Номер 124

Размер шрифта:   13
Номер 124

Глава 1

– Третье за неделю. Уже третье, – пробормотал я, едва слышно. В ванной пахло холодной водой и чем-то металлическим. Свет флуоресцентных ламп резал глаза, оттеняя всё вокруг в мертвенно-бледные тона. Девушка лежала в ванне, как кукла, забытая кем-то из детей. Вода окрашивалась в красный. Её руки были опущены в воду, и кровь всё ещё медленно вытекала, тонкими струйками стекая по кафелю.

Звук капающей жидкости – так просто, так буднично, но в этой комнате он отдавал эхом зловещей музыки. В голове начинало пульсировать от боли, но я продолжал стоять, глядя на тело. Молодая, совсем девчонка. Бледная кожа словно кричала о том, что её уже нет в этом мире. Пару часов назад она была живой. Теперь – ещё одна жертва. Вся ванная – пропитана её кровью, сочащейся на пол и исчезающей в трещинах этой старой, измученной временем плитки.

Я встал, поправив старомодный плащ, который по всем законам давно вышел из моды. Но я носил его не ради стиля. Это была моя броня, защитный панцирь, отделяющий меня от этого гниющего мира. Нажав на кран, я выключил последний поток воды, изливавшийся из него. Тишина. Только капли, как механический метроном, отсчитывали остатки её времени.

Достал блокнот – бумажный, не электронный, в этом был свой особый смысл. Бумага не врёт. Пишешь – и знаешь, что это останется. Написал её имя: Катя. Её исчезновение не сразу встревожило окружающих. Одногруппники не знали, что делать, пока не обратились к преподавателям. А те, уже потеряв всякую надежду, связались с нами, с отделом помощи населению. После "всемирного обновления"это теперь наша новая реальность – система видит всё, знает всё. Но вот уже третье самоубийство за неделю, а система молчит.

И вот я здесь – Роман Грин, детектив, изучающий смерть в самых её безжалостных формах. Осматриваю место преступления, как древний археолог разгадывает тайны прошлого. Снова записываю детали, снова всё идёт по кругу.

Моя форма, старомодная, будто из прошлого века – длинный плащ, жилетка, шляпа. Я знаю, что выгляжу, как пришелец из другого времени. Но это не было прихотью, я впитал это с детства, вырос на историях о великих сыщиках, которые могли распутать любое дело. Я стал таким, как они. Настоящие детективы не следуют моде. Им плевать на то, как они выглядят в глазах других, если только это не помогает раскрыть правду.

Коллеги могут считать меня чудаком, но мои результаты говорят сами за себя. Я лучший в этом проклятом городе. Начальство давно уже оставило меня в покое, а подчинённым запретили вмешиваться в мои дела. Я один на один с этой работой, и она – моя единственная спутница.

После "обновления"преступность исчезла. Система контролировала всё. Каждый шаг, каждый вдох. Люди стали как открытые книги. Но потом они снова начали прятаться в тени. Люди учатся быстро, особенно когда речь идёт о том, чтобы обойти систему. И вот снова мы здесь – создаём заново отделения помощи на базе старых полицейских участков.

Но последнее время что-то изменилось. На этой неделе было особенно мрачно. Третье "самоубийство"– хотя система не признает их таковыми. Она просто не может: по её расчетам, человек не может умереть по собственному желанию. Пробовали не раз, и всякий раз система вмешивалась, тормозила, спасала. Поэтому в моих записях значится "убийство". Но вот незадача – всё указывает на то, что это именно самоубийство, хоть и звучит это нелепо в нынешнем мире.

Каждое из них, как по шаблону. Простой способ сбежать – петля, прыжок с крыши, вскрытые вены. Один и тот же почерк, и система не в состоянии это предотвратить. Она просто вешает на них ярлык "убийство". И теперь мне приходится с этим разбираться. На первый взгляд всё ясно, но стоит копнуть глубже, и перед тобой – бездна, в которой не видно дна.

И мне остаётся только идти по следам мёртвых, один за другим.

Ручка в моей руке скользила по бумаге, как нож по раскалённому маслу, вычерчивая причудливые линии. Я был художником в мире смерти, вновь и вновь погружаясь в эти странные детали. Записывал каждую мелочь – не потому, что технологии были бессильны, а потому, что это был мой способ остаться в реальности. Бумага не врала. Бумага заставляла меня чувствовать, что я ещё жив.

Каждое новое дело было, как глоток свежего воздуха в этом городе, который давно сгнил изнутри. Здесь все только и делали, что наслаждались своей никчёмной жизнью под постоянным взглядом системы. Им было плевать, что она отнимала у них последние крупицы человечности – до тех пор, пока она кормила их пустыми обещаниями удовольствия. Люди закрывались в своих влажных мечтах, растворялись в сладких иллюзиях, которые щедро раздавала им система, и не думали о том, что мир вокруг умирает.

Но были и те, кто не мог больше терпеть. Такие, как эта девушка, решившая уйти из этой фальшивой реальности. Я должен был понять, почему. Что заставило её выбрать этот путь, когда все вокруг предпочитали прятаться за стеклом своих виртуальных грёз. И почему система дала ей эту возможность, или она сумела ее обойти? В отличие от других жертв, она зацепила меня. Этот случай был особенным. Чувствовалось что-то… неправильное. Именно поэтому я уже второй час сидел здесь, среди этой мрачной сцены, вырисовывая каждую деталь, пытаясь уловить что-то важное, что-то, что система не могла увидеть.

Каждая линия, каждая деталь – это была моя работа, моя жизнь. Чёртов город, в котором каждый угол пахнет грязью и похотью, знал меня лучше, чем кто-либо другой.

Система чертовски удачно сыграла с моей судьбой. Я выполнял её приказы на все сто, даже когда никто не смотрел. Я любил свою работу, а она – меня. Хотя убийства стали редкостью, почти исчезли, а тяжкие преступления можно было пересчитать по пальцам одной руки, я оставался её любимчиком. Бонусы сыпались щедро, и хоть я не знал, куда их тратить, они всё равно продолжали поступать.

Когда система пришла в наш умирающий мир, всё изменилось. Каждый человек получил что-то вроде интерфейса в мозгу – он всплывал перед глазами, как только ты этого хотел. Было ли это шоком для мира? Чёрт побери, ещё каким! Мир взорвался, как гнойный нарыв, выплёскивая на всех свою зависть, ненависть и ликование. Люди такие – им всегда всего мало. Всё хорошо? Плохо. Всё плохо? Ещё хуже. Если бы система дала людям право выбора, всё бы рухнуло. Но выбора не было. И это спасло мир.

В самых жестоких случаях система брала контроль над людьми. Лично я таких не видел, но в отделе всегда находился кто-то, кто с преувеличением рассказывал, как люди превращались в зомби, а потом бесследно исчезали. Приезжала специальная служба – «карантин и восстановление». По мне, это была ещё та показуха, но без такого жёсткого контроля система не выжила бы. Мир бы просто сошёл с ума и утонул в собственных кишках.

Именно поэтому мир остался жив. Люди адаптировались. Что дала система? Да всё, что только можно было дать. Контроль над телом, почти полный: регулирование здоровья, эмоций, даже долбанных показателей стресса. Люди стали жить дольше – десятилетие прошло, а те, кому сейчас под девяносто, выглядят на пятьдесят. Я? Мне тридцать. Моя жизнь ещё впереди, но я знаю, что система не даст мне расслабиться. Она угрожает штрафами, грозит отрезать от бонусов, но моя работа перевешивает все её претензии.

Развлечения? Куда без них. Человечество всегда было построено на деньгах и развлечении. И вот на этом система и нажала, как на больную мозоль. Живи, работай, приноси пользу обществу – и зарабатывай баллы, которые можно потратить на то, что тебе действительно нужно. Сначала люди, как идиоты, потянулись за материальными благами, но быстро поняли: реальность уже не так важна, когда можно уйти в виртуальные грёзы, которые предлагала система. Мир сладострастных фантазий, где нет места реальной боли.

И вот всё скатилось к чертям. Ванильное, притворное, серое существование, где все исполняли команды системы лишь для того, чтобы как можно быстрее вернуться в свои уютные, но искусственные миры.

И вот уже в который раз я обвожу это проклятое слово – «самоубийство», и каждый штрих выводит меня из себя. Все последние записи словно под копирку, и это начинает действовать на нервы. Но именно в этом деле что-то не так. Внутри всё кипит от злости – я чувствую, что ключ у меня под носом, но не могу его увидеть. Эмоции в сторону. К чёрту эмоции.

Я достал сигарету своей любимой марки – «Полет». Хорошее курево, хоть система и запретила производство, но в нужных местах всё ещё можно достать. Тёмные делки по старым временам процветают. «Полет» был лучшим из худшего – слегка драл горло, но оставлял приятное послевкусие. Настоящая ностальгия по ушедшей эпохе.

Щелчок зажигалки, и я затянулся, позволяя дыму заполнять лёгкие. Первая затяжка – самая сладкая, особенно в моём деле. Тут же перед глазами всплыла системная панель: штрафные баллы, предупреждения, рекомендация к доктору и психологу. В сотый раз. Я проигнорировал её, продолжая пялиться на записи. И тут что-то зацепилось за взгляд – то, что раньше не замечал. Я отодвинул блокнот и присел ближе.

Вода. Этот проклятый холодный свет и всё та же вечная вода. На полу, у самого края ванны, чуть под неё закатился клочок бумаги. Осторожно, удерживая сигарету между зубами, я аккуратно вытянул его. Кусок был немного размокшим, чернила слегка потекли, но слова всё же были видны.

«ЕЕ НЕТ».

Небольшая, почти незаметная записка.

Что это – предсмертная записка? Или обрывок послания из прошлого? Может, это часть чего-то, что утекло вместе с водой в раковину? Но интуиция подсказывала мне, что нет. А интуиции я доверял как ничему другому – в этом деле она всегда была главным оружием. Значит, это записка. Значит, она предсмертная.

Но что она означает? Краткость – сестра таланта, как говорят. Но какой талант пытались тут продемонстрировать? Какую загадку они оставили за этими двумя словами? Аккуратно, словно драгоценность, я положил записку в сухой пакет для улик и спрятал в нагрудный карман. Такую улику стоило держать ближе к каменному сердцу.

