Моё сводное наваждение

© Наталья Семёнова, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Глава 1

Любовь

– Любовь, ты же понимаешь, я надеюсь, что другого выхода просто нет? – в который раз интересуется мама.

На протяжении двух последних недель мы с ней снова и снова возвращаемся к этому разговору. Возможно, таким образом она хочет убедить саму себя в необходимости моего переезда к отцу? Все же она меня любит. Как умеет.

– Понимаю, – отвечаю я коротко, подхватывая сумку с ноутбуком, и напоследок осматриваю голые стены спальни. Я буду по ней скучать. Даже не знаю, удастся ли мне сюда когда-нибудь вернуться.

Если у мамы все сложится с ее новым мужчиной – наш дом она продаст. А если спустя время он еще и не будет против падчерицы, то мама заберет меня к себе. Но пока все это под большим вопросом, поэтому я и еду к отцу.

Мне вдруг становится грустно. Чувствую себя домашним питомцем, которого отправляют на передержку без каких-либо гарантий, что заберут обратно. Довольна ли я своей участью? Приходится быть довольной – мама знает, как для меня будет лучше.

– Поторопись, детка. Мне еще нужно успеть в салон красоты перед вылетом.

– Прости. Уже иду.

Я спускаюсь за мамой по лестнице на первый этаж, и через небольшой холл мы выходим во двор, где нас уже ждет машина. Мама настояла на том, чтобы я взяла с собой в новый дом лишь самое необходимое, язвительно заметив, что на все остальное пусть раскошеливается мой «папочка». С ее же слов, если он откажет мне в чем-либо, то крупно пожалеет об этом. Поэтому все мои вещи с легкостью уместились в просторном багажнике кроссовера. И там действительно все самое важное – лично для меня. А что касается остального… Не думаю, что мне хватит наглости, впрочем, как и смелости, просить о чем-то человека, с которым за всю свою сознательную жизнь я общалась от силы пару раз. И то не совсем удачно.

Мама однажды случайно заметила, что до моих трех лет отец души во мне не чаял. А затем она запретила ему со мной видеться: поняла, что даже наличие меня не поможет им быть вместе.

Я занимаю место на заднем сиденье рядом с мамой, и она тут же велит водителю трогаться в путь. Смотрю на наш дом до тех пор, пока его не скрывают густые кроны высоких деревьев с сочно-зелеными листьями, затем сажусь ровно и рассматриваю свои короткие ногти, покрытые прозрачным лаком. В горле собирается ком…

– Не нужно слез, детка, – немного раздраженно замечает мама. – Дом твоего отца в тысячу раз больше нашего. Я ему четко дала понять, что тебе необходима самая просторная и светлая комната в нем. Если же он засунет тебя в темную каморку, то обязательно…

– …пожалеет, – говорю я тихо и тут же спохватываюсь: – Извини, что перебила!

Мама на секунду сужает глаза, а затем ее взгляд меняется, блестит, словно она сама вознамерилась плакать, но она быстро берет себя в руки и, отвернувшись к окну, продолжает:

– Ничего страшного, детка. Именно так – он крупно об этом пожалеет.

Думаю, когда-то, совсем давно, она его по-настоящему любила. Опять же, как умела. Они оба были слишком молоды для серьезных решений, но я уверена, что мама тогда не просто хотела обеспечить свое будущее за счет перспективного жениха и его богатой семьи, но и испытывала к нему настоящие чувства. Иначе как объяснить ее сегодняшнюю копившуюся многие годы ненависть к нему за то, что однажды он ее отверг?

– Твоя бабушка обязательно заедет в гости на этой неделе, чтобы проверить, как тебя устроили, – информирует меня мама, когда машина выезжает на объездную дорогу, чтобы по возможности доехать на другой конец города побыстрее, без городских пробок. – Она также пообещала мне, что будет навещать тебя раз в две недели. Обязательно делись с ней тем, что тебя не будет устраивать – она вместо меня позаботится о том, чтобы все было исправлено.

– Хорошо, – соглашаюсь я.

Впрочем, по-настоящему жаловаться на что-либо своей молодой бабушке я не планирую. Ей ни к чему мои проблемы. Как она сама часто любит говорить, ей и собственных забот хватает по горло. Именно поэтому на время учебы в институте я еду жить к отцу, а не к ней. Плюс это было одним из его условий, если мама хочет, чтобы он по-прежнему оплачивал мое обучение.

– Никто не имеет права меня осуждать, верно? – вновь берется рассуждать мама еще через полчаса дороги, очевидно, сама с собой. – Я вырастила тебя, обеспечила тебе будущее. И теперь имею полное право заняться своей личной жизнью. Я не бросаю тебя, детка, ведь так? Я всего лишь хочу быть счастливой. И потом, если все сложится удачно, то пусть не сразу, но мы заберем тебя к себе. Мне просто требуется время.

Ей всегда требовалось это время, с каждым новым мужчиной, способным обеспечить ей безбедную жизнь. И ни мое воспитание, ни забота о моем будущем не мешали ей добиваться богатства и зависти подруг снова и снова.

– Тебя действительно не за что осуждать, мама.

– Именно об этом я и говорю…

Она продолжает приводить в пользу правильности своих поступков еще какие-то доводы, многие из которых я наверняка уже не раз слышала, но сейчас мое сознание отказывается воспринимать человеческую речь, полностью сосредоточившись на охватившем меня волнении.

Мы приближаемся к дому моего отца.

Что я знаю о его семье?

Ничтожно мало. У него есть жена, их общий сын семилетнего возраста – мой брат, с которым я даже не знакома, – и пасынок, кажется, мой ровесник. Его я тоже ни разу не видела, как и его мать, папину жену. Сомневаюсь, что все они будут ужасно рады вторжению в свою жизнь, по сути, постороннего человека. До сих пор не понимаю, по какой причине папа настоял, чтобы я жила с ним и его семьей.

Машина притормаживает у высоких и красивых кованых ворот, которые приветливо разъезжаются в стороны, пропуская нас на территорию особняка.

Я здесь впервые и потому против воли с любопытством разглядываю ухоженные лужайки возле трехэтажного, в очень светлых тонах дома и далекий сад с правой стороны. Тут красиво. Все очень элегантно и со вкусом. Мне кажется, в таких местах нужно проводить экскурсии, а не жить…

– Посмотрите на него, – саркастично замечает мама. – Вышел встречать дочь, как примерный и любящий отец. И неважно, что все семнадцать лет ее жизни – нет, даже почти восемнадцать, учитывая, что скоро у нее день рождения, – ему не было дела до нее.

Вот тут я не могу согласиться с ней, ведь это как раз она запрещала ему со мной видеться, но, разумеется, молчу.

Машина останавливается, и мы с мамой выбираемся из салона.

– Здравствуй, Эвелина, – папа приветствует маму широкой улыбкой. Мне он, так же улыбаясь, кивает: – Любовь, добро пожаловать в твой новый дом.

Я разглядываю его отливающие медью на солнце волосы и щетину на подбородке и отчего-то озадачиваюсь: он, как и мама, будет звать меня исключительно полным именем? Кстати, я нередко замечала в мамином взгляде на меня подобие тоски от того, что внешностью я пошла в отца, а не в нее. Те же рыжие волосы, глубокого синего цвета глаза и полные, четко очерченные губы. Правда, непонятно в кого я такая маленькая, потому что оба моих родителя отличаются высоким ростом. Наверное, в неизвестного дедушку по маминой линии.

– Здравствуй, Андрей, – холодно отвечает мама, высокомерным взглядом окидывая фигуры женщины и мальчика, стоящих у входа в дом. – Что же твоя драгоценная жена не подошла поздороваться с матерью твоей родной дочери?

– Разве ты не зайдешь в дом, Эвелина? – делано удивляется папа. – Не проверишь, достаточно ли просторна и светла комната нашей дочери?

Мне почему-то хочется улыбнуться от того, что я слышу в его голосе иронию. Очевидно, не мне одной пришлось по нескольку раз выслушивать все ее условия.

Ловлю взгляд папы и вижу, как он, незаметно для мамы, быстро мне подмигивает. Непослушная улыбка все же вырывается на волю, но я тут же ее прячу.

– У меня нет времени. И я все же рассчитываю на то, что в свои годы ты научился держать слово. Детка, – это уже мне, – дай мне тебя обнять на прощание.

Странно, но именно сейчас, находясь в кольце маминых рук, я вдруг понимаю, что перестала нервничать. Совсем.

Но вот надолго ли?

Мама не выпускает меня из объятий до тех пор, пока последнюю коробку не выгрузили из багажника. Наконец она, мазнув по моей щеке губами со слоем дорогой помады и открыв заднюю дверцу, напутствует напоследок:

– Будь умницей, милая. Не делай того, чего бы я не одобрила. Я обязательно навещу тебя на Новый год и буду очень по тебе скучать. Помни о своих занятиях балетом, хорошо питайся и почаще бывай на свежем воздухе. – Тут она с некоторым презрением оглядывает территорию и замечает: – Благо места тут предостаточно для прогулок.

На мои плечи неожиданно ложатся теплые ладони папы, он ободряюще их пожимает, а над головой звучит его слегка насмешливый голос:

– Мы не пропадем, Эвелина.

Мама окидывает его надменным взглядом и забирается в машину:

– Я позвоню тебе, детка, как только мой самолет сядет в аэропорту.

– Буду ждать, – успеваю я откликнуться, прежде чем машина срывается с места.

Уехала.

Это не первая наша разлука, но тогда они были короче, а со мной нехотя возилась бабушка. В смысле, мы жили в одном доме, но каждая занималась своими делами.

Как будет проходить эта разлука с мамой, я не имею ни малейшего представления. Я даже не знаю, что чувствую по этому поводу.

Папа убирает руки с моих плеч и ловит мой взгляд:

– Пойдем. Никита с нетерпением ждал встречи с тобой. Сдается мне, он заранее проникся любовью к своей старшей сестре. И если тебя не затруднит, будь с ним потерпеливей. Так вышло, что они с Мироном по сей день ищут общий язык.

Последнее предложение он произнес с какой-то усталостью и обреченностью. Или недовольством? Впрочем, у меня еще будет время разобраться в отношениях людей, с которыми я теперь вынуждена жить.

– Конечно, – говорю я, чтобы не казаться невежливой.

Отец знакомит меня со своими женой и сыном. Меня вновь охватывают волнение и робость. Кажется, Никиту тоже.

– Здравствуй, Люба! Очень рады наконец с тобой познакомиться!

Галина, жена папы, напротив, вся светится радушием и даже делает попытку приветливо обнять меня. Впрочем, заканчивается этот жест моими неловкими движениями и глухим «спасибо». Надеюсь, она не решит, что я бестактная грубиянка.

Мы проходим в огромный холл с широкой лестницей, покрытой коврами по ее центру, и я вдруг отчетливо понимаю, что хочу остаться одна. Я ощущаю себя невыносимо одинокой среди этих незнакомых людей, и абсолютное одиночество кажется спасением.

– Я покажу тебе твою комнату, – предлагает папа и приглашает взмахом руки в сторону лестницы.

– Я с вами! – невысоко подпрыгнув на месте, улыбается Никита.

Комната действительно оказывается очень просторной и светлой. Здесь даже имеется лоджия, двери которой распахнуты настежь; легкие занавески до самого пола обрамляют выход на нее и колышутся от легкого ветерка. Кровать ужасно огромная, большой шкаф-купе для одежды, кресла, туалетный столик, рабочий стол… И кажется, та дверь ведет в собственную ванную. Столько всего… И я опять не знаю, как к этому относиться.

– Люба, тебе нравится твоя комната? – осторожно интересуется Никита.

– Очень, – выдыхаю я и опускаю глаза в пол, не представляя, что делать или говорить дальше.

Нутро все еще грызет желание остаться одной.

– Давай, Никит, мы оставим Любу осваиваться, а сами, может быть, пойдем поныряем в бассейне? – предлагает отец сыну, вновь быстро мне подмигивая.

Неужели у меня на лице все написано? Мне становится еще более неловко, и я чувствую, как все сильнее горят щеки.

– Да! – радуется мальчик. – И Любу возьмем с собой! Люба, ты же пойдешь с нами?

– Я…

– Ник, твоя сестра только приехала, ей нужно отдохнуть с дороги. Вы порезвитесь в бассейне в другой раз, ладно?

Плечики Никиты слегка поникают, но он все равно мне улыбается:

– Отдыхай. Но только недолго – я хочу показать тебе свою комнату и железную дорогу!

Никита с таким азартом и воодушевлением говорит о железной дороге, что мне вмиг хочется на нее взглянуть, и я, улыбаясь, соглашаюсь:

– Хорошо.

Никита, удовлетворенно кивнув, выбегает из комнаты, а папа, прежде чем отправиться вслед за ним, предлагает:

– Спускайся, как будешь готова. Обед обычно подают в два часа, – подмигивает он напоследок.

Я киваю и наконец остаюсь одна. Еще раз осматриваюсь, а затем иду к кровати и укладываюсь на ее краешке, сворачиваясь клубком.

Глаза начинает щипать, но я не позволяю себе плакать. Две недели назад я пообещала себе, что справлюсь с чем угодно. Я не разочарую вновь ни бабушку, ни маму, ни вообще кого-либо в принципе.

Глава 2

Любовь

У меня нет желания разбирать свои вещи, но я все равно это делаю. Я так привыкла делать то, что не хочется, что, наверное, это стало моей второй натурой. Мама часто повторяла: делай то, что должен, и никого не подведешь. Ее собственная интерпретация крылатого выражения.

Затем я выхожу на лоджию и долго смотрю на фонтан посреди ухоженных лужаек.

Все же здесь очень красиво.

И уже ближе к двум часам дня решаю, что не явиться на первый в этом доме обед будет невежливо.

Осторожно выхожу из своей комнаты и спускаюсь на первый этаж. В какой стороне находится столовая, я не имею ни малейшего представления. И как же мне быть?

