Ужасная история доктора Вичека

Ужасная история доктора Вичека.

На какие ужасы готов пойти человек, чтобы избавиться от объятий смерти? От той единственной, кто всегда с тобой, та, что никогда не предаст, чтобы с тобой ни случилось, чтобы ты ни делал. В горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии. Ведь что с ней, что без нее мы все лишь куча гниющих трупов.

Вспоминая о Вечеке, меня начинает трясти, и я совершенно ничего не могу с собой поделать. Это подобно проклятию, ещё одному проклятию, что он породил и пустил в этот мир. Я просто расскажу о пережитом кошмаре, и вы сами всё поймете. Я прекрасно понимаю, что пока буду рассказывать эту историю, буду походить на умалишённого или наркомана, погрязшего в галлюцинациях, но, к величайшему моему сожалению, произошедшее – правда, и это пугает меня, пугает до сих пор.

Этот человек, если его на момент моего знакомства с ним всё ещё можно было называть человеком, производил необычайное впечатление. Оживший Люцифер с картины Александра Кабанеля. Речь его была тихой и лилась подобно музыке. Взгляд его зелёных глаз жёг холодным огнём. Тёмные как смоль волосы спадали до плеч. Он был настолько высок, что смотрел на всех сверху вниз, и был очень худ, почти как скелет, но имел небольшую прослойку мяса, делавшую его на вид мягким. Кожа была идеально гладкой и приятной на ощупь. То короткое время, что мы с ним общались, мне требовалось невероятных сил, чтобы отпустить его руку во время рукопожатия. Своими движениями он походил на дикую лань, а шаги были столь тихими что он напоминал призрака, чем на живого.

Он обладал необыкновенным складом ума, рядом с ним я чувствовал себя жалкой деревенщиной. Его познания в науках поражали и продолжают поражать меня до сих пор. Направления, в которых он был как рыба в воде, может показаться обычным людям чистейшим бредом, но, к великому сожалению, это оказалось не так.

Я, как и доктор Вичек, рассматривала одну очень эксцентричную гипотезу. Что, если всё, что мы называем сверхъестественным, это всего лишь искаженные до неузнаваемости временем воспоминания о чем-то большем. Возьмем в качестве примера сюжет о восстании зловредных мертвецов, уничтожающих всё живое. Просто задумайтесь, этот сюжет был ещё во времена Вавилона. В мифе об Гильгамеше. Оскорбив богиню Иштар, и та пригрозила богам, что если те не помогут ей избавиться от него, она выпустит мертвых, и те пожнут живых. Ничего не напоминает? Да вспомните ту же картину "Триумф смерти" Брейгеля. В каждой культуре, в каждой есть мотив восставшего мертвеца. Вас это не смущает? Зомби, упыри, вурдалаки, стригои, драугры, преты, намородо, цзянши, нахцерер и так далее. Смотря на все эти имена, меня однажды осенило, вдруг у всего этого есть первоисточник, как вся жизнь на нашей планете идёт от одной единственной клетки то и с нежитью возможно такое. Вдруг когда-то в те времена, когда человечество было в зачаточном состоянии, мы столкнулись с подобным злом, и это столкновение было настолько чудовищным и невероятным, что оно отпечаталось у нас в генах.

Понимаю, для вас это звучит как вздор, но это был мой хлеб. Я писал статьи, книги, вёл небольшие семинары и различные страницы в интернете. Тогда у меня были и желание познать чарующую тайну, посмотреть за завесу бытия, не то что сейчас. Вы удивитесь, как много людей разделяли мою точку зрения. Среди них как раз оказался Вичек. Как раз на одном таком сайте я и познакомился с ним. Уже не помню, с чего началась наша переписка, я всё постарался удалить. Вот то, что я оказался как муха в паутине, это помню точно. Он очаровал меня, его идеи, знания, намёки, казалось, вот ещё немного, и мои домыслы окажутся незыблемой правдой. А его библиотека, там хронились сокровища из сокровищь! Гримуар настоятеля Тинье, Запрещённые псалмы молчания, Трактат о безумии божьем и прочими книгами настолько редкими, что их существования многие ставят под вопрос и хранившие такие тайны, от которых мой тогдашний трепет сменился на безумный, стигийский страх.

