В ночи

Евгений Абрамович

[email protected]

В ночи

(сборник рассказов)

В ночи (вместо предисловия)

В конце июня я уволился с работы и снял однокомнатную квартиру в минском Уручье. Мне нравится этот район – окраина, но не захолустье, все в доступности, достаточно зеленый и тихий. Когда-то я уже жил здесь и был счастлив. Во всяком случае, оглядываясь назад, я могу сказать, что это было счастливое время.

Мне поставили диагноз в начале весны и все это время я потратил на улаживание дел по работе. Терапия начнется только в октябре, так что у меня в запасе большая часть лета и лучший период осени – ее начало. Хороший запас времени, который я хочу потратить на отдых. Больше никаких спешек, запоев, неудавшихся отношений, скучных свиданий и дерьмовых друзей. Телефон молчит большую часть дня, звонит только мама по вечерам. Благодать. Врач велел беречь нервы, чем я и собираюсь заняться. Они мне еще пригодятся.

Квартира моя маленькая, но уютная, комфортная, с хорошим ремонтом и широкой застекленной лоджией. Я люблю стоять на ней, глядя на город. Вид открывается великолепный. Девятый этаж, чувствую себя королем мира.

Моя недавняя работа была связана с частыми переездами, вахтами и командировками. Я провел достаточно дней и ночей в гостиничных номерах и на съемных квартирах, что вылилось в странные комплексы и навязчивые идеи. Я редко бываю дома. В том доме, где родился и вырос, в маленьком городке на севере. Теперь для меня это просто место, куда я приезжаю время от времени на несколько дней, где живет моя мама и остаточные воспоминания ушедшего времени. Меня тянет в пустые комнаты посуточных квартир, апартаменты, чьи фото по тысяче раз просмотрены на сайтах с надписями «сдается», совдеповские номера провинциальных гостиниц, ремонт в которых в последний раз проводился еще до моего рождения.

Меня манит туманное присутствие людей, живших здесь до меня, смутные миазмы их ушедшего существования. Чужие волосы в сливном отверстии ванны, оставленные кем-то вещи – предметы одежды, пустая косметичка, потрепанный блокнот на спиральке, исписанный перечеркнутыми стихами, засунутая между книгами на полке бумажная иконка. Изображение на ней стерлось, святой мученик остался выцветшим и обезличенным. Меня беспокоит ночник на стене, прямо над тахтой, где я сплю. По ночам он почему-то загорается сам собой. Я просыпаюсь, слушаю скрипы и шорохи на кухне и в туалете. Что-то, похожее на чьи-то шаги. Дверь на лоджию всегда открыта из-за жары, но ночью порой оттуда порой веет ледяным, почти зимним холодом.

Недавно каждое утро я начал находить записки. Они лежат на виду или ждут своего часа, засунутые в укромные места. В шкафчиках на кухне, под телевизором, за шкафом в прихожей. Несколько я нашел у себя под подушкой. Сижу и подолгу изучаю их. Они написаны на обрывках бумаги, тетрадных или типографских листах. Разными почерками от руки или набраны и распечатаны, как на принтере. Я читаю их, перекладываю, пытаясь сформировать в что-то стройное и осознанное. Иногда получается лучше, иногда хуже. Иногда не получается вовсе.

Кто-то общается со мной, рассказывает истории, придуманные или те, что случились с кем-то на самом деле. В этой жизни или другой. В этом мире или другом.

Я сижу и читаю до поздней ночи, пока не загорится над головой ночник. Пока не зашуршит и не заходит кто-то на кухне, не повеет холодом с лоджии. Пока все не начнется по новой.

Неоновая ночь

Хаим Михельсон получил цветочный магазин в наследство от отца. За те двадцать лет, что он владел лавкой, бизнес во всех смыслах процветал, кроме последнего времени. Раньше заказы лились рекой: свадьбы, похороны, выпускные, все хотели отметить важные даты красиво. С яркими красками и изысканными ароматами роз, тюльпанов, лилий и гладиолусов. Пылкие юноши и серьезные деловые мужья заходили к Хаиму каждый вечер, выбирали букеты побаловать своих жен, дочерей, любовниц и подруг. Михельсон приветствовал клиентов улыбкой, как наставлял его покойный папа. Помогал подобрать цветы, оформлял букеты, разводил гостей на разговоры и слушал.

Помимо цветочного бизнеса Хаим к сорока пяти годам разжился лысиной, солидным брюхом, сварливой бесплодной женой и большими связями. Он умел слушать и добывать из слухов только проверенную информацию, за которую серьезные люди готовы были щедро заплатить. Хаим знал, какая лошадь придет первой на ипподроме, в каком раунде свалится Фрэнк О’Дилан в бою с «Бешенным» Рики Манчини, в какой банк лучше вкладывать сбережения. Впрочем, сейчас по вопросам финансов к Хаиму теперь обращались все реже. Даже он не смог предугадать прошлогодний биржевой крах. «Черный понедельник» двадцать девятого года сильно отразился на дельцах и бизнесменах. Один за одним закрывались маленькие магазинчики на улицах Чикаго, не имея возможности оплачивать аренду и налоги. Люди теряли работу, дома и отправлялись бродяжничать. Михельсон тоже пострадал, прибыль была почти нулевой, а последний месяц он вообще работал себе в убыток. Цветы вяли, никому не нужные, а последний заказ на оформление свадьбы поступил еще в начале лета. Но Хаим не унывал, его магазинчик казался ему незыблемым, вечным, как Земля Обетованная, как сам народ Израиля.

Тем более, другой его бизнес развивался, как никогда. Сейчас хорошо себя чувствовали только гангстеры, воры, шлюхи и сутенеры. Из разговоров с нужными людьми Михельсон знал, когда будет очередная полицейская облава на бутлегеров, где можно приобрести хороший неразбавленный алкоголь, где работают самые лучшие и здоровые уличные девочки, куда делась партия оружия из ограбленных армейских складов и многое другое. А главное, что замышляют итальяшки или ирландцы. Да, Хаим снабжал информацией плохих парней, но только своих. Ни слова гою, как любил он приговаривать самому себе.

Контрабандный алкоголь поступал в Чикаго из Канады через Великие Озера. По ночам лодки с выпивкой разгружали в доках на Мичигане, откуда виски и бурбон расходились по пунктам розлива. Там выпивку разбавляли и отправляли уже в подпольные клубы, магазины и бары. Другой алкоголь, гораздо худшего качества, поставлялся в город из захолустных ферм Иллинойса, Айовы, Миссури и Кентукки. Тамошняя деревенщина вовремя поняла, что на этом можно неплохо заработать и начала гнать самогон из всего, что попадется под руку, от еловых шишек до коровьего дерьма. Этим пойлом можно было одинаково, что прочистить мозги, что завести трактор.

Когда алкоголь попадал в Чикаго, за дело брались уже крутые ребята, о которых Хаим Михельсон знал почти все. Город делили между собой итальянцы, евреи и ирландцы. Последних постепенно вытеснили из бизнеса. Последним ударом для них стала бойня в день Святого Валентина, когда парни Капоне, переодевшись в копов, расстреляли семерых бойцов банды Багса Морана. Через пару дней правую руку Морана, Джимми Фэллона, нашли в городском коллекторе с перерезанным горлом. На тайной встрече итальянцы и евреи заключили временное перемирие, чтобы окончательно вытеснить ирландцев из Чикаго. На улицах гремели выстрелы и валялись трупы. Вскоре с «рыжими» было покончено, победители поделили между собой их территории, а сами установили напряженный нейтралитет, запасаясь оружием и союзниками. Последние месяцы кого только не видел Хаим в своей цветочной лавке, которая, помимо всего прочего, служила местом тайных встреч еврейских подпольных бизнесменов. Багси Сигел, «Голландец» Шульц. Приезжал из Нью-Йорка сам Мейер Лански, который хоть и водился с макаронниками, дружил с Лучиано, но всегда был себе на уме и своих не бросал. Всех их приглашал в Чикаго Рамон Лернер, который хотел прибрать к рукам весь город, искал поддержки у земляков и единоверцев. Рамон был человеком нервным и вспыльчивым, даже одержав победу над ирландцами, всегда ждал какого-то подвоха.

Насколько знал Хаим, у итальянцев дела тоже шли не гладко. Федералы крепко насели на Капоне. Этот жирный коротышка опасался, что в его банде завелся «крот», он вечно кого-то подозревал, почти отошел от дел и передал бизнес одному из ближайших сподвижников, Джузеппе Фануччи, имя которого чаще сокращали до простого Джуз. Тот был полной противоположностью Аля, холодным и расчетливым. Говорили, что однажды на его глазах положили с десяток бойцов из банды конкурентов, а у него даже мускул на лице не дрогнул. Не удивительно, что Рамон так нервничал. Капоне был горячим и скорым на расправу психопатом. Его можно было выманить, заставит потерять осторожность, голову и в конце концов заманить в ловушку. Джуз Фануччи был другим, такого просто не возьмешь. Он тысячу раз обдумает, прежде, чем что-то предпринять. Осторожный, жестокий, изворотливый и скользкий, как змея.

Этим вечером Хаим был не в своей тарелке. Рамон все-таки решил нанести первый удар. Не без помощи цветочника, своего главного информатора, он узнал, что итальянцы готовят доставку в город партии спиртного. Не самой большой партии, всего-то один грузовик из каких-то отдаленных ферм иллинойсского захолустья. Бойцы Лернера должны были перехватить машину и забрать ее себе, перебив охрану. Сделать все быстро и осторожно, но по возможности оставить как можно больше следов итальяшкам, чтобы Фануччи точно знал, чьих это рук дело. Так должна была начаться очередная чикагская война, которая окончательно определит хозяев города. Макаронники ответят быстро и, как надеялся Рамон, необдуманно. Евреи же были готовы ко всему. Заранее были подготовлены конспиративные квартиры и схроны с оружием, наиболее надежные солдаты были вооружены до зубов. Последние несколько недель в город съезжались лучшие и самые отчаянные наемники, подкрепления от Сигела, Шульца и Лански. Составлены списки целей для атак и тех, кого предстоит убить в первую очередь. По большей части это были солдаты и капо семьи Фануччи, поддерживающие их политики, адвокаты, стукачи и продажные копы.

Операция с грузовиком была назначена на прошлую ночь и, насколько знал Хаим, прошла успешно. Теперь он должен был получить сведения и дать отмашку для следующего удара – подрыва нескольких подпольных клубов, которые контролировали Капоне с Фануччи. Но вестей и команд не было. Прошло уже больше суток, а все как сквозь землю провалились. А что самое главное, итальянцы пока тоже молчали. Казалось, весь город замер в предвкушении чего-то. Судя по всему, очень и очень плохого.

Из-за этого Хаим нервничал. Ничего страшного, успокаивал он себя, прошло еще слишком мало времени. Но нутром чувствовал, что что-то здесь не так. Он остался в лавке до поздней ночи, машинально и исступленно переставлял цветы из вазы в вазу, сортировал оберточную бумагу и до блеска натирал прилавок, на котором стояла громоздкая счетная машина.

Сумерки позднего августа за витринами магазина окончательно погасли, превратившись в теплую летнюю ночь, которая уже дышала сыростью и наступающими холодами. Скоро осень, ночи станут длинными.

Пространство перед цветочной лавкой освещалось тусклым светом уличных фонарей и голубоватым сиянием неоновой вывески над входом. В последнее время эти штуки стали чертовским популярными, весь город сверкал разноцветными огнями. Хаим тоже не остался в стороне, выложив приличную сумму за новомодную рекламу. «Михельсон и сын. Цветы» – светилось над витриной. Не слишком оригинально и правдиво (папа уже давно умер, а у Хаима детей не было), зато просто и понятно.

С улицы послышался шум мотора, коротко взвизгнули тормоза. Поначалу Хаим обрадовался – наконец-то, вести от Рамона! – но разглядев машину, насторожился. Черный «Форд А», новенький, даже блестел в голубом неоне. Незнакомый. Лернер и его приближенные ездили на «Роллс-ройсах», любили шиковать. Стукачи и информаторы Хаима, по большей части молокососы, вообще чаще ходили пешком. Хлопнули дверцы машины, показались двое. С секунду постояли на тротуаре, оглядываясь по сторонам. Оба в шляпах и темных костюмах-тройках. Перекинулись парой слов и шагнули к магазину.

Зазвенел колокольчик над дверью. Когда Хаим получше разглядел нежданных гостей, сердце его тяжело ухнуло в груди и затрепетало под ребрами, как перепуганная ласточка. Итальянцы, сомнений быть не могло. Первым в дверях появился ходячий стереотип – круглый смуглолицый коротышка с усами-перышками на лоснящейся физиономии. Он молча улыбнулся и приветственно приподнял шляпу, показывая черные и напомаженные, зачесанные назад волосы. Второй был выше него на добрых две головы, горбоносый, с лицом, словно высеченным из камня. Настоящий римский легионер, вылитый головорез и наверняка преданный солдат Фануччи. Хаим научился разбираться в людях, видеть их насквозь с первого взгляда. Он понимал, что эти двое пришли к нему отнюдь не за цветами.

Несмотря на первоначальный мимолетный испуг, цветочник быстро взял себя в руки. Под прилавком у него лежал верный обрез, который он без раздумий пустит в дело при первой необходимости, как уже бывало не раз. Пусть сам он уже не тот, что в молодости, но сумеет дать отпор двум расфуфыренным макаронникам. Сначала, однако, Хаим решил попробовать свое главное оружие – слова.

– Добрый вечер, молодые люди, – сказал он с улыбкой, как ни в чем не бывало, – мы вообще-то уже закрываемся.

– Ничего, – ответил коротышка, растягивая слова в сильном итальянском акценте, – мы ненадолго.

Гости подошли вплотную.

– Какой-то срочный заказ? – Хаим улыбнулся еще шире и примирительно опустил ладони на прилавок. – У вас, видимо, праздник. Такие красавцы не являются в цветочные лавки поздним вечером просто так.

Итальянец задумчиво рассматривал цветы. Громила рядом с ним не проронил ни слова, стоял, как статуя. Только улыбался нехорошей улыбкой, от которой у Хаима по коже пошли неприятные мурашки.

– Да, – согласился коротышка. – Пожалуй, что и праздник. Нежданный. Знаете, как бывает в наше время – сегодня свадьба, завтра похороны…

Хаим напрягся. В любую секунду он готов был нырнуть вниз, за обрезом.

– Но перед тем, как перейти к делу, – продолжал «покупатель», – мы с моим другом хотим передать привет.

