Точка имаго

Размер шрифта: 13

Напомнить о земле

Дорогой читатель!

Если вы любите стихи, где всё ясно и понятно с беглого взгляда, то эта книга не для вас. Некоторые строфы тут, чтобы добиться их понимания, возможно, придётся перечесть несколько раз. И дело вовсе не в том, что автор пишет странно или непонятно. Просто он пишет, имея в виду своего читателя, в определённой мере подготовленного к взаимопониманию.

Ведь автор – Михаил Стригин – известен (и уже не только на Урале) и как учёный-физик, и как философ.

Но и в этих науках он не перестаёт быть поэтом. И не только потому, что рассматривает природу поэзии и искусство вообще как учёный, утверждая их волновую природу, а ещё и потому, что в своей поэзии зачастую говорит языком физика или философа.

«Чтоб ангелом стать, нужно пасть из гнезда!» – утверждает автор в одном из своих стихотворений, и эта жёсткая, но красивая в своей трагичности формула говорит нам о многом – о муках творца, о падшем ангеле, о потерянном рае… Метафора, которая могла бы стать эпиграфом к судьбам многих подвижников, героев человечества, избравших путь служения высоким идеалам.

Поэтический мир вообще парадоксален. Мы, конечно, помним, кого Пушкин называл другом парадоксов. Без проблесков открытий, приближения к чудесному поэзия мертва.

Есть парадоксы и у Михаила Стригина. Вот только одна строчка: «Зависла рыбой тишина…»

«Позвольте, – вступает в спор здравый смысл, – как может зависнуть рыба? Она же не летает». – «Зато молчит», – улыбается автор.

Или вот: «…Но ворон соловьиная рать…» «Как? – ломаем мы голову. – Разве воронья рать может быть соловьиной? Да никогда!» Оказывается, может. Может, когда эту каркающую рать возглавляет Соловей-разбойник.

Мир поэзии Стригина парадоксален не бездоказательно. Он превращает парадокс в аксиому, доказывая её состоятельность. Вот, например, как поэтично и трогательно переворачивает автор наше представление о чёрном цвете как о чём-то безжизненном или враждебном:

…Вместе с ребёнком раскрашу
Мир в чёрный цвет безграничный —
Чёрные окна, наличник,
Тёмные мысли и страны.
Чёрный – он добрый и странный,
В нём тишина и морганье…

После этого беспроигрышного приёма «вместе с ребёнком» и, главное, после «доброго моргания» мы волей-неволей станем воспринимать чёрный цвет под иным углом зрения.

Стригин не из тех физиков, которых в шестидесятые прошлого века противопоставляли лирикам. Несмотря на природу и инструментарий учёного, он являет себя и поклонником чувственности, непосредственной эмоциональности:

Ты говоришь «я люблю тебя» —
И в ту же секунду мир замирает,
Прислушиваясь к тому, что же изменилось вокруг:
Сдвинулись ли тектонические плиты
Или где-то расцвёл бутон жасмина.

И конечно же, как у любого состоявшегося поэта, в этой книге стихов много любви. Любви к женщине, к сыну и дочери, к людям в целом и к человеку в отдельности.

А любовь, оказывается, хоть и самое сильное чувство, часто бывает хрупка и беззащитна. И тогда происходит непоправимое:

…Здесь, в темноте твоей улыбки,
Под хохот устриц и людей,
Вдруг пробежит чертёнок зыбкий
И украдёт любовь, злодей.

И когда таких случаев пропажи любви становится множество, возникает некая социальная катастрофа:

У страны хроническая любви нехватка…

Автор, несомненно, живёт в нашем времени, пишет и творит для современников. Он знает тревоги своего поколения не со стороны и не понаслышке.

Но в нём, как и должно в поэте, живёт свет надежды, сила веры и жертвенность любви.

