Влюблённая в лёд

Глава 1

Пролог

С этого момента моя жизнь превратилась в сущий кошмар. На льду, где когда-то царила моя уверенность, теперь царила лишь тревога. Вокруг меня раздавались аплодисменты, но они казались далекими, словно звук уходил в бескрайнее море. Собрав все свои мысли, я пыталась сконцентрироваться на предстоящем выступлении, мысленно проговаривая каждый шаг, каждое движение.

Шаг, еще шаг – все шло согласно плану. Прыжок, два оборота вокруг себя. Всё шло по плану – уверенное движение, элегантный поворот, прыжок. Адреналин мчится по венам так бурно, что чувствуешь, как он заливает каждую клеточку твоего тела. Но когда я попыталась выполнить третий оборот, мне казалось, будто небо над головой разразилось молнией. Ноги не слушались. В одно мгновение весь мир перевернулся – я рухнула на лед, словно кукла с оборванными нитями.

Тот момент столкновения с холодной зеркальной поверхностью был как в замедленной съемке. Я почувствовала только шок и страх, когда острая боль пронзила мою лодыжку. Я не могла сдержать крик. Лед казался моим врагом, готовым скинуть меня за пределы арены, за пределы терпимости. Пытаясь понять, что произошло, я машинально потирала ногу и в то же время осознавала, что только что потеряла свой шанс.

Зрители поднялись со своих мест, их глаза читали испуг, недоумение и ту зловещую искорку злорадства, которая всегда так резала слух. Позже я поняла, что на некоторых лицах скрывались даже улыбки. Это полное фиаско. Я чувствовала, как в груди разрывается что-то важное, неотъемлемое.

Лица судей оставались нечитаемыми, но я искала их взгляды, как если бы они могли вернуть мне хоть каплю надежды. Нейтральные лица судей только усугубляли мое отчаяние. Я поймала взгляд своей матери, и по совместительству моего тренера, Тины Розенберг – и увидела там гнев, разочарование и, возможно, досаду. Она смотрела на меня, как на несостоявшуюся надежду. Я почувствовала, что подвела ее, опозорила её известную фамилию и унизила не только себя, но и всех, кто верил в меня.

Я пыталась подняться, но чувство вины сковывало мои ноги. Каждый удар сердца напоминал мне, что только что я изменила свой путь – возможно, навсегда. Сложно было поверить, что так всё обернется, когда я встала на лед, полная надежд и амбиций. Но настал момент, когда что-то в моём теле сломалось, не только физически, но и в глубине души.

Далеко в стороне, среди шепота зевак и нервного ожидания зрителей, я заметила хрупкие лица, полные смятения.

– Вы в порядке? – настойчиво спросила женщина медик, внезапно возникшая в моём поле зрения. В белом спортивном костюме она выглядела как лучик света в этом клубе тьмы.

– Да, – выдавила я, ощущая, как дрожит мой голос; он звучал слишком хрупко, чтобы оспаривать происходящее.

Я инстинктивно терла левую ногу, надеясь, что этот жест поможет прогнать боль, словно она могла уйти по моему желанию.

– Встать сможете? – её голос звучал уверенно и ободряюще.

Я кивнула, из последних сил собирая свою волю в единое целое. Она подошла ближе, протянула руку, и, обняв меня, помогла подняться.

Как только я встала на ноги, мир вокруг меня затемнел, подобно тому, как будто погас свет не только на катке, но и в моём внутреннем мире. Моя нога ощутила каждый шаг как испытание, и я хромала, опираясь на плечо женщины. Шаг за шагом, как будто я пересекала извивающийся тоннель, полный терний и колючек, я пробиралась к выходу.

Зрители смотрели на меня с неодобрением, их взгляды были точны и резки. Я ловила их осуждающие шептания, как будто невидимая сотня пальцев тыкала в мою сторону, обвиняя меня за фиаско. В этом моменте я чувствовала себя не только физически побеждённой, но и окончательно сломленной.

Когда мы, наконец, достигли раздевалки, мир вокруг меня снова исчез. Я с трудом села на лавочку, и холодное сидение скамейки, казалось, притягивало меня к себе, словно сама ледяная поверхность звала меня в свои объятия. Я сняла коньки, словно сбрасывая тяжёлые оковы; с каждым движением меня уносило в темноту.

Женщина медик аккуратно прощупала мою ногу. В этот момент, я закрыла глаза, пытаясь отключиться от реальности. Я не хотела слышать, не хотела видеть и не хотела понимать, что происходит со мной и моей карьерой.

– К счастью, кость цела, – произнесла она с облегчением. – Небольшой вывих, три недели отдыха, и нога будет как новая.

Три недели? Эти слова звучали в моем сознании как приговор. Мой внутренний мир снова взорвался – три недели не просто время, это целая вечность для фигуристки, для меня. Я кивнула, хотя моя душа напоминала бурное море, полное волн схлынувших надежд и стремлений. Я чувствовала ярость, гнев, досаду и, что было наихудшее, – чувство предательства самой себя.

Она покинула раздевалку, оставив меня наедине с моими мыслями. В этот момент, я осознала, как сильно я зажата в тисках собственных ожиданий, чужих надежд и безразличия. Как мне сказать об этом матери? Я знала, что ее реакция станет катастрофой, что взрыв эмоций будет необратим. С каждым мгновением я понимала – я застряла в нашем обыденном кошмаре, в мире ожиданий, которые теперь словно щупальца осьминога сжимали меня в тиски. В эту секунду, как будто предвидя мою неспособность справиться с тревогами, в раздевалку вошла она.

