Душанбинские рассказы. Истории из детства.
Введение
С тех пор как я уехала из Душанбе прошло уже более тридцати лет. Самой не верится. С тех пор я ни разу не возвращалась в свое детство, только мысленно перебираю в памяти цветные стёклышки воспоминаний.
Они приходят сами собой и навязчиво стучаться в голову, пока не выпишу, не отпускают. Так, потихоньку, родился сборник "Душанбинских рассказов", получилось девятнадцать.
Я не объединяла их линией времени – они разрозненны и спонтанны, так что можно начинать с любого места, которое откликнется. Есть "вкусные" солнечные рассказы с рецептами. Есть грустные, в которые я завернула остатки своей печали по друзьям детства, уехавшему в другой город брату и потере собаки. Есть и весёлые, о моих душанбинских приключениях.
Выбирайте под настроение. Какие эмоции вам требуется активировать и прожить заново? Возможно, вам тоже требуется кого-то оплакать и отпустить. Возможно понастальгировать по детству или почувствовать вкус терпкой айвы, ежевики с привкусом свежей вишневой палочки или ароматного Таджикского плова.
Я думаю, жизнь не линейна, мы одновременно проживаем и прошлое, и настоящее и будущее время погружаясь то в воспоминания, то в планы, ожидания и проекции.
Душанбинские рассказы – книга о прошлом. О моем и, возможно, вашем. Это пока все что удалось достать из памяти, возможно будет что-то ещё.
Как сложилась моя жизнь после переезда из Душанбе в Санкт-Петербург читайте в конце сборника.
Если вкратце, у меня все хорошо, пишу рассказы.
Ваша Ольга Анохина.
Глава 1 Айвовое варенье
Таджикистан – красивое место, тёплое, вкусное. Южане умеют жить сочно, за что им большое спасибо. Когда мы переехали в Душанбе, мне было около четырёх.
В первый год мы жили в Варзобском ущелье, на служебной квартире. Это было далековато от центра, но нас выручал наш волшебный "Запорожец": отвозил нас с братом в садик, а родителей на работу. Папа и мама работали тогда вместе, в Министерстве лесного хозяйства. Мне было это удивительно, ведь в Таджикистане нет леса. Но оказалось, что Министерство занималось любыми насаждениями: курировали миндальные и фисташковые рощи, а также разнообразные фруктовые сады.
У нас дома, в сезон, по цене для сотрудников, оказывались большие мешки яблок и груш из многослойной крафтовой бумаги. Яблоки – Симиренко, мой любимый сорт, зелёные с дымчатым налётом, кисло-сладкие – всё как я люблю.А груши зелёные, в крапинку, с красноватым бочком. Крепкие и слегка терпкие на вкус, зимний сорт, чтобы подольше хранились. Мы заворачивали каждую фруктину в газетную бумагу и складывали в деревянные ящики.
Хранились фрукты долго, иногда до самого нового года. Через пару месяцев груши были уже янтарно-желтые, а яблоки мягко-рассыпчатые под крепкой кожицей. Бывало, привозили гранаты, они лучше всего хранились в газетных одёжках и к новому году выглядели прилично, только упругая, как резина, кожура становилась твёрдой дублёной кожей.
Больше всего мне нравился большой светло-голубой эмалированный таз с фисташками. Он стоял в шкафу и занимал половину полки. Вторую половину полки обычно занимала я, садилась напротив таза и погружалась в свою фисташковую медитацию. Фисташки были не идеальны: много закрытых, без щёлки, и с каждым днём таких неидеальных становилось всё больше. Были и пустышки – закрытые и с маленьким высохшим зёрнышком внутри.На некоторых были остатки зелёной кожуры сверху.
Оказывается, орехи: фисташки и миндаль – растут в плотной зелёной броне, которую нужно счистить, чтобы добраться до кожуры ореха. Если не сделать этого вовремя, она намертво присыхает к скорлупе и не даёт добраться до сердцевины.
Иногда привозили айву – крупные, жёлтые, роскошные плоды, покрытые тонкой шёрсткой. Они очень привлекали меня, и я делала много попыток съесть это. Но на вкус айва была твёрдая, зубы намертво застревали в ней, а в рот слегка просачивался кисло-сладкий сок. Если откусить и прожевать удавалось, то проглотить это было невозможно. Я выплёвывала эти терпкие, кисло-сладкие опилки и делала новую попытку. По мере приближения нового года айва становилась ярче, красивее и, видимо, вкуснее, но популярностью у нас в семье не пользовалась.