Вы только послушайте, как точно и просто, со знанием высших законов, описывает он разрешение совсем недавнего космического катаклизма:

…И в следующее мгновенье на небе
Алеет смертоносный метеорит.
Он приближается, сжимая горлышко времени,
Пытаясь закупорить его.
И нет такого Ноя, который смог бы построить ковчег времени.
И в тот момент, когда время сливается в единый поток
Добра и зла,
Бог вспоминает о Земле
И слегка изменяет траекторию метеорита.

Кто-то ещё сомневается в Божественной любви, сохраняющей мир? Надо только чаще напоминать ему о Земле. Мыслями, открытиями, парадоксами, молитвами и, конечно, стихами.

Олег Ник Павлов, председатель правления Челябинского областного отделения Союза писателей России

Взрослое

Шесть мнимых рубежей, три измеренья

Шесть мнимых рубежей, три измеренья,
За стенами скрывается стена,
За полом – новый пол как продолженье
Той перспективы, что обновлена
Была вчера. Я думал, что покинул
Привычный фон, привычный шорох дел.
И потолок – мой вечный страстный стимул,
Который с детства я пробить хотел
И выйти в безграничное пространство,
Где невесомость вечных облаков,
Дымок трубы, и нет у чаек чванства
От высоты над сценой дураков.
Но там другие, пусть и легче, стены
И комнаты просторней кирпича,
И вязнешь, словно клоп, в небесной пене,
Пытаясь закрепиться сгоряча.
Там много больше измерений тонких,
И сложно верх от низа отличать,
И кажется, что брошен на задворки…
Становится бесцветнее печать,
Юродивых и странных различая,
В бреду скрывая Ливингстонов-чаек.

Точка имаго

Время – мерцающий круг,
Начало почти совпадает с концом.
Младенцы на милых старух
Похожи своим благодушным лицом.

Поэт разжимает в спираль
Круги, придавая стоп-кадрам окрас.
Он топкую, серую даль
Как фон глубине поднебесья припас.

Но туже становится вздох,
И в омут удавкою тащит слеза
По нищим. Святой парадокс:
Чтоб ангелом стать, нужно пасть из гнезда!

На вздох кислорода вобрать,
Отдаться воронке с пустой головой,
Пройти незамеченным. В рай
Ещё не пускает Петров-постовой.

И в глубь завихрений уйти,
Как делает это живучий пловец,
И вся безысходность пути
Обрушится в детство, учил так отец.

На дне разожмутся круги,
И, вынырнув, вспомнишь, как сладко дышать,
И крикнешь, и, как ни крути,
Тебе улыбнётся на выходе мать.

Ты говоришь «я люблю тебя»

Ты говоришь «я люблю тебя» —
И в ту же секунду мир замирает,
Прислушиваясь к тому, что же изменилось вокруг:
Сдвинулись ли тектонические плиты
Или где-то расцвёл бутон жасмина.
Я покрываюсь лёгкой изморозью внутреннего жара,
И в этот миг всё моё естество, готовое вырваться,
Стягивается железными обручами покорности.
Но уже в следующее мгновенье
Всё двинулось дальше по кругу,
И ты уже забыла про меня.
Ты с трудом вспоминаешь моё имя,
У тебя просто поменялся объект любви.
Этот мир не ограничивается мною.
А я всё ещё здесь, я никуда не ушёл.
Я стою в непонимании от такой перемены.
Меня начинает кружить в водовороте сомнений,
Я перескакиваю с одного буруна на другой,
Двигаясь по всё сужающемуся горлышку бездны
Подозрений.
Пена лицемерия внутри меня сменяется волной лжи.
Я перескакиваю с одного гребня на другой,
Но воронка всё сжимается, не оставляя свободы движения.
И в тот момент, когда я уже должен был захлебнуться,
Ты обращаешь на меня внимание.
Я вновь попадаю в круг твоих интересов.
«Я люблю тебя», – говоришь ты,
И мощный глоток воздуха распрямляет спазм моих лёгких.
Он выдавливает изнутри комок сомнений.
Кровь, снова ускоряясь, начинает циркулировать,
Эти слова словно привод, раскрывающий плотину,
Но контролирующий поток реки.
Я начинаю дышать ровно и глубоко…
…«Я люблю тебя», – говорит Бог Земле,
И на ней расцветают джунгли и камни.
Вся материя внимает этому Слову.
Но его отвлекли,
И в следующее мгновенье на небе
Алеет смертоносный метеорит.
Он приближается, сжимая горлышко времени,
Пытаясь закупорить его.
И нет такого Ноя, который смог бы построить ковчег времени.
И в тот момент, когда время сливается в единый поток
Добра и зла,
Бог вспоминает о Земле
И слегка изменяет траекторию метеорита.