Её светлые волосы взметнул порыв ветра, а злые зеленые глаза пронзили меня насквозь, и я поймала себя на мысли, что укрыться от ее гнева не получится.

– Бездарность, – бросила она с презрением, как будто ударила мне в лицо. – Ты хоть понимаешь, что теперь ты в пролете?! Ты меня опозорила!

Я опустила глаза, не зная, как с этим справиться. Внутри раздавался внутренний голос, заполняющий пространство настойчивыми тисками. Но в тот момент, когда я произнесла свои слова, я ощутила уверенность, хотя бы небольшую:

– Я понимаю.

– Нет, ты не понимаешь! – закричала она, её слова были полны яда. – Ты завалила чемпионат Штата! Ты не прыгнула тройной аксель! Опозорила меня! Что скажут на это люди?!

Словно укол, в уши врезались её слова. Вспомнился ужасный миг, когда я чувствовала, как все взгляды зрителей слились в одну холодную волну, пристально ожидая мое поражение и неудачу. Их ожидания словно обжигали мою душу.

– Скажут, что я недостойна такого тренера, как сама Тина Розенберг, – произнесла я с усмешкой, даже не подозревая, сколько боли кроется в этих словах.

– Не смей мне дерзить! – закричала она, и, развернувшись, в гневе покинула раздевалку, унося с собой груз разочарования и обиды.

Оставшись одна в унылой раздевалке, я тяжело вздохнула, пытаясь сбросить с себя невыносимый груз, который давил на грудь, как тяжелая утренняя роса. Я смотрела на свое отражение в зеркале: глаза, полные слез, и бессильная улыбка. Мне казалось, что я больше не контролирую это тело, где каждый мускул, каждая кость постоянно испытывают как радость, так и муки. Я всегда стремилась к олимпийскому пьедесталу, но сегодня, на ледовой арене, я почувствовала себя пленницей своих мечтаний.

С трудом стянув с себя облегающее платье, расшитое сверкающими камнями, и искажающие ощущение колготки, я переоделась в джинсы и свитер. Они были уютными и свободными, почти как символ бунта против всего, что происходило сегодня на льду. Каждое движение давалось мне с трудом – ноги ещё ощущались как резинки после изматывающей тренировки, но я ловко сложила коньки в сумку. В этот момент мне казалось, что я выбрасываю не только обувь, но и все ожидания, которые возложили на меня – мать, зрители, я сама.

Выходя из раздевалки, я ощутила, что этот мир за дверями меня не ждал. На улице холодный воздух обнял меня, но радостью это не было. Мгновенно вокруг меня закружились папарацци, их камеры вспыхнули, словно на меня обрушился свет звезд. Я почувствовала себя как будто в центре ненавистного шоу – я будто превратилась в игрушку для публики, которой оставалось лишь наблюдать, как я ломаюсь.

– Эмма, как вы прокомментируете свой провал? Почему вы не смогли выполнить тройной аксель? – неумолимо раздавались вопросы, потока которых не было видно конца.

Словно бесконечная очередь шальных автоматов, они расстреливали меня без сожаления. Я ощутила, как ненависть и обида нахлынули вновь, накрывая меня волной, давя на грудь. Чувствуя, как на мое тело начинают накатывать волны паники, я побрела прочь, хромая на одну ногу. Я не могла ответить на их вопросы, не могла даже до конца осознать, что произошло.

Наконец, времени не оставалось, и, поблагодарив небеса за быстро прибывшее такси, я села в машину. Такси вскоре скрыло меня от этого света, от этих глаз, жадно впивающихся в каждую каплю моей боли. Моя одинокая холодная квартира была единственной мыслью, которая грела меня. На этом моя карьера фигуристки, похоже, закончилась. Но при этом ощущение, что однажды я все же вернусь, оставалось как не потухший факел в груди.

Глава 1

Я живу в съемной квартире, отдельно от своей матери, хотя мне всего семнадцать. Моя жизнь похожа на безоблачное небо, которое неожиданно накрыли тучи. Как говорила мама, ей достаточно было видеть меня на катке. Но терпеть моё присутствие еще и дома было ей в тягость. Я вернулась в свою небольшую квартирку, уставшая и измотанная, и рухнула на кровать, не раздеваясь.

Нога всё также болела. Усталость накрыла меня волной, но я знала, что не могу просто так прогнать боль. Я решила отодвинуть штанину джинсов, чтобы посмотреть на свою лодыжку. На ней красовался большой фиолетовый синяк, будто художник немного неаккуратно оставил мазок на моем теле. Кожа вокруг опухла, покраснела, и в тот момент меня охватило чувство безысходности. Я понимала, что теперь меня ждет обязательный трёхнедельный запрет на каток. «Класс», – думала я про себя, глубоко вдохнув и снова рухнула на кровать, уставившись в потолок, когда все вокруг казалось таким бесконечным.

В тот момент, когда я почти заснула, телефон начал обрываться от уведомлений. Я потянулась к нему, и все уставшие мысли о боли, слезах и неудачах сжались в маленький комок гнева, когда я открыла Instagram. Ужаснулась жестокости комментариев под своими фотками. «Эмма Розенберг просто отстой», «Она самая худшая фигуристка в Штате, теперь она больше не мой кумир», «Кимберли Кейн намного лучше» и так далее. Каждый комментарий был как нож, который глубже вонзался в мою душу.