– Полагаю, будет не лишним, – раздается за моей спиной голос папы, отчего я вздрагиваю и разворачиваюсь в его сторону, – после обеда устроить тебе экскурсию по дому. Что скажешь?

– Я буду очень признательна, – улыбаюсь я робко.

– Проголодалась? Я шел как раз за тобой.

– Да. Спасибо.

Папа еще секунду пристально разглядывает меня, а затем невесомо касается ладонью моих лопаток, подсказывая, куда идти. По пути он рассказывает о назначении некоторых комнат. Вот открытая дверь в бильярдную, а рядом с ней библиотека. Книги в ней собирались годами, начинал еще мой прапрадедушка. Папа заводит меня внутрь и с улыбкой указывает на черное пианино у широкого окна:

– Еще одно условие твоей мамы, помимо просторной и светлой комнаты. Я решил, что этому инструменту будет самое место здесь: никто не станет тебе мешать играть.

Я начинаю волноваться. Дома у меня было электронное пианино, которое сломалось незадолго до переезда, и оно стояло в моей комнате. Я тогда еще сильно удивилась, что мама решила не отдавать его в ремонт. Теперь мне известно, по какой причине – она заставила отца потратиться на настоящее пианино, и его поставили здесь, в общей комнате, в которую может зайти каждый желающий почитать книгу…

Я смотрю на папу и заставляю себя сказать:

– Спасибо большое.

– Не за что. Я не мог поступить иначе, раз для тебя важны уроки по фортепиано.

Важны? Скорее, они мне просто нравятся, а важны они для мамы и бабушки. Но отцу я, разумеется, об этом не говорю.

– Спасибо еще раз.

– Я с удовольствием послушал бы, как ты играешь, Люба, – снова улыбается папа.

– Сейчас? – взволнованно спрашиваю я. – Но… мы идем на обед, верно? Может быть, в другой раз?

Я ни разу не играла для кого-то, кроме своей преподавательницы. Ни мама, ни бабушка не просили меня о подобном, они лишь интересовались моими успехами, а дома я играла в специальных наушниках, чтобы никому не мешать. Здесь же наушники не подключить…

Я подозревала, что так и не решусь когда-нибудь подойти к этому инструменту, чтобы мою игру на нем кто-либо услышал.

– Да, конечно, в другой раз.

Отец замолкает, мы выходим из библиотеки, и я вновь чувствую на себе его пристальный взгляд, словно я диковинка, которую он пытается изучить. Все наши предыдущие встречи проходили в ресторанах и исключительно при маме – она не хотела, чтобы мы с ним оставались наедине. Не знаю, вредность это была с ее стороны или что-то другое, но познакомиться как следует нам с папой не удалось. И мне тоже интересно, что он за человек. Хочу сама понять, какой он, а не полагаться на речи мамы.

– Люба, – вдруг останавливается он. – Понятно, что для тебя переезд в новый дом к почти незнакомым людям – это стресс. Но хочу заверить тебя: я готов сделать что угодно, чтобы ты как можно скорее здесь освоилась и почувствовала себя как дома. Договорились? Обращайся ко мне по любому поводу. Мне очень хочется, чтобы мы с тобой подружились.

– И мне, – смущенно отвечаю я, немного стыдясь возникшего в библиотеке волнения. – Хочется.

– Отлично. – Вижу я его улыбку. – Ну, пойдем.

Столовая оказывается раза в два больше, чем была в нашем с мамой доме. Но я не успеваю толком осмотреться, потому что, едва мы с папой входим, Галина очень громко меня приветствует, кажется, давая мне понять, каким статусом я обладаю в ее глазах:

– А вот и наша гостья! Никита, можешь сесть за стол, раз все наконец собрались.

Возможно, ей все же не пришлось по душе наше неловкое знакомство?

– Боюсь, это я виноват, что мы задержались, – улыбается папа. Как по мне, немного натянуто. – Провел своей дочери частичную экскурсию. Знакомься, Люба, это Мирон. Мирон, а это наша Любовь.

Я еще раньше заметила сидящего за огромным столом рядом с Галиной светловолосого парня. Ее сына. Он бесцельно смотрел в панорамное окно, за которым от легкого ветра дрожали листья березы, но как только папа представил нас, парень, зевая, повернул голову в нашу сторону. Его невероятно ярко-синий взгляд сначала мазнул по моей фигуре – от носков балеток до самых плеч, – а затем впился в мои глаза. Совсем ненадолго. Но я успела разглядеть в его взгляде пренебрежение. Царапнула обида – я ему заранее не нравлюсь. То есть, видимо, ему абсолютно ровно, здесь я или нет. А вот сама я чувствую, как от волнения начинает ускоряться пульс.

Потому что он, мой сводный брат, оказался ужасно красив.

– Люба! – занимая свое место за столом, восклицает Никита. – Ты сядешь рядом со мной?

– Конечно, – глухо выдыхаю я и на нетвердых ногах иду к накрытому столу.

В ушах звенит кровь, лицо, шею и грудь невыносимо печет, и мне это ужасно не нравится. Словно я в один миг подхватила сильнейшую простуду, которая, помимо всего прочего, еще и путает мысли, рассеивает внимание и заставляет нутро дрожать от озноба.

Можно подумать, мне раньше не приходилось видеть красивых, уверенных в себе парней. А Мирон именно такой – расслабленная поза, скучающий вид. Приходилось, конечно. Вот только я никогда с ними не общалась и уж тем более не собиралась жить под одной крышей. Ужас. Кажется, плохо дело.

– Что, Никит, неплохое новое развлечение тебе придумал отец? – насмешливо спрашивает возмутитель моего спокойствия.

И я вновь чувствую, как от его слов больно царапает в груди.

– Люба не развлечение! Она моя сестра!

– Мирон, – сдержанно замечает папа. – Если ты хочешь что-то мне сказать – говори прямо. Именно так обычно поступают настоящие мужчины.

– Андрей! – тут же возмущается Галина. – Мирон не имел в виду ничего плохого, ведь так, дорогой?

Жена отца, насколько мне известно, старше его на несколько лет. Но после ее слов – а Мирон действительно повел себя не лучшим образом, насмехаясь над решениями старшего и надо мной заодно, по всей видимости, – я вспоминаю поговорку, что возраст далеко не показатель ума.

Например, моя мама даже мысли не допускает, что я могу сказать при взрослых что-нибудь настолько дерзкое, а мама Мирона ничего предосудительного в его словах не заметила. Ну, или сделала такой вид, что тоже ее не красит.

– Ни-че-го-шень-ки, – хмыкнув, кивает Мирон и подхватывает пальцами ложку для супа. – Всем самого приятного аппетита, – насмешливо желает он.

Я решаюсь поднять на него глаза и вижу, как он переводит взгляд с меня на тарелку перед ним. От холода, который я успеваю заметить в его взгляде, у меня бегут мурашки.

Все за столом приступают к еде, в том числе и я.

Суп-пюре с грибами оказывается безумно вкусным, и мое сознание, отвлекшись хоть на что-то приятное за этим столом, постепенно успокаивается. Я едва прислушиваюсь к разговору папы и Никиты, к замечаниям Галины, а при звуках голоса Мирона постоянно внутренне вздрагиваю. Повезло, что слышно его нечасто. Они не говорят ни о чем важном. Обычные беседы людей, ежедневно обедающих вместе. Но мне все равно интересно. Так я их не спеша узнаю. И возможно, через некоторое время сама буду участвовать в подобных разговорах. Но не сегодня. Нет.

Но Галине, вероятно, наплевать на мою неготовность к болтовне.

Мы ждем, когда нам подадут десерт, и она елейным голосом замечает:

– Что же ты, Любочка, совсем не участвуешь в разговоре? Расскажи нам немного о себе, – тут же предлагает она. – Мы же совершенно ничего о тебе не знаем.

Я опускаю глаза на свои руки, пальцы которых теребят подол сарафана, и без особого желания тихо перечисляю:

– Я хожу на уроки балета, изучаю иностранные языки: английский, немецкий и французский. Раз в неделю посещаю занятия по фортепиано. И в этом году у меня получилось поступить в Высшую школу бизнеса МГУ.

О том, что я люблю сочинять песни и петь, умалчиваю. Как и о многом другом, чем по настоянию мамы пробовала заниматься, но она решала, что у меня не выходит. Пробовали мы, кстати говоря, многое, но в итоге мама остановилась на балете, языках и фортепиано. Занятия, по ее мнению, очень подходящие для «воспитанной молодой леди». А школа бизнеса нам нужна для того, чтобы я смогла самостоятельно обеспечить свое будущее. Так как удачно выйти замуж мне не светит – сорта не того.

Иной раз я очень жалела, что не похожа на бабушку и маму. Мне казалось, что это их разочаровывает и расстраивает. А с другой стороны, радовалась, что мне не придется всю жизнь жить, как они, – за чей-нибудь счет. Пусть менеджмент не мечта моей жизни, но иметь хорошее образование лучше, чем пытаться привлечь состоятельного мужчину. Особенно учитывая то, что я абсолютно не умею общаться с парнями.

– Ну, дорогая, я удивилась бы, если бы ты не поступила, учитывая финансирование твоего отца.

– И ты будешь удивлена, Галина, – усмехается папа. – Мало просто заплатить за обучение, нужно, кроме этого, сдать вступительные экзамены. Странно, что ты об этом не знаешь, ведь твой сын их удачно сдал и тоже будет там учиться.

Что?..

Я резко поднимаю глаза на Мирона, удивленная тем, что мы еще и учиться будем вместе, и успеваю заметить, как он едва заметно кривится от досады. И сдается мне, причина этой досады не в том, что наш выбор совпал, а в том, что мой папа осведомлен о его делах лучше, чем его мама.

– Я… – теряется Галина и смотрит на своего сына, кажется, в поисках поддержки.

– Не успел ей сообщить, что сделал свой выбор в пользу бизнеса, – равнодушно пожимает тот плечами, а затем отталкивается от спинки стула и ставит локти на стол, прищурившись на папу: – А вот откуда об этом знаешь ты – вопрос.

– Мне, видишь ли, в принципе нравится быть в курсе дел членов моей семьи.

– Что, даже номинальных?

– Перестань, Мирон. Не помню, чтобы я относился к тебе как к чужому, – напряженно отвечает папа.

Кажется, это не первый их подобный разговор…

– Можешь больше не утруждаться, – зло бросает парень. – Теперь, когда рядом есть родная дочь, тебе должно хватать забот о ней и Никите, а мои дела пусть остаются моими.

После этих слов он встает из-за стола и идет к выходу:

– На ужин меня не ждите.

– Андрей, – укоризненно произносит Галина, бросив на меня недовольный взгляд.

Кажется, я была права в том, что далеко не все люди в этом доме рады моему переезду. Если не хуже…

Глава 3

Мирон

– Скучаешь, красавчик?

Маринка опускает свою шикарную задницу на диван рядом со мной и тянется к моему лицу надутыми, обмазанными блеском губами.

В последний момент отворачиваюсь, поэтому липкий след остается на моей щеке, а не на губах, что вызывает ее недовольное сопение.

– Я не умею скучать, малыш, – выразительно поднимаю я брови и закидываю руку на ее худые плечи.

Та мгновенно облепляет своим телом мой бок и начинает кружить длинным ноготком по футболке на моей груди. Кажется, у моей новой «сестрички» короткие и бесцветные ногти.

К чему бы мне об этом думать?

– Как прошел день? – интересуется Марина.

– Нормально, – бросаю я и вновь вызываю ее недовольное сопение тем, что поднимаюсь с места, чтобы поприветствовать своего друга.

– Здоров! – жмет мою руку Савва и хлопает другой по спине.

– Привет, – киваю я, сажусь обратно и, не глядя, говорю Маринке: – Исчезни минут на десять.

Та досадливо фыркает, но просьбу мою исполняет и, нарочито раскачивая бедрами из стороны в сторону, покидает ВИП-зону.

Нет, мы с ней не состоим в отношениях, на которые, возможно, она рассчитывает. Просто варимся в одном кругу общения и иногда мне удобен ее интерес ко мне.

Савва опускается в кресло напротив меня и серьезно спрашивает:

– Какие-то проблемы?

– Никаких, – равнодушно жму я плечами и отворачиваюсь в сторону.

– Излагай, – усмехнувшись, предлагает друг. – Вижу, что настроение паршивое не просто так.

Савва старше меня на три года и уже владеет фирмой звукозаписи, любезно подаренной ему отцом. Парень он толковый, несмотря на то что является представителем золотой молодежи. Наверное, поэтому он мне ближе прочих моих приятелей.

– Да отчим опять сует свой нос в мои дела, – скривившись, произношу я. – Как-то вынюхал, что я поступил на менеджмент. Плюс моя «сестричка» будет учиться там же.

– Кстати. Что она из себя представляет?

– Черт ее знает. То ли реально серая мышь, то ли делает вид. Еще не разобрался.

– Но разобраться планируешь? – с выражением улыбается он.

– Мой наивный братишка ею очарован. А я не хочу, чтобы она ему как-то навредила, если вознамерится.

– Так он и ее брат тоже. Или подавать дурной пример лишь твоя прерогатива? – ржет Савва.

– Заткнись.

С братом у нас отношения натянутые, но я люблю этого несносного мелкого. Да, не подпускаю близко, часто прикалываюсь над ним, злю. Но ему и без меня хватает внимания отца и матери. Вот только если моя малявка-сестричка вздумает его как-то обидеть – ей не поздоровится.

Даже не верится, что она моя ровесница – такая крохотная, что жесть. А как она похожа на своего папаню… Разве что овал лица другой да носик вздернут, как у лисички. Точно же, лиса. Маленькая, рыжая, хитрая плутовка. У них даже название особое есть, не помню какое. И ее глаза. Такие же насыщенно-синие, как у Андрея, но их выражение… Смесь наивности, застенчивости и неуверенности в себе. И что-то еще. Притворство? Все та же хитрость? Черт знает, но я обязательно разберусь.

