Ловкач. Роман в трёх частях

Благодарности:

Елена Викторовна Юрасова

© Владимир Аполлонович Владыкин, 2024

ISBN 978-5-0064-9818-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

Жора Карпов

Глава первая

Посреди большой станицы Михалёвской, в просторном доме, старики Карповы жили испокон веков. До войны у дружной четы было два сына и дочь. Но вот случилась беда: старший погиб в самом конце войны, младший подорвался на мине, когда уже изгнали врага. А дочь от дифтерита умерла ещё раньше.

Сразу после войны у осиротевшей четы родился ещё один как бы первенцем сын Никита, а спустя года три – второй – Жора. Для колхозного механизатора, Антона Петровича, и его жены, Пелагеи Ивановны – лучшего семеновода, поздние дети явились, как ясные солнышки после долгой тёмной ночи, как искупление судьбой своей вины перед ними за все их неутешные страдания и надеждой на будущее, что не зря прожили вместе.

Оба сына были выше среднего роста, оба с вихрастыми чубами. Правда, Жора был чуть выше и стройней Никиты. Младший пошёл мастью чернявой в отца, такой же горбоносый и шустрый. Старший – тёмно-русый и с прямым носом – в мать. У Жоры черты лица тонкие и резкие, у Никиты – мягкие, лицо спокойное. Одним словом, два противоположных характера, как огонь и вода. У Антона Петровича лицо умудрённое жизнью, уставшее, седые волосы, широкие, чёрные от работы ладони.

Карповы отдавали детям всё, чем располагали, всё, что было в их силах, только бы вышли в люди да порадовали родителей на старости лет, и стали бы в их нелёгкой жизни верной, надёжной опорой.

Собственно, их старания оправдались; Никита, окончил техникум связи и по распределению попал в Новостроевск, откуда призвался в армию. А когда отслужил, то снова уехал туда же и поступил на вечернее отделение в институт и вскоре женился, по месту работы получил однокомнатную квартиру в дачном посёлке от секретного полувоенного объекта.

Ещё учась в техникуме, Никита заразил радиоделом меньшего брата. Жора мучительно долго не без подсказок Никиты собирал детекторный радиоприёмник, который, в конце концов, стал ловить две или три волны. Этот успех окрылил Жору, и он страстно увлёкся радиолюбительством, и снова не без помощи брата собрал на этот раз радиопередатчик, который мог налаживать связь с местными радиолюбителями.

Но отец, Антон Петрович, в свой черёд, не без ревности к его увлечению, приобщал Жору столярничать, чем сам владел смолоду в совершенстве. В свободное от работы время вырезал художественные кружева и резьбу по дереву. Всю жизнь отец сожалел, что это ремесло не стало для него главным. И мечтал, чтобы младший, заявивший в школе успехами по рисованию, обучился бы столярному делу и достиг высот мастерства. Ведь любая учёба Жоре давалась легко, и всё он делал, как бы шутя, и даже бравировал перед старшим Карповым, что ему всё по плечу: и столярничество, и электроника. Тем не менее, вняв просьбе отца, после восьмилетки поступил в строительное училище. Конечно, мог бы пойти по стопам Никиты, однако повторять стезю брата не захотел – своя надёжней, притом сориентированная отцом, которого очень любил и не хотел его обидеть…

По окончании профтехучилища Жору направили в строительный комбинат, где, впрочем, краснодеревщиком, на кого обучался, даже не пахло. И как-то так получилось, он потерял интерес к этому ремеслу, а тут вскоре подхватила его армия…

Старик Карпов проработал всю жизнь в колхозе, и все его предки были скотоводы и хлебопашцы, мечтал, чтобы дети нарушили их династию, так как его роду она не принесла счастья…

И вот со временем Никита стал инженером по связи. Приехал в отпуск к родителям с женой и сыном. И так совпало, неделю назад демобилизовался из армии Жора. Братья встретились после долгой разлуки, хотя изредка переписывались. Никита звал брата к себе на жительство и обещал того устроить на работу. Жоpa охотно отвечал, что полезное предложение сначала надо обсудить со стариками.

Седовласая мать, Пелагея Ивановна, восседая на диване с невесткой Альбиной, вела с ней житейский разговор. Внук Сашка тёрся возле бабушки, которая поглаживала его по головке.

Мужчины уселись за стол, слегка выпивали и обсуждали свои насущные вопросы. Когда Никита рассказал о смысле своей работы, Антон Петрович с важным задумчивым видом и с обречённостью в голосе произнёс:

– Не будешь ты большим начальником! – и сочувственно взглянул на старшего сына, и в его серо-голубых глазах колыхнулась грустинка.

– А я, батя, не рвусь, – ответил Никита, задетый в самолюбии, и потому слова его прорвались с далеко запрятанной обидой. – Но всё-таки, почему? – следом вопросил он, в душе сердясь на отца

– Характера не хватит, да и первый ты у нас инженер, может, разве только внук? – и коротко глянул на Сашу четырёх лет.

– А я, батя?! – звонко выкрикнул Жора, нарочито, не без юмора, поднимая лихо грудь колесом и на него тотчас удивлённо посмотрели мать и невестка.

– Сиди, прыгун… махнул рукой отец и продолжал, тут же обратясь к старшему: – Что ты не рвёшься – это правильно, дорываться к власти незаслуженно не всегда хорошо для самого дела! Ты техник, это есть твой хлеб, главное, старайся, и тебя всегда заметят…

– Зря, батя, я бы на его месте пробился и до министра! – вмешался снова в разговор младший.

– Да ты у нас герой! – протянул степенно старик, нахмуривая широкие ещё чёрные брови, нос большой, горбатый, кажется, ещё сильней заострился на сухощавом, смуглом от загара, лице.

– А что, не верите? Зря, не, честно, хоть технуху закончил, неужели технарь не осилю? Гагарин тоже бывший пэтэушник, а космонавтом стал, – быстро протараторил Жора, он серьёзно полагал, что родился под счастливой звездой. Но не гадал и не мечтал, служил в войсках связи. На призывной комиссии, когда у него спросили о гражданской профессии, Жора даже сам не ожидал, как у него вместо – столяр-краснодеревщик, вдруг сорвалось с губ – радиомастер!

Военком прищурил серые глаза, заглянул с подозрением в его документы и затем поднял на новобранца суровый взгляд:

– Почему врёшь? А, по-твоему, кто тогда столяр?

– Не, честное слово, товарищ майор, я не вру, спросите, какие я знаю радиопередатчики – мигом назову!

На тираду Жоры военком неопределённо качнул головой, улыбнулся тепло широкоскулым лицом, глядя на призывника испытывающим взором, и тут же спросил:

– Боишься, что попадёшь в стройбат?

– Не, честное слово, товарищ майор, куда Родина пошлёт, туда и пойду! Но я всё равно радиомастер! – с тщеславной гордостью, не моргнув глазом, выпалил новобранец.

– А зачем тогда учился на столяра, э-э, краснодеревщика?

– Да бате хотел угодить и пожить в городе, в станице ведь скукотища…

Военком смерил стройного, худосочного, с живыми чёрными глазками, смотревшими преданно, как собака на хозяина, призывника, оценивающим взглядом и затем отпустил его домой.

А через пару недель он надел военную форму, став курсантом школы младших командиров, из которой спустя полгода вышел в звании младшего сержанта, и затем был направлен в воинскую часть.

До конца службы командовал отделением; оно несло сменные дежурства на радиоприёмном центре. Его отделение в роте было в числе лучших; к такому показателю Карпов привёл регулярными тренажёрами по общевойсковому комплексу, по качеству обслуживания техники связи и несения дежурств с повышенными нормативами. При этом Жора вспоминал отца, лучшего в колхозе хлебороба, и мать – передового семеновода. Поэтому уступать лидерства в армейских условиях никому не хотел! Правда, воины его отделения порой обижались на своего жёсткого командира, который гонял их по тренажам, добиваясь воинской выучки и мастерства.

– Вы считаете, я занимаюсь муштрой? – говорил он в минуты отдыха. – Но как подойдут учения, и вы убедитесь, что я был прав! Ведь самим станет приятно, что умеете классно делать.

– Да мы одни, как козлы пашем, – отвечал кто-либо за всех. – Вон, первое отделение сачкует, им разве не нужны тренажи?

– А вы на них меньше смотрите. Зато мы будем отдыхать, в то время как им придётся повкалывать. Лучше чаще позанимаемся зимой, нежели по жаре летом. Я ведь ради вас стараюсь, – уверял заботливый командир.

Между прочим, и Жора, и некоторые его подчинённые побывали дома в отпуске.

Таким образом, на «дембель» Карпов вытянул звание старшины.

Отец, безусловно, был доволен армейскими успехами сына. И вот теперь подошёл черёд поговорить о том, чем Жора намерен заняться дальше?

– Может, пойду учиться заочно и работать телемастером.

– А корочка есть? То-то, нет! По столярному надо – не пойдёшь?

– Тю, да разве мне долго получить корочку? Окончу курсы, всего шесть месяцев учёбы?

– Батя, я его зову к себе в Новостроевск, – отозвался Никита.

– А где он там жить будет? У тебя самого тесно!

– Ничего, потеснимся.

– Видал, бате жалко отпускать! – ликовал младший, что отец им так дорожил.

– Тише, Жорка! – поднял руку отец и снова обернулся к старшему: – Сколько у тебя комнат: две? Тесно, Алька снова беременна, – ребёнок скоро, надо серьёзней думать, – и старик Карпов задумчиво покачал головой.

– Ну, пока он родится, батя, я женюсь! – уверовал тот и весело спросил: – Там есть хорошие невесты?

– Тебе тут мало? Вон, гляди, какие выросли!

С застеклённой веранды, поднятой, как и дом на высоком цоколе, отец указывал сыну на залитую солнцем улицу, где только что прошествовало несколько юных девушек. За время его службы они так неузнаваемо вытянулись, что Жора поневоле загляделся на открытые полные колени, пробежав глазами снизу-вверх: да, хороши стали девчата, как молодые стройные берёзки. И, глубоко вздохнув, потёр нос, говоря:

– Чего там говорить, школу окончат и упорхнут в города, так что, батя, тут мне ловить нечего и некого, – засмеялся Жора.

– Колхозу плотник и столяр всегда нужен, платят хорошо…

– Батя, не смеши! – Жора, как товарищу положил отцу свою руку на плечо. – Сам хотел, чтобы я учился дальше, а теперь пятками назад…

– Да ты уже своё время ухлопал, за учебники снова надо браться, а тебя, поди, уже не заставить!

Жора задумался на время, заглянул в себя: «Да, пожалуй, отец прав, теперь его никакими посулами за книги не усадишь. Разве что к столу надо приковать цепями». Он всё хотел брать норовом, практической смекалкой, может, кое-что почитает, если жизнь заставит, как в армии зубрили уставы.

– Да и ему б всегда у нас работа приискалась. АТС своя имеется, – кивнул Антон Петрович в сторону Никиты, осоловевшего после трёх стопок самогона. – Упорхнуть нынче все мастера, а чтоб к земле пристать, то некому. Речь, конечно, не о вас, с меня достаточно, всю жизнь пашу землю, а толку…

Антон Петрович насильно не удерживал возле себя сына, коли хочет – пусть поедет, если у всех нынче пошла такая верченая-крученная жизнь…

Глава вторая

Отпуск у Никиты заканчивался. Братья собрались и поехали в Новостроевск. Это почти за шестьсот километров от родной станицы. Сели в поезд вечером, а утром Жору встретил совершенно незнакомый город старинной архитектуры. А по окраинам, как говорил Никита, тянулись современные жилые массивы. От вокзала рейсовым автобусом поднялись в город, проехали его из конца в конец. А потом ещё битый час ждали дачный автобус, в который набилось народу с вёдрами, кошёлками, лопатами и прочими вещами, по выражению Жоры, как сельди в бочку, что даже невозможно было стоять. Автобус тронулся с места, мотор натужно, надрывно ревел, исторгая из себя голубое дымное облако. Его тянуло в открытые окна, как всасывающим насосом и салон наполнялся угарным чадом. Один бок автобуса почти просел до земли. На каждой остановке – страшная давка, пассажиры за место были готовы драться, размахивая перед дверями вёдрами и сумками. Дачники напористо требовали других уважительно потесниться.

– Да что вам автобус резиновый?! – кричал в микрофон во всё горло сквозь гвалт, шум, вскрики, вопли людей, водитель. И просил освободить двери, которые с великим трудом скрепя, скрежеща металлом, еле-еле закрывались.

Разумеется, Жope, как гостю, эта езда вообразилась кошмарным сном. Остановок через восемь братья с трудом выбрались из автобусной толчеи. Никита с ходу подхватил с рук жены сына.

– Пуговки оборвали! – выпалил Жора, бравурно смеясь, держа чемодан брата и свою спортивную сумку.

Жена Никиты Альбина была скучная, наверное, нелегко ей в положении. Жора находил в её симпатичном облике нечто от артистки – Аллы Ларионовой. Такие же припухлые, чуть накрашенные помадой губы, а нижняя слегка завёрнутая книзу. Альбина несколько свысока держала голову, волосы были уложены пышным начёсом, почти как у той же знаменитости. Но Жора полагал, что все артистки зазнаются, и Альбина наверняка подражала своей любимице. Он почему-то так считал, не зная, соответствует ли это реальности? Хотя она работала всего лишь диспетчером на телефонной станции.

Никита жил в местечке, которое называлось Радиостроем. Здесь в два с половиной ряда стояло пять длинных домов барачного типа, в которых жили служащие «секретного» объекта. В те годы он занимался глушением «вражеских радиоголосов». За теми жилыми одноэтажными домами выстроились в цепочку ещё несколько финских сборных деревянных домиков. Вдоль тех бараков и сразу за ними тянулись к серо-голубому небу высокие раскидистые и пирамидальные тополя. В мае они начинали цвести, и затем от них летел обильно пух, устилавший землю, точно мыльной, взбитой пеной, запутываясь в траве.

Поодаль от этого жилья стояли служебные помещения с железными воротами, за которыми раскинулась запретная зона, обнесённая колючей проволокой, куда посторонним вход воспрещался, и находился под военизированной охраной. Там, на пустынном раздолье, поросшем лишь травой, вымахали к небу вышки-мачты с распорами и антенны…

В Новостроевске Никита жил пять лет. Сначала в одной комнате, затем дали вторую, в которую можно было попасть, перейдя через общий коридор. Обстановка у брата была весьма скромная, почти как во всех молодых семьях, выходцев из рабоче-крестьянского сословия. И, тем не менее, у Никиты к тому времени уже имелись телевизор, холодильник, радиола с магнитофоном-приставкой, что для Жоры всё это богатство показалось роскошью, не избалованного достатком малого.

– Неплохо, неплохо! – говорил он, знакомясь с обстановкой. Альбина, разобрав с дороги вещи по местам, пошла на общую кухню готовить обед. Никита на руках держал капризного сына и всячески его успокаивал.

Через час братья вышли на двор. Жора пожелал ознакомиться с глухой тесной местностью, как он уже про себя определил её с неудовольствием, что даже закралось сомнение: стоило ли сюда переться, в станице у них и то просторней и веселей. Между тем Никита вслух, не без чувства гордости, пояснял назначение радиовышек на охраняемой зоне…

Но тут из барачного дома напротив, вышла невысокая, изящно сложенная девушка в руке с портфелем и направилась к шоссейной дороге. Она связывала город с посёлком и шла по кольцевому пути мимо дач, и в противоположном направлении, снова уходила в город.

Жора невольно устремил на девушку пристальный взгляд, прищуривая от яркого солнца глаза.

– Хороша фигурка, красиво топает! – констатировал гость дачного местечка, пронаблюдав за нею, пока та важно вышагивала до поворота на шоссе, любуясь её грациозной походкой.

– Ходакова Марина, – представил девушку Никита заочно.

– В школу пошла? – как бы с разочарованием произнёс Жора.

– Да, десять классов заканчивает, лучше, чем она, тут, пожалуй, тебе и не сыскать.

Жору обидело то, что девушка прошла и даже на них не взглянула.

– Небось гордячка, – заметил наш герой. – Но всё равно она будет моей! Кстати, ещё хорошенькие есть?

– А что, одной мало? – бросил шутливо Никита.

– Да эта на меня ноль внимания, надо иметь на примете ещё, – с иронией произнёс младший Карпов.

– Такие тут редкость, но есть другие… – в этот момент Альбина позвала братьев завтракать.

А вечером Жора увидел Марину из комнаты в окно. Девушка с распущенными длинными волосами сидела на лавочке с книгой в руках, возле самого входа в барак.

Гость дачного местечка обломил с тополя тонкую веточку и, вертя беспечно ею, пошагал через разделявшее бараки пространство, поросшей мелкой короткой травкой спорышом, как по зелёному ковру. Жора тихо насвистывал какую-то мелодию, шёл этак беспечно, будто в том бараке жил его приятель, которого решил проведать, а девушка тут была как бы совсем ни при чём. Неожиданно он оборвал свист, приостановился в метре от неё и живо спросил:

– Гмы, извините, милая девушка, где тут улица Мирная, дом семь, а впрочем, мне нужен Карпов, э-э, Никита?

– Вы как раз стоите на улице Мирной. А нужный вам дом?.. – девушка лукаво слегка улыбнулась: – Вы только что из него вышли, – ответила она, попадая в его непринуждённый тон.

– Поразительно, как я не догадался! – произнёс он наигранно, и прибавил шутливо. – Поразительно, вы же, наверно, читаете букварь, где же у вас вторые глаза, что так метко всё подмечаете?

Марина посмотрела на свой учебник, как бы снисходительно качнула головой на счёт его насмешливого замечания о букваре, и всё так же улыбаясь, заметила:

– По-моему, сегодня утром вы входили вместе с Никитой, – спокойно, мягко вымолвила девушка. – А мои глаза – там же, где и у вас, – и она снова попробовала читать.

Солнце ещё не село и его косые лучи, переплетаясь, словно золотые нити, отрывисто сверкали в зелёных ветках тополей.

– Поразительно, не, честное слово, у вас удивительная наблюдательность! Может, вы скажете, как меня зовут?

– Нет! – и подняла на парня кроткий взгляд.

– Жаль! Зато я угадываю имена с первого раза.

– Да? Очень интересно. Хотя вы могли обо мне осведомиться у брата. Тогда я поверю, – решила она сбить с него самоуверенность, ставя на него лукаво свои раскосые глаза.

– А почему вы так решили, что Никита мой брат?

– Вы только потемней, но чертами лица вы с ним очень схожи.

– Поразительно, у вас тяга к физиогномике? Кстати, я вас только что увидел. Не, честно, итак, вас зовут… Марина!