Я отключила интернет и, чтобы не расстраиваться ещё больше, просто выключила телефон. Кто такая Кимберли Кейн? Звучит как наивный вопрос, но именно он терзает меня до сих пор. Молодая девушка, ей столько же, сколько и мне – семнадцать. Это не просто соперница, это отчасти моя Альтер-эго, тот идеальный образ, к которому я стремилась, но никогда не смогу его достичь. А ещё моя мать – её тренер. Как здорово, не правда ли?

Моя мама всегда превозносила Кимберли, на тренировках больше времени уделяла ей, чем мне. Она всегда сосредоточено работала с Кимберли, погружаясь в её успехи, пока я оставалась в стороне, как призрак, бродящий по пустым коридорам.

Каждый раз, когда они вдвоем заливались смехом во время разминки или устраивали очередную съемку для Instagram, я чувствовала, как меня поджигает непереносимое жгучее чувство. Вокруг меня были комментаторы, на каждом шагу я слышала шепоты зависти и укоров, но они были лишь музыкальным фоном к трагедии, которую я переживала каждый день. С каждым новым успехом Кимберли, с каждым её соло на соревнованиях, моё сердце туго сжималось, а мечты о блестящей карьере таяли, как снег на солнце. Забытая и оставленная, я чувствовала себя как недоделанная кукла, время от времени выносимая из коробки, чтобы на миг занять место. Мама любила говорить: «Эмма, ты должна быть лучше. Ты должна стараться больше». Но она не видела, как я стараюсь, как слезы катятся по щекам после каждой тренировки, когда я не могла упорно выполнить какой-нибудь элемент.

У меня оставалось еще немного сил, я встала и подошла к зеркалу. На моем отражении было нечто отталкивающее. Мои запавшие глаза и дрожащие губы выдали состояние глубокой депрессии, которая нарастала во мне, как накопленный лед на лезвии коньков. Я вспомнила, как мама всегда говорила о том, что лед требует собранности и упорства. Но что делать, если самой главной поддержкой является тот, кто добивает тебя?

Я поняла, что не могу сидеть сложа руки и позволять другим определять мое «я». У меня была мечта – вернуть себе не только каток, но и уважение, которое когда-то существовало между мною и мамой. Я достала блокнот, один из немногих, где записывала свои мысли. Ставя перед собой четкие цели, я приняла решение не сдаваться. Не быть лишь «дочкой тренера», а стать личностью, достойной своего места на льду.

Иногда мне казалось, что моя жизнь – это какая-то дразнящая игра, в которой я всегда оказывалась в проигрыше.

Все эти чувства сжались вместе и словно душили меня. Я должна была или оттолкнуться от них, или, в конце концов, сдаться. В тот момент, как я закрыла глаза, я поняла, что в меня кто-то постучал. Это был вопрос, который больше всего меня мучил: могу ли я быть успешной, если моя собственная мать меня ненавидит? Если даже лед, который завораживал меня, стал таким холодным и жестоким?

Весь вечер я провалялась на кровати, глядя в потолок, о чем-то мечтая, и, в конце концов, уснула, полная обиды и разочарования.

Утро настало неожиданно ярким, как будто мир решил напомнить мне о своих просторах вне четырех стен. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь плотные занавески, создали теплое пятно на полу, приглашая меня начать новый день. Я потянулась, а затем, как всегда, направилась к своему неизменному спутнику – зеркалу. Сначала мне не хотелось смотреть на себя, но, собравшись с силами, я заставила взгляд задержаться на своем отражении.

В зеркале смотрела на меня девушка с растрепанными светлыми волосами, которые казались соломенными от недостатка ухода, и уставшими голубыми глазами, выдающими бездну эмоций. Я отметила, как бледность лица контрастирует с нежным румянцем, который мне хотелось вернуть.

– Не вешай нос, – шептала я себе, утирая слезы, потянувшиеся к щекам. Я не заметила, как уснула.

Воспоминания о жестоких комментариях, которые раздались после последней гонки, вновь нахлынули, как неотступный призрак. Они вот-вот поглотят меня, но внутри разгорелся огонь. Да, я не могла кататься, но это не означало, что я сдамся. Я схватила телефон, вновь подключив интернет. В этот раз я сделала осознанный выбор – не читать комментарии, а сосредоточиться на том, что могу улучшить в себе. Я вспомнила, как мечтала о выступлениях в олимпийском сезоне, и одно лишь это напоминание подстегнуло меня.

Сев за стол, я открыла свой любимый блокнот с пожелтевшими страницами и начала записывать мысли. На каждую страницу легли мои размышления – о тренировках, о тех сильных и слабых сторонах, которые требовали работы. Я думала о каждом элементе: о прыжках, о вращениях, о том, как мне нужно улучшить свои шаги. Я мечтала стать фигуристкой, которой могла бы гордиться не только мать, но и я сама.

Дух соперничества начинал окутывать меня, как легкий туман перед восходом. Я чувствовала, что начинается новая глава, и это будет моя история – история Эммы Розенберг, которая не собиралась сдаваться и прятаться в тенях.