Привет от итальянцев. Ничего хорошего это не предвещало. Хаим всегда отличался хорошей реакцией и не растерял ее с годами, но здоровяк оказался быстрее. Откуда-то из-за пазухи его пиджака со скоростью молнии появился длинный армейский нож и за долю секунды пробил правую ладонь Хаима, пригвоздив ее к прилавку.

– Привет от Джуза Фануччи! – прошипел головорез низким хриплым голосом.

Хаим закричал от боли и неожиданности. Машинально он потянулся левой рукой к оружию.

– Держи руки перед собой, Михельсон, и без фокусов, – коротышка взялся за рукоять ножа и легонько пошевелил ее, Хаим взвыл. – Мы знаем кто ты. И знаем, что ты много знаешь. Перейдем к делу, грузовик со спиртным вчера ночью. Налетчиками были парни Лернера. Где грузовик сейчас?

Вместо ответа Хаим разразился проклятиями.

– Грязные итальянские гомики! Макаронники вонючие! Вы за это ответите. Рамон отрежет вам яйца за нарушение перемирия.

– О каком перемирии речь? Все жиды в Чикаго вооружены не хуже экспедиционного корпуса во Франции. Повторяю вопрос, где вчерашний грузовик?

Коротышка начал вращать рукоять ножа еще сильнее. Здоровяк молча достал пистолет и приставил холодное дуло Хаиму ко лбу. По прилавку уже расползлась приличная темно-красная лужица, тонкие струйки стекали на пол. Несчастный цветочник перешел на идиш. На древнем языке он проклинал своих мучителей на вечные страдания.

– Говори по-английски, жид! Мы в Америке. Даже такой тупоголовый макаронник, как я, это понимает. Ну!

Хаим больше не мог терпеть.

– Долина! – выдохнул он. – Заброшенные склады в ирландском квартале! Один из них. Это все, что я знаю. Грузовик со спиртным не сама цель. Это отвлекающий маневр. Сигнал к началу войны.

– Отлично! – коротышка хищно улыбнулся и с усилием выдернул нож.

Цветочник попытался опять дотянутся до заветного дробовика, но итальянцы снова оказались проворнее. На него смотрели уже два пистолетных дула.

– Э нет, пархатый, – с лица мелкого не сходила усмешка. – Руки перед собой. Впрочем, уже не важно.

Хаим Михельсон услышал только первый выстрел, после была только темнота. Пули пробили ему живот и грудь, нашпигованное свинцом тело неуклюже завалилось на бок, задев высокую вазу с белыми лилиями.

Коротышка, которого звали Джонни Грассо, наклонился через залитый кровью прилавок и плюнул на мертвеца.

– Никогда не любил болтунов и стукачей, – сказал он. – Пойдем, Анж. Пора собирать парней. Скоро жиды в долине пожалеют о том, что вовремя не свалили в Палестину.

Анжело Инганнаморте, напарник Джонни, молча спрятал пистолет в кобуру за пазухой. Взял у друга нож и, вытерев лезвие белым платком, сунул его в ножны на поясе.

– Как скажешь, – сказал он с улыбкой, бросив испачканный платок на тело Михельсона. – Ты сегодня босс. Такой грозный, даже немного подрос от своей важности.

Джонни пропустил подкол приятеля мимо ушей. Он достал из огромного букета в вазе розу, понюхал ее, вернул на место и двинулся к выходу, напевая под нос «Розы Пикардии»:

В Пикардии розы сияют

В тишине под серебряной росой.

В Пикардии расцветают розы,

Но нет розы лучше тебя!

Через минуту «Форд» отъехал от пустующей цветочной лавки, над которой горела синеватыми буквами неоновая вывеска.

*

Анжело Инганнаморте нервничал. Он сидел на пассажирском сидении «Форда», погруженный в тревожные мысли. Обычно Анж старался сохранять спокойствие. Он отличался хладнокровием и на ринге, когда его боксерская карьера еще держалась на плаву, и во французских окопах. Черт побери, его пульс не участился даже когда ублюдок из банды Багса Морана выпустил в него три пули, которые теперь напоминали о себе шрамами на левой руке и боку.

Причиной тревог Анжа стал Джуз Фануччи. Босса и его главного боевика роднили между собой именно спокойствие и хладнокровие, расчетливость. На этом они быстро сошлись, испытывая друг к другу молчаливое уважение. Но сегодня Анж увидел дона Фануччи в истерике. Тот громил свой рабочий кабинет, на пол летели книги, шкафчики и бутылки со спиртным.

– Нет! – вопил Джуз. – Нет! Нет-нет-нет! В такой день! Почему они решились на это именно сегодня? Я гоняю в город по десять грузовиков в день, почему именно этот, мать их!? Чертовы жиды! Рамон Лернер поплатится! Я ему своими руками яйца отрежу! Затолкаю ему в глотку его вонючий обрезанный хер! Именно сегодня! В такой день!

Анж, вызванный по тревоге к боссу, смотрел на погром с неподдельным испугом. Ничего не понимая, он трясся мелкой дрожью, как провинившийся ученик в кабинете директора. Фануччи тяжело опустился на край письменного стола, несколько минут молча сидел, опустив подбородок на грудь, думал о чем-то. Поднялся и подошел вплотную к Анжу, крепко схватил рукой за шею, начал тихо по-заговорщицки шептать.

– Анжело, мальчик мой, вся надежда только не тебя. Делай, что хочешь, но найди мне то, что у меня украли. Эти чертовы бочки не могли провалиться сквозь землю. Наверняка кто-то о них слышал. Возьми ребят покрепче и езжай к тому цветочнику, шестерке Лернера. Он знает обо всем, что творится в Чикаго. Выбей из него все дерьмо, но добудь информацию. Все нужно сделать, как можно быстрее, без лишнего шума. Ты понял меня?

– Да, босс.

– После того, как справишься, а я уверен, что ты справишься, проси, что хочешь. Я сделаю тебя капо, отдам долю в семейном бизнесе, дом на Сицилии. Но до того момента ты не спишь, не ешь и не трахаешься. Ты ищешь! Если надо, убей каждого второго в этом сраном городе. Ясно?

– Да, босс, – на автомате повторил Анж.

Джуз Фануччи был немолод, ему перевалило за шестьдесят. Но раньше возраст выдавали в нем только тронутые сединой волосы, всегда тщательно напомаженные и зачесанные назад. Даже морщины на бледном, постоянно серьезном и сосредоточенном лице были похожи на россыпь тонких паутинок. Но сейчас перед Анжем стоял как будто совсем другой человек, дряхлый старик, измученный жизнью, тревогами и бессонницей. Что-то серьезно подпортило нервы дона. Черт бы с ним, думал про себя Анж, со спиртным. Каких-то две бочки, подумаешь. Бутлегеры частенько воруют друг у друга товар. Фануччи ежедневно поставляет в город в десять раз больше. Прибыль быстро покроет такую пропажу.

Однако он не решился сказать об этом дону. Стоял погруженный в себя, слушая монотонное бормотание и наставления старика. Только изредка кивал и произносил коронное «Да, босс».

Покинув кабинет, он выдохнул с облегчением, но тревога Фануччи передалась ему.

Постояв немного в коридоре, он вышел на улицу, где уже ждал Джонни на верном «Форде».

– Заводи, – на ходу сказал Анж приятелю, – надо навестить одного любопытного еврея.

*

После посещения Михельсона они долго кружили по центру, сбросить возможный хвост. Плюс ко всему нужно было время подумать. За окнами «Форда» сверкал огнями ночной, никогда не спящий Чикаго. Кинотеатры и рестораны, влюбленные парочки, копы, шлюхи и сутенеры. Бандиты и те, кто хотел на них походить. Ночью город кипел жизнью, по утрам выплескивая на улицы кровь, трупы и пьяниц из подпольных баров. Яркие неоновые вывески переливались всеми цветами радуги, надписи на них сливались в единую мигающую абракадабру.

Джонни рулил медленно, аккуратно, вальяжно развалившись на водительском кресле, покуривая сигарету в мундштуке и стряхивая пепел в открытое окно. Все еще мурлыкал под нос мелодию старой песни. «В Пикардии розы сияют, в Пикардии розы сияют». В этом парне странным образом уживались на первый взгляд несовместимые черты. Джонни Грассо был вспыльчивым малым, хорошо обращался с оружием, всегда искал повода для драки, комплексовал из-за маленького роста, недолюбливал евреев и всей душой ненавидел чернокожих. При этом он был ревностным религиозным католиком, каждую неделю ходил в церковь и души не чаял в престарелых родителях, которые искренне верили в то, что их единственный сын зарабатывает на жизнь оптовой продажей фруктов. Свою теперешнюю жизнь Джонни рассматривал, как переходный период между прошлым и счастливым будущим. Он мечтал отойти от дел с выпивкой, жениться на невинной итальянской девушке, такой же честной католичке, как и он сам, и нарожать с ней целый выводок шумных итальянских детей, которые будут радовать отца до конца его дней.

Своего Бога Анж потерял во Франции в восемнадцатом году, в распаханных обстрелами лесах под Мез-Аргоном. Молодые американские парни, среди которых был и капрал Анжело Инганнаморте расценивали войну, как приключение, игру в солдатики в натуральную величину. Они вальяжно расхаживали по окопам, лениво постреливали в сторону неприятеля и швыряли гранаты, как бейсбольные мячи. Закаленные в боях фрицы только и ждали подходящего момента. В первой же атаке рота Анжа потеряла больше половины людей. Гансы поливали их огнем и травили газом, наступление двигалось медленно, по пояс завязнув в грязи и крови.

Вернувшись с войны, Анж долго не мог найти работу, все вакансии были заняты теми, кто отсиживался дома, пока он воевал. Сельский парень и бывший боксер, громила-итальянец почти семи футов ростом, подался в шумный Чикаго, работал вышибалой в барах, время от времени подрабатывая на подпольных заводах, где перегоняли и разбавляли контрабандное пойло. Там его приметил Энцо Манчини, солдат из клана Капоне. Анж не отказался от предложения Энцо. Поначалу он выбивал долги из неудачливых любителей карт и бегов, охранял девочек в борделях, развозил спиртное по барам и взятки по судам и полицейским участкам. Несколько раз приходилось саботировать забастовки рабочих, что почти всегда заканчивалось большими драками и сломанными костями, своими и чужими. Первое серьезное дело не заставило себя долго ждать. В двадцать втором началась война между местными итальянцами и приезжими ньюйоркцами, которые хотели расширить свое влияние, толкая виски в полтора раза дешевле. Все закончилось стрельбой и трупами в переулках. Чикагцы победили, Анж лично уложил троих из своего верного «Кольта».

С тех пор карьера шла в гору. Манчини убили ирландцы в двадцать пятом, расстреляли из автоматов прямо в гостиничном номере, где Энцо отдыхал со шлюхами. Анж к тому времени состоял уже в организации Джуза Фануччи, правой руки «Большого Ала». Он из раза в раз повторял привычные уже вещи. Дрался, когда надо, стрелял, запугивал, подкупал и снова дрался. Наконец, в двадцать шестом его приняли в семью. Простым солдатом, мелкой сошкой, но для деревенского голодранца, неудавшейся звезды бокса и окопного ветерана это был билет в первый класс. Пусть и не дверь в роскошную жизнь, но щель в замочной скважине. Возможность взглянуть на нее. Теперь все знали, что он, Анж Инганнаморте, член семьи, неприкасаемый.

Еще у Анжа было врожденное чутье, которое никогда не подводило. Ни на ринге, ни на войне, ни в темных подворотнях Чикаго. Он чувствовал, что сегодняшняя ночь и дело, которое доверил ему Фануччи станут особенными, поворотными. Он дошел до той точки, от которой нет пути обратно. Все или ничего, пан или пропал, или как там еще говорят. От этого кипела кровь и чесались кулаки, требовали действия и драки. Парней во Франции губила самоуверенность, плохая подготовка и недооценка противника. Парней в Чикаго губит выпивка, коварные женщины, а главное ножи и пули тех, от кого не ждешь удара. А еще самоуверенность, плохая подготовка и недооценка противника. Что за океаном, что здесь, мало что меняется. Анж решил применить свой личный и чужой опыт на практике и выйти на дело во всеоружии. Нельзя недооценивать Рамона Лернера. А дюжина бойцов всяко лучше двоих. Пусть даже самых лучших без лишней скромности.

– Сначала едем в Ливи, – сказал Анж после раздумий. – Соберем парней.

Джонни молча кивнул и повел машину прочь из центра. На север, в Ливи, трущобы и район красных фонарей. Оттуда было рукой подать до Долин, ирландского квартала, дыре, где хозяйничали уличные банды, а после разгрома ирландцев заправляли евреи Лернера. Долины были обычным рабочим пригородом, где селились бедняки и эмигранты. Там проходила железная дорога, располагались доки и пристани, с которых в том числе доставляли по Мичигану канадскую выпивку. Долины приносили своим хозяевам солидные деньги. Район обрастал скрытыми складами и перевалочными базами. На такой и указал Михельсон перед смертью. Однако, какой именно, оставалось загадкой. Придется обыскивать все по очереди. Тихо это сделать не получится и велик риск нарваться на засаду. Поэтому не лишними будут пара-тройка надежных ребят. Посильнее, позлее и желательно с пушками. А таких теперь можно найти в Ливи.

Во время войн организация Фануччи переходила на осадное положение, бойцы селились на съемных квартирах, разбросанных по всему городу, выбираясь только на дело: поговорить, подраться и пострелять. Одна из таких квартир находилась в злачных кварталах, где все копы были давно куплены, а шлюхи – непривередливы и трудолюбивы. Анж знал, что сейчас в ней и расположился отряд Карло Тотти, которого все звали Испанцем. Карло был славным малым, ветераном, как и Анж. Быстро все схватывал и так же быстро действовал. В теперешнем положении не было кандидатуры лучше, чем Испанец и его ребята.

Район красных фонарей сверкал, как и центр, но делал это по-своему. Если там огни и неоновые вывески походили на гостеприимный свет домашнего очага, то здесь их мерцание напоминало подмигивание развратной любовницы. По тротуарам прогуливался более разношерстный народ. Простые работяги, идущие в свои хибары с поздних смен, пьяницы, торчки и карманники, которые их караулили. Тут и там стояли уличные девки. Неподалеку от них всегда маячили внимательные сутенеры и их громилы, чаще всего чернокожие, разодетые, как попугаи. При виде последних Джонни сплевывал в открытое окно и тихо ругался себе под нос. Потом всегда быстро крестился, целовал пальцы и просил у Господа прощения за свой грязный язык.

