Тернистые тропы

Глава 1

Вечер обещал быть нескучным. На улицах Сан-Франциско близ кинотеатра, где должен был состояться международный кинофестиваль, толпились одетые по последней моде люди. В блеске камер и фотообъективов, непрестанно щелкающих, словно стремящихся запечатлеть каждый жест и шаг своих кумиров, к входу в театр медленно и под бурные аплодисменты торжествующей толпы подъезжали лакированные машины, двери которых открывали не менее торжественные лакеи, прогибающиеся перед гостями.

Возле входа к театру специально расстелили красную дорожку, по которой с привычной привилегией ступали местные знаменитости, выходившие из своих надраенных автомобилей, купавшихся в свете уличных фонарей. Они привычно кивали толпе или показывали жест благодарности тем, кто чтит и уважает их. Фотографы ожидали чопорно одетых дам в сопровождении стильных мужчин, чтобы запечатлеть их под овации поклонников. Эффектно ступая по красной дорожке, придававшей больше очарование их нарядам, знаменитости исчезали за дверью кинотеатра.

Эмигранты, проживавшие в Сан-Франциско, трепетно хранившие память о своей культуре и родине, не могли пропустить этот прекрасный весенний вечер 1957 года. Они спешили посмотреть фильм, в котором снимались соотечественники, чтобы увидеть своих и пережить сладостные минуты душевного единения. Показ отечественного кино стал для них таким же важным событием, как День благодарения для американцев.

Толпа встречающих особенно оживилась, когда к кинотеатру подъехал лакированный чёрный кадиллак. Создавалось впечатление, будто машина примчалась издалека. Из неё неторопливо вышли Георгий и Влада. Они скромно улыбнулись тем, кто был рад их видеть. Остановившись перед яркими вспышками камер, они позировали для фото, которые завтра появятся на страницах эмигрантской газеты «Русская жизнь».

Пройдя в уютный вестибюль кинотеатра, Георгий облегчённо вздохнул, немного чувствуя усталость от пристального внимания. Его взгляд упал на Владу, которая, казалось, напротив, радовалась вниманию. Вечера, проведённые с Георгием, для неё были огромным подарком.

В фойе, заставленное громоздкими зеркалами, диванами и пуфами, светские львицы проводили пальчиками по бокалам с шампанским, лениво теребили свои кольца и колье, а их партнёры наклонялись к девичьим ушкам и, шептали что-то незатейливое.

Влада была одета в чёрное блестящее платье с большим чёрным пером, элегантно свисавшим с плеча. Утончённой работы шляпка от известного кутюрье, выполненная по заказу, была объектом внимания женщин, находящихся в фойе.

Услужливый официант предложил им холодное шампанское. Георгий взял два бокала и с тёплым взглядом передал один Владе. Он знал, как она любит такие моменты и искренне радовался её неподражаемой улыбке. Медленно продвигаясь по холлу, кивками отвечая на приветствия знакомых, Георгий и Влада приблизились к внушительной огромной афише советского фильма, на которой были изображены лица главных героев.

Влада задумчиво произнесла:

– Может, увидишь на экране кого-то из прошлой жизни.

– Вряд ли, в Союзе у меня никого не осталось, – подумав о прошлом, Георгий шумно вздохнул.

Влада ощутила некоторую тревогу, и нехорошее предчувствие сжало её сердце.

– Ты пригласительные не забыл?

Георгий похлопал дважды по карманам пиджака и брюк, и вдруг почувствовал раздражение. Вскоре обнаружилось, что ни в одном кармане билетов нет. Его лицо съёжила печальная гримаса: такое случалось с ним довольно часто в дни, когда он не мог справиться с откуда-то непонятно нараставшим волнением.

– Наверное, на столе оставил.

Впрочем, причины для переполоха не было: обычно всё решается через билетёра – достаточно проверить есть ли твоя фамилия в списке приглашённых. Георгий взял Владу за руку, и они направились к билетёру.

– Мы должны быть в списках, – он чётко и внятно назвал свою фамилию, стараясь произвести впечатление.

Пожилой билетёр в очках с зачёсанными назад волосами обменялся с супружеской парой взглядами, а затем принялся неторопливо проверять перечень фамилий. Покопавшись в листах бумаги и не найдя ничего, билетёр нервно пожал плечами:

– Извините, такой фамилии нет.

Георгий, не смутившись, ещё раз проговорил фамилию по слогам:

– Проверьте пожалуйста ещё раз. О-ни-син!

Билетёр не желал трудиться и возвращаться к глупому занятию по перепроверке списков. Он отложил кипу бумаг на край стола и с явным недовольством ответил:

– К сожалению, ничем не могу вам помочь. Не задерживайте очередь!

