ИЗГНАННИК (Книга вторая). ПРОСНИСЬ, ХРАНИТЕЛЬ ЮГА, Я С ТОБОЙ

Изгнание Юги. Туманная местность земель.

В моих глазах читают лишь болезнь,

В поступках не находят оправдания,

И в душу норовят ко мне залезть,

Лишь причиняя муки и страдания.

Для общества больной я и чужой;

Не понят я жестоким темным людом,

Как-будто бы с планеты я с другой,

Живу я в этом странном мире чудом.

Слова мои им кажутся пустыми.

Мои мечты – лишь мысли дурака.

Я чувствую себя среди пустыни,

Я чувствую их взгляды свысока.

Мой мир другой, я понимаю это.

Здесь каждый миг мне причиняет боль,

И радости мне нет и жгучим летом,

Схожу с ума от горя я зимой.

Я не хочу забыться в серой массе,

Я не хочу ослепнуть, стать стеклом.

Моя душа и голос здесь не властен,

Среди изгоев я чужой изгой…

ОК

350 год от создания мира Велина

Сам того не ожидая, я вырвался из стен башни и двинулся в сторону леса. Проносившийся мимо деревьев шлейф моего сизого тумана цеплялся за стволы и срывал листву с хрупкими тонкими веточками. Я лютовал, и мои резкие смены направления сопровождались треском и вспышками света в полутьме валежника.

Только сейчас я вдруг заметил, что лес мне не знаком, и, замедлившись, я осмотрелся по сторонам. В лесу стоял гнилостный запах, воздух был спертый, густой и влажный, поросшие серым мхом деревья росли корявыми изгибами. Повсюду меня окружало пузырящееся зеленью болото. Смрад гниения проник внутрь меня и заполнил тело полностью, поселившись внутри и разъедая меня.

Я медленно опустился на выступающие из болот корни, крепко ухватился за ближайшую ветку и устремил взгляд в мутную глубину вод. Что я хотел рассмотреть там, на неизведанной глубине? Свою погибель? Конец страданиям? Как я смогу жить в этой забытой всеми амхами глуши?

Из задумчивости меня вывел глухой хлопок пузыря, который поднялся из глубин и, вздрогнув, лопнул. Я отпрянул от развеявшегося облака серы и отвернулся, закрыв нос рукавом свободной руки.

Вокруг меня все было одинаково. Деревья страшными чудовищами кривлялись, подражая друг другу. Их корявые пальцы цеплялись за мою одежду, когда я пробирался вперед, перепрыгивая по кочкам. Куда я шел? Да какая разница? Вперед. Пока двигаюсь – в голове собираются мысли.

Когда лес накрыла непроглядная темнота и идти вперед стало небезопасно, я забрался на высокое дерево с толстыми плоскими ветками и, откинувшись на ствол, прикрыл глаза. Сон не шел, шум ночных жителей леса – птиц, срывающихся с ветвей, и хищников, крадущихся в поисках еды, – мешал расслабиться и забыться. Хотя о каком отдыхе могла идти речь? Злость все еще бурлила во мне.

Где-то послышалось шуршание и писк какого-то зверька. В животе заурчало, и я понял, что, несмотря на то что голода я не чувствовал, организм требовал восполнить силы.

Охотился я с помощью своего дара, посылая тьму на поиски подходящей добычи. Закрывая глаза, я прислушивался к ней и, когда был готов, хватал жертву и тянул к себе. Еще трепыхавшиеся в коконе моей тьмы птица или мелкое животное не понимали, что сейчас станут обедом или ужином. Я смыкал кокон до тех пор, пока сердце добычи, бьющееся в бешеном ритме, не останавливалось. Затем я заставлял тьму вертеться все быстрее и быстрее, и таким образом мой ужин нагревался и томился в собственном соку.

Блуждая по лесу и рассредоточившись, чтобы перебраться через широкие густые реки, на возвышении я нашел источник с чистой водой. Именно тут я задержался на несколько дней. Моим прибежищем стала относительно сухая поляна, где солнце появлялось лишь в те моменты, когда туман рассеивался и тучи расходились в разные стороны. В такие дни я просто лежал на траве, раскинув руки и смотря на клочки чистого неба.

Кто бы мог подумать, что мое обещание Наине, что каждое утро я смогу ходить по мокрому песку, будет настолько правдой. Да, песка тут не было, но болота, которые меня окружали, создавали повышенную влажность, и одежда всегда неприятно липла к коже. Вот тебе и мечты. Бойся своих желаний.

Снова двинувшись в путь, я вернулся в лес. Тени, созданные кронами деревьев и закрывающие ветками, словно ведьмовскими пальцами, солнечный свет, снова окутали меня и так сопровождали весь день.