Вскоре в зал подтягиваются остальные завсегдатаи, и мы с Саввой сворачиваем разговор в сторону других, привычных здесь тем. Рядом вновь оказывается Маринка, а Кристи, ее лучшая подружка, бросает на меня призывные взгляды. Они вообще любительницы посоревноваться за внимание парней. Как, впрочем, и остальные девчонки в нашей компании. И черт знает, что ими движет. Желание заполучить статус девушки крутого парня? Или привязать его к себе с перспективой на будущее? А может, просто сходят с ума от скуки за неимением более интересных занятий.

Вон, учили бы иностранные языки или занимались балетом, а то, может, и на пианино играли бы. Как, например, моя многозадачная «сестра». Нет, серьезно, как у нее времени на все это хватает? Получается, совсем не развлекается, не общается с друзьями? Есть ли вообще у нее друзья? Или все эти многочисленные занятия лишь прикрытие, чтобы тянуть деньги с Андрея, как думает моя мать?

– Слушай, Марин, как называются маленькие лисы, не знаешь?

– Эм… Тебе зачем?

– Неважно. Забудь.

– Фенеками они называются, Мир, – подмигнув, подсказывает Савва и начинает ржать.

– Вы о чем, мальчики? – глупо улыбается Марина, хлопая своими наращенными ресницами.

Моя сестричка-фенек даже косметикой не пользуется, не то чтобы что-то себе нарастить… И при этом, должен признать, у нее вполне милая внешность. Не притворялась бы такой зажатой и скромной, утерла бы нос что Маринке, что Кристи с ее густыми блестящими светлыми волосами.

И опять – к чему бы мне об этом думать?

По сути, мне должно быть на нее плевать, вот только мать бесится, что она теперь живет с нами, и, естественно, хочет, чтобы я ее в этом поддержал. Был на ее стороне, как всегда. И я буду, чтобы позаботиться о брате и Андрее. Последний ввиду своих родительских чувств не сможет быть полностью объективным, чтобы понять, что его дурят. Меня же нашему фенеку не обмануть.

– Забей, Марин, – бросаю я и поднимаюсь. – Я домой. До встречи.

Я не удивляюсь, что мать встречает меня у самого порога, учитывая, что весь день мне названивала, и следует за мною по пятам в мою комнату. Там она опережает меня, разворачивается ко мне лицом и упирает руки в бока. Я обреченно закрываю за собой дверь.

– Ну? – требует она. – Теперь ты понимаешь, чем нам грозит переезд этой нахлебницы?

– Неужели перестанем есть за ужином всевозможные сорта сыра? – притворно пугаюсь я, бросая ключи от машины на тумбочку. – Или тебе придется пить вино на сто долларов дешевле?

– Перестань паясничать! – чуть ли не визжит она, а затем вмиг успокаивается и говорит уже тише, тем тоном, каким обычно «продавливает» меня: – Мирон, наличие этой девчонки рядом в первую очередь ставит под угрозу твое собственное будущее. Как думаешь, кого Андрей предпочтет поставить во главе своей фирмы: тебя, неродного сына, или мужа родной дочери, которого она через пару лет обязательно притащит в наш дом?! А если на нее никто не поведется, что больше похоже на правду, не вздумает ли он отдать это выгодное местечко ей самой? Боже упаси! Но у нее же будет образование не хуже, чем у тебя!

– Спасибо, что запомнила, – хмыкаю я и падаю на кровать, закладывая руки за голову. – А ты, случайно, не допускала мысли, что я могу и сам всего добиться?

– Что за глупости? – фыркает она. – Тебе незачем ломать над этим голову! Вспомни своего отца. Ты же не хочешь закончить, как он? Не хочешь оказаться на улице? Жить в нищете? Чего-то добиваются только те, у кого уже что-то есть!

– Ага, – нехотя соглашаюсь я, вспоминая Савву.

Смог бы он открыть свою студию без финансовой помощи отца? Вряд ли.

– Нам нужно от нее избавиться! Достаточно было того, что ее мать, как комар, присосалась к кошельку Андрея. А теперь сама эта пигалица явилась к нам под нос, чтобы тянуть из него деньги уже напрямую. И смотри-ка, строит из себя невинную овечку. Именно такие и обчищают незаметно до нитки. Маленькая лживая стерва.

– И что ты предлагаешь? – без особого интереса спрашиваю я.

– Ее необходимо очернить в глазах Андрея. Показать, что ей нельзя доверять. Что родство с ней портит его репутацию в глазах друзей нашей семьи. И я уверена, что ты справишься с этой задачей. Верно, мой мальчик?

– Подставы? – ухмыляюсь я, даже не удивляясь кровожадности матери.

– Именно, – серьезно кивает она. – Сделай ее жизнь в этом доме невыносимой. Тогда, если Андрей не сообразит выгнать ее из дома, она сбежит сама, позволив нам всем дышать полной грудью.

– Я тебя услышал, мам.

– Замечательно, – улыбается она и направляется к двери. – Я очень на тебя надеюсь, Мирон.

– Ага.

Я закрываю глаза и устало провожу ладонью по лицу.

Неужели мы с матерью оба пришли к выводу, что девчонка кривит душой? Или я так решил, потому что мама и до сегодняшнего дня капала мне на мозги о том, что в семейке фенека все как одна лживые содержанки?

Словно она сама не такая…

Вспоминаю лицо малявки, ее большие круглые глаза. Что-то в них таилось. Понять бы что.

Смотрю на время: одиннадцатый час.

Проверим, во сколько ты ложишься спать в субботний вечер, фенек?

Ее спальня на втором этаже, поэтому мне приходится спуститься со своего третьего. Дверь я открываю, не затрудняя себя стуком и даже не задумываясь, что может быть заперто. Я у себя дома. А она? Пожалуй, нет. Она гостья, как правильно заметила за обедом мать. Что бы ни думал по этому поводу ее отец, впрочем, как и она сама.

Спальня пуста, зато из ванной раздается шум воды. Я хмыкаю и прохожу к ее кровати, подхватываю с тумбочки телефон. Не запаролен – как недальновидно. Журнал звонков кишит входящими вызовами исключительно с номера ее мамы. Ни одного имени вроде «Машенька» или «Коленька». Не палится? Удаляет сразу? Потому и телефон без пароля-блокировки?

И тут мое внимание привлекают разномастные листы бумаги, лежащие на покрывале аккуратной стопкой. Выхватываю один, нарушая порядок, и усмехаюсь. Стихи. Одна строчка написана аккуратным выверенным почерком, в другой – буквы разной величины и под каким-то наклоном, словно их писали в спешке. Боялась упустить мысль?

Но кто бы мог подумать, да? Еще и поэтесса… Что же она не похвасталась и этим своим талантом за обедом?

Шум воды за дверью затихает, и я, отбросив лист, сажусь на кровать. Интересно, она выскочит из ванной обнаженной? Вот весело-то будет. Завизжит? Рассердится? Или позволит хорошенько ее рассмотреть? А может, поддерживая свою роль серой мышки, засмущается и спрячется обратно за дверь?

Когда она выходит закутанная с головы до ног в шелковую пижаму бледно-розового цвета, я чувствую некоторую досаду и не сразу замечаю, как она замерла на месте столбиком.

Жесть, как скучно.

– Значит, ты у нас скромница?

Глава 4

Любовь

После подробной экскурсии по дому я возвращаюсь в свою комнату. Кажется, мне начинает нравиться мой отец. Я ощущаю, что у него есть чувство справедливости и желание заботиться о близких. Искреннее желание. А еще у него тонкое чувство юмора, который мне отзывается.

Не успеваю я как следует насладиться послевкусием от общения с отцом, как в дверь аккуратно стучат, а через секунду в комнату входит Галина.

Я вся подбираюсь и сажусь на кровати ровнее, а она осматривается, словно здесь впервые, что странно. Впрочем, комнату могли переделать специально для меня, и Галина действительно видит новый интерьер в первый раз. Она проходит к креслу и грациозно опускается в него. Вся ее поза кричит о том, что она у себя дома, что она, и никто другой, здесь хозяйка.

– Люба, думаю, я должна извиниться за поведение своего сына за обедом.

А вот это неожиданно, я даже теряюсь немного. Но вскоре собираюсь с мыслями и лепечу:

– Ничего страшного.

– Я тоже так считаю. Просто он у нас немного вспыльчивый. Но при этом очень хороший и дружелюбный мальчик. Мирон… Он большой собственник, и, наверное, так выразилась его ревность. Я правда рада, что ты быстро покорила Никиту. Как рада и тому, что ты теперь живешь с нами. Мальчикам будет полезно сестринское внимание. И Мирон… Думаю, он вскоре отойдет, и вы сможете подружиться. Мирон будет тебе хорошим другом, я уверена. Скажи, у тебя уже есть друзья?

– Не совсем. Приятельницы. Девочки, с которыми мы иногда общаемся на занятиях.

– Как печально… Поэтому да, дружба с моим сыном пойдет тебе на пользу. О, у Мирона большой круг общения. Его все любят и уважают. Наверняка в его компании найдется место и для его сестры. Конечно, там будут девушки, которые захотят заиметь такую подругу, как ты. О, и думаю, твоя миловидная внешность найдет отклик у мальчиков. Ты встречалась с кем-нибудь, Люба? Была влюблена?

– Нет, – опускаю я глаза в пол.

– Значит, у тебя все впереди. Но для этого нужно проявить терпение. Мирон обязательно постарается тебя полюбить как сестру. Взять тебя под свое крыло. Я поговорю с ним об этом. Уверена, у вас получится подружиться. А тебе всего лишь останется прислушиваться к его советам. Ты же постараешься, Люба? Постараешься стать его настоящей сестрой?

– Да, конечно, – негромко соглашаюсь я.

– Замечательно, – улыбается она. Не совсем искренне, как по мне. Встает с кресла и направляется к двери, но возле нее замирает. – Я действительно рада, что у моих мальчиков появилась сестра, а у меня – такая милая падчерица. Люба, я настаиваю, чтобы ты приходила ко мне за женскими советами, раз твоя мать предпочла улететь на другой конец света, когда тебе и восемнадцати не исполнилось. Но ты осталась в хороших руках. Я тебе обещаю.

– Спасибо.

– Пожалуйста, дорогая. Увидимся за ужином.

Галина покидает мою комнату, но не проходит и минуты, чтобы я могла осмыслить этот странный разговор, как ко мне радостно врывается Никита.

– Люба! Пойдем, – обхватывает он своими пальчиками мою кисть и тянет меня за собой, – я покажу тебе свою железную дорогу!

Я смеюсь, потому что в его голосе и взгляде столько восторга, столько детской гордости, что мне не остается ничего другого, кроме как веселиться.

У меня очень забавный младший братик!

Мы с Никитой играем в железную дорогу вплоть до самого ужина. Я даже не особо замечаю, как быстро пролетает время! Никита – потрясающий. Мне с ним очень легко и комфортно. Плюс я замечаю в нем некоторые черты характера, которые есть у меня самой. И восхищаюсь теми, которые у меня отсутствуют.

Он робеет из-за пристального внимания и открывается до последней мысли, когда забывается. Громко хохочет, если его что-то веселит, и сохраняет молчание, когда того требуют обстоятельства.

Никита не настаивает, чтобы игры были исключительно по его правилам, а, наоборот, интересуется тем, как будет удобно мне, очень трогательно переживает о моем комфорте.

В какой-то момент мимо комнаты проходит папа и на несколько минут замирает в дверном проеме. Наблюдает за нами с теплотой в глазах и улыбкой. Я ловлю его взгляд и тоже улыбаюсь. И все остальное время переживаю, что вот так же может пройти Мирон…

Как он воспримет наши игры? Что он вообще обо мне думает?

Впрочем, когда мы усаживаемся ужинать, я понимаю, что его и правда не было дома весь день. Из-за его отсутствия я чувствую облегчение и вместе с тем некоторую досаду. Странное сочетание эмоций. Меня угнетают люди, которые морально сильнее меня, но конкретно Мирон… Безрассудно хочется его присутствия рядом, пусть оно и грозит мне душевными переживаниями.

Не знаю, почему мне хочется ему понравиться… Возможно, мне приятна мысль обрести такого друга? Поддержку кого-то знакомого на первое время учебы? А может, и до ее конца… Впрочем, мне не привыкать справляться самой. Тогда что это? Желание ощутить вкус свободной от забот жизни, пока есть время? Окунуться в общение со своими сверстниками? Найти друзей? Ведь то, что мама сейчас за границей, дает мне некоторую свободу, верно?

После ужина папа предлагает нам с Никитой посмотреть какой-нибудь семейный фильм, и я с удовольствием соглашаюсь. Галина отказывается, сославшись на головную боль. Я себя мысленно ругаю, ведь нехорошо радоваться, когда человек страдает.

Мы смотрим не один фильм, а целых два. Никита, правда, не выдерживает до титров второго фильма и засыпает у папы на коленях. Я провожаю их до комнаты, наблюдаю, как папа заботливо накрывает Никиту одеялом и целует его в лоб перед уходом. Затем он идет провожать меня и на пороге моей комнаты произносит:

– Постой, Люб. Вот, – протягивает он мне пластиковую карту с золотыми буквами и цифрами. – Все забывал. Думаю, лимита на ней должно хватить для твоих нужд. Не стесняй себя, в любое время его можно увеличить. Пока у тебя нет водительских прав, можешь пользоваться услугами нашего штатного водителя. Какие у тебя планы на завтра?

– Эм… Днем мне нужно на урок балета. Других планов нет.

– Хорошо. Тогда развлекись после занятия, сходи, например, с подругами на шопинг.

– Это совсем не обязательно, – смущаюсь я.

То ли потому, что у меня нет подруг, с которыми можно походить по магазинам, то ли потому, что мне стыдно тратить на себя чужие деньги…

– Все в порядке, – улыбается папа, ласково сжимая мои пальцы с картой в своей руке. – У меня столько лет не было возможности тебя баловать, поэтому хочу наверстать упущенное, так сказать. – Он вновь улыбается и подмигивает мне напоследок. – Доброй ночи, Люба.

