Открытки с Земли

Педру Альвареш Кабрал

Две фиолетовые козы на моём гербе

Скачут в разные стороны, разделяя

Землю на полушария в поисках и борьбе

За океанское первенство. Но стреляя

Из волшебного лука, не знаешь, куда попадёшь:

Устремиться в прекрасную Индию новым курсом –

Шанс умилостивить короля и его вельмож,

Но планета не познана нами. Мы входим в русло

Неизвестной реки, чьи пологие берега

Поросли потрясающей взор высоты лесами.

Как хотелось бы встретить здесь друга, а не врага,

Быть сражённым не стрелами местных, но чудесами!

Здравствуй, Терра-де-Вера-Круш. Я пишу письмо королю.

Суждено ли прийти к мечте – берегам индийским?

Продолжается жизнь. Не за то ли её люблю,

Что далёкий маяк часто кажется слишком близким?

Кампу-Гранди

Птица, летящая над полуденным Кампу-Гранди,

Видит хозяина дома, сидящего на веранде,

Красную черепицу, раскрашенные заборы,

Сонный посёлок, лениво карабкающийся в горы.

На деревьях скучают игрунки, помахивая хвостами,

Ящерицы снуют под ухоженными кустами,

И одинокий стайер в погоне за стройным телом

Кажется здесь единственным, кто занят делом.

На какую бы улицу он ни свернул, там его догонят

Синий небесный шар, жёлтый ромб на зеленом фоне,

Католические кресты, разноцветные ленты,

Необъяснимое чувство замершего момента.

Вид обедающих в кафе напоминает птице

О еде, и посёлок, сверкая чешуйками черепицы,

Кажется ей похожим на рыбу, попавшую в невод

Окружающих гор, что хотят превратиться в небо.

На веранде просторного дома стоит на столе сервежа,

И хозяин сквозь мутное дно стакана видит всё те же

Элементы пейзажа: горы, заборы, крыши

И желает, чтоб всё оставалось таким же, пока он дышит.

Этот дом он построил как приложение к саду:

Стены, увитые зеленью, лестница на мансарду,

Арки, колонны – культурная память о древнем Риме,

В каждой комнате лики Христа и святой Марии.

Проникаясь к нему уважением, думает птица:

«Этой стране предстоит ещё многому научиться,

Пережить фазу вспыльчивой юности, справиться с ленью

И перейти к делам, что останутся в памяти поколений».

После коротких сумерек повсюду чиркают спички,

И Луна, опрокинувшись набок по южной привычке,

Принимая форму улыбки, передаёт из завтра

Молчаливый привет загрустившего космонавта.

Лапа

Римские акведуки

над скоростной автострадой

в будущее ведут, и

прошлого им не надо.

На полотне пейзажа

в белой футбольной раме

разбегаются с пляжа

улицы с фонарями.

Не удержать потока:

сквозь открывшийся клапан

маракуйевым соком

наполняется Лапа,

разгорается ярко,

слушают капибары

в остывающих парках,

как звучат барабаны!

Как звучат барабаны,

слышат яхты в заливе,

тени Копакабаны

в плёночном негативе

направляются в бары

за невидимой дудкой –

так звучат барабаны,

всех лишая рассудка!

По бокалам разлито

неизбывное лето,

в такт изменчивым ритмам

бьётся сердце планеты.

И с горы Корковаду

улыбнётся Спаситель,

не обещанным адом

небо станет грозить им,

а простит их, поскольку

утонуть в пессимизме

много легче, чем стойко

благодарствовать жизни.

Форталеза

Там, где солнце всегда встаёт в шесть утра и заходит в шесть пополудни,

В тростниковой хижине-мастерской с вечным видом на океан

Молодой художник с кистью в руках коротает жаркие будни,

Вновь и вновь наполняя кашасой свой деревянный резной стакан.

Он рисует море и облака, смуглолицых индейцев в лодках,

Их дома без окон и без дверей, их нехитрый рыбацкий быт,

А потом выходит в поток лучей, бьющих в темя прямой наводкой,

И бредёт на пляжи – реал-другой выторговывать у судьбы.