Сколько прошло времени? Неделя? Месяц? Я познал обиду и злость. Смирение и покой от одиночества заполнили мое сердце, и резкие удары внутри грудины сменились на тупую ноющую боль.

Вдали показалось какая-то постройка. Я, не веря своим глазам, не обращая внимания на то, что ноги по колено утопают в смердящих водах, ринулся вперед. Пробираясь через колючки и кусты с тонкими листами, которые, словно водоросли, цеплялись за одежду и мешали пройти, я оказался перед… своей башней.

Открыв рот от изумления и закипающей ярости, я развернулся и, растворившись в темноте леса, промчался мимо стволов деревьев, огибая их и меняя направление, чтобы оказаться как можно дальше от ненавистной тюрьмы.

Я не собирался в свое тело несколько дней, угрюмой тенью бредя по лесу то в одну сторону, то в другую и решительно не приближаясь к башне. Я сделал для себя открытие, что темный лес оканчивается на западе высохшими пыльными отложениями, из которых тонкими обломанными стволами торчат остатки былых прекрасных рощ. За этим гиблым местом вдаль уходили мшистые поля, мягкими оттенками зеленого растворяясь вдали, словно изумрудное море.

На юге большую часть земель – теперь это была действительно суша – занимали пустоши с редкими чистыми болотами, а восточнее – солончаками. Сложно было представить что-то прекраснее: белые островки соли, местами образовавшие каменные глыбы выше человеческого роста, отражали свет солнца и сверкали всеми цветами радуги. Так я добрался до моря. Я долго шел по воде, словно по зеркалу, пока она не стала доходить мне хотя бы до щиколоток.

Когда ноги начали гудеть от долгого шага, а кожу уже невыносимо жгло от солнца, я устремил взор вдаль, чтобы убедиться, что до берега далеко. Как по волшебству, на возвышении из соляных столбов выросла моя башня, сверкая белым камнем стен. Раздосадованный, я бросился в ее сторону, превратившись в стрелу из тьмы. Так быстро я еще не перемещался. Обогнув башню, я устремился вглубь леса, чтобы спрятаться среди спасительной тени и многовековых деревьев: башня не сможет вырасти в таком густом валежнике.

Осмотрев все земли местности, я понял, что в основном эту часть земли покрывают болота и леса. За все время, которое я здесь слонялся, мне не попался ни один человек. Вот оно изгнание как оно есть.

Смирившись с неизбежным, я брел по кочкарнику к самой восточной части земли. На песчаном берегу волны умиротворенно облизывали берег и с шипением возвращались в тихие темные воды. Сидя на влажном песке, я бросал камни в море и смотрел на небо: едва зарождавшийся рассвет щупальцами раскинул свои яркие всполохи, котрые, казалось, вырастали на горизонте из самой воды. Так я и просидел весь день, пока солнце не начало опускаться за моей спиной за лес.

Кажется, я задремал. Когда я открыл глаза, я понял, что нахожусь в тени, хотя точно помнил, что пляж достаточно широкий и ей просто неоткуда взяться. Резко обернувшись, я узрел мою башню. Судорожно вздохнув, я поднялся и побрел к ней.

Дверь со скрипом отворилась, и каменные ступени высыпались мне под ноги, одна за одной разворачиваясь под ногами ковром.

Войдя в широкий круг стен, я вдохнул полной грудью и понял, что, наконец, дома.

– Выбери самую высокую точку на этой земле, и начнем все сначала, – сказал я вникуда и поднялся на второй этаж, в комнату, которую в первый же день нарек спальней.

Развалившись на подоконнике и подложив под спину несколько подушек, чтобы оконный откос не впивался острыми каменными краями в спину, я смотрел на закат: солнце медленно клонилось за высокие шпили деревьев, пачкая кровавыми разводами синеву чистого неба.

Ежевечерняя забава – провожать светило за горизонт – превратилась в целую традицию. Так я успокаивал нервы, натруженные от смакования своей никчемности.

Я собрал подушки, швырнул их на кровать, расстелил постель и, проходя мимо зеркала высотой в человеческий рост, заметил из окна свечение где-то вдалеке в лесу. На факелы оно похоже не было: слишком ярко. Незнакомый свет манил своим жаром.

Выбросив свое тело из окна, я на лету превратился в тень и понесся к источнику света.

Перламутровое марево волнами переливалось в небе, словно разноцветный планктон собирался в стайки по цветам и снова перемешивался между собой. Рассмотреть, что там внизу, за пышными кронами деревьев мне не удалось, а спуститься вниз что-то не позволяло, отталкивая и волоча обратно к башне. Я слышал смех.Вот это да! Женский смех в чаще леса, заливистый и звонкий. Первому голосу вторил второй. Там, внизу собралась целая толпа и что-то бурно обсуждала. Они веселились. А я, словно завороженный, слушал, и все больше звуков наполняло мою голову. Такое же ощущение бывает, когда, оглушенный, ты снова начинаешь слышать. Я не поверил в то, что в этих болотах могут жить люди. Я месяцами носился в самых темных землях этого… А что это? Остров? Какой-то континент? Где же я?

