Древятница

Пролог

Он хотел запомнить её. Запомнить каждый жест, необыкновенный цвет глаз, россыпь узоров Млечного пути на коже, очарование изгибов тела, великолепие и аромат её изумрудных волос.

Максим пробовал фотографировать много раз, и всегда на экране телефона образ девушки словно ускользал. Будто ожившие картины Генриха Рихтера: непостижимые, волнующие, динамичные. Крутая камера его смартфона, техническими особенностями которой он так гордился, была здесь бесполезна.

Вот прекрасные сильные деревья с резными листами под густой кроной и Макоша среди них. Нет, не среди, она растворялась в них. На каждом его снимке. Максу хотелось сделать сотни-тысячи кадров. Попытаться оставить память о ней в этих ярких цифровых точках как доказательства её бытия. Потому что порой он сам сомневался в существовании этой девушки, в реальности происходящего с ним. Но всякий раз новое фото – очередная неудача. Ещё попытка – опять вне фокуса.

Долго смотреть на дисплей молодой человек не мог. Он боялся упустить те настоящие хрупкие мгновения дивного тёплого чувства. Чувства счастья быть рядом с юной полукровкой.

Максим I

Макс ехал к деду, в деревню. Вчера он сдал финальный экзамен. Выстраданный зачёт. Минувшие две недели молодой человек зубрил английскую грамматику, пытался поместить в закрома своей памяти сотню неправильных глаголов и как, верно, выстраивать порядок слов в предложении. Технарь до последнего нейрона в мозгу: он обожал интегральные исчисления, искренне любил теорию вероятностей и поспорить с университетскими преподавателями высшей математики, даже выдвигал свои гипотезы для нового решения задач по физике. Но постичь перевод иностранных устойчивых выражений и разобраться с разветвлённой системой времён, оказалось выше его сил.

Максим отхлебнул глоток кофе, отгоняя воспоминания о вчерашней проверке знаний по английскому языку. Он поморщился: растворимый напиток был обжигающим, крепким и ужасно кислым. Две ложки сахара, без спроса, любезно добавленные дородной продавщицей, только усилили мерзкий вкус. Студент сидел за столиком придорожной полузаброшенной закусочной и как мог, старался не выдать своё крайнее разочарование гадким питьём. Немолодая женщина за стойкой, в синем чепчике и фартуке, скребла ногтем прилавок и не сводила с него своих густо подведённых глаз. Она уже четыре раза предлагала ему отобедать скудным ассортиментом имеющегося в наличии меню. Вчерашняя каша, несвежий салат и полузасохший бутерброд с колбасой, и так вызывали глубокие сомнения. Но кофе убил все чувства, голода прежде всего.

Парень с раздражением и надеждой поглядывал в огромное грязное окно забегаловки. Местный кофе был пересилен почти до дна стаканчика. И почему он не заказал чай? Макс мельком посмотрел на буфетчицу: теперь она со всем усердием ковыряла засохшее пятно на своём фартуке. Телефон показывал 12:33. Автобус сильно опаздывал.

Полуденная летняя жара, усиленная горячим невкусным напитком, делала затянувшееся ожидание ещё более мучительным. Крохотку прохлады приносил отчаянно тарахтящий старый вентилятор, поставленный в углу комнаты. Но даже его нестройное громыхание, смешанное с весёлой попсовой мелодией дорожного радио, не смогло заглушить отчаянные раскаты и завывания мотора приближающегося автобуса. Макс резко вскочил. Его спасение! Продавщица медленно перевела свой взгляд с ткани фартука на окно, хитро оскалилась и потёрла руки. Вскоре молодой человек понял значение необычной мимики и жест женщины.

