Мертвый сезон. Мертвая река

Размер шрифта:   13
Мертвый сезон. Мертвая река

Jack Ketchum

OFF SEASON OFFSPRING

© Dallas Mayr, 1980, 1989

© Перевод. Г. Шокин, 2024

© Издание на русском языке AST Publishers, 2024

Мертвый сезон

Два писателя на протяжении многих лет заботились о том, чтобы я ненароком не сделал карьеру в сфере продаж пиломатериалов и не застрял на этом поприще, – это покойный Роберт Блох (мэтр, мне вас не хватает, недаром я посвятил «Кто не спрятался…» вам) и Стивен Кинг. Так вот, эту книгу я посвящаю Стиву – с большой благодарностью: тому, кто еще давным-давно прочел эту историю в оригинальном виде, без всяких купюр.

Боже мой! Боже мой! Неужто меня ждет такая смерть?

Джек Слэйд

Содом и Гоморра, а тут у нас ресторанчик…

Джон Кугар

Часть I

12 сентября 1981 года

0:26

Они видели, как женщина пробежала через луг и перемахнула за низкую каменную стену. Лес поглотил ее фигуру. Она казалась такой неуклюжей. Легкая добыча.

Они не торопились. Наломали белых березовых прутьев, начистили коры. Им было слышно, как она ломится сквозь валежник. Они обменялись взглядами, улыбнулись, но ни словом не обмолвились. Навострив все ветки, они пустились в погоню.

Она поблагодарила Бога за лунный свет. Чуть не провалилась в жерло брошенного погреба – а там явно глубоко было. Осторожно обогнув препятствие, она продолжила бег кошачьей трусцой сквозь высокую траву – мимо белых и черных сосен, берез и тополей. Под ногами – мох и лишайник; ноздри щекочет запах гнили и хвои. Она слышала, как они движутся где-то позади, оглашая ночной лес негромкими, нежными, почти музыкальными голосами; так – ребятишки, резвящиеся в темноте. Она вспомнила касания их рук – грубых, шероховатых, сильных мелких рук с длинными острыми грязными ногтями, царапавшими кожу при всякой попытке ухватить. Она вздрогнула, заслышав их смех из-за спины. Перед ней чаща будто смыкалась плотнее.

Ей пришлось сбавить темп. Видимость упала почти до нуля.

Длинные ветки тянули ее за волосы и жестоко тыкали чуть ли не прямо в глаза. Она скрестила перед собой обнаженные руки, чтобы защитить лицо; ветки исполосовали их, и из порезов брызнула кровь. Позади нее дети остановились и прислушались.

Услышав их, она заплакала.

«Глупо, – подумала она, – глупо плакать сейчас». Она услышала, как они снова двинулись за ней. Будто бы совсем рядом – видна ли она им? Женщина двинулась вперед сквозь густой кустарник. Старые хрупкие ветки пронзили ее тонкое хлопчатобумажное платье – конечно, эта тряпица никак не могла защитить ее. Новые порезы явили себя: на руках, ногах и животе – но боль не остановила ее, только подтолкнула. Она отказалась от попыток защитить лицо и отбивала ветки руками, пробираясь через кустарник к поляне.

Она глубоко вздохнула и сразу почувствовала запах моря. Наверняка оно близко. Там могли быть дома, рыбацкие дачи. Хоть кто-нибудь там найдется. Луг впереди стелился длинный и широкий. Вскоре она услышала впереди шум прибоя, сбросила туфли и босиком побежала на звук. Одиннадцать маленьких бледных фигурок пробрались сквозь последние заросли кустарника – и стали наблюдать за ней в лунном свете.

Она ничего не видела впереди себя – ни домов, ни огней. Только широкая равнина с высокой травой. Что, если впереди – одно только море? Если так – значит все, конец. Но об этом она предпочитала не думать. Быстрее, говорила она себе, быстрее. Легкие болели от холодного воздуха, глотаемого рывками. Звук стал громче. Море – совсем рядом, где-то сразу за лугом.

Она слышала, как они бегут за ней, и знала, что отрыв стремительно сокращается. Удивительно, откуда только силы бежать находились. Их смех скреб по ушам – ужасный, льдистый, злой. Краем глаза она отмечала – кто-то движется уже почти наравне с ней, без усилий, сверкая глазами, щеря зубы в дикарской ухмылке.

