Второй практикум. Пятнистая маска

Пролог. Там, где всё решили продолжить.

– О чём вы только думали?!

Девушка, одетая в разноцветное платье, даже вскочила от избытка эмоций. Тяжёлый благовонный воздух задрожал от силы её голоса, в зале запахло дождём. В темноте угольно-чёрное лицо девушки было едва различимо, только глаза её яростно сверкали, да ровным светом сияло цветастое одеяние.

Напротив неё на полу сидел мужчина с кроваво-красными волосами, одетый в длинную белую льняную набедренную повязку, разложенную на полу красивыми складками. При этом выкрике он досадливо поморщился.

– Объяснитесь. Не люблю, когда на меня кричат незаконченными фразами! – рявкнул он.

– Вы отправили на практику первоклассницу! Прошу меня простить, но Вы совершенно лишились рассудка! – строгим голосом скороговоркой выпалила длинношеяя японка.

Её речь звучала сердитым стаккато: «тра-та-та-та»! Собравшиеся поддержали её одобрительным гулом.

– Вы забываетесь! – рявкнул директор.

– Кто забывается?! Группу по возвращении пришлось отправлять в медкабинет полным составом! – снова не выдержала чернокожая девушка.

– Никто не пострадал! – отрезал директор.

– Как это не пострадал?! Все до единого были ранены! Один из мальчиков чуть не умер! – взорвалась красивая черноглазая девушка в богатых серебряных украшениях.

– Этому мальчику шестнадцать лет! Он не ребёнок! – поморщился директор.

– А кто же он по-вашему?! – резко спросила японка.

– Давно ли было, что дети в этом возрасте вполне законно призывались на войну? – расхохотался сидевший наособицу черноволосый красавец в кожаных одеждах.

– Вы ещё на войну их отправьте, чтоб меня! – зло фыркнул кряжистый бородач в простой белой рубахе.

– Это – практика. Она создана для того, чтобы практиковаться! Там может случиться всё, что угодно! – повысил голос директор.

Нестройный гул голосов, наполненных возмущением, разнёсся по залу, не рождая эха.

– Нападение ракшасов – это ваших рук дело? – вдруг сухим голосом спросил смуглый длинноносый толстяк.

При этих словах собрание мгновенно накрыла тишина. Все всматривались в лицо красноволосого директора в ожидании его ответа. Запахло озоном и дымом, между сидящими начали проскакивать мелкие электрические разряды. Никто не обращал на них внимания.

– Никоим образом не имею к этому отношения, – ровно ответил директор.

Лицо его было невозмутимым. Собравшиеся безмолвствовали, но напряжение висело в воздухе. Где-то на грани слышимости трещали молнии. Зал был заполнен шумом дыхания рассерженных мужчин и женщин.

– Почему же тогда Вы не позволили сказать Богданову надеть обратно кулон? – тихо спросила смуглая женщина с ярко подведёнными глазами.

– Ты – моя подчинённая! – возмутился директор.

– Только не здесь, – парировала женщина.

На этот раз директор на долю секунды запнулся. Едва заметно, но достаточно, чтобы поселить в умах присутствующих смутное беспокойство.

– Это будет вмешательством в практику, – наконец ответил он.

– Вы грешите против Истины! – возразила женщина. – Вы не хуже меня знаете, что это – забота о личной безопасности сотрудника, а не вмешательство в практику!

По тёмному залу пронёсся одобрительный гул. Директор окинул собравшихся, и лицо его исказилось от злости.

– Таково моё решение! И у него есть причина!

– Мне иногда непонятно, на чьей Вы стороне! – рыкнул бородач.

– Очень опасное высказывание… – угрожающе прошипел директор.

– Зато честное! – не унимался бородач.

– Честность не повышает благосостояние! В отличие от молчания, – процедил директор.

– Похоже, что мне нужны деньги? – иронично спросил бородач.

– Похоже, что Вам нужен принудительный отпуск и выговор! – взъярился директор.

Бородач всхрапнул, но возражений не последовало.

– Чего Вы добиваетесь, господин директор? – тихо прошелестела японка.

– Того же, чего и всегда! Чтобы достойные ученики получили максимально возможный опыт! – рыкнул директор.

– Ценой своих жизней?! – выкрикнула чернокожая.

– Повторяю: никто не пострадал! – досадливо отмахнулся директор.

– Ещё как пострадал! – прошипела чернокожая.

– А этот Богданов! Его самого чуть не прибили! – поддакнул бородач.

Девушка в серебряных украшениях закивала, но заговорить не успела.