Испанца они нашли в старом двухэтажном доме, древнем и гнилом, как сам Чикаго. В подвале размещался подпольный бордель «для своих», который держали итальянцы. На первом этаже работала мясная лавка. В ней продавали лежалую свинину и обеспечивали прикрытие для заведения снизу. На втором этаже, в двух просторных, но пыльных и захламленных квартирах расположились парни Тотти. Анж как можно более быстро и доходчиво объяснил им ситуацию.

Свет в комнатах не зажигали. Через окна проникало свечение улицы. Тусклый холод уличных фонарей, мерцание красного и синего. Испанец, тощий и смуглый, в полумраке почти черный, как негр, слушал и молча поглаживал короткую бородку, из-за которой и получил свое прозвище.

– Как по мне, слишком много суматохи из-за двух жалких бочек, – сказал он наконец.

– Все, что я знаю, Карло, – ответил Анж. – Дон Фануччи дал мне задание найти их. И пообещал щедрую награду в случае успеха. Мне и всем, кто придет на помощь.

Испанец улыбнулся.

– Дай нам десять минут на сборы, Анжело.

Все были готовы через пять.

*

Дюжина бойцов отправилась в путь на четырех машинах. В «Форде» с Анжем и Джонни ехал сам Испанец, молча сидел на заднем сидении. Трущобы Долин поднимались вокруг мрачными громадинами. Казалось, что рано или поздно они обязательно сойдутся вместе, создадут непроницаемую стену, загонят людей в тупик, из которого не будет выхода. Здесь не было неонового лоска большого города. Редкие прохожие спешили поскорее убраться с улиц, тут и там косо смотрели одинокие окна, тускло подсвеченные изнутри керосиновыми лампами, как глаза шпиона, глаза убийцы.

Честных полицейских в Долинах быть столько же, сколько девственниц в борделе. Все они были на зарплате у Лернера и привыкли помалкивать. Но при виде вооруженных итальянцев их языки быстро развязывались, пусть и неохотно. Кто-то что-то слышал, кто-то видел, не более. Время шло, уже давно перевалило за полночь, а результат оставался нулевым. Анж нервничал и злился. На обшаренных складах находилось припрятанное пойло и оружие, но никаких следов украденного.

Что настораживало, не было видно парней Лернера. После победы над ирландцами Долины кишели вооруженными евреями, а сейчас словно вымерли. От этого Анжу еще сильнее было не по себе. Он ждал засады, по собственному желанию пробираясь все глубже во вражескую территорию. Наконец, здоровяк из отряда Испанца принес хорошие новости.

– Есть склад возле самых доков. Пару часов назад там стреляли.

– Как ты узнал? – Джонни, играя, перебрасывал из руки в руку свой револьвер.

– Местный алкаш из тех, кто все видит и все знает. Пара баксов, вежливость и вот эти штуки.

Здоровяк с улыбкой поднял перед собой кулаки, каждый размером с добрую гирю.

– Отлично, – коротко скомандовал Анж. – Хоть какая-то зацепка. Все двигаем туда. Карло, твои парни готовы, не подведут?

– Обижаешь, Анжело, – Испанец меланхолично улыбнулся и поправил шляпу, – это мои кондотьеры. Лучшие в своем деле.

*

Дома здесь казались нежилыми, пустыми и заброшенными. Где-то коротко свистнул паровоз, рядом пролегала железная дорога. В остальном было тихо, если не считать криков чаек с Мичигана.

Заглушив моторы, стали вооружаться. Быстро щелкали затворы, магазины загонялись в пистолеты, крутились барабаны револьверов. Анж почувствовал себя увереннее, ощутив знакомую тяжесть автомата в ладонях. Томми-ган с полным диском, «Чикагская скрипка», «окопная метла», еще куча имен и прозвищ. Настоящая мясорубка в умелых руках.

– Что это у тебя там? – Анж заглянул через плечо бойца в багажник автомобиля.

Там был аккуратно разложен ряд продолговатых цилиндров.

– Ди…дин…, – ответил парень, заикаясь, – динамит.

– Отстань, Анжело, – Испанец прервал дальнейшие вопросы, – Ричи свой парень, мой брат по оружию. Сапер в нашем пехотном полку, был со мной во Франции. Дело свое знает. Говорит плохо и дерганный немножко, ну а ты сам попробуй сохранить рассудок с немецким осколком в черепе.

Двинулись вперед в тишине. Жались к стенам домов, общались друг с другом знаками и жестами. Наконец впереди показалась громада склада. Большое дощатое здание стояло на самом берегу озера. Темная водная гладь простиралась до самого горизонта. Волны с плеском накатывали на берег и красиво серебрились в лунном свете. К складу вел деревянный пирс на высоких сваях. К нему причаливали лодки и баркасы, рабочие доков занимались разгрузкой и погрузкой товаров. Стройматериалы, лес, продукты, все, что угодно. После объявления сухого закона все чаще выпивка прямиком из Канады, с той стороны Великих Озер.

На складе горел свет, тускло пробивался сквозь щели в досках обшивки. Скорее всего несколько керосиновых ламп. Внутри кто-то был, не один, мелькали длинные тени. Отряд медленно двигался вперед, держа оружие наготове. Вдруг тишину оглушил выстрел, все рассыпались за укрытиями, столбами, грудами лесоматериалов и пустыми бочками. Выстрел прогремел снова, еще и еще. Вспышки ярко освещали внутреннее пространство склада. Анж взглянул на Испанца.

– Не по нам, – произнес тот одними губами.

Стрельба прекратилась, перейдя в человеческий крик. Усталый, измученный, так кричат раненные. Он нарастал, становился более высоким, переходя на визг, а потом захлебнулся в стонах и хрипе. После этого снова стало тихо. Надо было действовать быстро. Анж жестами приказал остальным следовать за ним и сам бегом рванул к зданию. Бойцы мчались следом, он чувствовал их спиной. Вернулось приятное ощущение, знакомое еще с фронта, когда тело превращается в боевую машину, а чувства обостряются до предела.

Приблизившись к зданию, заняли позицию у широких раздвижных ворот со стороны озера. Анж прижался спиной к шершавым доскам стены, перехватив автомат поудобнее. Внутри кто-то был, слышались тихие, осторожные, почти звериные шаги. Анж быстро кивнул, отдавая приказ к штурму. Ворота медленно отъехали в сторону. Готовый к бою, он первый протиснулся в образовавшуюся щель, в смрадное, тускло освещенное нутро склада. Остальные рванули следом. Грохнули несколько выстрелов, короткая автоматная очередь распорола тишину. А потом все стихло. Итальянцы в растерянности застыли у входа, не веря своим глазам.

Внутри склада, на неровном земляном полу лежали трупы. С десяток тел в лужах крови, в неестественных позах, похожие на залитые красным груды тряпья. Один из бойцов Испанца пнул ногой ближайшее у нему тело.

– Будь я проклят, если это не великан Марки Коэн, – сказал он. – Здоровенный жидяра. Сломал как-то челюсть кузену моей бабы.

– Это парни Лернера, – сказал Джонни, вертя на пальце револьвер.

– Видать евреи чего-то не поделили и перестреляли друг друга, – рассуждал вслух Испанец. – С дисциплиной у них всегда были проблемы. Эй, Анж, глянь-ка, это не то, что мы искали?

Он указал куда-то дулом автомата. Там, как выставочный экспонат в центре склада, как алтарь в церкви, стояли две деревянные бочки. Анж облегченно выдохнул, увидев их. Два пузатых дубовых цилиндра, в баррель каждый. На их боках красовался крест и две буквы Д и Ф. Джуз Фануччи, его собственность. Слишком легко, чтобы быть правдой. Для верности Анж, перешагнув через распростертые тела, подошел к бочкам вплотную, провел рукой по гладкому дереву. Постучал, бочки глухо отозвались, полные. Он попробовал приподнять одну, тяжелая. Внутри плескалось. Отборный канадский виски, пшеничный бурбон или самогонка от местной деревенщины.

– Ты их еще расцелуй, Анжи! – весело крикнул сзади Испанец. – Закругляемся! Ричи, подгони свою тачку, у нее просторный багажник. Живее парни, еще успеем хорошо погулять. Нам сегодня везет!

Бойцы облегченно разбрелись по складу. Принялись обыскивать трупы, курить и перешучиваться между собой. Только Анж по-прежнему был на взводе. Тревога не покидала его. Он не верил, что все так просто, слишком серьезным и испуганным казался Фануччи, слишком много вопросов задавала теперешняя находка. Он не верил, что враги просто перестреляли друг друга. Тут был кто-то еще.

Он склонился над телом в залитом кровью сером костюме. Парень лежал на спине, зажав в руке дробовик, уставив вверх застывшие стеклянные глаза. Анж быстро ощупал тело. От вида ран бросило в дрожь. Горло перерезано одним мощным ударом. От уха до уха, до самых позвоночных хрящей. Он прошелся по складу, осмотрел еще несколько трупов. Ни одного огнестрела, только рваные и резанные раны. Анж поднял за подбородок голову еще одного убитого, пытаясь получше рассмотреть его разорванную шею. Он готов был поклясться, что увидел там следы чьих-то зубов. Еще один труп он нашел в темном углу склада. Он лежал, обхватив себя руками, будто перед смертью пытался спрятаться. Его выпотрошили и разорвали как тряпичную куклу. Огромный разрез тянулся от груди до паха. На колени трупу вывалились его собственные кишки, в кровавом месиве белели ребра.

Анж выругался сквозь зубы, к горлу подкатила тошнота. Такого не было с ним с самой войны, когда он был еще перепуганным мальчишкой, в первый раз увидевшим изуродованные пулями и осколками тела друзей, запутавшиеся в колючей проволоке. Он готов был убраться отсюда, как можно скорее. Плевать на Джуза и его приказы, тут было что-то пострашнее его. Анж снова окинул взглядом нутро склада. На балках над головой раскачивались три керосиновые лампы, худо-бедно освещавшие пространство. Но своды и стропила крыши терялись в темноте. Анж несколько раз взглянул туда и по телу побежали мурашки. Казалось, что сама тьма наблюдает за ним оттуда.

Вокруг уже во всю кипела работа. Заика Ричи, контуженный сапер Испанца, подогнал ко вторым воротам машину, задним ходом медленно заехал на склад. Остальные парни принялись грузить бочки. В просторном фургоне не было задних сидений, что давало много пространства и возможность перевозить ценные и крупногабаритные грузы.

– Мать твою! – заталкивая бочку в машину, выругался один из бойцов, Томми Бруно – Эта хреновина дырявая! Я весь обляпался!

– Наверное пуля зацепила, – ответил ему второй, – надо бы найти течь, заткнуть ее. Ценное бухло пропадает.

– Да нет, – подал голос третий, – просто крышка неплотно закрыта. Проверять же надо, болваны, а то расплескаем все по дороге к Джузу.

Покончив с погрузкой, Томми брезгливо принялся отряхиваться.

– Теперь провоняю пойлом, как последний алкаш, – начал он и замолчал, побледнев.

Весь перед его светлого костюма от груди до колен был испачкан темным. Одним большим пятном, в полутьме очень похожим на…

– Кровь! – испуганно сказал Томми. – Мать вашу, парни, я весь в крови! Эти хреновы бочки!

– Успокойся, – сказал ему кто-то. – Ты испачкался от мертвых жидов.

– Парни! – из машины показался Джонни, который помогал затаскивать бочки внутрь.

Он был бледным, как смерть, медленно шел, выставив перед собой ладони, испачканные красным.

– Кровь! – верещал он. – В бочках кровь!

Не веря самому себе, он каждую секунду смотрел на свои ладони, нюхал их, один раз лизнул, поморщился, сплюнул.

– Кровь! – Джони был уже на грани истерики. – Они забрали нашу выпивку и наполнили бочки кровью. Папа был прав, жиды используют кровь христианских младенцев для своих ритуалов.

Анж молча наблюдал за происходящим. Он не успел ничего сказать, сделать, как-то спасти своих людей. От тьмы, сгустившейся вдоль складских стен, отделилась фигура. Она встала за спиной Томми Бруно, который брезгливо срывал с себя перепачканную кровью одежду. На пол полетел пиджак, рубашка. Майку Томми снять не успел, тень обвилась вокруг него, и он закричал. Принялся крутиться волчком, пытаясь сбросить с себя нападавшего. Теперь уже его собственная кровь хлестала вокруг фонтаном, веером брызг рассеиваясь вокруг. Потом он захрипел, тяжело повалился на землю и затих. Все заняло не больше нескольких секунд.

Из тьмы явились демоны и бросились на людей. Те, не понимая, что происходит, кричали и стреляли наугад, раня себя и друг друга. Вспышки выстрелов сверкали, как жуткое световое шоу, неоновая реклама на скотобойне. Испанец палил из автомата, пока его грудь не взорвалась фонтаном темных брызг. Он тяжело оседал на землю, упершись в нее дымящимся дулом оружия, пока из его распоротого нутра с влажным хлюпом не вывалилось что-то мягкое, еще бьющееся. Темная фигура одним резким движением оторвала ему голову, как приготовленному на ужин цыпленку. Тени мелькали среди людей, каждое их движение сопровождалось новыми воплями и кровавыми брызгами, в стороны летели куски тел и оторванные конечности. Выстрелы стихали, становилось все меньше тех, кто был способен стрелять.

Анж был парализован страхом. Впервые в жизни. Он просто стоял и молча наблюдал за бойней. Резня застала его чуть в стороне от остального отряда. Может быть поэтому его не заметили сразу, и он все еще был жив. Из ступора его вывела боль. Кто-то быстро полоснул его по плечу, словно несколькими длинными лезвиями. Боль отрезвила и вернула к жизни. Анж мгновенно собрался, приготовился к бою. На пятках развернулся туда, где долен был быть нападавший, но там только чернела пустота. Краем глаза он заметил стремительное движение слева от себя, услышал чье-то быстрое дыхание. Отступил на шаг и с размаху ударил наугад прикладом автомата. Удар достиг цели, кто-то коротко вскрикнул, расплывчатая фигура отступила в темноту. Анж дал туда короткую очередь. Он не сомневался, что попал, но нападавший остался стоять. Теперь Анж видел его четко. Безоружный, в черном костюме. На груди еще дымились несколько отверстий, куда попали пули. Лицо оставалось в тени, но Анж видел его горящие глаза, как два уголька. От машины все еще неслись крики и выстрелы, там умирали последние подельники Анжа. Сам он стоял, готовый к бою с новым опасным противником. Тот молча перебирал в воздухе длинными белыми пальцами, каждый из которых заканчивался тонким, чуть изогнутым когтем. На нескольких набухли капельки крови. Глаза длиннопалого притягивали взгляд, гипнотизировали.

