Допустим… СКАЗКИ. Волшебные истории с зарисовками прекрасной Карелии
© Людмила Токарева, 2024
© Александр Кафтанов, дизайн обложки
© Издательство ООО «Перископ-Волга», 2024
И выкатилось солнце
В давние-давние времена небо над Землёй было разно-цветное. Оно переливалось всеми цветами радуги. А всё потому, что с самых глубин океана его осве щали морские звёзды. Эти существа, огненные при жизни, после смерти потухали и превращались в угольки. Но проходило время, и уголёк вновь разгорался, перерождаясь в новую звезду океана. Так, век за веком, тысячи маленьких огоньков беззаботно и сча́стливо обитали в перламутровой пучине. Они гасли и вновь вспыхивали, не позволяя водам остыть. Бескрайнее море мерцало, блестело и отражалось в небесном куполе, как в зеркале.
Тёплые течения океана делали благодатными и побережья. Вечнозелёные сады, не успев сбросить плоды, зацветали вновь и вновь приносили урожай. Луга благоухали разнотравьем. От буйства красок и ароматов у нас, теперешних жителей Земли, без сомнения, закружилась бы голова!
Но люди тех давних-давних времён не знали жизни иной. Они были всегда в хорошем расположении духа, а потому здоровы, красивы и счастливы. Они берегли земную твердь и окружавшие её со всех сторон воды. Люди с удовольствием и благодарностью ухаживали за великолепными садами и мудрыми предками, взращивали прекрасные цветы и талантливое потомство. Люди кормили зерном птиц, спасали выброшенных на берег волной дельфинов, помогали добраться до морских просторов вылупившимся в песке черепашатам и делали ещё много всего полезного. Они всегда были рады друг другу и друг за друга.
Приятные хлопоты в их размеренной жизни сменял отдых. И тогда жители Земли усаживались на берегах и любовались радужным небом, в котором отражалась жизнь океана с его многочисленными обитателями. Морские звёзды в это время устраивали настоящие представления! Они кружились и танцевали, поднимались над поверхностью воды огненными брызгами и ныряли обратно на глубину. Гладь океана покрывалась восхитительными кругами. А небо, отражая всё это великолепие, переливалось всеми красками.
Но счастливым временам суждено было закончиться. Однажды налетел на Землю северный Ветер, слуга всемогущего Холода. И всё кругом покрылось льдами и снегами. Власть Холода загнала зверей в норы, а людей заставила строить тёплые жилища и прятаться в них. Спастись могли лишь те, кто умел хранить тепло домашнего очага и любовь друг к другу. Главной ценностью стал сердечный огонь. Однако, как оказалось, не все умели его разжечь, а из тех, кто разжигал, не каждый мог сберечь…
Сады, покрытые белым саваном, стояли безжизненные. Луга обратились в ледяные равнины. Пение птиц сменили завывания свирепых вьюг да свист шальных буранов. Не прекрасные бабочки теперь всюду порхали, а тревожно метались ледяные снежинки. Вместо сладкого аромата цветов по миру разносился горький запах отчаяния.
Несмотря на беспощадную стужу, отныне приходилось трудиться не только мужчинам и женщинам, но даже старикам и детям. Да и сам труд изменился, он стал изнуряющим и больше не приносил радости. Люди работали, чтобы выжить.
Лишь солёные воды океана не сдавались! Не покорил их Всемогущий Холод. Как ни старались его прихвостни – трескучий мороз да лютая стужа, – океан продолжал бурлить.
Стоит признать: даже несмотря на беспощадный холод, мир по-прежнему выглядел прекрасным.
И время от времени люди тянулись к берегам – хоть ненадолго. И, глядя на отражение моря в небесах, пели теперь грустные песни. Но в каждом слове была надежда…
Тяжелее всего было тем, кто ещё только ждал свою любовь или уже её проводил. Одинокие люди, не имеющие тепла внутри, вынуждены были постоянно греться у костра. Они больше не выходили к океану – холод мог бы моментально их погубить. И, желая быть полезными, эти люди плели сети и вязали одежду для соплеменников, вырезали из дерева и камня игрушки для детей, грели талую воду для стариков. Однако сопереживание и соучастие – лишь тлеющие угольки души, превратить их в пламя могли бы искры любви. Но какие искры, когда всюду горе и горечь?!
Как только люди не призывали всесильный Холод отступить! Но тот и слушать не желал, приказывая навеки вечные заметать глубокими снегами и сковывать крепкими льдами обетованные земли.
И, покорившись судьбе, жители этих земель всё ниже и ниже преклонялись перед Холодом, становились печальнее и молчаливее. Сердца их остывали, а песни звучали всё заунывнее.
Тоскливые напевы, доносившиеся с суши, слышали морские обитатели. И тоже грустили. В студёной воде они уже почти не кружились и не танцевали, а потому почти не светились. А от этого стало меркнуть и радужное небо. И со временем небесный купол вовсе перестал мерцать и переливаться всеми цветами радуги – нагнанные северным Ветром беспросветные тучи заволокли, казалось, весь белый свет.
И вот однажды Самая Большая Морская Звезда собрала на дне океана своих соплеменниц и сказала: «Подруги! Обитатели суши в опасности: холод губит их. Мы из морских глубин ещё даём людям тусклый свет, но для жизни им нужно и тепло». «Как же мы можем помочь людям?» – задумались звёзды. «Вот если бы подняться в высь, прямо к небесному куполу… Тогда наш огонь смог бы отпугнуть всесильный Холод и согреть Землю!» – мечтательно произнёс кто‑то из морских звёзд. И тогда Самая Большая Морская Звезда решительно сказала: «Я попробую это сделать!» И, недолго думая, сильно закружилась, подняла настоящую бурю и взлетела из толщи воды прямо в небо.
Она летела всё выше и выше и становилась всё ярче и ярче. А добравшись до поднебесья, морская звезда стала звездой небесной. Большая Звезда засияла ярко-ярко, и её тепло полилось на Землю.
Холоду ничего не оставалось, как отступить.
С теплом на землю вернулось счастье. Благодарные обитатели суши стали покланяться Большой Звезде, ежечасно её благодарить и слать ей поклоны. Люди назвали её Солнцем.
Знаете, это была присказка. А вот и сказка.
Да, на Земле вновь настала благодать. Но всё же ничто не проходит бесследно, и жизнь теперь неизбежно должна была стать другой. И стала.
Солнце всех грело, не жалея своего тепла ни для букашек, ни для пташек, ни для зверей, ни для людей. Оно находилось в самом центре небосклона, который отныне стал голубым.
И, казалось, так будет вечно…
Однако, чем больше проходило времени, тем жарче становилось Большой Звезде – дитя морских глубин, она ведь теперь никогда не остывала. Наречённая Солнцем, звезда светила и согревала мир, не зная ни сна, ни отдыха. «Светиться во имя спасения – такова моя миссия», – твердило себе Солнце и крепче прижималось к небесному куполу.
Но как же Большой Звезде не хватало прохлады океана! На её поверхности то и дело стали появляться пятна. Сначала они выглядели, как милые веснушки, но скоро, вызывая нестерпимую боль, вспышки на Солнце проявились ожогами. Сквозь толщу океана Большая Звезда тянула свои руки к морским звёздам. Но те думали, что небесная подруга просто играет с ними, и продолжали весело плескаться в её лучах.
А Большая Звезда плакала, и текли с неба её жгучие слёзы-искры. Но у Солнца даже слёзы благодатны – долетая до земли, искорки прорастали золотыми одуванчиками и небесными незабудками.
Кто бы знал, что так светило отправляет мольбы о помощи?!
Впрочем, у кого просить помощи, когда ты сам – спаситель?!
В один из дней кружил в небе степной Орёл. И поднялся он до самого Солнца, думая, что это огромное пшеничное зёрнышко. Но почувствовал Орёл жар небесного светила, едва не обжёгший ему когтистые лапы.
– Почему ты плачешь, Золотистое Зёрнышко?
– Мне жарко. Помоги мне, Степной Орёл!
Стремглав Орёл слетал к океану и вернулся под самый купол неба с водой в клюве. Он опрыскал Солнце и вновь устремился к воде. Так летал степной Орёл целый день, пока полностью не выбился из сил. Но остудить светило ему так и не удалось. И оно продолжало печально мерцать с небес.
На другой день к самому Солнцу поднялась Бабочка. Долго она летела на этот яркий манящий цветок-огонёк. И вот, оказавшись у самой цели, вся затрепетала и спросила:
– О чём горюешь, Огненный Цветок?
– Жар одолел меня. Спаси меня, Прекрасная Бабочка!
Долго Бабочка обмахивала солнечный диск своими расписными крылышками. Но всё тщетно! Вернулась бабочка на цветочную полянку с подпалённым крылом. А Солнце так и осталось гореть и горевать в поднебесье.
Беспрерывно и самоотверженно делало Солнце своё дело: освещало и согревало мир. И всё лило на землю свои золотые слёзы, и всё тянуло к океану свои огненные руки. Но, радуясь жизни, никто не замечал страданий Большой Звезды, – уж слишком недосягаемой и всемогущей она всем казалась.
И, можно было подумать, что помощь уж не придёт… Да только та, с подпалёнными крылышками, бабочка прибившись к земле, шепнула одуванчику, что знала, что видела. Подрос одуванчик, поседел, и, как дунул ветерок, то полетели его пушистые зонтики и разнесли эту печальную новость по всему миру.
Да ещё Степной Орёл рассказал быстрому ручью, как встретился с самим Солнцем. И понёс ручей тревожные вести реке, а река понесла их в моря-океаны.
Тогда‑то и поняла одна из морских звёзд: нет, не чудилось, что лучи небесной подруги стали не просто греть – обжигать, не просто светить – ослеплять. «Большая Звезда в опасности! Я отправляюсь ей на подмогу!» – прокричала она и без промедления закружилась в морской пучине, вызвав тем самым сильнейший шторм, и вырвалась из глубины океана в самую высь…
Говорят, были на земле те, кто видел на небе в это время сразу два солнца: одно большое, яркое, а второе – поменьше и потусклее, словно отблеск первого. Видеть‑то видели, но никто не поверил своим глазам!
А тем временем под куполом неба уже шла беседа двух подруг.
– Как помочь тебе, Большая Звезда?
– Пожар во мне, сестрица! Погибаю я без морской прохлады! – простонало Солнце, и вновь его огненные слёзы полились на землю.