Мама, выждав месяц или два, выбирала выходной день и варила айвовое варенье. Айву нужно было почистить и нарезать брусочками. Её почти белая мякоть быстро темнела и приобретала ржавый оттенок. Чтобы этого не произошло, нарезанную айву кидали в заранее приготовленный кипящий сахарный сироп и оставляли томиться. В результате получалось нечто восхитительное.
Тонкие полупрозрачные брусочки айвы в сиропе, цвета зрелого янтаря.
Брусочки от томления не теряли свою крепость и приятной кисло-сладкой упругостью ощущались во рту.Это было моё любимое варенье, мамино варенье. Я никогда и нигде такого не пробовала. Сейчас, оказавшись во фруктовой лавке, уже в Петербурге, я изредка замечаю в продаже айвовое варенье. Мне страшно покупать его, я боюсь разочарования.
Иногда вижу крепкую, немного лохматую айву на прилавках. Первая мысль – купить и сварить! Вторая – ничего не получится, у меня нет рецепта, он, к сожалению, не сохранился.
И я ухожу домой без покупок, ощущая во рту вкус маминого айвового варенья.
Глава 2 Моя собака Орта
У меня никогда не было собаки, настоящей собаки. Были разные приблудные дворняжки, которых приносил с улицы папа. С ними никто не гулял, они гуляли сами, поэтому куда-то терялись или попадали под машину. У меня не было с ними никаких личных отношений.
Я мечтала о большой служебной собаке с родословной. Мне требовалась охрана. Витька Шуляков и Димка Прошкин совсем распоясались, не давали мне проходу ни в школе, ни после. С собакой они бы меня не тронули, даже близко не подошли бы. Я мечтала о собаке, но мечта была недостижима. Чтобы утешиться, я собирала марки с породами собак и читала журнал "Юный натуралист".
Кто-то сказал, что породистую овчарку можно купить в клубе служебного собаководства. Не помню как, но мы договорились с братом и поехали вместе. Запредельность! Обычно нас мало что объединяло, а тут наши интересы сошлись. Мы оба хотели собаку – восточно-европейскую овчарку или шотландского колли.
В клубе нам сказали, сколько будут стоить щенки и когда ждать ближайший помёт. Стоимость собаки была космическая, казалось, только в фантастическом фильме возможно, чтобы мама согласилась, да ещё за такую цену. Но семена целеполагания уже были засеяны в наших душах. Хоть мы и не верили в эту сказку, но чётко дали Вселенной знать, что нам требуется собака! Время пошло.
Папа нас поддерживал и вполне допускал, что два подростка, 12 и 13 лет, вполне справятся с заботой о собаке. Мы с братом тоже в себя верили. Мама не верила. Она точно знала, что ей придётся заботиться о собаке и участвовать в детских разборках на тему, кто пойдет с ней гулять.
Видимо, Вселенная заказ уже приняла и работала на нас. Как-то раз мы с папой куда-то ездили все вместе, возможно, у него был выходной, и мы поехали на Варзобское озеро. День стоял будний, мама была на работе.
Мы полдня катались с папой на нашем белом "Запорожце", который родители привезли ещё из Карелии, при переезде.
На обратном пути разговоры опять зашли о собаке. Мы убедили папу заехать в клуб сабаководства, чтобы узнать про щенков. В клубе выяснилось, что овчарок всех разобрали, но есть редкая порода – ротвейлер, и если мы прямо сейчас поедем к заводчикам, то, возможно, у нас будет выбор. Ротвейлер тоже стоил как маленький самолёт, но мы погнали. Папа подключился к нашему азарту, и через полчаса мы уже сидели с плюшевым щенком на велюровом диване.
Щенков оставалось три: два парня и одна прекрасная, бархатная, девочка – чёрная, с кирпично-рыжими подпалинами. Выбора у нас не было, мы не могли уйти без щенка. Хозяйка при этом рассказывала прекрасную историю о том, что отца нашей девочки зовут Рамзес и что ездили они к нему не абы куда, а в соседнюю республику, в город Ташкент.
Папа купил щенка. Оставалось уговорить маму, но мама была на работе. Меня послали как лазутчика. Я знала всех на маминой работе, часто там околачивалась. Мама руководила планово-экономическим отделом. В кабинете я ее не нашла, она вышла на совещание к директору.
Меня это не остановило, и я пошла наверх, в большой зал для собраний. Постучалась в кабинет и попросила маму спуститься. Начальник, конечно, отпустил маму: дети сотрудников не часто врываются среди бела дня.
