Музыкантша

Молодая женщина сидела возле окна на старой табуретке и курила, стараясь пускать дым в открытую форточку. Ей это плохо удавалось, потому что форточка была высоко, и большая часть дыма оставалась в комнате. На столе, застеленном старой заляпанной клеенкой стоял стакан пива. В перерывах между затяжками она отхлебывала из стакана, блаженно прикрывая глаза. На вид ей было года 23— 24, но лицо, еще вполне свежее и привлекательное, уже носило на себе печать разгульной жизни – отеки под глазами и серый цвет выдавали в ней любительницу веселой жизни. Молодой человек, сидящий напротив нее, брезгливо поморщился, когда девушка выпустила в воздух очередную порцию дыма. Перед ним на столе тоже стоял стакан с пивом, но он почти не пил. Пальцы его слегка дрожали, подразумевая нервную, истеричную натуру. Было видно, что он очень раздражен, но пытается держать себя в руках. Девушка не смотрела на него, видимо абсолютно не заботясь его душевным состоянием. Наконец он не выдержал:

– Марго! Хватит дымить! Ты что, паровоз?!

Марго медленно повернула к нему лицо, на котором застыло выражение недоумения.

– Я же курю в форточку! Вечно тебя все раздражает! – Она сказала это совершенно беззлобно, просто констатируя факт.

– Ты же знаешь, я ненавижу сигаретный дым! Меня от него тошнит! И потом, ты не забыла, что ты беременна? Ты считаешь, твой ребенок в восторге от твоих привычек?

Марго пожала плечами.

– Не знаю. Он еще так мал… Я даже не уверена, есть ли он вообще? По— моему, ему пока все равно. Я думаю, что в отличие от тебя, он не стал бы возражать, чтобы его мамочка немного расслабилась. – И обращаясь к парню добавила,– все, все, уже заканчиваю! – Она затушила остаток сигареты в пепельнице, полной окурков, и переключила все свое внимание на пиво.

– Слушай, а ты действительно хочешь этого ребенка? Как—то ты не похожа на добропорядочную мать…

Марго усмехнулась.

– Хочу ли я? Так получилось, ты же знаешь. Аборт делать поздно, так что пусть живет. И потом, вряд ли бы ты женился на мне тогда. Я не права?

– Права. Тебе крупно повезло, что я такой честный и порядочный. Другой бы бросил тебя с пузом, и живи, как знаешь.

– Ой, ой, ой! Только не смеши меня! Ты бы так и поступил, если бы не боялся, что твоя чокнутая мамаша выселит тебя из этой комнаты со своим хахалем! Так что я со своим пузом, как ты выражаешься, подвернулась тебе весьма кстати. Думаешь, я не знаю, что твоя мамаша поплакалась на заводе в жилетку, дала на лапу, кому следует, и ей выделили отдельную комнату? Иначе, зачем ей моя справка из больницы? Так что давай не будем про честность и порядочность! Бессребреник, тоже мне! – Марго опять достала из пачки сигарету, и попыталась прикурить. Молодой человек вырвал зажигалку у нее из рук.

– Прекрати! Я не железный! – Его голос начинал срываться на визг.

– Ладно. Так и быть. Налей пива тогда. – Марго подставила стакан, и молча наблюдала, как янтарная жидкость пенясь, переливается из бутылки. Когда стакан наполнился, она сделала из него большой глоток и сказала примирительно: – Хватит ругаться, Эд. Я ужасно устала!

Эд усмехнулся.

– Отчего? Ты что, вагоны разгружала? Что – то я не припомню, чтобы ты хоть чем – нибудь занималась в последнее время.

– Я, между прочим, беременна. У меня упадок сил.

– Ах, прости, прости! Ты считаешь, это повод бросить работу?

– А ты считаешь, что будущая мать твоего ребенка должна бегать с подносом, как заведенная?

– Нет, но…

– Здорова, как лошадь? Ты это хотел сказать?

Эд снова начал раздражаться.

– Именно.

– Не бойся, у меня есть деньги на проживание. У тебя на шее сидеть не буду.

– Кстати, а откуда у тебя, в самом деле, деньги? Даже странно…

Марго бросила на мужа гневный взгляд.

– Нет, это не то, о чем ты подумал.

– Ну да. Вспомнить хотя бы, где я тебя нашел.

– Не важно. Мало ли что было. Теперь я хочу попытаться все исправить. Возможно, тебе и смешно это слышать, но я собираюсь стать вполне добропорядочной женой и матерью. Хотя, возможно ты этого и не заслуживаешь. А насчет денег… это мне родители высылают.

– Родители?

– Да. А что здесь странного? У меня есть родители. Они думают, что я здесь учусь. В консерватории.

– В консерватории? Что за бред! Ты и консерватория! По – моему, это не совместимые понятия.

– Я тоже сразу это поняла, как приехала… но им не объяснишь. А потом поехало. Пела в забегаловках, ну и там… сам понимаешь, что объяснять, не маленький. Потом группа распалась, я устроилась официанткой. Там ты меня и нашел. Но дома я подвала надежды, между прочим.

– Где это – дома? В Кукуево?

– Тебе–то какая разница! В Кукуево, ни в Кукуево! Люди везде живут. А здесь я уже три года существую, надоело мыкаться по съемным квартирам. А тут ты… и беременность эта. Я подумала – это шанс.

– А ты стерва.

– Не более, чем ты и кто – то еще. А то все у нас вступают в брак по большой и чистой любви! Я и не знаю, есть ли такая? У вас, у мужиков, одно на уме, куда бы член свой пристроить.

– А у вас, у баб? Для кого бы ноги половчее раздвинуть… Заткнулась бы лучше!

– Нечего мне рот затыкать! Я тебе не раба подневольная!

Эд устало закрыл глаза.

– Ладно. Хватит гнилые базары разводить. Заводиться не хочу. О ребенке почаще вспоминай!

– А ты – то что о нем так печешься?

– Ну, мой все—таки. Сына хочу. Мальчика. Надоели бабы эти кругом. Сам без отца рос, знаю, что это такое. Поэтому сына своего не брошу! А ты что про меня подумала? Комнатка мне нужна? Как же! Нужна, не спорю, но вряд ли за комнату стоит такую дрянь как ты, терпеть! А сын, сын он того стоит. Я за него ноги вырву тебе, если что случится!

–Вот разошелся! Как испорченный самовар! Остынь. – Марго потеряла интерес к спору, снова переключившись на пиво. – А если девочка будет?

– Нет. Я сказал, нет!

– Ну, это не тебе решать, уже как есть, так и будет. И давай без истерик!

Эд налил себе пива и залпом выпил стакан. Пиво его немного успокоило, и он сбавил тон.

– Хорошо, видно будет. Не дрейфь. Ты с работой что, совсем завязала? Мать говорит, может тебя временно пристроить, до декрета, чтобы деньги получать. Ты как?

Марго равнодушно пожала плечами.

– Почему и нет? Кем?

– На легкий труд. Кабинеты там убирать у начальства. Пыль стирать, на звонки отвечать.

– Секретаршей, что ли?

Эд замялся.

– Вроде того. Только секретарша у главного есть, она занята постоянно, а у зама нет, кофе подать некому, короче…

– Ладно. Париться много не надо, надеюсь?

– Нет. Но на декрет заработаешь.

– Валяй. Скажи мамаше, я согласна.

– Ну и молодец.

– Конечно. – Марго томно закатила глаза, и облизнула губы языком, ее разморило от пива.

От Эда не ускользнуло это движение ее языка, и в нем проснулось желание. В его глазах Марго было глубоко порочна, но именно это и делало ее такой желанной. Когда он первый раз увидел ее на вечеринке у общих друзей, она сидела, заложив ногу на ногу так, что воображению совсем не осталось работы, и пьяно хохотала. Ее блузка была расстегнута чуть ли не до пупка, а в прорези тряслась уже слегка обвисшая грудь. Марго была сильно пьяна, и жидкость из ее стакана выплескивалась ей на юбку. Зрелище было несколько отталкивающим, но Эдик смотрел, как завороженный. Эта белая, трясущаяся грудь так завладела его вниманием, что ему захотелось тот час же сжать ее в руке, чтобы причинить боль хозяйке. Марго заметила его взгляд, слезла со стула и подошла к нему, похабно виляя бедрами. Он обнял ее и поцеловал. Вечеринка была закрытой, для плохих мальчиков и девочек, поэтому никто не обращал на них внимания. В тот же вечер они стали близки, хотя Марго ничего не помнила. Она была вульгарна, разнуздана, и всегда готова к интиму. Конечно, она не каждый раз напивалась до такого состояния, но выпить любила. С того вечера, сам не зная, почему, Эд начал с ней встречаться. А когда она объявила, что беременна, он отвел ее в ЗАГС и они расписались. Безусловно, в том что говорила Марго про комнату, была доля правды, но часть правды заключалась и в том, что Марго привлекала Эдика. Может, как раз своей непредсказуемостью и беспринципностью. Он чувствовал, что она чем – то похожа на него, что они одного поля ягоды. Хотя было и такое, что его в ней отталкивало.

Эдуард перебивался случайными заработками, темными делишками, но Марго это совершенно не беспокоило. Для нее деньги не пахли, и она не придавала никакого значения тому, как они были заработаны.

И вот теперь слегка пьяная Марго сидела перед ним на стуле и облизывалась. Он подошел к ней, тяжело дыша, и взял за волосы. Она открыла рот, из которого на Эда пахнуло пивом, смешанным с запахом сигарет. Он закрыл этот ее рот страстным поцелуем, преодолевая невольную тошноту, и опустил руку на грудь. Марго заерзала на стуле, и он повалил ее на пол. Пол был давно не мыт, но его это не беспокоило. Он грубо вошел в нее, даже не раздевая, и быстро кончил. Она вскрикнула и обмякла. Эд встал с пола и отряхнулся.

– Хоть бы полы помыла…

Марго села, поправляя растрепавшиеся волосы.

– Помою… завтра.

– Ловлю на слове, женушка.

– Да чего уж там, муженек…

Они разделись и перебрались на постель, застеленную несвежим бельем. Марго зевнула, опять обдав Эда смесью запахов. Он отвернулся и закрыл глаза. Марго сонно ворочалась.

– Послушай! Ты там юбку подлиней надень! Мама просила. – Эдик выглянул из —за шкафа, где выбирал галстук.

Марго лежала на кровати, перелистывая журнал.

– Это еще зачем? Боится, не возьмут?

– Ну что все время выпендриваешься?! Можешь хоть раз сделать так, как тебя просят? Тем более, это для тебя, не для нее, идиотка!

– Ну да, для меня, как же. Вам лишь бы я декретные получала…

– А что в этом плохого, скажи на милость? Или у тебя от пива совсем крыша съехала?

– Ладно. Надену брюки.

– Через час мама тебя на проходной ждет, пошевеливайся.

– Успею. Такси возьму.

– Не круто ли для тебя на такси разъезжать?

– Заткнись, а?! А то вообще никуда не пойду! Ты меня теперь кормить обязан, понял?!

– Еще слово, и я убью тебя, дура! – Эдик наконец нашел галстук и надел его. – Чтобы через час была на проходной. Я пошел. – Он быстро вышел и захлопнул за собой дверь.

Марго кинула ему вслед журнал. Потом встала, подошла к шкафу на начала рыться там в поисках подходящей шмотки.

Свекровь ждала ее на проходной. Марго заметила, как недовольно она посмотрела на такси, привезшее ее к месту назначения, и поджала губы.

– Здрастье, тетя Римма.

– Привет, коли не шутишь. Какая я тебе тетя?

– Ну не мама же…

– Господи, ну и язык у тебя! Поганый. Пошли уже, ждут. – Окинула невестку с ног до головы оценивающим взглядом. – Спасибо хоть не в трусах пришла…

Марго промолчала. Они прошли по коридорам и вошли в кабинет, предварительно постучав. Свекровь первая всунула голову:

– Леонид Степанович, можно?

Мужчина средних лет, ближе к 50, поднял на нее голову и кивнул. Свекровь протиснулась в кабинет, таща за собой Марго.

– Это наша Маргариточка, я вам говорила…

Мужчина поднял глаза и встретился взглядом с Марго. Она улыбнулась ему. Он опустил глаза и снова уткнулся в бумаги, делая вид, что чрезвычайно занят.

–Ну так как? Возьмете? – Голос у свекрови источал мед, и Марго захотелось ударить ее по слащавому лицу.

– Пусть устраивается.

– Вот спасибочки! Век не забуду! Заявленице ей где оставить?

– У секретаря напишите и ко мне, я подпишу и в кадры. Должность только рабочая будет, а работа, как договаривались.

– Она согласна.

Марго решила подать голос.

– Что вы тетя Римма за меня все говорите? У меня у самой язык есть. Что за работа, уточните, пожалуйста.

Леонид Степанович бросил взгляд на Марго и покраснел.

– В кабинете прибрать, кофе сварить, бумагу изредка напечатать. Устроит?