– Доброй, – откликаюсь я и закрываю за собой дверь.

Карта в руке словно начинает жечь кожу, и я, быстро открыв ящик комода, укладываю ее на дно, под одежду для сна. Заодно беру нежно-розовую пижаму и отправляюсь в душ. Весь мой гардероб состоит из вещей, которые приобретались исключительно под присмотром мамы. Я не люблю розовый цвет и все его производные пастельных тонов, впрочем, как и не люблю перечить родительнице. Но сейчас нечаянно думаю о том, что появилась возможность купить ту одежду, которая мне будет действительно по душе. Сколько раз я засматривалась на витрины со стильно рваными джинсами? Да постоянно. Но мама считала такую одежду вульгарной. Возможно, теперь я могу их себе купить? Или папа тоже консервативен в вопросах внешнего вида?

Душ я принимаю, размышляя о сегодняшнем дне. Вроде бы мы с мамой еще этим утром завтракали вместе, а по ощущениям после нашего расставания будто прошел не один день. Мне неловко это признавать, но я словно освободилась из клетки. Чувство свободы еще не до конца отчетливое. Оно робкое, как я сама при новых знакомствах. Еще не осознанное полностью, но сидит где-то глубоко в душе, словно птенец, готовый вот-вот расправить крылья. И ожидание полета страшит, но и вызывает приятный трепет новых открытий.

Не ожидала, что окажется так легко и просто общаться с отцом, пусть я и не до конца избавилась от робости и смущения. А Никита – просто чудо!

Остается неясно, как вести себя с Галиной и… ее сыном. Они оба мне еще непонятны. Заставляют волноваться и переживать о том, что они обо мне подумают. Правда, если в случае с Мироном я признаю, что мне хочется ему нравиться, то с Галиной… С ней я предпочла бы общаться как можно реже. У меня прямо-таки мурашки бегут по коже от ее холодно-высокомерного взгляда, даже если при этом она говорит теплые слова.

Пока я надеваю пижаму, вдруг ловлю себя на мысли, что мне интересно, где и как провел свой день Мирон. Рассказал ли он своим друзьям, что познакомился со сводной сестрой? Как меня описал? А затем я вспоминаю его безразличный взгляд и решаю, что ему точно было не до меня.

С этой твердой, но досадной мыслью я выхожу из ванной, да так и замираю от неожиданности, кажется, некрасиво приоткрыв рот. Мирон сидит на моей кровати – совершенно так же, как ранее его мама, с видом абсолютного превосходства – и оглядывает меня с ног до головы. Едва заметно морщится, прежде чем спросить:

– Значит, ты у нас скромница?

Вопрос еще сильнее сбивает меня с толку, но я стараюсь собраться с мыслями.

– Что… что ты делаешь в моей комнате? – лепечу я в итоге.

– В твоей? – надменно взлетают его светлые брови. Он поднимается с кровати и начинает надвигаться на меня. – Так быстро освоилась?

– Нет… То есть мне здесь жить, и значит, комната моя.

– Хорошо, – хищно улыбается Мирон, останавливаясь в каких-то десяти сантиметрах от меня. Его сильная аура подавляет, заставляет чувствовать себя ничтожной букашкой. А невероятно красивые глаза пленяют, рождают в душе пустые, лишенные надежд мечты… – Просто помни, что это ненадолго, лживая скромница.

Лживая?.. Что он имеет в виду? И что значит ненадолго? Он… Я ему не понравилась настолько, что он планирует выдворить меня из дома отца?

– Что я… – хочу спросить о том, чем ему не угодила, но не нахожу смелости, только и шепчу глухо: – То есть?..

– То есть я вижу тебя насквозь, – кивает он самому себе, впившись взглядом в мои глаза.

– Но…

Мирон вдруг усмехается, делает шаг от меня, чтобы развернуться к выходу, и бросает через плечо:

– Не расслабляйся, фенек. Еще пообщаемся.

Фенек… Что?..

Я, наверное, еще целую минуту стою на месте после того, как за ним тихо хлопает дверь. Интересно, она запирается? Я же могу ее запирать? Потому что мне… мне не нравится, что он вот так взял и вошел. Сидел тут, пока я была в ванной! Это неправильно, верно?

И о какой дружбе может идти речь?

Он же меня ненавидит!

В глаза бросается беспорядок на кровати, и я пугаюсь по-настоящему. Подскакиваю к ней и понимаю: он видел! Видел мои стихи, возможно, успел прочесть! Бросаюсь к двери и со вздохом облегчения поворачиваю дверной замок.

Я никогда раньше не запирала дверь в свою комнату – мама говорила, что это бессмысленно, если мне нечего скрывать. Теперь же мамы рядом нет. Зато есть нахальные парни, которые не уважают чужое личное пространство.

Глава 5

Любовь

– Ты так рано встаешь, Любочка? – вместо приветствия удивляется Галина, когда я вхожу в столовую на завтрак. – Не предполагала. Думала, ты, как и Мирон, предпочитаешь спать до обеда.

Я внутренне вздрагиваю от звука его имени, но в то же время чувствую облегчение, узнав, что его не будет за завтраком. Я еле заставила себя покинуть безопасное пространство своей кровати, чтобы прийти сюда. Едва уснула вчера после нашего странного разговора. Точнее, после его непонятных обвинений и предостережений.

Я мысленно отмечаю, что строго посещать все приемы пищи необязательно. Как же все-таки иногда приятно отличается жизнь в этом доме от жизни в нашем с мамой. За исключением некоторых моментов.

– Всем доброе утро, – тихо, но вежливо произношу я, занимая свое место. – Да, я привыкла просыпаться рано.

– И что же послужило причиной этой привычки? – без интереса спрашивает Галина.

– Мама настаивает на том, что завтрак – самый главный прием пищи за весь день.

– И она права, – опережает фырканье Галины папа. – Во сколько у тебя начинается урок балета, Люба?

– В три часа.

– Пожалуй, я успею отвезти тебя сам, а забрать может Игорь. Галь, у тебя ведь нет на него планов?

– Нет-нет, – мило улыбается она. – А во сколько ты заканчиваешь, Любочка? Может, ты планируешь после занятия остаться в городе?

– Не планирую. Урок заканчивается в четыре тридцать.

– Телефон с собой? – спрашивает меня папа. – Запиши номер Игоря.

Я добавляю номер в телефонную книгу, и мы все приступаем к еде.

После завтрака Никита уговаривает меня поплавать в бассейне, мы с ним отлично проводим время, но я переживаю, что вот-вот появится Мирон и испортит нам все веселье. Грубым замечанием ли, новыми угрозами или просто своим присутствием.

А затем папа предлагает мне пообедать раньше остальных, чтобы успеть в город к нужному времени. Я с удовольствием соглашаюсь и иду в свою комнату собираться.

Мне нравится наше с папой непринужденное молчание во время обеда, нравится разговаривать с ним о Никите, я чувствую, как сильно он любит своего сына, и радуюсь за брата. Мне немного жаль, что я сама была лишена подобного, но во мне теплится надежда, что теперь и мне достанется немного заботы и тепла от отца.

Когда мы садимся в машину и выезжаем за ворота, папа рассказывает мне, как познакомился со своим другом, на встречу с которым он едет. В какую курьезную ситуацию они тогда попали.

Я искренне смеюсь над тем, что папа по ошибке принял своего друга за преподавателя информатики, на пары которого не ходил полгода, и в знак извинений и, конечно же, в надежде на хорошую оценку пытался всучить ему бутылку хорошего коньяка. Олег ее забрал, пообещав отцу поставить «зачет», а затем папу прогнал из аудитории настоящий преподаватель.

С тех пор они крепко дружат.

Я одно время считала, что у нас с Мартой тоже дружба на долгие годы, но случилось то, что случилось. И я вдруг чувствую сожаление от того, что теперь, когда мамы рядом нет, мы могли бы снова общаться, но моя подруга детства так же далеко, как и та, которая положила конец нашим дружеским отношениям.

Папа замечает мою нечаянную грусть и интересуется:

– Все в порядке?

Я беру себя в руки и улыбаюсь:

– Да. Кстати, необязательно довозить меня до парковки, я могу выйти у дороги.

– Мне не сложно, Люба.

Папа сворачивает с дороги, заезжает на парковку и останавливает машину, с улыбкой поворачивается ко мне:

– Легкого тебе урока, увидимся вечером.

– Спасибо, и пока, – улыбаюсь я и выхожу из машины.

Я провожаю взглядом машину папы и иду в зал.

Все проходит как обычно. Преподаватель, строгий, статный пожилой мужчина, когда-то работавший в популярной в прошлом труппе, как всегда, в не самом хорошем расположении духа. Меня он откровенно терпит, других иногда подбадривает или ругает, самым старательным достаются сухие комплименты. Меня бы он тоже ругал, но однажды понял, что это бессмысленно. Я не люблю балет. Считаю, что Руслан Борисович с удовольствием уже давно указал бы мне на выход, но с ним поговорила моя мама. Да и те деньги, которые он берет за уроки, тоже играют свою роль и лишними никогда не бывают.

Сегодня его любимицей неожиданно становится относительно новенькая девушка в нашей группе.

Вот в ком заметен огонь. Любовь к танцу. Любому, даже к балету.

Я с первого урока обратила на нее внимание. Она ничем не выделялась поначалу. Была робкой и скромной не меньше меня, но когда зазвучала музыка… Я словно увидела перед собой другого человека. Наверное, так и происходит, когда любишь что-то всем сердцем: ты раскрываешься, как бутон розы в саду поутру. У нее плохо поставлена стопа, руки не всегда держат необходимое напряжение, ей нужно учиться даже больше, чем мне, но страсть к танцу затмевает все ее технические погрешности.

Вот бы и мне так же любить балет, чтобы не расстраивать своими «успехами» маму и бабушку.

После раздевалки я выхожу на улицу и только тогда набираю номер водителя – подышу воздухом на лавочке рядом, пока его жду.

– Алло?

– Здравствуйте! Это Любовь, дочка Андрея Викторовича. Папа сказал, вас предупредили о том, что меня нужно будет забрать из города. Я как раз освободилась.

– Эм… Галина Федоровна решила съездить в ЦУМ и сообщила мне, что вы вернетесь домой на такси. Это не так?

– Решила… О… Да, все верно. Такси. Вылетело из головы. Простите.

Я скидываю звонок и с назревающей паникой оглядываюсь по сторонам. Закусываю нижнюю губу от волнения. У меня нет денег ни на такси, ни на автобус. Карта отца так и лежит под одеждой в комоде.

Что… что мне делать? Идти пешком?

– Прости, – раздается голос за моей спиной, и, обернувшись, я вижу новенькую. – Ты выглядишь взволнованной. Возможно, я лезу не в свое дело, но… У тебя что-то случилось?

– Эм… Ничего такого, – пытаюсь я улыбнуться и успокоиться заодно. – Спасибо, что спросила.

– Тебя зовут Люба, верно? – протягивает она мне руку. – Я Ксения.

– Знаю, – все еще немного взволнованно выдыхаю я, пожимая ее ладонь. – Все три комплимента преподавателя начинались с твоего имени.

– Да… Сегодня он был очень щедр на похвалу, – смеется она.

Я тоже смеюсь, и волнение постепенно отступает.

Мы продолжаем обсуждать сегодняшний урок, словно знаем друг друга много лет. Ксения очень легка в общении. Вот бы и мне такой быть. Из разговора я узнаю, что она поступила в Высшую школу искусств[1] на специальность «хореография», а на уроки балета пошла по собственной инициативе, потому как захотела получить классическую базу. Чтобы потом легче было учиться.

– Могу я задать тебе еще один вопрос из серии «не моего ума дело»?

– Конечно, – улыбаюсь я.

– Я заметила, что ты не очень любишь балет. Зачем он тебе?

Наверное, все те, с кем я вместе занимаюсь, недоумевают по этому поводу… И я решаю быть с Ксенией откровенной. Ведь никто, кроме нее, не интересовался тем, что мной движет. А точнее, кто.

– Дело в моей маме. Она убеждена, что я должна заниматься балетом.

– О, как я тебя понимаю, – кивает Ксения. – Мой папа тоже был уверен в том, чем я должна заниматься. А ты… ты пробовала разговаривать со своей мамой? Объяснить ей, что это не твое, если это так?

– Тут все сложно, – со смешком выдыхаю я. – Моя мама… Она знает, как для меня лучше.

– Многие родители думают так же. Я и сама долгое время так думала. А затем познакомилась кое с кем…

Тут мы обе отвлекаемся на звук свистящих по асфальту шин: на парковку на бешеной скорости заворачивает темно-синее авто и легко замирает недалеко от нас с Ксенией. За рулем я вижу… Мирона!

Пульс моментально ускоряется, сердце грохочет, а в ушах начинает звенеть. Я опять словно вмиг заболела. Но… Что он тут делает?!

– Это за тобой? – доносится до меня веселый голос Ксении.

– Не уверена… Возможно… – лепечу я.

– Забавно. Слушай, может, встретимся на неделе? Познакомимся поближе?

Одно удивление сменяется другим, и я перевожу недоуменный взгляд на девушку. Она правда хочет со мной подружиться?

По ее искрящимся искренним интересом глазам понимаю: правда.

– С удовольствием, – выдыхаю я.

А затем вздрагиваю от голоса Мирона:

– Мне тебя еще долго ждать, сестренка?

Сколько пренебрежения и издевки в его голосе… Но получается, что он действительно приехал за мной.

– Диктуй свой номер, я тебе позвоню, – достает свой телефон Ксения.

Я быстро называю цифры, а затем, махнув ей на прощание, иду к машине. Но садиться не спешу, жду, пока Мирон опустит стекло со стороны пассажирской дверцы, и задаю наверняка глупый вопрос:

– Ты приехал, чтобы отвезти меня домой?