– Согласен! Он едва не погубил всю группу! – встрял красивый азиат в роскошных шёлковых одеждах.

– Он вывел их там, где не справились бы другие! – возразил директор.

– А я считаю, что он привёл их в плен к местному авторитету, а потом – на съедение к демонам и чуть не утопил в Ганге! – расхохотался черноволосый красавец. – Ещё и в лоб схлопотал. Вы вообще видели его физиономию, когда он обратно вывалился? Так попасть – это ещё надо захотеть! Дружище, в этот раз ты взял на работу клинического идиота!

– Прошу меня простить, но я не вижу в этом совершенно ничего смешного, – отрезала японка.

– Он абсолютно некомпетентен! – уверенно проговорил мужчина в тоге.

– Я требую его замены! – рявкнул бородач.

– Требуете?! – прогремел директор.

В зале повисла тишина. Директор поднялся и тяжело уставился на подчинённых. Под его взглядом все притихли, первой заговорить решилась чернокожая:

– Вы намеренно толкаете их в самые опасные условия?

– Я толкаю их в совершенно приемлемые условия! Мне стоило отправить их в просвещённую Европу времён Инквизиции, чтобы вы были довольны?

– Можно было отправить их на необитаемый остров в Полинезии! Никаких опасностей! – парировала чернокожая.

– Серьёзно? – директор повернул голову вбок, почти коснувшись подбородком плеча. – Они даже при наличии внешней угрозы едва наскребли ума объединить усилия! Один раз даже развалили группу! Вы всерьёз уверены, что, сидя на острове, они бы не поубивали друг друга?

Чернокожая девушка вскочила, её цветастая юбка взлетела в воздух радугой.

– Нам требуется определить место и время следующей высадки, – поспешно встрял длинноносый толстяк.

Никто не обратил на толстяка никакого внимания.

– Мы будем разговаривать о вероятностях? – продолжила чернокожая.

– Риски слишком велики! – добавил азиат.

– Не вам решать, велики ли риски! Это – моя школа, и они – мои ученики! – прогремел директор.

Вокруг него начала клубиться темнота, в воздухе повеяло пустынной сушью.

– Точно так же, как и мои! – рявкнула чернокожая.

От неё растекалось пёстрое сияние, сталкиваясь с тьмой, оно вихрилось спиралями и затухало.

– Прошу простить, Вы отправите группу на следующую практику в прежнем составе? – спросила японка, механически склонив кукольную голову.

– Вы не хуже меня знаете, что состав группы может теперь измениться только в случае смерти одного из участников, – ответил директор, не сводя вспыхнувших красным светом глаз с чернокожей девушки.

– Вы говорите так, будто Вас абсолютно устраивает такой вариант! – тут же прошипела на.

– Это жизнь, – припечатал директор.

– Это безумие! Отправлять таких маленьких детей в такие условия! – снова вмешалась девушка в серебре.

– Они отлично справились, – заметил толстяк.

– Только потому, что им повезло! – зло выплюнул бородач.

Присутствующие замолчали. Директор стоял в кольце подчинённых и переводил взгляд с одного на другого. Их лица были переполнены негодованием, недоумением и подозрительностью. Их взгляды прожигали его. Они молчали, но в этой тишине не было одобрения.

– Что ж, будем надеяться, что им повезёт снова! – зло выплюнул директор и развернулся, чтобы покинуть собрание.

Волевое решение

Виктор Петрович Богданов, дипломированный педагог, лауреат многочисленных премий, учитель физики в школе №42, мялся перед дверью собственной кухни, не решаясь войти. Мария Ивановна, мама Виктора, тонкокостная моложавая женщина в голубеньком домашнем платье, сидела за столом, вдумчиво пила чай из старой щербатой чашки с позолоченным Гомелем на торце и листала очередной роман.

Виктор нервно пригладил волосы набок, выдохнул для храбрости и распахнул дверь. Та грохнула о стену, напугав Марию Ивановну. Она застыла, не донеся кружку до губ и удивлённо глядя на сына.

Виктор вошёл на кухню со скорбным видом, медленно сел за стол напротив матери и замогильным голосом проговорил:

– Мама, нам надо поговорить.

Мария Ивановна неловко опустила чашку на стол и встревоженно посмотрела на него. На лице Виктора отразилась бессонная ночь. Лицо его было бескровным и осунувшимся, под глазами залегли тени, взгляд был непривычно серьёзен.

Надо сказать, весь вчерашний день был странен. Ранним субботним утром Виктор отправился на работу. Три недели назад он устроился на свою первую работу, учителем физики, и тем утром вёл себя совершенно обычно.