– Вполне. – Марго бросила на мужчину красноречивый взгляд. – Хоть завтра выйти могу.

– Не спешите. Устройтесь, как положено.

Марго со свекровью вышли, и в коридоре свекровь сердито дернула ее за рукав.

– Что на тебя нашло? Молчать не можешь?

– Нашло просто. У него глаза масляные. А вдруг он еще чего захочет? Чувствую, не все тут чисто!

– Господи, ну и дура же ты! Иди, пиши заявление и неси к нему. А мне работать пора.

– Счастливо.

Марго долго смотрела вслед уходящей свекрови. Нюх ее подводил редко. Но в данном случае мужик не вызвал чувства отвращения, и она отправилась писать заявление.

Когда она вернулась, Эдик был уже дома.

– Ну как?

– Нормально. С понедельника выхожу на работу.

– Поздравляю.

– Не стоит. Лучше бы себе приличную работу нашел, чем жену в интересном положении эксплуатировать. Сутенер хренов.

– Найду, без твоих указаний. Я деньги ношу? Ношу. Чего тебе еще надо?

– А то, что за твои делишки головенку тебе отщипнут, и не заметят. Ребенка сиротой раньше времени оставишь, придурок!

– На улице не останешься. Я ж тебя прописал.

– Да нужна мне твоя халупа! Вот счастье – то!

– А что тебе надо?

– В данный момент – муж и деньги. Деньги в первую очередь, муж в довесок. Кто меня с ребенком кормить будет?

– Слушай, ты прямая, как осиновый кол! Глупее тебя еще никого не встречал. Любопытно даже. Заездила. За пивом лучше сбегай.

– Сам беги. У меня ноги отваливаются. И сигарет не забудь!

– Да пошла ты со своими сигаретами! Роди для начала.

– Рожу, не переживай. – Марго широко зевнула, обнажив крепкие желтые зубы.

– Марго! Свари мне кофе! Без сахара!

Марго одернула юбку, едва прикрывавшую колени и поправила прическу.

– Сейчас, Леонид Степанович! – Это был условный сигнал.

Она поставила чашку из кофеварки на поднос и вошла в кабинет. Леонид Степанович похотливо улыбнулся при виде ее.

– Прекрасно выглядишь, детка!

– Стараюсь. – Марго поставила кофе на стол, и пошла закрывать дверь.

– Премию хочешь? – Босс игриво поиграл глазами. – Завтра выпишу. Только за премию полагается ударная работа. Готова?

– Я как пионер, всегда готова… – Марго подошла к боссу и положила руку ему на ширинку. – О! Что там у нас?

Леонид Степанович уже расстегивал ремень на брюках.

– У нас небольшой перерывчик. Имеем право. – Он откинулся на стуле и блаженно закатил глаза.

Марго встала с колен и отряхнулась. Босс тяжело дышал.

– Отлично детка. Считай, премия у тебя в кармане. Ты славно поработала своим прелестным язычком.

Марго открыла дверь и вышла. Налила себе кофе, насыпав в чашку побольше сахара – хотелось уничтожить неприятный привкус во рту. Отхлебнула глоток и задумалась, предавшись воспоминаниям. Она давно уже знала, что просто так ничего не дается, во всяком случае ей. Даже эту паршивую мизерную премию нужно было зарабатывать. Но Марго не сетовала – так, значит так. Тем более, что и ей самой это доставляло немало приятных минут. Так уж она устроена, и с этим ничего не поделаешь.

«Вино и мужчины, моя атмосфера», припомнилась ей строчка из песни. Она достала зеркало и припудрила нос. Все – таки она дрянь, Эдик в этом был прав. Она немного покривила душой, рассказывая ему про себя. Консерватория! Со смеху умереть можно! Деньги родителей! Еще раз ха – ха! Смешно совсем. Только не потому, что денег у ее родителей не было. Деньги у них были, и не маленькие. Когда – то. В городе семья Марго принадлежала к местным толстосумам.

Но, как известно, деньги сами по себе не способны сделать человека счастливым. Марго тошнило от лицемерия того общества, где она по праву рождения была вынуждена вращаться. Одни и те же разговоры о доходах, процентах, вложениях нагоняли на нее смертельную скуку.

После того, как Марго должна была закончить университет, папаша приготовил ей теплое место в его банке, и Марго, несмотря на свое нежелание, не стала перечить. Чтобы выразить внутренний протест, в 10 классе переспала с партнером своего отца, предусмотрительно засняв их милые развлечения на скрытую камеру. Из—за наклонностей, которые Марго не очень то и скрывала, о ней пошла дурная слава. Когда это все дошло до ушей отца, был страшный скандал. Но Марго лишь рассмеялась отцу в лицо – ей было наплевать на его репутацию. Отец в ответ ограничил ее в средствах, но она послала фото своему любовнику, пригрозив отдать их его жене, если он не заплатит кругленькую сумму. Он заплатил, и Марго подсела на этот допинг. Но любовник оказался не так прост, как она думала. Он установил за Марго слежку, и все ее похождения были тщательно записаны и отсняты. Круг знакомых Марго был широк, в него входила парочка довольно известных личностей. Тогда бывший возлюбленный встретился со своей пассией, и показал ей фото, прибавив, что отдаст их ее так называемым друзьям, и они просто размажут ее по стенке.

Угроза на Марго подействовала. Она знала, те люди не шутят, и то, что она подставила их, может для нее и в самом деле плохо кончиться. Но бывшей жертве Марго этого оказалось мало. Он побеседовал с ректором заведения, где отбывала свой срок Марго, и ее отчислили за неуспеваемость. Отец рвал и метал, а Марго в душе даже была рада. Но возлюбленный оказался мстительным и коварным. Словно бультерьер он вцепился Марго в глотку, видимо желая растерзать ее. Будучи партнером ее отца, он затеял раздел их совместного бизнеса, и в конце концов оставил их семью практически без гроша.

Какими – то неведомыми путями отец узнал, что всем этим обязан любимой доченьке, и проклял ее. И Марго сбежала из дома, никого не предупредив. Ее мучитель распевал триумфальные марши, когда Марго покинула город и скрылась в неизвестном направлении. Это было первое фиаско Марго, и у нее хватило ума понять, что не все в жизни получается так, как тебе хочется. В особенности если для осуществления твоих планов требуется использовать других людей. Люди умеют кусаться, они могут постоять за себя, и в конце концов оказаться гораздо хитрее, сильнее и умнее.

Урок был горьким, но Марго его усвоила. Теперь о неуживчивости и озлобленности характера напоминали разве что ее словесные интервенции. В открытую схватку она вступать не решалась, предпочитая при малейшей опасности отползать в кусты. Но жизнь в большом городе пришлась Марго по вкусу, и она не жалела, что так бесславно покинула родные пенаты. Про консерваторию она, естественно, насочиняла. Вокалом она, правда, занималась, лелея надежды однажды стать звездой. Но эти надежды были запрятаны очень глубоко, так что даже сама Марго не решалась их извлекать на поверхность, боясь показаться смешной. Ее учитель по вокалу, с которым она занималась в последнее время, и не только вокалом, к слову сказать, дал ей адрес своих знакомых в крупном промышленном центре, где можно было остановиться на первое время, обещав навещать ее по мере возможности.

Адресом Марго воспользовалась, но до возможности посещений дело не дошло. Оказалось так, что Марго случайно познакомилась с художником, и перебралась к нему в мастерскую. В консерваторию, она, естественно, даже нос не показывала, справедливо полагая это полным идиотизмом с ее стороны. Ей хотелось устроиться певицей, и как ни странно, ее мечта сбылась.

Пока не подвернулся художник, она изучала столичный рынок труда, но в тот раз ей подфартило. Художник рисовал обнаженную натуру, содержал Марго и периодически устраивал оргии с представителями свободных профессий, этаким своеобразным бомондом. Там Марго и познакомилась с группой патлатых музыкантов. Они играли в ресторанчике на окраине, и им нужна была солистка. Пение Марго их устроило, и она стала членом группы. Художника пришлось бросить, но Марго не горевала. В пьяном виде художник был буен и назойлив.

В ресторане они играли какое – то время, Марго пела. Жили все вместе, снимая небольшую квартиру. Все шло неплохо, пока жена хозяина ресторана не застукала Марго в объятиях мужа. Был страшный скандал и обстановка стала напряженной. Групп, желающих петь в ресторане, было предостаточно, и им пришлось уйти. Новое место они найти так и не смогли, Марго стала для них чем – то вроде дурного талисмана, и она оставила группу, которая, впрочем, и без этого дышала на ладан. После этого Марго пришлось устроиться официанткой. Правда, ей повезло, и ее взяли в солидное заведение. В этот несладкий период ей и подвернулся Эдик.

К тому времени беготня с подносами ей весьма осточертела, она периодически оказывала интимные услуги, но тайно, чтобы не пронюхали сутенеры. Она панически боялась зависимости. Но обстановка и тут обострялась, кое – кто стал выспрашивать про Марго, и она слегка трухнула. Эд в этот момент был для нее весьма кстати, он хоть и являлся мелкой шестеркой, но все же был еще не окончательным дерьмом. Беременность повлияла на Марго в лучшую сторону, хотя первое время после замужества она еще по инерции подрабатывала интимом, говоря мужу что деньги присылают родители. Но после устройства на работу с этим было покончено.

Леонид Степанович подкидывал ей премию, и она впервые за много времени ощутила некое подобие нормальной жизни, хотя и не без извращений. Можно сказать, что она входила во вкус обыденности, и постепенно обживалась там. То ли от беременности ее чувства притупились, то ли нечаянная семейная жизнь на нее так подействовала, но на приключения ее больше не тянуло. Она сократила количество выкуриваемых в день сигарет и стала меньше пить пива. Эдик тоже остепенился, у него появилось что – то вроде постоянной работы с регулярной зарплатой.

Живот у Марго вскоре стал заметен, но Леонида Степановича это не смущало. Временами он даже любовно поглаживал ее по округлому выступу и спрашивал:

– Что, шевелится?

Марго пожимала плечами.

– Нет, вроде…

– Ничего, зашевелится скоро.

Как – то перед самым декретом босс вызвал Марго к себе.

– Маргоша, уходишь скоро…

– Да, ухожу… а что делать – то?

– Жаль… я к тебе привязался… ты телефончик мне оставь… скучать буду.

– Ничего. Новую возьмете. Баб кругом видимо – невидимо.

– Баб то много, да ты, Марго, одна… для меня одна…

– Ну вы скажете…

– И на старуху бывает проруха… свидимся?

– Почему бы и нет?

Леонид Степанович подошел к Марго и погладил по животу.

– Как он там?

– Неплохо вроде. Шевелится…

– Вот и слава Богу… – Он поцеловал Марго в живот и тихонько шлепнул по заду. – Иди, детка. Я не прощаюсь.

Марго вышла, недоумевая. Нет, она видела, что босс к ней испытывает тяготение большее, чем просто интрижка от скуки, но так… Она была приятно удивлена. «Надо же, – подумала, – и ребенком не побрезговал. От чужого мужика…»

Когда Марго провожали в декрет, устроив по этому случаю праздничный обед, он преподнес ей конверт с солидной суммой. Коляску купишь, сказал, от дяди Лени. Об их отношениях никто не знал, поэтому подарок выглядел очень трогательно, и Марго расчувствовалась. Она при всех поцеловала начальника в щеку и утерла непрошенную слезу. Сослуживцы тоже собрали для Марго немного денег, как это было у них принято, чем заставили Марго задуматься об отношении к людям вообще.

Последние два месяца до родов Марго провела, валяясь на кровати, и тайком от мужа потягивая пиво. Ребенок должен был появиться в конце апреля.

Марго в старом больничном халате стояла у окна одной из палат роддома. Вчера она родила, наконец, девочку, но Эдик все не приходил. Марго кусала губы от досады. Ей не хотелось ловить на себе сочувственные взгляды мамаш, лежащих с ней в одной палате. До смерти хотелось закурить, но здесь было не положено, и Марго чувствовала раздражение. С одной стороны она была рада, что избавилась от живота, а с другой ее немного пугала новая для нее роль молодой мамы. Поведение Эдика ее беспокоило и злило, но она стойко держала удар.

– Марго! Как девочку назовешь? – Это был голос Люси, полной блондинки, тоже вчера родившей девочку. Муж Люси уже с вечера прыгал перед окнами и заваливал жену дурацкими записками.

– Анжела. – Марго даже не обернулась.

– Что за имечко придумала? Мудрено как – то…

– А вот и нет. Наоборот, красиво… Мне нравиться. Молодец, Марго! – Это была Ася, молодица лет 18, с первых же дней проникшаяся к Марго какой – то слепой любовью.

– Я в детстве книжку читала – «Анжелика и король». Всегда мечтала о такой жизни – мужчины, приключения… поэтому и назвать решила так. Бабы, курить охота, сил нет! Нет у кого? – Марго отвернулась от окна и уставилась на обитательниц палаты.

