Маяк для солнца

Размер шрифта: 13

Два луча

Огонь

Сонет

Закрой глаза. Ты слышишь треск костра?
Ты видишь вспышки пламени на веках?
Они с тобой от века и до века,
Они со мной среди забот и сна.

Закрой. И потянись вперёд рукой.
Ты чувствуешь – тепло тебя встречает,
И в пальцах жар мгновенно отвечает,
И мягко тянет пламя за собой?

Я не скажу, где зов и где ответ.
Рождён ли был огонь рукой умелой
Иль был всегда – и взят рукою смелой,

Любить мы будем до скончанья лет
И растворимся искрами всецело,
Ведь в жилах наших – пламя лишь. И свет.

Запах ночного Питера

Мосты шеренгой гнулись горделиво,
Смотрели снисходительно и важно.
Одна любовь призналась торопливо,
Другая согласилась с ней отважно.

И город плыл в закат пунктиром чаек,
Считал влюблённых звёздами на кронах.
Любовь стояла у Петра печально,
Другая где-то путалась в перронах.

Толпились корабли в вечернем небе,
Стирали тучи ласковые волны.
Одна любовь брела чрез мост последний,
Другая у Петра зевала сонно.

Огнями завлекал бессонный Невский,
Разлился музыкой от края и до края.
Одна любовь в кровать упала с треском,
Сквозь толпы Думской к ней рвалась другая.

Мосты держались, как солдат в сраженье,
Мосты кряхтели мрачно и натужно:
Одна любовь в кольце воды в сомненьях,
Другая горько мечется снаружи.

И город тучи выгнал за границы,
Сиял Невой, как будто света мало.
Одна любовь подумала: «Не спится»,
Другая её номер набирала.

Закат опять в рассвет стремиться будет,
И моря вздох души изнанку тронет,
И город вновь сведёт пути и судьбы,
Пока разведены мостов ладони.

Сон о весне

В майском мареве плавятся стены,
Днём ли, ночью – диджеи в угаре.
Мы всю зиму их перебирали,
Споря, кто среди гениев – первый.

В майском мареве солнце стучится
В окна, бьющие светом навстречу,
Ляжет луч – и тебя я замечу,
Танцевальный туман – заискрится.

В майском мареве, в стоптанных туфлях,
Выйдя в мир, удивлённый и сонный, —
Мы ему улыбнёмся влюблённо
И уйдём, оставляя лишь слухи.

Знакомство

Белая девочка кружит в вальсе —
Ноги, как тонкие карандаши,
Чертят, рисуют на мокрой трассе.
Всё безнадёжнее виражи.

Путь тормозной не рассчитан вовсе,
Катится, катится – раз-два-три,
Где-то душа – словно змей на тросе,
Где-то душа? Только не оборви!

Катится, катится в ствол патроном,
В точку круги норовят уйти.
Девочку к месту ведут с поклоном…
От фуэте уже не спасти.

Маяк. Захлестнуло

Они раскричались, как дети – тоскливо, резко.
И все облака под ногами – разъело солью.
А мы целовались так жадно и неуместно,
Пока волны пели: восторг – в одинокой доле!

И луч путеводный застрял уже в нитях солнца,
И с путником в синей дали скалы крутят шашни,
А мы целовались: в нас небо рекой ворвётся
И хлынет со смехом со старой безглазой башни.

Нежность

Встретились солнце с луною,
Тихо сплелись лучами,
Мир их не замечает,
Мир звёздной тенью скроет.
В светлой улыбке дрёмы
Сéребро лишь да злато…
Мир распахнёт крылато
Звёздные окоёмы.

Март

Как виноградное вино,
Мы пьём весенний день.
Как чаша, где уж видно дно,
Земля клонится в тень.
Последней каплею заря
Стекает по краям,
Со дна осколком янтаря
Сияет месяц нам.
Тогда, трезвея на глазах
От солнечного дня,
Сквозь звёзды в синих небесах
Мы смотрим на себя.

Лунная ошибка

Он приходил по лунному лучу.
Обычный, а не странник звёздной пыли.
Наверно, боги дверь закрыть забыли —
А он решил: «Могу, когда хочу».
Хочу увидеть страны, города,
Заглядывать в глаза, запруды, окна…
Он в летний сад шагнул так мимолётно
И так коварно влипнул навсегда.

Она ждала. Под снегом и дождём —
Особенно когда закрыто небо —
Чай на веранде, с плюшками и пледом…
И он бежал с единственным лучом.
Они катались ночью по стране,
А утром просыпались в разных спальнях.
Тут, вроде, надо съёжиться печально,
А он горланил песни о луне.
И поменялись жизнью день и ночь,
И о вампирах вновь друзья шутили.
Он разучился жить в солярном мире —
Ведь в лунном уж растёт вторая дочь.