Наконец он ринулся в наступление. С глухим рыком, как злобный сторожевой пес. Когти тянулись к горлу Анжа. Тот ловко отступил в сторону, увернулся от атаки, как бывало раньше на боксерском ринге и проводил соперника ударом приклада. Тварь тут же развернулась и снова уставилась на человека горящими глазами. На ее бледном вытянутом лице промелькнуло удивление – неужели кто-то посмел оказать сопротивление? – тут же сменившееся яростью. Большой акулий рот выгнулся устрашающей зубастой щелью и чудовище снова бросилось вперед. Теперь Анж не стал отступать или уворачиваться, наоборот, шагнул вперед и выставил перед собой руку. Его пальцы схватили нападавшую тварь за горло, крепко сжали, почувствовав шейные позвонки, острый кадык и сокращающуюся в спазмах глотку. От неожиданности контратаки противник громко заверещал, не в силах вырваться. Острые длинные зубы несколько раз оглушительно щелкнули в дюйме от руки Анжа, не имея возможности дотянуться до плоти.

Действовать надо было быстро, пока тварь не очухалась и не вспомнила, что у нее кроме зубов есть еще длинные когти, которые, судя по всему, могут запросто вскрыть человеку горло.

Анж сунул дуло автомата глубоко в зубастую пасть и нажал на спуск. Очередь разорвала чудовищу небо, голова его взорвалась фонтаном крови, мозгов и костей, бледный лик и горящие глаза исчезли в кровавом месиве. Анжу забрызгало лицо, несколько капель попали в рот, он тут же закашлялся и сплюнул, рот наполнился горько-желчным привкусом тошноты. Кровь твари была ледяной и пахла тухлятиной. От головы осталась только висящая на шматке плоти нижняя челюсть. Анж выпустил обезглавленное тело, которое тут же рухнуло к его ногам холодной зловонной грудой. Для верности он пнул останки ногой. Ничего, противник мертв.

Оглянувшись по сторонам, он понял, что бойня на складе закончилась. Анж с автоматом наперевес отступил в тень к стене. Долговязые фигуры полукругом стояли у машины с бочками спинами к Анжу, не видя его. Их можно было принять за людей, если бы Анж не видел, как они только что голыми руками разорвали на части его подельников. Не будь у них длинных пальцев с когтями и, наверняка, таких же горящих глаз и зубастых ртов, как у того, что только что прикончил он. А так – туфли, брюки и пиджаки, все как у всех. Утешало одно, они смертны, что доказывал безголовый труп на земле. В угаре бойни его сородичи похоже даже не заметили, что среди них не хватает одного. Анж видел еще четверых.

Снаружи раздался шум мотора, между досками обшивки промелькнул свет фар, коротко взвизгнули тормоза. В раскрытых воротах склада показалась фигура, не похожая на тех, у машины. Вошедший был человеком, в смысле настоящим. Круглолицый и розовощекий, пышущий жизнью и здоровьем.

– Закончили? – обратился он к долговязым. – Господин ждать не будет. Заводите машину и погнали, пока еще кто-нибудь не явился. Я знаю, вам по кайфу кромсать людей, но мы здесь не за этим. Господин не привык ждать.

Анж облегченно выдохнул про себя. Сейчас они свалят отсюда, не заметив его. Хотя, тут же подумал он, как бы не так. Сейчас кровососы заметят, что не хватает одного из них. Увидят его тело и здоровяка с автоматом, притаившегося в тени. С одним ему повезло, а четверо разорвут его на куски.

– Где Милош? – спросил круглолицый. – Опять пьет дрянную кровь мертвых. Господин не раз ему говорил, что это не доведет до добра…

Милошем, видимо, звали убитого. Его сородичи заозирались по сторонам. Анж сглотнул.

Разум отключился, дальше действовало только тело. Он вышел из тени и бросился вперед. В два прыжка преодолел расстояние до ворот и прикладом заехал круглолицему в живот, затем сделал два коротких удара в лицо и в солнечное сплетение, круглолицый согнулся пополам. Анж крепко обхватил его сзади за шею, дуло автомата уперлось круглолицему в поясницу. Длинные дернулись вперед, но тут же снова замерли, когда Анж закричал:

– Стоять, а не то я пристрелю его!

Он не надеялся на успех, действовал по наитию, с отчаянием самоубийцы, но угроза возымела действие, твари остановились. Четыре пары горящих глаз с почти физически ощутимой ненавистью уставились на Анжа. С разбитого носа круглолицего сорвалась и упала на землю большая капля крови. Твари застонали, в этом слышалась боль и разочарование. Так стонут пьяницы, перед которыми выливают на землю бутылку отборного виски, наркоманы, которых во время ломки лишают унции кокаина, нимфоманки, с которых слазят за мгновение до оргазма. От Анжа не ускользнуло это. Четыре твари смотрели на пролившуюся каплю крови его заложника, будто она была эликсиром жизни. Длинные языки облизывали тонкие бледные губы в масках засохшей крови его друзей. Когти лихорадочно теребили воздух. Чудовища были с ног до головы залиты красным, их дорогие костюмы уже не приведет в божеский вид ни одна химчистка, но эта кровь их не интересовала. Им нужна была та, что течет в жилах этого человека. И наверняка та, что плескалась сейчас в бочках в багажнике машины. Чертовы пропавшие бочки Джуза Фануччи, из-за которых все и началось. Из-за которых уже погибла страшной смертью куча народу.

Ближайший к нему кровосос сделал шаг вперед.

– Стоять! – снова завопил Анж. – Не то я выпущу всю кровь этому ублюдку!

Упыри застыли как вкопанные, на их мордах ярость боролась с вожделением и толикой страха. Страха за то, что кто-то лишит их драгоценного напитка. Анжу это понравилось.

– Джонни! – закричал он, ни на что особо не надеясь, его друг не мог выжить в этой бойне. – Джонни, малыш!

– Анж! – ответил откуда-то знакомый приглушенный голос.

Слышать его было музыкой для ушей. Джонни жив, это чудо.

– Где ты, дружище?

– Я тут…

Джонни, грязный, оборванный и залитый кровью, кряхтя и скуля от страха, выбрался из-под машины. Замер, увидев перед собой кровососов. Один из них дернулся было к появившемуся человечку, но Анж быстро осадил его.

– Ни с места!

Для верности он дал короткую очередь в воздух и тут же снова приставил дуло к спине пленника. Твари снова замерли, как статуи.

– Джонни, ты цел?

Слова ему не давались, поэтому Джонни просто кивнул.

– Садись в машину. А вы, – Анж обратился к упырям, – сейчас дадите нам уйти. И никто не пострадает.

– Отдай нам чистого, – сказал ближайший к нему, тощий блондин с бесцветными глазами, горящими бешенством.

Вокруг его рта коркой запеклась чужая кровь. Одет он был в грязный темно-синий костюм и говорил с сильным европейским акцентом, растягивая гласные и игнорируя мягкие звуки, «Оттай нам шистого». Анж сообразил, что чистым он называл круглолицего.

– Отдам, но позже. Сначала мой приятель заведет авто, я сяду внутрь. Как только тронемся, я брошу вам вашего выродка.

Джонни тем временем забрался на водительское сиденье машины, под которой прятался. Той самой, в багажнике которой стояли бочки с кровью. Видимо, руки его тряслись от страха, он никак не мог совладать с ключами, стартер чихал и скрипел. Наконец, двигатель завелся и мерно заурчал, вспыхнули фары, на миг ослепив Анжа.

– Нэ тот афтомобил, – сказал блондин. – Он наш, бошки наши.

Только что их было четверо, один мгновенно куда-то исчез. За машиной, сообразил Анж, обходит вокруг. Сейчас или заберется в кабину к Джонни, или обойдет с фланга самого Анжа. Другие кровососы вышли из оцепенения, сделали шаг к человеку.

– Так что вы предлагаете? – Анж пытался их заболтать.

– Ты и тфой друх бэры наш афтомобил, што стоит на улыцэ. Этот афтомобил остаф. Мы фас нэ тронэм, обэшшаю. Оттай нам шистого и профалифай, шэловэк.

Они приближались. Блондин, не мигая, в упор уставился Анжу прямо в глаза, будто гипнотизировал. От этого взгляда по спине полз холод. Двое других, двигаясь изящно и грациозно, как коты, заходили с двух сторон. Четвертого не было видно.

Черта с два они дадут им уйти. Заговаривают зубы, а как только дашь слабину, навалятся и разорвут на части. Действовать надо быстро. Анж посмотрел на урчащую машину, где за стеклом кабины было видно бледное перепуганное лицо Джонни, подмигнул другу. Потом он сделал то, что, возможно, спасло ему жизнь. Нажал на спуск, сделав один короткий выстрел.

Круглолицый, «чистый», взвыл от боли. Пуля прошла навылет, кровь брызнула, быстро окрасив красным живот пленника и перед его светлого костюма. Упыри завизжали, глядя, как впитывается в землю их драгоценная влага. Все заняло меньше секунды.

Джонни тронулся с места, Анж на ходу запрыгнул в раскрытую заднюю дверь, уволакивая за собой раненого чистого. Машина покинула склад, скользнула по доскам пирса и, набирая ход, помчалась прочь. Подальше отсюда.

Перед смертью ребята Испанца успели закрепить бочки в багажнике ремнями и теперь те только чуть заметно покачивались, когда машина петляла и тряслась на ухабах. Внутри них булькало и плескалось.

– Вы за это ответите, ублюдки! – ревел от боли круглолицый, зажимая рану на животе, лежа в просторном багажнике, зажатый между бочками и стенкой авто. – Слуги господина не успокоятся, пока не вернут своего. Они доберутся до вас и повесят на собственных кишках. Вы будете умирать долго… дооолго…

Он закашлялся и сплюнул себе на грудь кровяной сгусток. Анж склонился над ним и с силой упер дуло автомата ему в щеку.

– Закончил? А теперь буду говорить я. Точнее спрашивать, а ты будешь отвечать, как миленький.

– Пошел ты…

Кулак Анжа впечатался ему в лицо, свернув на бок нос. На подбородок хлынули две темных дорожки.

– Кто ты, мать твою, такой? Как ты оказался на складе?

– Пошел т…

Еще удар.

– Говори, выродок!

– … на хер…

Анж выстрелил ему в колено. Ублюдок завертелся от боли волчком, стал биться затылком в дубовую бочку, к которой прижался спиной. Рычал и скулил сквозь зубы, через которые пузырилась кровавая пена.

– Будешь говорить?

– Зачем тебе это знать, громила?! Ты все равно мертвец! Ты и твой сучонок, вы оба трупы!

– Послушай, браток, – Анж вскинул автомат, – у меня в диске еще порядка полусотни патронов. А здоровая нога у тебя осталась только одна.

Джонни молчал и гнал, как сумасшедший. На очередном повороте машину занесло, Анжа бросило в сторону, пришлось упереться рукой в борт, чтобы удержать равновесие.

– Я чистый, – процедил круглолицый через сомкнутые челюсти.

– Это я уже понял. Что это значит?

– Моя кровь не отравлена ядами и служит лучшей пищей для бледных господ.

– Этих что ли? – Анжа передернуло, когда он вспомнил кровососов на складе.

Чистый молчал.

– Эти бочки, что в них?

Анж постучал прикладом по одной.

– Кровь.

– Понятно. Для чего?

– Это пища.

– Для этих?

– Да, чистая кровь.

– И твоя?

– Нет, других. Менее удачливых.

– В каком смысле?

– Есть хищники, есть добыча. Бледные господа и чистые. Мы пища для господ, но у нас есть шанс. Самых умных и способных отбирают для работы в организации. Остальных отправляют в бочки.

– Это все конечно очень интересно, вот только ни хрена не понятно. Ладно, может объяснишь потом. Теперь скажи-ка мне такую вещь, приятель. И давай без сюрпризов, ладно? Говори честно и понятно, потому что этот вопрос сейчас волнует меня больше всего. Причем здесь мы?

– Джуз Фануччи боится смерти. Он хочет если не вернуть молодость, то обрести бессмертие, стать одним из Господ…

Он булькнул кровью и замолчал, глаза его закатились. Анж наотмашь хлестнул его по лицу.

– Ну! Дальше! Причем здесь эти бочки?

– Фануччи… мог бы быть полезен… нам. Нашей организации. У него есть деньги… связи… влияние… Он выкупил одну из ферм в Кентукки…

– Что еще за фермы?

– Там держат чистых…

– Таких, как ты?

– Нет… тех, что годны только для крови… их выслеживают по запаху, по вкусу крови… похищают и отвозят на фермы… там их держат и забирают кровь… кровь должна быть чистой… только такую могут употреблять Господа… дети…

– Что ты сказал?

– Дети… для крови лучше всего подходят дети… они… чище…

Анж схватил раненого за грудки и со всей силы заехал ему кулаком в лицо.

– Ах ты ублюдок!

Он думал, что после такого удара круглолицему уже не встать, но тот снова захрипел, попробовал подняться на локтях.

– Анж! – с тревогой подал голос Джонни с водительского сиденья. – Анжело!

– Что?

– У нас на хвосте машина!

– Попробуй стряхнуть!

– Не могу! Они догоняют!

Круглолицый улыбнулся, обнажив испачканные красным зубы.

– Они… это они… вас выпотрошат, как свиней…

Анж снова опустился перед ним на колено. Ткнул в бок дулом автомата.

– Мы еще не закончили. Ты говорил про эту чертову кровь.

– Бочки… это должен был быть подарок Господам… знак лояльности… подарок для пира в честь обращения Фануччи… обретя силу Господ он моментально уничтожил бы своих врагов, утопил бы их в крови… но евреи, парни Лернера опередили… они хотели поскорее начать войну… искали повода… перехватили этот грузовик… случайность… которая повлекла за собой много трупов…

Анж вспомнил слова босса накануне, когда тот громил кабинет в припадке бешенства. «Почему они решились на это именно сегодня?» – вопил он – «Я гоняю в город по десять грузовиков в день, почему именно этот, мать их!?».

– Фануччи облажался… ему больше нет доверия… Господа это не простят, они накажут его за оплошность… слишком много возни и лишнего внимания… Господа этого не любят… им пришлось самим искать бочки и они нашли их раньше вас… теперь Господа убирают всех причастных… вы облажались вместе с вашим боссом…

Он сполз на пол машины, свернулся на боку и как будто затих. Голова Анжа разрывалась от только что услышанного, во все это невозможно было поверить.