На его барыш не сварить ухи: утомлённый турист, зевая,

Проплывает мимо его работ и не тянется к кошельку.

Если в этот климат приходит жизнь, то уж точно не деловая,

И богатства к солнечным берегам волны бизнеса не влекут.

От друзей, ведущих извечный спор: ехать в Рио или остаться,

Он узнает сплетни о моряках, о футболе и слух о том,

Что его мулатка – прости-прощай! – скоро выйдет за иностранца,

Уплывет, как солнце, за горизонт и забудет махнуть платком.

Эта жизнь – верёвка, и два узла – «слишком поздно» и «слишком рано» –

Остановят время и пригрозят затянуть на тебе петлю.

Остаётся только читать стихи и молитвы для океана,

Лишь его о благе земном просить, лишь ему говорить «люблю».

Я бродил по этим пескам тогда в неизменной фуражке, в шортах,

Ощущая кожей тоску песков по холодным огням столиц.

Как знакомо: к центру с периферий, уводя корабли из порта,

Силы мира тянут любую жизнь, как зима – перелётных птиц.

Ни твои пески, ни мои снега не способны быть колыбелью

Мирового лидерства, мировых продавцов прорывных идей.

Это просто климат. Любая мысль, что приходит с волной на берег,

Оставляет после себя лишь пар, возвращаясь в своё «нигде».

Рэйки

Две колдуньи из Мексики надо мной

Ворожат, нависая, что твой гроссмейстер.

В черепную коробку вползает зной,

Что даёт тридцать восемь на ровном месте.

Я сижу на камне среди агав

На земном экваторе, под палящим,

Чёрный пепел жизни в себя собрав,

Записав старательно в чёрный ящик

Всю её извилистость, всю её

Турбулентность, её грозовые тучи,

Ощущая, как за спиной встаёт

Череда лишений и бед грядущих.

Голова звенит, и густой туман,

Затянув глаза, не даёт очнуться,

Точно чёрт бежит по седым холмам

Мозговой планеты в шипастых бутсах.

Но внезапно падает с плеч гора,

Приходя в движение волей странных

Неизвестных сил, что меня сквозь мрак

Тянут к небу, словно подъёмным краном,

Достают из ямы на Божий свет,

Заряжая полностью батарейки,

И колдунья тихо даёт ответ

На немое «Что это?» – «Это рэйки».

Шум уходит. Тёплая тяжесть рук

Мексиканок всё ещё греет плечи,

Но они сидят, завершив игру,

На скамье напротив. И мне всё легче.

Не смотри назад, – говорят они, -

Сбрось ненужный груз негативных мыслей.

Время взвесить жизнь, перестать винить

Этот мир, слезами его умыться

И открыть глаза, и открыть глаза,

И открыть глаза золотому свету!

И понять: нет смысла смотреть назад,

Сапогом вращая свою планету.

Игуасу

На границе трёх стран, на границе реальности и проплывающих снов,

В месте, достойном того, чтобы люди о нем рассказывали без слов,

Где не бывает пространства и времени, вместо них – лишь вода,

Мы, потерявшие форму, рождаемся теми, кем были всегда.

Я становлюсь рекой, я ищу себе русло, вступаю в свои права,

Широко разливаясь по вечной сельве, разбиваясь на рукава,

Заполняя весь мир, ниспадая каскадами, с шумом бросаясь вниз,

Я пою свой торжественный гимн вместе с хором прекраснейших птиц!

Я бегу сквозь пещеры, играю мозаикой камня на дне,

Лодочки-муравьи всех возможных миров ползут по моей спине,

Молодые побеги всех райских деревьев растут на моих руках,

Но водяная сансара несёт мою голову в облака.

На границе трёх стран, на границе земли, воды и небес

Я пропал, растворился в стихиях, взмыл до звёзд, отовсюду исчез,

Я забыл, что такое движение, что такое вес и объём…

Кто познал совершенство мгновения – вечно останется в нём.

