Дневники Энрида Борисовича Алаева. Том 3 и 4

Июль

16 июля, воскресенье. Москва

Дождик льет с перерывами уже неделю. В такую погоду только спать, напившись крепкого чая с вареньем или писать дневник. Сразу надо сознаться, что первое проще, что дневник писать – пустое дело, не требующее никакого интеллектуального напряжения. Дудки. Писать дневник – мука современного человека. И что самое страшное – этим мучениям мы отдаемся сознательно, уподобляясь библейским великомученникам.

И все-таки дневник – нужное и интересное дело. Мало того: это необходимое дело. Я имел достаточно опыта, чтобы убедиться в этом. Уже две подобных тетрадки испорчены моим неисправимым почерком. Иногда я их достаю из старенького, видавшего железнодорожные виды чемоданчика (заменяющего в нашей холостяцкой жизни гардероб, комод, шкаф, стул, стол и даже пуховую подушку!), достаю и перечитываю собственные мысли. Приятно и хорошо. Хорошо окунуться в освежающую прохладу воспоминаний и убедиться лишний раз в том, что жизнь – чудесная вещь, несмотря на пытающиеся ее омрачить житейские случайные невзгоды.

Даже сейчас, в такую неласковую погоду, сквозь забрызганное дождевой пылью стекло, сквозь скучную, как стенгазета, пелену ненастья – я вижу солнце – вижу озаренную его благодатными лучами зеленую долину, по которой бежит чистый, как алмаз, ручей, а на сочной траве мирно пасется крупный рогатый скот укрупненного колхоза «Путь к счастью».

Мне хочется петь и плясать, но я этого не делаю. Это выглядело бы очень несолидно. К тому же смотр художественной самодеятельности закончился, и мы едем назад в Ригу.

Я так и не знаю, с чего же мне начать свой третий дневник. С окончания института? Со смотра самодеятельности? С ненастной погоды? Со встречи с родными в Москве?

По-моему, начинать надо с главного. Главное – это альфа и омега всего дневника. В любом деле, учил нас Владимир Ильич, надо находить главное звено, ухватившись за которое можно осуществить переход к следующему звену и затем вытащить всю цепь.

Итак, начинать надо с главного.

Не все следуют этому правилу. И нельзя согласиться с тем, что это слишком уж грубое нарушение законов жизни. Роман Толстого «Анна Каренина» начинается в доме Облонских. Директор N-ской бани в отчетном докладе предпочитает две трети посвятить оценке международного положения. Очередное письмо к родителям с просьбой денег любящий сын развивает в тургеневском стиле, описывая красоты природы на шести страницах, затем на шести страницах говорит о своей преданной сыновней любви и, наконец, на последней, тринадцатой странице решается приписать: P.S. Шлите денег. Любящий вас … и прочая, и прочая, и прочая…

Но мне незачем увиливать от главной темы, которая сейчас волнует весь мир. Это – борьба за мир на земле.

Всего пять лет прошло со времени кровопролитнейшей в истории человечества Второй мировой войны. Благодаря героизму советского народа фашизм был разгромлен, и кровью советских солдат был окроплен мир, так долго ожидаемый всеми народами.

Но кому-то не спится. Кто-то не может равнодушно смотреть на мирное голубое небо. Кому -то хочется, чтобы это небо вновь очернили взрывы снарядов и дымы пожарищ. Эти «кто-то» – американские империалисты и иже с ними.

25-го июня заварилась каша в Корее. Южнокорейские войска пресловутого Ли Сын Мана нарушили границу демократической Северной Кореи и открыли военные действия. К этому их толкнули заокеанские хозяева – банкиры Уоллстрита.

Войска демократической Кореи в первый же день отбросили налетчиков за 88-ю параллель и углубились к югу. Успешно развивая наступление, они сейчас освободили уже половину Южной Кореи.

Дядя Сэм, видя, что Ли Сын Ман не оправдал его надежд, решил сам ввязаться в гражданскую войну корейцев. Ему удалось заручиться санкцией организации Объединенных наций, где это решение было принято без представителей СССР и Китая. Таким образом, американские империалисты от угрозы новой войны перешли к открытой агрессии.

Результаты пока таковы: молодцов – американцев бьют на всех фронтах, по всему миру прокатились волны протеста против вашингтонских атомщиков.

Но как еще разрешатся корейские события – трудно сказать. Во всяком случае, Советский Союз никогда не позволит хищникам Уоллстрита поработить корейский народ.

Вот, вкратце, обстановка какая сложилась на Востоке.

Когда я приеду в Ригу, то разработаю и опишу происходящие события подробнее. И вообще, в своем дневнике я буду освящать ту картину, которая на газетном языке называется «международное положение».

Итак, складно ли, нескладно – дневник начат. Дай Бог, чтобы он никому не попал в руки! Последнее время развелось столько критиков, что невольно опасаешься за каждую писанину.

На этом я закрываю свой дневник. Завтра поезд умчит нас к берегам Балтии. До свидания, моя родная Москва!

Здравствуй, Рига!

24 июля, понедельник. Рига

Мы с Леонидкой удачно приехали в Ригу. 21-го июля вся Латвия отмечала десятилетие Советской власти. Это был сильнейший праздник. Красавица-Рига принарядилась к этому торжественному дню и стала еще прекраснее. Почти совсем залечены раны войны. Вместо развалин, которых было еще много в 47-м году, воздвигнуты новые здания, разбиты парки. С центральной улицы Бривибас сняли трамвайную линию и вместо нее пустили троллейбус. Наконец, на углу улицы Кирова и бульвара Бривибас открыли грандиозный памятник Ильичу.

21-23-го июля проходил второй праздник песни Советской Латвии. Это – латышский национальный праздник. Мы с Леонидкой присутствовали на первом дне праздника.

Вчера – тоже праздник: день Военно-морского Флота СССР. В Даугаву вошли военные суда. Мощные салюты дважды потрясали рижское небо: вчера и 21-го.