– А на что это еще похоже? – недовольно интересуется он. – На то, что у меня есть знакомые среди будущих балерин?

– Но… как ты узнал?

– Садись уже, – бросает он вместо ответа.

Идти домой пешком казалось не таким опасным, как сесть в его машину. Но я пересиливаю себя и, открыв дверцу, опускаюсь в удобное кресло. И не успеваю я взяться за застежку ремня безопасности, как машина, взревев, срывается с места.

Кажется, я охаю от испуга, а со стороны водителя слышится усмешка.

Я все же умудряюсь пристегнуться и дрожащими пальцами сжимаю ручку своей спортивной сумки – тоже розового цвета. На мне еще и сарафан с бледно-розовыми цветами. И вдруг я с тревогой задумываюсь: Мирон может подумать, что это мой любимый цвет. Вчера пижама, сегодня – вот…

Впрочем, едва ли он обратил на это внимание, верно?

Но через долгих пятнадцать минут, когда мы выезжаем на главную дорогу, я понимаю: обратил. Мирон поворачивается в мою сторону и высокомерно осматривает меня.

– Хотел сказать еще вчера: тебе не идет розовый.

Он вновь смотрит на дорогу впереди, а я чувствую нестерпимо горящие щеки.

Разве вежливо так говорить? Его совсем не воспитывали? Ладно его мама, но он же много лет живет с моим отцом! Неужели не мог взять пример с него?

– А тебе – хамить, – обиженно произношу я.

– Что? – усмехается он, не поворачиваясь.

– Ничего, – отворачиваюсь я к окну.

Волнение вновь нарастает. Я уже жалею о своих словах – я никогда не умела отстаивать свое мнение. Я боюсь, что Мирон еще сильнее меня обидит сейчас, когда я не способна постоять за себя. А плакать при нем, если дело дойдет именно до этого, не хочется совсем.

– Подожди. Ты назвала меня хамом? – насмешливо спрашивает Мирон. – Хочешь дальше идти пешком? Что за недальновидность, фенек?

– Я… я не просила меня подвозить.

– Даже так? – недобро сужает он глаза. А в следующее мгновение резко перестраивается к обочине и останавливает машину. – Раз ты у нас такая гордая – иди пешком.

Никакая я не гордая…

Мне вновь становится страшно. Я перевожу взгляд с Мирона на ленту трассы, лес и поля по обеим сторонам от нее и, прерывисто вздохнув, отстегиваю ремень безопасности.

– Сиди на месте, чокнутая, – фыркает Мирон под звук заведенного вновь мотора. – Реально собралась идти пешком? Совсем мозгов нет.

Ему таки удалось сделать мне еще больнее…

Глава 6

Любовь

Весь оставшийся путь до дома мы едем молча. Не знаю, о чем думает Мирон, а лично я борюсь с плохим настроением. С обидой, что полностью завладела моим сердцем.

Ехать за мной, чтобы унизить? Разве это нормально? Разве нормально ненавидеть человека лишь за то, что она дочь твоего отчима и поживет какое-то время в его доме?!

Словно я рвалась в чужую семью сама!

Еще на подъезде к дому я вижу, как из него выбегает Никита. Останавливается на тротуарной дорожке, но взволнованно переминается с ноги на ногу, пока Мирон паркует машину. Я мгновенно покидаю салон в надежде поскорее добраться до комнаты и запереться в ней до самого ужина. Или дольше. Не хочу больше встречаться с Мироном. Этот высокомерный парень лишает меня всех душевных сил.

– Люба! – подбегает ко мне Никита и обнимает за талию. – Я помнил, что тебя нужно забрать, но мама захотела в магазин. Хорошо, что Мирон был дома, да?

Я вскидываю глаза на Мирона, который быстро вышагивает мимо нас, и пораженно произношу:

– Очень хорошо.

Вот кто его надоумил. И как удачно. Наверняка ни один из них даже не подумал, что у меня нет с собой денег на такси. Просто младший брат попросил старшего забрать сестренку после урока балета, потому что узнал, что водитель в это время будет занят. И ведь Мирон мог отказаться! Почему он не отказался? Не смог проигнорировать просьбу младшего брата или все же посчитал, что это удобный случай поиздеваться надо мной?

Просто ужас, насколько непонятно, что у него в голове!

– Чем ты сейчас хочешь заняться? – спрашивает Никита. – Может, поиграем во дворе?

– Конечно, – киваю я, не в силах ему отказать – так его глаза блестят азартом. – Только занесу в комнату сумку и переоденусь, ладно?

– Да, я подожду, – радуется брат.

Оказавшись в комнате, я бросаю сумку на пол и открываю шкаф. Даже не знаю, что мной движет. Просто скидываю всю свою одежду на пол и ищу хоть что-нибудь без розового цвета.

Как будто я сама не знаю, что мне он не идет. Словно мне нравится образ нежной девочки, который так по душе моей маме.

Нахожу комбинезон с шортами из легкой ткани насыщенно-синего цвета и надеваю его. Вот так. Этот цвет очень подходит к моим глазам, а еще комбинезон очень удобный. Думаю, пора прекращать слушать маму, которая далеко. На расстоянии вряд ли я ее разочарую, верно?

Никита ждет меня у раздвижных дверей, выходящих во двор. Тут недалеко от сада разбита огромная площадка с качелями, горками, батутом. А еще здесь установлен небольшой комплекс с трамплинами для катаний на скейтборде.

Еще из экскурсии с отцом мне стало известно, что трамплины ставили специально для Мирона – он любит кататься на скейтборде.

Вот и сейчас он здесь…

– Сначала качели! – громко предлагает Никита, подпрыгнув возле меня.

И привлекает внимание своего брата.

Мирон как раз наступает носком красных кед на один край скейтборда и ловко подхватывает другой, обернувшись на нас. Смотрит на меня секунду, а затем, отвернувшись, усмехается.

Наверняка он решил, что переоделась я из-за его слов. И так ли он не прав?..

– Как скажешь, Никит, – стараюсь я улыбнуться.

Пока брат по большей части развлекает себя сам, я стараюсь не смотреть на Мирона. Но конечно же, смотрю. О, он прекрасный скейтбордист. Папа сообщил мне тогда, что он катается с десяти лет – восемь лет непрерывного опыта! Именно поэтому мой взор тянет в сторону трамплинов. Из-за мастерства Мирона. Из-за его смелости заниматься тем, что он любит. И ни по какой причине больше. Да-да.

Он, кстати, напротив, интереса к нам не проявляет, сосредоточившись на своем занятии.

Вот и хорошо, верно?

А затем Никита уговаривает меня попрыгать на батуте.

Мы держимся за руки и пытаемся найти общий ритм в прыжках. Выходит плохо, и Никита так заразительно хохочет, что и я не сдерживаюсь – тоже смеюсь. Сейчас меня не занимают никакие мысли, кроме одной – продолжать веселить брата. Потому что его звонкий смех… Это по-настоящему круто!

В итоге мы оба так устаем, что на очередном прыжке расцепляем руки и валимся на спину, по инерции еще подпрыгивая на месте и смеясь.

– Я за водой, Люб. Тебе принести? – тут же поднимается Никита и, добравшись до лесенки, спускается.

– Да, спасибо, – продолжаю я лежать на спине, тяжело дыша.

Совсем вымотал меня братик. Я улыбаюсь, любуясь голубым чистым небом. Настроение прекрасное: позитив Никиты затмил все сегодняшние невзгоды, случившиеся со мной.

Мой личный маленький антидепрессант.

Наконец я решаюсь встать: перекатываюсь на живот, опираюсь ладошками в упругое полотно, поднимаю голову и… натыкаюсь на внимательный взгляд Мирона. Оказывается, он сидит на лавочке недалеко от батута. Интересно, как долго?

Шею и лицо начинает припекать от смущения, я наконец отвожу глаза и поднимаюсь. Иду по батуту, стараясь не думать о том, как, должно быть, неуклюже выгляжу. Словно утка – туда-сюда, туда-сюда. Скорей бы добраться к выходу!

А когда я обуваю сандалии, понимаю, что не знаю, куда себя деть. Ведь Мирон продолжает сидеть на лавочке и смотреть на меня. Как странно, да?

Ситуацию, впрочем, как всегда, спасает Никита. Он появляется в дверях и взволнованно сообщает:

– Люба, Мирон, пора на ужин! Мы его чуть не пропустили, представляете?

Я бессознательно улыбаюсь его такой детско-непосредственной тревоге, а затем перевожу взгляд на Мирона – он тоже улыбается брату и поднимается. Мне ничего не остается, кроме как идти за ним следом.

В дверях Мирон неожиданно останавливается и резко поворачивается ко мне лицом. Нас вновь разделяет не более десяти сантиметров, и мое сердце очень бурно реагирует на его близость, помчавшись вскачь. Смотрю в его невероятные глаза, которые, между прочим, умеют быть ледяными, и почти не дышу.

– Обидишь моего брата – будешь иметь дело со мной. Поняла?

– Я… я и не планировала его обижать. С чего бы мне? – спрашиваю я ошарашенно.

Взгляд Мирона вдруг меняется – из угрожающего становится любопытным.

– Ты меня все больше озадачиваешь, фенек. Но в конце концов я узнаю твои замыслы. Даю слово.

«Какие такие замыслы?» – удивляюсь я еще больше. И оказывается, вслух.

– Тебе лучше знать, – усмехается Мирон и заходит в дом, бросив напоследок: – Хорошо, что сменила розовый. Вот только я все равно не впечатлен.

Вот же!.. Черт!

Его замечание вызывает во мне протест, внутри неприятно жжет.

Этот парень снова и снова вынуждает меня злиться! И мне ужасно не нравится это состояние. Оно меня пугает!

Стараюсь дышать ровно, разжимаю сжавшиеся в кулаки пальцы, прикрываю глаза.

Я надела этот комбинезон ради себя. Не ради него. И неважно, если он подумал, что я якобы хотела его впечатлить. Умник нашелся. Вот. Да.

Я выдыхаю, встряхиваю головой и иду в столовую.

Все уже на своих местах. Ждут меня. И мне мгновенно становится стыдно за свою неконтролируемую вспышку злости.

– Всем доброго вечера, – негромко говорю я, направляясь к своему месту. – Прошу прощения за опоздание.

Галина на это хмыкает, но молчит.

– Как прошел день, Люба? – интересуется папа, как только я сажусь. – Нормально добралась до дома?

Вот здесь-то Галина и берет слово:

– О, дорогой. Мне срочно нужно было по делам, поэтому Любе пришлось взять такси. Но я уверена в том, что она доехала с комфортом, верно, Любочка?

– Верно, – усмехается Мирон.

Галина бросает на него озадаченный взгляд, а Никита объясняет:

– Я попросил Мирона ее забрать, а затем мы все гуляли во дворе, и даже попрыгали с Любой на батуте! Нам было очень весело!

– Рад за вас, Ник, – улыбается ему папа, кивает, кажется, с благодарностью Мирону, а затем спрашивает у Галины: – Очередная распродажа в ЦУМе, которую нельзя было пропустить? И узнала ты о ней, конечно, в то время, когда нужно было забирать Любу.

– На что ты намекаешь, Андрей? – возмущенно сопит та. – Машина Мирона еще лучше, чем такси, в котором, я уверена, с твоей дочерью ничего не случилось бы.

Мне не нравится, что они могут разругаться из-за меня, поэтому, видя, как опасно блестят глаза отца, я накрываю ладонью его сжатые на вилке пальцы и впервые вслух называю его так, как и положено дочке звать своего отца:

– Папа… Галина права: машина Мирона даже лучше, чем такси…

Я краснею под взглядом отца и последние слова говорю едва слышно.

Папа выглядит… приятно удивленным, словно мечтал, что это когда-нибудь произойдет, но не ожидал, что так скоро. Отвожу глаза и натыкаюсь на прищуренный взгляд Мирона.

Вот что он на этот раз себе придумал?

В последнюю очередь я коротко смотрю на Галину. Довольной она точно не выглядит. И она же меняет тему разговора:

– Мирон, до меня дошли слухи, что сегодня вечеринка у твоей подруги Марины. Ты наверняка приглашен, и я хочу предложить тебе взять с собой нашу Любочку. Познакомишь ее со своими друзьями, поможешь ей завести собственных. Тебе же не составит труда помочь своей сестре?

– Возможно, стоит для начала поинтересоваться у Любы, хочет ли она пойти, – замечает папа. – Что думаешь, Люба?

– Да, сестренка, что думаешь? – подобравшись, насмешливо спрашивает Мирон. – Так как моим мнением по ошибке поинтересовались в первую очередь, я уже могу ответить, что я, если что, не против взять тебя с собой.

Плохо дело.

В ушах начинает шуметь, пульс зашкаливает. Я знаю, что ничего хорошего меня не ждет на этой вечеринке. Но папа смотрит так, словно это мероприятие спасет меня по меньшей мере от скуки, по большей – от вселенского зла. Вероятно, он не хочет, чтобы я сидела одна в воскресный вечер, когда мои сверстники развлекаются.

Странно, что, несмотря на свое состояние и плохое предчувствие, я все равно хочу пойти, верно? И не для того, чтобы угодить отцу, а для того, чтобы провести побольше времени с тем, кто буквально сводит меня с ума. Кого я вообще до конца сегодняшнего дня видеть не хотела.

– С удовольствием пойду с тобой на вечеринку, Мирон, – тихо, но вежливо отвечаю я.

Значит, я странная. Даже для самой себя.

Глава 7

Мирон

Она странная.

Ее напугала идея пойти со мной на вечеринку, но она все равно согласилась. Хочет угодить? Но кому? Мне? Андрею? Моей маме?

Что она, черт возьми, задумала?

Я всегда легко догадывался, что на уме у той или иной девчонки, но с фенеком… Таких, как она, я еще не встречал.