Кто способен увидеть меня, кто сумеет избавиться от оков?

Кто порвет паутину вселенной и воссядет со мною среди облаков,

Отразит меня, словно зеркало, взрастит моё древо в раю?

Лишь к тому устремляю свой взор,

лишь о том я молюсь

и пою.

Буэнос-айрес

Сораше Альварес

Тенью от обелиска вычерчен путь на юг,

Где по ночам идёт пар изо рта, и руки

Ищут тепла в карманах, словно бы узнают

Родину в обжитой гопниками округе.

Зимний Буэнос-айрес – город не для толпы.

Каменный океан, рябь тротуарных плиток.

Предполагая жизнь, пламенный следопыт

Чертит на ней шаги танго для неофитов.

Глядя на серый дождь через окно кафе,

Мы разливаем бег времени по пиалам.

Камни, ложась на стол, словно слова в строфе,

Тихо плетут узор, пряча большое в малом.

«Мир завершённый». Подпись, росчерк пера и год.

Некого больше здесь объединять, поскольку

Русский и аргентинка молча играют в го,

И демиург-бармен дремлет за барной стойкой.

Сборная Эсперантиды

Пропеты гимны. Тренер раздаёт

Последние из пламенных напутствий.

Скандирует трибуна. У ворот

Голкипер не спеша шнурует бутсы.

Десяток стран, десяток языков

Соединились в этой странной сборной,

И пульс планеты будущих веков

Всё громче бьётся под зелёной формой.

Конец глобализации настал,

Земля сомкнулась здесь, в центральном круге,

Где страсть к игре так яростно чиста,

Что лица отражаются друг в друге.

Мы верим пасам больше, чем словам,

Мы забываем, сшиты общей целью,

Что мяч Земли расходится по швам

И нулевой разрезан параллелью.

В окрестных парках помнят ли о ней,

С величьем статуй на игру настроясь,

Диего, Габриэль и Лионель –

Святейшая из всех известных троиц!

Обряд, творимый двадцатью двумя,

Способен сокрушить любые стены,

И Алехандро забивает мяч

В ворота разделённой Ойкумены.

Фос-ду-Игуасу

Инфантильная недоразвитость мечты о единстве мира

В вестибюле тихого хостела в Фос-ду-Игуасу

Предстаёт не изъяном сознания – только милым

Амулетом, с которым не страшен и Божий суд.

В несезон в номерах никого, и сосед-испанец,

Несмотря ни на что, разбирая мой ломаный эспаньол,

Говорит, что природа не любит толпу и глянец,

Потому в этих джунглях зимой мы желаннее для неё.

Забывая до лета, почём аргентинское песо к реалу,

Горожане сидят на фасоли, затаренной про запас,

И в кафе гитарист исполняет полупустому залу

Португальский аналог романса «Я встретил Вас».

К местной церкви на склоне крутого холма пристроен

Дом епископа, по совместительности – судьи,

И хозяин, встречающий нас, величественен и спокоен,

Дверь открыта, и все мировые мечтатели здесь свои.

Его юная дочь, не нашедшая времени выучить эсперанто,

Практикует на нас свой английский, рассказывая о том,

Что манящий мир за этим окном просторней его квадрата,

И однажды птичке придёт пора пролететь над родным гнездом.

С наступлением вечера выйди во двор – и увидишь в небе

Фантастические фигуры, которых не знал Эвклид.

Проплывает над пальмами Южный крест, и вокруг чернеет

Глубина Вселенной, в которую юркнет шальной болид.

Расслабляя наше сознание, привыкшее к перегрузкам,

После лекции про язык индейцев гуарани,

Не справляясь с нахлынувшим чувством, епископ поёт на русском,

И в закатной дымке долины подмигивают огни.

Аэропорт

Сабрине Мота

Кудряшки цвета звёздной пустоты

Струятся между пальцами, как время.

Аэропорт. Небесные мосты.

Порталы всех возможных измерений.