– Продолжайте, я хочу убедиться, насколько вы проницательны, – сказала Марина, приняв его игру, и остроумную манеру знакомиться.

– Вы Ходакова Марина, школьница, то бишь десятиклассница! Поступать собираетесь в институт… да, да, только в педагогический, – но это Жopa ввернул от себя, полагая, что такие уютные, такие чистенькие и аккуратные, хотят быть непременно учителем.

– В этом вы ошиблись… пока в политехнический… Может, и день рождения назовёте? – с удовольствием произнесла девушка.

– Попробую, – рискнул ясновидец, вспомнив, что его мать родилась осенью, отец – зимой, он – весной, и почему-то решил, что и она где-то так. – Вы родились в первой половине года: май-июнь.

– Ну, допустим, – сдержанно улыбаясь, с интересом взирала Марина на Жору, почти угадавшего её день рождения, и, не признаваясь себе, уже почти серьёзно заинтересовалась самозваным астрологом.

Не выходя из эйфории знакомства, Жора не упустил случая похвалить новомодный фасон платья, в каком была девушка, вполне приличном домашнем платье с закрытым воротом, с короткими рукавами и приталенном, подчёркивавшем её довольно ладную гибкую фигуру. У неё были прямые тёмно-русые волосы, подстриженные до плеч, и концы их чуть завитые.

Жора, как завзятый ловелас, подсел к девушке, тотчас почувствовав её тонкий запах приятных духов. С присущим ему увлечением он заговорил о моде, танцах, музыке, книгах, с живостью перескакивая с одного предмета на другой, что должно было охарактеризовать его в глазах Марины, как занимательного собеседника, понимающего толк во всём и что для него нет вообще неинтересной темы. Потом, почувствовав, что запас его скудных сведений уже исчерпывался, о чём он говорил почти полчаса, Жора, как бы спохватившись, резко спросил:

– Кстати, вам не приходило в голову узнать имя молодого человека, который перед вами?

– Признаться – не задумывалась! – усмехаясь, сказала Марина.

Её крайне забавлял и веселил этот парень, который так настойчиво пытался достичь высот Дон Жуана.

– А всё-таки, решайтесь! Мне, думается, соседи непременно должны быть знакомы.

– Вы тщитесь услышать, понравится ли мне имя, и с такой завидной настойчивостью пытаетесь мне его навязать?

– О, что вы! Моё имя серого цвета. Меня зовут Георгий, значит, Жора. Уж лучше бы звали Георгином, и то звучит неплохо.

– Вы все имена раскладываете по цветам?

– Поразительная у вас смекалка! Не, честно, я впервые знакомлюсь с такой красивой, умной девушкой. Хотите, скажу кое-что о вашем? Прекрасно! Марина – самое чудесное имя! Когда я произнёс его, мне вспомнилось море. Не, честно, вы не смейтесь, от вас веет дыханием моря! Но, правда, к сожалению, я шторма не люблю, лучше прибоя нет ничего! Прибой – это музыка, это, как запах французских духов! Так вот, вы мне кажетесь такой мягкой, уютной, доброй – без меры.

Жора мог бы так безумолчно говорить ещё, но тут его красноречие прервал капризный надтреснутый женский голос, откуда-то из-за спины, он требовательно звал домой Марину. Жора быстро обернулся и увидел женскую голову с мясистым подбородком, высунувшуюся в форточку окна.

Марина вздохнув, встала, её лицо зарделось румянцем, она извинилась перед кавалером, сказав, что ей уже пора домой.

– Завтра вечером, надеюсь непременно вас увидеть, – галантно произнёс Жора как можно тише. Но Марина, не ответив ему, удалилась. Голова из форточки пропала, на время Жора почувствовал себя несчастным, что его лишили возможности самораскрытья перед милой девушкой. В досаде он отбросил от себя веточку и с той же походкой фланера направился домой.

Глава третья

У своих родителей Марина Ходакова была единственной дочерью. Отец, Родион Степанович, на вид лет пятидесяти пяти, воевал, был лётчиком, работал начальником охраны. Причём недавно, как инвалид войны, вышел на пенсию и продолжал нести трудовое бремя на благо семьи. Он был ростом отнюдь не высок, но крепок и мускулист, как старый солдат. Родион Степанович до сих пор продолжал рано по утрам делать пробежки, любил дачу, но больше рыбалку, из-за которой с супругой, Вероникой Устиновной, выходили передряги и ссоры.

Года два назад, по настоянию супруги, он соорудил теплицу, что было довольно нелёгким делом в доставании для неё материалов. Beроника Устиновна упрекала его, что начальнику охраны доступно буквально всё. Родион Степанович с видом почтенного знатока разъяснял въедливой супруге, что в этом и есть вся сложность рискованного действия.

Вероника Устиновна была полнотелая, даже несколько тучная женщина, при разговорах имела привычку непроизвольно прищуривать свои хитроватые, чуть серые раскосые глаза, что казалось, у неё было весьма злое выражение лица, как у алчной собственницы. Но вместе с тем лицо у неё с круглыми надутыми щеками, среди которых был почти незаметен маленький вздёрнутый носик и говорил о незлом, скорее по-своему добродушном характере. При этом смешно выглядели её мягкие припухлые губы, выдаваясь над круглым подбородком чуть вперёд, от которого ниже отделялся второй. Ростом она была немного выше своего суховатого на вид мужа, который был к тому же старше её на пятнадцать лет.

Вероника Устиновна с молодости работала телефонисткой, в своё время это ей здесь, в дачном околотке, дали квартиру.

И вот уже кряду лет двенадцать числилась на заводе уборщицей, имея от этого в запасе предостаточно времени, чтобы торговать на базаре излишками дачного труда. А зимой она много вязала шерстяных изделий. И таким образом, вся её разносторонняя деятельность была исключительно направлена для семейного прибытка. И, как она сама выражалась, круглогодично, а иной жизни для неё практически не существовало.

Родион Степанович всегда помогал супруге поставлять на своём стареньком «Запорожце» товары на рынок. Но сам никогда не стоял за прилавком, считая, что торгашество для него весьма унизительное занятие. Собственно, всё, что Вероника Устиновна старалась делать, было нацелено во блага дочери, как она говорила, чтобы обеспечить ей будущее, с непременным условием, что после окончания школы, она будет учиться в институте.

Марина росла, по сути, не зная ни лопаты, ни тяпки. На даче она любила собирать малину, срывать влажную от росы клубнику и гулять по дорожкам, среди цветников, вдыхая их тончайшие ароматы. Тем не менее, она отнюдь не была изнеженной, избалованной достатком девицей, и подавно белоручкой, потому что Вероника Устиновна ей не уставала, когда надо, повторять, что сам по себе достаток не приходит, это всё добыто её неустанным трудом. Мать всемерно приучала дочь к вязанию и выбиванию кружев, а также к шитью, без чего, в понятии Вероники Устиновны, женщина – не женщина, а также необходимо постичь кулинарное мастерство, чтобы вышла настоящая хозяйка. Таким образом, Вероника Устиновна с успехом готовила дочь к самостоятельной семейной жизни, и вдобавок современная женщина обязана получить непременно высшее образование. Для достижения этого мать сама контролировала, как дочь готовилась к выпускным экзаменам, установив ей режим учёбы и отдыха.

Вот поэтому, как только Вероника Устиновна услышала за окном возле дочери весёлый мужской голос, она тотчас же ревностно высунулась в форточку и решительно отозвала Марину домой, дабы та не отвлекалась от дела с праздношатающимся болтуном. И когда Марина вошла в комнату, мать попрекнула её, не для этой ли цели она вышла? Однако дочь отмолчалась и пошла к себе.

Ходаковы занимали всего две комнаты: одна была чуть больше другой.

В городе родители собирались приобрести дом, но обязательно к моменту замужества дочери. Для Вероники Устиновны было желательно, чтобы Марина привела мужа в их дом. И будет очень огорчительно, если дочь уйдёт в невестки, не то с её таким тихим нравом на стороне от них она непременно пропадёт. Хорошо, коли жить доведётся отдельно от родителей мужа, а если со свекровью?

В своё время Вероника Устиновна не согласилась на то, чтобы Родион Степанович перевёз к ним свою престарелую мать, которая так и дожила свой век одна в каком-то удалённом от райцентра хуторе.

О будущем зяте она мечтала тайком: чтобы был послушным, сговорчивым, умеренно образованным, не то с учёным ей никогда не столковаться. Одним словом, должен быть такой, который умел бы ей подражать.

Между прочим, Вероника Устиновна не считала себя сквалыжной, хотя вся её жизнь была отдана честному накоплению денег. Все домашние расходы она вела сама, мужу не доверяла, с которым за все годы совместной жизни выезжала отдыхать на море всего два раза, да и то по рекомендации врачей нужно было вывозить дочь к морскому воздуху, для укрепления её слабого с детства, здоровья. Потом, занимаясь спортом, не уклоняясь от уроков физкультуры, Марина физически окрепла, и теперь меньше болела.

Любовь дочери к родителям была неравной. Марина помнила, как между ними случались периоды отчуждения и сближения. По грубым и неуважительным репликам матери в адрес отца, она понимала, что причиной такого обращения являлись посторонние увлечения отца другими женщинами, и это несмотря на то, что отец был намного старше матери. Она считала, что отец не сумел расстаться с матерью исключительно из любви к ней, своей дочери. Как хорошо, что за всю свою жизнь он так и не привязался к спиртному, по крайней мере, пьяным она его никогда не видела. Он был мягче и добрее матери, никаких своих программ дочери никогда не предлагал, в то время как мать постоянно ею руководила, отчего порой ей всё надоедало: и учёба, и рукоделие, и книги. Только от одного этого у дочери напрочь пропадало желание учиться дальше, так как мать, сама того не подозревая, нацеливая её на институт, тем самым воспитывала у неё к нему устойчивое отвращение. И вместе с тем, Марина давно согласилась с её желанием о том, что поступать учиться всё равно придётся, поскольку того требовал современный уклад жизни. И наизусть вызубрила установку матери: если хочешь добиться серьёзного результата в образовании и положения в обществе, тогда один путь – учиться!

Через несколько минут Вероника Устиновна вошла в комнату дочери спросить о том человеке, который так игриво болтал с нею.

– Это кто с тобой так забавно тарахтел?

– Я сама не знаю… Вроде бы брат Никиты Карпова, – вялым, нарочито скучным тоном ответила дочь.

– Да-а? Я тоже подумала: однако, как похож он на Никиту! – удивлённо произнесла мать. – Смотри, больше ты с ним не стой, сдаётся мне – глаза у него, ох, и лживые, как у проходимца! – почла нужным предупредить Вероника Устиновна.

– Ну, ты и скажешь, будто я его сама позвала? – серьёзно возмутилась Марина.

Она сидела на диване перед круглым столом и смотрела в книгу, глаза выхватывали одни и те же строки, а мысли крутились вокруг недавнего разговора с молодым человеком. Марина отчётливо видела перед собой его небольшие, как чёрные пуговки, глаза, почти не стоявшие на месте, и весёлую мимику лица. При этом она чувствовала, как он всё глубже западал в её одинокую душу. Марина слышала в ушах его звонкий голос, видела его улыбку шутливого озорника и представляла, какой у него, должно быть, лёгкий нрав, находя, после часа общения с ним, в своей душе какое-то даже просветление.

В её короткой жизни, пока ещё не было парня, хотя отдельные кавалеры из местных пробовали с ней дружить. Но приученная матерью к взыскательному на них взгляду, Марина ни в одном не находила хотя бы какого-либо представления о том, каким должен быть её парень, и потому никто в её душе не смог вызвать на их признания ответного чувства.

Вопреки запретам матери, хотя бы временно не думать о парнях и налегать на учёбу, Марина, не скрывая от себя, испытывала нетерпеливое желание, чтобы снова наступил долгожданный вечер…

И когда солнце село, Марина почувствовала, что стесняется выйти на улицу. Если бы даже ей понадобилось сходить в магазин, она бы, наверное, и тогда не пошла, поскольку он мог подумать, будто она решила нарочно показаться перед ним, и тогда начнёт самонадеянно думать, что она уже по уши в него влюблена. Хотя чего ради она должна гадать, какие к нему приходят мысли на её счёт, неужели просто нельзя перед сном подышать свежим воздухом, а на него даже не взглянуть. И уже было решилась выпорхнуть из барака. Но тут прежнее соображение вновь пришло на ум, и она, сердясь на себя за нерешительность, осталась сидеть дома. К тому же Марина в окно увидела, как он расхаживал перед своим домом в руках с прутиком, и то и дело поглядывал на окна их квартиры.

На нём был вчерашний в мелкую клеточку тёмно-серый костюм, правда, не совсем новый. В нём он казался стройным и подтянутым. Лицо его было некрупным, и от загара казалось смуглым. Он без конца кидал на окна смелые взоры. Марина досадовала, что не способна найти убедительного предлога выйти погулять на свежий воздух. Но вовсе не ради него, и это дать тому сразу понять. Вдобавок она упустила своё время, и теперь надо было отпрашиваться у матери, и об этом она думала с огорчением. Если бы у неё была безоговорочно добрая мать, она бы могла доверить ей свои сокровенные думы, чтобы понимала её правильно. Но у Марины была строгая матушка, которую она безотчётно побаивалась. И потому никакого разговора о доверии ей своих сокровенных тайн не могло быть и речи. Словом, диктат матери довлел над её чувствами. Но что было любопытно, у неё всуе никогда не возникало и мысли, как от него освободиться, поскольку была воспитана в почитании принципов и привычек матери.

Если бы Марина изъявила желание учиться в другом городе, Вероника Устиновна ни за что бы её одну на сторону не отпустила, поскольку не признавала современные вольные нравы молодёжи, всемерно страшась одного того, как бы дочь по недомыслию их не переняла.

Но в отношении нравственности своей дочери, Вероника Устиновна вполне могла быть спокойна. Марина вела себя благонравно, приученная с детства к её наставлениям. Правда, она одного не учитывала, что дочь могла неожиданно влюбиться и тогда её кропотливые заботы о будущем дочери в одночасье изменятся.

Вероятно, катастрофа её замысла надвигалась с неотвратимостью неписаного закона, так как после консультации в школе, Марина даже не притронулась к учебникам. И временами как-то тяжело еле слышно вздыхала. Благо, Вероника Устиновна и в вечерние часы иногда пропадала на даче и была в неведении происходившего у дочери душевного борения с самой собой.

Глава четвёртая

Марина бесконечно сожалела, что у неё здесь не было близких (а самое главное), доверительных подруг. Жила лишь одна старше её года на три, но в другом барачном доме по имени Полина. Она работала в детсаде няней и вовсю гуляла с парнями и старше и младше себя, чем, собственно, и прославилась во всей округе. Матери, подраставших своих дочерей, о ней намеренно распускали такие ужасные слухи, чтобы в глазах дочерей создавался её отвратительный образ, и по замыслу это должно было уберечь их от дурного влияния Полины, и шарахались от неё как от прокажённой. И, пожалуй, нужных результатов они добивались, все воспринимали её сквозь призму этих нелестных россказней. Была в этом, разумеется, лепта и Вероники Устиновны…

В то самое время, когда Жора прогуливался в пространстве между бараками, с другой стороны из такого же дальнего дома показалась та самая Полина, словно посланная небом для испытания нравственных устоев Жоры. Высокая, худощавого телосложения, девица, с тонкой длинной шеей и маленькой головкой, бросалась в глаза даже на расстоянии. Когда та близко подошла к Жоре, который расхаживал возле своего дома, она повела в его сторону зазывный взгляд. Жора тотчас замедлил шаг, как кот при виде кошки и стал поглядывать на неё, точно на невиданную диковинку.

Всё это Марина с тоской наблюдала в окно, чувствуя, как в душе начинала бродить злость из-за того, что Жора посмел обратить внимание на Полину. Марина уже не раз порывалась выйти из дому на улицу. Но стоило ей пройти десяток шагов по общему коридору до выхода из барака, как ноги сами замедляли ход, и она, охваченная робостью, возвращалась домой.

Любопытно было то, что она весьма редко плакала. Марина считалась рассудительной и уравновешенной девушкой. Но теперь её заинтересовало, с таким ли огоньком заведёт разговор с Полиной этот новоприезжий краснобай, с каким он накануне демонстрировал перед ней своё шикарное красноречие?

Но Жора был отнюдь не настолько глуп, чтобы на виду у Марины приступить к осаде новоявленной девицы, которая прошла от него в пяти шагах, направив на Жору пучок света из затемнённых тушью больших луповатых глаз. В её поощрительном взоре он уловил явный укор из-за того, что стоял, как истукан. Затем через плечо Полина кинула в его сторону ещё один взгляд, и затем медленно отводила свою птичью головку на длинной шее обратно, точно этим движением приглашала его следовать за ней.

Полина вышла на край дороги и стала посматривать в обе её стороны. A за спиной, в сорока метрах, Жора упорно поглядывал на неё и бросал изредка взгляды на окно, в которое вчера просунула голову его разлучница и позвала дочь домой. Жopa вдруг проникся к претендентке в тёщи, глухой неприязнью. Постояв бесцельно ещё минут пять, Жора решил, что из-за него Марина попала под бдительный надзор матери и теперь выйдет на улицу не скоро.

Вчера Никита обрисовал ему её родителей, которые производили впечатление чересчур деятельных людей. Но особенно Вероника Устиновна своей въедливой натурой не оставляла ему шансов на встречу с дочерью. И всё-таки, выслушав брата, он надеялся на лучшее.

Только было сейчас он направился пойти посозерцать вместе с Полиной дорогу, как из-за поворота вырулила полнотелая женщина. И по мере её приближения, Жора узнал вчерашнюю разлучницу, которая держала в руке большой букет красных пионов, а в другой – полную сумку, должно быть, с ягодами.

– Здрасте! – его приветствие вырвалось подобострастно и даже с поклоном, что прозвучало с тем явным оттеночным смыслом, будто он говорил: «Вот и я, посмотрите, разве я так плох, зря не даёте дочери со мной постоять!»

– Здравствуй?! – с удивлением в голосе чуть ли не нараспев произнесла Вероника Устиновна, странно засмотревшись на чудного незнакомца. И, пройдя несколько шагов, она невольно обернулась, узнав вчерашнего обольстителя своей дочери: «Ишь ты, каков гусь, запомнил меня?!» – подумала она, и вместе с тем отметила, что к парню вовсе не возникло недоброго чувства. К тому же его глаза производили сейчас не лживое впечатление, как в тот раз, а вполне смиренного добряка.