Конечно, он искал и узнавал —
Японию друзья исколесили.
Её родители всех в Перу опросили,
Но там никто похожих не видал.
А он боялся броситься искать.
Боялся ночью отойти от дома:

Вдруг луч погаснет в дали незнакомой?!.
А он не мог любимых потерять.
Ходили по ночам туда-сюда.
И каждым утром – как последний вечер.
Лишь дети верят в неизбежность встречи.
Лишь взрослые готовы ждать года.

Ничто не вечно даже под луной.
Их правнуки отдельно хоронили.
Чихал священник в клубах лунной пыли,
Ругались грузчики, смоля во тьме толпой.
Носились внуки по лучам всю ночь.
Они, конечно, тоже горевали.
И прыгали, коленки разбивая,
Ведь как ещё прадедушке помочь?
И луч дробился, пойманный слезой.
Он и она до смерти не раскрыли,
Что видели – для гостя в каждом мире
Плыла луна. Обратной стороной.

Найти подходящего

Он – шустрый курьер. Она – поломойка.
У двери они повстречались как-то.
Он в Центр отстучал о заказе бойко,
А сам не вернулся уже обратно.

Она танцевала, крутилась в вальсе,
И щётки свистели счастливой песней.
А он от восторга гонял по трассе
И ей через спутник кричал: «Мы вместе!»

Конечно, из Центра сказали сразу:
Они не подходят совсем друг другу.
Конечно, плевал он на все приказы,
И, подходя, – обесточил округу.

Ведь их поцелуй – искромётный самый,
И плавятся головы и улыбки,
А в Центре решили, что сбой программы —
И надо бы, чёрт, поменять прошивки.

Живи лучше, робот, каким родился.
И знай, что тебе подходящих нету.
А раз не подходите – зря влюбился.
Иди, путешествуй опять по свету.

И снова не муж он ей, не товарищ,
И с мельницей битва бежит по кругу.
А люди?.. А люди меняются, знаешь,
Как только начнут подходить друг к другу.

Подоконный вальс

Песня

Качались в солнечных лучах
И реки, и мосты,
Качались птицы в небесах
И на когтях коты,
Качался мамонт за спиной:
Подарок я припас!
Качни же рыжей головой
И согласись на вальс.

Волны неба, волны света и волос
Развевает и уносит ветер грёз,
«Что за выходки?» – ты крикнешь свысока,
Но ко мне в объятья прыгнешь из окна!

Держу я солнце на руках,
Горит огонь в груди,
Пусть это только лишь в мечтах,
Но счастье – впереди!
Стою я, весь к нему готов
И для тебя открыт!
Дай руку мне, и вальс из снов
Пусть наяву кружит!

Волны неба, волны света и волос
Развевает и уносит ветер грёз,
«Что за выходки?» – ты крикнешь свысока,
Но ко мне в объятья прыгнешь из окна!

На крючке

Наверно, это всё-таки судьба:
Она с тех пор других не замечала,
При встречах волновало и качало —
И не видны уж были берега.
Призывно шелестит лихой разрез
И декольте подмигивает стразом —
На декольте он не ведёт и глазом!
Ах, любит не глазами он, подлец.

Она искала путь, как самурай.
Как Моисей, все сорок лет искала —
Им булок было съедено немало,
Но пироговый путь завёл не в рай.
Она плясала, пела под гармонь
И хохотала звонче всех молодок,
Но тихо на волнах любовных сводок,
И в танце холодна его ладонь.

– Всё это сказки! Мифы, болтовня!
Вам к сердцу путь неведом – так молчите! —
Она одна, в тоске и общепите:
Подруги уж боятся, как огня.
Она вздыхает, тает, пьёт сен-ча…
«Последних планов» было ровно тридцать.
Не довелось мужчиною родиться —
А то бы мир подмяла невзначай.

Решительно встаёт из-за стола.
Он средь мужчин не крайний и не первый,
Кто равнодушием щекочет бабе нервы
И слёзно кается, когда она ушла.
И вот уж тридцать первый план готов.
Последний, если верить гороскопу.
И рейд назначен вечером в субботу,
И ждут колонны платьев и духов.

Он шёл один. Весёлый, от друзей.
Закатный луч твердил, что он последний.
А он всё думал о крючках и бредне,
И как вкусней зажарить окуней.
И тут дорогу перешла она.
Неслыханная боль его пронзила,
Неведомое чувство с мягкой силой
За ней тянуло, как линя со дна.

