Поэмы беспокойных лет
Поэма о небе
Помолись за погибшего в небе,
Горьких чувств от друзей не тая…
Говорят, есть поэма о хлебе,
Есть о небе и эта – моя.
автор
Небо, ты близко и ты так далеко!
Небо, ты низко и ты так высоко!
Прячешь загадок нимало
И открывать тайны твои нелегко!
Небо, ты радость и ты наша беда!
Небо – счастье полёта, но иногда
В небе ломаются крылья
И сыновей прячет земля навсегда…
Из песни о небе
––
Не вдаваясь подробно в детали,
Наших предков не сложно понять:
О летании люди мечтали,
Что ж мечту, ведь её не отнять.
Заточить невозможно в темницу,
Наговором дурным не сгубить.
Для неё не преграда границы,
Разве что её можно убить
И, случалось, не раз убивали, -
Инквизиции жуток закон,
Только зря всё, о небе мечтали
Галилей, Аристотель, Ньютон.
Ах, мечты, если б в срок им всем сбыться!
Пыль веков оседает во мгле.
Ну, зачем людям в небо стремиться!
Мало ль места им здесь, на земле?
Что нашли они в бездне чернильной,
Где не видно ни дна, ни конца?
Там итог – только камень могильный,
Да разбитые чьи-то сердца.
Но попробуй внимательно вникнуть
И поймёшь, ведь не каменный век,
Что желание в тайну проникнуть
Выше смерти – таков человек.
Небо с мужеством многих сдружило,
Но, оставив немногих в живых,
На алтарь своих тайн положило
Больше жизней, чем в войнах иных.
––
Нынче небо для многих открыто.
В небе чище и ярче заря.
С колокольни «смерд гнусный» Никита
Прыгал, кажется, вовсе не зря.
Нет, конечно. Но вот ведь досада!
Власти сделали всё, что могли:
Аппарат у церковного сада,
Отслуживши обедню, сожгли.
Но решили, что этого мало,
С плеч главу – и душа к небесам!
Тело ж смерда, чтоб зря не пропало
На съедение бросили псам.
Помолились немного, ну, ладно!
Повздыхали, а мог бы ведь жить.
Что же, будет другим неповадно
С сатанинскою силой дружить.
Только память от смерда осталась.
Был наказан «конструктор», как тать*.
Да, нелёгкая доля досталась
Тем, кто раньше стремился летать.
* Разбойник. В те времена приговор для них был один – смерть.
1695 год.
«Караул, – закричал мужичонка, -
Государево дело хочу!»
Бросил оземь** с размаху шапчонку
И сказал: «Как журавль полечу!».
** На землю. (старославянское выражение).
И в известном стрелецком приказе,
Куда стражник беднягу привёл,
От восторга летанья в экстазе
Объявил, что крыло изобрёл.
Повезло мужику как-то сразу
Лишь сказал про полёт журавлей,
И казна, повинуясь приказу,
Выделяет «осьмнадцать рублей».
Ну, мужик! Ну, арап! Ах, негодник!
Небывалые раньше дела!
За такие-то деньги сегодня –
Тут и мышь бы гору родила.
Сколько средств мужичонка истратил
Нам конечно теперь не узнать,
Только крылья он сделал, приладил
Их на руки и начал махать.
Но дебют мужику не удался,
Что для первых – нередкий удел.
Сколь конструктор взлетать ни пытался –
Ни на метр от земли не взлетел.
В людях есть что-то, чем они схожи.
Никому не уйти от судьбы…
«Для летания крылья не гожи»,
Как не гожи они для ходьбы.
Так комиссия твёрдо решила,
Будешь спорить – в стрелецкий приказ!
А ещё объявить поспешила
О событьях прошедших указ.
Предлагалось – «и так тому быти» -
Без веления сверху простить
«Батогами конструктора бити,
И ущербы казне возместить».
Как с ущербом там было – не ясно,
Повезло, что остался живой.
Понимал мужичок, знать, прекрасно:
Поплатиться бы мог головой.
––
1731 год.
Когда ветер на трассе попутный,
То быстрее летит самолёт.
Из Рязани подъячий Крякутный
Собирается в первый полёт.
Удивлённо зеваки галдели:
Не взлетит! А взлетит – не догнать!
Шить поганый свой шар три недели,
Чтоб на нём себе шею сломать?
Он конструктор и он испытатель.
Что ж, осталось проверить расчёт.
Знал бы этот рязанский мечтатель,
Что в историю сразу войдёт!
«Полетел! Деревов уже выше!» -
Во весь голос звонарь заорал,
И с церковной некрашеной крыши
Вдруг свалился и… шею сломал.
А смельчак – ничего. Вот умора!
Собирал аппарат, чуть дыша.
Вывод верен: есть в небе опора.
Ликовала от счастья душа.
Но собрались летанья ревнивцы
И решили – мол, хватит дурить -
Из Рязани прогнать нечестивца.
И прогнали, а что ж тут мудрить.
Так и умер умелец в безвестности,
В жизни всюду и всеми гоним.
Не осталось могилы на местности,
Ну а слава досталась другим.
Так нередко бывает уж, право,
Как в игре той, где чёт иль не чёт:
После смерти приходит вдруг слава,
После смерти приходит почёт.
––
1761 год
Шли года и эпохи сменялись.
Небосвод всё сильнее манил.
Но, как прежде, над теми смеялись,
Кто мечты о летанье хранил.
И, придумавши «крылья упруги»,
Фёдор Мелес в остроге гадал:
За какие такие заслуги
В кандалах на Камчатку попал?
Задавить, чтоб летанья зачатки
Вслед приказ: не пущать, не велеть!
Не дай бог на далёкой Камчатке
Федька снова сумеет взлететь.
Не взлетел. Жизнь в тюрьме – не конфетка,
Стражи прочно держали в узде.
Много лет небосвод видел в клетку,
И скончался неведомо где.
––
Уже позже умелец Соковнин
В своей книге «Воздушный корабль»
Написал, о захватчиках помня,
Что создал боевой дирижабль.
Был проект, были сверху комиссии,
И был вывод примерно такой:
Автор – болен, но в рамках ремиссии.
Ему нужен уют и покой.
Для размышления
Ну, зачем для страны дирижабли?
Что, картошка без них не взойдёт?
Есть же бороны, лошади, грабли…
Всё и нынче к тому же идёт *.
* В годы ельцинского безвременья всё к этому и шло.
А спустя много лет из архива
Тот проект вдруг бесследно пропал,
И неясно как – вот так да диво! –
Он в КБ Цеппелина попал.
Цеппелин в том проекте порылся
И, не в силах волненья унять,
От нахлынувших чувств, прослезился,
Тут же понял, чего предпринять.
И предпринял, уж это мы знаем,
Изобрёл дирижабль, да какой!
А в России же был выдуман заем,
Чтоб купить себе точно такой.
––
Вот Кибальчич в застенках томится.
Ветер с Балтики гонит волну…
А ему в тёмной камере снится,
Будто он полетел на Луну.
Смел проект, дерзновенен и ярок,
Мир такого ещё не видал.
Для России хорошей подарок
Мог бы быть, только вышел скандал.
Ведь Кибальчич всего лишь преступник,
Уже ясен его приговор,
От царя и от веры отступник,
А с такими какой разговор?
Пыль забвенья покрыла бумаги,
Был припрятан проект от людей.
Что ж, в полиции – люди «отваги»,
Но отнюдь не научных идей.
Для размышления
Русь темна ли, бедна ли, убога ль?
Для идей, как транзитный вокзал?
Но писатель с фамилией Гоголь
Ей другую судьбу предсказал.
Предсказание точно, как выстрел.
Уж пора всему миру бы знать:
Запрягают в России не быстро,
Но поедут – тогда не догнать.
––
1887 год
Вот ещё: ни о чём не жалея –
Он давно уже это хотел –
Наш учёный Д.И. Менделеев
Сел в кабину и в небо взлетел.
