Ваше Сиятельство 10

Сила божественных статуй

– Я тебе позже скажу, что я думаю, – Ольга, задержавшись у люка в тех отсек, хитренько улыбнулась. – Давай сначала доберемся до нашей каюты.

– Она здесь, ваше сиятельство! Сразу за люком во второй технический! – с готовностью отозвался мичман Ленский. – Прошу сюда.

Пол под нами вздрогнул, тело налилось незначительной тяжестью. Лязгнули замки выдвижных опор. Я услышал нарастающий вой генераторов вихревого поля. Скоро он перешел в негромкий визг – корвет взлетал, быстро набирая высоту.

– Ранее утро, а у нас уже важные гости! Здравия вам, госпожа Ковалевская… – сказал мужчина в синей форме капитан-лейтенанта. Взгляд карих, внимательных глаз от Ольги перенесся ко мне: – …господин Елецкий, добро пожаловать на борт «Ориса»! Столь уважаемых персон доставим в пункт назначения за два часа пятьдесят минут. Уже легли на расчетный курс. Извиняюсь, не смог встретить вас лично – пришло сообщение с базы.

– А вы… – я с интересом разглядывал невысокого, седоватого висками мужчину, приветствовавшего нас.

– А я еще раз извиняюсь, не представился сразу: капитан-лейтенант военно-воздушного флота Лосев. Он же командир корвета «Орис». Он же виконт Лосев Тихон Семенович. Кстати, Александр Петрович, я хорошо знал вашего отца. Он часто заглядывал в нашу эскадру. Вмесите с инженерами Старцева сделал много полезнейших улучшений для наших виман. А вас помню еще мальчишкой, и я очень рад, что вы пошли по стопам Петра Александровича. Прошу, господа, вот ваша каюта, – проводив нас вперед, Лосев указал на дверь с небольшой табличкой с имперским гербом и двумя буквами жирными буквами «ВГ». Нажав на ручку, виконт открыл дверь и сказал: – Прошу, располагайтесь. Моя каюта слева ровно через дверь от вашей. Если в каюте меня нет, ищите в рубке – она прямо по коридору. Кают-компания тоже рядом, левее. Буду рад видеть вас шесть тридцать к завтраку. И… – его карие внимательные глаза остановились на мне. – Александр Петрович, очень бы хотелось пообщаться с вами по этой хитрой системе «Одиссей». Работает она великолепно, но у меня накопилось много вопросов, большей частью продиктованных любопытством и некоторыми наблюдениями. Кстати, благодаря «Одиссею» наша вимана самая быстра в имперском флоте.

– И, полагаю, во всем мире, – не без удовольствия заметил я, пропуская Ольгу в каюту. – Насколько я знаю, «Одиссей» ставили еще на четыре корвета, фрегаты и крейсер. Разве ни один из этих боевых красавцев не сравнялся с вашим «Орисом»?

– А вот так вышло, что мы по-прежнему самый быстрый корвет. Фрегаты и крейсер – пока там идут технические работы, но и не могут они сравниться с нашим «Орисом», – отозвался Лосев, жестом руки отослав мичмана и следовавшего за ним квартирмейстера. – Вы располагайтесь, я не буду мешать. Если угодно, завтрак можем подать позже. Можно прямо в сюда.

– Нет, нас все устраивает, – я мельком глянул на княгиню, та кивнула, оглядывая небольшую каюту с тесноватой кроватью и диваном, стенами, убранными деревянными панелями, местами с незатейливой резьбой. – Насчет системы «Одиссей» обязательно поговорим, – заверил я любезного командира «Ориса». – Смею заверить, для меня это очень важно и интересно.

Хотя я читал отчеты о тестах боевых виман на моем устройстве сквозного согласования, вникал в них и имел понимание, как работает «Одиссей» в реальных условиях, для меня интереснее сухих справок было мнение пилотов и самого Лосева.

Когда мы остались с Ольгой наедине, я бросил рюкзак возле тумбочки, подошел к иллюминатору, отодвинув шторку, поглядывая на проплывавший внизу поселок и изгиб реки, красной от утреннего солнца. Затем повернулся к Ольге и сказал:

– Ну, говори. Что ты такое хотела сказать про Ленскую?

– Не терпится, да? – Ольга Борисовна, открыла дверь, рядом со шкафом – она вела в санузел.

– Оль, ну говори. Ты же знаешь, мне это важно, – не сводя с нее глаз, я сел в кресло.

– Ой, Елецкий, извини, тебе это, конечно, важно! А я, наверное, неосторожно задела твои чувства! Чувства к другой женщине! Ведь я всего лишь какая-то там твоя невеста!

– Оль… – я вскочил и подошел к ней. – Ну, Оль… – обнял ее, стараясь улыбнуться. – Ты же знаешь, тебя я люблю больше всех. Ты же у меня самая добрая, самая заботливая, самая всепонимающая.

– Да, да! В том-то и дело, что я всепонимающая, всепрощающая, и стерпеть я могу все, лишь бы тебе было хорошо. Такой же ты меня хочешь видеть? – княгиня не сопротивлялась моим ласкам и позволяла себя целовать.

– И еще ты бываешь капризной и вредной, – заметил я, завершая нарисованный Ольгой образ.

– И это моя единственная слабость против сотни твоих! – заметила Ольга. – Хорошо. Если так интересно по Ленской, то расслабься – я не открою тебе никаких новых фактов. Так что ты зря начал слишком волноваться и что-то додумывать. Но поделюсь своим пониманием госпожи актрисы. По моему мнению, для Светы все что происходит вокруг – это игра. Продолжение игры в театре, которой она во многом живет. Знаю, что и к учебе в школе она относилась как к игре. Для нее понимание таких вещей как «надо», «важно», были смазаны или вовсе не существовали. Ленской гораздо важнее другие категории. Например, «мне нравится», «хочу». Понимаешь меня?

– Вполне. Я тоже ее вижу такой, – согласился я, отпустив Ольгу.

– Да ты сам такой, Саш. Вы вообще с ней во многом похожи. Вот теперь мучайся, столкнувшись со своим отражением. Хотя для нее все вокруг игра, к игре она относится очень серьезно, – продолжила Ковалевская. – В моем понимании, она тебя на самом деле любит. Нет в этом ни капли притворства. Но как бы тебе объяснить яснее… Для нее это все равно игра, очень серьезная с самыми настоящими чувствами. Вот как настоящая актриса может вживаться в образ и со всей глубиной переживать происходящее на сцене, так она со всей глубиной переживает свой спектакль отношений с тобой. И все бы хорошо, только есть одна возможная неприятность для тебя: в один день без всяких видимых причин она может решить, что этот спектакль закончился. Закончился лишь потому, что она решила, что так хочет. И ты будешь недоумевать, что с ней случилось, почему она себя так ведет. Я не говорю, что это произошло, но это может случиться очень неожиданно для тебя. И ей может захотеться играть в каком-то другом, выдуманном спектакле. Она воспринимает это все, не так как большинство людей. Вот, например, я: если мое отношение к тебе когда-то поменяется, то это не может случиться без веских на то причин. Чтобы я к тебе стала относиться прохладнее мне нужны веские основания. А у Ленской может это случится сразу и без явных причин.

Я пару минут молча думал над ее словами. В общем, Ольга мне ничего нового не открыла. Она любит ковыряться во всякой психологии, и просто по-своему показала то, что я и так видел. При этом неспециально, но очень неприятно нажала на том, что Светлана может остыть ко мне. В чем безусловно Ольга Борисовна права, так это в том, что я с Ленской во многом похож. Ведь для меня эта жизнь в самом широком смысле – игра. Очень большая игра. Но при этом я так же, как Светлана, отдаюсь этой игре целиком. Неужели я тоже актер? Актер, для которого сценой и декорациями стал весь мир. Множество миров! Такая мысль мне раньше не приходила, но вот благодаря моей невесте…

– Расстроился? – вывела меня из задумчивости Ольга. – Не переживай слишком. Я лишь сказала о возможном неприятном, чтобы ты был к такому готов, но этого может не случиться за всю нашу долгую жизнь.

Боги! Она меня, Астерия, уговаривала как неразумного мальчишку! Ольга Борисовна в самом деле золотой человек! Когда я говорю ей, что она для меня самая-самая и я ее люблю больше всех, то я ни капли не кривлю душой. Я люблю Ковалевскую!

– Нет. Но переживаю, – я даже тихо рассмеялся. – Пойдешь на экскурсию по корвету?

– Сам сходи. Я разберу свои вещи. Взяла кое-что из одежды, хотя, наверное, зря. Мы же там не задержимся больше чем на день-два. А потом, – она подняла рюкзак, – потом можешь меня проводить к пункту управления ракетным вооружением.

– Это еще зачем? – не понял я.

– Затем, Елецкий. Не только ты такой весь полезный и занятый. Мне профессор Белкин на днях скинул первое задание: продумать как можно усовершенствовать логическую систему наведения ракет. У меня уже есть кое-какие мысли, но сначала я хочу видеть своими глазами, как это устроено на боевом корабле, а не на экране коммуникатора. Да, кстати… насчет экрана коммуникатора. Вчера под вечер я видела кое-что на нем. И это касается твоих божественных подруг.

– Да, ты же хотела об этом сказать что-то важное, – вспомнил я. – Что там с моими небесными девочками?

– Чтобы проверить что, нужен коммуникатор. Я от папы слышала, что возле статуи Артемиды собралось много людей. Как я поняла, из-за того, что закрыли ее храмы, народ начал собираться у статуй и открытых алтарей. Потом, уже перед сном я включила коммуникатор и посмотрела новости по этой теме. Видела несколько фотографий, где сквер Небесной Охотницы и площадь возле Восточных Механиков заполнены людьми, – пояснила Ковалевская.

– Отлично! Мы же этого и добивались! Значит, наши статьи в газетах работают! – возрадовался я, теперь еще более ясно понимая силу волнений Перуна. Великий метатель молний сам виноват: сглупил – принял непопулярное решение. На его месте куда разумнее было не наказывать Арти, а поддержать ее, выразить сожаление, что не помог ей в сражении на острове ацтеков.

– Знаешь, что мне в тебе, Елецкий, нравится? – спросила Ольга, прищурив левый глаз, и заняв дразнящую позу – это она делать умела.

– Ну-ка открой. А то гораздо чаще приходится слышать, что тебе не нравится во мне, – я, подражая ей, тоже прищурился.

– Нравится то, что ты сейчас сказал «наши» статьи, хотя они почти целиком твои. Я в их написании почти не участвовала. И так ты делаешь часто: на словах и в делах прочно связываешь меня с собой. Мне это приятно, – сказала княгиня, вернувшись к открытому рюкзаку.

Коммуникатор нам любезно предоставил виконт Лосев Тихон Семенович, и я еще раз убедился, что наши статьи точно попали в цель: статуи Артемиды, как и ее алтари стали объектами поклонений и местом выражения благодарности Небесной Охотнице. Мне захотелось ментально обратиться к Арти, узнать, как у нее теперь складываются отношения с Перуном, этот вопрос я решил отложить до возвращения в Москву. Уже вернувшись домой, в нашем родовом зале богов, я обязательно обращусь к ней, попрошу явиться и попытаюсь уговорить мою возлюбленную остаться у меня на ночь. Вряд ли она согласится на всю ночь прервать божественную связь, но я попробую. Потому как знаю: все эти божественные связи, которыми так дорожат боги, на самом деле не имеют большого практического смысла. Все это – просто ритуальные шаблоны, и их значение излишне переоценено самими богами. Как люди порою слишком связаны всякими верованиями, которые не имеют реальной силы, так и боги страдают подобными глупостями, только на ином, более высоком уровне. Именно это не дает им в достатке свободы и заставляет скорее спешить в свой мир, едва появившись в нашем.

Перед завтраком я вместе с мичманом Ленским прошелся по «Орису», оглядев и даже пощупав все интересующее меня устройство корвета. Поделился с мичманом впечатлениями о вимане, а потом невзначай спросил, не является ли он отпрыском рода виконтов Ленских. Назвал имена отца и матери своей возлюбленной актрисы. Однако, мичман оказался всего лишь однофамильцем и даже не дворянином. Предки его служили в имперском военно-морском флоте, а вот он пожелал подняться повыше – подался во флот воздушный.

После завтрака, когда мы уже подлетали к Тюмени, Ольга вновь вернулась к разговору о Глории. Случилось это неожиданно, когда мы вернулись в нашу каюту и стали возле иллюминатора. Ковалевская делилась своими соображениями по системе наведения ракет, которую ей показывал капитан-лейтенант Лосев, говорила о том, что эффективность ее можно повысить раза в полтора, если задействовать дискретно-когнитивный подход, а потом этак неожиданно, повернулась ко мне и спросила:

– Так что у тебя с Глорией? Давай, рассказывай. Я – догадливая девочка, Саш. И знаю, что ты не просто так к ней ходишь. И не просто так стараешься уйти от этого разговора.

Если бы господин Терри начал бы говорить это чуть раньше, то он, возможно, успел бы в полной мере насладиться игрой эмоций на лице Майкла. А так, у него просто не хватило на это времени. Все же столь важные слова Брайн успел сказать:

– Обмена не будет, барон! Потому, что вы сегодня умрете! – после этого он точно посланник сил зла выпустил изо рта густые клубы табачного дыма. Пыхнул сигаретой, несколько мгновений любуясь, как бледнеет, вытягивается в изумлении лицо Майкла Милтона.