На этот раз лицо билетёра приняло угрюмую и холодную гримасу. Настойчивость Георгия казалась ему особенно возмутительной и надоедливой.

Сердце Влады испуганно забилось; она потихоньку попятилась назад, чтобы пропустить очередь – ей стало не по себе из-за проблемы с пригласительными. Георгий собрался с духом и, немного постояв у окошка кассы, спокойно отошёл в сторону, пропуская очередь спешащих в зал.

В очереди помещались все: насчитывалось немало банкиров, врачей, бизнесменов, людей стоящих и нестоящих, и каждый спешил к непокладистому билетёру. Кто-то болтал: например, управляющий банком и адвокат вспоминали прошлое и обменивались новостями по старой дружбе.

Георгий почувствовал досаду, что его неуклюжая память сыграла с ним плохую шутку. Влада старалась не показывать супругу своего разочарования, хотя слёзы, выступившие на её красивых карих глазах, не могли скрыть ничего. Ей понадобилось пару-тройку минут, чтобы смириться и успокоиться.

Онисин ощутил свою вину, и ему стало некомфортно; он предложил немедленно вернуться домой за пригласительными.

– Может, ещё успеем?

Влада отрицательно помотала головой:

– Нет, сеанс уже начинается, – и с гордым видом тихо добавила: – Может, просто поедем домой?

Георгий не спорил с женой, рука об руку они направились к выходу, чувствуя разочарование – сегодня, видимо, был не их день.

Но супругов остановил громкий голос:

– Георгий… Мистер Онисин, постойте! – прозвучало за спиной.

Они обернулись, ища глазами того, кто позвал их. Издалека на них нёсся незнакомый человек. Худой, низенький, молодой и гладковыбритый мужчина лет тридцати пяти, как оказалось позже, был организатором кинофестиваля.

Он огорчённо подошёл к ним и с удивлённо поднятыми широкими бровями спросил:

– Вы уже уходите?

Влада смутно понимала, что тому нужно. Георгий же, наоборот, в душе почувствовал некую надежду:

– Понимаете, совершенно нелепая ситуация. К сожалению, мы забыли пригласительные билеты.

С особой деликатностью в голосе в ответ мужчина с недоумением развёл руками:

– Ах, самая глупая на свете привычка – забывать, и все мы этим страдаем. Ничего, пустяк, мистер Онисин! Для вас все двери открыты в этом городе! – Он был поражён скромностью столь известного человека и постарался как можно быстрее исправить неприятную ситуацию: – Георгий, позвольте мне вас проводить! Меня зовут Ирвинг Левин, я организатором кинофестиваля…

Расстроенной супружеской паре сейчас просто крупно повезло. Организатор кинофестиваля взглядом показал на дверь, где толпились люди, пришедшие на премьеру. Георгий взглянул с облегчением на Владу, лицо которой засияло. Ирвинг провёл их в зал, злобно сверкнув глазами на бестолкового билетёра, не понимавшего отличий и не умеющего правильно решать проблемы с важными гостями. Вот из-за таких недалёких людей организатор часто страдал и потом лишался полезных связей. Его вечная занятость не позволяла разглядеть, кого не стоило принимать на работу. И теперь он злился, что едва не испортил отношения с Георгием из-за выскочки.

Провожая дорогих гостей, организатор с досадой и презрением прошипел на глупо смотревшего билетёра:

– Я с тобой потом поговорю! – и угрожающе нахмурил свои широкие брови.

Лицо билетёра побелело, он понимал, что означал этот взгляд.

В большом, длинном, набитом до отказа кинозале гудело словно в пчелином улье. Усевшись на лучшие места, Онисин погладил руку супруги, которая светилась от счастья. Свет в зале потух, зрители замерли, вслушиваясь в каждое слово, всматриваясь в лица соотечественников. Фильм на родном языке действительно был для них важным, он связывал их прошлую и настоящую жизнь, некоторые плакали и смеялись одновременно. Георгий ловил ощущения в зале и перед его глазами ярко всплывали далёкие образы прошлого, семья, которую он потерял. Однако здесь в зале театра среди соотечественников он не ощущал одиночества, а, напротив, наполнялся чувством единства и понимания того, что судьба его и этих людей также безжалостна и также непредсказуема, и его личная боль отступала. Он посмотрел на Владу, которая всецело погрузилась в фильм и переживала каждый момент. Георгий был благодарен ей – в эмиграции она стала для него всем.

В конце фильма на экране появился оркестр. Что-то щёлкнуло в груди Георгия. Великолепная игра оркестра будоражила его воображение. Стоявший спиной дирижёр плавно взмахивал руками в такт музыке. Словно предчувствуя что-то важное, Онисин смотрел на него с особым интересом. Дирижёр с улыбкой обернулся к зрителям, полный гордости, восторга и благодарности. Его лицо показалось Георгию очень знакомым. Он продолжал пристально следить за его движениями. Вдруг сердце взорвалось в груди, и с замершим голосом он прошептал:

– Кирилл.