Может быть, он Крякутного вспомнил
В этот миг своих сбывшихся грёз,
Как тот шар чёрным дымом наполнил
И вознёсся… чуть выше берёз.
Двести лет уж почти пролетело,
И в летании явный прогресс.
Не пропало подъячего дело,
Он вознёсся б теперь до небес.
И уже летунов не гоняют.
О летающих песни поют
И голов больше не отрубают,
Батогами – и теми не бьют.
Ох, красива же матушка наша! –
Менделеев в волненье вскричал.
Высота – три шестьсот, в небе Russia, -
Так английский журнал сообщал.
––
Покорились небесные выси,
Но проблема в ином состоит:
Шар – есть шар, он от ветра зависит,
Куда дует – туда и летит.
Скажем, в летний денёчек воскресный
Ты взлетел и взял курс на Рязань,
Но изменится ветер небесный, -
Прилетишь, но, возможно, в Казань.
А вдруг штиль, ведь бывает такое,
И тогда, что бы ты ни хотел
Повисишь час-другой над землёю
И вернёшься, откуда взлетел.
Тем не менее, люди летают.
Сбылся некогда сказочный сон.
Жаль об этом уже не узнают
Галилей, Аристотель, Ньютон.
Патриоты, не надо истерики.
Паровоз изобрёл Джеймс Уатт,
А чуть позже в далёкой Америке
В небо взмыл аппарат братьев Райт.
Ветерок дует ласковый майский,
Солнца луч облака серебрит.
Вот российский конструктор Можайский
У биплана, волнуясь, стоит.
Кто был первым? Без сна и покоя
Можно спорить тут до хрипоты,
Но ведь важно-то было другое:
Не напрасными были мечты.
Знанье только упорным даётся,
Ускоряет их мысли полёт,
И на смену шарам создаётся
Примитивный, но всё ж самолёт.
Вот стоит он готовый к полётам,
Этажерка, открытый биплан,
Называется не самолётом,
Называется – аэроплан.
Справка
От первого полёта шара до первого
полёта аэроплана прошёл 151 год.
Затряслось, затрещало, помчалось
Против ветра, верхом не догнать,
Вверх поднялось, чуть-чуть покачалось
И над крышами стало летать.
И какой-то мужик с перепугу
«Конец света!» – крестясь, завизжал.
Его конь, оборвавши подпругу,
С диким ржанием в лес убежал.
«Караул! – где-то взвизгнула баба, -
Помогите корову вернуть!».
На кочке задремавшая жаба
Сиганула в болотную муть.
Куры с квоканьем всюду носились,
Разбегались собаки, визжа,
Овцы в панике в поле давились,
Сбившись в кучу, телами дрожа.
А оно всё летало, трещало,
Распугав ещё стадо коров,
День рождения свой возвещало
И кончины, но эры шаров.
Сколько будет потом испытаний!
Сколько будет геройских смертей,
Безутешных прощальных рыданий
И трагических скорбных вестей.
В небо путь и тернист и опасен,
Там не встретишь привычную твердь.
В небе путь, несомненно, прекрасен,
Но, простите, прекрасна и смерть.
Помолись за погибшего в небе,
Горьких слёз от друзей не тая,
Помяни чаркой водки и хлебом,
Завтра очередь будет твоя…
––
Наконец-то летим против ветра,
Тянет вверх многосильный мотор.
Но, бывает, что против – ни метра,
Так, как ветра сильнее напор.
Вот представьте картину: взлетели,
Но чего-то сомненье берёт!
И летит самолёт, но не к цели,
А… от цели, хвостом наперёд.
Да, представьте, бывало такое,
И тогда, что б пилот ни хотел –
Зазевается чуть над землёю
И не сядет, откуда взлетел.
Унесёт его ветер, как тучку,
Но в другой совершенно конец.
А закончится в баке горючка,
То, считай, что уже не жилец.
Парашютов тогда ведь не знали,
Их черёд много позже придёт,
Потому почти все погибали,
Коль случался нештатный полёт.
Но летать – это только пол дела,
Тут другие вопросы важны,
И вопрос был поставлен умело:
Для чего самолёты нужны?
Пассажиров возить, кто-то скажет,
Подниматься, чтоб до облаков!
Ну а если мотор вдруг откажет?
Нет, простите, тут нет дураков!
И комиссия сделала вывод:
Для показа летания – быть.
Что ж, и это ведь, в общем-то, выход,
А могли б весь проект загубить.
А ещё на проекте черкнули:
Для потехи народа – нужны.
Но военные быстро смекнули:
Для потехи, но богу войны.
И пока для потехи народа
Смельчаки собирались в полёт,
В стенах Питерского ремзавода
Собран был боевой самолёт.
––
Человеку на этой планете
Далеко не впервой воевать.
Нет науки дурнее на свете,
Чем наука людей убивать.
Но с неё всегда всё начиналось
И следы её всюду видны:
Очень многое, что создавалось –
Создавалось для целей войны.
Взять топор. Он придуман едва ли
Для того, чтоб кого-то убить,
Но сначала секир наковали,
Чтобы головы людям рубить.
––
1913г. и далее.
Запрягли наконец-то, погнали,
Вышло так, как писатель сказал.
«Илью Муромца»* быстро создали –
Мир такого ещё не видал.
* Первый тяжёлый бомбардировщик в мире. Конструктор – Игорь Сикорский. Взлётный вес с-та 7,5 т. Скорость -140 км/ч. Потолок – 3200м. Имел 4 двигателя мощностью 760 л. с. каждый. Вооружение: 6 пулемётов и бомбы. В России было выпущено 86 самолётов. Последняя машина этой серии летала ещё в 1924 году.
А войны фитили уже тлели,
Что ж, готовьтесь, ребята, в полёт!
Знать, военные дальше смотрели,
Заказав боевой самолёт.
В авиации жизнь не простая,
Вся она – на виду у страны.
Авиация – отрасль такая,
Всё для мира в ней и… для войны.
Самолёты пехота не любит,
Потому-то в бою до конца
Из всех видов оружия лупит,
Поливая их морем свинца.
И горят они, словно бумага.
Тут уж, как бы пилот ни хотел,
Не помогут ни бог, ни отвага
Возвратиться туда, где взлетел.
Помолись за погибшего в небе,
Горьких слёз от друзей не тая,
Помяни горькой водкой и хлебом, -
Завтра очередь будет твоя…
Нет, пилоты не гибнут все сразу,
Есть такие, которым везёт.
Освальд Булке* – не сбитый ни разу,
Сорок три самолёта собьёт.
*О.Б. – германский ас 1-й мировой войны. Собьёт 43 самолёта. Погибнет, столкнувшись со своим самолётом.
Но когда-то кончаются войны,
Ведь нельзя воевать без конца.
Осознав всю бессмысленность бойни,
Затоскуют по миру сердца.
Он наступит, иные работы
Авиации люди найдут,
И тогда уж другие пилоты
В небо дальше и выше уйдут.
––
1920-е – 1940-е годы.
Ах, Россия, сибирские дали!
Не найти на планете таких.
Люди здесь самолётов не знали
И не слышали даже о них.
А когда прилетали – пугались,
Ускорялось биенье сердец,
И шаманы за бубны хватались,
Предрекая всем близкий конец.
А в Усть-Цильме – далёком селеньи
Был такой удивительный факт:
Разбежались по тундре олени,
А с шаманом случился инфаркт.
Развивается мир по спирали
Доказала философов рать.
То ль философы крепко наврали,
То ль в России на это плевать,
Но в семнадцатом всё разломали,
«Мир насилья» по швам затрещал.
Кто сказал, всё идёт по спирали?
Будет так, как нам Ленин вешал!
Ну а, может, решили проверить
(Нужен опыт, чего ж тут гадать!)
Если взять всё в стране и похерить,
А потом всё опять воссоздать,
Что же будет? А будет, что было,
Да и нету иного пути.