Уже полчаса, пожилой лысоватый водитель в мятой рубашке с яркими весёлыми кактусами, ел столовский обед. Его нисколько не смущала свежесть и вид еды: он с удовольствием уплетал гречку с овощами и бутерброды, запивая тем самым кофе с сахаром. Чавкая и вытирая со лба пот, старый шофер, без умолку, травил пошлые байки, над которыми, во весь свой зычный голос, хохотала толстая буфетчица. Когда на тарелке ничего не осталось, мужчина неспешно потянулся, вытер усы, смачно высморкался в салфетку и, похлопав, на прощание, пышное плечо своей приятельницы, медленно направился к выходу. Буфетчица, не переставая улыбаться, посеменила за ним следом. Шествие замыкал унылый Максим.

Круглобокий обшарпанный автобус, словно выходец с того света: зиял ржавыми дырами на корпусе, красовался отвалившимся бампером, разбитым фонарём заднего хода, затянутыми плёнкой несколькими окнами. Скорее можно было назвать, что осталось у этого гнилого монстра целым, чем перечислять дефекты. Очевидно, что машина уже давно отжила свой век и должна была отправиться в последний рейс – на пункт приёма металлолома. Но до сих пор продолжала служить под руководством смешливого энергичного старого шофёра.

Бодрый автобусник с оглушительным скрипом открыл водительскую дверь, ловко запрыгнул на ржавую подножку, послал воздушный поцелуй зардевшейся продавщице и громко скомандовал: "На борт!" Две сухонькие старушки, непонятно откуда появившиеся, с клетчатыми баулами в руках, бочком протиснулись в салон обветшалой машины. Макс неуклюже последовал за ними. Он вскарабкался на ступени полуоткрытой, намертво заклинившей, передней двери и сильно вмазался лбом о проём. Парню всегда нравился его высокий рост, пожалуй, за несколькими исключениями. Максим резко выдохнул, беззвучно выругался, с досадой потёр ушиб рукою. Когда боль слегка утихла, он заплатил за проезд и оглядел салон. Женщины оказались бывалыми, они быстро прошли в середину и абсолютно точно примостились на уцелевшие надёжные места. Студенту опять не повезло: первое кресло, что он выбрал, безжалостно впилось в его ногу скрипучей пружиной. Второе – с грозным треском покосилось под весом его тела. Третья попытка оказалась почти удачной: сиденье было крепкое, хоть и без мягкого наполнителя, только растрескавшаяся кожа чехла.

Под пронзительную моторную какофонию, автобус, кряхтя и подпрыгивая, наконец-то, двинулся в путь. Июльская жара окутывала с головы до пят: тягучий и раскалённый воздух, казалось, можно было пить. Теперь-то молодой человек пылко возблагодарил неисправную дверь: через её прозор залетали приятные потоки свежего воздуха. Доставшееся ему окно было целым: он с жадностью и ностальгией смотрел на бесконечную панораму пролетающих мимо полей, вереницу деревьев, ухабистую дорогу. Даже отчаянное громыхание движка больше не досаждало, оно убаюкивало.

Едва ли прошло минут пятнадцать, как гипнотическое оцепенение Макса вмиг снял пожилой водитель-балагур, врубивший на всю громкость кассетный магнитофон, сидевший огромным чёрным вороном, возле руля. Длительное ожидание, неприятную буфетчицу с чудовищным кофе, зной и удручающее состояние, отжившего своë, автобуса парень кое-как выдержал. Но "плачущая в таверне скрипка" с фальшивыми завываниями шофёра, оказалась прямо-таки нестерпимой. Максим открыл карман своей сумки, нащупал коробочку с наушниками, снова порадовался их вакуумности. Теперь только экстремальный вокал, жёсткие риффы гитар и виртуозные сбивки барабанщика метал группы занимали его сознание.

Некогда крупная богатая деревня с фермой на сотни голов скота, птицефабрикой и большим парком сельскохозяйственной техники, сейчас выглядела одиноким скорбным призраком. Постапокалиптический мир наяву: заброшенные руины хлевов и складов с выпирающими обгоревшими столбами; полукруглые арки ангаров, торчащие словно рёбра гигантского, давно умершего, животного; покинутые людьми дома, взиравшие чёрными окнами, будто пустыми глазницами; покосившиеся заборы поросли диким виноградом и хмелем; в прошлом, ухоженные чистые дворы захватили побеги бузины, бирючины и жимолости.

