2 – 2. Мы против нас

Пролог

10 лет назад

Сэм

Можно ли это назвать одиночеством?

Год назад я и представить не могла, что задамся подобным вопросом в одиннадцать лет.

Я привыкла считать, что купаюсь в любви и внимании близких. Пусть их было не так много и весь мир для меня крутился вокруг трех человек – мамы, папы и лучшей подруги Эмбер, – но я верила, что этой любви вполне достаточно. Так и было, пока цепь событий не стала потихоньку рассеивать туман неведения, застилавший мои глаза.

Да, я знала, что было много и тех, кого я раздражала. И проблема не в том, что я не хотела дружить с остальными, а в том, что мне всегда было сложно сходиться с людьми. Слишком прямолинейная, говорила в лоб все, что думала, не могла улыбаться в лицо человеку, который не нравился, и с первых минут общения различала фальшь.

Однако для всех было проще считать меня обыкновенной задравшей нос выскочкой. Любимицей преподавателей, отличницей из образцовой семьи. Контрольные с высокими баллами, похвальные грамоты, доски почета, призовые места на конкурсах – это то, чем гордились мои родители, ненавидели одноклассники и с равнодушием принимала я.

В начале четвертого года обучения в нашей параллели появился новенький – победитель математической викторины, перебравшийся в Вест-Хейвен из соседнего города. Девчонки прямо за моей спиной показательно громким шепотом обсуждали, как здорово, что «теперь эту зазнайку будет кому подвинуть с вечного первого места».

Мне было плевать на лидерство, но сместить с пьедестала отличницу Сэм Макдугал тот мальчишка так и не смог. И азарт, с которым половина класса ждала каждую контрольную, исчез спустя месяц, когда на третьей по счету проверочной я вновь оказалась на верхней строчке школьного рейтинга.

Я старалась не подавать виду, что меня задевают их шутки. Так и витала в невесомости нашей с Эмбер дружбы – это единственное, в чем я не смогла распознать притворство, пока год назад все не стало рушиться.

Даже после того как узнала правду о своей семье, я была уверена в твердости дружеского плеча, на которое всегда опиралась. Но вскоре прочное, точно бронь, доверие к Эмбер превратилось в осколки, а позже и вовсе рассеялось мелкой пылью.

Так я осталась одна. В полной мере позвавшая, что значит быть преданной и никому не нужной. Лишней в каждой компании. Раздражающе идеальной и неисправимой настолько, что проще стать невидимкой.

Тогда же я и узнала, что травля бывает не только физической. Никто ни разу не подвергал меня насилию: я не получала тычки в бок, подножки, напитки, опрокинутые на одежду и волосы. Меня пытались задеть словами, а позже решили, что проще игнорировать.

Мои успехи в учебе сошли на нет. Мне все еще было плевать, любят меня или ненавидят, я не пыталась таким образом им понравиться. Однако желание просто исчезнуть, слившись с окружающим фоном, стало настолько осязаемым, что в ущерб учебе я посвятила свое время другим увлечениям – чтению книг и рисованию.

Роль человека-мебели устраивала меня ровно до того момента, пока я не оказалась «случайно» сброшенной в воду, которую до смерти боялась.

Я шла мимо бассейна, возвращаясь с урока физкультуры. Заглушив посторонние звуки наушниками, плелась в полном одиночестве: раздевалку уже покинул весь класс. Но один из мальчишек так же случайно оказался в числе отставших. И он так спешил догнать остальных, что, пробегая мимо, задел меня плечом.

А когда я, упав в воду, умудрилась не захлебнуться в первую же секунду, он коротко извинился и, даже не глядя в мою сторону, направился к остальным. Стоявшие в конце зала ребята что-то громко обсуждали, и никто не обратил на меня внимания.

Всем было плевать.

Позже, когда я с трудом, но выбралась (мне хватило сил и упорства в стремлении выжить, чтобы дотянуться до лестницы), на меня наткнулся учитель. Я сидела и кашляла, согнувшись возле шезлонга. Тут же начались расследования с вызовом родителей в школу. В свое оправдание ребята утверждали, что ничего не видели. Но до меня быстро дошли слухи, что с их стороны это была забота. Им очень хотелось дать мне толчок, чтобы избавить от страха перед водой.

К счастью, это был первый и последний случай, когда я пострадала физически. Как ни странно, эмоционально я была в порядке. Поглотившая меня ненависть оказалась такой глубокой, что я наконец-то почувствовала себя живой.

Мне впервые захотелось кого-то ударить или заткнуть кому-нибудь рот. Да так метко, чтобы ни у кого не возникло желания впредь меня задевать. Но мне все равно не хватало уверенности. Того человека, который помог бы задрать голову. Того, кто стал бы моей опорой, поддержкой, таблеткой для смелости.

Возможно, я все-таки стала бы невидимкой, не появись на пороге школы она. Девчонка с темным каре и кожаным чокером на шее. В коротком топе и шортах, натянутых поверх колготок в мелкую сетку.

Я сидела под ярким полуденным солнцем, опустившись на лестницу у входа в школу – прямо так, в белых джинсах. Не волнуясь о том, что светлая ткань может испачкаться, я лениво ковыряла обед из ланч-бокса.

Избегая общения с ребятами, я по привычке хватала из сумки обед, проходила мимо столовой и шла прямиком к месту, где спустя две недели насмешливых взглядов на меня снова перестали обращать внимание.

– Почему ты одна? – спросила новенькая, тенью нависшая надо мной.

Я не вспомнила ее имя. Знала только, что девушка перевелась в разгар учебного года и с первых дней навела здесь свои порядки.

Она тоже была из обеспеченной семьи, но в отличие от меня знала, как правильно пользоваться этим хоть и сомнительным, но преимуществом. Девчонка могла бы играючи переманить на свою сторону половину местных прихвостней. Однако ее интересы были в другой плоскости с тем, что могли предложить самые «яркие» личности нашей школы.

Я продолжала жевать еду из контейнера, но та все никак не заканчивалась, что мешало мне молча встать и уйти. Когда девчонка открыла рот, чтобы спросить что-то еще, я решила ответить на первый вопрос.

– Я так привыкла.

– Круто! – воскликнула брюнетка, присаживаясь рядом и протягивая мне руку. – Давай дружить.

Едва не поперхнувшись от удивления, я скосила взгляд вправо и буркнула с полным ртом:

– Я не умею.

Она нахмурила брови и так показательно закатила глаза, что ее радужки почти полностью исчезли за веками. Я подумала, что на кастинге фильма ужасов она получила бы роль, не зачитав ни единой реплики, за одну эту способность.

– Брось. Все умеют. В конце концов, я смогу дружить за двоих. Я Милли, – улыбнулась она, взглядом указывая на протянутую ладонь. – А ты?

Я вытянула в ответ свою.

– Саманта. Для друзей просто Сэм.

Услышав тогда ее фразу про дружбу за двоих, я решила, что это глупо. Что дружить за двоих, так же, как и любить, невозможно. Но оказалось, что Милли была права.

В нашем случае дружить за двоих означало «ждать». Быть рядом, пока я, избавившись от колючек пугливого дикобраза, доверюсь тому, в ком остро нуждаюсь.

К слову, искренность Милли я распознала сразу, но когда-то я не смогла заметить ложь лучшей подруги. О каком же тогда доверии незнакомому человеку могла идти речь?

Я сомневалась, почти опустилась до глупых проверок, насколько крепка наша дружба. И чуть позже, когда расслабилась и познала разницу между искренними чувствами Милли и двойной игрой Эмбер, мой разум перестал требовать подтверждения. Лишь тогда эта дружба стала взаимной. Ненатянутой, искренней, настоящей.

Но не будь кто-то из нас решительным с первых минут знакомства…

Стали бы мы подругами?

Ведь чтобы начать отношения, в нашем случае – дружеские, порой достаточно смелости одного. Но вот чтобы сохранить их, понадобится смелость обоих.

Могла ли я тогда знать, что это негласное правило работает и в любви?

Глава 1. Я тебя помню

Jeon Jungkook [BTS] – Paper Hearts (cover)

Алекс

Просыпаясь сегодняшним утром – без будильника, в коем-то веке бодрый, довольный и отдохнувший, – вряд ли я ожидал узнать, какие открытия принесет мне этот вечер.

Я согласился на фотосессию для коллекции Ноя Брентона, но не предполагал, что фиктивный поцелуй с партнершей выльется в настоящий.

Сказав Саманте слова, в которых себе-то признался не сразу, я не подозревал, что у моих чувств есть другая история, срок давности которой – не пара-другая недель, а несколько лет.

А чуть позже, оказавшись на улице, где в полумиле от офиса была припаркована моя машина, я еще не догадывался, куда приведет меня желание прокатиться по городу и привести мысли в порядок.

И вот теперь я сижу здесь. В доме лучшей подруги, Мии. Единственной, кому я рассказал о случившемся тем летом в лагере. Пусть только в общих чертах, но тогда я был так потерян, что и сам не мог в полной мере осмыслить свои чувства. Хотел высказаться кому-нибудь, выплеснуть часть боли наружу, чтобы просто не сойти с ума.

Вся ирония моей жизни заключалась в том, что я, финансово обеспеченный, был пуст эмоционально. У меня было много «друзей», живые и здоровые родители. Но оказалось некому рассказать о том, что творится внутри и в чем я не могу разобраться.

Ни отцу, ни матери это было не нужно. Что могли посоветовать люди, от которых слово «расстаться» за последние шесть лет я слышал чаще, чем слово «любить»?

Так я и появился у порога чужого дома. А теперь этот дом стал мне ближе родительского. Хоть в последнее время я бываю здесь редко.

– Ты угадала, – признаюсь я, уткнувшись лбом в скрещенные замком ладони. – В этот раз причина тоже в девушке. Ее зовут Сэм. И сегодня я узнал, что пять лет назад она представилась мне придуманным именем.

Мысленно считая шаги секундной стрелки, я сбиваюсь уже на исходе первой минуты.

Мия молчит, напор воды в ванной, куда унес ноги Мик, становится меньше, а крошка Зои быстро соображает, что разговор не для детских ушей. Она сметает остатки пирога с тарелки и мчится в гостиную.

– Даже ты осталась без слов. – Усмешка с налетом грусти.

– Пытаюсь переварить.

– Неудивительно, – отвечаю с иронией. – Я вот уже второй час как перевариваю.

– И давно вы встретились? М-м-м… снова.

– В конце лета. Сэм перевелась к нам в этом семестре.

Дверь ванной отворяется. Мик пробегает взглядом по экрану телефона и с недовольным лицом проходит мимо.

– Дай угадаю! – бросает вслед мужу подруга. – Китон снова берет больничный?

– Рейс через шесть часов! – отвечает Мик. Даже не видя его, я чувствую недовольный взгляд и сжатый в прямую линию рот.

– Куда? – уточняет Мия.

– Нью-Йорк.

– Спасибо, что не Лондон.

– В Лондон он полетел бы сам, с размашистого пинка! – доносится с другого конца квартиры.

– Еще чаю? – спрашивает Мия, кивнув на опустевшую кружку. – Или чего покрепче?

Будь я уверен в том, что напитки покрепче помогут, сорвался бы в бар, а не к друзьям.

– Давай кофе.

Она поднимается, схватив со стола кружку, несет ее к раковине и, ополоснув, заполняет порцией капучино из кофеварки.

– Раз не хочешь покрепче, – пожимает плечами, заметив, как я морщусь при виде густой пенки.

Ладно. Пусть будет капучино.

Снова заняв место напротив, Мия подпирает ладонью подбородок и с еле заметной улыбкой спрашивает:

– А познакомились вы как? Она тебя сразу узнала?

– Без понятия.

Узнала ли Сэм меня сразу? Или ей тоже нужен был памятный «привет» из прошлого?

«СХМ».

Вторую букву в этот раз я разглядел лучше.

Ханна? Хилари? Хейли?

Замысловатая вязь, в которой сложно различить «К» это или «Х». Значит, Кэрри – это не второе имя, а выдуманное прозвище, у которого наверняка есть своя история.

Гребаная татуировка, которую я долго лелеял в памяти как сраный фетишист. Единственное, что я отчетливо помнил во всем ее образе, внезапно исчезнувшем из головы. Она испарилась, удачно превратившись в размытое воспоминание. Первая любовь, которая начисто отбила желание влюбляться.

Не могло это быть простым совпадением. Те же буквы и цвет. Расположение. Я увидел рисунок, и только потом память вернула мне звуки знакомого голоса. За ним – лицо, загорелое, с россыпью полупрозрачных веснушек. Сейчас кожа Сэм светлее, а веснушки можно заметить, только когда она появляется с чистым лицом, без макияжа. Круглые щеки, за которыми я не сразу разглядел в ней взрослую девушку, а не ребенка. И рост – за прошедшие годы она вытянулась дюйма на четыре, не меньше. Если раньше ей приходилось задирать голову, чтобы посмотреть мне в лицо, то сейчас достаточно надеть каблуки.

Неизменным остался лишь взгляд – все те же глаза, показавшиеся знакомыми даже сквозь стекла бутафорских очков.

– Без понятия? – с удивлением смотрит подруга. – Вы даже не обсуждали это? Она в курсе, что ты знаешь?

– Нет.

– Как информативно, Алекс! Мне каждое слово из тебя вытягивать?

И я рассказываю, попутно вспоминая, с чего началась наша короткая история…

***

Первое лето моего совершеннолетия. Я вовремя сдал все экзамены в конце первого курса и искал компанию для стажировки до начала семестра.

Отец с привычной для него иронией предложил мне должность работника на ресепшен вместо укатившей в отпуск сотрудницы. Мама в очередной раз устроила разнос «бездушной скотине» и подключила старые связи.

Следующим утром я нашел в телефоне сообщение от матери с контактами ее знакомой: та остро нуждалась в толковом «компьютерщике» на время отпуска постоянного сотрудника. Но сообщение я читал, сидя в самолете, который уносил меня за сотни километров от дома.

Лагерь «Долины Монтаны» – место, с которым было связано много счастливых воспоминаний из детства. Я проводил здесь каждые каникулы, с восьми до четырнадцати лет. И только сейчас нашел время и желание вернуться в прошлое в надежде, что даже спустя столько лет оно окажется хоть вполовину таким же беззаботным.

Мне не светило проживание в лагере ни в роли вожатого, ни в качестве отдыхающего из-за моей «особенности». Но среди вожатых был мой старый приятель, Рональд, с которым мы каждый сезон, пять лет подряд, попадали в одну смену.

Я позвонил Рону в ночь накануне отъезда и предложил свою помощь в качестве волонтера. В десяти милях от лагеря был небольшой городок, где я успел забронировать комнату в частном секторе. Съемное жилье было скорее укрытием. За волонтерство я получал завтрак, ланч и полноценный обед, а также возможность пользоваться душем и санузлом.

Для отдыха в одиночестве я планировал отыскать домик, запрятанный среди густых деревьев ближайшего леса. Дом был построен еще моим дедом. Лет тридцать назад на месте лагеря стояло несколько хозяйств, где жили фермеры, одним из которых и был Гарольд Хорнер.

К полудню по местному времени я прибыл в крупнейший аэропорт Монтаны, провел ночь в гостинице и следующим утром отчалил в знакомые края.

Рональд родом из Хелены – административного центра Монтаны. На время учебы в колледже Рон каждое лето брал по две рабочие смены в местном лагере.

Он встретил меня на автовокзале ближайшего населенного пункта и с ходу уточнил:

– Лекс, ты серьезно собрался снимать здесь хату? В этой дыре?