Это амхи веселятся надо мной, терзая душу от скуки, наконец-то я это понял.

Смирившись с неизбежностью одиночества, я направился домой.

Единение

Двадцать второго месяца Урожайника меня призвали на праздник Единения дара. Были времена, когда кто-то из нашей семьи не мог вырваться и его дар не распределялся: кто-то за полгода израсходовал его больше, чем следовало, а кто-то был пуст полностью. Но жить без резерва силы было можно, хоть и не в полной мере: просто чувства притуплялись, словно тебя посадили в бочку и ты слышишь лишь приглушенные звуки снаружи. Так и в этот раз: мой дар иссяк, и мне жутко не хотелось встречаться с хранителями. Я пытался придумать множество занятий, которые действительно послужили бы веской причиной не идти на встречу.

– Встань в круг, отребье, – прорычала Вера.

– За что ты меня так ненавидишь, сестра? – я сделал ударение на последнем слове, самодовольно улыбнувшись, когда она проглотила ругательства.

– Ты хочешь казаться лучше, чем ты есть, – процедила она сквозь зубы.

– И что в этом плохого? – спросил я. Ей действительно удалось удивить меня своим изречением.

– Казаться и быть – между этими словами существует большая разница.

– Хм, интересно. Не трать свой яд, он меня не трогает.

Во время нашей недолгой перепалки хранители приготовились к ритуалу. Нуут не было. Я искренне надеялся, что она просто опаздывает и прямо сейчас… или сейчас… вдали появится ее силуэт. Ее растрепанные ветром вьющиеся волосы до поясницы, длинное легкое платье – хотя, какое там легкое? На улице конец Урожайника, промозглая погода, моросящий дождь и серое низкое небо.

Выходит, Нуут бросила меня. Оставила одного и, как и все, отвернулась. Кто бы мог предположить, что после таких страстных поцелуев она окажется, как все? Я злился. Нет! Я был в бешенстве. Руки сами собой тряслись, и говорить свою ритуальную фразу мне пришлось сквозь зубы.

Единение прошло, как обычно. Сил на всех не хватило, столб света распределился между хранителями тускло, и все разбрелись по полю, раздосадованные, взъерошенные и уставшие.

Я быстрым шагом направился в сторону Теневых земель: башня звала меня. Тени рвались к дому.

– Постой, Юга, – Ирай нагнал меня и резко развернул. – Ты куда?

– Очевидно же. Домой, – еле сдерживая раздражение, я сжимал и разжимал кулаки.

– Погоди, не убегай, надо поговорить.

– Мне некогда. Меня ждут…

– Кто? Лес, болота и Бухта скорби?

– Не смей, – я вытянул палец, направляя его в лицо Ираю, и приблизился к нему так близко, что чувствовал его дыхание. – Не смей со мной так разговаривать.

– Ты злишься, это понятно…

– Если понятно – отвали… – я оттолкнул его, развернулся и зашагал вперед.

– Юга, да подожди ты… Нуут…

– Ничего не хочу знать, отстань, – я взметнулся в небо тенью и растворился в воздухе.

Поиск истины. Земли Юги.

355 год от создания мира Велина

Я снова брел по дремучему лесу на своих двоих, когда впереди забрезжил тусклый свет в густом тумане. Вдалеке двигалось далекое мерцание огоньков. Что, опять?

Я прибавил шаг. Пару раз провалившись в болото и не обращая внимания на хлюпанье и чваканье в сапогах, я приближался к заветной цели. Ведь свет что-то должен означать? Если мне не удалось выясить его источник в прошлый раз, сверху, может, сейчас я найду зачинщика этого неуместного веселья?

Вывалившись из кустов, я оказался на берегу реки – если этот водоем можно было так назвать. Он скорее напоминал большой затонувший лес, по которому на узких лодочках переправлялись люди в широкополых шляпах, завернутые в длинные плащи. На носу каждого судна был прикреплен фонарь, который раскачивался из стороны в сторону от движения. Именно от этих светил я видел мерцание в прошлую ночь!

Я не мог оторвать взгляд от бурлящего жизнью мира: до меня доносился шум голосов лодочников, споривших о столкнувшихся носами суднах. Иногда мерный гул разбавлял визгливый смех девушек, продающих свои товары на усыпанных цветными обертками, листьями и цветами плотах.