– Я помогу тебе! Отныне мы вместе будем освещать землю. Дарить свет людям мы будем по очереди. Ты, Солнце, – Большая Звезда, и, значит, будешь светить и греть землю тогда, когда люди трудятся в своих прекрасных садах и поют свои счастливые песни. Ты сполна дашь им тепла и света, пока я буду ждать свой черёд в родном доме-океане. Я меньше тебя и буду светить в то время, когда люди отдыхают в своих уютных домах. Тепла от меня нет, но мой приглушённый свет всегда поможет путнику найти дорогу домой. Ты же на это время будешь спускаться в морскую пучину, охлаждаться и веселиться с нашими сёстрами-морскими звёздами.
Так и сделали. Счастливое Солнце покатилось за горизонт, погрузилось прямо в море и долго там плескалось со своими сородичами.
А люди тогда впервые увидели прекрасный закат. Его ласковый лиловый свет заставил сердца забиться быстрее и быть нежнее друг к другу. Предзакатное время люди назвали Вечером. От его тихой чарующей красоты на глаза необъяснимо накатывали слёзы. Но то были слёзы радости и умиления!
Но чудеса не закончились! И как же жители земли были удивлены, увидев, что на потемневшее после заката небо вдруг выкатилось второе солнце! Не такое яркое, но невероятно притягательное. Люди назвали это светило Луной, а время его правления – Ночь.
Но сюрпризам не было конца! Неожиданно море вновь взволновалось, пуще прежнего поднялись волны, и в этот же момент к небу устремились полчища морских звёзд. Они одновременно вспыхнули, а небесная гладь заискрилась фейерверком и замерла в этом сиянии тысячами огоньков. Так морские звёзды решили поддержать свою подругу Луну, и отныне на время ночи половина морских звёзд становились Звёздами Небесными. А другая половина звёздного семейства оставалась в глуби океана и до самой темноты слушала истории, которые рассказывало им утомлённое Солнце. Всё увиденное за день с неба казалось Светилу чудесной сказкой.
Да… вспененная ванна с морской солью располагает к задушевным разговорам.
В первую ночь на земле, конечно же, никто не ложился спать! Обитатели земли и океана любовались нежным лунным светом и мерцанием звёзд. Все ждали волшебства. Но всё же многие с тоской и тревогой посматривали в ту сторону, куда закатилось тёплое Солнце: вернётся ли оно?..
Но вдруг с противоположной стороны небо стало светлеть, и вскоре по нему растеклись розовые облака. Они растаяли, как нежный зефир, когда из-за горизонта показался первый солнечный луч. «Вот она, значит, какая, утренняя зорька! Да пребудет с нами Рассвет», – сказали мудрецы и назвали это время суток Утром.
Люди ликовали, увидев, что миновала ночь, и Солнце вновь протянуло к ним свои нежные руки. А вскоре показался и сам солнечный диск, сделав вновь мир цветным и радостным. И все поняли – настал Новый День.
Целый день отдохнувшая за ночь Большая Звезда довольно улыбалась с голубых небес всем жителям земли и океана. А вечером вновь опустилась за горизонт, к прохладной воде, уступив своё место Луне и Звёздам.
Так и повелось с тех пор: ночь сменяет день, а луна – солнце. На том и по сей день мир стоит.
А нашей сказочке – конец:
кто прочитал – молодец,
а кто слушал – тот хитрец.
Чародеи
Самое важное в жизни происходит, когда тебе двенадцать. Летом между двенадцатью и тринадцатью решается всё. В это время по миру в поисках тебя (да-да, именно тебя!) бродят чародеи. Хотя бы одного из тех, кто сможет шепнуть тебе Главную Тайну жизни, ты непременно встретишь. Конечно, если ты полон светлых надежд и стремлений. Не исключено, что тебе посчастливится встретить на своём пути и нескольких чародеев. Но это только, если будешь особенно внимателен и вежлив.
Чародей может явиться тебе по-разному: новым другом или старым учителем, соседом по дому или попутчиком в поезде, продавцом мороженого или просящим подати, прочитанной книгой или просмотренным фильмом, а может предстать перед тобой во сне добрым драконом или говорящим камнем… Миллионы вариантов! Важно то, что после этой встречи ты сможешь узнать и увидеть волшебство мира, а значит, и сам стать чародеем.
А потому, где бы ты ни был, это последнее лето детства постарайся сделать удивительным. Как? Ну, например, как герой нашей истории (кстати, она основана на вполне себе реальных событиях!) Или как‑то по-другому. Наблюдай, слушай, изучай, общайся, включай воображение!
Встреча с Чародеем не пройдёт бесследно: в жизни сбудется всё, что ТОБОЙ этим летом загадано, задумано, запланировано. Главное, не пропусти встречу со своим Чародеем!
Оранжевое Солнце уселось на подвесной мост и свесило ножки прямо в речку. Уставшее и довольное, как ребёнок после дня шумных игр, оно захлопало пятками по воде в такт скрипу раскачавшегося под его тяжестью старого моста. Забавно наблюдать, лёжа на уже остывшем зарастающем травой песчаном пляже, как сразу же от тихой воды начинает подниматься пар – словно из чашки горячего чая. Прислушайся: тихое «пшшшш» пробегает в этот момент по всей реке. «Пшшшш…» – так, превращаясь в облако, уходит раскалённая докрасна дневная усталость Светила. Это значит, что речная вода сейчас теплее вечернего июньского воздуха.
Зайди в реку (только не трусь!), и она укроет тебя своей мягкостью и теплотой, словно пуховым одеялом, – выныривать не захочешь! С берега тебя еле видно сквозь эту туманную дымку на водной глади. Где ты притаился, знает только Солнце, медленно, с каким‑то особым удовольствием сползающее со скрипучего моста прямо в речную прохладу. Ещё минута, и прозрачной пеленой окутаны склонившиеся над водой кусты ивы, густой тростник и жёлтые кувшинки. От малейшего дуновения ветерка река покрывается золотистыми мурашками, замедляется, смущённо блестит.
Меняя свет и цвет всего пространства, Солнце спускается в зеркальный омут. Последние лучи, подобно тысячам софитов, озаряют прибрежный песок, превращая его в россыпь самоцветов. Набери в ладонь пригоршню, поднеси к закатному солнцу и медленно, тонкой струйкой начинай ссыпать – краше любых алмазов песчинки речных берегов! Но, прошу тебя, не говори об этом никому! Оставь эту красоту нетронутой, неразграбленной, неприкосновенной. Сканируй. Загружай в себя эти картинки. Сохрани волшебные кадры в памяти. Только не убирай в самые её чертоги – держи поближе и, как загрустишь, – доставай! Любуйся чарующим светом белых ночей, вдыхай чудотворные июньские ароматы, ощущай всем телом магическое зарево речных самоцветов. Это всё – твоё! И это всё – ты сам, только растворённый в пространстве природной гармонии и трансформировавшийся в то, что называют «благодать».
К средине июня речка, изумрудная от густо разросшегося по каменистым бережкам ивняка, прогревалась на поверхности, но всё ещё сохраняла холодное дно. В противовес буйной растительности, бесхитростная речная и прибрежная живность уютно затаилась: водную гладь рассекали невидимки-водомеры; раки, как и положено, ползали по самому дну; рыбы, лишь изредка показывая серебристые спинки и создавая магические круги на воде, в основном, предпочитали речную глубь; поближе к берегам вальяжно плавали дикие утки; беззаботные стрекозы, посуетившись над водой, исчезали в изумруде тонущих ив. Вовке же казалось, что, когда он ныряет, то заполняет собой всю реку, сам становится водой, полностью растворяется в ней. Возможно ли такое? Чтобы разобраться в своих ощущениях, он погружался на самую глубину. Казалось, что именно там‑то, на тёмной илистом дне, и кроются все секреты вселенной. И Вовка купался целыми днями. То полностью отдаваясь течению, то неистово борясь с ним. А иногда, откинувшись на спину, наблюдал за безупречно белым пухом облаков, за сакральным гулом воды, за дивными речными благоуханиями…
«Ты уже живёшь на речке! Небось, в деревне‑то лучше, чем в этих ваших городах? Бабуле успеваешь помогать, а, водяной?» – смеясь, засыпа́ла вопросами соседка, приходившая на мостинку или полоскать бельё, или чистить закоптившиеся за зиму кастрюли, или покормить уток остатками хлеба, а то и сама искупаться. В ответ паренёк щучкой заныривал к самому дну и через секунду-другую уже по-дельфиньи, шумно и с брызгами, под радостный визг перепуганной тётки выпрыгивал из воды прямо на шаткую мостинку. И махом, прихватив полное воды соседкино ведро, вскарабкивался по крутому берегу. «Ох, и повезло с соседушком! Оставь у калитки ведро, – весело кричала ему вдогонку тётка, – дальше сама уж! И заглядывай в гости, водяной, конфетами угощу!»
Ароматы бабушкиной стряпни, ощутимые уже от самой калитки, нагоняли аппетит. Впрочем, ел Вовка всегда торопливо, жадно откусывая куски побольше, будто бы не желая тратить драгоценное время на высиживание за столом. Здесь он оказывался каждый раз лишь со строгого приказа бабушки. Вот и сегодня та успела перехватить внука, пытавшегося прошмыгнуть через кухню «к себе», предварительно стащив с противня парочку ржаных калиток. Золотистые лодочки с картошкой, только вынутые с духовки, ещё дымились и потому здорово обжигали ладошки. На «ой-ай» и обернулась бабушка, которая, мурлыкая что‑то себе под нос, поливала расставленные по узеньким подоконникам герани. Она походила на труженицу-пчёлку, с важным видом летающую с одного цветка на другой, но, завидев внука приняла ещё более озабоченный вид и строго выпалила: «Тарелка супа и котлеты! И за столом! Володя! Или дома запру!» Бабушка пыталась изобразить суровость, но её доброе лицо не имело таких возможностей. А потому ничего не оставалось, как, ласково улыбаясь, обнять покрепче внучка за плечи и усадить за стол: «Ну, вот, покушай, Вовушка, покушай! А калиточки – все для тебя. Ешь на здоровье, милый. И беги себе! Никто ж не отнимает у тебя лето! Будешь хорошо кушать – тогда и допоздна разрешу гулять. Договорились?» Как ни согласиться на такие условия, тем более, так вкусно! И ложка бодро забарабанила по тарелке.
Безмерно обожая внука, мудрая женщина принимала его «речной» образ жизни. Она то и дело подходила к окну и дивилась его выкрутасам в воде. Ей, ребёнку сороковых, война не позволила безмятежно купаться в родной реке. В начале оккупации непрошеные гости обстреливали берега, загоняли купальщиков по домам. Самых нерасторопных река забирала навсегда. Страх перед купанием отпечатался надолго. Чувство опасности ушло не скоро – его уже в послевоенное время перебила лишь нечеловеческая усталость в дни сенокоса. После очередного трудового дня в колхозе девки, дождавшись, когда медлительное солнце перевалится на другую половину неба, побросав вилы и грабли, гурьбой бежали к реке. Изморённые жарой, искусанные слепнями, в воде они превращались в настоящих русалок…
Теперь река текла мирно – чего ещё желать?..