Ты плачешь, вероятно, от того,

Что, будучи не сказано словами,

Теперь пронзает всех до одного –

Мы слишком одинаковые с вами.

Различий нет. Земля – веретено.

Законы, впрочем, те же, что для плоской:

Хранение тоски разрешено,

Но незаконны сбыт и перевозка.

Мы улетаем. Нечего беречь.

В любой снежинке есть частица юга,

Но больше не удастся пересечь

Нам световые конусы друг друга.

Зачем кому-то помнить в царстве льда,

Чем самба отличается от румбы?

Мы вечные индейцы. Никогда

Нас не найдут небесные Колумбы.

Вершина жизни пройдена. Теперь

Мы будем знать, где больше не проснёмся.

Нас ждёт эпоха тлена и потерь,

Энергосберегающего солнца.

Нам стукнет тридцать, и спешащий мир

Откажется считать нас молодыми.

Не плачь. Тоска придумана людьми.

Звезда не тонет в сигаретном дыме.

Горит табло. На лямку рюкзака

Повесил бирку бессердечный Хронос,

И конденсат стекает с потолка,

Как слёзы приунывшего Харона.

Космонавт

Мне снилось ночью, будто я уснул

В Бразилии, и будто мне приснилось,

Что я бреду в пимах сквозь белизну

И чувствую мороз, как Божью милость.

Простуженный, я захожу домой,

Я оставляю тело на диване,

А сам лечу в Америку, где мой

Кусочек сердца ждёт меня и манит.

О чём же думал ты, мой космонавт,

Впервые возвращаясь из полёта,

Иные измерения познав,

Но, как кулик, хваля своё болото?

И что тебя притягивать сильней

Отныне будет – звёздное пространство,

В котором ты был счастлив, как во сне,

Или Земля – обитель постоянства?

Короткий миг, обласканный судьбой,

Ты находился там, в невероятном,

Но космос не прощается с тобой,

Вскрывает память и зовёт обратно.

Он будет слышен в каждом крике птиц,

Он будет проступать в лучах рассвета,

Во вкусе фруктов, в шелесте страниц,

В любых оттенках запаха и цвета.

И звёзды тихо подплывут к двери,

Но в дом пускать гостей ты не захочешь…

Горит свеча, и дочка говорит:

«Мне одиноко, если ты уходишь».

Граница стратосферы так тонка,

Что можно проскочить её в азарте,

И наши сны летят, как облака,

В страну мечты, которой нет на карте.

2014 – 2020

Nguyen Thi Nep

Пролог

Дракон, покинув свой подводный дом,

Летит над полосой прибрежных джунглей

Под радостные крики обезьян,

Под пенье птиц и стрекот насекомых,

По случаю торжественного дня

Играющих написанную Солнцем

Мелодию тропических лесов,

Которую дракон ещё не слышал.

Бесчисленные сотни лет назад,

В тот век, когда Земля имела форму

Квадратного подноса, небеса

Стояли опрокинутою чашей,

А Солнце было холодней Луны,

Дочь короля крылатого народа

Прекраснейшая фея Ау Ко,

Напуганная чудищем ужасным,

Спасалась, обратившись в журавля.

На крик её, по счастью, отозвался

Морской король – дракон Лак Лонг Куан:

Схватив скалу и уничтожив зверя,

Он посмотрел на фею, а она,

Приняв своё привычное обличье

И озарив сияньем океан,

Взглянула, улыбаясь, на дракона.

Потом они родили сто детей,

Но их любви противилась природа –

Настолько разным было естество:

Он жаждал моря, а она желала

Вернуться и, как прежде, жить в горах.

Они расстались, и при этом каждый

Увёл с собою пятьдесят детей.

Потомки феи поселились в этой

Стране, где горы устремлялись ввысь,

Подобные колоннам, подпиравшим

Края небесной чаши над Землёй.

Народ, который взял своё начало

От этих патриархов, пережив

С достоинством все бедствия и войны,

Умножился и заселил страну

От южного до северного края.

