Аура

Размер шрифта: 13

* * *

Вешний сад

Для избранных, кто может насладиться
Обычным словом, буквою одной,
Что убивает, оживляет, снится,
Что озаряет и сердца, и лица, —
Для них пиши. Нездешнею волной
Весь мусор превращается в нездешний
Знак или символ, если только Свет —
Изнанка наших будней, бед, побед:
Передо мною садик вешний.
Нить паутины – мой последний дом,
Моя отчизна, изо всех убежищ
Прочнейшее, прочнее нет кругом, —
Осознавая это, вдруг опешишь.
И шоры с глаз, как бабочки, слетят,
И ты возлюбишь каждое мгновенье,
Поскольку не воротится назад
Никто, ничто из пойманного зреньем.
Лишь в складках памяти уловишь блик
Любви ли, детства ль, жизненного склада —
Ещё до Пушкина, Вергилия, до книг,
Папируса атлантов, войн Тевтата.
И вот ты здесь, за сменой черепов —
Хранилищ вопрошаний без ответа —
Откуда-то из глубины веков
Протягиваешь волоконца света
До нынешней судьбы, камней,
Осиновой прозрачной прели,
До грубых меркантильных дней,
Что презирают менестрели.
Ты им расскажешь, поднимая взгляд,
Что он всегда с тобою, вешний сад.

Приметы

Я не смог не родиться,
В пыль обронил хитон.
Время расписано в птицах,
Смыто в глазах икон.

А если искать приметы,
Чисел и знаков рой,
То это – тёплое лето
Да камешек под ногой.

А если искать причины,
Не найдёшь ничего,
Только одни личины
Единого, Одного.

Великая Беспричинность —
Тайна всего и вся,
И в темноте лучина
Для тех, кому знать нельзя.

А если искать примера,
Как низок стал пьедестал,
Смотри: исчезает Вера —
Витийствует Ритуал.

А если искать ответа
На бисер вокруг, так вот:
Речь не способна эта
Небесных достичь высот.

А если искать совета,
Послушай, что скажет Ной:
«Какое тёплое лето,
И все вы ещё со мной —

Нездешние величины,
Забывшие тождество, —
Бессмертные суть личины
Единого, Одного».

Золотая пыльца

Блажен, у кого нет дела
В пригрезившихся мирах,
Где всё страдало и пело,
А приглядишься – прах;

Где жизни вечное чудо
С изнанки как смертный лёд.
И ты не знаешь, откуда,
Куда этих душ полёт.

А после течение Леты
Условное смоет «я» —
Рождаешься то поэтом,
То камешком у ручья.

Блажен, кому некуда деться
В бескрайних просторах сна,
Где на ресницах детства
Пыльца золотого руна.

Улыбка

Как ни привычно суетиться здесь,
Для тонкого ума неоспоримо:
Всё видимое, плотное вокруг —
Иллюзия оптическая линий.

Зачем же таинством анахорета
Венчаешь ты мечтания свои
И голубой рукой кому Архангел
Выводит золотые письмена?

Я утверждаю светлую возможность,
И всё недосягаемо для смерти,
И мы блаженны, как блаженна вечность,
Пока Твоя улыбка в этом сне.

Книги

Я помню мир: в нём жили книги,
Их почитали, запах их
Сродни был запаху ковриги,
И я был голоден до них.

Когда была литература
Властительницей дум людских,
Труба любого трубадура
Была стен выше городских:

Слова! Как много в этом слове,
Достать чернил, поднять на щит,
Мы дети страшных лет (и крови),
Пустыня внемлет, Бог молчит.

Что нам останется от века?
Исчезнет он, себя изжив.
Я помню мир, где человека
Испепеляло, коли лжив.

И были книги – чистый кладезь
Высоких дум, и слов, и уст.
Напомни, может, знаешь адрес
Небес, родителя искусств.

Лист

Одно безгрешное занятье —
Смотреть на падающий лист
Без отторженья, без принятия
Под птиц синиц сквозистый свист.

Ведь это музыка такая
Неумирающих икон —
Всё объяснить, не объясняя,
Доступным сердцу языком.

Нежнейшая лазурь над охрой
В твои глаза перетечёт,
И сколько дней ещё у Бога —
Их знаю я наперечёт:

Они, как эти листья клёнов,
Летят, а после упадут,
Перечеркнув людских законов
Наивный лепет, жалкий суд.