Выгоревшие до пепельного оттенка волосы паренька, уже третью неделю гостившего в деревне, не успевали просохнуть. Но пропустить вечернее купание он не мог. Летние каникулы скоротечны – нельзя терять ни мгновения. Все соседские мальчишки это знали. Наваливавшаяся к концу дня усталость – не повод упустить возможность шумной ватагой покарабкаться по солнечной дорожке, вперёд и вперёд. Удивительно же: солнце одно на всех, а солнечная дорожка у каждого своя. Карабкайся по своему лучу сколько хочешь, никто не займёт, он только твой! А выбравшись из воды, уже в одиночку, так здорово смотреть на закатное зарево. Прищурься! Видишь: гигантский меч разрезает пополам, словно апельсин, огромное солнце.
Тем временем Светило, словно опытный аквалангист, полностью погрузилось в воду – есть у него лишь несколько часов в белые ночи, чтобы остудиться и перевести дух. 21 июня в 2:57 (и не минутой позже!) солнечный диск вновь озарит линию горизонта, прервав своим вторжением самую короткую ночь в году. Но это потом. Чуть позже. А пока, на вечерней зорьке, горизонт обрамляют розовые и лиловые облака. Этот бархатный занавес то плотно обволакивает незабудковый шёлк неба, то вновь его открывает, демонстрируя великолепные декорации случайному зрителю. В числе последних – белокурый мальчик, рыжий соседский кот и утиное семейство, будто по расписанию в это время всегда важно разгуливавшее по кромке песчаной косы. Несмотря на малочисленность, зрительный зал в предвкушении: кажется, сейчас самое время для выхода на эту великолепную сцену какого‑то знаменитого заезжего фокусника или даже волшебника. Всё говорило о том, что время чудес наступило…
Володя закрыл глаза. Зачарованный великолепной театральной постановкой под открытым небом, он теперь мог, словно со стороны, наблюдать за потоком своих мыслей. По внутреннему экрану хаотично побежали солнечные блики. Постепенно они проявились вполне себе узнаваемыми объектами. Вот огромный камень на развилке дорог… За ним зелёное поле… Молодую траву щиплет белогривый конь… А вот и его хозяин – могучий наездник в доспехах, он пытается разобрать высеченные на валуне начертания… Дремота, сладкая и липкая, как сгущёнка, всё увереннее заполоняла мозг, разливалась по рукам, по ногам, растекалась по позвоночнику. Тело было обездвижено. Впрочем, шевелиться и не хотелось. А между тем конь с наездником, став облаками, устремились вдаль… Поле превратилось в открытое море… И вот на бирюзовой глади дрейфуют десятки быстроходных круизных кораблей, сотни белоснежных прогулочных яхт, тысячи деревянных рыбацких лодок и бесчисленное множество надувных спасательных шлюпок… Все они спешат пришвартоваться на книжных полках…
Знаешь то состояние, когда сон подступил совсем близко, но ещё не накрыл тебя полностью? Сознание затихает. Ты будто на краю обрыва: один лишь шаг, и из мира яви уверенно и безрассудно бросишься в океан, бурлящий внутри. Тут‑то во всю мощь включается подсознание. Подхваченный его волнами, ты уже не в силах бороться с течением, которое всё настойчивее затягивает в непостижимые чудесные миры – в самую глубь. Один лишь шаг…
Заложив руки за голову, Вовка, совсем как бабушкин кот Лёвка, дремал, но всё слышал. Внезапно его погружение в иную реальность было прервано странным звуком: до слуха донеслось весёлое насвистывание. Сон, как загнанный дикий зверь, нехотя попятился, отступал, но, озираясь по сторонам, был готов в любой удобный момент вновь вступить в схватку с противником.
А тем временем мелодия, всё увереннее завоёвывая сознание, приближалась, становилась громче и объёмнее. «Знакомый мотив… – подумалось мальчику. – Это не песенка ли рыболова?.. Шутливая такая… Там ещё волшебник обещал рыбаку хороший улов…». И вспомнилось, как распутывая непослушную леску на самодельном удилище, эту мелодию (на удачу!) частенько насвистывал дед… Как многому научил он внука!.. Как многого не успел…
Однако… возможно ли такое: задорный свист на пустынном деревенском пляже в полночь?.. Пусть это даже и белая ночь…
Чуть приподняв веки, сквозь ресницы Володя увидел: к нему приближается Нечто. Или Некто. Всё та же речная дымка? Нет! Это движущееся белое облако гораздо плотнее и имеет очертания – хоть, на первый взгляд, и не совсем человеческие, но вполне себе одушевлённые. Ангел? Неприкаянная душа? Белая ночь во плоти? Призрак? Они все вообще существуют?
– Дружище, ты не видел, здесь мопс не пробегал? – неожиданно раздался голос прямо над головой мальчика.
И вот в лучах заката вырисовывается отчётливый образ старика с небольшим деревянным сундучком в одной и посохом в другой руке. Как только ореол над ним рассеялся, к Вовке вернулись ясное сознание и голос.
– Добрый день… вечер… Простите, что?
– Да уж ночь на дворе! А ты мне про вечер рассказываешь! Мопс, говорю, не пробегал? Симпатичный такой, разговорчивый, любопытный, – принялся описывать своего потерянного друга чудаковатый человек в длинном стёганом халате на восточный манер.
– А… Нет… Не видел… Помочь Вам в поисках?
– Да, будь так любезен! Приведи мне его. Солнце зашло, он может не найти дорогу обратно. Заиграется, как всегда!
– Как зовут пса?
– Обычно он сам приходит! Но также откликается на Чудика. И на свист.
– Понял, – сказал мальчик спокойно, пытаясь не реагировать на решившего поюморить странного старика. – Ждите нас тут. Надеюсь, он далеко не убежал.
Вовка поднялся, стряхнул с себя песок и остатки сна. А загадочный незнакомец удобно уселся на свой расписной сундук и, опершись обеими руками на посох, заговорил серьёзным тоном:
– Мой юный друг, я дам тебе в дорогу чудо-помощников. Вот окатыш-покатыш – бросишь его впереди себя, и он расчистит перед тобой любой путь. И вот подзорная труба – через неё ты увидишь всё, что сокрыто от глаз, в том числе в полумраке.
Старик протянул пустые ладони.
– Но… простите… У вас в руках нет ничего, – возмутился озадаченный паренёк.
– Как нет?! – Старик взглянул на свои руки. – О! Прости! Забыл материализовать! Минууууту… – Он хлопнул в ладоши и затем снова протянул их.
Вова неуверенно взял два странных предмета: обкатанный, почти круглый, камень и трубку из сухого тростника. Это не сон? Пробуждение точно пришло? Или старик издевается?
– Спасибо… Но я не умею пользоваться этими… гаджетами…
– Ха-ха-ха! Не умеет он!!! Все умеют! Это же самые обычные волшебные помощники! К электронике они не имеют никакого отношения, всё натуральное, природное, – совершенно искренне возмущался незнакомец. – А управлять ими проще простого: силой мысли, ну, или слова! Дистанционно, так сказать.
– Но ведь это же просто какая‑то бессмыслица… Это шутка? Вы потешаетесь надо мной?
– Это игра! Как и всё вокруг. И, если отнестись к решению вопроса играючи, то всё наладится, будто бы само собой, разрешится, как по волшебству. Так играй же!
– Но ведь игра – притворство!
– Возражаю! Игра не терпит фальши, игра предполагает фантазию.
– Почему же я должен играть по чужим правилам?!
– Не нравятся чужие правила – установи свои! Твои правила – твоя игра.
– Ну… хорошо, я попробую, – Володя попытался прервать завязавшийся спор: просто поможет пожилому человеку и спокойно вернётся домой. Но огонёк любопытства, всё же разгоревшийся внутри, заставил спросить:
– Э-э-э… Простите… А вы кто… вообще? Местный?.. Или дачник?
Старик раскатисто захохотал. Но через мгновение успокоился, посмотрел по сторонам, прикрыл рот рукой и заговорщицки прошептал:
– Я – чародей. По профессии. По призванию – цветовод: развожу в саду розы. Только тсс… никому!
– А-а-а! Значит, так?! Всамделишный чародей! – ухмыльнулся мальчуган. – Последние лет пять я был уже уверен, что волшебников не существует…
– Ну как же! Вот он я – перед тобой! Или ты не веришь своим глазам?! – Незнакомец говорил опять громко и добродушно улыбался.
– Так самокат под ёлкой – тоже ваших рук дело?! – попытался разоблачить седовласого хвастуна новоиспечённый детектив.
– Нет! Что ты!!! Зимой я в отпуске!
И оба засмеялись, словно бы поняв друг друга.
Вовка, не задавая лишних вопросов, как всегда советовал папа, и, не умничая, о чём обычно просила мама, сложил в карман всё, что дал старик, и отправился на поиски собаки. Но не успел он сделать и десятка шагов, как представившийся чародеем окликнул его.
Повернувшись, мальчик увидел: старик вновь выглядел, как светящееся облако с нечёткими очертаниями, а его голос звучал откуда‑то сверху и приобрёл акустические оттенки, будто в мегафон вещал спортивный арбитр или диспетчер на железнодорожной станции:
– Помни: всё, что сегодня перед твоими глазами, – результат твоих же мыслей и поступков, совершённых вчера. Ты ждал чудес, предчувствовал их, предвкушал – и я материализовался именно здесь, на этом прекрасном речном пляже. И я намерен обучить тебя совершать чудеса.
– Ну, что вы! Не стоит! Да у меня и не получится! – несколько смущённо и даже испуганно начал было возражать паренёк.
– Урок первый: не нужно бояться волшебства и не стоит прятаться от чудес. Всё это внутри нас изначально. Это наша суть. А посему каждый из нас волшебник, только по ряду причин напрочь забывший об этом. Стоит ли скрываться от себя настоящего, Володенька?
На последних словах громозвучный голос старика-чародея сорвался – имя своего собеседника он уже просто прокричал, безо всяких спецэффектов. На какое‑то мгновение над пляжем повисла гудящая тишина. Но вдруг со спины Вова услышал спокойно-доброжелательное:
– Или ты предпочитаешь, чтобы я звал тебя Владимиром?