Все улицы, дома, сады, трамваи, троллейбусы были убраны цветами, плакатами, транспарантами. По улицам ходили юноши и девушки в национальных костюмах. Ликование стало всеобщим.

Леонидке я успел показать уже почти все достопримечательности Риги. Были на кладбище Райниса, на братской могиле, сегодня ездили на Взморье. Смотрели праздник песни, салюты, Сплендид-палас, стадион «Даугава». Да и сама Рига – разве это не достопримечательность? Сколько чарующей красоты и величия в этой балтийской столице!

Братишке Рига понравилась. Противного результата трудно было ожидать. Завтра он еще сходит с Гришей Покутним в Русский Драмтеатр на «Бурю» Лациса, а послезавтра я его провожу домой в Москву.

Настроение – неплохое, хотя и мало денег. Не в деньгах, говорят, счастье. Особенно радуют успехи демократических войск в Корее. Сегодня передали, что они опять продвинулись вперед, тесня американские войска, и заняли два крупных города: Макхпо и Косю. Правильно дают друзья – корейцы! Вчера мне пришлось как раз читать в клубе лекцию о Корее, и я выразил твердую уверенность, что в скором времени с американскими интервентами будет покончено. По всей вероятности, корейские события не развяжут третьей мировой войны, а это главное. Мир сейчас дорог народам, как никогда. Только сумасшедшие могут сейчас мечтать о войне!

28 июля, пятница

На правой странице – карта Кореи (южная часть), обстановку на которой я думаю нанести завтра, ознакомившись лучше с газетами. Народно-демократические войска продолжают наступать: взяты такие города, как Мокпхо, Сунчхонь и Йосу. Американцы бегут. Уже трудно говорить об их «контрнаступлении». Позор американской армии! А еще собираются воевать со всем миром.

Леонидку проводил в Москву, опять мы вдвоем с Гришей. На работе положение сейчас такое: начальник клуба Ильин уехал сдавать экзамены в РВПУ, я остался за него. Работы хватает: в клубе идет ремонт. Кроме того, надо и самодеятельность не запускать, и пропагандистскую работу вести. Все же я успеваю каждый день искупаться на водной станции: или утром рано, или в обеденный перерыв.

Интересно, удастся ли мне перейти на преподавательскую работу в свое родное училище? С генералом Летовым я уже беседовал, с полковником Чернушкиным – начальником учебного отдела – тоже, говорил и с начальником СЭЦ подполковником Лопатиным. Все они не только не против, но и прямо приветствуют. Один камень преткновения – это армейское начальство. Отпустят ли они меня из дивизии Кретова?

Будем надеяться, что все разрешится благополучно. Это было бы чудесно! Я люблю Рижское училище, как родную школу. Два года курсантской жизни были лучшими годами моей солдатской службы. Как сейчас помню…

Или нет, хватит. Опасно рыться в воспоминаниях. Давай, Энрид Борисович, жить настоящим во имя будущего!

Август

9 августа, среда

Не лежит сердце к дневнику. Да особенно и писать не о чем. Работаю по-прежнему. С ремонтом клуба дело затягивается. Продолжаются репетиции самодеятельности. Хлопот много.

Каждый день вырываю часок (чаще всего утром) для плавания. Я очень люблю этот вид спорта и хочу добиться хотя бы низшей квалификации. Учиться приходится самому. В связи с этими занятиями и плаванием беспощадно и катастрофически худею. Но задачу, поставленную перед самим собой, я выполню. За этот сезон научусь плавать кролем.

Я очень жалею, что поздно начал заниматься спортом. В детстве, разумеется, я и плавал, и бегал, и прыгал, и в футбол играл. Но все это было бессистемно. И, казалось бы, где не заняться спортом, как в армии? Однако в Иркутской школе авиамехаников, где я в сорок третьем начинал военную службу, спорт и физкультурные занятия превратили в пугало для курсантов. Гимнастические снаряды казались нам инквизиторскими орудиями пытки, на брусья шли, как на гильотину. А изнурительные кроссы и марш-броски выматывали и без того слабые от военного пайка силы курсантов.

Поэтому, когда мы вышли из школы, одна мысль, что нас не будут мучить на снарядах, приводила в ликование.

Потом я понял, что не заниматься спортом нельзя. Но это было уже поздно. Поздно в том отношении, что я уже не достигну совершенства в каком-либо виде спорта. Вообще-то заниматься спортом никогда не поздно.

В основном спортом я увлекся в Рижском Военно-политическом училище, в котором провел лучшие годы солдатской службы.

Вот мои последние результаты:

Результаты, откровенно говоря, не большие. Да еще эту зиму я пролежал в госпитале, немного подорвал здоровье, что выбило меня из спортивной колеи.

Все это надо будет наверстать за остаток лета и зиму. Особенно надо крепко заняться зимой: усиленно ходить на лыжах, хорошо питаться и не дать этому проклятому эксудативному диатезу опять свалить меня в госпиталь.

Коротко о моих делах в училище: все решено, послал запрос в Москву, в Политуправление ВВС. Ох, если бы пришел положительный ответ! Как бы я был счастлив! Какой рост, какой творческий простор открылся бы передо мной!

Получил письмо от мамы, хочет приехать в Ригу. Она была уже у нас в марте, но разве сравнить мартовскую Ригу с августовской? Пусть приедет, посмотрит на нашу красавицу.

Ну, хватит писанины, надо немного позаниматься. Опять сел за Владимира Ильича: какой бы ответ ни пришел из Москвы, готовиться все равно надо.

20 августа, воскресенье

Пишу у себя на работе – в офицерском клубе кретовской дивизии. Сегодня придется выполнять одну из самых нелюбимых функций – дежурство на вечере танцев.

Вчера очень хорошо отдохнул на Рижском взморье. Погода выдалась чудная. Я как знал, взял себе выходной в субботу: сегодня уже пасмурно и дождик.