Им-то было прекрасно известно, что она беззащитна. Они просто с ней играли. Все, что она могла сделать, – бежать и надеяться, что когда-нибудь преследователи вымотаются. Поблизости – ни одного жилья; если она умрет – то всеми покинутая. Один из бегунов вдруг затявкал, словно собака, позади нее – и тогда она почувствовала, как что-то ударило ее по ногам.

Боль была острой и сильной, и это чуть не заставило ее упасть. Но она не собиралась падать. Они были повсюду вокруг нее – как такое возможно? Женщина почувствовала, как ее желудок сжался в тугой комок, а сама она вот-вот сдастся под натиском паники.

В тысячный раз она прокляла себя за то, что остановила машину, за то, что разыграла добрую самаритянку. Но ее потряс вид маленькой девочки, бредущей в одиночестве вдоль обочины темной глухой дороги. Стоило ей сделать поворот, как она тотчас же увидела ее: платьице разорвано почти до пупа, высвеченные фарами ручонки прижались к лицу, словно в тщетной попытке унять поток слез. На вид ей было лет шесть, не больше.

Она остановила машину и подошла к ребенку, думая про себя: «Несчастный случай? Изнасилование?» Но вот девочка подняла на нее свои внимательные темные глаза, без малейшего намека на слезы, и вдруг… улыбнулась. И было в ее манерах нечто такое, что заставило женщину резко обернуться, посмотреть в сторону машины – и тогда она увидела их, стоящих за спиной, блокирующих отходной путь.

Тогда она испугалась. Она закричала им:

‒ А ну прочь от моей машины! – зная, что ее не послушают. – Убирайтесь! – добавила она, чувствуя себя беспомощной и глупой, и именно тогда они впервые начали смеяться над ней, впервые начали приближаться. Именно тогда она почувствовала на себе их руки – и поняла, что они ее убьют.

Бегуны мало-помалу настигали ее. Она позволила себе оглянуться и посмотреть на них. Грязные, оборванные. Дикие. Теперь их было четверо: трое слева, одна справа – трое совсем юных сорванцов-мальчишек и девушка-подросток. Она кинулась на эту девушку, с силой толкнула ее – та, вскрикнув, отлетела в сторону. Со стороны троицы послышался очередной взрыв смеха, и в тот же момент она почувствовала обжигающую боль в спине и плечах. А затем ее настигли два последовательных удара по ягодицам.

Ноги подкосились. Она понимала, что силы на исходе. И все же ее страх падения был хуже боли, намного хуже. Если она упадет, ее забьют до смерти. Ее бедра и плечи были мокрыми, и она знала, что это – от крови. А теперь море было так близко, что она могла ощутить его вкус, почувствовать брызги на своем теле. Поэтому она продолжала бежать.

Она увидела, что к бегунам слева от нее присоединился еще один, большой парень, двигавшийся ужасно проворно. «Боже, – подумала она, – во что он одет?» Драная шкура зверя, не пойми какого. Кто, во имя бога, все эти люди? Справа от нее теперь было еще двое. Она не могла сказать, мальчики это или девочки. Они легко передвигались по высокой траве. Хватит со мной играть. Пожалуйста, прекратите. Крупнотелый вырвался вперед, пошел наперерез. Итак, теперь она окружена. Глянув через плечо, в проблеске лунного света она увидела, что лицо догоняющего – жуткое месиво из струпьев и гнойников.

Страх холодным ланцетом выскоблил ее нутро дочиста. Ветки-хлысты врезались ей в спину и ноги, оставив глубокие раны. Но все равно надо бежать дальше. Туда, где ее ждет море. Бег и море – вот и все, что имеет смысл.

Она пристально всматривалась в спину подростка, стараясь сфокусировать на ней взгляд, хотя бы немного восстановить силы и мобилизовать остатки мужества. Неожиданно он резко развернулся – мазнул по воздуху самодельный хлыст, – и ее лицо наискось ожгло болью. Из носа потекла кровь, а щеки заполыхали от нестерпимого жжения. Кровь потекла по губам, в рот, нос заложило. Она знала, что ей скоро придется остановиться. Ей казалось, что внутри ее уже что-то умерло. Она чуть не столкнулась с преследователем, когда тот встал столбом прямо перед ней. Взглядом она стрельнула влево-вправо, ища выход, не в силах смотреть на этого типа прямо. Но ей пришлось-таки посмотреть.

И в тот же миг за его спиной, в отдалении, что-то блеснуло.