В чреде падений и парений —
Ничтожен или знаменит, —
О человек, как лист осенний,
Ещё живой пока летит.

Оз

Какой красивый сон
Над маревом полей,
С асфальтом облаков,
Где сердце под уклон,
Где мудрость дураков
Чем дальше, тем видней.

Возможно, я приду
Вас навестить не раз
В рубашке белых грёз —
Напомнить, что в саду
Есть неприметный лаз
В страну смешную Оз.

Там вовсе не больней,
Чем в детстве золотом,
Там несказанный Свет.
В толкучке этих дней
Я расскажу о том,
Что смерти больше нет.

Возвращение

В городе, где убыстряет бег
Время, вуалируя неволю,
Должен появиться человек —
Человек, бредущий краем поля.

В тех полях смертельных благ и нег,
Бледной ругани и укоризны
Должен появиться человек —
Человек, идущий краем жизни.

В этой жизни, выпавшей как снег,
Где слова любви важнее хлеба,
Должен появиться человек —
Человек, бредущий краем неба.

Вычеркнув из разума побег,
С небом в сердце, человек вернётся
В города, где продолжает бег
Время, запечатанное в солнце.

Милосердие

Беспамятны дни Падения.
Крылья – в конце Исхода.
Мириады форм как звенья
Сновидческого похода.

Пророки, живя над ложью,
Дивились – с плахи, с небес ли:
«Велико милосердье Божье,
Что мы совсем не исчезли».

Неизвестность – закон, и всё же
Здесь тайна, вдуматься если:
Велико милосердье Божье,
Что мы совсем не исчезли.

Человек – игрушка святая,
Инструмент, себя сознающий,
Живёт как дикая стая,
А мог – как тростник поющий.

Это разум расчислит позже —
Ангел пребудет, бес ли…
Велико милосердье Божье,
Что мы совсем не исчезли.

Кто смотрит сны

Вот выжат виноград, и сердца стук
Напоминает вдруг: ещё немного…
Из сложенных в молитве тонких рук
Растут деревья, птицы кличут Бога.

Зачем ты здесь, кто смотрит эти сны,
В туннелях сердца пробираясь длинных,
И просит жизни в душный век войны
Среди забот и тропок муравьиных?

Пока не переполнилось Число,
Моей землёй на это время стала
Земля людей, и значит, повезло
Среди ночей толкать её кружало.

Ещё мне нравится смотреть туда,
Откуда нет возврата, где не тесно.
Там только ветер, светлая вода,
Там я один, бродяга бестелесный.

Красота

Есть красота в том, что не знаешь,
откуда родом эта Красота,
и сам ты, вопрошающий, и та
граница, за которой таешь
в безмолвии об этой Красоте.
Учитель говорит о Пустоте.
За сетью образов и фраз
та Красота присутствует сейчас,
предвечная, в любом из вас.
Загадочно устройство глаз:
сквозь ложь телесного креста
блистает эта Красота.

Сирота

Бывают дни ненужности моей,
И, отстранясь, гляжу холодным оком
На череду отцов и матерей,
Назначенных душе незримым роком.

И эта очередь, как бусин ряд,
Нанизанная на мои желанья,
Дарила жизни мне стократ —
Бесплатный пепел обладанья.

Ты ешь, быть может, миллионы лет —
Всё время голоден; убьёшь, не убивая;
Спасаешь, но освобождённых нет;
Умрёшь, о смерти ничего не зная.

Живёшь, ни разу не родившись тут.
В провалах памяти и сновидений
Отцы и матери тебя зовут
Искать загадку светотени.

И не откроют истины уста,
От ужаса оберегая детство,
Что человек – извечный сирота,
Лишённый на земле наследства.

Притяжение

До свидания, до касания
Бледно-розовых губ твоих.
Нет изысканней наказания —
Только помнить, не видя их.

Ты, сплетающий паутину
Золотых грядущих утрат,
Разве не разгадал причину,
Для чего был посажен сад?

Для чего был кумир поставлен
На семи холмах и ветрах,
Для чего этот мир проявлен
С отражением в двух сердцах?

Ради тонкого притяжения,
Что любовью ещё зовут,
Звёзд, поверивших в отражения,
Что на этой земле живут.