– Одна осталась, хочешь? – Ася протянула Марго сигарету. – Случайно в кармане завалялась.

– Хочу. Давай сюда. Я Эдику скажу, он потом принесет.

– Ты в туалет иди, только быстро, пока обход не начался.

– Марго, ты бы не дурила. – Люся нахмурила брови. – Детей скоро кормить принесут. И тебе, между прочим, тоже, если ты о нас не думаешь.

– Помолчи. Без тебя учителей хватает! – Марго спрятала сигарету в карман халата и пошла в туалет.

Через несколько минут она вернулась, все еще сохраняя на лице недовольное выражение.

– Твой – то что не идет? Пора бы уж… – Люся все не могла угомониться.

– Тебе то что? В командировке он. Твой ходит, вот и радуйся!

– Да ладно, Марго! Я просто так спросила, – добавила Люся примирительным тоном.

– Придет, никуда не денется. Мальчика он хотел, вот и переживает.

– Подумаешь, какой нежный – мальчика! Чем его девочки не устраивают?

– Да Бог его знает. Вбил себе в голову, и талдычит, как заведенный – мальчик, мальчик! – Марго легла на кровать и отвернулась к стене.

Эдик пришел на следующий день. Он был со страшного похмелья, и Марго заметила это даже из окна третьего этажа. Он вяло махнул ей рукой и сказал, что послал передачу. Марго кивнула и отошла от окна – она была в послеродовой депрессии.

Тем не менее, встречать ее Эдик пришел с матерью и ее хахалем. Марго с неприязнью подумала, что у свекрови нет элементарного вкуса, и выглядит она хуже колхозной бабы. Вид у хахаля был не лучше, и Марго усмехнулась про себя, подумав, что два идиота нашли друг друга.

Эдик принес большой букет цветов и бутылку шампанского. Он был весел, и Марго втайне обрадовалась такой перемене в настроении мужа. Выйдя из роддома, они открыли бутылку, и выпили шампанское из пластиковых стаканов. Потом сели в такси, поджидавшее их тут же, возле ворот, и поехали к ним домой.

По случаю рождения дочери Эдик устроил небольшую пирушку, пригласив соседей по коммуналке – пенсионерку тетю Валю и старого инвалида Гену. Пирушка получилась неожиданно веселой, вопреки всем ожиданиям. Инвалид Гена играл на гармони и пел, Марго подпевала ему, тетя Валя и свекровь пустились в пляс, а Эдик с хахалем матери напились и уснули на диване. Разошлись уже под утро, когда свекрови удалось растолкать муженька и увести его домой. Девочка все время спала, и Марго даже забыла на время о ее существовании.

Утром Эдик, отпиваясь горячим чаем, спросил Марго:

– Как назвать думаешь?

– Анжелой. Нравится?

– Ничего. Где ты только такое имя откопала?

– Из романов. Знаешь, что это такое?

– Ты меня совсем за идиота принимаешь?

– А ты не совсем идиот? Рада слышать.

– Ну назвала и назвала. – Эдик подцепил на вилку кусок колбасы. – Разницы особой не вижу. Девку как ни назови, мужиком все равно не станет.

Марго поджала губы, но промолчала.

Утром Марго сидела перед роскошным туалетным столиком и пудрила лицо. Она придирчиво рассматривала себя в зеркало, выискивая морщинки. Ей казалось, что она слишком быстро стареет, не успев даже насладиться преимуществами молодости. Наконец она бросила это неблагодарное занятие, подумав, что до старости еще далеко и не стоит так убиваться из – за мелочей. Тем более что она не раз ловила на себе восхищенные взгляды мужчин. Леонид Степанович периодически звонил ей, и они встречались на съемной квартире. Он с нетерпением ждал выхода Марго на работу. За спиной Марго услышала шаги и обернулась.

– Эд! Привет! Слушай, я подумала, что Анжелку надо отдать в музыкальную школу.

– С чего бы это?

– Она мелодии из телевизора и с радио повторяет. Да так похоже! Талант от меня по наследству перешел. Скоро в сад пойдет, а потом отдадим.

– Тебе виднее, талантливая ты моя! На работу когда?

– Через месяц.

– Тебе обязательно работать? Я теперь зарабатываю столько, что на всех хватит. Жену прокормить могу. Да и квартирка у нас теперь не маленькая. Как никак 100 квадратов. Анжелку в музыкалку водить будешь.

– Ты хочешь чтобы я целыми днями терла эти сто квадратов? Извини, у меня другие планы. Я в люди хочу. А Анжелку свекровь пусть водит. У нее времени полно.

– Да что ты все квакаешь? Свекровь, свекровь! Сама родила, сама и воспитывай, мама здесь ни при чем!

– Ну и не надо мне ваших подачек, заупрекаете потом, лучше сама отведу. Анжела! Иди сюда! Папа пришел.

В комнату вбежала худенькая с черными короткими волосиками девочка лет 3 – х, или чуть меньше. Она бросилась к матери.

– Анжела, дочка, постучи папе песенку про зайцев! Покажи, какая ты умница!

Девочка насупилась, и лицо ее приняло плаксивое выражение. Краем глаза Марго заметила, что муж начал заводиться.

– Что за тупой ребенок! Уставиться, как баран, и смотрит! Что ты так смотришь, детка? Я тебя хоть раз обидел? Я хоть что – то плохое тебе сделал? Кормлю, пою, а вместо благодарности сопли и слюни! Ты можешь ей объяснить, что я не чудовище из ее кошмаров – я ее папа!

– Не ори на ребенка! Сам виноват, что она видит тебя раз в месяц. Для нее слово папа пустой звук! Чего ты от нее хочешь?! Испугалась, не видишь?

– Испугалась? Чего это интересно она так испугалась? Я ее не пугал. Может ты что нашептала?

– Идиот! – Марго прижала девочку к себе. – Не бойся, милая. – Она погладила дочь по голове.

В последнее время Марго стала замечать участившиеся резкие перепады в настроении мужа, которые немного пугали ее. Она боялась догадаться, что это может быть, и гнала от себя дурные мысли. Эдик же заводился все больше.

– Дрянь! Отпусти ее! Пусть подойдет, я научу ее отца любить! – Глаза его налились кровью, он непроизвольно сжимал кулаки. – Слышишь, кому говорю, отпусти ее!!!

Марго испугалась не на шутку.

– Иди, милая, к себе, поиграй! – Она легонько толкнула дочь, и девочка убежала, ловко проскользнув мимо отца. – Успокойся, кретин!

– Да нечего мне успокаиваться! Ты ее так воспитала! Да она же ненавидеть меня скоро будет! А за что?! За что, я тебя спрашиваю?! – Руки у Эдика тряслись, он подошел к Марго и ударил ее по лицу. – Получай, стерва! Давно просилась!

Глаза у Марго потемнели, и она плюнула в раскрасневшееся лицо мужа.

– Упырь! Безмозглый! Убью, не подходи! – Марго взяла в руку тяжелый подсвечник, стоящий на туалетном столике.

Эдик побледнел, выдохнул воздух, развернулся и быстро ушел в ванную. Анжела незаметно наблюдала за этой сценой из – за угла. Слезы ее высохли, а на лице застыло выражение то ли любопытства, то ли испуга. Вернулся Эдик через полчаса, спокойный и умиротворенный. Марго разглядывала в зеркале след от удара.

– Прости, Марго, дорогая, не сдержался. Ты тоже хороша! Чего злишь – то меня? – Он сделал попытку приблизиться в Марго, но Марго отшатнулась, процедив сквозь зубы:

– Все нормально. До свадьбы заживет.

– Не злись, я же попросил прощения. Ты это… можешь Анжелку в школу водить. Денег возьми сколько надо. Инструмент купи.

– Ладно. Только ребенка не пугай. Заикаться будет.

– Да это так, сорвался, говорю же… На работе проблемы.

– Что уже?

– Тебе не понять. Там всегда проблемы. Наша работа состоит из одних проблем, к твоему сведению. Твой муж ежедневно рискует.

– Ну, не рассказывай мне, меня твои проблемы не касаются. Все равно помочь не смогу.

– То – то и оно, что не сможешь… Ладно, давай пожрать и я спать, что – то нехорошо мне…

Марго молча встала и пошла в кухню. Разогрела ужин и позвала мужа. Они поели, и Эдик ушел. Марго задумчиво посмотрела ему вслед. Муж внушал ей чувство тревоги и беспокойства, а этого она не любила. Жизнь на вулкане не приносила ей особого удовольствия.

Леонид Степанович, или Леня, как теперь Марго его называла, был страшно рад увидеть Марго на рабочем месте.

– Марго, милая! Наконец – то!

– Ну, не преувеличивай, недавно виделись.

– Для кого как. Для меня два месяца – это срок. Как дочь? В детский сад ходит?

– Ходит. Дичится только. Нелюдимая она совсем у меня… в кого только? Эдик ее что ли запугал? Как волчонок на него смотрит.

– Ничего, пройдет. Пообщается с детьми, пообвыкнется. Не бери в голову, не она первая, не она последняя.

– Странная она все равно. Что – то не так с ней, только что, не пойму.

– Маргошенька, ты слишком увлеклась материнством. Так нельзя, девочка моя. Дети, это конечно, хорошо, но и так убиваться по каждому пустяку не стоит. Там и до истерии недалеко.

– Леня! Я тебя умоляю!

– Все! Молчу! Больше никаких советов. Ты мне лучше кофе свари, без сахара.

– Как скажешь…

– Соскучился я по кофейку твоему…

– Ну ты, Леня, и хитрец!

– Не томи, милая, пить очень хочется…

– Ну все, иду… – Марго достала кофеварку и засыпала туда кофе, а Леонид Степанович, напевая, удалился к себе в кабинет.

Вскоре, не без помощи Марго, Леониду Степановичу удалось занять место своего начальника. Он давно метил на это злополучное место, справедливо полагая, что засиделся в замах. А вскоре представился и вполне подходящий случай. У главного заболела секретарша, и он попросил Марго посидеть вместо нее. Леонид Степанович потирал руки от радости. Он дал Марго парочку бумаг, которые она незаметно подсунула своему временному боссу на подпись. Эти бумаги были призваны стать компроматом на главного и должны были способствовать его уходу с поста. Так примерно и вышло – когда бумаги дошли до директора, он страшно возмутился. Был небольшой скандал, но его удалось замять, и главного быстро отправили на пенсию. Счастливый Леонид Степанович с триумфом водрузился на его место. Он тут же выхлопотал Марго должность своей секретарши, отправив предыдущую вслед за ее боссом. Теперь Марго регулярно получала премию, и в общем – то была вполне довольна своей служебной карьерой. Анжела ходила в детский сад, Эдик мало бывал дома, а в периоды его короткого пребывания Марго старалась с ним не связываться. Его душевное состояние беспокоило Марго все больше, но она была фаталисткой, и решила оставить все на волю судьбы. Спасать мужа у Марго не было ни сил, ни желания. К тому же она была почти твердо уверена, что это уже невозможно, и ей оставалось только наблюдать за ситуацией со стороны, надеясь, что грозивший вот – вот разразиться ураган ее не сильно заденет.

– Заходите, мамаша!

Марго прошла в кабинет, таща за собой Анжелу. Девочке уже исполнилось пять лет, и Марго решила отвести ее музыкальную школу. Она долго размышляла на тему, какой инструмент предпочесть, и остановилась на скрипке. Рояль казался ей слишком громоздким, его затруднительно переносить с места на место, в отличие от скрипки. И потом скрипка казалась ей гораздо престижнее. Каждый, кому не лень, считал своим долгом бренчать на рояле, но за скрипку мало кто брался. Это тоже сыграло свою роль, и Марго приняла решение – Анжела будет скрипачкой.

Седой мужчина, сидящий на крутящемся стуле, показался Марго старомодным, но она на всякий случай улыбнулась.

– Я на прослушивание. Девочку привела.

– Ну, что же вы не стесняйтесь, проходите! Иди ко мне, деточка! – Мужчина поманил Анжелу. – Как тебя зовут, милая?

– Анжела.

– Вот какое славное имечко! Ты хочешь играть на скрипке?

Анжела кивнула.

– Повторяй за мной. – Мужчина постучал пальцами по столу.

Анжела повторила.

– Умница. Хочешь послушать, как она звучит?

Анжела снова кивнула.

Мужчина бережно взял в руки инструмент, приложил его к плечу и провел смычком по струнам. Скрипка застонала, словно жалуясь. Он начал водить смычком взад и вперед, исторгая тонкие, на грани отчаяния звуки.

– Нравиться, деточка?

Анжела улыбнулась и протянула руки к инструменту. Мужчина дал его подержать.

– Не балуйся только, скрипка – вещь нежная, хрупкая… Она не терпит грубости.

Анжела заворожено смотрела на плавный изгиб деки. Копируя учителя, она прижала скрипку к плечу и провела смычком по струнам. Потом начала водить им взад и вперед, закрыв глаза, и теперь пришел черед удивляться учителю. От волнения он тер переносицу и вытирал платком лицо.