Разумеется, Марина не видела, что Жора делал дальше. Хотя в глубине души у неё родилось предчувствие, которое ей говорило, что об этом человеке не стоит тужить, если он склонен замечать, со своим неизменным интересом ловеласа, всякую мимо проходящую девушку. И все её грёзы закончились лёгким разочарованием. Она снова взяла в руки учебник, мать застала её в таком положении и отнеслась к прилежанию дочери с глубоким удовлетворением, что Марину нисколько не тронул случайно повстречавшийся обольститель…

Между тем, после того, как ему не удалось заговорить с Вероникой Устиновной, как только та ответила на его приветствие, он намеривался спросить: «А где ваша Марина?» Но встретив той отнюдь не дружелюбный взгляд, он проглотил все слова, решив, что вчерашний его бесплодный дебют, теперь как бы остался невостребованным Ему пока ничего не пришло в голову, как незамедлительно скрыться с глаз долой, да отвести временно душу с той престранной особой, которая стояла у дороги…

Когда Жора заговорил с ней о чудном вечере, то неожиданно для себя, услышал из уст Полины такую отповедь, что ему тотчас захотелось заткнуть уши:

– Чхала я на твой вечер, когда морит скукота и некуда податься! А ты, я вижу, здесь новенький, что умиляешься глухоманью?

– Да в принципе, это я так… – пошёл Жора на попятную перед разбитной девицей, у которой даже не отважился спросить имя. Вблизи она ему показалась совсем безобразной, неряшливой и отталкивающей. На ней была укороченная до неприличия чёрная юбка и не первой свежести вязаная кофта, плотно облегавшая, как и юбка, её худое тело. Рыжие волосы болтались от затылка хвостом, туго стянутые от висков назад резинкой, что делало голову совсем крошечной. У неё был короткий заострённый носик, мизерный подбородок, вогнутые седловиной тонкие губы, мелкие, но резкие черты лица. И большие карие глаза с хмурой в них поволокой. Говорила хрипловатым или сиплым голосом, и от неё разило крепким запахом выкуренной сигареты. Он невольно посмотрел на её рот, губы ошалело накрашены алой помадой. «Как противно их целовать, но она вряд ли об этом догадывается, – подумал Жора. – Это же чистая волчица вышла поохотиться на мужиков. И я, к моему несчастью, подвернулся хищнице первым. Да, от неё как от псины несёт!» – и он невольно поморщился.

Жора вдруг почувствовал, что он только напрасно тратит время, и ему захотелось убежать, но почему-то его удерживал это сделать её холодный притягивающий к себе змеиный взгляд. У него по телу даже пробежали мурашки. Но он мысленно взбодрил себя, собираясь сейчас выяснить у неё, верна ли его догадка о волчице.

Понимая, что парень как будто перед ней оробел и начал терять интерес, Полина теплее и зазывней заулыбалась с каким-то для себя значением; лучики тонких морщинок разбежались от самых глаз к вискам.

– Как тебя зовут? – высокопарно спросила она.

– Петя! – слукавил Жора, наморщив глубокомысленно лоб, и теперь этак понаглей взирал на пошлую девицу.

– А меня ты знаешь? – ломанным, грубым выговором спросила она. – Выпить мастак?

– Чего?

– Ты оттуда?..

– Не понял, откуда «оттуда»?

– Ну из зоны, что ли…

– Почему так решила?

– Ёжик торчит на голове!

– А-а, да я только что из армии, – заикаясь, ответил бывший солдат.

– О-о, ну тогда погнали? – и скосила глаза, как будто этих слов от него только и ждала. – Ко мне на дачу, вином клёвым угощу… за твой дембелёк!

Жора захлопал растерянно ресницами, озадаченно почесал затылок и робко спросил:

– Дача далеко?

– Ха-ха! Боишься заведу в дебри? Не дрейфь, здесь совсем рядом!

Жора отчаянно махнул рукой и уверенный в успех пошёл в полуметре от с долговязой Полиной.

Со всех сторон уже надвигались майские сумерки. Молодые люди вошли в окружение фруктовых деревьев, где запахло цветами, здесь было ещё сумрачней, как будто кругом таилась какая-то опасность. Впереди стоял мрачный деревянный домик с застеклённой верандой, к нему вела вымощенная кирпичом дорожка. Полина отомкнула ржавый навесной замок и ногой толкнула дверь, впуская сначала Жору. Он с опаской оглянулся на девушку, увидев на её лице наглую исподлобья усмешку, и её белые зубы как-то злобно блеснули.

В домике, в одну комнатку, стояла железная кровать, застеленная серой дерюгой. К окошку стоял стол, по бокам два табурета, на полу выстроились, как к смотру, стеклянные банки, бутылки, причём везде было мусорно и нечисто. Полина подняла в полу крышку ляды, нагнулась так, что оголилась поясница и выглядывали белые трусики, она вытащила бутыль с тёмной жидкостью, поставив её на стол.

На дворе, кажется, сильней загустели сумерки, в домике уже становилось совершенно темно. Полина зажгла толстую свечу, всадив её в пол-литровую стеклянную банку. И было видно, как таинственно и туманно блестели её глаза. Из стола она достала два гранёных стакана и наполнила из бутыли красным вином. Один подала Жоре, второй уверенно взяла сама.

– Ну, Петушок, опрокинем за твой дембель! – она держала стакан на весу и ждала, пока он выпьет первым.

Жopa недоверчиво, с подозрением присматривался к жидкости в стакане, выставив его на свет окна. Вино отливало тёмной краснотой от падавшего от свечи блика.

– Что межуешься, наливка верная, пей, солдат!

– Не, лучше ты давай…

– Ха-ха! Сдрейфил, – боишься, что отравлю? Смотри, – она стала выцеживать из стакана терпкое красное вино.

И только тогда Жopa принюхался, попробовал несмело глотнуть, а после трёх глотков он отстранил стакан, ощутив враз, как по телу пробежали холодные мурашки. Вкус вина был терпкий, кисло-сладкий и оно отдавало запахом клубники и винограда. Только затем выпил в три приёма, и вскоре приятно запекло под ложечкой и как-то всё призрачно сдвинулось в сознании, увеличилось и поплыло перед глазами. За всю свою жизнь Жора выпивал очень мало и больше двух-трёх стопок водки, и столько же вина, не употреблял, поскольку хмель разбирал его довольно быстро.

Полина, с какой-то заученной величавостью в движениях, снова наполнила стаканы бурой жидкостью. С непринуждённой деловитостью вынула из кармашка блузки сигарету и томным взглядом попросила у него спички. Но Жора не курил. Тогда она попросила пододвинуть банку со свечой, Жора при этом почувствовал приливший к щекам жар, он стремительно подхватил свечку и наставил к сигарете язычком оранжевого пламени. Полина глубоко, удовлетворённо втянула в себя дым, потом выпустила плотную струю прямо на него, как фимиам. Жора инстинктивно отклонился вбок, руками разгоняя дымное облако. Но успел заметить, как она закатила глаза, что-то быстро зашептала себе под нос, затем встряхнула головой и направила на него какой-то долгий втягивающий в себя взгляд, от которого ему стало жутковато, а в солнечном сплетении образовался холодок.

Спустя несколько секунд Полина сосредоточенно курила и смотрела куда-то мимо Жоры, словно он ей уже порядком надоел. И вдруг резко встала, отчего Жора даже вздрогнул.

– По второму лупанём!? – бодро возвестила она, туша об край стола сигарету и нацелено, холодно всматривалась в него, будто испытывала на мужскую прочность к спиртному. – Начинай, а я покурю, – и, засунув в кармашек блузки два пальца, вытащила сигарету.

– Не, честно, как тебя зовут? – заискивающим тоном спросил он.

– Память винцом отшибло? – попрекнула она грубым выговором. – Полька я, чи ты, разве про меня ничего не слыхал? – как-то разочарованно прибавила и продолжала: – Бабка мне проболтала, что Никита с братцем прикатил, поглянь, мол, на него, так вот ты и есть он самый?

– Да. Но во мне ничего путного… – не хотелось Жоре, чтобы Полина поимела на него свои виды, что потом вовек не отвяжется.

– Скромничек? Посмотрим! Значит, про меня не успели натрепать. Ну, давай, Петушок, лакаем по второму – веселей будет, ха-ха! – у неё как-то при этом безумной храбростью сверкнули глаза. Полина ретиво выпила, Жора не торопился, с опаской думал, а что если обопьётся? Она подталкивала под локоть, дотягиваясь свободной рукой, и запускала в него свой вязкий, томный взгляд.

Он смотрел на стакан и бессмысленно кивал головой, не зная, как сказать, что много никогда не пьёт, а то чего доброго Полина примет его за слабака, мол, она женщина, хлещет дай боже, а он, как хлюпик – похуже бабы. Но ещё Жора ощущал над собой какую-то не видимую её власть, будто бы уже был опутан неведомой колдовской силой, которая исходила из её глаз. Рука точно сама несла стакан ко рту, он пил осторожно, через силу, ему казалось, как после каждого глотка голова наполнялась тяжёлым хмелем, и делалось веселей, и он вдруг осмелел.

Потом Жора с недоумённым изумлением смотрел, как Полина вновь наполнила стаканы на третий заход, при этом коротко глянула на него, оценивая по его виду, довольно ли ему последнего? Она заткнула бутыль деревянной пробкой и спрятала её в подполье.

Минуты две она сидела в безучастной позе, как будто тут с ней его вовсе не было…

– Ну чего? – тупо уставилась Полина. – Вроде на видок деловой, а сидишь, как мартышка.

– Не понял, – Жopа кинул на неё притворный, не понимающий взгляд, весь нахмурился и подался назад, точно это хмель его повёл. Разумеется, её намёк здорово кольнул в самолюбие, и в то же время как бы припугнул. Хотя сейчас он насторожился от страха неизвестности, а что же его тут ожидало? Но ещё раньше, когда входил в этот домишко, который хранил следы былых здесь кутежей. Приметы: в банке доверху окурки, пепел, на полу, расплюснутые пробки, семечная шелуха, и стоял прогорклый запах. Причём сама хозяйка этого притончика вызывала брезгливое отвращение, и недвусмысленно склоняла его к близости, чем, видать, тут занималась с первым встречным, подобно ему. А возможно, со своими постоянными партнёрами на этой кровати, от которой разило застарелым потом.

С сосущей тоской Жopa вспомнил Марину, и на него, будто мгновенно повеяло свежим воздухом её нравственной, телесной чистоты. Вот кто был прошлой ночью в его мыслях и грёзах…

В своей двадцатидвухлетней жизни, сколько бы он ни начинал дружить с девушками, всякий раз свидания оканчивались ничем. Эти неудачи Жоpa объяснял своим иногородним происхождением, почему-то было непросто найти отклик у городских коренных красавиц, если они узнавали, что он не местный.

После окончания пэтэу, он безоглядно влюбился в медсестру, будущая акушерка до него пережив неудачную любовь, решила закрепиться на жилплощади молодого строителя, когда находчивый, кавалер, помня о своих былых невезениях у девушек, расписал, что вот-вот получит две комнаты благоустроенной квартиры, лишь не учтя, что ему ещё предстояла служба в армии. А ей сулила разлуку, которая оказалась не по силам её нетерпеливому сердцу и горячему темпераменту, найдя у будущего воина такой же живой отклик своей бойкой натуре. Когда он получил повестку в военкомат, акушерка предложила ему искусственный способ поднятия кровяного давления, чтобы он добился отсрочки от призыва, и тем самым продлил её телесный рай.

Однако эта смекалка и псевдоучёность возлюбленной вовсе не вызвала в нём какого-либо восхищения. И тогда без особого труда Жора уяснил зыбкость их отношений, которые вскоре доказала разлука. Когда проходил службу в армии, его бывшая девушка нашла своё место в сердце другого, и с кем впоследствии удачно обвенчалась…

И вот Жоре казалось, что в образе Марины, он впервые встретил свой идеал, от которой превратностями судьбы и невероятными зигзагами его занесло на дачу к Полине.

На дворе под деревьями стояла непроглядная темень, хотя в два окошка дачной халупы с тёмно-синего звёздного неба сеялся бледный сумрак.

Жору невольно охватил ужас, когда Полина после реплики, что он якобы сидит как мартышка, с лёгкостью растленной женщины, стала снимать кофту, затем блузку, под которой без лифчика, выступали белые с розовыми сосками торчащие маленькие груди. Потом она встала с табурета и расстегнула юбку, при этом ни на миг, не отводя с Жоры цепких глаз.

– Что это ты делаешь? – спросил он дрожащим голосом не то от страха, не то от возбуждения.

Пока он это произносил, Полина осталась в одних трусах. Её нагота пронзительно ударила в голову, обнажив худое тело: особенно остро торчали ключицы и повергли его в полное смятение. А холодный взгляд, пристально направленный на него, словно выжимал из хмельного сознания всю энергию и он будто на глазах безнадёжно слабел.

Сначала ему показалось – он совершенно протрезвел, но вот снова в голове всё смутно видимое сдвинулось и завращалось перед глазами. То, что она не сняла с себя последнего, его как-то успокаивало и вселяло надежду, что она не сделает того, чего он так страшился. Главное, он был не в силах пошевелиться, совершенно заворожённый ею, как кролик перед удавом. Хотя отлично понимал – спасение его в одном: надо немедленно убежать из подстроенной таким образом Полиной ловушки. Потом, как во сне, он услышал её резкий, будто приказ, голос, который уже прозвучал почему-то без сипоты.

– Пей, бог любит троицу! – и рукой повелительно указала на полный стакан, который стоял перед ним.

И сам того не ведая, Жора безропотно ей подчинился: поднял стакан и отпил, точно желая найти в этом вине своё спасение, лишь бы потянуть время.

– Всё – до дна! – вскрикнула опять сипло она, и сама тоже не медля, потянулась за стаканом и скорыми, булькающими глотками выпила, при этом ни на миг, не сводя с него взгляда. В этот момент Жоре привиделось – её глаза как-то опасно приблизились к нему, зрачки расширились, и он, охваченный трепетом, заглянул в них помимо воли, как в чёрную дымящуюся бездну, почувствовав гулкие удары сердца. Допивая вино, он будто хотел заглушить его сильное биение. И, поставив стакан на стол, смело изрёк:

– Одевайся, пошутила и будет! – она недоумённо уставилась на него, он хотел было встать, но в ногах ощутил прилив свинцовой тяжести и снова опустился на табурет, испытывая в голове лёгкую свежесть, но сознание, словно расплывалось, как ртуть, повторил усилие встать, но его, точно кто привинтил к табурету. Сердце снова шумно и сильно заколотилось и лицо охватил жар, на лбу выступил зернистый пот.

Полина нашарила в своей одежде на кровати сигарету и закурила. Сигарета лихорадочно запрыгала в её тонких пальцах, а перед глазами, как светлячок, мельтешил малиновый кончик сигареты.

– Ну что, солдат, голой бабы испугался, ха-ха-ха! – она сипло, нервно засмеялась. Её тощие костлявые плечи заколыхались. Он даже не заметил, как она опять опасно к нему приблизилась, её трусы белели на уровне его груди. Своей рукой она провела плавно по коротким волосам, которые торчали ёжиком. Жора было сделал движение сбросить её руку, но она осталась на его голове; он пытался оттолкнуть от себя её худое тело, но вместо этого руки сами обхватили Полину вокруг шеи и она попятилась, увлекая его за собой. Он довольно легко, как-то невесомо, оторвался от табурета, и ему почудилось, как вместе с нею провалился в какую-то мягкую яму и дальше всё отчётливо уже ничего не мог припомнить, как сквозь зыбкий сон, что с ним всё-таки приключилось?

Сознание вновь к нему вернулось только возле своего барака. Во всём теле Жора чувствовал ледяной озноб, ноги от росы совершенно вымокли, голова буквально раскалывалась, словно её чем-то накачали…

У брата в окне ещё горел свет, на его стук вылетел опрометью Никита и в полнейшем оцепенении уставился на Жору, будто ещё не веря, что видит его целого и невредимого.

– Где ты столько шатался? – вырвалось у Никиты с раздражительной яростью, —в поисках тебя я все закоулки облазил…

– Тише! Расскажу! Погоди! – мучительно держась за лоб, выговорил младший Карпов.

– Пойдём!

Жора еле плёлся за братом в отдельную комнату, где ещё была не вся обстановка.

Выслушав Жору, о его злоключениях, Никита с чувством сожаления, изрёк:

– Какой же я дурак, и почему я не предупредил тебя! Тут у нас её бабку все зовут колдуньей, а внучка – натуральная змея…

– Да, я это заметил, когда она раздевалась…

– Так ничего не было? Точно?

– Не, честно, вспомнить ничего не могу, какой-то провал, будто чем-то оглушила, – и Жopa коротко хохотнул.

Глава пятая

Спустя два дня Никита с женой вышли из отпуска на работу. А Жора был предоставлен самому себе. На вопрос Никиты, нравится ли ему у них, он неопределённо ответил, что это ещё им до конца не выяснилось. На это брат промолчал и лишь с пониманием улыбнулся.

У Никиты, к счастью, нашлась полка с книгами, правда, многие из которых он читал уже раньше, в годы учения в училище, когда он, чтобы не казаться перед девушками вахлаком, налегал на чтение. Эта была его лучшая пора, и даже увлекался философией. Тот интерес книгами не угасал в нём и в армии, что испытывал и сейчас. Ведь Марина, наверное, любит читать, а значит, надлежит в угоду ей и себе повышать общую культуру.

За эти дни одиночества он видел Марину дважды: один раз перед обедом, когда она приехала с родителями на машине из города. И потом куда-то уходила с матерью. Он жадно смотрел на неё и хотел понять, что она чувствовала, однако сама не удосужилась одарить его своим прелестным взором. Хотя Вероника Устиновна наверняка обратила внимание на то, как он стоял и глазел в их сторону, затем она повернула голову к дочери, по-видимому, что-то сообщила ей о нём гадкое, а возможно просто её отвлекала, чтобы она на него не посмотрела?

Сейчас Жоре вдруг захотелось, чтобы Марине стало неизбывно грустно, ведь он остаётся, тогда как её в своих интересах уводила мать. Но когда они пропали из виду, он безнадёжно загрустил…

И впрямь, скучная, вялая жизнь у брата непоседливого Жору очень тяготила. Книги быстро надоели, а чувства, которые испытывал к Марине, заявляли определиться радужным орнаментом его пылкой любви. При этом его донельзя мучило неудовлетворённое тщеславие, что Марина совершенно не ведает, как он способен искренне любить, какой он добрый и благородный. И он был почти уверен, стоило ей об этом узнать, как она стала б делать всё, лишь бы с ним встречаться.

Как хорошо, что Полины было не видно, на которую с того злополучного вечера он теперь не мог спокойно смотреть, и готов обходить её десятой дорогой.

Все последние дни мая погода стояла ясная и солнечная.

На следующий день Жора надумал поехать с братом в город. Утренним рейсовым автобусом, в основном отправлялись те, кому надо было попасть на работу и кому в школу.