– Они догоняют, Анж! – вопил Джонни, крутя баранку, он был на грани истерики. – Я не могу оторваться!

Анж перелез через бочки, выглянул в окошко в задней двери. Они мчались по каким-то городским окраинам, мимо мелькали низкие дома, в которых горели редкие огни.

Черный автомобиль сидел на хвосте, не отставал и, похоже, действительно приближался. Его фары горели, как глаза голодного чудовища. Окна автомобиля были темными, как ночь, но в них горели несколько пар маленьких красных огоньков. Глаза тех тварей со склада.

Анж выдохнул и прикладом выбил окошко, прицелился и дал длинную очередь по летящей следом машине. Одна фара погасла, но автомобиль не сбавил ход, наоборот, поднажал, оглушая ночь ревом двигателя. Из окна с пассажирской стороны по пояс высунулась темная долговязая фигура с горящими глазами. Сверкнула автоматная очередь и по борту фургона застучал свинцовый град. Анж бросился на пол, несколько пуль залетели внутрь, навылет пробили крышу, срикошетили от стенок, одна-две пролетели через салон, покрыв лобовое стекло паутиной трещин. Джонни коротко вскрикнул.

– Джонни!

– А?

– Ты в порядке?

– Да.

– Гони, что есть мочи, малыш! Я попытаюсь от них отбиться.

Пусть в ближнем бою эти подонки орудовали зубами и когтями, стрелять они тоже умели, бой будет нелегким. Анж вернулся к амбразуре и принялся отстреливаться, прицельно, короткими.

Стрелок едва не выпал из окна, но вцепился когтями в борт машины и вернулся в салон. Анж довольно хмыкнул про себя, продолжая стрелять. Попал, видимо, и не раз, но тварь все еще жива.

Машина преследователей ревела, набирая обороты, лавировала, собираясь зайти сбоку. Джонни блокировал эти попытки, умело выруливая из стороны в сторону на узкой дороге. Диск в автомате закончился, Анж быстро перезарядился. Его швыряло из стороны в сторону в узком салоне, ставшим грузовым багажником. Он бился спиной о бочки, в которых плескалось и бурлило то, о чем не хотелось даже думать. Держащие их ремни стонали от натуги, угрожая лопнуть, перевернув такой ценный и такой опасный груз. Время от времени Анж переползал из багажника на пассажирское сиденье, высовывался из окна и продолжал палить по преследователям. От стрельбы звенело в ушах, салон наполнился удушливыми пороховыми газами.

По своим подсчетам Анж должен был уже изрешетить черную машину и ее экипаж, но погоня не прекращалась. Преследователи нагоняли и отстреливались, пули свистели вокруг, со свистом разрезая чикагскую ночь. Одна чуть не лишила Анжа жизни и головы, сбив с него шляпу. Сам он превратился в оружие, машину смерти, как уже бывало на войне и в ходе городских разборок. Он только менял позицию, насколько позволял салон фургона, подбадривал словом Джонни, целился и стрелял. По черной машине, у которой уже не было светящихся фар, по горящим глазам в ней.

Погоня двигалась от окраин вглубь города. Джонни рулил, не разбирая дороги, бешено крутя рулем, тихо ругаясь и одновременно бормоча себе под нос молитвы. Машину заносило на крутых поворотах, визжали тормоза, ревел двигатель, скрипела и кряхтела старая подвеска. В узких переулках машины сбивали мусорные баки, сходились борт в борт, высекая искры из металла и кирпичных стен.

Здания вокруг становились все выше. Больше становилось огней, зевак и перепуганных прохожих, в панике разбегавшихся с криками, спасаясь от несущихся сквозь свет и неон машин, поливающих друг друга свинцом. Теперь они мчались по одной из центральных улиц, широкому проспекту, лавируя между машинами, автобусами и трамваями. Шум города, наполненный стрельбой и криками, звучал погребальной музыкой. Мимо мелькали разноцветные неоновые вывески – рестораны, кинотеатры, элитные подпольные бордели и казино, на время Сухого Закона замаскированные под благопристойные заведения. Город не спал, никогда не спал. Город-вампир, следящий за горожанами мертвыми огоньками разноцветных глаз. В свете огней было видно, что черный автомобиль преследователей сплошь изрешечен дырками от пуль, стекол в нем не было, но темные фигуры все сидели внутри, стреляя и испепеляя свои цели холодными взглядами. Неотвратимые, как сама смерть.

Мимо мелькнула горящая неоном вывеска ресторана «Alinea». «Я же ходил сюда ужинать» – рассеянно подумал Анж, перезаряжаясь.

Наполненную выстрелами ночь прорезал вой полицейских сирен. Две патрульные машины вынырнули с противоположных боковых улиц, сели на хвост черному автомобилю.

– Черт, копы! – заорал Джонни.

– Вижу, дружище! Не в первый раз, мать их!

Про себя же Анж подумал, что появление фараонов может сыграть им на руку, отвлечь преследователей, дать короткую передышку, шанс оторваться.

Полицейские машины окружили черный автомобиль и принялись палить по нему с двух сторон. Из черного отвечали. Погоня миновала оживленные улицы и теперь неслась по тихим комфортабельным пригородам, где в уютных одноэтажных домах жили тихими жизнями клерки и белые воротнички со своими семьями. Эти районы не шли ни в какое сравнение с трущобами работяг и рев машин со стрельбой казались здесь чем-то совершенно потусторонним. Поначалу пригород утопал в ночной темноте, но пролетая мимо, Анж замечал, как тут и там вспыхивали огни. Перепуганные добропорядочные граждане вскакивали из постелей, неслись к окнам, чтобы выяснить, что случилось и наверняка звонили в полицию, даже не заметив, что она уже здесь.

Копы так увлеклись перестрелкой с машиной преследователей, что даже, казалось, не замечали машины, на которой гнали Джонни с Анжем, дав им шанс передохнуть. Анж замер у разбитого заднего окна, молча и сосредоточенно наблюдая за происходящим, зажатый между бочками с кровью и телом заложника, который лежал на боку и не двигался. Плохо было то, что преследователи не забыли о них даже после появления полиции. Черный автомобиль отстреливался от копов, но не отставал. Рев его мотора не стихал ни на секунду, ввинчивался в мозги, действовал на нервы. Анж успел подумать, что даже если он выберется живым из этой передряги, сегодняшняя ночь еще долго будет являться ему в кошмарах.

Тень ловко скользнула через окно черного автомобиля из салона на крышу, на секунду замерла, сидя на корточках. Длинные фалды изорванного черного смокинга развивались на ветру. Тварь задрала морду, будто принюхиваясь, и в мгновение ока прыгнула на ближайшую полицейскую машину. Анж даже ахнуть не успел, как кровосос распластался на капоте, двумя ударами выбил лобовое стекло и проворно, подобно змее, юркнул в салон. Несчастные копы скорее всего вообще не ожидали такого поворота дел. Анж готов был поклясться, что сквозь стрельбу и рев машин он расслышал их истошные крики. Полицейская машина сдала ход, пошла по дороге широкими зигзагами, выскочила на тротуар, сбивая мусорные баки и почтовые ящики. Тень снова появилась в окне и одним длинным прыжком вернулась в черный автомобиль, исчезнув в его салоне. Патрульная машина резко свернула в сторону, снесла чей-то забор, пошла боком и перевернулась на лужайке, застыв колесами кверху.

– Черт! – выругался Анж, снова поднимая автомат у амбразуры. – Черт! Черт! Черт!

– Что там? – спросил Джонни от баранки. – Что там, Анж?! Не молчи!

– Жми на газ, Джонни! Я в тебя верю! Если кто-то и способен вытянуть нас, так это только ты!

К счастью Джонни был одним из тех парней, кому не надо было повторять дважды. Несчастный фургон выжимал последние крохи своих возможностей.

– Черт! Твою мать…

Теперь из окон черного автомобиля показались сразу трое. Оставшаяся полицейская машина не отставала, продолжая палить, но сидящие в окнах силуэты даже не двигались, не отвлекаясь на выстрелы, которые были для них не опаснее комаров. Анж видел их горящие в темноте глаза, представлял раскрытые акульи рты, обросшие острыми, загнутыми внутрь зубами, длинные языки нетерпеливо облизывают тонкие бледные губы. Теперь их целью был фургон, в багажнике которого стояли бочки с кровью, сомнений быть не могло. Сейчас машина приблизится и на абордаж пойдут сразу трое, будто опомнившись, почему они не додумались до этого раньше. Анж даже не питал надежды, что сможет отбиться от троих. Да, он прикончил одну тварь на складе, но то во многом было везением. Надо что-то делать, он лихорадочно соображал. Стрелять бесполезно, отдать бочки? Просить о милосердии? Черт, не глупи, Анж!

Под колено попалось что-то твердое. Анж опустил глаза и секунду не мог понять, на что смотрит. Черт побери! По салону перекатывалась взрывчатка! Осколочные немецкие гранаты с длинной ручкой, хорошо знакомые Анжу с окопов и продолговатые цилиндрики динамита с короткими фитилями. Предсмертный подарок от Ричи, дерганного подрывника из команды Испанца. Что ж, надо использовать любую возможность.

Отстав немного в перестрелке с полицией, черный автомобиль снова набирал обороты, расстояние между ними неизбежно сокращалось. В окнах, застыв подобно истуканам, сидели темные силуэты. Казалось, что они поглощали любой свет – уличные фонари, вспышки выстрелов, полицейские мигалки, оставались только горящие глаза. Машина копов, надо отдать им должное, не отставала, сирена ревела в ночи, как вестник апокалипсиса.

Анж взвесил в руке гранату, открутил колпачок на рукоятке и выдернул чеку. Выждал секунду и швырнул боеприпас по направлению к преследователям. В тот же момент Джонни въезжал в поворот, граната звонко отскочила от асфальта и взорвалась на обочине, никому не причинив вреда. Но черный автомобиль вильнул в сторону, будто испугавшись.

– Твою мать! – завопил Джонни, нервы его были на пределе. – Что это! Что это было, Анжело!

Анж не ответил. Вторая граната закатилась куда-то между бочкой и бортом, лезть за ней было долго, а преследователи, чуть отстав, снова нагоняли. Он поднял ближайший цилиндр динамита.

– У тебя есть спички, Джонни!

– А?

– Спички!

– На кой они тебе, Анж?! Закурить вздумал?

– Просто дай мне сраные спички, Джонни!

Коробок перелетел через салон, Анж ловко словил его свободной рукой. Фитиль вспыхнул искорками. Дождавшись, пока догорит до середины, Анж бросил динамит, целясь в выбитое лобовое стекло черного автомобиля. Сидящая в окне фигура вышла из ступора, ловко поймала брошенную взрывчатку и отбросила ее прямо под днище наседавшей сзади полицейской машины.

Сирена замолкла, потонув в грохоте взрыва. Патрульная машина ярко вспыхнула, вспышкой осветив дорогу и, подлетев фута на три над асфальтом, разлетелась на кусочки. Теперь убийц в адской машине никто и ничто не отвлекало от их основной жертвы.

– Черт…, – только и смог выговорить Анж, грязно выругавшись в придачу.

– О боже…, – бормотал спереди Джонни, выжимая газ. – О боже…

Только во вспышке взрыва Анж заметил, что они покинули город и теперь несутся где-то по пустынной дороге через лес. С двух сторон мелькали темные громады сосен. Не было ни огонька, если не считать света звезд. Горящая машина копов осталась позади и дорогу поглотила ночь. Местоположение черного автомобиля можно было определить только по реву мотора и по точкам горящих глаз его пассажиров. Не сомневаться можно было только в одном – они догоняли.

Анж выдохнул, собрался с мыслями и все-таки потянулся за откатившейся гранатой.

– Джонни, малыш, ты слышишь меня?

– Да.

– Как ты, приятель?

– Дерьмово, Анж, дерьмово!

– Ты цел?

– Наверное, не знаю.

– Можешь кое-что сделать, дружище?

– Что?

– Слушай меня. Рано или поздно, скорее всего через минуту, а может и пару секунд, эти твари нас догонят и порвут на части, что твой пес любимые ботинки твоего папы. Так что действовать надо быстро. И сейчас ты должен сделать все, что буду говорить тебе я. Ты понял?

– Да.

– Сбавь скорость.

– Что?

– Сбавь скорость, Джонни.

– Ты спятил?

– Я когда-нибудь тебя подводил?

– Что?

– Перестань чтокать, Джонни! Просто ответь, я когда-нибудь тебя подводил?!

– Нет.

– Повтори.

– Нет!

– Повтори еще раз, Джонни!

– Нет, Анж, ты никогда меня не подводил!

– Хорошо, друг. Ты будешь делать все, что я тебе скажу?

– Да, Анж, – Джонни всхлипывал от страха, – я буду…

– Хорошо. Ты славный малый и хороший друг. И самый лучший водитель из всех, что я видел. Если кто-то и спасет нас, то только ты. Ну и я чуть-чуть помогу. Теперь слушай внимательно. Эти твари никогда от нас не отстанут, надеюсь, ты это уже понял. Они догонят нас и убьют. А значит выход есть только один – убить их самих.

– Ты серьезно? Ты вообще видел их? Это какие-то демоны…

– Я видел их, Джонни. Я разговаривал с ними. Я убил одного на складе.

– Что? Ты шутишь?

– Нет, дружище. Все так. Кем бы они ни были, они состоят из плоти и крови, а значит их тоже можно убить. Как бы это ни было сложно и страшно. Ты когда-нибудь бывал в газовой атаке, Джонни?

– Нет.

– А мне приходилось. И это было намного страшнее.

Последнюю фразу Анж сказал больше для себя.

– Ну что, Джонни, ты готов? – Анж открутил колпачок и поднял гранату над головой.

– Д… да!

– Точно?

– Да, Анж, я готов!

– Слушай меня. Как только я говорю тормози – ты тормозишь, говорю жми – ты жмешь. Все понял?

– Понял, Анж. Я не тупой!

– Я никогда этого не говорил, малыш. А теперь дай по тормозам!

Машина резко замедлила ход, Анжа бросило назад на бочки. Морда черного автомобиля ударилась в задний бампер. Бочки опасно накренились, держащие их ремни затрещали, готовые порваться. Анж на секунду разглядел бледные лица преследователей, в горящих глазах читалось изумление, они не ожидали такого маневра. Тогда Анж быстро выдернул чеку и с силой швырнул гранату, почти впечатал ее в нутро машины противника.

– А теперь жми, Джонни, жми!