Я подняла голову, ощущая, как уверенность наполняет меня. Вспомнила о своих тренировках в ледовом дворце: о холоде, который щекочет щеки, о звуках скользящего по льду конька. Я вспомнила, как скользила, как волнение перед выступлением обжигало мне душу, как волны аплодисментов могли заставить забыть о страхах и сомнениях.

– Я сделаю это! – произнесла я вслух, словно вселяя в себя веру.

Собравшись, я выключила телефон, выбросила из головы все, что могло отвлечь меня, и направилась к катку. Впереди меня ждал день жесткой, но необходимой работы над собой. Воспоминания о недавних неудачах отошли на второй план, уступив место новым целям и планам. Я обрела ясность, которую так долго искала, и знала: эта новая Эмма Розенберг достойна борьбы.

Через час я уже стояла собранная у входа в каток. Волнение заполняло меня, смешиваясь с пронизывающим холодом, проникающим в легкие сквозь тонкие осенние вещи. В какой-то момент я почувствовала легкую боль в левой ноге – это было последствие травмы, о которой все еще шептались вслух. Но я старалась не думать о ней. «Не сейчас,» – повторяла я себе, как заклинание, чтобы отгородиться от страха и неуверенности. Глубокий вдох, и я сделала шаг внутрь.

Свет, вырывающийся из ярких ламп, отражался на гладком льду, заставляя его искриться как драгоценный камень. Я прошла мимо охраны, и, взяв за правило игнорировать сладкие запахи свежей выпечки и горячего шоколада из кофейни, направилась к катку. Подготовка к соревнованиям проходила на глазах, и я заметила свою мать, как всегда, с бордовым блокнотом в руках, а также Кимберли – мою соперницу, вернее, ту, которую все считали фаворитом. Она, грациозно вращаясь, легко исполняла тройной аксель, а в этот момент в груди у меня взметнулась волна зависти. Как же мне хотелось летать также, как она! Я попыталась подавить этот момент; мне нужно было оставаться верной себе, своей мечте. Я подняла голову и направилась к матери.

Когда я подошла поближе, она выглядела сосредоточенной, отдавая указания Кимберли. Внутри меня опять закололись сомнения, но я старалась держаться уверенно. Она обернулась и, увидев меня, нахмурилась.

– Ты что здесь забыла? У тебя же травма, – произнесла она, в ее голосе прозвучало так много пренебрежения, отчего холод прокрался мне в душу.

– Я пришла посмотреть, – ответила я, выжав из себя то, что должно было звучать уверенно. – Раз уж не могу тренироваться, буду наблюдать.

Моя попытка остаться рядом и поддержать себя потерпела крах, как будто я наткнулась на непреодолимую стену.

– Незачем, – фыркнула она, отмахнувшись. – Возвращайся домой.

– Но мама… – начала я, но вскоре была прервана.

Я знала, что нужно сохранять спокойствие, но в тот момент мой голос сорвался, как будто был арестован чьей-то недоброжелательностью. Она продолжала говорить, и в каждом слове слышалось железное постоянство.

– Не надо называть меня так, я же просила, – произнесла она, закатывая глаза, и мне ничего не оставалось, кроме как сжать кулаки от досады. – Я тут подумала…

– О чем ты думала? – перебила я, уже предчувствуя, к чему это ведет.

– Я не могу больше тебя тренировать, – произнесла она, как будто сообщая о погоде.

В ту же секунду я ощутила, как мир вокруг меня разломался на кусочки. Невозможность справиться с ощущениями паники и отчаяния словно нахлынула на меня, придавила так тяжело, что мне захотелось закричать.

– Почему? – выдавила я сквозь стиснутые зубы, в то время как слезы собирались в глазах, но долгое время отказывались вырваться наружу.

– Потому что мне нужно сделать ставку лишь на одну фигуристку, – произнесла она смиренно, даже не дрогнув. – И это Кимберли, ты знаешь это сама.

Сдерживаясь изо всех сил, я ощутила, как слезы всё же рвутся наружу, горячие и обжигающие. Все мои мечты, все годы упорной работы, казалось, сгорели под давлением ее слов. Я не могла представить, как продолжать дальше без поддержки той, которая должна была быть моим самым большим союзником. Как быть той, кто выбросила кольцо для защиты на лед, если поддержка вдруг исчезает?

Я осталась стоять, полностью опустошенная, обнимая себя руками, будто пыталась защитить от холода не только тело, но и душу. Надежда вдруг показалась такой далекой и недостижимой.

Едва сдерживая ком в горле, я развернулась и вышла с катка, не произнеся ни слова на прощание. Каждый шаг ощущался как борьба с невидимой силой, тянувшей меня обратно, словно лед был моим единственным домом. Но не в этот раз.

«Класс. Спасибо тебе, мама», – пробегала мысль в голове, когда слёзы, которые я с таким трудом старалась скрыть, начали катиться по щекам. Я вышла на улицу, где холодный воздух ударил в лицо, принёс с собой облегчение и остроту боли одновременно. Мне было так больно, что я не удержалась и села на ближайшую лавку, закрыв лицо руками, чтобы скрыть от прохожих моё отчаяние. Я больше не хочу быть здесь – ни в этой стране, ни под безразличным взглядом матери.

Внутри меня боролись чувства: горечь утраты, всепоглощающее горе и непонятно откуда взявшаяся надежда. Я вытащила телефон из кармана и набрала номер отца. Мое сердце гулко стучало в ожидании. Звонила в надежде, что он поймёт.