Моя мать откровенно ее подставляет с машиной, наивно полагая, что та при отце поведет себя как безропотная овечка – я узнал продавливающий тон матери, когда она обращалась к Любе. Но Люба даже и не подумала настраивать Андрея против жены, больше того, испугалась, что они из-за нее поцапаются. Что это? Какая-то хитрая тактика? Логичнее же было сделать несчастный вид, чтобы Андрей полностью встал на ее сторону, если она действительно, как предполагает мать, хочет им вертеть, как ей вздумается. Значит, она подстраивается и под мою маму.

Далее, Никита. Андрей души в нем не чает, что делает моего брата еще одним рычагом в ее игре. По сути, ей на него должно быть плевать, но то искреннее веселье на батуте… Разве такое можно сыграть? И удивление в ответ на мой наезд. Такая великолепная актриса? Еще один талант, о котором она умолчала? Потому что раньше, до переезда в наш дом, она не особо рвалась с ним общаться, так? Так.

Теперь я. Я ожидал, что она начнет подмазываться, извиняться, когда предложил ей отправляться пешком, но она и правда собралась идти на своих двоих. При этом переоделась, когда я заметил, что ей не идет розовый.

Получается, она решила, типа, подружиться с каждым из нас, угождая? Чтобы мы и мысли не допустили, что она способна на что-то гнусное? Или она реально привыкла угождать каждому? Подстраиваться под всех, не имея собственного мнения? В таком случае она жесть какая жалкая. И это досадно. Потому что мысль о достойном противнике приятнее, чем идея стать монстром для бедной и невинной девочки.

Но делать выводы рано. Нужно больше времени. Хорошо, что оно у меня есть.

Маринка уже завалила мне мессенджер вопросами, когда же я буду, поэтому я решаю, что пора ехать. Кстати, у нашего фенека во всех социальных сетях закрытый профиль. Подозрительно, правда?

Останавливаюсь у открытой двери в ее комнату и вижу, как она сидит на краешке кровати с прямой спиной. Складывается ощущение, что она все время после ужина просидела именно так – в ожидании, когда я за ней зайду. Хм.

– Готова? – даю я знать о себе.

Фенек вздрагивает и в одно мгновение подскакивает, упирая взгляд в пол:

– Да.

– Пошли, – бросаю через плечо.

Реально ждала. Говорю же, странная.

До особняка Маринки мы едем молча. Все это короткое время фенек смотрит прямо перед собой, ни разу не сменив положения: напряженные спина и шея, ладошки на коленях. Зачем она согласилась, если так боится? Или все же делает вид? Что тоже понимания не добавляет.

Я паркую машину у ворот. Один из минусов популярности – если не хочешь, как неудачник, являться на вечеринку в первых рядах, приходится оставлять машину в не самом комфортном месте.

– Запомнила дорогу? – спрашиваю я свою «сестрицу», когда мы выбираемся из машины. – Пропустишь момент, когда я соберусь домой, – пойдешь пешком. Приятного вечера, – широко улыбаюсь я ей напоследок.

О, этот взгляд… Дорогого стоит. Естественно, я и сам не собираюсь упускать ее из виду, но для того, чтобы она показала себя во всей красе, ей это знать не обязательно.

Народу, как всегда, полно. Музыку слышно и на луне. Алкоголь льется рекой.

Одно из преимуществ быть представителем золотой молодежи – родители, которые частенько отдыхают за границей. Даже не представляю, сколько еще таких вечеринок устроит Маринка за время их отсутствия. И конечно, тебе необязательно считать деньги. Кинь клич, что у тебя весь дом в распоряжении, и все устроится само собой.

Все мои тусуются у бассейна. Я здороваюсь с парнями, терплю слюнявые приветствия девчонок и принимаю услужливо протянутый кем-то стакан с алкоголем. Конечно, никого из присутствующих не интересует, что некоторые из них за рулем. Что им какие-то правила? Их писали не для таких.

Фенек скромно замирает недалеко от нас. Осматривается. Замечаю, как многие пялятся на нее из-за ее ярко-рыжих волос. Она в принципе выглядит сейчас как из другого мира, словно впервые на вечеринке. Неужели это на самом деле так? И почему мне не плевать?

– Ты здесь! – вешается мне на шею со спины Марина. – Ура!

– Ага.

– М-м… – отлипает она от меня и смотрит на Любу. – А вот и твоя сестренка. Мне звонила твоя мама – кого-то ждет потрясающий вечер в прямом смысле слова, – хихикает она и припускает в сторону фенека.

– Стой, – ловлю я ее за локоть. – Не знаю, что там придумала моя мать, но у меня другие планы. Подружись с ней.

– Чего? – округляет она глаза и бросает на Любу короткий высокомерный взгляд. – Подружиться… с ней? Ты серьезно?

– Серьезно, Марин.

– Оу… – мгновенно меняется ее настроение, она делает шаг ближе ко мне и начинает кокетливо водить своим ноготком по футболке на моей груди. – Расскажешь, что придумал ты?

– Нет. Просто постарайся войти к ней в доверие. Справишься? – с вызовом улыбаюсь я.

– П-ф-ф! Я стану ее лучшей подругой. Самой лучшей.

– Идеально.

Марина перехватывает у проходящего мимо парня два пластиковых стакана и, виляя бедрами, направляется к моей сестренке. Украдкой наблюдаю, как Люба реагирует на внимание Марины: смущается, нерешительно принимает стакан, делает из него по настоянию Маринки глоток и морщится, стараясь не показывать новой знакомой свое отвращение.

– Фил, – хлопаю я приятеля по плечу, привлекая его внимание. – Что скажешь о моей сестре? Вон та, рыженькая, рядом с Маринкой.

Филипп прищуривается, его взгляд оценивающий, через секунду он выносит вердикт:

– Приятная, плюс свежая кровь. И краснеет очень мило… Но, блин, в недотрогах помимо приятностей есть и минусы. Связался я однажды с одной такой…

Мне плевать, с кем он там связывался, поэтому я слушаю его рассказ вполуха, наблюдая, как Маринка смеется собственной шутке и как фенек вежливо улыбается. Что-то подсказывает мне, что не выйдет у этих двоих искренней дружбы. Но посмотрим, да.

И у меня есть Фил как запасной вариант. Он у нас местный обольститель. Не пропустил еще ни одной юбки, при этом и сам хорош собой настолько, что даже не старается, просто берет то, что хочет.

Какой бы хитрой ни оказалась мой фенек, устоять перед его обаянием она не сможет. Сто пудов.

– О, – вклинивается между нами Арс, перебивая Фила, – новенькая. Откуда здесь такой сладкий персик?

– Сводная сестра Мира, – усмехается Фил. – Он как раз подводил к тому, что нам нельзя ее трогать. Да? Нормальная девчонка оказалась?

– Еще не понял, и подводил я к другому, – хмыкаю я. – Хочу, чтобы ты ее обаял. Интересно, как она себя поведет.

– А чего не сам? Родаки слишком серьезно отнеслись к вашему якобы родству?

Сам… Хм. И почему я не подумал? Потому что знал, что она на меня не поведется, если реально затеяла свою игру?

– А давайте я на себе проверю ее поведение? – ржет Арсений.

И мне вдруг перестает нравиться моя идея.

– Нет, – отвечаю я резко и, чтобы озадаченные парни не придумали ничего лишнего, смеюсь: – Фил второй после меня красавчик, а ты где-то месте на шестом. Так что не катишь ты, Арс, сорян.

Мы все ржем, и как раз в этот момент Маринка подводит под локоток к нашей компании донельзя смущенного фенека.

– Ребят, моя новая подруга и по совместительству сводная сестра нашего Мирона – Люба.

– Всем привет, – едва слышно шепчет фенек, не поднимая глаз.

И я не понимаю, что думать. С одной стороны, я ей не верю. С другой, если она реально такая скромница, это жесть. С третьей – мне не нравится, как Маринка корчит рожу у нее за спиной и как остальные девчонки смотрят на нее с презрением, пытаясь сдержать смех, а парни разочарованно кривятся.

Ожидали от рыжей больше огня?

Я не скрывал от них, что вскоре моя сводная сестра будет жить в нашем доме. Возможно, даже выражался с некоторым негативом об этом, но сейчас… Всего на секунду я представил, что она такая, какая есть, и мне неожиданно становится стыдно. За друзей. За себя.

Неприятное ощущение.

Поэтому, встряхнув головой, я отхожу к Кристи, стоящей у распахнутых в дом дверей, и незаметно киваю Филиппу. Тот мгновенно подскакивает к фенеку и стукает своим стаканом об ее стакан в знак приятного знакомства.

– Ты сегодня трезвенник? – томно интересуется Кристи и облизывает свои пухлые губы, когда я перевожу взгляд на нее.

– Нет, – бросаю я, мгновенно теряя к ней интерес, и делаю вид, что отпиваю из стакана.

Кажется, мой план работает: фенек краснеет от внимания Фила, улыбается робко. Жаль, я не слышу, о чем они говорят. Маринка тоже рядом, нет-нет да и вынуждает ее сделать очередной глоток спиртного. Похоже, она не совсем отказалась от плана моей матери, который наверняка состоял в том, чтобы как следует напоить Любу и показать Андрею, что ей нельзя доверять. Меня это почему-то злит. Как и то, что Арс все же позволяет себе к ней подкатить: обнимает ее хрупкие плечики своей ручищей, склоняется к уху, чтобы шепнуть какую-нибудь пошлость, вынуждая фенека краснеть от смущения. Почему она не скинет с себя его руку? Приятно внимание?

Наши глаза встречаются, и я тут же отвожу взгляд и улыбаюсь Кристи, которая обхватывает своими пальцами мою руку со стаканом и тянет на себя, чтобы отпить из него. При этом ее взгляд призывно темнеет, намекая, что она совсем не против того, чтобы ее губ коснулись не только стенки моего стакана.

Все просто и понятно. Почему с фенеком не так?

Потому что у нее отсутствует желание соблазнять? Потому что она что-то большее, чем милая мордашка и ладная фигурка? Потому что она в принципе не такая, как другие?

Хмыкаю в ответ на попытки Кристи соблазнить меня и смотрю в сторону фенека. Но ее там нет.

Арса я тоже не вижу.

В груди нарастает какое-то незнакомое чувство. Тревога? Досада?

Что, черт возьми, со мной происходит? Она ведь не маленькая девочка! Сможет постоять за себя при случае. Сможет же?

А затем я припоминаю, как она решительно собралась идти домой пешком, ее прерывистый вздох… Чертыхаюсь и иду на поиски своего раздражающего до скрипа зубов фенека.

Глава 8

Любовь

Какая же я глупая…

Мирон взял меня с собой, чтобы лишний раз поиздеваться. Не иначе. И друзей подговорил. А как еще объяснить их неожиданное навязчивое внимание? Марина явно не из тех, кто захочет дружить с такой, как я. Она раскрепощенная, уверенная в себе, красивая. Какое ей дело может быть до меня, если это не подстава? Филипп и Арсений уж слишком выпячивают свой интерес. Разве могу я им всерьез нравиться, когда их другу не нравлюсь совсем?

– Мирону повезло с сестренкой, – обняв меня за плечи, шепчет Арсений, и я по инерции смотрю в сторону сводного брата. Мы встречаемся глазами, и он тут же переключает внимание на блондинку рядом с ним. Наверное, между ними что-то есть. Он ей так улыбается… Как никогда не будет улыбаться мне. А Арсений тем временем продолжает: – Такой сладкий персик.

Мне вмиг становится нестерпимо неуютно, и я решаю, что вежливости на сегодня достаточно. Скидываю руку Арсения и быстро иду куда глаза глядят. Найду укромное местечко и посижу там. Подальше от всех этих притворщиков. Подальше от Мирона, которому плевать на мои чувства. На меня саму.

Какая же я глупая…

Почему мне так важно ему нравиться? Он же не сделал мне ничего хорошего! Ни разу не проявил ко мне доброту! Даже забирая меня с урока балета, вел себя отвратительно. Хватит! Не хочет со мной общаться, и не надо!

Я открываю дверь в оранжерею и оборачиваюсь, убеждаясь, что меня никто не видит. И тут же врезаюсь в кого-то. Сильные руки подхватывают меня за талию, не позволяя упасть, а над головой звучит веселый голос:

– Прости, не заметил тебя. Тебе говорили, что ты невероятно маленькая?

– Я и сама это знаю, – бурчу я на волне своего плохого настроения и распрямляюсь, высвобождаясь из чужих рук. – Наверное, поэтому мама настояла на том, чтобы я занималась балетом. Видимо, думала, что это поможет мне вытянуться.

Я говорю сама с собой, отдаляясь от места столкновения, даже толком не взглянув на парня. И совсем не ожидаю, что он меня услышит и тем более рассмеется.

– Стой. Как тебя зовут, огонек?

Я замираю на месте и разворачиваюсь к шагающему ко мне парню. Он улыбается. И выглядит гораздо старше собравшихся здесь ребят. Такой же самоуверенный, как Мирон, но не настолько красивый, как мой сводный брат.

– Люба, – смущаюсь я под его пристальным взглядом.

– А я Виталий, старший брат Марины. Откуда знаешь мою сестру?

– Эм… Мы с ней познакомились только что. Я пришла сюда со своим сводным братом. Мирон. Его ты наверняка знаешь.

– Знаю. Не повезло тебе с братцем, – вновь смеется Виталий.

– Почему?

– Он всегда такой подозрительный, отталкивающий. Одним словом, неприятный человек. Присядем? – указывает он скамью рядом со мной. – Значит, занимаешься балетом по принуждению? А чем бы хотела заняться вместо него?

Я несколько секунд в замешательстве смотрю на усевшегося на скамью парня. Ему правда интересно? Никого и никогда это не интересовало.

– Смелей, огонек, – хлопает он ладонью рядом с собой. – Я не кусаюсь, и мы просто поболтаем. Я еще ни разу не встречал на вечеринках Маринки того, кого интересно было бы послушать.