Кроме системы, никаких новых сект не осталось. Всё вычистили подчистую. Люди так быстро забывают всё, что веками было в них заложено. Вера, традиции – всё это ушло в прошлое. Остались только ортодоксы и еще мормоны вроде, да и те – в малом числе. Пара тысяч на весь мир, не больше. Даже среди них многие поддались соблазнам системы. Она не оставила никому выбора. Все погрязли в новых ощущениях, искусственных мирах, которые поглощали их, как трясина. Одни сбегали в виртуальные вселенные, другие – в буквальном смысле бичевали себя, пытаясь вырваться из этой ловушки.

Я ухмыльнулся, представляя этих несчастных, истязающих себя в попытках почувствовать хоть что-то реальное. Человечество всегда находило способы развлечь себя, даже на краю пропасти.

Я медленно выдохнул облако дыма, наблюдая, как оно поднимается к потолку и растворяется в тусклом свете. Слова из записки не выходили из головы: «ЕЕ НЕТ». Это было что-то новое. Другие «самоубийцы» не оставляли никаких посланий, будто заключили молчаливый пакт, уходя в безмолвии. А здесь – два слова, вырванные из чьей-то тьмы. Возможно, я что-то упустил. Теперь придётся пересмотреть всё, проверить тщательнее.

Кого она имели в виду? Кого нет?

Я снова затянулся, чувствуя, как никотин бьёт в голову. В таких случаях всегда было что-то недосказанное. Невидимая паутина, в которую впутаны все, от обывателей до тех, кто стоит выше. Те, кто знал истинную природу системы, сидели в своих тёмных кабинетах и тянули за нити, управляя этим миром.

Меня же волновала другая проблема – все эти люди, что покончили с собой, слишком быстро отрывались от системы. Она ведь не давала выхода. Для большинства – это был конец. Но они словно нашли способ обойти её правила. Либо система их отпустила сама. И это пугало больше всего.

Я взглянул на часы. Пора двигаться дальше. Время разбрасывать камни прошло, теперь пора их собирать. Я затушил сигарету о край ванны и поднялся. В голове крутилось множество мыслей, но одна из них была яснее других: если кто-то смог уйти, значит, были и другие способы выйти из этой системы. Возможно, более радикальные. И возможно, что «она» – это ключ ко всему.

Выходя из темной квартиры покойной студентки Кати и отправляя сообщение в отдел для криминалистов с разрешением на осмотр тела и все необходимые процедуры, я снова погрузился в серую пелену города, где иллюзии давно заменили реальность, а люди просто существовали, довольствуясь этим обманом. Те, кто ищут здесь правду, либо слишком смелы, либо чертовски глупы. А я был слишком упрям, чтобы выбрать что-то одно.

Завтра найду следующую записку.

Улицы были пусты. Почти восемь вечера, осенний холод и мелкий дождь. В такую погоду люди предпочитали прятаться в своих уютных иллюзиях, нежели бродить по грязным переулкам. Я закурил ещё одну сигарету, поднял воротник пальто и опустил шляпу пониже, скрывая лицо от мелкого дождя, шагнул прочь.

Машины у меня не было, да и общественный транспорт вызывал отвращение – такие же серые, унылые лица, как и на улицах. Но здесь, на улице, по крайней мере можно было курить, и это делало мир чуть терпимее. Проверив баланс на счёте и сняв немного наличных в банкомате, я усмехнулся – система оставила небольшую свободу, позволив пользоваться бумажными деньгами, хотя от настоящей воли уже давно ничего не осталось.

Я знал, куда мне нужно. Старый, добрый бар на окраине – ничем не примечательный, непритязательный. Там собирались те, кому, как и мне, была противна эта новая жизнь под контролем системы. Название бара я даже не помнил – вывеска уже давно облупилась, а хозяин, похоже, перестал обращать на это внимание ещё много лет назад. Люди, которые ещё хотели живого общения, а не погружения в виртуальные грёзы. Большинство из них были пожилыми, но мой старомодный костюм и трёхдневная щетина помогали мне чувствовать себя среди них своим. Взгляд уставший, синяки под глазами – ещё немного, и я бы мог сойти за одного из них.

Я сел на привычный стул у барной стойки, кивнул бармену и жестом указал на бутылку, стоявшую вдали от дешёвого барахла. "Чёрный принц". Название звучало нелепо, как будто придумано для какого-то розового коктейля, но внутри было настоящее пойло, то самое, что мог себе позволить лишь кто-то из элиты. Система щедро одаривала меня бонусами за работу, так что я мог позволить себе не просыхать, если бы захотел. И иногда я это делал.

Допив второй стакан виски, я лениво откинулся на барный стул, если это можно было назвать откидыванием. Узкое, неудобное сиденье не позволяло расслабиться, но я и не пытался. Концентрироваться оставалось только на виски – на его тягучем вкусе, который обещал забытьё, но вместо этого лишь глубже затягивал в мрачные размышления.

Я перевёл взгляд на посетителей. В это время и в такой день их было немного. В углу, в полумраке, два старика о чём-то оживлённо спорили. Их голоса долетали до меня обрывками, будто радиопомехи, так что разобрать суть было невозможно. Они махали руками, размахивали большими бокалами с пивом и, казалось, наслаждались своей бесцельной перепалкой.

На другом конце барной стойки сидела женщина. Черное платье, аккуратный макияж, осанка, говорящая, что она знает, как удерживать внимание. Я невольно задержал на ней взгляд. Она почувствовала это, слегка улыбнулась краешком губ – настолько незаметно, что можно было бы подумать, что мне это показалось. Но нет. Она знала, что я смотрю, и давала понять, что ей это нравится. Я лишь чуть приподнял бровь в ответ, а затем вернулся к своему виски.

– Контингент сегодня странный, – пробормотал я себе под нос, допивая остатки в стакане. Бросив несколько купюр под стакан – чаевые всегда должны быть щедрыми, иначе кто ты после этого, – я отодвинул стул и собрался уходить.

Виски не принесло привычного облегчения. Наоборот, оно утянуло меня ещё глубже в омут мыслей. Я снова думал о сегодняшнем «убийстве». Система утверждала одно, а всё, что я видел своими глазами, говорило совсем другое. Это не могло быть убийством, но… «она» настаивала именно на этом.

Я не мог остаться до закрытия, как делал обычно. Не в этот раз. Усталость тянула меня вниз, и я понимал: ещё чуть-чуть, и я окончательно утону в собственных догадках. Нужно было выспаться, очистить голову, перестать зацикливаться на этих чёртовых уликах, которые всё равно пока не складывались в картину.

Всё ещё ощущая вкус виски на языке, я накинул пальто и шагнул в ночь. Холодный воздух встретил меня, как старый враг, а свет уличных фонарей растворялся в дождливом мраке, создавая ощущение, будто весь этот город давно умер.

Пытаясь зажечь сигарету и поняв, что в такую сырую погоду это лишь пустая трата драгоценного дефицита, я с досадой взглянул на помятую пачку. Полупустая. Печальное напоминание о том, что хорошего сейчас в жизни осталось мало. Сунул её обратно в нагрудный карман, поднял воротник повыше и двинулся в привычном направлении – к своей скромной квартире через пару кварталов от любимого бара.

Улицы были мертвы, как всегда. Пустые, унылые. Редкие отсветы из окон напоминали, что я всё ещё не сошёл с ума, и люди где-то рядом, но мне было плевать. Они скрывались за своими занавесками, утопая в иллюзиях, которые щедро раздавала система. Я краем глаза улавливал эту картину, но не смотрел. Лишь ускорял шаг, пытаясь поскорее добраться до дома и удержать в себе ту крохотную толику спокойствия, которую мне удалось найти в баре.

Когда я подошёл к своему многоквартирному дому, он стоял в темноте, как всегда. Три подъезда, десять этажей – обычная бетонная коробка, забытая всеми, кроме её жильцов. Света не было, лифт, как всегда, не работал. Я и не стал ждать. Тихо проклиная лестничные пролёты, я поднялся на седьмой этаж. Запыхавшись, остановился перед дверью, быстро нашарил ключ и одним движением открыл.

Скинув пальто и шляпу на ближайший стул, я разулся и, не включая свет, рухнул на кровать. Глаза закрылись, как будто кто-то щёлкнул выключателем.

– На сегодня всё, – пробормотал я, будто разговаривая с кем-то невидимым. Последнее слово вырвалось само. – Спать.

Тьма тут же поглотила меня, утаскивая в неизведанные миры сновидений, которых я никогда не запомню.

Глава 2

Пробуждение через тьму. Сновидений, как всегда, не было. Ни цвета, ни форм, ни звуков – пустота. И так каждую ночь. Я привык к этому ощущению, хоть и не понимал, хуже это или лучше, чем видеть сны. Кажется, когда-то давно, ещё до системы, я читал, что отсутствие сновидений – признак глубокого сна, лучшего отдыха для мозга. Если так, значит, я должен был чувствовать себя прекрасно. Только вот это «прекрасно» на мне явно не отражалось.

Вчера я не задержался в баре, но ощущение похмелья тянулось за мной, как старая собака, которая не знает, куда ещё податься. Каждая мышца ныла, каждая мысль была обёрнута ватой. Система тут же высветила мне перед глазами статус: «низкий уровень энергии, обезвоживание, рекомендуется восстановительный курс». Я проигнорировал. Рекомендации системы всегда звучали одинаково, и я научился не придавать им значения.

Душ. Горячая вода, словно ритуал очищения, смывала с меня остатки ночи, но не снимала тяжести с головы. Тело требовало кофе, и я отправился на кухню. Поставил чайник, достал старую турку, насыпал в неё молотый кофе. В новом времени кофе можно было добывать как угодно – автоматы, доставка, система могла «создать» его из воздуха. Но всё это казалось фальшивкой. Я предпочитал старый способ. Газовая плита – одна из немногих привилегий, которые мне удалось выторговать у системы. В доме газ был только у меня. Небольшое чувство гордости разлилось по груди, но не настолько, чтобы заглушить гудение в голове.

