больницы? Значит, это или сам насильник, или его жертва».
– Опять!.. Уймись! – сказала себе девушка и уставилась в потолок на пару минут.
Потом Алиса продолжила вспоминать вчерашний день. На улице тогда было душно от смога с фабрик и, как ни странно, прохладно и немного ветрено. В такие дни, когда выходишь из дому, хочется прижать к себе руки, а потом растереть ими тело, прогнать мурашки.
Улицы были серыми – все как одна. А вода на тротуаре после дождя казалась жёлтой в такой атмосфере. Отвратительное сочетание!
За квартал до больницы Алиса встретила превесёлую компанию. Один из местных пьяниц стал приставать к ней с неприятными распросами: «Чё ты ткая зжатаа… Где твой парэнь?..» Она уже хотела позвать полицию, но друг того пьяницы дал ему оплеуху и повёл дальше по улице со словами: «Зачем ты столько пьёшь? Ты же контроль над собой полностью теряешь! Становишься хуже животного. Это была девчонка! Ты приставал к девочке, а не к шлюхе!»
«Хороший человек, – подумала Алиса. – Что же заставляет хороших людей так опускаться? Отчаяние, горе, неразделённая любовь? Надеюсь, что он пьёт не от безделья! Хороший мужчина».
Ещё на этих серых улочках выделялись проститутки. Они были словно попугаи. И все – разные. Платья с пышной юбкой, с юбкой-карандашом, зелёное одеяние, красное, шляпка с цветами, шляпка с вуалью… Это, конечно, было красиво, и Алиса не отказалась бы от подобных нарядов, но как было бы сложно их носить! Постоянно следить за тем, чтобы шлейф не запачкался и не порвался, выворачивать ноги на каблуках, каждые пятнадцать минут выходить «пудриться» (приспустить корсет и подышать хоть немного). Нет. Ей вполне хватало своего свободного бледно-синего платьица с белым фартуком, в котором имелись глубокие карманы, и простых удобных туфелек из чёрной кожи с каблучком в пять сантиметров. И корсет ей не нужен – жир из воздуха не появляется.
В больнице для душевнобольных, которая, казалось, целиком (включая персонал) состоит из некачественного белого потрескавшегося кафеля, который моют раз в год, Алисе сразу же бросался в нос запах лекарств.
Кабинет доктора Шортнера находился на третьем этаже и был такой же серый, как и улицы города. Старые коричневые обои с золочёной гравировкой, казалось, вот-вот отлипнут от стен. У него на столе было много всяких безделушек, детских поделок и рисунков. Посреди комнаты находились две достойные вещи: очень удобная кушетка для пациентов и роскошное кожаное кресло для самого доктора. У одной из стен стоял столик, на нём – графин с водой, но без стаканов. Алиса всегда подозревала, что это, скорее всего, какой-то сорт белого рома, порции которого, судя по запаху, Шортнер время от времени заливал в себя, но не часто и не помногу. В углу стоял усеянный пылью книжный шкаф. На его полках в некоторых местах виднелись следы того, что книгу недавно вытаскивали.
«Бездельник и дилетант! Я свои простенькие книги до дыр зачитываю, а у него пылится такой материал!»
Доктор Шортнер был долговязым, худощавым мужчиной среднего возраста. У него были длинные пальцы, вытянутое, худое (но не голодное) лицо и кожа какого-то сероватого оттенка. Словно он чем-то болел или уже успел умереть и его тело помаленьку принялось за первую стадию разложения. Волосы его были тёмно-каштановыми. Глаза, хоть и большие, совершенно не обнаруживали в себе глубины. Голос у него был ровный, но капельку гнусавый. Одет он был всегда в костюм: коричневые брюки; ненакрахмаленная рубашка, которая уже чуть отдавала желтизной; жилетка и чёрные туфли. Пенсне, которое он носил почти не снимая, постоянно съезжало на нижнюю часть его носа, но упасть всё никак не могло.
Ещё у него появилась бородка.
– Вот! – взметнулась Алиса на постели. – Значит, на том рисунке меня изобразили с доктором Шортнером. И это наверняка сделал тот, кто видел его в тот день со мной в больнице. Медлить бы такой хулиган не стал. Не понимаю – кто-то думает, что доктор и я способны на такое?!
– Алиса, – начал он, – сегодня наш предпоследний сеанс, а я так и не могу объяснить, что с тобой такое. Мы всё топчемся на одном месте.
– Может, вы просто задаёте не те вопросы, доктор?
– А на какие вопросы ты бы мне ответила?
– Пожалуйста, только без «бы». Не люблю воображать, что «если бы да кабы», – во рту ещё и не то вырастет. Задавайте самые прямые вопросы, раз у нас с вами не так много времени, а я буду давать максимально прямые ответы. От вас мне нужна только справка, чтобы я смогла жить как полноценный человек, а не как полоумная с меткой на руке.
– Да?
– Да! Просто не люблю, когда в разговоре ходят вокруг да около. Как-то двусмысленно на что-то намекают, а потом ещё и обижаются на тебя, мол, ты меня неправильно поняла.
– Хорошо. – Во время разговора доктор постоянно что-то записывал. – Скажи, Алиса, а когда ты училась в интернате, у тебя был любимый предмет?
– Да – литература. Но после того как мне исполнилось десять, я стала её побаиваться.
– Почему? Я до сих пор перечитываю некоторые книжки из школьной программы. Они заставляют меня вспоминать о прошлом, фантазировать…
– Я боюсь и того и другого.
– Почему?
Повисла напряжённая пауза.
– Вы хотите умереть, доктор?
Шортнер помолчал:
– Нет. А ты?
– Вы знаете ответ!
– После той попытки перерезать себе вены в столовой интерната ответ видится мне мрачным. Скажи, что тебя подтолкнуло к этому? Опять видения Страны Чудес?
– Нет. То было отчаяние. Я смотрела на всех этих детей, моего возраста и тех, кто был постарше… Мальчики отправлялись после интерната кто в армию, кто на рудники и шахты. Девочки выходили на улицы торговать собой или сдуру выскакивали за первого уличного пьяницу. Выхода из этого конвейера я тогда просто не видела. Не хотела я так жить! Понимаете?! Это не жизнь!
– Успокойся! Ты когда-нибудь прогуливала занятия или нарушала дисциплину?
– Как-то раз я побила одну девочку.
– За что?
– Она назвала меня безотцовщиной! Ещё я нередко сбегала с уроков, когда одноклассники надо мной издевались. Раз-два в месяц – стабильно.
– Почему? Ты умная девушка и знаешь, что сбежать от проблем – это не выход.
– А что бы сделали вы, мистер Шортнер?! Пожаловались бы учителю? Тогда травить вас стали бы ещё больше! Пожаловались её родителям? Кому бы они поверили – любимому ребёнку или чужой глупой безотцовщине?! Они бы плюнули вам в лицо и сказали своей дочурке делать то же самое каждый день! Побили бы её? Её парень избил бы вас, несмотря на то, что вы и другого пола, и другой комплекции! Убили бы её?.. Знаете, я писала хорошие сочинения на вольную тему. Всегда любила анализировать себя и окружающий мир. Я написала о том, как нелегка жизнь подростка. И в моём случае дело было не только в половом созревании. Я понимаю, если бы они смеялись над моей одеждой, поскольку я была одета неопрятно и сама себе шила платья, над моими манерами не как у сорокалетней леди. Но они смеялись и издевались над тем, что я не в силах изменить. Над чем даже взрослые не смеют смеяться. Над тем, что я живу без родителей. Они могли бы пошутить на любую другую тему, но нет! Только безотцовщина их заводила! – В её голосе зазвучала дрожь, и она на несколько секунд замолчала, чтобы уже в который раз переварить вновь пережитые воспоминания. – Так о чём я?