А следующий миг упал на пол от сильного удара бронзового светильника по затылку.

– Синди, ты убила его! – бледнея проговорил Майкл, совершенно не понимая происходящего. Слова, сказанные господином Брайном Терри, еще не дошли до него в полной мере. Возможно, он даже не слышал их, глядя, как мисс Стефанс вместо того, чтобы взять мусорную корзину, подняла высоко над головой тяжелый светильник и потом обрушила его на голову Брайна, стоявшего к ней спиной.

– Надеюсь, что да! Потому, что он хотел убить тебя! – с недоброй ухмылкой отозвалась Синди. – Майкл, дорогой, не стой так! Там подъехал негодяй Эндрю, он как раз и должен был лишить тебя жизни! Я слышала разговор этого негодяя. Давай, бери ключи! Нужно бежать отсюда!

– Но как, Синди?.. – Майкл так и стоял неподвижно с открытым ртом, не в силах так быстро оценить сказанное мисс Стефанс.

– Ключи, Майкл! – сжав кулачки, пискнула Синди. Тут же поняла, что барон Милтон сейчас ей не помощник. Сама наклонилась, перевернула тяжелое тело Брайна на бок.

Связка ключей, должна быть прикреплена к ремню Терри кожаным шнуром – это мисс Стефанс точно знала, наблюдая за ним, когда он открывал двери. А то, что кожаный шнурок так просто не порвать – для этого надо было приготовить нож – Синди не подумала. Ей ничего не оставалось, как схватиться за связку с ключами и изо всех сил потянуть.

– Майк, помоги! Дорогой, скорее! Скорее! Скорее же! – взмолилась она, понимая, что счет идет на секунды. Если Эндрю поднимется сюда раньше, чем они сбегут, то он убьет вовсе не Майкла, а ее.

– Да, мисс Стефанс. Чем я могу помочь? – Майкл никак не мог справиться с потрясением.

– Ну, Майкл! – пискнула Синди и, упираясь каблучком правой ноги в полный живот Брайна, потянула изо всех сил связку ключей.

Тонкая полоска кожи лопнула или вырвалась из крепления. Теперь ключи были в руках Синди.

Однако добавилась новая неприятность: оказалось, что Брайн еще жив. Открыв глаза, он оторвал от пола мокрую от крови голову, зарычал и успел схватить Синди за ногу. Сдавив ее с остервенением, господин Терри зарычал. Одновременно со стороны столовой послышались тяжелые удары в дверь – ломились Мишель и Джозеф. Синди заперла дверь в столовую и подперла ее тумбочкой, затем еще закрыла дверь в коридор, сунув в ручки швабру. Но такое препятствие вряд ли бы задержало их на долго.

– Майкл! – тоненьким голоском пропищала мисс Стефанс, понимая, что ее сейчас просто убьют. И для этого даже не нужен Эндрю: Брайн Терри задушит ее, как только дотянется до ее горла.

Брайн дернул уборщицу на себя. Тонкая кость ее голени едва не сломалась в его сильных пальцах. Второй рукой он успел схватить Синди за юбку, потянул, разрывая ее. Платье треснуло по шву, так что худенькая грудь мисс Стефанс оказалась на свободе.

Синди от ужаса даже забыла о бароне Милтоне, но он наконец вышел из оцепенения. Подбежал к ней, схватил ее, стараясь вырвать и рук господина Терри. Между тем удары в дверь столовой стали сокрушительными. Послышалась гневная ругань Джозефа.

– Ударь его! Ударь! – взмолилась Синди, подумав, что Майкл делает сейчас совсем не то, что требовалось. Вместо того чтобы ей помочь, он скорее помогает Брайну разорвать ее на куски.

– Чем, мисс Стефанс? – спросил барон Милтон. Не дожидаясь ответа, схватил со стола бутылку виски и ударил ей Брайна по голове вскрикнув: – Немедленно отпустите ее, негодяй!

– Табуреткой! – подсказала Синди, видя, что разлетевшаяся о лоб бутылка виски, лишь поцарапала крепкую голову Брайна, который, к счастью, не имел сил встать.

– Но, мисс!.. – попытался возразить барон Милтон. Однако, то ли увидев в глазах Синди холодный, беспощадный блеск, то ли услышав звук ломающейся двери и матерную ругань Джозефа, схватил табурет и опустил его на голову Брайна.

Вместе со звуком удара, послышался хруст черепа или досок табурета.

– Я убил его! – испуганно вскрикнул Майкл.

– Очень на это надеюсь! – Синди вцепилась в его руку и поволокла за собой.

Для нее оставалось загадкой, почему в дом до сих пор не зашел Эндрю. Да, он говорил с кем-то на улице возле своего эрмимобиля, но он же должен был услышать шум и крики в доме.

– Сюда! – мисс Стефанс, не стесняясь разорванного платья, потянула барона к выходу во двор. То, что он был захламлен и там давно перегорела лампочка, это было им на руку. Синди каждый день выносила мусор через эту дверь, которую открывал Брайн или Мишель, но теперь ей предстояло открыть ее самой.

Вот только мисс Стефанс могла не успеть это сделать: в тяжелой связке ключей имелось не менее десятка – попробуй, подбери нужный сразу! А дверь в столовую уже вынесли. Послышался грохот упавшей тумбочки.

Синди поняла, что не успеет найти нужный ключ. Даже если бы боги сами вложили ей этот ключ в руку, Синди бы просто не успела вставить его в замочную скважину.

Вопросы от женщин

Боги, как я не люблю некоторые вопросы от женщин!

Тем более своих, самых любимых женщин! Уж тем более вопросы заданные невовремя! Полагаю, я не один такой, и со мной в этом солидарны почти все мужчины.

Итак, Ольга Борисовна меня прижала. Она долго ходила вокруг да около, и вот спросила почти напрямую.

– Оль, дорогая, ну что за вопрос? Конечно, я хожу к ней не просто так – она же императрица. К ней никто не ходит просто так, чайку попить, – ответил я, бросив взгляд на часы и подумав, что мы подлетаем. Скорая посадка могла бы спасти меня от разговора – разговора ненужного ни мне, ни самой Ковалевской. Ну зачем мой невесте неприятные эмоции?

– Елецкий, не валяй дурака! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. У тебя с ней уже сложились тепленькие отношения? Или очень-очень тепленькие? Знаешь, как выдают тебя глаза, когда речь заходит о Глории? – княгиня с хитроватым и в то же время недобрым прищуром смотрела на меня. Этакий пронзительный, испытывающий взгляд. Мне даже вспомнилось: в одной из детективных историй подозреваемому светили в глаза синим туэрлиновым светильником, пытаясь узнать правду.

– Мне даже интересно было наблюдать за тобой, – продолжила Ольга. – Спрошу о ней и смотрю, как ты пытаешься замять разговор, а глазки твои сразу становятся беспокойными и виноватыми. Ты ведь прекрасно понимаешь, что герцогиня Ричмонд вовсе не миссис Барнс, отношения с которой меня не слишком волнуют. Может даже хорошо, что Элизабет есть с тобой. Глория это совсем другое. Она – злая волшебница из моего детства! Тогда я очень переживала за своего папу и за всю нашу семью, пока за нас не вступился сам император! А теперь оказывается, что эта злая волшебница может завладеть сердцем моего жениха. Или уже завладела? Ты понимаешь, что для меня это значит?

– Очень понимаю. Оль, – я взял ее руку, сразу пуская «Капли Дождя» – насылая на княгиню покой и налаживая ментальный контакт. Ковалевская не сопротивлялась, и это было добрым знаком: она не встала в капризную позу, как иногда это бывало, а была готова к пониманию. – Пожалуйста, взгляни на все сказанное по-другому. Ведь ты сейчас сама сказала, что Глория для тебя злая волшебница из твоего детства. Но ты давно повзрослела и теперь прекрасно понимаешь, те детские сказки – не важно добрые или злые – детские страхи и фантазии – все это давно осталось в прошлом. Настоящая жизнь – она другая, не такая, как раньше казалась. И люди в ней другие. Я тебе рассказывал о другой Глории, у которой тоже есть правда, своя правда. И ты это поняла, просто не желаешь принять. Ты упорно держишься за то понимание, оставшееся с детства, будто она – заклятый враг или вовсе злая волшебница, которая только и думает, как всех погубить. Заметь, цесаревич, у которого отношения с Глорией в прошлом были намного острее чем твои, готов принять примирение с ней и даже очень рад такому повороту. И твой отец счел это полезным для всех нас, для нашей империи. И Денис Филофеевич, и Борис Егорович лучше тебя помнят и знают то время, потому как ты тогда была совсем девчонкой. А значит их выводы более верные. Просто перестань видеть в Глории заклятого врага на все времена! – призвал я, продолжая мягко сживать руку моей возлюбленной.

Ольга успокаивалась, но вряд ли в ее сознании могло поменяться что-то так быстро и основательно, как мне того хотелось. Я видел напряжение и несогласие на ее лице.

– Такой пример, – продолжил я, – Родерик изначально был моим врагом, выполнявшим заказ банды Лешего и готовым меня убить. Теперь друг мне и возлюбленный Талии, в судьбе которой едва ли не сыграл роковую роль. О примере с Сухровым я уже говорил. Ты прекрасно знаешь, насколько недобрые отношения у меня с ним были и знаешь, как поменялся этот человек и его отношение ко мне. Оль, прошу, не надо цепляться за прошлое. Тем более за его темную сторону. Ты хотя бы просто попробуй понять Глорию – поставь себя на ее место. Место юной жены императора, прибывшую из другой страны, которая одинока во дворце и которую многие не любят и даже ненавидят.

– Хватит, Елецкий, меня уговаривать! Я бы никогда не оказалась на ее месте! И никогда бы не поступила так, как поступала она – уже говорила об этом! Я бы не окружила себя такими негодяями, как князь Козельский и подобными ему! – ответила Ольга Борисовна, но по ее взгляду я догадался, что в княгине больше нет прежнего яростного сопротивления по примирению с Глорией хотя бы в мыслях. – Зачем ты пытаешься меня уговорить? Хочешь, чтоб я позволила тебе сделать еще одной твоей женщиной? Говори прямо!

Прямо я предпочел не говорить. Во-первых, я сам пока не понимал, какие сложатся отношения между мной и императрицей. А во-вторых, не хотел делать Ольге больно своей прямотой. Пусть она сначала свыкнется с мыслью, что Глория больше не враг. Пусть Ковалевская поймет, что все то, что она вынесла из детства относительно образа Глории, во многом плод детских фантазий и страхов. Я сказал:

– Оль, как она может стать еще одной моей женщиной? Подумай сама. Она императрица, да еще при живом муже! Мои женщины – это Ленская и Стрельцова. И в самую первую очередь – ты. С вами я провожу время так часто, как только могу. Поэтому не досаждай себе этой мыслью. Не скрою, Глория, несмотря на возраст, меня привлекает. И у меня с ней действительно теплые отношения. Как-то вышло так, что мы с ней сблизились. Явление Геры многое поменяло между нами. И ты, пожалуйста, пойми, что иметь с Глорией личные отношения мне очень полезно. Полезно не для меня: а для нашего общего дела. Ведь именно так мы можем снять и уже сняли напряжение в самом верху имперской власти, – конечно, говоря это, я несколько кривил душой. Ведь всего названного можно было добиться вовсе не переступая порог спальни императрицы.

– Еще что важно: у Глории очень тесные отношения с маркизом Луисом Этвудом, – продолжил я. – Я уже говорил, что она, после смерти Филофея, может переехать в Британию, где разворачивается борьба за престол. У Этвуда неплохие шансы стать императором, и Глория может стать его женой. Оль, подумай сама, разве нам не нужны добрые и тем более личные отношения с императрицей Британии? Я говорю о всей России.

– Ты целовался с ней? Отвечай, Елецкий! И не пытайся меня увести в сторону! – неожиданно вспыхнула Ольга Борисовна.

– Да… – нехотя признал я, ожидая еще более тяжкого вопроса.

– Саша, сука! Проститутка! Если угодно, политическая блядь! – она ударила меня кулачком в грудь, потом прижалась к тому же самому месту щекой и заплакала.

– Оль, ну, пожалуйста… Не плачь, – я обнял княгиню, глядя ее золотистые, самые роскошные в этом мире волосы.

– Ненавижу тебя! – всхлипывая произнесла она. – И люблю! Как же трудно с тобой!.. Как ты меня злишь!.. Ты меня просто убиваешь!

Я молчал, позволяя ей все это пережить и хоть как-то смягчить своим теплом.

– Моей лицензии уже все, да?! Новую хочешь?! Во имя интересов Отечества?! – Ковалевская вскинула голову, глядя мокрыми, синими глазами на меня. И, не дожидаясь моего ответа, сердито продолжила: – Как ты мог?! Она старше тебя в два раза! Она просто старая сука! Ее сын даже старше тебя! Боги, ну почему ты такая шлюха?! Надеюсь, тебя Артемида за это накажет!

– Оль, дорогая, ничего же плохого не случилось, – произнес я, понимая, как глупо звучат мои слова.

– Пусти! Пойду умоюсь. Уже скоро посадка, – она вырвалась из моих рук и направилась санузел.