Машина взревела, снова набирая скорость, Анжа швырнуло обратно. Он высунулся из окна и начал стрелять. Пули выбивали искры из черного автомобиля, который тоже двинулся в погоню, но уже как-то неуверенно. Музыкой для ушей была слышная из него ругань на непонятном языке и громкое шипение, в котором четко чувствовался испуг.

Взрыв прогремел, Анж закричал от восторга. У черного автомобиля вырвало двери и снесло крышу, которая подлетела футов на пять и приземлилась позади на дороге. Вспыхнуло пламя, горящая машина вильнула в сторону, съехала с дороги и врезалась в ближайшую сосну, перевернувшись на бок.

– Стой, Джонни, стой! Тормози!

Фургон остановился. Анж перезарядил автомат последним оставшимся диском, сунул в карман пиджака динамитную шашку, открыл заднюю дверь и спрыгнул на асфальт, не сводя глаз с перевернутой пылающей машины. Движения видно не было, только огонь отбрасывал на дорогу длинные уродливые тени деревьев.

Анж медленно пошел к пожару, вгоняя автоматные очереди в сторону горящих останков. Жал на спуск, пока не заболел палец и не онемела рука, пока автомат не захлебнулся пустым диском, обиженно щелкнув бойком. В перевернутом автомобиле что-то хлопнуло и загорелось с новой силой. Анж отбросил автомат в сторону и вернулся к своей машине, там должно было оставаться оружие. Выудил тяжелый дробовик из-под пассажирского сиденья.

– Я сейчас, – сказал он Джонни, который не ответил и даже не пошевелился.

На ходу зажег фитиль шашки и сколько было сил, забросил ее далеко вперед. Новый взрыв разнес остатки машины в щепки. Горящие детали разлетелись в стороны. Анж хотел уничтожить черный автомобиль, отомстить за пережитый страх. Взяв дробовик на изготовку, он пошел на огонь.

Пнул лежащую на дороге длиннопалую руку, перешагнул через деталь подвески. Огонь жарил нестерпимо, Анжа бросило в пот. Вблизи чувствовался явственный смрад горелой плоти, перебиваемый запахом бензина и пороха. Анж постоял с минуту, держа на прицеле горящий остов машины. Ничего.

В кювете что-то зашевелилось. Подойдя на звук, Анж увидел там распластанную тварь, того самого блондина, с кем он разговаривал на складе. Тот лежал на спине почти голый. Костюм сгорел, прилипнув к телу тлеющими лохмотьями. Бледная кожа почернела, покрылась волдырями и ожогами. Белых волос больше не было, только обугленный то костей пузырящийся череп. Прежними остались только горящие глаза и длинные зубы, которые все еще угрожающе поблескивали в темном провале рта. Руками он держался за грудь и хрипел, будто ему было тяжело дышать.

– Шэлофэк, – прошипел он при виде Анжа, – шортоф шалкый шэлофэк. Я добэрус до тэбя. Выпотрошу как шфинью. Шортофа шмэртная тфарь!

Он попытался встать, но Анж снова уложил его на лопатки выстрелом из дробовика в упор. На груди его раскрылась рана, в которой блеснули белые ребра. Упырь булькнул, выплюнул что-то темное на подбородок и застонал, как не без удовольствия показалось Анжу, от боли.

– Все бы ничего, приятель, – спокойно ответил он, – да вот только сами-то вы тоже далеко не бессмертные.

Кровосос протянул руку, когти угрожающе выгнулись, Анж выстрелил. Кисть разлетелась на куски, тварь взвыла, корчась на земле.

– Я конечно не знаю, что вы за уроды такие. Как вас правильно называть и откуда вы вообще взялись.

Упырь поднял здоровую руку, теперь уже защищаясь. Анж ликовал. Он снова выстрелил, лишив раненного последнего набора когтей.

– Но одно я знаю точно. Если вас разорвать на куски, вряд ли вы соберетесь заново.

Он наступил кровососу на горло, тот захрипел и громко щелкнул зубами. От этого звука по коже у Анжа пробежали мурашки, внутри похолодело. Взяв себя в руки, он нацелил дробовик твари в лицо.

– Ну а в чем сомневаться уж точно не приходится, так это в том, что без головы вы не живете.

Выстрел прогремел, отдавшись звоном в ушах. Как будто ставил точку в одном из этапов этой ночи, которая все никак не думала кончаться. Бледное лицо упыря исчезло, на его месте появилась черная дыра, разлетевшись месивом из темной крови и костей. Макушка черепа откатилась в сторону. С чавканьем брызнули на землю мозги, от которых смердело тухлятиной, плесенью и слежавшейся гниющей листвой. Анж отшатнулся от ударившего в ноздри смрада, его чуть не вырвало. Обезглавленное тело дернулось, выгнулось дугой и осело. Затихло.

Анж выдохнул, опустил дробовик и вернулся к машине. Останки черного автомобиля тихо догорали у него за спиной. Фургон стоял притихший, будто устал до изнеможения. В проеме открытого багажника сидел, свесив ноги на асфальт, круглолицый «чистый». Его побледневшая осунувшаяся физиономия тускло белела в темноте. Анж даже удивился, увидев его, потому что считал заложника мертвым. Но подойдя ближе, понял, что тот уже совсем не жилец. Жизнь держалась в нем на волоске. Белая рубашка и перед пиджака были густо залиты кровью, он не мог даже ровно сидеть, его шатало из стороны в сторону. Сколько ценной крови пролито, подумал про себя Анж, кровососам это бы не понравилось.

Но еще больше Анж удивился, когда понял, что круглолицый плачет. Дрожащими руками он размазывал по лицу невидимые слезы, все больше пачкая его кровью и грязью.

– Ах ты ублюдок, – всхлипывал круглолицый. – Что ты наделал?..

– Что и должен был. Убил засранцев, которые перешли мне дорогу.

– Тебя это не спасет… ты труп, как и твой босс Фануччи…

– Что я труп ты говорил мне час назад. Однако я все еще стою перед тобой и труп не я, – Анж махнул в сторону пожара, – а они.

– Ты ответишь… Фануччи ответит… все вы… ответите… грязные макаронники…

– Это я тоже слышал. И еще вот какая у меня возникла мысль – пожалуй не надо больше связывать меня с Фануччи. Старик меня здорово подставил со всем этим дерьмом, и я думаю кардинально пересмотреть условия своего с ним контракта.

– Ты ответишь, – в предсмертном бреду стоял на своем круглолицый, – мои бледные Господа уже идут за тобой… тебе не уйти, они все знают… они чувствуют твой запах… и поверь мне, как бы ты не хорохорился… твой запах тебя выдает… ты весь провонял… страхом… ты и твой приятель…

Анж ухмыльнулся. Улыбка получилась плохой, зловещей. Анж знал это и часто этим пользовался. Эту улыбку часто видели его враги перед смертью.

– Слышишь, Джонни? Наш пассажир говорит, что мы с тобой боимся!

– Угу, – отозвался Джонни, который не выходил из-за руля.

Анж поднял дробовик и ткнул дулом круглолицему под подбородок.

– Ну а раз уж ты завел речь про своих господ или как ты там их называешь, то расскажи-ка мне, где их искать?

Круглолицый харкнул и сплюнул кровью себе на грудь, длинная темная нить свесилась у него из уголка рта.

– Зачем тебе это?

– Ну может я хочу знать, какое место мне стоит обходить стороной. А может быть я захочу вернуть твоим господам их груз, – он кивнул на бочки. – За некоторые преференции для меня и моего кореша.

– Тебя это уже не спасет, ты пролил кровь Господ. Око за око, кровь за кровь. Единственная преференция, на которую вы можете рассчитывать – это то, что вам сразу оторвут головы и вы не увидите своих потрохов, развешанных по стенам.

– У вашего брата какие-то больные фантазии по поводу моих потрохов.

– Вы трупы… вы уже мертвы…

– Как и ты, дружище. Но дай-ка мне кое-что тебе напомнить – я жив и стою перед тобой. А вот ты очень скоро сдохнешь, как и те громилы из черной тачки, кстати. К слову, откуда они, из Европы?

– Пошел… ты…

– Это я тоже слышал много раз, поверь мне. В общем, как посмотрю, не ладится у нас диалог. Но чтобы хотя бы закончить его на позитивной ноте, напоминаю, что ты можешь рассказать мне, где искать твоих господ. Ну же, облегчи душу и ступай с миром в… в ад, наверное. Я конечно не специалист, но вот мой друг Джонни честный католик и вряд ли он согласится с тем, что наш Господь примет тебя, как друга.

Круглолицый уже едва дышал. Он закатил глаза и тяжело облокотился о борт фургона, заваливаясь назад.

– Черт с тобой, – он снова сплюнул густым и темным, – клуб «Вавилон» в Саутсайде… на границе Вудланда и Хайдпарка… красная неоновая вывеска с изображением блудницы… голая женщина верхом на крылатом льве, ты не пропустишь…

Он мог не объяснять так подробно. Анж уже бывал там, не в самом клубе, но снаружи, сопровождал Джуза Фануччи на встрече с «деловыми партнерами». Ждал в машине, пока босс решал вопросы с теми, кто, как оказалось, были чудовищами, которые перегоняли в бочках человеческую кровь. Видел он и клуб «Вавилон», и вывеску с блудницей.

– Только знай, здоровяк… таким как ты там не место… это яма, из которой ты не выберешься… это скотобойня, где ты… туша на разделку… это…

– Хватит с меня твоих аллегорий. Ну!

Анж одной рукой схватил его за грудки и вытянул на дорогу.

– Не хочу, чтобы ты еще больше пачкал нашу тачку своей кровью.

Круглолицый не сопротивлялся, только вяло переставлял ноги, как пьяный. Анж поставил его в стороне от машины, на обочине, и отошел на шаг, наведя дробовик ему на живот. Надо отдать круглолицему должное, не смотря на слабость и ранения, он пытался стоять ровно, только чуть шатался. То ли безропотно принял судьбу, то ли уже слабо понимал, что происходит вокруг него.

– Спасибо за совместную поездку, – сказал Анж и выстрелил.

Круглолицему разорвало живот, тело его согнулось пополам и отлетело в кювет, ломая придорожные кусты.

– Сраный ты ублюдок, – добавил Анж, подошел и смачно плюнул на труп, отыгрываясь за все пережитые ужасы.

Забравшись в кабину на пассажирское сиденье, он увидел бледного Джонни, который прижимал ладони к боку. Между дрожащих пальцем сочились тонкие струйки крови.

– Черт, Джонни, как же так!? – с досады он заехал кулаком в панель перед собой, так сильно, что открылся бардачок.

– Прости, Анж…

– Как же так, малыш? – он обнял друга за плечи, притянув к себе.

– Прости, Анж. Я даже не заметил сразу… Когда те… те ублюдки стреляли в нас, меня только как будто… что-то толкнуло в бок. Больно не было, я не обратил внимания.

– Почему ты не сказал?

– Ты был занят. Я был занят… нельзя было отвлекаться.

– Тебе к врачу надо. У нас есть знакомый коновал, который латал наших парней. Помнишь доктора Рота?

– Нет, Анж. Я думаю, если тот урод прав, они… эти твари могут ждать нас где угодно… мы теперь сами по себе…

– Ты истечешь кровью.

– Ничего… я еще могу… могу вести машину… куда едем? Только скажи…

Анж молчал.

– Я не знаю, Джонни. Честно. Впервые в жизни я не знаю, что делать.

– А как думаешь, это правда?

– Что именно?

– Эти чудовища… вампиры или как их называть… они правда теперь будут преследовать нас, пока не поймают.

Анж подумал.

– Знаешь, друг. Будь это обычные головорезы, вроде нас с тобой, парни Лернера, ирландцы или кто-то еще, я сказал бы, что нет, им нас не достать. Можно уехать куда подальше, схорониться на время. Бывало уже всякое, помнишь же? Не в первый раз. Но если бы еще сегодня утром кто-то сказал мне, что мы с тобой окажемся в такой заднице, как сейчас, я бы поднял его на смех, а то и дал бы в морду. Но пару часов назад я видел, как отряд Испанца, лучших бойцов в городе, за пару минут кто-то покромсал голыми руками. Я видел, как парень прыгал с машины на машину, за секунду вырезал копов и одним прыжком вернулся обратно. Я выпустил в них кучу патронов, а они даже ухом не повели. Черт побери, Джонни, у нас в багажнике две бочки, полные человеческой крови!

Он снова помолчал.

– Я скажу тебе вот что. Да, вполне возможно, что твари будут нас преследовать, пока мы с тобой живы. Не знаю, как, но возможно они уже знают, где мы. И видит Бог не хотел бы я оказаться в их руках. Как и ты, я думаю.

Джонни кивнул, соглашаясь. На лбу его выступили крупные капли холодного пота.

– Так что делаем, Анж?

– Ты можешь вести, Джонни?

– Конечно, друг. Это машина и я – одно целое.

Он улыбнулся через силу.

– Отлично, малыш. Потому что пока мы будем ехать, мне надо подумать.

Джонни завел мотор.

– Едем прямиком к Джузу Фануччи, – сказал Анж. – Нужно задать старому ублюдку пару вопросов.

*

Загородный особняк Фануччи тонул в темноте. Ни в одном из окон на двух этажах не было видно ни огонька. Фонари на аллее, ведущей от ворот до входа, не работали. Ни света, ни охраны, ничего.

Машина остановилась у больших кованных ворот, украшенных вензелями Д и Ф. Обычно гостей здесь встречали неразговорчивые молодчики с каменными лицами, но сейчас не было никого. Только створка ворот чуть приоткрыта, словно приглашая войти.

Заглушив мотор, Джонни устало откинулся на сиденье. За время поездки он стал еще бледнее, чем был.

– Как ты, дружище? – спросил его Анж.

– Нормально, – отмахнулся Джонни, – хотя не спорю, бывало и лучше. Что ты думаешь делать?

– Сначала осмотрюсь. Не нравится мне здесь, больно тихо.

– Мне тоже, Анж… Ты иди, а я подожду здесь… Буду наготове, если надо будет быстро уехать.

– Не знаю, Джонни, все может быть. Вот, возьми на всякий случай, – Анж сунул другу в руку револьвер, – может пригодиться, пока меня не будет. Стреляй, не думая, если что – ори. Я услышу, сразу приду.

– Не сомневаюсь, Анжело.

Анж вышел из машины, подождал немного, собираясь с мыслями, втягивая ноздрями прохладный ночной воздух. Взвесил в руках дробовик, догнал в патронник пару патронов для полного комплекта. Выдохнув, пошел к воротам.