Тот, кто прошлому роет могилу –
К светлым далям тому не прийти.
Разрушать, всем известно, не строить.
Развалили – уже не догнать,
Если даже усилья утроить.
Строить – долго, не то, что ломать.
В мире это везде понимали,
Жаль, у нас не сумели понять.
Оттого на старье и летали,
Всё сейчас повторилось опять.
Так зачем, для чего разрушали? *
Может, скажет какой – нибудь маг?
Раз всё в мире идёт по спирали,
Почему же у нас-то зигзаг?
* В двадцатых годах прошлого века гражданской авиации, как таковой, в СССР не было. Тогда стали закупать за рубежом. Только в 1936 году отказались от иностранных самолётов. Разрушенное бессмысленной гражданской войной хозяйство приходилось навёрстывать, на это денег не жалели. Сейчас история повторяется. С конца 80-х годов авиа отрасль не финансируется, новые самолёты не строятся, а покупаются за рубежом. Но и те не новые. Почти полностью прекратилась подготовка лётчиков в училищах, а подготовка тех, кого ещё выпускают, оставляет желать лучшего. Сразу скажу: всё это было на момент написания этой поэмы (автор)
Не один, три за век. А не много ль?
По спирали никак не пошло.
Знал бы наш уважаемый Гоголь,
Что на Русь вдруг затменье нашло!
Но страна от Камчатки до Волги
Так же гениев будет рожать.
Жаль одно: запрягают в ней долго,
Да и прямо не могут бежать.
Для размышления
Остап Бендер – везде его знают-
Говорил баламут сей и враль,
Что спираль потому и ломают,
Чтобы… снова построить спираль.
Мы о прошлом сейчас вспоминаем,
С тихой грустью вздыхаем о нём
Оттого, знать, что точно не знаем:
А куда ж мы сегодня идём?
––
Ну а всё ж флот воздушный создали.
Ах, какие же были года!
Нет, не зря ордена и медали
Получали пилоты тогда.
Трудно было, но всё же летали,
Неуклонно стремились вперёд.
Авиации все помогали,
Помогал весь Советский народ.
Как к себе тогда небо манило
Без войны, без смертей и атак!
Было, было! Ведь всё это было!
Очень жаль, что сегодня не так.
40-е годы – наши дни
О былом люди песни слагали,
Но былого огонь подзатух.
Быстро мы лишь тогда запрягали,
Когда жареный клюнет петух.
Вот и клюнул – опять не готовы,
И пришлось отступать до Москвы.
Что ж, друзья, отдавайте швартовы!
Завтра в бой. Кто ж тогда, коль не вы?
Двадцать лет, как один пролетело,
Разгоралась большая война.
В ней нашлось авиации дело, -
Наступили её времена.
Битвы в небе? Кому это снилось?
Чаша Марса полна до краёв.
Что ж, военных пророчество сбылось –
Небо стало ареной боёв.
Завтра в бой? Но на чём? Вот вопрос-то!
Крепко клюнул проклятый петух*.
Знают лётчики, очень непросто
Бой вести одному против двух.
* В первый час начала войны СССР потерял около 1200 самолётов. Это был ошеломляющий удар, который не выдержала бы никакая другая страна. В первый год войны авиация Германии беспредельно господствовала в воздухе. Достаточно сказать, что только один ас – Эрих Хартман сбил 352 самолёта, т. е. один уничтожил воздушную армию. Десятки немецких лётчиков уничтожили по сотне и более самолётов. Как известно, наши асы сбили немногим более, чем по полусотне самолётов, что, однако, нисколько не умаляет значения их боевых качеств. Просто боевые действия они начали много позже немецких асов.
Снисхожденья тут нет и в помине,
Успевай лишь вертеть головой,
Ну а чуть зазевался в кабине,-
То, считай, что уже не живой.
В небе нет больше тихой погоды,
Ангел смерти там крылья простёр.
Каждый час все военные годы
Падал с неба горящий костёр**.
** Расчёты показывают, что каждый час за годы войны в небе сгорало 4-5 самолётов. В сутки – 100 – 200. В моменты наивысших боевых напряжений – более 500.
Помолись за погибшего в небе,
Горьких слёз от друзей не тая,
Помяни чаркой водки и хлебом, -
Завтра очередь будет твоя.
В небе сотнями в день умирали.
Сколько славных сынов полегло!
Если б шло, как у всех по спирали,
Может, всё б быть иначе могло?
На войне и По-2 применялись -
Боевого летанья пример.
Асы Геринга* часто смеялись:
«Achtung! Achtung! Im Spiel – Rus-Sperrholz!»**
Ахтунг! Ахтунг! Ин люфт рус фанер!
* Командующий ВВС гитлеровской Германии.
** Внимание, в воздухе русская фанера! По-2 – безнадёжно устаревший учебный самолёт из полотна и фанеры, имевший скорость меньшую автомобильной, примерно 100-120 км/ч. Не от хорошей жизни в войну создали несколько таких боевых полков, в том числе и женские. В конце войны самолёт применялся в основном в связном варианте. Как учебный использовался до конца 50-х годов. Более распространённое название – «Кукурузник». Дилетанты путают его с транспортным самолётом Ан–2, который по весу, габаритам и техническим возможностям больше в десятки раз, и который незаменим и в наше время. В СССР выпускался с 1948 года. По проданной ещё в советское время лицензии выпускается в Польше и по сей день. Имеет чисто внешнее сходство с По-2, поскольку оба построены по бипланной схеме, но кардинально отличается лётными и техническими характеристиками.
Отчего ж так дела были плохи?
Говорят, корень бед только в том,
Что в любые года и эпохи
Русь крепка только задним умом.
Ностальгией, по прошлому маясь,
Полон, серой печали и дум,
Много лет я понять всё пытаюсь,
Что такое и где этот ум?
Если там, чем садимся? О, боже!
Для чего же тогда мы годны?!
«Не от этого ль русские рожи
В любом обществе сразу видны?»
Нет, не верю, всё это лишь враки,
И скажу безо всяких прикрас:
Кулаками махать после драки
Могут все, и не только у нас.
––
Но опять запрягли. Полетели!
Теперь можно идти напролом!
Эй, ребята, вы что захотели? –
Вся Европа под вашим крылом.**
** Во второй половине войны в несколько раз увеличилось строительство новых самолётов, превосходящих немецкие. Помимо этого шли поступления американских истребителей и бомбардировщиков и другой техники по т.н. Лэнд – Лизу. Исход войны был предрешён и стал только делом времени.
Лишь победа в сраженье отрада
И военных усилий венец.
Победившим – почёт и награды,
Побеждённым – бесславный конец.
Кровь и грязь, кровь и пот, все невзгоды,
Ну, какой воевать интерес?
Но в такие вот именно годы
Ускорялся научный прогресс.
В дымке прожитых лет боевых
Был период исканий активных,
И за эрой движков поршневых
Придёт эра движков реактивных*.
* В СССР первым поднял в небо реактивный самолёт в 1942 г. Григорий Бахчиванджи (памятник в а-ту Кольцово в Екатеринбурге). Впоследствии погибнет, продолжая испытания.
Испытанья идут, испытанья.
Каждый пятый – уже не живой.
Каждый пятый – заложник летанья -
Под холодной могильной плитой.
Небосвод мстил за тайны жестоко,
Каждый шаг – из смертей и крови,
Как в пословице: око за око.
Но к нему не терялось любви.
Ах, мечты! Если б в срок им всем сбыться!
Пыль веков оседает во мгле…
Ну, зачем людям в небо стремиться? –
Мало ль места им здесь, на земле?
––
Что ж, полёт нынче многим привычен,
В небе гул слышен ночью и днём,
А вот этот полёт необычен –
Из газет мы о нём узнаём.
Это просто какая-то мука –
Так в тупик наши мысли загнать!
Самолёт обогнал скорость звука,
Но возможно ли звук обогнать?**
**Впервые скорость звука в 1947 году достигнута в США. Уже во втором полёте испытатель погибнет. В СССР эта скорость достигнута позже и также не одной жизнью испытателей.