Мальчуган вздрогнул и резко повернулся – за спиной, лукаво улыбаясь, стоял щербатый рыбак в плащ-палатке камуфляжной расцветки с ведром в одной и удочкой в другой руке. А вот чародей исчез! Будто вообще его не существовало. В горле у Вовки заклокотало. Оторопев, он неуверенно пролепетал:
– Можно… Вовой… меня… звать…
– Хорошо! Буду звать тебя Вовой!
– Ну, я пошёл?..
– Ну, иди-иди, куда шёл! – Рыбак так громко захохотал, что его голос слился с раскатом грома, раздавшегося где‑то в свинцовой дали. – Вид у тебя больно испуганный! Ещё помнишь, куда направлялся‑то?
– Собаку искать.
– Торопись! Гроза намечается. А Чудик молнии боится!
– Откуда вы знаете… – начал было мальчик, но решил, что разумнее сегодня больше не поддерживать диалогов с незнакомцами.
Если о чём‑то хорошем думать, то дорога короче. И Вовка стал думал о бабушке. Она, конечно же, сейчас крепко спала и не догадывалась, что от дома внук ушёл довольно далеко. Но оправдание ему было. Во-первых, ну никак нельзя пропустить самую короткую ночь в году. Во-вторых, неправильно было бы не помочь старику. А в‑третьих, мальчуган, являясь, по общему мнению, «человеком вполне взрослым и разумным», был уверен в себе и в благоприятном исходе событий. Да и, в любом случае, бабуля поймёт. Всегда его понимала. Всегда поддерживала. Всегда могла подбодрить. Она у него самая добрая, самая заботливая…
А вечерами бабушка вяжет. Думать о зиме летом – привычка, выработанная годами. «Примерю и отпущу!» – уговаривает, не выпуская из рук спицы. Вовка нехотя поддаётся, протягивает расцарапанную, усыпанную синяками ногу на примерку шерстяного носка. «Колется же!» Брыкайся-не-брыкайся – бабушка знает своё дело: «Погоди, не дёргай ногой, спицы скинешь! Как зимой‑то на лыжах пойдёшь? Без носков никак! Терпи!»
Но вот с примеркой закончено. И на столе, как на скатерти-самобранке, появляются румяные оладушки. Что может быть лучше этих маленьких жареных солнышек? Вкусные. Много. Приправленные маслом и беззаветной любовью…
«В мастерской, Вовушка, не засиживайся. И, как будешь укладываться, дверь не забудь запереть», – наказывает бабушка.
В июне даже ночью все окна нараспашку – так полу́ночная свежесть беспрепятственно проникает в прогретый дом и дарит наисладчайшие в году сны. Но двери – непременно на засов. Так уж заведено.
«Доброй ночи, бабушка! – Вовка прижимается к родному плечу. – Ой, какая ты маленькая стала!»
«Это просто грибок вырос», – смеётся хрупкая женщина, подставляя морщинистую щёку для поцелуя.
Белой ночью светло, будто днём. Но дом по привычке затихает. А вот в дедовой мастерской, деревянной постройке на заднем дворе, жизнь только начинается. Кое-чему дед, мастер на все руки, успел обучить внука. Теперь вот приходится осваивать ремёсла самостоятельно… Столярные инструменты, знакомые и не очень, не сразу стали слушаться нового хозяина. Но мало-помалу паренёк втёрся к ним в доверие. Помогли, как и предупреждал дедушка, терпение и труд. И через день-другой должен был отправиться в свой первый речной поход корабль, сварганенный из подручных материалов. В ход шли дощечки, щепки, обрезки рыбацкой сети, заржавевшая дверная пружина и ещё бог знает что из дедовой сокровищницы.
А за мастерской – заросшая по обе стороны бурьяном потайная калитка. За ней маячит большой мир. Манит – нет, не удержаться! «Корабль закончу завтра, а сегодня разведаю место для его первого сплава», – решил мальчуган.
Сказано – сделано. Деревянная калитка испуганно пискнула и протяжно простонала – без хозяина петли и щеколду проела ржа, а редкий штакетник пленил вездесущий вьюнок…
Хоть бы бабушка спала…
Озадаченный весьма странным знакомством на пляже, Володя быстро шагал. Уже окончательно погрузившееся в воду Солнце утащило за собой и все свои лучи, измазав небо в лиловое небрежными мазками художника-экспрессиониста. Но темнота не наступала: догорающего горизонта оказалось достаточно, чтобы ночь была воистину белой, а путь – светел.
Речной пляж, скрывшись за розовым облаком уже набравшего цвет иван-чая, остался позади. Ужиком извивавшаяся вдоль берега тропка сузилась – видно, здесь редко кто ходит, а вскоре она вовсе исчезла, и пришлось брести по густой росистой траве. Тут‑то вспомнились странные предметы в карманах – дары старика-чародея. Ухмыльнувшись, паренёк достал увесистый камешек и по-жонглёрски перекинул его с руки в руку.
– Окатыш-покатыш, проложи дорогу, по которой убежал мопс! И пусть он мчится мне навстречу, – приказал Вовка и запустил камень далеко вперёд.
Он произнёс эту фразу, как заклинание, и настолько всерьёз, что даже сам смутился. Но удивлению не было предела, когда, сделав всего пару шагов, перед ним открылась широкая просёлочная дорога, и послышался заливистый лай собаки.
– Чудик, Чудик! Ко мне!
Из-за кустов выскочил мопс, но он понёсся не навстречу человеческому голосу, а за окатышем. Кое‑как подхватив камень зубами, пёс весело засеменил к мальчику.
– Спасибо! Это, вроде как, волшебный камень. Работает! – Вова потрепал пёсика за ухом. – Давай домой – хозяин ждёт.
Доверившись новому знакомому, Чудик поплёлся следом, постоянно отвлекаясь на разные забавы: его внимание привлекали то нестройный оркестр кузнечиков, то спящая вниз головой на стебле люпина крапивница, то чудаковатого вида коряга… Иногда мопс терялся в высокой траве и начинал хрипловато тявкать. А заслышав свист, продолжал беззаботно изучать местную флору и фауну.
«Может, собаки как‑то по-особенному всё видят? Вот бы мне так! – думал про себя Вовка. – Интересно, а как работает подзорная труба? Ну, уж не просто же это тростниковая трубка…». Он поднёс её к глазам и был ошеломлён: реальность полностью изменилась! Окружающий мир ожил! Точнее, он жил! Медленно, словно улитки, передвигались с боку на бок придорожные камни. По-стариковски ворчали и вздыхали пни. Стыдливо прикрывая листками раскрасневшиеся щеки, хихикали землянички. Неспешно вели беседу о былом столетние дубы, а юные клёны, развесив свои большие листья, заворожённо внимали им. Готовились ко сну цветы – некоторые из них уже закрыли свои бутоны и укачивали на гибких стеблях молодые побеги и ещё нераспустившиеся соцветия. Скатываясь с листа на лист, играли в догонялки жемчужные капли росы. Шептались, склонившиеся друг к другу, влюблённые травы. А где‑то в зарослях, то и дело запинаясь о камни, спешил ручеёк. Прямо на бегу он записывал на свой диктофон всё это ночное многоголосье – шорохи и стуки, шелесты и скрипы, завывания и перешёптывания… Фонограммы DJ-ручей тщательно зашифровывал в журчание, а затем транслировал в пространство дивные треки. Прислушайся, задай вопрос ручейку – ответ на любой получишь тотчас! Ручьи всё слышали, всё знают…
«Даже неживая природа – живая! Вот какой эффект даёт эта чудна́я подзорная труба!» – произнёс вслух оторопевший мальчишка, вспомнив наставление старика.
Но и отведя чудо-прибор от глаз, теперь он мог чётко видеть великолепие мира. И пришло озарение: всё вокруг одухотворено и разумно! Деревья и травы, валуны и песок, небо и облака, птицы и букашки… – все они талантливые актёры театра под открытым небом. И каждый играет роль первого плана в захватывающей постановке гениального режиссёра. И он, Вовка, в составе этой чу́дной труппы…
Опомнившись, мальчуган всей грудью вдохнул ночной воздух, свистнул мопса и быстрым шагом направился к пляжу. Вот и тропинка – сначала заросшая высокой травой, потом проторённая. А вот и река вдоль песчаной косы. На самом берегу тот же рыбак. На первый взгляд, он мирно ловил рыбу, насвистывая знакомую мелодию. Чудик с заливистым лаем бросился к нему.
– Вы не видели здесь человека? – обратился Володя к рыбаку, не зная, как бы потактичнее описать своего нового знакомого. – С сундуком, в блестящем халате, с бородкой… Чародей, в общем… по виду…
Счастливый мопс тем временем довольно ластился к рыбаку. Тот, улыбаясь, трепал пса за ухо. Чудик был рад добрым рукам, то и дело совавшим ему что‑то в широкую пасть. «А как же собачья верность?» – подумал было паренёк. Но тут же его внимание само собой переключилось на другое: оказалось, что седой рыбак вовсе и не ловит, а, напротив, с помощью подвешенной к удочке вместо крючка небольшой серебряной тарелочки кормит рыбу, подбрасывая крупные крошки хлеба и крупицу. Стайка рыб безбоязненно крутилась у самого берега. Иногда рыбёшки выпрыгивали из воды, демонстрируя свои золотые плавники и хвостики.
Рыбак, прекратив насвистывать, окинул мальчика удивлённо-пронзительным взглядом и неожиданно опять засмеялся. Морщинки рассекали его лоб и щеки.
– Чародей, говоришь… А они существуют вообще, эти чародеи‑то?!
Вовка пожал плечами.
– Чем же, мой друг, обычный рыбак отличается от чародея? Цветом плаща?!
Когда старик улыбался, морщины расползались таким образом, что лицо молодело и делалось невероятно добрым.
– Но, понимаете… Послушайте… Я не знаю… Просто меня попросили собаку найти… Вот она… – робко начал оправдываться паренёк.
А старичок в это время снял свой плащ, перевернул его наизнанку и облачился в него обратно. Только теперь рыбацкий плащ стал парчовым халатом. Рыбак поднял ведро, и оно в один миг обратилось резным деревянным сундучком, а удочка в руках оказалась посохом. Перед Вовкой стоял тот самый чародей! Это был шок! А вот мопс, как ни в чём не бывало, весело крутился возле ног чародея: пёс сразу признал хозяина, не смутившись его внешней трансформации и переодеваниям.
– Ты меня искал, Володя? – Чародей расплылся в улыбке.
– Но как вам удалось… – Мальчик не смог сформулировать вопрос.
– Чудеса! Не иначе! Но что мы всё обо мне да обо мне?! Расскажи о своём путешествии, – потребовал старик. – Что видел в пути? Где был? Кого встретил? Что нашёл?