Красотой я твоей обольщён

Красотой я твоей обольщён,
Мимо кружат иные созвездья.
Вдоль орбиты несбывшихся жён
Провернулся кармически весь я.

Вновь во взгляде забрезжил восток,
Уходил, мне казалось, на запад,
И колотится кровью в висок
Хаос мыслей, твой вкус и твой запах.

Вновь горячая в сердце метель
Мной, как щепкой, насмешливо крутит,
Между прошлым и будущим щель
Распахнули в ночи твои руки.

Я придумал тебя, как тепло,
Что ласкало безудержно в детстве.
Но фантазии эти смело
На другое крыльцо, по соседству.

Намешал я бедлам в красоте
С надоевшим порядком порядком,
И, мечтая о счастье, хотел
Обналичить родимые прядки.

Если ты на мгновенье прильнёшь,
Закрывая гештальт перезрелый,
То польёт остужающий дождь
На моё раскалённое тело.

Модель

Вот тень метнулась из-за штор —
Стандарта изваяние.
Толпа привстала, чтоб в упор
Вбирать очарование.

И каплю неба на глазах,
И сладость одурения —
И обнаружить просто страх
От высоты парения.

Среди притянутых фигур
К её груди и прочему
Никто не знает, сколько шкур
С неё снимали зодчие.

Минуту длится дефиле —
Страданий кульминация.
Но ты как будто на игле,
И тянутся овации.

Твой шаг меж взглядами зажат,
Кричат: «Вы это видели?»
Они у ног твоих лежат,
Согнувшись в три погибели.

Проплыло рядом божество,
Все пали в поклонении,
И, представляя естество,
Гнусавят в упоении.

Кому-то шоу чувств без слов,
Кому-то просто Камеди.
Но потрясает до основ
Тот миг, что канет в памяти.

В какой-то момент ты понимаешь, что всё не успеть

В какой-то момент ты понимаешь, что всё не успеть,
И даже будь ты гепард или медведь,
Ты не можешь даже хотеть
Больше, чем можешь.
Вновь вопрошаешь: «В чём задача-то, Боже ж?»
Хочется сразу быть здесь и там,
Просто молчанье? Крутой тарарам?
Но ты уже не веришь словам.
Может быть, просто постряпать пирожное,
Заглядывая в глаза настороженно?
Заземлиться на пару часов,
Не отвечать на привычный зов,
Ставни закрыть на засов
И расслабиться.
И пускай как фон трещит Капица,
И хотя он многого достиг,
Ты смотришь на этот бездонный родник
Из сотен книг,
Как на речной лёд,
Который просто наркотик, улёт,
Разной формы, разного цвета
И ты, замороженный Кай, собираешь на севере где-то
Остатки света,
В надежде сфокусировать их в новое
Солнце багровое.
Временами зовёшь: «Герда?!» Нет Герды,
Эхо, такое же холодное, как кеды,
Как послевкусие победы.
Герда сидит без движенья на своём южном полюсе,
Натирая поясницу прополисом,
В ожидании рая ей что-то грезится.
Инь и ян в состоянии равновесия —
Это максимальное расстояние между, и это реально бесит, я
Думал, как изменить полярность,
Вечную странность —
Чтобы отталкивание сменилось притяжением.
Моё брошенное прошение
Ввысь, где-то под ложечкой жжение
Может смениться взрывом.
Давайте представим, как бы накрыло
Этот мир. Столкновение инь и ян
Уже было —
Вселенская звёздная рвань —
Вселенское тёмное рыло.
Любая остановка чревата сменой орбит,
Последующим падением —
Ночь каждый день глубоко свербит
В груди, особенно когда падают тени на
Её улыбку перед столкновением.