Посередине реки торговые лодки собирались рядом, и лодочники швартовались друг к другу веслами с крюками на рукоятках. Покупатели перебирались по лодкам в поисках нужных товаров и возвращались обратно в свои оставленные поодаль лодки, чтобы вернуться домой. Суета, звуки жизни, свет… все это зачаровывало.

Мимо проплыл нахохлившийся хмурый рыбак, медленно кивнув мне, словно завсегдатаю местного базара. Я судорожно ответил кивком, стараясь повторить его движение, и проследил за ним глазами. Ловко управляясь двуручным веслом, он, оттолкнувшись от ствола дерева, свернул в другую сторону.

– Тебе куда, малец? – послышался сзади сиплый мужской голос. Я повернул голову к говорившему и растерялся. Столько месяцев проведя в одиночестве, уж не разучился ли я шевелить языком?

– А куда можно? – прохрипел я и откашлялся.

– Ну, в город могу отвезти, если пожелаешь.

– Да, желаю. Только мне платить нечем.

– Эх, молодежь. Ничего мне не надо от тебя. Забирайся. Да тише ты, что ж ты, как не объезженный, скачешь? Садись на том конце, а то замараешься.

– Спасибо. – прошептал я и только потом заметил, что глаза старика не двигаются. Он вообще головы не поворачивал, чтобы управлять судном, а лишь опускал ее, прислушиваясь.

Мерное покачивание лодки и плеск весел сморили меня, и, опустив голову на грудь, я закрыл глаза.

– Вылезай и следуй за мной, – не очень ласково толкнул меня в плечо старик. – меня Бенеста звать.

– Я… Юга, – запинаясь, процедил я, нахмурив брови. Это имя, данное Сумманом, все еще терзало меня воспоминаниями.

– Ю-га… – протянул Бенеста, смакую каждую букву, – сойдет. Сегодня я покажу тебе свой дом. А завтра ты сам придешь к порогу с рассветом. Понял? – он положил руку мне на плечо, дожидаясь ответа. Когда я кивнул, он достал со дна лодки посох и, пришвартовав судно к колышку возле дерева, резво двинулся вперед.

Дед обошел дерево и начал подниматься по деревянным ступеням, расположенным вокруг громадного ствола. Он стучал по ним посохом, чтобы не промахнуться. Я вскинул голову, чтобы осмотреться, и в изумлении раскрыл рот.

Мы оказались в невероятной красоты навесном городе. На ветвях раскидистых крон гнездились дома. Некоторые стояли на подпорках, тонущих в воде. На высоте в несколько делем, словно грибы, спрятались круглые постройки с балкончиками, верандами и небольшими яслями с посадками зелени и овощей.

Перекидные плетеные мосты соединяли ближайшие строения, а свисающие с них фонари, словно гирлянды, освещали все вокруг разноцветными огнями. Завороженный, я, как ребенок, крутил головой, чтобы ничего не упустить.

Редкие полянки, окружавшие широкие стволы деревьев, покрывали камнеломки и ползучие мелкие цветы.

– Мне было лет пять, когда вода стала прибывать с периодичностью в год и затапливать деревни и поля. От мерзлой Оттальной погибели с Хребта не было спасу. Тогда-то старшие из общин и порешили строить дома на возвышениях, где в любую погоду и время года тальник не доползет до спален.

Зачем старик начал рассказывать мне эту историю, я так и не понял, но перебивать не стал. Не вежливо. Может, он одинок и поговорить-то не с кем. А тут я под руку попался, и вот решил он меня пригласить к себе, чтобы скрасить вечер одиночества. Не убьет же меня странный слепой чудак. Сегодня уж точно, раз позвал прийти завтра с рассветом. Я затерялся в своих мыслях и очнулся, лишь когда Бенеста замолк.

– Погоди, что за тальники?

– Ледники с Хребта Гумы тают по весне и топят Теневой лес – ну, тот, где ты нынче. Земли, то бишь. Разумеешь, бестолковый?

– Да, понял я. Дальше-то что?

– А дальше люди искать пошли пропитание, – протяжно вещал старик, – люди здесь разные. Ты особо языком-то не трепи. Много наемников, рабов и скитальцев понаехали. Жизни новой искали. А выбраться отседава уже не смогли.

– Бенеста, от меня-то ты что хочешь?

– А тебя я учить стану. Темные времена грядут. Вижу, что не простой ты малец, раз заблудший в Темном лесу шастал.

– С чего ты взял?

– Ну то, что ты не местный: говор твой мне это рассказал и мокрые твои сапоги. По Темному ходят только заблудшие, да демоны амхи. Вреда не приносят, только пугают всех жутко стонами своими, да скрежетом клыков из пастей зловонных.

– Ты, дед, байки-то не трави, меня страшилками не запугать.

