Духи северной Тайги

7 ноября 1999 год. Ноябрьские праздники ещё не отменены. Геологоразведочная экспедиция традиционно в продолжительном запое … – квасит уже несчётное число дней. Моя драгоценная половина пьёт, как последняя… – нет! – не скотина! Скотина водку не хлещет, а воду вёдрами пьёт лишь после тяжкого труда. Боюсь оскорбить животину сравнением с родом человечьим. Собралась на выходные в тайгу, на Манью. Мотоцикл «Урал»стоит в гараже – на ходу. На нём вполне можно проехать по трассе до ручья Каменистого, что впадает в горную реку Палью, то от села напрямую двадцать километров по прямой. Упрашиваю супруга помочь, – подвезти.

– Бесполезно! – Вся геолого-геофизическая рать квасят беспробудно до потери человеческого облика. А по дороге мне идти до своротки на Манью двадцатник, и там – дальше по сибирскому бездорожью ещё столько же, да то по прямой, но тайга не выносит прямоту. И те же двадцать километров накручиваются вдвое, а то и более. Если же придётся обходить непростывшие топкие болота, то и в пятьдесят километров выльется дороженька. – Нерадостная перспектива намечается!

Взывая к совести, «драгоценную половину» уговорила подвезти по трассе до девятнадцатого километра, то почти полпути. Не уверенна, что сдержит обещание, – вроде бы получилось?.. Откладывать не выходит, – надо идти. Собралась с вечера. Утром, на удивление, «мой» встал сам, ещё в начале седьмого, до рассвета. Поразилась тому, что проснулся, только «рожа лица» до безобразия раздута, отёкшая, красная, – однако встал! Вонь в квартире и от благоверного, от застойного многодневного перегара, собьёт с ног лошадь, выворачивает наизнанку нутро, да терплю. Я – не лошадь, – русская баба и всё перетерплю.

Ночью крепко подморозило. Завелись удачно. Села быстро в коляску – впереди долгая трудная дорога. Рюкзак поставила в ногах. На рюкзак посадила пса. Ноги подогнула в коленях. Придерживаю Серого перед собой. Тот сидит терпеливо – привык ездить на всех видах техники лесной. Поехали. Только выехали с нашего проулка, – на повороте выезда на главную улицу, муж не притормозил, а газанул и, на полном ходу, не вырулив, отпустил руку с руля, подняв вверх. Мотоцикл на скорости понесло прямиком под откос с насыпи дороги, в придорожный ров, на запредельной скорости. Муж шустро спрыгнул, – заранее! на дороге ещё, мне же предоставил возможность на скорости врезаться в забор огорода внизу. Видя, как мой суженный направляет Урал в ров, а не разворачивает, до последнего ещё надеялась, что передумает и возьмёт руль, вырулит. А он, чётко всё рассчитав, спрыгнул, направив меня с мотоциклом в ров. -Спасал себя! – Не меня! Громадина, как и задумывалось, полетела с обрыва вместе с надоевшей женой.

Хорошо помню сквозь годы, – не забыть! Как тяжеленный мотоцикл летел тогда по воздуху и кувыркался по склону. Меня выбросило из коляски. Хорошо, – ноги не заклинило! Как предчувствовала тогда, – специально сидела в коляске на корточках, поджав их впереди, не просунула вперёд, как полагается и не зажала рюкзаком. Сидеть так было неудобно, но именно моя предосторожность спасла. В коляске со мной сидел Серый, впереди, в ногах, лежал тяжеленный рюкзак. Укладывала в коляску его сама; помочь не просила, а супружник и не позаботился помочь. – Это и оказалось спасением.

Помню: мотоцикл на бешенной запредельной скорости пошёл вниз, Серого первым выкинуло вперёд, и пёс летел впереди меня. Меня оторвало следом. Я летела по воздуху за ним. А нас догонял по воздуху, угрожающе вращаясь, Урал. Одновременно видела, что моя драгоценная половина стоит вверху на краю дороги и хладнокровно наблюдает за нашим полётом в пропасть небытия. Глаза смотрят холодно, бездушно, жестоко. В них нет жалости, испуга. В них – расчёт.