Да, возможно. Представьте такое
Без излишних сомнений и мук:
Самолёт пролетел над тобою –
И лишь позже появится звук.
Гром с небес, говорят, удивляясь,
Нет ни тучки, а грохот такой!
Это МИГ, всё сильней разгоняясь,
Пробивает барьер звуковой.
Самолёты сегодня летают
Словно пули, непросто их сбить,
А конструкторы так утверждают:
Можно в Космос окно прорубить.
Что ж, за дело, коль это не шутка!
Собирайтесь, ребята, в полёт!
И в КБ, засекреченном жутко
Создаётся такой самолёт. *
* 07. 09.56 г. такой самолёт поднимется на высоту 36 км. Второй полёт закончится трагически.
Для него только скорость отрада,
У него – по ракетному взлёт,
И три звука – ему не преграда.
Но ведь это всего самолёт.
А мечтателей мысль не дремала.
Ох, уж эти шальные мечты!
Самолётов сегодня им мало, -
Им с ракетами надо на «ты».
Но мечтатель – на то и мечтатель.
На Луну бы, а Лучше – на Марс…
Понимает не всякий читатель,
Что мечты не какой-то там фарс.
За мечтой поспешают науки,
Это точно, как тут не лукавь.
И тогда чьи-то чуткие руки
Превращают мечту вашу в явь.
Взять того же фантаста Жюль Верна –
Всё сбылось, как сто грамм на двоих.
А он сам и не верил, наверно,
В то, что выдумал в книгах своих.
Это нынче доступны все сводки,
Но когда-то был страшный секрет,
Что наука ведёт разработки
По созданью тяжёлых ракет**.
** Впервые такие ракеты – ФАУ – 1, ФАУ – 2 были созданы в Германии (Вернер фон Браун). Их применяли для бомбардировки английских городов. Конечно, технологически они весьма далеки от современных стратегических ракет. Но основной принцип летания сохранился до наших дней.
Что же, слава науке – создали,
Но ведь надо же их испытать.
Сколько лётчиков жизни отдали
За возможности в Космос летать!
Испытанья идут, испытанья!
Сколько новых программ и идей!
Жаль, всё новое в сфере летанья,
Как всегда для военных людей.
Кто бы эту воинственность сглазил!
Как представишь – хоть вой от тоски:
Если вдруг – то из Космоса лазер
Вмиг порежет нас всех на куски.
Но для этого ль в небо стремиться,
Чтоб история двинулась вспять?
В этих войнах – побед не добиться,
Но… к секирам вернёмся опять.
Как и прежде нас манят просторы,
Как и прежде мы любим мечтать.
Уж давно позабыты все споры
О возможности в Космос летать.
Белка с Стрелкой – чего тут лукавить –
Положительный дали ответ.
Им бы памятник нужно поставить, -
Видно денег для этого нет.
––
Немного помечтаем
Нам не нужно второй Хиросимы
Никому, никогда и нигде.
Я мечтаю об Альфа Проксиме –
О далёкой небесной звезде.
Или вот: вдруг запели литавры,
Вся Земля замерла, не вздохнуть!
Звездолёт наш до Альфа Центавры
Отправляется в первый свой путь.
Пусть ему будет ветер попутный,
А Земля вдалеке – лишь родней.
Нил Армстронг* – это тот же Крякутный,
Только наших, сегодняшних дней.
* Испытатель космического корабля «Джемини». 20. 07. 69 года на корабле «Аполлон» достиг в составе трёх астронавтов Луны и первым из землян ступил на её поверхность.
Впереди для летанья – столетья,
Мы лишь дети на этом пути.
Манят нас звёзд далёких соцветья,
Жаль, пока нам до них не дойти.
Но потомки фантаста Жюль Верна
Корабли уже водят туда.
Пусть пока что в мечтах – это верно,
Но на то ведь она и мечта!
––
Ах, мой друг, сединой убелённый!
Как же мы начинали летать?
Крыша, зонтик и крик удивлённый:
Дураки, разобьётесь… не встать!
Но, презрев сей прогноз нежелательный,
Всё же прыгали, сердце скрепя.
Мамин зонт – аппарат мой летательный,
Я всю жизнь не забуду тебя
И сейчас, не вдаваясь в детали,
Нас, пилотов, не трудно понять:
С детских лет мы о небе мечтали,
И хотели, как птицы летать!
Апрель 1996 год.
––
Провинциальная фантастическая ли? поэма
Поэма эта когда-то расходилась только в рукописи, уж не знаю, где, сколько и как. И даже в начале эры "капитализма" мне не советовали её публиковать по разным причинам. Но прошло время, потрясшее СССР до основания и развалившее его. И проблемы, звучавшие в поэме, на первый взгляд стали не актуальными, а молодое поколение и не поверит уже, что таковые времена были. И всё же мне советуют запустить поэму на суд читателей, что я и пытаюсь сделать, стряхнув с неё пыль времени. Тем более, что уже почти готова новая поэма "Россия" и она уже не называется фантастической, и будет с чем сравнивать, что было и что стало, от чего мы избавились и чего приобрели, кем мы были и кем стали.
Предупреждаю, вас, читатель!
Я не поэт и не писатель,
Не всех я понимаю их.
Я просто строф изобретатель
И только вам судить, каких.
––
Г. УФА 1 9 9 1 г
От автора
Провинциальная – да, но фантастическая едва ли. Действительность наша уже давно опередила фантастику в стиле «Нарочно не придумаешь». До 1985 года мы жили, словно в летаргическом сне. Но вот сон наш закончился и, какой же мы увидели действительность? Пробудившись ото сна, стали размышлять, где, в какой стране мы жили? Куда мы шли и к чему пришли? Чего нам обещали и, кстати, продолжают обещать ещё.
Что было в ней хорошего, а что плохого? Наверное, было и то и другое. Но, главное, мы задумались, как и чем живут люди в других странах? В нашей стране это время, особенно время поздней перестройки – конец 80-х годов, когда по обещанию власть предержащих мы должны уже были жить в Коммунизме, я назвал эпохой пустых полок. И не просто пустых, а абсолютно пустых.
И если это и был обещанный для народа коммунизм, то власти своего добились. Этот Коммунизм с его пустыми полками и погубил страну. Конечно, время уйдёт быстро и уже наши дети, не говоря о внуках, будут читать эти строки с недоверием. Но, пускай спросят старших, так было. Да, так было на одной шестой суши земной в большой и великой стране, так бесславно и глупо развалившейся благодаря бездарному руководству.
Я поставил вопросы, а выводы, ответы на них делайте сами. Только учтите, всё познаётся в сравнении и всё относительно. Кто-то знает, что будет уже в недалёком третьем тысячелетии? Если верить библии будет апокалипсис. Не сами ли себе мы его создадим с помощью жадности и денег? Точно одно: Россия-то уж чем-нибудь отличится. Не знаю, как там будет насчёт апокалипсиса но, разгул дикого капитализма из которого она возьмёт всё самое низменное и мерзкое со всеми его отвратительными гримасами ей обеспечен. Таков уж менталитет этой страны, никак не желающей идти прямым путём с 1917 года. Каким он будет – всё впереди. Уверен в одном: он будет отнюдь не простым и не менее, а более тяжёлым для народа, чем так и не состоявшийся Коммунизм.
А что будет в итоге? Конечно же, страна выползет и из этого переходного дерьма с помощью народа, как выползала не раз в её тяжёлые годы.
Март 1991 год
Нас завоевали без ракет,
Без войны мы битву проиграли.
К прошлой жизни сожаленья нет,
Нету и о будущем печали.
Нет ни в бога веры, ни в совет,
Бог – молчит, совет – лишь обещает.
Мы войны боялись много лет,
Но и без неё страна нищает.
А ведь нас ни Буш, ни Миттеран*
Никогда кормить не обещали.