Когда кофе был готов, я уселся за маленький стол и уставился в окно. Город только начинал просыпаться. Серый, угрюмый, как и всегда. Вдалеке я заметил одинокое дерево, голое, без листьев. Оно покачивалось на утреннем ветру, словно пыталось укрыться в тумане, который стелился вдоль улиц. Почти полная тишина. Люди ещё спали или утопали в своих виртуальных грёзах. После прихода системы порядок дня изменился. Утром вставали только такие, как я, – те, кто ещё работал в реальном мире. Остальные предпочитали оставаться незамеченными, зарываясь глубже в свои иллюзии.

Кофе, сигарета. Завершение утреннего ритуала. Горечь дыма смешивалась с последним глотком кофе, оставляя привкус, от которого слегка мутило. Но бросить сигарету, не докурив, я не мог. Удовольствие должно было быть завершённым. В голове звенело, временами пронзало болью, но я привык.

– Пора, – пробормотал я себе под нос, как делал каждое утро. Ещё один ритуал. Эти слова были своеобразным пинком, чтобы подняться с места и двигаться дальше.

Я отряхнул плащ, смахнул что-то с полей шляпы и накинул их, не проверяя, чистые ли. «Сделаем это позже» – моё вечное оправдание. Оделся, вышел в подъезд и оказался на улице.

Двор был пустым. Серый бетон, редкие отблески света от окон – всё казалось застывшим во времени. Я выбрал новую дорогу к метро, быстрым шагом направляясь в ту сторону. Путь на работу был долгим. Общественный транспорт был неизбежен, ведь отделение, в котором я работал, находилось чуть ли не в центре города, а я жил почти на окраине. Меня это не раздражало. Почти. Единственный недостаток был в том, что поездка в метро каждый раз напоминала о том, что я не могу сбежать от этого города, от этой системы.

На удивление, вчерашний моросящий дождь сменился лишь серым небом и прохладой, пропитанной утренней тишиной. На улице было сухо, даже слишком сухо для этого времени года. До метро я добрался быстрее, чем ожидал – либо утонул в собственных раздумьях, либо просто отрешился от всего вокруг.

Шагнув на эскалатор, я почувствовал, как монотонность спуска пробуждает воспоминания о вчерашнем деле. Последний случай, это «убийство», не давал мне покоя. Катя, студентка. В ней было что-то, что цепляло сильнее остальных. Я не мог объяснить почему. Всё выглядело учебно правильно: даже вены она вскрыла вдоль, как положено. От этой мысли я невольно поёжился, вспоминая ванную, заполненную её кровью. Но записка… Это было новое. Единственное, что выбивалось из привычного.

Я попытался вспомнить предыдущие случаи. Два «самоубийства». Пусть система называет их как хочет, для меня это были самоубийства, даже если она настаивала на своём.

Первый случай: женщина, шестьдесят лет. По нынешним меркам, это даже не старость. Повесилась в своей квартире на проводе от тостера. Тостер. Улыбка мелькнула на губах, но быстро исчезла. Она была, как и я, привязана к старым вещам. Любовь к прошлому… только в её случае эта привязанность нашла совсем другое применение. Следов почти не было, что-то незначительное, что нашли криминалисты отправилось на склад улик. Записки не было. Почти пустота, оставшаяся после неё.

Второй случай: мужчина, сорок лет, водитель автобуса. Говорят, он даже работал на маршруте рядом с моим домом, но я этого не знал. Автобусы я ненавидел. Теснота, чужие запахи – ад на колёсах. Этот мужчина выбрал интересный способ уйти: выпил растворитель и ещё какую-то химическую дрянь у себя в депо. Система почти спасла его. Работники скорой прибыли вовремя, но он заранее заперся в подсобке и для верности заварил железные двери. Чувствовал ли он, что система попытается его удержать? Наверняка.

И вот теперь Катя. Молодая, студентка. Та, кто запомнилась мне больше всех. Не знаю, почему. Она словно сразу осталась в моей памяти, как гвоздь, забитый в стену. Записка. Два слова. Что-то новое, что-то, что переворачивало всё, что я видел до этого.

Общие черты? Минимум. Женщина работала уборщицей на складе, мужчина – водитель автобуса. Простые люди с простыми профессиями. Никаких связей с криминалом. Никаких намёков на обход системы. Если это был сбой или какой-то новый вид наркотиков, то они маскировались слишком хорошо. Молодёжь, как Катя, да, могла быть более податливой. Они жили в системе, дышали ею, поглощали её, как наркотик. Один раз попробуешь, и уже не захочешь отказываться. Но старшее поколение? Здесь что-то не складывалось.

Я так погрузился в свои мысли, что едва не упал, когда эскалатор остановился. Шатнувшись, я на мгновение потерял равновесие, но удержался, шагнув вперёд. Моё лицо, и так суровое, стало ещё мрачнее.

Загадки множились, и с каждой новой мыслью становилось ясно – всё это далеко не конец.

Метро подошло точно по расписанию. Система всегда обеспечивала порядок, даже если все остальное вокруг казалось погруженным в хаос. Я, погруженный в свои мысли, зашёл в полупустой вагон. В это время суток таких, как я, – тех, кто ещё работает в реальном мире, – оставалось немного. Я не обращал внимания на других пассажиров, словно они были частью серого фона, такого же тусклого, как утреннее небо за окнами.

Ехать всего пять станций. Я знал их наизусть, но сегодня даже не пытался считать. Мысли крутились в голове, как хоровод загадок, ни одна из которых не предлагала решений. Всё, что я мог сделать, – отбросить бесполезное копание в себе и дойти до участка. Уже там я разберусь с уликами, проложу путь и выберу, куда двигаться дальше.

Участок выглядел как трёхэтажная бетонная коробка. Его недавно реконструировала система, но он всё равно казался нелепым среди высоток, которые когда-то были памятниками человеческому прогрессу. Теперь эти здания пустовали: охрана, уборщики и система – вот всё, что осталось в этих гигантских призраках. Офисы, залы заседаний, людская суета – всё это исчезло. Теперь всё в голове: система решает, а люди лишь выполняют ежедневные задачи, чтобы удержаться на плаву.

Я остановился перед входной дверью, бросив взгляд на мрачное здание участка. Оно выделялось, словно островок жизни в море пустоты. Люди в форме сновали туда-сюда, окна были ярко освещены. На первый взгляд могло показаться, что внутри решают что-то глобальное, но это был обман. Контраст между пустотой города и оживлённым участком создавал иллюзию значимости.

Я усмехнулся и шагнул внутрь, коротко кивнув охраннику на входе и подняв шляпу в приветствии. Это был новенький. Он, кажется, хотел что-то сказать, но не успел – сканеры системы просигналили зелёным светом, подтверждая мою личность. Я прошёл дальше, улыбнувшись себе под нос, и направился в свой кабинет.

Мой кабинет находился в подвале, рядом со складом улик. Я сам выбрал это место – подальше от людей. Никто не спорил, все только обрадовались, что мне не придётся торчать наверху. Это было моё королевство: тихое, тёмное, с доступом ко всему, что могло понадобиться.

Первым делом я зашёл в оружейную. Система – спасибо ей за это – автоматически выдала мне мой старомодный шестизарядный револьвер и пачку патронов. Я проверил его, покрутил барабан, сунул в кобуру и направился к складу улик.

Вход на склад был автоматическим, всё под контролем системы. Бумажной волокиты больше не существовало. Она жила где-то в недрах её электронного мозга, хотя, чёрт возьми, действительно ли он электронный? Задумался об этом на секунду, но быстро отмахнулся. Это была тема для другого времени. Сейчас меня интересовало всё, что насобирали криминалисты по трём случаям самоубийств.

Обычно всё хранилось в виртуальной базе. Просто подключайся, и перед тобой весь кабинет, каждая улика, каждая зацепка. Но это не для меня. Я должен был всё потрогать, ощутить, увидеть своими глазами. Виртуальная реальность не заменит настоящую. Автомат на складе начал собирать всё, что мне нужно: небольшие контейнеры с уликами, разложенные по полкам, шумно выдвигались на механических рельсах.

Склад был захламлённым, но это меня не волновало. Никто, кроме меня, им не пользовался. Это был мой мир, моя территория. Здесь начиналась настоящая работа.

Спустя пару минут передо мной выкатился небольшой картонный ящик. В нём, аккуратно уложенные в отдельные пакетики, лежали улики. Всё, что удалось собрать по трём случаям. Я подхватил коробку, взял её подмышку и направился в свой кабинет, который находился в самом конце длинного подвала участка. Кабинет в тупике – идеальное место для того, чтобы никто не мешал.

Окна у меня не было. Свет я тоже не любил, поэтому помещение освещали четыре старые лампы на потолке. Они давали ровно столько света, чтобы можно было работать, не морщась от лишней яркости. Справа от стола висела доска – пока пустая. Обычно я развешивал на ней всё, что касалось дела, чтобы видеть перед собой картину целиком. Слева от двери стоял стеллаж. Ящики и папки, заваленные моими записями, громоздились и на полках, и под ними, и даже сверху, в хаотичном порядке. Это был хаос, но мой хаос, в котором я знал каждую деталь.

В центре кабинета стоял мой рабочий стол. Не слишком большой, слегка побитый временем, но вполне функциональный. Он был сдвинут ближе к дальней стене, оставляя пространство для остального беспорядка. На этот стол я поставил ящик с уликами и, ловким движением, скинул плащ и шляпу на вешалку у входа.

– Ну что, посмотрим, – пробормотал я с легким энтузиазмом, усаживаясь поудобнее. Коробка казалась мне чуть ли не сундуком с сокровищами. Единственное место, где можно было найти хоть какие-то ответы.

Я начал разбирать содержимое, сразу раскладывая улики по трём случаям. Первая стопка – маленькая, почти пустая. Это было дело Натальи Сенченко, женщины, повесившейся на проводе от тостера. Вторая стопка, чуть больше, принадлежала Владимиру Суржикову, водителю автобуса. Но третья… третья была настоящей находкой. Улики по делу Екатерины Самойловой занимали больше половины ящика. Криминалисты, повинуясь предписаниям системы, собрали всё, что только могли, включая то, что на первый взгляд не имело никакого смысла.

Если бы система не пометила эти случаи как «убийства», никто бы даже не стал собирать столько мелочей. Но правила есть правила. А в этом деле каждая мелочь могла оказаться важной. Я посмотрел на разложенные перед собой три группы улик и почувствовал, как что-то в голове начинает складываться в общую картину. Это было начало работы, и я знал: чем глубже я погружусь, тем меньше шансов вынырнуть обратно.