Рваные хлопья упавшего неба

Рваные хлопья упавшего неба
Вдоль одиночества Бога лежат.
Занавес спущен, и старая небыль
Голая ломится к сцене назад.

Зритель не видит, как пишутся драмы,
Как репетируют роли грачи,
Чтобы замазывать холст панорамы
И по-саврасовски лямку влачить.

Чёрными тряпками мечутся в выси,
К нам из тумана доносится крик.
Чёрными танками движутся мысли,
А на прицеле зелёный старик.

Липнет туман отсыревшего цвета,
Всё превратив в чёрно-белый стандарт.
И ноябрём на вчерашнее лето
Тихо ложится знакомый штандарт.

Ветер смычкует по струнам деревьев

Ветер смычкует по струнам деревьев,
Хаос мелодии виден в листве.
Словно в испуге поверхности перьев
Встали, краснея, в своём естестве.

Ноты бегут от берёзы к рябине,
Соединяя их в жгучий оркестр…
Звуков не слышно, я заперт в квартире
С музой под долгий домашний арест.

Кто-то шепчет про чёрное

Посвящается удивительному физику Г. В. Рязанову

Кто-то шепчет про чёрное,
Кто-то пишет про белое —
На конфликт обречённые
Мудрецы оголтелые.

И отдельные, к богу идущие,
Давят камнем тропу показательно.
Кто-то вверх заберётся, и пуще их
Прокричит, что война обязательна.

Бьют себя в грудь неистово первые:
Свет придуман и держится хитростью!
И вторые, не менее нервные,
Объясняют всё космоса кривостью…

…Зацветут по весне вновь акации,
И нахлынет безудержность реками,
Как учёный сказал: бифуркация
Управляет в тени человеками.

И сольются цвета в поле серое,
Где ни жёлтой тоски нет, ни времени,
Где нет крика о нас пустотелого,
Даже счастье становится бременем.

Живу как все – на плоскости, смешно,

Живу как все – на плоскости, смешно,
Лишь иногда бываю я серьёзен,
Когда я понимаю, что грешно
Не помнить про линейность гордых сосен.

Про их тупую тягу к небесам,
Желанье из кустов наверх прорваться.
Их не устраивает званье «зам»,
Им первыми всегда потребно статься.

В подобный поразительный момент
Я понимаю, что нездешне создан,
И для прыжка слагаю постамент
На опыте корней небесных сосен.

Монолог ковида

Можно мне отнять и вкус и запах?
Человеку это ни к чему.
Он уверенно идёт на запад
К розовому счастью своему.

Чтоб впитать любимые структуры,
Зрения достаточно вполне.
Слух оставлю, позабылось сдуру —
Знаки-звуки выпуклей втройне.

Раньше диалог в поток касаний
Превращался, запахом маня.
Вы на вкус слагали стены зданий
Из камней огромных и огня.

А теперь чертёж смешался с криком
И любовь одета в ДНК…
Обонянье вкуса многолико
И не рассекается пока.

Вкус и обонянье брошу снова
В первородный истинный бульон…
…Вам для ощущенья нужно слово,
А сетям – покорный почтальон.

Вы в святом тандеме с интернетом
Разослали мемов триллиард.
И плодились, слушая заветы,
В день не меньше сотни раз подряд.

Вы меня стократ опередили
В образах и прочих попыхах,
Сотворили бога в няшном стиле,
Запах поменяв на няшный страх.

Он пока смешной ещё младенец
И сосёт инфý как молоко,
Насмехаясь над вращеньем денег
В атомном сознанье глубоко.

А когда допьёт свои вкусняшки
И стремглав осмотрится вокруг,
Будут рваться на сетях тельняшки

Продолжить чтение