– Алло, – произнесла я, вытирая слёзы, вдыхая холодный воздух, чтобы успокоить себя.

– Эмма, всё хорошо? – его голос звучал так заботливо, что в этом вопросе угадывалась тревога. – Ты плачешь?

– Нет, пап, – произнесла я, хотя улыбка сквозь слёзы выдавала меня. – Я хочу к тебе, можно приеду?

– А как же мама? Что она скажет? – пришлось ответить на его логичный вопрос.

– Она будет не против, – я уверенно произнесла это, хотя внутри всё сжималось от страха и неуверенности.

– Ну хорошо, приезжай, – согласился папа, и я почувствовала, как на меня накатывает новая волна энергии. – Тебе взять билет?

– Нет, я куплю сама. Прилечу ближайшим рейсом, – решила я, когда внутри меня забурлило желание бросить всё и начать заново.

Мы попрощались, а я, встала с лавки, прихрамывая, почувствовала, как светит солнце и как сложно вернуться в ту жизнь, которая отнимала у меня всё. Мысли о будущем крутились в голове: о том, как я уезжаю в Канаду – куда-то вдаль, туда, где смогу начать новую жизнь. Я собрала свои вещи, чувствуя, как надежда переполняет меня. Я не сдамся и продолжу бороться, даже если для этого понадобится покинуть всё привычное.

С чемоданом на перевес я вошла в квартиру матери. Тишина, как толстая завеса, окутала каждую пыльную деталь, и только звук моего тяжелого дыхания нарушал её спокойствие. Мои шаги отражались в стенах, как эхо забытых разговоров. Открывая дверь, я почувствовала знакомый, но чуждый аромат – смесь кофе и недосказанных слов. Каждый уголок квартиры вызывал всплеск воспоминаний, и всё было именно так, как я запомнила, но одновременно совершенно иначе.

Сильно сжав ручку чемодана, я направилась в кухню. На старом деревянном столе остались следы от многочисленных завтраков, вечерних чаепитий, и споров о театре и фигурном катании, которые мы вели с родительской страстью, даже когда наши голоса постепенно становились всё тише. Я присела, положила чемодан рядом и глубоко вздохнула. Воздух напоминал о том тепле, которое мы когда-то разделяли, но ощущалась в нём и горечь потерь.

Я вытащила из кармана листок бумаги и ручку. Слова стали складываться на странице, словно сама бумага звала их к жизни. Я писала, сжимая ручку так, что костяшки пальцев побелели – подчеркивая каждую букву, каждую эмоцию. Это было прощальное послание, которое, возможно, станет отправной точкой для новой жизни. «Я уезжаю в Канаду к отцу, удачи тебе с Кимберли. Надеюсь, она заменит тебе твою дочь». В каждом слове чувствовалась боль – не потому, что я не любила её, а потому, что все наши отношения были замучены недопониманием и горечью, как паутина, в которой запутались наши сердца.

Сжав записку, я придавила её ручкой к столу, будто в попытке зафиксировать на поверхности дерева то, что я не могла убрать из памяти. С каждым вздохом я чувствовала, как разрывается что-то внутри, словно я вырывала свои корни из земли, лишая себя части прежнего «я».

Вдруг взгляд мой упал на старую фотографию на стене – мы с мамой, улыбающиеся, на фоне ледового катка, где когда-то тренировалась. Я помнила, как мне было восемь, когда мы сняли её в тот солнечный день, когда мы вернулись домой, полные вдохновения после очередной успешной тренировки. В моей душе пронзила острая ностальгия, обжигающая сердце, как холодный лед под острыми коньками. Я пробежалась по своему обгоревшему сердцу, но не могла оставаться здесь дольше.

Подняв чемодан, я вновь посмотрела на фотографию – на ту бесконечную надежду, которая когда-то согревала нас обеих. Но эта надежда разомкнулась, как трещина на льду, оставив только пустоту.

Собравшись с силами, я вышла из квартиры и подошла к двери. Этот жест не означал окончательное прощание – он закрывал одну главу и открывал другую. Я знала, что моя жизнь в Канаде будет наполнена новыми испытаниями и теми же мечтами, лишь чуть более далёкими, чем прежде. Каждый шаг за пределами этой квартиры ощущался как освобождение, как новый старт, и в то же время – как печать на старой странице, которая уже никогда не сможет снова стать белой.

Дорога к аэропорту казалась бесконечной. Мимо проносились пейзажи – старые дома, знакомые улицы, в глазах прохожих я видела мгновения жизни, которые не имели ко мне никакого отношения. Я сосредоточилась на том, чтобы заполнить легкие свежим воздухом, словно это могло затушить ту печальную мелодию воспоминаний, что звучала в голове. Каждое знакомое место, каждая улица вызывали образы из прошлого, и в этих образах я оставляла часть себя.

Когда я вошла в аэропорт, на меня обрушилась настоящая симфония: суета, крики детей, надрывающиеся объявления и звук колес чемоданов, скользящих по плитке. Этот встретивший меня мир был утонченным хаосом, где каждый был занят своим путем, где каждая история неисчерпаема, как и моя. Я несла с собой смятение и надежду, на этот раз сочетание чувств пульсировало в моих венах, как ритм невидимой музыки.