Поехали вместе с Женей Шатт. Это – славная девушка, мой хороший товарищ. В предыдущей тетради я больше половины времени и бумаги уделял этой троице: Лиде Пичугиной, Маре Истоминой и Жене Шатт. По некоторым причинам с первой я поругался, со второй почти, и только Женя осталась верна нашей дружбе. Да, с девушками мне не везет. Не везет, не едет.

А какая это чудесная вещь – Рижское взморье! Много я изъездил по Советскому Союзу, но еще такого благодатного местечка не встречал. После такого отдыха сам рвешься на работу.

За три последних дня я получил двенадцать писем от друзей. Всем надо ответить. И не просто отписаться, а обстоятельно и толково ответить на все вопросы.

Получил мечту своей жизни – первый том второго выпуска Большой Советской Энциклопедии. Об этом мечтал еще десятилетним парнишкой в Алексеевке. И увы… пришлось немного разочароваться. Том не отвечает многим требованиям. Особенно меня, как географа, не удовлетворяет качество географических карт. Очень бледны имеющиеся и нет совсем экономических карт. Данные не стабильные, порою старые. Язык многих статей – суконный, все очень кратко и много лишнего. Придется немного покритиковать. Я думаю, что критиковать буду не я один, а многие. Лучшего ожидали мы, советские люди, от нашей энциклопедии.

Но все-таки, это ценное приобретение, и я очень рад.

30 августа

Ночь двадцать восьмого августа долго сохранится у меня в памяти. Как-то получилось, что я и одна девушка – назову ее Ритой – остались ночью вдвоем на улице. Это была чудесная ночь, настоящая августовская, не по-балтийски щедрая на тепло и ласку.

Как-то получилось, что мы решили сходить на речку искупаться. Мы уже сами не знали, что нами руководило. Ночь была очень хмельна и полна дурманных запахов приближающейся осени. Улицы были безмолвны, и мы никого не встретили до самого затона.

Вода была неподвижна и густа, как нефть. Рита быстро сбросила туфли и побежала к берегу – попробовать воду, не холодна ли. Испугавшись лягушки, гулко шлепнувшейся в воду, она кинулась назад и попала в мои объятия.

Хмель ли от выпитого пива колобродил мою голову, сладостное ли безлюдье кругом, или запахи августовской ночи – но мне очень захотелось поцеловать Риту, и я сделал это.

Мог ли я ожидать, что она будет так ласкова со мной? Такой нежности, такой теплой женской ласки я не испытывал никогда.

Я не видел ее лица, а только ее глаза – счастливые и бездонные, я ощущал безмолвное трепетанье ее детских губ, и непонятная сила тянула меня к этой девушке. «Я не верю, что это ты, мой милый. Как ждала я этой ночи! Мне и сейчас кажется, что это во сне…»

Мне не хотелось, но пришлось ее разочаровать. Как неподдельно она переживала! «Я догадывалась, у тебя есть девушка. Но этой ночи я ей не отдам». Потом, нежно обхватив меня своими загорелыми ручонками, промолвила: «Если бы мы оказались вместе, я бы ночами не спала, стерегла твой сон».

Я растерялся. Как я мог ожидать, что в этом крохотном тельце такое богатство любви, такое обилие ласки! Признаюсь, когда мы шли купаться, я хотел нехорошо пошутить с Ритой. Я рад, что мы не осквернили чистоты этой чудесной ночи».

Что мне теперь делать? Я не люблю ее. Для того, чтобы любить, надо до глубины познать человека, а я ее почти не знаю. Конечно, надо будет все прекратить и порвать, может быть, попросить её не ходить на репетиции самодеятельности в наш клуб. Но каждый раз, когда я думаю об этом, мне вспоминается, как она в каком-то безнадежном исступлении целовала мои руки, и становится нехорошо.

Да, Лидия Михайловна Пичугина выхолостила мою душу. Пять лет я любил ее, и пять лет не видел от нее ни ласки, ни нежности, ни теплоты. И сейчас, когда я встретился с Ритой, моя изголодавшаяся душа жадно пила ту ласку, которой я так ждал от другой.

Не дело раскисать. Надо брать себя в руки. А то я и сейчас, сидя на дежурстве в штабе, не могу выбросить из головы эту черноглазую русалку, подарившую мне одну из счастливейших ночей в моей жизни.

Сентябрь

11 сентября, понедельник

Интересно разыгрались события. Писать хотелось о многом, но писать было некогда, потому что все эти дни свободные часы я проводил с Ритой.

После той памятной ночи на Ильгюциемском затоне мне невольно хотелось встретиться еще раз с ней. Такой случай представился в воскресенье. Окончив репетицию, мы поехали с Ритой купаться на Киш-озеро. Мне невольно вспомнилось, как часто приезжал я сюда раньше. А вот сейчас – первый раз я приехал с девушкой, которая полна нежности ко мне. Когда мы шли назад лесом, она сказала: «Дай я скажу тебе на ушко». И вместо этого поцеловала в щеку.

Мы вместе пообедали в «Луне», а вечером пошли на танцы в ресторан «Москва». Вообще не любил танцы, после дежурств в офицерском клубе они мне опротивели, а тут я почувствовал несказанное наслаждение. Рита была в черном вечернем платье, но, по-моему, форма техника-лейтенанта железнодорожных войск ей больше идет.

Домой шли пешком по набережной, через мост. Останавливались каждые десять метров, чтобы сладко поцеловаться.

На следующий день я пригласил ее на выпускной вечер в полит-училище. Этот вечер был еще лучше для нас. Рита познакомилась с моими друзьями. Там же на вечере я сказал ей, что люблю её. На самом деле это не точно, слишком истертое это слово. Я был полон нежности к ней – она сама удивилась: «Я не могла даже предположить, что у тебя такое сердце».

Что меня притягивало к этой девушке? До сих пор я считал себя серьёзным парнем, и не могу сказать, что она купила меня одной лаской. В её глазах я видел беспредельную преданность и нескрываемую боязнь потерять меня. Я вспоминаю свою запись в дневнике в то время, когда лежал в госпитале:

«Где мне найти такую девушку, чтобы захватила меня всего, чтобы сумела вытравить в моей душе образ Лидии Михайловны?