Я кивнул, демонстрируя бронь в одном из приложений для краткосрочной аренды жилья.

– У нас огромная комната с четырьмя одноместными кроватями. И всего двое вожатых парней. Мог бы и с нами затусить.

– В этой дыре есть прокат приличных машин. Час езды – и я в ночном клубе в компании девушек, которым уже исполнилось восемнадцать.

Рон понимающе хмыкнул и быстро свернул тему. Аргумент бесспорный, особенно на исходе четвертой недели непрерывной работы среди подростков.

К слову, те самые подростки оказались на редкость самоуверенным хамлом. И каждое замечание в сторону очередного обнаглевшего юнца заканчивалось бездарным рэпом его обширных познаний в юриспруденции.

К четвертому дню пребывания в лагере я пожалел, что вообще ввязался в это добровольное рабство.

В тот день на обед подавали пасту с куриными фрикадельками и сливочным соусом, ягодный морс и коктейль из овощей. Одна говорливая обезьяна решила отличиться даже во время приема пищи:

– Признавайтесь, чьей идеей было назвать рвоту младенца куриными фрикадельками?

По столовой пронеслись вздохи разочарования. Обед испорчен. Особо чувствительные с кислыми минами прошли в сторону урны.

Я качнул головой и, с громким скрипом отодвинув стул, обернулся к виновнику голодовки, внезапно настигшей половину лагеря. Рон крепко схватил меня за предплечье, по выражению лица догадавшись, чем грозит неудачная шутка дешевой копии Джорджа Карлина1.

– Лекс, остынь. Мелани разберется.

С первого дня знакомства с этим сборищем невоспитанных малолеток я только и слышал фразу о том, что «Мелани разберется». Но судя по безразличию, с которым Мелани смотрела на происходящее, разобралась бы она скорее с нами, позволь мы себе хоть один комментарий в сторону ее подопечных.

Аппетит напрочь отбили и у меня. Я схватил поднос, собираясь вернуть нетронутый обед и попросить упаковать его в контейнер.

Она пронеслась мимо, чудом не сбив меня с ног. Единственное, что я успел разглядеть – длинные волосы невообразимого цвета: странная помесь розового, фиолетового и зеленого.

– Завтракаешь? – Через два стола от нас послышался обманчиво дружелюбный голос. – И как? В горло-то лезет?

Я пытался вспомнить, из какого отряда этот бойкий чертенок, но память никак не хотела бросаться подсказками.

Патлатый гамадрил вальяжно разлегся на стуле, скрестил руки и поднял на нее смеющийся взгляд.

– Да, не осо-о-обо, – протянул парень, перекатывая во рту ярко-зеленую жвачку.

Она подошла чуть ближе, схватилась за спинку стула, занятого нахалом, и метким движением познакомила его рожу с внушительной порцией макарон, секунду назад стоявшей перед его носом.

– Давай, помогу, – бросила, с силой нажав на затылок дебила и пару раз крутанув для убедительности.

Пока ошеломленный юнец приходил в себя, девчонка отступила на два шага и приготовилась к атаке.

Издав рык взбесившейся гиены, парень схватился за край подноса и бросился к девчонке. Рост у оглобли был почти на фут больше, чем у его соперницы. Она отступила еще на шаг. Я отложил поднос в сторону и неосознанно дернулся, умом понимая, что если придурку взбредет в голову разнести ее разноцветную макушку, моя помощь подоспеет позже, чем он воплотит задуманное в реальность.

И где в тот момент была Мелани?

Но в следующую секунду эта шустрая кроха молча развернулась, бросила вперед выпрямленную в колене худую ножку и сбила с рук идиота поднос. Металлическая посуда с характерным звоном отскочила от пола. Пострадавший остался без слов, а в тишине заполненной столовой раздались одиночные смешки.

– Ходи и оглядывайся по сторонам, я это так не оставлю, – прошипел злой и сгорающий от стыда амбал.

– Боже, дрожу от страха, – прыснула маленькая оторва, в одну минуту став воплощением Немезиды для всех, кто пострадал от рук и языка этого клоуна. – Все, на что ты способен – подкрасться из-за спины и толкнуть в воду.

Он стушевался, несвязным бурчанием признавая свою вину. Девчонка с презрением хмыкнула, прошлась большим пальцем поперек шеи и пригрозила в следующий раз слепить кулинарный шедевр из его яиц.

Лишь проводив ее окрыленную справедливым возмездием фигуру, я понял, что дышу в полную силу.

– Сумасшедшая, – бросил вдогонку голосом, в котором угадывалось восхищение.

– Я не вдуплил, а че она ногами размахивает? – задумчиво протянул увлеченно жующий Рональд. – Поду-у-умаешь, в воде искупали. Это же просто прикол. Шутка.

– Наверное. Если тот, над кем шутят, умеет плавать.

Рон прекратил жевать и задумался:

– В смысле? Конечно, умеет! Они в своем лагере проводят в воде по полдня. Русалки херовы.

– Как видишь, эта русалка хвосту предпочла ноги, – заметил я, мимолетно оценив ее шустрые конечности, которые вышагивали прочь из столовой. – Подожди-ка. Они? Девчонка не ваша?

– С соседнего лагеря, – мотнул головой парень. – Пару раз в неделю тут проводят заплывы на общих территориях. Малышня там обычно друг друга не дергает, но вне «часа перемирия» делает то, что в башку взбредет. Видно, ей и досталось во время очередной битвы.

Я слышал о давней вражде между лагерями, начало которой было положено несколько лет назад. «Капитаны Озера» с первого дня существования одним своим названием обозначили «хозяина» на территориях, где долгие годы главенствовал лагерь «Долины Монтаны». И несмотря на видимую нейтральность старшего поколения, настоящим зачинщиком конфликтов были именно вожатые, которые подначивали молодежь.

Что и говорить: это соперничество было одним из главных развлечений подростков в однообразных буднях с расписанным поминутно режимом дня.

Значит, девчонка попала под раздачу в одной из разборок между местными «кланами». А парню просто не повезло, что безобидная на первый взгляд тростинка оказалась гибким прутиком: умудрилась не только выпрямиться, но и попутно щелкнуть обидчика по носу.

– Сколько ей? На вид не больше тринадцати.

Рон с подозрением прищурился и быстро махнул рукой.

– Какая разница? С малолетками нам с тобой все равно ничего не светит.

Девчонка успела исчезнуть за дверью, но перед глазами все еще стояла ее фигура. Тонкая, загорелая, звонкая – маленький шустрый чертенок. Густые брови с рыжеватым оттенком, по-детски округлое лицо, сжатый в тонкую линию рот.

Какой у меня мог быть интерес к этой малышке, кроме простого любопытства? Во мне никогда не было столько живой энергии. И почему-то, впервые увидев ее, я почувствовал, как тела коснулось тепло какого-то странного умиротворения.

Но даже у любопытства, как оказалась, есть стадии градации. Второй ступени оно достигло на следующий день.

Лагеря вновь схлестнулись в напряженном поединке. В этот раз – интеллектуальном. Именно необходимость включить мозговой штурм заставила меня согласиться на участие в конкурсе в составе команды нашего лагеря. Да, это противоречило правилам, но в «Капитанах» не было ни одного человека, который знал бы о том, кто я на самом деле.

Маленькая ложь порождает большую. Мне придумали возраст. Я додумал имя – на пару часов позже и только для одного человека. Для нее.

Мы столкнулись на ринге, в финальном раунде. Я был последней надеждой команды на ничью, после которой мне же и предстояло играть до победного.

Сделав возможное, я все равно оказался в числе проигравших. Позже кто-то из ребят назвал это кармой за обман с моим возрастом. Возможно. Свое наказание я получил чуть позже. Да такое, что сердце до сих пор отзывалось знакомой болью.

Я бы забыл ее даже после той встречи на «Брейн ринге», но то, как она ответила на задание раунда, не оставило мне шансов.

Урсула Ле Гуин в библиотеке ученицы средней школы? Может, она и труды Горация по будням «ест на завтрак»?

Я нашел ее в нескольких милях от лагеря. Сидела у берега и задумчиво смотрела на воду. Бесшумно опустившись рядом и благоразумно сохраняя расстояние в пару футов, я поздоровался.

Ее ответ не отличался дружелюбием, как и все последующие. Она точно пыталась отмахнуться от меня, как от назойливой мухи. Мы перебросились несколькими фразами, из которых я понял, что «тьма – правая рука света» появилась в ее голове случайно, а не благодаря знакомству с Ле Гуин. А на третьей минуте общения с уверенностью сказал бы, что даже в этом возрасте она вполне осилила бы и весь Хайнский цикл2.

Когда разговор перешел к обсуждению ее книжного безумия, которое было мне не понаслышке знакомо, мы переглянулись и неловкость исчезла сама собой. Обман стал причиной нашей встречи на ринге: я был для нее одним из десятков мальчишек, приехавших отдыхать в летний лагерь. Надежды и мыслей на продолжение знакомства с ней не было, и в тот момент, когда я решил ей представиться, мне показалось логичным скрывать свою личность до конца.

Я назвался именем героя последней дочитанной в самолете книги. Но даже мысли не допускал, что андрогин с планеты Зима подходит в качестве «арендатора» имени для живущего в двух телах парня, в душе которого давно не существует иного времени года.

Приехав в чужой штат, за шесть часовых поясов от Бостона, и рискуя быть разоблаченным сильнее, чем дома, я неосознанно искал свое Лето. Но не сразу понял, что самое теплое время этого года и всей моей жизни заключалось в одном человеке.

Был бы я честен с первых минут, распознай это сразу? Даже если и так? Оценила бы она это?

Я надеялся, что имя выветрится из ее головы вскоре после знакомства. Но она не стала заморачиваться, умудрившись играючи придумать к нему сокращение. Эйс. И почти ни разу – Эстравен. А вот узнать, как зовут саму девушку, мне удалось только к концу встречи. Мы вдоволь наговорились, обсудили Фаулза и Лема, вспомнили пару отбитых придурков из «Долины» и незаметно двинулись в сторону ее лагеря.

Она шла впереди, я медленно плелся в паре футов, разглядывая прозрачную воду озера.

– Кэрри. – Резко обернулась, протягивая мне худенькую ладонь с длинными пальцами.

– Как у Джима?

– Или у Кинга, – улыбнулась она, подмигивая. – На слух они звучат одинаково. А вот в письме я предпочитаю использовать вариант с буквой «K», а не «С».

– Кэролайн?

– Неважно. Друзья зовут меня Кэрри. А тем, что длиннее и серьезнее, пусть пользуются родители, когда я выкидываю очередной фортель.

До лагеря Кэрри оставалось чуть меньше полумили, и мы попрощались. Никто из нас не стал говорить о следующей встрече.

Впрочем, договариваться нам не было необходимости.

Два следующих дня мы осторожно знакомились друг с другом. Я говорил о себе, не упоминая семью, друзей и город, в котором живу. Неудивительно, что девчонка решила, будто я сирота.

Мы держались на расстоянии, умудряясь при этом становиться все ближе. Шаг назад, два вперед. Общались как лучшие друзья, знакомые не первый год, но даже возраста друг друга не знали. Как оказалось, недосказанность в этой странной «дружбе» устраивала только меня.

На четвертый день мы так же, не договариваясь, встретились на привычном месте, но на целый час раньше. Она сидела у берега и со знакомой яростью бросалась в воду камнями. Я словно прошел сквозь волны напряжения, когда опустился на свое привычное место.

– Думаешь, попадешь в него? – спросил, потянувшись рукой к ее пальцам, которые уже приготовились метать следующий снаряд.

– В кого?

– В чудище озера Лох-Несс. Ты же поэтому не плаваешь? Боишься, в воду утащит?

– С чего ты взял, что я боюсь? – Ее возмущение было таким натуральным, что я усомнился в своих догадках.

Может, придурку из лагеря, чье имя я так и не запомнил, досталось совсем не за то, что он едва не утопил Кэрри?

– Тогда докажи, что я не прав.

Я только сильнее распалил ее гнев. О чем жалел, когда спустя два часа она самозабвенно бросилась в воду и чуть не утонула.

Еще одна грань наших насыщенных на эмоции отношений. Что сейчас, что тогда, нам удавалось с одинаковым рвением как «любить», так и «ненавидеть» друг друга.

В тот же день, уже после того как она успела погостить в моем убежище, мы вернулись к озеру, чтобы определить победителя. Бессмысленный спор, в котором проигравшими рисковали остаться оба. Вряд ли я наслаждался бы «победой», если бы мой оппонент, прыгнувший в омут с разбега, оказался бы на дне озера. Но итогом, как ни странно, стала ничья. А в качестве выигрыша мы разделили один на двоих поцелуй. Еще тогда она обладала способностью срывать мою крышу парой слов, взглядов и невинных прикосновений.

– Мне скоро шестнадцать, – выдохнула Кэрри, когда поцелуй закончился.

– Выглядишь младше, – заметил с улыбкой, внимательнее вглядываясь в ее лицо.

С остальным я определился еще в своем домике, где впервые увидел ее в коротких шортах.

Обычно она носила свободные вещи, и сложно было понять, есть ли в ней хоть какие-то намеки на женственность. Но одежда, в которой Кэр появилась сегодня, позволила мне «прозреть» окончательно. Ее худоба затронула все тело, но особенно досталось талии, на фоне которой выделялась и едва округлившаяся грудь, и два небольших, но крепких «орешка», спрятанных под шортами.

– А тебе сколько?

– Боишься, что младше?

– Нет, – мотнула головой, зарывшись пальцами в мои волосы. – Какая разница, если человек мне нравится?

– А я тебе нравлюсь? – продолжил шутить, наблюдая за ее реакцией.

– С чего ты взял? – Она быстро включилась в игру, продолжая держаться в опасной близости. – Я сделала это из благодарности. Так сколько тебе? Шестнадцать? Семнадцать?

– Если, по-твоему, я выгляжу на семнадцать, считай, что угадала.

– Я слышала, что у вас ограничения по возрасту отдыхающих. Группы с двенадцати до пятнадцати и с шестнадцати до семнадцати. На «Брейн ринге» были ребята из старших, я помню. Кстати, откуда такая система?

– Пришлось делить по числу отдыхающих. Малявок в этом году оказалось намного меньше.

Мы принялись увлеченно спорить, относится ли она к категории «малявок», и следующие полтора часа провели, обмениваясь безобидными колкостями.

Следующим вечером в расписании лагерей стояла общая дискотека. Танцы и уйма безалкогольных напитков под надзором вчерашних школьников, вроде меня и Рона. Она все еще думала, что Эстравен – мое настоящее имя, и было бы странно надеяться, что после танцев я смогу скрывать правду и дальше.

Когда Кэр спросила прямо, пойду ли я с ней на вечер, пришлось отказаться. И дело не только в моем настоящем имени. Эта тайна не шла ни в какое сравнение с тем, что я прятал с шести вечера до полуночи.

Взамен я предложил ей устроить танцы в доме на дереве.

Телефон с тремя динамиками, пауэрбэнк и Spotify 3.

– Что будем танцевать? – с улыбкой спросила гостья, встав в позу – отбросила разноцветные пряди за спину и уперла руки в бока.

– А что ты умеешь?

– Всего понемногу, – пожала плечами, ритмично качнув ногой под мелодию, заигравшую в динамиках. – Вальс, хастл, когда-то даже училась бить чечетку.

– А танго?

– Танго? – Она удивленно вскинула брови, неуверенно улыбнулась и качнула головой. – Таких талантов у меня нет.

– А я не умею бить чечетку. Ты говоришь – талант.