Мы подохли б от душевных ран,
Коль от таковых бы умирали.
*Президенты США и Франции
Нынче всё у нас, как на войне:
Карточки, талоны и купоны…
Но всего страшней сейчас вдвойне,
Что идёт в стране война законов.
Впрочем, к битвам нам не привыкать,
Мы их никогда и не боялись.
Нам давно тут нечего терять,
Цепи, правда – те ещё остались.
Что нам битвы? Мы закалены!
Семь десятков лет за счастье бьёмся.
От такой невиданной войны
Сами в дураках и остаёмся.
Бой со здравым смыслом мы ведём
Семь десятков, есть уже успехи.
Нефть и газ повсюду раздаём,
Чтоб заткнуть валютные прорехи.
Но сдаётся, сколь не затыкай –
Всё равно худой кафтан у Тришки.
Сколь систему эту ни латай –
Дел не будет, будут лишь делишки.
Утекает, как вода в песок
Без следа заморская валюта,
И сидит нефтяник без порток,
Без трусов телятница Анюта.
Нас учили: вот, мол, в старину
Царь был – деспот, сволочь и транжира,
Только мне сдаётся, что страну
Разорили наши фуражиры.
Кто поверит – стыдно и сказать –
Что Россия – рыбная держава?
В магазинах нынче не сыскать
Даже прошлогодней кильки ржавой.
А в стране ведь больше всех морей.
Где ж наш рыбный флот – крупнейший в мире?
На каких работает царей
И какие затыкает дыры?
Утверждают злые языки,
Что моря России оскудели,
Будто б, говорили моряки,
В них подлодок больше, чем форели.
Рыбы нет в России, вот скандал!
На прилавках магазинов пусто.
Минрыбхоз всю рыбу распродал,
Говорят, осталась лишь капуста.
Правда, утверждают, не стоит…
Лошадь на ветру с капусты этой,
Но Минздрав Союза говорит:
Выживем капустною диетой.
Нынче всюду авитаминоз
Институт питанья утверждает,
А капуста, как земле навоз,
Человеку выжить помогает.
Сразу видно: патриотов нет
Ни в Минздраве и ни в Минрыбхозе,
Ясно, не советский сей дуэт
Специально нам мозги морозит.
Видел я: японец, морща лоб,
Глаз в недоуменье округляя,
Всё не верил: это как же, чтоб
В магазинах не было минтая?
Говорил буржуй, кривя губу:
«Мебель нет при изобилий леса.
Мой давно так вылетать в трубу,
Это очень даже интереса!
Мой твоя систем не понимай
Вот уж скоро в третье поколенье.
Мой одно в системе этой знай:
Так работать – это преступленье!».
Преступленье? Вот тебе и на!!
Мы про это у себя не знали,
Оттого повсюду ордена
За работу эту выдавали.
Цену этих наших орденов
Видать на европейских барахолках,
Где за пару джинсовых штанов,
Ну а где и за стакан махорки.
Слушал я буржуя, как в агонии,
А потом воскликнул: «Не беда!
Зато у вас во всей вашей Японии
Не найти героя соцтруда».
А у нас – их много, есть и дважды,
Даже трижды – утверждают – есть.
Стать у нас героем может каждый,
Если будет… в унисон гудеть.
Не нашёл капиталист ответа
На такой весомый аргумент.
Ну, ещё бы, верная примета
Осадить их пыл в такой момент!
Что-то бормотал буржуй про акции,
Я его добил, сказав в ответ,
Что у нас в стране эксплуатации
Нет уж скоро восемьдесят лет.
Вам расклад подобный и не снился,
Нет у вас в стране подобных мест,
Где бы лозунг коммунизма сбылся:
«Тот, кто не работает – не ест».
И добавил: «Зря ли воевали?
Нынче у нас наше – всё моё!
Это тебе, милый генацвали,
Не капитализма бытиё!
Нынче всякий труд у нас в почёте,
И не важно, что баклуши бьёшь,
Иль кроссворд решаешь на работе,
Или водку без закуски пьёшь.
Важно, что зарплата постоянна,
И, хотя она невелика,
Кто ж заплатит больше, коль ты пьяный
И весь день валяешь дурака?».
Вижу, плохо стало буржуину
От демократических речей.
Ну, ещё б! Они, как ножик в спину
Всем капиталистам всех мастей.
Знают пусть тираны и мучители,
И эксплуататоры труда:
В капиталистической обители
Не найти такого никогда.
––
Не робей, читатель, что с тобой?
Впереди – обещанное счастье!
Выше знамя и смелее в бой,
Не страшны нам беды и ненастья!
Семикружье ада мы прошли,
Нынче это и не так уж важно.
На одной шестой нашей земли
Будущее, будущее страшно.
––
Ну, поэт, без роду и без племени
И читатель – мой простой народ,
Включим скорость на машине времени,
Курс берём в четырнадцатый год.
В лапотно-сермяжную, родную,
В пьяную, отсталую страну.
Вы наверно поняли в какую?
Как там люди жили в старину?
Неужели так, как нас учили
В наших школах наших новых дней?
Может, только воду лишь мутили,
Чтоб ловить в ней жирных карасей?
Это мы узнаем очень скоро.
Звёздолёт наш резво сыплет вниз.
Под крылом – отечество былое.
Начинаем в прошлое круиз.
Чтобы расколоть сомненья ваши,
Дескать, это призрачный мираж,
Женщина простая – тётя Даша
Поведёт правдивый репортаж.
Тётя Даша лишена кокетства,
Не привыкла чувствами сорить,
В школе нашей ей внушали с детства,
Что неправду плохо говорить.
Прочно эту истину усвоив,
Тётя Даша сроду не врала,
Оттого-то при своих надоях
Лишь простой дояркою была.
А могла бы выйти в председатели,
Муж не раз об этом вёл рассказ.
Так, что представляете, читатели,
Будет правда, никаких прикрас.
Письмо Даши мужу Паше из прошлого.
Здравствуй муж мой, Паша, пишет Даша,
Шлю тебе из прошлого привет!
Как дела? Как жизнь проходит ваша?
Поскорее напиши ответ.
В среду рано утром, улетая,
Я тебе забыла рассказать,
Что достала два кило минтая,
Чтобы детям рыбу показать.
Ты же знаешь, в нашем магазине
Днём с огнём минтая не найти,
Мне ж по блату продавщица Зина
Предложила вечером зайти.
Рыбу ты зажарь, а нету масла,
То уху в кастрюле отвари,
Только это… где её достала
Никому нигде не говори.
А не то начнутся разговоры,
Где да как, почём, да у кого?
Вдруг ещё припишут кличку воры,
Иль похуже, что страшней того.
За меня ты не волнуйся Паша,
Я скажу серьёзно, без прикрас:
Жизнь тут много лучше, чем в той нашей,
Где жила я, там, где ты сейчас.
Всё тут есть: и порошки, и мыло,
Ситец есть с цветами, есть и без.
Драпу много, я уже купила
На пальто тебе и мне отрез.
Мы тут сразу, только прилетели,
В магазины бросились бежать,
Даже – веришь – толком не поели,
Лишь быстрей бы очередь занять.
Бегали, не глядя на витрины,
Мысли были девственно чисты:
Если нет толпы у магазина -
Стало быть, прилавки там пусты.
Только знаешь, Паша, их тут нету,
Не товаров, а очередей.
Всё здесь, как везде по белу свету
У нормальных деловых людей.
Водка, Паша, тут не продаётся,
Говорят в стране сухой закон.
Уж не знаю, что и как им пьётся,
Может, производят самогон?
Пьяниц я ни разу не видала,
Может быть, в стране их вовсе нет?
Я не знаю, выясню сначала
И попозже напишу ответ.
Мы вчера ходили в «Елисейский» -
Так зовут здесь лучший магазин,
Нам себе такой бы для музея,
Да ещё б на выставку один.
Паша, милый, что тут только нету!