Так что Жора рассчитывал встретить Марину на остановке. Брату он сказал, что сходит в кино или просто побродит и познакомится с городом…

Когда он её увидел в нарядном платье в ожидании автобуса, Жора почти не отводил от Марины глаз. И тут же у него созрело решение после прогулки прийти за ней в школу и сколько потребуется, будет ожидать окончания консультации, чтобы потом с ней поговорить и выяснить, может ли он надеяться на её ответные к нему чувства? Ведь в своих – он совершенно не сомневался, чем хотел её этим попутно обрадовать, но к его великой досаде Марина и на этот раз – о, неужели! – не хотела его лицезреть, чем принижала благородные чувства парня. Ну, хотя бы разок, ради любопытства взглянула! Безусловно, она умышленно поставила перед собой условие: не замечать его. А может, ей стал известен тот случай, который привёл его к Полине? – обжигала сознание догадка. – Мог ли кто-либо тогда увидеть, как он пошёл с этой шалой, а потом этак смачно с издёвкой донести Марине? – кружилась в воображении мысль.

Однако сам того не подозревая, он незримо оказывал на неё своим присутствием такое воздействие, что невольно пробуждал в душе черты гордой, строптивой девушки, которая не выносила предательства.

Как на грех из города почему-то долго не было автобуса. И тут отдалённо на обочине шоссе показалась поджарая фигура Полины с крошечной головкой на тонкой длинной шее.

На остановке этим временем уже скопилась тьма ожидающих автобус пассажиров. Полина как-то величаво шествовала по краю дороги всё ближе и ближе. Невольно Жору всего брезгливо передёрнуло, он даже как-то взволнованно затоптался на месте, желая нырнуть в гущу людей, ощущая, как к щекам приливал жар, и как будто напрочь лишался мужества солдата. Он стоял, как вкопанный, чтобы только пассажиры не догадались о причине его волнения. Но в тот момент толпа людей от мала до велика, смотрела на Полину. И Жоре казалось, вот сейчас все разом повернут головы на него, и от этого жуткого предчувствия, его охватывало вместе с жаром безотчётное чувство стыда.

На его счастье Полина выказала истинное благоразумие, она остановилась от основной толпы в метрах трёх-четырёх, правда, кое-кому в знак приветствия кивнула, не Марине ли?

Жора мысленно похвалил Полину за проявленную по отношении к нему, тактичность. Но в этот миг Марина неожиданно запечатлела на нём свой взгляд, пронизанный тайным осуждением, и потом невозмутимо отвернулась. А может, Полина кивнула именно ему? – сверкнула мысль, как острие ножа в лунную ночь? И Марине нетрудно было догадаться, за кем он поволочился в тот злополучный вечер? Между тем подошёл автобус, выпустил скопом прибывших дачников, и в пыльный салон стало набиваться население улицы Мирной.

Жора настойчиво сверлил пространство салона своим взором до того места, где стояла Марина, она изредка поднимала на него кроткие глаза, чем его слегка обнадёживала…

Когда школьники выходили на своей остановке, Жора хотел было последовать их примеру. Он кивнул брату, дескать, приспичило побродить по роще, которая раскидывалась вблизи молодого микрорайона. Но увидев, как Полина вышла в другие двери, точно разгадав его намерение, он с сожалением поехал дальше. Никита с пониманием переглядывался с братом. Жора высказал подозрение насчёт того, какой дурак доверил Полине работу с детьми, ведь она из милых деток, воспитает сущих змеёнышей? Никита пожал плечами, разделяя его заботу о подрастающем поколении.

Следующая остановка называлась броско – кинотеатр «Космос». Жора решил вернуться к первоначальному замыслу – посмотреть утренний сеанс, а потом будет ждать возле школы Марину.

Через четверть часа он увидел, как она выходила из здания школы: вот как удачно он рассчитал! Он похвалил себя за смекалку. Правда, с Мариной шагали ещё две девушки, и в своём нарядном платье она казалась лучше подруг.

За территорией школы они оставили Марину, поговорили и повернули в другую сторону. Жора, не раздумывая, пошагал девушке навстречу с видом случайно оказавшегося здесь человека.

При виде парня, на её круглом милом лице изобразилось неподдельное изумление и растерянность, отчего она замедлила свой шаг и при этом её щёки порозовели, она притупила взгляд.

– Как приятно встретить снова старую знакомую! – начал он с торжественной ноты, выражая широкой улыбкой безмерную радость

– Вы ещё не уехали? – в её приятном, тихом голосе послышалось откровенное безразличие к нему. И это слегка его огорчило.

– С чего это вы взяли, я ещё не подписал долгосрочного уговора сотрудничать с одной привлекательной особой, наигранно сказал он и продолжал: – Впрочем, есть предложение: сократить дистанцию с пустого «вы» на сердечное «ты»? Как великолепно сказано у светила русской поэзии, – он сделал нажим на звук «эр».

– Если получится, – теплее улыбнулась она, и он остался ею доволен оттого, что его игра принята и сулила неизбежный успех.

– Почему бы и нет? Кстати, я хотел погостить у брата неделю, но после встречи с тобой, сразу почувствовал, что мой визит непредвиденно продлится…

– У того же солнца есть слова: «Свежо предание, но верится с трудом!»

– Признаться, этим словам я всегда не доверял. Не, честное слово, Мариночка! Какое святое имя! Кажется, даже отражено в искусстве?

– И только тем и дорого? – лукаво улыбнулась она.

– О, нет, я хотел сказать, что в картинах художников Возрождения, ваше изумительное лицо… фу, чёрт, извини, твоё лицо представлено широко… Словом, можно обозначить Мадонной всю ту эпоху! Вот всё то, что я хотел выразить. Не, честно, твоё лицо как у святой Мадонны… Я ещё в тот раз еле связывал от волнения слова, смотрю на тебя, а сам весь цепенел от восхищения. А потом этот голос из форточки… ну, конечно, твоей строгой мамы, да?

– А что такое?

– Не, честно, голос приятный… Только зачем она нас разлучила? Кстати, каждый вечер я тебя только и ждал, не, честно…

Марина с недоверием посмотрела на парня, но чтобы это скрыть, она одарила его своей дежурной улыбкой, и можно было вполне подумать, что от его слов ей стало несказанно приятно.

– Вот поразительно! – ликующе воскликнул он. – Твоя улыбка, подобно, как у этой… я же говорил, язык цепенеет, слова теряю, стоит глянуть на тебя. Не, честное слово! Мариночка, ты вылитая Мона Лиза, то бишь Джоконда!

– Какой же ты выдумщик? Тебе только в цирке работать! – сколько при этом в её голосе было чистоты, и он его воспринимал, как приятную музыку. – Такой смешной!

– Отродясь не встречала? Одним словом, паяц? Я тоже люблю над собой посмеяться, так веселей жить, не, честно.

Марине стало с ним поистине хорошо, даже легче дышалось, он её действительно очень смешил. И, конечно, почти ничего всерьёз, из того, что он ей говорил, не воспринимала, она даже припомнила слова матери о том, что у него лживые глаза. Но ей они казались вполне нормальными. Иногда его взгляд чем-то вновь её пленял, и он весь был ей приятен. А его болтовня порождала, как ни странно, светлое чувство, не смотря на то, что он вёл себя с рисовкой, чем выдавал свою неискренность. И то разочарование, когда она увидела его созерцавшим Полину, у него давно испарилось. Всё-таки в его словах, как бы там ни было, проглядывали настоящие чувства, которые он маскировал несколько напыщенными фразами, чтобы казаться бесконечно привлекательным. И это его свойство она безошибочно уловила. А то, что он пришёл к школе, её неизбывно радовало; от этого она как бы вырастала в собственных глазах.

Между прочим, на Жopy она смотрела в отношении его брата, так как Никиту Марина уважала за порядочность. Она никогда не видела его под градусом, что характеризовало положительно происхождение братьев, не считая между ними некоторого внешнего различия. Старший – спокойный, младший – крученный, но это к последнему нисколько не убавляло интереса.

Чтобы уехать домой, они не стали ждать автобуса, точнее, Жора предложил ей совершить до дому прогулку пешком. Но преодоление этого маршрута в сей округе затруднилось для него незнанием всех стёжек-дорожек, чтобы можно было срезать расстояние самым коротким путём. И Марина охотно взяла на себя роль проводника.

Жopa говорил безумолчно о том, как служил в армии, потом перекинул мосток в глубь юности, как был у него друг, на двоих у них имелся всего один костюм, который носили попеременно, за это их называли братьями.

При слове «костюм» Марина значительно глянула на него, и тотчас Жора догадался, она подумала, что он как раз в этом «легендарном» костюме. Ему пришлось для разномыслия вставить, что теперь на нём другой, второй, за всю его взрослую жизнь. Но он воздержался сказать, что в нём он ходил с акушеркой раза два в театр и даже бывал с ней в ресторане…

В конце концов, Марина уже вполне определённо представляла его портрет в законченном виде, что он истый поборник рыцарства и чистых отношений с женщинами. За своим рассказом Жора даже не замечал, как они шли мимо дач по асфальтированной дороге. Но сначала ему припоминалось то, как грунтовая дорога, резала угол наискось и выводила, как он выражался, на шоссейку.

И вот уже достигли того поворота, почти перед самой остановкой, где была для разворота автобуса площадка. Хотя летом он по маршруту уходил дальше в противоположном направлении к городу. А им надлежало свернуть к своему околотку, и отчего Жоре было грустно заранее подумать, что скоро они разойдутся по домам. Но как раз, ещё не сворачивая, Марина, вдруг остановилась и сказала, что дальше они пойдут порознь, чем его немного обескуражила, и вслух он посетовал: как быстро оборвалась их совместная дорога, и пылко обещал, что никогда не забудет эту чудесную прогулку. Причём он произносил слова с сердечной проникновенностью, и они легли ей на душу прекрасным в её жизни событием, отчего она сама испытала ещё доселе незнакомую щемящую в душе грусть.

Между тем про себя Жора не преминул отметить, чего это вдруг около дома она должна держаться от него подальше? Ведь они же уже почти определились как будущая хорошенькая парочка. И эта неясная пока для него причина неприятно свербела в мозгу. Он же никакой не прокажённый, а вполне с головы до ног здоровый и положительный! Нет, надо было непременно выяснить, так как это соображение его скверно кололо в больное самолюбие. И первое, что пришло в голову, он спросил:

– Парень есть?

Марина пытливо взглянула на него: «Если бы был, я себе не позволила гулять с тобой», – как бы пыталась телепатически внушить ему, хотя вслух произнесла:

– Нет, – и улыбка сияла на её чудесном юном лице, будто его поддразнивая.

– А! Тогда значит, боишься пересудов?

Назойливые его расспросы были ей неприятны.

– Просто не хочу и всё, —уже серьёзно ответила она.

– Не понял?.. Почему, не хочешь? – осторожно спросил он.

– Вот и хорошо, пока не скажу, а то быстро состаришься, – важно улыбнулась девушка.

– Ага, усёк! Думаешь, вот, дескать, он умотает домой, а мне потом перед людьми красней?

– Ничего глупей ещё не слышала. Ладно, скажу вечером.

Это её обещание охладило его пытливость. Она поторопила Жору пройти вперёд, а сама пока стояла на дороге. Кругом было ни души. День ясный, солнце вовсю припекало.

Жора, по мере своего удаления от девушки, несколько раз к ней оборачивался. Перед домом она убавила шаг. В этот момент он завидел возле дома горбатый «Запорожец», рядом с ним стояла Вероника Устиновна, а Родион Степанович что-то укладывал на верхний багажник. Жоре тут же открылась тайна странного поведения Марины, всё дело в её родителях, как всё просто! Он прошествовал мимо них в полусотне шагов, извлекая из своего наблюдения пример того уклада быта, каким, быть может, очень в скором времени наградит его судьба, если учитывать, что Марина не будет против совместного с ним проживания.

Из квартиры брата, где было значительно прохладней, чем на дворе, он продолжал созерцание своих будущих сородичей, желая запечатлеть встречу дочери с родителями.

Марина прошла под густой кроной широкого и толстого тополя, поравнялась с машиной. Вероника Устиновна что-то серьёзно ей сказала, Марина с ничего незначащей улыбкой восприняла её слова на ходу, впрочем, не пожелав с матерью говорить, как бы выражая ей протест и молча вошла в подъезд длинного, как пакгауз, барака.

Родион Степанович открыл дверцу в свой старый драндулет для супруги, и она втиснулась в машину, как ядро в скорлупу ореха. Вскоре они уехали.

После прогулки с Мариной и от всех его переживаний по поводу того, как закрепить успех в ухаживании за нею и достичь в отношениях с девушкой необратимости, у Жоры, как это ни странно, возбудился аппетит, вернее, он почувствовал голод.

Жора быстро сварганил яичницу, уплёл её за обе щеки с куском хлеба, запил молоком из холодильника. Потом расхаживал по комнате, как тигр в клетке. Включил магнитофон и тут осенился догадкой о том, что её предки куда-то надолго укатили. И теперь можно смело пригласить Марину послушать музыку и этим самым доказать, что без неё не мыслит своего существования. Разве это не так?

Жора скорым шагом прошёл то расстояние, которое разделяло бараки. Под ногами мягко стлалась зелёная мелкая травка спорыш, он даже ощущал её прохладу, несмотря на то, как колыхались на ней пятнами тени деревьев, кроны которых просвечивались солнцем.

Не успел он даже стукнуть в оббитую дерматином дверь, как она открылась и перед ним стояла возлюбленная. Значит, Марина его увидела в окно, как это прекрасно! Значит, их роднит общая черта, так как она тоже скучает и не чает его увидеть хотя бы в окно.

– Не могу, ей-богу, Мариночка, не могу, тоска извела! – он брался руками за свою шею, прикладывал клятвенно ладони к груди. – Не, честное слово, не могу без тебя…. Вот как только сейчас тебя увидел, так у меня камень с плеч. Мне несказанно хорошо! Слышь, дорогая Мариночка, пойдём ко мне послушаем музыку?

Когда она его увидела в окно, быстро шагающим к ней, она подумала: «Неужели что-то случалось? И оттого он срочно спешил за помощью. Конечно, она понимала, что ему стало скучно. А как проницательно он говорил, но вот его последние слова её огорчили, даже обидели.

– Жорик, милый, не надо так, я не люблю такого обращения, – вдруг призналась она.

– Разве я мог тебя чем-то оскорбить? Не понял. Когда? Чем? – он был в полнейшем замешательстве.

– Даже не знаю, как тебе это объяснить, но приглашение на музыку, это совсем несерьёзный повод. Так поступает тот, кто флиртует…

– Фу, да чёрт! Честное слово, ты меня напугала, я без всякого пошлого намёка! Это в тебе просто остаток пережитка… – он хотел сказать, что мать её воспитывает по старинке. – Разве просто нельзя послушать? Ты со мной рядом, это же моя заветная мечта!

– Охотно верю, но я не знаю… не упрашивай, пожалуйста, лучше иди, я позанимаюсь, а вечером – обязательно выйду.

– Не, честно, чем тебя больше узнаю, тем сильней люблю. Я теперь понял, что тебя полюбил с первого взгляда, а этим поступком ты доказываешь, что в тебе я не ошибся.

– Ладно, ступай, – Марина прервала его тираду ласковым голосом, нежно гладя на кавалера.

Когда она закрыла за ним дверь, её охватила почти безумная радость, и впервые его слова вызвали у неё сильное чувство. Ей хотелось носиться по комнате, а если б можно было, то полетела бы птицей. Но для этого ей всегда не хватало взбалмошного, неспокойного темперамента. Хотя и в нынешнем своём состоянии влюблённой она ещё никогда не пребывала. Всё её существо охватывал внутренний восторг, отчего она вся сжималась до дрожи, до онемения. Она теперь смотрела на учебники и находила их никчемными и пустыми по сравнению с нахлынувшими на неё чувствами. Марина не хотела, чтобы вот сейчас появились мать и отец, они обязательно в этот пленительный миг нарушили б её праздник души. И как замечательно, что родители со второй ходкой поехали на рынок торговать тепличными огурцами, вернее, отец повёз мать, а сам может скоро вернётся, чтобы потом лечь отдыхать перед ночным дежурством, а перед этим съездить на базар за матерью, выторговавшей всё, что всегда ей удавалось.

Словом, Марину посетило то редкое чувство, когда весь мир предстаёт на время розовым, преувеличенно прекрасным. До встречи с Жорой Марина жила спокойно, размеренно, зная всегда, что ей надлежало делать в определённые часы. И вдруг весь привычный уклад жизни поломался. Теперь её желаниями руководил не разум, а только чувства. Она даже поразилась тому, с каким холодком отнеслась к учебникам, а ведь через день начнутся выпускные экзамены. И она может огорчить родителей, если в аттестате появится хоть одна плохая отметка…

Вечером Карпов изложил Марине проект своей жизни, что к брату приехал пока в гости, затем должен был уехать домой, чтобы с отцом окончательно решить, как ему быть. Но теперь у него сомнений не осталось, он, конечно, съездит домой объявить о своём намерении остаться жить в Новостроевске, и тогда приедет уже насовсем, чтобы здесь искать своё место в жизни.

Марина говорила, что у них в городе ничего интересного нет, что у него дома должно быть намного веселей.

– Нет, Мариночка, ваш город мне очень нравится, но только где вы живёте, место довольно скучное, глухое, хотя город и под боком. Не знаю, что тут брат нашёл, зато благодаря ему, я встретил тебя и сразу это местечко стало для меня самым заветным. Вот только плохо, что поблизости нет речки.

– Мы скоро отсюда переедем в город, там родители хотят купить дом, – честолюбиво с удовольствием призналась Марина.

– Вот это здорово! Но как ты смотришь на моё предложение выйти за меня замуж? – с ходу начал форсировать события Жopa, и прибавил: – Если поедешь со мной, посмотришь, как у нас там весело, – сказал так потому, чтобы она не подумала, будто он сделал ей предложение, когда узнал, что её родители скоро купят в городе дом.

– Так скоро? – тихо засмеялась она, смотря кротко на кавалера, и в её взгляде промелькнула снисходительная улыбка.

Молодые люди прогуливались по краю шоссе. Слева шла густая лесополоса, справа тянулись дачи, где-то в стороне звенели детские голоса. Сумерки нависали со всех сторон, крались из теней деревьев, из глубины лесополосы, охватывая пространство равномерным этаким растянутым пологом. На западе пылающим бриллиантом блестела первая звезда… А с востока подымалась прямо в прогалину лесополосы полная луна.