Уходя, Богданов бодро предупредил мать, что вернётся позже – нужно было провести школьную практику. Вернулся Виктор вовремя, но произошла в нём какая-то едва заметная перемена.

Даже внешность его будто неуловимо изменилась. Скулы выступили чуть чётче, будто за один учебный день он успел похудеть. Кожа будто стала смуглее, а может, просто так казалось из-за мрачного выражения лица. Он как-то тоскливо смотрел за окно на хлещущий по окну дождь и молчал.

Придя домой, он машинально прошёл на кухню, сел за стол и придвинул поданную матерью тарелку. Забывшись, Виктор не глядя насыпал в суп целую горсть чёрного перца да так и съел, не поморщившись, хотя до этого дня терпеть не мог острое.

Тогда Мария Ивановна поняла – что-то произошло за эти несколько часов, которые Виктор провёл в школе. Целый день она внимательно и настороженно следила за сыном и молчала. И вот теперь, кажется, Виктор готов был что-то сказать.

– Что случилось, Вить? – осторожно спросила женщина. – Ты болен?

– Нет, мам, – отмахнулся Виктор с недовольной гримасой.

– Тебя уволили? – чуть успокоившись спросила Мария Ивановна.

Виктор невесело хохотнул.

– Если бы… – едва слышно прошептал он.

– Так что тогда? – выпалила она.

– Мама, я принял решение…

Виктор сжал кулаки на столе и твёрдо посмотрел на мать. Он молчал, сжав челюсти, и Мария Ивановна, перебрав в уме все возможные варианты, схватилась за сердце:

– Ты женишься?

– Что? – опешил Виктор. – Какое женюсь, мам? Нет!

Виктор посмотрел на мать, как на умалишённую.

– А какое решение, Вить? – вконец растерялась Мария Ивановна.

– Я…

Виктор не смог закончить фразу, сморщился, как от боли, но всё же нашёл в себе силы продолжать:

– Мама, я должен переехать!

Роман вылетел из женских пальцев и бухнул об стол, челюсть Марии Ивановны некрасиво отвисла, а глаза округлились, как у разбуженной днём совы. Повисла пауза. Виктор мужественно ждал слёз и причитаний, он даже заранее приготовил платочек и продумал, в какой момент его нужно подать.

Наконец, Мария Ивановна отмерла и выдавила:

– Неужели?!

И столько было в её голосе неоднозначных эмоций, что Виктор подозрительно прищурился. Под его взглядом Мария Ивановна втянула губы в рот и закусила их от переизбытка чувств. Брови её поползли вверх, а вокруг глаз наметились морщинки.

– Да, я прошу тебя принять это спокойно, – твёрдо ответил Виктор.

Мария Ивановна с готовностью закивала, безмолвно уверяя, что спокойно примет любое решение сына.

– Прошу, не пытайся меня переубедить, – тихо попросил Виктор.

– Я постараюсь, – очень серьёзно ответила Мария Ивановна и снова закусила губы.

Виктор вздохнул и отвёл взгляд, не в силах выдержать горе матери.

– Вчера я просмотрел несколько вариантов жилья и намерен немедленно отправиться на просмотр, – безапелляционно заявил он.

– С тобой сходить? – на пробу спросила женщина.

– Нет, мама. Я сам схожу, – почти без колебаний ответил Виктор.

Он порывисто встал и пошёл на выход, чеканя шаг. В прихожей он подхватил собранный утром рюкзак с минимальным набором вещей и, стоя в дверях, оглянулся через плечо с видом царя Леонида, уходящего в сторону Фермопил.

Мария Ивановна смотрела ему вслед, и глаза её увлажнились. Она так и сидела на табуреточке за столом, не в силах встать, лишь руки прижала к груди. Виктор смотрел на неё, такую родную, и не мог найти себе места от чувства вины. Он клятвенно пообещал себе заходить к матери почаще.

Виктор решился, шагнул за порог отчего, то есть, матчего дома, захлопнул дверь и застыл на лестничной клетке. Вот и всё. Лишь бы мама не натворила глупостей.

«ПУХ!» – отчётливо послышалось из квартиры. Виктор с любопытством приоткрыл дверь и заглянул обратно в прихожую. «Бык-бык-бык-бык, пшшшш!» – донеслось до него. Шампанское. Мария Ивановна впервые в жизни открыла шампанское утром.

Виктор плюнул, поджал губы и тихо притворил дверь.