– Значит, танго умеешь, – кивнула, не то спрашивая, не то утверждая.

– Научить?

Недоверие, с которым меня разглядывала Кэр, длилось не больше пяти секунд. Лицо расцвело в озорной улыбке, руки потянулись вперед, и только когда я схватился за ее ладонь, следом потянулось остальное тело.

Она была ниже дюймов на десять, но чтобы коснуться ее лица, достаточно было опустить голову и приподнять почти невесомое тело.

– Попробуй…

Я кое-как нашел в себе силы отстраниться и протянул низким голосом, понимая, что учить мне ее хочется совсем не танцам:

– Подождем, пока тебе исполнится шестнадцать.

– Какая связь между танго и возрастом? – невинно уточнила Кэрри, будто в самом деле не догадывалась, что со мной делало одно только слово «попробуй».

– Так ты про танго? – парировал в том же духе.

Слова про возраст были попыткой отвлечься. Меня никогда не волновало, сколько лет девушке, пока все они были моими ровесницами или на пару лет старше. Я слышал, что в каждом штате есть свой возраст согласия, но до сих пор мне и в голову не приходило, что я могу испытывать совсем не платонический интерес к девушке, чьим развлечением, судя по внешности, до сих пор вполне могли быть и куклы. Но, посмотрев ей в лицо, что в доли секунды начисто стерло ту детскую непосредственность, я понял: возраст согласия – это просто юридический термин, который не смог бы меня удержать, знай она, кто я на самом деле.

Я так же трусливо молчал, а через две недели собирался уехать за тысячу миль отсюда, не оставив ей ни единого контакта для связи.

Уже тогда она слишком мне нравилась, чтобы вдобавок к разбитому сердцу воспользоваться ее телом. Но чувства были еще недостаточно крепкими, чтобы решиться рассказать всю правду.

Урок продлился чуть больше часа. Кэр отлично танцевала хастл, в котором прослеживалось немало общего с танго. Несколько сложных элементов, которыми я ограничился на первом уроке, она усвоила с первого раза.

– У тебя неплохо получается, – улыбнулся после финального прогона танца. – Еще года три упорных тренировок, и мне будет не стыдно танцевать с тобой на людях.

Она не осталась в долгу:

– Вот как? Тогда как насчет того, чтобы сделать это через три года?

– Уверена? Может, дать тебе еще немного времени? Чтобы ты показала мне, кто королева милонги. Пяти лет, наверное, хватит.

Решив подразнить ее, я и подумать не мог, что следующая наша встреча в качестве танцоров случится как раз через пять лет.

Такой способной ученице вполне могло хватить и «пары уроков в старшей школе», о которых Сэм упоминала, перед тем как удивить меня в тот вечер.

Мы собирались закрепить пройденное еще парой-другой танцевальных уроков, но было слишком много всего, что нам хотелось успеть. Для танцев уже не хватало времени.

Я решил, что обязан научить ее плавать. После случая в озере, когда Кэр чуть не утонула, я часто замечал возникавшее из ниоткуда чувство тревоги. Что, если на голову девчонки найдется еще какой-нибудь отбитый придурок, который захочет ее «искупать»? Или Кэрри снова попробует «блеснуть» перед кем-то своим умением держаться в воде.

Тем утром я не стал дожидаться ее появления на привычном месте. Поймал недалеко от лагеря «Капитанов» одного коротышку, который смотрел на меня с восхищением младшеклассника, и попросил передать ей записку. Даже этот малявка, вряд ли входивший в круг ее близких друзей, знал девушку как Кэрри. Мог ли я предположить, что она, как и я, зачем-то скрывает настоящее имя?

Я ждал минут десять: пацан оперативно сработал при виде аккуратно сложенной в трубочку купюры с лицом Авраама Линкольна4.

Кэрри приближалась, глядя то на меня, то на часы.

– Еще только девять. Мы же обычно встречаемся к полудню.

– Другая на твоем месте была бы заинтригована, подумав, что я готовлю ей романтический сюрприз.

– Мы еще не разобрались, какого рода у нас отношения, – вполне справедливо усмехнулась девушка.

У нас был один поцелуй, прямое признание в контексте заданного вопроса от нее и шутливо-серьезное от меня.

К слову, второй поцелуй она подарила мне тем же днем, после трех часов обучения азам плавания. И тут тоже она все схватывала налету. Больше времени ушло на ее борьбу с собственными страхами. Научившись держать тело на поверхности воды, она с интересом включилась в освоение других техник.

Мы загорали под солнцем, лежа на одном из камней у побережья. Я повернул голову к улыбающейся Кэрри и спросил:

– Хочешь сказать, что ни разу не пыталась научиться?

– Пыталась, – отрешенно пожала плечами. – Видно, учителя попадались плохие. Или дело в доверии. Я не могла расслабиться. Одна мысль о том, что я окажусь под водой, приводила меня в панику.

– Вряд ли они учили тебя по-другому.

– С тобой – по-другому. Ты не дашь мне захлебнуться и пойти ко дну, – прыснула девушка в попытке перевести серьезный разговор в шутку. – Проверено на деле. В первый раз научить меня пробовали одноклассники на уроке физкультуры. Так старались, что дело едва не дошло до суда и перевода в другую школу. Я научилась давать сдачи, но… для этого мне до сих нужна твердая почва под ногами. Вода для меня как криптон для Супермена. Стоит оказаться в нескольких футах от чего-то, что глубже ручья, как я сразу чувствую слабость.

– Тогда почему ты приехала сюда? Вода тут везде – от нее не скроешься.

– Надеялась на… чудо?

– Чудес не бывает.

– Как видишь, иногда они случаются.

Она схватила полотенце, на котором лежала последние двадцать минут, завернулась в кокон и подвинулась ко мне. Я старался не слишком явно показывать, какие мысли топят мой мозг с каждым исчезающим между нами дюймом.

Но дыхание становилось чаще. Глубже. И громче. Первым делом я почувствовал отрезвляющий холод полотенца и поблагодарил Кэрри за заботу о моей умирающей нервной системе. Потом ощутил ее дыхание и услышал вопрос:

– Снова будешь отговаривать?

– Мы встречаемся? – спросил вопреки своей установке до конца отдыха сохранять удобную для себя неопределенность.

– Не знаю… Мне тоже интересно. Давай спросим у тех, кто в этом лучше разбирается.

Ее руки нашли способ узнать правильный ответ: одна потянулась к моей ладони, приложила ее к собственной шее с отчетливо бьющейся сонной артерией. Вторая легла мне на затылок, пальцы утонули в коротких прядях. Пульс под ее осторожными касаниями бился уже в висках.

– Трусишка, – прошептала Кэр, потянувшись к моему лицу. – Я всего-то хотела поблагодарить.

– У тебя интересный способ сказать спасибо…

За неделю до конца отдыха я почти перестал появляться в лагере. Взял в аренду велосипед у хозяина комнаты и почти закруглился с волонтерством.

Мы с Кэрри проводили больше времени вместе: смотрели фильмы, гуляли, закрепляли ее навыки в плавании.

В одну из таких тренировок небо заволокло тучами и, пока мы собирали скудные пожитки, на землю хлынули шумные потоки дождевой воды. Ближайшим укрытием оказался домик на дереве, до которого можно было добежать за считанные минуты.

Мы успели промокнуть насквозь. Оказавшись под крышей, я сразу дернулся к шкафу, в котором лежала сухая одежда и несколько полотенец.

Домик и в солнечную погоду находился под тенью, но сейчас, чтобы свободно передвигаться по комнатам, мне пришлось включить фонарик на телефоне.

Мы разбежались по разным комнатам и переоделись в сухую одежду.

Переждать дождь решили за просмотром последних вышедших серий «Сверхъестественного». Я загрузил их еще вчера, в недрах ближайшей к лагерю цивилизации. Иначе пришлось бы помучиться с мобильным интернетом.

На середине последней серии я заметил, что шум за окном стал громче. Кое-где, сквозь крышу домика, окруженную плотной листвой дерева, пробивались капли, но их было не так много.

– Хорошо, что грозы нет. Вряд ли прятаться под деревом было бы безопасно, – заметил, крепче прижав к себе укутанную в тонкое одеяло Кэрри.

– Послушай, Эйс. – Она подняла голову и уткнулась взглядом в мой подбородок. – Ты правда не ночуешь в лагере? Такое вообще возможно? А если гроза застанет тебя посреди ночи?

– Ты как всегда сыплешь вопросами. Я слежу за прогнозом.

– Как сегодня? – Кэрри недоверчиво фыркнула.

– Сегодня – исключение. Обычно мне везет.

– Успокоил.

– Ничего со мной не случится, смотри серию.

На самом деле я ни разу не задумывался о том, что танцы природной стихии могут застать меня врасплох. Я проводил здесь положенные шесть часов, пока прятал тело девушки. Первые недели полторы оставался до утра, но быстро сообразил, что ночью тут можно окочуриться от холода даже под тремя одеялами.

Порыв сбежать подальше от проблем показался мне глупым уже через несколько дней, и, наверное, обратный билет я купил бы, не дожидаясь конца лагерной смены. Но уже к третьему дню знакомства с этим маленьким «летом», умудрившимся оживить во мне то, что, казалось бы, давно умерло, я жалел, что не увидел ее раньше.

Дождь прекратился, когда мы почти завершили просмотр серии. Обычно я не сверялся с часами, если проводил время с Кэрри, но темнота, из-за которой сложно было разобрать время суток, то и дело тянула меня к смартфону.

– Тебя не хватятся в лагере? – Кэр опередила меня с вопросом.

– Я останусь тут на ночь. А вот тебе уже пора. Ты же опять пришла без телефона. Хочешь, чтобы твои вожатые всю округу на уши подняли?

Девушка уже приготовилась к потоку возражений, но я успел схватить ее в охапку и прижать к своему плечу, превратив море слов в невнятный бубнеж.

Я проводил ее до самого лагеря. Кэр долго не отпускала меня, заставив пообещать, что я все-таки пойду ночевать к ребятам.

– Я отправлю тебе записку через посыльного, когда доберусь… Джульетта.

Шутку про Ромео и Джульетту мы придумали, когда поняли, что многие ребята из «Капитанов» знают про нашу «дружбу». Кэрри говорила, что несколько раз ловила презрение, с которым на нее смотрели слишком впечатлительные мальчишки с лагеря «Капитанов». Под такими взглядами она иногда чувствовала себя героиней средневекового романа, сбежавшей из дома с сыном отцовского врага. Я вспомнил шекспировскую классику. К тому же названия лагерей, из которых мы «происходили», были созвучны с фамилиями героев знаменитой трагедии.

В этот раз шутка оказалась не совсем удачной. Кэрри скрестила руки на груди и недовольно буркнула:

– Все в пьесы играешь? А я, между прочим, трижды пыталась вытянуть из тебя номер телефона. Так боишься, что буду докучать после отъезда? Что, совсем тебя недостойна? Ромео.

– Ты намекала, но ни разу не спросила прямо. – Мне нравилось дразнить ее. И попытки «вытянуть» мой номер я заметил. Но они были такими забавно-неуклюжими, что я продолжал делать вид, что ничего не понимаю. Ждал, когда же она созреет до прямого вопроса.

– Ты – чертов тролль! Номер телефона должен спрашивать парень!

– Разве мы не живем в эпоху равноправия? Что за предрассудки, – продолжал в том же духе.

– Поговорим о равноправии, когда…

– Когда?

– Записывай мой, я все равно забыла его в тумбочке.

Теперь пути назад точно нет. Я мог хоть сто раз поменять номер после отъезда, но понимал, что не смогу игнорировать ее существование. Через две недели, уже после возвращения в Бостон, я и вправду его поменял, но перед этим сделал то, о чем жалею до сих пор.

Тем же вечером, вернувшись в домик на дереве, я так и не написал ей, решив подождать до утра. А ночью, добравшись до кровати в арендуемой комнате, почувствовал такую усталость, что закрыл голову подушкой и вновь провалился в сон. И даже не слышал, как ночью бушевала гроза.

Утром воздух накрыло зноем. Я собрался, позавтракал наспех приготовленными бутербродами и помчался к лагерю.

Прошлой ночью Рон написал, что им нужна будет помощь в подготовке детей к экскурсии в горы. Я согласился только на сборы в пределах лагеря: сослался на растяжение, которое якобы получил во время неудачной езды на старом велосипеде.

Я помог собрать снаряжение, проследил за тем, чтобы каждый прошел небольшой медосмотр перед походом, и сверился со списком провианта. На пять детей – один вожатый, но помощь дополнительных рук никогда не бывает лишней.

К одиннадцати часам ребята были полностью «упакованы».

Я дождался, пока они отправятся в путь, и пошел к домику, прихватив кое-что из еды.

В доме меня ждал сюрприз: спящая гостья в коконе из двух одеял. Я подошел к кровати, сел на пол, чтобы было удобнее смотреть, и осторожно коснулся ее щеки. Длинные волосы закрывали половину лица. Я убрал пряди за ухо и ненадолго завис, увидев опухшие веки.

– Кэр? – позвал, положив ладонь ей на плечи.

– Ты тоже считаешь меня сумасшедшей? – прошептала она, не решаясь открыть глаза. – Когда началась гроза, я как дура мотала круги по всему лагерю. Собиралась бежать сюда среди ночи. Все ждала, что ты позвонишь и успокоишь. Это не так сложно, Эйс… Просто набрать мой номер. Я бы стерла его, если ты так боишься, что я буду доставать тебя после лагеря.

Когда Кэрри все же решилась открыть глаза, обида в ее взгляде была такой очевидной, что тело прострелила нервная дрожь.

– Кэр…

– Утром меня не смогли удержать, и я прибежала сюда сразу после подъема, – добавила уже спокойнее, будто минуту назад ей не хотелось меня прикончить. – Смотрю: все пучком. Только дом пустой, значит, и вправду ночевал в лагере. Стащила пару сухих одеял из шкафа и нагло раскинулась на твоей кровати.

Я никогда не умел извиняться. Считал, что слова только сотрясают воздух, если не могут исправить ошибку. Но почему-то тогда мне так остро хотелось сказать «прости», что, испугавшись внезапного порыва, я отморозил:

– А плакала ты всю ночь? Или дамбу прорвало под утро?

– Я не плакала.

– Вижу.

– Ни черта ты не видишь! Или просто не хочешь. Скажи, наконец, что между нами? Станем ли мы общаться и дальше или забудем друг друга, словно ничего не было?

– Я не хочу забывать, – ответил так честно, как мог. – Но до сих пор до конца не понял, что именно к тебе чувствую.

– Тогда определяйся скорее, через неделю смена заканчивается.

Кэр резво вскочила с пола и нависла надо мной, воинственно расправив плечи. Даже с припухшими от слез веками она выглядела как воплощение очарования.

– Тебе подошло бы имя Белль.

– Издеваешься? Прекрасная? Особенно сейчас. – Она с недоверием поджала губы.

– Особенно. Не представляешь, какой красивой ты кажешься мне сейчас.

Чистая правда: разве в тот момент для меня мог быть кто-то красивее девушки, которая так открыта в своих чувствах?

– Еще недавно мы были Тарзаном и Джейн, – буркнула оттаявшая Кэрри.

– А еще мы продолжаем быть Ромео и Джульеттой.

– Будь у меня выбор, я бы предпочла жертвенному юнцу Ромео суровое Чудовище Адама.

– Просто в жизни ты их не встречала. Иногда «чудовище» – это далеко не про внешность.