– Сочинение «Как трудно быть подростком».
– Да. Ну… Сочинения я писала неплохие. Учительнице нравилось то, что я хорошо и красиво формулирую свою мысль. В этой теме я решила не ограничивать себя. Это было ещё в школе, и я знала, что именно меня вызовут к доске. Я как-то это знала. И я прочитала своё сочинение «Как трудно быть подростком». Оно было о том, как часто я приходила заплаканная домой, о том, что много думала, как можно остановить все плохие события, которые происходят со мной, и о том, что пришла я к нескольким невесёлым выводам. В первую очередь я сказала всему классу о том, что люди – это отвратительные созиданья, из которых не все и не всегда заслуживают того, чтобы коптить небо. Одно дело, когда мальчик под действием гормонов кричит: «Всех убью!» Но когда это читает девочка четырнадцати лет перед всем классом спокойным и ровным тоном… После того дня все ученики чувствовали себя так, будто бы я сегодня ночью навещу кого-то из них и на глазах у него убью родителей «счастливца».
– Ты действительно хотела сделать нечто подобное?
– Нет, вряд ли. Это было бы крайне проблематично.
– Тогда ты, наверное, хотела добиться того, чтобы тебя все боялись?
– Да. Может, не вполне осознанно, но чего-то подобного.
– И тебе было приятно, что тебя все сторонятся?
– Не столько приятно, сколько спокойно. Лучше, когда тебя боятся и обходят, чем издеваются над тобой.
– Но ведь ты же обрекла себя на одиночество.
– Спокойное одиночество, доктор. Даже, можно сказать, свободу! Теперь не я озиралась каждую секунду – как бы чего не случилось, а они… И как им это понравилось?! К тому же это продолжалось недолго. Вскоре в связи с этим случаем мою бабушку вызвали в школу затем, чтобы известить её, что я исключена. Бабушка быстро подыскала мне «подходящее место». Пожалуй, самый паршивый интернат. Там я и попыталась…
– Расскажи о своей бабушке, Алиса.
– Рассказывать особенно нечего. Как и всем остальным, ей на меня плевать. После смерти родителей она приставила ко мне на скорую руку найденную няньку и отправила в неприглядную квартиру, а когда я заартачилась с сочинением, сбагрила меня в интернат. Как думаете – люди могут навязать себе манеру поведения настолько сильно, что сами поверят, будто они такие гладенькие и хорошие? Уверена, что да. И бабуля моя как раз думает, что это возможно сделать, даже не напрягаясь.
– На этот вопрос я не могу дать точного ответа, но ты не права! Твоей бабушке не всё равно, что с тобой происходит. В том состоянии, в котором ты была после пожара в вашем доме… Она очень беспокоилась…
– Доктор Шортнер, если бы она за меня беспокоилась, то взяла бы под личную опеку в свой роскошный дом. А она подыскала самое отвратное жильё в районе, с кухней и ванной в одной комнате! Поначалу, даже после смерти родителей и сестры, она обо мне заботилась. Так, как считала нужным и достаточным. Однако вскоре она очень резко охладела ко мне, отреклась. Хотя, не будь её, я бы, наверное, изобразила сумасшествие или убила кого-то, чтобы не оказаться на улице. В этом смысле то, что она сделала, оказалось не так плохо. Пусть я одна, зато я свободна.
– Что ты имеешь в виду?
– Вас часто гнобили родители? Нет – не подумайте, будто я рада тому, что их у меня нет. Просто, судя по рассказам школьников, родители постоянно опекают, ограничивают или даже бьют своих детей. А я… Няня ко мне заходила три-четыре раза в неделю принести еды и приготовить что-нибудь. Я была предоставлена сама себе, и это было… хорошо. Я была свободной и сейчас свободна! Делаю что захочу. И, что странно, я не стала публичной девкой и не пропила своё имущество. Я читаю книги, серьёзные книги, не таскаюсь ночью по подворотням, ища опиум. Ведь на путь саморазрушения ступают лишь те, кому есть что терять. У меня с того дня ничего не осталось, кроме фамилии и формальной бабушки. Вот я сама и вступила на путь разума. Я – разумный и свободный человек! Этого я не променяю ни на периодические побои опекунов, ни на парня, который всё время так и норовит залезть тебе под юбку, а потом смыться. Скажите, разве это плохо?
– И всё же я не согласен с тобой.
– Скажете, что я не права?
Шортнер снял пенсне со своего носа:
– Отношения с мальчиками – это хорошо, а родители должны быть у всех.
– В мальчиках я не нахожу нужды, да и они во мне тоже… Но знаете, доктор, я невольно ловила себя на мысли: вот если бы родители и сестра вдруг вернулись, изменилась бы моя жизнь к лучшему? Мама, наверно, сразу стала бы меня вылизывать и прихорашивать, как кошка котёнка. Папа стал бы уговаривать меня встречаться с сыном его партнёра по работе – хилым уродцем или безмозглым, вонючим бугаём. А сестра стала бы выпроваживать меня из дому, чтобы я не мешала её «личной жизни». Даже и не знаю, хорошо ли мне было бы жить в нормальном мире? – В её голос вновь вклинились нотки дрожи. – Как думаете, то, что я сказала, ненормально?
– Тебе тяжело – давай сменим тему.
– Хорошо.
– Скажи, у тебя есть планы на будущее?
– Пока только один – разобраться с одной идеей.
– Страна Чудес. Из-за чего тебе кажется, что она тебе угрожает? Это хороший детский сон…
– Мистер Шортнер, вы хотите умереть?!
Алиса, уже почти плача, не смогла сдержаться и открыла все свои карты перед доктором, сама не вполне понимая почему. Как ни странно, внешне она была спокойна, но при этом её пальцы медленно и сильно впивались в подлокотники кушетки…
– Из-за чёртова пожара я места себе не находила! Это случилось как раз на следующую ночь после того сна! Это… что-нибудь да значит! Я уже затыркала себя всякими приметами: мечтать нельзя, воображать тоже… Если начала, то нужно сразу же остановиться и отключить мозг. Но избавиться от мыслей вообще – невозможно! Я бьюсь словно рыба об лёд! Человек без прошлого и будущего, который уверен, что стоит ему сказать «если бы», как он попадёт в чёртов волшебный мир. Но кто теперь погибнет после возвращения оттуда?! Бабушка, соседка, может, даже вы? А возможно, и я… Не могу позволить, чтобы умер ещё кто-нибудь! Но жутко трудно так жить – постоянно держа себя в узде!..
– Достаточно. Хватит! Успокойся! – засуетился Шортнер.
– И зачем я рассказываю всё это вам?! Незнакомому человеку со стороны? Выходит, что ближе незнакомца-неумехи у меня никого и нет…
Девушка уже была на грани истерического припадка. Обивка на подлокотниках трещала по швам, а не очень длинные, но крепкие ногти Алисы исчезли в ткани.
– На сегодня хватит, иначе у тебя будет срыв! Иди домой, отдохни. Съезди за город, на природу.