К поиску нового места обитания он приступил незамедлительно и со всем энтузиазмом. Прямо во дворе он обзвонил пятерых арендодателей и, окрылённый решимостью, поторопился в центр Ярославля, отбиваясь зонтиком от дождевых капель.

Он чувствовал себя, как Македонский на Буцефале, только без армии. Он был решительно настроен на успех. Виктор прямо видел, как уже вечером позвонит матери и, придав голосу самое безмятежное выражение, скажет: «Да, снял, аккурат между Кремлём и Стрелкой. Что? Нет, конечно, я могу себе это позволить, не волнуйся».

Шесть часов спустя все его надежды на победоносное невозвращение к родным пенатам разрушились со звуком разбитого стакана. Виктор совершенно отчаялся, измучился и промок. Это был какой-то кошмар.

В первой осмотренной им однокомнатной квартире уже жил какой-то индивид. Судя по графическому оформлению экстерьера, сиречь куполам во всю грудь, сей индивид был лично знаком со всеми тюрьмами страны. При появлении Виктора он глазом смачно открыл бутылку с прозрачной жидкостью и посмотрел на вошедшего так, что Виктор невольно икнул и сделал два угрожающих шага назад.

– Это что? – проблеял он, растерянно глядя на арендодательницу.

– Ну а что такого? – невинным голосом спросила хозяйка, вздёрнув сурьмяные брови. – Вот Вам кровать, вот соседушке Вашему. В тесноте, да не в обиде! Дёшево опять же.

– Да ты заходи, не бойся, – сказал индивид, приветливо осклабился, явив миру неполный набор почерневших зубов, и ласково добавил, – привык я с соседями жить. Подружимся.

Бежал Виктор, перепрыгивая через две ступеньки, невзирая на опасность получить серьёзную травму. Он прыгал бы и через три, если бы не подозревал, что это заставит несостоявшегося соседа решить, что он испугался.

Во второй квартире раньше явно жил заядлый любитель кошек. Оборванные обои Виктора волновали мало, но мерзкий, совершенно невыносимый кошачий амбре, от которого резало глаза, не дал Богданову даже войти в прихожую. Хозяин, впрочем, тоже за порог не переступил и описывал все достоинства квартиры прямо с лестничной клетки. Зажав нос, он махал рукой в открытую дверь и вещал:

– А ежжё таб балкод застеклёддый, и гардитур куходдый довый.

Виктор, мужественно не дыша, отоврался тем, что квартира далековато от работы, вежливо раскланялся и пошёл попытать счастья в третьем жилище.

В третьей квартире Виктор с порога не обнаружил ни уголовников, ни животных и приободрился. Audentes fortuna juvat[1]. Он радостно осмотрел чистенькую прихожую, уютную комнатку, удобную ванную и просторный балкон.

Богданов уже был готов ударить по рукам и подписать договор, когда вошёл в кухню. Посреди кухни, ровно по центру, стоял унитаз. В смысле, не просто стоял, ожидая отправки в последний путь на ближайшую помойку, нет. Это был единственный в квартире рабочий унитаз.

– Кухня маленькая была, площадь расширить хотели… – извиняющимся тоном проговорила хозяйка квартиры. – Вот стеночку и подвинули. И телевизор опять же есть, не скучно будет…

Виктор представил, как в теории может выглядеть празднование новоселья в такой мизансцене, и потряс головой. Он начал подозревать, что с самого начала в его блистательный план по поиску жилья закралась стратегическая ошибка.

В четвёртой квартире Виктор чуть не погиб. Дверца платяного шкафа, в который он попытался заглянуть, оторвалась и вероломно атаковала его в многострадальный лоб. Виктор невольно отшатнулся и отступил, под его ногой тут же треснула доска, и нога до лодыжки ушла в пол. Виктор с воплем грохнулся на спину.

От акустических колебаний, запущенных его падением, от соседней стены откололся толстый кусок штукатурки и разбился рядом с его головой, разлетевшись шрапнелью на множество осколков. Хозяин квартиры долго ругался вслед Виктору, требуя компенсации за причинённый ущерб. Виктор на бегу справедливо, но молча возмущался, что ущерб, скорее, был нанесён ему самому.

В пятую квартиру он входил с опаской. И не зря. В прихожей его встретила сгорбленная старая карга с бородавкой на крючковатом носу. Она была одета в пропылённое потёртое серое рубище, настолько старое, что некоторые хозяйки постеснялись бы помыть такой ветошью пол.

Из-под засаленного платка выбивались седые космы, за плечом виднелся горб. Один глаз старухи был закрыт бельмом, второй был чёрен, как уголь. Старуха опиралась на шишковатую захватанную клюку.