По дороге к машине я вкратце объяснила маме, в чём суть операции, и пообещала, что если она не одобрит щенка, то мы вернём его обратно.
Мама щенка "одобрила" и сказала строго:
– Делайте, что хотите, только если вы с ней гулять не будете, я её сама отдам или продам кому-нибудь, поняли?!
Мы молча закивали головами как китайские болванчики, а мама развернулась и пошла работать.
Глава 3 Брат мой Коля
Мы с братом погодки, так что младенцами не успели познать горечь соперничества за маму. Тем не менее всё было не просто. Коля был хорош. Симпатичный, хорошо учился, занимался в художественной школе и бальными танцами. А ещё у него были амбиции, он хотел стать известным художником. Когда мама предложила ему перевестись из рядового класса в элитный, он не сопротивлялся и даже согласился подтянуть немецкий. К языкам он был тоже способен, как потом выяснилось. В общем, не ребенок, а мечта.
На его фоне я бледнела. Училась слабо, выглядела странно. Меня не украшали по-разному оттопыренные уши под тощими мышиными хвостами и не поместившиеся в челюсти клыки. В советское время принято было сравнивать.
– Посмотри, а вот Коля хорошо учится, у него пятерка по математике, – часто слышала я.
Мне до пятёрки по математике было как до луны. Сравнения не добавляли любви в наши отношения. Иногда я его просто ненавидела. Мы делили одну комнату, пока он не уехал поступать академию им. Мухиной (Муху) в Петербург. В нашей комнате постоянно двигались столы и кровати, чтобы разделить пространство. Общались мало, в основном находились на враждебной дистанции. Иногда, в компании общих друзей, во что-нибудь играли.
Коля был целеустремлён и подавал надежды. Я помню байки родителей о том, что брат чуть ли не с двух лет взял карандаш и начал рисовать. Потом был репетитор по рисунку, и он поступил в художественную школу. После его ждал красный диплом Душанбинского художественного училища.
Я надежд не подавала, в детстве часто болела и доставляла много хлопот родителям. В своих интересах прыгала как блоха, к шестому классу за спиной у меня уже была художественная гимнастика, лёгкая атлетика, бассейн, кружок мягкой игрушки и два месяца музыкальной школы. Я нигде долго не задерживалась и считалась несерьезной. Постепенно родители разделили нас между собой. Я была папина, Коля – мамин. Мама активно занималась его развитием и, если требовалось, подтягивала ресурсы со стороны.
Мной никто не занимался. Папа либо работал, либо засиживался в гараже с друзьями. Хотя часто баловал меня деньгами, за это ему большое спасибо. На карманные от папы я могла многое себе позволить. В основном я водила своих подружек в кафе пить молочный коктейль и есть пирожные.
С папой у брата не ладилось, я часто слышала их словесные перепалки, особенно в подростковом возрасте. У меня не ладилось с мамой. Мне казалось, что она меня совсем не любит, а любит только своего "Коленьку".
Как-то раз я поссорилась с какими-то парнями во дворе. Язык у меня был острый, характер дерзкий. Я могла себе позволить высказать то, что думаю, и убежать. Арсен с компанией стали меня преследовать. Честно говоря, было страшно, поговорить об этом было не с кем. С мамой не было привычки, с папой вербально мы тоже не общались, только тактильно и денежно. Я сказала брату. Он ничего не ответил, только задумался. С Арсеном потом как-то рассосалось, и я забыла об этом.
Лет через двадцать я узнала, что брат ходил разбираться с этим Арсеном, и они крепко подрались.
Был ещё один случай, когда брат вступился за меня. Первый раз я вышла замуж неудачно, по глупости. Отношения у нас не складывались, муж пил и не соглашался на развод. Угрожал, и я боялась. У меня тогда была полуторагодовалая дочка на руках. Коля пришёл разбираться как брат. По-моему, они подрались, но это не точно. В общем, с мужем у нас после этого стало все поспокойнее, и вскоре мы развелись.
Психика так устроена, что плохие моменты запоминаются ярче. Когда я думаю о брате, стараюсь вспомнить хорошее. По приезде в Петербург жить мне было негде, и я жила в коммуналке у брата. Он тогда учился в "Мухе" и подрабатывал дворником за жильё. Там была полная коммуналка художников, все одиннадцать комнат. Я на всю коммуналку варила борщ, меня очень хвалили, мне это нравилось. Жили с братом дружно, спустя три месяца я переехала в общежитие, служебное жильё.