– Как знать. Как знать, – Бенеста рукой поманил меня войти в дом, поставил на плиту чайник и тяжко опустился на табурет. – А еще тени твои вижу. Роятся в тебе, бурей вьются, вырваться норовят, да боятся заблудиться, бестелесные. Но все будет, все будет. И свобода им станется, и ты завладеешь Теневым. Все придет.

Бенеста опустил ладонь мне на плечо и сжал ее в немой поддержке.

Я вернулся в башню, когда солнце опустилось за пики леса и небо окрасилось яркими красками. Я приметил, что на стеллажах с тайнами стало больше книг: беспорядочно сложенные, они вытесняли друг друга, сминая страницы и корежа обложки. Призадумавшись, я принял решение сделать в библиотеке перестановку: все равно я не смогу заставить себя спать. Наблюдения Бенесты взбудоражили мое нутро, и сердце не прекращая глухо колотилось где-то в животе от беспокойства.

«Что за тьма грядет на эти земли? И почему меня это так взволновало?»

Растопырив пальцы, я махнул рукой, и шкаф с хрустом расширился. Ввысь взмахнули новые полки, растворяясь в темноте потолка.

«Почему ни с того ни с сего, старик решил взять меня в ученики?»

Книги, расправив страницы, словно выдыхали от облегчения и свободы, ровными рядами строясь по размеру, цвету и толщине.

«Как он смог так точно описать мое внутреннее состояние? Наверняка у старика есть какой-то дар или способность, которая позволяет ему видеть людей насквозь. Не такой уж он и слепец. Возможно, это его проклятье или наказание?».

Я оценил взглядом проделанную работу – шкафы высокими столпами прислонились к стенам и давили со всех сторон. Такой вид библиотеки мне не понравился, и, снова взявшись за дело, я переставил шкафы стройными рядами по всему помещению. Теперь, заполнив все пространство книгами, я заметил, что мне стало легче дышать. Осталось рассортировать тайны по содержанию, степени сокровенности и возрасту владельца.

Под утро, сморенный трудом, я уснул в кресле, прижимая к груди тоненькую книжечку в кожаном переплете с атласной закладкой, торчащей из страниц. Почему-то именно она была роднее всех и выпускать ее из рук не хотелось.

Солнечный луч упал мне на лицо. Поморщившись, я закрылся от него рукой, пряча глаза в сгибе локтя. Сон перешел в дрему, и где-то на задворках разума недовольный Бенеста цокал языком и разочарованно вздыхал.

Тело заныло от неудобной позы. Нежась в объятиях ускользающих иллюзий, я потянулся. Позвоночник хрустнул. С груди соскользнула книга и едва коснулась пола, когда моя рука молниеносно схватила и прижала ее обратно.

Я вскочил на ноги, опрокинув кресло, распахнул глаза и окинул библиотеку быстрым взглядом, вспоминая, чем занимался полночи и где конкретно нахожусь. Амхи, Бенеста будет в ярости! Хотя с чего бы?

Не тратя времени, я ворвался в умывальную, суетясь, привел себя в порядок, по пути заскочил на кухню и схватил первое, что попалось под руку. С вялым мятым яблоком во рту я тенью вырвался через окно в сторону города.

Я затормозил на крыше старика, чуть не съехав по влажной от росы черепице. Оказавшись на земле, я прислушался, успокаивая бешено колотящееся сердце. В доме гремела посуда, и что-то пыхтело, булькая на плите. Соскользнув с ветвей на веранду, я опустился в плетеный стул и, скрестив руки на груди, принялся ждать, когда Бенета выйдет, чтобы, посмеявшись, упрекнуть его, что заставил меня ждать.

Ничего не происходило. Спустя минут десять я, растеряв весь пыл и чувство юмора, отчаявшись, направился к двери.

Дверь со скрипом распахнулась, ударив меня в лоб. Искры посыпались из глаз, и на них выступили слезы. Придержав дверь, чтобы она ненароком еще раз не приложила меня по лицу, я уткнулся в нее ушибленным местом и наигранно застонал.

– Кто здесь? – раздался у меня над ухом приятный женский голос. И – шутки в сторону – я мигом забыл о травме и выглянул из-за двери как раз в тот момент, когда это прекрасное создание сделало то же самое. Копна курчавых непослушных волос рассыпалась длинным каскадом, изумрудные широко распахнутые глаза заинтересованно уставились на меня, а пухлые губы раскрылись в изумленном «О».

«Такими губами должна владеть самая искушенная и нежная любовница. Этот рот должен целовать только меня!».

Окинув бегло ее фигуру, я понял, что зря опустил взгляд: теперь мысли понеслись дальше, и остановить их я был уже не в состоянии. Тонкая ткань легкого летнего платья не скрывала ничего: каждый изгиб, мягко и плавно выступающий под тканью, придавал незнакомке желанности и женственности.