Ситуация необычная. Да, Виталий брат Марины, но он старше и вряд ли крепко дружит с ее друзьями, учитывая то, как отозвался об одном из них, Мироне. И я впервые разговариваю с парнем, который если и слышал обо мне, то не знает близко, однако, кажется, хочет это исправить. Насколько искренен его интерес? Впрочем, разве важно это сейчас, когда я хочу отвлечься от преследующих меня волнений и расстройств? Совершенно нет.

– Я обожаю петь, – решаюсь сказать я, присаживаясь рядом с Виталием.

– И как? Получается?

Даже очень. В специальном караоке-приложении я, можно сказать, популярна. Подписчикам нравится мой голос. А мне это приятно. Никто из них не знает, кто я такая, как выгляжу и чем живу, они просто любят слушать, как я пою.

– Немного, – улыбаюсь я. – Одно время я ходила на занятия по вокалу, но мама решила, что это пустая трата времени, и перевела меня на уроки по фортепиано. Я бы, конечно, предпочла и дальше ходить на вокал.

– Но твоей маме лучше знать, что тебе нужно, да?

– Да…

– Вот бы и Маринке такую мать. А то наша позволяет ей все, что та хочет. И что путного из нее вырастет? Ее же ничего не интересует, кроме собственной внешности, мальчиков и популярности. И взять тебя: скромная, приличная девочка. Сколько тебе лет, кстати?

– Совсем скоро исполнится восемнадцать.

– Ого! Думал, тебе не больше шестнадцати.

Я неловко улыбаюсь, а затем мы оба смотрим в сторону открывшейся двери. На ее пороге стоит Мирон. Сначала он смотрит на меня, и на его лице словно проступает облегчение, а затем он видит Виталия, вот тогда черты его лица совершенно точно каменеют.

– Иди сюда, фенек, – почти рычит он.

Сначала я пугаюсь и уже хочу встать, но на мое колено ложится теплая ладонь Виталия, удерживая на месте. Я немного теряюсь от этого жеста и слышу, как парень отвечает Мирону:

– Я только-только познакомился с твоей сестрой. Не мешай нам общаться, я же не мешаю тебе общаться с моей.

О-о, судя по интонации Виталия, у Мирона и с Мариной что-то есть? Наверное, не зря она так сладко о нем отзывалась. Возможно, он неравнодушен ко всем девушкам здесь. Исключая меня.

– Фенек, – зло усмехается Мирон. – Ты зря решила, что я буду искать тебя по всем углам, когда соберусь домой. Так что в твоих же интересах не отходить далеко от меня.

– Я ее провожу, если понадобится, – хмыкает Виталий, раскидывая обе руки по спинке скамьи.

Мне не нравится, как темнеет взгляд Мирона. Как сжимаются его челюсти. И то, как ведет себя Виталий, мне тоже не нравится. Словно я из девушки, которую хотелось узнать получше, превратилась в повод позлить Мирона. Так не пойдет. Я не собираюсь быть ни девочкой, над которой смеются друзья Мирона, ни причиной для драки с ним же.

– Я запомнила дорогу, Мирон, – поднимаюсь я и шагаю в сторону выхода. Жаль, что и он там стоит. – Прямо сейчас и отправлюсь домой, чтобы тебе не приходилось искать меня по углам.

Сейчас мой рост играет мне на руку, и потому я быстро проскакиваю мимо сводного брата, намереваясь поскорее добраться до главных ворот. Но далеко уйти я не успеваю. Буквально через минуту Мирон обхватывает своими горячими пальцами мое запястье и дергает меня к себе, в следующий миг вынуждая прислониться спиной к стеклянной стене оранжереи. Руку мою он не выпускает, а свою свободную упирает ладонью в стекло у моей головы. Склоняется близко к моему лицу и шипит:

– Что, я нарушил ход твоей игры?

Сердце барабанит так громко, что я едва слышу его слова. Его невероятные глаза, которые сейчас горят пламенем, слишком близко. Я чувствую на коже его теплое дыхание. Соображать становится очень сложно. И я зря опускаю взгляд на его чуть приоткрытые губы…

– Не понимаю, о чем ты, – заставляю я себя поднять взгляд выше.

Глаза Мирона вспыхивают, он тоже смотрит на мои губы, да так, что у меня начинают дрожать ноги, а во рту вмиг все пересыхает. Это что-то невозможное! Он обвиняет меня непонятно в чем, а у меня все мысли о том, что будет, если он меня… поцелует. Но ведь это невозможно! Или…

Нет.

Мирон словно просыпается и с некоторым удивлением смотрит мне в глаза. Впрочем, это чувство он быстро прячет за злостью:

– Ты насквозь лживая, фенек.

Я?! В груди, как ураган посреди поля, поднимается возмущение.

– Ты не имеешь никакого права так обо мне говорить! – шиплю я, как совсем недавно шипел он. – Я не сделала тебе ничего плохого!

– Пока не сделала.

– Да что… Так неправильно! Знаешь, я хотела, чтобы мы подружились, но теперь четко осознаю, что это невозможно. Отпусти меня!

– Чтобы что? – усмехается он, и не думая меня отпускать. – Чтобы ты прибежала домой вся такая несчастная оттого, что я заставил тебя идти пешком? Пожалуешься Андрею, что я позвал тебя с собой и бросил? Это ты задумала, фенек?

– Твои абсурдные предположения лишний раз доказывают, что ты совсем меня не знаешь. Я не планировала ничего такого!

– А что ты планировала?

– Ничего!

Мы оба тяжело дышим, словно пробежали не один километр. Оба со злостью смотрим друг на друга. Я никогда и ни на кого так не злилась! Меня пугают мои чувства. То, что он на самом деле может так думать обо мне. Он! Тот, кто подговорил друзей подшучивать надо мной! Ужасно несправедливо!

– О, вы еще тут? – переключает наше внимание на себя Виталий. – Все в порядке, огонек? – подмигивает он мне и, не дожидаясь ответа, уходит. А я пользуюсь тем, что Мирон отвлекся, и выскальзываю из его рук.

Внутри меня все кипит и бурлит. Я бы с удовольствием наговорила всяческих гадостей этому самоуверенному идиоту, если бы умела. Как же все интересно выходит! Он ждет от меня подвоха тогда, когда сам готов устроить его мне! Невыносимый, заносчивый и эгоистичный баран! Да! Вот он кто!

Я возвращаюсь к бассейну, чтобы знакомой дорогой пройти к воротам, но тут…

– Ты не вернешься домой без меня! – снова ловят мое запястье горячие пальцы Мирона. Вновь он меня дергает к себе. А мы, между прочим, находимся в самой гуще людей, на скользкой дорожке у бассейна. От резкого разворота меня немного заносит, и я буквально врезаюсь в его грудь, цепляюсь пальцами за футболку на его спине, но и сам он меня подхватывает за талию, обнимает, не позволяя упасть. Пугается не меньше моего и обескураженно выдыхает: – Черт, фенек, прости…

Я поднимаю лицо, тоже немного шокированная его извинениями и… нашими тесными объятиями. Что в груди, что в мыслях настоящий хаос. Я вновь зачем-то смотрю на его виновато поджатые губы, и сердце, словно внезапно сошло с ума, оглушительно барабанит в ушах.

– Ты… – произносит он, касаясь ладонью моей щеки, отчего каждый мой нерв буквально начинает визжать. Но тут Мирон быстро отдергивает руку и, прокашлявшись, грубовато спрашивает: – Не ушиблась?

– Нет, – отвечаю я, делая шаг назад, и, прежде чем развернуться, предупреждаю: – Не смей больше меня так хватать. Впрочем, как и вообще меня касаться.

С меня достаточно вежливости, особенно по отношению к нему!

Я делаю несколько шагов вдоль бассейна, но тут – уже третий раз за вечер – в кого-то врезаюсь. Хотя нет, сейчас абсолютно точно врезаются в меня! И на этот раз никто не спасает меня от неминуемого падения… в воду!

Я не успеваю зажать нос и даже вскрикнуть, как толща воды смыкается над моей головой.

Хорошо, что я умею плавать. И вот интересно, тот, кто меня столкнул, подумал об этом?

Пусть комбинезон и обувь, пропитавшись водой, моментально тяжелеют, я все же умудряюсь быстро вынырнуть на поверхность. Откашливаюсь. За то время, что я была под водой, у бортика собралась небольшая компания. Кто-то смеется, кто-то интересуется, в порядке ли я.

И я в порядке! Немного испугалась, наглоталась воды и ужасно зла!

– Прости, Люба. Я тебя не заметила! – насмешливо произносит блондинка, которая стояла тогда в компании Мирона.

Очевидно, она меня и столкнула.

Сам он, кстати, присаживается у края и протягивает мне руку, выглядит при этом сердитым.

Но я зла намного больше!

Я не обращаю внимания на его желание мне помочь и сама выбираюсь из бассейна. Распрямляюсь, чувствуя, как по телу стекает вода, дышу тяжело, но нахожу силы крикнуть в лицо Мирону:

– И кто теперь лживый?! Все еще я? Нет, Мирон. Лживые здесь – это ты и твои друзья! И никто больше!

Ребята вокруг начинают смеяться, а особенно громко хохочет блондинка, которая меня спихнула, но мне впервые плевать на то, кто и что думает. Столько унижений за один вечер, в который я наивно надеялась завести друзей, хотя бы одного друга – Мирона. И пусть я никогда бы не смогла стать душой компании, но простой человеческой вежливости заслуживала! А он все испортил!

Распихивая локтями смеющийся народ, я хочу уйти подальше от этого сборища жестоких идиотов. Пытаться нравиться кому-то? Глупее занятия не сыскать на всем свете! Мама ошибается, настаивая на том, что девочкам обязательно нужно быть послушными и кроткими. Этого никто не ценит! Как не ценила она этого во мне сама. Потому что ни мое послушание, ни моя готовность уступать ей во всем не помешали ей уехать к своему любовнику и оставить меня в доме, где мне никто не рад!

Остываю я, лишь выходя из ворот. Конечно, так думать неправильно. Папа и Никита мне рады. Нельзя обвинять их в том, что я не нравлюсь Галине и Мирону. Даже они сами в этом не виноваты – просто мы разные. И этого никак не исправить.

Я обхватываю плечи руками, вспоминая дорогу в особняк отца. Ветерок холодит мокрую одежду, вызывает мурашки на коже. Надеюсь, я не простужусь, пока доберусь до своей комнаты, где есть ванна и горячая вода. Как же нестерпимо хочется смыть с себя хлорку из бассейна и весь этот день.

Я узнаю машину Мирона, и в груди вновь вспыхивает злость. Хочется пнуть по колесу, хоть как-то выплеснуть эту отравляющую сердце ярость. Но я не позволяю себе пасть еще ниже. И тут габаритные огни машины мигают, а следом я слышу голос ее хозяина:

– Садись в машину, Люба.

Резко оборачиваюсь. Он что, шел за мной все это время? А я была так увлечена своими мыслями, что не слышала его шагов? Впрочем, очень удачно, что он открыл машину – моя сумка с телефоном осталась как раз в ней.

– Я только заберу свои вещи, – тихо предупреждаю я, открывая дверцу. Подхватываю сумку и уже хочу захлопнуть дверцу, но Мирон не позволяет, встав рядом со мной:

– Не дури, фенек. У тебя уже зубы стучат, а что будет после получасовой прогулки в мокрой одежде на свежем ночном воздухе?

– Если ты переживаешь, будто скажу папе, что я простудилась из-за тебя, то ошибаешься.

– И пусть я на самом деле буду виноват? Ты странная, фенек.

– Почему фенек? Тебе кажется, что у меня огромные уши? Почему ты вообще позволил себе дать мне прозвище?

– Что, огонек звучит лучше? Называть тебя так? – сужает он глаза.

– У меня есть имя, – твердо говорю я.

– Любовь, – кивает он. – Садись в машину, Любовь, и мы поедем домой.

– Не обязательно бросать своих прелестных друзей из-за меня.

– А это решать уже мне. Садись. Пожалуйста.

– Ладно, – сдаюсь я под напором его невозможных глаз, которые, кажется, горят раскаянием.

Может, мне показалось? Но и его «пожалуйста» прозвучало достаточно искренне.

Плюс я замочу его кресло – тоже своего рода отмщение.

Да, мой сводный брат вынуждает меня быть злорадной.

Едем мы обратно в напряженном молчании, я словно чувствую кожей плотный туман нашего недоверия по отношению друг к другу и потому, как только машина останавливается на парковке недалеко от фонтана, сразу же выскакиваю из салона и быстро иду в дом.

Мирон нагоняет меня у двери в мою комнату – в очередной раз, – но теперь аккуратно и нежно, обхватывая мое запястье:

– Люб, я хотел…

Не обращаю внимания на подскочившее к горлу сердце и выдергиваю свою руку из его пальцев:

– Еще как-нибудь меня унизить? Хватит, Мирон. Давай просто договоримся не трогать друг друга. Ты не задеваешь меня, а я – тебя. И все будут довольны, верно?

Я не жду его ответа, открываю дверь и закрываю ее перед его носом. На замок. Правда, хватит. Это все слишком выматывает. Заставляет испытывать такие эмоции, которые я бы предпочла не ощущать.

Я еще долго и бездумно сижу на краешке кровати, а затем иду в душ. Он-то и приводит меня в чувство окончательно. А укладываясь спать, я вижу, как индикатор на моем телефоне сигнализирует о входящем сообщении:

Я сажусь в кровати, чувствуя некоторое волнение:

Глава 9

Любовь

В тот вечер я еще долго не могла уснуть. Сначала у меня не было особого желания общаться с Виталием, но в конце концов он меня разговорил. И… мне понравилось с ним болтать! Возможно, потому что он действительно хотел меня узнать, но, как бы я ни старалась, не переводил тему разговора на себя. Шутил, паясничал и всегда возвращался к моей жизни. Лично я считала ее скучной, но его интерес словно и для меня делал ее занимательнее.

Мы общались с ним и весь понедельник тоже.

А во вторник, после занятия по английскому языку, я набираюсь храбрости и звоню Ксении.

– Люба! – звонко отвечает она. – Я ждала твоего звонка!