– Эй, Анж! – окликнул Джонни, когда он уже стоял на ведущей к дому аллее.

Анж повернулся, Джонни по грудь высунулся из окна машины. Лицо его белело в темноте светлым пятном. Анж хотел подойти поближе, но в последний момент передумал. Возвращаться – плохая примета.

– Безумная нынче ночка, а, Анжело?

– Так точно, малыш, безумнее некуда.

– Славные мы с тобой дела воротили, а?

– Отличные дела, Джонни. А впереди будут еще лучше, помяни мое слово. Вот только выберемся из этой передряги.

– Конечно, выберемся, Анж… конечно…

Он повернулся, чтобы идти и снова его окликнул Джонни.

– Слушай, Анжело, а я говорил тебе, что ты мой лучший друг?

– Если честно, не припомню Джонни, но я это и так знаю. И ты мой лучший друг, малыш, за…

«За очень долгое время» – хотел добавить он, но передумал. Джонни действительно был его лучшим другом со времен войны, когда всех его тогдашних друзей перебили фрицы во Франции. Плохая аналогия, неподходящая и неуместная. Поэтому Анж закончил фразу по-другому:

– За всю жизнь.

– Я люблю тебя, Анж. Если получится, навести потом моих родителей.

– О чем ты, приятель? Ты сам скоро их увидишь.

– Конечно, Анж… конечно. Все, иди, друг. Прощай, Анж…

– Бывай, Джонни. Сиди тут тихо, смотри в оба. Если что – стреляй или кричи. Я скоро!

Он пошел, к дому, оставив Джонни одного, держа перед собой тяжелый дробовик. Гравий на дорожке тихо хрустел под подошвами. Чуть в стороне, в траве на лужайке он заметил, как блестит в свете звезд что-то маленькое. Нагнувшись, Анж поднял гильзу от револьвера тридцать восьмого калибра. Взвесил на ладони, поднес к лицу. Совсем свежая, пахла порохом. Анж на ходу выбросил гильзу и уже через несколько шагов увидел на тропинке еще несколько. Возле маленького декоративного деревца на лужайке лежал, скорчившись, человек в темном костюме. Он свернулся калачиком, будто спал или ему было холодно. Анж знал, что человек мертв.

Второй труп он нашел на высоком крыльце особняка. Уже окоченевшее тело охранника лежала вниз лицом, сжимая в руке пистолет. Головой к двери, будто несчастный от кого-то убегал, надеясь найти спасение в доме. Белоснежные ступени крыльца пачкали темные разводы.

Анж поднял перед собой дробовик и дулом толкнул приоткрытую дверь, проходя внутрь. Петли громко заскрипели, звук разнесся по темной пустоте дома. Анж вздрогнул, боясь, что громкие звуки могут кого-то привлечь. Он постоял в дверях, водя оружием туда-сюда, но ничего. Особняк был тих и пуст.

Просторный холл выглядел так, будто по нему прошелся ураган. Дорогой паркет красного дерева был усыпан перьями из разорванных диванных подушек и черепками от разбитых китайских ваз. Еще один мертвец лежал ничком прямо на персидском ковре в центре холла, прижав к груди автомат. Головы у него не было, та стояла на высоком пьедестале для вазы, подобно скульптуре или жуткому музейному экспонату. Рот удивленно приоткрыт, пустые глазницы глупо уставились на гостя.

Осмотрев место битвы и разгрома, Анж пошел по широкой лестнице на второй этаж, где был рабочий кабинет Фануччи. На ступенях на боку лежала женщина в белом переднике и униформе горничной. Подошвы прилипали к мраморным ступеням из-за пролитой на них подсохшей крови. Чьи-то темные следы вели наверх.

Дверь в кабинет босса была выломана из проема и лежала в центре комнаты, прямо перед рабочим столом. На ней виднелись сквозные следы от пуль. Значит Фануччи пытался забаррикадироваться и отстреливался до последнего. То, что осталось от самого дона сжимало в руке серебристый пистолет. Сам кабинет говорил о том, что здесь случилась уже не буря, а самая настоящая бойня. А произошедшее было не убийством, а казнью. Кровососы мстили Фануччи за обманутые ожидания, сорванную сделку и свой позор. Анж подошел к трупу, сидящему в кресле за столом. Ступать приходилось осторожно, ноги скользили в залившей пол крови.

После всего, что он сегодня узнал, Анж не жалел бывшего босса. Но такой участи он не пожелал бы и врагу. Фануччи выпотрошили и освежевали. Дорогой костюм, превратившийся в окровавленные лохмотья, украшал пустую человеческую оболочку. Страшная вертикальная рана шла от грудины до паха, внутри белел позвоночник и разведенные в стороны, сломанные ребра. Зловонная куча вытянутых из человека кишок громоздилась прямо на столе, наваленная на стопки бумаг. Свернутая на бок голова покоилась на высокой спинке кожаного кресла, соединенная с остальным телом только лоскутом кожи. Вытекший на щеку глаз мутной кляксой поблескивал в темноте. В комнате стоял тяжелый смрад крови, смерти и дерьма. Громко жужжали невидимые, невесть откуда взявшиеся мухи.

– Ну, как тебе бессмертие, урод? – спросил Анж, вскинув дробовик и положив его на плечо.

Ему не ответили, только что-то влажно шлепнулось на пол.

Анж развернулся и вышел на коридор, к лестнице. Его служба семье Фануччи определенно подошла к концу.

*

Вернувшись к машине, Анж залез на пассажирское сидение и устало развалился в кресле.

– Черт побери, эта ночь слишком долгая…

Только усевшись на место, он заметил, что Джонни притих. Надвинул шляпу на лицо и опустил подбородок на грудь, будто уснул.

– Проснись, дружище. Прости, я знаю, ты устал, но еще рано спать.

Анж потряс друга за плечо. Шляпа слетела с его головы и свалилась на колени. Голова качнулась из стороны в сторону, но не поднялась. Анж потрогал холодную шею Джонни, пульса на было.

– Черт, Джонни…

Он врезал кулаком в панель перед собой так, что там что-то треснуло.

– Черт!

Принялся молотить, до крови сбивая костяшки и не чувствуя боли.

– Черт! Черт! Черт! Мать твою!

Утопив в приступе ярости свое горе, Анж долго сидел молча, только утирая льющиеся по лицу слезы.

Что ему теперь делать? Джонни мертв, Фануччи мертв. Впереди маячили только самые мрачные перспективы. Первой и самой очевидной мыслью было сесть за руль и уехать к чертовой матери куда подальше. Добраться до Айовы, где стояла их старая ферма. Отец еще жив, он примет, не смотря на их былые разногласия, братья укроют, помогут. Все они были глубоко верующими итальянцами-католиками и без проблем поверят во все, даже если Анж расскажет им правду. Наверняка, даже наоборот, увидят в этом божий промысел. Кровососущие демоны сели на хвост непутевому сынку и братцу, чтобы тот вернулся обратно в лоно семьи. К тому же Анж не сомневался, отец и так верил в то, что большой город являлся рассадником зла, реального и потустороннего. В этом Антонио Инганнаморте был непреклонен.

Нет, к своим нельзя. У тварей отличный нюх и, судя по всему, длинные руки. Они не простили Фануччи сорванную поставку крови, а уж убийство пятерых своих сородичей не простят и подавно, нечего даже думать об этом. К тому же круглолицый говорил, что у кровопийц существует некая организация. Сколько же в ней членов? Сотня, тысяча? Они будут искать принадлежащие им бочки, даже не столько их, а человека, доставившему им столько хлопот. И не успокоятся, пока не найдут. Подставлять отца с братьями Анж не мог. Просто так явиться к ним спустя столько лет и просить о помощи? У братьев свои семьи, дети. Да, Анж был подонком, но не настолько же. Рисковать чужими жизнями он больше не мог.

Тогда просто бежать. Прямо сейчас выбросить в ближайшую канаву чертовы бочки, вдавить педаль газа в пол и ехать, куда глаза глядят. Просто ехать, не разбирая дороги, пока не закончится бензин. Там сменить машину и снова ехать. Весь мир открыт, весь мир, в котором можно скрыться от банды вампиров. Ну, наверное, можно. Даже если Америка для этого окажется слишком тесной, есть Канада. Нет, лучше Мексика и дальше на юг. У Анжа был приличный счет в банке, откладывал на черный день, заботился о будущем. Можно снять наличные, плюнуть на все и рвануть через океан. Европа, Африка, Россия, Китай. Нет, нельзя загадывать так далеко, когда не знаешь, что ждет тебя за следующим поворотом. Сначала лучше просто мчать, не разбирая дороги, пока есть силы. Но что потом? Менять автомобили при первой возможности, ночевать в дешевых мотелях с дробовиком под подушкой, вздрагивая при каждом шорохе. Осесть… где осесть? В Америке полно маленьких городков, которых и на карте-то не найдешь. В них можно раствориться на время, пусть даже навсегда, а при первой опасности двигаться дальше. Неплохой вариант, но что он будет делать в перерывах между бегством? Анж не умел ничего больше, кроме как стрелять, драться и убивать. Черт, как же тяжело.

С нехорошими мыслями Анж сидел в машине рядом с мертвым телом друга. Разум вдруг перекинулся на воспоминания из далекого детства. Ферма в Айове, добрый, но вечно хмурый и уставший отец, ласковая мама, пахнущая травой и свежей выпечкой. Задиристые братья и шумная ватага деревенских ребят, с которыми Анж пропадал в поле, увиливая от домашней работы.

Отец был родом из Каламбрии, бедного сельского региона на юге Италии и, эмигрировав в Америку, спасаясь от нищеты и голода, он твердо решил, в отличие от большинства соотечественников, избегать больших городов, считая их рассадниками зла и порока. Сразу с корабля он двинулся вглубь страны вместе с юной итальянской сиротой, с которой познакомился в плавании. Добравшись до Айовы, они нанялись на работу к старому одинокому фермеру, который быстро оценил упорство и трудолюбие молодых итальянцев, по доброте душевной завещав им ферму после своей смерти. Став хозяевами земли, отец с матерью принялись строгать шумных и драчливых итальянских детей, четвертым из которых и стал Анж. Боксер, солдат, герой войны, гангстер, бутлегер, убийца и беглец.

У Анжа защипало глаза, когда он вспомнил свою маленькую сестренку Розиту. Малышка Рози с соломенными косичками и огромными голубыми глазенками, сорванец и бесенок, которая ни на шаг не отставала от старшего брата. Родителям нравилось, что дети присматривают друг за другом, пока сами они днями гнули спины в поле. Вот только однажды Анж не досмотрел маленькую Рози. Сестра пропала в жаркий июльский день, когда он отвлекся, убежав играть в бейсбол с ребятами. Мальчишки из ближайшего городка потом говорили полицейским, что видели, как маленькая девчонка Инганнаморте садилась в неизвестный ржавый пикап. Машину потом искали по сельским дорогам больше месяца, Рози искали долго, пока последняя надежда не угасла.

Мама долго плакала, постарев за то лето на десяток лет. Старшие братья поколотили Анжа, считая его виноватым в случившемся, вся семья души не чаяла в малышке Рози. Он и сам винил только себя. Но отец, как оказалось, был другого мнения.

– Ты не виноват, Анжело, – сказал он однажды, когда они вдвоем сидели на заднем крыльце, – Это плохая страна, жестокая. Это не место для ангелов вроде нашей Розиты. Ее забрал Господь.

С отцом они общались только по-итальянски и потом, как вспоминал Анж, это была самая длинная фраза, которую он слышал от родителя.

Потом ему часто снились кошмары. Ржавый пикап, за рулем которого никого не было, увозил куда-то его маленькую сестру. Анж бежал следом, не в силах догнать машину, не в силах чем-то помочь. Он видел только перепуганное личико Рози в заднем стекле. Ее покрасневшие от слез голубые глаза и маленькие кулачки, которыми она стучала в грязное стекло. Иногда в кошмарах за рулем сидел разложившийся мертвец, иногда – черный человек без лица, иногда – сам дьявол, рогатый и пахнущий серой. Каждый раз Анж просыпался в холодном поту и уже не мог уснуть до самого утра. Потом сны сошли на нет, а вскоре и вовсе забылись, уступив место новым, послевоенным кошмарам, в которых он заново переживал смерть своих друзей во французских окопах.

Вспоминая детство, Анж даже не заметил, как задремал, упершись лбом в холодное стекло автомобиля. Во сне он снова увидел Рози, которую увозил куда-то неизвестный автомобиль. Только сейчас он был чернее ночи, а за рулем его сидел долговязый бледный ублюдок с горящими глазами. Он хищно улыбался Анжу, обнажив темный провал рта с двумя рядами длинных острых зубов.

Анж встрепенулся, пробуждаясь, ударился головой о низкую крышу автомобиля и коротко выругался про себя. Проспал он только пару минут, но увиденный кошмар, казалось, длился целую вечность. Маленькая Рози звала выросшего старшего брата, немо раскрывая рот в крике.

Что там говорил тот круглолицый ублюдок? Дети, вспомнил Анж, для крови лучше всего подходят дети. Они чище. Чище…

А что, если? – вспыхнула мысль. Только обозначилась, не имея сил оформиться в нечто конкретное, закончить сама себя. Ну же, Анж! Нет, слишком страшно. Что если Рози похитили вампиры или их пособники, странствующие по пустынным сельским дорогам и подбирающие недосмотренных детей? Тот урод говорил еще о каких-то фермах, где из людей (детей) выкачивают кровь. Одну такую купил Джуз Фануччи в надежде, что упыри (Бледные Господа) даруют ему бессмертие в обмен на поставки крови.

Анж вспомнил свой последний разговор с отцом. Почти десять лет назад, когда он только начал работать на Энцо Манчини. Старый Антонио знал, чем занимается сын и, конечно же, был этим недоволен. С тех пор Анж не появлялся в родных местах, но как мог помогал братьям, присылая им деньги. Отцу не слал ничего, даже писем, он все равно бы их не принял.

– Это плохие люди, Анжело, – говорил тогда старик, – темные. У них черные души!

– Это только алкоголь, папа. Мы всего лишь перегоняем алкоголь. Обычный бизнес, как и любой другой. Это не мы виноваты, а наши дурацкие законы. В Канаде или Мексике это легально.

– Не важно, алкоголь это или оливковое масло. У них руки по локоть в крови. Сегодня это виски, завтра будет что-то еще. Ты был таким славным мальчиком, Анжело, добрым, милым. Мы с твоей мамой не могли на тебя нарадоваться. Я рад, что Фрначеска на небесах и не видит тебя сейчас. Война тебя испортила, ты вернулся из Европы другим. Давно ты был в церкви, Анжело?