Визжали те, кто врезался в плечо,
Гудели те, кто чуть не переехал, —
А он лишь заливался тихим смехом,
Когда догнал у двери, уж с ключом.
– Ого, красавица! Откуда ты взялась? —
И он блестящий бок слегка погладил.
Она под кепку подтянула пряди:
Попался на мормышку, как карась!

Приманка, скажем честно, хороша:
Огромная. С белейшими зубами.
Он выдохнул:
– Скажу Вам между нами,
Мне в жизни не фартило ни шиша.
Она же скромно молвила:
– Пойдём.
Я расскажу о фарте и удаче.
Со мною жизнь покатится иначе…
И он нырнул, как в омут, в тихий дом.
Кипела в ожидании вода.
И пироги навытяжку застыли.
Часы пробили семь, потом четыре.
Он предложил быть вместе навсегда.
Она не думала: давно готов ответ.
И талисманом всех, кому не спится,
Лежала щука ростом метр тридцать.
И знаете? Приманки лучше нет!

Обмен подарками

Растекалось по небу солнце,
Загорались багрянцем листья,
Танцевали в них, как придётся —
Как придётся мы шли по жизни.

И наш век был успешно долог,
И наш день – донельзя красивый,
Мы ж искали весомый повод,
Чтоб сознаться: «А я – счастливый!»

Упрекая себя в улыбках,
Щеголяя друг другу хворью,
Уверяя, что лишь ошибкой, —
Отвечали миру любовью.

Цыганка

Мелькали юбки, струны, люди,
Мелькали карты: счастье будет!
И кто меня теперь осудит,
Что дом я – променял?

Она, раскинув руки, пляшет,
И рыжий конь ей гривой машет,
И в пламя шаг уже не страшен,
Ведь карта – про меня!

Постыла жизнь в анабиозе —
Пускай кибитка вдаль увозит!
И городов холодных козни
Стирает жар огня!

Лишь эту пляску видеть снова…
И ты бежать со мной готова!
Ничьим не станем мы уловом,
Ведь карта – про тебя!

Злой постер

На съёмки у Кати уходит зарплата:
Стилист, маникюр, визаж…
Зато даст контракт кавалер богатый.
Ну как – кавалер? Типаж.
А в том договоре – яхты, Мальдивы
И томный морской лиман,
Но в подпись добавит страстная дива:
«И едет со мной доберман».

Показы, раскрасы, живая скульптура —
На Катю мужчины: «Ах!..»
И хочет быть Катей богатая дура
В запретных и злых мечтах.
А диву зовут в рестораны и замуж
Тугие штаны и карман,
Но чинно сидят джентльмены и хамы:
Не любит штанов доберман.

Вернувшись из сказки, в делах и заботе,
Один всё не может забыть.
Хоть пёс на борту напугал до икоты —
Решил кавалер: «Свадьбе – быть!»
На постеры с Катей взирая ночами,
От страсти наутро пьян,
На поиски смело влюблённый отчалил
(Надеясь – чужой доберман).

В мечтах его – Катя в шикарной квартире
На шёлке, с шампанским, одна…
Звонок. Вот уж двери блаженства открыли.
И рухнуло сердце: «Она?!»
Халатик в цветочек, и хвостик поехал,
Из тряпки в руках тюльпан…
Где вамп, садо-мазо?! Лишь тихо от смеха
Трясётся подлец-доберман.

Ожидая…

Луна ворчала: ты меня забыл!
Ты не приходишь ночью на свиданье!
И Солнце в сотый раз, уже без сил,
Катился в сочетанное сиянье.

Луна вздыхала: мой противен свет,
Неон с прожекторами всем милее!
Но цепь волков шла до утра след в след,
И о Луне всей стаей пели звери.

Луна рыдала: в мире всё не так!
И лунный свет потоками пролился.
Решили люди: это добрый знак,
К нам бог любви, наверное, спустился.

Мари + Майкл = горы

Мари
Мари смотрела в небо.
На горные вершины.
Над телом – тросы стаей.
Разбиты ноги в хлам…
Майкл
Случайную, под снегом —
Соскрёб со дна долины,
Стихи весь путь читал ей —
И вынес к людям. Сам.

Тёмный лес
Мари смотрела в небо.
Там звёзды ровным кругом,
И белые халаты,
И в жилах наркота…
– Теперь все горы – небыль!
Безногой – день за чудо!
Зачем ты здесь? В палате —
Случайная. Не та.

Тропинка
Мари смотрела в небо.
На солнечном балконе —
Рабочий стол и рельсы,
Манеж и колыбель.
– Мы птиц приманим хлебом,
И лаской боль прогоним,
И купим в небо рейсы!..
Ты счастлива теперь?