«Орис» приземлился примерно на том месте, где прошлый раз сажал виману Борис Егорович, и выходя из корвета вместе с Ковалевской я вспомнил, как нас здесь же у изгиба дороги атаковал боевой робот «Кребб-20–14». Тогда нам довелось пережить несколько сумасшедших по нервному напряжению минут. Ольга, наверное, тоже вспомнила именно этот случай – ее пальцы вцепились в меня в тот момент, когда княгиня смотрела на проплешину в траве, оставшуюся после той схватки. А я подумал, что до настоящей минуты тот случай как-то забылся, и мне даже неизвестна причина столь необычного поведения машины. Докопались ли инженеры до проблемы или она осталась нерешенной, я не знал.

Когда мы сошли по трапу, я смог осмотреть край посадочной площадки, примыкавший к тайге и отделенный от нее лишь заграждениями из бетонных столбиков и колючей проволоки. Там по-прежнему несли патрулирование «Креббы», но более новой модели. И там же, тускло поблескивая броней стояло два корвета и эсминец имперских военно-воздушных сил. Я был почти уверен, что все они оборудованы моей системой «Одиссей». Такие виманы в первую очередь передавали в «Сириус». Скорее всего, только в «Сириус», где помимо наземных сил создавался боевой воздушный кулак.

– Ваше сиятельство! Здравия вам! – раздался добрый басок со стороны темно-зеленых армейских эрмимобилей.

Я тут же обернулся, узнавая голос полковника Стародолцева, того самого, который встречал нас, когда мы прилетали сюда с Ольгиным отцом.

– Вам здравия, Сергей Семенович! – отозвался я. – Чего так скучно сегодня? Ваши «Креббы» бегают в сторонке и даже не пытаются нас убить. Я-то надеялся проявить хоть немного героизма перед моей невестой, а вот нет никакой возможности.

– Ольга Борисовна… – Стародольцев слегка коснулся руки княгини. При его огромном росте и немалой силе в теле, скованной полевой формой, Ольга казалась вовсе маленькой и хрупкой. – Вам очень рад. Вы точно богиня и свет в нашем слишком мужском месте.

– Я видела у вас немало светлейших красавиц, – отозвалась Ковалевская. – Вот, к примеру, кое-то из «Грифона». Мне даже боязно передавать вам Александра Петровича.

– Насколько я слышал… – полковник Стародольцев, поздоровавшись с Лосевым, отвел нас в сторону, – нам Александра Петровича никто не отдает. По этому случаю весьма возмущался Бердский и даже сам генерал. Или что-то поменялось? – он вопросительно глянул на меня.

– Я – человек подневольный. Как решили в самых верхах, так тому и быть, – отозвался я, намекая на решение цесаревича. – Но насколько мне известно, я все равно ваш. Сюда приписан.

– Формально! – заметил Стародольцев погрозив мне пальцем. – Ладно, раз сегодня «Креббы» не желают буянить, давайте я вас сразу до штаба. Или есть желание сразу в расположение Бердского? Да, кстати, – спохватился он, – та комната во втором доме спец состава по-прежнему за вами, граф. Могу и туда подбросить, – он кивнул на армейский эрмик с огромными ребристыми колесами. Такие называли «болотниками», потому как они вполне ходили по таежному бездорожью и даже по местным болотам, что тянулись перед Ирстимским кряжем.

– Если насчет нас никаких распоряжений свыше нет, то давайте туда, – согласился я, только сейчас догадавшись забрать у Ковалевской ее рюкзак.

– Распоряжение одно: организовать вашу явку к одиннадцати на штабную площадь. Именно вашу явку, Александр Петрович. И это обязательно, – уже строго сказал Стародольцев, дав знак поручику и несколькими бойцами, грузиться во второй эрмимобиль. Повернувшись ко мне, добавил: – Вы тоже располагайтесь. Ольгу Борисовну на мягкое – он указал на кресло рядом с местом извозчика, – Я минутку переговорю с Лосевым.

– Так из-за кого тебе боязно передавать меня в «Грифон»? – полюбопытствовал я у Ковалевской, когда Стародольцев отошел к команде корвета.

– Сюда! – решила мисс Стефанс, открывая дверку в старый, объемистый шкаф без полок, где она хранила поломойные принадлежности и тряпье.

– Но мисс Стефанс!.. – воспротивился Майкл, не совсем понимая, что она от него хочет. Если эта взбалмошная дама действительно желала, чтобы он залез в шкаф, то… Это же просто глупо! Его все равно найдут люди господина Терри. И тогда они его наверняка убьют. И еще вопрос: сама Синди что собирается делать? Где спрячется она?

– Сюда! – теряя терпение, прошипела уборщица. – Нет времени на споры!

Синди, хотя и была дамой хрупкой, но вдруг воспряла силами и едва ли не затолкала барона Милтона в шкаф. Затем, каким-то невероятным образом поместилась там же сама. Поймала пальцем шнурок, свисавший с ручки двери, и притянула ее, плотно закрыв шкаф. Они вдвоем с Майклом остались в полной темноте, тесно прижавшись друг к другу.

– Нас убьют. Двоих… – обреченно прошептал барон Милтон. – Эти страшные люди такого не простят!

– Помолчи! – прошептала в ответ Синди, касаясь губами его подбородка.

В следующий миг Майкл почувствовал ее поцелуй. Тоже в подбородок. Потом в щеку и в губы. Барон Милтон хотел было возразить, но гнусавый голос Джозефа зазвучал рядом, шагах в десяти. Ему ответил Мишель. Послышались торопливые шаги на лестнице. Звук распахнувшейся двери и изумленный вскрик Мишеля. Позже к нему добавился голос Эндрю, переходящий на возмущенный крик.

– Жалкие ублюдки! Сопляки! Где были вы! – орал Эндрю Аддерди.

Оправдания Мишеля были почти не слышны. Послышался грохот чего-то тяжелого и звон разбитой посуды.

– Все хорошо, дорогой! Не бойся! Я спасу тебя! Немного потерпи, мы убежим отсюда, – прошептала Синди снова целуя Майкла в губы.

– Мисс Синди… – простонал Майкл. – Это все бессмысленно… – он не сазу понял, что его рука лежит на талии уборщицы, при чем на оголенном участке тела, каким-то образом проникнув под разорванную ткань платья.

Именно в этот момент, когда мысли разрывали голову Майкла от страха за собственную жизнь; Синди вдруг сказала:

– Я тебя люблю, Майкл! С первого дня, как только увидела! Я люблю тебя!

То ли Майклу показалось, то ли на самом деле она сказала это слишком громко. Настолько, что барон Милтон содрогнулся. От людей Брайна Терри она ни раз слышал, что мисс Стефанс – дама с большими странностями, и сейчас он в этом убедился сполна. Оба они были обречены, оставался лишь вопрос, как быстро их найдут в старом шкафу, а она спрашивает такие крайние глупости!

– А ты любишь меня? – прошептала мисс Стефанс, прижимаясь к нему своей маленькой, но твердой грудью.

Из-за ее вопроса, из-за страха, сковавшего так, что Майкл не мог даже пошевелить рукой на ее голом боку. Эндрю Аддерли, продолжал орать на Мишеля и Джозефа, барон Милтон уже не слышал его слов. Крики, ругань сместились в коридор, ведущий к столовой, затем к лестнице на третий этаж.

– Он не мог уйти! Я стоял у входа, говорил с Крысенышем! – негодовал Аддерли. – Не хотите ли вы сказать, что я идиот и он проскользнул мимо меня?!

– Может ему помогла эта шлюха Синди? – предположил Джозеф. Его шаги раздались рядом со шкафом, где прятался барон Милтон и мисс Стефанс. – Она могла открыть черный ход! Кстати, где она?!

– Конечно бежала с ним! – решил Мишель, додумывая картину произошедшего. – Сука! Уж не подослали ли ее? Может ее наняли русские? Ее вообще проверял кто-то? Кто эта сука на самом деле?!

– Дверь закрыта! – прорычал Аддерли из-за всей силы рванув ручку двери, ведущую во двор.

– Они могли ее закрыть с той стороны! – предположил Джозеф. Тут же послышался грохот перевернутого ведра и звучные маты.

– Бегом на улицу! Может они еще во дворе! – распорядился Эндрю Аддерли. – Бегом! Я сообщу Батлеру и гляну третий этаж!

Когда шаги стихли, Майкл, почти не дышавший, позволил себе один глубокий вдох, и снова задержал дыхание.

– Не бойся, дорогой, – прошептала мисс Стефанс. – Я же сказала, спасу тебя! Эти негодяи собирались сегодня убить тебя – я подслушала.

– Спасибо, – еле слышно произнес барон Милтон. Его ладонь, неясно каким образом пробравшаяся в разрыв платья, сползла почти на ягодицу Синди.

– Ты не сказал мне, – прошептала уборщица, настаивая на недавнем вопросе. – Мне это очень важно знать! Говори!

– Что сказать? – не понял барон.

– Ну как же? Ты меня любишь? – прошептала мисс Стефанс, слегка потираясь о него.

– Да, – отозвался Милтон.

Он сам не знал, почему так сказал. Наверное, потому что не хотел обидеть ее в этот момент. Еще потому, что не задумывался над ответом. Ведь смерть по-прежнему грозила им. Даже казалась неотвратимой. Разве не глупо ли в такие минуты говорить о любви?

– Я знала, Майкл! Я видела, как ты смотришь на меня! Ведь я каждый день убирала твою комнату, хотя Брайн запрещал мне это делать. Я так рада, что мы убили его! Этого негодяя! Жирного ублюдка! Теперь от его крови полы будет трудно отмыть! – она тихонько хохотнула. – Дорогой мой, сейчас мы выберемся отсюда. Пока не вернулся Джозеф с Мишелем… – Синди осторожно приоткрыла дверь шкафа и зазвенела ключами, которые сжимала в кулачке.

– Здесь же Эндрю! – испуганным до хрипоты шепотом произнес Майкл. – Он сейчас спустится с третьего этажа!

– Ничего. Надеюсь, успею открыть! – отозвалась Синди, еще громче зазвенев связкой ключей и сделав шаг в темноту.

«А если не успеешь?», – пронеслось в голове Майкла, и от этой мысли на сердце стало холодно, словно его сжала ледяная лапа смерти. – «Даже если она успеет, то дальше что?», – лихорадочно рассуждал барон Милтон. – «Мне некуда бежать! Люди Уэйна очень быстро найдут меня в Лондоне! Говорят, у них даже есть такие маги, которые находят людей быстрее, чем сотня собак-ищеек!».

Синди звенела ключами все громче и громче, словно собираясь убить барона Милтона одним этим звоном. Через минуту-другую послышались решительные шаги – Андрю спускался по лестнице с третьего этажа. И хотя здесь, перед дверью в черный ход, был густой полумрак, господин Аддерли должен был сразу заметить Синди, пытавшуюся подобрать ключ от замка.

Раны и ордена

– Синди, тише! Тише! – сдавленно, шепотом взмолился Майкл.

Замок щелкнул, и дверь с жутким скрипом приоткрылась.

– Бежим, дорогой! – взвизгнула Синди так громко, что ее наверняка слышал не только Эндрю, но и Джозеф с Мишелем, выбежавшие на улицу.

Майкл замер в нерешительности. Он бы предпочел затаиться и молиться богам. Молиться, в надежде, что его жизнь не оборвется сегодня! Но мисс Стефанс уже выдала их своим визгом. Она же и вывела барона Милтона из оцепенения, схватив за руку и выдернув из шкафа.

Едва они вбежали в темный коридорчик, Синди щелкнула задвижкой. Она успела запереть дверь перед самым носом Андрю Аддерли. Спасительный лязг железа, продолжили громовые удары в дверь и маты. Удары были такой силы, что Майкл побоялся, что дверь не продержится и минуты.

– Сюда! Бегом! – не отпуская руки Майкла, Синди поспешила к лестнице. Крутые, выщербленные ступени сходили к выходу во двор. Он должен был заперт на задвижку. Обычно было так, но иногда Брайн использовал навесной замок. Замок мог стать серьезным препятствием, цена которому, возможно будет равна их жизням.

В темноте, едва разбавленной светом крошечного окна, барон Милтон налетел на фанерный ящик с хламом. Отскочил к стене, его ноги запутались в тряпье. В этот момент удары в дверь прекратились, тут же раздались пистолетные выстрелы.

Две пули выбили штукатурку левее головы Майкла. А вот третья… От боли, обжегшей плечо, Майкл вскрикнул и упал, едва не скатившись вниз по ступеням.

– В меня попали, мисс! Бегите! Бегите без меня! – простонал барон Милтон. – Все это было зря! Плохая затея!

– Вставай, дорогой! Вставай! – Синди снова вцепилась в его руку. Если бы она только могла, то понесла бы его на руках, но для этого слишком малы были ее силы. – Пожалуйста!

Грянуло еще два выстрела и снова раздались удары в дверь. За ней раздались чьи-то голоса. Возможно, вернулся Мишель и Джозеф. Сидни понимала, что сейчас решали все минуты или даже секунды. Все зависело только от Майкла: найдет ли он в себе волю встать и как можно скорее переставлять ноги. Ведь пройти-то до выхода во двор нужно всего шагов тридцать!

– Умоляю, вставай! – изо всех сил она потянула его за руку. Как раз ту, которую прошил выстрел Эндрю Аддерли. Вскрик Майкла слился с громовым ударом в дверь – отлетела доска.

Барон Милтон все-таки встал и поспешил за Синди. Через несколько секунд они выбежали во двор, общий для особнячка, где держали Майкла и двух соседних домов.

– Сюда! – мисс Стефанс побежала к мусорным контейнерам. Она знала, что там, за не слишком густыми зарослями есть дыра в заборе и за ней имеется узкий проход на Клинтон стрит и оттуда между сараями можно пробежать аж до Мэйсон-авеню – там много людей, и там их уже никто не догонит.