Итак, Сенченко Наталья Петровна. Повесилась у себя дома, использовав провод от старого тостера. Провод был обрезан с обеих сторон аккуратно, словно она готовила его заранее. Не для случайности, не для импульсивного решения. На самом тостере остались следы, будто это было сделано давно. Зачем? Причина до сих пор непонятна, и никто из криминалистов не смог это объяснить.

В квартире нашли потрёпанную тетрадь с рецептами. Обычная вещь, каких полно в каждом доме. Исписанная мелким, аккуратным почерком, но с каким-то странным напряжением, как будто каждая буква стоила ей усилий. Между страницами обнаружился старый обрывок бумаги. Пожелтевшая, с потёртыми краями. На ней карандашом, едва различимыми буквами, было выведено: «ЕЁ НЕТ». Я застыл, держа в руках эту записку. Знакомая надпись. Уже не новая улика. Она повторялась, словно это была не случайность, а часть чего-то большего. Я отложил её в сторону и продолжил осмотр.

Ключ от склада – ещё одна странность. Он висел на гвозде у входа. Обычный ключ, стандартный для сотрудников. Но этот открывал заброшенный склад, который давно не использовался. Система зафиксировала, что за неделю до смерти Наталья заходила туда. Зачем уборщице, пожилой женщине, посещать склад, о котором все забыли? Система, как всегда, молчала. А данные, которые могли бы пролить свет на её визит, просто исчезли. Будто их никогда не было.

Я просмотрел фотографии, сделанные по моему требованию. Криминалисты, наверное, проклинали меня, пока снимали это всё, делая работу, которая давно отошла в прошлое. Но фотографии были нужны. Без них я не мог прочувствовать эту историю. На снимках её квартира выглядела чистой, стерильной, почти музейной. Всё на своих местах, ничего лишнего. Никаких следов посторонних, ничего, что выдавало бы связь с чем-то вне её тихой, одинокой жизни.

Но записка и ключ не укладывались в эту картину. Они выглядели как пробоины в идеальной оболочке, оставленные чем-то, что ускользало от системы. Система ничего не фиксировала – ни звука, ни движения, ни причины. Эти дыры в её записях делали дело Натальи странным. Система не забывает, говорили они. Но здесь что-то пошло не так.

Вынув из-под стола похожий ящик, я аккуратно сложил все улики по первому случаю. Потрёпанную записку с двумя странными словами я оставил сверху, словно она была ключом ко всему остальному. Слова, которые не отпускали меня, но пока не давали никаких ответов.

Теперь случай номер два: Владимир Павлович Суржиков, 40 лет. Обычный человек, тот, кого в старые времена называли «серой массой». Водитель автобуса, день за днём выполняющий свою рутину, пока однажды всё не пошло наперекосяк. В тот день Владимир закрылся в технической подсобке депо, выпил смертельный коктейль из растворителя и прочих химикатов. Но самое странное – он заранее заварил металлические двери подсобки, словно знал, что кто-то может помешать ему.

Его нашли через несколько часов, уже мёртвым, когда спасатели прорезали дверь. Система, не справилась вовремя. Её датчики фиксировали, что что-то идёт не так, но, как обычно, точной картины не давали. И теперь я смотрел на то, что удалось собрать внутри этой подсобки, и пытался понять: что, чёрт возьми, здесь произошло?

Внутри всё выглядело стерильно. Словно он навёл порядок перед своей смертью. Всё было разложено по местам, ни пылинки, ни пятна. Но две вещи выделялись.

Первая – бутылка из-под химикатов. Крышка аккуратно закручена, как будто её даже не открывали. Ни отпечатков, ни следов, что её трогали. Как он использовал её содержимое, не оставив ни единого следа? Это выглядело так, будто бутылка была поставлена там кем-то другим. Но кто?

Вторая – обрывок старой карты маршрутов. Она лежала на столе, сложенная до идеальной геометрии. На карте его маршрут был обведён красным карандашом. Это была обычная линия: жилые кварталы, несколько остановок, старая промзона. Но рядом с маршрутом он сделал пометку: «06.15». Что это значило? Ни его коллеги, ни система не могли объяснить. Для них это было просто время. Но я знал: в этой истории мелочей не бывает.

И ещё одно – записки не было. Первая жертва оставила послание, которое, похоже, жило в её голове дни, если не недели. А здесь – ничего. Только пустота, стерильность и эти странные улики.

Я задумался, складывая всё в очередной ящик, такой же, как и для первого дела. Аккуратно, по порядку, словно каждая улика была частью ритуала. Ладно, пусть так. Улики второго дела тоже отправились под стол, в свой отдельный ящик. Каждую из них я рассматривал ещё раз, задерживаясь на том, что казалось особенно странным, но всё равно не находя ответов.

Итак, первое дело с запиской, которая выглядит старше самой смерти, и второе – без неё, но со своими загадками. Всё это складывалось в головоломку, детали которой казались слишком несовместимыми. И пока я разбирал улики, моя голова всё сильнее наполнялась ощущением, что мы пропустили нечто очевидное.

Отодвинув два ящика в сторону, я расчистил достаточно места на столе и наконец приступил к осмотру третьего дела. Самого богатого на улики. Самойлова Екатерина Васильевна, 20 лет. Девушка, которую можно было описать, как «золотую молодёжь». Молодая, умная, красивая. Она была тем, к чему все стремились в новой реальности. Студентка престижного технического университета, успешная, активная, без тени подозрений. Её друзья, по собранным данным, не могли о ней сказать ничего плохого. Преподаватели хвалили её без устали, родители ею гордились. Её жизнь выглядела безупречно, словно обложка журнала.

Но за этой гладкой картинкой скрывалась тень, которая привела её к финалу. Екатерину нашли в ванной её съёмной квартиры. Кровь растеклась по холодному кафелю, оставляя липкий след. На холодном кафеле, словно случайно выпавшая из ослабевших пальцев, лежала потёртая записка. Дрожащим почерком на ней было выведено всего два слова: «ЕЁ НЕТ». Слова, которые казались тяжелее, чем сама смерть. Её глаза, устремлённые в потолок, были пусты, как ночное небо без звёзд. Это было концом, который никто не мог понять.

Но улики… Улики были совсем иного рода. Разнообразные, разрозненные, словно головоломка, которую нужно собрать без картинки на коробке. Они сбивали с толку и одновременно будили азарт.

Первой я вытащил ту самую записку. Текст казался простым, но в нём было что-то, от чего кровь стыла в жилах. « ЕЁ НЕТ». Два слова, написанные дрожащей рукой, будто в последний момент перед неизбежным. Бумага была новой, чистой, словно она взяла её специально для этого. Зачем?

Следом – фотографии с места преступления. Порезы на её руках – идеально ровные. Вены вскрыты вдоль, как учат в медицинских учебниках. Такое мастерство невозможно без инструментов, но в ванной ничего подобного найдено не было. На стене, под светом, был выцарапан странный символ. Круги и линии, соединённые в абстрактную фигуру, словно послание, которое никто не сможет расшифровать. Чем она выцарапала его? Ответа не было.

Я достал следующий пакет. В нём лежала ключ-карта, найденная в её рюкзаке. Она явно не принадлежала квартире. Система не смогла определить, где её использовали. Заброшенное место? Секретное помещение? Карта была пуста, как её взгляд.

Три книги из библиотеки. Их я тоже вытащил и аккуратно разложил на столе. Названия ничего не говорили, но одна особенно зацепила взгляд: «Протоколы сознания». Что искала студентка технического вуза в таких книгах? Они точно не входили в её программу.

Далее – разбитый умный браслет. Система не смогла из него ничего считать. Браслет был повреждён намеренно, перед смертью. Зачем? Чтобы скрыть что-то? Возможно.

В ванной криминалисты отметили слабый запах. Едкий не похожий на стандартные по их протоколу, взяли пробный анализ будут рыть, но следов вещества найдено не было. Было ощущение, будто что-то должно было быть, но оно испарилось. На её телефоне осталось только одно фото – селфи. Она сделала его за час до смерти. Лицо усталое, глаза пустые, слабая, безжизненная улыбка. Как будто она знала, что это её прощание.

Последние 48 часов её маршрут включал университет, заброшенное здание в центре города и квартиру. Но зачем она ходила в это заброшенное место? Система ничего не говорила.

Каждая улика кричала о её смерти, но ни одна не говорила «почему». Чем глубже я погружался, тем больше вопросов появлялось. В голове крутились обрывки, как старый фильм, который рвётся в самом интересном месте. Это была загадка, от которой нельзя было оторваться.

Её смерть казалась самой загадочной из всех трёх случаев. Улик было больше, чем в двух других случаях, но они не складывались в единую картину.

Глава 3

С чего начать? Четвёртая сигарета за короткий промежуток времени дымилась в полутьме моего кабинета, оставляя горьковатый привкус на языке. Пепельница, уже почти переполненная окурками, стояла сбоку, как немой свидетель моих безрезультатных размышлений. Три ящика с уликами были аккуратно распотрошены, а их содержимое пристально приколото к доске. Каждая деталь занимала своё место: фотографии, записки, карты, схемы. Всё выглядело идеально разложенным, но до сих пор не давало ни малейшего намёка на связь.

Я сидел уже больше часа, тупо уставившись на доску, не в силах провести хотя бы одну линию. Всё, что я видел, были разрозненные куски пазла, которые не желали складываться в картину. Первая жертва – записка, ключ, пустая квартира. Вторая – карта маршрутов, химикаты, заваренные двери. Третья – символы, книги, опять записка. Всё было странным, непонятным, словно кто-то намеренно оставлял детали, которые не складываются. Все кроме записки. Но второй случай был без нее, но это не точно, нужно проверить подсобку, более тщательно.

Дым от сигареты медленно поднимался к потолку, а мои мысли утопали в этой туманной мешанине. Слишком много улик. Слишком много вопросов. И ни одного чёртового ответа. Каждая жертва казалась как будто из другого мира, и всё же я не мог избавиться от ощущения, что они связаны. Какая-то невидимая нить связывала их, но я не мог ухватить её. Она была как призрак – то появлялась, то исчезала, оставляя только раздражение и ещё одну затяжку.