– Мы уже обсуждали это. Ты говорил, что никому не причинял ни физических, ни моральных страданий. По крайней мере намеренно и в свое удовольствие. Все остальное неважно. До тех пор, пока ты не ломаешь других людей в угоду своему эго, не меньше кого-либо заслуживаешь счастье со своей… Белль.

– Напомни, сколько тебе? – Я улыбнулся, в который раз удивляясь мудрости этой хрупкой девчонки.

– Через две недели шестнадцать.

Я сделал шаг назад, пробежался быстрым взглядом по ее фигуре и качнул головой.

– До сих пор не верится. Кстати, вполне может быть, что… по закону этого штата мы не можем встречаться. Я так и не уточнил.

– Ты про возраст согласия?

Киваю.

– По закону ты не можешь со мной спать, а встречаться… – Без тени стеснения начала Кэрри, но тут же осеклась. – Подожди-ка… Эйс?

– Мне исполнилось восемнадцать. На днях.

Сказал первое, что пришло в голову. Нужно было как-то оправдать свою затянувшуюся ложь. И я не выбрал ничего лучше, чем сказать очередную.

– И ты молчал?

– Ненавижу свой день рождения. Я никогда его не отмечаю, но про возраст решил уточнить. Мало ли.

Прищурившись, она переспросила:

– Мало ли… что?

– Кому ты расскажешь. Мне же потом от твоих защитников отбиваться, если решат, что я успел там… кхм… наследить.

– А-а-а, ты про это? – кивнула с серьезным лицом. – Это не трудно понять. Всего один визит к… гинекологу.

Она смущенно захлопала ресницами, но не выдержала и прикусила губу, сдерживая смех.

– Есть много других способов, о которых твой док даже не узнает.

– Туше, – бросила Кэр, поднимая ладони в капитуляции. – Ты теперь взрослый мальчик, лучше меня в этом разбираешься, – захохотала, уворачиваясь от летящего в нее одеяла. – Возраст обязывает.

К слову, я все-таки изучил этот вопрос, успокоив совесть тем, что небольшая разница в возрасте не позволяет нашим отношениям быть порицаемыми обществом и законом. Но в разговорах с самой Кэрри я старался к нему не возвращаться. Даже в шутку.

Она нравилась мне все больше. Иногда до совсем не забавного, болезненного давления в штанах. Я старался реже встречаться с ней в стенах домика на дереве, объясняя это отсыревшими после очередных ливней половицами, на которых было невозможно сидеть. Кэр притворялась, что верила мне.

Глава 2. Сказка с печальным концом

Conor Maynard – You Broke Me First

Алекс

В последнее воскресенье перед отъездом, как и все ребята в ее лагере, Кэрри получила отгул, во время которого могла съездить в ближайший город.

Два предыдущих воскресенья мы проводили порознь: Кэр в компании девчонок ходила в кино.

Я первым предложил сходить на фильм вместе. Она же добавила в планы еще и кафе с азиатской кухней.

– Хочется суши и горячего рамена.

– А вместо десерта – грейпфрут?

– Грейпфрут?

– Холодные суши – горячий рамен. Горький и сладкий грейпфрут. Это так на тебя похоже – вся соткана из противоречий. Ты можешь быть нежной и в то же время жесткой. Мягкой и в такой же степени упрямой.

– Не будь мы сотканы из противоречий, жизнь стала бы однообразной и скучной, – парировала Кэр, отправив мне воздушный поцелуй.

Мы долго выбирали подходящий фильм: ограниченный рейтинг по возрасту или мультфильмы, рассчитанные на детей младшего школьного. Сошлись на последней части Гарри Поттера, которая прошла мимо меня.

Кэрри тоже не была большой поклонницей истории о мальчике-волшебнике, но охотно поддержала идею окунуться в мир магии, хоть фильму и шел седьмой год.

– Первая часть вышла в год моего рождения, и к премьере последней я успела прочесть только первые пять книг, – начала увлеченно рассказывать Кэрри. – Мне казалось, что посмотреть фильм раньше, чем прочитать книгу, – это неуважение к автору. А в итоге я нахваталась спойлеров, психанула и так и не посмотрела последние две части. Значит, сегодня мы оба идем на премьеру!

Во время просмотра я несколько раз ловил себя на мысли, что браться за последнюю часть, не повторив «пройденного», было ошибкой. Многие события выветрились из головы. Забылось и большинство героев. На помощь то и дело приходила Кэрри, которая неплохо запомнила сюжет прочитанной книги.

После сеанса мы решили немного прогуляться по городу. Ближайший ресторан японской кухни был в четырех милях. Можно было поймать такси и домчаться за несколько минут, но погода была слишком хорошей, чтобы прятаться в крошечном салоне автомобиля.

Горячий рамен и холодные суши, о которых грезила Кэрри, оказались вкуснее, чем мы ожидали от небольшой забегаловки, гордо именуемой рестораном.

Шеф-поваром в заведении с открытой кухней был американец, но готовил он так, будто полжизни провел на кухне традиционного японского ресторана.

Мне доводилось пробовать еду и в самой Японии, и в нескольких тематических заведениях Бостона и Нью-Йорка. Так что это место точно заслуживало того, чтобы считаться рестораном.

– Почему Япония? – спросил я, разглядывая Кэр, ловко орудующую палочками. – Все началось с любви к аниме?

– Неа, – качнула она головой, отправляя в рот кусочек тофу. – Мне было шесть. Первая поездка за границу в осознанном возрасте. Мой отец ресторатор. Поездка была деловой, но мы с мамой не давали ему скучать и вне работы. Самое большое впечатление у меня вызвало оформление детских блюд в одном из семейных ресторанов в Осаке. Наверное, уже тогда где-то на уровне подсознания я решила стать художником. Сначала была еда, потом сама страна, а позже появилась любовь и к аниме, и к манге, и к кинематографу. Любимый режиссер у меня тоже японец.

– И вряд ли это Миядзаки.

– И не Куросава.

– Такеши Китано?

– А еще кого знаешь? – улыбнулась Кэр, отложив в сторону палочки и устремив все внимание на меня.

– Имамура? Макино?

– А ты хорошо подготовился, – кивнула она, показав большой палец.

– Может, я фанат японского кино?

– Кажется, американское тебе ближе. Кстати, я не смотрела фильмы Китано. Только «Королевскую битву», где он появляется в кадре.

Подавшись вперед и сузив глаза, я стал рассматривать ее с близкого расстояния. Гладкая кожа, мелкие горошины веснушек, круглые щеки, пухлые губы, прямой аккуратный нос и большие глаза с изогнутыми светло-коричневыми ресницами.

Я все еще сомневался, что ей пятнадцать. Слишком заметное несоответствие внешности внутреннему содержанию. Ребенок снаружи с такой не по возрасту выраженной глубиной внутри.

– Не рановато тебе смотреть «Королевскую битву»?

– Завидуешь? Ты-то, наверное, еще не успел. Все ждал, когда же, наконец, исполнится восемнадцать, – задиристо отозвалась Кэрри.

– Я смотрел ее в шестом классе. На спор.

– И как?

– Для шестого класса это было жестко, – хохотнул я, вспомнив, как долго потом отходил от фильма.

– Оно хотя бы того стоило?

– Нет. – Я повел плечом, словно в этом воспоминании не было ничего важного. – Девчонка, с которой я спорил на свидание, все равно предпочла мне старшеклассника.

Кэр захихикала, прикрыв руками лицо, и кивнула:

– Сочувствую.

Утро нашего последнего свидания я встретил в домике на дереве. Конец июля и начало августа выдались жаркими: прохлада, от которой мне до сих пор приходилось прятаться по ночам под несколькими одеялами, больше меня не пугала.

Я проснулся в половине шестого, успел сбегать в «Долину», чтобы принять душ и позавтракать. Заполнил два термоса: один кипятком, второй – мясным бульоном, которым со мной поделились в столовой.

За пару дней до свидания я успел съездить в город за продуктами. Купил мясную нарезку в вакууме, сушеные водоросли, лапшу быстрого приготовления и специи. Сварил накануне перепелиные яйца и, упаковав их в контейнер, разместил на одной из полок общего холодильника. Приборы я тоже купил заранее: несколько глубоких тарелок, заварочный чайник, чашки, палочки для лапши и ложки. Термос отлично поддерживал температуру, и я надеялся, что ее хватит, чтобы настоять лапшу, перед тем как смешать с бульоном.

Я все подготовил, оценил обстановку в прибранном домике и, довольно кивнув, направился к озеру. Кэр обещала, что будет там с самого утра. Я появился раньше и в ожидании облюбовал один из камней у берега.

– Привет, – прервала тишину Кэрри. – Ты рано.

– Как и ты. – Зацепив взглядом ее лицо, я прошелся вниз по фигуре, не понимая, почему необходимость смотреть на нее, не отрывая глаз, стала вдруг такой острой. – Уже завтракала?

– Не успела.

– Я тоже. Подготовил кое-что, ждал, пока ты придешь.

Она улыбнулась, кивнула и протянула мне руку, молча указывая в сторону деревьев.

Тогда мы впервые не знали, о чем говорить. Немного разморозиться нам удалось только с появлением в домике.

Пока Кэрри с напускным восторгом взялась за приготовление лапши, я разлил по тарелкам горячий бульон, почистил полдюжины яиц и нарезал базилик и грибы. Из оставшегося в термосе кипятка Кэр заварила чай, к которому я прикупил леденцы.

– Это и близко не тот рамен, который мы ели в прошлые выходные… – протянул я с сожалением.

– А, по-моему, неплохо, – звонко отозвалась Кэр. – Если когда-нибудь останешься без работы, только свистни: я скажу отцу взять тебя на должность су-шефа.

Она старательно давила шутки и беспечный тон. Я хорошо успел узнать Кэр, чтобы понять, насколько наиграна ее улыбка.

– Ты раскусила мой план, – подмигнул я в ответ.

– Считай, что прошел первый этап собеседования.

Аппетит с утра у нас был завидный: мы успели опустошить тарелки до того, как остыл чай. Кэр ловко разлила напиток по чашкам, я достал леденцы. Не сговариваясь, мы коснулись коленями пола и присели на пятки, принимая традиционную для чайной церемонии позу.

– Чайный домик есть, – начала Кэрри. – Чайный сад…

– У нас целый лес, – улыбнулся я, широким взмахом руки указывая на густые ветви.

– Наш внешний вид портит картину.

– И леденцы не вписываются.

– Леденцы, кстати, вкусные. Впервые вижу такие. Мята с витамином C? Ты уверен, что купил их в супермаркете, а не в аптеке? Похожи на пастилки от кашля.

– Может, и в аптеке, – пожал плечами. – Я столько магазинов обошел, пока искал нужное, что мог случайно забрести и в аптеку.

– Могу только позавидовать твоему здоровью, раз по запарке ты не смог отличить аптеку от супермаркета.

– Чему там завидовать? Я просто давно не менял контактные линзы.

– И какой у тебя минус? – Она продолжала веселиться, решив, что фраза про линзы – очередная шутка. – Ты хоть догадываешься, как я выгляжу? На улице ни с кем не спутаешь?

– Не спутаю, – отозвался я, потянувшись к ее волосам.

Мне так захотелось увидеть ее натуральные пряди, без уймы слоев яркой краски. Короткие или длинные – без разницы. Кэр нравилась мне и с этой странной прической, но в ней угадывался какой-то юношеский протест. Желание что-то доказать. Или от чего-то спрятаться.

Мне ли не знать…

Больше месяца я видел в зеркале короткий и непривычно темный ежик волос. Сначала просто перевел упаковку краски, но, разочаровавшись, решил радикально сменить имидж и постригся под машинку. Еще и контактные линзы впервые купил светло-карего оттенка.

Что я пытался доказать? Что отличаюсь от двух помешанных на своем эго человек, которых все считают моими родителями? Возможно.

– Мне пора. – Перестав смеяться, Кэрри отстранилась.

Она встала, поправила одежду, которая и так идеально на ней сидела, сжала ткань джинсовой юбки и попятились к выходу. Я не ожидал, что свидание закончится так скоро. Хотел провести с ней весь день: говорить без умолку, обнимать, целовать. Любить? Словно это был наш последний день. Но правда в том, что уже тогда я не хотел ее отпускать. Ни сегодня, ни завтра.

Она успела спустить ноги на веревочную лестницу, когда я пришел в себя и громко окликнул ее:

– Просто уйдешь?

Сидя на полу, с опущенными плечами, она бросила на меня затравленный взгляд и молча моргнула.

– Даже не поцелуешь… на прощание?

Я ждал, что в ее глазах отразится злость или слезы обиды, но Кэрри без слов поднялась на ноги и в четыре шага расправилась с разделявшим нас расстоянием. Сжав между пальцами полы моей футболки, тихо спросила:

– Покажешь как? Целуют на прощание.

Мне не нужно было повторять дважды. Я в ту же секунду с готовностью показал. Жадно прильнул к ее рту и потянул на себя. Крепко сцепив руки на моей шее, Кэрри с какой-то непостижимой ловкостью избавилась от кед и забралась пальчиками мне на стопы, пытаясь стать выше. Я положил ладони ей на талию, прижал к себе и приподнял, удивляясь тому, насколько же она легкая.

Нежная. Хрупкая.

Такая обалденно желанная.

Моя.

– Забудь про оставшуюся неделю. Эти семь дней ничего для меня не значат, – прошептала глупышка, решив, что до сих пор меня сдерживал какой-то там возраст.

Ее взгляд стал другим. Прямым, уверенным, взрослым. Дыхание тяжелело с каждым касанием. Я крепче сжимал в руках ее тело, не решаясь дотронуться до кожи под футболкой. Сопротивление безрассудному желанию отдавалось тянущей болью.

Кэрри прервала поцелуй, когда почувствовала мое возбуждение. Она неловко отвела взгляд и, спрятав лицо на моем плече, тихо выдохнула:

– Прости. Я думала, это произойдет после того, как мы… разденемся.

– Давай остановимся, если ты не готова, – прошептал я, поглаживая ее лицо. – Со мной все будет в порядке.

Кэр не ответила. В очередной раз поймала мой взгляд, сделала шаг назад и одним движением рук избавилась от своей футболки.

Я видел ее в купальнике – и не раз. К тому же короткий топ, надетый вместо лифчика, скрывал намного больше, чем чашки тех купальников, в которых Кэрри училась плавать. Но сейчас было другое место и совсем другие обстоятельства: потому привычное уже действие приобрело другую окраску.

– Тебе помочь или сам справишься? – Она словно обрела нужную порцию необходимой уверенности.

– Если хочешь помочь…

Я сказал, не задумываясь, выдал первое, что пришло в голову. И только когда она освободила меня от футболки и вернула не менее жадный поцелуй, где-то в глубине океана собственных мыслей я услышал неумолимо затихающий внутренний голос: «Что ты на хрен творишь, придурок?!»

Но голос исчез, когда я почувствовал пальцы Кэрри на груди. Тогда я был уверен: она не понимает, что делает. Ее руки все время оказывались в самых чувствительных местах, порхали по коже, рисуя линии над мышцами. Кэр касалась губами моих ключиц, целовала шею, водила ногтями по животу, с довольным мурлыканьем очерчивая пресс.

– Так сильно нравлюсь? – улыбнулся, осторожно прикусив покрасневшую кожу на ее ушке.

– А я тебе?

– Сильно. Ты очень мне нравишься, Кэрри. Не знал, как это бывает…

– Эйс…

Я хотел поднять ее на руки и отнести на кровать. Пусть не самую мягкую и удобную, но Кэр не заслуживала того, чтобы ее первый раз случился на видавшем лучшие времена одеяле, что использовалось вместо ковра в этой «хижине».