Слава богам, ее возлюбленный больше не сопротивлялся собственному спасению: безропотно, даже довольно быстро следовал за ней. Правда, прихрамывал и постанывал от боли в руке. Синди успела мельком оглядеть его рану. Скорее всего пуля лишь задела плечо, порвав кожу и слой мышц.

– Терпи, мой герой! – приговаривала Синди. – Больше ничего не бойся! Больше никто не обидит тебя!

Майкл снова вскрикнул, когда спасительница потянула его через кусты. Заорал так, что кошки, сидевшие возле мусорника, с диким шипением бросились в рассыпную.

Беглецы пробрались к пролому в заборе как раз вовремя: в этот момент Мишель выбежал во двор и, ни на миг не задумываясь, бросился к подворотне, что вела на Хэрш-стрит. Если бы он не спешил и был чуть внимательнее, то успел бы заметить фигуру Майкла Милтона, мелькнувшую за густой листвой. Следом за Мишелем во двор выбежал Джозеф, с озверелым видом озираясь по сторонам и сжимая рукоять остробоя. Бежать за Мишелем он не спешил, некоторое время прислушивался, потом тоже направился к подворотне.

– Мисс Стефанс, я больше не могу! Прошу, оставьте меня, не рискуйте собой! – простонал Майкл не в силах бежать за ней по длинному, узкому проходу, замусоренному и жутко вонявшему. Перед глазами барона Милтона то и дело расходились черные круги. Голова кружилась так, что он едва держал равновесие, даже дважды падал, оступившись на битом кирпиче. Там он разодрал руку и сильно ударился коленом. Вдобавок рана в плече – она болела так, что хотелось выть. Рубашка прилипла к телу от крови. Если в этом мире существовал ад, как считали последователи некоторых религий, то, наверное, мучения в нем были именно такими.

– Майкл! Ты должен! Ради меня! Ради нашей любви! – Синди остановилась, повернулась к нему, заглядывая в безумно красивые дымчато-голубые глаза своего возлюбленного. Ей показалось, что в страдании они еще очаровательнее, чем казались прежде. – Майкл… – Синди с нежностью погладила его по щеке, затем прижалась к нему, обняла худенькими, но сильными руками.

Майкл снова вскрикнул – уж слишком неосторожна была мисс Стефанс.

– Плохая Синди сделала тебе больно? Прости, мой дорогой! – она разжала руки и, приподнявшись на цыпочках, принялась покрывать его лицо поцелуями.

Барон Милтон очередной раз убедился, что госпожа Стефанс – дама с большими странностями. С чего она вообще взяла, что между ними существует какая-то любовь? Да, он проявлял к ней внимание, когда она заходила убирать комнату, где его содержали. Он отпускал ей частые комплименты, надо заметить комплименты незаслуженные. Но все это было не более, чем появления этакого дежурного внимания по отношению к женщине, которым отличается джентльмен от человека невоспитанного. И еще: золотое кольцо с крупным изумрудом и колье с непростыми камешками – в этих украшениях Синди приходила вчера… Откуда они у обычной поломойки? Как справедливо заметил Брайн Терри, если бы она продала свои побрякушки, то могла бы жить безбедно много лет и не заниматься столь непочетной работой.

– Что с тобой, Майкл? – Синди показалось, что ее возлюбленный как-то странно смотрит на нее. – Разве тебе неприятны мои поцелуи?

– Приятны, мисс Стефанс, – нехотя отозвался барон Милтон. И мысленно добавил: «Все-таки это намного приятнее чем пули из пистолета господина Аддерли. Может быть в самом деле, она спасет меня, и я смогу затеряться где-нибудь так, что эти опасные люди меня не найдут. Но это имеет смысл только в том случае, если они действительно хотели меня убить. А если господин Терри пошутил? Ведь он смеялся, когда произносил, будто минуты моей жизни сочтены!».

Больше всего на свете Майкл Милтон хотел, чтобы все это стало сном. Очень дурным сном, за которым наступит пробуждение. И он, Майкл, снова окажется на диване, рядом с журналами «Historical chronicles of Lodoss» и собственной недописанной статьей, в той самой комнате, где он убил табуреткой Брайна Терри. И ради всех богов, пусть господин Терри окажется жив и невредим! И пусть поскорее передаст его в качестве обмена графу Елецкому! Но теперь все это стало невозможной сказкой. Реальность была слишком жестока: перед ним стояла Синди; сам он едва держался на ногах; вероятно, он был тяжело ранен; а вокруг были мусорные кучи, полные крыс.

– Идем, мой дорогой! Здесь совсем рядом выход на Мэйсон-авеню. Сядем там на эрмидилижанс и поедем ко мне! – Синди потянула его дальше, к забору, где была оторвана доска. Сама она ни раз пользовалась этим проходом.

Меньше, чем через пять минут они выбрались на Мэйсон-авеню, пройдя через задний двор какого-то старого кафе.

– Здесь недалеко, – приободрила возлюбленного Синди. – Нам на Чиксан-стрит, – шепнула ему на ухо. – Там у меня уютная квартирка.

Барон Милтон не ответил ничего, но воззвал к богам. Чиксан-стрит – это же в Уайтчепеле – самом гадком районе этого гадкого города! Уайтчепеле даже Элизабет не выдержала двух месяцев, хотя снимала хорошую квартиру и поначалу радовалась, что близко ходить в колледж. В этом районе, где полно пришлых ацтеков, индийцев и египтян Майкла трижды грабили и избивали. Однажды, под угрозой изнасилования раздели догола и заставили в таком виде идти через сквер Геры! Боги, какой это был позор! Боль от унижения была сильнее боли от синяков!

– Синди, дорогая… – последнее слово барон Милтон произнес с необычной нежностью. Вовсе не потому, что он был полон этим чувством к мисс Стефанс, но потому, что очень не хотел снова оказаться в месте своих юношеских кошмаров, – нас же будут искать люди Уэйна! – продолжил он. – Без сомнений уже ищут. Ищет полиция и головорезы Батлера. Ты же понимаешь, что в первую очередь они нагрянут в твою квартиру? Нам ни в коем случае нельзя Уайтчепеле!

– Нам обязательно надо в Уайтчепеле! Я не глупа, господин Милтон. У меня две квартиры. Об одной в Ньюхэме господин Батлер знает. Но об этой никто не может знать. Не переживай, нас там никто не найдет. Дилижанс! – неожиданно взвизгнула Синди. И потянула Майкла за руку с таким рвением, что он снова едва не заорал от боли.

Прохожие, которых здесь, к счастью, сейчас было немного, смотрели на них опаской. Странного вида молодой человек в рубашке, пропитанной кровью, и необычно крикливая девица могли насторожить кого угодно.

Откуда ни возьмись так некстати появился констебль. Сурово глядя из-под опущенной до бровей фуражки, сказал:

– Эй, господин, с вами явно не все хорошо! Следуйте за мной!

Возможно, все прошло вполне пристойно, но, как говорится, осадочек остался. Я терпеть не могу подобные церемонии. Примерно минут пятнадцать мне пришлось стоять на штабной площади перед строем подразделения «Грифон» в то время, как капитан Гаврилов зачитывал перечень моих заслуг. Причем не по-военному сухо, а этак подробно, живописно, что я иной раз удивлялся и думал: «А правда ли это про меня? Неужели все это сделал я?! Охуеть, какой я молодец!». При чем последнее я уже говорил себе со стебом, от которого не было весело.

Признаюсь, когда меня в одной из самых первых жизней стыдили за непристойное поведение и нерадивое отношение к учебе, за прогулы и прочие вольности, я чувствовал себя с куда приятнее. Вот так неожиданно вспомнилось давнее. Все это происходило на площади магической школы «Эрсант Ту Рао» – это в Лемурии, в эпоху третьей династии Алмазных Тигров. Я даже улыбался и подмигивал приятелям, тогда меня за мои прегрешения даже тешила некая гордость, а здесь… В общем, улыбку пришлось натянуть, бледненькую, чисто дежурную. И мысли при этом были не во всем приятные. Ведь многие на базе «Сириус» понимают, что все это устроено вовсе не по величине моих заслуг, а по негласному распоряжению цесаревича. Наверное, многие недовольны, что мне, выскочке, служащему пока только на бумаге, дают сразу звание корнета, в то время как каждый дворянин до первого повышения в звании должен отходить не менее трех месяцев рядовым, лишь потом жалуют приказного или при определенных заслугах фельдфебеля. А я, извините за наглость, уже офицер, с двумя сверкающими перунами* на погоне.

(*Перуны – в данном случае знаки различия в виде маленьких серебряных молний).

И три ордена мне вручили в коробочках со всей мыслимой торжественностью Ах, да еще медальку. Но ладно, об орденах речь шла давно. Первыми ее начал еще граф Голицын за мое радикальное улучшение скоростных характеристик виман хлопотал для меня об ордене «Святого Озарения». Потом князь Ковалевские решил, что мне не лишним будет «Звезда Имперского Мага». К ней за наши с Ольгой шалости на землях ацтеков решили добавить орден «Небесный Ратник» первой степени – это уже было решение самого цесаревича.

Теперь я не просто корнет, а трижды высоконагражденный, что важный шаг, чтобы получить титул князя. Только я не хотел, чтобы все это произошло при построении на штабной площади с торжественными речами и оркестром. Было бы достаточно, если бы в кабинете у Трубецкого или полковника Бердского просто с теплым рукопожатием и желательно шутками – я никогда не относился к наградам серьезно.

– Елецкий, ну ты чего?! Ну-ка посмотри на меня! – Ольга дернула меня за рукав в коридоре, когда шел вместе с ней возвращался в свою комнату.

– Давай, ты еще меня похвали, – я остановился.

– Саш, тебе форма очень идет! Правда. Ты в ней такой… – Ольга Борисовна мечтательно подкатила глаза к потолку и шепнула: – Привлекательный. Статный. И совсем взрослый.

Вот последнее для Астерия как бы не слишком комплимент. Но сейчас на мои губы вернулась самая искренняя улыбка. Ольга перестала злиться после нашего разговора о Глории. Высказала мне еще немного неприятного, когда Стародольцев подвез нас ко второму дому спецсостава и оставил наедине. Когда же принесли парадную форму, Ольга Борисовна мигом преобразилась, заставила меня поскорее ее примерять, разглаживала на мне ладонью небольшие примятости, поправляла аксельбанты, прилаживала погоны. Проявила себя не как капризная княгиня, а точно заботливая и любящая жена – вот это было очень душевно.

– Тебе виднее, Оль. Если я тебе таким нравлюсь, то мне это особо приятно. Неприятно было лишь награждение. Перед толпой народа, на еще с такими речами, шумихой. С оркестром! Это вообще нахрена было нужно?! – возмутился я, снова переживая недавние эмоции.

– Елецкий, с каких пор ты стал скромником? Ну-ка смотри на меня! Ты шутишь или в самом деле этим расстроен? – Ковалевская нахмурилась, при этом губы ее по-прежнему улыбались.

– Не шучу. Ты же знаешь, я не люблю быть на виду. Только и всего. И еще неловко как-то, что сразу корнета. Ведь я рядовым успел побывать лишь несколько дней и то лишь в табеле. Я не люблю, когда кто-то свыше двигает так называемых своих людей. В данном случае меня двигает твой отец и сам цесаревич, – я сделал шаг к нашей комнате. Хотя она была моей. Ольги здесь по распорядку не должно быть, но мы, отмахиваясь от распорядков, эту комнату считали нашей.

– Все в порядке, Саш. Ты же знаешь, в отношении тебя я скупа на похвалы, но ты все это действительно заслужил. Это, во-первых. А во-вторых, тебя не должно смущать, что церемония была по распоряжению Дениса. Ведь ты служишь теперь непосредственно ему, поэтому для начала корнет, что вовсе не высоко для человека, который в личном распоряжении его императорского высочества. И еще… – Ольга остановилась, ожидая, пока я открою дверь.

– Что еще? – я протянул ей коробки с орденами, тубус с грамотами и распоряжением: они мне мешали справиться с моей вечной проблемой – дверным замком.

– Я люблю тебя независимо от титула, звания, наград. Но если все это будет выше и больше, то мне от этого вдвойне приятно. Ты же знаешь, княгиня Ковалевская немного тщеславна. Возвышение своего жениха я принимаю как свое собственное, – она прижала к груди коробочки с наградами.

– Повтори самое первое, что ты сказала, – я щелкнул замком.

– Я тебя люблю, – тихо сказала княгиня.

– Докажешь? – я открыл дверь. – Сейчас! В постели!

Ольга Борисовна молчала, хитро поглядывая на меня.

– Оля! – я ждал ответа. Хотя знал, что будет дальше, мне хотелось, чтобы она сказала «да». Всякий раз она говорила это слово по-разному, иногда не говорила вовсе, но меня всегда безумно дразнило как ее молчание, так и ее ответ. – Оля! – повторил я и задрал ее юбку, просовывая ладонь между бедер, таких нежных, трепетных от моих прикосновений.

Ковалевская упорно молчала, закрыв глаза и прижимая к груди коробочки с орденами. Лишь когда я подхватил ее на руки, она сказала:

– Не забудь, тебе к половине третьего в «Грифон». Тебе ждет не только Бердский, но и сама госпожа Бондарева. Ты же с нее на построении глаз не сводил, чертов бабник!