Горы
Мари смотрела в небо.
Орлы летели рядом.
Плевалась туча ветром,
В лицо летел песок…
Коляска иль протезы?..
Три года думал кряду.
Садись в рюкзак заветный!
Зовётся «Туесок»!

Вершина
Мари смотрела в небо.
Летели к небу слёзы:
Мультфильмы дочь с размахом
Про них рисует в Сеть.
Никто увечным не был,
Смеялся муж курьёзам,
Орал в восторге: «Маха!!
Мы – Маша и Медведь!!»

Тишина

Осенний лист упал в траву
И крылья разложил.
Нас окружая солнцем вдруг,
День тихо ворожил.
Чуть грели яркие лучи,
Ссыпаясь без конца
На пламя ласковой свечи,
На страстные сердца.

Разбавленная солнцем кровь —
Обманчивая тишь,
Кот по лучу несётся вновь
И Солнечная Мышь.
И, может, через много лет,
Что проживём вдвоём,
Мы снова прыгнем в этот свет
И растворимся в нём…

Излечение

Открываясь тебе навстречу,
Обнимая тебя всем телом,
Понимаю – не время лечит,
А тепло этих рук умелых.

Извини, что дурила долго,
В ледяном гробу ожидала —
Даже если времени много,
Для леченья души – всё мало.

Открываясь до самой глуби,
Позволяя тебе – всё можно,
Я с тобой без времени буду:
Просто счастлива я до дрожи.

Тьма

Летели на вечеринку

Из разных городов, и стран, и соцсетей —
Хозяин чётко выбирал себе гостей.
И я летела, зная: Да! Всё решено!
Там встречу счастье навсегда. И – как в кино.

Но пьяный в сумрачном метро качнулся, сбил.
И поезд подхватил легко. И потащил.
Ломались кости и мечты, пронзила боль.
И почему-то я на миг – была с тобой:

В такси простреленно застыл – увидел. Знал.
(Твой самолёт уж уходил. В лучах пропал.)
А ты рыдал, стуча в стекло, и в небо выл.
И плечи обнимал таксист Кудайберды:

«Бардык жакшы, всё к лучше, брат, Аллах велик…»
…Душа моя летела прочь – прервать твой крик,
От горя правды сохраня, – чтоб мог вздохнуть.
(А поезд всё жевал меня… Как долог путь!..)

Я уезжаю навсегда – на миг, на жизнь.
А после… встреча, говорят.
Держись.

Автострада

Качались облака туда-сюда,
Над полотном дороги было тихо,
По полотну жуки катились лихо —
И расцветали взрывом иногда.

Дрожало марево горячей суеты,
Тянулось к небу трепетно и жадно,
Но суету сносил порыв прохладный,
Бросал росой на камни и кусты.

Качались облака… и тихий звон,
Как будто дальний голос мандолины,
К ним пробивался сквозь гуденье линий,
Из грохота и воя вдруг рождён.

И на руле дрожала, как струна,
Рука, герметик бросившая в ящик,
И ветер гладил знак на лбу: «пропащий»,
И звук из сердца выдувал до дна.

Качалось отраженье облаков.
Мир перевёрнутый стремился под колёса,
Летели вдаль обочины вопросов,
И из окна – обрывки встреч и снов.

Не дрогнув, по прямой, ныряя в свет,
Блестящий жук коснулся горизонта,
И связи оборвались, хлопнув звонко.
Ведь если сердце склеил – страха нет.

Белый свет

Доченька, милая – искрою.
Встретить, обнять.
Радость бездонная, быстрая…
Не про меня.

Снова торопишься, милая, —
Жизнь где-то там.
Перекрещу тебя, сильную.
Душу отдам…

И полетит она вдаль:
Тянет к тебе.
Солнечных нитей вуаль,
Небо в судьбе —

Тянет, закатом маня:
Время пришло.
Всё хорошо у меня.
Всё хорошо.

…И точка

Я убегал от точки впопыхах…
Тянул тебя в поля из многоточий…
И зарывался в запах междустрочий,
Когда ты засыпала на руках…
Я эти точки видел уж не раз…
От них бедой рябит перед глазами…
Так пусть их будет больше между нами,
И новая теряется тотчас!
Я соберу – ты только говори!..
Смотри, как капают в раскрытые ладони…
И в многоточия легко ложатся… кроме
Последней. Что стреляешь ты. Над i.

Ледяной дождь

Последний лист кленовый на меня
С обратной стороны окна глядит,
И я гляжу – и сквозь остатки дня
Окно растаять я прошу на миг.

Что этот лист? Для дочери сушил,
И на окно мы клеили вдвоём.
Там, в комнате, – гербарий из души.
А я с похмелья стыну под дождём.