Жена! Какое это милое слово. Как хочется, чтобы она была сейчас здесь со мной, – пришла бы навестить, веселая, морозная, счастливая, верно-любящая. Где она?»

И вот, спустя девять месяцев, я нашел эту девушку. Нет, это неверно: она сама меня нашла. Да, она сама заставила полюбить себя, и мне от этого нисколько не обидно.

Рита всю жизнь жила без родителей, воспитывалась в сибирском детском доме, окончила техникум, сама пробила себе дорогу в жизнь. Эта не испугается трудностей – она видела жизнь, она будет повсюду верна мне и пойдёт со мной на край света. Больше всего я ценю в человеке жажду к знаниям – и это у неё есть, она пойдёт учиться в институт.

А как она дорожит нашей дружбой! И все-таки, ласка и нежность не туманят ей голову, жизнь она понимает реально и не уходит в сторону от хозяйственных, практических вопросов. Нет – она – молодец девчонка.

Пятого сентября, во вторник мы были с ней в «Астории» на Ильгюциемском затоне – там Леша Плесовских устроил небольшой прощальный вечер. Гриши дома не было, и она пошла ночевать ко мне, и, хотя мы спали вместе, ночь осталась чистой: нам и без этого было хорошо.

Потом мы не пропускали ни одного вечера. Вместе ходили на вокзал провожать моих друзей. И с каждым днем все сильнее и сильнее привязывались друг к другу. А в субботу, после концерта самодеятельности, она опять пошла ко мне, и в эту ночь мы стали, совсем, совсем близкими.

До этого она боялась отдаться мне. «Мы расстанемся, я потеряю тебя». И вдруг… Мы стали ещё ближе, ещё дороже друг другу. Теперь вопрос почти решен. Почти, потому что на пути стоят некоторые трудности.

Во-первых, надо устроить учиться её сестренку Дину, которая приехала из Сибири.

Ну, это мне поможет сделать мой хороший друг Вера Владимировна.

Во-вторых, дело в том, что Рита была уже замужем. Нет, меня это нисколько не пугает и не отталкивает, что она не девушка.

Об этом она мне сказала в первую же ночь, когда мы купались на затоне. Но у неё не оформлен развод. А это уже страшнее. Муж бросил её (офицер, техник) и не дает развода. Судя по ее рассказам, парень недалекий и бесшабашный. И это – самая главная трудность на пути к нашей совместной жизни.

Так вот каким стал для меня сентябрь этого года! Ну что ж. Со всеми бывает. Особенно горевать не приходится. Не я первый, не я последний.

18 сентября, понедельник

Стройный ход мыслей нарушился. Опять я стою на психологическом перепутье. Опять ряд надежд приходится перемещать в картотеку с рубрикой «несбыточное».

Мне отказали в месте преподавателя РВПУ. Генерал Шилько, в Риге много обещавший, в Москве передумал.

Сколько рухнуло сразу надежд! Интересная, увлекательная, благодарная работа. Огромные перспективы. Широкий масштаб работы. Знания, знания, знания.

Мне очень тяжело сейчас. И Рита еще не знает. С ней мне как-то легче, но лучше бы в это время я был один.

Ещё не обдумал, что предпринять. А что-то надо сообразить. Иначе эта работа инструктора засосёт меня окончательно. Никак не думал, что самодеятельность, моя отрада, сыграет со мной такую роковую шутку.

Конечно, грустно, но вешать носа нельзя. Я вспоминаю, как тяжело мне было, когда меня ругали за стихотворение «Курсантская жизнь». Очень тяжело. Я вспоминаю ноябрь прошлого года, когда я зашивался на работе. Мне тоже было трудно. Но вот – все же прошло! Пройдёт и это. Всё будет хорошо, Энрид Борисович!

Я счастлив, что нашел Риту. Хорошую, преданную, любящую и любимую жену найти, конечно, труднее, чем приличное место работы.

20 сентября, среда

Вчера давали концерт в полит-училище. Давненько я не подвизался на сцене, где расцветало мое «самодеятельное искусство». Коварной оказалась для меня эта сцена.

Концерт прошел хорошо, с подъемом. Из начальства был Братановский, вместо Меландера – Женя Куренов. Я давно мечтал выступить с нашей самодеятельностью в полит-училище, и вчера эту мечту осуществил.

Вчерашний концерт знаменателен и в другом отношении. Для всех кружковцев перестала быть секретом наша дружба с Ритой. И мы уже не скрывали своих отношений.

Это событие вызвало бурную реакцию. Ребята восприняли спокойно. Женский коллектив раскололся на два лагеря. Некоторые – Тася Буш, Маша Острикова, Тамара Шумилина – одобряют нашу дружбу. Большинство же обвиняют и меня, и её – меня за то, что я «сошел с ума», её за то, что «отбила парня». Чепуха, конечно, но Рита эти сплетни воспринимает очень болезненно. Она дорожит нашей дружбой и боится, что наговоры кумушек «оттолкнут» меня от неё. Малютка моя! Ни на кого я тебя не променяю, золотая моя умница. Я всегда пренебрегал бабьими сплетнями. Противный лагерь своими наговорами добивается обратных результатов: они не только не разобьют нас, а наоборот, ещё больше заставят дорожить друг другом.

Все эти сплетни кончатся, когда мы зарегистрируемся. Гриша послезавтра уезжает в отпуск в Киев. Рита перейдёт жить ко мне. Как самая настоящая жена.

Я очень люблю… нет, не хочется даже употреблять это избитое, испитое, испетое, истрепанное слово. Я дорожу Ритой.

Образ Лидии Михайловны окончательно растаял и исчез из моего сердца.

23 сентября, суббота

Со вчерашнего дня Рита перешла ко мне на квартиру, и мы стали жить как настоящие муж и жена.

Замечательно! Наша холостяцкая комната сразу преобразилась. Она стала совсем другой: уютной, обжитой, аккуратной, словом – семейной.