Несмотря на то, что кровать в моей комнате была узенькой, вплотную придвинутой к стене, Ольга Борисовна свою любовь доказала мне сполна. Я шепнул ей, когда она кончила и обессиленно уронила голову мне на грудь:

– Зачет…

– Что? – не поняла Ковалевская.

– Зачет, Оль. Прочувствовал, проникся. Ты меня на самом деле любишь, – посмеиваясь отозвался.

– Елецкий! Ты вообще совесть потерял?! – она набросилась на меня. Сдавила горло, пытаясь задушить самого корнета спец подразделения «Грифон». Имеющего, между прочим, три высоких имперских ордена и медаль.

В этой беспощадной борьбе снова победил я. Перевернул ее ничком и притянул к себе так, что ее румяные ягодицы прижались к моему животу. Скоро княгиня жалобно застонала, раскаиваясь за ничтожную попытку свести со мной счеты.

На обед мы не попали: когда мы с Ольгой вышли из душа, исполнилось четырнадцать ноль семь, а до расположения «Грифона» было не так близко и надевать форму за уставных сорок пять секунд я еще не приловчился.

– Саш, я буду у инженеров Белкина, – сказала Ковалевская. – Есть идеи насчет управления новой схемой наведения ракет. Нужна консультация по механологике. Зайдешь за мной, как освободишься?

– Да. Ключи тогда не сдавай, пусть будут у тебя, – решил я, застегивая китель перед зеркалом, маленьким и мутным.

Ольга повернула меня к себе, поправила воротник и сказала:

– Бегом. Уже восемнадцать минут. Опаздывать нехорошо даже важным корнетам.

Когда я открыл дверь, она добавила:

– И имей в виду, шатабс-капитан Бондарева замужем. Причем за очень непростым человеком. Не наделай с ней глупостей!

Моя мила носильщица

Мне хотелось обернуться и спросить: «А за каким таким непростым человеком она замужем?». Оля, она книжки по психологии читает и в управления мной весьма умна, но здесь Ольга Борисовна допустила большой просчет. Ее предостережение лишь подогрело мой интерес. О Бондаревой Наталье Петровне я ни раз вспоминал, после первого посещения базы «Сириуса». Все-таки она – мой непосредственный командир, штабс-капитан и просто красивая женщина, кажется, двадцати семи лет.

Иногда у меня возникали сожаления, что я никак не могу вернуться в расположение подразделения, к которому приписан. Вернуться и от души предаться службе. Если угодно, это шутка. Службой очень серьезно грезил прежний Елецкий. Поскольку он в значительной мере часть меня, то такой настрой нет-нет возникал и у меня. Но я как Астерий, человек очень далекий от служебного усердия, и всякое начальство, казармы и уставы – это для меня как игра в солдатиков. Когда это перестает быть игрой, то мигом навевает на скуку. Только это вовсе не значит, что мне в один миг все надоест и я выйду из игры. Начатое я всегда довожу до конца, если это только возможно, и очень стараюсь не разочаровать доверившихся мне людей.

Обо всем этом я размышлял, направляясь к казарме «Грифона». Там же располагалась большая тренировочная площадка, полоса препятствий и сооружения для практических занятий магов – бетонные блоки с различными типами мишеней. По пути меня обогнали два эрмимобиля-болотника. Из одного кто-то в полевой форме приветливо помахал рукой. Вот так, я теперь узнаваем, популярен даже в сибирской глуши.

На лавочке перед входом в казарму сидел сам полковник Бердский и двое неизвестных мне старших офицеров. Еще издали завидев меня, Платон Захарович встал, направился мне навстречу. Я было отдал ему честь, попытался приветствовать по уставу, который я толком не знал, но Бердский махнул рукой, мол, не дури. Заулыбался и, поравнявшись со мной, спросил:

– Александр Петрович, как службу будем нести?

– Не знаю, Платон Захарович, – чистосердечно признал я. – Я же…

– Вот именно. Ты же как бы наш, но не наш, – прервал он меня. – И знаешь, я не люблю неопределенности. Да никто ее здесь особо не любит. Но тебе малость завидую. Потому как твоя неопределенность замешана на свободе вместе с очень интересным будущим. Может я заблуждаюсь, но пока это представляю себе так. Кстати, хоть ты и не совсем наш человек, жалование будешь получать у нас. Это я на таком настоял. Чтобы была у тебя причина хотя бы раз в месяц нас навещать. Вообще, жалко, что так вышло. Я планировал тебя с нашими в Луксор. Там обещает быть жарко, не столько от южного солнышка, сколько от бритишей.

– Если жарко, то цесаревич для такого дела меня к вам откомандирует, – предположил я, направляясь следом за Бердским к тренировочной площадке. – Вы, Платон Захарович, если от меня что-то нужно, уж не стеснитесь запрашивать мою важную персону через Трубецкого. Не грех и к самому Денису Филофеевичу обратиться. Он – человек на редкость внимательный, отнесется с пониманием.

– Я вот что хотел попросить, – полковник расстегнул нагрудный карман кителя и достал сложенный вчетверо листок. – Трубецкой сказал, чтоб я посодействовал тебе при выборе людей под британскую миссию. Самое забавное, что мы все толком не знаем какие стоят задачи и какого характера миссия. Слух прошел, мол, там тоже будет очень жарко. Так это… – Платон Захарович завернул листок. – Вот этих попрошу не трогай, – он провел пальцем по списку из семи фамилий. – Эти люди мне важны здесь, заняты они в важной спецподготовкой для эффективных действий при некоторых условий. Можешь взять этих, – он стукнул пальцем по ряду других фамилий. – А вот эти трое с тобой особо готовы и даже очень просились, – он опустил палец, указывая на три фамилии, обведенный карандашом.

Список был исполнен неразборчивым почерком, и мне как бы неважно было кто есть в этом списке, ведь я не хотел брать с собой в Лондон никого кроме Элизабет. Явился в «Грифон» по этому вопросу лишь по настоянию цесаревичу, не совсем понимая, зачем ему это нужно. Однако одну из фамилий я разобрал сразу и на мое лицо накатилась довольная улыбка.

– Видишь в этом что-то забавное, Александр Петрович? – поглядывая на меня, спросил Бердский. – Догадываюсь. Шатабс-капитан Бондарева, командир отделения, в котором ты пока еще числишься. Да, представь себе, она сама попросилась. Если интересны причины, то у нее уточнишь сам. Я думаю, дело в Египте. Список на миссию в Луксор утвердили без нее, вот это что-то вроде выражения протеста. И если честно, Бондарева – барышня непоседливая и строптивая. Не любит сидеть на одном месте, может повозмущаться. Как-то выражала мне сожаление, что работы мало и приходится долго сидеть на базе.

– Понимаете, Платон Захарович, идея насчет того, что в Лондон я должен подобрать себе команду вовсе не моя – цесаревич так пожелал. Он страхуется, опасается, что малыми силами мы не справимся. Я не стал с ним спорить. Но по моему мнению, в этой миссии, чем меньше будет задействовано людей, тем лучше. Я делаю ставку на незаметность и неожиданность. Вы лучше меня понимаете: на территории врага не стоит играть мышцами без особых причин. Правильнее бить точно, в цель и без лишнего шума. Поэтому… – я задумался, все еще глядя на список Бердского, в котором для меня была лишь одна знакомая фамилия.

– Ну так, бери этих троих, – он ткнул пальцем в строки, обведенные карандашом. – и Обязательно Бондареву. Она – очень хороший маг-менталист. В дополнение учится первой базе атакующей магии.

– Платон Захарович, без обид, но я вообще-то никого не собирался брать, – мне захотелось курить, и я, все еще держа список в руке, сунул свободную руку в карман за «Никольскими». – Хотел просто в гости к вам, с грифоновцами пообщаться, заодно получить форму. Мне же пока только парадную выдали.

– Александр Петрович!.. – разочаровано произнес Бердский. – Чего ты так? У нас очень умелые специалисты. Давай, прямо сейчас продемонстрируют свои возможности. Только обозначь кто нужен: маги или бойцы Ерохина? Магов обязательно бери! Опыт в миссии с тобой будет для «Грифона» бесценным.

Вот тут я начал понимать, почему сам цесаревич настаивал на том, чтобы я взял с собой в поддержку людей из «Грифона». Проверяя свою версию, я обвел пальцем три последних фамилии в списке и спросил:

– Все трое маги?

– Да. Причем очень высокого уровня, – отозвался полковник.

Ясно. В общем они надеялись, что в миссии со мной эти люди получат мой опыт и непонятные им мои магические хитрости. Не знаю, кто был вдохновителем этой бессмысленной затеи. Вряд ли сам Бердский – другой он человек, и уж тем более вряд ли сам цесаревич. Скорее всего им эту мысль как-то хитро подбросили. Если бы кто-то из них, то проще было меня прямо попросить поделиться магическими приемами для спецсостава «Грифона». Правда, проблема в том, что мои шаблоны воздействия будут недоступны для подавляющего большинства магов. Некоторыми я мог бы поделиться, но для этого мне нужно видеть тонкие тела каждого мага отдельно, разобраться в его способностях и особенностях. Тут у меня закралась нехорошая мысль, уж нет ли в «Грифоне» кого-то этакого, который внедрен в подразделение силами нам недружественными?

– Хорошо, Платон Захарович. Давайте так, чтобы никому особо обидно не было и в то же время мне было достаточно комфортно в Лондоне, я возьму… – здесь я выдержал паузу, привлекая интуицию. Только краешком, чтобы затяжка времени не показалась странной. – Возьму поручика Бабского.

– Что ж, он вполне себе приличный маг-менталист. Почти уровня нашей милейшей Натальи Петровны. Кого еще? – Бердский, разглаживая усы, тоже достал сигареты.

– Платон Захарович, а этот поручик Бабский, он сам изъявил желание попасть в список рекомендованных мне людей? – полюбопытствовал я, думая, что ситуация с навязыванием мне помощников теперь выглядит не столь странно и начинает играть другими красками. Если мои предположения верны, то получается кто-то из наших недругов знает о подготовке миссии на земли Коварного Альбиона. Раз так, дело принимает скверный поворот. Хорошо, если сюда проникли люди Глории. А если герцога Уэйна? Или еще какие-то недобрые к нам силы. В общем прибавилось у меня вопросов, после созерцания списка, исполненного чьей-то небрежной рукой.

– Нет, не сам. Кажется, не сам, – командир «Грифона» в раздумьях сжал зубами кончик сигареты. – Я не помню, как было. Просто зашел разговор, что ты будешь выбирать людей, выполняя особое поручение цесаревича за Ла-Маншем. Поскольку после Ор-Ксиппила ты – личность очень видная, сразу образовалось много желающих. Большинству я отказал – они нужны для работы по Луксору и в Сирии.

Открывать Платону Захаровичу свои свежие домыслы я не стал. Прикурил, в то время как глаза зацепились за строку с фамилией «Бондарева». Конечно, ее я бы включил в свою маленькую группу с гораздо большим желанием, чем какого-то Бабского, но я был уверен, что это заденет Ольгу. Очень не хотелось снова расстраивать мою невесту после того, что всплыло с Глорией.

– Так, Александр Петрович, только Бабского, что ли? Даже Бондареву не возьмешь? Ей было бы очень полезно: менталист она сильный, а вот со стихиями пока не очень. С твоей бы помощью поднять ее уровень, – он прикурил.

– Господин полковник, вы же понимаете, что направляемся не на курорт. Такие миссии не для передачи опыта, а лишь для реализации опыта имеющегося. И есть еще одно обстоятельство. Позвольте о нем умолчать, – я тоже прикурил.

– Эх, корнет, взрослый ты не по годам. Говорю я с тобой и диву даюсь, будто тебе этак лет этак далеко за сорок. Давай сюда, – он взял список, свернул его вчетверо и сказал. – Ладно, ступай форму получать. Потом еще потолкуем. Может заглянешь на тренировочную площадку, покажешь чего полезное ребятам?

– Обязательно загляну, – пообещал и, покуривая на ходу, направился к двери в казарму.

В казарме спокойной жизни мне не дали. Сразу вокруг собралось десятка два грифоновцев. Некоторых я знал по прошлому посещению, помнил еще, наблюдая за тренировками; некоторых видел впервые. Поздравляли со званием и наградами, громко требовали проставиться. Вот странность: в разных, казалось бы, очень непохожих мирах, на этот счет залипла одна очень похожая традиция. Даже в подразделениях, где алкоголь не в почете, требуют хоть чай со сладостями. И я бы не без удовольствия провел вечер с ребятами и дамами с «Грифона», но в наших с Ольгой планах было сегодня же вернуться в Москву.

В общем, пришлось отшутиться, сослаться, что срочно нужен в столице. Задержался с ними на полчаса, познакомился с еще незнакомыми, ответил на кучу вопросов по вояжу на Ор-Ксиппил, а вот насчет отношений с богами, пришлось отшучиваться, и ловко шутить у меня, увы, не получалось. Ну что я скажу о своих отношениях с Артемидой. Если сказать правду – покрутят пальцем у виска или сочтут лжецом с излишне задранным самомнением. Наконец, вырвался я из плена сослуживцев и пошел к складским за формой.

– Корнет Елецкий! – услышал я приятный и уже знакомый голос, когда выходил с двумя огромными пакетами.

– Я! – ответил я не совсем по принятому уставу.

Вытянувшись, повернулся. Передо мной стояла штабс-капитан Наталья Петровна Бондарева.