Приманка

Я умолял её: не открывай ту дверь!
Не оставляй отражение в зеркалах!
Слепки души умирают тотчас, поверь.
В срезы души забираются боль и страх.
Я умолял… но она всё равно вошла.
Настежь открыла, забыла, впустила в дом.
– Что же ты, милый? Смотри, это лишь игра!..
Ящик Пандоры смеялся щербатым ртом.
Ящик Пандоры раздел её догола,
Чувства соскабливал тонко – по лепестку,
Вывернул, выжал, кусками пересобрал…
С мёртвой улыбкой стоял предо мной суккуб.
С нежной улыбкой за щупальца вёл детей,
Сыпались следом картины, напев, стихи,
Яркие, сладкие, в липком безумье дней
Мёртворождённые.
Дети нейросети.

Бездна

Я не слышала, не видела смеха,
Я искала радости эхо,
Я рассыпалась по тебе слезами,
Привязала золотыми волосами.

Я летела, сломя голову, в бездну,
На рожон почти сознательно лезла,
Я тащила за собой своих любимых,
Я цеплялась за добрых и милых.

Я разбила невзначай твоё сердце,
Заперла в своём единственную дверцу,
Оглянулась – и увидела тебя выше,
Я сломала тебя, и ты из себя вышел:

Ты совсем не жил уже собою,
Ты был счастлив, распятый любовью.
Я страдала, удивлялась и злилась,
Я всей жизни своей стыдилась,

Я молчала, и била тебя жестоко,
За то, что ты ушёл со мной так далёко,
За то, что ещё держал меня над бездной,
Загораживал рожон, на который я лезла,

Поднимал меня, когда я закрывалась руками,
Вёл на встречу с позабытыми мечтами.
Я не знаю, как опять тебя склеить,
Я хотела, чтоб ты в счастье мог верить,

Вспоминал любовь с улыбкой чуть грустной,
Чтобы жизнь твоя не стала безвкусной…
Но я бью тебя и терзаю жестоко.
Ах, зачем ты пошёл за мной так далёко!

Исход

Нестерпимо яркий мир.
Резкий. Словно на картине.
Воздух – лёд. В его витрине
Гаснет звук. Беззвучный мир.

Безмятежный тёплый полдень,
Беззаботный праздный люд,
Псы и бабочки снуют…
Ледяной застывший полдень.

Невесомым стало тело,
Недотрогою – земля.
Душа друга – улетела.
А всё кажется – моя.

Бокал искристого

Я упала на дно бокала,
Как из перстня крупинка отравы,
Я вокруг всю жизнь отравила,
Будто ради своей забавы.

Я сама, растворяясь, гибну,
Я хочу «Берегитесь!» крикнуть,
Но напиток шипит игриво,
Приглашая любимых выпить.

Вы не пейте мёд моей мысли,
Крылья разума уж повисли,
Не смакуйте вино моей страсти,
И не пробуйте юмора виски.

Может быть, вам ещё не горько,
Может быть, вы умрёте стойко,
Может быть, не хотите верить,
Что прокисла эта настойка.

Я внезапно из рук ваших вырвусь,
Разобьюсь и на землю выльюсь,
Растекусь и взлечу неслышно,
Как давно уж не доводилось.

Пусть осколки вопьются в ногу,
Пусть испорчу ковёр и книги,
Принесу вам испуг и злобу,
Огорчение – но не гибель!

Котёнок

Падал снег наверх, на небо,
Раздавались голоса,
И котёнок ползал слепо
По рукам и волосам.
На раскрашенном окошке
Зеленел волшебный лес,
На полу лежали крошки
От добра и от чудес.
У разбитого корыта
Замолчали небеса,
И дрожал комочек битый
Под рукою, в волосах.

Яхта на Мальдивы

Проплывают куда-то рыбы
И проносятся чайки с криком.
Мы за ними лететь могли бы,
Изнывая в восторге диком.
Но сидим на борту бесстрашно —
Пусть за пятку волна кусает,
Допиваем мы спор вчерашний —
И на блюдечке счастье тает.
Нас бикини сковал по моде,
Инстаграмма глаз – не отпустит.
А душа – в снежном поле бродит,
Топором догоняя чувства.

Вы…родились?

Джон много рисует – у ворона восемь глаз,
И лапы когтистые сходятся в плавники,
На выставках Джона хвалили уже не раз
И Фрида Кало, и – веришь ли? – сам Дали.

Холст Мэри приносит, и Джон обещает вновь,
Что ей посвятит окровавленных тел закат,
И лес из ножей, и детей нерождённых боль,
И мальчика грех, что священник продолжить рад.