Я медленно потушил сигарету, раздавив окурок с таким усилием, будто хотел уничтожить весь этот беспорядок. Встав, я подошёл к доске ближе. Символы, записи, фотографии. Всё казалось таким ясным, но отказывалось становиться простым.

– Ну же, – пробормотал я себе под нос. – Где ты? Где эта грёбаная связь?

Тишина кабинета давила на уши. Четыре лампы всё так же освещали доску, а я, словно шахматист, выжидал ход, который мне никто не собирался подсказывать.

Посидев так ещё минут тридцать, я наконец поднялся с места, понимая, что пора действовать. Решение созрело – навестить место второго самоубийства и внимательно его осмотреть. Благо полномочий у меня хватало, а новых дел не подворачивалось, что было одновременно странным и даже немного тревожным. Для меня каждое новое дело – это глоток свежего воздуха в душном городе. Но сейчас мне хватало и этих трёх, которые уже успели завязать узелок из загадок у меня в голове.

– Пора, – произнёс я своё привычное заклинание, которое всегда толкало меня к действию. Подойдя к вешалке, я машинально попытался очистить пальто и поля шляпы. Тусклый свет кабинета и мрак коридора не позволяли разглядеть, чистые они или нет, а это меня устраивало. Чистить свою одежду я всё равно не собирался. «Когда-нибудь позже», – это мой вечный девиз.

Выходя из участка, я достал блокнот, где уже успел записать все детали найденных улик. На одной из страниц я обвёл адрес места второго самоубийства, аккуратно подчеркнув его карандашом. Глядя на этот адрес, я вспомнил путь туда, и будто услышав мои мысли, система податливо вывела на видимый интерфейс предложение построить маршрут. Ну конечно, она всегда слушает. Иначе зачем ей быть системой? Вот только когда нужно, её логи оказываются пустыми.

Эта странная череда самоубийств со стертыми данными не оставляла меня в покое. Хотя кто сказал, что они стерты? Пусть будет так. Легче представить, что данные стерлись, чем поверить, что она знает больше, чем показывает. Всё это вело в тёмные углы этого города, которые стали ещё мрачнее с приходом системы. Заброшенные места здесь множились, как плесень. Иногда казалось, что сам город скоро станет одним большим заброшенным местом. Но всё же, ни один из трёх погибших не выглядел как человек, которому могли быть интересны такие локации.

Я снова начал закапываться в собственных мыслях, пока система не вывела маршрут прямо перед глазами. В правом углу интерфейса вспыхнула карта, на которой было указано направление к месту второго самоубийства. Пробежав глазами маршрут, я понял, что до ближайшей станции метро всего минут пять пешком. А это значит, можно закурить. Не теряя времени, я сунул в зубы сигарету, чиркнул зажигалкой и глубоко затянулся.

Серый пейзаж за пределами участка навалился на меня с новой силой. Улицы были такие же унылые, как и всегда. Под ногами хлюпала грязь, а редкие прохожие прятали глаза, словно боялись, что их мысли тоже могут быть прослушаны. Подняв воротник пальто, я выпустил облако дыма и двинулся по маршруту, построенному системой. В зубах сигарета, в голове сумбур, а вокруг – город, который давно перестал быть живым.

Путь к депо и подсобке, где произошло второе самоубийство, занял у меня около часа. Оказалось, что место находилось довольно далеко, но я прошёл этот путь стойко. В конце маршрута я оказался в старом автобусе, который, как по иронии, следовал до конечной остановки – прямо туда, куда мне нужно было попасть.

День только начинался, хотя по нынешним меркам это понятие стало расплывчатым. Депо медленно оживало, словно ленивый зверь, который неохотно выходит из своей норы. Подходя к проходной, я идентифицировал себя в сканере системы. Зелёный сигнал – и без слов меня пропустили на территорию. Вахтёр, как и несколько других работников, проводил меня редкими, долгими взглядами, словно хотел что-то сказать, но не осмеливался. И это было к лучшему. Мне не нужно было ни их мнение, ни их слова.

Выйдя на простор стоянки, я осмотрелся. Передо мной стояли чуть больше двадцати автобусов, выстроенных в ряды, как забытые солдаты. Я закурил, пустив густой дым в холодный утренний воздух. Система тут же выдала привычное предупреждение о здоровье, но я его проигнорировал, как и всегда. Пробежав взглядом по стоянке, я заметил нужное направление – ангар, возле которого ярко маячила красная ленточка с надписью: «Не входить. Объект под расследованием».

Докурив сигарету перед входом, я наклонился, чтобы не нарушить ленточку, и надел перчатки. Дверь ангара была холодной на ощупь, скрипнула, когда я открыл её. Внутри меня встретил затхлый запах: смесь масла, солярки и ещё чего-то – пота или, может, страха. Воздух был густым, и я невольно поморщился, но отступать было поздно. Сделав глубокий вдох, я двинулся вперёд, поёживаясь от мерзости происходящего.

Подсобка, где всё случилось, была в дальнем углу ангара. Металлическая дверь была взломана кустарным способом: следы говорили о спешке, о том, что времени на аккуратность у вскрывающих её явно не было. Возможно, тогда система сигнализировала на всех доступных частотах, пытаясь привлечь внимание и спасти Суржикова. Но спасти его не успели. Он уже выбрал свой путь.

Я нагнулся, чтобы пройти под второй лентой – на этот раз жёлтой. Такие места считались «особо охраняемыми», сюда могли попасть только избранные. И я. Невольно усмехнувшись, я почувствовал странную гордость, будто эта жёлтая лента была символом того, что я всё ещё нужен в этом проклятом городе.

Включив фонарик, я начал осматривать место смерти. Основные улики уже давно вывезли криминалисты, так что бояться нарушить что-то не стоило. Но я искал не то, что они считали важным. Я искал то, чего не хватало. Что-то, что могло связать все три «самоубийства» вместе. Записку.

Этот чёртов клочок бумаги, который казался ключом к разгадке, но которого здесь, скорее всего, не было. Всё выглядело чисто, слишком чисто. В углу я заметил лишь еле уловимые следы масла, а на стене – потёртости, будто что-то двигали в спешке. Но ничего, что могло бы объяснить, почему три совершенно разных человека связаны одной ниточкой тайны.

Обойдя периметр подсобки, я заглянул под каждое укромное место, под каждый уголок, в который могло затесаться хоть что-то полезное. Ничего. Всё было вычищено криминалистами, вывезено и досконально изучено. Никаких следов, никаких зацепок. Всё выглядело стерильно, будто это не место «убийства», как классифицировала его система, а больничная палата. Нет, даже операционная. Это было неправильно. Что-то здесь кричало о своей фальши.

Присев на корточки, я заглянул под металлическую лавку – ту самую, на которой Суржиков умер, корчась в диких конвульсиях. Никому не пожелаешь такой смерти. Пол был чистым, вымыт до блеска. Даже запаха не осталось. Здесь всё дышало ненатуральной стерильностью. Это место было противным своей пустотой.

Но я не собирался останавливаться. Сунув фонарик в зубы, я попытался пошевелить лавку. Металлические ножки оказались не прикручены к полу, и лавка легко отъехала в сторону, скрипнув по плитке.

– Интересно, – прошептал я себе под нос, слова едва различимые из-за фонарика, зажатого в зубах.

Я наклонился ниже, осветив пространство, где стояла лавка. Что-то блеснуло в самом углу, в тени. Присев снова, я осветил это место получше. Там, где ранее была ее дальняя часть, задний край, обнаружилось небольшое отверстие, прикрытое металлической стенкой. Остаток света пробивался через щель.

– Ну вот, – ухмыльнулся я, больше себе, чем кому-то ещё, и, достав из внутреннего кармана небольшие плоскогубцы, аккуратно начал вытаскивать скомканный пакетик, который был спрятан внутри.

Пакет зацепился за острые края отверстия. Металл цеплялся, царапался, мешал. Это была настоящая борьба – я нервничал, выдирая его миллиметр за миллиметром, стараясь не повредить содержимое. Пару минут борьбы с этим проклятым металлом, и, наконец, пакет оказался у меня в руках.

Я осветил его фонариком и замер. Внутри была она – записка. Я аккуратно развернул пакет, стараясь не повредить хрупкий клочок бумаги. На него были выведены те самые слова, которые уже стали для меня проклятием: «ЕЁ НЕТ». Бумага была вырвана из старой карты маршрутов, на которой всё ещё проглядывались линии местности и какие-то цифры.

– Бинго, – прошептал я, дрожа от адреналина.

Теперь всё сходилось. Все трое оставили одинаковое послание. Три разных человека, три разных жизни, но одно и то же сообщение, перед тем как уйти из этого мира.

Кто-то оставил записку перед самоубийством. Кто-то захотел ее спрятать. Кто-то хотел забыть про то, что написал, но все трое написали одно и то же, а потом решили уйти.

Сев на металлическую лавку, я посмотрел назаписку перед собой, держа её на вытянутой руке. Она словно издевалась надо мной, была одновременно ключом и очередной загадкой. Я ещё не мог поверить, что нашёл её, но в голове уже начала складываться мозаика. Только вот картина всё ещё оставалась размытой, и я знал, что лёгких ответов здесь не будет.

Я крутил записку в руках, словно пытаясь прожечь её насквозь своим взглядом. Три записки, три случая – всё сходилось, и в то же время ничего не сходилось. Казалось, вот она, ниточка, за которую нужно тянуть, чтобы распутать весь клубок. Но всё было не так, и я это чувствовал. Эти чёртовы записки только усложняли дело, хотя и оставались единственным мостиком к разгадке.

Вдруг раздался лёгкий стук и шаги. Я напрягся. Резко повернул фонарик вправо и заметил скользящую тень – кто-то прошёл мимо приоткрытой двери подсобки. Тонкая, быстрая фигура исчезла в полумраке, оставив за собой тревожное ощущение.

Мгновенно вскочив, я выскочил наружу, словно заведённый пружиной, осматриваясь в полутёмном ангаре. Вдалеке, в тёмном углу, я заметил мужскую фигуру, быстро движущуюся между грудами металлолома и разобранных автобусов.

– Эй! – крикнул я и бросился за ним.