По глазам Марины он определил, что его предложение её обрадовало и вместе с тем, она как будто его восприняла не столь серьёзно. В её словах – «так скоро» – послышались насмешливые нотки, словно он неудачно пошутил. Конечно, Жора не обиделся, потому что за её словами был для неё момент неожиданности, так как в мечтах, наверно, помышляла совсем о другом. При всём при том свою судьбу она не могла решать сама, без участия родителей, о чём ему говорить было необязательно.

Видя, как она зябко бралась руками за свои плечи, Жора проворно набросил на неё свой пиджак; иногда свежий ветер доносил медовый запах цветущей белой акации. В лесополосе начинали пробовать звонко пощёлкивать соловьи и с причмокиванием выдавали то короткие, то длинные трели.

– Не, честно, Мариночка, я вовсе не шучу! – с чувством прибавил Жора.

– Разве дело в этом, но зачем спешить, ты меня хорошо не знаешь, и мои родители на это сквозь пальцы не посмотрят…

– Ты хочешь сказать, что знаешь меня ещё мало, так? Допустим, но зато я уверен, в тебе отражается мой идеал.

На это утверждение настойчивого ухажёра Марина изумлённо качнула головой, лишь улыбнувшись уголками губ.

– Кстати, если вся загвоздка в родителях, я могу взять переговоры с ними на себя, – сказав так, он себе отчётливо ещё не представлял, что ему нужно преодолеть, чтобы добиться их нужного для него расположения.

– Ты же скоро уедешь домой? – как бы насмешливо спросила она, будто видала в нём лживого обольстителя, что его обижало в самых лучших чувствах.

– Так я же говорил, уеду через неделю, чтобы потом приехать насовсем, это уже решено!

– Как? Ты уже нашёл своё место? – спокойно продолжала она, посмеиваясь в душе над скоропалительным ухажёром.

– Главное я нашёл тебя, а работа – дело наживное. Никита поможет,

– он уловил на её лице добродушную усмешку и желание упрекнуть его в лёгком подходе к серьёзным проблемам.

– Думаешь, я сам не сумею найти что нужно? Для тебя, во имя тебя, я готов на всё! Не, честное слово! – запальчиво воскликнул он.

– Так-таки и на «всё»? – с иронией спросила она.

– Вот тебе на: неужели опять не веришь?! – с напускной досадой спросил Жора.

– Тогда пошли лучше по домам, – буднично предложила она, видя в этом разговоре хвастливое пустозвонство своего ухажёра.

– Так быстро? – он глянул на свои ручные часы, близко поднёс их к глазам. – О, всего девять часов! Детское время…

– У меня режим… – в смущении, ответила девушка.

– Да я без тебя с тоски умру! А тут ещё эти соловьи с ума сведут.

Глава шестая

На следующий день Жора поехал к брату на работу. Весь день он провёл у него на телефонной станции с его коллегами. Потом наедине с Никитой рассматривал схемы телеграфной и телефонной связи, знакомился с устройством коммутатора. И не дай бог, чтобы его увидели за этим занятием посторонние. Ведь Жopa старался вникать буквально во всё ради того, чтобы иметь личное представление о работе всех блоков и устройств в сложном и громоздком хозяйстве связи. Жора впервые увидел брата непосредственно в деле, хотя знал, как он почти с закрытыми глазами умел читать сложные схемы и учил его этому не простому искусству. И потому об этом никто не должен знать. Перед ним открывался целый мир, в который, если не имеешь солидного запаса опыта и знаний, невозможно войти, несмотря даже на то, что он служил радистом.

Он чувствовал себя уверенней прежнего. Он даже мечтал обойти брата, но на его фоне Жора пока ещё казался сам себе маленьким тщеславным человечком. Как мог он кичиться, что может всё и знает всё? Ему было стыдно вспоминать, как вчера бахвалился перед Мариной. И она, понимая это, над ним слегка посмеивалась, как опытная перед юнцом женщина, и тут только он осознал всю несостоятельность своих вчерашних поступков, уместных и простительных лишь для комика.

Марина собирается поступать в институт, несмотря даже на то, что будущая профессия инженера её нисколько не прельщала. А что у него? Окончил восьмилетку, учился в ПТУ; из армии пришёл в звании старшины. Так почему бы ему и на гражданке не достичь хотя бы малой высоты? Ведь когда-то он сумел постичь самостоятельно азы философии, да ещё заносился перед Никитой, что ему по зубам осилить гранит наук, не поступая для этого в вуз. Впрочем, он занимался гуманитариями исключительно для своего интеллектуального развития, чтобы слыть эрудитом. Поначалу взялся серьёзно, но потом терпения не хватило, так что с ходу сдвинуть эту глыбу ему пока не удалось, чтобы хотя бы создался фундамент, от которого можно было оттолкнуться и торить дорогу к настоящим знаниям, через дебри невежества. А он лишь сорвал вершки, нахватал, надёргал азов, возомнив себя учёным мужем. И подчас бросался, как козырями в картёжной игре, афоризмами, чем выигрывал любой спор у приятелей…

Жора просил брата повторно разъяснять принципиальные схемы разных устройств автоматики и электроники…

Для Жоры день прошёл весьма насыщенно, и вместе с братом приехал домой. Ему с приятностью думалось о Марине, только очень жаль, что сегодня она выйти к нему не сможет, так как завтра в школе начинаются экзамены.

Жора нашёл у брата словарь иностранных слов и стал его штудировать, думая, что исправлял пробелы в знаниях.

Ещё кряду два дня он пропадал у брата на работе, ощущая, как его сознание наполнялось новым смыслом жизни, как его кругозор неуклонно расширялся.

Если бы была возможность дождаться в школе окончания экзаменов и потом уговорить Марину поехать с ним на родину, он познакомил бы её с родителями, при них назвал бы её своей женой. И тогда бы только осталось сыграть свадьбу, зачем ей поступать в институт, и вообще, зачем женщине образование? Ведь об учёбе он пока не думает, поскольку, чтобы помышлять о вузе, надо ещё окончить вечернюю школу. Но если она станет студенткой, тогда ему её не видеть, как собственных ушей, и тогда замуж за него, необразованного, она не пойдёт. Собственно, ему не нужна жена с образованием, чего доброго со временем пойдёт на повышение, и тогда за ней подавно не угонится. А почему бы и нет? Он может всё, только надо захотеть! Но вся беда в том, что он не любил зубрить и писать конспекты.

Таким образом, Марина до сих пор для него казалась недоступной. Так что во что бы то ни стало, надо было разубедить её, что из неё выйдет замечательная хозяйка, чем идти в нелюбимый вуз и стать плохим инженером. Правда, Жора боялся её этим обидеть и не знал, как найти тонкий намёк, чтобы не задеть её самолюбие.

Два последних вечера он провёл с Мариной всего по часу. Жора горячо ей доказывал, что для здоровья вредно днями просиживать за книгами. К тому же мать создала для дочери настоящее казарменное положение, постыдно обращаться с дочерью, как с бесправной крепостной. И присовокупил, что поступать в институт подневольно – подло, лишь бы поступить и занимать чужое место! Потом её диплом обернётся непреодолимой преградой для того мужчины, который захочет стать её спутником жизни. Но и для мужчины должность сторублёвого инженера при современных запросах отнюдь не выход, а для его будущей жены опасный водяной порог, того и гляди при мизерных доходах, семейная лодка сядет на мель. Поэтому он не имел желания тратить пять лет для того, чтобы потом получать нищенскую зарплату. Последнее он ввернул нарочно, чтобы она знала – напрасно будет заставлять его учиться. А поскольку её мать мечтает о зяте начальнике, то у Марины на этот счёт должно сложиться своё мнение. Хоть прямо о ней он так не сказал, но зато её подразумевал. И она это ясно уловила, как ни странно в душе отчасти с ним соглашаясь. Вместе с тем его нелестное отношение к женщине с образованием Марину не только удивило, но и поставило в тупик. Хотя она сама знала, что диплом инженера в обществе котировался невысоко. Но как это можно было объяснить Веронике Устиновне, коли она справедливо полагала, что с образованием человек может добиться многого. Вот она неграмотная, пожила в низах общества, а всю жизнь мечтала о благоденствии наверху. И, как всякая добропорядочная мать, она хотела дочери самой лучшей доли…

Неожиданно Жора решил уехать домой, Марина об этом узнала от него в последний вечер, чтобы потом они больше никогда не расставались. Он знает как ему дальше поступать…

Девушка безоговорочно поверила ему, хотя трудно было представить, как без специального образования, то есть без диплома, он мог шагнуть куда-то наверх. На это Жора лишь загадочно улыбался, и больше не ронял ни слова, точно перед ним уже настолько ясно выстилалось будущее, что говорить о том, как это произойдёт, он пока ничего не станет, чтобы себя не сглазить…

На поезд его провожал Никита, после его отъезда Марина вскоре почувствовала своё существование как будто бессмысленным, что даже пропал интерес сдавать экзамены. Сочинение она написала на четыре балла, а математику должна была тянуть на отлично, но получила тоже баллом меньше. И этот факт от матери скрыла. Потом у неё заговорило самолюбие и она решила себя до конца не уронить, мол, он тут ни при чём, и всё, что ей напевал, пустой звук, и усердно налегла на занятия.

Как-то у неё было скверное настроение, может быть, косвенно он был к этому причастен, но его вины она признавать не хотела. И вдруг заговорила с матерью о том, что быть плохим инженером она не хочет.

– Это что за новость, кто желает учиться, тот добьётся всего, – ответила Вероника Устиновна, ещё не подозревая о начавшемся у дочери прозрении.

– Я не хочу быть никаким, – уточнила дочь.

У Вероники Устиновны от слов ненаглядки вздёрнулись кверху брови, и она в немой растерянности уставилась на дочь. Из глаз чуть ли не искрами сыпались вопросы недоумения, оторопи. Она впервые услышала отказ от самого святого её, матери, мечтания. Как это так, Марина потеряла интерес к учёбе! Это на что похоже: на бунт или каприз? На каком основании она передумала поступать в институт? Но гадать тут не пришлось, ответ явился к ней тут же.

– Это он тебя так наставил? – всполошилась она, взмахнув в исступлении руками. – А я-то думала: если брат у него умница, то от этого болтуна ничего вредного не будет! А оно вон как обернулось?! Вот какой прохвост, вздумал человека сбить с пути?! Я до него доберусь, доберусь…

– Мама, он тут ни при чём, я сама давно так думала, только молчала…

– Не защищай, он – шарлатан! Я говорила, у него лживые глаза, так оно и вышло, – протянула в исступлении она, и продолжала на высокой ноте: Ох, какой мошенник!.. – и отчаянно закачала головой, точно испытывала острую зубную боль, хватаясь рукой за свою щеку.

Между прочим, Марина понимала мать, и в её действиях не находила против себя корысти, просто её диктат проистекал от желания ей добра, и потому дочь жалостливо проговорила, чувствуя, как бы ей не стало дурно:

– Мама, ну успокойся, хорошо, я пойду учиться, лишь бы ты была довольна.

– Я? Довольна? – сильно удивилась Вероника Устиновна. – Какая благородная, поглядите на неё! Нет, доченька – учись для своего блага, а меня не успокаивай. Если не нравится один факультет – выбери другой, их там много…

Марина кивнула, мол, она так и сделает, хотя возразить не смогла, что техвуз её ничем не прельщал.

– Ох, Жорка так Жорка, всё-таки взмутил тебя, вижу, доченька, меня на мякине не проведёшь.

– Но я же сказала: буду поступать, только успокойся!..

– Ты мне одолжение не делай, тебе жить! Если не учиться, что тогда делать?

– Разве нельзя работать? – бросила дочь.

– Почему, можно, но тебе ли? Ведь ты хорошо училась! – взмолилась мать.

– Ну, подумаешь – замуж выйду – буду детей воспитывать!

– Нет, я тебя совсем не узнаю! За кого, за Жорку, голодранца, замуж? Он сущий вертопрах! – воскликнула мать паническим тоном.

– Мама, ты его не знаешь. Зачем так плохо судить о человеке, он очень умный…

– Тогда почему этому умнику – не учиться?

– Это его личное дело, может и будет. Он только отслужил армию.

Из реплик матери, Марина для себя уяснила, что ей такой зять не по душе. Её слова опечалили дочь, что она вечно должна угождать матери, как рабыня. От сознания этого у неё всё внутри закипало, она была близка к настоящему бунту. Почему она должна поступать по её указке, не имея права на свой выбор жизненного пути?

Марина знала, что отец совершенно другой, он никогда не требовал от неё исполнения того, чего неукоснительно добивалась мать. Поэтому очень хотела, чтобы отец как-нибудь на неё повлиял. Хотя отлично понимала, что теперь никакие воздействия её не способны переубедить, чтобы отказаться от давно задуманного. Ко всему прочему, отец почти всегда матери во всём уступал, даже разучился с нею спорить, памятуя о том, как она никогда не забывала его давнюю супружескую неверность и при случае могла напомнить, что простила по божьей милости.

И всё-таки Марина надеялась на отцовскую помощь, как утопающий, который хватается за соломинку и собиралась с ним поговорить, как только приедет Жopа. Правда, на этот счёт к ней иногда закрадывалось сомнение, а вдруг случится так, что вдали от неё он забудет и думать о своих обещаниях? А может, случится, в пути подвернётся другая, интересней, и тогда всем его словам грош цена. Впрочем, зря она травит свою душу, надо уметь верить. Хотя минуты сомнений были навеяны теми книгами, в которых мужчины всегда оказывались в не лучшем положении перед оставленными ими девушками. Не эта ли ситуация выразительно показана в романе Тургенева «Вешние воды»? Хорошо хоть она сама не давала Жоре повода возомнить, как сильно, почти без памяти, она в него влюблена. Он действительно ощутимо поколебал, казалось бы, незыблемое её мировоззрение. И тут же Марина ловила себя на желании выйти из дому и прогуливаться там, где они с ним гуляли, сидеть на лавочке перед домом и вспоминать, как он впервые заговорил с нею. Он до сих пор трогал её своей неповторимой манерой говорить, ведь его слова ещё и сейчас пленительно звучали у неё в голове, излучая собой неизъяснимое обаяние. При всём при том, у неё даже возник как бы родственный интерес к Никите. И если случалось с ним встретиться то ли на остановке, то ли в автобусе, то ли просто по дороге домой, она неизменно хотела заговорить с Никитой и спросить, как поживает его брат и что пишет? Но поскольку он мог бы тоже поинтересоваться, почему она ему не напишет сама, она его первая ни за что не затронет. Ко всему прочему, он бы мог ещё подумать, она так сильно влюблена в брата, что помнит его на каждом шагу…

Через Жору Никита и впрямь стал ей намного ближе и родней, что даже возникало странное ощущение, будто их связывает нечто общее, как заговорщиков в отсутствии главного действующего лица.

Однажды Марине удостоилось в этом убедиться, так как Никита поздоровался с нею значительно веселей обычного, и даже по-свойски спросил о сдаваемых ею экзаменах, что её несказанно обрадовало. Но потом выяснилось, что Никита с нею заговорил неспроста, он вчера получил от брата письмо, в котором передавал ей горячий привет, массу поцелуев и тысячу улыбок и что уже готовится к отъезду. Марина только теперь пожалела, что запретила ему ей написать. И была бы не большая беда, если случилось б матери прочитать от него письмо…

Глава седьмая

…Жора приехал перед самым вечером со всем своим имуществом, которого набралось два чемодана. Один был особенно тяжёл, в нём поместилось больше инструмента и книг, чем носильных вещей.

К этому времени Марина уже сдала выпускные экзамены, а сутки назад прошёл выпускной вечер, и отныне она пребывала в том новом душевном состоянии, когда о спокойствии уже не могло идти речи из-за предстоящего поступления в институт. И она не только предчувствовала, но уже знала, насколько будут ответственны её первые самостоятельные шаги в большую жизнь и это её немного пугало…

Когда Beроника Устиновна пришла с дачи, в этот момент Жора выходил из такси, и тут она невольно остановилась, увидев, как шофёр помог открыть ему багажник, и шарлатан её дочери, как она сейчас нелестно подумала о нём, извлекал из него свои чемоданы. Никита только что показался из подъезда и решительно шагал тому навстречу.

Альбина, с выпирающим из-под халата животом, стояла возле барака, и время от времени коротко посматривала то на такси, то на Веронику Устиновну. Впрочем, они были не единственными, кто в этот момент уставился на того субъекта, который вновь прибыл в их местечко.

Разумеется, Марина находилась в стенах квартиры и могла лишь в окно наблюдать возвращение своего обожателя.

Шагая уверенно к дому, Жора цепким взглядом надеялся выхватить из кучки зевак милый образ суженой. Но его тёмные глаза бегали как-то лихорадочно и лишь несколько раз выхватывали упитанную фигуру Вероники Устиновны. И тут он мгновенно понял, что Марины среди женщин просто не могло быть.

Между тем Веронике Устиновне казалось, она бы одними глазами разорвала его на части, как своего заклятого врага. Ненависть переполняла всё её существо, и больше уже не хватало терпения взирать на этого щегла. И она пошла домой с чувством досады и отчаяния оттого, что не знала, как ей поступить, чтобы от него уберечь дочь? И тут ей вдруг припомнился недельной давности сон. Ей снилось, как она сдавала экзамены ни где-нибудь, а на рынке, и всё никак не могла сдать, находясь в какой-то пустой комнате и почему-то одна. А в окна заглядывали незнакомые люди и что-то беспорядочно ей кричали, но их она не слышала. И вот десятки рук протягивали Веронике Устиновне деньги и что-то снова кричали. И тут вдруг из толпы выскочил озорно-весёлый Жора и давай перед ней задорно отплясывать, выделывая разные коленца, то резво подпрыгнет козлом, то поскачет на присядках вокруг неё, и задирал выше головы ноги. Вероника Устиновна отчаянно обеими руками отмахивалась от вертихвоста, будто от нечистой силы. Но тот не унимался, крутился перед ней, как волчок, тогда она рассердилась, и было хотела плюнуть в него, а потом глядь вдруг сама Жору целует в лоб…

Наверно, на её месте другая девушка так бы не мучилась и не терзалась из-за того, что должна поступить вопреки желанию матери, но только не Марина. Хотя она и обещала матери учиться в институте лишь бы её не огорчать, однако в душе была уже настроена на то, как бы поскорее уйти из-под чрезмерной опеки матери?

И этот разлад с самой собой, её немало тревожил, и что для неё открылось неизведанными чувствами. По ночам она подолгу не могла уснуть, томясь в разлуке с Жорой, что иногда самой было стыдно от тех душевных соблазнов, которые вспыхивали в душе как маячки. И у неё возникало лёгкое не беспричинное раздражение из-за того, что не могла распоряжаться собой, как ей хотелось. И как раньше, она уже не испытывала того приятного чувства, с каким она смотрела на учебники, и однажды, чтобы не раздражали, все их затолкала в тумбочку.