Вот оно. Море. Неизвестно откуда на нее навалилась страшная усталость. Бежать дальше – когда вокруг по-прежнему ни домов, ни огней, лишь крутой обрыв гранитного утеса, где за краем сходятся в вечной борьбе суровые волны? Скорее всего, она погибнет, разобьется о лежащие внизу скалы. На что тут надеяться? Да не на что. Остановившись, она неспешно повернулась лицом к собравшимся вокруг нее преследователям.

На короткий миг они снова предстали перед ней самыми обычными детьми, разве что обряженными в какие-то дикарские обноски, в лохмотья и рубище. Она обескураженно переводила взгляд с одного чумазого личика на другое. Маленькие, но очень крепко сбитые, ее преследователи таращились во все глаза, горящие азартом погони.

«Ну что за чушь? Разве могут дети их лет вести себя так… странно? Это какой-то беспросветный дурной сон».

Но потом она увидела, как они пригнулись, напрягли мускулы, зажатые у них в руках прутья затрепетали в воздухе, хищный прищур исказил лица, губы плотно сжались. Больше не в силах противостоять этим зверенышам, она закрыла глаза.

А через мгновение они уже были рядом с ней. Грязные когти рвали на ней одежду, хлысты стали ритмично опускаться ей на голову и плечи. Она кричала. Ее крики их только смешили. Слюнявые рты присосались к ее коже в нескольких местах – а потом зубы стали терзать плоть. Еще никогда в жизни ей не доводилось переживать подобного страха. Новый крик рванулся из груди – но оттуда же вдруг воспрянула некая забытая сила, многократно превосходящая их незрелый натиск. Жертва ощутила себя бьющейся за жизнь великаншей. Открыв глаза, она принялась яростно, с отчаянной отдачей колотить своими маленькими кулаками по их лбам и ртам, жестко отталкивать их грязные, смердящие тела. На какое-то мгновение она даже смогла прорваться сквозь их оцепление и устремиться к подростку, что был постарше. Они тут же сомкнули ряды, но и она не желала сдавать позиции. Отпихнув кого-то от себя, она резко развернулась вокруг своей оси – и вырвалась наружу. Путь был почти свободен, перед ней стоял только тот подросток, но и он, видимо, оценив ее яростный порыв, в последний момент отступил в сторону.

Не о чем было думать, не осталось времени на раздумья или страх. Она промчалась мимо парня и прыгнула навстречу разреженному ночному воздуху. Прыжок унес ее далеко вперед, дальше скал внизу – и, затаив дыхание, она погрузилась в дикие, бурлящие волны, в огромную и холодную тьму.

Ее кровь растворилась в студеной соленой воде.

Море приняло это подношение с присущим ему издревле равнодушием.

1:15

В маленьком синем чемоданчике не отыскалось ничего такого, что могло бы их заинтересовать. Три хлопковые блузки, требующие стирки. Зеленый свитер-пуловер. Все прочее – лифчики, трусики, чулки и твидовая юбка. На переднем сиденье лежал свитер из белого кашемира, с пуговицами спереди. Девушка надела его поверх рваной армейской рубашки и провела грубыми руками по мягкому материалу, втирая грязь в рукава, смутно отвлекаясь на двух десятилетних подростков, атакующих своими перочинными ножиками бардачок. В машине пахло женскими духами и сигаретным дымом.

Если не считать каких-то бумаг – карт, прав и регистрации, – в бардачке было пусто. Мальчик с прыщавым лицом вскрыл лежавшую на переднем сиденье косметичку, принялся длинными костлявыми пальцами перебирать содержимое: пластмассовую расческу, щетку для волос, набор заколок, красный шелковый шарфик, губную помаду, румяна, карандаш для бровей, пузырек с тушью для ресниц, старое и уже помутневшее карманное зеркальце, записную книжку, солнцезащитные очки, паспорт, калькулятор, триллер в мягкой обложке, пилку для ногтей, еще одну губную помаду, мешок-кошелечек. В последнем оказалось в общей сложности восемьдесят пять долларов десятками, пятерками и однодолларовыми монетами; в довесок – кредитки «Блумингдейл», «Мастер Кард» и «Американ Экспресс». Небрежным жестом он откинул фотоснимки в пластиковых «кармашках»: улыбающиеся в камеру мужчина в плавках и женщина в слитном купальнике, маленькая, странноватой наружности собачонка; престарелая дама в бигуди чистит курицу в фарфоровой раковине. Один мусор, ничего полезного.