– Я здесь, – промямлил я, моргая, чтобы стряхнуть наваждение мелькающих эпизодов порочной фантазии.

– М-м-м, – разочарованно протянула девушка и, всучив мне стопку тарелок, столовых приборов и салфеток, вернулась обратно в кухню. Я проводил ее взглядом, любуясь тем, как платье изгибается, когда она, наклонялась, чтобы достать тарелки из нижнего шкафчика, и как оно вытягивается, делая талию девушки еще тоньше, задравшись, оголяет стройные бедра, когда ее рука потянулась за висевшей почти под потолком кружкой. Я сглотнул вязкую слюну.

– Ты опоздал, бездельник! – недовольно проскрипел за спиной Бенеста. Я подпрыгнул на месте, и тарелки в моих руках жалобно зазвенели, норовя выпрыгнуть и разлететься в разные стороны фарфоровыми осколками.

– Но я же здесь.

– Что тревожит тебя, Темный? – сведя брови, уставился на меня невидящим взглядом старик. – Ты неспокоен. Волнуешься. Руки вон трясутся. Что стряслось? Архана, ты здесь, дочка? – Бенеста сделал шаг вперед и заглянул в кухню.

– Да, отец, уже почти все готово, – девушка вынырнула из-за двери и аккуратно опустила в руки отца полотенца и блюдо с источающим божественный сладковатый аромат румяным хлебом.

Проглоченное по дороге яблоко перевернулось в желудке и от голода подступило к горлу кислым послевкусием.

– Идем, проказник. Держи мысли глубже – сверкаешь, как перегорающий фонарик на ветру, – ехидно усмехнулся Бенеста и толкнул меня локтем к столу, стоящему под крупной веткой дерева, которая служила преградой для солнечного жара.

Я помог Архане накрыть на стол. Завтракали молча.

Я напряженно двигал челюстью – аппетит куда-то испарился. Хлеб казался безвкусным куском спрессованной соломы, мясо – тоже. Я механически перетирал еду зубами, как корова. Архана звенела ложкой, нервно перемешивая чай и внимательно наблюдая за тем, как из кипятка рождается в чашке смерч. Всеобщее напряжение не передалось лишь старику. Он, размеренно смакуя каждый кусок, пережевывал свою еду и запивал ее густым темным терпким напитком. Доев и промокнув рот, он поднялся на ноги.

– Идем, Юга, – он протянул дочери руку, и она положила его ладонь себе на голову. Бенеста поцеловал ее в макушку и направился к ступеням. – Спасибо, дорогая, все было очень вкусно. Мы вернемся к закату. Не задерживайся, прошу тебя.

– Да, отец. Я постараюсь, – она опустила голову, пряча улыбку в упавших прядях волос, и, встав на ноги, начала убирать со стола.

Наблюдая за искренними чувствами отца и дочери, я почувствовал, как что-то внутри меня заскребло и заныло. За грудиной начало стучать, до боли отдаваясь в ребрах. Приложив руку туда, где было больно, я низко поклонился Архане и бросился догонять Бенесту, который уже отшвартовывал лодку.

– Куда мы?

– Тут недалеко есть тихое место. Как раз для тебя подойдет. Живые туда ходят редко, а мертвые тебя не потревожат. Они должны признать в тебе хозяина. Только тогда ты сможешь почувствовать свои земли.

– Ты постоянно говоришь какими-то загадками, – насупился я, присаживаясь на край лодки, где сидел в прошлый раз, когда старик вез меня к себе домой.

– Какие же тут загадки? Я сказал все, как есть. А уж верить мне или нет – решать только тебе. Чем раньше ты осознаешь свою значимость для Теневого, тем легче и быстрее станешь собой. Послушай, – Бенеста протянул вперед ладонь и ждал, когда наши руки соединятся, – чем сильнее ты – тем послушнее амхи, – почти шепотом изрек старик. Сумасшедшие бредни дряхлого деда начинали выводить меня из себя. Я знаю, кто я и какова моя сила. Я знаю, что я не такой, как все. Но при чем тут земли? – Чем строже ты к себе, тем послушнее земли. Ты – это тени! Ты – это демоны! Ты – это мир этих земель. И только ты сможешь править на них и одаривать свой народ.

– Бенеста, давай уже, вези меня в свои тихие места.

– Ты не веришь мне, но ты поймешь все сам. Со временем, – он похлопал меня по рукам и взялся за весла. – И не места, а место. Оно одно.

– Хорошо, – смирился я и глубоко вздохнул. Мысли об Архане были приятнее, чем разговор со стариком о тенях и демонах.

