Дальтоник

ЦВЕТ БЕЛЫЙ

Я – Юнус эфенди, сын Нурмагомеда,

живу и умру на земле предков.

Отец мой два раза побывал в Мекке

на белом верблюде,

и там же счастливо почил

в шаге от рая.

Рассказывают,

я в морозный день родился,

Точной даты никто не знает,

но помнят, что в ту ночь

волки с миром вошли в хлев,

чтобы согреться дыханием коров.

Обошлось без крови,

но коровы перестали

давать молоко.

Хлопья бесконечного снега

белизной покрывали пути и леса,

слепили окна домов.

Дороги тогда замело,

Кобыла в сугробах завязла,

когда к повитухе спешили

и роды пришлось принимать отцу.

Мать страдала в потугах,

сползая с перин на жесткий килим,

что лежал на полу.

Стонала, волчицею выла, шептала молитву,

ногтями впивалась в узоры ковра.

В это мгновение, спасаясь от стужи,

влетела, ворвалась большая птица,

раня об осколки белые крылья,

закружилась над мамой, роняя перья.

Неожиданный страх пересилил страдания,

мать исторгла меня, и я выпал

на палас из шерсти агнца,

когда-то похищенного

дядей Махмудом

в соседнем селе.

Потом наступила весна,

растаял снег, горы воскресли,

родники проснулись,

блестя серебром.

Реки потекли туда,

откуда возвращались

перелетные птицы.

И мать отстранила меня от груди,

но я продолжал созерцать

снег и молоко,

снег и молоко год за годом.

Каждое утро я кормил белую кобылу,

щекотал себе лицо пером израненной птицы.

Спустя годы мне открыли тайну:

кобыла была саврасая,

а перо птицы – тоже не белое,

И я с горечью понял,

что пришел в этот мир

наполовину слепым и наполовину зрячим.

Поле моего зрения лишено красок, света и порядка,

все вокруг меня свалено, как попало,

так ощущает себя человек, слышащий речь,

но не музыку.

Только белый цвет подавал надежду,

сохраняя свою непорочность, как молитва.

Я видел мир простым и скучным,

различал цветы по запаху

и все равно тысячу раз благодарил Бога,

ибо нет ничего прекрасней трепетного белого цвета

для того, кто может созерцать только белое.

Так я и рос, легким, как пух, и счастливым, как пчела,

помогая отцу на пасеке, а маме, – в хлеву.

На лугу я носил косарям воду из родника

и бегал за белыми бабочками,

улыбаясь их порханью.

Рос послушным и трудолюбивым,

задавал вопросы, я был любопытным,

потому как весь мир для меня состоял из догадок.

Когда мне минуло двенадцать, я понял,

снег – ни при чем,

я заблудился в себе.

Беспомощность приумножалась сверстниками, –

они смеялись надо мной во время новой игры:

«Угадай-ка цвет» для меня придуманной,

это был заговор, ради забавы.

Но я терпел и продолжал любить смешливых сверстников

и верил, что неправильно оцененный мой изъян

однажды приведет их к покаянию.

Я любил всех жителей родного села,

вглядывался в их лица, –

невинные, сияющие и светлые,

таким я видел даже дядю своего Махмуда,

ловкого конокрада и разбойника.

«Дядя, – однажды сказал я, –

научи меня различать хотя бы красный цвет,

никак не могу угадать его,

и всякий раз проигрываю сверстникам».

Дядя вышел во двор, схватил белую курицу и сказал:

«Отрежь ей голову, и ты увидишь красный цвет.

Этим самым заслужишь уважение ребят.

Пойми, мальчик,

над тобой смеются не потому, что ты не различаешь цветов,

а потому, что ты – невинен».

Но я выпустил курицу в объятия ветра

и, плача, побежал в виноградники к дедушке Исмаилу,

старцу с рябым лицом и седой головой.

Он осушил мои слезы рукавом рубашки,

пахнущей потом и сказал:

«Дитя мое, в столь раннем возрасте

ты стал заложником собственного бремени.

Невинность прекрасна,

но она прекрасна до тех пор,

пока не выглядит, как величайшее злодеяние,

и тогда даже отец может убить сына,

как это сделал султан Сулейман,

умертвив Мустафу, явившегося к отцу в белых одеждах.

Я не позволю тебе замкнуть круговорот,

и переступить эту тонкую грань.

Чует мое сердце зыбкую связь твоей неприкаянности перед Богом.

Нежность и печаль научили тебя одиночеству в толпе и сохранению,

ты уже умеешь защищать свое сердце от вторжения

посторонних ощущений,

и потому твоя душа готова к созерцанию Всевышнего.

В твоей душе обида,

как на пальцах перламутровый след упорхнувшей бабочки.

Я помогу тебе различать все краски мироздания,

ибо все цвета будут в тебе самом,

подобием твоих чувств и ощущений».

А потом он срезал гроздь винограда и сказал мне: «Ешь».

Я вкусил плоды, а косточки отдал земле

с надеждой, что когда-то и они произрастут золотыми гроздьями.