Однако недовольство собой жгло душу точно калёным железом, и чтобы как-то отвлечься от неприятных мыслей, Марина бралась за вязание. А спустя время, как спасение от душевных мук, начались хлопоты о пошиве платья для выпускного вечера, и она даже не заметила, как пролетело время.

И вот он приехал, для неё это событие было сродни светлому празднику. Марина ни минуты не хотела сидеть дома. Теперь, после сдачи изнурительных экзаменов, она отдыхала. Вероника Устиновна не противилась тому, чтобы дочь позволяла себе бывать на дворе дольше обычного.

Когда последние отблески вечернего заката как бы на время застывали на небосклоне и лиловыми оттенками светились до самого зенита, в это время многие жители дачного местечка перед сном сидели в блаженстве на скамейках.

Марина тоже гуляла с девочками-подростками, года на два моложе себя, и, как было сказано выше, сверстниц у неё тут не было. Но сейчас об этом она думала, и втайне от себя, она ждала появления Жоры. И словно по её наитию между тополями мелькнула его вёрткая фигура. От страха, ей показалось, будто он шагал прямо к ней. Но в пяти шагах от Марины Жора вдруг взял вправо и скорым шагом направился к дороге, кивнув ей на ходу, чтобы она пришла к их ранее условленному месту…

Она так и сделала, но когда он ринулся к ней, чтобы её обнять, испытывая в душе к девушке бурные чувства, её холодное спокойствие огорчило Жору. Хотя он отнюдь не ведал, как было велико у девушки желание самой кинуться к нему в объятия.

Пока они шли к остановке, Жора коротко рассказал ей о том, что делал дома и как по ней тосковал, и даже о том, как обмолвился родителям о своей возможно скорой женитьбе. Она слушала его внимательно, последние слова ухажера дали ей понять, что он не на шутку ею увлечён. В свой черёд Марина не преминула поведать о своём разговоре с матерью. Разумеется, её нелицеприятный отзыв о нём, она навсегда опустила в архив своей памяти. Но он уже и сам вполне сознавал, что Вероника Устиновна довольно крепкий орешек.

– Ничего, я что-нибудь придумаю, из всякого положения есть выход, и я обязательно его найду.

– Навряд ли, она спит и видит меня учёной, так что не пытайся. Я может, как-нибудь сама…

– Плохо, что ты сомневаешься в моих способностях, – отчеканил он приподнято и быстро чмокнул её в щеку. Его смелость её так поразила, что сперва она смутилась, но в следующую секунду Марина улыбнулась и слабо погрозила пальчиком. Но он вёл себя так, точно ничего не случилось.

Как ни странно, его самоуверенный тон она восприняла с облегчением. Ей и в самом деле подумалось, что он способен предпринять нечто решительное. И тогда мать правильно воспримет её возлюбленного, и предоставит им самим решать свою судьбу.

А пока они встречались украдкой, что открытому нраву Жоры очень претило, он вообще не любил какие-либо препятствия, которые ему мешали в достижении намеченной цели…

Через какой-то час Вероника Устиновна с осанкой величавого спокойствия, вышла на улицу, обозревая пространство вдоль домов, и по направлению к дороге, а также по проулку между дачными усадьбами, зорким оком высматривая свою ненаглядную дочь. Те самые девочки, в обществе которых была недавно Марина, играли на площадке в волейбол. Вероника Устиновна обратилась к ним, не видели ли они Марину, на что девочки заговорщицки ответили, причём между собой пересмеиваясь, что они ничего не знают, чем только донельзя возмутили женщину…

В это время Жора держал Марину за руку и жалобным тоном упрашивал побыть с ним хотя бы ещё пять минут. Но уже минуло в три раза больше означенного им времени от того мгновения, когда Марина сообщила ему в первый раз, что ей пора быть дома, не то мать кинется искать, в чём, впрочем, ей было нелегко перед ним сознаться.

Наконец в Жоре заговорил голос рассудка, действительно, как бы он не породил у её матери своим необдуманным поступком образ оголтелого выскочки, мол, не по себе гнёт палку. Хорошо, что он уже имеет представление о наместнице ему в тёщи, и даже о том, какие у неё могут возникнуть в связи с этим к нему претензии. Надо себя так суметь поставить, чтобы полностью соответствовать её взгляду на будущего зятя. С этим лукавым замыслом, не высказанным возлюбленной вслух, он отпустил девушку, издав проникновенно-печальный вздох. И в последний момент не удержался прибавить ей, что вот она ещё не ушла, а он безнадёжно начинает уже по ней скучать и не чает, когда наступит завтрашний день, и он будет ждать её на этом же месте.

Марина заявилась домой, как раз в тот момент, когда Вероника Устиновна терпеливо ждала её на улице. Она не стала её расспрашивать о том, где была до этих пор дочь, выразив лишь только недовольство по поводу того, что мать уже изрядно переволновалась, дав этим понять, чтобы в следующий раз такое своеволие больше не повторилось. Говоря это, Вероника Устиновна непроизвольно бросала красноречивый взор на окна Карповых, исподволь надеясь, что дочь поймёт – мать вовсе не дура и знает, где она столько времени пропадала.

У Марины было завидное спокойствие и по её виду трудно было определить, когда она волнуется, а когда нет. Этот феномен её внутреннего облика, объяснялся тем, что она умела скрывать свои переживания, даже если её обуревали сильные чувства. Поэтому Веронике Устиновне дочь казалась самым невозмутимым человеком и напрасно она бы искала в глазах её растерянность или смятение, похожие на страх, что вот, дескать, мать сейчас на неё как взглянет и тотчас всё поймёт с кем она была.

– Мама, сколько можно ходить за мной, как за маленькой? – упрекнула Марина на её замечание.

– Вот как будет тебе восемнадцать лет, тогда можешь так говорить, а пока, милая, изволь слушать, что я говорю…

Между прочим, Родион Степанович бывало иногда ворчал на супругу, которая всеядно руководила почти каждым шагом дочери, по отношению которой с мужем она не хотела считаться, так как вся монополия воспитания была в её надёжных руках. И свой приоритет главы семьи по данному вопросу он даже не отстаивал, уступая дочь жене добровольно. Но это вовсе не мешало Веронике Устиновне иногда упрекать супруга в безразличном отношении к дочери, что, конечно, далеко не соответствовало истине, так как несмотря на явную мягкость характера Родион Степанович, однако, в своих поступках был твёрд и при этом всегда умел держать себя в руках в любой сложной ситуации, что дочери, наверное, передалось от него.

Словом, любил Марину по-своему трепетно и нежно, чего никогда открыто не выказывал. Супруге он доверял беспрекословно всё и в целом был доволен тем, как она воспитывала дочь, полагая, что он всё равно лучше, чем мать, для дочери не сделает. Поэтому создавалось впечатление, будто он нарочно пасовал перед неугомонным, деятельным темпераментом супруги. Впрочем, он просто считал – дочерью обязана заниматься исключительно мать. Вот если бы был сын, тогда бы он самолично натаскивал его в житейских делах. В своё время он мечтал иметь сына, но супруге было хлопотно с одной, как она выражалась, так и осталась Марина единственным ребёнком.

Родион Степанович, возвращаясь с дачи пешком, уже не раз примечал дочь и с нею шатена. Но при его появлении они скрывались в чаще лесополосы и при этом он лукаво добродушно посмеивался…

Потом, буквально по его следам, заявлялась домой Марина, точно хотела разуверить отца, что он обознался, то была вовсе не она. Но отец и вида не подавал, что тайну её пронюхал.

Марина помнила о своём намерении поговорить с отцом, что такая жизнь, вечно таиться от собственных родителей ей порядком надоела. В конце концов, она уже взрослая и хочет сама отвечать за свои поступки. С этими мыслями она пытливо взглянула на отца, пока матери нет, надо ему это сказать.

Вероника Устиновна стала подолгу пропадать на даче, когда начали созревать фрукты и ягоды и требовался их своевременный сбор.

О своём личном, Марина никогда с отцом не разговаривала, хотя в обмене мнениями на общие темы, они находили общий язык. Ей даже больше нравилось говорить с отцом, нежели с матерью.

– Папа, я хочу тебя кое о чём попросить? – решилась она, набравшись смелости.

– Ничего не говорить маме? – сдержанно улыбнулся отец.

Услышав это, Марина покраснела и потупила на время взор, ей стало определённо ясно, что отцу всё известно.

– Наоборот, поговорить с ней, – начала она, – чтобы она не мешала дружить. Жора очень душевный и добрый, она просто его не знает…

– Хорошо, если только убедить сумею, ты же сама знаешь, сколь трудно на неё влиять, – подумав, проговорил Родион Степанович.

– Так хоть как-нибудь, – в голосе дочери столько было просьбы, что отцу нетрудно было понять – дочь влюблена!

Родион Степанович озадаченно почесал затылок и кивнул.

…Прошла неделя, как Жора приехал и уже устроился работать не телеграф настройщиком аппаратуры.

Лето шло жаркое и сухое. Почти через силу, Марина взялась за подготовку к поступлению в институт. Жора завидовал и сожалел о её силе воле, чтобы так невылазно просиживать над учебниками, и, по сути, не ведал, каким способом её выманить из дому, и отныне они виделись очень редко.

В воскресенье Никита со своим семейством собирался отправиться на пруд купаться и позагорать.

– Бери Марину, и двинем всем табором, – посоветовал он брату, который слонялся без дела.

– Я был бы и рад, но она пойдёт с матерью на дачу собирать вишни… – он лишь не сказал, что и сам готов ей помогать.

– Тогда это голый номер, – махнул разочарованно рукой Никита, и при этом весело, улыбчиво прибавил: – Не горюй, на пруду такие девахи – закачаешься.

– Похожие на Полину? – звонко засмеялся Жора.

– Какие хочешь! – мотнул яро головой Никита.

– Не, я попробую мотнуть к Ходаковым…

В этот момент вошла в комнату Альбина в цветастом сарафане, который скрывал её чрезмерную от беременности полноту. Жора покраснел от мысли, что невестка слышала их разговор, и как бы покаянно склонил голову.

– Мы идём, я готова? – бросила она, держа сына за руку.

– Сей момент! – Алёша попросился к отцу на руки.

– И давай, бери её авралом! – пошутил Никита на прощание. Конечно, он имел в виду Веронику Устиновну.

Жора сделал вид, что слова брата относятся не к нему и свысока смерил взглядом Альбину. Красивая бабёнка, но чересчур спесивая, держала верх над Никитой, против чего тот редко возмущался. Такого обращения над собой Жора бы и дня не потерпел. Иногда Альбина тоже смотрела на него, как на Никиту, не отделяя его от брата. С одной стороны, это хорошо, а с другой – означало, что она его воспринимала упрощённо, а порой даже проскальзывала неприязнь, скрытое неуважение, которое подчас распространялось и на Никиту, как говорится, открытым текстом. В таком случае на братовом месте с Альбиной следовало бы поступать строже, по жёстче, чтобы спесь не фонтанировала через край. Вообще Альбина по нраву была сумбурна, а таких женщин Жора близко не терпел, потому что сам был подчас импульсивен не меньше, считая такое качество больше присущее мужчинам, нежели женщинам. И вот поэтому своим тихим нравом, Марина, полностью его устраивала. Итак, брат с семьей ушёл на пруд.

Жора решил ускорить события, и прямиком направился к Ходаковым. На его счастье дверь открыл сам Родион Степанович, перед которым Жора несколько потерялся, глазки от волнения так и забегали чёрными паучками туда-сюда.

– Ну что, кавалер, за невестой пришел? – уверенный и снисходительный тон главы почтенного семейства дал Жope понять, что супруги дома нет. Он поздоровался, а за спиной отца стояла Марина в халатике, оголявшем её точёные, налитые ножки и подала ухажеру знак, что она скоро выйдет, отец должен поехать за матерью в город.

В воскресенье Вероника Устиновна обычно к полдню уже бывала с рынка дома, а то и раньше, так как по выходным покупателей валило толпами, и торговля шла бойко.

– Родион Степанович, вы на дачу, можно и я с вами? – попросился жених дочери, желая с ходу, проявить участие к ближним, и этим самым вызвать к себе повышенный интерес.

– На дачу сейчас идти жарко. А что так сразу…

– Хотел вам помочь, знаете, не могу без работы, руки сами просятся. Не, честное слово, – Жopa уловил иронию в его взгляде.

И тут будущий тесть поманил, его пальчиком, чтобы Жopa к нему наклонился. Сметливый угодник нагнул голову к лицу Родиона Степановича.

– Ты серьёзно хочешь помочь? – спросил бывший лётчик.

Жора быстро кивнул, заверив это подобострастным взглядом, не сводя его с хозяина.

– Очень хорошо, тогда значит, я привезу мать с рынка, а после обеда, часа в два, она будет на даче, вот ей и помоги. Это ты ловко придумал, молодец! Я в этом кое-что шуруплю, значит, поговори с ней по душам…

– Что вы там шепчетесь? – с недоумённой улыбкой спросила Марина, подойдя ближе к отцу и своему суженому. Сейчас она была несказанно рада, что Жopa сумел заронить отцу симпатию. Причём он ей недавно сказал, что её кавалер, по-видимому, добряк, но малый дюже шустрый. Это качество его супруга ценила в людях весьма высоко, признавая житейскую хватку.

Родион Степанович, скосив глаза на дочь, хитровато вымолвил:

– Это у нас мужской разговор.

– Что-то быстро вы нашли общий язык? – шутливо заметила Марина, и открыто этому радуясь.

– Мы же не вздорные бабы! – отчеканил отец.

И, моргнув Жоре, пропустил мимо себя дочь, он удалился вглубь комнаты, уступив ей кавалера.

Родион Степанович, ценный совет дочери – поговорить с матерью о Жоре, выполнил, когда вёз супругу с рынка. В такой момент у неё выдавалось хорошее настроение, особенно после удачной торговли.

– У нас вполне взрослая дочь, – начал он без подготовки, как будто спрашивая у неё, так ли она думает.

– Ты что-то намерен сказать? – уставилась супруга.

– Надо бы с ней и обходиться соответственно, а то обижается… – продолжал он.

– А ты откуда знаешь?

– Вероника, я же не слепой?

– Да ты никогда о ней не интересовался! – упрекнула она с удивлением супруга, вдруг выказавшего заботу о дочери.

– Плохо же ты видишь, как мне не болеть о её судьбе, кому печься о ней, за её счастье, как не мне! Вот моя просьба: сними с Марины свои кандалы.

– Какие кандалы, позволь знать? – возмутилась сильно она.

– Неужели ты думаешь, без твоей опеки, она не поступит в институт?

– Когда не будет возле неё Жорки – поступит! В своё время, я тоже мечтала учиться, но я была глупой, поверила твоим обещаниям, – завопила Вероника Устиновна, – и по твоей милости осталась ни с чем. Ты хотел ребёнка, а после было не до того…

– Кто хочет учиться – того сам чёрт не собьёт!

– Вот что, Родион, в мои дела хоть теперь не вмешивайся, я без тебя разберусь, что к чему.

Надо сказать, Вероника Устиновна перед дочерью благоговела, любила её без памяти, готовая была отдавать ей всё, только бы Марина исполняла выдвигаемые ею требования, направленные на благополучие дочери. Может, поэтому она казалась чересчур строгой, и воспринималась со стороны бесчувственной тиранкой? Хотя не обделена была и здравомыслием, когда надо могла пойти дочери на свои уступки. Иногда её затопляла жалость оттого, что часто лишала Марину уличных удовольствий, загоняя с улицы рано домой. Что же она, не видела в ней проснувшегося интереса к молодым людям? В связи с чем она по-своему старалась поучать дочь как нужно уметь разбираться в мужчинах и находить среди них самого достойного, с хорошим общественным положением. Но прежде чем это произойдёт, необходимо самой подготовить для этого события почву, коей в понятии Вероники Устиновны являлось получение образования. Вот поэтому, всемерно ограждая Марину от уличного влияния, она была убеждена, что это делает исключительно из любви и для блага дочери, которая её старания позже, когда с её посильной помощью встанет прочно, на ноги. И как раз об этом она сказала мужу, что не позволит ей совершить ошибку, увлекшейся Жоркой.

– А ты не подумала, что она может потерять своё счастье?

– Жорку ты называешь счастьем? Не смеши, да его видно, что он вертопрах! – нажимала убеждённо она, приходя в нешуточный гнев.

– Брось, обычный весёлый парень, он мне нравится, – спокойно произнёс супруг.

– Вот оно что! А тебе будет с кем выпить и поболтать? – её перекосило, как от кислого, и она поморщилась брезгливо.

– И не без этого, – хохотнул Родион Степанович. – А если серьёзно, неужели Марина стала бы встречаться с дураком? Запрещая ей делать по велению сердца, тем самым мы её не уважаем. Кстати, ты пойдёшь сегодня на дачу?

– Погоди, дай очухаться, а там будет видно… Ой, какая сегодня жара…

– Это понятно. Так вот, если он придёт – гнать от себя не спеши! Это ты всегда успеешь, надо тебе его сначала выслушать…

– Ты меня не учи, – оборвала она супруга, – а то я сама в людях не разбираюсь, – самолюбиво заметила она и уставилась: – Что это он тебе уже никак в помощники набивался?

Родион Степанович про себя поразился её прозорливости:

– Что значит, набивался? Просто изъявил желание…

Вероника Устиновна вспомнила, как однажды дочь заявила, что ей уже надоело учиться, для неё нет разницы – поступит она в институт или провалит экзамены. И как бы она не отрицала, что это апатия не связана с приездом Жорки, её, мать, в этом никто не переубедит. Таким образом, заключила Вероника Устиновна, настроив Марину на свой лад, он теперь решил подобрать ключи к ней. Лихой парень, ничего не скажешь! И теперь это она прямиком высказала мужу, причём выразив уверение, что с ним она долго чикаться не будет, не даст себя одурачить, пусть не старается, выведет на чистую воду. А пока она не может дочери запретить встречаться с шарлатаном, потому как Марина от него не откажется, ведь довольно трудно выбить из головы того, кто сумел влюбить в себя. Она была уверена, что он проходимец, хотя для этого утверждения необходимы доказательства, и она постарается дочери их предоставить. Конечно, было обидно, что первый встречный вскружил Марине голову, на которого она готова променять институт. Правда, успокаивало, что пока замуж за него не собирается, да и условия для жизни у жениха неопределенны, и может, со временем к нему она потеряет интерес. А пока по-прежнему будет готовиться с огоньком к поступлению в вуз…

Глава восьмая

Пока отец ездил на рынок за матерью, Жора с Мариной посиживали в тени на лавочке. Он твёрдо заверил любимую, что к осени они непременно поженятся. Марина ему верила, хотя впереди было ничего, по сути, неизвестно, будет ли она учиться или пойдёт работать. Если выпадет второе, тогда куда идти: если замуж, то она не знает, как уговорить мать, чтобы ей в этом не препятствовала. Ко всему прочему, скорое замужество, она никак не предвидела. Всё это так неожиданно перевернуло её жизнь, что она поневоле терялась, как же конкретно ему ответить? Суть была в том, что замуж она хотела сама и потихоньку себя к этому внутренне готовила.