– Я нашёл огромный живой мир! И себя в нём! Я видел чудо!
– А что ж меня‑то не признал? Почему засомневался? Я же дал тебе напутствия и в придачу волшебные предметы.
– Всё в целости и сохранности! Вот и тростник, и камень, – Володя порылся в глубоких карманах. – Удивительные штуки!
– Ну что ты! Подзорная труба и окатыш-покатыш – это мои тебе подарки! И вот тебе второй урок: смотри пристальнее в глубь, всегда ищи суть вещей. И пусть в твоей жизни внешнее, намекая на содержание, всегда остаётся лишь внешним. Понял?
– Я запомнил… Поразмыслю перед сном…
– Ты честный парень, Володенька. У тебя есть содержание.
– Правда? Значит, внешность не имеет значения?
– Что ты! Конечно, имеет!
Тут чародей достал из кармана халата шоколадную конфету и демонстративно поднял её на уровне глаз.
– Внешняя оболочка – это лишь красивый несъедобный фантик. Он скрывает шоколад – тот самый смысл, содержание, – чародей развернул конфету и как‑то по-ребячьи закинул её себе в рот. – Но обёртка бережёт конфетку, намекает нам, что внутри что‑то вкусное, привлекает наше внимание, не даёт пройти мимо.
Ловким движением фокусника старик достал из рукава вторую конфету и протянул Вовке. Тот оторопел, не решаясь взять.
– Бери! Это просто конфетка! Вкусно же – в этом смысл! И это чудо!
Мальчик зашелестел фантиком, а чародей продолжал:
– Но самое волшебство в том, что конфеты становятся слаще, когда ими с кем‑то делишься!
– Да… Я делюсь … Буду делиться… И… очень вкусно… Благодарю! – пытался быть вежливым Вова. – Кстати, самые вкусные конфеты продаются без фантиков – их упаковывают в красивые коробочки – я маме дарил.
– Так и есть! – Старик-чародей достал из своего расписного сундука ещё одну конфету (без обёртки!) и сунул мопсу, уже давно завидевшему, что хозяин раздаёт угощения, и посему вилявшему хвостом с особым усердием. Глядя на него, чародей снова раскатисто захохотал.
– И да: ещё раз спасибо за мопса! Это мой закадычный друг. Но за любовь к искушениям в прошлой жизни данное воплощение он отбывает псом. Но не беда! Так тоже весело! У вселенной отличное чувство юмора!
– Он тоже чародей? – Паренёк кивнул на Чудика.
– Он обычный рыбак! А потому, как ты понимаешь, мой ответ – да!
Мальчуган таращил глаза на волшебного старика, боясь пошевелиться, жадно ловил каждое его слово.
– А ты отзывчивый парень, Вова! И наконец‑то решился выйти за пределы – сначала двора, потом села. Ты смог преодолеть свои страхи, раздвинул границы – и, значит, стал свободнее. Чем меньше барьеров, тем больше свободы. Сегодня ты стал таким же, как мы.
– Чародеем?!
– Человеком ищущим! Ты видел чудо и теперь можешь показывать его другим. Ты посвящён!
– То есть теперь я тоже могу творить волшебство?!
– Само собой! Если это твой выбор. Мы, как ты уже заметил, имеем возможность выбирать: ловить рыбу или кормить её, брать или давать, строить или разрушать, проживать удивительную жизнь или влачить никчёмное существование. Свобода выбора – в арсенале каждого. Это главный бонус Человека. И это мой тебе третий урок.
Чародей похлопал мальчика по плечу, свистнул мопса и, подхватив сундук с посохом, отправился в сторону подвесного моста.
– Спасибо! – Всё, что Вовка успел крикнуть ему вслед. – Мы ещё встретимся?
– Конечно, Володенька! Только позови!
Старик прибавил шаг и через мгновение, вновь став облаком, растворился в дымке белой ночи.
Потрясённый встречей и всем произошедшим, мальчуган просидел на песке у речки, пока вновь не начало светать.
Первый же луч перечеркнул белую ночь и превратил её в розово-золотистое утро. Рассвет развеял ночные чары, отменил тишину, добавив миру звука, приглушённые тона сделал максимально насыщенными, тончайшие ароматы загустил до щёкота в носу. Магия ночи отступила. И теперь вокруг кружило утреннее чудо – оно пело, шелестело, стрекотало, журчало, благоухало, переливалось и сияло. Маленький уголёк на горизонте за несколько минут разросся в огненный шар. На небо, широко улыбаясь, выкатилось нарядное Солнце. Ему предстояло освещать самый длинный день в году.
Вовке так хотелось сейчас же бежать и, не медля ни минуты, об этом волшебстве всем рассказать, даже прокричать! Его охватило нестерпимое желание всех пробуждать, призывать любоваться великолепием окружающего мира. Да! Да! Чародей прав: конфеты вкуснее, если их делишь с другом. Но как же чудесно было бы с кем‑то разделить и эту белую ночь, и этот золотой рассвет, и даже эти надвигающиеся со стороны города наэлектризованные тучи дотерпевшей до утра грозы…
Эх, но почему же все спят?! Завтра нужно всем рассказать! Непременно всем. Непременно всё.
По телу сладким вишнёвым сиропом разливалась дрожь. Будоражила, не унимаясь. Вовка силой заставил себя вернуться в старый безмятежно спавший дом и улечься в постель. Закутавшись с головой в одеяло и крепко зажмурившись, он понял, что ВСЁ ЭТО было и внутри него! Чудо не исчезало! Его было так много! И внутри, и снаружи, и где‑то между. «Наверняка кто‑то ещё об ЭТОМ знает. Наверняка кто‑то так же сегодня был посвящён в чародеи… – проваливаясь в сон, думал мальчуган. – И у него, может, под подушкой тоже тростниковая трубка и окатыш… И он сейчас уже смотрит чудесные волшебные сны… Вот бы нам завтра встретиться!»
Чайный сервиз
Всё это было давным-давно, в те времена, когда мою бабушку Нюру звали Анюткой, и у неё была своя бабушка. А у бабушки – дедушка.
Дело было в маленькой уютной квартирке в доме на углу, возле сквера, где вместе с Анюткой, помимо Бабушки с Дедушкой, жили Мама с Папой и брат с сестрой – Двойняшки-не-разлей-вода. Анютке, самой младшей в этой большой семье, едва исполнилось четыре годика, когда в один прекрасный день Мама принесла домой внушительных размеров коробку с надписью «осторожно: стекло» и водрузила её на обеденный стол. Семья собралась вокруг и заворожённо смотрела на Маму, а Мама – на семью и загадочно улыбалась.
– Вот что я достала! – наконец‑то сказала довольная Мама и начала распаковывать покупку.
– Ну доставай, раз достала! – пошутил Папа и принялся помогать Маме.
Это был чайный сервиз: шесть чайных пар, заварной чайник, сахарница, большое блюдо под вкусности и ещё одна чашечка чуть меньшего, чем остальные, размера, но с двумя ручками и без блюдца, предназначавшаяся, вероятнее всего, под варенье. Посуда заняла почти весь круг стола. Чайный сервиз был прекрасен. Тончайший фарфор украшали нежно-сиреневые фиалки на тонких стебельках с резными зелёными листиками.
– Ой! Неужели новая посуда! Старый‑то сервиз уже весь побит! – обрадовалась Бабушка.
– Ух ты! Добытчица наша Мама! – с гордостью проголосил Папа.
– Эх! А давайте пить чай! – хлопнул в ладоши Дед.
– Ура! С конфетами! – одновременно закричали и запрыгали, взявшись за руки, Двойняшки-затевашки.
– Ах… Какая класота! – восхищённо пролепетала Анютка, которая ещё не выговаривала всех звуков. Она, словно зачарованная, не сводила глаз с фарфоровых фиалок.
Кухня моментально наполнилась звоном, бульканьем и смехом – все начали готовиться к чаепитию! И вскоре семья уселась за накрытый новой белоснежной скатертью стол.
Замечали ли вы, дорогие читатели, что в семьях, где любят пить чай, царит лад? Обедают ведь почти в каждом доме. Или хотя бы ужинают. Это можно делать молча, не глядя друг другу в глаза, и даже в разных комнатах. Но наслаждаться вишнёвым пирогом, припудренным сахаром, или вкушать нежнейший «Наполеон» можно только в хорошей компании с отличным настроением. Без сомнения, дом, где на столе хотя бы в раз в неделю появляются красивые чашки и разные вкусности, – счастливый. Именно таким казался в этот день и Анюткин дом – приветливым и доброжелательным, уютным и радушным, настоящим семейным очагом, местом, где все любили и принимали друг друга.
Теперь, когда напротив каждого стояла великолепная фарфоровая пара – чашка на блюдечке, семья выглядела невероятно дружной. Но вот незадача: сервиз‑то рассчитан на шесть персон, а членов семьи – семь. Как же быть?! Неужели кто‑то останется без новой чашечки и будет пить чай из старой кружки?!
Выход из ситуации быстро нашла Бабушка:
– Наша маленькая Анютка может пить чай вот из этой чашечки с двумя ручками, а варенье мы переложим в хрустальную вазочку из серванта!
– О-о-о! Две ручки – это так удобно! – отметил Дед.
– Кстати, Анечка, посмотри-ка: эта чашечка вся усыпана фиалками, а на других их только по три, – подхватила Мама.
– И на ней ещё и зелёная каёмочка, а на других чашках такой нет, – заметил Папа.
– Мы тоже хотим такую!!! Почему ей лучше, чем нам?! Мы тоже хотим с двумя ручками и без блюдца! – в голос возмущённо завопили Двойняшки-притворяшки, подмигивая друг другу: они радовались, что им достались нормальные чашки и блюдца без изъянов.
– Я соглясна, – ласково пролепетала Анютка и как‑то по-взрослому улыбнулась всем, – давайте узе пить сяй.
Всю долгую холодную зиму на кухне маленькой квартирки в доме на углу, возле сквера, чашки частенько мелодично позвякивали и завораживали всех своим великолепием. Фарфоровый сервиз с фиалками доставали из буфета по выходным и праздникам. Глаз радовали шесть чайных пар, сахарница, заварной чайник, большое блюдо, в которое горкой умащались разные сласти, и ещё одна маленькая чашечка с двумя ручками, усыпанная фиалками. Фарфор гордо стоял на столе и украшал белоснежную скатерть.
Но если хоть на минуту, дорогие читатели, в кухне повисла бы тишина, то стало бы слышно, как посуда… пе-ре-го-ва-ри-ва-ет-ся! Чайные пары, одинаковые как внутри, так и снаружи, очень подружились между собой и обожали посплетничать о носатом чайнике, влюблённом в сладкоежку-сахарницу. Ещё они высмеивали неуклюжесть большого блюда и высокомерно потешались над одинокой маленькой чашечкой с двумя ручками.