Кто бы мы ни были

Кто бы мы ни были, для чего
этот как будто бы дом, эта птица,
знанье того, как бежит эта кровь
в тайных пределах своих берегов,
строя дворцы, разрушая темницы,
высвобождая движеньем любовь?

Кто бы мы ни были, только слова
делают эту вселенную зрячей:
каменщик, камень, внутренний сон.
И мало любви потому, что трава
вытоптана сапогами удачи.
А я – это ты, а ты – это он.

Кто бы мы ни были, нас никогда
не было, да и не будет в помине.
Но трепетно знаю, кто – вновь и вновь —
играет в игрушечные поезда
и ловит губами полночный иней,
высвобождая любовью Любовь.

Камни и боги

Камни, люди и боги —
Их связует одна
Красота аналогии
И подобие сна.

Но драконам и девам
Буриданов устав:
Всякий хочет быть первым,
Прочих смерти предав.

И хотя сновидение —
Мироздания суть,
Бьются смертные тени,
Ходят грудью на грудь.

Но и в царстве дремучем
Есть надежда: найдём
Ясный Свет и обучим
Тех, кто будет потом

Выкорчёвывать дыбы
Из сознаний своих,
Дабы светлые нимбы
Осияли у них.

Золотой орех

Если все вещи просты,
Что искажает их вид?
Ненависть? Мы или ты?
Пусть пустота говорит.

Эти «законы» земли —
Зрение выпитых чаш,
Воображение тли,
Коллективный мираж.

Лишь остановишь бег,
Слышишь ребёнка смех.
Пуст золотой орех.
Яблоко падает вверх.

Дни осени

Дни осени – как с позолотой
Сухие амфоры в ряду.
Потрескались века, и кто-то
Сметает черепки в саду.

Средневековье с Возрожденьем
Переплелись, как виноград,
И те же блики, те же тени —
Как сто веков тому назад.

Так сто веков потом вперёд
Наполнят амфоры полынью,
Нездешним мёдом чей-то рот
И сердце силою и синью.

Мелькают спицы колеса.
Тускнеют люди, как монисто.
Есть в увядании краса,
Сказал поэт, но то – о листьях.

А в созревании людей
Должно быть тонкое свеченье,
Как в истончении свечей,
Прозрачность ликов и очей
И венценосное успенье…

Но сто веков тому назад
Или вперёд – ничто для взора,
Вас будет ждать привычный сад
И повторение повтора.

Прапамять

Сны не меняются в мире подлунном:
Деньги, голод, любовь и война.
Дети атлантов наследуют гуннам,
Пятки варваров мнут времена.

Слышится тайный смычок повторенья.
Помнится: видел я это уже —
Гибель титанов, царств изнуренье,
Ветер умов и душа на меже.

Знай, невозможно из этого выйти,
Не трогая подсознательных бездн,
Не лобызая смертных наитий
И указаний коричневых месс.

Ум твой прямо перед тобою:
То, что в окне, за спиной, за горой, —
Сказка могла быть совсем другою —
Мы не придумали сказки другой.

В старой школе в мире подлунном
Те же уроки и той же душе.
Слышишь, камни грохочут по струнам?
Помнится, видел я это уже.

Ковшик снов

Ты видишь сны о белых днях,
Цветущей радуге в ладони,
Где гибельный животный страх
Украли солнечные кони.

Всю суть невысказанных слов,
Желаний спрятанные слёзы
Переливает ковшик снов
В причуды и метаморфозы.

Однажды вычерпает он,
Любовно осушая вены,
Последней жизни небосклон
Со дна придуманной вселенной.

Как будто видишь

Как будто видишь будущие жизни,
Как будто помнишь будущие смерти
У всех, живущих здесь, сейчас,
Места их будущих рождений,
Свеченье их умов – у миллиардов,
Цель каждого – из миллиардов,
Во всех галактиках – из миллиардов,
Изнанку снов у миллиардов
Во всей тотальности великолепья,
Всю бесконечность Проявленья,
Которого в помине нет.

Готовность

В старости стань прозорливей,
Орливей, слезливей чуть от печали
И жалости к человеку и иве,
Готовься принять в себя дали,
Бесконечные шири из светлых
Беспредметных пространств открытых —
Вне законов огня и пепла,
Лжи рождённых или убитых,
Прозорливых, орливых, печали,
Неопознанной позже и ранее,
Не вмещающей ясные дали
Из-за милости непонимания.