Вчера весь день (да и сегодня с утра) лил проливной дождь. Мы проводили Гришу в отпуск, потом поехали в клуб: надо было давать концерт. После концерта зашли к Рите и – ко мне.

И что нам был дождь! Мы шли, не замечая его.

Прав Щипачев.

Любовью дорожить умейте,

С годами – дорожить вдвойне.

Любовь – не вздохи на скамейке,

И не прогулки при луне.

И слякоть будет, и пороша:

Ведь вместе надо жизнь прожить.

Любовь с хорошей песней схожа,

А песню – нелегко сложить!

25 сентября, понедельник

Странным может показаться, что в понедельник я обязательно заглядываю в дневник, и эти записи самые пространные. Объясняется это очень просто: в понедельник у меня выходной.

Вот и сегодня я отдыхаю. Риту проводил утром на работу, а сам опять завалился спать. (Жена-то выспалась вчера!) Сегодня – мой выходной, и я имею право выспаться, собраться с мыслями и кое-что из этих мыслей записать.

В субботу у нас было что-то вроде свадьбы. Я устраивал этот вечерок с определённой целью: чтобы Рита поближе познакомилась с хозяевами, и те не шумели бы временно о прописке. Ну, а вечер вышел вроде свадьбы. Были друзья Риты – офицеры Коля с женой Натой и Женя с женой Валей, очень хорошая компания. Молодцы, особенно ребята. Догадливые.

Были еще бывшая хозяйка Риты Зинаида Романовна, сестрёнка Дина и мои хозяева. Вечер прошёл весело, хорошо и аккуратно.

Теперь уж, после такой «вроде свадьбы» (настоящую мы решили сделать тогда, когда приедет мама), мы окончательно стали относиться друг к другу как муж и жена.

Вчерашнее воскресенье – чудеснейший день. Нет, как это приятно сознавать на работе, что дома тебя кто-то ждёт, чьи-то нежные руки стремятся обнять тебя поскорее… Это очень радостное ожидание.

Днем заехали Бабушка, Володя Казанцев. Рита молодец, как хозяйка. Бабка не нахвалится, а мне уже хвалить неудобно: не люблю мужей, которые хвалят своих жён всем и всякому.

Сегодня роли переменились: Рита ушла на работу, а я обречён в одиночестве ждать звонка в дверь.

26 сентября, вторник

Самым неожиданным образом я попал в наряд. Об этом мне сообщили за полчаса до заступления, и вот я опять сижу на дежурстве в штабе дивизии.

Все эти дни я живу какой-то особенной, новой жизнью. В конце концов моя холостяцкая жизнь оборвалась так неожиданно, что удивляться приходится не только моим знакомым, но и мне самому. Очень хорошо, что до сих пор я только приятно удивляюсь. Не было ещё ни одного случая, который омрачил бы нашу дружбу с Ритой. Наоборот, мы все больше и больше привязываемся друг к другу, а я нахожу в ней всё новые и новые хорошие качества.

Рита оказалась очень хорошей, заботливой хозяйкой, даже трогательно заботливой. С хозяйкой Эрной Петровной она быстро сошлась, подружилась, и теперь носится по дому, будто всю жизнь прожила в нем. Вчера мы вместе стряпали пельмени. Я не шибко сентиментальный человек, но и то немного умилился этой семейной идиллии.

Рита – очень приветливая хозяйка: «Я люблю тебя, поэтому мне дороги все твои друзья». Вчера зашел Славка Елишев, попал как раз к обеду, и Рита ухаживала за ним чуть ли не больше, чем за своим мужем. Славка слыхал, что я собираюсь жениться, но не ожидал, что это произойдёт так быстро. Он приятно удивился разительной перемене в нашей с Гришей комнате. Он помнил ее «холостяцкий вид».

Да, это хорошо, что Рита экономная хозяйка, но не жадная. А как она стремится сделать нашу комнатку уютной и приветливой! Так ласточка ухаживает за своим гнездом.

Сегодня мне удалось устроить учиться в педучилище Дину, её сестрёнку. Это очень хорошо. Правда, нам придётся помогать ей. Но и это хорошо. Я подумал: «Неужели бы я позволил, чтобы мой Леонидка буйствовал?»

Сплетни в клубе кончились, едва услыхали, что у нас было что-то вроде свадьбы. Все поздравляют и меня, и её – желают счастья и прочее.

Словом, пока всё идет хорошо, даже лучше и лучше.

Буду надеяться, что в дальнейшем всё будет ещё лучше.

Октябрь

10 октября, вторник

Давненько не брал в руки дневник. Слишком много работы, слишком долго задерживаюсь на работе, а короткое время домашнего отдыха провожу с Ритой. За день работы мы так соскучимся друг о друге, что не хотим ничего делать.

Вчера проходил комсомольский актив соединения по решениям IV пленума ЦК ВЛКСМ, о развёртывании культурно-массовой работы в подразделениях. Актив прошел хорошо, меня немного поругали, но решение приняли громкое, ко многому обязывающее. Посмотрим, как наши комсомольцы будут это выполнять.

Прошлую субботу провожали Лешу Плесовских: у нас был маленький вечер. Кроме него был Витя Максюков с женой Надей, Миша Федин и Вова Ивашкин, а также Игорь Меландер. Всем вечером заправляла Ритина подруга Тамара: Рита себя чувствовала плохо.

С Ритой иногда… не ссоримся, а так – небольшие размолвки. Ну, не без этого, всё же мы их благополучно разрешаем.

Меня опять начинает мучить эксудативный диатез. Придётся снова лечь в госпиталь.

Риту это не пугает: она всё прекрасно понимает. Я же должен выздороветь до праздников, а на Октябрь мы вместе поедем в Москву.

Итак, пока все хорошо, если не считать моей болезни. Наша дружба становится всё крепче и крепче.

Как мне не хотелось бы ошибиться в Рите! Как мне хочется быть с ней счастливым!

16 октября, понедельник

Да, тяжелые времена наступили, Энрид Борисович. Дальше ехать, как говорят, некуда. Вернее-то, ехать есть куда, и очень даже «куда»: меня посылают в Германию. Об этом я точно узнал с неделю назад.