Алиса, не говоря ни слова, встала с кушетки с абсолютно пустым и разочарованным взглядом и медленно пошла к двери, как вдруг в кабинет ворвался какой-то парень со светлыми волосами, лет десяти, и пропищал:
– Давай иди отсюда, психованная! Теперь моё время. Доктор, я проткнул вилкой руку младшей сестрёнке, и меня привели сюда. Представляете?! Даже не выпороли!
– Сэм! – Доктор Шортнер поборол возмущение. – Тебя ко мне приводят уже в пятый раз. Неужели тебе нравится всё это?! – немного смущённо пробормотал он. – У меня уже нет времени заниматься тобой сегодня. Уходи.
– Правда?! Отлично! – крикнул парень и выбежал из кабинета…
– Вот он – тот гадёныш! – Алиса вскочила с кровати. – Он тогда проследил за мной, а потом кинул мне в окно тот кирпич! Это всё мерзкий ребёнок!
3. Глупая ненависть
«Эти дети! Всегда их ненавидела! Они делают с тобой что захотят. Бьют, обзывают, издеваются. А потом, когда приходит время нести ответственность за сделанное, они округляют свои невинные глаза и говорят что-то вроде: „Я нечаянно. Я больше не буду. Давай мириться“, но через десять минут эта мелочь пузатая заводит свою шарманку снова. А самое отвратительное – это когда после твоей воспитательной беседы они, заплаканные, бегут за помощью к взрослым и, даже если им не было больно или неприятно, всё равно ябедничают!
Взрослые в своей вечно поучительной манере кричат: „Я тебе дам! Нельзя так делать! Нельзя бить младших!“ А если я младше, то: „Вообще нельзя драться! Надо решать всё словами!“ Но даже если в ход не идёт грубая сила: „Такого не говорят воспитанные и взрослые люди“. Для всех своих промахов взрослые всегда находят оправдание – даже самое нелепое или бессмысленное. Так и хочется сказать: „А может, лучше вам отвести своего обалдуя подальше от меня? Если он на меня лезет, я должна защищаться, иначе вырасту размазнёй, раз меня оскорбляет любая шушваль! Может, лучше вам самим надо сделать его умнее, а не говорить мне, чтобы я была умнее него? Не смейте говорить мне, что я виновата в ВАШЕМ неправильном воспитании! Нужно решать всё словами?! Ваши слова не очень-то действуют, а от моих у них уши сворачиваются в трубочку!“. Ещё ужасно то, что, когда ты решаешь поступить „правильно“ и жалуешься взрослым на поведение другого ребёнка, они твердят: „Потерпи немного – не умрёшь. Я занят. Разберитесь сами“. Ага. Так разберусь! А после этого опять бормочут нравоучения.
Этим поганцам всё сходит с рук, но не сегодня! Найду и, если захочу, выпорю того мальчишку перед зданием парламента! А если его родители возмутятся – плюну им прямо в лицо! И пусть только попробуют что-то мне сделать! Поглядим, как они соблюдают своё правило „Старше – значит умнее“».
Алиса собралась с мыслями. Она отвязала кусок бумаги с тем рисунком и надписью от кирпича и сунула его в карман своего передника как доказательство и напоминание. Потом зашла на кухню и взяла нож со стола. Она крепко, двумя витками, обвязала резинкой, вырезанной из белья, правую ногу, прикрепила верхний виток резинки к своему нижнему белью с помощью подтяжек для чулок, втиснула туда нож остриём вниз и прикрыла всё платьем. Она и раньше делала так, когда понимала, что в этом есть необходимость.
Алиса вышла на улицу и сразу приметила старую толстую торговку, которая каждый день, вот уже семь недель подряд, с утра до вечера продавала ткань на другой стороне дороги. Девушка подбежала к ней.
– Скажите, вы не видели сегодня около того дома мальчика лет десяти, с белокурыми волосами? – нервно спросила Алиса.
– Здесь проходили двое мальчишек, – ответила торговка. – Один был белобрысый. Он бросил что-то в окно того дома и разбил его. Вот хулиган! В моё время его бы первый встречный за уши оттаскал! А сейчас людям всё равно…
– Скажите, вы не знаете, кто был этот хулиган?
– Когда они убегали, я слышала, как второй мальчишка назвал другого Сэджвик. Это, должно быть, Сэм Сэджвик – сын владельца бакалейной лавки в соседнем квартале.
– А где он живёт? – допытывалась девушка.
– В том же доме, на втором этаже. Это твоё окно разбили, верно?
– Да, – ответила Алиса.
– Тогда я тебе ничего не говорила. Сэджвик-старший заставит меня убраться из этого района, если узнает, что я помогла тебе всыпать маленькому паршивцу.
– Но…
– Молчи! – прикрикнула на Алису торговка. – Ты ещё молода, и у тебя всё впереди. Работай кем хочешь, делай что захочешь. А мне уже поздно метаться туда-сюда. Нужен стабильный заработок. Нужно семью кормить… – отмахиваясь, твердила она.
Алиса не выдержала. Она ответила спокойно, с цинизмом:
– Какая семья в твоём возрасте, корова старая?! У тебя уже все дети с мужем сдохли, а внукам на тебя наплевать! Ты утешаешь себя «стабильным заработком», который тебе триста лет не нужен! Ты говорила, что теперь всем друг на друга плевать?! Так тебе тоже на всё и всех наплевать!
Торговка оцепенела. Стоящие рядом люди тоже. Через минуту все опять на всё наплевали, а старуха начала поспешно собирать свой товар и уходить с этой улицы куда подальше.
Девушка не особо умела ладить с людьми, как и общаться с ними. После пожара в их доме она почувствовала, будто бы мир людей забыл о ней и видеть её не хочет. Даже хуже того…
Примером могут послужить многочисленные случаи издевательств над ней в том же интернате, куда её перевели из школы. Непонятно почему, без объяснения причин, её могла зажать в углу или прямо в классе (пока учителя нет) группа из нескольких мальчишек, схватить за руки и за ноги и начать бить. Если же она пыталась позвать кого-нибудь на помощь – ей зажимали рот. При этом их удары были не сильными – после них даже синяки не всегда оставались. Это были вроде бы безобидные тычки, но они выражали всё отношение общества к ней. Мальчишки просто хотели унизить её, чтобы она знала своё место среди них. Они как будто выпускали пар.
Алиса даже не спрашивала, за что они её унижают. Она знала, что разумного ответа от них не дождёшься. Максимум, на что они были бы способны, – это ответить: «Ты просто дура!» или «У тебя нос кривой». Но, скорее всего, они бы просто не удостоили ответом ту, кого сами же смешивали с грязью. Ты ведь не извиняешься перед грязью на улице, когда идёшь по ней?!
Они так и продолжали поколачивать девушку. Если эту сцену наблюдали девочки, то хорошо, если они просто не обращали на это внимания. А иногда они и подзадоривали парней. Почему? Чем она заслужила подобное к себе отношение?! Ответа не было.
Алиса поначалу ходила возле стен (чтобы в случае чего у неё была опора и хотя бы одна защищённая позиция), пережидала перемены под лестницей или в женском туалете, из-за чего девочки решили, что у неё проблемы с мочевым пузырём, и стали звать Алису «ссыкуньей». Вскоре она охладела ко всем людям вообще и решила, что, если она будет носить с собой нож и ей придется его применить, то ничего страшного. Ей казалось, что любая человеческая жизнь потеряла для неё всякий смысл и ценность.
Девочки в интернате просто не хотели с ней знаться. Они её избегали или просто не обращали на неё внимания. Что касается отношений с мальчишками, то те, кто не бил её, старались не иметь с Алисой дел, потому что, пока все били её и издевались над ней, их самих не трогали.