– Вы мою просьбу проигнорировали? – на ее лице появилась улыбка, выражавшая вовсе не радость, а заметное сожаление. – Мне очень интересно по какой причине.

Вот такой поворот. Даже не знаю, приятный или неприятный.

– Наталья Петровна… – я вдохнул, собираясь мыслями. Вопрос ее был тяжелым: не говорить же моему почти боевому командиру (пока еще так, по бумагам), что я пытаюсь угодить своей невесте. Хотя и без этого имелось несколько причин.

– Вы так вздыхаете, вам тяжело, корнет? Давайте я помогу донести вещи, – она с полной серьезностью протянула руку, чтобы взять у меня пакет, и добавила: – До своего кабинета. Кстати, вас еще не вывели из штата моего подразделения.

В общем, сбила она меня, Астерия, с толка. Мне даже стало смешно.

– Бумажные коллизии, – рассмеялся я. – Раз начальство требует, разве смеет юный корнет отказать.

Ради забавы я вручил ей пакет, к которому она тянулась. Отчего глаза баронессы округлились от изумления. Она рассчитывала, что ее слова насчет помочь с вещами, будут лишь подковыркой, но я не стал скромничать и сказал:

– Со вторым пакетом тоже поможете? Правда, тяжелый для моих неокрепших в тренировках мышц.

– Послушайте, Наглецкий, я вообще-то штабс-капитан, а не ваш носильщик! Шагом марш за мной! – резко скомандовала она, и я почувствовал укол средней силы. Ментальный.

– Позвольте! – вмешалась Синди.

От ее резкого и высокого голоса констебль вздрогнул. Майклу показалось, что фуражка с бронзовой кокардой приподнялась на его голове. Вокруг них начали собираться зеваки.

– Вы не видите, этот господин ранен! Ему срочно нужен лекарь! – продолжила атаку мисс Стефанс. – Или вы желаете, чтобы он истек кровью лишь для того, чтобы удовлетворить ваше любопытство?!

– Я должен выяснить кто этот господин и все детали происшествия, – как можно спокойнее проговорил страж порядка. – После чего мы отвезем его в лечебницу.

– Что здесь выяснять?! За этим кафе, на нас напали! Его ударили ножом и отобрали деньги! Вот, полюбуйтесь! – Синди неожиданно вцепилась в рукав рубашки барона рядом с пулевым отверстием и, резко дернув ткань, разорвала ее.

Майкл в очередной раз вскрикнул от боли. Полицейский с изумлением уставился на окровавленную руку и рану, которая вряд ли была от ножа: скорее пулевой или от дротика остробоя. Хотя стилеты, модные у распоясавшихся юнцов, оставляли похожие ранения.

– Прости, дорогой! Пожалуйста, прости! – мисс Стефанс искренне сожалела, что снова доставила боль господину Милтону. Затем резко повернулась к полицейскому и, указывая на руку Майкла, продолжила: – Вот что происходит на вверенном вам участке! Вместо того чтобы навести порядок с преступниками, вы задерживаете людей, пострадавших от преступников.

В толпе, собравшейся вокруг них, зароптали. Какая-то женщина выкрикнула:

– Порядка нет! Среди дня нападают!

– Спокойнее, мисс… – хмуро проговорил констебль. – Кто вы и кем ему приходитесь?

– Кто я? Разве не видно, кто я?! Я – баронесса Синди Милтон! А это мой муж – Майкл Милтон! – тряхнув рыжими волосами выпалила мисс Стефанс. – И очень не советую с нами связываться, иначе вылетите со службы!

– Вы подтверждаете это, господин? – сняв фуражку, под которой проступила испарина, констебль перевел взгляд на Майкла.

Майкл испугался. Зря все это сказала Синди! Ну зачем ей потребовалось называть его имя, в то время ищут люди Батлера и скоро начнет искать вся полиция Лондона за убийство Брайна Терри! И зачем она называла его титул? От этого не будет никакого прока, только проблемы! Констебль сейчас потребует дворянский жетон, которого у него нет, и дальше все станет намного хуже для них двоих!

– Что подтверждаю? – тихо спросил барон Милтон.

– Разумеется, не то, что меня вышвырнут со службы! – прорычал страж порядка. – Кто эта женщина, рядом с вами? Вы сам кто?

– Да, подтверждаю. Это моя жена, Синди, – скорбно отозвался Майкл. – Я – барон Майкл Милтон, – еще более неохотно добавил он и уронил взгляд на брусчатку.

– Поспешите в лечебницу со своей раной и не ходите по этим трущобам! – констебль махнул фуражкой в сторону кафе, на которое указывала Синди – за ним начинался неблагополучный район.

– Вот мы и поженились! – рассмеялась мисс Стефанс, уводя Майкла в сторону газетного киоска. – Я – баронесса Милтон! Пока только перед констеблем, но у нас все впереди. Да, дорогой?

Сказать Синди «нет», Майкл не мог. Поэтому он, морщась от боли в плече процедил:

– Да… Только не надо в лечебницу. Меня там сразу передадут в полицию.

– Майкл, ну что ты как ребенок? Милый, наивный, ребенок. Ты мой хороший! – Синди, глядя с улыбкой на него, провела кончиками пальцев по слегка колючей щеке барона. – Мы же договорились: едем ко мне. Я перевяжу тебе рану и буду тебя лечить. Сказать кое-что по секрету?

– Скажи… – простонал Майкл, думая, что кроме жуткой боли в руке все сильнее добавляется другая боль – боль от понимания, что он попал в очень скверную ситуацию. Ведь он преступник, которого рано или поздно найдут. Теперь обмен с графом Елецким состоятся просто не может. Майкл никогда больше не увидит Елену Викторовну, и закончит свою жизнь в тюрьме, где уже сидит Элизабет. Бедная Элиз! Она так плакала в последнем сообщении, просила его помочь, повлиять как-то на Елецкого! Согласиться на все условия! Если плачет даже Элиз, то точно ее дела плохи.

На миг мелькнула мысль, что он, Майкл, убил господина Брайна лишь потому, что защищал Синди. И вообще, его насильно удерживали в этом странном доме. Только все это глупости. Эти аргументы вообще никак не могли его защитить. Тем более над всем этим стоял герцог Энтони Уэйна. А он сейчас так возвысился, что законы Британской империи на него не распространяются.

– Дилижанс! – Синди схватила Майкла за руку, поволокла его к остановке, так и не сказав «по секрету» то, что собиралась.

Окровавленная рука Майкла отогнала часть пассажиров с прохода – никто не желал быть измазанным кровью. Синди, достав несколько монет из маленького кармана, передала их кондуктору за проезд.

Через шесть остановок Майкл и мисс Стефанс покинули салон самоходного дилижанса и свернули на Чиксан-стрит. Сейчас больше всего на свете Майкл не хотел оказаться в этом жутком районе, с которым у него связаны самый скверные воспоминания.

Уже вечерело. Из грязных, обшарпанных домов появлялись люди, встреча с которыми особо пугала барона Милтона.

Новый котенок Синди

Они прошли мимо лавки старьевщика, над дверью которой виднелась выцветшая надпись «Stefan's kind things». В свете архаичных ламп Майкл разглядел на витрине две больших керамический вазы, стол с выложенными в ряд книгами, рядом в кресле сидел старый, поломанный робот, одетый в кожаный сюртук с наклеенным на рукав ценником. Здесь мисс Стефанс остановилась и сказала:

– Думала купить его, мой дорогой. Хоть он неживой, но у него такие же красивые, печальные глаза, как у тебя. Мне его так жалко! Но теперь, я буду редко смотреть в его сторону, ведь у меня есть ты.

На самом деле глазами робота были отверстия с комбинацией кристаллов реута и желтого туэрлина. Ни красоты, ни печали Майкл в них не заметил – только ржавчину, проступившую по ободку.

– Синди! – дверь в лавку приоткрылась, из нее выглянул пожилой мужчина в вельветовом костюме. – Не надумала продавать сервиз? Решайся, детка! Пока у меня есть на него хороший покупатель!

– Пока нет, господин Флетчер. Но все может быть, – отозвалась Синди, рассудив, что теперь с ней Майкл, а значит потребуется больше денег. Возможно, возникнет необходимость что-то продать из дорогих вещей ее сестры. Все равно Рут на небесах, и они ей не нужны. А самой Синди: она уже показала и колье, и то дорогое кольцо всем, кому хотела. Майкл, увы не оценил, хотя она надевала эти дорогие вещицы специально для него.

Они пошли дальше. Уже возле угла дома мисс Стефанс, Майкл вдруг остановился и даже сделал пару шагов назад.

– Что с тобой, дорогой? – не поняла происходящего с ее возлюбленным Синди.

– Мы можем пройти другой дорогой? – с трепетом в голосе спросил барон Милтон.

Впереди, возле угла краснокирпичного дома стояло трое молодых людей, грязных, небрежно одетых. И Майклу показалось, что один из них ему уже знаком. Милтон не мог сказать это наверняка, но тот, что стоял слева, потягивая пиво прямо из горлышка бутылки, очень напоминал одного из парней, которые напали на него в этом районе, когда он еще учился в колледже. Сколько лет прошло? Шесть или семь? Но память о жутком эпизоде была так свежа до сих пор, что барон узнал своего обидчика в сумерках сквозь эти годы.

– Майкл, ну что еще с тобой? Вот мой дом, – Синди указала за среднюю дверь четырехэтажки с обшарпанной стеной. – Идем же!

– Мисс Стефанс, может лучше в отель? Я не смею вас стеснять. Я вполне могу пожить в ночлежке, если вы займете немного денег, – засопротивлялся Майкл. Сейчас он был на грани того, чтобы повернуться и просто убежать. Однако на бегство по этому району тем более вечером тоже требовалось немало решимости.

– Майкл, какой же ты смешной! – воскликнула Синди. – Как же ты меня стеснишь? Ровным счетом никак! Потому, что ты нужен мне. Мы же любим друг друга! Так же? – она стала перед ним и с улыбкой предвкушая ее ответ, очень приятный для нее ответ.

Барону Милтону очень хотелось сказать «нет». И добавить: «Простите, мисс Стефанс, вы – милая девушка, но я люблю другую! Я не могу принять ваше предложение! Пожалуйста, отпустите меня!». Но Майкл подумал, если он это скажет сейчас, то Сидни может отреагировать очень нервно. Ведь она уже выжала из него это крайне неуместное «люблю». Судя по ее необычному характеру и большим странностям, она может накричать на него, что привлечет внимание тех троих парней, встречи с которыми Майкл особо опасался. Барону Милтону ничего не оставалось, как тихо произнести:

– Да, Синди.

– Скажи это громче! Скажи, что любишь так, чтобы слышали Белз и Костлявый! – радостно потребовала мисс Стефанс, покосившись на тех парней, которых опасался Майкл. – Хочу, чтобы слышали все мои соседи!

– Да, люблю! – чуть громче произнес барон.

– Громче! – рассмеялась Синди, поворачиваясь к Белзу, Хорасу и Костлявому.

– Люблю тебя! – простонал Майкл, так громко, как позволило его сдавленное спазмом горло.

– О, Синди, у тебя новый котенок! – расхохотался Белз, наблюдавших за соседкой и незнакомцем.

Вместе с Костлявым он направился к мисс Стефанс. Хорас не торопился. Он сделал еще несколько глотков из бутылки. Пиво я ней кончилось, осталась лишь пена, и он, метнув ее в стену соседнего дома поспешил за друзьями.

– Это мой Майкл! – не без гордости отозвалась Синди, беря своего возлюбленного под руку.

– Какой важный джентльмен! Красавчик! – Костлявый осклабился, разглядывая Майкла, хотя в свет фонаря, висевшего на углу дома, бил прямо в глаза.

– Синди, детка, ты ему тоже готовишь вечную жизнь? – весело полюбопытствовал, подоспевший Хорас.

Этот вопрос, смысла которого барон Милтон пока не мог понять, мисс Стефанс не понравился. Она занервничала и потянула возлюбленного за собой:

– Идем, Майкл!

– Синди, постой! Я хочу тоже поучаствовать! Обещай, что позовешь нас, когда начнешь его потрошить. Ради такого я даже дам тебе свой острый нож! – заверил Костлявый, остальные залились хохотом.

Видимо, Наталья Петровна решила покомандовать мной. И верно, чего время терять, пока я еще числюсь в ее подразделении. Я решил ей подыграть. Подыгрывать женщинам, тем более столь красивым, хочется почти всегда. Я щелкнул каблуками, выпалил:

– Есть шагом марш за вами, госпожа штабс-капитан! – направился за ней, неся один из пакетов, с которым она отказалась мне помочь.

Разумеется, все это было картинно, но отчего не повеселиться.

До кабинета штабс-капитана меня сопровождало множество любопытных глаз. Приказный Куницын подмигнул мне. Васильев, отвернулся, сдерживая смех.

Когда мы вошли, Бондарева подошла к окну, сдвинула штору, поглядывая в сторону площадки у входа в казарму – там до сих пор стоял полковник Бердский и несколько офицеров. Затем сказала, неожиданно резко повернувшись ко мне:

– Так объясните мне, корнет, почему! Кстати, вы угадали: я на самом деле хотела вами покомандовать. Хотя бы день. Мне это доставило каплю удовольствия и немного сожаления, что вы так быстро выходите из моего подчинения.

– Вы, Наталья Петровна, действительно хороший менталист. Это очень чувствуется, – отозвался я, поставив на пол пакет с армейской одеждой. В прошлом я знал менталистов, которые в самом деле могли читать мысли. Но то были действительно одаренные маги с большим опытом. Бондарева, конечно, не читала мои мысли в прямом смысле, но угадывала их эмоциональную форму и примерное содержание.