Марина даже не представляла, что он станет говорить её матери, чтобы она переменила на него свою точку зрения. И даже сомневалась, что ему это удастся. Словом, у неё от всего этого голова шла кругом.

А между тем Жора ждал от неё утвердительного согласия— выходить за него замуж.

– Но где мы будем жить? – как бы шутливо спрашивала она, оттягивая давать ему свой ответ.

– О, это почти не проблема, я что-нибудь придумаю!

– За три месяца квартиру не дадут.

– Хорошо, тогда поедем ко мне.

– Ты же знаешь – мои не отпустят меня.

– Есть идея! – воскликнул Жора, как истый стратег. – Твои старики покупают дом, ваша квартира мне перейдёт по наследству от нашей конторы, где я вскоре подаю заявление поставить меня на очередь жилья. Если я пропишусь к вам сейчас, она автоматически останется за мной, когда родители въедут в новые апартаменты.

Конечно, Жope было весьма жаль, что Марина так накрепко привязана к родителям и сама почти не в состоянии решать свою судьбу. Он ясно уловил её немой ответ, мол, кто его пропишет, если мать против брака с ним? Поэтому ему предстояло в отчаянной решимости взять во что бы то ни стало последний оплот в лице её матери.

Со стороны дороги послышался знакомый урчащий звук «Запорожца». Жора приосанился, бодро вздохнул. Марина приподнялась, надлежало немедленно расходиться.

Жора ретиво притопал к себе, полный решимости побороться за себя и любимую. В окно было видно, как Вероника Устиновна вылезала с трудом из машины, которая моментально облегчённо выпрямилась на рессорах на одну сторону. После базарной сутолоки, хозяйка выглядела приуставшей.

Солнце распласталось на зелёной лужайке, как растекшийся яичный желток, и неудержимо сияло оранжевыми лохматыми бликами. Над ними, в вышине, колыхались могучие ветви тополей, бросая на землю там и сям пятнистые колеблемые тени, а в изумрудной траве запутался белыми прядями тополиный пух.

Родион Степанович, освободив багажник от кошёлок, снова уселся в машину и куда-то уехал.

После пятиминутного одиночества, показавшимся ему страшно долгим, Жора изрядно притомился, его стало обуревать нетерпение, а что если он пойдёт прямо сейчас и поговорит с Вероникой Устиновной? Но потом, взвесив за и против, он передумал, мол, ещё чего доброго сочтёт его за наглеца, набивающегося разделить в кругу их семьи обеденную трапезу.

Хорошо ли иметь такую тёщу, которая тиранит собственную дочь, Карпов пока ещё подобным вопросом не задавался, так как точно не был уверен, сможет ли он её убедить в том, что для своей дочери ей не найти лучшего мужа, чем он, Жора подозревал, что Вероника Устиновна полнокровно управляла всем домом, как заправская мещанка. Своего добрейшего мужа, вероятно, держала под каблуком. Одним словом, она знает себе цену, поэтому подобраться к ней будет отнюдь не просто. Было бы чудесно, если бы он сумел её покорить, как трудновосходимую вершину, опрокинуть её ложные о нём суждения, чем суметь завоевать свой авторитет.

В таком духе, полёживая на диване, Жора мечтательно размышлял что-то долго. Он скоро почувствовал голод, очнулся от дум, даже привскочил, глянул на часы: подходило к часу по полудню. От утреннего завтрака осталась жареная картошка. Он достал из стеклянной банки пару малосолёных огурчиков. Поел, вместо чая выпил из-под крана холодной воды. Выглянул в окно, на дворе – ни души, отчего он даже расстроился. Он снова посмотрел на часы, прошло всего полчаса.

Хотя бы показалась в окне Марина и подала сигнал, что ему пора к ним двигать оглобли. А может, он проморгал, «тёща», как он про себя проговорил, уже утопала.

Через четверть часа Жора вышел на улицу, где ослепительно сияло солнце и сразу ощутимо запекло. Он потоптался на месте, всё ещё надеясь, что его заметит Марина. Но тщетно прошли три минуты, неужели и впрямь он прозевал, как дочь и мать улизнули в дачный проулок на свою фазенду? Пошёл той же двухколейной дорогой, с обеих сторон из дачных заборов высовывались кусты душистой малины на всём протяжении дороги, по которой некогда его уводила на свою дачу шалопутная Полина. Не дай бог её повстречать, правда, хорошо, что она куда-то пропала, после своего приезда он её ещё не видел. Наверное, в отпуск укатила…

Дача Ходаковых была ничем не примечательней тех, что её окружали. Фруктовые деревья; четыре виноградных ряда шпалеры; добротный кирпичный домишко; летний душ с бочкой наверху. Впрочем, нет, бросалась в глаза застеклённой галереей теплица, в то время как у соседей этого важного «органа» не было. Жора стоял у решётчатой металлической калитки, но войти пока не решался, так как хозяев на усадьбе не обнаружил. Солнце со своей зенитной высоты сильно напекло в макушку головы. Жора ступил в тень стоявшего перед забором дерева. Редкий деревянный забор из штакетника, оброс обильной малиновой порослью. По её кустам порхали белые и цветные бабочки, в траве трещали кузнечики. Жора находил ягодки созревающей малины и снимал с них дегустацию. Сладкая, пахучая, вкусная, от неё не пальцах оставался красный сок. На развесистой яблоне белый налив, под ветвями которой он стоял, с веток свисали созревшие плоды. А по соседству на другой – зазывно манили к себе краснобокие, ещё с сероватым на них налётом пыльцы.

Созревали во всю абрикосы, персики и сливы. Воздух, прогретый солнцем, был насыщен медовыми запахами плодов, ароматом душистой малины и теплом зелёной травы. И от всего этого, сердце заходилось тревожной, дурманящей радостью, взбадривавшей разум от избытка любви и прелести жизни. Лишь копившийся неприятный осадок в душе, как-то отдалённо напоминал, что голыми руками жизнь не возьмёшь…

Сколько же можно было напрасно ожидать хозяйку, а что если она сегодня не придёт? Хотя Вероника Устиновна себе такой роскоши не позволит, ведь сейчас для неё время – деньги.

Думая так, боец за своё счастье, встал с корточек и поплёлся назад домой, потратив время впустую.

Дома часа два он полёживал на диване в тихой унылой дреме. Тем временем Никита с семейством вернулся с отдыха на пруду, все с раскрасневшимися лицами. Никита постанывал от перегрева на солнце.

Потом Альбина кефиром из холодильника растирала ему спину.

А Жора, лёгкой шуточкой посочувствовав брату, дескать, солнце – это ядерный реактор, с которым шутки плохи, снова потопал на дачу к Ходаковым.

К его неописанному счастью Вероника Устиновна в широкополой соломенной шляпе, расхаживала между рядками виноградника, на ней был выгоревший цветной халат, наверное, ещё уцелел со времён её молодости. Припухшее лицо, затенённое полями шляпы, не без того загорелое, казалось, до черноты смуглым. Она зорко воззрилась на пришельца, стоявшего в нерешительности в калитке и скоро узнала того, о ком минуту назад она подумала, и вот, он лёгок на помине.

– Войти разрешите? – прозвенел голос того, кто в последнее время был частью её мыслей, и всё прочней овладевал её сознанием.

– Ну-ка заходи-заходи, я на тебя вблизи посмотрю, – протянула она как бы в странном удивлении. – Чем обязана? – с важностью в голосе прибавила будущая тёща.

Жоpa предупредительно остановился около бетонного столбика, который удерживал шпалеру, и этак манерно пальцем тронул кончик своего носа, что говорило о принятом им чрезвычайно важном решении. Он кашлянул для солидности.

Вероника Устиновна подвязывала вытянувшуюся молодую лозу, за шпалерную проволоку кусочками нарезанного шпагата, чтобы быстро налившиеся соком гроздья, потом не обвисали и своим весом не поломали лозу.

– Здрасте, – изрёк чуть с поклоном претендент в зятья.

– Здрасте, коль не шутишь, – в его же тоне проговорила Вероника Устиновна, воинственно блеснув глазами, и взыскательно-придирчивым взглядом оглядела его. Жора стоял перед ней в спортивном костюме и спортивных туфлях.

– Можно я буду вам помогать, и мы так поговорим? – вопросил он, не обратив внимания на то, как она строго на него уставилась. Хотя сам на неё смотрел покорно, как холоп на барыню, один только вид которой внушал поданному сущий трепет и опасение за свою дальнейшую судьбу.

– А если не можно? – тут у хозяйки как бы задним числом, мелькнула мысль, что если этот охальник уже обесчестил её дочь, посулив ей золотые горы, такие способны на всё! От этой неожиданно пришедшей мысли она воинственно заглянула ему прямо в глаза. – Ты мне лучше как на духу выкладывай, что случилось?

– Буквально ничего страшного! – поспешно воскликнул Жора, клятвенно прикладывая руки к своей груди. – Не, честно, буквально ничего! – повторил он вкрадчиво, но тише. Я хочу признаться, дорогая Вероника Устиновна, вы мне, честно, очень нравитесь! Не, это честно, – Жора перешёл на задушевный, льстивый тон.

– Не понимаю, к чему это ты мне признаёшься в любви? – спросила она, и претенциозно, с подозрением приглядывалась к нему.

– А что – нельзя? Вы прекрасная мама моей любимой девушки, – я от всего сердца! – и при этом чуть наклонил к ней голову, и как-то даже изящно ею мотнул.

– Так-так, очень интересно! А может, хватит меня улещать? Жениться тебе на ней я всё равно не позволю. Зря стараешься меня задобрить. Запомни: Марине надо учиться! Своими побасенками ты её только портишь. Кстати, разве тебе неизвестно, что у неё есть жених.., – и она мстительно прищурила глаза, наморщила нос.

– Как это… не понял, тогда где он? – в оторопи, выпалил он.

– В армии! – протянула с возмущением она.

– Но почему она мне о нём не заявила? – лукаво усмехнулся как можно сдержанней Жopa, и серьёзно прибавил: – Если вы хотите нас разлучить, то вы уже опоздали…

– Что ты этим хочешь сказать? – насторожилась она, поняв, что обман ей не удался, и вот этот щегол пошёл в атаку. Да как он смеет так нагло с ней разговаривать! Мальчишка! Она продолжала взирать на Жору, как на заклятого врага.

Однако Жора уловил произошедшую на глазах в ней перемену, решив смягчить удар.

– Ничего страшного для вашей репутации, просто нам с вами бесполезно вводить друг друга в заблуждение, не, честно!

– Почему же я опоздала? Разве она тебе дала согласие, что пойдёт замуж? Вот говори, что дала – не поверю ни за что!

– Я не думаю, что вы Марину научили врать, – как-то расплывчато произнёс, но, тем не менее, она его безошибочно поняла.

– Да, я рада, что ты это заметил, я воспитывала её для достойной партии.

– Вы мечтаете ей найти выгодного жениха, образованного, обеспеченного?

– Да, не меньше, а тебе, голубчику с ней не тягаться, так что время зря не трать – ищи по себе… Может, ты будешь учиться? – спросила она, как бы этим самым оставляя ему надежду.

– Не-не, пока не думаю, – решил он не юлить.

– Вот-вот! Этим, ты её отвращаешь от задуманного мною. Я всю жизнь в неё вогнала, чтоб человеком стала. А ты одним махом хочешь мой труд порушить? Не выйдет, голубок, прямо говорю, – не старайся. Скажи спасибо, что я такая добрая, позволяю вам встречаться. Но если она не поступит, я с тебя три шкуры сдеру! – ощерилась она в неподдельной угрозе, как волчица в ожидании неминуемой опасности, угрожавшей её выводку.

– Вероника Устиновна, да я сам её на руках отнесу на экзамены, я всегда говорил: Марина, учи, готовься! Вы думаете, я за неё не переживаю? О, вы ещё не в курсе, как я болел за Марину, когда она сдавала в школе! Не, честно, я не вру.

– Кто, ты не врёшь? Не замазывай мне глаза! Да ты первой марки брехун! До тебя она была просто не ребёнок, а ангел. Я молилась на неё. Сама на солнце пеклась, а ей – не позволяла. А теперь она мне сцены устраивает. Кстати, я сама к тебе подбиралась. Вот молодец, что пришёл…

– Не, честное слово, я хочу тоже, чтобы Мариша выучилась, – опечалено произнёс он, с чувством оскорблённого человека, которого не уважают…

– Ты будешь терпеть грамотную жену возле себя? – прищурилась злобно, презрительно будущая тёща.

– Гм, непременно, напрасно, – с горьким сожалением начал он, – вы смотрите на меня заведомо предвзято, я вовсе не пустомеля и не пустоцвет. Хотите знать, я как губка впитываю знания. Предположим, если мне что-то помешает выучиться, я это сделаю самостоятельно. Вы меня ещё не знаете! Не, честное слово, у меня невостребованные способности к самообразованию…

Тут Вероника Устиновна решительно перебила самозваного зятя.

– Как же ты самостоятельно получишь диплом? Да ты самонадеянный хвастун! – уличила она.

Причём Вероника Устиновна даже не заметила, как Жора начал вместе с нею подвязывать виноградную лозу, беря шпагатинки из стеклянной банки, стоявшей на взрыхлённой земле, припалённой солнцем. Хозяйка находилась по одну сторону шпалеры, а самозваный работник по другую и довольно умело и шустро подвязывал требуемую лозу. Когда было необходимо своё слово подкрепить жестами рук, Жора отрывался от работы, выказывая этим самым свои верноподданнические чувства, что Вероника Устиновна никогда не останется на него в обиде, если он станет её зятем.

Между тем она мысленно согласилась, чтобы он ей помогал, но более всего ей стало нравиться вблизи его внешность и то, как он выражал свои мысли, точнее, она была довольна его чрезвычайным старанием ей понравиться, и что так решительно хочет переубедить, доказать, что она, как раз, найдёт в нём надёжного для себя зятя, а для дочери – мужа. Жора прилагал всяческие усилия и мимикой, и жестами изображать искреннего, добрейшего малого, выражая при этом глазами кроткую преданность. И в словах, и в голосе сквозила лесть будущего послушника, чем немало тешил Веронику Устиновну. С каждой минутой её самолюбие ублажалось, она добрела, и благосклонней смотрела на Жору, находя его вполне порядочным. Хотя быть может, где-то ещё сохранялось о нём мнение, как о лживом пустомеле. Но это впечатление как бы вытеснялось назад, в запасники памяти. Она даже не заметила, происходившего такого с нею превращения, что стала мало-помалу его расспрашивать о родителях. И Жора с артистическим блеском нарисовал живописную картину о том, как живут старики, не умалив их и не приукрасив, которых он глубоко по-сыновьи любил, но судьба бросила ему жребий, послав любовь, как божескую милость. А теперь он обязан делить свои чувства между отчим домом и чужбиной. При всём при том, он также не упустил случая разжалобить Веронику Устиновну, как он невыносимо страдает из-за того, что вынужден здесь околачиваться без личного угла, в то время как у родителей пустует большой дом и что старики-родители надеются увидеть в своих стенах его, как молодого хозяина, с молодой хозяйкой.

На последние его слова Вероника Устиновна вместо участливого взора, кинула укоризненно-ревнивый, как будто ему говоривший, что её дочери с такой трогательной задумкой он ни за что не дождётся. И тогда Жора на этом прикусил язык, решив закруглить свой блиц-успех у Вероники Устиновны высокими заверениями, что, по сути, он не виноват в том, что влюбился в Марину, он искренне благодарен ей за неё, будущей тёще, прекрасно воспитавшей свою радость, и он способен взять бразды в свои руки и сделать Марину поистине счастливой, заключив свою бойкую речь так:

– Вероника Устиновна, дорогая, уверяю, если я не оправдаю все ваши ожидания, я сам приду к вам и скажу: вырвите мой поганый язык! Я вам заявляю, что нет плохих тёщ, и нет плохих жён, но попадаются никчемные, жалкие зятья, именно они производят на свет образы злых тёщ…

– Ну, Жора, с тобой не соскучиться! Ох, хотела бы я посмотреть, как ты будешь жизнь свою устраивать, болтать ты мастер!

– Не, честное слово, Вероника Устиновна, а что если Марина вдруг по независимым от неё и от меня причинам, экзамены не сдаст? Тогда вы меня не кляните, все шкуры не снимайте – оставьте мне одну!

– Да ты не каркай, как некий басурман! – почти взъярилась не притворно.

– Что вы, что вы, не, честно, я не ворона, даже не пророк! – старался нарочно её веселить, дабы была к нему благосклонней.

На его реплику, Вероника Устиновна махнула рукой, как на изрядно поднадоевшую муху, а потом как бы спохватившись, проговорила.

– Ты ей делал предложение? – и при этом прищурилась. Но Жopa не любил такую водившуюся за людьми привычку и потому ему поманилось сделать внушение Веронике Устиновне, что честных людей эта привычка отнюдь не украшает.

– Не-не, пока экзамены не сдаст, зачем торопиться, – соврал беззастенчиво Жopa. – Я превыше всего дорожу дружбой, так что ради блага Марины, я смогу всего-всего добиться.

За какой-то час Вероника Устиновна прониклась к Жope даже симпатией. Ей запали его слова, сказанные в похвалу своим родителям, которые обрисованные им, ей понравились, что даже не возникало желания заподозрить его во лжи. Впрочем, о них могла судить сама, глядя на его брата Никиту, сумевшего окончить институт, что у таких детей родители не бывают дураками. Правда, на сей счёт, она не отрицала и того, что и у хороших родителей дети выходят недоумками.

Вероника Устиновна даже не заметила, как углубилась в свои мысли, и голос Жоры для неё звучал как бы отдалённо. Она отметила в Жорке, как мысленно называла его, важное качество, которого так всегда не доставало её супругу – это умение бойко, виртуозно подойти к нужному человеку и суметь ему понравиться, чему она только что была свидетельницей.