Это брат меня познакомил с книгами Лазарева и Кастанеды, учил меня писать маслом. Во взрослом возрасте мы почти не ссорились, иногда ходили друг другу в гости. Мне хотелось, чтобы у нас были дети-ровесники, и мы дружили бы семьями. Но у него долго не складывалось с семьёй. В результате по возрасту совпали мой третий и его первый ребёнок.
Сейчас брата уже четыре года как не стало. Он много пил в последние годы и подорвал здоровье. Мама до сих пор сокрушается, что "отдала его в художники", среда, говорит, там "неблагоприятная".
А я запомнила его таким, как на фото, свободным и вольным художником.
Глава 4 Галинушка
Галинушка – это наша классная, она действительно классная – Галина Ивановна.
Она, наверное, и не догадывается, как часто я её вспоминаю. Не зря мама ревновала меня к ней. Галина Ивановна – очень значимый человек, который сильно повлиял на мою жизнь.
Мне запомнился один наш разговор. Это было в пятом классе, мы уже познакомились на общем классном собрании, но наедине ещё не общались. По правилам советского времени все школьники должны были дежурить по классу, считалось, что труд облагораживает. Был специальный график. Наконец-то подошла моя очередь. Я этого очень ждала и волновалась: мне предстояло убирать кабинет биологии, кабинет нашей Галинушки.
Моя напарница куда-то испарилась, и я осталась дежурить одна. Галина Ивановна сидела за огромным белым столом, который располагался на небольшом подиуме. За её спиной во всю стену висела трёхстворчатая зелёная доска. Вдоль стен были развешены большие стеклянные боксы с чучелами птиц и животных, как в зоологическом музее.
Школа у нас была «богатая», не для всех. Как я туда попала, до сих пор не понимаю, наверное, по месту жительства. Городская школа №28 города Душанбе, с немецким уклоном.
Я по стеночке пробралась в конец кабинета и начала переворачивать стулья.
– Оля, скажи, а Коля из 6-го «А» твой брат? – аккуратно спросила классная.
– Да, мой, – робко ответила я, больше ничего не добавляя.
Как я потом узнала, Колю она почему-то недолюбливала, у него была единственная четвёрка по биологии.
Стулья были подняты, и я принялась за полы. Сначала подмела большой и неудобной шваброй-щёткой, которая, казалось, была выше меня. Я старалась не пропустить ни соринки, чтобы Галина Ивановна ничего плохого про меня не подумала. Вообще-то я не очень любила убираться, с братом мы всегда об этом спорили. Он называл меня «халтурщицей», говорил, что я плохо убираюсь.
Мы с Колей тоже дежурили по дому: по очереди мыли посуду и убирались в комнатах. Для него главное было чистота, для меня – порядок. Мне нравилось, когда всё было по местам, а лазить под кроватями и выгребать оттуда пыль не нравилось. Зная за собой такой грех, я очень старалась, чтобы не выдать свою «халтурщицу».
Следующий этап – мытьё полов. Я взяла ведро и серую тряпку из мешковины. Намотав её на деревянную швабру, начала потихоньку мыть полы, забираясь в каждый угол.
– Оля, тебе, наверное, не стоит быть уборщицей, – мягко сказала Галина Ивановна.
Я остолбенела и резко выпрямилась, слегка повернув голову в сторону классной.
– Почему? – спросила я, почувствовав, как пожар разгорается на моём лице.
– Да потому, что ты будешь очень хорошей уборщицей, а так нельзя, ты быстро выгоришь и не сможешь работать.
Я выдохнула, вроде меня хвалят, можно немного расслабиться.
Галина Ивановна в меня очень верила. Почему-то вместо законной четвёрки, на которую я стабильно отвечала по биологии, она ставила мне пятёрку. Мне было очень стыдно и приятно одновременно. Никто до неё не ставил мне пятёрки. В началке я плохо училась, читала медленно, писала коряво, тогда говорили «как курица лапой». Мой почерк и правда трудно было разобрать, но единица по русскому меня сильно расстраивала, можно было бы обойтись и двойкой, а так получается унижение какое-то.
Я молча переживала свою учебную некомпетентность и никому не жаловалась. Маме было некогда, она много работала. С братом делиться не хотелось, он находился на другой стороне баррикад. Папе было бесполезно жаловаться, он мне вряд ли бы чем-то помог – сам на тройки с горем пополам школу окончил.
Галинушка что-то во мне разглядела, она всегда говорила:
– Оля, ты можешь, я в тебя верю!