Печальник луны

«Чудится мне, в дальнем царстве У
С неба сыплется снег…»
Что в печали той – не пойму,
Но словно бы натянули струну
Меж двух человек.
Примерь эти шлёпанцы, велики?
Особенно если зимой у реки
Пронзительный холод, ступени, ступни
Озябшие, одинокие дни.
Великое одиночество лет,
Где только стихами сыт и согрет.
А запад или восток, говорит,
жизнь одинаково холодит.
Печальник луны, ты жил как хотел,
Покой нищеты – царский удел,
Если только стихами набить суму…
Словесная нить от ума к уму —
Звук цитры, звучащей из века в век,
И видится мне, в дальнем царстве У
С неба сыплется снег…

И смерть и жизнь небытия

Мой Свет, когда я сброшу страх
животный – дело будет так,
как чудо, как непостижимость,
как после раны неранимость,
бесстрашие в кольце атак.
Как языки трещат подчас
о медитациях, а после
перетекают зёрна глаз
в помойки чувства, зрелищ возле,
но смерти чёрные глаза
следят всегда, как образа.
И так впечатаны следы
в ума людей, что выбор сделан
давным-давно, но я и ты
не помним, для чего нам тело.
Боязнь однажды потерять
его – за смертью ежедневной
других – как бич, и не понять:
другие – это ты. Неверно,
что есть у воздуха края,
и ложны за телесной гранью
и смерть и жизнь небытия
в игре Самоосознаванья.

Сквозь

Как будто сквозь твоё лицо
Ковыль качается волнистый,
И две луны сквозь прорези для глаз
Трезвящей бледностью исходят.
Так разрушается любовь, когда рукой
Я сквозь тебя касаюсь трав нездешних,
А остролистый стебель вдруг
Мою ладонь насквозь пронзает.

Памятка Ною

Повеет несказанной скукой
От юбилеев, похорон,
Снадобий свадебных и мукой,
Зашитой в безысходный сон.

Держава дежавю, твои ли
Глаза святые надо мной?
Ау, литература пыли!
Что делать нам в деревне, Ной?

Непостоянство – всеобитель.
Но Света Ясного держись:
Мгновенна смерть и вечна жизнь,
Как наши сны в её орбите.

Гремит, из ночи выплывая,
Твоя надежда на побег,
И всходишь на ступень трамвая,
Как на спасительный ковчег.

Муравей

Однажды в июле, когда постоянство
Жары, и зелень дубрав как икона,
И воздух стоит, как колонна,
И солнце давит на темя,
Сандалией меря пространство
Легко, беспечально,
На обочине мира фатальной
Я увидел случайно:
Великий, как небо, как вечное время,
Бесстрашный, один,
По дороге асфальтной
Шёл муравей из Унечи в Турин.

Смысл

Есть, мне казалось, некий
Восторженный высший Смысл,
Рождённые здесь человеки,
Спешащие в и из.

Если тюрьма это, боги,
И жалкий смертный удел,
Куда несут эти ноги,
Когда есть всему предел?

Если игра это, Боже,
Шепни мне ночной порой,
Чтобы, влезая в кожу,
Я смех не выплеснул Твой.

Если же нет ответа
И смысла небес и скал,
То пожелай мне Света,
Которого я искал.

Клаустрофобия бестелесного

Попробуйте на вкус узнать, что вы
Находитесь в Иллюзии, узнать,
Что невозможно вот сейчас, сию минуту
Беспечно выйти из неё. Конечно,
Если вас не разорвёт.

Дождь

Дождь поющий услышал Верлен.
Мелкий дождик над городом льётся
У Рембо́ – попадается в плен
Пара слов, – и поётся, поётся
И в Провансе детям прононса,
И в Твери читающей N.
Бьются в мокрые души стен
Те слова о дожде измен
У поэтов, что любят солнце,
А не времена перемен.
И в столетиях остаётся:
Мелкий дождик, что льётся, льётся,
И в окне Рембо́ и Верлен.

Ближний круг

Пляшет время – сгорающий порох.
Ближний круг, он подводит итог:
Это те, кто особенно дорог
После пройденных в мире дорог.

Это те, кого я возлюбил.
Это те, что меня возлюбили.
Наши игры прекрасными были,

Продолжить чтение