После годов простых издевательств и насмешек в школе интернат довершил отторжение девушки от мира. Теперь она просто уже не могла и не умела строить отношений с людьми.
Общество порвало с ней, так отчего ей было не порвать с ним?!
Алиса пошла в сторону той лавки.
Она частенько проходила мимо неё. Из окон на втором этаже всегда слышались детские крики. Девушке казалась, что это продавцы добывают мясо для продававшихся там пирожков.
Вообще она нередко гуляла по городу, но скорее затем, чтобы проветрить голову, подышать не спёртым квартирным воздухом, а не для того, чтобы увидеть что-то новое или завести знакомства.
Алиса, не вполне понимая как, через секунду оказалась у этой самой лавки, даже не помня весь проделанный до неё путь. Она растерялась, но инстинктивно посмотрела пару минут себе под ноги, на тротуар. Потом испуганно огляделась в поисках ярких красок и чудес вокруг себя, но всё обошлось. Перед глазами стоял всё тот же серый Лондон с каменным тротуаром, о неровно положенные камни которого можно было легко и с удовольствием сломать ногу, если очень повезёт. Она облегчённо вздохнула.
«Вот бы я оказалась в Стране Чудес, а после моего возвращения сдох тот мелкий недомерок!» – подумала девушка, и у неё чуть закружилась голова.
Её мысли прервало жалобное мяуканье кошки…
– НЕТ! – вскричала она и склонилась над тротуаром. – Нет… – бормотала она, – я лишь пошутила… я не хочу туда… не надо… не надо!..
Тут её кто-то толкнул в спину. Алиса упала на тротуар.
– Глянь на неё, Сэм! Она точно психованная! Ха-ха-ха-ха! А ты и вправду видел, как тот доктор занимался ею?
Белобрысый мальчишка немного замялся.
– Ну да! – теперь уже с напором ответил он.
Алиса тем временем встала на ноги и повернулась к обидчикам. Один из них держал вырывающуюся кошку, а другой – связку банок на верёвке. Девушка обратилась к белобрысому мальчишке:
– Зачем ты разбил моё окно и подбросил мне ту записку?
Алиса выговаривала как можно чётче каждое слово, её взгляд был каменным и недобрым. Парень оробел и выронил связку банок. Видно, не ожидал такого давления со стороны хрупкой на вид девушки, которую сам принимал за блудницу.
– А тебе-то что, шлюшка?! – бросив кошку, принялся защищать его второй.
– Заткнись! Не с тобой разговаривают! – прикрикнула девушка.
Второй тоже притих.
Алиса медленно начала надвигаться на мальчишек и загонять их в безлюдный переулок между домами. Расстояние от стены до стены в нём было не больше полутора метров. Мальчишки, потеряв былой кураж, послушно подчинялись давлению больших, уверенных зелёных глаз, как овечки на поле с пастушьей собакой.
– Зачем ты разбил моё окно и подбросил мне ту записку? – Она вытащила из кармана злополучный клочок бумаги, показала карикатуру, скомкала и швырнула в лицо Сэму.
– А… а что такого? – растерянно начал он. – Ш-шлюха должна знать, что она шлюха! Я… всё про вас с доктором знаю…
Алиса продолжала гнать их в глубь переулка с волчьим взглядом.
– Значит, ты ошибаешься, – холодно ответила она.
– Я… я своему папе расскажу, что ты меня била и обзывала! Он тебя в психушку надолго упрячет! Он может! Скажи, Зак?!
Зак молчал.
– Я… я ему расскажу! – вскричал Сэм.
– Нет, не расскажешь, – Алиса вытащила нож из-под платья, – если у тебя не будет языка.
Зак тут же попытался убежать на светлую безопасную улицу, но стоило ему только ринуться туда, как Алиса толкнула его рукой назад, к Сэму. Белобрысый мальчишка тут же отпрыгнул: его товарищ упал и, судя по всему, не захотел вставать.
Теперь и сам виновный постарался избежать суда. Но как только он двинулся с места, Алиса одним быстрым движением полоснула остриём ножа по его лицу. Кровь брызнула из длинного неглубокого пореза на левой щеке. В ту же секунду девушка схватила и развернула мальчишку к себе спиной, обхватила левой рукой его челюсть снизу и открыла ему рот. Из-за шока он не сопротивлялся – даже не попытался откусить чужие пальцы, запущенные в собственный рот. Алиса вставила лезвие в открытую щель и… только сейчас поняла, что случится, если она это сделает.
Девушка ослабила свою хватку, и Сэм упал.
Алиса ринулась в переулок, на улицу, не понимая зачем. Она бежала не от совести, но от последствий справедливости. Судебный процесс, психиатрическая лечебница особо строгого режима, разные жуткие лекарства и экспериментальные операции на мозге…
Зачем он так поступил? Зачем спровоцировал её? Самая глупая ненависть – это бессмысленная, бесцельная ненависть. Алиса знала, что дети всегда понимают, когда делают что-то плохое, и знают, что за это придётся отвечать. Девушка помнила свои детские годы. В то время ей было не понять только одного – почему это все вокруг поднимают такой шум из-за «невинной детской шалости», читают нотации, запирают в комнате или даже бьют? И Алиса была уверена, что Сэм был того же мнения.
Девушка как-то бессознательно выбежала на свою улицу и ринулась к дому, со слезами, текущими по лицу, и в платье, слегка испачканном кровью. Вбежав в коридор своей квартирки, Алиса заперла свою дверь на все замки и рухнула на пол со слезами и криками.
«Какова была бы нормальная жизнь?! Когда тебя не обижают, не огорчают, защищают?! Когда ты уверена в завтрашнем дне! Без дурацких идей! Когда на тебя не пялятся и не говорят: она больная! Что бы я ни делала, как бы ни вела себя, исхода возможно два: психбольница или тихое сумасшествие! Почему родители умерли?! Почему сестра умерла?! Я уже и представить себе нормальную жизнь не могу! Я не знаю ничего, кроме этой жизни!» – думала Алиса.
– Почему?! За что?! – сквозь слёзы причитала она. – Если бы они были живы!.. Если были бы живы!..
Девушка скрючилась на полу в позе эмбриона и продолжала рыдать.
Долгое время была только темнота, крики, потом тишина… и внезапная лёгкость…
– А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!
4. Поворот винта
Теперь перед её глазами стояла пелена. Она была как туман, создавая из себя тоннель, ведущий вниз… как колодец. В детстве Алиса очень любила заглядывать в колодцы, когда была у бабушки в деревне. Она улюлюкала или говорила что-то, и колодец всегда отзывался на всё, что ему скажут. Однажды, когда у девочки было плохое настроение, она прокричала колодцу: «Дурак!» – а он в ответ: «Дура», но «к» в конце приглушилось. Алиса очень испугалась того, что колодец, возможно, живой или в нём кто-то живёт и что этот кто-то обиделся на неё.
Теперь всё было иначе. Она уже давно не верила в то, что колодцы могут быть живыми, но девушка верила в другую сказку, которая превратилась для неё в ночной кошмар.
Она, как и в первый раз, падала очень долго. Вот только тогда её это не очень беспокоило. Теперь же она была окружена пустотой и собственным страхом. Она кричала, плакала, билась в истерике и изнемогала из-за собственной беспомощности. Сейчас Алиса уже не могла себе представить, что было бы, вылети она с другого конца земли, или что было, если бы она жила и старела в свободном падении. Девушка только боялась и плакала.