Конечная остановка. Макс вытащил наушники, положил их в карман джинсов, поблагодарил водителя и, низко наклонившись, выбрался на грунтовую дорогу. Он шёл по знакомой деревенской улице: сердце билось всё чаще, а грудь отчаянно сжимали жгучие кольца тоски по прошлому. Молодой человек не был здесь с тех пор: когда неугомонным сорванцом ходил с разодранными коленками, вечно кислой миной и влипал в неприятные истории с местными.

Ба тогда была жива. «Огненный наш», – всегда говорила она, когда гладила его непослушные рыжие кудри. Ему вспомнились её мягкие морщинистые руки. Тихий голос. Волнистые волосы, обрамляющие лицо, цвета меди, как и его, но уже щедро осыпанные серым пеплом старости.

Парень грустно улыбнулся своим воспоминаниям, помешкал, сглатывая нежданный горестный комок в горле, продолжил идти.

Деревня сильно одичала: на своём пути Максим успел заметить долговязого зайца, метнувшегося через дорогу, чёрно-бурого коротколапого хорька, забавного и шустрого, крикливых расписных фазанов, с их скромными маленькими супружницами, пёстреньких ажурных перепелов, опасливо поглядывавших из высокой травы. Несколько мгновений спустя он испытал бесконечное восхищение, обнаружив семейную пару гордых белых аистов, обустроивших своё гнездо на деревянной опоре линии электропередач. Залюбовавшись величественными птицами, молодой человек не заметил, как к нему беззвучно и осторожно, выверяя каждый шаг, подкрался пытливый лесной житель с пушистым мехом, цвета пламенного заката. Умные чудные глаза, один – янтарно золотой, другой – пастельно-зелёный, смотрели пристально, внимательно, глубоко. Парень медленно присел и неожиданно для самого себя, осторожно протянул руку навстречу диковинному лису. Тот принюхался, вильнул мягким хвостом, облизнулся и ткнулся мокрым носом в ладонь Маска: по коже пробежали нежные искорки бездонного восторга. Время замедлило своё движение, растянувшись в дивном трепетном мерцании.

Внезапно по воздуху разнёсся мощный гитарный рёв. Приятное оцепенение нежной близости – дикого зверя и городского человека – разбилось вдребезги. Рыжий отпрянул, оскалил зубы, зарычал и бросился прочь. Студент отчаянно вздохнул, выудил из кармана телефон, входящий звонок – красные буквы: спам.

Макоша I

Изящная маленькая рука с вытянутым указательным пальцем остановилась на некрупном светлом бочковатом камешке, пестрящем угольными полосками. Понурая юная девушка с двумя тугими косами, спадающими смарагдовыми полозами почти до колен, взяла его ленивым движением, подбросила несколько раз на ладони, оценивая, замахнулась и, со всей силой, запустила в реку. Узорная галька сделала несколько прыжков по водной глади, оставляя череду кругов, на середине водоёма, быстро пошла ко дну. «Один, два, три, четыре…» – успела сосчитать Макоша вслух. Она скорчила недовольную гримасу, округлила щëки, громко выдохнула и, скрестив ноги, плюхнулась на песчаный берег. Уже битый час, метание кумушков для полукровки было единственным развлечением в этот палящий тягостный июльский день.

Небосвод снова растянулся однотонной синей пустыней. Безжалостный Хорс пронзал своими лучами-копьями высушенную измученную землю. Лес, величавый и крепкий, теперь поникший и обессилевший, отчаянно ждал встречи с заветной Перуньей водой. Всех его жителей цепко окутала знойная тоскливая истома. К большой грусти Макоши: сородичи-древятники отсиживались по своим тотемным деревьям, усердно лелея и заботясь о них. Лесные духи напропалую перегоняли древесный сок от сильных, могучих корней к нежным молодым веточкам в кронах.