Я освободил руку, чтобы наощупь пробить нам путь в спальню, но Кэрри крепко схватила мою кисть и потянула вниз, увлекая за собой.

Это я должен был вести ее. Учить поцелуям, касаниям, ласкам. Но все время боялся, что испугаю. Сделаю больно: физически или морально. Я так сильно любил эту девочку, что одна мысль о том, чтобы ее обидеть, превращала меня в полного страхов мальчишку. Она была единственной, кого я хотел так сильно, что боялся собственного желания. Мне нужно было не только ее тело, и даже не одно лишь сердце в придачу. Я хотел, чтобы Кэр доверяла мне. Верила. Но меньше всех этого заслуживал.

Ее кожа горела. Я чувствовал огонь на губах, покрывая поцелуями ее тело. Небольшая грудь, которой она почему-то стеснялась, плоский живот, выступающие из-под низкого пояса юбки косточки. Я не хотел упускать ни единого дюйма.

Добравшись до пуговицы джинсовой юбки, я замешкался, но Кэрри вновь помогла моим сомнениям развеяться. Ее рука потянулась вниз, коснулась моих волос и приподняла голову. Я поймал горящий взгляд, коснулся губами ладони и припал к животу, попутно расстегивая пуговицы на юбке.

Тогда я и увидел ее впервые – татуировку с инициалами, которую всегда скрывала одежда. Даже во время плавания. Часть рисунка выглядывала из-под верхнего края белья. Когда я спустил ткань на пару дюймов и увидел все три буквы, уже тогда догадался, что это инициалы. Провел пальцем по рисунку и оставил на нем томительно долгую печать поцелуя. Кэрри выдохнула «мое» имя и крепче схватилась за волосы.

А я понял, что не смогу. Не смогу просто взять то, что она отдавала с такой искренностью. Мне – человеку, который трусливо скрывал свое настоящее имя.

Я тихо поднялся и лег рядом с Кэрри, пряча лицо между ключицами. Даже решив отпустить ее, продолжал бороться с самим собой. Примет ли она меня? Есть ли у меня право признаваться во всем сейчас, когда у девушки не осталось шансов разорвать эту связь без вреда для совести?

Но пока я размышлял, уткнувшись в тонкую шею, Кэрри притянула мое лицо и выдохнула:

– Люблю…

Поздно. Слишком поздно сдавать назад, Хорнер. Как бы ты ни хотел оградить ее от правды, слез и неминуемой боли, хуже того, что ты натворил, уже не будет.

Я попросил у нее прощения, с трудом отстранился и помог одеться.

Ее глаза казались больше под пеленой сдерживаемых слез. Я проводил Кэрри и попросил о последнем свидании. Мне нужно было время, чтобы собраться с мыслями. Найти себе оправдание и постараться донести правду так, чтобы не сделать еще больнее.

Кэрри кивнула и попрощалась.

А следующим утром иллюзия, в которой росли мои чувства, разбилась о горькую реальность.

Утро. Лагерь «Капитанов». Огромный внедорожник бизнес-класса и выбегающая из него девушка.

Наверное, это было впервые, когда Кэр не только соответствовала своему возрасту, но даже выглядела старше. Свободная блузка, застегнутая на несколько нижних пуговиц, белая майка с глубоким вырезом, прямые джинсы, босоножки на небольшом каблуке. Собранные в аккуратную прическу волосы, солнечные очки, яркий блеск на губах.

Я удивился ее изменениям, но не подал виду. У меня был к ней важный разговор.

Весь день с той самой минуты, как она покинула домик на дереве, я думал о том, как будет правильнее признаться. И не нашел ничего лучше, чем передать ей послание через книгу. Та самая «Левая рука тьмы», которая стала «виновником» моей затянувшейся лжи.

Я брал эту книгу с собой в самолет, дочитывал перед тем, как приземлиться в Монтане. И мне казалось, что прочитав книгу про людей, которые хоть и весьма отдаленно, но напоминают меня, она сможет проникнуться и понять, кто перед ней. Разумеется, не сразу – только после подсказки, которую я оставил ей на последней странице в виде письма с признанием.

Но оказалось, что ей была не нужна ни моя книга, ни мои… чувства.

– Мне было… весело, – беззаботно протянула яркая бабочка, в которой я никак не мог разглядеть свою Кэрри. – Эта дыра и в подметки не годится тем местам, где я привыкла проводить лето, но предкам нужно было проучить меня за интрижку со старшеклассником. К счастью, ты появился вовремя, Эйс. А книга… Знаешь, обычно я читаю их в кратком содержании.

А этот взгляд… То, с каким холодом и насмешкой она смотрела, спустив с носа очки, ясно показало, что Кэрри не лжет. Она хорошо провела время: заигралась настолько, что, возможно, сама поверила.

Прекрасная актриса.

Своенравная дочь состоятельных родителей.

Одна из тех, кто постоянно вертится в привычном для моих предков кругу.

Избалованная пустышка.

***

Я рассказываю Мии все. Почти все, за исключением причины, по которой скрывал от Сэм-Кэрри свое настоящее имя. И неосознанно жду, что подруга снова примет мою сторону и найдет нужные слова.

Но в этот раз ее речь не похожа на утешение.

– Знаешь, что ты идиот? – разочарованно фыркает она.

Мик успел собраться и умчался в аэропорт, пока я неспешно рассказывал свою историю.

– Надо же, как категорично.

– Я и раньше подозревала, что в этом мини-романе от лица одного героя не все однозначно, но сейчас поняла, кто виноват в большей степени. – Нахмурив брови, Мия тычет в меня пальцем и выносит вердикт хлесткой словесной печатью: – Ты! Я ведь думала, она не просто тебя бросила, а прямо там же, в лагере, променяла на другого! Но что в анамнезе?

Берегись, Хорнер, сейчас кое-кто от злости задушит тебя медицинскими терминами.

– Патологический врун и совсем молодая девчонка, у которой хватило мозгов догадаться, почему этот засранец…

– Мамочка, я все слышу! – подает голос Зои, о которой Мия в порыве гнева совершенно забыла.

– Прости, милая! – Отмахнувшись коротким извинением, она заканчивает фразу: – …не спешит продолжать с ней знакомство. Пытаясь сохранить лицо, она спасается словами, на которые ты с охотой ведешься. И тебя впечатляет это настолько, что ты без сожалений вычеркиваешь из памяти три недели куда более содержательных бесед!

Мия складывает руки и, откинувшись на широкую спинку стула, продолжает сыпать в меня обвинениями:

– У тебя был номер ее телефона. Но при этом, уверена, сам ты ей так и не позвонил.

– Позвонил, представляешь?! – Не выдержав, я впервые за вечер повышаю голос. Но тут же прихожу в себя. – И знаешь, что я услышал? Заспанный голос парня, который послал меня нахер и рявкнул, что она спит!

На самом деле послал тот придурок не лично меня. Он даже не понял, кто звонит. Просто спросонья взял трубку, понял, что телефон не его, и чертыхнулся.

Я решился на тот звонок через две недели. И чтобы не напугать ее, хотел воспользоваться голосом Алекс. Думал, она из Монтаны, раз встречать ее приезжали родители. А значит, когда в Бостоне была половина первого ночи, у нее – половина седьмого. Но в тот вечер им с очередным «старшеклассником» лечь спать захотелось пораньше.

– Мало ли кто это был? Вдруг отец? Или брат?

– Прости, что не догадался перезвонить и спросить: «Эй, чувак, ты случайно не брат?»

– У нее есть брат? – не сдается Мия.

– Вообще-то есть. Но тогда я об этом не знал. И вряд ли это был он. Мия, я не дурак.

– Ты не дурак? Ты имбецил, Алекс! Хотя нет. По уровню интеллекта ты больше похож на идиота.

И почему, решив пожаловаться подруге на бывшую девушку, я забыл о гребаной женской солидарности?

Но на самом деле… в чем-то Мия права. Будь я решительнее, продолжил бы звонить, пока не услышал бы нормальных объяснений. Но так казалось проще. Я зацепился за причину, придумал повод ее ненавидеть. Чтобы легче забыть.

И ведь правда забыл. Умело стер из памяти почти все, что было с ней связано, пока не сделал то, что заставило меня вспомнить.

– Ладно, – сдаюсь я, ныряя ладонями в отросшие волосы. – На дурака я согласен. Но идиот это слишком. Вообще-то мой средний балл в колледже – «В» с плюсом.

– А мой – «А» с минусом. Оставь попытки заговорить мне зубы. Подними зад со стула и разберись с этим, пока вы не наломали дров еще лет на пять.

– Боюсь, я уже наломал. – Шумно втянув носом воздух, я поднимаю лицо к потолку и закрываю его руками.

– Так прибей их друг к другу гвоздями!

Мы молчим с полминуты, и каждый размышляет о чем-то своем. Я о том, как отжег в той подсобке после признания Сэм. Холодное блюдо моей мести оказалось с мерзким привкусом. Да и сложно назвать это местью. Скорее, вырвавшейся на свободу обидой незрелого мальчишки, который остался в том лагере.

– Прежде чем делать выводы, поговори с ней. Это могло быть что угодно. Непростые отношения с родителями… например, – выдавливает Мия, стараясь казаться невозмутимой. Я-то знаю, что тема родителей – ее болевая точка. – Может, они держали ее под жестким контролем, а она спустила тормоза, когда контроль на время ослаб. А потом… испугалась. Она была обычным подростком, со своими страхами, зависимостью от мнения взрослых, неуверенностью в чувствах недавно еще незнакомого человека…

– По меньшей мере я должен перед ней извиниться за то, что сделал сегодня. – В ответ на сведенные брови Мии качаю головой: – Даже не спрашивай…

– Извинений мало, – отбивает она. – Ты должен обсудить с ней то, что случилось у вас в прошлом.

Для начала не мешало бы понять, в курсе ли Сэм, что у нас с ней общее прошлое. Если да, почему до сих пор молчит?

– Обещай.

– Ты бы еще мизинец протянула, – ухмыляюсь при виде протянутой ладони.

– Учись брать ответственность, Алекс. Ты давно вырос.

– Слушаюсь, – хлопаю по руке Мии и на секунду оборачиваюсь в сторону гостиной, где Зои увлеченно играет с куклами. – Мамочка.

– Сам ты зануда.

Глава 3. Держи меня за руку

Bebe Rexna – Small Doses

Сэм

Я просыпаюсь среди ночи, не дожидаясь, пока будильник проникнет в уши пронзительной трелью.

В этой странной, укороченной версии моей жизни непостижимым образом появилось место для отношений.

Мы с Лекси Хорнер встречаемся. Возможно. Еще не точно. После того поцелуя на лестнице, возле полуночного кафе у набережной, мы разъехались по домам, договорившись о следующей встрече.

Сегодня в час тридцать. Наверное, это можно считать везением: девушка, которая мне нравится, проводит ночи без сна так же, как и я. Не знаю, как долго это продлится… Пока Алекс не захочет семьи и детей?

С тех пор как мы с Сэм окончательно разделились, большую часть ее времени мои мысли отключаются. Я не помню то, что происходит с ней днем.

За час до назначенной встречи мне прилетают сообщения со знакомого номера:

«Алекс: Планы не поменялись?»

«Алекс: Так же в 1:30?»

«Я: Уже на старте;)»

Вскочив с постели со скоростью истребителя, я бросаюсь к шкафу за свежей футболкой, джинсами и олимпийкой. Освежаюсь под прохладным душем, одеваюсь и, накинув куртку на плечи, вылетаю из дома.

– Привет. – Ее улыбка согреет даже в прохладную ночь.

Без лишних слов обеими руками хватаю Алекс за талию и тянусь за поцелуем.

Короткий джемпер под расстегнутой курткой едва прикрывает ее поясницу. Я осторожно касаюсь кожи над поясом джинсов, чувствую, какая она холодная, и накрываю ее спину широкими ладонями.

– Совсем себя не бережешь, – выговариваю, нырнув носом в светлые волосы.

– Наверное, с ума схожу. – Губы Алекс скользят по щеке и снова встречаются с моими. – Странно, но я не боюсь этого.

– Чего, безумия? Никогда его не боялся.

В конечном итоге – где она, грань между принятым в обществе идеалом благоразумия и сумасшедшим? Все, что я делал последние годы, в одиночку или когда вместе со мной были мысли Саманты, легко подошло бы под критерии безумия.

Разъезд по улицам города на фактически угнанной тачке, без документов. Ночевки на улице, в парках, в кабинке колеса обозрения. Бесконечные побеги из дома в попытке скрыть то, что прятать не стоило… То, за что Сэм до сих пор не избавилась от чувства вины, хоть и старается об этом не думать.

– Не боялся сойти с ума? – улыбается Алекс.

– Может, я прилетел с планеты, где одни сумасшедшие? Или жил на такой в одиночестве, точно Маленький Принц. – Что вполне было похоже на правду до появления Алекс в моей жизни. Все эти годы я существовал в своем внутреннем Крейзилэнде, пока не понял, что у меня тоже могут быть чувства, которые отличаются от того, что ощущает Саманта.

– Хотела бы я посмотреть, как живется на этой планете, – подхватывает Алекс мою шутку. – Полетим вместе?

Я пытаюсь представить, на чем мы могли бы попасть в такой мир. Туда, где были бы вместе не только в ночные часы наших редких встреч, а чаще. И намного дольше.

И пожимаю плечами с тоскливой усмешкой:

– Разве что с крыши.

Глаза Александры искрятся от зародившейся в голове мысли.

– Поехали!

– Куда?

– Покажу, езжай следом, – весело отзывается она, исчезая за дверью черного автомобиля.

Алекс

Мы потратили на то, чтобы добраться до цели, чуть больше четверти часа. Улицы города были свободны, как и всегда в это время.

Крыша.

В голове вспышкой мелькнула идея, о которой я не стала рассказывать Сэму сразу.

Двадцатиэтажный бизнес-центр. Одно из десятка сооружений, строительством которого руководит компания Дэйва Хорнера. Ночью здесь есть охрана, но я знаю способ пройти на площадку, оставшись незамеченной.

– Ну что? – весело подмигиваю Сэму, который с изумлением переводит взгляд с меня на стройку. – Полетаем?

– Ты серьезно?!

– Вполне.

– Вообще-то я пошутил. – Сэм держит дверцу машины, надеясь, что сегодня я тоже настроена на шутки и розыгрыши.

Нет, Макдугал. Вся моя жизнь – чья-то большая шутка. У Лекси Хорнер на нее так мало времени, что остается проживать эти часы на максимум.

– А я нет, – пожимаю плечами, уверенно шагнув в сторону здания.

Здесь нет камер и строгой охраны по периметру. Только невысокое ограждение, которое защищает редких прохожих от возможности получить по голове случайно свалившимся инструментом, камнем или, в худшем случае, бетонной плитой. В нескольких местах ограждение вполне можно отодвинуть и протиснуться внутрь.

Сэм идет следом и возмущенно бурчит себе под нос. Включаю тусклый фонарик, чтобы осветить нам путь к центральной лестнице.

Я была здесь несколько раз. Вместе с отцом, в теле Алекса. В одну из экскурсий парень демонстративно зевал, слушая длинную лекцию о способах сохранения устойчивости высотных зданий в условиях стихийных бедствий, а вернувшись домой увлеченно искал нужную информацию в электронной библиотеке. Архитектура нравится ему ничуть не меньше программирования, но признаться в этом отцу и даже себе слишком сложно.

– Придется попотеть, – бросаю через плечо, оказавшись на лестнице. – Двадцать этажей – испытание не для слабых телом и духом.