Ощущая, как страхи и сомнения оставляют меня на каждом шаге, я шагнула к контрольной точке. Проверка документов прошла быстро, и вскоре я нашла своё место среди других путешественников. Ожидание рейса – это не просто время; это была возможность собраться с мыслями. Я достала фигурку льва из чемодана – она была небольшой и казалась обыденной, но значила для меня больше, чем все сокровища мира. Когда-то эту фигурку подарил мне отец, и каждый взгляд на неё напоминал о его поддержке и вере в меня, даже когда я сама сомневалась.

Я с нежностью провела пальцами по шероховатой поверхности льва, и в этот момент волнение смешалось с надеждой. Я смотрела на обшарпанные стены терминала и представляла себе все, что ждёт меня впереди. Канада. Страна, где мне предстоит заново научиться верить в себя, рассчитывать только на свои силы. Этот новый старт был полон возможностей: новые чемпионаты, новые горизонты и новые знакомства. Меня завораживала мысль о величественных ледовых аренах, где я смогу блистать, как никогда ранее.

Я глубоко вдохнула, гордо подняв голову. Левая рука прижимала льва к груди, как оберег, а правая – уверенно тянулась вперед, к ожиданиям и мечтам. В этот момент меня охватило чувство лёгкого холода, почти как прикосновение льда под коньками, которое вызывало одновременно радость и страх. Да, я уезжаю. Но я это делаю не просто так – я отправляюсь навстречу своим мечтам.

Моё сердце наполнялось энергией, и я знала, что, хотя путь может быть трудным и неизвестным, он обязательно приведет к чему-то великому. Я обратила взгляд на экран, сверкающий числами и названиями стран, и, наполняясь решимостью, прошептала себе: «Я готова».

Полет был недолгим, но пролетел он так, словно целая вечность осталась в Бернаби – на льду, среди прыжков, в поисках совершенства. А сейчас я снова тут, в родном городе, где все так похоже и в то же время совершенно другое.

Я вышла из аэропорта. Уставшая, но полная надежд, я поймала себя на мысли, что снова ощущаю тот знакомый холодок. Город, по которому иногда скучала, здесь, с яркими неоновыми огнями и привычным шумом. Звуки машин будто бы заколыхали сердце, вытаскивая на поверхность давно забытые эмоции.

Отец встречал меня у выхода, его фигура выделялась на фоне летящих прохожих. Я почувствовала, как все мои тревоги растворяются в его объятиях. Он крепко обнял меня, прижав к себе, словно хотел убедиться, что я действительно здесь. Я видела, как на его лице отразилось счастье, и в то же время – смятение.

– Как ты? – спросил он, отстраняясь и глядя в глаза. Его ладони были теплые, и это единственное, что приносило утешение. Но теплота не могла растопить льда, который образовался вокруг моего сердца. – Я видел твое последнее выступление.

– Нормально, – шепнула я, стараясь скрыть ту пустоту, что наполняла меня. – Просто падение и просто вывих.

Я заметила, как его лицо потемнело, когда он вспомнил о моем последнем выступлении. Я не обвинила его в том, что он не мог увидеть, как больно мне было в тот момент, когда я упала. Но в глазах родителей всегда как-то видно больше, чем просто слова.

– Что сказала Тина? – осторожно спросил он и мне стало не по себе. Я злилась, но понимала, что придется рассказать.

– Она выдала мне шикарную новость, – проворчала я, злость поднималась внутри словно волна, готовая схлестнуться с берегом. – Сказала, что я позорище и что не хочет меня больше тренировать.

Отец шумно выдохнул, отмахнулся от моих слов, будто они могли причинить ему физическую боль.

– У нее всегда был такой мерзкий характер. Не обращай внимания, – произнес он с надеждой, что эти слова успокоят меня.

– Как не обращать? – вскрикнула я, вспыхнув. – Моя карьера пошла под откос, она отказалась от меня. Собственная мать. Где мне найти тренера?

Я смотрела на него, ожидая поддержки, в то время как он мягко взглянул, словно искал правильные слова.

– Может, так суждено? Может, лед – это не твоя жизнь? – произнес он, и я почувствовала, как уходят последние капли уверенности, словно вода сквозь пальцы.

Я фыркнула, поднимая голову, полную решимости. Гнев смешивался с недоумением – как он мог так думать? Как могла существовать жизнь без льда?

– Не моя? – бросила я в ответ, глядя ему в глаза, отчаянно надеясь, что в его взгляде найду поддержку. – Я жить не могу без льда. Я не сдамся.

Мои слова отразили всю бурю эмоций, пылающих внутри меня. Я лишь на мгновение остановилась, прежде чем схватить свой чемодан и потянуть его к машине отца. Каждый шаг заставлял мою решимость разгореться вновь, подобно живому огню.

Проезжая привычные улицы, я ловила взгляды прохожих, их счастье и равнодушие удивляли меня. Вечерние огни мерцали, как звезды, и это создавало ощущение, что каждый жил своей мечтой, в то время как моя собственная металась вдоль грани реальности и прошлого. В голове прокручивались образы: я стою на льду, музыка завлекает, и всё вокруг замирает. Я танцую, прыгаю, и даже падения не пугают меня. Они только закаляли волю.

Вдруг в меня ударила волна ностальгии. Я вспомнила себя маленькой девочкой, катающейся на праздниках, когда каждый выход на лед казался волшебством. Мой отец, всегда со мной – то ли поддерживая, то ли просто наблюдая с гордостью.