Он петлял, пытаясь скрыться в лабиринте тёмных закоулков, но у меня было преимущество. Система активировала одну из своих «фишек» – дополненную реальность. Красный маркер вспыхнул перед моими глазами, фиксируя цель. Система анализировала окружение, подстраивая обзор, убирая тени и усиливая контуры. Погоня приобрела почти игровую динамику: его петляние среди груды запчастей казалось наивной попыткой обмануть того, кто видит его насквозь.

Я быстро просчитал его траекторию и рванул наперерез. Интерфейс подтвердил мои догадки: на месте предполагаемого выхода беглеца замерцал крестик. Всё шло по плану.

Мужчина выскочил из укрытия прямо мне навстречу. Я ловко выставил ногу. Его лицо изменилось, когда он заметил меня, но было уже поздно. Потеряв равновесие, он рухнул кубарем, зацепив какую-то груду запчастей. Со скрежетом он врезался в бок старого автобуса. Звук удара был глухим, металлическим, и на мгновение ангар наполнился тишиной.

Мужчина лежал неподвижно, явно оглушённый. Через минуту он зашевелился, открывая глаза. Когда он увидел свет фонарика, бьющий ему прямо в лицо, и мою фигуру, стоящую над ним, резко попытался подняться. Но я был быстрее.

– Не нужно резких движений, – голос мой был тихим, но твёрдым. Я достал пистолет и так повернул фонарик, чтобы свет упал прямо на дуло. Пусть знает, с чем имеет дело.

– Роман Грин, отдел тяжких преступлений, – представился я, удерживая его взгляд.

Мужчина молчал. Его глаза бегали то на дуло пистолета, то куда-то в темноту за моей спиной. Система, вероятно, уже высветила ему моё имя и полномочия. Паника и страх читались в каждом его движении. Он был напуган, как зверь, загнанный в угол.

– Кто ты? – спросил я спокойно, не убирая пистолета. – И что ты здесь делал?

Ответа не последовало. Он молча смотрел на меня, как будто обдумывал, стоит ли говорить или лучше снова попытаться убежать. Но на этот раз я был готов к любому сценарию.

Я позволил ему встать, и он не сопротивлялся. Надевать наручники я не стал – не в моих это правилах. Хотя система тут же завопила очередным сообщением о нарушении процедур задержания, но я лишь отмахнулся от её назойливых предупреждений. Я спрятал пистолет и подойдя ближе аккуратно отряхнув с плеч мужчины грязь, налипшую после падения, я заговорил спокойно, будто мы давно знакомы.

– Сергей, – выпалил он, таращась на меня, как на привидение.– Ну что, как звать?

– Отлично, Сергей. Давай выйдем на свежий воздух, и ты мне всё расскажешь, – я сделал паузу, добавив с лукавой улыбкой: – Если я сочту, что ты говоришь правду, в участок мы не поедем.

Моя улыбка, кажется, только усилила его нервозность. Он вжал голову в плечи, но послушно кивнул. Всё-таки общение – явно не моя сильная сторона.

Я отступил в сторону, давая ему возможность пройти мимо, и жестом указал направление к выходу из ангара. Сергей прошёл боком, не спуская с меня настороженного взгляда, но затем повернулся и двинулся к большим воротам ангара.

На улице я остановился, бросив взгляд на скамейку неподалёку, окружённую двумя урнами, справа от входа. Это явно было место для перекуров персонала. Жестом указав на скамейку, я дал понять, чтобы он туда направился. Сергей, как послушная овечка, молча направился в указанном мной направлениеи сел на скамейку.

Доставая сигарету, я протянул одну ему. Он сначала недоверчиво смотрел то на меня, то на сигарету, а затем, словно не веря своей удаче, схватил её и быстро спрятал во внутренний карман своей грязной куртки. Выглядел он, как типичный работяга: обветренное лицо, глубокие морщины на лбу, тёмные, резкие волосы, большой нос и широкое, грубое лицо с выражением полной отрешённости.

– Не стесняйся, – сказал я, протягивая ему ещё одну сигарету и, черкнув зажигалкой, предложил закурить. На этот раз Сергей не стал её прятать и, повторяя мои движения, закурил.

Я отвернулся, бросив взгляд на стоянку автобусов, и медленно затянулся. Первая затяжка всегда приносит особое удовольствие. Сергей, видимо, сделал то же самое – я не стал на него давить, давая насладиться моментом.

– Ну, рассказывай, – наконец сказал я, затушив окурок о край урны и ловким движением выбросив его. Сергей, наоборот, медленно курил свою сигарету, растягивая удовольствие. Видимо, система не часто позволяла ему побаловать себя запрещенным товаром.

Он затянулся ещё раз, взглянул на меня исподлобья и, выдохнув густой дым, сказал:

– А что тут рассказывать? Я убил своего друга.

Его голос был хриплым, словно слова застревали у него в горле. Признание прозвучало буднично, как будто он рассказывал о том, как провёл день.

Система тут же выплюнула перед глазами почти стопроцентное содержание правды в его словах. Красное предупреждение замигало настойчиво, требуя немедленного ареста. Она уже подсказывала стандартный протокол, напоминая, что любой промах или задержка вызовут автоматический наряд.

Но я знал её трюки. Знал, что если отмахнуться, то сюда ворвутся люди в форме и устроят настоящий балаган. Вместо того чтобы получить ответы, я останусь ни с чем. Поэтому, не спеша, начал выполнять необходимые манипуляции, чтобы успокоить эту железную даму, дать ей понять, что процесс уже начат и я всё держу под контролем. Всё это выглядело, как ритуал: пара подтверждений, несколько фиктивных отметок. Система ненадолго отстала.

Сергей, пока я возился с интерфейсом, продолжил говорить. Его голос был спокойным, но в нём слышалась усталость, словно он хотел всё выложить, не дожидаясь вопросов.

– Мы с Володькой дружили лет пятнадцать. Вместе выросли, вместе начали работать. А потом… – он сделал паузу, затянулся сигаретой и медленно выдохнул. – Потом система пришла.

Я повернул голову, глядя на него сквозь дым. Он снова отвёл взгляд, будто боялся встретиться со мной глазами.

– Сначала ничего не изменилось. Мы по-прежнему водили автобусы по маршрутам, таскали запчасти ремонтируя их, пили в выходные. Но потом Володька… – Сергей замялся, опустив голову, будто пытаясь подобрать слова. – Он стал другим.

Он сидел, опустив голову, ссутулившись, как будто под тяжестью собственного веса. Его плечи мелко тряслись, и я понял – он плакал. Вот чёрт, к такому я точно не был готов. Система тут же завопила, фиксируя критическое состояние задержанного. Красные индикаторы перед глазами требовали немедленных действий, но я, привычно проигнорировав, начал выполнять успокаивающие манипуляции, чтобы её угомонить.

– Он просил меня… очень просил, – прошептал Сергей сквозь слёзы, скомкав сигарету и выбросив её, как будто она была причиной его страданий. Затем спрятал лицо в ладонях.

– Чего он просил? – спросил я, стараясь говорить ровно, хотя понимал, что эта беседа скатывается в истерику. Система уже готовила вариант силового задержания, и если я не удержу Сергея, то придётся тащить его в участок. А там уже наряд добьёт всё, что осталось от его рассудка.

– Он просил, а я… я сделал… – выдавил он, задыхаясь от рыданий. Его слова срывались, перемешиваясь с плачем и тихими стонами. Всё, сейчас начнётся.

Я резко схватил его за плечи, встряхнув так, чтобы он поднял голову. Держа его лицо на расстоянии, я взглянул в его заплаканные, покрасневшие глаза. Глаза старого, сломанного человека.

– Что ты сделал? – с нажимом спросил я, глядя прямо ему в лицо. Голос стал жёстким, а раздражение едва удерживалось внутри.

– Я заварил его там! Заварил! – выкрикнул он, вырываясь из моих рук. Его голос дрожал, а слова разрывались на части.

Сергей вскочил, пошатываясь, и побежал за ангар, не прекращая тереть лицо руками, будто хотел стереть с себя всё, что только что сказал. Его шаги были неуверенными, шаткими. То ли от удара головой о корпус автобуса, то ли от эмоционального срыва, но убегать у него получалось плохо. Я не стал его останавливать. Просто сделал пометку в протоколе задержания, ещё одну галочку в длинном списке пустых формальностей.

Через мгновение он замер, как вкопанный. Его взгляд стал стеклянным, тело – неподвижным. Система немедленно просигнализировала, благодарно отметив мои действия. Ещё один «успешный» случай. Щедро накинула мне бонусов, оставив с разъяснениями: оперативная группа уже выехала, а мне здесь больше делать нечего.

Вот оно, то самое, о чём шептались в участке. Контроль. Зачистка. Человек или уже не человек? Я подошёл к Сергею, обошёл его по кругу и заглянул ему в глаза. Ничего. Полностью пустой, стеклянный взгляд. Отрешённость. Он больше не был здесь. Но был ли он человеком в этотмомент? Вопрос.

Я вздохнул, отступив в сторону, и закурил ещё одну сигарету. Посмотрел на почти пустую пачку и отметил про себя: надо зайти в нужное место. Система-то может предоставить многое, но запрещенныесигареты – это совсем другая история. А я уже точно знал, чего хочу.

Глава 4

До участка я добрался спустя два часа. Не спеша, прогуливался по пустым, серым улицам, из общественного транспорта выбрав только метро. Оно встретило меня своим привычным мрачным равнодушием: стук вагонов, сонные лица пассажиров и запах сырости. Выныривая из подземки, я невольно улыбнулся. Среди высотных бетонных монстров участок выглядел, как маленький островок жизни. Никакой роскоши, но своё дело он делал – в отличие от всего остального города.

– Работа, – тихо проговорил я, направляясь к главному входу.

Внутри было всё как обычно: сотрудники суетились, кто-то перекусывал в коридоре, кто-то бурчал над бумагами. Проходя мимо, я бросил дежурный кивок, направляясь к своему кабинету. Здесь я всегда чувствовал себя как дома.

Сначала я зашёл на склад улик, где оформил еще одну улику которую же сразу и забрал, аккуратно упакованную в пакет с красной каёмкой. Она была как кусок мозаики, который должен был встать на своё место, но всё ещё отказывался давать ответы. Войдя внутрь, я не стал раздеваться, оставив свет приглушённым. Я любил полумрак своего кабинета – он помогал сосредоточиться. Без лишних раздумий я сразу принялся за дело.