– Проходи, проходи, милок, – прошамкала она и улыбнулась.

Её единственный зуб торчал из нижней десны, как одинокий заброшенный маяк на голом утёсе. Ещё не пришедший в себя после недавнего близкого знакомства с ракшасами, Виктор попятился. Снова встретиться с чем-то хоть отдалённо намекающим на мистику, он был не готов.

А дело вот в чём: в минувшую субботу, то есть вчера, Виктор с двенадцатью своими подопечными почти на целую неделю угодил в древнюю Индию. Вот так вот. Просто открыл дверь, намереваясь выйти из школьного кабинета, и увидел за дверью вместо ожидаемого коридора вековые джунгли.

Воспитанный в начисто лишённом магии мире, Виктор чуть не сошёл с ума. В ходе этого путешествия они с учениками не раз оказывался на грани жизни и смерти. Они совершили побег из каземата в крепостной стене древнего города, сражались с демонами и даже добыли настоящий напиток бессмертия, который был нужен, чтобы спасти их товарища. А после всех перипетий они внезапно вывалились обратно в свой родной класс.

Конечно же, Виктор после такой практики немедленно побежал к директору писать заявление на увольнение. Какова же была его досада, когда он узнал, что своей рукой подписал трудовой договор с такой грабительской неустойкой, что за свободу ему придётся продать квартиру, библиотеку, последние трусы и левую почку. С библиотекой он проститься был не готов.

К тому же, директор, Стах Глебович, очень убедительно доказывал Виктору, что тому всё почудилось. Когда он после провальной попытки уволиться вернулся в свой класс, учеников там не было. Более того, не было ни учеников, ни следов их пребывания. Будто этого невероятного происшествия вообще не было.

Кабинет был кристально чист, на учительском столе лежал аккуратно сложенный комплект одежды, абсолютно идентичный уничтоженному в путешествии. В зеркале, висевшем в кабинете, он с изумлением увидел, как стремительно затягивается рана, оставленная на его лбу кокосом, брошенным меткой рукой священного макака.

Судя по уходящей из тела боли, остальные раны так же излечивались. Спустя час на учителе не осталось ни единого следа того, что его били, поджигали, топили и пытались съесть. И опять же, Виктор своими глазами видел по часам, что в кабинете с учениками он пробыл никак не больше трёх часов, и на дворе всё ещё стоит та самая суббота, которая была до Индии.

Богданов тогда невольно начал сомневаться в собственном рассудке. Весь вечер и ночь он был задумчив, ворочался с боку на бок, нервно ощупывал заживший лоб и размышлял, не позвонить ли психиатру.

Ближе к рассвету Виктор решил дать себе шанс. Ни разу не будучи уличён в галлюцинациях и бреде, он решил повременить ставить себе диагноз и попробовать разобраться в произошедшем.

Решимости у Виктора было хоть отбавляй, но вот нервная система, здорово покусанная столь странным событием, до сих пор остро реагировала на всё подозрительное. Приступить к тайному расследованию Виктор планировал прямо с понедельника, но начать воскресное утро решил с совершенно другого.

На самом деле, весь этот спринтерский забег в поисках нового жилья тоже был запущен тем злосчастным путешествием. Кристально сверкающая, начищенная дипломами и медалями гордость Виктора за собственную персону была бесцеремонно обтоптана грязными лапами какого-то древнеиндийского духа.

Этот дух обвинил Виктора в глубокой несамостоятельности и неумении стирать собственные носки. Про носки было особенно оскорбительно, потому что правда. Конечно, с самого начала Виктор возмутился, но позже всё-таки начал мучиться сомнениями, а так ли уж был дух неправ.

В эту бессонную ночь с субботы на воскресенье, занятую беспокойными, но так и не оформившимися мыслями, Богданов осознал – пришла пора съезжать от мамы. И тут же, с самого утра и приступил к исполнению этого плана.

Правда, он забыл учесть некоторые обстоятельства. Начать стоило с того, что Виктор оказался в совершенно странных условиях: зарплата у него была огромной, но он был вынужден рассматривать только самые бюджетные варианты аренды жилплощади.

Конечно, статус работающего человека и полученный аванс поднимали Виктора на доселе неизведанные высоты материального благосостояния, но вот беда – зарплата-то была только в перспективе.

А полученный немаленький аванс Богданов с сыновней гордостью отнёс матери и теперь был нищ, как и до трудоустройства. В кармане денег у него было только на пирожок, а перспектива просить у мамы транш на съёмную квартиру совершенно не вписывалась в новую Викторову стратегию.