Веришь – нет, меня берёт трагизм!
Семьдесят сортов – одни конфеты!
Это, Паша, Марксов коммунизм.
Колбасу дают тут без талонов,
Хоть кило, хоть пять, хоть двадцать пять
Можешь безо всяческих препонов
В здешних магазинах покупать.
Я не удержалась и купила
Семь сортов по восемь килограмм.
Когда в кассу денежки платила,
Смех был: «Видно спятила мадам!».
Если есть всевышний, пусть рассудит,
Ты меня за это не брани.
Прилечу домой – хоть закусь будет,
Ты там самогонки нагони.
Сахар я посылкой завтра вышлю
Два мешка, мне это по плечу.
Я тут, Паша, так примерно мыслю:
Год протянем – снова прилечу.
Папирос купила воскресенье.
Ты там, слышишь, Паша, де дури,
До приезда наберись терпенья
Чай и листья дуба не кури.
Да, прости, совсем чуть не забыла
Завертелась тут без тормозов.
Двадцать пар носков тебе купила,
Десять маек, столько же трусов.
И себя немного приодела,
Выбор есть тут нечего сказать,
Всё купила, что давно хотела.
Вам теперь меня и не узнать.
Жить здесь можно, если ты при деле,
Если руки есть и голова,
Мы б тут жили так, как захотели,
Но… к чему напрасные слова!
Слишком поздно и необратимо.
Думать так, быть может, и смешно,
Жизнь-то, Паша, мимо, мимо, мимо…
Жалко. Грустно. Тошно. И… смешно.
Жизнь у нас там, как в хмельном дурмане.
Сзади – пусто, впереди – темно.
Будущее в призрачном тумане.
Будущее. Есть у нас оно?
Нам предначертанья роковые
Вывела, не дрогнувши, рука.
Нынче мы с тобой ещё живые,
Это нынче, и ещё пока…
Но в стране сплошных экспериментов
Перестроек много может быть,
А таких «ответственных моментов»
Больше нам уже не пережить.
Человек, хоть как бы не был стоек,
Если день за днём его ломать,
В результате наших перестроек
Снова может обезьяной стать.
Я тут, Паша, вся в недоуменье,
Как в мясную лавку захожу,
Что-то приключается со зреньем:
Вижу ли я то, на что гляжу?
Не могу понять, что происходит,
Не могу пока найти ответ:
Кто им столько мяса производит,
Ведь колхозов здесь в помине нет?
Нет, конечно, здесь и агропромов,
Ни Госплана, ни Госснаба нет,
Но всего ужасней – нет райкомов.
Разве это, Паша, не секрет?
И откуда только что берётся?
Это очень трудно разгадать,
Если тут никак не удаётся
Ни руководить, ни направлять!
Это же какая-то анархия
Так бездарно развалить дела.
Вот она, Российская монархия,
До чего деревню довела!
А как доить коров без указаний?
Как косить, как сеять, убирать?
Как прожить без соцсоревнований?
В конце концов, кому рапортовать,
Что вспахали, сдали и скосили,
Закрома заполнили сполна,
Всех коров досрочно подоили
И пора готовить ордена?
Наших встречных планов тут не знают
И за жатву битвы не ведут,
Просто по хозяйски убирают,
Ценят время, уважают труд.
Здесь ведь не пустыня Колохари…
Но хочу сказать я о другом:
Если был бы наш Госплан в Сахаре –
Перебои были бы с песком.
Долгостроев тоже тут не знают,
Зря нигде деньгами не сорят,
В космосы ракет не запускают
И речей пустых не говорят.
Здесь бы просто умерли со смеху
Предложи им реки развернуть.
Всяк тут знает: путь страны к успеху –
Чтоб вложить и с прибылью вернуть.
Оттого, видать, не погибает
Урожай в неубранных полях,
Что рублю тут твёрдо цену знают
И в России, и в иных краях.
.
Так вот и живут в России, Паша,
Мне понятно их житьё-бытьё.
Здесь не знают, что такое – наше.
А своё – оно и есть своё.
Помнишь, мы в Москву с тобой летали
И в «Берёзку» как-то забрели,
И как в той «Берёзке» нам сказали:
Ничего не купишь за рубли?
Ах, как стыдно было и обидно!
Очень горько, что в своей стране
Рубль наш скоро нужен будет, видно,
Только для обоев на стене.
Ну а тут таких «Берёзок» нету,
Сколько не искали – не нашли,
Ибо весь товар со всей планеты
Всюду продаётся за рубли.
Тут червонец всюду уважаем
Будь то Лондон, Осло иль Багдад.
Мы такого у себя не знаем,
Да и не узнаем никогда.
Нет, не всё в России идеально,
Есть штрихи, но если выбирать
Не в смысле переносном, а буквально –
Я бы здесь хотела проживать.
Здесь социалисты воду мутят,
Говорят, царизм не по душе.
Знать от жиру бесятся, вот люди!
Наш бы рай им в нашем шалаше.
Будто б их вожди живут в Париже,
Где охранке царской не достать.
Можно б жить, конечно, и поближе,
Но зачем напрасно рисковать?
Мы-то знаем, все потом приедут,
Все слетятся, словно вороньё.
Будут продотряды и комбеды,
Будет много крови и враньё.
А Россия, что же с нею будет?
Здесь пока неведомо о том,
Как бездарно променяют люди
Своего царя на Совнарком.
Клюнули на землю да на волю.
Милый мой доверчивый народ!
Думали, что лучше выйдет доля –
Получилось всё наоборот.
Ах, как горько сожалеть придётся
За октябрьский тот переворот!
Русский с русским не на шутку бьётся
На полях сражений третий год…
Это будет, это скоро будет,
Всё уже предопределено.
Всех ЧК и Соловки рассудят.
Знать бы раньше, только не дано.
Запаскудят синь мою, Россию,
Бросят в омут ханжества и лжи.
Всё святое роковой мессия
Вытравит нещадно из души.
Всё мы жертвы, жертвы преступленья
И экспериментов над собой,
Жертвы геноцида, жертвы тленья,
Жертвы нашей партии «родной».
Довела отечество до ручки
Вдохновитель всех наших побед.
Так бывает: вдруг от хилой тучки
Много неприятностей и бед.
Я тут написала письмецо
Нашему Верховному совету,
Прилечу – могу сказать в лицо,
Что пора и их призвать к ответу.
Что ж они болтают столько лет,
А дела всё с каждым годом хуже.
К лучшей жизни вовсе сдвигов нет,
С каждым днём лишь тянем пояс туже.
Уж пятилетку речи льют рекой,
Критикуя всё и обличая,
А, между прочим, нынче под Москвой
Гниёт картошка, в поле погибая.
Пять лет ломают головы, как быть,
Каким путём прийти к согласью духа?
Я эту тайну помогу раскрыть:
К согласью путь, простите, через брюхо.
За перестройку больно мне давно.
В отчизне нашей было их нимало,
Про них могу сказать я лишь одно:
Толка никакая не давала.
Пытался всё Хрущёв перепахать,
Кроил страну, как швейник одеяло,
Забыв одно: ведь землю-то отдать
Народу власть советов обещала.
И Брежнев тоже перестройку вёл,
Итог её – разбитое корыто.
Он до того страну свою довёл:
В ней честь и совесть начисто забыты.
Теперь иной в истории момент,
И видит бог, мы этого хотели.
Спасибо вам, товарищ президент*,
Что наконец-то мы, глупцы, прозрели.
Не зря ль прозрели? Ведь народ не рад,
Не зря ли новый монумент заложен?
Ведь люди-то всё чаще говорят:
Оркестр у дирижёра ненадёжен
* Имеется в виду первый и, как окажется, последний президент СССР М.С. Горбачёв. История ещё не расставила и не скоро расставит окончательные точки в его во многом противоречивой деятельности. Пока ясно одно: Нобелевскую премию ему дали за развал «Советского монстра», непредсказуемости которого боялся весь капиталистический мир.