Это кружило голову. И я потихоньку стала учить биологию по-честному. Не на перемене перед уроком, как я это делала со всеми другими предметами, а дома, вечером, после школы.
Так, потихоньку, я выбилась в хорошисты, и у меня была только одна мечта – закончить девятый класс без троек. Это было практически невозможно, так как математика у меня была сильно запущена, и я плохо её понимала. К середине девятого я подошла к Ларисе Николаевне, шикарной брюнетке с греческим профилем, и честно сказала:
– Мне нужна четвёрка!
Это было немыслимо, так как невозможное невозможно. Однако к концу года я обнаружила в своём аттестате четвёрки по алгебре и по геометрии. Геометрию, правда, я сама вытянула, а вот алгебру – не знаю, по всей видимости, без Галинушки не обошлось.
Глава 5 Ленка Нейман
Ленка – моя одноклассница, высокая красивая блондинка с модной стрижкой. Ленка была немкой. У нас в Душанбе было много немцев, целые немецкие посёлки, видимо, из высланных переселенцев.
Я завидовала Ленке, у неё было красивое синее форменное платье, сшитое в ателье на заказ. В то время как у меня и других девочек – стандартные коричневые, которые неприятно кололись из-за шерсти в составе.
Родственники Ленки жили в Германии и часто присылали ей красивую одежду. Она выгуливала обновки на школьных дискотеках. Я тоже очень хотела на дискотеку, но в форменном платье туда не пойдёшь. Долго уговаривала маму что-то предпринять. Путём сложных переговоров принималось решение перешить что-то из маминых платьев или бабушкиных.
Я уже точно не помню, мне казалось, что из бабушкиных, – так нелепо и отвратительно они на мне сидели! Но на дискотеки я всё-таки ходила, посмотреть одним глазом на свою первую и последнюю школьную любовь – Абдика.
Наша классная руководительница разговаривала с Ленкой на равных и обсуждала с ней новинки из "Burda Moden".
Это было вообще запредельно. Я очень любила Галину Ивановну, но у меня плохо получалось с ней свободно беседовать из-за страха ляпнуть какую-нибудь глупость. Я старалась молчать и слушать.
Ленка дружила с элитой класса: красавицей с греческими корнями – Таней Анамагуловой и отличником Витей Клюсом. Я дружила с Томкой Бровкиной и то только потому, что она регулярно угощала меня печеньем. Мы с Томой были предпоследние по росту и по рейтингу в классе. Это делало для меня фигуру Ленки недосягаемой. Иногда я фантазировала, что Ленка очень похожа на звезду телевидения, Татьяну Виденееву, только не такая добрая. И я часто злилась на Ленку, хотела отомстить, за всё.
Мы только перешли в восьмой класс. Лето, как обычно, было длинное и жаркое, плавно перетекающее в сентябрь. За каникулы я как-то резко вытянулась, и неожиданно у меня проявился третий размер груди. Я не знала, куда её деть, и всё время сутулилась. Одежду выбирала попросторнее, чтобы было не заметно моё "богатство". Слава богу, по случаю, на барахолке, удалось купить красивый бюстгальтер по размеру. Это грело душу изнутри.
Всю осень на физкультуре мы бегали на улице. Это называлось "кросс". Один километр, три километра, пять километров… Было скучно и изнурительно. Я ненавидела бегать и иногда переходила на шаг.
Как-то раз, после очередной физкультуры, мы переодевались. Между раздевалками мальчиков и девочек была тонкая, почти картонная перегородка. Всё было очень хорошо слышно. Девочки болтали, не переставая, обсуждая всё подряд. Мальчишки гудели басом.
Я стеснялась своей груди и старалась быстро переодеться в углу, стоя спиной к девчонкам.
– Олька, ты что там в углу делаешь? – по привычке стала приставать Ленка.
– Небось, вату в лифчик набиваешь?
Девчонки прыснули, парни загоготали. Я залилась краской стыда и злости.
"Ах, вату, значит? А у самой два прыща из-под майки торчат!" – гневно подумала я и резко развернулась к Ленке лицом, прямо в расстёгнутой школьной блузке.
Внезапно все замолчали, кто-то ахнул от неожиданности. Парни за перегородкой почему-то тоже замерли.
Ленкино лицо перекосило от недоумения и удивления, она прикрыла рот рукой и не смогла выдавить ни слова. Я медленно, торжествуя победу, застёгивала блузку и, не моргая, смотрела в упор на Ленку.