– Боевое крещение. – Сэм быстро оставляет меня позади на первом же пролете. – Догоняй!

– Силы береги!

Этажу к седьмому мы останавливаемся, чтобы немного передохнуть. Сэм подходит к проему и присвистывает, оценив, как далеко от нас находится земля.

– Надеюсь, ты просто решила испытать мою выносливость. Я, может, немного того… но не настолько, чтобы прыгать вниз с такой высоты.

– Обсудим, когда доберемся.

Оставшиеся этажи мы проходим в три этапа: делаем передышки, чтобы не завалиться прямо на холодный бетон длинной лестницы.

Последний этаж, в отличие от большей части нижних, открыт со всех сторон. Бетонные подпорки, частично выложенные плиты, которые в будущем должны стать потолком. Подхожу к одному из краев, любуюсь видом залива, сияющего отражением огней ночного города, и с восторгом протягиваю:

– Потрясно! Сэм, тут реально круто!

– И высота что надо, правда?

– Хотелось бы выше, но Бурдж-Халифа в тысячах миль и уйме часов полета отсюда.

– Алекс, ты же шутишь? – все еще сомневается мой сообщник.

– Не совсем. Но не дрейфь, Сэмми, – намеренно дразню его. – Скорее всего выживем!

– Успокоила…

Я поворачиваюсь к Сэму и прислоняюсь к его расстегнутой куртке. Поднимаю лицо и утыкаюсь носом в чуть проступившую на подбородке щетину.

– Ты еще не все видел.

Сэм переводит взгляд на захватывающий вид за моей спиной и удивленно присвистывает:

– Если бы я и в самом деле решил бросится с крыши, то было бы неплохо напоследок полюбоваться чем-то подобным.

Я почти с безразличием наблюдаю за ночными огнями высоток, рекламных билбордов и точками редких машин на дорогах. Я была здесь не раз и успела привыкнуть, потому не могу разделить его восторг в полной мере.

Другое дело – залив. Все те же суда, пришвартованные у гавани, где мы с Сэмом были не так давно. Размытое отражение города в зеркальной глади воды, к которой взгляд каждый раз тянется, словно в первый.

Ведь именно так я себя и чувствую: словно размытое отражение человека, чье время забираю каждую ночь.

– Ты всерьез об этом думаешь? – я пытливо вглядываюсь в его лицо.

– Конечно же, нет, – возражает, крепче меня обнимая. – Есть много причин этого не делать.

– Назови хоть одну.

– Да хоть три.

Я поднимаю к нему взгляд и, склонив голову набок, жду продолжения.

– Ты. Я и… Мы.

– И все-таки… сделаем кое-что? – шепчу, пряча смущение за поцелуем.

– Мы точно выживем?

– Посмотри вниз. – Я улыбаюсь, кивая на то, что находится у основания фасада.

Сэм двигается к краю и смотрит вниз.

– Что это?

– Сетка. Натянута на уровне третьего этажа. Гасит ускорение падающих предметов или… людей. Обычно такие устанавливают на расстоянии десяти-двадцати футов от крыши, а прочность рассчитывают на одного крупного человека. Но это последняя разработка. Фирма, которая строит здание, заботится о безопасности рабочих.

– Похвально.

– Берегут репутацию. В этой сфере много желающих ее подмочить.

– А могли ограничиться обычными страховками и парой лекций по технике безопасности. Сетка натянута по всему периметру? Я не заметил такую на входе.

– Нет, это слишком дорого. И неудобно. Ее переносят на ту сторону, где планируются финишные работы – отделка, например, или остекление. Эта сетка пока стоит без дела.

– Значит, сегодня ей найдется применение? – Сэм отступает вглубь здания и двигает меня подальше от края.

Хватаю его за руку крепче, чем обычно, и стискиваю в ладони длинные пальцы, спрашивая:

– Прыгнешь? Одной страшновато.

Я жду все тех же возмущений. Он ведь должен попытаться отговорить меня? Назвать сумасшедшей, качнуть головой, потащить назад. Это обычная, правильная для нормального человека реакция. Но я ведь уже говорила, что в нашей паре вряд ли хоть кто-то нормален.

– Уверена, что сетку хорошо закрепили?

– Ее проверяли в начале недели. Я была здесь с… отцом.

– Так это его творение?

– В точку. Бетон от плоти, цемент от крови. Любит едва ли не больше родных… детей.

– Не думаю, что больше. Ты ревнуешь на ровном месте. И разве плохо, что он так сильно любит свое дело? Ваш отец отвечает за жизни людей, которые будут работать здесь в будущем.

Я прерываю рассуждения Сэма, понимая, что он прав, но разговор со мной вряд ли разрушит картину мира, сложившуюся в голове Алекса.

– Ну, так что? Прыгнем?

– Полетим, – улыбается Сэм, наглухо застегивая мою куртку. Волосы он успевает скрутить в слабый жгут и так же спрятать под одеждой. – Будет холодно.

– Недолго. – Отмахнувшись, я поворачиваюсь к краю плиты, с которой мы собираемся прыгать.

Мы подходим ближе и крепче сжимаем ладони.

– На счет три?

– Пять.

Я понимаю, что он задумал, только на цифре «четыре», когда Сэм шагает вниз и тянет меня за собой. Резко вскрикиваю от неожиданности и чувствую, как в солнечное сплетение бьет поток морозного воздуха. Холод окутывает все тело, но особенно достается подошвам, по которым точно бьют крошечными ледяными молоточками.

Посчитать, как долго падает тело с высоты в двести двадцать футов, может обычный школьник. Почти четыре секунды. Но даже за это короткое время я успеваю о многом подумать. Осознать, что мой страх вызван не сомнением в надежности натянутой под нами сетки. Я понимаю, что до сих пор не сказала Сэму кое-что очень важное: то, как сильно он… нужен мне.

Упав на сетку, мы с легкостью выдыхаем, скатываемся к одному из краев и заливаемся громким смехом.

– Кто здесь?! – раздается низкий голос за стеной.

– А теперь пора уносить ноги, – шепчу я, прекратив истошно хохотать.

Хватаюсь за сетку и подтягиваюсь к краю, который в нескольких местах соединяется с плитой третьего этажа. Мы чуть не сползаем вниз, пока карабкаемся к единственному пути отступления.

Охранник замечает нас, только когда мы уже исчезаем в здании и торопимся к выходу. Но мы не настолько глупы, чтобы бежать прямо в его лапы. Домчавшись до первого этажа, прыгаем вниз через один из проемов на лестничном пролете. Снова замечаем охранника, который размахивает фонарем, и пускаемся наутек.

– Безмозглая шпана! – причитает мужчина вдогонку.

– Знал бы ты, сколько нам лет! – хохочет Сэм, оборачиваясь на секунду.

Нам удается выбраться из того же неплотно закрепленного зазора в ограждении. Мы пересекаем пустую улицу и бросаемся к машинам, припаркованным в четверти мили от здания.

Кажется, я никогда не бежала так быстро.

Бросаемся к дверям красной машины. Сэм – к водительской, я – к пассажирской. Пулей залетаем в салон, хлопаем дверьми и только тогда переводим дух.

Если кто-то появится со стороны здания, можно завести машину и гнать отсюда, пока целые.

– Я и забыла… что моя припаркована… дальше, – с трудом выдавливаю я срывающимся голосом. – После сегодняшних приключений… нам не помешает заняться… дыхательной гимнастикой.

Сэм смотрит с улыбкой, которая исчезает, когда мы встречаемся глазами. Он переводит взгляд на мои губы. На грудь, что движется в частом ритме, пытаясь набрать больше воздуха. Губы… Снова глаза…

Слова кажутся лишними. Нам нужна тишина, в которой можно услышать свои мысли. Разобраться с тем, что происходит с обезумевшим сердцем.

– Кто-нибудь из нас остановится? – спрашивает Сэм, поднимая на меня последний, уверенный взгляд: он-то уж точно не собирается идти на попятную.

И только тогда два доведенных до отчаянного желания тела падают друг к другу в объятия.

– Может быть… – Мои фразы вырываются все теми же обрывками, пока губы на короткие доли секунды остаются свободными между поцелуями. – Позже… Не сейчас…

Сэм

Прыжок в неизвестность.

Побег от проблемы.

Рука в руке, сбитое дыхание и горящие азартом глаза. Ударная доза адреналина несется по крови, ускоряя сердцебиение.

Мы не могли избежать того, что происходит. Химия, помноженная на физику, рано или поздно должна была вылиться… в это.

Охренеть. Неужели это и вправду мой первый раз? Сэм же убьет меня, если узнает. Да какая разница! Сэм – это Сэм. Я – это я. Разве мы не разобрались с этим?

Не знаю, как у меня получается так быстро и ловко переместиться на пассажирское сиденье, но уже секунды спустя я чувствую на спине холодную кожу, от которой меня отделяет только ткань футболки.

Наши куртки и моя олимпийка падают под ноги. Алекс касается меня под одеждой, сжимает пальцы и царапающими движениями ведет по коже. Поддеваю ее джемпер за край и тяну вверх, помогая выбраться из кольца узкой горловины. Смотрю вниз и удивленно веду бровью, не удержавшись от комментария:

– Ты в принципе его не носишь или заранее подготовилась?

– Как видишь, она не такая большая, – улыбается Алекс. – Обычно не ношу. Ты не замечал под свободной одеждой. Хотя… в первую встречу, кажется, был впечатлен. Правда, тогда на мне было «чудо» с огромным наполнителем.

– Так это был наполнитель?

А Сэм, бедняжка, чуть не умерла от зависти.

Я и не стал бы так заострять на этом внимание, если бы не заметил, что под джемпером ничего не надето.

– Говорил же, замерзнешь.

Алекс задевает мой нос кончиком своего, поворачивает голову и кивает на запотевшие стекла машины.

– Уверен? Кажется, тут становится жарко… Или тебе не очень? – Она поддевает край моей футболки и тянет на себя, замерев в ожидании. – Мне ее оставить?

– Снимай, – улыбаюсь я, поднимая руки.

Футболка падает под ноги. Я чувствую, как грудь Алекс касается моей, горячее дыхание – шеи, а пальцы тонут в волосах. Поворачиваю лицо, ищу ее губы, нахожу темный взгляд и теряю голову.

– Я точно сошла с ума, Сэм, – выдыхает перед тем, как нырнуть в глубину поцелуя, от которого кружит голову.

Грудь, руки, губы, языки – кажется, что в наших телах не осталось ничего, что еще не сплелось бы в этом безумном танце.

Ничего, кроме…

– Ты сводишь меня с ума, Алекс, – шепчу я, крепче сжимая ее в объятиях.

Но в следующую секунду понимаю, что уже говорил это. В другом теле, другим голосом. Точнее, Сэм. Говорила.

Алекс замирает и медленно отстраняется, разглядывая меня так, будто видит впервые. Секунды – и вспышка одного лишь ей понятного осознания проходит. Она трясет головой, словно избавляясь от наваждения, дарит последний короткий поцелуй и тянется за кофтой.

Пока она одевается, все таким же непонимающим взглядом изучая мое лицо, я задаюсь уймой вопросов и даже не догадываюсь спросить у нее главное. Почему она остановилась?

Вопросов действительно много.

Сэм спала с Алексом? Когда? И почему я не помню этого? Нет. Почему это появилось в памяти сейчас? И почему Александра будто вспомнила то же самое? Что, если они с Хорнером тоже…

Да ну, бред какой-то. Не бывает таких совпадений. Даже если представить, что мы с Самантой не одни такие уникальные… Встретить пару похожих оборотней и умудриться влюбиться друг в друга… дважды?

Алекс

«Ты сводишь меня с ума, Алекс», – доносится сквозь гул, которым отдается в ушах движение крови по сосудам.

«…и я не хочу больше с этим справляться», – заканчивает знакомую фразу память.

«Ты чертовски волнуешь меня, Сэм».

«Почему же: все именно так, как я планировал».

«Ну и как, круто быть на месте победителя? Можно тебе похлопать: так старался, что я едва не купилась…»

«Ну не тебе же одной каждый раз оставлять меня в одиночестве с мучительным стояком».

«Ручки в помощь, Хорнер».

«Вот и поработай ручками. Можешь представить, что я никуда не уходил…»

Я смотрю в глаза, которые несколько часов назад обжигали Алекса яростным огнем. Настолько похожие, что на секунду на меня будто снисходит озарение. Нет. Обычное воспоминание, которое появилось в памяти только сейчас.

Что между ними произошло? Зачем Алекс сделал это, если явно с ума по ней сходит?

Из-за меня? Из-за моего поцелуя с Сэмом накануне?

Как же все сложно… Почему это случилось с нами в одно время? Почему те, в кого мы влюбились, оказались братом и сестрой с одним на двоих именем и схожей внешностью?

Отрывки воспоминаний прошедшего дня продолжают появляться короткими вспышками. Фотосессия. Ее продолжение в полумраке небольшой подсобки. Низ живота тянет в забытом предвкушении.

Его же бросало в дрожь от желания. И как он решился уйти? Еще и повел себя как ублюдок.

Я поднимаю взгляд к застывшему в задумчивости лицу Сэма и почти спрашиваю, как себя чувствует Саманта. Мозг включается прежде, чем я морожу глупость: я говорила, что мы с Алексом «читаем мысли друг друга», но вряд ли сестра успела рассказать Сэму подробности прошлого вечера. Если и так, то спрашивать об этом, сидя на его коленях с голой грудью и расстегнутыми джинсами, – самая тупая идея, которая только могла прийти мне в голову.

Я опускаюсь за кофтой, после того как вывожу Сэма из оцепенения мимолетным поцелуем.

– Поедем ко мне? – спрашиваю минуту спустя, почему-то не сомневаясь, что он откажется.

Тело все еще просит разрядки, но эти не к месту возникшие воспоминания слишком все усложняют.

– К тебе? Ты живешь одна?

– Пока у Алекса, но его точно не будет до утра, – продолжаю сильнее сдавливать на шее петлю.

Что, если Сэм все-таки согласится? Смогу ли я продолжить под натиском ярких картинок, которые разве что не плывут перед глазами кадрами диафильма?

Она безумно красива в глазах Алекса.

Да этот парень влюблен по самые уши, и если его и дальше будет так плющить от Сэм, стальным яйцам гениального программиста срочно придется искать пиратки для обновления.

– И он точно сейчас не с твоей сестрой, – зачем-то уточняю я, заметив, как челюсти Сэма сжимаются.

– Знаю, – бросает он, высвобождаясь из-под моих ног, чтобы вернуться на место водителя.

– Сэм… – Не знаю, когда в голове зарождается мысль сказать именно это, но я, не задумываясь, тут же выкладываю на духу: – Нам стоит определиться, что мы ждем от этих отношений. Возможно, нам нужно время? Мы знакомы не так долго, но все так быстро завертелось, что я не понимаю, насколько можно доверять этим чувствам…

Только сегодня, каких-то пятнадцать минут назад, я была готова нырнуть в эти чувства с головой, проклиная того, кто оставил мне только четверть от суток. И что теперь? А теперь, Александра, ты знаешь, что кое-кто тоже влюбился…

Интересно, сам-то Хорнер догадывается?

– Хочешь проверить чувства? – спрашивает Сэм.

– Не хочу торопиться…

– Ты говоришь это после того, как мы чуть не переспали?

– Для меня это был бы не просто случайный секс, – бормочу, уткнувшись лбом в его плечо. – Все становится слишком сложным…

– Все это время… мы не будем видеться?