Папа был прав, как и всегда. Сегодня виски, завтра что-то другое. Он оглянулся на бочки.

В голове еще мелькали мысли о бегстве, но они отошли на второй план. Ни от кого еще не бегал Анжело Инганнаморте!

– Я не сдамся, – сказал он вслух. – Слышишь меня, Розита? Я не отступлю. Я отомщу за тебя! Должен же я сделать хоть что-то хорошее…

И добавил уже тише.

– А если не получится, значит скоро мы увидимся. Хотя вряд ли меня пустят к тебе в Рай. Джонни еще может быть, передам тебе привет через него.

Поразмыслив немного, Анж вышел из машины и, обойдя капот, открыл водительскую дверь.

– Прощай, Джонни, – сказал он мертвому другу. – Сейчас я хочу сделать одну очень глупую вещь. Будь ты жив, ты точно отговорил бы меня.

Анж поднял фетровую шляпу Джонни и нацепил ее себе на макушку. Достал из-за пазухи свой старый армейский нож. Тот самый, которым пригвоздил к стойке руку Хаима Михельсона пару часов назад, в начале самой длинной ночи в его жизни. Повертел в руке, длинное лезвие тускло блеснуло в свете звезд. Анж крепко обнял холодное тело Джонни и поцеловал его в лоб. В горле застрял горький комок.

– Прости меня. Ты был лучшим другом и просто охрененным водителем, малыш. Передавай привет Рози и попроси у нее прощения от меня…

*

Клуб «Вавилон» на границе Вудланда и Хайдпарка Анж узнал сразу. Заведение ютилось на первом этаже заброшенного дома в районе красных фонарей. Его можно было и не заметить, если бы не яркая неоновая вывеска, светящаяся красным и синим – полуголая девица верхом на крылатом льве игриво подмигивала прохожим и зевакам.

Надо же, подумал Анж, переходя улицу, какая реклама. Пока другие бары и клубы прячутся по подвалам, не привлекая внимания копов, этот наоборот, выставляет себя напоказ. Но если не считать вывески, как будто случайно оказавшейся здесь, здание казалось полностью заброшенным и вымершим. В кирпичной стене виднелась только глухая металлическая дверь с закрытым окошком.

Анж постоял немного перед входом, не смотря на теплую ночь, закутавшись в найденный в доме Фануччи плащ, полы которого тяжело оттягивались вниз. Пустые окна здания пристально смотрели на него, хотелось поежиться, отвести взгляд, втянуть голову в плечи. А лучше, шепнул на ухо голос разума, свалить отсюда подальше, пока еще не поздно. Анж оглянулся на фургон, припаркованный на той стороне улицы. Помятый и побитый, весь в царапинах, вмятинах и дырках от пуль. Нет, Анж сплюнул под ноги, поздно. Раз уж добрался сюда, назад дороги нет.

Он постучал в металлическую дверь.

Ждать пришлось долго, Анж уже подумал было, что ошибся, приехав сюда. Здесь никого, круглолицый ублюдок его обманул, загнав в западню, а за углом уже поджидают убийцы с длинными клыками и горящими глазами. Анж оглянулся по сторонам, никого. Постучал снова. Только минут через пять с той стороны что-то зашумело, раздались приглушенные голоса и чьи-то шаги. Окошко в двери со скрипом отъехало в сторону. В маленьком прямоугольнике появились глаза, тускло белевшие в темноте. Ничего не спрашивая, привратник вопросительно уставился на гостя.

– Мне нужно поговорить, – сказал Анж, пряча лицо за полами шляпы и стоячим воротником плаща.

– Не понимаю, о чем ты, приятель, – глухой бас и отличный американский выговор без тени акцента. – Здесь закрытый элитный клуб. Вход только по приглашениям и все, кто должен быть сегодня здесь, уже внутри.

Быстрым движением Анж выхватил дробовик из-под полы плаща и сунул дуло в окошко, уперев его прямо между глаз говорившему.

– Может пересмотрите свою политику по поводу приглашений?

Голос из-за оставался спокойным, даже не сбился.

– Ты ничего не попутал, приятель? Если хочешь ограбить магазин, чтобы наскрести пару баксов на дозу, то тебе дальше по улице.

– Нет, это ты что-то попутал, приятель…

– Даю тебе секунду, чтобы убрать ствол и свалить отсюда подобру-поздорову. Считаю до одного. Раз…

– Хорошо, давай говорить начистоту. Я знаю, что хозяева этого заведения недавно кое-что потеряли. Ну так что, будем угрожать друг другу или поговорим?

Глаза в окошке прищурились, не мигая.

– Ну, говори.

– Я знаю, где потерянное.

– Дальше.

– Оно у меня.

– Ты играешь с огнем, приятель, и даже не представляешь себе, насколько горячим. Тебе нужно тысячу раз обдумать каждое свое последующее слово, прежде чем твой рот откроется, чтобы его произнести. От этого зависит твоя жизнь, ни много, ни мало, приятель. Хозяева, как ты выразился, этого заведения очень не любят, когда им врут.

– Еще днем я бы сам ни за что не подумал, что окажусь здесь. Но поверь мне, смысла врать мне нет. Вон тачка, – Анж кивнул себе за спину, – груз там.

– Почему я должен тебе верить?

– А назови хоть одну причину почему нет. И если ты вдруг забыл, напоминаю, что тебе в рожу сейчас направлена моя пушка.

Привратник секунду молчал.

– И? Что ты за это хочешь, приятель?

– Поговорить. Просто хочу поговорить с твоими… господами.

– Тогда убери ствол, приятель, и я открою дверь.

– Договорились.

Анж отошел на пару шагов, нацелив дробовик на дверь. Внутри нее что-то лязгнуло металлом и массивное полотно отошло в сторону. В проеме стоял лысый здоровяк в полосатом костюме, рядом с которым даже Анж казался коротышкой. Впервые за много лет ему приходилось поднимать голову, чтобы посмотреть кому-то в глаза. С полминуты они молча буравили друг друга взглядами.

– Ну, – пробасил амбал, – так и будем стоять?

– Не шибко ты гостеприимный хозяин. По-моему, мы договорились на разговор с твоими боссами. А поскольку я здесь впервые, с твоей стороны, как мне кажется, было бы хорошим тоном отвести меня к ним.

– А тачка? – здоровяк кивнул на фургон через дорогу.

– А что тачка? Что-то мне подсказывает, что ты здесь не один и вроде как за главного. Так что пошли своих ребят проверить и убедись, что все на месте, в целости и сохранности. Лучшая служба доставки во всем Чикаго.

– Ладно, приятель. Только вот что, – амбал указал на дробовик Анжа, который был нацелен ему на грудь, – чтобы ты там себе не думал, у нас приличное заведение и с оружием внутрь нельзя. Сейчас я обыщу тебя и пушку придется отдать.

Он шагнул вперед. Выпростав свое тело из узкого дверного проема, он казался еще больше. Анж отступил назад, не опуская оружия.

– Советую стоять на месте, громила, иначе наша маленькая сделка будет аннулирована парой выстрелов.

– Ты вроде умный парень, приятель, и должен понимать, что, если нажмешь на курок, живым отсюда тебе не уйти.

– Пожалуй ты прав, да вот только с продырявленным брюхом тебе уже будет безразлична моя дальнейшая судьба, так ведь? Я много навидался за последние несколько часов и насколько понимаю, вряд ли ты сможешь подняться, если я действительно нажму на курок.

Несмотря на грозный вид и габариты, амбал был обычным человеком, в этом Анж не сомневался. Кожа его не была мертвенно-бледной в ночной тьме, глаза не горели адским пламенем, а нормальной длины человеческие пальцы не венчали острые закругленные когти.

– Так что советую стоять на месте и не пытаться отобрать у меня пушку. И обыскивать меня никто не будет, это уж точно. Вот что я по этому поводу думаю. Там, – Анж указал стволом на темный дверной проем за спиной здоровяка, – как я понимаю, собрались не совсем люди. И поверь мне, я видел на что они способны даже с голыми руками. И наверняка их там больше одного. Так что я, даже будучи вооруженным, остаюсь в совсем незавидном положении. По-моему, все справедливо, исходя из ситуации. Так что сейчас мы делаем вот что. Ты разворачиваешься и ведешь меня к главному здесь ублюдку, после чего я буду с ним разговаривать. Не приближаешься ко мне, не грубишь, не пытаешься отобрать ствол, а помалкиваешь и ведешь меня, куда велено. Все ясно?

Амбал поднял руки, показывая пустые ладони.

– Ладно-ладно, приятель, не горячись. Я все понял.

– И клянусь Богом, если ты еще раз назовешь меня приятелем, я за себя не ручаюсь.

Здоровяк улыбнулся, развернулся и шагнул к проему.

– Идем, пр… парень. Я просто хочу, чтобы ты понимал, куда направляешься. Выхода оттуда может и не быть.

– Я все понимаю, – ответил Анж, ступая следом, держа пленника на мушке, – даже больше, чем ты думаешь.

– Откуда ты только взялся, черт побери? Кто ты такой, мать твою?

– Меня зовут Анж.

*

Узкий и низкий, обложенный кирпичом, тоннель плавно спускался вниз, в подвал или подземелье. Здоровяк шел впереди, лишенный возможности развернуться, убежать или сделать хоть какой-то маневр, дробовик упирался ему в спину, подгоняя вперед. Тоннель утопал в полутьме, только в нишах вдоль стен тускло горели маленькие свечи, давая скудный свет.

Наконец они вышли в маленькую комнату, похожую на приемную или прихожую, стены которой были оклеены желто-зелеными обоями в полоску. Из-за широкой двустворчатой двери доносилась музыка – что-то быстрое и джазовое. С обеих сторон от нее, на резных стульях красного дерева, сидели двое. Охрана, люди. При виде вооруженного незнакомца, который вел на мушке их напарника, оба вскочили, руки их потянулись за полы пиджаков, где наверняка были припрятаны пушки.

– Ох, не советую, – сказал Анж, прячась за широкой спиной амбала. – Стреляю я быстро, парни, будьте уверены. И прежде, чем этот здоровяк свалится, продырявленный моей пулей, вы обгоните его по дороге на тот свет.

Двое переглянулись, не двигаясь. Они не проронили ни слова, но были сосредоточены, не спуская глаз с нарушителя.

– Поднимите руки, парни, – сказал наконец здоровяк, который, похоже, действительно был у них кем-то вроде старшего или босса, – дайте нам пройти.

Один кивнул, отступив в сторону. Другой послушно распахнул створку двери.

Анж толкнул амбала в спину и предупреждающе посмотрел на охранников, сверкнув своей нехорошей улыбкой – без глупостей. По их глазам понял – услышали.

Они вошли в просторный концертный зал, обставленный столиками и дорогой мебелью, мягкими диванами и креслами. На сцене громко играл негритянский джаз-бэнд, исполняя нечто похожее на «The Enterteiner», только в аранжировке, больше подходящей для африканских колдовских обрядов, чем для званых вечеров в модных клубах.

Обстановка была сродни той, что Анж видел в десятках подобных заведений, где ему уже приходилось бывать. Гости в дорогих костюмах восседали на диванах и креслах, беседуя о чем-то, покачивая головами и прищелкивая пальцами в такт музыке. Между столиков сновали официантки в черной униформе и кружевных передниках, принимая заказы и деланно хохоча, когда кто-то из гостей щипал их за задницы.

Но отличия этого места от других сразу бросались в глаза. Здесь не курили и воздух не заволакивала привычная голубоватая пелена табачного дыма. Вместо нее в ноздри бил тяжелый медный смрад крови и чего-то еще. Гнили, разложения, человеческого страха, боли, холодного пота, который появляется на коже после ночных кошмаров. В бокалах гостей, долговязых мужчин в изысканных костюмах и тощих костлявых женщин в узких коктейльных платьях, вместо виски и бурбона лениво плескалось что-то темно-красное, густое и тягучее. Кожа местных хозяев была бледной, холоднее льда, почти прозрачной, глубоко посаженные глаза горели внутренним недобрым огнем. Длинные пальцы обхватывали бутылки и стаканы, кривые когти громко стучали по стеклу. Их губы и тонкие скулы оттопыривали изнутри мощные челюсти, при разговоре сверкали во ртах длинные острые зубы.

Бледные здесь были в меньшинстве. Вокруг них сновали люди, их слуги, чистые. Выслуживались и лебезили перед господами. Они улыбались и кланялись им, но в их глазах, осторожных движениях, дрожащих руках и нервных позах читался ужас. Никто не знал, что было на уме у господ.

Будто в доказательство этих мыслей, Анж увидел лежащую на диване полуголую девушку. Кружевной передник валялся на полу, униформа официантки распорота от шеи до пояса, плоский живот и маленькие груди, между которыми стекала к пупку тонкая струйка крови. Голову девушки держал двумя руками джентльмен с зачесанными назад, черными, как смоль, волосами, присосавшись к нежной белой шее. Его подруга в черной шапочке с вуалью и лисьим воротником вокруг шеи вгрызалась несчастной в запястье. Официантка еще была жива, но дышала прерывисто и все тише, с хрипами и стонами. Тело ее содрогалось в предсмертной агонии, глаза закатились, оставив лишь белки. Любой из людей здесь мог стать пищей по мимолетной прихоти хозяев.

Музыка грянула с новой силой, когда Анж с пленником шли через зал.

– Без глупостей, – шепнул Анж на ухо здоровяку, толкая его вперед стволом дробовика – убежать ты не успеешь. Стреляю я быстро и терять мне нечего. Веди меня к самому главному ублюдку здесь…

На маленькой круглой сцене в центре зала извивались две обнаженных танцовщицы, из одежды на них были только туфли на высоком каблуке, золотистые набедренные повязки и тиары на головах. Одна сжимала в руке маленький кинжал с тонким лезвием. Время от времени она обвивалась вокруг партнерши и делала на ее теле крошечный надрез. На шее, запястье, между ключицами, на животе, под грудью. Кровь стекала по телу тонкими струйками. Возле сцены в предвкушении стояли на коленях трое кровососов, они стонали от удовольствия и слизывали красные капли с пола и с тела терзаемой танцовщицы. Длинные языки мелькали подобно змеиным, лобызали стройные голые ноги. Пасти причмокивали от наслаждения, кусали за икры и бедра. Анж подумал, что девушкам уже не уйти со сцены живыми. Твари потеряют голову и в припадке ярости и экстаза разорвут их на части.