У него оставалось совсем немного денег, запасённых в первой настоящей Мужской Заначке. Он поглядывал на них иногда с тихой многозначительной улыбкой умудрённого сединами миллиардера и представлял, как пойдёт как-нибудь за мороженым и на сдачу купит остров, ну или хотя бы Роллс-Ройс.

Правда, после изучения предложений по аренде, Виктор понял, что по размерам это была не заначка, а карманные деньги на сухарики. Той суммы ему хватало на месяц в собачьей конуре с учётом залога.

Вот поэтому-то Виктор и метался по вышеописанным богадельням. Он надеялся снять какой-нибудь угол на две недели, а потом уже переселиться в более дорогие и роскошные апартаменты с видом на школу №42, где он работал.

Теперь же, после побега от Бабы Яги, как Виктор про себя окрестил последнюю квартирную хозяйку, Виктор плёлся по городу, куда глаза глядят. Хотелось малодушно плюнуть на всё и вернуться к маминому супу.

Можно, конечно, было и подождать две недели до получки и попробовать подыскать более приемлемый вариант, но Виктора поедом ело чувство уязвлённой гордости. Вот и сорвался он в заполошный поиск, который привёл его в конечном итоге на продуваемый всеми ветрами Толбухинский мост через Которосль.

Серо-коричневая лента реки, бархатистая от хлещущего дождя, выглядела уныло. На фоне желтеющих по берегам кустов и деревьев ярким пятном выделялась стоящая на самом берегу краснокирпичная зеленоглавая церковь Иоанна Предтечи.

В голове Виктора вдруг всплыл его собственный школьный урок мировой художественной культуры, на котором учительница вдохновенно вещала им о том, что эта церковь – несомненно достояние всего человечества.

Учительница с гордостью демонстрировала им тысячерублёвую купюру, на которой эта самая церковь была изображена, и пересчитывала купола, коих было ровно пятнадцать.[2]В общем-то только на этой купюре Виктор церковь и видел. Как и многие люди, он, к сожалению, достопримечательности других городов видел чаще, чем памятники родного города. Это, как жители прибрежных городов, которые никогда не купаются.

Виктор помнил этот урок, поскольку в конце его учительница дала им задание – сходить к церкви и написать сочинение на тему «русская архитектура XVIIвека на примере церкви Иоанна Предтечи». Сразу же за этим уроком, как нарочно, последовала целая неделя премерзкой погоды, вот как сейчас. Дождь, хмарь, мгла и холодрыга. В такую погоду у Виктора начисто отшибало любые эстетические запросы, требующие выхода за пределы тёплого помещения.

Целую неделю от откладывал поход. В последний вечер он сдался и впервые в жизни сжульничал – написал восторженное сочинение, пользуясь каким-то справочником и той самой купюрой. Учительница ничего не заметила, свою пятёрку Виктор получил.

Сейчас, глядя на чуть размытый дождём силуэт церкви, Виктор почему-то решил завершить неоконченное дело. На душе из-за квартир было уныло, и ему требовался немедленный подвиг для подкрепления собственной самооценки.

Он скатился по мокрой лестнице и направился к огороженной забором церкви. Здание выглядело мрачно. Всё пространство вокруг было завалено каким-то буреломом и мусором. Попытки прибрать всё это явно были, но пока – исключительно безуспешные.

Политый дождём кирпич стен потемнел до кровавого цвета, ажурный рельеф фасада вызвал у Виктора какую-то физиологическую ассоциацию. Стоящие у стен строительные леса приобрели серо-чёрный цвет.

В некоторых зарешёченных крест-накрест окнах отсутствовали стёкла. Промокшие посеревшие листы фанеры закрывали проёмы. Вокруг никого не было. Одна створка огромных тяжёлых ворот была приоткрыта, изнутри не доносилось ни звука.

Виктор осторожно поднялся по трём низким разбитым ступенькам и заглянул внутрь. Глаза его ещё не привыкли к темноте, и он подслеповато щурился, вертя головой из стороны в сторону.

Идти в непроглядную тьму было откровенно боязно, а уж во тьму внутри заброшенной церкви, разорённой в советском прошлом – так и вовсе жутко. Виктор мялся на крыльце, пока где-то не хлопнула ставня, заставив его подпрыгнуть и выйти из мистического оцепенения.