– Это просто черт знает что такое! Мамаша, где вы взяли это чудо? Она просто вундеркинд!

– Я ее родила. В меня талантом пошла.

– Поверить не могу! А я и брать ее не хотел – мала еще. Что твориться на свете! Сколько ей?

– Пять, в школу на будущий год пойдет.

– Отлично! Господи, деточка! Да такие как ты раз в сто лет рождаются! Надо же, как повезло! Хотя, выводы, безусловно делать рано… Чтобы цветок вырос, нужен хороший уход и, как ни странно это звучит, желание самого цветка стать роскошным растением! Мамаша, вы попали в десятку! Поздравляю! Вам срочно нужно будет сделать одну вещь – купить девочке инструмент. Я дам вам адрес одного магазина, они подберут вам подходящий. Чтобы не очень дорогой, но достойный. Бриллианту нужна соответствующая оправа, не так ли, милая? – Он подмигнул Анжеле, и она счастливо рассмеялась. – Так как, мамаша, вы готовы? Прошу не скупиться! Возможно, вы станете матерью новой звезды!

Роль матери будущей звезды пришлась Марго по душе, и она ответила:

– Хорошо. Я куплю, что вы посоветуете. Только одна просьба, не называйте меня мамашей! Меня зовут Марго.

– Как скажете! Поверьте, я не со зла. Привычка. Ко мне одни мамаши ходят. А по отчеству, простите, как?

– Просто Марго. Я не так стара, как вам кажется.

– Боже упаси, Марго! Вы не правильно все поняли. Вы чудесно выглядите! Ни о какой старости и речи быть не может, что вы, милая! Это я из вежливости спросил…

– Ну, вот и договорились. А вас, простите, как зовут?

– Ах, да! – Мужчина спохватился. – Простите, не представился! Казимир Георгиевич Лисовский. Я из обрусевших поляков.

– Приятно познакомиться. На сегодня все?

– Да, дорогая, на сегодня все. – Казимир Георгиевич взял ручку, черкнул пару строк на клочке бумаги и протянул его Марго. – Это адрес магазина, а это записка, скажете, от меня, я вам там все написал. Они выберут вам подходящий инструмент. А завтра я жду вас вечером на занятия. С большим, надо заметить, нетерпением!

Марго взяла записку, и они с Анжелой вышли в коридор. Анжела напевала себе под нос. По пути они зашли в магазин и купили скрипку. Она оказалась не дешевой, но Марго твердо решила не скупиться. Роль матери звезды все больше ей нравилась и представлялась ей более надежной, чем роль жены человека с весьма сомнительными перспективами и такими же сомнительными делишками. Марго рассудила, что чем больше мужниных денег она вложит сейчас, тем надежнее будет ее капитал. Неизвестно, что можно ждать от Эдика завтра – она становился все более нервным и истеричным. Проблемы на работе. Знала она эту его работу – сплошной криминал. Все его друзья остепенились давно, сошли с крючка. И только он как дурак болтается. Деньги приносит, конечно, но толку с этих денег? Как в 30 – е годы, только и ждешь, когда за тобой придут. От этих мыслей Марго пришла в дурное настроение. Анжела рядом весело подпрыгивала.

– Марго! – Эдик ворвался в дом словно ужаленный. – Где ты, Марго?

В поисках жены Эдик прошел в спальню и зажег свет. Марго, щурясь, приподнялась на кровати.

– В чем дело? Ты что, с дуба сорвался?

– Сорвался! Молчи, идиотка! Времени нет.

– Да что случилось?! Ты можешь толком сказать? – Волнение мужа передалось Марго, и она забыла о своей всегдашней язвительности в его отношении.

– Вставай, Марго, и дочь поднимай, ехать пора!

– Куда, Господи?! Что за ересь?! Что ты плетешь?! Я никуда не поеду!

– Тогда тебя вынесут отсюда вперед ногами, дура!

– Доигрался, значит! Вот дерьмо!

– Ну ты что, сдохнуть захотела?! Ты русские слова понимаешь?! Через час машина придет.

– Куда мы едем?

– На кудыкину гору! Потом объясню. Некогда сейчас.

– А работа? Квартира?

– Забудь! Нет больше ни квартиры, ни работы! Все, финита ля комедия! Ну, ты долго валяться будешь? Я не шучу.

Эдик схватил спортивную сумку и начал беспорядочно швырять туда вещи. По выражению его лица, на котором была запечатлена крайняя степень испуга, Марго поняла, что он не шутит. Она встала и оделась, потом разбудила дочь и велела ей одеваться. Анжела хныкала, но Марго прикрикнула на нее, чтобы замолчала, и начала собирать вещи.

– Мам, мы куда?

– Не знаю, у папаши своего спроси!

– Уезжаем, дочь, из этого бардака на хрен!

Марго со злостью укладывала тряпки в чемодан.

– У Анжелки концерт завтра между прочим! Ты бы хоть об успехах ее спросил, папаша! Она уже лауреат нескольких конкурсов! У нее будущее!

– Было будущее, детка… там, куда мы отправляемся, будущего нет. Там есть только существование.

– Надеюсь, не вечное? – У Марго навернулись слезы.

– Я тоже надеюсь. Пойми, отлежаться надо. Мне жаль, что я Анжелке карьеру порчу, но она потом наверстает, если живы останемся. А если нет, то и карьера ей не пригодиться. Согласна?

Марго вытирала слезы. Эдик выглянул в окно.

– Машина пришла, выходим.

Они вышли из подъезда, Эдик озирался по сторонам. На месте водителя сидел незнакомый парень. Марго с Анжелой забрались на заднее сиденье. Анжела прижимала к груди скрипку. Парень довез их до вокзала и уехал. Эдик сходил за билетами, и через полчаса они погрузились на поезд.

– Куда едем?

– В деревню. Очень глухую.

– Прекрасно!

– Не начинай, я же сказал, отсидеться надо! Располагайтесь, я сейчас. – Эдик оставил Марго с дочерью в купе, а сам вышел. Вернулся он немного успокоенным, дрожь в руках унялась.

– Рассказывай, что случилось, и куда мы едем? – Марго уже успела взять белье и застелить постели. Анжела влезла на верхнюю полку.

– Тебе какая разница, что? Меньше знаешь, лучше спишь. А насчет того, куда, так я уже сказал.

– И кто нас там ждет в этой деревне?

– Я дом там купил. Заранее. На чужое имя. Там и заляжем на дно. Кстати, вот твой новый паспорт. Ты теперь Лидия Матвеевна Акулова.

– Отлично! Лидия Матвеевна! А Анжелка кто? Впрочем, дай сюда, я сама посмотрю. Ага! Вот. Ангелина Акулова. Поздравляю, доченька. Тебе больше повезло, чем мне. А ты кто? Давай уж знакомиться до конца.

– Петр Иванович Акулов.

– Петенька? Прекрасное имя! Что, Петруша, хотите? Чайку? Марафетику?

– Заткнись!

– Господи! Ну почему это все со мной! – Марго уронила голову на руки. – Давно развестись хотела! Что теперь с нами будет? Меня же на работе искать будут!

– Да не волнуйся ты, я обо всем позаботился.

– Это как же?

– Да так. В нашей квартирке найдут три сожженных обезображенных трупа, и мама опознает нас.

– Ах! Так значит, мы благополучно скончались! Царствие нам небесное! Аллилуйя!

– Да, скончались. И благополучно воскресли. Для новой жизни. Отсидимся немного, потом вернемся, когда все стихнет.

– Так за что же нас грохнули, если не секрет? Да еще и с особой жестокостью?

– Ограбили. Деньги требовали. Пытали. Все просто. За что еще у нас убивают?

– Действительно, не за что. Ну, а с квартирой что?

– Я ее завещал, кому следует. И машину тоже. С собой только деньги взял, на первое время хватит. А с учетом деревенской жизни и на сто лет достаточно будет.

– Сто лет?! Мы что, там сто лет жить будем?!

– Это я так, шутить пытаюсь. Нет, конечно.

– Ладно. Дай закурить. – Марго успокоилась. – Я так понимаю, что сделать уже ничего нельзя, а значит, делать ничего не будем. Так, Петенька?

– Так, Лидуша.

– А насчет дома…

– В наследство скажем, достался. А мы беженцы из Узбекистана.

– Какая прелесть! Беженцы! Школа там хоть есть? Анжелке в школу надо. Хорошо, хоть первый класс успела закончить.

– Думаю, есть. Школы везде есть, с этим у нас проблем нет.

– Все. Устала я. Пойду чай закажу.

– Иди, по вагону особенно не шастай, глаза не мозоль!

– Слушаюсь.

Марго, теперь Лидия, принесла чай и отхлебнула глоток. Горячий напиток обжег горло, и она вдруг отчетливо ощутила вкус новой жизни. Этот вкус показался ей горьким и неприятным. Она позвала дочь.

– Анжела, дочка! Слезай!

Девочка нехотя слезла.

– Слушай, милая! Ты же у нас взрослая девочка? Все понимаешь… Можно тебе доверить тайну?

Анжела кивнула.

– Так вот. Наш папа работает на секретной работе. И сейчас у него новое задание. Чтобы нас не нашили плохие люди, нам надо спрятаться. На время. А потом мы вернемся. Но чтобы получше спрятаться, нам нужно сменить имена. Теперь меня зовут Лида, а папу Петя. А фамилия наша Акуловы. Тебя зовут Ангелина, но мы тебя будем звать Анжелой, как раньше. Поняла?

Анжела кивнула.

– Повтори.

– Мама Лида и папа Петя.

– Умница. Это никому нельзя рассказывать, иначе нас могут убить. Что поделаешь, – Марго метнула на Эдика полный ненависти взгляд, – такая у твоего папы работа. Как тебя зовут, скажи.

– Ангелина Акулова.

– Молодец. Какая же ты у меня умница! – Марго поцеловала дочь. – Есть хочешь?

Анжела отрицательно помотала головой.

– Мам, а как же Казимир Георгиевич?

– Казимир Георгиевич, деточка, теперь будет заниматься с другой девочкой. – Это Эдик решил вступить в разговор.

– Я не хочу… – голос Анжелы сошел на шепот.

– Теперь, дочка, ничего не поделаешь… Иначе нам крышка. Там больше не безопасно. И все, хватит вопросов! Я тоже много что хочу. У тебя еще вся жизнь впереди, а я… – Марго отвернулась к окну, чтобы скрыть набежавшие слезы. – Ладно, иди на верх, станция скоро, я выйду, поесть куплю. И не хнычь, прошу! И без тебя тошно!

До деревни пришлось добираться на перекладных. Разбитый автобус довез их до развилки, откуда нужно было добираться пешком около пяти километров. Транспорт не подвернулся, и идти пришлось на своих двоих, поэтому, когда на горизонте показалась деревня, Марго уже совершенно выбилась из сил.

– Где дом – то? – От усталости она запыхалась, и голос ее срывался.

– Уже недалеко. Давайте, последний рывок.

Они прошли еще немного по улице, когда Эдик остановился.

– Вот наше новое пристанище.

Марго с удивлением взирала на покосившуюся лачугу, обнесенную дощатым еще более кривым забором. Калитка скрипнула, пропустив их внутрь. Краска с дома облезла, и вид у него был довольно жалким, если не сказать больше.

– Там внутри нормально. Жить можно. Я потом договорюсь с кем – нибудь, подшаманят… места здесь зато что надо… красота…

– Да, места что надо… – Марго снова была на грани истерики. – Вода, отопление есть?

– Вода в колодце, есть газ. В баллонах. Удобства во дворе. Отопление печное.

– Вот так приключение… Сбылась мечта идиотки…

– О чем ты это, Лидочка?

– Да о том, Петенька, что в детстве любила о приключениях читать, и до смерти хотелось такой же жизни… вот и получила. И правда говорят, бойся своих желаний, они могут исполниться.

– Накаркала, значит…

Они вошли в дом. Внутри был беспорядок, но в принципе, Эдик не обманул – было довольно сносно. Если хорошенько убраться и не принимать во внимание обстоятельства, приведшие их сюда, то обстановка была даже колоритной. Марго вздохнула, велела Эдику натаскать воды и принялась за уборку, благодаря чему к вечеру изба приняла вполне жилой вид. Эдик затопил печь, и стало тепло. Марго достала из сумки еду, предусмотрительно купленную на станции, и они поели. В старом шкафу было постельное белье, одеяла и подушки. Марго, уже ничего не спрашивая, постелила всем постели, и они улеглись спать, измученные последними событиями и долгой дорогой.

Утром Эдик сбегал в магазин, а Марго вышла во двор. На соседнем участке возилась женщина, на вид лет 60 – 65. Марго окликнула ее.

– Мамаша! Можно вас на минутку!

Женщина подошла. Вблизи она выглядела еще старше. На голове ее был повязан платок, а ногах были надеты галоши. Она вытерла руки о передник и прищурилась, разглядывая Марго.

– Что милая?