– Вот она, третья, – пробормотал я себе под нос.

Я прикрепил записку в центр доски, на самый верх. Аккуратный почерк и лист из журнала маршрутов, был до боли знаком. Справа и слева разместил две другие записки, установив порядок дел: первое, второе, третье. Теперь они висели передо мной, как три молчаливых свидетеля, каждый из которых таил больше вопросов, чем ответов.

Под записками я начал пересматривать и перечитывать каждую улику. Снова и снова. Это заняло больше часа. Всё нужно было разложить правильно: фотографии, ключи, карты, символы. Каждая мелочь имела значение, каждая могла быть недостающим фрагментом пазла.

Система уже закрыла дело Суржикова. Она заявила, что его друг, Сергей, мог быть причастен к завариванию дверей и, возможно, к составлению смертельного коктейля. Чёрт возьми, звучало логично. Только вот у системы логика часто становится её же слабостью.

Доказательств, чтобы обвинить Сергея, было недостаточно. Только его признание, вырванное под давлением, но для системы этого хватило. Она поставила галочку, умыла руки, как всегда, оставив меня с вопросами, на которые не нашлось ответа. Она не копала глубже, не искала мотивы или причины. Просто закрыла дело и двинулась дальше, как неустанный механизм, который отбрасывает всё, что не вписывается в его схему.

– Ладно, – выдохнул я, отбрасывая очередной анализ логов.

Медленно и сосредоточенно я снова распределял улики: сверху вниз, случай за случаем. Первая записка и ключ от склада. Вторая – фотография бутылки растворителя и маршрут. Третья – фото книг книг, карта и ключ-карта. Пока я двигался от одного снимка к другому, тишина кабинета усиливала ощущение тяжести. Последнюю сигарету я докурил, выбросил в урну и, наконец, снял пальто, чувствуя, как напряжение слегка отпустило.

Темнота комнаты теперь казалась ещё глубже. Всё встало на свои места. Почти. Я сделал пару шагов назад и уставился на доску. Улики, фотографии, записки – всё это молча требовало ответов, которых у меня пока не было.

– Ну что, ребята, кто из вас расколется первым? – пробормотал я, усмехнувшись в полутьме.

В моей работе тишина была и союзником, и врагом. Но я знал одно: если смотреть достаточно долго, мозаика начнёт складываться. Оставалось только ждать, пока какой-нибудь кусок выдаст себя.

Сигареты кончились, и это не давало покоя. Я знал, что это будет грызть меня снова и снова, пока я не найду способ восполнить запасы. Взглянув ещё раз на доску, я понял, что мне непременно нужно наведаться в «нужное место», а потом вернуться к своим «подозреваемым». В конце концов, ничто не мешает объединить размышления с прогулкой.

Собравшись с мыслями, я вышел из кабинета и направился на улицу. Путь мой лежал на окраину города, к одному из заброшенных цехов некогда огромного завода. Когда-то здесь гремели станки, но теперь это место, как и девяносто процентов городских мощностей, стояло пустым. Заброшенное пространство давно стало прибежищем для тех, кто работает в тени системы. Здесь производили совсем другое.

Я никогда не заострял внимание системы на этом месте. И уж точно не хотел, чтобы она заглянула в мой воспалённый мозг и случайно узнала о моих привычках. Терять это «производство» я не собирался, ведь другого места, где можно было бы достать мои любимые «Полет», просто не существовало. В новом мире, где чистота и здоровье граждан стали государственной религией, запрещенные сигареты казались чем-то вроде реликвии.

Я выбрал маршрут по памяти, намеренно не задавая его системе. Пусть думает, что я просто гуляю. Чтобы отвлечь её подозрения, я даже замедлил шаг, время от времени оглядываясь, будто наслаждаюсь видом. Внутри же пытался успокоить себя: никаких улик, никаких размышлений, только прогулка. Но мои мысли снова и снова возвращались к доске, к этим трём чёртовым запискам, к уликам, которые не хотели складываться в единое целое.

Снова метро. Тот же гул, та же пустота. Я пытался найти что-то, на чём можно было бы задержать взгляд, но всё, что видел, – серые стены, указатели и безликая карта линий веток метро. Когда-то, давным-давно, они, кажется, были разноцветными. Или это только мой мозг отчаянно пытается добавить яркости в этот серый мир? Я усмехнулся, осознав, что даже такие мелочи уже становятся для меня головоломкой.

Говорят, что мозг забывает плохое и оставляет только хорошее. Если это правда, то почему мне всё кажется одинаково серым? И почему я уверен, что раньше всё было иначе? Этот вопрос застрял у меня в голове, будто надоедливый комар, и я на мгновение остановился, пытаясь понять, что именно забыл. Может, не только метро имело цвет? Может, в прошлом было что-то ещё, что отличалось от серой монохромности нынешнего мира?

Но это не моя задача. Уничтожив попытку собственного разума отвлечься на воспоминания, я договорился с собой хотя бы на время поездки забыть всё, что не касалось моего дела. Это, как обычно, вышло не очень. Пока поезд мчался по туннелям, я снова и снова возвращался к мыслям о записях, уликах, странных связях, которые вроде бы есть, но которых не видно.

Я вынырнул из метро, вдохнув холодный воздух, и направился к нужному месту. Всё ещё серое, всё ещё пустое – даже этот город казался закостеневшим. Но меня это не волновало, как и почти стопроцентное количество деталей вокруг. У меня была цель, и я уже видел её на горизонте – огромный цех, возвышающийся до самых серых облаков, которые, казалось, накрыли город навечно.

Основной вход, конечно же, был опечатан и закрыт. Ещё бы – кто будет входить сюда без необходимости? Однако нужный проход находился в стороне, спрятанный под сломанной лестницей, прислонённой к массивной бетонной стене. Заброшенный, пыльный и замусоренный уголок – место, казалось, слишком наивное, чтобы быть укрытием. Но, видимо, для системы этого хватало.

Я нашарил в одной из куч мусора крепкий шнурок, который служил ключом. Несколько точных движений, правильное количество узлов и пауз. Через минуту дальняя груда мусора зашевелилась, открывая небольшой проход. Я нагнулся и нырнул внутрь, в узкий туннель, освещённый тусклыми красными лампами.

Туннель вёл вниз, извиваясь и петляя. Его тишина и приглушённый свет всегда чем-то притягивали меня. Здесь было ощущение, что ты попал в другой мир. Даже зная, что на конце этого пути нет ничего неизвестного, я всё равно испытывал лёгкий трепет. Короткий, но приятный момент, словно детская игра в приключения – единственная искра адреналина, которую я мог позволить себе в этом сером и мёртвом городе.

На выходе меня встретила массивная металлическая дверь. Я постучал – точное количество раз, в нужном ритме. Через мгновение небольшая щель приоткрылась, меня оглядели внимательные глаза. Затем раздался скрип петель, сигнализируя, что путь свободен. Я выбрался из туннеля, выпрямился, стряхивая с себя пыль скорее по привычке, чем из необходимости. На удивление, здесь всегда царил порядок и чистота, словно это место было за гранью остального города.

Справа от двери стоял старичок с винтовкой. Он лениво дымили сигаретой, только кивнул мне, мол, проходи. Я вернул кивок, слегка приподняв шляпу, и двинулся дальше.

Просторный металлический зал напоминал склад. По обеим сторонам стояли прилавки, заваленные всевозможными товарами. Но меня интересовала дальняя лавка, утопающая в разноцветных пачках и коробках. Только небольшое окно над всем этим оставляло место для моего продавца – Артёма Павловича, который, как всегда, стоял, опершись локтями на прилавок. В зубах у него дымилась сигарета, а взгляд рассеянно скользил по залу.

Артём Павлович заметил меня ещё на подходе. Его тонкие губы дрогнули, словно собираясь улыбнуться, но привычная суровость удержала этот порыв. Он медленно поднялся с табуретки за прилавком, стряхнув пепел с давно потухшей сигареты, и двинулся мне навстречу.

– Роман, чёрт тебя дери! – его голос, хриплый и слегка надломленный, звучал так, будто он курил с самого рождения.

Я широко улыбнулся, протягивая руку, но Артём только фыркнул, смахнул её и резко потянул меня в медвежьи объятия. Его крепкие, хоть и жилистые руки обхватили меня так, что я на мгновение почувствовал себя ребёнком, вернувшимся домой после долгой разлуки.

– Старый ворчун, – пробормотал я, похлопав его по спине. – Давно не виделись.

– А ты всё такой же упёртый, – отозвался он, отпуская меня и окидывая своим прищуренным взглядом, как будто искал перемены.

Артём Павлович выглядел так, словно был вырезан из другого времени. Его морщинистое лицо с острыми скулами и глубокими складками вокруг рта было как карта, на которой читалась каждая прожитая битва. Тонкий нос, чуть загнутый вниз, добавлял хищной строгости, а глаза… Его глаза были пронзительные, серо-стальные, как заточенное лезвие. Они видели слишком многое, чтобы быть добрыми, но в них была искра, таившая какой-то древний огонь.

Его седые волосы давно уже перестали слушаться расчески, но всё равно были аккуратно приглажены назад. Из подворотника видавшего виды пальто торчал замусоленный вязаный шарф, который он явно не снимал даже летом. На руках – старые кожаные перчатки с трещинами, напоминающими паутину.

– Ты как? Всё с системой бодаешься? – спросил он, доставая новую сигарету из пачки и предлагая мне жестом.

– Как видишь. А ты?

– Всё тот же старый Артём. Люди приходят, уходят, а я тут, на своём месте. Что тебе нужно?

– Как обычно, – кивнул я, убирая шляпу и ставя её на прилавок.

Артём усмехнулся, по-свойски хлопнул меня по плечу и двинулся к дальнему углу лавки, уже зная, что именно я ищу.

Артём Павлович, неторопливо жестикулируя, начал шарить в одном из нижних ящиков, потом в какой-то старой коробке, покрытой толстым слоем пыли. Наконец, с лёгкой улыбкой он выудил пару блоков моего любимого «Полёта». Он всегда знал, что мне нужно. Я уже достал из кармана наличные – не спеша, аккуратно сложил их ровной стопкой и отодвинул к дальнему краю прилавка. Никакой передачи из рук в руки. Это был наш маленький ритуал: деньги оставлялись на одной стороне, товар – на другой. Всё происходило тихо, буднично, словно мы просто обменивались невинными вещами.