Извлекши из машины свое угловатое юношеское тело, он махнул поджидавшим у него за спиной маленьким мальчику и девочке. Дети тут же забрались на сиденье. Мальчик выбрал тюбик с губной помадой – той, что была потемнее, – и принялся рисовать круги на лобовом стекле. Девочке явно пришлись по вкусу фотография собачонки, смахивающей на крысу, и карманное зеркальце – их она сунула в висевшую на шее грязную мошну из кусков кожи, сшитых грубой нитью. Тем временем здоровяк обнаружил под сиденьем бутылку с антифризом; потряс ее – почти пустая.

Багажник ему открыть так и не удалось, поскольку под рукой не оказалось ломика, а болтавшиеся на цепочке в замке зажигания ключи абсолютно ничего для него не значили. Он вообще не понимал, зачем они, хотя догадывался – в багажнике могло скрываться нечто интересное.

На обратном пути, идя через лес, они засекли сову, дождались, пока та выследила и напала на свою добычу – здоровенную лягушку-вола, почти неразличимую на ватерлинии. Они наблюдали, как сова вернулась на свое дерево вместе с лягушкой и начала рвать ее на части. Тогда мальчик с больной кожей метнул в нее камень. Снаряд угодил птице в грудь и опрокинул ее в куст ежевики. Маленькие дети вскрикнули от удовольствия. Но мальчик не стал возиться с добычей. Шипы доставляли слишком много хлопот. Пусть придет кто-то, кому эта дичь нужнее.

Ночь – время охоты для всех.

11:30

Кухня начала ей нравиться. Кухня станет отличной, если она окончательно наведет в ней порядок. Длинный раздвижной кухонный стол, просторная мойка, панорамное окно, через которое в избытке проникал свет – что тут может не нравиться? А вид там, на востоке, – просто загляденье: целое поле повядшего золотарника, сбегающее с пригорка, этакий необъятный задний двор. Два окна поменьше, западное и южное, тоже вкладывали свою лепту в освещение. А лучше всего – большая старинная пузатая печь в центре кухни. Достаточно большая, чтобы отапливать и ее и, возможно, обе спальни.

Кухня была самой большой комнатой в доме и, очевидно, предназначалась для того, чтобы стать сердцем дома. Обе двери вели прямо к ней: задняя дверь слева от раковины и входная дверь сразу за столом, рядом с огромным кожаным диваном. Очень удобно. Карла на мгновение отошла от раковины и осмотрелась. Да, красота. Подхватив с пола большой бумажный пакет с тряпьем и золой, Карла отнесла его на крыльцо, к мусорным бакам. «Какой чудесный день!» – подумала она. Солнце светило ярко, но воздух все еще ощущался слегка промозглым – вот и повод растопить печь. Вдалеке она слышала шум волн у береговой линии. Жаль, что не видать океана. Разве что альбатрос, дрейфующий высоко в полумиле отсюда, напоминал о нем.

Она открыла дверь дровяного сарая и обнаружила, что тот завален тополиными и дубовыми поленьями. На полу в ящике лежала растопка. Кто-то основательно подготовил это гнездышко к ее приезду. Грязи, конечно, хватало. Но этого следовало ожидать, и Карла не возражала против небольшой уборки. Спасибо уже за эти дрова – все-таки размахивать топором у нее пока не так чтобы хорошо получается; спасибо за список экстренных номеров – на случай, если ей понадобится врач или (что за глупости) полиция; спасибо за хорошую проводку, подключенный толком холодильник и удлинитель для ее электронной пишущей машинки. Кто-то даже бегло подмел здесь. Учитывая, что агент сказал, что это место не сдавалось уже больше года, не так уж тут и грязно. «Прошлое лето – мертвый сезон, – вот как он выразился. – Слишком много ядовитых медуз на пляжах». Карла рассчитывала на ужасный беспорядок – было приятно ошибиться в ожиданиях. Дом – в хорошей форме, в сарае лежит остро наточенный топор, на случай, если растопки будет мало… но, судя по виду набитого битком сарая, ей не придется пополнять запасы. Разве что если осень выдастся аномально холодной.

Карла совершила несколько ходок от сарая к печке и обратно, запасшись дровами на хороший срок, после чего приготовила чашку кофе и присела к столу – оценить оставшийся объем работы. Ванная вымыта, спальни вычищены, а теперь и кухня приведена в полный порядок. Значит, оставалась одна гостиная и, если ей очень уж того захочется, чердак. В принципе, если бы она на завтра не ожидала приезда Джима, Мардж и остальных, то с уборкой гостиной можно было бы несколько дней повременить, однако появление в доме целых шестерых гостей все же требовало дополнительного свободного пространства.