Войдя, Виктор попал в сводчатый коридор, опоясывающий центральное помещение. Тусклый свет, падавший из окон, освещал выложенный шахматной плиткой пол. Стены были густо расписаны побледневшими от времени фресками, разобрать, что на них изображено, было совершенно невозможно. Виктор осмотрительно прошёл в решётчатые ворота и попал в огромное помещение, заставленное по периметру строительными лесами. В воздухе витали запахи краски и мокрой штукатурки.

Он ступал, стараясь не споткнуться о забытые рабочими вёдра и швабры. В полутьме почти ничего не было видно. Виктор смог рассмотреть только три яруса пустых арок иконостаса, взбегающих высоко к потолку.

Шаги учителя гулко отдавались в пустоте. Виктор вышел в центр помещения, огляделся и задумался, какой бес вообще дёрнул его прийти сюда. Храм был тёмен, захламлён, полузаброшен, сыр и мрачен. Никакие эстетические струны его души не были задеты. Восторженных дифирамбов своей учительницы он так и не понял.

Постояв немного, Виктор развернулся, чтобы уйти. Вдруг под потолком захлопали птичьи крылья, в гулкой тишине звук раздался неожиданно громко. Под самым потолком промелькнула сизая тень.

Вспугнутый невесть кем голубь, заполошно метался под куполом, ища выход. Наконец, он нашёл какое-то окно с недостающим стеклом и выпорхнул наружу, задев прикрывавшую дыру тряпицу.

В тот краткий миг, когда крохотное пернатое тельце пролетело сквозь окно, в небе образовался просвет, и золотой солнечный луч ударил точно в приоткрывшийся просвет. И всё ожило.

Свет озарил голубые, вспыхнувшие яркими красками стены, сверкнуло первозданной красотой золото на стенах. Казалось, сам воздух заискрился, а лики на стенах наполнились жизнью. Пахнуло ладаном. Виктору на мгновение даже послышалось пение.

Под самым потолком вспышкой проявилась прозрачная радуга. Но она не встала неподвижной аркой, а извивалась, будто змея. На грани слышимости раздался заливистый женский смех. У всех птиц на фресках нестерпимо ярко вспыхнули перья.

Миг – и всё исчезло. Ошарашенный Богданов стоял столбом, в его глазах до сих пор плясали зайчики, как бывает, если посмотреть на яркий свет. Он заполошно повертелся на месте, пытаясь найти источник вспышки, но вокруг никого не было.

Так же ажурные ворота прикрывали пустой портал, за грязными разбитыми окнами шёл дождь, серая хмарь закрывала небо, не пропуская ни единого луча света. В церкви не было ни души.

Постепенно зелёные пятна в глазах Виктора гасли, к нему возвращалось нормальное зрение. С потолка, кружась в воздухе, чуть не на нос учителю упало голубиное пёрышко. Виктор машинально подхватил его и задумчиво побрёл на выход.

Зарядил затяжной дождь, порывистый ветер обрывал пожелтевшую листву с деревьев. Золотые листочки прилипали к мокрому асфальту, к стенам, машинам, автобусам, и казалось, что кто-то брызнул на город золотой краской.

На Ярославль опускался вечер. Последнюю лежавшую в кармане сотку Виктор разменял, купив себе пирожок в булочной на Большой Фёдоровской. С поиском квартиры не склеилось, делать в общем-то было больше нечего, и Виктор скрепя сердце поплёлся в сторону Московского проспекта, на остановку.

Домой ехать ужасно не хотелось. Всё-таки Богданов мечтал уже вечером получить ключ от нового жилища и отправиться домой за вещами с видом победителя. Но, ничего не попишешь – жить в опасных условиях Виктор был не готов даже ради гордости.

Петляя по переулкам, Виктор выбрался на Нагорную и пошлёпал прямо по лужам, в ботинках и так хлюпало, когда его внимание привлёк покосившийся деревянный дом. Точнее, даже не сам дом, а одинокая комнатка третьего этажа, нахлобученная на самом краешке его крыши.

Крохотная остеклённая комнатка была, будто лишний кубик, кривовато водружённый на уже готовую конструкцию. Дом немного врос в землю, так что подоконники первого этажа теперь находились на уровне коленей. На крыше торчали две дымовые трубы. И эта дурацкая комнатка. Как скворечник, честное слово.

Виктор обошёл домик и улыбнулся, увидев странные украшения на его стенах. На деревянном доме с резными наличниками совершенно в старорусском духе в качестве украшений висели какие-то шестерёнки, молотки и настоящий штурвал. «Вот было бы органичное логово для молодого физика», – хохотнул Виктор.