– Всё как всегда, Роман, – буркнул он, перекладывая блоки на прилавок.

– Как часы, Артём Павлович, – кивнул я, подвига сигареты ближе к себе.

Этот склад всегда оставался для меня загадкой. Система видит всё, контролирует всё, но каким-то образом этот уголок мира оставался для неё невидимым. Меня это всегда интриговало. Почему она не прихлопнула этот импровизированный склад запрещёнки? Вопросы оставались, а ответов, как и по уликам на моей доске, не было.

– Павлович, – бросил я, задумчиво глядя на него. – И как тебе удаётся держать всё это без внимания сверху?

Старик лишь усмехнулся, затянувшись своей сигаретой. Его глаза, хоть и уставшие, вспыхнули хитрым огоньком. Он слегка наклонился вперёд, как будто собирался открыть мне тайну. Но вместо этого лишь хрипло рассмеялся.

– Знаешь, Роман, – сказал он, отпуская дым через зубы. – Чем меньше вопросов задаёшь, тем дольше живёшь. А ты, я вижу, как всегда лезешь туда, куда другим и дорогу показывать страшно.

Я усмехнулся, забирая блоки.

– Ладно, Павлович. Просто знай, что если вдруг придёт кто-то незваный – я тут не был, и я тебя не знаю.

Он махнул рукой, будто отгонял надоедливую муху.

– Ты тут не первый такой умник, не волнуйся. Своих держим под прицелом, чужих – на мушке. А теперь вали отсюда. У тебя на лбу написано, что ты не просто за сигаретами пришёл. Работай, сыщик, работай.

Его слова задели меня, как всегда, попав прямо в точку. Сегодня мне действительно нужно было больше, чем просто сигареты. В этом сером, мёртвом городе три записки, три смерти и три загадки кричали о том, что где-то здесь скрыта истина. А если кто и мог понять её, то только тот, кто знает, как оставаться вне поля зрения системы.

Я поправил пальто, кивнул Павловичу и направился к выходу. Его хриплый смех догнал меня уже у двери.

– Роман, если найдёшь что-то интересное, не забудь рассказать. Хотя, знаешь что? Лучше не рассказывай. Береги себя, парень.

Я уже стоял у двери, пальто слегка распахнулось от движения. На мгновение задержался, обернулся через плечо. Почувствовал, как губы сами собой дрогнули в лёгкой усмешке. Интерес, почти азарт, смешанный с внутренним напряжением, проскользнул в моём взгляде, и я бросил последний вопрос.

– Ну всё же как? – бросил я, будто шутя, но голос выдал, что вопрос был серьёзным.

Артём Павлович, не меняя позы, стоял у прилавка, всё так же лениво затягиваясь. Он усмехнулся, уголки рта дрогнули, а глаза хитро сузились.

– Она всего лишь "система", – отозвался он, с таким выражением, будто говорил очевидное.

Затянувшись ещё раз, он выдохнул дым и, словно невзначай, добавил:

– Система – это просто машина. Умная, конечно, но всё ещё машина. А у машин есть одно общее: они могут давать сбои. Иногда такие маленькие, что их никто не замечает, а иногда… достаточно большие, чтобы в них пролез такой, как я.

Он замолчал, давая мне переварить сказанное. Лёгкий намёк проскользнул в его голосе, как нож в мягкое масло. Павлович явно хотел что-то подчеркнуть, но при этом не раскрывал карты полностью. Его пальцы постукивали по краю прилавка, а в тишине зала стук казался почти ритмичным.

– Всё дело в том, парень, – продолжил он, наконец, немного наклоняясь вперёд, – что сбои – это не проблема. Это возможности. Главное – знать, где их искать. И если ты будешь искать их там же, где ищет система, то ничего не найдёшь. Но если начнёшь думать, как она, – возможно, сам станешь её сбоем.

Я усмехнулся, на секунду задержав взгляд на старике.

– Звучит так, будто ты сам её программировал, Павлович.

– Программировал? – Павлович хрипло рассмеялся, отбросив окурок на бетонный пол и раздавив его носком ботинка. – Нет, Роман, никто не знает, кто её создал. Никто. Она просто появилась, как гроза в ясный день. Без предупреждений, без вводных. Все думали, что это правительство, или корпорации, или, чёрт побери, инопланетяне. Но истину так и не нашли.

Он наклонился вперёд, и его глаза сверкнули хитрым блеском, словно он знал больше, чем говорил.

– Знаешь, что самое интересное? Она была совершенной с самого начала. Словно ей не нужно было учиться. Но вот тебе загадка: что бы ни было совершенным, всегда найдётся то, что нарушит баланс. Любая машина даёт сбои, Роман. И система – не исключение.

Я с прищуром посмотрел на него.

– Ты намекаешь, что сбои – это её слабость? Или это то, что ей позволено иметь?

Павлович кивнул не дав однозначного ответа, усмехнулся, и снова потянулся за сигаретой.

– Возможно. Но сбои – это как трещины в стекле. Если смотреть под правильным углом, можно увидеть, куда эти трещины ведут. А может, даже разбить стекло к чёртовой матери.

Старик затянулся, выпуская дым тонкой струйкой, и добавил:

– Она контролирует всё, парень, всё до последней пылинки. Но знаешь, что она не может контролировать? Собственные ошибки. – Павлович медленно затянулся, выпустил дым тонкой струйкой и посмотрел на меня своими стальными глазами. – Трещины, сбои, баги… называй их как хочешь. Это слабые места. И вот кто-то, кто знает, как эти трещины использовать, может не просто жить, а жить так, будто её вовсе не существует. Или, по крайней мере, обманывать себя, что он свободен.

Его голос был тяжёлым, пропитанным опытом и цинизмом, а слова звенели, как выстрелы в тихой комнате. Павлович усмехнулся, но не весело, а с горькой иронией, словно говорил о старом враге, с которым давно привык жить бок о бок.

– Проблема в том, Роман, – продолжил он, склонившись чуть ближе, – что большинство людей даже не замечают этих трещин. Они принимают систему за данность, как небо над головой или воздух, которым дышат. А трещины-то есть, я их видел. Только мало кто рискнёт туда сунуться. Боятся. Боятся, что система поймает, а ещё больше боятся, что не поймёт, отпустит… и ты останешься в этой пустоте совсем один.

Я смотрел на него, стараясь прочитать что-то большее между строк. Но Павлович был как закрытая книга, из которой иногда случайно выпадали страницы.

– Ты считаешь, что её сбои – это ключ?

Павлович хрипло произнёс, словно пробуя слова на вкус:

– Я считаю, что её сбои – это тайный код. Если ты поймёшь, как его читать, то сможешь не просто выжить, но, возможно, даже победить.

Он сделал паузу, затянулся и добавил, выпуская дым тонкой струйкой:

– Хотя кто знает, есть ли вообще кого побеждать? Может, всё это лишь иллюзия борьбы.

Слова Павловича пронзили Романа, как выстрел. Система, которая казалась всемогущей, вдруг обрела оттенок уязвимости. Эта мысль была одновременно пугающей и вдохновляющей.

– Ладно, старик, – бросил Роман, поправляя пальто. – Убедил. Посмотрим, где эти трещины. Но если я наткнусь на очередную стену, вспомню твою философию.

Павлович лишь хмыкнул, глядя на него из-под тяжёлых век.

– Вопрос не в том, наткнёшься ли. Вопрос в том, что ты сделаешь, когда найдёшь.

Запутавшись ещё больше, я развернулся к узкому туннелю. Даже не попрощавшись с Павловичем, снова нырнул в лаз, ведущий наружу. Красные лампы тускло освещали путь, а звуки города, доносящиеся с поверхности, глухо перекликались с моими мыслями.

Путь в участок занял больше времени, чем обычно. На этот раз я не просто шёл – я был полностью поглощён последним разговором с Павловичем. Сбои системы. Как я мог их игнорировать? Она ведь всегда была идеальной, или мне так казалось? А что, если нет? Павлович говорил, что всегда найдётся что-то, что нарушит баланс. Что-то маленькое, почти незаметное, но способное вызвать трещину даже в самой совершенной конструкции.

– Вот же черт, – выругался я вслух, пнув камешек на дороге.

Новые мысли путали всё ещё больше. Они добавляли неизвестности там, где мне хотелось ясности. Но с другой стороны, они давали объяснение тому, почему система ничего не видела и не слышала. Три случая, и в каждом из них она оказалась слепа и глуха. Но почему только эти? Почему другие не подпадают под эту категорию? И эта проклятая записка…

Я сжал зубы, чувствуя, как напряжение превращается в тихую ярость.

– Чёртова система, – прошипел я, ускоряя шаги.

Мои мысли бешено крутились вокруг разговоров и улик. Я чувствовал, что каждый шаг приближает меня не только к участку, но и к какому-то новому пониманию. Словно всё, что я видел и слышал, начинало складываться в некую мрачную картину, которую пока что не могу разглядеть.

Когда я дошёл до участка, не было времени ни на формальности, ни на приветствия. Я просто бросил мимолётный кивок охраннику на входе и быстрым шагом направился в свой кабинет. Доска с уликами ждала меня, словно живая, требуя, чтобы я снова взглянул на неё и попробовал связать воедино всё, что у меня есть.

Захлопнув за собой дверь, я буквально рухнул на стул, стянул шляпу и пальто, бросив их на вешалку не забыв спрятать блоки сигарет в тумбочку стола. На доске три записки по-прежнему красовались над всеми уликами, напоминая о том, что они – центр всего этого хаоса.

– Ладно, – выдохнул я, доставая из ящика стола новый блокнот и бросая его на стол. – Начнём с того, что знаем. Сбои. Трещины. Записки. Что это, чёрт возьми, всё значит?

Мой кабинет наполнился запахом кофе из кружки, которую я схватил по пути. Я поднялся, медленно подошёл к доске и уставился на неё, словно пытаясь прожечь взглядом смысл всего происходящего.

– Если сбои – это ключ, – пробормотал я, глядя на записки, – то мне придётся найти замок. И быстро.

Глава 5

Участок

Продолжить чтение