Алиса продолжала падать, и падать, и падать… И ей ничего не оставалось, как бояться, бояться и бояться…
Но даже заяц не может вечно сидеть в норе и бояться волка, пусть даже тот стоит прямо у выхода. Девушка начала задумываться над тем, что ей сделать, чтобы прекратить падение и при этом не допустить приземления: «Это же всё сон! Пугающий, но сон! Притом мой! Я его создала и должна контролировать!»
Девушка попыталась просто забыть всё, что с ней было в тот раз, и то, что подсознательный мир существует вообще. Она как можно подробнее представила себе свою комнату (последнее, что она помнила в том мире), попыталась перестать волноваться и успокаивала себя тем, что это всё нереально и ещё хуже её жизнь уже не может стать. Всё без толку.
От навязчивых фантазий избавиться труднее всего, поскольку они являются нашими самыми потаёнными желаниями. Очень часто человек, сколько бы он ни прожил на белом свете и сколько бы ни узнал, всё равно не может сказать, кто он, чего действительно хочет, куда идёт и зачем. А те, которые говорят, что нашли смысл жизни и её истинные удовольствия, оказываются лгунами или сумасшедшими. Новые знания со временем приносят лишь новые вопросы, и гордость за свой ум сменяется тревогой за свою жизнь. Тогда какой смысл вообще что-то узнавать, если абсолютного знания нет и достигают его только душевнобольные в своём мире? Но разве Алиса сейчас в реальном мире? И разве она может назвать себя нормальной?
«Если разум не помогает, то нужен шок, чтобы мозг заработал как надо… Задушить себя – вряд ли это возможно сделать собственными руками. Ножа с собой нет, но можно попробовать… перегрызть себе вены. Перестать дышать не так просто, как кажется: инстинкт возьмёт своё. Тогда всё-таки нужно перегрызть вены на руках…»
Алиса знала, что и это будет долго, неприятно, страшно и она успеет осознать, хоть и в безумном сне, то, что она умирает. Даже в своём воображении умирать невыносимо страшно. Разум не всегда понимает, что происходит в его собственной, скрытой от него части. Но возможность проснуться в холодном поту беспокоила Алису меньше, чем перспектива снова очутиться в чуде, которое сулит горе.
Девушка со слезами на глазах поднесла свою бледную руку ко рту… и тут же шлёпнулась в какое-то болото. После осознания того, что она не разорвалась на части от удара, Алиса попыталась выбраться, но не смогла. Она увязла в этом болоте почти по пояс.
– Ну и ладно – зато теперь со мной ничего плохого не будет, раз уж я прикована к этому месту.
Но тут она увидела, что в воздухе недалеко от неё застыла желтоватая улыбка. Алиса не на шутку забеспокоилась, так как знала, во что подобная ухмылка может вырасти. Это природное оружие, казалось, состоит только из клыков – острых и жёлтых, но не гнилых. После зубов появились горящие оранжевые глаза с глубокими, чёрными, хитрыми зрачками. Потом вырисовалась вся худая, вытянутая морда, затем – хилое тело с чёрно-серой шерстью. Тени на ней очень точно вырисовывали непонятные, абстрактные чёрные пиктограммы.
Оно заговорило первым, с лёгкой надменностью и пренебрежением из-за того факта, что собеседник застрял по пояс в жиже.
– Наконец-то вернулась. Хватит тебе уже отгораживаться от себя той, какая ты есть! Нужно закончить работу, которую я для тебя приготовил. Королева Червей почти полностью сгубила Страну Чудес и…
Алиса молчала и даже не смотрела в сторону странного существа. Она читала, что если игнорировать навязчивые идеи, то они вскоре потеряют интерес для разума, как бы болен он ни был.
– Я знаю, что ты меня слышишь и понимаешь. Я не стану уговаривать тебя по сто раз и в чём-то убеждать или разубеждать. Ты сама придёшь к тому, что я тебе хочу сказать, но тогда это будет неприятнее. До скорого. – И таинственный зверь исчез в тусклом болотном свете.
Алиса и не задумывалась о его словах. Отказывалась от их эха в своей голове, чтобы не запомнить сказанное наставление.
Вокруг не было ни одного привычного для Страны Чудес растения или цветочка. Вообще никаких ярких красок, прежнего задора в окружающем её мире. Болото Страны Чудес больше походило на самое обыкновенное болото. Вонючее, грязное, мрачное.
Девушка не любила все блёклые и мрачные цвета. Они нагоняют тоску, как улицы Лондона. Ей до сих пор нравились яркие краски. Она любила их, но не могла любоваться ими и сознательно лишила себя права на это удовольствие, поскольку одна шальная мысль могла привести её туда, где она сейчас находится.
«Но ведь если я отгородила себя от волнующих воображение тем и объектов, чтобы не попасть сюда (а в итоге я здесь), то сколько стоила моя жизнь из-за непригодного запрета?! Книги и одиночество… Книги и одиночество… Книги и одиночество… Всё. И что в итоге? Можно было стать публичной девкой ещё в шестнадцать лет, жить разгульной жизнью и просто ждать нового приступа!»
Стоило ей подумать обо всём этом, как жижа медленно начала отступать. Через пару минут её ноги были свободны, однако с этой свободой ей пришлось снова посадить свой разум за решётку, но скорее по рефлексу, чем по желанию.
Алиса до сих пор не могла поверить в то, что она снова здесь. Девушка пыталась проделывать прежние фокусы с «отключением сознания» и «пяленьем в одну скучную точку», но результата от этого не было никакого.
– Эта проклятая Страна Чудес! Я столько раз хотела про неё забыть, что думала о ней всё чаще и чаще… Не хочу снова!!! – взвыла девушка и попыталась как можно сильнее сжаться в комок на земле. Она думала, что если долго ничего не делать, то этот кошмар сам отступит, оставшись без взаимодействия со своим носителем. Однако от мыслей по собственному желанию избавиться почти невозможно. Для этого был нужен мощный толчок, а лёжа, скрючившись, его не получишь.
Но Алиса была полностью уверена в своей последней теории. Сидела, сидела – и понемногу начала свыкаться с мыслью, что теперь она здесь, и от этого ей становилось всё хуже и хуже.
В конце концов, после, как ей казалось, часа постоянного страха, последнему надоело сопровождать девушку. Алиса встала и нехотя прошла вперёд, за выступающие из-под земли корни деревьев. За ними была стена. В ней одна-единственная маленькая дверь. И всё. Больше ничего.
Девушка помнила, что в первый раз она проводила не самые приятные опыты по изменению своего роста. Больше ничего подобного ей не хотелось.
Тут она увидела среди плюща, покрывающего стену, металлический блеск. Алиса подошла к этому месту и разглядела в зарослях топор. Немного ржавый, но достаточно большой. Будто для матёрого лесоруба.
Девушка взяла топор и потащила к двери, чтобы проломить её. Подойдя ближе, она попыталась поднять его, но поначалу это ей не удалось. Только с третьей попытки Алиса осилила метровый инструмент, и тут у неё в голове пронеслась мысль: «Теперь ведь не нужно грызть свои руки и душить себя. Этот топорище сделает всё быстро. Надо только как можно удачнее замахнуться…»
Она задумала прорубить своё тело, но топор был слишком длинным, чтобы им можно было хорошо размахнуться и пробить грудную клетку или голову, к тому же она не могла занести его над собой – у неё не хватило бы на это сил. Отрубить себе ноги и истечь кровью Алиса даже во сне не решилась, а вот ударить себя со всей силы по голове казалось ей самым разумным решением. «Но что, если я перестараюсь с шоком? Если разум окончательно откажется от того, что всё произошедшее с ним лишь сон? Раз – и не проснётся».