– Простите, не знаю, как вас зовут…

– Баба Зина зови. Меня все так здесь зовут.

– Мы вчера приехали, беженцы из Узбекистана… Дом вот от родственника достался. По мужу…

– От Семеныча? Не знала, что у него родственники имелись… помер один, как перст…

– Мы и сами случайно узнали. Это дальний родственник… Муж о нем и не слышал раньше… нам переждать пока, а там посмотрим…

– Ну что ж… живите… коли так…

– Я спросить хотела, школа у вас здесь есть? У меня дочь во второй класс перешла, август уже…

– Есть, милая, есть. И дети здесь есть, и магазин, и медпункт. А как же… Здесь тоже люди живут. Мы хоть и на отшибе, но держимся пока. Не все разъехались. Да и что сейчас в городе делать? Маета одна… А тут и огород, и скотинка, и куры… Ты не переживай, с голоду не помрешь… Я покажу, где мясо брать, молоко… ничего, жить можно. Вон кругом что творится, а тут тихо, спокойно… Глядишь, понравится еще, уезжать не захочешь. А школа в соседнем селе, километров за десять. Но автобус каждое утро приходит, забирает, отвозит. Тут еще десять школьников есть.

– У меня дочь на скрипке играет…

– Ну уж это, милая, не знаю… врать не буду… Откуда скрипка здесь? Спасибо, хоть учат чему – то…

– Понятно…

– Ты спрашивай, ежели что надо. Я советом всегда рада помочь. Да и так, по хозяйству…

– Хорошо. – Марго обернула на скрип калитка. Пришел Эдик. – Муж вернулся, пойду я, спасибо.

– Да не за что. – Баба Зина поправила платок и заковыляла вглубь участка, а Марго пошла навстречу мужу. – Как звать – то тебя, доченька? – Крикнула уже вдогонку.

– Лида. Мужа Петром, а дочь Ангелина.

– Вот и ладненько, вот и познакомились… – баба Зина вздохнула и присела на скамейку возле дома. «Надо же, как мир чудно устроен, – подумала, – у Семеныча и родственники, оказывается, имелись… а он, старый хрыч, ни ухом, ни рылом… знать не знал и ведать не ведал… так хоть помирать веселее бы было. Эх, да что там говорить!» – баба Зина достала из кармана засаленного передника семечки и, отключившись от мира, начала их щелкать.

Постепенно жизнь у невольных переселенцев начала налаживаться. Анжела пошла в школу, Эдик нанял местных мужиков и они как могли подремонтировали дом. В райцентре удалось купить кое – какую мебель, плиту и более менее сносно обустроить быт.

Под руководством бабы Зины Марго весной засадила огород, и начала потихоньку приторговывать сначала свежей зеленью, а потом и овощами. Это приносило пусть и небольшой, но доход. Деньги, которые Эдик, как он утверждал, привез с собой, он тщательно спрятал, и выдавал Марго небольшими порциями на покупку самого необходимого. Он боялся, что если они начнут сорить купюрами, то их могут вычислить те, от кого они так далеко спрятались. В принципе Марго разделяла его точку зрения, но порой, в приступе жестокой хандры, она устраивала мужу страшные скандалы по этому поводу. К тому же Эдик начал пить. Порошок, который он привез с собой, как догадалась Марго, подходил к концу, и здесь его достать было просто негде. Эдик стал чрезвычайно нервным и раздражительным. Он так нигде и не работал, и баба Зина весьма неодобрительно посматривала в его сторону. На Марго же засматривался местный тракторист Савва. Савва был вдовцом, жена его умерла от сердечной болезни, и он ужасно страдал от одиночества. Марго иногда захаживала к нему на огонек, и не брезговала грубыми мужицкими ласками. В этом плане Эдик давно уже был далек от совершенства, а Марго без мужского внимания чахла, словно цветок, который давно не поливали.

– Лидуша, солнышко, да брось ты этого алкаша! Переезжай ко мне! Ну, милая! Так славно мы заживем! – Савва гладил Марго по мраморным плечам, уже потерявшим девичью хрупкость, и ставшими округлыми и налитыми. – Вон ты какая красавица! Неужто охота себя гробить? Красоту свою этому ироду дарить? – Савва клал голову на грудь Марго и вздыхал. – Ягодка ты моя! Сладенькая…

Марго от этих ласк таяла, как снежная баба весной. Жар внизу ее живота разгорался, как лесной пожар, и она льнула к Савве с новой силой.

– Не могу, Саввушка, пока не могу… потерпи…

– Сил уже нет, Лида! Каждую ночь тебя во сне вижу… все ямочки твои и округлости, и животик твой сахарный и грудки! Обнять хочу, просыпаюсь, а тебя нет… все кипит внутри, клокочет! Сердце так и трепещет! Веришь?

– Да верю, отчего ж не верить…

– Если ты за дочку переживаешь, так не бойся, я ее как родную любить буду! Мы еще с тобой нарожаем, вот увидишь!

– Ну, хватит, не рви мне душу! Не время еще… скажу я, как готова буду. Я и так здесь рядом…

Савва вздыхает, гладит Марго по волосам. Марго откидывается на подушки, кладет руки за голову и смотрит в потолок. Савва мужик ничего, конечно. И любовник хороший. Как обнимет, так сердце заходится, а как поцелует, так у Марго ноги подкашиваются. Силушка чувствуется, первобытная, необузданная. Любовным хитростям он не обучен, но этого и не нужно. Дикая страсть, животная почти, сметающая все на своем пути, его полностью оправдывает. И не только оправдывает, но и возносит над другими, более утонченными и изощренными в любовных утехах. А таких Марго на своем веку повидала немало. Пока же она лелеяла мысли о возвращении.

Но к Савве, тем не менее, привязалась, и подумывала – а не взять ли его с собой? А с другой стороны, когда оно, это возвращение будет? Так и совсем состариться недолго, ожидаючи неизвестно чего. Чутье подсказывало Марго, что времени даром терять не стоит, и она все больше склонялась к мысли, что пора уже бросать Эдика и выходить замуж за Савву. Тем паче, что по здравому рассуждению, если она выйдет замуж и возьмет фамилию мужа, то ее следы и следы Анжелы затрутся окончательно.

Ей выдадут новый паспорт, чистый, без подделок и да здравствует новая жизнь! Иначе Анжелка здесь совсем захиреет, и ее планы стать матерью звезды окончательно провалятся. Два года прошло, Анжелке 10 уже, а воз и ныне там. Эдик похоже, окончательно утратил контроль над реальностью, он или пьяный или обнюханный. А как деньги закончатся, тогда что? Подумать страшно… Марго даже внутренне содрогнулась от таких мыслей. Да и сейчас тоже не сахар, одна отрада, что Савва. А Савва мужик работящий, не пьющий, заработают, и в город вернутся. Или здесь что – нибудь развернут… Машину купят, Анжелку снова в музыкальную школу отдадут, Марго возить ее будет. Она каждый вечер что – то там пиликает, чтобы форму не терять… Умница девочка. Если бы не этот придурок муж, уже бы звездой стала… Марго встает с кровати и начинает одеваться.

– Пойду я, Савва… пора…

– Побудь еще…

– Не могу. Вдруг Эдик искать начнет? Да и Анжелка скоро из школы вернется…

– Завтра придешь? Как стемнеет… С утра я на работу пойду, до вечера…

– Приду. Если мой напьется…Как Анжелка уснет.

– Обещаешь?

– Вот глупый! Да неужели я сама не хочу? Поживи – ка с таким…

– Вот и я говорю… – Марго приложила палец к губам Саввы.

– Тихо! Молчи! Сама все знаю…

Она накинула платок и вышла. Их связь не была в деревне большим секретом, но, глядя на Эдика, Марго не осуждали, а даже сочувствовали. Рвется баба, а мужик как пиявка к ней присосался и кровь сосет. Эдика в деревне не любили. В голове же Марго крепко засела мысль избавиться от мужа, послав его ко всем чертям. Единственное, что она хотела сделать, так это найти его деньги, которые он привез с собой, и забрать их. Она считала, что за те мучения, на которые он обрек их с дочерью, она имеет право на компенсацию. Все равно деньги на ветер пустит, пропьет да пронюхает. А так хоть Анжелке на образование пойдут. И к Савве не с пустыми руками заявится. Не приживалкой и не нахлебницей. Одолеваемая такими мыслями, Марго зашла в дом.

Пьяный Эдик храпел на кровати, бутыль самогона стояла на столе, и Марго налила себе рюмочку. Самогон был крепкий, и Марго прошибла слеза – у Глашки брал, стервец! Та тоже мимо себя не льет, стерва! Видать, не ровно дышит в сторону Эдика. Вот и хорошо, вместе и загибаться не так грустно. Марго усмехнулась, налила себе еще рюмку. Неплохо. Хрустнула соленым огурцом, ей же засоленным, завалявшимся на тарелке, и пошла искать заначку. Надо сказать, что эту заначку она и раньше искала, да та все не давалась. И там посмотрит Марго, и там поищет, но так ничего и не находила.

А тут вдруг ее осенило – вспомнила, что Эдик частенько возле куста смородины терся, что в углу участка рос. Марго не придавала этому значения – ну трется и трется, мало ли что. Идиот, он и в Африке идиот. Постоит, постоит, и отойдет, к другому кусту переберется, там постоит. Иногда час или больше мог так ходить. Марго это не особенно волновало. А тут вдруг ее как током ударило. Она сбегала в сарай, взяла лопату и направилась к заветному кусту. Земля под ним была рыхлая, будто ее кто специально рыхлил.

Сердце у Марго забилось, предчувствуя удачу. Она воткнула лопату и начала рыть. Много усилий прикладывать не пришлось, и вскоре лопата стукнулась обо что – то твердое. Марго отбросила ее в сторону и продолжила копать руками, не обращая внимание на грязь под ногтями. Вскоре ей удалось вытащить на поверхность металлическую коробку. Марго отряхнула руки от налипшей земли и осторожно приоткрыла крышку. Это было именно то, что она так долго искала – заначка Эдика. Но, к великому сожалению Марго, денег в коробке не оказалось, только на дне сиротливо лежал мешочек с сероватым порошком. Марго уронила коробку на землю и разрыдалась, размазывая по щекам слезы грязными руками. Потом бросила коробку назад в яму и небрежно забросала ее сверху землей. Устало поднялась с колен и поплелась в дом. Села за стол и плеснула себе самогона в стакан. Господи, как же она раньше не догадалась, идиотка! Да кто бы еще отпустил его с деньгами? Да с такими деньгами, про которые он говорил, можно было бы и не в такой дыре спрятаться. Мир велик, есть места и получше. Марго снова разразилась рыданиями. Потом вытерла слезы, умылась и привела себя в порядок. Что случилось, то случилось, слезами, как известно, горю не поможешь. Хоть обрыдайся, хоть умри. Что ж, пусть подыхает один, тем более, пора с ним расстаться. Теперь – то уж точно ловить нечего. На днях и скажет ему, что уходит. Савва ее любую примет, хоть с деньгами, хоть без. Может, без денег и лучше. Деньги людей портят, особенно большие. А ей корысть в любви ни к чему, не хватало, чтобы ее еще за деньги мужики любили! Марго легла на кровать, застеленную мягкой периной, и быстро заснула, подумав, что горячка в данном деле неуместна.

Через пару дней Марго, вернувшись с рынка, застала дочь в слезах. Анжела судорожно всхлипывала, очевидно устав от собственных рыданий. Под глазом ее начинал наливаться синяк.

– Что случилось, доченька? – Марго переменилась в лице. – Что с тобой? – Она осторожно потрогала пальцами синяк. – Откуда это? Подралась с кем?

– Папа… скрипку… забрал… – Девочка снова зарыдала.

– Скрипку забрал? Зачем?

– Н..не зна – ю! Отобрал…м..меня уда – рил!

– Вот ублюдок! Ну, я ему покажу! И куда он пошел, не сказал?

– Н..нет… к тете Глаше… наверное…

– Не плачь, дочка! Я этого так не оставлю! Иди, милая, погуляй, я тут с ним сама разберусь. Ты не встревай…

Эдик вернулся через час, держа в руке бутыль с самогоном. От него разило спиртным.

– Привет, муженек! Где это ты пропадешь целый день?

– А тебе что? Где хочу, там и хожу, у тебя спросить забыл…

– Да что ты говоришь! У меня–то ты как раз спросить и забыл… Где скрипка, сволочь?!

– Все! Нету! Достала она меня своим пиликаньем! Целый день по нервам – скрип, скрип, мочи нет терпеть! Всю душу мне вынула, гадина! Я просто помолчать ее попросил, а она уставилась, как волчонок, того и гляди горло перегрызет, ну… я и не выдержал…

– Да я посажу тебя за это, скотина! Ты понял?! Верни инструмент, по – хорошему прошу…

– Ты это… давай без угроз… нету инструмента… я же сказал…т ак вышло, прости… я Глашке его отнес, она обещала продать и порошка достать, у нее знакомые есть… так что не взыщи, Лидушка…

– Так ты скрипку на порошок выменял?! Ты в своем уме?!