И тут ему на глаза попался кое-как приляпанный к двери домика клочок посеревшей от времени бумаги. Всего одно слово: «Сдам», и телефон на отрывных хвостиках. Все хвостики были на месте. Виктор хмыкнул, но почему-то полез в карман за мобильным.

Гудки шли и шли, Виктор уже собирался было завершить звонок, когда на том конце всё-таки зашуршало. Уверенный голос сказал:

– Алло?

– Алло! – обрадовался Виктор. – Здравствуйте! Скажите, пожалуйста, это Вы сдаёте в аренду дом со штурвалом?

В трубке удивлённо замолчали, повисла пауза. Виктор даже отнял телефон от уха, чтобы проверить, не оборвалась ли связь.

– Н-ну да… Пожалуй, сдаю, – ответили ему. – А Вы хотите снять?

– А сколько стоит? В месяц… – на пробу спросил Виктор.

– Хм-м-м… Да, пожалуй, пять тысяч рублей.

– Всего? – изумился Виктор.

– Так, чай, не хоромы, – хохотнули в трубке.

В голове Виктора быстро заработал счётчик. Если он поселится здесь за пять тысяч рублей, то ему, пожалуй, хватит даже на еду до зарплаты.

– А можно посмотреть? – с надеждой спросил он.

– Сейчас? – удивился собеседник.

– Ну да, сейчас! Я тут рядом стою.

– Хорошо, – хозяин дома был ошарашен. – Сейчас подойду, я тут недалеко.

Виктор остался ждать на тротуаре. Он рассматривал дом и не мог понять, что его так привлекло. Окна дома большей частью были закрыты фанерой, а имеющиеся стёкла были грязны. Тропинка к входной двери полностью заросла травой. Дом немного покосился и явно требовал ремонта.

Но он был тёплым. Там точно не водились старые ведьмы, да и опасных соседей не было. До школы опять же всего полчасика пешком. Поживёт две недельки, а там уже и присмотрит новую квартирку.

Спустя минут пятнадцать к нему подошёл пожилой мужчина какой-то удивительно уютной наружности и спросил:

– Это Вы что ли дом снять хотите?

С этими словами мужчина осмотрел Виктора с головы до ног, будто снимал с него мерки, не то на костюм, не то на гроб.

– Я, – ответил Виктор. – Комнату хотел, не весь дом. Сдадите?

– Надолго?

– Да я… Не знаю. На месяц, наверное. Как получится…

Виктор замялся. Почему-то ему было стыдно признаваться, что он не собирался задерживаться в этом доме. Хозяин проницательно посмотрел на него и веско сказал:

– Комнату не сдам, а сдам весь дом. И бесплатно, если приберётесь там. Давно заботливой руки требует!

– То есть, как бесплатно?

Виктор с подозрением посмотрел на хозяина. После подписания ненавистного трудового договора он, во-первых, опасался бесплатного сыра, который ему так настойчиво суют в нос, а во-вторых, не хотел брать на себя никакие обязательства.

– А вот так. Бартер. Я Вам дом, Вы мне – чистоту в нём. А буде мелкий ремонт какой – так оплачу материалы.

Виктор посмотрел хозяину в глаза. Он не знал толком, что хотел в них увидеть, но чего точно не хотел, так это видеть того же огонька, который он видел в глазах Стаха Глебовича в тот злосчастный день, когда вляпался в трудоустройство. Его там не было.

– Согласен! – наконец сказал Виктор.

– Да Вы посмотрите сначала! – хохотнул хозяин.

Он продрался сквозь траву, погремел ключом и с натугой и скрипом открыл старую-престарую рассохшуюся дверь. Дом встретил их запахом сырости, темнотой и холодом.

– Не топили давно, – пояснил хозяин. – Вы печку топить умеете?

– Печку? – Виктор немного насторожился.

– Да, тут же ни воды, ни отопления. Только электричество. Да и то не везде. Удобства во дворе…

– А где воду брать? – удивился Виктор.

– Так колонка во дворе… Я собирался было к воде да к канализации подключить дом, да всё как-то не дошло.

Виктор вслед за хозяином спустился в прихожую. Дом был заставлен старой мебелью века этак девятнадцатого. Платяные шкафы с финтифлюшками, узкие кровати, массивные столы. Виктора разбирало любопытство.

Они ударили по рукам, и Виктор вышел, чтобы оторвать с двери объявление о сдаче дома. Бумажки на двери не было, следов клея – тоже.

[1]Удача сопутствует смелым (лат.)

[2]Церковь Иоанна Предтечи в посёлке Толчково в Ярославле – единственная в России пятнадцатиглавая церковь. Входит в состав музея-заповедника.