Алису такой расклад не устроил, и она всё же решилась идти дальше по этому миру, пока не найдёт более приемлемого варианта «спустить себя на землю».
Девушка собралась, снова подошла к стене, встав напротив маленькой двери, замахнулась топором как следует – и одним ударом почти начисто расколола стену. Орудуя топором как тараном, она полностью проломила преграду и вошла в сад.
Он был совершенно неприглядный. Не то что в первый раз. Сад ничем её больше не привлекал. Самый заурядный из всех садов, что она видела. Казалось, что в нём росли только полусухая трава и сорняки.
Откуда ни возьмись её тут же окружили старые знакомые – чудные зверюшки. Уткогусь, Древний Дронт, Орланчик, Лори-попугай и Мышь с семьей. Никто из них, как ни странно, внешне не изменился, в отличие от Алисы, хотя они её сразу признали. Лица у них были недружелюбные.
– Что ты наделала?! – возмутился Уткогусь.
– Зачем загнала нас в узду?! – прокричал Лори-попугай.
– Как нам, таким выделяющимся, теперь жить в сером саду? – растерянно пробормотал Древний Дронт.
Девушка всё ещё не до конца осознала, что есть «Страна Чудес», и не могла взять в толк, как непонятные звери разговаривают с ней и как она может быть в чём-то перед ними виновата, ведь с тех пор, как она покинула это место, они даже не встречались друг с другом.
– Я не понимаю – в чём ваша проблема? – ответила всем недовольным Алиса.
– Ты пробовала когда-нибудь выделиться в обществе?! – спросила Мышь.
– Да, бывало, – ответила девушка.
– Тебе это нравилось?
– Не всегда.
– Так вот – нам нравилось выделяться! – пропищала Мышь. – Но теперь, когда всё здесь стало серым, мы не можем выделяться. Среди общей серости нас слишком легко заметить, поймать и съесть!
– Но почему, когда вы выделялись раньше, вас никто не ел? – задала разумный вопрос Алиса.
– Глупая ты – тогда выделялось всё, и то, что мы выделялись, замечали лишь те, кто должен был это замечать. А теперь это видят все, кому не лень.
– Почему тогда вам не перестать выделяться или не уйти в другое место? – снова сразила их реальной логикой Алиса.
– Если мы перестанем выделяться, дура дурошлёпкина, то станем как тупой скот. А по мне уж лучше погибнуть, чем опуститься до уровня тех же жалких, ничтожных карт! А идти нам больше некуда. Страна Чудес не резиновая!
– Точно! Да! – поддержали Мышь все остальные звери.
– Давайте устроим ей мировую бестолкотню! – выкрикнул Лори-попугай.
Как будто Алисе не хватало того, что она очутилась в «чудесном кошмаре», так теперь ещё против неё восстанет добрая половина его обитателей.
После слов Лори-попугая все звери накинулись на девушку. Они не то собирались её повалить, не то хотели распластать её по внешней стенке комнаты. Она чувствовала, как кто-то стянул с её правой ноги туфлю и начал прогрызать чулок.
После этого Алиса то ли инстинктивно, то ли от злости, закрыв глаза, начала махать огромным топором во все стороны. Сейчас для неё он уже не был таким тяжёлым.
Девушка не рассчитывала кого-то покалечить и тем более убить, но эффект был прямо противоположным. После того как Алиса открыла глаза, перед ней предстало настоящее поле брани. Она отсекла часть крыла Лори-попугаю, обезглавила Орланчика, располосовала брюхо Уткогусю, пронзила грудину Древнему Дронту и разрубила Мышь пополам. Крови после этой бойни было много. Зрелище её шокировало, и к сознанию подкатил комок отвращения. Прежде всего к себе.
Алиса вспомнила, как однажды на пруду увидела лягушку и забросала её камнями. Лягушка долго не хотела отдавать жизнь и всё не умирала, а Алиса продолжала метать в неё свои снаряды, как во время войны, до тех пор, пока от противника ничего не останется. Даже после того, как бедная квакша перестала прыгать, дрыгать лапками и у неё не вылезли кишки изо рта, девочка не прекращала её бомбить. А когда прекратила, только тогда она поняла, что в первый раз убила кого-то. И ей стало до того тяжело на душе, до того тоскливо, что она расплакалась над тельцем мёртвой квакши, а после убежала и дала себе обещание никогда не возвращаться на тот пруд.
В этот раз всё оказалось так же. Не успела она и двух часов пробыть в этом забытом Богом мире, как уже совершила три подобных убийства.
Да – они первые напали на неё и она защищалась, но разве для собственной совести это будет достаточным оправданием, чтобы спокойно спать по ночам и не видеть «призраков»?
Оплакивая погибших от её беспощадной руки, она подумала: «Как бы я себя чувствовала, если бы убила того мальчишку? Так же? Или хуже? А может, в этом плане с людьми вообще всё проще… Нет – хватит об этом!»
– Ну, хватит ныть! – заговорила висящая за спиной улыбка. – Что сделано, то сделано, и их уже не вернёшь! Вот насмотришься на смерти и убийства так же, как я, – через неделю слёзы лить перестанешь совсем, независимо от повода.
Алиса, заслышав намуркивающий на ухо голос, быстро сорвалась с места и побежала в глубь сада, куда глаза глядят.
5. О-оу
Ей казалось, что она бежала долго, но тем не менее дыхание не сбила. «Вот плюс того, что всё это происходит не по-настоящему – можно делать то, что в реальной жизни не получится. Но это и доказательство того, что я сошла с ума», – подумала Алиса и остановилась в ту же секунду.
Она поняла, что уже успокоилась, раз начала рассуждать о таких отвлечённых вещах. И это казалось ей странным. Она только что совершила три убийства, а думает не о своей вине перед семьёй несчастной Мыши, а о том, что дыхание при беге не сбивается.
Но она ничего не могла с собой поделать. Мысли сами лезли в её голову, и остановить их было совсем непросто. Алиса знала, что контролировать свой разум – одна из важнейших задач взрослого человека. И что это долгий и трудный процесс. В придачу, справляются с ним далеко не все. Именно поэтому в мире есть убийцы, которые лишают жизни «по велению голоса», а есть абсолютно серые граждане.
«Но ведь убийце-маньяку приятно, когда он убивает, а невзрачному человеку, наверное, неприятна его рутинная жизнь без удовольствий. Вот бы им поменяться местами! Интересно, как скоро убийца задушит и съест пилящую его жену, а гражданин станет воспринимать убийства как рутину? Ведь если человеку что-то не нравится, то первая его мысль – это устранить раздражающий объект. Видать, все мы – потенциальные убийцы, а быть законопослушным человеком с чистой совестью не вполне естественно», – подумала она, и это немного её успокоило.
А говорят, от проблем не убежишь.
Тут Алиса увидела чуть дальше, в конце хорошо протоптанной тропинки, домик. Она его быстро узнала: тут жил Белый Кролик.
Девушка подумала, что это будет хорошим местом, чтобы передохнуть. Подойдя к дому поближе, она увидела, что он, в отличие от той части новой Страны Чудес, которую она видела, не изменился. На поляне перед ним росли всё те же странные растения, штукатурка дома была без единого скола или трещины.