Наша переписка длилась полгода, за это время я настолько к нему привык, что не мог и дня представить без наших дебатов, некоторые его идеи даже для меня казались дикостью. Эти переписки всегда происходили в короткое время под вечер, по словам самого Вичека, ему приходилось придерживаться своеобразного расписания дня и ночи из за очень редкой врождённой болезни. Хех, врал как дышал. Говорил, что из-за нее он спал большую часть дня, а ночью бодрствовал и, понятное дело, работал. Работать ему приходилось по много и так усердно, что на все остальное времени банально не хватало. Он не посвящал меня в детали этой работы, да и если посвящал, то это было чистейшим враньём.

И вот он неожиданно попросил приютить его на время деловой поездки в Москву. Я был весьма удивлен, но без раздумий согласился принять его у себя. До сих пор становится плохо от мысли, кого я впустил в свой дом.

Примерно через неделю Вечек уже стоял у меня на пороге. Я был поражён им. Понимаете, есть тип людей, на которых смотришь и не можешь поверить, что такие существуют, слишком уж они идеальны, ожившие древнегреческие статуи, свободно гуляющие по нашему миру. Таким и был Вичек. Единственным его внешним недостатком была небольшая, но сильно заметная горбинка промеж лопаток.

Обменявшись рукопожатиями и впустив его в дом, мы почти сразу же приступили к долгой беседе, продлившейся чуть ли не до поздней ночи. Как выяснилось, Вичек приехал для консультации с некоторыми светилами медицинских наук, да и он сам оказался практикующим врачом, и он был настолько хорош в своем деле, что помог мне избавиться навсегда от мучающих меня приступов мигрени. Честно говоря, вспоминая это, я жалею, что сжёг его дом со всеми записями и дневниками, наверняка там было столько полезных знаний и открытий, но поймите, я не мог рисковать, не мог допустить появления ещё одного Вичека, его наследие должно было сгинуть с вместе с ним.

С приездом Вичека сразу же начались странности. В квартире появился неописуемый запах, он был еле заметным, но привыкнуть к нему невозможно, он настолько сильно пропитал мою квартиру, что мне теперь некомфортно там находиться. Когда Вичек уходил по делам, в доме начинал раздаваться еле заметный писк, походивший на обрывки жалобной песни, раздающейся где-то вдали. Непонятное шуршание преследовало меня. И никак не получалось избавиться от мысли, что за мной кто-то пристально наблюдает, хотя я всё списывал на свое разыгравшееся воображение.

Большую часть дня он действительно спал, если не находился на своих встречах. По ночам Вичек становился необыкновенно активен, и мы устраивали долгие прогулки по ночной Москве. Иногда он устраивал их без меня. Именно после таких ночей в новостях начинали расцветать, как сорняки, заголовки о необъяснимых и поражающих своей чудовищностью смертях младенцев. Вечером бедные матери клали спать своих ненаглядных чад и их маленькие кроватки, а на утро обнаруживали в них кровавый кошмар. Головы детей были вскрыты как консервные банки, а мозг, как и все жидкости, были высосаны, как пюре. Понятное дело, что от зрелища маленького сморщенного, почти мумифицированного трупа они теряли всякую связь с реальностью.

Я обронил пару фраз об этом Вичеку, на что он ответил, что это лишь очередная утка от загибающихся жёлтых газетенок. Правда в этот момент он неотрывно смотрел мне в глаза. Были в нем и другие странности, например вызывающе пренебрежительное отношение к смерти. Так вышло, что окна моей кухни выходили на местное кладбище, и каждый раз отпускал по его поводу вызывающие шутки, вызывавшие смущение даже у вашего покорного слуги, который не отличается ханжеством и тоже способен грубо шутить.