– Не смей о ней думать. Дочь моя не для тебя. Ты погубишь ее, нахаленок.

– Я и не думал, – пожал я плечами и отвернулся, чтобы увидеть веранду, где девушка собирала крошки со стола и провожала нас взглядом.

– Я всегда чувствовал свет и тьму. Светлые сюда приходят редко. Только тьма властвует на землях Теней.

Я устало потер переносицу и, подтянув к себе колени, уперся в них подбородком. Бенеста еще что-то долго говорил, пока лодка медленно продвигалась среди монументальных стволов многолетних деревьев.

– Бенеста, давай я буду веслами работать, а ты отдохнешь и подремлешь?

– Проказник, – погрозил пальцем старик и рассмеялся. Дальше мы плыли молча. Зловещие тени и тишина играли на нервах и заставляли волоски на руках подниматься дыбом. Что-то в этом, как сказал Бенеста, тихом месте было не так.

– А! Понял, наконец? Чего притих? Не боись, тут спокойно. Буйные не обитают, а те, что вошкаются по заводям, сами страшатся и чураются живых. Почти на месте.

Причалив к крошечному островку, лодка уткнулась носом в кочку и замерла. Бенеста выпихнул меня на сушу и оттолкнулся от нее веслом. Дед удалялся все дальше от берега, а я стоял, не веря в то, что он готов бросить меня тут одного.

– Да тута я, тута. От тебя подальше, чтобы не зацепил меня тьмукой своей. Давай, распахавай рубаху. Изучать тебя будем. И портки сымай.

Стоять среди топей в чем мать родила – так себе удовольствие. От каждого дуновения ветра по телу пробегали мурашки. Я сжался от холода и прикрыл причинные места.

– Выпрямись, чего сгорбился, как старуха худая? Что ты закрываешь свою силу, показать боишься? – старик повел головой, подергал руками и вытянул их, словно хотел поймать меня, если задумаю прыгнуть в воду. Бенеста вздохнул и начал, завывая, монотонно петь: – Доись! Выгони злобу, что бьется в тебе птицей узною[1]! – я вжал голову в плечи. От стыда я готов был провалиться под воду. Что ж он так горланит-то? Мертвые не потревожат? Да они гурьбой с того света придут, чтобы заткнуть ревущего старика. Его гулкая песня разносила ввысь и растворялась в лесной тишине. Я почти чувствовал, как нечистые духи и хилые низшие амхи хихикают, прячась в потемках и зажимая пасти. – Не томись обидой темною, что снедает твою душу!

Ничего не происходило. Выслушав до конца песнь очищения – как я уже позже узнал от Бенесты, это была она – я, не говоря ни слова, как можно быстрее оделся, надеясь, что поблизости никого нет. Страшно представить, как я мог выглядеть со стороны: голый парень стоит посреди болота, а старый дед орет на него, уговаривая раскрыться и убрать руки. Срамота!

Старик привез меня к своему дому. Архана помахала нам рукой с веранды. При виде нее я опустил голову, все еще сгорая от стыда и разочарования.

«Как можно было довериться этому сумасшедшему? Как я вообще решился раздеться? Словно в бреду следовал его указаниям и выполнял глупые команды», – мысленно ругал себя я.

– Завтра с рассветом придешь, – тихо сказал Бенеста и ушел по ступеням в дом, а я убедился, что меня никто не видит, и, просочившись в ствол дерева, поднялся внутри него тенью и стремглав помчался к башне.

Весь остаток вечера и полночи я просидел в остывшей воде в купели. Выбираться не хотелось, хоть и тело била дрожь, а зубы стучали. С досады я несколько раз ударил по воде и выплеснул сгусток тьмы в стену, отчего та пошла трещиной. Через миг стена снова была целой, будто ничего и не было.

На следующий день, лежа в постели, я решил не идти к старику. Обида за унижения не отпускала и томила меня, от чего все больше росло мое негодование. Однако тело поднялось с кровати само собой. Словно специально замедлившись, напрягая каждый мускул, ноги делали шаг за шагом, а руки тянулись к воде и терли щеки, вероятно, пытаясь содрать с них кожу. Я не мог понять, что со мной происходит. Тело рассыпалось дымкой и помчалось к дому Бенесты.

Старик сидел в лодке и ждал меня. Почувствовав удар от моего падения в лодку, – будто меня вытряхнули из мешка и с высоты скинули вниз, – старик молча взялся за весла и в полной тишине повез меня в то самое тихое место.

Снова оказавшись вдали от меня, он качнул головой, потряс руками и вытянул их перед собой.

Все внутри меня взбунтовалось. Я готов был сорваться с места и унестись куда угодно, хоть на пустынный берег моря.