Алиса решила зайти в дом, но подумала, что Белый Кролик, скорее всего, не сильно обрадуется её визиту. В прошлый раз он был такой деловой и почти не обращал на неё никакого внимания, как будто она была лишь вещью.
С другой стороны, он ведь на посылках у Королевы Червей и его может не оказаться дома. А следить за состоянием домика могут и слуги Кролика. «С ними я договорюсь – совру, что меня прислал сам Белый Кролик следить за их работой», – подумала она.
После всех своих раздумий девушка всё-таки решилась войти и открыла дверь. Над ней сразу зазвенел колокольчик.
Изнутри домик был светлый, красивый и ухоженный, но не успела Алиса как следует оглядеться, как из соседней комнаты выскочил Кролик. Он был одет в тот же, что и в первый раз, фрак чёрного цвета с красной окантовкой по краям.
– Что здесь делаешь? – безразлично и очень быстро пробормотал он, смотря не на гостью, а на её ноги.
– Я… – начала было она, как вдруг у Кролика в кармане что-то зазвенело. Он тут же достал из кармашка фрака часы.
– О-оу. Пятнадцать часов. Разложить одежду, – пробормотал Кролик и тут же ринулся в противоположную дверь. Говорил Кролик так, как будто каждая фраза была последней (с пониженной интонацией), тщательно выговаривая каждую букву.
Алиса отправилась за ним. В той комнате, где находился Кролик, был большой шкаф. Девушка увидела, что вся одежда в шкафу развешана по определённой системе: от самой светлой к самой тёмной, но Кролику то ли что-то не нравилось, то ли он что-то искал. Снимая одежду с вешалки, он осматривал её, встряхивал, а потом опять вешал в шкаф на то же самое место. Всё это продолжалось довольно долго.
Белый Кролик всегда казался Алисе самым разумным представителем Страны Чудес до последнего времени.
– Ты не знаешь…
– Тихо. Занят, – тут же перебил её Кролик.
Алиса и сама не вполне понимала, что хочет спросить. «Может, поискать кого-то поспокойнее», – подумала девушка.
Тут Кролик прекратил рыться в одежде и повернулся к Алисе:
– Что хочешь?
– Ты…
Тут снова зазвенели часы.
– Пятнадцать часов десять минут. Заточить ножи. – И Кролик ринулся в другую комнату.
Алиса отправилась за ним.
Она нашла его на кухне интенсивно водящим большой нож для мяса по краю точильного камня.
– А где твои слуги? Почему они этим не занимаются?
– Умерли. Определённо.
– Умерли?! Как? Когда?
– Давно. Королева позвала к себе. Тогда умерли. Видел.
– Тебе как будто всё равно.
– Всё равно, – повторил Кролик без какой-либо интонации в голосе, или выражения скорби, или надменной усмешки, словно он читал список покупок.
– Так тебе всё равно? – спросила Алиса.
– Не знаю, – отчеканил Кролик.
Снова зазвонили часы.
– Пятнадцать часов пятнадцать минут. Встреча с Королевой.
Тут Алиса вспомнила, что в прошлый раз всё оборвалось вскоре после того, как она попала в замок Королевы Червей. Может, и в этот раз всё закончится там. Как ни страшна была реальность после пробуждения от второго «Волшебного кошмара», но всё это в любом случае надо было прекратить. Жить всю жизнь в безумном сне не есть настоящая жизнь. Но что тогда настоящая жизнь?
Однако Алиса сразу прекратила этот монолог и решила действовать. Девушка попыталась остановить Кролика, заслонив выход из кухни в коридор:
– Постой! Ты можешь отвести меня к Королеве?
– Нет. Категорически. Не любит гостей. Убивает. Меня убьёт.
– Успокойся!
– Нельзя опоздать. Убьёт. Определённо. – Кролик очень разволновался и при этом продолжал смотреть в пол.
– Я не прошу вести меня за руку, только объясни, как попасть в замок.
– Замок, – повторил Кролик.
– Да – в замок.
– Нельзя. Категорически.
Часы опять зазвенели.
– Опоздаю. Должен был быть у третьего дерева, чтобы успеть вовремя. – Кролик всё больше и больше перебирал лапами и прыгал из стороны в сторону, как будто очень хотел в туалет.
Снова звон. Алису уже начали злить неумолкающие часы.
– О-оу.
– Выключи ты их, – выпалила она, пытаясь установить с Кроликом хоть какой-то контакт.
– Уже должен пройти дом Герцогини. Опаздываю. Определённо. – Он стал мотать головой из стороны в сторону, как будто избегая взгляда Алисы.
– Ты говоришь так, словно ходишь туда каждый день.
– Каждый день. Два раза в день. В шестнадцать часов. Последний раз Королева назначила в шестнадцать часов. Приняла в девятнадцать двадцать. В восемнадцать часов солнце начинает садиться. Часы звонят. Нужно полить цветы. Бегу домой. Поливаю цветы. Бегу в замок. Королева не принимает. Бегу домой.
– И она всегда тебя не принимает?
– Не принимает. С тех пор как сбежала Алиса. Не принимает. Убивает, кого увидит в замке. Пусти. Должен идти в замок. Определённо. – И Кролик стал грубо отталкивать Алису от выхода из кухни. Он вообще относился к ней как к некому голосу в голове.
Девушке это не понравилось. Но ещё больше её возмутило то, что Кролик беспрекословно выполняет такой бесцельный приказ Королевы, как мотаться туда-сюда два раза в день, уже, похоже, очень давно. Она задумала остановить Кролика. Показать, что, если его рутина нарушится, мир не рухнет.
– Не пущу, – сказала она.
– Не пущу, – взволнованно повторил Кролик.
– Послушай: всё, что ты делаешь, то, что ты бегаешь к Королеве – бесцельно. Она же никогда тебя не принимает. Зачем тебе это?
– Не знаю. Надо…
– Так просто брось, – предложила девушка.
– Нельзя. Категорически. Убьёт.
– Никого она не убьёт! Королева только кричит, что убьёт, а на деле её приговоры не исполняются.
– Нет. Убьёт. Определённо, – на грани срыва вскричал Кролик.
– Хватит! – приказным тоном прикрикнула на него Алиса.
– Нет. Пусти.
Кролик завопил что есть духу. Заметался вокруг загороженного выхода и, не вытерпев такого понуждения и нарушения своих прав на рутину, набросился на девушку с криками.
Он старался повалить её на пол, однако дрался неумело. Шлёпал лапами по её лицу, оставляя неглубокие, но многочисленные царапины. При этом он закрыл свои глаза, будто думал, что прямой взгляд в глаза Алисы его убьёт и что зрение нисколько не поможет в драке. Это очень быстро отрезвило Алису и избавило от мысли об улучшении его жизни. Она захотела взять его за горло и задушить, но, вспомнив случай с животными в саду, решила просто хорошо толкнуть.
Алиса сделала несколько достаточно сильных толчков руками в тело Кролика, который уже впал в состояние истерии.
После очередного толчка послышались звуки сломанного механизма.
– О-оу, – пробормотал Кролик и достал из кармашка развалившиеся часы.
– Нет. Нет. Нет. Плохо. Определённо, – забился в приступе паники Кролик. – Недопустимо. Нужно исправить, – вскричал он и убежал в другую комнату.