Он пил очень много воды, действительно много, казалось, что его должно разорвать, но он почти не отлучался в туалет. Ел помногу, как зверь, мне даже становилось неловко. Когда Вичек садился, его спина никогда не касалась спинки стула или кресла. А один раз, когда я хотел по-дружески похлопать его по спине, он схватил мою руку и сдавил с такой силой, что она онемела. И он очень часто принимал холодный душ, хотя то лето выдалось на удивление холодным. Как я понял, что холодный душ? Счётчики воды, набежало там немало.

Кошмар начался за несколько дней до отъезда Вичека. Его скорому отбытию я был несказанно рад, потому что к тому моменту он меня успел утомить своими ставшими уж черезчур эксцентричными концепциями и идеями. Он опять куда-то отлучился по своим делам, а мне надо было спешить на встречу на которую я безбожно опаздывал. Второпях я забыл закрыть дверь. Вернувшись вечером, я увидел распахнутую дверь, и мне стало дурно. Матеря себя на чем свет стоит, я кинулся проверять, не обнесли ли квартиру во время моего отсутствия. Во время этого занятия прямо надо мной раздался душераздирающий женский крик.

Этажом выше располагалась чета Водкиных, они совсем недавно въехали, я не успел с ними нормально познакомиться. Семья состояла из отца семейства Андрея, невероятно тучного мужчины, Елены, такой же толстой жены, и их новорожденной дочки.

Услышав этот истошный вопль, я сразу побежал на помощь. Пока я поднимался по лестнице, раздался выстрел, затем ещё один, и как рухнуло что-то большое. Дверь была открыта, и в ней стояла Елена, заплаканная, с таким взглядом, после которого можно было потерять любое желание жить. Она указала трясущейся рукой на дальнюю комнату. Я на негнущихся ногах, понимая, что меня ждет что-то очень нехорошее, и я, к сожалению был прав! Там меня ждал настоящий, оживший ночной кошмар.

Это была детская: маленькая кроватка, плюшевые игрушки, яркие обои, и посреди всего этого лежал толстый мужчина с простреленной головой и растекающимися мозгами по ковру. От пистолета шла маленькая струйка дыма.

Не понимая почему, я зажал рот рукой и медленно поплелся к кроватке. От увиденного, честно, я потерял сознание. Мне продолжает сниться это маленькое личико, переполненное животным ужасом и неописуемой болью. И то мерзостное порождение ада, вцепившееся в её голову. Это была длинная, сегментированная, костяная, змея или, скорее, червь. Трудно сказать. Мать-земля просто не могла породить что-то подобное! Оно всё было покрыто длинными шипами. Из груди торчали длинные заострённые рёбра и росло четыре длинных щупальца, напоминавшие колючую проволку и которые, как путы, были обвиты вокруг детского тельца. Хвост оканчивался длинным, идеально острым жалом, с которого капала голубая жидкость. Вытянутая, без кожи, безглазая морда, погруженная в детский мозг, имела тройную нижнюю челюсть и двойную верхнюю, а оканчивались они острыми крючками. Андрей выстрелил твари точно в грудь, и оттуда сочилась густая фиолетовая кровь. Не выдержав увиденного, я потерял сознание.

Из блаженного забытья в этот бренный мир меня вырвали полицейский и фельдшер. На удивление я быстро пришел в себя и поинтересовался, кто их вызвал. Как выяснилось, это были перепуганные звуками выстрелов соседи, которые и вызвали полицейских и скорую. Видели бы вы лица тех, кто тогда находился со мной тогда в комнате, все их взгляды были прикованы к мертвому кошмару, лежавшему в колыбели. Тварь уже начала разлагаться, превращаясь в дурно пахнущий, фиолетовый суп.