За мгновения жизнь не пролетела в моей памяти, как пишут, – не до того было! Необходимо было просто выжить! Однако, поразительно успевала всё видеть, думать как спастись, и понимала суть происходящего. Время изменило свой ход и мелькало несопоставимо с настоящими часами. Оно приобрело другую реальность, иное значение и измерение. Мгновения растянулись в минуты, позволяя мне успевать думать, анализировать, решать, действовать во имя спасения. Я видела всё и всем управляла.

Видела, – собака, приземлившись под забором раньше меня и мотоцикла, успела отскочить вбок от нашей общей траектории полёта, чтоб мы его не зашибли. Серый опередил меня на метр, летя впереди, ибо сидел передо мной в ногах. Его раньше выбросило. Он легче, оттого и опережал хозяйку. Пёс быстрее человека сообразил, каким способом спастись. В полёте успела то осознать и сделать единственно верный шаг. Видя, как Серый, летя передо мной, сделал осознанно в воздухе сальто, чтоб приземлится на четыре лапы, а не на голову, успела осознать: «Падаю вниз головой и могу сломать шею при ударе, подвернув, приземляясь на голову». – Следом за псом, копируя того, сделала сальто, чтоб подобно ему приземлиться на ноги и не сломать хребет. Однако докрутить сальто не успевала: поздно начала, и помешала тяжёлая зимняя одежда, рассчитанная на мороз и снега, с тяжеленными валенками. – Одежда тормозила гимнастический виток – акробатический трюк. И всё же, удалось развернуться налету и лететь к земле не вниз головой, а вперёд ногами.

Помню: приземляюсь на Серку. Пёс понял, что хозяйка нагоняет и может падая, прихлопнуть своим весом. Он спешно соскочил с места падения, отпрыгнув в бок с трассы моего полёта, уступив место для приземления. Подлетая, сверху, в воздухе, успела понять и мысленно поблагодарить пса, порадоваться: теперь не травмирую его своим весом. Однако, в воздухе, осознанно притормозила время и скорость падения, чтобы Серка успел приземлится и отскочить. Только тогда благополучно рухнула на освободившееся место, зарывшись попой в снег, ибо не успела докрутить сальто, приземлится на ноги (слишком низко уже парила над землёй). Летя секунды, чётко всё соображала, видела, контролировала. И манёвр удался. Аналогично поступала на спортивной гимнастике в школьные годы. Всегда нравилось осмысленно зависать в воздухе, останавливаться на высоте, паря в прыжке с брусьев. Ощущала наслаждение полётом, спускаясь прыжками с горных круч родного Урала. Время осознанно останавливалось, растягивалось, позволяя подумать, наслаждаться полётом, красотами природы, силой управления телом и временем. Осмысленно старалась дольше пребывать в эйфории левитации, однажды научившись. А теперь прошлый опыт помогал остаться живой.

Приземлилась довольно мягко, не долетев до опасного забора сантиметры. Врезалась на скорости попой удачно в рыхлый снег, по инерции распластавшись на спине, однако успев подогнуть голову к животу. Вошла глубоко в сугроб, завязнув. Барахтаясь и руками, и ногами, – спешила встать и убраться в сторону, ибо сзади нагонял, устрашающе кувыркаясь, тяжеленный мотоцикл «Урал». Испугалась не успеть соскочить с траектории падения монстра. Спиной ожидала, что тот сверху накроет, раздавив в лепёшку. Встать на ноги из-за снега не удавалось. Спиной ожидала: как прихлопнет сверху, будто мышь в мышеловке. Мотоцикл кувыркался по склону, неотвратимо нагоняя. Взмолилась: «Господи, защити!».

Бог есть! – Благодаря коляски, в метре от меня, произошло смещение центра тяжести, и железный убийца приотстал от нас с псом на микроны секунды, свернув чуть вбок, – на сантиметры. Это и помогло нам с Серым выжить. Серка, метнулся вбок, убежав со всех лап. «Урал» приземлился в метре правее меня и затих, не дыша. Я же сидела в снегу. Рядом, «по рога», зарылось в снег страшное чудовище. Перед носом высилась стена досчатого забора. Я не долетела до него метр. Глядя на окружающих персонажей не состоявшейся трагедии, подумала: «Отменное планировалось из меня рагу сварганить!». Явственно увидела себя кровавой лепёшкой – смесью костей и одежды. Серый уже радостно бегал по дороге, а мой «законный» супруг наблюдал за нами сверху, не удосужившись даже скрыть разочарование неудачей. Он не спустился, хотя бы для вида, помочь подняться жене, вытащить тяжёлый рюкзак. В лице не просматривалось зла, – только хладнокровный расчёт. Да мне было не до эмоций. – Необходимо спешить и жить дальше.