Алиса, поняв, что от Кролика толку не больше, чем от сита в дождь, решила уйти и поискать того, кто смог бы её направить к замку, при этом не набрасываясь на неё. По старой привычке она взяла с собой только что заточенный Кроликом нож, на всякий случай. Закрепила его на ноге найденным куском верёвки.
Уходя из дома, она решила проверить, как там Кролик. Алиса чувствовала себя немного виноватой из-за того, что разбила часы, которые указывали Кролику, когда вдыхать, а когда выдыхать.
Зайдя в одну из комнат, она увидела Кролика, лежащего на полу. Рядом с ним лежали разбитые вдребезги часы, а сам он интенсивно гладил красные кожаные перчатки и при этом приговаривал:
– Плохо. Нельзя так. Категорически. Плохо.
«Наверно, не всегда полезно избавить кого-то от жалкого образа жизни. У него теперь точно не будет рутины, кроме поглаживания перчаток. Прямо как у меня с огурцом…» Но Алиса не стала продолжать подобную мысль. Раньше такие мысли не вызывали у неё угрызений совести, а сейчас почему-то её что-то кольнуло.
«Нет здесь ничего такого», – отмела она все эти мешавшие мысли.
– Пора идти, – приказала она себе вслух и тут же пошла в сторону двери и вышла из домика Белого Кролика.
«Почему, если сказать что-то вслух, это принимает совсем другую окраску и смысл, если о том же самом просто подумать?» И она зашагала по дороге дальше, в сторону леса, продолжая рассуждать.
6. Повелительница мух
Лес, по которому шла Алиса, был совсем без зелени, цветов, насекомых. Только голые чёрно-серые деревья и коричневая, пожухшая трава. Словно в Стране Чудес наступила осень.
Вскоре девушка набрела на заросший уже иссохшим плющом старый дом из посеревших досок. Казалось, что этот дом хочет спрятаться от мира – потому и оброс зеленью (уже пожухшей) и слился с окружающей его гаммой цветов. Из прочитанных книг Алиса вспомнила, что в подобных домах обычно обитают привидения и вампиры.
– Ну да – здесь уже что угодно воспринимается как повседневная данность.
Начал накрапывать дождь, и Алиса взбежала на крыльцо, над которым был навес. Через пару секунд в сторону девушки подул сильный ветер, направив все капли прямо на неё.
«Какой смысл прятаться от дождя, который я сама придумала? Если я и подхвачу пневмонию, то смогу придумать быстродействующее лекарство. И промокнуть я не могу – дождь ведь не настоящий». Через секунду ветер задул с удвоенной силой и дождь тоже усилился.
– Ну и что из того?! Он всё равно не настоящий! Всё вокруг – моя выдумка, и мне же она и подконтрольна! Пусть дождь перестанет лить!
Как только Алиса закончила последнюю фразу, в нескольких метрах от неё на секунду блеснула ослепительная вспышка, и сразу за ней землю охватил оглушительный гул.
Первобытный страх взял своё, и девушка стремглав влетела в дом. У неё ещё несколько минут глухо звенело в ушах, а после яркой вспышки глаза никак не могли привыкнуть к мрачному убранству дома.
– Я уже и свой разум контролировать не могу! Тогда что же я такое, если от меня как от человека ничего не осталось?!
Дом внутри был таким же серым и безликим, как и снаружи. На полу не было ковров, но тёмные следы от них были различимы. Картин не было, хотя те же признаки их давнего присутствия указывали на то, что стены не всегда были голыми. В голове Алисы снова всплыла мысль, что что-то в этом доме пытаются спрятать от глаз посторонних. Или хозяин сам хочет что-то забыть.
Тут по дому раскатился слабый звук, похожий на детский плач.
«Откуда в таком месте ребёнок? И кто за ним присматривает? Призраки? Или это просто большой взрослый, который впал в детство и носит пелёнки? В этом мире уже и вправду нечему удивляться», – подумала Алиса и пошла на звук плача, сама не понимая зачем, ведь детей она не любила.
С их появлением все взрослые сами ведут себя как большие дети, которые настолько увлечены игрой с этой кричаще-жруще-срущей машинкой, что не замечают вокруг себя ничего и никого. «Тут бы второе пришествие прошло незамеченным, если этот ребёнок рыгнёт. Почему это, когда я отрыгиваю, все на меня пальцем показывают и причитают: „Нельзя так. Это некрасиво!“? Чем это моя отрыжка хуже и некрасивее, чем у этого лысого, толстого, орущего дурака, который не то что говорить – ходить не умеет?! Что в нём такого интересного?!»
Пройдя немного по тёмному коридору, она вошла в большую, освещённую керосиновыми лампами комнату. Это была кухня. В дальнем её конце стояла плита. Сзади неё на стене висел немалый ассортимент кухонной утвари: сито, лопатка, прихватки, венчики, доски и ножи самого разного предназначения и размера. Левее, ближе к двери, в коридоре послышался какой-то скрип. Она увидела Герцогиню, сидящую в старом деревянном кресле-качалке. В руках у неё было что-то, завёрнутое в тряпку.
«Видать, это тот самый поросёнок, которого она так активно посыпала перцем».
Герцогиня что-то мило приговаривала своему любимому подопечному в тряпке. Это было похоже на колыбельную.
Одета хозяйка серого дома была в полностью чёрное платье, походившее на бальное. Корсет был из чёрной кожи, которая поблёскивала в свете ламп. На нём проступали вертикальными линиями маленькие металлические шипы. Юбка у платья была из полупрозрачной ткани и состояла из отдельных полосок, некоторые из которых были вырваны. По ширине она была очень пышная в отличие от самой носительницы, раза в три шире бёдер, и длинная, что было, наверно, не очень удобно при ходьбе. На руках у Герцогини были полуперчатки с открытыми ладонями. Сшиты они были из кожи, с тканевыми ленточками и украшены небольшими кроваво-красными камнями на месте швов. На голове у неё была широкополая шляпа из чёрной непрозрачной ткани, с краёв которой в ровный ряд свисали толстые верёвочки-нити тоже чёрного цвета.
Весь вид Герцогини говорил: «Не хочу никого видеть на расстоянии вытянутой руки!»
Но не успела Алиса подойти поближе и спросить у Герцогини о том, как добраться до замка Королевы, как со стороны плиты в хозяйку полетела жестяная кружка и чуть не угодила ей прямо в лоб.
– Эй, ненормальная! – Алиса сразу повернулась с укорительным взглядом в сторону агрессивно настроенной кухни, по привычке ища того, кто смотрит на неё, тычет пальцем и посмеивается.
– К тебе тут пришли гости впервые за сто лет! Прими хоть как полагается! Хотя бы поздоровайся с этой девчонкой! – Гостья увидела Стряпуху, которая хлопотала за плитой и при этом была готова запустить в Герцогиню ещё чем-нибудь.
Герцогиня аккуратно положила свёрток на кресло-качалку, тихонько и спокойно зашагала в сторону Стряпухи, а как только подошла к ней вплотную, начала орать во всю глотку:
– Что ты тут кидаешься! Ребёнка мне разбудишь! Он тогда вырастет дебилом или нервным! Плевать я хотела на любых гостей! Скоро мимо будет идти Кролик, и я тебя отправлю с ним к Королеве! Хочешь побросаться собственной головой?! А?! Вот и иди, готовь овсянку для ребёнка!
– Плевать я хотела на тебя и твоё костяное дитя! А эту девочку ты даже и не вспомнишь! Она самой Королевы важнее! Иди и поздоровайся с ней, не то мышьяка в еду тебе насыплю!