С Ритой у меня прошли в три дня три размолвки.

Во-первых, я случайно нашёл в комоде её комсомольский билет. Что такое? Ведь она говорила, что ее исключили из комсомола за утерю билета. Почему билет на руках?

При объяснении так и получилось. Сквозь слёзы Рита мне рассказала, что исключили её за неуплату членских взносов, а на заседание райкома она не пошла.

Тяжёлая была сцена. Мне было тяжело, но я ей простил.

На другой день я сказал ей, что еду в Германию. Опять сцена. Но всё это оказалось цветочками по сравнению с тем, что случилось на другой день, позавчера.

Я нашёл в коробке с гребёнками письмо, адресованное ей неким Анатолием. Мне страшно писать даже в дневник то, о чем я узнал из этого письма. Одно слово: есть в Канаде провинция Альберта…

Так тяжело мне никогда не было. Все это разрешилось сценой, какой я никогда не переживал. Лучше бы я не находил этого письма!

Ждать нечего, любить некого. Доверие… Где оно, доверие? Ложь, ложь, и ложь. Гадко. На душе – точно кошки насрали.

Я ещё не разлюбил Риту. Слишком много я ей отдал чувства, чтобы сразу все забрать. Но чем все это кончится – не знаю. Между нами пробежала кошка, и, пожалуй, её уже нельзя догнать и вернуть.

Поеду в Тукумс на три дня, подумаю.

17 октября, вторник

Гостиница в городе Тукумсе

Спустился вечер.

Он пришёл как-то незаметно. День был хмурый и холодный сам по себе. Вечер только сгустил краски и сделал раму окна угрюмой и непроглядной. Тяжелый неровный дождь забарабанил по крышам. Электричества нет, слабенький светлячок керосиновой лампы тщетно пытается разогнать темноту и грусть.

Как не хочется думать!

Но это не так легко. Мало того: это невозможно. Думы настойчиво лезут в голову, их не отогнать. Они тяжёлые, как ртуть, и навязчивые, как грустная мелодия.

Риточка! Моя маленькая подруга! Что ты со мной сделала? Зачем ты так глубоко влезла в мою душу и потом так обидно оскорбила меня в самых лучших моих мыслях о тебе?

Да, всё-таки самое главное в любви – это доверие. Когда нет доверия, нет веры в человека – нет и любви.

Я уж и сам не рад, что прочёл это злополучное письмо. Как я был счастлив с тобой, Рита! Моя изголодавшаяся, истосковавшаяся по настоящему чувству душа впервые с тобой смогла утолить ненасытную жажду любви. Я видел, что ты была счастлива о мной (это даже слабо сказано), и сам становился от этого ещё более счастливый. А сейчас…

Да, Рита, мне, конечно, жалко тебя. Но не этим же чувством надо руководствоваться в любви. Не жалеть, а уважать человека надо – так говорил Максим Горький.

Сказать откровенно, я сам не знаю, что мне делать. Мне не хотелось бы потерять Риту. И в то же время я не могу прогнать из своей души холодок, проникший туда неожиданно, как майский заморозок.

Рита, придумай что-нибудь, чтобы прогнать этот холодок! Удержи меня у себя! Неужели ты не сможешь этого сделать?

Если ты хочешь нашего счастья, ты это сделаешь.

20 октября, пятница

Бог ты мой, так замотался и забегался эти дни, что забыл поздравить любимого братишку с днём рождения. А всего вернее – не забегался, а задумался. Да, башка трещит от мыслей. Ох-хо –хо!

Вернулся из Тукумса, где проводил инспекторскую поверку политзанятий. Всё благополучно, только денег ухнул много. Выговор получил от Риты: не умею тратить деньги, живу ещё по-холостяцки.

Сейчас сижу в штабе, дежурю, есть время и есть настроение обо всем подумать. Опишу всё по порядку.

Восемнадцатого после обеда меня подполковник Варфоломеев послал на полигон – с той же целью. Дороги развезло, и мы с шофером застряли. Часов пять провозились, все вымокли и перепачкались грязью. Выручило знание латышского языка: я взял у латыша двух лошадей, и мы выволокли нашу «санитарку».

Ночь переночевал в гостинице в Тукумсе, утром поехал в Ригу. Домой приехал в семь часов. Рита открыла дверь тёпленькая, заспанная, её глаза горели огнем. Видно, крепко соскучилась, чуть не задушила меня в объятиях. Она без меня сильно болела: стирала белье и надорвалась. Сказать по правде, я тоже соскучился. Даже не так: стал ощущать, что мне чего-то не хватает. Всё-таки она мне дорога, Рита. Дорога, несмотря на все размолвки между нами. Да, она меня крепко любит, но… о себе я это боюсь сказать. Какой-то туман, холод, мрак окутал моё чувство.

– Мы же договорились не вспоминать о прошлом, – говорила она как-то мне недавно, – ты можешь требовать с меня теперь, когда мы вместе, а за мое прошлое – прошу тебя, не сердись. Ты не думай об этом.

Легко сказать – не думай! Нет, надо дать ей почитать мой дневник. Пусть догадается, какую мне надо открыть в ней «изюминку».

Вчерашний день мы провели очень сладко. Я думал, что холодок в моей груди растаял. А утром – снова тоска. Что за чертовщина!

Помню, в слезах (после того, как я показал ей письмо), она сказала мне:

– Что я, виновата, что у меня в жизни все так получается? Хорошо Дине – я её хоть немного поддерживаю. А меня некому было поддержать. Наоборот, каждый старался сковырнуть, втоптать в грязь.

Эх, Рита, Рита… Ну почему ты такая слабенькая?

Я уже представляю себе её жизнь. Круглая сирота, военные годы… Конечно, тяжело. Она мало видела на своем пути хороших людей. Да что хороших – хотя бы таких, как я. И ей весь мир стал казаться чужим и невнимательным, безразличным. Она стала похожа на затравленного воробышка… Свирепо у меня на душе: я бы уничтожил всех, кто испортил молодую жизнь этой замечательной девушке.