То контрабас фальшивит, то кларнет,
Труба с трубой не в унисон играют.
Пять лет на месте топчутся, пять лет
Одни лишь только вывески меняют.
И мне сдаётся, что и в этот раз
Страна не так оглобли повернула.
Не потому ли и кричат сейчас:
Нас снова власть советская надула!
Нам частник жить спокойно не даёт,
Земля в бурьянах сердце нам не гложет,
Седой Арал в висок свинцом не бьёт,
Байкал нам тоже душу не тревожит.
А что ж, всё это наше – не своё.
Знакомая сызмальства аксиома,
И хоть учили: наше всё моё,
Мы знаем: наше – это то, что дома.
И, кажется, грядёт большой развал,
А если на английском – просто кризис,
И разразится мировой скандал,
И отпоют советам катехизис.
Страна моя, что сделали с тобой,
В какие бездны синь твою спустили?
В том не повинен твой народ простой,
А те, что тебя «…измами» крестили.
Не лучше ль снова к НЭПу,* к кулаку,**
Туда, где могут, верят и умеют?
Иначе – это ясно дураку –
В такой стране лишь плевелы созреют.
И нищета, куда ни кинешь взор,
Нет ни парома, ни моста, ни брода.
Коль все в ЦК такие, как Егор -***
Не быть в отчизне сытому народу.
* Новая экономическая политика – т. н. капитализм (в современном понятии – мелкий частный бизнес) введённый В.И. Лениным в двадцатых годах, но быстро свёрнутый по идеологическим соображениям.
** Выражаясь современным языком, фермеры, имеющие собственную землю и производящие на ней собственную сельскохозяйственную продукцию для себя и на продажу. В период коллективизации (создания колхозов) были жестоко экспроприированы. Земли и их подворья отбирались в пользу бедных, а сами и их семьи выселялись в необжитые глухие районы страны, а иногда и просто уничтожались. Этим самым было окончательно разрушено сельское хозяйство, что привело к небывалому голоду и восстаниям крестьян в части регионов СССР.
*** Егор Лигачёв – член ЦК КПСС в эпоху правления Горбачёва. Поборник сухого закона в период перестройки. Известен, как борец с виноградниками, ибо из-за них, как считалось, в стране и было пьянство, и они безжалостно вырубались сотнями гектаров. Но всё это привело к небывалой вспышке самогоноварения.
Да, нищета, куда ни бросишь взгляд,
Повсюду скудно, тоще и убого,
А нам ещё по прежнему твердят,
Что наши …измы скоро победят
И что идём мы правильной дорогой.
––
Письмо Даши Верховному Совету
Мне б открыться, рассказать бы всем,
В том числе Верховному совету:
Жизни ж нет, ну нет почти совсем,
Счастье? А его-то вовсе нету.
У меня давно своя семья.
Двадцать лет работаю в колхозе.
Скотница профессия моя,
Ковыряюсь день и ночь в навозе.
Утверждают, рабства нет давно,
Есть оно, я это твёрдо знаю.
На своих плечах таскать г…но –
Лишь у нас зовут колхозным раем.
А ведь я же женщина и мать,
Слабый пол, как говорят в народе,
Только всем на это наплевать, -
Лошадь я, иль что-то в этом роде.
На ферме наш парторг прибил плакат:
«Мы придём к победе…» и так дале…
Что про этот лозунг говорят,
Если б только, милые, вы знали!
Восемьдесят рваных платят мне
За такую адскую работу.
Не был труд наш никогда в цене –
Лишь была от партии «забота».
Нам её особенно видать
В нашем полунищенском сельмаге,
На его прилавке не сыскать
Ни гвоздей, ни ситца, ни бумаги.
Если спросите про колбасу
Или рыбу – тут же обругают.
Здесь давно сельчане хрен сосут
И другого ничего не знают.
Так какого ж чёрта столько лет
О земле вы спорите, ребята?
Посмотрите, мне ведь смены нет,
Передохнут все мои телята!
Ведь у нас погибло деревень
Столько, сколько Гитлер не сничтожил.
Наводили тень на ясный день
Нам свои, и вы, наверно, тоже.
Не пора ль долги-то отдавать?
Сколько можно воду в ступе тузить?
Если в брюхе пусто – не бывать
Крепкому Советскому Союзу.
Торопитесь, времени в обрез.
Вон уж и весна не за горами.
Нам, ребята, нужно позарез,
Чтобы вы сегодня были с нами.
Кризис власти – принялись кричать,
Растерялись, что же будет дальше?
Всё равно, какая будет власть,
Лишь без пустозвонства б, да без фальши.
И отдайте ж землю, наконец,
Тем, кто хочет, верит и умеет.
Лишь хозяин на земле – творец
И свободный труд лишь душу греет.
Я пошла б, быть может, бастовать,
Объявила б даже голодовку,
Да мои телята просят жрать
И земля не терпит забастовок.
Торопитесь, времени в обрез,
Вон уже весна не за горами.
Нам сегодня нужно позарез,
Чтобы вы, ребята, были с нами.
––
Письмо Паши Даше.
Эх, напиться б, Даша, да забыться,
Отлежаться б где-нибудь на дне!
Что у нас в стране сейчас творится
Не приснится и в кошмарном сне.
Пока ты в прошедшем поколенье,
Где житейских катаклизмов нет,
У нас тут по закону тяготенья
Пролетело полдесятка лет.
Здесь бурлит повсюду перестройка.
Депутаты речи льют рекой
На трибунах, выступая бойко,
Обличают косность и застой.
Впереди – глубокие реформы.
Прочь рутинный и гнилой застой!
А пока уродливые формы
Принимает лучший в мире строй.
Запустили в дело нынче схему
Принцип её ясный и простой:
Сохранить командную систему,
Отстоять её любой ценой.
Обещают скоро обновленье,
Это нам сейчас уже видать.
В магазинах часты объявленья:
«Извините, нечем торговать».
Новый наш премьер железных правил*
Знает, как инфляцию давить,
Он в три раза цены нам подправил,
Чтоб в дальнейшем лучше стало жить.
Но вот в это я глупец, не верю
И хочу премьеру подсказать:
Чтоб поднять народное доверье
Надобно расходы сокращать.
Нам твердили, секса нет в помине.**
Ах, беда, ну как не стыдно врать!
Если в каждом нашем магазине
Только полки голые видать.
Правда, скоро будет не до секса.
Уж не знаю, как тебе сказать:
Разве только если экстрасенсы
Долг мужской помогут исполнять.
Ты представь, откуда секс-то будет?
На него ведь не издашь указ.
Тут любой про женщину забудет,
Коль питаться в сутки только раз.
* Неумение (или нежелание) подбирать себе преданные кадры была одной из бед М. С. Горбачёва, которое его же и погубило. Назначенный им премьер Павлов по сигналу председателя КГБ Крючкова – основного оппозиционера апологету перестройки, начал своеобразный финансовый террор против населения страны – абсолютно бессмысленный обмен денежных купюр, чтобы отвлечь население от текущих политических событий.
** Прогремевшее на весь мир по телемосту СССР – США и порядком всех насмешившее заявление одной подсадной дамы, что в стране у нас секса нет. В буквальном смысле.
Да, теперь едим один раз в сутки,
А иначе, как деньгу скопить,
Чтоб купить, какие-нибудь шмутки
И свой срам хоть чуточку прикрыть?
Не до жиру, нынче бедность в моде,
Не до секса, это не для нас,
И в газетах часто пишут, вроде,
Секс не признаёт рабочий класс.
Не хочу сказать за всех рабочих,
Но в такой попавши переплёт,
Будь до секса все они охочи –
Око видит – только зуб неймёт.
Ожидали, будет ускоренье,
Получилось как-то всё не так,
Вместо ускоренья – торможенье,
Вместо демократии – бардак.
Может, лучше откопать нам Брежнева,
Пусть бы взял правления бразды.