– Привет, Ксюша, – смущаюсь я и быстро спрашиваю, чтобы не передумать: – Ты не занята? Хочешь сходить со мной в кафе? И возможно, прогуляться по магазинам?

– О, я с удовольствием!

Мы договариваемся встретиться в ЦУМе и прощаемся до встречи.

И просто потрясающе проводим время!

В кафе мы долго разговариваем, узнавая друг друга, шутим. Ксения очень легкая в общении, и ее легкость передается и мне. На этой волне я даже делюсь с ней своими переживаниями по поводу переезда к отцу, она в ответ делится своими. Складывается ощущение, что мы с ней знакомы не один день, а долгие годы. Наверное, так и бывает, когда встречаешь своего человека.

А затем мы отправляемся по магазинам.

Я наконец покупаю себе джинсы с дырками на коленях, ради чего и затеяла это мероприятие, которое обернулось таким чудесным образом.

Вот только… хорошее настроение немного омрачает разговор за ужином.

– Люба, – обращается ко мне папа, подкладывая себе в тарелку салат из руколы и креветок. – На днях я задумался вот о чем: тебе скоро исполнится восемнадцать, и ты сможешь получить водительские права. Своя машина – это очень удобно. Мирон не даст соврать. Ты хотела бы научиться водить, Люба?

– Наверное, – негромко отвечаю я.

Идея и правда хорошая, но вызывает опасения. Я – и за рулем машины? Наверняка это сложно!

– Я могу начать ее учить, – вдруг предлагает Мирон папе. – Как ты учил меня.

– О, дорогой, я не уверена… – начинает Галина, но папа ее перебивает:

– Отличная идея, Мирон! Что скажешь, Люба?

Я смотрю на Мирона, который, сделав дело, скучающе ковыряется вилкой в салате, и не понимаю его поступка. Казалось, он прислушался к моим словам, и мы с ним держали дистанцию.

Ну и зачем он это предложил?

Перевожу взгляд на папу, его глаза азартно блестят, он хочет, чтобы я согласилась.

И я, разумеется, соглашаюсь:

– Хорошо, спасибо.

После той памятной воскресной вечеринки я ужасно стыдилась своей несдержанной ярости, очень переживала, что Мирон расскажет нашим родителям, что я сорвалась и накричала на него. Но все обошлось, а я пообещала себе, что впредь постараюсь не допускать новых поводов кого-либо расстроить.

– Первый урок завтра днем, – сообщает Мирон и поднимается. – Спасибо за ужин, буду у себя в комнате.

Вскоре и все остальные заканчивают с ужином, и мы с Никитой отправляемся смотреть мультфильм. Все это время я думаю о Мироне, пытаюсь понять причины, побудившие его сделать такое странное предложение. Но добиваюсь лишь того, что заранее начинаю переживать и тревожиться.

Нет, что же он все-таки задумал?

Этот вопрос мучает меня и перед сном, не дает уснуть. Я еще долго верчусь из стороны в сторону, пока наконец не засыпаю.

Поутру я вспоминаю, что сегодня у меня по плану занятие по фортепиано, которое проходит вечером, так как Школа искусств, та самая, в которую поступила Ксения, проводит внеклассные уроки исключительно по вечерам.

И я вдруг думаю, что тоже могла бы туда поступить, если бы не мамина прихоть дать мне бизнес-образование, которое обеспечит мне безбедное существование. С удовольствием стала бы эстрадной певицей, будь эта профессия надежной, а я – посмелее и поувереннее в себе.

А затем я снова возвращаюсь к мыслям о Мироне…

Собираясь на завтрак, я трусливо надеюсь, что он отменит урок по вождению. Или вовсе о нем забудет. Передумает. Решит не тратить на меня свое время.

Но Мирон, явившись под самый конец, сухо назначает время занятия, выпивает кофе и уходит.

А когда оно настает, он входит в гостиную, где я, жутко волнуясь, его ожидаю.

Мы не оставались с ним наедине с моего позорного воскресенья, и мое сердце начинает набирать обороты. Щеки и шея горят от его пристально-насмешливого взгляда. Ладони потеют. Интересно, он когда-нибудь перестанет так на меня действовать?

Сегодня на нем толстовка и черные джинсы, на голове, как всегда, беспорядок. Но что-то в нем, на мой взгляд, неуловимо изменилось. Из его глаз словно исчезло недоверие.

Но с чего вдруг?..

– Тебе очень идет синий цвет, фенек, – кивает он на мою новенькую футболку с забавным рисунком ярко-оранжевого солнца. – Как, впрочем, весь этот бунтарский образ.

Да, на мне те самые джинсы, а волосы я собрала в небрежный высокий пучок. Кажется, я вовсе не старалась специально впечатлить его своим новым внешним видом, но подсознательно, наверное, надеялась на это. И теперь не могу понять, говорит он искренне или в очередной раз издевается.

Ответить я не успеваю, потому что в гостиную в сопровождении горничной входит… та, кого я вообще не ожидаю сегодня увидеть.

О ужас.

Я подскакиваю с дивана и еле выдавливаю из себя:

– Бабушка?

Она молча осматривает меня с головы до ног и слегка морщит нос:

– Что с тобой сотворили за эти несколько дней, Люба? Разве в этом доме не принято выглядеть прилично? – А затем она переводит взгляд на Мирона и так же цепко оглядывает его: – Пожалуй, мне все ясно. Ты, должно быть, Мирон, сын жены Андрея. И этой дамочке, по всей видимости, плевать, как выглядят ее дети.

Бабушка снова брезгливо морщится и с уверенностью, не свойственной гостям, проходит к одному из кресел, чтобы усесться в него с прямой спиной.

– Дорогая, присаживайся напротив, – обращается она ко мне. – Я уже распорядилась насчет чая.

У меня глаза готовы вылезти из орбит, но я смотрю в пол и послушно иду к другому креслу. По пути вспоминаю про Мирона и бросаю на него короткий взгляд. Он с недоумением смотрит на мою невозмутимо-наглую родственницу.

Всему виной аристократические корни, которыми мои бабушка и мама очень гордятся. Все, что осталось у них от благородных предков.

Но кто бы мог подумать, что визит бабушки «спасет» меня от двух часов в обществе Мирона.

– Люблю чай, – вдруг улыбается Мирон и проходит к дивану. – И буду рад составить вам компанию.

– Что вы, молодой человек, это совсем не обязательно, – немного раздраженно замечает бабушка.

– Не обращайте на меня внимания, общайтесь с любимой внучкой. Вы, наверное, очень соскучились по ней. А я правда жесть как люблю чай.

Услышав слово-паразит, бабушка морщится, а я понимаю, что Мирон сказал его специально, и хочу улыбнуться.

Но что он задумал?

– Что ж, Люба, – бабушка отрывает неприязненный взгляд от Мирона и смотрит на меня. – Расскажи, пожалуйста, как твои дела. Сразу замечу, что твоей матери будет очень интересно узнать, по какой такой причине ты стала позволять себе так выглядеть.

Я не хочу, но ругаюсь. Мысленно, разумеется.

Минут двадцать она заваливает меня вопросами о моей успеваемости по внеклассному обучению. Я терпеливо и послушно рассказываю о том, что все в порядке. Что прилежно изучаю иностранные языки, внимательно слушаю наставления преподавателя по балету, а сегодня на фортепиано буду разучивать новую, достаточно сложную композицию. Мне не очень комфортно рассказывать о том, какая я никчемная, при Мироне. Особенно неловко становится, когда бабушка почти после каждой моей фразы напутствует меня лучше стараться.

В какой-то момент бабушка и вовсе забывает о присутствии Мирона, начиная расспрашивать меня о том, как я здесь устроилась, нормально ли меня приняли и достаточно ли просторна моя комната. Или делает вид, что не замечает моего сводного брата. Я так не умею, но и правду рассказывать не хочу. Потому тихо отвечаю, что у меня все отлично. Кроме того, я уверена, что бабушке не очень и нужна моя откровенность – ведь у нее и своих забот хватает.

Чуть позже в гостиную входит Галина, и я чувствую, как мое сердце взволнованно подпрыгивает. Отчего-то я не жду ничего хорошего от возможной беседы этих двух женщин.

– Здравствуйте, Ирина Владимировна, – улыбается мама Мирона, бросает неопределенный взгляд на сына и проходит к нам. – Так приятно с вами наконец познакомиться. Надеюсь, вам хватило времени пообщаться друг с другом о семейном? Мирон не мешал?

– Галина, – вежливо кивает ей бабушка. – Как ни странно, но ваш сын вел себя достаточно учтиво по отношению к моей беседе с внучкой. Она как раз рассказывала, в какой восторг ее привел ваш сын от второго, более удачного, брака. Не сомневаюсь, что Никита очарователен.

– Так и есть. Люба тоже очень милая девочка.

– Только не в таком виде, – фыркает бабушка. – Надеюсь, выбор этого наряда не результат ваших советов?

– Что вы! Я и сама впервые вижу ее в таком виде. Люба, что случилось с твоими милыми платьями? Все в стирке? Она привезла с собой непростительно мало вещей. Думаю, будет неплохо как-нибудь взять ее с собой на шопинг.

– Полагаю, моя внучка там уже была, – бросает она неприязненный взгляд на мои голые коленки, которые я обхватила пальцами, чтобы немного прикрыть. – Очень жаль, что вы не проследили за тем, что она себе покупает. Что ж, разумеется, вы сделаете это в следующий раз. И умоляю, ничего сильно облегающего, как у вас.

– Конечно. Боюсь, для подобных нарядов ваша внучка не обладает достаточными формами. Но будущим балеринам, наверное, свойственно быть, как бы это сказать, – мнимо-неуверенный смешок, – своего рода плоскими, верно? Наверное, вы ее и на диете специальной держали, раз она у вас такая маленькая и худенькая?

– Никаких диет. Если вы обратите внимание на мою фигуру, то поймете, что стройное телосложение у нее в генах.

Мирон громко хмыкает, переводя внимание на себя, и поднимается:

– Считаю, раз вы говорите о Любе так, словно ее здесь нет, то и не будете против, если мы вас покинем.

С этими словами он берет меня за руку и ведет вон из гостиной. Под недоуменные взгляды моей бабушки и собственной матери.

– Что ты творишь? – едва слышно шепчу я.

– А тебе не надоело? И потом, я был жесть как учтив, спасая тебя от неминуемого самовозгорания. Ты красная как рак, фенек. А от них не убудет. Тебе, кстати, говорили, что необязательно слушать то, что не нравится?

– А тебе не говорили, что люди еще больше краснеют, когда им об этом сообщают?

– Ох, прости мою бестактность, – широко улыбается он, а затем, негромко чертыхнувшись, кривится: – Давай не будем превращаться в этих двоих, которые своей вежливостью готовы задушить друг друга.

Я тихо смеюсь, вспоминая, как бабушка завуалированно пыталась оскорбить Галину и как та отвечала ей тем же.

– Спасибо, – выдыхаю я, когда мы поднимаемся на второй этаж, и наконец аккуратно высвобождаю из руки Мирона свою. – Не скажу, что огорчена тем, что урок вождения сорвался, но за то, что вытащил из гостиной, искренне благодарю. Я, конечно, еще выслушаю тонну претензий от бабушки, но это потом.

– Почему ты не бросишь все эти занятия, раз они тебе не по душе? – вдруг спрашивает он.

– Это так заметно?

– Всем, кто не слеп, фенек, – самоуверенно улыбается Мирон.

– Прекрати меня так называть, – вздыхаю я и захожу в свою комнату, замечая напоследок: – Мы вроде бы договорились не трогать друг друга? И у нас, кстати, хорошо получалось. Продолжим с того, на чем остановились. Хорошего вечера, Мирон.

– И тебе, – хмыкает он и идет дальше.

До того, как мне ехать на занятие, еще час.

Интересно, бабушка зайдет ко мне перед отъездом, а заодно и взглянуть на комнату, или посчитает выше своего достоинства прощаться с невоспитанной внучкой? Я тихо хихикаю, неспособная мучиться угрызениями совести из-за поступка Мирона. В конце концов, он прав – когда-нибудь мне должно было надоесть то, как люди, будь то бабушка, мама или та же самая Галина, отзываются обо мне в моем же присутствии, верно?

Мне нравится, как я выгляжу. Кажется, понравилось и Мирону. Пусть он с некоторых пор и не показатель, но все же…

В общем, я решаю записать какую-нибудь песенку в приложении, раз выдается свободное время. Но не успеваю вставить в уши наушники, как на телефон приходит сообщение от Виталия:

Хм, я же говорила Виталию об этом… Забыл?

Я решаю напомнить:

Я долго смотрю на сообщение в нерешительности. Никто из моих знакомых не знает об этом аккаунте. И я не уверена, стоит ли показывать его Витале. Хочу ли, чтобы он услышал, как я пою?

Наверное, да. Общение с ним стало для меня чем-то естественным, приятным и необходимым. И лишний раз впечатлить его будет нелишним, верно?

Решительно копирую ссылку на свою страницу и отправляю ее Виталию.

Глава 10

Любовь

В дверь аккуратно стучат, а следом в проеме появляется папа, он улыбается. В груди щекочет приятное чувство – кажется, я по-настоящему рада его видеть, но все же аккуратно прячу наушники под подушку. Пока я не уверена, что он в отличие от моей мамы беспрекословно примет мое увлечение. Может, расскажу ему об этом позже, когда узнаю его еще лучше.

– Готова?

– Конечно, – подхватываю я сумку и иду к нему.

Я жду, что он, как и бабушка с Галиной, отрицательно отреагирует на мой образ, но папа, когда я равняюсь с ним, молча касается ладонью моих лопаток и неожиданно для меня и как-то естественно, словно сам не осознает, что делает, целует меня в волосы. Я заставляю себя не замереть на месте напуганным кроликом, чтобы он не решил, что мне не понравилось проявление его родительских чувств. Мне, наоборот, приятно, хоть и необычно.