Она вспомнила: как и дочь, и даже муж утверждали, что он не так плох, как она о нём думала. Ведь и правда, недавно она была преисполнена воинственной решимостью разбить этого хлыща во что бы то ни стало неопровержимыми доводами, что он конченый подлец. Но просчиталась, он, казалось, безошибочно угадывал её мысли и легко, хитроумно подыгрывал ей, что не подкопаешься и не заподозришь с ходу в лицемерии. Если он такой ловкий в обращении с нею, то с другими поведёт не хуже. Ведь только жить начинает, а ум весь при нём. Тут она для себя неожиданно поняла что дочери, с ее непосредственностью, было вполне легко в него безоглядно влюбиться. И потом, словно кто обухом по голове, она дошла до того понимания сути дочери, что с её тихонравным характером, если она даже и выучится, сделать подобающую образованию карьеру вовсе не просто. Ведь рядом с ней найдутся ловкие, вёрткие, что затрут Марину, не смотря на все её способности. Как она раньше не могла представить дочь в окружении пробивных людей?

Сейчас она почувствовала, что на это открытие её исподволь натолкнул Жора. Может, он и дочери нарисовал такую картину её будущего, которая безоглядно поверила ему, что из её тщетных потуг ничего не выйдет, и заранее паснула перед неизведанными ещё трудностями?

Вероника Устиновна даже не знала: сердиться ли ей на него, или это просто её досужие вымыслы, которые возникали от впечатлительного общения с Жоркой? Хотя после этих мыслей у неё заметно упало настроение. Конечно, благодарить его она не станет, а то много ему будет чести, при этом Вероника Устиновна как-то печально вздохнула, подняла непроизвольно к ясному небу глаза, провела рукой по мокрому от пота лицу.

Солнце, уже порядочно описав дугу, скатывалось с небосклона, зайдя там за меловое вытянутое облако, и на время померкло. Веронике Устиновне в этот миг показалось, что солнце ей как бы сочувствовало. Потом она, как будто только что, придя в сознание из провала памяти, взглянула на Жору. По его приподнятому настроению было видно,: он что-то перед этим говорил, но она его не услышала.

– Ну, довольно на сегодня, а то я что-то как никогда устала, – властно проговорила она.

Но претендент в зятья понял её слова двояко: не то его слушать уморилась, не то просто от работы.

– Не, честно, я сам могу, а вы отдыхайте, – произнёс он заботливо, что благотворно проникло в её душу. И она по-доброму тепло поблагодарила его.

– Да я от всего сердца, буду всегда вам помогать! – с упоением произнёс Жора. И его тёмные глаза при этом выражали всю гамму чувств, проявленных в продолжение всего их разговора.

На это Вероника Устиновна лишь озадаченно покачала головой, как бы говоря: «Ох, какой юркий парень, а что от него ждать дальше?!

Затем она показала бесцеремонно рукой на калитку, одарив того нетерпеливо прощальной улыбкой. Почувствовав, что она якобы им осталась вполне удовлетворена, будущий зять тепло распрощался и чуть ли не вприпрыжку побежал домой, испытывая отрадное чувство удачливого человека. Он в нетерпеливом восторге хотел поведать Марине, по которой изрядно соскучился, о своём разговоре с её матерью, что теперь, кажется, всё у них пойдёт на мази…

Глава девятая

С того памятного для Жоры июльского дня, прошло целых два месяца. Жаркий летний зной ближе к осени спадал, и все чаще, особенно по утрам, в прохладном воздухе, ощущалось дыхание близких осенних холодов и ненастья.

Как ни старалась Марина, в основном в угоду матери поступить в институт, как бы успешно ни сдавала вступительные экзамены, однако, не добрав всего одного балла, и не прошла по конкурсному отбору.

Вероника Устиновна самолично ездила в институт и переговорила с деканом, который длинно и путано объяснил, что коэффициент отбора абитуриентов в этом году весьма высок, а число их, как никогда, велико. Словом, он ничем помочь не может, даже при её обещании его отблагодарить…

Как только она вышла от декана, мгновенно сработала мысль, что она себя повела с ним неумело. Но возвращаться было уже поздно. Декан, правда, утешительно заверил, что на будущий год, «ваша дочь обязательно поступит?». Вероника Устиновна, разумеется, донельзя закручинилась, что дочь впустую потеряет год. Для парня это бы сошло с рук, а для девушки – время дорого.

И всё-таки ей казалось, что дочь несправедливо обошли наглые и пронырливые, они имели необходимые связи и только поэтому одарённые абитуриенты потерпели неудачи. Но сама она с этим ничего поделать не могла и тогда Вероника Устиновна мало-помалу смирилась с её невезением. Собственно, это был в не меньшей степени и её провал, не сумевшей подстраховать дочь в нужный момент влиятельной связью, которой, впрочем, она обзавестись не успела. Впрочем, потому и не успела, что надеялась на её знания. К своему изумлению Вероника Устиновна обнаружила, что Марина почти не унывала, похоже, она вполне осталась довольна таким исходом дела и теперь настроилась выйти замуж. А может, это Жорка так «похлопотал» перед деканом, что тот взял и уступил ему, зная, что каждое место ему дорого для проталкивания своих? Эта мысль, однако, недолго бродила у неё в голове, так как здравый смысл возобладал. Кто такой Жорка, чтобы влиять на декана?! Да и Марина как-то странно вела себя, скорее всего, она не захотела поступать, вот и недобрала балла. Что же получается, матери надо больше, чем ей? В таком случае, вот возьмёт и не позволит ей выскочить замуж…

Жора как-то заверил будущую тёщу, что через год её мечта сбудется, на что она недобро на него покосилась: «Каков нахал, да уж, как бы они её к тому времени бабкой не сделали, это вероятней всего. Вот какая у них мечта! Да, поскорее довести дело до постели, бесстыдники!»

Вероника Устиновна в связи с этим чувствовала себя оскорблённой в самых лучших чувствах. Марина, видя, что Жopa своей репликой подлетел не ко времени, ширнула его в бок пальцем, чтобы больше не подал ни звука.

В семёйном кругу, Вероника Устиновна постановила, что Марина пойдёт работать, а куда – дочь изберёт сама. Она хорошо понимала – в ближайшее время Жоре надо жениться, ведь Альбина скоро родит второго ребёнка, и там у них негде будет повернуться. А если дочери запретить выходить за него замуж, то он побьётся об неё, как рыба об лёд и найдёт другую. И не исключено, возможно; она упустит хорошего зятя, ведь сейчас очень редко встречается путёвый – всё чаще одни неисправимые шалопаи. К тому же к Жорке она уже сама привыкла. Ведь сколько раз он прибегал к ним на дачу, и любая работа спорилась в его руках, да так, что давно сбились со счёта. И, в конце концов, Вероника Устиновна совершенно смирилась уготованным ей судьбой: если не получилось института, то пусть будет зять.

– Уж коли Жорка хочет жениться, – я не препятствую, воля ваша…

Марина уже пережила основную радость после того памятного летнего разговора жениха с матерью. Тогда он сумел невероятно быстро завоевать непростой характер будущей тёщи, чем вызвал у невесты неописуемую волну восторженного изумления, а теперь слова матери восприняла сдержанней. Но с не меньшей радостью, лишь только не подав виду, а то чего доброго нагонит на неё своими эмоциями гнев, будто бы только для этого она провалила её заветную мечту – увидеть дочь студенткой.

Между тем, Жора, как умный лис, только и делал вид, что сочувствовал Марине, дескать, как жаль, что она не поступила в институт. Хотя в душе к её неудаче отнёсся с полным удовлетворением. Он уже постоянно бывал у Ходаковых в гостях, выказывая своё остроумие и находчивость. Так Веронике Устиновне он подкидывал идею за идеей, как выгодней отапливать в условиях заморозков теплицу – сей важный орган её души, а для пасмурной погоды или ночных часов, создать освещение – равное солнечному лампами с зеркальными отражателями, подключенные через диоды. Выслушивая его советы, Вероника Устиновна по достоинству отмечала готовность Жоры быть всегда исполнительным, покладистым, не упускающим случая всячески во всём ей подражать.

Родион Степанович, со своей стороны, тоже вздумал прозондировать будущего зятя, насколько тот склонен «раздавить» с ним хотя бы чекушку в укромном местечке, например, в гараже. Жора, как находчивый человек, незамедлительно отозвался составить компанию бывшему лётчику, надеясь услышать о его доблестных подвигах в минувшей войне. Но, как оказалось, он всю войну дежурил в небе Дальнего Востока, лишь приняв участие в японской кампании, за что и сумел получить две боевые награды и одно ранение…

Ранней осенью, когда будущее дочери намечалось перейти в самостоятельное бытие, Вероника Устиновна дала команду супругу подыскать в городе продающийся дом, и непременно недалеко от рынка.

Через месяц сделка купли дома успешно состоялась. Дом был добротной старой кладки, из четырёх комнат, не считая коридора и веранды. Однако прежде, чем вселиться, предстояло провести внутренний отделочный ремонт и частично – наружный.

Жора прикинул объём работ по замене ветхой устаревшей внешней на роликах плетёной электропроводки, на внутреннюю, которую надлежало спрятать под штукатурку, К этому он подключил Никиту, и вдвоём, всю неделю после работы занимались её монтажом. И вот вскоре новое освещение засияло во всех комнатах. По окончанию работы Жора в порядке шутливой реплики не преминул обронить, что уважаемая тёща, в результате их бескорыстного труда, сэкономила более двух сотен.

И остальной ремонт: наклейка обоев, покраска окон, дверей, полов – не обошлась без участия ушлого зятя.

Однако предприимчивый подрядчик, на тот случай, если вдруг Вероника Устиновна заартачится и подыщет Марине выгодного жениха, к насчитанной уже сумме, накинул ещё пару сотен, правда, пока про себя. И в случае непредвиденного поворота события её надлежало превратить в солидный куш, и таким образом вынудит её подписать ему натуральный выплатный вексель…

Но, слава богу, этого не случилось.

Новоселье Ходаковы наметили справить к празднику, но полы долго не высыхали. И лишь в начале декабря хозяева въехали в новый дом, предварительно прикупив кое-какой мебели.

Вероника Устиновна выезжала из старой квартиры, в которой прожили почти пятнадцать лет, с новыми чувствами облагороженного человека, отчего кажется, даже помолодела.

Из старой квартиры она не стала выписывать дочь. У себя на работе, как и было им задумано, Жора был поставлен в очередь на жильё почти со дня поступления на телеграф.

После подачи заявления в загс, с позволения будущей тёщи, Жора прописался на жилплощади Марины. Свадьба была сыграна в феврале, на торжество новобрачных, разумеется, приехали родители жениха, а также прочие родственники как со стороны Жоры, так и со стороны Марины…

Вероника Устиновна, почти до беспамятства любившая дочь, в порыве осознания, что в их обновлённом доме, она жить не будет, пожелав от них обособиться, обняла дочь и в исступлении заплакала. Она даже не сдерживала слёзы и не замедлила упрекнуть зятя в том, что это он так её против матери настроил…

Жора, выказывавший повышенное внимание тёще, стал её ретиво и подобострастно успокаивать, что он никогда Марину и пальцем не тронет, и со временем все свои обещания обязательно воплотит в жизнь.

– Жорик, дорогой мой зятёк, ты для меня тоже, как родное дитя, что же вы с нами жить не захотели, да ты же у меня самый лучший помощничек?! – почти причитала навзрыд Вероника Устиновна.

– Мама, да чего ты так убиваешься, как по покойнику, – заговорила Марина, испытывая перед мужем и его роднёй неловкость за то, что мать так чрезмерно расчувствовалась. – Мы же к вам будем часто наведываться, и вы станете к нам приезжать.

Как бы там ни было, Вероника Устиновна в глубине души, изведала на дочь не одну обиду за то, что она как будто с лёгким сердцем уходила из семьи, при этом не выразив ни печали, ни сожаления, взяв крепко мужа под руку, точно его могут у неё отнять…

В свой черёд Марина приревновала Жору к матери, почему он с ней ведёт себя так, будто Вероника Устиновна обещала завещать ему своё наследство или посулила автомобиль? Словом, он перед ней чересчур заискивал, говорил нежным проникновенным тоном, в то время как с нею, своей женой, точно старший брат с сестрой: отпускал шуточки, не в меру острил, разухабисто обнимал, как уличную девку. И при всём том, ни разу нормально не признался в любви…

С первых дней совместной жизни, Марина начала замечать, как у неё заметно выросло самолюбие, и на разный пустяк выказывала мужу обидчивость, она даже стала душевно ранимой. В обиде Марина замыкалась, с мужем не разговаривала. Тем не менее, с замужеством она ещё больше расцвела, черты лица приобрели утончённое изящество, что даже неприятное малейшее чувство, придавало её внешности особенную прелесть, она тогда делалась строго-торжественной и недоступной. На Жору жена производила неизгладимое впечатление непревзойдённой скромницы. Он даже побаивался, как бы на заводе, где она работала в цеху ширпотреба, ею не увлёкся бы какой-нибудь записной волокита.

Конечно, встречать жену со второй смены он приходил к заводской проходной не только по этой причине, ведь поздним вечером путь домой к их дачному околотку был не безопасен. А с другой стороны молодому ревнивцу хотелось знать: как жена ведёт себя среди молодых ребят и как они с ней обращаются? До женитьбы об этом он как-то ещё не задумался. Но вот с ним что-то произошло, он испытывал новые доселе неизведанные чувства, о происхождении которых он пока не спешил глубоко задумываться. Хотя отдалённо понимал, что в нём заговорил инстинкт собственника. «Но коли ты любишь, и она тебя, причём тут это?» – звучал у него вопрос, и как будто некто вместо Жоры задавал его…

Хотя Марина и делилась теми пустяками, которые за смену происходили в цеху, ему всякий раз мерещилось, что самое пикантное, она утаивала от него. И когда он обижал её даже своими шутливыми вопросами, дескать, кто там на неё стреляет из разных концов цеха, она не ненароком, а вполне серьёзно замыкалась в себе. Между тем молодой супруг видя, что она дуется, почти на всём серьёзе полагал, что на работе нашёлся некто проворней его и затмил её сознание, и возможно по этой причине она перестала замечать его, Жору.

Но такие не столь значительные ссоры у молодых продолжались недолго. В конце концов он полагал, что лучше его никого не может быть, где бы она ни находилась без него. Впрочем, Жора и сам не любил, чтобы размолвка неоправданно затягивалась, и при объяснениях с женой он первым делом узнавал настоящую причину её отчуждения.

Обычно, когда он уходил на работу, случалось, что он забывал её поцеловать, хотя это не считал за большой проступок. И тогда приходилось быть с ней в обращении более внимательным, и ко всему прочему он старался пресекать свои импульсивные поступки, которые вызвали у неё раздражение, хотя пока и не столь выраженное. Но стоило ему однажды обронить, что с её стороны тоже не всё безупречно, как она ему мягко, с нежностью во взгляде, отвечала, мол, как ему не стыдно. Неужели ему так трудно понять, что она женщина, и поэтому он должен прощать ей несущественные промашки и стараться никогда о них не напоминать, а в большинстве случаев – она сама как-нибудь разберётся, чтобы впредь их не повторять. И пусть он себя не изводит дурными фантазиями ревнивца, разве она похожа на глупышку, чтобы не видеть его превосходство над другими.

– Как я рад, что ты это понимаешь! Никто не может быть лучше меня, и я буду это доказывать всегда.

– Ну вот и условились, отныне ты меня не морочь своими вопросами. Ты будешь доверять мне, а я тебе, – улыбалась мило она.

Так слаженно потекла жизнь молодожёнов, они наладили свой быт, создали свой досуг, она шила или вязала. А он всегда что-то паял, пилил, а в выходные дни вместе ездили к её родителям и ходили в кино…

Между тем Жора стал задумываться об укреплении материальной базы семьи. От дотации тёщи с тестем, молодой глава семейства, преднамеренно оградил себя, чтобы в случае размолвки с ними, не попасть под огонь упрёков и критики тёщи, что он, дескать, оказался пустомелей.

Уже через полгода работы на телеграфе молодому супругу было известно, что здесь и через год вряд ли когда он сделает карьеру, или на худой конец, не извлечёт для себя никакой выгоды, несмотря на то, что у него был самый высокий разряд настройщика телеграфной аппаратуры и оттого большего профессионального роста не произойдёт. Старые кадры подобрались самые надёжные и преданные своему делу, заняв все свободные лазейки для подработок. И поэтому Жоре практически не оставляли ни малейшего шанса так развернуться, чтобы обеспечить себя дополнительными приработками.

На его беду, Никита не обладал пробивными способностями, когда Жopa обратился к нему за помощью, тот лишь беспомощно разводил руками, мол, протекция – занятие не для него.

– Мне бы твоё место, я бы не сидел сложа руки и не ждал выгодного момента, а сам бы его создавал этап за этапом, – заметил Жора с лёгкой завистью и прибавил: – Хочешь дам совет, какими путями и делами двигаться наверх?

– Обойдусь без твоих советов, – буркнул уязвлено Никита. – Я противник нечестной борьбы, пусть начальник знает меньше меня, но он умелый организатор, толково работает с людьми.

Таким образом, Жора стал подумывать о перемене места работы, о таком, где бы имелись реальные предпосылки профессионального роста. И можно было легко извлекать материальную выгоду, чтобы в дальнейшем, кроме основной работы, надо во что бы то ни стало оправдать каким-нибудь прочным доходом ожидания меркантильной тёщи. А пока, при возможности, он прирабатывал монтажом или ремонтом электропроводки у частников. И даже брался за ремонт телевизоров, стиральных машин, пылесосов, что тоже, впрочем, было от случая к случаю, а это, безусловно, его мало устраивало.

На работе у одной телеграфистки он увидел необычную для себя плойку, и вскоре Жора легко убедился, что в руках держал подобие паяльника с приспособленной к нему алюминиевой расчёски. Эта простейшая конструкция побудила его после работы заскочить в универмаг, чтобы убедиться, есть ли в свободной продаже плойки. На витрине, к счастью, не оказались, тогда он спросил у продавщицы, которая ему ответила, что они бывают довольно редко. Это сообщение обрадовало начинающего предпринимателя, он с ходу побежал в хозяйственный магазин, и взял пять паяльников, а в галантерейном отделе универмага предварительно столько же расчёсок. И вместо мяса, на что Марина выделила ему денег, он притащил в своём портфеле это добро. Жене он подобострастно объяснил свою задумку, и она в ярости, что с нею было впервые, накричала на ошалевшего мужа, что пусть он тогда ест паяльники, и наотрез отказалась готовить ужин. Весь вечер несчастный Жора крутился возле жены, зализывая её душевную травму.

Мир был восстановлен с трудом только ко сну. А в выходной день Жора принялся за изготовление плоек. И вроде бы все получились как надо, но только последняя плойка превзошла по качеству исполнения предыдущие. Теперь возникла проблема сбыта; он намекнул Марине, чтобы она посодействовала ему в этом у себя в цеху. Но жена наотрез отказалась продавать его халтуру, она так и выразилась: «халтуру».