И Мэри в больничном ведре снова моет кисть,
Косится на клетчатых окон неровный свет:
– Ты скоро уж выйдешь отсюда, давай, держись!
И верит ей Джон все тоскливые десять лет.

А Мэри не врёт – Мэри видит из года в год,
Как лес из ножей прорастает сквозь мёртвый храм,
И если сначала врач пел, что укол спасёт, —
То (Мэри же видит) теперь повторяет сам.

И дома не скрыться: с экрана польётся грех,
Кровавый закат и облитый мочой рассвет,
И Фрида с Дали растлевают со школы всех,
И нет остановки, границ уже вовсе нет.

И Мэри поёт Джону на ночь: «Ты уж кумир,
Ты знаешь, сквозь клеточку смотрит и стар, и млад…»
И кто-то в халате елейно зайти просил,
Пройдёмте-ка, Мэри, вы пишете тоже, да?

А Мэри молчит… говорит, что засохла кисть,
И краски (она говорит) завалились в щель…
Да, Мэри боится: Босх знает, кто там – в ночи,
Она твёрдо помнит, что заперли сзади дверь.

Опять отпустили – до завтрашних передач,
Но Мэри трясётся от шорохов за спиной:
Вот ворон двуглазый – картину подальше спрячь! —
Вот солнце, улыбки и… боже, спаси! – любовь…

Попытка

Убиты поздние цветы,
Незрелый плод не красит старость.
Как вышел ты из темноты,
Так и ушёл. И что осталось?

Любовь была – и не любовь,
Мы вразнобой горели часто,
И превращались во врагов,
И, плача, извинялись страстно.

Угар прошёл, и дождь прошёл,
И сожаленье, и усталость.
Из темноты ты вновь пришёл,
Но здесь уж света не осталось.

Ловушка (Трилобит)

В небе новом зажёгся свет,
Как с иголочки – океан.
На заре планетарных лет
Первый день был живущим дан.

Первый день, красота, любовь,
Над врагами победы сон.
И кричал эуметазой,
Жизни жадностью опьянён:

«Я – всего океана цвет!
К богу ближе, чем божья тень!
Не умру миллионы лет!
Пусть не кончится этот день!»

Ровно всё в мировых весах.
Наготове от врат ключи.
Если просишь, отринув страх, —
На, любимый сын, получи:

И, горячей волною смыт,
Кислород не найдя в воде,
Завернулся в себя трилобит
И о смерти взывал к звезде.

Но не в силах звезды – ответ:
От бессмертья ты взял ключи,
Панцирь каменный спас от бед
И от жизни закрыл. Молчи.

И, всё так же, как бог, красив,
В бесшабашную жизнь влюблён,
Он смотрел из последних сил,
Как ушла она в глубь – времён.

Как друзья ушли и враги,
Даже дети детей врагов.
Вместо плеска волны – шаги,
Гроб музейных витрин – для снов.

И по кругу твердит стена,
Будто мёртв он в горе лежал,
Будто мастер фен-шуй с утра
Над больным его час держал,

Будто плыл над Муреро флаг —
Когти он с полотна тянул,
Был кулоном, как ведьмы знак,
И игрушкой детей тонул.

В этой коме – ни явь, ни сон,
Каждой клеточкой всё болит,
В панцирь времени заключён —
Каменеет тут даже крик.

Не рассыплет жарою свет,
Не размоет прохладой тень…
Миллиард непрожитых лет —
Бесконечный. Жестокий. День.

Слияние

– Я мчался, я рвался к Царевне сквозь лес,
Мой Волк выносил, огрызаясь!
Вот Лес Черепов с петухами исчез…
А я – скрыть оскал всё стараюсь.
Стараюсь, и прячусь, и вою без сна!
Царевна… отворотись же!
Я рвался, я мчался… поверь! Не со зла!
Я так обернулся бесстыже…

– Я мчался. Драконовый лёт – напрямик!
Принцесса, дождись! Не тревожься:
Пусть вновь чародей пред тобою возник,
Ты только со мной остаёшься!
На крыльях, когтях, вихрем – пламя и свет,
Всё зло – опрокинется в Лету!..
Принцесса!.. Зачем же ты ищешь ответ,
Чем сердце дракона согрето?

– Я мчался. «Феррари» едва выносил,
Едва повторял повороты,
Я знал: так я деньги тебе приносил,
Но что же не веришь ты? Что ты?!.
«Феррари» застрял – надрывался мотор,
Всем сердцем ему помогая,
Я знал! Это будет последний фурор!
Я робот, ИИ дорогая.