– Что? – немного погодя спросила Влада, витающая в облаках.

В зале зажгли свет. Все в молчании вставали с кресел. Лишь Георгий и Влада остались сидеть в замешательстве.

– Там был Кирилл…

Влада не могла сообразить, что он говорит. Георгий принял решительный вид, быстро вскочил и направился к организатору фестиваля, который уже искал его глазами, чтобы ещё раз извиниться за неприятное происшествие.

Влада недоуменно подняла брови. Ничего не понимавшая, она последовала за мужем, пробираясь сквозь толпу.

– Куда ты так спешишь? Постой.

– Кирилл! Это был Кирилл! Мой брат!

Не способный от волнения ничего толком объяснить, Георгий говорил так, будто его брат находился в этой толпе, а не на экране.

Организатор, увидев взволнованного Георгия, напрягся:

– Что случилось, мистер Онисин?

Теряя деликатность, Георгий поспешно объяснил ему причину своего внезапного волнения, и организатор сопроводил его в будку киномеханика, устало сворачивавшего ленту. Не без раздражения он увидел перед собой организатора и незнакомых ему мужчину и женщину.

Женщина держала себя молчаливо и сдержанно. К тому же она всё ещё страдала от обгоняющих друг друга мыслей. Теперь, когда Георгий принялся объяснять, что от одного кадра на этой киноплёнке зависит его будущее, будущее его брата, Влада наконец начала что-то понимать.

Голос Георгия был дружелюбным и очень убедительным, он беседовал с киномехаником как со спасителем.

Киномеханик аккуратно вынул фильм из коробки и протянул его внезапному посетителю, словно драгоценность.

В волнении Георгий держал в руках плёнку, на которой мог быть его брат. Он поднял вверх тёмную киноленту, чтобы направить на неё больше света и лучше рассмотреть лицо, через которое пробивались титры.

– Точно! Это был он! Кирилл жив! – Слёзы восторга и радости покатились из глаз Георгия.

Влада взяла его за плечо, продолжая сомневаться и в то же время переживая за него.

– Это ваш родственник? – деликатно спросил организатор, не желая показаться безучастным.

– Брат… – Георгий наклонился над плёнкой ещё раз. – Я думал он мёртв, – Комок подступил к его горлу при мысли, что брат всё это время был жив. – Можете вырезать для меня этот кадр? – взывал он с блестящими от слёз глазами.

– Это невозможно! – растерянно выпалил организатор, не веря дерзости уважаемого человека. От волнения он взял в руки катушку с плёнкой и положил её на нижнюю полку в знак того, что вопрос закрыт.

Георгий не растерялся, решительно просунул руку в пиджак, достал портмоне, тем самым продемонстрировав свою платежеспособность, а после небольшой паузы открыл его и, не считая купюр, без какого-либо смущения и как должное бросил их на стол.

– Я могу заплатить…

– В таком случае, мистер Онисин, я попрошу вас забрать обратно свои деньги и покинуть это помещение, – Ирвинг Левин не выказывал благодарности. – Мы эту копию ещё в двадцати городах должны показать.

– Это очень важно для меня! – Георгий старался сдерживаться, но у него плохо получалось. Он повторно бросил на стол оставшиеся купюры из бумажника, показывая, что вопрос стоит любых денег.

Организатор потерял чуткость, его физиономия напряглась, а вся доброжелательность слетела мгновенно. Насколько можно твёрдо, сухим голосом он отчётливо указал на дверь:

– Мистер Онисин, держите себя в руках!

Георгий, казалось, сошёл с ума. Потеряв всяческий страх и порядочность, он оскалился и злобно выдавил из себя:

– Мы не виделись почти двадцать лет!

Это немного озадачило и организатора фестиваля, и киномеханика, но они не чувствовали и не понимали судьбы и боли человека, хватающегося за образ брата, как утопающий за соломинку.

Не желая уступать, оскорблённый такой настойчивостью, организатор смотрел, словно полицейский на преступника.

– Мы не можем оказать вам эту услугу – плёнка не режется, – мрачно произнёс организатор.

– У нас скоро новый сеанс, – высокомерно добавил киномеханик.

– Покиньте помещение!

Влада, тут же осознав неловкость ситуации, умоляюще потянула Георгия за руку:

– Георгий, пойдём. Мы что-нибудь придумаем.

– Влада, не мешай мне! – грубо оттолкнул её руку Георгий.

Его раздражала уступчивость женщины, проявившаяся ни к месту.

– Или мы идём вместе сейчас, или ты едешь один.