Сейчас вернулся с ужина из дома. Странное дело: бежал, ждал встречи с Ритой, а увидел её – загрустил. Долго смотрел на нашу фотографию, где у нас у обоих счастливые лица и подумал вслух:

– Будут ли у нас еще такие фотографии?

Рита перехватила мой взгляд и сразу стала печальной.

– Ну почему у тебя такие грустные глаза?

Я посмотрел ей в лицо и не смог скрыть душевной тревоги:

– Скучаю я без тебя, и с тобой мне грустно… Развесели меня, Рита!

– Ну как же я тебя развеселю?

– Не знаю, придумай. Ведь ты же умная девочка, должна придумать. Ведь придумаешь, правда?

Слабая улыбка, как отсвет далекого счастья осветила ее лицо и мгновенно растаяла.

Уж не слишком ли много я думаю об этом?

Рад бы не думать, да не могу. Чем бы мне развеяться? Эх, Энрид Борисович! Где же та веселость и жизнерадостность, которой так отличался Генка Алаев? Где же твой оптимизм и боевой дух? Неужели он весь выветрился?

Не может быть!

24 октября, вторник

Кажется, я начинаю немного успокаиваться. Не совсем, конечно, но всё-таки на душе у меня стало легче. Я дал Рите прочитать свой дневник, вторую тетрадь. Она читает с интересом и говорит, что старается «вдуматься в каждое слово, чтобы понять, какой я должна стать». Да, на этот дневник я возлагаю большие надежды: поймет ли она, что я от неё хочу? Сумеет ли она сделать правильные выводы?

Вчера вечером я готовил лекцию для курсантов сборов, куда меня назначили «комиссаром». Рита легла спать на диване (мы ждали к себе Гришу, который приехал вчера утром). Рита заснула, а я долго смотрел на ее успокоившееся лицо. Оно давно не было таким. Последнее время я был холоден и раздражителен, заставлял ее много страдать.

Она стала бояться малейшего моего жеста, каждого слова. Даже задумаюсь я просто – и скорбь уже отразится на её лице. А мне вспоминается её лицо, когда мы из её конурки собирались переходить на мою квартиру. О, какое счастье было написано на нём! Оно не просто сияло – оно сверкало, пылало от счастья. А теперь…

Меня охватила нежность к этому маленькому исстрадавшемуся существу, и я нечаянно разбудил её поцелуями. Хорошо…

Может быть, вернется прежнее чувство?

Все решит поездка в Москву. На Октябрьские праздники мы с Ритой поедем ко мне домой. Вопрос уже почти решён, осталось только уговорить Ильина, чтобы он меня отпустил.

Ну, ладно, посмотрим. Хорошо, хотя бы то, что я немного успокоился.

25 октября, среда

Выяснилось следующее.

Вчера Никольченко разрешил мне отпуск с четвёртого ноября. Значит, на праздники едем вдвоём с Ритой в Москву! Ильин, конечно, не доволен. Ему уже точно известно, что он едет в Польшу, руки немного опустил и на праздник отпустить меня не хотел. А мне нельзя его жалеть: сегодня я узнал в Армии, что тоже поеду за границу. Так что если не поеду в отпуск, то, во-первых, не поеду вообще в этом году, а во-вторых, мне больше долго не удастся съездить в Москву с Ритой.

С женой окончательно помирились. Вчера у нас был очень хороший, сладкий вечер. Она меня теперь называет так, как меня звали в детстве: Ридик. Что бы ни случилось, я не буду её огорчать до возвращения из Москвы: ни холодностью, ни поездкой в Германию. Я люблю, когда она счастливая.

27 октября, пятница

Ну, вот и хорошо. Вчера мы обо всём, обо всём договорились с Ритой. Она попросила меня дать ей почитать мои записи в дневнике за последние дни. Грустно, конечно, было, но зато у нас у обоих отлегло от души. Решили: о старом больше ни мне, ни ей не вспоминать.

Кажется, я окончательно успокоился. Эх, чорт возьми, скорее бы сорваться в отпуск, отдохнуть от всех физических и моральных переживаний последних месяцев. Скорее бы…

Ноябрь

1 ноября, среда

Всё, или почти всё стало на свое место. Сегодня последний раз прочитал лекцию на ДПШ. Позавчера последний раз провёл занятия в группе курсантов, сегодня передал полномочия комиссара Яше Короткому. Деньги за ноябрь получил, завтра оформлю документы, а послезавтра…

Послезавтра мы с Ритой уезжаем в Москву. Да, долгожданный отпуск я все-таки получил. Праздники проведём в Москве с женой. И одно только несколько омрачило нашу поездку: мама уехала в Ленинград на сборы до конца года. Как быть, мы ещё не решили. Очевидно, придётся вызвать её на праздники в Москву.

Рита сегодня пошла на первое занятие в вечерний университет литературы и искусства при окружном Доме Офицеров. Я решил, что так будет лучше. Пусть у неё будет новый интерес в жизни. Пошла она с большим желанием. Сейчас я один хозяйничаю дома, готовлюсь встретить её вкусным ужином и узнать, какое впечатление произвело на неё первое занятие.

В воскресенье она сильно заболела, я её еле довёл домой из клуба. Не знаю почему, но за время болезни она стала мне дороже. Я уже почти забыл про проклятое письмо. К сожалению, только почти. Что меня удерживает около неё? Это её сильная любовь ко мне. Я не знаю, с чем сравнить глубину и силу её чувства. И потом – мне самому очень трудно с ней расстаться. Я уже не могу себе представить, как я буду жить без неё. Да, здесь уже не может быть двух мнений: Рита должна остаться со мной.

Надо сделать её такою, какой я хочу, чтобы она была.

10 ноября, пятница. Москва

Сейчас только вернулся с Рижского вокзала, проводил Риту обратно в Ригу.