– В своем, не в твоем же… А ты что меня допрашивать взялась?! – Эдик опрокинул в рот стопку самогона. – Тебе кто разрешил?!

– А я ни у кого разрешения спрашивать не собираюсь, индюк малохольный! Все, с меня хватит! Я от тебя ухожу. Живи, как знаешь, пей, нюхай, колись! Это меня теперь не касается!

– И куда же мы собрались?

– Да тебе – то что? Тебе что я есть, что нет меня, все едино…

– Ага! Денежки мои прикарманила, порошок последний продала и ноги сделать решила?! Так что ли? Любовничка своего содержать теперь будешь? Думаешь, не знаю, что ты деньги мои выкопала?!

– Что?! Какие деньги?! Опомнись! Да откуда у тебя деньги – то? Да и были ли они вообще? Да ты врал мне! Разводил, как последнюю идиотку! На сто лет хватит! Какие сто лет? Да не было там у тебя ничего! Не было!

– Было! Верни деньги, тварь! – Эдик не на шутку разозлился. – Ты меня еще скрипкой упрекаешь?! Ты – воровка! Да ты сучка последняя, вот ты кто! Небось на кобеля своего все потратила, признавайся!

– Чего?! Да я сроду на мужиков ничего не тратила и тратить не собираюсь! Не убогая, и не калека, слава Богу! И без денег твоих сраных возьмут, да еще и на руках носить будут!

– Это ты о трактористе своем долбанном?! О Саввушке блаженном? Телке этом?

– Да лучше уж телок, чем сморчок занюханный!

– Это ты обо мне?!

– А о ком же еще?!

– Ну, сучка, доигралась! Пойдешь ты у меня к своему ухарю, как же! Дождется он тебя! Мы с тобой повязаны, навеки! – Эдик ударил Марго кулаком в лицо, и она отлетела, ударившись об угол печи. Охнула, упала и так и осталась лежать. Эдик подошел к ней, и пнул ее в бок, затем, остервенев, начал пинать и бить подвернувшейся под руку кочергой. Марго, словно тряпичная кукла, слегка подпрыгивала от каждого удара, болтая руками, ногами и головой. Эдик входил в раж. Запах крови, появившийся в воздухе, лишь раззадоривал его, вызывая к жизни все низменные инстинкты.

Марго лежала на полу как поломанная кукла. Эдик в приступе ярости нанес еще пару ударов по безжизненному телу, и отбросил кочергу в угол, увидев, как из – под тела Марго начинает растекаться лужа крови. От нервного тика у него начал дергаться глаз, и Эдик достал из кармана пакетик с порошком. Посидел немного, ожидая пока начнет действовать, налил себе стакан самогона и залпом его выпил. На Марго, неподвижно лежащую возле печки, он даже не обернулся. Потом голова его закружилась, перед глазами пошли концентрические круги, и голова Эдика с глухим стуком упала на деревянный стол.

Анжела, привлеченная шумом и криками, вышла из своей комнатушки, и, онемев от ужаса, наблюдала сцену ссоры родителей. Она хотела закричать, но рот ее не слушался. Вернее, он открывался, но она не могла исторгнуть ни звука. Потом кто – то мягко положил руку ей на плечо, и даже через грубую ткань платья она почувствовала ее холод. Рука была ледяной и сильной. Анжела обернулась – за ее спиной стоял человек, мужчина, в мешковатых джинсах, клетчатой рубашке и бейсболке, лица его ей разглядеть не удалось, потому что на него падала густая тень. Он приложил палец к губам, призывая Анжелу молчать и наблюдать. Он не дал ей сделать ни шагу, когда Марго упала, и Анжела хотела броситься к ней и поднять ее.

Он заставил ее смотреть, как отец теряет человеческий облик, вливая в глотку стакан самогона. Он будто даже поощрял все это и не хотел, чтобы все случилось как – то иначе. Словно это был его спектакль, где актеры точно сыграли предлагаемые им роли, и теперь он был весьма этим доволен. Он внушал Анжеле ужас, но одновременно и успокаивал ее, как бы говоря, что не ей решать, и все было предрешено заранее.

Одно Анжела могла сказать наверняка – он велел ей стоять и смотреть, не вмешиваясь и не думая ни о чем. Потом он оставил плечо Анжелы и прошел вперед, к Эдику. Обернулся к Анжеле и поманил ее пальцем. На его лицо упал свет из окна, и Анжела увидела, что оно было грубым и примитивным, словно вырубленным топором неумелым скульптором. Нижняя губа чуть повисла, придавая лицу слегка идиотское выражение. Он улыбался. Он взял нож, попробовал лезвие пальцем, довольно крякнул. Потом без всякой подготовки, равнодушно, словно в кусок дерева вонзил нож в шею Эдика сзади. Эдик дернулся и захрипел. Он деловито полоснул его по горлу, Эдик конвульсивно пытался зажать рану рукой, но кровь оттуда била толчками, заливая стол и пол под стулом Эдика. Анжела словно приросла к полу. Потом мужчина еще раз ткнул Эдика ножом в бок и бросил нож на пол. Отошел немного, полюбовался на то, что он сделал и счастливо, как ребенок рассмеялся. Открутил немного вентиль на баллоне с газом, зажег спичку, поджег ей газету, бросил ее на пол и взял Анжелу за руку. Она не сопротивлялась и молча последовала за ним. Он вывел ее из дома, и они пошли в сторону леса. Там они долго кружили по чаще, как казалось Анжеле, не разбирая дороги, а потом она увидела, как небо со стороны деревни окрасилось в кроваво – красный цвет с желтыми отблесками… Как завороженная, Анжела смотрела и смотрела на зарево, а когда очнулась, человека рядом уже не было. Анжела опустилась на пожелтевшую траву, свернулась калачиком и заснула.

Баба Зина приняла на ночь снотворное и легла в постель. Вечером она видела, как ее сосед, Петр, шел пошатываясь, от Глашки и нес в руках бутыль самогона. Баба Зина неодобрительно покачала головой – Петю она не любила. Она, конечно, знала о похождениях Лиды, его жены, но осуждать ее не осмеливалась даже в мыслях. Лида баба красивая, видная, видно, что из города приехала, к сельскому труду непривычная, а поди ж ты, и огород развела, и сад привела в порядок, и на рынок не брезгует ездить. И девочка у нее чистенькая да ухоженная. А этот упырь присосался, словно пиявка, не отдерешь… Кто ж ее осудит? Что толку терпеть да маяться? Времена нынче другие настали, не то, что раньше. Верность до гробовой доски никому не нужна уже, да плохо ли это? Разве Бог говорил кому, что нужно жизнь свою загубить, положив на алтарь верности какому – нибудь прощелыге? То – то и оно, что не говорил… А кто говорил? Да люди все и придумали. А раз люди, так что слушать пустые разговоры? Живи, как знаешь, как сердце велит, тебе с Богом беседовать с глазу на глаз придется, там и скажешь все. А нам, простым смертным чего нос свой совать куда не следует?

Сказано же в Писании – не судите, и не судимы будете… А Петя, тот конченый человек совсем, пропащий… Лида с ним разве счастье найдет? И дочка у нее… А с Саввой, глядишь, еще деток нарожают, вот и польза будет. Савва, он мужик хороший, ласковый, доверчивый, Лидочке такой как раз и нужен. Да и Саввушке жена нужна, чай, во вдовцах тоже не сладко. Лида уж его в руки возьмет, она баба хваткая… Н – да… Что вот толку, что она, Зинаида, верность всю жизнь хранила мужу своему безвременно погибшему на фронтах нашей Родины? Кто спасибо ей скажет за это? Бог? Он молчит.

А зачем она тогда жизнь свою молодую загубила, спрашивается? Баба Зина заворочалась, застонала, воспоминания нахлынули непрошенные, горькие. Первое время гордилась собой даже – вдова героя! Жалела только, что деток нарожать не успели, но терновый венец носила, высоко подняв голову. Потом поняла, что собственно, никому и дела – то до нее особо нет, до ее верности или греховности, жизнь у всех своя, трудная, послевоенная, не до ближнего. А парни на нее в молодости засматривались! И потом, позже…

А уж как старухой стала, тут уж, конечно, не до ухаживаний. Сама – то она и не заметила, как время ушло, улетело… Жизнь прошла, утекла, как вода в реке – вот была и нет уже… всю жизнь, почитай, в деревне и просидела.

Нет, как она забыла! Как – то подалась на комсомольскую стройку, мир посмотреть захотелось. Там весело было, интересно. Девчат много и ребят. Работа спорилась, и отдыхали шумно, по —доброму. Многие и там на нее заглядывались, погулять приглашали, на свидания… Но она упрямая была, что тот баран – меня мол, так мама с папой воспитали – верность мужу до гроба, пусть и погибшему.

Парни уходили, потом она их с другими девушками видела прогуливающимися под ручку. Обидно было, но только укреплялась в мысли – не стоит размениваться. Разочарование одно. А может, боялась? Теперь уж не разберешь, давно это было, ох, как давно! А потом на родину потянуло, в деревню. Сниться стала. И еще одно было, из – за чего уехать хотела. Парень у них в деревне был, с фронта вернулся без руки – Федор. Сватался он к ней, да и ей он по вкусу пришелся, хоть и постарше, но зацепил чем – то… Так смотрел на нее, что она алела, словно маков цвет. Ничего не сказала, на стройку сбежала, хоть сердце и просило «да» ответить. Втайне надеялась, что Федор ждет ее, что придет опять руки просить. Готова была согласиться, да и тут неудача. Всему свое время видно…

Как приехала, узнала, что Федор на Дарье из соседней деревне женился и уехал туда жить. Долго еще после этого рыдала в подушку, но слезы плохое подспорье. Так лямку одна и тянула. Никуда уж больше не ездила, так, доживала век. А недавно Федор помер, на похороны ездила. Всю жизнь с Дашей душа в душу прожили, троих сыновей вырастили. Обнялись с Дашей, поплакали. А что еще? Сама виновата. Три дня справили, и уехала обратно. И теперь вот ждет, как сама помрет. Скучно жить, устала… Баба Зина лежит, глаз закрыла, ждет, когда снотворное подействует, и она провалится в черный бездонный омут, из которого утром то ли вынырнет, то ли нет…

Сон у нее в ту ночь выдался тяжелым, беспокойным. Хоть снотворное и приняла, а спалось плохо. Что – то нехорошее улавливала краем уха на границе сна и яви, но глаза разлепить не было сил. Так и промаялась до утра, а когда встала и вышла во двор – мать честная! За голову схватилась, чуть в обморок не упала. Дома – то соседского и нет! Головешки обугленные торчат, дымятся… Народ уже собрался, гудят, перешептываются. Она платок накинула и поковыляла в ту сторону. Ропот по толпе шел, Петю ругали, на чем свет стоит. Кто же, как не он спалил? Ирод. Душегуб! Чтоб и на том свете ему ни дна, ни покрышки! Спалил всех, как есть спалил… И Савва здесь был, волосы на себе рвал, Лиду звал… А нет Лиды… И Анжелочки нет… Господи, горе – то какое! Баба Зина уголок платка к глазам поднесла, заплакала. Вот ведь жизнь какая! Потом уж разбредаться начали… Лиду жалели, и девочку… Петра проклинали…

Когда народ разошелся, обгорелый остов дома остался в одиночестве, на этот раз надежно спрятав Марго и Эдика от посторонних глаз. Смерть не так просто расстается со своими жертвами, и в конце концов всегда забирает обещанное. Не стоит играть с ней в прятки, она все равно найдет и в точности исполнит то, что ты сам так хотел и так боялся. Странная инсценировка, выдуманная Эдиком, сыграла с ним злую шутку, в точности воплотившись в жизнь в сотнях километрах от места постановки…

Анжела проснулась под вечер, было уже темно, и она испугалась. Закричала, но кто ночью в лесу услышит? Разве волки или медведь? Анжела зверей не боялась, но темнота ее пугала. Она зарыдала, отползла в овражек, и залегла под куст, чтобы не видно было. Так и промучилась до утра, то погружаясь в беспокойный сон, то выныривая из него в лесную чащу, наполненную ночными звуками и шорохами. Утром, когда начало светать, страх отступил, Анжела вылезла из своего убежища, и пошла по лесу, не заботясь о цели и направлении. Она боялась возвращаться в деревню, думая, что придется рассказать про человека в бейсболке, а это она полагала, ему совсем не понравиться. Человек страшил ее, и она хотела забыть все как можно быстрее. Теперь и отец, и мать, и дом – все стало абстрактными понятиями, все, за исключением скрипки… Анжеле казалось, что лишившись инструмента она лишилась и важной части своей жизни, и ей просто необходимо его вернуть, чтобы вернуть себе смысл самого ее существования.