– Раздевайся, малец, – спокойно промолвил Бенеста.

– Я не стану больше тебя слушать! – прорычал я.

– Раздевайся, – спокойно повторил он.

Я рванул вперед и с диким восторгом хотел промчаться мимо самонареченного наставника, который опустил руки и спокойно ждал меня на берегу, но что-то откинуло меня назад, и на скорости я плюхнулся в реку, погрузившись с головой под воду. Вынырнув, я заполз на остров. Мокрая одежда прилипла к телу и тянула вниз.

– А разделся бы – не вымок, – хитро улыбнувшись, злорадно заметил старик.

– Как ты это делаешь? Чем ты привязал меня к себе? – лютовал я.

– Это не я. Демонам твоим любо здесь. Вот и куражатся над тобой. Потешаются. Обуздай, выпусти их. Покажи, что они без тебя ничто, бестелесные облака.

– Да как же…

– Сколько времени ты провел в этом лесу? – вдруг перевел тему дед.

– Несколько месяцев. Словно меня водило что-то, пока башня не притянула на свет. На пляж. Тот, что на пустоши.

– Демоны твои и водили. Выпусти, говорю. Освободись хоть на время от их гнета, и почувствуешь свою настоящую силу. Готов? Раздеваться будешь?

– А толку-то? Уже мокрый.

– Ну, дело твое, – снова потряс головой Бенеста. Он вновь проделал весь ритуал и запел песнь очищения. Выслушав завывания старика, я остался стоять посреди островка, обреченно опустив голову.

И снова Бенеста привез меня к дому. Снова Архана помахала, а я направился к башне.

Пытки старика над моим самолюбием продолжались несколько месяцев. Я боролся с желанием сорваться с места, вспоминая неудавшееся купание в болоте. Раздеваться я все еще не решался. Я ждал окончания песни, сидя на кочке и опершись локтями на колени. Слова ее я помнил и готов был выть вместе со стариком. Как ему еще не надоело все это – ума не приложу. На его месте я бы давно уже сдался. И все же он день за днем привозил меня сюда и пел.

– Что я делаю не так? Или нет – что ты хочешь, чтобы я сделал? Для чего эти ежедневные катания на лодке туда-сюда?

– Ты должен принять себя и освободиться.

– Кому я должен? Зачем ты издеваешься надо мной? К чему эти унижения с раздеванием? Зачем ты настаиваешь на наготе? Это… неловко.

– Что здесь такого? Я и везу тебя туда, поскольку там никого нет. А я не вижу тебя. Я же слеп.

– Ладно. Давай попробуем иначе. Я выполню все, что ты говоришь. И, если ничего нового не произойдет, ты больше не повезешь меня туда. Да и к чему все это вообще? Я бы мог добраться в болота и сам, а ты бы уже ждал меня на месте.

Лодка прибилась к островку.

– Раздевайся.

Я, скрипя зубами, резкими движениями выдернул рубаху из штанов и, скомкав, швырнул ее на землю.

– Доволен? – проскрипел я.

– Вполне. Штаны не забудь.

Пыхтя и шипя себе под нос, я сбросил оставшуюся одежду и пнул ее ногой к рубахе.

– Готов?

– Ага, – я закатил глаза и, подбоченившись, выставил себя напоказ, отставив ногу. Нате мол, любуйтесь, кому там очень надо!

В этот раз что-то пошло иначе. Когда Бенеста запел, с первых же нот что-то внутри меня задрожало, дернулось и сорвалось с места, выплеснувшись в сторону. Я пытался уловить взглядом хвост тени, но она была быстрее и растаяла в лесной чаще. С другой стороны внутри меня тоже что-то дернулось и вырвалось на свободу. И тут под песню старика меня начало швырять по острову и отщипывать от меня кусками темноту, которая бурлила во мне. Когда старик замолк, я лежал на земле, трясясь, как осиновый лист, и, кажется, бредил.

Старческая теплая рука коснулась моего плеча, и я вздрогнул.

– Ты близко. Слишком близко, – шептал я Бенесте, – отойди, рано еще… Уйди, прошу, – стонал я сквозь слезы.

– Не бойся за меня, малец. Все будет хорошо. Мне они не навредят.

Старик помог мне подняться на ноги: медленно, сначала уперевшись руками в землю, а после, удержав равновесие, я встал на колени. И тут произошло то, чего я не ждал – все тени, что вырвались из меня, разом вернулись обратно. Я, словно губка, впитывал их обратно, превозмогая боль от вывихов суставов, треск растягивающейся кожи и жуткий гул в голове, возвещающий о возвращении домой. Я сцепил зубы и гудел, еле сдерживая крик.

Щелчок.

Конец.

Темнота.

[1] производное от слова «узник».

Куан. Размышления о де