Выехали мы в Москву вечером третьего. Всё было бы хорошо, если бы не испортилось настроение. И испортил его тот, от кого я меньше всего ожидал – Гриша Покутний.

Как раз перед отъездом он зашел ко мне и пока Рита мылась на кухне, произнёс мне целую лекцию на тему о браке. Чего только он не плёл про Риту! И всё это приправлял прибаутками, что он желает мне добра, по-дружески. Кисло стало на душе, очень грустно.

Рита не могла не заметить перемены моего настроения – она узнаёт обо всем по моим глазам. Пришлось ей рассказать, что произошло между мной и Гришей. Это вызвало очень тяжёлую сцену. Рита отказалась ехать в Москву. Она боялась встречи с родными. Дескать, если я так внимательно реагирую на советы друзей, то что будет, если она не понравится моим родственникам. Дело дошло до битья посуды (с моей стороны). В конце концов я её уговорил ехать. Мы чуть не опоздали на поезд. Да, отпуск с самого начала был отравлен.

Матери дома не было. Встретил нас отец, Борис Сергеевич Алаев. С вокзала поехали прямо на Солянку.

В этот же день (пятого) мы бродили по Москве, по магазинам, зашли в Мавзолей Ленина. Я старался сделать всё, чтобы Рите не было скучно. Ведь кроме всех этих передряг ей ещё и нездоровилось, очевидно, она будет матерью.

Вечером пошли в Малый театр, смотрели «Голос Америки». Словом, первый день нашего пребывания в Москве прошёл хорошо.

11 ноября, суббота

Скучаю без Риты. Мало того: меня сильно терзает мысль, что я ее отправил домой больную. Ведь в день отъезда дело дошло до института Склифософского. Очевидно, ей придется лечь на операцию.

В Москве Рита провела шесть дней. За это время мы еще дважды побывали в театре, обошли всех родных. Всё было бы прекрасно, если бы наш отпуск не омрачался двумя обстоятельствами: отсутствием мамы и болезнью Риты.

Моим родным жена понравилась. У неё во многом мой характер, а мой характер всем нравится. Она мне становится ещё дороже, когда я думаю, что она, наверное, станет матерью моего ребёнка.

Девятого я был в Политуправлении ВВС. Положение определилось более точно: в декабре я еду в Германию на должность преподавателя основ марксизма-ленинизма в техническую школу. Рита очень переживает мой предстоящий отъезд, но с этим все-таки свыклась. Почему-то нам не везет в нашей жизни.

Сейчас до смерти хочется поиграть на пианино.

13 ноября, понедельник

Обеспокоен. Два дня нет телеграммы от Риты. Сегодня вечером выезжаю к ней. Еду без денег.

Да, этот отпуск прошёл неважно. Начался он с ссоры с Гришей, кончился болезнью Риты.

Ну ладно. Это не последний мой отпуск.

Прощай, Москва. Меня ждет Рига, а затем – Германская демократическая республика. Вперед, Энрид Борисович!

15 ноября, среда. Рига

Сегодня утром приехал в Ригу. Ритёнок встретил меня на вокзале. Я напрасно беспокоился: здоровье её в порядке, доехала она благополучно. А телеграмму не могла дать потому, что не было денег. На следующий день она переслала мне деньги по телеграфу, но перевод меня уже не застал.

Ох, как она меня тепло встретила! Мне так и хочется называть её «заботкой». Когда я стал говорить, что рад – с ней ничего не случилось в дороге – она возразила.

– Нет, случилось. Долго она стеснялась, потом сказала:

– Наверно, наверно… ты будешь отцом.

Я немного раньше догадался об этом. Мне хотелось её носить на руках от радости, и я удовлетворил своё желание. Такой дорогой и родной она мне никогда не была.

Мой милый Ритёнок! Кому я теперь отдам тебя? Да никому на свете! Ласточка моя ласковая, заботка моя неугомонная.

Отец!

Я до сих пор боюсь поверить этому, что я вскоре буду отцом. Мой ребёнок… Это кажется таким странным, радостным, недостижимым. Я вообще люблю детей.

Детвора советская! На свете

Вряд ли вас счастливее найдешь.

Я люблю, когда играют дети,

Слушать их восторженный галдеж.

Вспоминать о том, что было в прошлом,

Что и я когда-то был таким:

Беззащитным, милым и хорошим,

Без границ доверчивым к другим.

Годы с плеч слетают, точно камни.

Я готов, как двадцать лет назад

Бегать по полям за мотыльками,

Забираться в яблоневый сад

Прыгать в пруд с кудрявых мшистых веток,

Разгоняя сонных карасей…

Я люблю, когда играют дети,

И жалею – нет своих детей.

Да, до сих пор я мог ласкать только других детей: Инночку лейтенанта Ильина, Валериана Вали Игнатовой, Игорька Ани, Андрюшу Веры… А теперь я буду жить надеждой, что и у нас с Ритёнком тоже будет свой Максимка или своя Танюшка. Милый мой Ритенок! Не печалься, не тужи, не заботь свой лобик морщинами! Всё будет хорошо, всё будет даже очень хорошо!

20 ноября, понедельник

Вот опять пришёл понедельник. И хотя я нахожусь в отпуске, мало того – хотя я больше не буду иметь выходных по понедельникам, я по старой привычке, готов исписать половину дневника.

Отпуск я провожу дико. Сплю до двух, а то и до четырех часов, отсыпаюсь за все прошлые недосыпы (которых, кстати сказать, было очень много, начиная с сентября). Дикого тут особенно ничего нет, особенно если учесть, что сном я поддерживаю и восстанавливаю свое расшатанное здоровье. Я имею в виду нервы и эксудативный диатез. Одного я боюсь: привыкну к такому режиму дня, потом трудно будет отвыкать.

Тот жалкий остаток суток, во время которого я оставляю постель, уходит на то, чтобы сварить обед, почитать книги, написать пару-другую писем. В седьмом часу возвращается с работы моя молодая супруга, и остаток дня мы проводим вместе. Изредка сходим в кино – по привычке в клуб.