– Пузатый‑то опять важничает! Нос задрал! Думает, он главный тут!
– Ничего подобного: убери одну из нас – и сервиза не будет. Мы, чашки, здесь главные! Дзынь!
– А сахарница‑то какая напыщенная! Возомнила, что без её сахара чай невкусный! Будто других сластей на столе нет! Ха-ха!
– А посмотрите на блюдо: его самого из-под пирога и не видно‑то! Что оно там есть – что нет! Кто‑нибудь когда‑нибудь видел его фиалки? Разве что в мойке посудная губка! Хи-хи-хи! Может, у него весь рисунок уже стёрся?!
– Подруги, а вы видели эту, с двумя ручками?! Она, говорят, вовсе и не чашка! Вот конфуз‑то!
– Ей вообще не место рядом с нами! У неё даже и блюдца‑то нет! Как это ужасно!
– И ещё она вся усыпана фиалками! Фи! Какая безвкусица!
– Мы – эталон красоты и изящества! Тем более наше мнение верное, поскольку нас большинство.
И, одинаковые, словно родные сёстры, тонкой работы чашки продолжали безудержное дребезжание. Затихали они, лишь заслышав бурлящую какофонию огромного медного самовара. Перед электрическим пузаном чайные пары становились по стойке «смирно» и уже не смели и звякнуть.
Накрывали на стол в маленькой квартирке в доме на углу, что возле сквера, как всегда, все вместе.
Мама доставала сервиз: шесть чайных пар, сахарницу, заварной чайник, большое блюдо и маленькую чашечку – с двумя ручками и зелёной каёмочкой.
Папа заваривал чай и потом с важным видом разливал заварку по чашкам.
Бабушка раскладывала на блюде заранее купленные по случаю или собственноручно испечённые сласти.
Дед тем временем докладывал в сахарницу кубики рафинада – он любил, чтобы горкой было.
Анюткиной задачей было достать десертные ложечки. Теперь она делала это шустро. А вот в день, когда сервиз впервые появился в их доме, ящик со столовыми приборами находился лишь на уровне её носика, и девочка отодвигала его с трудом, вставая на цыпочки. Тогда она умела считать только до пяти, поэтому шестая ложка была вновь под номером один, а седьмая – второй.
Двойняшки-смешняшки во время подготовки к чаепитию чаще всего весело бегали вокруг стола, хохотали над им одним лишь понятными шутками, болтали на своём выдуманном языке, наводя счастливый и беззаботный хаос на кухне, и всех поторапливали тысячами вопросов: «Уже готово?», «Уже скоро?», «Ну как там?» Между тем их задачей было раздать салфетки и достать из холодильника мёд, лимон и варенье. Это за любимых внучат делала Бабушка.
Но вот стол готов. Ароматный чёрный байховый чай заварен – можно разливать по чашкам. Папа берётся за работу, приговаривая: «Средней крепости чай с лимоном и двумя кубикам сахара – Маме. Такой, чтоб обжигаться, и с парой ложечек смородинового варенья – Папе. Чай холодный, но послаще – Двойняшкам-милашкам. Нашей Бабульке – добавим медку, Дедуле – сливки пожирнее. А вот Анютка любит тёпленький чаёк с вишнёвым сиропом».
– Сюствуете: всюду пахнет летом и садом? Класота-а-а… – восхищалась Анютка и делала очередной глоточек вишнёвого чая.
– Фантазёрка растёт, – улыбался Дед.
– Смотри, чтобы пчела тебя не ужалила! Вон-вон – прям из сада летит! Жжжжж! – подтрунивали Двойняшки-пугашки.
И все хохотали, а Анютка настороженно оглядывалась по сторонам и уже готова была отмахиваться от пчелиного роя.
– Доверчивая… Это мешает в жизни, – то ли грустно, то ли разочарованно констатировал Папа.
Чтобы побороть страх, накатывающиеся слёзы и нападки домочадцев, девочка начинала напевать себе под нос.
Чаепитие продолжалось. Все за столом смеялись. Весело позвякивал фарфор. Только Анютка грустила. Грустила по лету и саду. И ещё её огорчало то, что нельзя петь за столом, – «плохая манера», говорила Мама. Да и вообще петь – «пустое дело», так говорил Папа. Огорчало, что Двойняшки-не-разлей-вода всегда её дразнят, а гулять с собой не берут… А ведь Анютка знает так много интересных игр! Дед с Бабушкой, пытаясь сохранить в семье мир и не вмешиваться в воспитательный процесс, помалкивали, хоть и жалели внучку.
Но больше всего расстраивало девочку, что в семье не любили музыку: никто не умел играть на инструментах, никто не напевал в ду́ше или делая уборку, никто даже магнитофон не включал, считая всё это «сущей ерундой», «неоправданной глупостью», «безделицей» и «праздным времяпровождением».
– Ничего, – сказал как‑то Папа, глядя на младшую дочь весьма серьёзно, – в школу пойдёт – перестанет в облаках витать.
– Папоська, а песенки в сколе поют? Я петь люблю и сосинять их могу. Вот послусайте! – Анютка вмиг всклочила на стул и затянула нежную мелодию, держа перед собой чашечку за обе ручки. Двойняшки прыснули со смеху. Бабушка с Дедом умилённо заулыбались. Папа же резко развернул перед собой газету, а Мама принялась прибирать стол, строго процедив:
– Дети! Марш за уроки! А ты, композитор, допивай чай, доедай свой кусок пирога и спать! Всё чаепитие промечтала!
Анютка молча доедала свой пирог, запивала его вишнёвым чаем, а в голове у неё играла минорная музыка.
– Спасибо, сясеська! Ты такая класивая! И у тебя самый вкусный сяй!
– Дзынь, – ответила чашечка, – дзынь-ля-фа!
Оказавшись в мойке после своей основной работы, чашки весело переговаривались и хихикали – они обожали купаться, и, предвкушая это, очень любили похвалиться друг перед другом успехами своих хозяев.
– Слышали-слышали?! А мой‑то сегодня «пятёрку» по физике получил! Космонавтом будет, поверьте мне! – хвасталась первая чашка.
– А моя в школьном саду яблони окапывала! Агрономом станет, клянусь своей фарфоровой ручкой! – дерзко заявляла другая чашка.
– Это что! Моего вот в должности повысили – теперь он старший конструктор! И на дачу мы уже на автомобиле поедем! На новом! – горделиво подхватывала беседу третья чашка.
– А моя заказала путёвки на море! Я как услыхала, чуть от счастья не лопнула! Значит, и у нас в июле отпуск будет: постои-и-м себе в буфете, поболта-а-ем с блюдцами! – мечтательно протянула четвёртая чашка.
– А мой‑то, старый, в новых очках! Заметили?! Всё теперь видит! Всё замечает! От газет не оторвёшь! – радовалась пятая чашка.
– Кстати, бабуля проговорилась, мол, секретный рецепт пирога в журнале вычитала. В ближайшее воскресенье будет печь и всех угощать. Большое чаепитие, друзья, намечается! Надо не подкачать! – торжественно анонсировала шестая чашка.
– А Анютка песенку сочинила про дождик! Такая мелодичная!.. – раздался тоненький голосок чашечки с двумя ручками.
– Ерунда какая эти песенки! Их и так уж много сложено! Нужно науку продвигать! – подытожила папина чашка.
И все чайные пары согласились. И в голос рассмеялись.
Тут пришла Мама и обдала посуду пеной и горячей водой, смыв остатки чая и ненужные споры.
А между тем Анютка росла. Сразу после рождественских каникул, по настоятельнейшей рекомендации воспитателя детского сада, где девочка всё время пела, мама определила-таки дочку в музыкальную школу, при этом поставив своим родителям условие: «Если только вы её туда водить будете!» Старики, с тоской вспоминавшие свою молодость под гармошку, одобрительно-радостно кивнули. Неужели прекрасные мелодии вновь вернутся в их жизнь?!
Из-за больших Анюткиных успехов в маленькой квартирке в доме на углу, что возле сквера, теперь всё чаще звучала музыка. А вскоре в гостиной появилось фортепиано. Его звуки разносились всюду и наполняли комнаты особой атмосферой.
Бабушка с Дедушкой в такт покачивались в своих креслах, когда Анютка разучивала новое произведение. Со временем и Папа перестал затыкать уши – уж больно ладная была музыка. Мама заметила, что от Моцарта у неё прекращалась мигрень, и стала иногда просить дочку поиграть эту «волшебную» музыку.
А вот Двойняшки-кривляшки, несмотря на успехи младшей сестрёнки, никак не принимали это её увлечение – считали звуки клавиш треньканьем, фортепиано – деревяшкой, а саму сестру – странной. И по-прежнему, даже во время семейного чаепития, Двойняшки продолжали поддразнивать Анютку.
– Ля-ля-соль, ты – фасоль! До-ми-си, ты – селёдка иваси! – горланили они, прыгая по дивану и хохоча во всё горло.
Поскольку взрослые обожали и задорный смех, и самих Двойняшек, то никто их не останавливал. Взрослые принимали всё это за детскую игру, не замечая, что она была совсем не по душе задумчивой и никогда не жалующейся Анютке.
Но однажды Двойняшки-обзывашки так развеселились за столом, что ударились чашками, и те разлетелись вдребезги! Анютка зажмурилась… В кухне повисла тишина. Мама, громко хлопнув дверью, ушла к себе в комнату. За ней, сердито посмотрев на Двойняшек, влипших от испуга в свои стулья, последовал и Папа. Дед уткнулся в книгу. Бабушка замела осколки и молча вымыла остатки сервиза.
Посуда в тот день в мойке не звенела.
В следующее воскресенье сервиз не доставали. А потом и вовсе исчезли поводы для чаепитий: Папа неожиданно для всех уехал в долгую командировку. А Мама по нему скучала. Межсезонье – так она объясняла свою печаль детям и засиживалась на кухне допоздна. А однажды после ужина Мама так загрустила, что решила налить себе чаю в фарфоровую чашку, но та на сей раз не выдержала крутого кипятка и… лопнула. На мгновение показалось, что трещина пробежала прямо по′ сердцу, расколов его надвое. «Всего лишь чашка! Посуда бьётся к счастью!» – философски подумала Мама и разревелась.
Крепкий чай разлился по белоснежной скатерти, оставив на ней огромный желтоватый след замысловатой формы.
Так не стало ещё одной фарфоровой чашки.