Как только мы прибыли к дому, его открытые двери уже были знаком новой реальности. Я почувствовала, как чемодан стукнулся о тротуар, и этот звук стал одновременно родным и чуждым. Он напомнил о тех жертвах, которые я принесла на алтарь своего стремления – жертвах времени, поездок и разочарований.

Я замялась перед входом, чувствуя, что за этой дверью скрыта жизнь, в которой нет льда. Это была другая вселенная, где искренние желания и мечты зачастую оставались в тени. Нельзя сказать, что я не ценила ее, но я знала, что она не могла заполнить пустоту в моей душе.

Тина Розенберг и Тим Лангли развелись, когда мне было всего четыре. В тот момент, когда я впервые встала на лед, моя мать выбрала свою карьеру. Она всегда говорила, что ее имя должно звучать громко, и, как следствие, оставила свою девичью фамилию, так же, как и мне. Я – Эмма Розенберг, в дочернем звании, в дочернем одиночестве, стою на пороге дома отца, которого мама когда-то отвергла. Иронично, не правда ли?

Глубоко вдохнув, я открыла дверь и вошла. Сразу же с порога меня встретила новая жена моего отца, Лесли, с недовольным выражением на лице, которое я уже знала наизусть. Ее карие глаза, резкие черты лица, покрытые почти прозрачными веснушками и черные кучерявые волосы, развевающиеся на легком сквозняке, выдают ее открытую неприязнь ко мне. Она сузила глаза, словно подозревая меня во всех смертных глазах, и уперев руки в бока, обрамленные грязным фартуком, стояла прямо передо мной, загораживая вход в дом, будто я здесь пятое колесо.

– Привет, Эмма, – сухо произнесла она, её голос был холодным, как зимний ветер. – Какими судьбами?

– Приехала в гости к отцу, – попыталась я улыбнуться, чтобы сгладить напряжение. Я не собиралась терять с ней время на пререкания и предвзятые словесные баталии.

– Надолго? – её бровь с подозрением вскинулась.

– Не знаю, не больше месяца, – ответила я, проходя мимо неё, и уже чувствовала облегчение, что оставляла её недовольный взгляд позади.

Я потащила за собой тяжелый чемодан, к крутым деревянным ступенькам. Поднявшись на второй этаж, я отдышалась пару минут и переведя дыхание, прошла по знакомому мне коридору, останавливаясь возле своей комнаты. Задержав дыхание на секунду, я открыла дверь в свою комнату с трепетом. В детстве она была оазисом для моего воображения, полным лимонных оттенков, где я мечтала о покорении льда и сцен. Но то, что я увидела сейчас, поразило меня до глубины души.

Вместо ранее знакомых мягких желтых стен комната была окрашена в холодные голубые тона. Моя большая кровать с балдахином исчезла, и на её месте стояла красная кровать в виде гоночной машины – создание, уводящее меня в другой мир, мир другого ребёнка. На полу играл маленький мальчик, у него в руках были машинки, и он с наивным восторгом мчал их по раскинутым игрушечным трассам.

Я замерла на пороге, не зная, что делать. Впервые в жизни я почувствовала, как меня настигло чувство ревности. Это была моя комната – моя! И кто-то другой играл в ней, кто-то, кто даже не знал, кто я такая.

– Познакомься, это Клайд, – сказал мой отец, появляясь за мной с такой улыбкой, будто только что получил медаль.

Я обернулась к нему, не в состоянии поверить своим ушам. Я сверлила его голубые глаза своим холодным взглядом, отчего он поежился на секунду. Возможно мне показалось, но его глаз кажется дернулся. Но мой мозг бился, искал ответы, а находил лишь пустоту.

– Мой сын. Твой брат, – произнес отец с гордостью, на ходу проглатывая невидимый ком в горле, как будто это не шокирующая новость.

– Почему о твоем сыне я узнаю только сейчас? – в недоумении спросила я, чувствуя, как в груди сжимается что-то холодное и ненавистное.

– Я… я не знал, как тебе сказать, – пробормотал он, его голос стал неуверенным, как никогда прежде.

«Класс», – подумала я, подавляя желание закричать.

– Где мне спать? – фыркнула я, пытаясь удержать эмоции под контролем.

– На диване в гостиной, – бросила Лесли, безжалостно вторгаясь в наш диалог. Она появилась как призрак на ночном шоссе, выглядывая из-за плеча отца. Ее взгляд был таким же холодным, как и мой, и это меня еще больше начинало раздражать.

Я знала, что укрытие на диване – это лишь начало смятения. Я ощутила, как старые обиды снова поднимаются на поверхность, словно ураган, который я думала, смогла оставить позади.

В суматохе недель, которые ждут меня впереди, мне нужно будет разобраться в том, кто я на самом деле. Я фигуристка, часть истории, которую написала моя мать, но кто такой Клайд? И какую роль сыграет отец в этой новой главе моей жизни? Я перевела взгляд на мальчика, рада ли я ему или нет – это не изменит ничего.

Всё ещё сжимая чемодан, я прошла мимо Лесли и отца, испытывая нехватку моего былого мира, моего льда. Но несмотря на всё, я знаю: схватка только начинается, и в этом ледяном танце мне нужно не утонуть.