Принялась раскапывать в сугробе рюкзак. Тот ушёл под снег, чуть ли не до земли. «Мой» же, набрал номер друганов. Те через минуту примчались на белой машине – таблетке, словно стояли на стрёме за углом, – в семь-то утра, когда все спят!.. Лихо, спеша, отрепетировано подцепили мотоцикл (трос оказался заранее припасённым!). Бегом, ни слова не произнося, выволокли, чтоб никто не успел и чухнуть! Завели… – работает! – Умчались, словно бы испарились, крепко боясь огласки.

Время шло. Раздумывать над случившимся не приходилось. – Отступать поздно! Зимний день кОроток. Лишняя холодная ночевка в снегах «под кедром», в мороз, меня не устраивала. Каждая световая минута на счету. Потеря минуты светового дня, – это часы холода и усталости в ночи, такова реальность таёжного похода в одиночку, где рассчитывать можно лишь на себя, на верного пса и на Бога. – Отделалась от полёта на «тот свет» испугом, анализировать – потом…

Доехали до предгорий Уральских гор всего за полчаса. Пешим ходом – день топать! Восприняла все приключения за немалую удачу. «Половина», не попрощавшись, не взглянув даже в сторону супруги, не поинтересовавшись: «Цела – ли?», безучастно газанул и умчался на скорости «праздновать» дальше: бросил посреди холода тайги, не дрогнув ни единым мускулом мать своих детей… – начихал! – Подумаешь, – сдохнет?!.. – Можно будет вволю, наконец-то пить, да гулять, да с бабьём якшаться. Мне же, надлежало продолжить жить, хранить тлеющий, чадящий копотью, «семейный очаг», беречь отца для детей и «обчества». – Такова суть бабской семейной доли. Лишь на лыжне поняла, как серьёзно травмировала ногу. Она подпухла, плохо гнулась, подхрамывала. Спине тоже досталось, – ныли потянутые мышцы.

С трассы шла по снегу в целик, ориентируясь по компасу. Пугаться леса, холода, мороза, лесного зверья за нескончаемые годы «счастливой» супружеской жизни отучилась. Давно уяснила: необходимо тривиально жить! – Надеяться не на кого. Полагаться приходится исключительно на себя. Тайга – не страшна. Ужасно домашнее тиранство, алкогольные психозы, погромы, белые горячки, предательство и подлость. Дом опаснее тайги. Лес неизменно вставал защитой от «семейного благополучия». Приходилось банально выживать, растить и учить детей. Наши пращуры внушили: «Вышла замуж – терпи, улыбайся, угождай, страдай молча. Будешь жалиться, – тебя же благородная толпа соседей, друзей, сослуживцев и прочих, сожрёт с потрохами, – не подавится и не поперхнётся. Клеймо разведёнки, то печать изгоя современного общества. А слеза на женских глазах – повод радости преданным «друзьям». – О разводе и не мечтай! – Он не про нас и не для нас – российских обычных женщин.

Каждая женщина на Руси ищет свой единственный правильный путь сохранения «домашнего очага». Сейчас мировоззрение поменялось, а послевоенные поколения советских «баб» спешили выскочить замуж и родить, – неважно за кого, лишь бы в девках не засидеться! И родить призывало общество «на законном основании». – Не приведи, Господь, в подоле принести! Даже наша православная всёпрощающая всёпонимающая церковь всегда считала смертным грехом развод и рождение ребёнка без общественного и её на то соизволения. Рожденные вне брака изначально становились изгоями, а женщина – падшей, чего никак не каралось в адрес гуляющих мужчин.

И вот я иду по заснеженным просторам севера Сибири. Солнце закономерно покатило вниз – к ночи. На подъёме с первого же лога поняла: с ногой – хренотень! Она разболелась и плохо гнётся. Изначально, сгоряча, не поняла, насколько серьёзно травмирована. Шла на адреналине. Адреналин обезболивал. Лишь успокоилась, природный анальгетик перестал вырабатываться. Нога опухла. Пришлось подволакивать, перенося нагрузку на другую. Ближе к горам Приполярного Урала, в ночь, заметно подмораживает. На равнине, в селе, утром господствовала оттепель. Тут – иной климат, – горный!