Кто – то захрустел ветками, явно двигаясь ей навстречу. Анжела спряталась за дерево, неуверенная, что стоит показываться незнакомцу на глаза. Но, очевидно, она ошиблась в расположении источника звука, и к ее ужасу, кто – то подошел к ней сзади и схватил ее руку. От неожиданности она закричала, но чья – то холодная рука зажала ей рот, и Анжела забилась в истерике. Тогда этот кто – то ударил ее по лицу, но так, совсем не больно, чтобы она пришла в себя, и Анжела затихла, уставившись во все глаза на незнакомца. Им оказался чернявый паренек лет 15 – 16, симпатичный, кудрявый, но немного неряшливо одетый. Он удивленно смотрел на Анжелу и цокал языком, будто оценивал ее достоинства и недостатки.

– Ты кто? Чего испугалась? Я не кусаюсь… Чего одна по лесу шастаешь? Не боишься? – Он выпалил это все скороговоркой, так что половину вопросов Анжела даже не уловила.

– Заблудилась…

– Вот те раз…А родители где?

– Нету…

– Сирота что ли?

Анжела пожала плечами и заплакала, размазывая слезы по щекам.

– Я убежала… Папа пьет, меня бил… маму уб – и – л! – Рыдания стали громче.

Паренек растерялся.

– Ну ты это… хватит… может, в милицию тебя отвести? Ты скажи…

Анжела интенсивно мотала головой.

– Нет. Не надо в милицию… Нельзя в милицию… папа плохой, он от милиции прятался… с мамой…

– Ну ты, девка, даешь… Так что же с тобой делать? К нам, что ли пойдешь? Мы тут табором стоим, скоро домой возвращаемся, тебя возьмем… Хочешь?

Анжела закивала.

– А к нам не боишься?

– Нет…

– Вот и молодец! Ты мне сразу понравилась… Я бы тебя и так украл, глаза у тебя как угли горят… мне такие по нраву. А что до того, что мала еще, так это не страшно… подрастешь… а вообще у нас в 13 лет замуж выходят… и волосы у тебя… красивые такие… – паренек погладил Анжелу по волосам, но, встретившись с ее взглядом, осекся, – прости, прости, не буду… ты, правда, не подумай чего… я это так, болтаю… я не обижу… меня Романом зовут, а тебя?

– Анжела…

– Красиво… А мы тут вроде как на гастролях… Деньги зарабатываем. Ты что умеешь? Это я к тому, что Златан, отец мой, спросит… ну, чтобы не просто так, сама понимаешь… Он у меня главный в таборе, барон. Слышала о таком?

– Нет. Но я на скрипке играю. – Анжела снова зарыдала.

– Хорошо. А что опять плачешь? Здорово просто. А где скрипка – то?

– Отец продал… самогон купил….

– Вот ирод. Ну и правильно, что сбежала, ну, идем. Есть, небось, хочешь? – Роман взял Анжелу за руку и потянул за собой.

Всю дорогу до табора он весело болтал, крепко держа Анжелу за руку, словно боясь, что она передумает и сбежит, но Анжела шла за ним, успокоенная тем, что некто взял на себя заботу о ней.

В таборе их встретил пожилой дородный цыган, на шее которого болталась толстая золотая цепь. Он хмуро посмотрел на Романа и Анжелу.

– Кто это? Кого ты привел? Зачем она здесь? Ты хоть разрешения спросил?

– Я ее в лесу нашел. Это моя невеста. Она на скрипке играет… У нее отец сгорел, мать убил… ее бил. Пусть с нами будет… Гляди, красивая какая…

– Дурак ты, да может врет все она? А потом искать ее начнут… скажут, украли… Я в тюрьму не хочу… Оставь ее, пусть идет своей дорогой.

Но Роман заупрямился.

– Сегодня останется пусть. Она голодная. Ты зверь или человек? Что с одного дня будет? Найдут, так отдадим. Еще спасибо скажут, что не бросили. А может, и вознаграждение дадут какое…

Барон задумался.

– Я не подумал. Награда, это хорошо… Ладно, пусть сегодня побудет. Я Сашко пошлю проверить. Где ты, девочка, жила?

– В Осиновке…

– А зовут как?

– Ангелина. Акулова. Дом наш вчера сгорел…

– Ладно, иди накорми ее. – Златан махнул рукой в сторону палаток. Скрипку дай, пусть покажет!

Роман радостно закивал, и увлек за собой Анжелу.

Гомон цыганской стоянки подействовал на Анжелу успокаивающе. Цыганки в пестрых нарядах суетились возле костра, ржали лошади, и Анжела умиротворенно подумала, что теперь наконец все позади и человек в бейсболке вряд ли сюда сунется…

Она поела того, что принес ей Роман, почти не чувствуя вкуса пищи, разве что ощущая то, что она была горячей. Роман что – то рассказывал на своем языке тем, кто задавал вопросы. Анжела понимала, что это о ней, но ее охватило полное безразличие. Она думала только о том, что скрипка снова нашла ее и скоро они будут вместе…

Когда Роман принес ей инструмент, она ласково погладила его по полированной поверхности и взяла в руки смычок. Скрипка была старой и расстроенной, но Анжела не замечала этого. Она извлекала давно забытые, как ей казалось звуки, и наслаждалась, зажмурив от счастья глаза. Роман стоял, приоткрыв рот. Вокруг юной скрипачки собралась толпа, все тихо слушали, а когда она закончила, начали одобрительно гудеть.

– Какая умница! Она много денег нам заработает! Надо же, как играет! Да она слезу у любого вышибет! Молодец, Роман, хорошая невеста у тебя!

Роман раздувался от гордости, будто Анжела была его творением, а ее безупречная игра – его личной заслугой.

Сашко вернулся под вечер, и что – то сказал Златану. Тот кликнул сына.

– Ну, не врет девка… Был пожар в той деревне. Семья сгорела. Акуловы. Муж пил, жена гуляла. Муж и дом поджег. Девчонку Анжелой звали. Все так. Только говорят они там, что и девчонка сгорела с родителями… И еще… было это не вчера, а три дня назад… Так что давненько твоя подруга в лесу гуляет…

Роман обнял отца.

– Спасибо! А что до того, что давно… так заблудилась, не помнит ничего… она и как спаслась не помнит…

– Спаслась ли? Не верю я ей что – то. Ну да ладно, посели ее с женщинами. Пока… Пусть пообвыкнется… Та Анжела на скрипке играла, так что может, и спаслась… Странно все это… мутно… а я мути не люблю.

– Да брось ты, пап. Ей всего лет 10. Зачем ей врать? И так видно, как напугана.

– Ну все, иди. Завтра все равно уходим. Играет она хорошо. Если искать не будут, я ей паспорт потом сделаю.

Роман обнял отца и прижался к нему щекой, потом крутнулся на месте и побежал, насвистывая, к Анжеле, которая сидела в одиночестве у костра.

– Отец разрешил тебе остаться. Завтра уходим. Иди спать, к девчонкам в палатку. – Он потянул Анжелу за руку, и она покорно пошла за ним.

В палатке, куда ее привел Роман, было тепло. Пол был застелен пестрыми одеялами, отчего Анжеле показалось, что она попала в кукольный домик. Анжела легла на одеяло, Роман заботливо укрыл ее и вышел на улицу. Возле палатки стояла девчонка лет 8 – 9. Она хмуро взирала на Романа. Он погрозил ей пальцем.

– Ляля, обидишь ее – убью! Она моя невеста. Только попробуй с ней плохо обращаться. Поняла?

Ляля нехотя кивнула.

– Вот и славно. Смотри у меня! – Ляля показала ему язык. Роман схватил ее за ухо, девчонка завизжала. – Я не шучу!

Ляля потирала ставшее красным ухо. Анжела не слышала этой перепалки, она крепко спала, убаюканная своей относительной безопасностью и чудесным спасением. Во сне ей приснился человек в бейсболке, он прижимал палец ко рту, призывая Анжелу молчать. В его облике не было ничего особенно угрожающего, но Анжела боялась его. Во сне она знала, что если нарушит этот негласно данный обет, ей совсем не поздоровиться. Человек словно прочитал ее мысли, убрал палец ото рта, улыбнулся и похлопал Анжелу по плечу, а затем исчез, словно растворился в воздухе. Анжела в страхе открыла глаза, но увидев себя завернутой в пестрое одеяло, снова уснула.

Наутро табор собрался и тронулся с места, увлекая за собой Анжелу. До места назначения была неделя ходу. По пути табор заходил в города и поселки, занимаясь торговлей и гаданиями. Мужчины приходили и уходили, шептались о чем – то, к ним захаживали гости, тайная жизнь кипела. Роман опекал Анжелу от нападок сверстниц, и потихоньку все от нее отстали. В городах Анжела играла на скрипке прямо на улице, и те, кто останавливался и прислушивался к ее игре, были зачарованы и охотно бросали деньги в ее коробку. Анжела была втянута в общий водоворот цыганских заработков, внося посильную лепту в общий котел.

Через неделю табор достиг места назначения. Им оказались несколько внушительного размера домов из красного кирпича на окраине большого города. У Златана с Романом был отдельный дом, огороженный высоким забором. Анжелу они взяли с собой. Ей выделили комнату на втором этаже рядом с комнатой Романа. Златан жил на первом. Комната была просторной и светлой, с красивыми гардинами на окнах, но весьма скудно меблированной. Кроме кровати, туалетного столика и потертого ковра на полу там ничего не было. Пожилая цыганка, родственница Златана, застелила постель и смахнула пыль с подоконника и туалетного столика, посчитав обязанности домработницы на этом законченными. Роман принес Анжеле новую одежду, такую же как и у цыганок, и она стала почти неотличима от них. Несмотря на статус невесты сына барона, работу Анжела не бросила. Утром Роман отвозил ее на машине в переход, где она стояла до вечера, а потом забирал с выручкой. Златан успокоился, Анжелу не искали.

Как – то вечером Роман зашел в комнату Анжелы. Она сидела на кровати и причесывала волосы, каскадом струящиеся по ее плечам. Роман сел рядом.

– Как твои дела?

Анжела пожала плечами. Жизнь в таборе была немного однообразной. Несколько раз Роман с отцом и еще несколькими цыганами уезжали, оставляя Анжелу на попечение старой родственницы.

– Тебе уже 12… Я могу взять тебя в жены. Я подумал, что хватит тебе играть в переходах. Мы поженимся и заведем детей. Тебе нужно будет за ними присматривать. Я сам буду зарабатывать. Ты не будешь ни в чем нуждаться.

Анжела удивленно посмотрела на Романа.

– Я не хочу замуж. Я хочу играть.

– Я отберу у тебя скрипку и разобью ее. Ты должна меня слушать. Я мужчина. Я нашел тебя.

Анжела молчала. Роман не был ей противен, но то, что он говорил, было неприятно. Таинственное слово «замуж» и притягивало и пугало Анжелу. Ссоры отца с матерью оставили не самое благоприятное воспоминания о семейной жизни. А слова о том, что ей нужно прекратить играть и завести детей и вовсе повергли Анжелу в панику. Роман обнял ее и повалил на кровать, просунув руку Анжеле под юбку. Она вздрогнула, когда рука коснулась живота, и укусила Романа в плечо. От неожиданности он вскрикнул и отпустил ее. Анжела вскочила с кровати и выбежала из комнаты, пулей пролетев мимо стоящего в дверях Златана.

– Роман, что там у вас? Чего ты орешь, как резаный? – Златан окликнул сына.

– Ничего. Эта дрянь меня укусила!

– Так тебе и надо! Хо – хо! – Златан веселился от души. – Не лезь, куда не просят!

– Она моя невеста! Я хочу ее!

– Ишь какой прыткий! А у нее спросил? Девчонка – то с норовом оказалась! Как степная кобылка! Такую оседлать не просто! Не бегай за ней, сама придет. Пусть остынет. Тебе баб мало? Любую бери, не откажут.

Роман махнул рукой.

– Ладно. Все равно никуда не денется. Моей будет, стерва! – Он плюнул себе под ноги. – Пойду с Веркой развлекусь, она безотказная.

– Вот это дело, молодец. А Анжелку пока не трожь, вижу, не простая она. Не за нее боюсь, за тебя, дурень. Пропадешь через нее, совсем пропадешь! Сходи к Раде, погадай, посоветуйся…

– Еще чего! Это вы городским головы дурите, а мне не надо! Как я сказал, так и будет!

– Совсем у тебя башню снесло! Не видишь – другая она! Другая! Не нашего поля ягода. Не пара она тебе.

– Оставь отец, сам разберусь! Не было бабы, которая мне не покорилась!

– Ох, и глуп ты по молодости лет, самоуверен дюже! Как бы зубы не поломал…

– Хватит пугать, не маленький! Анжелка моя, и точка! Все равно добьюсь своего. Родит парочку спиногрызов, так уж и не денется никуда.

– Ну ты мои слова еще попомнишь, слезами кровавыми умоешься, поверь старому цыгану. У меня глаз наметан. Ладно, ужинать давай… Эй, Соня! Ужин где?!