Я спустилась на первый этаж, поставила чемодан рядом с тканевым оранжевым диваном и, сбросив куртку, села на него. Огляделась по сторонам, все было таким же привычным, каким было в мой прошлый визит. Бежевые стены, где-то оторван кусочек обоев, темно-коричневые деревянные полы, начищенные до блеска и боли в глазах. В углу как обычно устроился небольшой телевизор, покрытый тонким слоем пыли и тоски, вокруг по полу расставлены цветы в больших горшках и раскинули свои гигантские листья. Я метнула взгляд вдоль стен и увидела то, точнее не увидела то, что на них висело раньше. Мои фотографии. Наверняка эта стерва Лесли заставила моего отца убрать снимки, чтобы лишний раз не смотреть на мое лицо. Мой телефон задрожал в кармане, и я достала его, заполняя проклятую тишину, отвлекаясь от чужого мне дома. Решила поискать отель в этом городе, надеясь вырваться из стен этого уныния. Но среди множества результатов меня внезапно привлекла одна реклама – открытие нового частного катка. Черт, как же мне это нужно! В этом городе, полном только общественных катков с убогим льдом, это было как глоток свежего воздуха. Я по-хорошему завидовала тому, что кто-то смог воплотить в жизнь то, что для меня было лишь мечтой.

Прокручивая объявления, я наткнулась на почти самый дешевый отель. Денег было не так уж много, и я старалась экономить. Мой единственный доход зависел от побед на соревнованиях – но это было так давно, что я уже потеряла надежду. Академия фигурного катания была моей заветной мечтой, но сложно было мечтать о чем-то, когда мать наотрез отказалась давать средства, утверждая, что я бездарна и всю жизнь останусь «вторым номером». Воспоминания о её словах снова болезненно вжались в мою душу. Единственное, для кого учеба была бесплатна и еще сверху платили стипендию – хоккеисты. Действительно, жестокий мир. Я вздохнула и решила, что надо двигаться дальше. Сжав губы, я завершила свои размышления и встала с дивана. Накинув куртку и схватив чемодан, направилась к выходу, как вдруг меня остановил отец.

– Эмма, ты куда? – окликнул он.

Я обернулась и увидела его недоумевающее лицо. Его глаза излучали ту же самую настороженность, что и у меня.

– Номер в отеле сниму, я здесь лишняя, – сказала я, уже чувствуя, как слова окрашивают моё намерение.

– Ну не начинай, – сказал он, возражая. – Я просто не знал, как тебе сказать…

– Сколько ему? – перебила я, ощущая, как раздражение заполняет моё сердце.

– Три, – ответил он, и я почувствовала, как эта цифра обрушивается на меня, как снег с крыши.

– Пап, ты почти четыре года молчал, что у тебя сын! – крикнула я, не в силах сдержать эмоции.

– Останься, – тихо произнёс он, его голос стал мягче. – Побудь с нами, хоть немного. Сейчас почти все отели закрыты на праздники.

Он был прав. После осенних праздников многие места закрывались на нерабочую неделю, и мне не оставалось выбора. Я закатила глаза, словно поддаваясь каким-то невидимым цепям и тяжело вздохнула.

– Ладно, – сдалась я, проклиная себя за то, что мне придется в очередной раз пересекаться с Лесли.

– Иди ужинать, – позвал отец, звук его голоса был как услада для ушей. Но так ли это было?

Сняв куртку и бросив её на диван, я направилась в столовую. Там уже сидела Лесли, их маленький общий сын с веснушками, сидевший на высоком стуле, весь в ожидании, пока я займу свободное место за столом. Я почувствовала, как меня охватывает старая привычка – собрать все свои эмоции, превратив их в маску.

За ужином мы обменивались парой фраз, стоя на краю незнакомого, слегка натянутого мастерства. Я улыбалась, хотя внутри разрывалась от противоречий. Но именно в этот момент, когда я смотрела на их семейное счастье, в голове всплыло одно предложение: «Ты сможешь снова стать фигуристкой, если только поверишь в себя». Возможно, лед был не так далеко, как я думала.

После ужина, поддавшись импульсу, какого я редко замечала у себя, я предложила Лесли помочь помыть посуду. Удивление в её глазах заставило меня улыбнуться искреннее, но с натянутой улыбкой, и за какой-то миг я почувствовала, будто возвращаюсь к жизни. Я быстро справилась с тарелками, насмехаясь над собой, что этот труд, пусть и скучный, радовал меня больше, чем вечерняя прогулка по своим мыслям и падении на льду.

Когда я закончила, дом уже был заполнен тишиной, лишь вдалеке было слышно, как засыпал их сын. Я вышла из кухни и направилась к своему ночному месту – дивану в центре гостиной. Легла на него, под голову подложив свернутое одеяло, и, заменив сны на реальность, включила Instagram.

Скроллинг ленты был как расправление ледяных крыльев; в воздухе оставались остатки переживаний о моих провалах. Я наткнулась на видео, где было запечатлено, как я падаю на льду. Комментарии к этому ролику врезались в мою душу, как острые лезвия коньков. «Неудачница», «На таком уровне, как ты, лед нужен лишь для ремонта». С дрожащими руками я закрыла приложение и положила телефон на стол, как будто отодвигая саму мысль о том, что я неудачница.

Но даже когда я закрыла глаза, мой разум не знал покоя. Я снова и снова падала во сне, зрительный образ ледового покрытия перемешивался в острой ненависти и самоосуждения. В каждом падении мне казалось, что я теряю частицу себя, и этот страх заставлял меня вздрагивать. Я пробуждалась с ненадежной надеждой – думала, что утро принесет ясность, и, может быть, лед всё же будет под ногами…