Дракон летит над ней и свысока

Разглядывает фауну и флору:

Леса, болота, море, острова,

Сады цветов и пальмовые рощи,

Оленей, тигров, бабочек и змей,

Фламинго, черепах и пеликанов.

Он смотрит на дома, где с давних пор

Живут трудолюбивые крестьяне,

Он видит пар на рисовых полях

И думает, что ночью будет ливень:

Вода вернётся, продолжая жизнь

Прекраснейшей страны его потомков.

Спустившись, он вдыхает аромат

Её цветов и чувствует усталость.

Тогда, расположившись на траве,

Дракон в тени баньяна засыпает

И видит удивительные сны.

Вот и вернулись мы, блудные дети и внуки зимы,

После скитаний по слякоти и снегопадам

К плодоносящим деревьям и вечному лету, где мы

Жили, пока нас охранник не выгнал из сада.

Из-под конической шляпы внимательный ангельский взгляд

Светит тебе прямо в сердце так строго и зорко…

Дверь открывается. Ты, не оглядываясь назад,

Делаешь шаг в этот мир, не скрывая восторга.

Вот и вернулись мы, бросив седеющий Вавилон,

К ясности фраз, к пониманию смыслов и знаков.

Старый вьетнамец с улыбкой отвешивает поклон

И на родном языке произносит: «Однако».

Сотнями лет упражняясь в строительстве башен и стен

И нанося на сердца боевую раскраску,

Мы привыкали к густой разделяющей нас пустоте

И не пытались сорвать прикипевшую маску.

Мы закрываем эпоху воинствующей нелюбви,

Век недоверия к ближним, презрения к дальним.

Жизнь, как болезнь, от которой никто из нас не был привит,

Кружит нам головы штормом двенадцатибалльным.

Вот и вернулись мы к радости, к солнцу в открытом окне,

К детской способности видеть сквозь дымку рутины.

Из бестелесных фигур, из паяцев театра теней

Мы возрождаемся к жизни, чисты и невинны.

Вот и вернулись скитальцы, рождённые в красной стране,

В эту палитру, в эстетику звёзд золотых на красном,

Двух инструментов, скрещённых в вечной войне

С тем, что сегодня вождь назовёт опасным.

Дело не в ней и не в нас, а в умении жить, несмотря

На новостную агрессию в небе над нами,

И улыбаться всем сердцем, как ты, говоря:

«Выбрось печаль и почувствуй, что ты во Вьетнаме».

Ночной рынок

Звени, монета, звени!

Луна восходит в зенит.

Местный Гермес пролетает над крышами

И зажигает огни.

Звени, монета, звени.

Город скрылся в тени,

Но божествам бесшабашной торговли

Ночи милее, чем дни.

Шурши, бумага, шурши.

Весёлые торгаши,

Не прерывая партию в шашки,

Считают свои барыши.

Бреди, прохожий, бреди

В потоке света, среди

Этого мнимого изобилия

К новым огням впереди.

Иди и смотри: вот так

Играется вечный спектакль.

Занавес поднят, актёры на сцене,

Зрители на местах.

Играй свою роль, играй,

Торгуйся, спорь, выбирай!

В этом театре товара и денег

Искренность бьёт через край.

Смотри, вот идёт караван

С грузом из дальних стран.

Он – лотерейщик – вращает планету,

Словно свой барабан.

Вертись, планета, вертись!

Сорвать свой куш торопись.

Не пристегнувшимся и отставшим

Никто не крикнет: «Вернись!»

Кружи, сансара, кружи!

Мы все – твои миражи.

Всех устремившихся в Чистую Землю

Крепче за крылья держи.

Лети, моя жизнь, лети!

Какая удача – найти

Тех, с кем по этой окружности можно

Двигаться по пути.

Гори, фонарик, гори!

Раскрашенные фонари

Будут, в глазах отражаясь игриво,

Путь освещать до зари…

Звени, монета, звени.

Мир вокруг измени.

За непристойную страсть во взгляде

Ты его извини.