– Я мчался. Сливался с драккаром, волной,
С копытами, крупом и гривой.
Я знал цену фразы «О, мой дорогой!..»
И стоимость взглядов игривых…
Но мчался. Сливался. Царил. Побеждал.
Спасал, увозил, улетая… И знал.
Что я лишь инструмент. И кинжал.
Что в спину мне целит, играя.

Японская ночь

Посыпан нафталином анимэ.
И ядерных грибов стоят закатки.
И звёзды падают к дождю, а не к судьбе,
И лунный хвост протянется к зарядке,

Протянется, как выдох, мыслей дым
И растворится в чутком ожиданье.
Кого-то веер звал. Потом застыл.
И улыбнулся вечному молчанью.

Перекрёсток

Перекрёсток – не только разлука,
Для кого-то – простой поворот.
Эту дверь отворяют без стука
И не зная, куда занесёт.
Чьи скрестятся пути ненароком?
Чьи сольются в указанный срок?
Мы частенько и ходим-то боком,
Ожидая чудесных дорог.

Ну а наши пути возле замка
(Почему?) неприметно сошлись.
Разве это подобие знака?
Мы чуть-чуть не тогда родились?
Перекрёсток… и снова разлука.
Куда воля Его поведёт?
Мы стояли, рыдая без звука.
Мы смеялись, рванувшись вперёд.

Неотвратимо

Струится из окна река,
Река из слов, река из снов.
Рука с пером была легка —
Я слышу зов, я вижу сов.
Навылет бьёт опять рассвет —
Стоп сердца стук, последний звук.
В руке с пером пощады нет:
Глаза из вьюг разят без мук.
Соблазну выжить не даю
Ни шанса жечь, все шансы – в печь!
Остановлю рукой струю:
Под нею слечь. Слова сберечь.
Под тихий шелест погребён,
Я не сморгну, ловлю волну —
Последний, тёплый, нежный сон.
И злую тьму. И тишину.

Где ты, моё счастье?

О солнце, солнце и крылья, и цветы в безмятежных садах!
О звонкая песня реки и ласковый взгляд!
Где ты, моё счастье? Дальним эхом скрылось в горах,
Затерялся твой голос, и чёрные скалы молчат.

Надменен серый утёс, насмешлива красная мгла,
И жёлтый обманный камень крошится из-под руки.
Где ты, моё счастье? Твой голос искажён навсегда,
И светлые песни твои забыты в лабиринтах тоски.

Кто я без тебя? Лишь серая тень,
Глаза и голос, беззвучный шёпот в ночи.
Где ты, моё счастье? Пришёл и уходит день,
Но сердце в морозном ларце, и ржавеют твои ключи.

О солнце, солнце и крылья, и бессильный тёплый закат!
Прозрачные капли дождя смывают ваш след.
Где ты, моё счастье? Вечерние звёзды глядят,
А я лишь глаза и голос, лишь тень, когда тебя нет.

Отбой

Играй же, гуди в саксофон, солдат,
Одну – лебединую – песню!
Пускай кандалы маракасом гремят,
Ты с песней повязан – вместе.
Ты с песней останешься над рекой,
Пусть ноты теченьем сносит:
Любовь обещала тебе покой,
И с музыкой вместе – бросит.

Бумажные клятвы плывут в закат,
С бумажной мелодией – тонут.
Шути, саксофон, не зови назад,
Отставить, мундир, поклоны!
Играй же, солдат, не смотри, забудь!
Спина не услышит взгляда.
Закату осталось моргнуть, шепнуть,
Стереть всё, что в нём – не надо.

Я привыкла

Песня

Неба синь облака стянут проседью,
Зацеловано солнцем прощание.
Я привыкла вспоминать тебя осенью:
Яркой осенью странно отчаянье.
Я привыкла.

Пышной осенью даже не спросим мы,
Разве может быть голод по нежности?
Я привыкла вспоминать тебя осенью:
Слишком больно ведь – среди снежности.
Я привыкла.

Листья лягут надеждой и росписью,
Что тепло – навсегда, до скончания.
Я привыкла вспоминать тебя осенью:
Среди шелеста легче молчание.
Я привыкла.

Легче тёмной души безголосие,
Легче спрятать, чтоб ветры не сглазили.
Я привыкла вспоминать тебя осенью.
И потом умирать вечно. На зиму.
Я привыкла.
Я привыкла.

Отчаяние

Бессильно поникнет вой,
Сирены плач вдалеке.
Ей не отвечай тоской —
Держи этот звук в руке.
Держи Ариадны нить:
Когда смерть откроет пасть,
Он будет про жизнь звонить,
Он жизни не даст пропасть.
Держи, вспоминай, звучи,
Да хоть как сирена вой!
В кромешной глухой ночи
Кричишь – значит, ты живой.