На его крик выбежала старая цыганка и принялась хлопотать, накрывая на стол. Поужинали молча, без Анжелы. Она же вернулась глубоко за полночь, тихо прокралась в свою комнату и, свернувшись клубочком на кровати, заснула.

Утром Роман отвез ее на работу, ни словом не обмолвившись о вчерашнем. Но с того момента он оставил Анжелу в покое аж до самого лета.

Лето выдалось знойным, без дождей и почти без ветра. Люди изнывали от жары, становясь злыми и раздражительными. В воздухе витала нервозность, неуловимая, словно призрак. Златан собрался уезжать. Он долго давал наставления сыну, тот молча кивал. Анжела почувствовала в этом отъезде недоброе, но все ее усилия понять, что именно были обречены на неудачу.

В первый же день после отъезда отца Роман отправил старую Соню домой, заявив что убирать дом и готовить теперь будет Анжела. Старуха бросила на Романа злобный взгляд, но Роман сделал вид, что ничего не заметил. Вечером, когда Анжела вернулась, он спокойно вошел к ней в комнату:

– Как дела?

– Хорошо.

– Вот и славно. Теперь я не позволю тебе так просто убежать от меня. Завтра в ночное пойдем, коней купать, и тебя возьму с собой, чтобы не скучала здесь одна. А сейчас мы с тобой обручимся.

Анжела вздрогнула. Роман грубо притянул ее к себе и поцеловал в губы. Анжела не сопротивлялась, она словно одеревенела и утратила способность соображать. Ласки Романа стали откровенней, он рывком сорвал с Анжелы юбку. Анжеле стало стыдно, и она закрыла глаза, чтобы не видеть своего позора. Роман шарил руками по ее телу, мял еще не сформировавшиеся груди, отчего Анжела испытывала боль. Она не видела что именно он делал, слыша только сопение и тяжелое дыхание навалившейся на ее плоти. Роман что – то жарко шептал Анжеле на ухо, но она совершенно не разбирала слов. Что – то ткнулось ей между ног, горячее и влажное, и Анжела вздрогнула. Роман крепче прижал ее к себе, дернулся вперед, и Анжела почувствовала как что – то большое и бесцеремонное вошло в нее, разорвав ей внутренности и вызвав яркую вспышку боли. Анжела закричала. Роман, не обращая на ее крики внимания, лихорадочно задвигался. Нечто внутри Анжелы тоже задвигалось, отчего боль притупилась и стала почти неосязаемой. Анжеле показалось, что все это действо длилось несколько часов, причиняя невыносимые страдания, которые то накатывали, как волна, то отступали. Она качалась на волнах этой боли, как бабочка, пойманная в сети кровожадного паука, не имея сил сопротивляться и сознавая, что ей больше никогда не выбраться на свободу. Теперь только от паука зависело, продлить ее мучения, или убить сразу, а бабочке оставалось только смириться со своей незавидной участью. И когда Анжела уже смирилась, Роман отпустил ее и откинулся рядом на подушку. Анжела отвернулась к стене, по щекам текли соленые слезы. Роман взял ее за плечи и повернул к себе. Анжела с ужасом заметила, что на нем кроме рубашки ничего нет, и нечто, похожее на кусок вареного мяса, красное и мокрое, лежит прямо на его ноге. Ее чуть не стошнило от отвращения. Очевидно Роман заметил это и прикрылся одеялом.

– Ты сладенькая. Маленькая такая… И крови немного… Моя, моя девочка… никому не отдам… – он гладил Анжелу по животу, пытаясь сбросить одеяло, но она упорно натягивала его на себя, – не стесняйся, ты такая красивая, милая моя… покажи животик, покажи же… ну, дай же посмотреть… – с силой он оторвал руки Анжела от одеяла и откинул его. Анжела лежала перед ним совершенно голая. В пылу любовной страсти Роман стащил с нее всю одежду, и ей совершенно не чем было прикрыть наготу, кроме одеяла. Роман жадно гладил ее по шелковистой коже, готовый снова проделать с ней то же самое.

От бессилия Анжела расплакалась. Ей было больно, шла кровь, хотелось помыться и уснуть, чтобы назавтра забыть весь этот ужас и стыд. Но Роман еще час терзал ее, пока сам не обессилел. Анжела находилась в полуобморочном состоянии. Она уже с трудом понимала, где она и что происходит. Внизу живота все болело и горело, и она вдруг дико закричала, а потом провалилась в глубокий обморок. Когда очнулась, Роман сидел рядом на стуле, а она была укрыта одеялом. Он улыбался.

– Ты теперь моя жена. Как отец приедет, будет свадьба по нашим обычаям.

Анжела беззвучно плакала. Роман похлопал ее по плечу.

– Завтра в ночное, не забудь. А сегодня полежи, отдохни. Я Соню сейчас позову, пусть обед приготовит. Поешь, поспи. И хватит недотрогу из себя корчить. – Он ушел, оставив Анжелу одну.

Она хотела выпрыгнуть из окна и разбиться насмерть, но подумала, что скрипка тогда останется одна, и отбросила эту мысль. Тело ничто, все его страдания тоже. Все в конце концов выходят замуж, так почему же она исключение? Правда, то что называется замужеством, причинило ей боль и моральную и физическую, но это можно стерпеть. Так устроен мир, и когда она пришла в него, то приняла все его законы. Боль и страдания ниспосланы свыше, и нужно переносить их стойко. Разлившаяся внизу живота боль стала отступать, превратившись в тянущую и ноющую, и Анжела немного успокоилась. Почему мужчины так жестоки к женщинам? Почему они взяли на себя роль хозяев? Этого она пока не знала, но чувствовала несправедливость подобного мироустройства и в то же время смирение и чисто женскую покорность своей нелегкой судьбе.

Вошла Соня и принесла Анжеле суп. Анжела покраснела до корней волос, будто то, что с ней произошло было написано красными буквами у нее на лбу. Сама с собой она готова была пережить свой позор, но мысль о том, что об этом узнают все, была ей непереносима. Она отвернулась к стене, чтобы не смотреть Соне в глаза, но старуха не уходила. Она села на кровать и погладила Анжелу по голове.

– Ты, деточка, не плачь. У нас в таборе почитай все девки старше 10 лет уже порченные… ты не первая… что ж тут стыдиться? Да тебе завидовать будут, Роман у нас первый жених. Счастливая будешь, хозяйка. Подумаешь, всего и потерпеть пришлось… забудется потом, от счастья кричать будешь, сама просить станешь…

Анжела не отзывалась, и Соня, повздыхав еще немного, ушла, прикрыв за собой дверь.

В постели Анжела пролежала весь следующий день, до самого ночного. Чтобы Роман не застал ее врасплох, она встала и оделась заранее, боясь, что он увидит ее голой. Романа не было в таборе, и Анжела втайне надеялась, что поход не состоится. Но надежды были напрасны. Пропадая где – то весь день, к вечеру Роман вернулся и велел Анжеле спускаться вниз, где уже ждали лошади. С ними поехали еще несколько парней и девушек, и степь огласилась топотом лошадей и смехом. Темнело быстро. Лошадей отправили пастись, чтобы на рассвете искупать, и развели костер. Посидели немного, поговорили, потом парочками разошлись по степи.

Какое – то время Анжела еще слышала тихий девичий смех и хохот парней, а потом и они стихли, уступив место звукам ночной степи и редкому ржанию лошадей. Анжела и Роман остались у костра одни. Роман расстелил одеяла, набросал на них подушки. Схватил Анжелу за запястья и притянул к себе. Ни слова не говоря, стал жадно целовать, одновременно торопливо сдирая с нее одежду. Анжела стояла, будто кукла. Роман повалил ее на одеяла, быстро проник в нее, ввинтившись словно червь в яблоко, и постанывал, совершая колебательные движения, стремясь продлить удовольствие. Анжела оставалась безучастна. Боль ушла, но появилась пустота, внутри которой Анжела плавала, смотря на себя будто со стороны. Когда все закончилось, Роман быстро уснул. Анжела же, повинуясь внезапному порыву избавиться хоть ненадолго от мучившего ее тела, тихо вылезла из – под руки своего жениха и подошла к костру, зябко ежась. Она завернулась в шаль, и так и села возле костра, подбрасывая в него ветки, чтобы не потух. Она так увлеклась этим, что не заметила, как рядом с ней очутилась женщина. Когда Анжела подняла глаза, почувствовав, что не одна, женщина улыбнулась ей. На вид ей было не больше 20, и она была необыкновенной красоты. Женщина обняла Анжелу и поцеловала ее, отчего та слегка оцепенела и потеряла способность двигаться.

– Не бойся, милая, – прошептала женщина Анжеле на ухо, пахнув на нее терпким ароматом луговых трав, – я тебя не обижу. Здесь посиди, а я с женихом твоим поговорю… Не обидишься?

Анжела отрицательно покачала головой.

– Вот и умница… – женщина легко поднялась, отчего браслеты на ее руках тихо зазвенели, и начала танцевать, подбираясь к ложу, где лежал Роман. Он проснулся, и во все глаза уставился на женщину. Она тихо засмеялась, словно зазвенел серебряный колокольчик, и подошла к парню. Тот встал и пристально посмотрел на танцовщицу, извивающуюся в танце, словно змея. Женщина поманила его пальцем, и он покорно подошел. Она обвила его руками за шею, и прижалась к его губам страстным поцелуем. Роман подхватил ее на руки и отнес на одеяла. Анжелу он будто и не видел, зачарованный ночной красавицей.

Анжела испытывала к ней благодарность за свое избавление. Она сидела в тени, и Роман не мог ее видеть со своего места. Вскоре Анжела услышала звуки поцелуев и тихие стоны. Она сильнее укуталась в шаль и стала всматриваться в темноту, вдруг заинтересовавшись, что там происходит среди груды одеял. Вскоре возня стихла, и Анжела увидела, что Роман и незнакомка поднялись с земли и, взявшись за руки, пошли к реке. Незнакомка льнула к Роману словно кошка. Повинуясь внезапному порыву, Анжела встала с бревна и пошла за ними. На берегу они разделись, и девушка первая вошла в воду, маня за собой Романа. Он пошел за ней, но она удалялась все дальше, пока Анжела не перестала ее видеть.

Роман доплыл до девушки, и она обняла его одной рукой за шею. Роман прижал ее к себе под водой, и вдруг почувствовал острую боль в районе живота, будто от укуса гигантского насекомого. Потом насекомое ужалило еще и еще. Роман почувствовал, как что – то горячее потекло из него прямо в воду, и заклубилось в ней причудливыми завитками. У него закружилась голова, и потемнело в глазах… Анжела услышала сдавленный крик жениха, и беспорядочные шлепки по воде.

А потом все стихло… Анжела осталась стоять, думая, что Роман и девушка скоро выйдут. Но девушка вышла одна, с бледным, бескровным лицом, словно русалка, и совершенно нагая пошла, не обращая внимания на Анжелу, в ночную степь. Когда ее силуэт скрылся из виду, Анжеле стало страшно. От ужаса ее затрясло, и она бросилась бежать как была, в одной шали, наброшенной на голое тело.

На рассвете цыгане нашли на берегу одежду Романа и цыганские юбку и кофту. Они подумали, что это Анжелы. Самих молодоженов нигде не было, и по табору мгновенно разнеслась весть о том, что они утонули. Златан прервал поездку и вернулся, чтобы похоронить сына, но тела не нашли. Не нашли и Анжелу. Златан обезумел от горя, подозревая, что чертова девка опять вывернулась, перешагнув через очередной труп. Его утешали, выражали соболезнования, понимая, что теперь ему нужно только время… Поговаривали, что недалеко от места трагедии видели Веру, бывшую возлюбленную Романа, которую он бросил ради Анжелы. Вера клялась и божилась, что ничего не знает, и не видела Романа в ту ночь, хотя и ходила в ночное. К чести Златана, он ей поверил, и не стал ее судить. Сердце подсказывало ему, что Вера тут ни при чем, но таборные думали иначе, затаив на Веру зло.

Анжела бродила по степи несколько дней. Ночами она шла, а днем пряталась и отсыпалась. Наконец она дошла до небольшого городка, голодная и грязная, и зашла на вокзал. Там ее и нашел дежурный милиционер. Девочка выглядела более чем странно – в одной шали, без обуви, с горящими глазами. Он отправил ее приемник, где ее накормили одели, и расспросили. Она рассказала, что в детстве ее украли цыгане, заставив работать на них. Цыгане били ее и всячески издевались, но ей удалось убежать. О себе она помнит только то, что ее зовут Анжела, и больше ничего. Работницы приемника, молодые женщины, только охали, слушая сбивчивый рассказ худенькой девчушки. Они уложили Анжелу спать, а потом переправили ее в детский дом, расположенный далеко от того города, где жил табор, так как в близлежащих не оказалось мест. Потому как Анжела не захотела вспомнить ничего, кроме того, что уже сказала, ей дали фамилию Цыганова и оставили жить в доме.