Храм Конфуция

Черепичная крыша с загнутым кверху краем,

Как трамплином для взлёта к небу блудных драконов,

В одиночку борясь против климата, протекает.

Влажный ветер гуляет в ней, как в сосновых кронах.

Ливень в тропиках. Невзирая на непогоду,

Свой прилавок едва ли свернёт хоть одна торговка.

Мотоциклы на треть колеса уходят под воду,

Но лавируют в бурном потоке всё так же ловко.

Храм Конфуция выглядит, словно брошенная собака,

Только статуя мудреца излучает силу.

Он всё знает, и взгляд его полон намёков и тайных знаков,

Полон Азии, столь завораживающей и красивой.

Наш с тобой разговор о бессмертии длится штрихами:

То тебя отвлекают, то я забываю слово.

Только дождь заполняет все паузы, не стихая,

И кладёт мозаику фраз на свою основу.

И мне кажется, будто мы в прошлых жизнях уже встречались

(Но мудрец, как его ни проси, не откроет тайну),

Будто чувствовать это тепло мне уже случалось,

Будто помню вот эту беседку и эту пальму,

Что, как уличный музыкант, поднимает ворот

И играет на струнах дождя для твоей забавы…

Небеса орошают твой красно-зелёный город

И смывают всю пыль, изгоняя её в канавы.

Так и я буду изгнан из ваших воспоминаний,

Смыт безумным потоком лиц в глубину кювета.

Но пока ты со мной, и стена воды перед нами.

Ты вздыхаешь и говоришь: «Что поделать – лето».

Будет осень, дожди и муссоны уйдут на север,

Ты пройдёшь по городу в шёлковом аозаи,

Этот сад будет равен тебе в своём платье осеннем,

И Конфуций, жмурясь от солнца, тебя узнает.

Понимая, что скользкая крыша – не дом для летучих

Постояльцев, промокший дракон улетает в небо.

Ты глядишь ему вслед и ищешь просветы в тучах,

Только в тучах просветов нет, дорогая Непо.

Мавзолей Хо Ши Мина

Парадный белый китель на плечах

Угрюмого и тощего солдата

Обязывает с доблестью встречать

Людской поток, пугающе хвостатый.

Поток ползёт, солдат за ним следит,

Готовый к отражению атаки.

Со лба стекает капля. На груди

Мерцают отличительные знаки.

Цветы. Гранит. Торжественность. Жара.

Углы прямые. С ними как-то легче

Не рассуждать, кто виноват, кто прав,

Взвалив идеологию на плечи.

Стекло сверкает. Мумия лежит.

Анубис позавидовал бы местным.

Что завещал вам вождь, пока был жив?

Кремировать. Надеялся на честность.

И кажется, что стрелки второпях

Сбиваются с намеченного курса,

Что времени поток в иных краях

Меняет направление и русло.

Смотри, как странно вертится Земля,

Что вы, цивилизованные, снова

Идёте по египетским граблям.

Ты отвечаешь: чья бы, мол, корова.

Согласен. Мы и сами не сильны

В ночном ориентировании в дебрях

Истории планеты и страны,

Для нас всегда трагически раздельных.

Я знаю, что и вы уже не раз

Прошли свою мучительную школу,

Что в древности, в отличие от нас,

Вам удалось отбиться от монголов,

Что многих приводил издалека

Сюда грабёж и поиск виноватых.

(Чего хотел Китай во все века?

Чего хотели Франция и Штаты?)

Но, несмотря на это, вы смогли

Уйти от ксенофобии и злости,

И варвар из заснеженной земли

Становится для вас желанным гостем.

Вы движетесь к открытости, а мы –

Наоборот. Мы стали упражняться

В искусстве заполнения тюрьмы

Телами арлекинов и паяцев.

Как нынче поступает ваш народ

С вождями? Что написано в уставе?

(Что сделают у нас, когда помрёт,

Я даже не решусь себе представить.)

У вас буддийский храм всегда открыт

Языческим обрядам культа предков.

У нас, по новым правилам игры,