Смог бы сделать всё опять по прежнему
Получил ещё бы три звезды.
Мы б ему присвоили и больше
Пусть бы тешил душу старый хрен,
Лишь бы были сдвиги хоть как в Польше,
Ведь у нас-то всё без перемен.
Тут вчера мужик преклонных лет
«Огонёк» читал – я это слышал,
Пишут, будто б генералитет
С челобитной к президенту вышел.
Чернавин, Моисеев, Куликов
Генерал Варенников* и иже
Пишут прямо, без обиняков
О том, что им ценней всего и ближе.
Мол, армия от травли изнывает
И от горьких тягостных забот
О судьбе Отчизны. Кто же знает
Вдруг найдётся враг, да нападёт.
Не напал, но есть уже приметы,
Руст к нам прибыл прямо до Кремля.**
Где ж ваши хвалёные ракеты?
Иль вас, правда, критикуют зря?
* Высокопоставленные генералы Советской Армии.
** Скандальный перелёт через границу самолёта «Сессна» и посадка на… Красной площади Москвы. Вот вам и мышь не проскользнёт, господа генералы!
Я вчера такие слышал речи,
Тот же дядька горько воздыхал:
Хочется пожить по человечьи,
Хоть скорей бы кто-нибудь напал!
Сдаться бы германцам иль япошкам.
Оккупантам – пламенный привет!
Вдоволь бы нажрались хоть картошки,
Той, что в наших магазинах нет.
Наши генералы, знать, наивны
И не могут, не хотят понять:
Грязные пустые магазины
Сторожа не будут защищать.
Слишком затянулись обещанья
Лучшей жизни и счастливых дней.
Нынче мы – на грани обнищанья
И живём всё хуже, всё скудней.
Из кремлей-то, знать, не очень видно
До каких пределов мы дошли.
Стыдно. Горько. Тяжело. Обидно…
Впрочем, что искали – то нашли.
Мы военный мускул нарастили,
В этом деле налицо прогресс,
Всё другое страшно запустили
Во главе с родной КПСС.
В день шесть танков, в квартал – две подлодки
Много лет без устали клепаем.
От Карпат до северной Чукотки
Семена ракет мы рассеваем.
В этом деле нет у нас приписок,
Вмиг дадим агрессору ответ.
Ракеты мы клепаем, как сосиски.
Ракеты есть, сосисок, правда, нет.
Мы всю жизнь готовились к войне,
Но сегодня с каждым днём виднее:
Кто нас завоюет – тот вдвойне
Станет не богаче, а беднее.
Да и как же быстро покорить
Триста миллионную ораву?
Легче будет взять да и купить
Всю нашу великую державу.
Мы ведь всё равно обречены,
У коммунизма нет иной дороги.
Нам не надо никакой войны,
Мы и без неё протянем ноги.
Заживо сгниём от диоксинов,
С голоду подохнем, как собаки.
Заколотим двери магазинов,
Кушать будем танковые траки.
Задохнёмся в выхлопах бензинных,
В прошлом всё хорошее оставим.
Внуков и детей своих безвинных
Умирать мучительно заставим.
От марксистско-ленинских нитратов
Не дают уж всходов наши грядки.
Нам диктуют новые трактаты,
Оставляя старые порядки.
Много лет мы делали ракеты,
БТРы, БМП и танки,
Не заметив, как страна советов
Стала вдруг страною содержанкой.
Наши реки – сточные канавы,
Города – унылы и безлики.
Если мы – великая держава,
Кто мне скажет, в чём же мы велики?
Да, конечно, сточные канавы.
Да, конечно, мусорные свалки.
Это показатели державы,
Где всё нужно делать из под палки.
Здесь всё всем до фени, всё до лампочки,
Здесь у всех и всюду хаты с краю.
Здесь в гробу всех видят в белых тапочках,
Никогда и ничего не знают.
И куда ни глянь – всё устарело,
И всего и всюду не хватает.
Отчего всё это, в чём тут дело?
Кто-нибудь в системе этой знает?
А дело-то как раз в такой системе
Тупиковый путь себе избравшей,
Прогоревшей на военной теме,
От людей себя оберегавшей.
Наши нивы – чахлы и убоги,
Гегемон наш пьян и нищий духом.
Все его мечты лишь о дороге,
По которой ходит хлеб за брюхом.
Одурманен он духовным пойлом,
Превращён в подопытное стадо.
Знай, товарищ, каждый своё стойло –
Больше ничего тебе не надо.
Очень уникальную страну
Вылепила наша партверхушка,
Превратив – и не её одну,
Для себя в бесплатную кормушку.
Если будешь кроток и послушен,
Нос по ветру и по ветру ушки,
Может быть, появится отдушина
И тебя допустят до кормушки.
Нынче, Даша, все мы тут в смятении
И понять не можем ни шиша:
Президентов, всем на удивление,
Стало много, а страна одна.
Темпы их избраний всё растут.
Вот она, советской жизни проза!
Я уверен, скоро изберут
Президента нашего колхоза.
И наверно он издаст указ
Выстроить таможни на границе,
Чтобы молоко там или квас
Не уплыли за рубеж станицы.
Может, я не смыслю ни шиша
В тонкостях текущего момента,
Но представь: а может быть ли в США
Три или четыре президента?
Как-то прочитал газету – обмер!
Мир свихнулся, он рванулся вспять.
Вот пример: профессор В. Готлобер
В комсомол решить вступить опять*.
*об этом писала газета «Комсомольская правда»
Знать решил, омолодиться может,
Ведь ему уж семьдесят с вершком.
Если выйдет я, наверно, тоже
Заявленье напишу в райком.
А вчера читаю в «Комсомолке»:
Город Киров, пишет Куликов,
Что недавно получил по холке
Этот инвалид – участник ВОВ.
Пишет, им пельмени выдавали
По талонам, в месяц килограмм.
Это, знать, за то, что воевали,
Что фашистам дали по зубам.
И ещё – апофеоз морали
Наших продовольственных программ:
По талонам, что на кур давали,
Хвостики свиные продавали –
Сорок пять копеек килограмм.*
*Не подумай, читатель, что автор это выдумал. Тут ничего выдуманного нет. Любой из старшего поколения, кто помнит советскую перестройку, подпишется под этим. Талоны были на всё, но и по ним очень часто ничего нельзя было купить, даже сигарет, не говоря о продуктах. Если это был обещанный комми коммунизм (помните Хрущёва: в 80-х годах советские люди будут жить при коммунизме) то он пришёл вовремя.
Ты ведь знаешь, я искать пытался
Истины в поступках и делах,
Только зря грустил и волновался,
Мне уделом каждый раз был крах.
Истина, как свет в конце тоннеля,
Только жаль, конца тоннелю нет.
Впрочем, что мы глупые хотели
За каких-то семь десятков лет?
Мне часто мысль одна волнует душу
И заснуть спокойно не даёт:
Ведь одна шестая нашей суши
Не в ногу с миром много лет идёт.
Боже, боже, что мы натворили!
Ну, куда мы мчались столько лет?
А ведь нам-то, глупым, говорили:
В ногу – мы, а остальные – нет.
Нынче видно, дошагались в ногу
И пришли к концу ни лечь ни сесть.
Впору обращаться с просьбой к богу –
Уж на ноги нечего одеть.
Правда, обещают, скоро будет,
Что поесть, попить и что одеть,
Что недолго остаётся людям
Голодуху и развал терпеть.
Ну, совсем чуть-чуть, совсем немного,
Может быть, каких-то дней пятьсот.**
Там, где пусто было и убого –
Станет скоро всё наоборот.
** Благополучно почившая в бозе, не начавшись, программа выхода страны из кризиса экономиста-авантюриста Г. Явлинского «Пятьсот дней». Без изменения экономической системы она, конечно же, была обречена на неудачу, что и произошло.
Мясо, говорят, дадут китайцы,
А картошку с Польши привезут,
Итальянцы нам поставят яйца,
Наши куры их ведь не несут.