Прелестная полукровка сегодня уже трижды ходила к своей яблоньке. Обнимала тонкое тело, укрытое гладкой и тёплой корой, прикасалась к резным листьям, растворяясь, слушала песню смолянистой крови, давала силы и наполнялась ими. Она не могла подолгу исчезать в родовом тотеме: другая еë часть, людская, всегда звала обратно.

Девушка сделала глубокий выход, расправила подол своей лёгкой рубахи из крапивного полотна, подвязанной плетённым шерстяным поясом. К великому неудовлетворению Ядвиги, её матушки, сегодня Макоша снова не надела верхний пёстрый сарафан – шибко жарко. Нежным касанием пальцев провела по искусной вышивке с красными маками, которую намедни закончила мама. Ей никогда не хватало терпения аккуратно и выверено делать крохотные стёжки: десятки, а может, и сотни, заброшенных покосившихся узоров исправляла и заканчивала её старая добрая няня. Ещё несколько мгновений, она рассматривала ажурное переплетение ярких искристых нитей, и наконец, устало легла на горячую землю, закинув руки за голову. Время тянулось густым, вязким илом, полукровка сощурила глаза и посмотрела в пустое небо.

Сегодня даже её любимец Огненный запропастился неизвестно куда. Две весны назад, наутро, после нещадной грозы, посланной яростным рыжебородым богом, Макоша нашла его в корнях растерзанной древней ели. Древятникам в ту ночь пришлось лихо. Маленький покинутый щенок с бархатистой тёмно-бурой младенческой шубкой и смышлёными голубыми глазами принялся махать хвостиком, визжать и облизывать босые ноги Макоши. Ни духи, ни звери не знали тайны его появления в Лесу. Полукровка стала берегиней и любящим другом для норовистого славного подкидыша. Она неустанно ловила для него жуков, личинок, мелкую рыбку и мышей, потчевала своей порцией козьего молока или перепелиными яйцами из скромного семейного хозяйства. Он благодарил укусами, царапинами, разорванной одеждой, неугомонными весёлыми играми, совершённой преданностью и бесконечной лаской. Они стали неразлучными спутниками. Детёныш рос чудно и стремительно: его мех стал отливать отблесками младой зарницы, а глаза сделались разномастными, один окрасился золотом, другой – папоротниковой зеленью. Из-за броского цвета шубки, которая была густа и прекрасна круглый год, няня прозвала его Огненным. Имя полюбилось обоим друзьям. Ныне рыжий зверь стал совсем взрослым, давно обходился без выловленных древятницей полёвок, и подолгу, в одиночку, странствовал в чаще Леса.

Из трепетных волн нечаянной дремоты девушку выловили бархатистые прикосновения крохотного Мохового: мягкие лапки нежно поглаживали её щёки, тёрли веки и лоб. Макоша встрепенулась, шумно набрала в грудь воздух и чихнула – основательно испугав маленького лесного духа. Он отскочил, шипя разгневанной мартовской кошкой, скрутился калачиком и откатился подальше от обладательницы слишком громкого носа. Древятница потёрла глаза, растянула губы в радостной улыбке и негромко рассмеялась. Махотное призрачное существо продолжало фыркать и гневливо косить свои совиные глазки на девушку. Полукровка одумалась, стёрла с лица насмешку, сердечно попросила прощения и когда была помилована, взяла малютку на ладони, стала слушать. Похожий на птенца филина, щедро вывалявшегося в зелёном пушистом мху: со славными треугольными ушами и милым аккуратным мышиным носиком, вместо клюва. Моховой сетовал о том, что в нору сурков, которую он облюбовал в эти знойные дни, вернулись хозяева и крошка остался без прохладного убежища.