Шло время, и в сквере напротив дома зацвела черёмуха. В разгаре был май. Папа вернулся из командировки. Мамина грусть тут же испарилась. Жизнь, хоть и без семейных посиделок, но мало-помалу потекла своим чередом. Анютка продолжала занятия музыкой. Двойняшки-лентяшки нехотя дохаживали в школу последние дни перед летними каникулами. А Бабушка с Дедом засобирались на дачу.
Бабуля достала с подоконников рассаду, разведенную ещё зимой, и уложила в сумки всё самое необходимое, в том числе две фарфоровые пары. Дедушка выгнал из гаража свою «ласточку». И со словами «ждём вас в деревне» старики «полетели» за город.
На следующий день Бабушка позвонила и сообщила, что дела на даче идут отлично, только вот чайные пары довезти не удалось – в пути, видать, из-за местного бездорожья, тонкий фарфор разбился. В этот момент, держа телефон в левой руке, правой Папа наливал себе чай в последнюю уцелевшую фиалковую чашечку. От неожиданности он всплеснул руками: «Как разбился?!» Телефонная трубка упала прямо на чашку! Неприятная новость отколола на ней ручку.
Плохая примета: держать битую посуду в доме. Папа это знал и выбросил осколки в мусорное ведро.
Много позже для чаепитий по выходным купили новые чашки. Не фарфоровые. И без фиалок. Но крупный красный горох на белом стекле пришёлся всем по душе. Потом эти чашки как‑то незаметно сменились высокими кружечками с голубой каёмкой, а ещё позже – широкими чашками с алыми маками. Чашки менялись, менялись настроения, возраст и взгляды на жизнь. Но традиция семейных посиделок оставалась неизменной. И только Анютка всё детство пила чай из своей чашечки, усыпанной фиалками и с двумя ручками, – одной-единственной, оставшейся от прекрасного фарфорового сервиза. Одинокой и неповторимой. Не похожей на другие. Уникальной. Самобытной. Не такой, как все. Как и сама девочка, которая выросла и всё‑таки, несмотря на то, что в семье считали её музыкальное дарование «сущей ерундой» и «безделицей», стала известным музыкантом и композитором.
И вот спустя много лет родители-пенсионеры и уже повзрослевшие брат с сестрой (кстати, совладельцы собственной компании) время от времени стали приходить на концерты Анютки. Сидя в первом ряду, они громко аплодировали и искренне гордились своей успешной родственницей.
Двойняшкам неловко, что прежде они посмеивались над младшей сестрёнкой. И за общим столом в родительском доме они уже не подтрунивали над ней, а наоборот, с интересом расспрашивали Анютку про её гастрольные концерты, проходящие по всему миру.
А однажды в маленькой квартирке в доме напротив сквера появился новый чайный сервиз. Точнее – набор именных чашек, непохожих одна на другую, хоть и исполненных в едином стиле. Для каждого члена семьи – своя, индивидуальная. Так решила Мама, а Папа её поддержал.
Наверняка, и Бабушке с Дедом такая идея понравилась бы…
Что же стало с той самой уцелевшей чашечкой, спросите вы, мои читатели? Она так и осталась в нашем доме, как символ стремления к своей цели, как знак самобытности, уникальности и счастливой непохожести на других.
Моя бабушка Нюра, та самая девочка Анютка, сберегла её и как‑то за чаем рассказала мне всю эту историю. Оказалось, долгое время фиалковая чашечка с двумя ручками стояла на её письменном столе. Уже повзрослевшая Анютка, Анна Павловна, любила ставить в чашечку букетики, собранные в сквере у дома, а по весне непременно высаживала в неё анютины глазки, так похожие на лесные фиалки. Простая красота вдохновляла её.
Любимый бабушкин цветок в фарфоровой чашечке с двумя ручками и сейчас стоит на фортепиано в нашем доме. По воскресеньям, сразу после большого семейного чаепития, я его поливаю.
Третья рукавичка
В самом конце декабря солнышко нет-нет, да стало показываться. Неуверенно. Где‑то на самом краюшке неба. И совсем ненадолышко. Сладко позёвывая, оно чуть сдёргивало брезентовые шторы и спросонья боязливо поглядывало на землю.
Солнце почти не давало света. И точно не осмеливалось греть. Но и это желтоватое, без чётких контуров пятнышко всё же вводило в недоумение бесчувственные тучи, распугивало их. Бесцветные и безвольные, они неожиданно обретали розовые, оранжевые и даже пурпурные оттенки и в голубом обрамлении, сами того не осознавая, начинали выглядеть величественно, приковывая к себе миллионы восторженных взглядов.
Но как же была тучам мила совершенная в своей беспросветности серость!.. Однако светило не оставило им выбора. И, неказисто раскланиваясь и будто извиняясь перед простодушной публикой за причинённые неудобства, неповоротливые, они покидали насиженные места и нехотя расползались из зоны комфорта по всему небесному куполу, а потом дальше и дальше за неведомый горизонт – прочь-прочь от источника света!
От стыдливой неловкости вся эта бесформистая тучная масса вдруг вырисовывалась замысловатыми фигурами и фантазийными волнами, словно бы пыталась угодить зрителям, застывшим с задранными вверх головами в состоянии бесконечного восхищения – там, в самом низу, на белой-белой земле, прямо посередине зимы.
День ещё был короток, но, преодолев барьер зимнего солнцестояния, он явно почувствовал свою силу победить тьму длинной полярной ночи. Белый свет, так надолго погружённый в туманы и мглу, теперь проявлялся. Материализовывался. Становился цветным и звенящим. Мир наполнялся волшебством.
И вместе с тем приближался Новый год – праздник, полный не только чудес, но и возможностей творить эти самые чудеса.
Грузовичок притих на заснеженной обочине. И двое, понадёжнее закутавшись, направилась к заметённой, ведущей в глубь леса дороге.
– Дела делами – всех не переделаешь, – а к празднику готовиться пора!
– Неужели мы и правда сейчас в лес пойдём?!
– Конечно! А ты, никак, боишься?
– Я ничего не боюсь! Ведь ты рядом.
– И правильно! Лес человеку друг и кормилец. Мы к нему с добром – и он нас не обидит.
Прогулка по зимнему лесу! Вот это да! Настоящее приключение.
Свои первые зимние каникулы Ниночка и так‑то довольно весело проводила: каталась с ледяной горки, помогала маме раскатывать тесто для пирогов с капустой, играла с братишкой в игрушки, которые сама уже переросла, но по которым всё же очень скучала, а день через день с отцом в рейс навязывалась. «Холодно же! – отговаривала каждый раз мать. – Да и отец не развлекаться едет – груз в город везёт. С тобой ему там ещё заботы!» Муж жене не возражал. Но стоило дочери лишь поймать взгляд отца, как тот сдавался: «Потеплее только одевайся! В дороге всякое бывает».
Сегодня же особый день – Новый год на носу. И отец сам дочку в рейс позвал. В городе выбрали подарки, накупили вкусностей к празднику. Но что они на обратном пути в лес пойдут – о таком Ниночка и подумать не могла, оттого‑то и радость двойная!
Хрупкий наст не выдерживал, и, то и дело проваливаясь в глубокие сугробы, отец с дочкой брели через лесок на заветную полянку на самой опушке. С осени в этих ягодных местах не ступала нога человека. Они первые. А может, и единственные. И, значит, только для них вся эта зимняя благодать.
Декабрь пахнет еловыми шишками. И терпкой сосновой смолой. Деревья неподвижны. Но они не спят! Просто задумались-замечтались. Миг – и закружатся в медленном вальсе. Как же мелодична тишина заснеженного леса!
Вот и полянка на лесной опушке. Вкруг неё в блеске стоят ёлочки. Одна краше другой.
– Ну, дочурка, выбирай, – отец развёл руки в стороны, словно хотел всю поляну заключить в объятья.
Эту прогалину, по краям густо затянутую хвойной порослью, отец заприметил давненько, ещё по теплу – знал, куда шёл.
– Сколько же здесь ёлочек!
– Одну из этих красавиц ты можешь пригласить к нам на праздник.
– И она правда придёт?
– Придёт!
– Папочка, но у деревьев же нет ножек…
– Ножек, конечно, нет. Но под Новый год ёлочки волшебством одарены.
– Они что ли слышат нас?!
– А поди-ка проверь! Поговори с той, которая тебе приглянётся. Расскажи, какие у нас с тобой для неё огоньки подготовлены, какая звезда, какие вы с мамой бусы из бумаги сделали… И позови в гости – обязательно придёт.
А ёлочки будто в хоровод выстроились, красуются, понравиться хотят. Какая красавица о празднике не мечтает?!
Смотрят отец с дочкой по сторонам и не налюбуются.
Всем своим тельцем повисло на макушках сосен солнышко. И в благодарность за подмогу каждую одарило длинной полупрозрачной тенью. Нет-нет! До зенита солнцу не добраться! Ещё слабо. Без поддержки увесистых крон совсем никак. Но его шустренькие ручонки-лучи, прошмыгнув между веток, дотянулись‑таки до самых сугробов, густо обсыпав их золотыми искрами. И всюду по заснеженной полянке теперь эти солнечные озорники рассыпают ослепительный перламутр. И он парит в морозном воздухе – до щёкота в носу. Хочет девочка блёстки ладошками поймать. Да разве схватишь волшебство голыми руками?!
Задумалась Ниночка: «Какая же ёлочка моя? Та самая… Как узнаю её?»
– Чую, сомневаешься? – Отец словно услышал мысли дочери. – А ты, доченька, попроси ёлочку знак какой‑нибудь подать.
Ниночка зажмурилась, три раза круг себя обернулась и побрела наугад.
Вот пробралась по сугробам до ближайшей ёлочки. Хороша! Веточка к веточке. Но всё же направилась к следующей. И эта прекрасна! Вон какая макушка – звезда под самым потолком будет! А у третьей ёлочки девочка заметила крохотные следы. Да, заячьи же! Прямо дорожка вокруг ёлки протоптана маленькими лапками. Может, зайчики хороводы здесь водили? Ниночка побрела к заюшкиной ёлочке-красавице. И только хотела она крикнуть, что нашла, как с деревца, обнажая зелень хвои, густо посыпался снег. И тут же мимо неё в сторону леса стремглав рванул притаившийся ещё до прихода людей заяц-русак. Совсем беленький! Такой маленький! Лес чуть всполошился и тут же опять затих. Отец с дочкой ликуют: не каждый раз выпадет удача в лесу зверка встретить!
– Вот и подсказка тебе! – смеётся отец.
– Вот и ёлочка нашлась – та самая! – радуется девочка.