– Вот и хорошо. Раз так, то объясните, почему вам вдруг оказался лишним действительно хороший менталист. Можете присесть, – она указала на стул, сама устроилась на старом диване.

– Хорошо. Объясню. Только я рассчитываю, что вы тоже кое-что объясните мне относительно вашего стремления, – любезным позволением штабс-капитана я воспользовался – присел напротив нее. – Наталья Петровна, с моим отказом просто – не стоит там искать каких-то странностей, тем более неприязни к вам. Вы мне как раз очень приятны и очень сожалею, что, покидая в ближайшее время базу, вряд ли скоро увижу вас. Причина отказа такая: в моей миссии будут лишними совершенно все люди, независимо от их профессиональных качеств. Если у вас есть на этот счет какие-то обиды, то уверяю: они беспочвенны. Вы мне очень симпатичны как маг высокого уровня – я это успел почувствовать еще при первой встрече, и… не буду скрывать как женщина. Но я – одиночка. Я не люблю работать в команде. А если уж в команде, то очень ограниченной числом. И там, где мне предстоит работать в этот раз, нежелательно светиться большой группой. Два, ну три человека – это оптимально.

– Два человека, это: вы и поручик Бабский? Вы вообще откуда его знаете? – штабс-капитан смотрела на меня своими очаровательно-красивыми, зелеными глазами. Смотрела проницательно и с едва скрытым недоверием, будто ожидая, что у меня есть основания не говорить ей правду.

– В том-то и дело, что я его вообще не знаю. Даже никогда не видел. Полковник Бердский показал мне список, в котором были фамилии служащих в «Грифоне». Верхняя часть списка – люди, которых я как-бы не должен включать в готовящуюся операцию, а в нижней части, те, кого я как-бы должен был включить. И я, не горя желанием брать вообще кого-либо, ткнул в фамилию этого поручика, – говоря это я немного соврал, потому как у меня были подозрения, что здесь велась какая-то игра и Бабский был выбран неслучайно. Говорить об этом Бондаревой я не стал, так как она сама могла быть в этой игре и даже занимать в ней одно из важных мест. Мне даже вспомнился недавний случай на Карибах с Дашей. Ведь тоже менталист. Причем выдающийся. Не знаю, почувствовал ли Наталья Петровна, что я сейчас хитрю, но ментальную защиту я поставил еще в начале разговора. Очень мягкую, чтобы не было у нее оснований думать, будто я что-то старательно скрываю.

Штабс-капитан молчала, будто ожидая продолжения моих откровений. Я же решил, что сказал вполне достаточно и пришла пора ей прояснить кое-что. Откинувшись на спинку стула, я спросил:

– А вы, ваша милость, по какой причине с таким усердием желали попасть в эту операцию?

– Это личное. Вообще-то вас это, корнет, не касается, – с раздражением отозвалась она.

С этой минуты, прочувствовав ее подлинные эмоции, я понял, что Бондарева вряд ли может быть частью той игры, суть которой пристроить в мою миссию человека с пока неясными мне целями. Скорее всего, у Наташи – так я позволил ее называть себе пока мысленно – имелась какая-то обида и ее желание отправиться в Лондон было чем-то вроде выражения протеста.

– Ошибаетесь, госпожа штабс-капитан. Вы же знаете, что это моя миссия, а значит я отвечаю за ее успешность. Поэтому меня очень даже касаются мотивы каждого, кто присоединился ко мне или того, кто желает это сделать, – возразил я.

– Но вы мне отказали, корнет. Так что нет смысла говорить о моих мотивах. И ответьте мне на вопрос: вас кто-то просил об этом? Просил, не включать меня в вашу группу? – хотя Наталья отвернулась к окну, ее внимание по-прежнему было направленно на меня.

– Нет. Со мной вообще никто не говорил на эту тему кроме полковника Бердского и цесаревича. Цесаревич лишь настаивал на том, что мне нужны помощники и для этого мне следовало прибыть в расположение «Грифона», а Бердский точно не отговаривал вас взять, наоборот предлагал, потому как вы были в списки рекомендуемых им людей, – пояснил я, переведя взгляд на простенок над диваном – там висел плакат со схемой энергетических каналов, которые используются магами.

– Даже так? Меня он предлагал, – Бондарева усмехнулась. – Хорошо, граф, я раскрою свои мотивы, хотя о таких вещах не хотела бы распространяться. Я не в ладах с мужем. Он пытается ограничить мою свободу. Гермеса смог устроить так, что мне даже отказали в экспедиции в Кашмир. Затем отказали в поездке Луксор. Но я очень настойчива и умею добиваться своего.

– Гермес? Немного не понимаю, о ком вы и кто ваш муж? – мне вспомнилось, что Ковалевская что-то говорила о ее супруге, представляя его каким-то важным особо важным лицом.

– А вы не знаете? – ее бровь в недоумении надломилась. – Мой муж – человек, которого многие побаиваются. Барон Рыков Гермес Степанович.

– Сожалею, но мне это ни о чем не говорит, – в памяти шевельнулось что-то связанное с Рыковым, но как-то смутно – я не стараюсь запоминать то, что мне не нужно. – Барон Рыков… – повторил я. – У вас с ним даже фамилии разные. Но мне этот господин точно не знаком.

– Значит вы не слишком интересуетесь жизнью Верховной коллегии магов, – она усмехалась. Пожалуй, это была первая улыбка Бондаревой, которую я видел. – Под его началом отбирались маги для «Грифона». Хотя мой муж никаким образом не числится в штате «Сириуса», он имеет здесь значительное влияние. Сам он практически третье лицо в Верховной коллегии имперских магов. Входит в Совет Семи, часто председательствует в нем. Если интересно, то я оказалась в «Грифоне» вовсе не благодаря ему, а скорее вопреки. Теперь он требует моего возвращения в Москву и перевода из «Сириуса» в коллегию. Но я этого не желаю по многим причинам, о которых предпочитаю не говорить. Гермес Степанович считает, что имеет права не только на меня, но и на мою жизнь. Считает, что он может обустроить ее так, как этого он желает, не считаясь с моим мнением. Но…

Она замолчала.

– Но вы самостоятельная, своевольная женщина, которая умеет добиваться своего и не потерпите диктата мужа, – как бы продолжил я ее мысль. – Вы настолько любите самостоятельность, что даже не пожелали брать фамилию супруга при замужестве. Так?

– Так. Я дорожу своей фамилией и горжусь своим родом, – ответила она, убрав движением руки свои роскошные каштановые волосы.

– Я в самом деле никак не интересуюсь делами Верховной коллегии, как и жизнью иных сообществ магов. Зачем мне это? Попросту некогда. В моей жизни есть вещи намного более интересные, чем магистры и всякие академические склоки. Кстати, сколько вашему мужу лет? – спросил я, уловив некоторое несоответствие. – Вы очень молоды, трудно поверить, что барон Рыков вашего возраста, иначе бы он вряд ли оказался на вершине имперской магической пирамиды.

– Да, он старше меня. Ему сорок пять. Так вышло, – отозвалась она, явно не желая погружаться в эту тему. – А вы, ваше сиятельство, теперь побаиваетесь его, да? Ведь взять меня в эту операцию могло бы означать, что барон Рыков может очень рассердиться, в том числе и на вас. Не боится его только наш бравый полковник – господин Бердский. Хотя я очень удивлена, что оказалась в его списке, так сказать, рекомендованных.

Я, конечно, не такой великий психолог, как Ольга Ковалевская, но хитрый нажим штабс-капитана мигом раскусил: решила подцепить меня за мою мужскую отвагу, этак взять на слабо.

– Вы, ваша милость, случайно не читали мои статьи в газетах за прошедшую субботу. Эти статьи могли бы показать в каком я страхе перед самим Перуном. Полагаю, ваш муж – явление еще более грозное, чем Громовержец? – полюбопытствовал я.

– Не читала. Мой интерес газетам примерно такой же как у вас к жизни Верховной коллегии имперских магов. Хотя мнение об этих статьях слышала. Александр Петрович, может быть вы все-таки рассмотрите мою персону для британской операции? Понимаете, для меня это важно. Я не терплю быть проигравшей, а Рыков старательно делает меня таковой. Он унижает меня, указывая, что я без него ничто из себя не представляю. И прошу, независимо от вашего решения на мой счет, не распространяйтесь о том, что я сказала.

Знаете, как трудно устоять против просьбы красивой женщины? И я на самом деле начал рассматривать ее, как она выразилась, персону.

– Вместо поручика Бабского, если у вам так важно, чтобы группа была малочисленной, – добавила она, нарушая паузу в нашем разговоре. – Я слышала, с вами кроме наших, грифоновских, будет кто-то еще?

Вот откуда она это могла слышать? О том, что со мной будет Элизабет знал только цесаревич. Хотя, когда он, отдавая распоряжения Трубецкому или прямо Бердскому насчет содействия мне, мог обмолвиться, что я буду не один. Я пока проигнорировал ее вопрос, и Бондарева сказала:

– У меня есть еще кое-какая причина присоединиться к вам.

– Ну-ка, просветите, – меня стало еще более интересно.

– Одна из причин моего конфликта с мужем в том, что я собиралась помимо специализации мага-менталиста научится эффективной атакующей магии – это стало бы очень полезным дополнением при службе в «Грифоне». Гермес же настаивал, чтобы я перевелась из «Сириуса» в Верховную коллегию и вообще уволилась со службы. Я, разумеется, его не послушала и хотела пройти курсы по магии Стихий в академии в Тюмени. Бердский это одобрил, даже сделал временное назначение на мое место, однако, благодаря стараниям моего супруга мне по обучению в академии было отказано. И я решила учиться сама по методике Павлова и Лейбцера. Все-таки база у меня есть и хорошая. Без серьезной практики и наставлений магистров это сделать непросто, но возможно. Тем более мне нужен не диплом, а реальные навыки. Так вот… – она замолчала и неожиданно спросила: – Хотите чай?

– Нет, спасибо, Наталья Петровна. И далее? Вы решили, что эти реальные навыки вы можете получить в британской операции? – догадался я, понимая, что она сейчас повторит мысль Бердского. – Ведь у вас же в группе и в подчинении аж семеро атакующих магов.

– Да, но им очень далеко до вашего уровня. Наслышана, что вы обладаете атакующей магией такой, которой мало кто обладает в столице. И не забывайте я – менталист. У меня хорошо развита интуиция. Она мне подсказывает, что именно вы могли бы оказать значительную помощь в моем обучении дополнительной специализации. Я не слишком склонна верить слухам, но о вас, Александр Петрович ходят легенды, и я сама кое-что чувствую, – она улыбнулась.

– Ваша милость, вы же понимаете, что миссия в Британии это не расслабленная прогулка, где много пустого времени. Это одно. Второе – я не магистр, вряд ли я смогу передать вам даже малую часть своих навыков, – сказал я, думая, что в прошлых жизнях у меня было немало учеников, но всякий раз я брал их очень неохотно.

– Все-таки мне отказываете? – Бондарева встала с дивана.

Я тоже встал, подумав о Ковалевской и понимая, что мне надо принять решение, которое будет по душе не всем.

Куда спешит «Орис»?

– Наталья Петровна, вы – хороший маг-менталист. Возможно, даже очень хороший… – произнес я, поглядывая на ее красивое лицо, во многом напоминавшее лик Афины. Даже цветом волос и прической штабс-капитан напоминала мне Светлоокую. Однако сейчас был тот редкий случай, когда я, глядя на молодую женщину, откровенно, даже несколько нагловато любуясь ей, думал о другой. А именно об Ольге Ковалевской. О недовольстве моей возлюбленной княгини и возможном неприятном разговоре, если я сейчас включу в свою группу эту неотразимую баронессу-волшебницу. И все бы ничего, насколько я знал Ковалевскую, она бы приняла мой очередной каприз без особых волнений, но ведь совсем недавно был душещипательный разговор о Глории! Если бы я только мог развести эти два события во времени хотя бы на пару недель, все стало бы много проще.

– Дальше, корнет! – потребовала Бондарева. – Если вы мне отказываете, так и скажите. Или вы сейчас озабочены, как бы преподнести мне это помягче? Не напрягайтесь слишком: я – имперский офицер и не нуждаюсь в мягком обращении!

– Вы мне не дали закончить одну мысль, госпожа Бондарева. Замечу, у хорошего мага должна быть хорошая выдержка, – сказав это, я подумал, что в обычной жизни, не касаемой магии, моя выдержка очень далека от совершенства: я тороплив, нетерпелив. – Дайте руку, – попросил я, протянув свою.

– Зачем? – бровь баронессы удивленно надломилась. Наталия Петровна умела играть бровками так, что залюбуешься.

– Продемонстрирую немного моей ментальной магии через тактильный контакт. Смелее, – я взял ее ладонь и тут же пустил «Капли Дождя». В полную силу, не сомневаясь в основательности ее защиты, но подозревая, что она не будет ее ставить сейчас, хотя между нами нет и пока не может быть достаточного доверия. – Прислушайтесь к себе. Что ощущаете?