На дне

Черновик

Я снова опоздала жить.
Всё лишь играя, всё на пробу,
Я поучусь ещё немного…
А уж самой пора учить.

Ну где та самая весна?
Теперь – пусть будет снова двадцать,
Я буду жить её стараться
И набело, и добела!

Но нет второй, и третьей нет,
И в поисках пропало лето.
Попробовать бы осень где-то,
Пока не сдуло рыжий цвет!

Тихонько трогаю ногой,
Не холодна ль уже водица:
Ведь осень может приключиться,
Пока я занята игрой.

Но нет. Зачем душой кривить?
Жизнь не приходит понарошку.
И я стою под снежной крошкой.
Я просто опоздала жить.

Доза

Коридоры сиянья сжимаются, жгут
Белым.
Поломались лучи, и воткнулись, вошли —
В тело.
Ни дышать, ни смотреть – режут грудь и глаза
Слёзы:
От бедра, не спеша, надвигалась Она.
Поздно.
Поздно! Бегать и ждать, умолять и громить
Двери.
От бедра, через свет – чёрный шлейф за собой
Стелет,
Чёрным псом настигает, дыханье живых
Слышит,
Оглушает, сминает, впивается в кровь —
Выше…
Выше звёзд, выше света и глубже ножа
Вдоха!
Изнутри давит уши, и глушит, и рвёт
Грохот,
Распадаются клетки, кричат, кормят тёмного пса
Болью,
Улыбаясь, Она ловит вдруг поцелуй
С солью.
Выпивает, и вновь – не касаясь полов
Белых,
От бедра… чёрный шлейф… скучный труп позади.
Целый.

Глаз дракона[1]

Звенит тишина в стакане
И выжившая цикада.
Вторая волна цунами
Ещё не дошла из ада.
Вторая стена тайфуна
Невинно стоит у края.
Звенят арматурно струны,
Асфальт на деревьях тает,
Дома распахнули груди,
Машины плывут в отливе.
«Всё так же» уже не будет,
Всё так же – на миг застынет
Обманчивым, ярким штилем,
Картиной из пасторали.
Мы бурю уже забыли.
Мы бури ещё не знали.
Глядит она мёртвым Оком,
Смеются фронтов ресницы:
Как люди ползут из окон,
Как снова запели птицы,
Как скалятся мародёры,
Священник поёт средь сора…
Волною второю стёрло
«Мы выжили среди шторма!..»

Полнолуние

Слепну. Я слепну.
Врачи говорят: «Не знаем».
Громко врачи говорят: «Закрывай! Загадка».
Просто они прогуляли те пары.
Знаю.
Знаю, жалею.
А врач не жалеет.
…Гадко.

Серая темь сквозь глаза заползает в душу,
Серенькой радостью светит ещё.
Прожектор.
Белая зависть – она хуже чёрной сушит.
– Да, расскажи мне про день этот яркий.
…Жертва?..

Нет, не сдаюсь. И не сдамся.
Всё тот же сильный.
Битой сегодня сто раз отмахнул: «За что мне?..»
Этот вопрос даже ты мне втыкаешь в спину.
Дёрну плечом: пострашнее я знаю боли.

«Самое тёмное время, брат, – перед утром», —
Всё повторяешь, и вечности прячешь клейма.
Тёмное.
Да.
Изнутри вижу – светят жутко
На непроглядном лице полнолуний бельма.

Обнуление

А мне любимый сказал: я никогда не любила.
Все эти прикосновенья, годы и дети – мимо!
Все эти встречи-слёзы, засосы на тонкой шее —
Самообман и грёзы: любить ведь я не умею.

Сухо в душе. Пустыня. Струна вместо звона – лопнет.
Какой он со зла красивый! Такой, он… Один на сотни.
Но раз не умею – нечем любви натянуть мне жилу.
Ведь я ему слепо верю. Даже когда чужие.

Ошибка

По рукавам несбывшихся дорог,
По полотну несвадебного платья
Бегут следы неприбежавших ног
И манят нерождённых рук объятья.

Горят победно фары у двери,
В их синеве вечерний шик лысеет,
И вылизали небо фонари:
Сквозь мёртвый свет – живой светить не смеет.

По рукавам невыплаканных рек,
По полотну нерадостного флага
Плывёт корабль «Очередной успех».
И разбивается о риф «Уже Не Надо».

Небывшие

По облакам шагая безвозвратно,
Бесстрастно их глазами наблюдаю
Всю круговерть от ада и до рая,
И круговерть из рая в ад обратно.
На карте судеб – русла белых линий,

1 Глаз дракона – середина смерча, кратковременный штиль перед ещё более сокрушительным ударом.

Продолжить чтение