Стянула с руки варежку, на веточку подвесила. Ладошкой коснулась заледеневшей еловой лапки. От живого тепла снег растаял. Иголочки оказались мягонькими и гладкими. Нежная хвоя аромат пустила.
– Ёлочка-ёлочка, – ближе прижимаясь к деревцу, шёпотом затараторила Ниночка. – Ты мне знак дала – тебя я и выбрала. А раз так – приходи уж к нам на праздник. Я тебя приглашаю и очень буду ждать! А нарядов мы для тебя припасли! Ох, и весело будет! И уж если сможешь (если получится – это вовсе не обязательно!), гостинцы, пожалуйста, принеси нам с братцем. Вот в этой рукавичке – я тебе её оставляю. Но тссс! Это наш с тобой секретик!
Натянула Ниночка на правую ручку варежку, а левую в кармашек сунула – чтобы отец, поджидавший её на краю полянки уже с целой связкой сухих веток («на растопку набрал»), понапрасну не забеспокоился.
– Ну, доченька, что ответила ёлочка?
– Обещала к Новому году быть! Да ещё и с гостинцами!
– Вот, значит, оно как! Ну, поехали тогда поскорее восвояси. Не будем мешать ёлочке готовиться к празднику!
– Папа, а давай-ка маме не расскажем про ёлочку – пусть сюрприз будет. Мамочка так чудеса любит! Уж как она обрадуется!
– А ты сама‑то не проговоришься? До утра сохранишь тайну?
– Постараюсь! А братику можно рассказать?
– Братику можно. Но на ушко!
Грузовик по зимней дороге не быстро едет. Да спешить и не хочется. Ведь так хорошо под рёв мотора вместе напевать! И любоваться: как весело солнце бьётся в лобовое стекло, как поднимается под колёсами белая пыль, как склонились под снежными шапками с обеих сторон дороги тонкие деревца – чуть ли не до кабины достают… И весь путь домой на сказку похож.
А в избе тепло! Дрова в лежаночке приветливо потрескивают. Щами да пирогами так ароматно пахнет! Мама, весёлая, хлопочет, на стол накрывает.
Отогрелись. Отобедали. Отец во второй рейс в город поехал: туда ещё посветлу, а уж обратно в потёмках возвращаться придётся. Тут‑то Ниночка набралась духу и маме поведала, мол, рукавичку потеряла, видно, в городе из кармашка вывалилась.
– Не горюй, милая, вернётся твоя рукавичка! – успокоила мать.
Да только Ниночка это знает: конечно, вернётся, да и не пустая!
Как ночь пришла, и дом утих, мама спицы в руки – и через час-другой уж новая рукавица готова. Такая же точно: оранжевая с коричневой снежинкой. «Будто кареглазое солнышко – совсем как наша доченька», – сказала мама, когда впервые примеряла ещё недовязанные варежки на маленькие ручки.
Ниночке обновка сразу полюбилась. И очень бы она расстроилась, потеряй рукавичку на самом деле…
Крепко спала девочка, сладко. Проснулась – а уж солнышко сквозь квадратики оконца всю комнату светом залило. «Но тепло в доме пока лишь от печечки», – подумала Ниночка и, босая, помчалась на лежанку. А как запрыгнула на неё, так и ахнула: будто ни в чём не бывало две рукавички на печи греются! И в обеих по пряничку свежему-румяному.
Вот так ёлочка! Ну, волшебница!
– Мама, мамочка! Рукавичка ко мне вернулась! Да с гостинцами!
– Стоило ли волноваться?! Канун Нового года сегодня – чудесное время!
– Эх, жаль, папа на работе – вот бы ему про рукавичку рассказать!
– Он сегодня ни свет ни заря уехал. Значит, скоро вернётся. Да ты глянь в окошечко: вдруг уже подъезжает.
Подула Ниночка на заледеневшее стекло, от дыхания проталинка в морозовом рисунке сделалась. Смотрит: а у калитки ёлочка стоит! Та самая!
В валеночки прыг, в шубейку нырк, рукавички хвать и во двор! Только до калиточки добежала, до ёлочки пушистой чуть коснулась, а отец уж тут как тут – на грузовике к дому подъехал. Вот радости‑то!
– Папа, папочка! Ёлочка к нам пришла!
– Ну, понесли красавицу домой. С раннего утра она к тебе добирается: я ещё первым рейсом по дороге её встретил. Думаю: кто идёт лесной дорогой по такому морозу? Присмотрелся – а это ёлочка к нам спешит!
Тут и мама на руках с сынишкой-карапузом, в фуфайку наскоро закутанным да в ушанке набекрень, во двор выскочила. Давай мужа обнимать да Ниночку в свой пуховый платок кутать.
– Смотри-ка, сыночек! – перехватывая от матери к себе на руки малыша, говорит отец. – Это ёлочка новогодняя! Из лесу к нам пришла.
– А пушистая‑то какая! С такой красавицей у нас настоящий праздник будет! – радуется мама, в ладоши хлопает, словно сама маленькая девочка. – Ой! А на веточке‑то, глядите-ка, что у неё?
Смотрит Ниночка и глазам своим не верит – на еловой веточке, в густой хвое запутана, – рукавичка! Кареглазое солнышко! Да как же это!?
Отец хохотать:
– Аль не узнаёшь свою варежку-потеряшку?
Взглянула Ниночка на маму – та удивлённо плечами пожимает, мол: не знаю-не ведаю, как такое возможно.
Протянула девчушка ручки к отцу. Тот смотрит: на обеих рукавички!
– Третья рукавичка? Да откуда?!
Дивится Ниночка. Да и мать с отцом не меньше дивятся: как же появилась ещё одна варежка? Взяла Ниночка с веточки рукавичку – а она полна леденцов!
– Братик, братишка! Нам с тобой гостинцы из лесу прибыли!
Смеётся карапуз, ручонками размахивает, радостно агукает, мол, чудеса, да и только!
Родители руки в стороны разводят, друг на друга с прищуром поглядывают, загадочно улыбаются, а ответа оба не знают. Вчера одна рукавичка была, а сегодня целых три!
– Да как такое возможно?! Признавайся-ка, хозяйка!
– Почём мне знать!? Не твоих ли рук дело?
– Мама, папа! Неужели не догадались? Да Деда Мороза это дела! – весело пританцовывая, заявляет им Ниночка. – Точно вам говорю! Что тут думать?! Радоваться чудесам надо! Сколько их у нас ещё будет!
И все хохотать! И домой греться побежали.
Волшебство под Новый год – дело обычное! Трескучий мороз ему не помеха, а вот ясно солнышко и подсобить могло: зёрнышки счастья по всему завьюженному двору посеяло. И прорастают они там, где их ценят и берегут…
Но вот закончились зимние праздники. Да с тех пор чудеса в этом доме только множиться стали. И уже к следующему декабрю, на радость всей семье, детского смеха здесь ещё прибавилось. А вместе с тем – любви, радости и, конечно, рукавичек!
Ну, не чудо ли это, когда дом полон кареглазых солнышек?!
А третья рукавичка прижилась в доме наравне с другими. Впрочем, сейчас уж никто и не вспомнит, какая из них первая, какая вторая, какая третья, – все равны в семье, все желанны, все любимы.
Одуванчиковое утро
Апрельское солнце заливает комнату светом. Ещё таким неуверенным, бледным. Но, пребывая в полудрёме, я чувствую его и закрытыми глазами.
Перекатившись через весеннее равноденствие, солнце теперь регулярно тестирует свои силы. С самого рассвета оно испытывает заскучавшие от полугодового безделья лучи: вытягивает их, преломляет, полощет в ледяной воде, насквозь протыкает ими обвислые тела туч, забрасывает их в самые потайные места, заставляя тьму сдаваться и выползать изо всех щелей невзрачными кляксами теней.
К полудню, добравшись чуть ли не до верхушки неба, светило выпускает на волю оголтелых солнечных зайчиков. Те хаотично мечутся то ли друг за другом, то ли друг от друга, а потом, вмиг перестав суетиться, повисают радужными бликами там и здесь. Эти солнечные инсталляции тут же в фокусе тысяч объективов, они захватывают ленты новостей, собирая миллионы лайков.
А вечером солнце берётся за кисть и начинает раскрашивать небо. Малюет вдохновенно, с удовольствием. Однако, пытаясь привлечь всеобщее внимание, светило сумасбродно смешивает на куполообразном холсте чуть ли не всю палитру. Художник или маляр? Хм… Солнце ещё не определилось с профессией. Да и важно ли это, когда у творца есть талант, и всё действо – во имя созидания? И вот уже ближе к закату непросохшая акварель (или эмаль?) живописно стекает к горизонту и создаёт картину, заставляющую в восхищении замирать всех, у кого есть сердце…
Солнце в апреле чудит. Креативит. Разминается. Долгожданное солнце. Животворящее. Ему всё можно…
Вот и сегодня, апрельским утром, сквозь ресницы вижу: узенький луч скользнул по потолку, на миг пригрел незамысловатые цветы на бумажных обоях, пробежался по потёртому бархату дивана, чуть коснулся моей руки, задержался на щеке. Ага! Вот, значит, как солнце, незаметно прокрадываясь в окна, разрисовывает сладко-крепко-спящим девчонкам веснушками носы и щёки! Ничем их потом не выведешь, как ни старайся! Словно угадав мои мысли и испугавшись разоблачения, луч соскользнул на пол и растёкся по половицам.
Робко открываю глаза. Я дома. Наконец‑то. Со шкафа мне подмигнула стеклянным глазом любимая кукла. Она всю ночь смотрела на меня? Ждала, что подойду к ней?! А я не удосужилась даже и взглянуть… Привет, Настя! Поверь, я тоже скучала…
Эту милую модницу мне подарили мама с папой таким же солнечным утром апреля на мой шестой день рождения. Хоть и много лет прошло, но помню, как, оставшись с куклой тет-а-тет, я тут же преобразила новую подругу, посчитав, что ей больше подойдёт короткое каре, а посему – долой нелепые детские косички! Пушистые ресницы были сострижены ради эксперимента. Поняв, что последний неудачен, я подрисовала реснички синим фломастером прямо на веках. Получилось неплохо! Во всяком случае, пластмассовая красавица радостно улыбалась, а я была просто счастлива. Вот только мама оторопела («Зачем ты… она же новая…была…»), но, собравшись с духом («День‑то какой!»), улыбнулась, оценила талант, однако взяла с меня слово «хоть на себе‑то подобное не повторять»…
Запылённая, в выгоревшем голубом платьице с пожелтевшим воротничком и синими, слегка потёкшими ресницами, подруга детства сидит на книжном шкафу и, по-прежнему улыбаясь, радуется моему приезду.