Последняя экспедиция

Пролог

Они оставили его. Забыли. Он не успел. Не успел…

Мужчина заметался по кровати. Его лоб взмок от страха, одна нога, которую он ненавидел, запуталась в одеяле. Он упал на пол с такой силой, что захотелось откашляться. В горле комом встало что-то острое, царапающееся. Сердце в ушах зашумело, как море в шторм: громко, гулко. Оберон дернул ногой и забегал взглядом в поисках инвалидной коляски. Уши заложило от звона сигнализации, в комнате она кричала меньше, но стоило выйти в коридор, и его оглушит со всех сторон.

Мамы здесь нет. Брата тоже. И Астры. Их не может здесь быть, потому что он давно переехал. Пожар невозможен. И с Д-561 все в порядке, иначе он получил бы уведомление на часы.

ЭТО ОНО.

Оберон дернулся всем телом, перевернулся на живот и, как змея, прополз вперед, нога сама вывалилась из пут одеяла. Протез щелкнул на уровне коленки, а его нижняя часть в форме пальцев с блестящим звоном стукнулась о металлическую ножку кровати. Он почувствовал привкус железа на языке от этого звука.

Назойливо призывая его, съедая уши, как червь-паразит, противная сигнализация выворачивала его мозги наружу. Оберон схватился за трость у тумбочки. Стоило ей покинуть свое место, как темно-синяя подсветка, идущая светодиодной лентой по периметру потолка, мигнула и осветила комнату.

Приятный темный оттенок обласкал взгляд. На уровне виска у Оберона вздулась бледно-голубая вена, он ощущал, как она пульсирует от знойного звука. Сердце успокоилось, перестав вибрировать в горле, но все еще громко билось о грудину.

Он потряс головой и облокотился о стену. Сорвал панель управления. Не успела она прогрузить голографическую проекцию, как мужчина в несколько движений отрубил серену. Стало мягко. Уши утонули в ласковой тишине, и Оберон заметил, насколько сильно вспотел. Он вытер лоб рукавом.

Оберон оглядел комнату: одеяло на полу, смятая простыня, подушка, свисающая с края кровати. Синие ткани, по утрам открывающие вид на лес через панорамные окна, были плотно зашторены. Оберон расстегнул пижамную рубашку, полосы серого цвета делали его фигуру еще более немощно-иссушенной. В полутемном коридоре видна каждая мышца на его животе – как будто слегка искусственная для такого тела, – слегка закрученные черные волоски на груди.