Влада была не из тех, кто спускает мужчинам подобное отношение, да ещё в присутствии других. Однако её поведение было не кстати.

Будто очнувшись от опьянения, Георгий покорно взял её за руку.

– Извините меня, пожалуйста, – вполголоса холодно произнёс он.

Ирвинг Левин стоял с каменным лицом, но отчётливо ответил, вздохнув с облегчением, что инцидент не перейдёт в более острую фазу:

– И вы ещё раз извините, мистер Онисин.

В учёной Америке никого не осуждают за слова «простите» или «извините»: здесь жители проявляют удивительную воспитанность и дипломатичность; они то и дело с изысканной любезностью просят прощения в гостиницах и ресторанах, в парках на скамье или в очереди за свежей газетой. Но трагедия заключается в том, что извиняются здесь несерьёзно, скорее с иронией.

Их лица пронзительно смотрели друг на друга, считывая скрытую злобу. Киномеханик увлечённо смотрел на обоих.

Георгий неохотно прислушался к просьбе Влады, которая уже несколько раз успела повторить:

– Пойдём.

Горечь от проигранной борьбы подступила к горлу и, молча, не проронив больше ни слова, Георгий вышел, поспешно направляясь к выходу. Его раздражали счастливые лица людей, старающихся приветливо спросить его о впечатлениях. Георгий не ощущал ничего, кроме звенящей внутри пустоты и негодования от того, что не смог убедить организатора и киномеханика, и что Влада проявила свое женское честолюбие, совсем не понимая, что для него значит этот кадр с братом.

Холодный уличный ветер остудил голову, Георгий торопливо сел в припаркованный для важных гостей автомобиль, не глядя на супругу. Она продолжала дуться на него и демонстрировала свою обиду, как маленькая девочка.

Автомобиль тронулся, огибая сквер, свернул в переулок. Вечерние дороги были забиты отъезжающими автомобилями. Шофёр знал короткий путь к дому Онисина. Георгий отвернулся от Влады, не желая ей ничего пояснять. Он смотрел через окно на пустынные узкие улицы и думал, что все эти годы он не знал правды о брате. И теперь, когда судьба улыбнулась ему, люди, ценившие собственное спокойствие, нагло лишили его возможности. Георгий был в гневе. Чем больше он молчал, тем больше закипало внутри.

Влада не могла удержаться от попытки бросить ему словечко, но тяжёлые паузы между вдохами и выдохами её мужа, отбивали всю охоту к разговору.

– Зачем ты увела меня? – не поворачиваясь, спросил Георгий.

– Ты себя не контролировал, и у тебя не хватало здравого смысла смолчать, – сдержанно ответила Влада. Теперь её голос казался мягче.

– Так я и думал, – сказал он, сердито махнув рукой. – Но это же Кирилл. Понимаешь? – Георгий повернулся и посмотрел в красивое лицо Влады.

– Понимаю, – улыбнулась она, снимая его напряжение.

Георгий почувствовал, что она права, видимо, он действительно выглядел глупо и вёл себя как мальчишка, а не почётный джентльмен высшего общества.

– Ладно, поедем в другой город, где будет идти этот фильм и там попросим механика вырезать кадр, – Георгия окатило облегчение от новой идеи.

– Постой… – Влада открыла небольшую дамскую сумочку и, словно волшебница, загадочно извлекла из неё вырезанный кадр с изображением дирижёра. Она шутливо поднесла его к носу, как бы дразня и без того рассерженного супруга.

Не веря своим глазам, он выхватил у неё изображение, пригляделся и понял, что держит в руках настоящий снимок брата. Его радости не было предела, он так крепко обнял жену, что она пискнула от боли.

– Но как ты это сделала?! – ему казалось, что он во сне, и Влада, словно колдунья, обладает какой-то неестественной магией.

– Женская хитрость, – прищурившись, звонко засмеялась она. Вырвавшись из его объятий, Влада проворно достала из своей сумочки маникюрные ножницы и щёлкнула ими перед его большим носом.

– Чтобы я без тебя делал… – Георгий нежно поцеловал её.

Теперь, когда желанное оказалось так близко, он снова ощутил всю мудрость той, в которую влюбился, которая сводила его с ума своими дерзкими шуточками и могла искусно управлять им, словно жонглёр.

Счастливый Георгий одной рукой обнимал Владу за плечи, как лучшего и надёжного друга, не раз рискующего для него. Он любовался изображением брата, держал в другой руке лучший подарок на свете. Георгию хотелось поскорее найти брата, обнять, воочию убедиться, что Кирилл жив.

Перед глазами Георгия пронеслись добрые и грустные воспоминания детства. Он вспомнил музыкальную школу в Краснодарском крае, где выступал его брат, необычный 1936 год, после которого жизнь Георгия сильно изменилась.