Древятница возликовала! Наконец-то, у неё появилось важное неотложное дело: быстрая, как молния Перуна, она отыскала плоский ивовый скребок, ветвистое дерево, дающее густую тень, и стала усердно копать. Разрывая сухую землю, Макоша потревожила пару сонных лесавок, притаившихся под листьями, принесла им свои извинения, продолжила работу. Вскоре домик для Мохового был готов. Крошка торжествовал: забавно попискивая и катаясь кругами по траве. Девушка напевала весёлый мотив и по-ребячьи, хлопала перепачканными грязью, ладошами. Внезапно Моховой остановился, прищурился и быстро забрался в норку.

Полукровка вздрогнула. На её плечи опустились длинные узловатые пальцы, с острыми когтями, как у хищной птицы. Девушка обернулась: Пушевик. Красивое узкое лицо, с ярко очерченными скулами, будто высечено из твёрдого драгоценного камня. Пергаментная кожа оттеняла оливковым. Высокий ровный лоб, изящный изгиб губ и колкие, цвета пламени, жестокие глаза. Холодок липкого страха пробежал по спине и шее девушки.

Злые и добрые духи жили в лагоде. Как звёзды и планеты являют вместе Вселенную: они были едины в призрачном мире величественного Леса. Каждый соблюдал неписаные правила и занимал своë место в лесной обители.

Ещё две весны назад полукровка восхищалась и по-детски, наивно, обожала дядюшку Пушевика. Суровый, властный, пугающий, с Макошей он становился ласковым и отзывчивым. Очаровательный миловидный лик маленькой древятницы, её открытое сердце, необъятная доподлинная любовь ко всему живому, тронули его холод и злобу. Они встречались не частно и, казалось, очень случайно. Он рассказывал ей о богах, животных, растениях, водах, знакомил с призрачными жителями, остерегал, учил, баловал, придумывал лесные сказки и считалочки. Вместе они пели, танцевали, пускали кораблики, мастерили игрушки из палочек, листьев и цветов или просто сидели на верхних ветвях деревьев рядом со спящим Дивом и подолгу, с высоты, наблюдали за невероятным царством Лешего. Каждое их свидание для Макоши было наполнено чудесами и волшебством. Как же дух любил её серебристый голос, заливистый смех, яркие искорки изумрудов в глазах! Как же он ненавидел себя за эту проклятую любовь!

Ядвига не терпела их свиданий. Была жёсткой и непреклонной. Когда они вынужденно пересекались: в воздухе разливалось неистовое нервное напряжение, между ними пульсировали ненависть, тревога, страдания. Уходя с дочкой на руках, в спину, она получала пламенные взгляды, полные отчаяния и ярости. Нечистый дух знал, что скоро настанет час, когда она расскажет Макоше правду: безжалостно порвёт кружевные ниточки их нежных диковинных чувств.

Случилось это две весны назад. Макоша перестала искать с ним встреч, исчезли объятия и трогательные беседы, она сторонилась, пряталась от него в своей яблоне. Предельным бедствием для Пушевика стало горестное осознание, что полукровка не возненавидела его, а взрастила в своей душе ростки колкого гнетущего страха.

Девушка, с мастерством плохой актрисы, натянула на лицо подобие искренней улыбки:

– Доброго дня тебе, дядюшка Пушевик!

Дух сверкнул потухшими угольками в глазах и кивнул:

– Забавляешься?

– Маюсь от скуки.

Они застыли в тягостном молчании. Мучительная тяжёлая тишина. Ему нужно сказать слишком много, а ей – поскорее уйти, не услышав ни одного слова оправданий. Лёгкий жаркий ветерок шелестел листьями. Яркая янтарная вспышка внезапно промелькнула между стволами деревьев. Ближе. Ещё ближе. Несколько бесшумных прыжков и Огненный стоял между древятницей и Пушевиком. Лис вилял хвостом, заискивающе лаял, как верный пёс, тёрся о длинные ноги духа. Тот ласково почесал зверя за ухом, провёл рукою по шелковистой спине, повернулся и медленно зашагал прочь.

– Мой предатель и спаситель, – прошептала Макоша и нежно обняла своего рыжего друга.