«Ягоды вкуснее, но семя – полезней, дитя мое, – молвил старик, –

посредством косточки ты ощутишь далекий вкус самого плода,

как только она перестанет быть для тебя горькой.

Познав Бога, сущность, ядро, горькую косточку,

ты увидишь истинный свет, который облекает мир в цвета.

Приходи завтра утром ко мне в мастерскую».

– Научусь ли завтра разгадывать все цвета?

– Не все сразу, дитя мое, а то можешь обжечься.

– А, что значит «обжечься», дедушка? – не унимался я.

Тогда он взял меня за руку и повел на луг,

где, словно головные уборы суфиев,

возвышались еще не убранные стога,

еще не собранная скошенная трава.

Старец снял свои очки и сказал:

«Подержи их между сеном и солнцем»…

ЦВЕТ ЗЕЛЕНЫЙ

В ту ночь,

вонзая веки в ладони ангелов, не мог я уснуть,

мне мерещилось пламя на лугу и голые пятки.

Убегая от огня, я заблудился в дубовом лесу,

бредил в тумане, звал на помощь.

На голос откликнулся старец Исмаил

и я нашел тропу, устланную опавшими листьями,

а потом услышал серебряный звон колокольчиков

и догадался, что наступило утро,

потому, что сельский пастух сгонял коров в стадо.

Я оделся, умылся и побежал в ковродельню,

счастье было в дыханье моем сквозь улыбку,

и смех на лице встречал осеннее солнце.

Скрипнув дверью, я бодро вошел в мастерскую,

но застал старика плачущим над свечою.

«Посмотри, тля выела лучшее мое творение!»

– сказал Исмаил и посветил мне.

Я увидел ковер и отвернулся,

он безжалостно испорчен был молью,

рубцы на ворсе зияли,

словно раны на груди лошадиной,

когда овод на шерсть присосался.

Все другие ковры были целы,

и я спросил об этом старца.

– Этот ковер самый лучший, самый пестрый и ценный,

я спрятал от глаз подальше,

и сверху накрыл мешковиной,

чтоб не смущал меня цветом,

соразмерностью всех узоров,

сочетанием ярких красок

и подобием мироздания.

Ковроделу грех восторгаться

собственным своим творением,

ибо в зеленой листве восторга

таится, как змей, гордыня.

Чтоб не искушало меня тщеславие,

и совершенство не волновало душу,

я забросил ковер в темный угол,

пусть живет в мною созданном мире,

где на зеленном ворсе пасутся

черные и белые бараны,

журавли в синем небе застыли,

на тюльпаны, слезы роняя,

и под древом жизни

расколотые гранаты

в тени павлиньих перьев.

Показать хотел тебе чудо,

что давным-давно забыто,

и покрыто пылью смирения.

С ковра, чтобы начать задачу,

я извлек его на свет Божий,

но на руках оказался огрызок,

– ответил старик в печали.

Я обнял дедушку за пояс

и прильнул левым ухом к пупку его,

рубаха пахла потом

и свежеиспеченным хлебом.

– Когда я стану зрячим,

мы соткем новое чудо,

прекрасней той, что сгубили

человекоподобные моли,

– утешил я старца словами.

Он улыбнулся улыбкой, в которую вселился Ангел,

тыльной стороной ладони облачные слезы вытер.

– Садись, коли так, то начнем,

путь предстоит нам долгий.

Первым делом познакомишься с Богом.

Это единственный друг,

кто поймет тебя лучше,

ибо, кажется мне, что и Он

видит мир таким же,

каким ты видишь его – черно-белым.

О, если бы и на меня

снизошла эта милость,

разве я отверг бы ковер совершенный?!

– Но ведь и ты мне друг, старец! – воскликнул я, устраиваясь.

– Мне много лет,

ты еще не родился,

когда у меня выпали зубы

и голова поседела.

А Бог – тебе ровесник,

и потому, первый цвет, который постигнешь,

будет зеленый,

ибо такова судьба.

Запомни, вся зелень, трава, кусты и деревья,

что прорастил Бог на земле,

имеют цвет зеленый.

Чтобы выросло дерево садовое или дикое,

приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле,

или дерево приносящее тень в знойный день,

нужно время:

узлы дней, веревки недель,

верблюды месяцев, караваны годов в пустыне вечности.

Каждое произрастание достигается терпением и верой в Бога.

Зеленый цвет – цвет терпения, стойкости и веры,

и все то, что будет вызывать у тебя чувство умиротворения –

является зеленым.

Все, что будет придавать тебе силы в твой трудный час, –

имеет цвет зеленый.

Все, что побудит твой внутренний голос шепнуть «остановись» –

это есть олицетворение зеленого цвета.

Чтобы добиться этого, путешествуй по Родине с Богом

и оберегай свой взгляд от того, что запретно.

Сказал старик Исмаил и подарил мне очки.

В течение семи лет

я сохранял свою непорочность,

был все-время в пути,

ходил по лесам,

отдалялся от людей и приближался к Богу,

а когда мне исполнилось девятнадцать,