В старой, обветшалой тетрадке, дневниковая запись:

…7 ноября 1999 год. Перейдя речушку Хапаянсовитья совершенно затемнала. Снега у гор по колено! Болота не промёрзли. Идти тяжко. Окончательно потянула травмированную при падении ногу. Приходится подволакивать её, не опираясь на ступню всем весом. Она не сгибается в колене. В селе, в семь утра, на нашем градуснике показывало минус пять морозца. Здесь же, – мороз крепчает, и уже ниже тридцати давит! На ноябрьские праздники часто случаются морозы сороковники. За сорок трещат неделю, резко затем сменяясь оттепелью. Деревья в урмане сплошь покрылись толстым слоем льда после оттепелей и дождей, что были в конце октября. Сильно устала, пыталась разжечь костёр и не получалось. Выжить помог «лесной житель». Их называют у нас на Севере духами, лешими, сильвестрами, а в православии Ангелом – Хранителем. Он спас, – разжёг костёр прямо на снегу… – разжёг без дров!

– Странно… – так явственно сейчас вижу «Его», хотя прошло двадцать с лишним лет! Зримо вижу, как отмороженными бесчувственными пальцами извлекаю спичечный коробок из целлофанового пакета, снимаю резинку, разворачиваю, извлекаю предельно осторожно, чтобы не намочить, не выронить; пытаюсь зажать спичку. А пальцы потеряли чувствительность и не слушаются. Усилием воли зажимаю спичинку пальцами, чиркаю. А сердце трепещет, боясь намочить спички. Вижу: пугающе шипит лёд на хворосте, тая, невольно думаю: «Вот так же растает моя жизнь, если не получится развести костёр…». Гоню страх и дурные мысли, только опыт лесной знает, какая опасность грозит стужей и изнеможением.

Огонь не разводится, тухнет. Нужна береста и сушняк. А вокруг – ночь, темень и снега. Поднимаюсь, подхожу к ближайшей берёзке. Пытаюсь, вновь и вновь, в кромешной тьме, ножом, на ощупь, отковырнуть кусочек берёзовой коры и не могу: ствол берёзы покрыт сантиметровым слоем ледяного стекловатого льда. Лёд вмёрз, проникнув глубоко в подкорье, в тело древесины. От костровища не отойти на метры: в темноте потеряю лыжи и рюкзак, ружьё, а то – однозначно смерть! Вокруг глухая чернь ночи. В паре метров полностью теряю ориентиры и не вижу свои следы в снегу. Снега полно! – выше колена. Ходить по нему без лыж проблематично – вязнешь.

Будто со стороны, из забытого сна, наблюдаю: сажусь на корточки, ноги сморожены и плохо гнутся, очередной раз отодвинула сырой почерневший хворост из костровища. Он не горит, сыростью тушит пламя бересты, – чадит, шипит и гасит её. Понимаю: так не разжечь пламя. И решилась: разгребаю в стороны отсыревший хворост, отодвинув его подальше от центра. – Мокрый – его нереально разжечь, – нужен сушняк! Иначе – никак! Решаюсь усилием воли, – так необходимо сделать, – другого пути нет, – страшно! Знаю: не смогу развести костёр, шансов выжить мало, – сил идти дальше не осталось, нога дико болит, не подчиняется, началось обезвоживание и переохлаждение на фоне переутомления и стресса. Осматриваю окружение: видимость не более пяти метров. И то- мрак. Рядом лишь заснеженные единичные мелкие сосенки, хлипкие ёлочки и кустиками редкие берёзки.

Кто-то в мозгу упрямо настаивает: «Отойди от костровища!». Наконец-то, повинуюсь внутреннему «я», ухожу в сторону, думая: «Может, – мама хочет мне помочь?!..». Один раз она уже спасала меня и внука. То случилось в осенний ураган спустя пятнадцать лет после её смерти. – Хочется увидеть её разок. Хлипко, но надеюсь на помощь духа родного человека, однако не представляю, каким образом Душа мамы сможет разжечь огонь наяву, в нашей реальности. Она ведь – Дух! И сейчас не здесь со мной в ночной тайге, а давно где-то на Небесах, в недосягаемости землянам.