Я чувствую, как рука Сэма замирает у моей головы. Он напрягается, но в следующую секунду, расслабившись, все-таки опускает ладонь и поглаживает мои волосы.

– Не знаю. Если сильно соскучишься, напиши.

– А ты?

– Буду писать каждую ночь, – улыбаюсь, поднимая взгляд к лицу Сэма. – Чтобы ты не думал, что я тебе приснилась.

– Главное, не исчезни с концами.

– Это вряд ли.

Глава 4. Обними меня крепче

Maroon 5 – Lips on you

Алекс

Знакомый диван, кухонный гарнитур цвета холодной стали и огромный стол, за которым я почти никогда не ем. Совсем не та картина, что я видел перед тем, как уснуть.

Хоть не в чужой спальне проснулся – и ладно.

С каких пор мне напрочь отшибло память на события ночной жизни? Либо Алекс провела эту ночь дома, и кто-то из нас страдает лунатизмом, либо у меня появилась новая проблема. Если я перестану контролировать то, что она делает, однажды утром и впрямь рискую проснуться и узнать, что меня сдали для опытов в NASA.

Я с трудом поднимаюсь с постели и плетусь в ванную.

Мог бы махнуть на занятия и остаться дома, но курсовая у декана, которую мне предстоит сдавать через шесть недель, сама себя не напишет. А консультации этот крайне занятой профессор дает только по пятницам. И те через раз.

Прохладный душ обычно быстро приводит в чувства. Настроив температуру на электронном табло, я встаю под струи воды. Намылив голову, закрываю глаза и поднимаю лицо навстречу брызгам.

И вспоминаю.

Высотное здание и прыжок вниз. Падение на сетку. Побег от охранника. Салон машины, пропитанный странной смесью мужского и женского парфюмов.

Значит, ночью птичка выбралась из клетки.

А дальше – провал. Пустота. И ее почему-то сменяют другие кадры.

Зеленые глаза. Обалденный рот, в котором мне нравится все – мягкие губы, десятки оттенков улыбок, острый язык, способный ужалить словами и тут же добить легким прикосновением, которого достаточно, чтобы спящий приятель в моих штанах проснулся и встал по стойке смирно.

Как она это делает? У нее там что, фабрика бесперебойной выработки феромонов?

Волосы, цвет которых я вспоминал вчера ночью, перед тем как вырубиться после бутылки полусухого красного. Тело, в котором мой отравленный вязким сиропом мозг отказывается искать изъяны.

Она вся – какое-то гребаное. Мать его. Совершенство.

Декан Бартон сам звонит мне перед парами, пока я тащусь в хвосте утренней пробки на Тремонт. Предупреждает, что вытянул меня из лап Робинсона на первые тридцать минут лекции и назначает консультацию в одной из свободных аудиторий.

Я поднимаюсь к Бартону, когда слышу голос Спенсера:

– Эй, Хорнер, заблудился? У нас пара на другой кафедре.

– Я к декану.

Я говорил другу, что пишу курсовую у Бартона, но слово «декан» моментально включает в его голове тревожную кнопку.

– К декану? С чего это?

– Обсудить перевод, – бросаю я, решив проверить, на что еще хватит фантазии моего друга. – Из универа.

Удивительно, но у него правда нет других вариантов.

– Так и знал, что все закончится этим! – шипит Спенсер со злостью, часть которой, конечно же, по мою душу. – Из-за Сэм?

– Угу, – мычу, пряча сарказм за сжатыми в линию губами. – Так достала, что сил нет видеть ее каждое утро.

– Ты бежишь, потому что у вас что-то было или потому что хотелось, но не было?

– Тащи свою задницу на лекцию. Буду позже. Робинсону сказали, что я опоздаю.

Спенсер хочет спросить еще что-то – по лицу вижу, – но разговор рискует затянуться или закончиться быстрым разоблачением моего безобидного розыгрыша. Коротко махнув Спенсу, я шагаю дальше по коридору.

На кафедре не оказывается свободных аудиторий, и Бартон принимает меня в своем кабинете.

Мы обсуждаем несколько самых сложных вопросов по курсовой и список литературы, который следует изучить особенно тщательно. Декан как всегда лаконичен, и мы управляемся за двадцать минут, десять из которых занимает время перед началом пар.

– Можешь попить кофе, пока Робинсон думает, что ты занят консультацией, – с серьезным лицом добавляет профессор, после того как мы обмениваемся пожеланиями хорошего дня.

Я присматриваюсь, стараясь угадать, проверка это или он говорит искренне.

– Как раз пропустил завтрак, – киваю, повернув к Бартону такую же серьезную мину.

На лице декана мелькает короткая, как вспышка, улыбка.

Поесть в столовой кампуса в такую рань обычно нечего, но автомат с кофе работает бесперебойно. Я направляюсь за порцией, минуя пустые кафедры на втором этаже.

Саманта идет быстрым шагом – почти бежит. Останавливается, секунды о чем-то думает и продолжает путь.

Я замечаю ее еще издали и удивляюсь тому, как легко определил по одной только походке, что это Сэм. Черты лица пока видны плохо, волосы спрятаны под капюшон светлой толстовки. Я странным образом запомнил почти всю одежду, в которой она появлялась с начала года, но эту бесформенную кофту вижу впервые. Крошечное тело растет, пока расстояние между нами уменьшается. Ярдах в двадцати она поднимает голову и врезается взглядом в мое лицо. Глазами, в которых все еще полыхает ярость.

Еще вчера, перед тем как надраться, я пообещал себе поговорить с ней о нашем прошлом. Стоит ли делать это сейчас, когда ее желание убить меня кажется почти осязаемым?

Дверь одной из аудиторий отворяется точно между нами.

Я слышу, как по полу выстукивают каблуки, но не замечаю мелькнувшую сбоку фигуру, пока в коридоре не звучит женский голос:

– О, привет, давно не виделись!

Зеленые глаза нехотя отрываются от моего лица и смотрят в направлении голоса.

– Привет, Чарли. – Сэм сдержанно улыбается, ни на дюйм не меняя положение, в котором стоит. Даже голову не поворачивает.

Язык ее тела кричит о том, что причина пропущенной пары стоит перед ней и какая-то хер откуда взявшаяся знакомая путает ей карты.

Однако знакомая оказывается догадливой. Я скольжу по лицу девушки мимолетным взглядом, но успеваю заметить, как она кривит рот в понимающей усмешке.

– Мистер Аткинс разрешил заниматься проектом, пока не начались занятия кружка. Мне нужно отлучиться минут на десять, а ключ он забрал с собой…

– Иди, я побуду здесь, – бросает Сэм, сделав правильный вывод из ее затянувшейся тирады. – Десять минут.

– Спасибо!

Девушка убегает к лестнице, а мы все так же молча стоим, вперившись друг в друга взглядами.

Сэм первой выходит из ступора: хватает меня за рукав кофты и, распахнув дверь, толкает внутрь.

Громкий стук действует на меня отрезвляюще: проходит головная боль, от которой с утра пришлось спасаться аспирином; сон снимает как рукой; тело накрывает окрыляющая бодрость, что живо подхватывает поникший дух. И никакого «Ред Булла» не понадобилось.

Судя по ее лицу, мы снова должны спорить. Как бы меня ни достали эти традиционные стычки, я должен хоть как-то на них реагировать, чтобы не быть слишком бесстрастным. Чтобы не видеть, как равнодушна она.

Наверное, нет ничего хреновее безразличия человека, из-за которого твою грудь будто растормошили и вырвали из нее половину.

Спустившись на стул перед одним из мольбертов, я смотрю на Сэм и собираюсь задать ей вопрос о том лагере в лоб.

«Ты помнишь, кто я? Ты просто играешь, Кэрри, или действительно что-то чувствуешь?»

Пальцы девушки хватаются за край капюшона, высвобождая волосы цвета вина, которым я заливал желудок и оползень в грудной клетке прошлой ночью.

– Надень обратно, – ворчу, переводя взгляд на бесформенную толстовку. – Или собери их. Похожа на чучело.

Я знаю, что она отреагирует. Начнет возмущаться, спорить, отбросит подачу привычным способом. Но в ответ Сэм только поджимает губы, шумно вдыхает воздух и одним махом расстегивает молнию. Огромный мешок спускается с плеч прямо к ногам, оставляя похудевшее за ночь тело в одной футболке.

Что за талант такой – сбрасывать килограммы за считанные часы? Она что, тайком в UFC подрабатывает?

– Когда ты ела в последний раз?

– Это все, что тебя интересует?

– Одно из. Первое.

– Вчера утром.

– Ты в своем уме? Хочешь неделю с гастритом проваляться?

– Почему ты уходишь? Я видела Спенсера. Думала, что это шутка, но такую трагедию на лице не каждый актер сыграет, а у этого парня никакого таланта к актерству.

– Уже доложил, – киваю я с усмешкой. – Надеюсь, к концу пар слухи не расползутся по всему универу.

– Какая разница? Хочешь уйти по-английски?

– Если и хочу. Тебе-то что? Не плевать?

– Нет, Хорнер. Мне не плевать.

Сэм

Боже.

Неужели я сказала это вслух?

После того, что было вчера. После такого позорного унижения я умудрилась признаться мудаку, который плюнул мне в лицо безразличием, что меня волнует его перевод. Точно мозги с утра смыло в канализацию вместе с пеной от шампуня.

Нет, остатки былого благоразумия я потеряла еще прошлой ночью, когда решила устроить алкогольную вечеринку в гордом одиночестве.

Мой разум отказывался решать шараду, подброшенную Брентоном. Алекс сказал Ною держаться от меня подальше? После той гадкой игры, которую сам же и затеял?

Самодельные коктейли с текилой избавили мозг от размышлений. Я собиралась подумать об этом утром.

Но сегодня с трудом встала с кровати, а последним отчетливым воспоминанием с ночи было приготовление третьей по счету Паломы.

Я притворилась, что фраза Брентона – фантазия захмелевшего мозга, и с легким сердцем пришла в универ.

Мой план сделать вид, что мы с Алексом незнакомы, провалился с первых же минут: у аудитории меня ждали Спенс и Милли.

Чарльз выглядел как ходячая иллюстрация к некрологу.

– Кто-то умер? – невольно вырвалось при встрече с его взглядом.

– Ты как всегда юморишь, – скривился он.

– Я серьезно.

– Пока нет. Десять минут назад я был готов убить двух придурков, но первый быстро унес ноги, а вторая, хоть и стоит рядом, появилась, когда я почти смирился с неизбежным.

– Минутку, – бросила я, останавливая его загадочную тираду вытянутой перед собой ладонью. – Так некролог для меня. Чем же я провинилась? Или тебя Хорнер укусил?

– Хорнер укусил? А ты еще не все зубы ему выбила? А, Майк Тайсон?

– Тайсон откусывал уши, Спенсер, – хмыкнула Милли.

Я все еще не понимала, что он хочет сказать, но последняя часть пропитанной желчью речи Спенсера заставила резко вдохнуть:

– Он сейчас в деканате. Обсуждает свой перевод. Если это игра, в которой проигравший уходит с поля боя, могу тебя поздравить: он свое слово всегда держит. Долбанный джентльмен.

– Перевод?

Я недоверчиво вылупилась на Спенсера, сместила взгляд на подругу и отрывисто хохотнула:

– Хорошая шутка.

– Похоже, что я шучу?

– Мы ни на что не спорили, Спенсер! Мало того, вчера договорились делать вид, что вообще незнакомы.

Милли, которая до сих была подозрительно немногословна, громко прыснула:

– Вы-то? Для этого вам придется тщательно планировать маршруты своих передвижений по кампусу, чтобы вообще не пересекаться…

– Вот Алекс и решил проблему. Радикально, – отрезал Спенсер.

– Кто переводится в разгар пятого семестра из-за такой мелочи?!

– Ты плохо его знаешь, – качнул он головой. – Алекс тут такое устроил на первом курсе из-за каких-то проблем в семье…

Я поняла, о каких семейных проблемах говорил Чарльз. Он явно был не в курсе, что именно тогда беспокоило Алекса.

То, что происходит между нами, не идет ни в какое сравнение с адюльтером его матери.

– Куча пропусков, почти заваленная сессия, – продолжал откровения Спенсер. – Бесчисленные романы со старшекурсницами и аспирантками, среди которых оказалась девушка с женихом и назначенной датой свадьбы! Эта сука тайно крутила с обоими, надеясь держать на крючке и молодого любовника, и пожилого папика. Но Хорнер послал ее на хер, когда узнал. Замуж она, кстати, выскочила за своего папика, одного местного профессора преклонных лет. У них хватило ума не позориться и сменить работу, иначе Лекс точно ушел бы отсюда, устроив им напоследок апокалипсис.

Но у меня нет жениха-профессора! И мой «роман» с Алексом, толком не начавшись, закончился еще там – в периметре небольшой подсобки…

Раздумывать времени не было. Скоро должна была начаться пара, и Алекс наверняка уже поджидал декана возле его кабинета.

Я развернулась на пятках и быстрым шагом направилась к деканату, на ходу бросив подруге:

– Милли, скажешь мистеру Гарднеру, что я плохо себя чувствую!

– Это уже второй пропуск у Гарднера!

Да плевать.

– Знаю. – Я кивнула, натягивая на голову капюшон: решила не рисковать, сверкая волосами, если встречу препода в коридоре.

И вот я здесь. Стою перед Алексом, закрывшись в одной из мастерских на кафедре искусства. И не знаю, как лучше продолжить разговор, чтобы не показаться влюбленной дурочкой, которая продолжает бегать за парнем, после того как ее отшили.

– Для начала объясни мне кое-что. Ты и Ной. Ваша драка.

– Не было драки. Я просто разок ему врезал. Заслужил.

– Чем?

– Ты же знаешь.

Я знала. Еще вчера. И это беспокоило меня ровно минуту, пока не стало понятно, что все участники конфликта живы и не собираются раздувать его до масштабов бедствия.

Но слова Брентона и намек Евы на то, что Ной получил по морде не из-за матери Алекса, а из-за меня, дают мне чуть больше уверенности. По крайней мере я должна знать, какую гадость сказал обо мне Ной, чтобы встречать его в следующий раз во всеоружии.

– Не знаю, – мотаю головой в попытке вывести Алекса на продолжение.

– Разве? Он же растрепал тебе об интрижке со своим боссом.

Так причина не в том, что я пострадала по вине Брентона, а в том, что чья-то репутация рискует пострадать из-за меня…

Я стараюсь быть равнодушной хотя бы внешне, но держать в узде свои эмоции в присутствии Алекса с каждым днем становится все сложнее.

– Боялся, что я буду распускать сплетни? Думаешь, такая гнусная месть в моем духе? – спрашиваю я, теряя остатки спокойствия.

– Сэм.

Алекс вскидывает голову и хмурится.

– А уходишь зачем?

– Остановись.

– В этом тоже замешана я? Что, так сильно меня ненавидишь? Придушил бы этими самыми руками?

Он качает головой после каждого моего вопроса.

Его безупречное лицо, которому сейчас, спустя два месяца после памятного знакомства, я дала бы десятку по пятибалльной шкале, искажает гримаса боли со смесью раздражения. Мне до сих пор сложно читать его едва пробивающиеся из-под маски эмоции.

Он встает и неторопливо идет в мою сторону, разглядывая свои руки так, словно они чужие. Подходит совсем близко. Касается дыханием лица. Окутывает теплом, оставаясь на расстоянии нескольких дюймов.

– Этими руками? – спрашивает, встречаясь со мной взглядом. – Я хотел бы… просто обнять тебя, Сэм. Стоило сделать это еще вчера. Может, тогда мне не захотелось бы прибить Брентона.