– Расслабление. Покой со смещением в теплую зону. Странная смесь тепла с красным оттенком и небесной безмятежности в соотношении шестьдесят на сорок. Вы будто уговариваете меня, господин Елецкий, только при этом нет ни единой мысли. Уговариваете пустотой? Это оригинально! Воздействие такое, будто я должна с вами соглашаться – именно такой отклик в ментальном теле, – ее ладонь в моей руке вдруг напряглась. – Ах, вы даже при этом еще пытаетесь меня соблазнить! – Бондарева тут же убрала свою руку. – Это у вас, граф, точно не выйдет! Не тратьте силы зря! И еще…

– Я лишь показал одну простую, но очень полезную ментальную магию, у которой много назначений. Одно из главных – расположить к себе человека. Работает очень хорошо – проверено веками, даже тысячелетиями, – я улыбнулся, понимая, что мои слова вызывают в ней не только смесь удивления с недоверием, но еще и множество вопросов. Ничего, магу-менталисту будет положено над этим подумать.

– Уверен, сейчас мы стали на шаг ближе друг к другу и между нами больше понимания. Я беру вас, Наталья Петровна, – заключил я. – Если вы, конечно, не передумали. Замечу, со мной будет очень непросто. Я не обещаю, что вы после этой поездки получите хоть какую-то пользу для себя, как маг, но обещаю, что постараюсь поделиться некоторыми атакующими техниками. И если согласны, то вы поступаете в прямое подчинение мне. Вы больше не штабс-капитан, разумеется, на время операции. Я для вас больше не корнет. Для простоты: я – Саша. А ты – Наташа.

– Вот так все просто, граф? Вы уверены, что столь спешные метаморфозы полезны для дела? – она глянула на меня так, что я почувствовал холодок, затем отошла к письменному столу.

– Уверен. Попробую это объяснить. Миссия в Лондон будет очень серьезной, поэтому для меня очень важно не отвлекаться на пустые мелочи. Я люблю простоту во всем. Тем более в отношениях с близкими людьми и теми людьми, в которыми мы делаем сложную работу, возможно смертельную. Поэтому любые формальности я считаю вредными. А полезными, считаю только простые и честные отношения, – сказал я, наблюдая, как она, будто не слушая меня, переворачивает листы в сером разграфленном на несколько колонок журнале. – Теперь уже я жду ваш ответ. Не передумали?

– Не передумала, Саша, – мое имя она произнесла с этакой насмешкой, будто намекая, что принимает мои условия без особого желания.

– Хорошо. Тогда первое поручение для тебя, Наташа. Собери мне информацию о поручике Бабском. А то я человека в группу включил, но не знаю о нем ничего. Меня интересует его прошлое, его способности, главное, мотивы, по которым он так страстно желает оказаться в нашей операции. Это первое. Второе: на сборы вам двоим один день. В понедельник и ты, и он должны быть в Москве – это я сейчас доведу до Бердского. Лучше, если к Платону Захаровичу мы подойдем вместе. По прилету в Москву связь через эйхос. Да, запиши мой номер и давай свой, – я отстегнул свой АУС от крепления на ремне, нажал боковую пластину, оживляя экран. – По эйхосу никаких разговоров, касающийся операции. Гостиницу снимайте не на свои имена – как-то решите этот вопрос с Бердским.

– Хорошо. Во вторник, как прибудем сразу скину сообщение и буду ждать распоряжений, – штабс-капитан сделала пометки в блокноте. – Как быть с оружием? – сейчас она была по-военному строгой, сосредоточенной, что придавало ее красивому лицу еще больше очарования.

– Пока не знаю. Пока даже не знаю, как нас собираются переправить к бритишам. Все это решится чуть позже. И ни в коем случае ни слова своему мужу о предстоящей операции. Если так важно этим щелкнуть его по носу, скажешь, когда вернемся, – произнес я, глянув на часы и прикидывая во сколько мы сегодня вернемся в Москву, если вылетим через час-полтора – этого времени должно было хватить, чтобы решить оставшиеся в «Сириусе» мелкие вопросы.

– Александр Петрович, вы сегодня вряд ли попадете в столицу, – Бондарева, глянула в окно, и пока, не желая переходить на «ты», отдарила меня слегка насмешливой улыбкой.

Неужели она все-таки читает мысли? Все – точно нет, но без сомнений, в некоторых случаях Бондарева схватывала часть их содержания. Да, я не ставил жесткую защиту. Защита перед магом-менталистом – это прямое указание на серьезное недоверие.

– Почему вы так думаете? – спросил я.

– Подойдите сюда! Скорее! – поторопила она, и когда я подошел к окну, указала в небо, на удалявшееся серебристое пятнышко. – Вы же, ваше сиятельство, прибыли на «Орисе»? Кстати, кстати, хороший корвет. Говорят самый быстрый в воздушном флоте. Мы с него отрабатывали высадку в Алтае.

– Ух ты, черт дери! – я с недоумением смотрел на удалявшийся на запад «Орис» и не мог понять в чем дело. Вроде, мы так с капитан-лейтенантом Лосевым не договаривались! И кто ему мог дать такую команду?

– Александр Петрович, чего вы разволновались? У хорошего мага должна быть хорошая выдержка, – баронесса с улыбкой вернула мне мою же недавнюю мудрость.

– Наташенька, ты что-то знаешь, да? Относительно меня знаешь такое, во что не посвятили даже меня? – корвет скрылся за облаками, и я повернулся к штабс-капитану.

Ее зеленые глаза хитро поблескивали. Заглядывая в них, я понял, что моя уловка с «Каплями Дождя» не прошла для этого без сомнений хорошего менталиста бесследно. Сама того, не желая и пока не понимая, она приняла мою игру в соблазнение. В то же время я понимал, что она очень непроста и если Ольга позволит мне еще одну шалость, то с Наташей просто не будет. Возможно даже вообще ничего не будет кроме флирта и взаимной игры на чувствах. Все эти мысли промелькнули в моем сознании за один миг. Я снова мысленно вернулся к корвету «Орис», улетевшему без меня по неясным причиним.

– Я знаю, что у вас есть причины задержаться на базе. Кто это устроил, не могу сказать. Возможно, так распорядился его высокопревосходительство генерал Трубецкой. Еще я знаю, что вам приготовили еще какую-то награду помимо орденов и медали, но о ней не стали говорить на плацу при построении, – сказала она, прислонившись бедром к подоконнику. – Не знаю, почему не стали. Может быть, чтобы не вызывать лишнюю зависть. По мнению некоторых в «Сириусе» вас и без того излишне вознесли.

Вопросы зависти, всякой недоброй молвы, сейчас меня не интересовали. Беспокоил лишь неожиданно улетевший корвет, и я как бы дополнил слова баронессы:

– И это, конечно, не могло быть без ведома Дениса Филофеевича.

– Конечно. Вы же, ваше сиятельство, его особый любимчик. Такой, что он даже простил вам отнятую у него невесту. Сразу скажу, это не мои мысли – я лишь делюсь слухами. Странно, да? В боевом подразделении слухи гуляют, будто на рыночной площади, – отойдя от меня Наталья Петровна, взяла эйхос, лежавший на столе и начала вводить мой номер.

– Не знаешь, какое еще там награждение и когда оно состоится? – спросил я, думая о том, как я буду теперь выбираться из сибирской глубинки в столицу. Если вернуть срочно «Орис» было распоряжением цесаревича, то мне не верилось, чтобы Денис Филофеевич попутно не решил вопрос с моим возвращением.

– Спросите у Бердского. Или просто ступайте во второй корпус размещения спец состава и дожидайтесь в своей комнате, – холодно ответила Бондарева, недавняя игривость и даже тепло в ее глазах растворились без следа.

– Наташ… – я взял ее руку в этот раз самовольно, снова пуская «Капли Дождя». – А что вообще происходит?

Штабс-капитан не пыталась освободить свою ладонь, легко принимая мою ментальную волну. При этом она умудрялась безмятежно, почти без эмоций смотреть на меня.

– Происходит вот что: вы, корнет, пытаетесь играть мной, но это зря, – все так же холодно сказала Бондарева. – Знаете сколько бравых офицеров здесь, в «Сириусе» пытались это делать? И все они потом оказались очень разочарованы. Даже ведьмой меня называли, а я всего лишь маг-менталист. Зачем эти игры, Александр Петрович? Ведь вы, так молоды. Насколько моложе меня? Лет на пять или шесть? В вашем возрасте сердце особо ранимо. Ну к чему вам лишние разочарования? Тем более при такой красавице-невесте, как княгиня Ковалевская! Ступайте, она ждет вас!

– Вы правы, Наталья Петровна – Ольга меня ждет, – я вернулся к стулу, возле которого лежал один из пакетов с моей формой.

– Не забудьте второй пакет. Если в самом деле тяжело нести, могу позвать кого-нибудь из наших бойцов. Например, поручика Бабского, – вот сейчас холодок в ее голосе исчез, и штабс-капитан позволила себе улыбку.

– Наталья Петровна, чего вы меня на словах уже исключаете из ваших бойцов? Ведь я еще в списках. И я же в какой-то степени маг. Не менталист, конечно. Но… – с этими словами я перекинул поднятый пакет в левую руку, активировал кинетику, меняя направление воздействия на обратное. Второй пакет, тот, что сюда принесла Бондарева, тут же оторвался от дивана и медленно поплыл ко мне. Сделать это было очень непросто.

В кинетике гораздо легче дается ударное воздействие, а вот превращать его в мягкую, точно акцентированную силу, к тому же силу обратной направленности – это очень трудно. И вряд ли в этом мире на такое способен кто-то кроме меня. В общем, покрасовался я своим умением перед Бондаревой. Хотя она сделала вид, будто мой фокус ее не слишком впечатлил, я почувствовал, что вполне впечатлил.

– Знаю, вы, корнет, беспокоитесь, насчет того, что скажет ваша невеста о нашем совместном путешествии. Я ее очень понимаю, женская ревность, конечно не такая острая как мужская, но она все равно имеет место в наших сердцах. Поэтому, предлагаю вам помочь, – баронесса вернула штору на прежнее место и отошла от окна. – Могу пойти вместе с вами и заверить Ольгу Борисовну, что между мной и вами не возникнет никаких иных отношений кроме служебных или товарищеских. Ни во время этой операции и никогда позже.

Я так и стал в двух шагах от двери, повернулся к Бондаревой и сказал:

– Наташ, никогда не говори «никогда»!

Конечно, в этой фразе было называние синимации из иного мира, но эти слова были кстати: они отражали мое настроение, и летели мы ведь именно в то место, где был снят данный фильм – в чертову Британию.

– Что ж с вами делать, пожелать успеха в пустых стараниях? – она сдержанно улыбнулась – госпожа-менталист умела играть в холодно-горячо. – А мне нравится ваше высказывание – афористично, – добавила она. – Итак, во вторник утром я буду в Москве. С Бабским, сведениями о нем и пока без оружия. Ждите!

– Сюда, дорогой, – Синди потянула его в темный подъезд. – Осторожно, здесь нет ступеньки! И выше тоже! Как-то здесь упала миссис Миллз, и лежала два дня. Бедненькая, ведь она была еще не слишком старой!

– Вы не помогли ей подняться? – спросил Майкл, хотя судьба неизвестной госпожи волновала его в последнюю очередь, на фоне того, что происходило сейчас лично с ним.

– Я предлагала ей дважды. Но она мне ничего не ответила. Но потом она начала дурно пахнуть, примерно, как Рут. Не отпускай мою руку, Майкл! Никогда не отпускай мою руку! Я должна чувствовать, что нужна тебе! – ее маленькая, необычно сильная ладошка сжала руку барона. – Вот, кстати шапочка миссис Миллз, – Синди пнула ногой что-то мягкое.

– Кто такая Рут? – Майкл уже слышал это имя от мисс Стефанс несколько раз.

– Майкл, дорогой мой, я же говорила: Рут – моя сестра. Она уже, к счастью, на небесах – там ей гораздо лучше, чем с Кайлом. Кайл ее мучил. Он всех мучает. Похоронить ее сразу не получилось, поэтому от нее был нехороший запах. Мне даже кажется, что в квартире до сих пор ей воняет. Подожди, я достану ключ, – остановившись у двери, едва различимой в густом сумраке, Синди полезла в карман платья. Звякнули мелкие монеты, потом послышался звук ключа, пытавшегося попасть в замочную скважину.

Барону Милтону снова пришла та же самая мысль: побежать. Сбежать вниз, перепрыгивая ступени, которых почти не было видно, выскочить на улицу и бежать, бежать! И, пожалуй, это надо было сделать раньше, сразу после того, как они с мисс Стефанс сошли с самоходного дилижанса. Теперь уже поздно: слишком ничтожны шансы, что он выберется из Уайтчепеле – скверного района в столь скверное время. Гораздо вероятнее, что он, споткнувшись, упадет на темной, поломанной лестнице, разобьет голову, и тело его будет лежать здесь много дней и вонять.

Дверь с нервным скрипом открылась. Там, где-то впереди тускло светили туэрлиновые кристаллы под стеклянным колпаком. Видно, они давно отжили свой век, но хозяйка не спешила их заменить.

– Сюда, Майкл, иди вперед. Прямо, сразу на кухню. Можешь не разуваться – я давно не мыла полы, – Синди, почувствовав робость своего возлюбленного, подтолкнула его в спину.

Пошла за ним и обогнала у приоткрытой двери в спальню. На буфетной полочке нащупала зажигалку и, щелкнув ей, разожгла свечи в железном подсвечнике. Чтобы было ярче, специально для Майкла мисс Стефанс разожгла еще старинный светильник, который она давно не заправляла. Под мутным стеклом заплясал оранжевый огонек. Потом зажгла свечи на другом подсвечнике.