Молчу. Даже услышав то, что так боялась, но хотела услышать, я, как клиническая идиотка, борюсь со своими чувствами.

Но волна тепла разливается по всему телу, и напряжение тут же исчезает. Я делаю крошечный шаг навстречу, тягучим взглядом скольжу от подбородка к глазам и тихо прошу:

– Тогда обними… Может, мне только это и нужно?

– Не пожалеешь?

– А ты?

Он улыбается и, схватив меня за руки, тянет к груди, тут же зарываясь носом в раскиданные по плечам волосы.

– Ни секунды.

Ладони касаются крепкой спины, шуршат по мягкому свитеру и крепко сжимаются на широких плечах. Возможно, слишком широких для парня, который не увлекается спортом. Хотя о чем это я? Он же вице-чемпион штата по плаванию. О да. Эту страницу его прошлого мне раскрыл парень с курса, с которым Алекс тренировался в школе. Сколько еще открытий мне предстоит сделать, прежде чем узнать его настоящего?

– Кажется, обнимаемся мы впервые, – замечаю я, уткнувшись в его крепкую шею.

– Наверное, стоило начинать с этого.

– Нам не позволили обстоятельства нашего знакомства.

– Какого из?

– Странный вопрос. У нас их что, было несколько?

Он хватает пальцами мой подбородок и тянет лицо вверх.

Интересно, что разбудило летучих мышей в моем ведьмовском нутре? Его потрясающий запах или способность смотреть так, что хочется тут же сорвать с него одежду?

– Поговорим об этом позже, – загадочно произносит Алекс, после чего смещает фокус на мои губы и, негромко сглотнув, переводит тему: – Давай сбежим?

– С пары?

– Со всех.

Он обнимает меня сильнее, касается пальцами лица и опускает голову, приближаясь навстречу.

Это даже не намек. Это прямое заявление: «Я хочу тебя. Прямо сейчас».

– Нас могут поймать, – шепчу я, едва сдерживаясь, чтобы не броситься выполнять его просьбу. – Чарли скоро вернется.

В каком-то смысле это ведь наш первый поцелуй? Ладно. В статусе парня и девушки.

– По-моему, Чарли оказалась догадливее, чем мы с тобой. Спорим, она тут нескоро появится?

– Ты плохо ее знаешь. Она же чертова перфекционистка. Сказала десять – значит десять.

– Ладно.

Когда расстояние между нашими губами почти растворяется, Алекс, решив подразнить меня, оставляет короткий поцелуй на щеке.

– Тогда… все-таки как насчет пар?

Я прячу улыбку, прикусив губу, и мотаю головой.

– Может, стоит сходить хотя бы на пару-тройку свиданий для приличия?

Он с недоверием сводит брови, смотрит с ожиданием, точно решив, что я пошутила. Затем натянуто улыбается.

– Интересно, у каждой девушки под подушкой хранится свод этих дурацких правил? Если мы встречаемся, значит близость должна быть после десятого свидания? – Вообще-то третьего. – Кажется, раньше нас это не волновало.

Его недовольство понятно и в какой-то степени справедливо. Чего уж там, я и сама не против получить безграничный доступ к его телу уже этим вечером, но он заслужил небольшой взбучки за то, что сделал вчера. Да и я слишком быстро его простила.

К тому же у меня проблема. Огромная. Высотой в шесть футов два дюйма. Проблема, о которой я впервые в жизни совсем не хочу думать. А что, если…

Алекс остывает при виде моей сочувствующей улыбки. Вразрез выражению его лица в то же мгновение загораются глаза.

– Пойдешь со мной на свидание? Сегодня. Сразу на три.

– Сегодня могу на одно. После пар и работы. Хотя нет. Ева писала с утра, что начальство расщедрилось на три оплачиваемых выходных. Как раз сходим на три свидания.

– Тогда увидимся после пар.

– У меня их сегодня четыре, – уточняю, чтобы позже это не стало для Алекса сюрпризом.

– Ты издеваешься? У нас же всегда совпадало количество пар по пятницам.

– Занятия в кружке живописи – вместо четвертой.

Алекс перестает гипнотизировать меня взглядом, только чтобы поднять голову и осмотреться вокруг. Да-да, ты угадал, это и есть мой кружок живописи.

– Нужно было найти вашего Аткинса и забрать у него ключ, – сопит он, с досадой разглядывая мольберты.

Все верно. Забрать ключ, закрыть дверь и бросить крошечный кусок металла в ближайшее окно. Иногда ты кажешься таким мальчишкой, Алекс.

Да нет. Какой же он мальчишка?

Не знаю, что там со временем. Я смотрю на Алекса, слышу свое радостно танцующее сердце и ясно осознаю, что обнимать его мне нравится куда больше, чем ненавидеть. Лучше этих объятий могут быть только…

– Поцелуй меня… Мы встречаемся или нет? Поцелуй меня, наконец, как свою девушку.

Он сжимает ладони на моей талии и ловко подхватывает, сажая на ближайший стол. Я раскрываю пальцы обеих рук и, плавно зарывшись в густые волосы, притягиваю его лицо ближе. Едва коснувшись губ, понимаю, что наши прежние поцелуи были совсем другими. Алекс был осторожен. Когда я превращалась в сплошной оголенный нерв от желания, он себя сдерживал. Даже вчера. В той подсобке он будто ждал, что в следующую секунду я дам задний ход.

Как там сказал Спенсер? Долбанный джентльмен?

Сейчас Алекс мало похож на хорошего парня: целует жадно, безудержно, властно, без капли стеснения и так горячо, что у меня все тело покрывается испариной.

Что он творит… Будь у людей способность беременеть от поцелуев, мысленно я уже пулей летела бы в аптеку за тестом.

– Стой… – выдыхаю, с трудом оторвавшись от возможно лучшего в жизни поцелуя.

Страшно подумать, сколько их будет таких – самых лучших.

– Не будь ты такой языкастой Ведьмой в первую нашу встречу, – сипло отзывается Алекс, – я понял бы, что хочу встречаться с тобой намного раньше.

Мы шумно дышим, не прерывая борьбы взглядов. Кажется, это сон, и если глаза на мгновение закроются, сладостный морок вдруг растворится. Боже… Если это действительно сон… Можно я пробуду в этой летаргии вечно?

– Не будь я такой «языкастой Ведьмой», ты даже не обратил бы на меня внимание. – Я с иронией вспоминаю его откровение после вечеринки у Спенсера. – Я же не в твоем вкусе, помнишь?

– Это был пьяный бред, – морщится он, словно стыдясь собственных слов.

– Допустим. И надолго бы тебя хватило? Для постоянных отношений.

– Ты тоже веришь в эти бородатые легенды и подставные фотки в социальных сетях? – не остается Алекс в долгу.

Мы одновременно расплываемся в улыбках и прыскаем со смеху.

– Тогда откуда такая громкая слава? За эти два месяца я видела только одну претендентку на знакомство с моими когтями, – мурлычу, осторожно царапнув его за кончик носа.

– И очень ловко от нее избавилась, кстати говоря, – довольно улыбается он в ответ. – Сам постарался. Пустился во все тяжкие в первом же семестре. – А эту историю я сегодня уже слышала. – Мне понравилась эта роль: здорово избавляет от ответственности. Ко второму курсу я изрядно устал от бесконечных коротких интрижек, но приходилось поддерживать имидж. Наверное, в универе нет ни одного парня, каждый секс которого не выносится на всеобщее обсуждение. Но тут чаще сами девушки стараются. Некоторые настолько, что придумывают то, чего не было.

– Выходит, ты не охотник, а жертва, – охаю в притворном сочувствии. – Говорила же: стареющий импотент.

Взгляд Алекса, который последние минуты разговора сиял заразительным весельем, в доли секунды становится предельно собранным и серьезным.

– Ты все-таки решила уйти с пар?

Низ живота простреливает знакомый разряд. Кажется, я перестаралась с шутками.

– Три свидания, Хорнер, – шепчу в губы, резво отскакивая в сторону, пока он расслаблен.

Глава 5. Свидание первое

Halestorm – I Get Off

Сэм

Никогда еще пары не пролетали так быстро. Радостное ожидание первого свидания поразительно сказывается на моей способности воспринимать учебный материал.

Я включаюсь в процесс, с упоением слушаю преподавателей и пару раз даже задаю вопросы, что совсем на меня не похоже. Кажется, сил стало в два раза больше: хватит и на учебу, и на творчество, и на отношения.

После третьей пары, едва появившись в мастерской, я получаю сообщение от Алекса:

«Алекс: Не передумала насчет Аткинса?»

«Алекс: Я видел его фото на кафедре. Уверена, что он тебе нравится больше?»

«Я: Он просто милашка».

«Я: Никогда не опускается до прилюдных шуток над моей ориентацией, не закрашивает многолетнюю седину и абсолютно безопасен для нервной системы».

«Алекс: И вряд ли хорошо целуется;)»

«Я: Хорошо? Кто сказал?))»

«Алекс: Ведьма)»

«Я: Не помню, чтобы хоть раз такое говорила;)»

«Алекс: Это вызов?»

«Я: Не хочешь сходить в бассейн, пока я занимаюсь живописью? Как раз охладишься».

«Алекс: Уже здесь!»

Я устраиваюсь возле мольберта с наполовину выполненным портретом модели: мы работали над ним все предыдущее занятие. Принимаюсь готовить рабочее место, отложив в сторону телефон.

Но через минуту возвращаюсь к экрану.

«Я: Не люблю плавать, но хотелось бы посмотреть, как это делаешь ты».

Зачем я это пишу? Намекаю на то, что хочу увидеть его раздетым?

И опять мысли о нашем последнем поцелуе…

«Я: Ладно, пловец, занятие началось. Увидимся позже ».

Пальцы зависают над экраном. Ровно над появившимися в нижней части смайлами. Недолго думая, я улыбаюсь и тычу в подмигивающий кружочек с сердечком у вытянутых губ. Три раза.

И получаю в ответ… гифку падающей в обморок птички. Надеюсь, от счастья.

Едва услышав звонок, я хватаю сумку, перебрасываю ремень через плечо и отвлекаюсь на новое сообщение.

«Алекс: Ты хотела увидеть, как я плаваю. Жду в бассейне. Здесь никого уже нет. Пусть это будет нашим первым свиданием».

Свидание? В бассейне?! А ничего, что у меня нет с собой купальника?

«Я: Я не говорила, что хочу сделать это сегодня О_о»

«Алекс: Решил, что ты заслуживаешь подарок;)»

«Я: Да ты сама скромность».

Качнув головой, я громко вздыхаю и, смирившись с неизбежным, иду к спортивному корпусу.

В бассейне Алекс действительно оказывается один.

Я осторожно прикрываю дверь, издалека наблюдая за резкими, затем плавными движениями рельефных рук, рассекающих воду. Подхожу к стоящему поодаль шезлонгу, снимаю толстовку и, приподняв футболку, расстегиваю джинсы.

Футболка достаточно длинная, чтобы создать хоть какое-то подобие приличия и не сверкнуть пятой точкой в коротких эластичных шортах. Достав из сумки резинку, собираю волосы в хвост, в тысячный раз запасаюсь воздухом и шагаю к бассейну.

Алекс успевает проплыть круг и выныривает передо мной в ту секунду, как я останавливаюсь у края. Взгляд падает на мои колени. Я понимаю, что мысли, которые крутятся в голове Алекса, мешая выдавить хоть слово и разрядить обстановку, едва ли приличнее моих.

Он мог бы подвинуться ближе. Опустить голову к выступающим коленным чашечкам, отвести мою ногу в сторону, пробежаться короткими поцелуями по внутренней поверхности бедра, приподнять край длинной футболки…

– Почему ты не любишь плавать? – спрашивает, когда я отчетливо понимаю, что начинаю краснеть.

– Поздно научилась. И даже не пыталась заниматься повторением пройденного. Как-то ведь я прожила без воды шестнадцать лет, – пожимаю плечами, заметив острый взгляд Алекса.

– Посмотрим, как хорошо ты усвоила уроки, – произносит он перед тем, как неожиданно потянуть меня за руки.

Я с шумом плюхаюсь в воду, делаю пару движений ногами и, всплыв над поверхностью, раздраженно фыркаю.

– Ты похожа на Ариэль, – улыбается он, убирая назад облепившие мое лицо пряди. – Бледная кожа, красные волосы и…

– Зеленые глаза. У Ариэль они синие, – огрызаюсь, мечтая утопить его в этом бассейне. – Думаешь, это смешно?

– Я разве смеюсь? – серьезно замечает Алекс. – Ты пришла в бассейн. Даже одежду снять догадалась. – Он на мгновение задумывается, смотрит на мокрую футболку и пожимает плечом. – Ну, почти. А плавать почему-то отказываешься. Хотела поглазеть на меня и остаться не при делах?

– А знаешь, – я резко хватаюсь за утонувший в воде край футболки, – лифчик на мне тоже как у Ариэль!

Дергаю руками вверх, освобождаюсь от противно облепившей тело ткани и бросаю ее к краю бассейна.

– Фиолетовый!

Отплыв на небольшое расстояние, я занимаю одну из соседних дорожек и ловлю его взгляд, который скользит вслед за бретелькой спортивного бюстгальтера. Демонстративно возвращаю ее на место, бросая в безмолвного Алекса наигранно смущенные взгляды. Впрочем, он сразу догадывается, что я играю. Ухмыльнувшись, уплывает на следующий круг.

А я переживала, что иду сюда без купальника. Чем мое нижнее белье хуже?

Снопы брызг поднимаются над бассейном при каждом взмахе его рук. Движения более рваные, быстрые, резкие – не похожи на те, что я увидела, когда только пришла.

Я тихо плаваю в стороне и останавливаюсь, чтобы поймать момент, когда Алекс коснется противоположного конца бассейна и оттолкнется от стенки.

Он поворачивает назад, но, доплыв до кромки, вновь начинает круг, вернувшись к дорожке. Я почти кричу от досады. Алекс всерьез собирается все свидание хвастаться своими талантами? Заметив, как он в третий раз отталкивается и плывет в мою сторону, я ныряю под ограничитель дорожек и перебираюсь прямо навстречу несущемуся на всех порах Алексу.

Его рука встречается с моей грудью секунд через пять. Он выплывает и стягивает с лица очки. Прерывисто дыша, хватает меня за плечо и с беспокойством разглядывает мое декольте.

– Все нормально?

– Ариэль ради Эрика лишилась голоса и перебралась на сушу. А ты зачем-то тянешь меня в воду, – произношу я, потянувшись руками к его лицу. – Я же сказала, что не люблю плавать.

Мне все время хочется его трогать. Кажется, это клиника.

– Эрик был брюнетом, – бормочет он в ответ. – И я не обязан быть копией сказочных принцев.

– Вообще-то я пошутила, – беззлобно возмущаюсь в уплывающую спину.

Уже у бортика он хватается за перила металлической лестницы и молча выбирается из воды. Не оборачиваясь.

– Алекс, ты куда? – Я кричу, будто не жаловалась только что на испорченное свидание. – Хорнер, обернись, хотя бы когда с тобой разговаривают!

– Вряд ли тебе понравится то, что ты увидишь! – бросает он, на ходу избавляясь от шапочки и хватая с шезлонга полотенце.

Мой взгляд совсем уж бессовестно скользит по его затылку, массивной шее, широкой спине, по которой впору сверять картинки из атласа по анатомии. Но, добравшись до части дьявольски красивого тела, что скрыта темными боксерами, я быстро отворачиваюсь.