«Глупая идея, – подумала она, – позвать их всех сюда так скоро, еще до того, как я здесь обустроилась». Но она пригласила их импульсивно – что сделано, то сделано. Съемки Джима уже закончились, и кто мог знать, когда ему придется отчаливать в Лос-Анджелес ради очередной идиотской телерекламы или чего-то в этом роде. По крайней мере, для него визит окажется вполне своевременным. И все же как ее угораздило увлечься актером? Подобная публика вообще никогда не привлекала ее – актеры всегда прямолинейные, эгоцентричные. Но Карла прекрасно знала, почему связалась с ним. Все было просто: она никогда в жизни не видела никого красивее. Это признание самой себе заставило ее улыбнуться.

После Ника ей казалось намного приятнее просто иметь подле себя симпатичного парня. Такого, что будет спать с ней, изредка возить в разные места и при этом не пытаться ничего менять в ее жизни. С Ником все было намного сложнее и требовало от нее гораздо больших душевных сил, нежели она могла себе позволить. Нынче ее интересовали не столько парни, сколько работа – она всегда отдавала слишком большую часть своей жизни отношениям, и те никогда не складывались по-настоящему. Нынче Карла упрощала житье-бытье ради карьерного роста; осознавая достигнутые успехи, чувствовала контроль над собой – и получала огромное удовлетворение. Что до Джима – он был очень красив, и к нему было здорово прижиматься. Этого ей пока хватало с лихвой.

Карла рассеянно потягивала кофе, глазами следя за ярким пятном солнечного света на кухонной стойке. «Даже отношения с Ником теперь стали проще», – подумала она. После всех перипетий они умудрились остаться друзьями. Сейчас она с нетерпением ждала с ним встречи. Карла вспомнила, как он ревновал ее к Джиму на первых порах, – и порадовалась, что этот период уже пройден. Между ними состоялся тот «маленький разговор», на деле растянувшийся до самого рассвета, – но это уже дела минувшие. Если разобраться, то нынче ей от мужчин требовались только две вещи: секс и дружба. Джим давал ей первое, Ник – второе, и жизнь, похоже, сложилась для нее неплохо.

Карла стала продумывать, как разместит гостей на ночь. Ник и Лора, рассудила она, устроятся в одной спальне; Мардж и Дэн – во второй; тогда как они с Джимом, скорее всего, улягутся на старую раздвижную кушетку у окна в гостиной – надо заранее вычистить ее выдвижную часть. Одним махом прикончив остатки кофе, будто виски, она приступила к работе.

Планировка дома казалась довольно чудно́й – складывалось впечатление, будто при постройке только в последний момент вспомнили, что надо куда-то впихнуть и гостиную. Комната протянулась вдоль стены первой и самой большой спальни, словно ей также было суждено стать еще одной спальней, и в итоге получалось, что с одной стороны дома – кухня, непомерно огромная, а с другой – целых три спальни примерно одинакового размера плюс ванная. Еще в гостиной имелся небольшой камин, и Карла решила заранее приготовить для него запас дров, ибо предвидела, что, с учетом расположения основного очага в кухне, тепла не хватит на «дальний» обогрев. Кроме того, в этой комнате, в отличие от остальных помещений дома, ощущался специфический, хотя и несильный запах плесени, что никак не радовало новую хозяйку. Вся мебель была довольно старой, хотя, судя по ее виду, даже и в лучшие времена не отличалась добротностью. Один за другим Карла выносила стулья на улицу, чтобы они хорошенько проветрились, и вытряхивала пыль с подушек.

Одной из отличительных особенностей этой комнаты были проходившие под самым потолком массивные, вручную отесанные деревянные балки. Если верить словам агента по недвижимости, дом этот был построен не менее ста лет назад, и догадаться об этом можно было в первую очередь именно по этим стропилам – крепким, из красивого темного дерева. На них так и подмывало вырезать собственные инициалы, на добрую столетнюю (ну, или сколько еще просуществует этот дом) память, но это уже форменный вандализм. «Особенно атмосферным этот потолок станет в каминных отсветах, – подумала Карла, – когда сверху на меня заберется один красивый молодой киноактер». Мысли и пришедшие за ними на ум образы пробудили приятное волнение внизу живота.

«Стыд и срам, дорогуша».

И все же она надеялась, что камин в рабочем состоянии. В противном случае они с Джимом замерзнут тут к чертям. Конечно, можно оставить чердачную дверь открытой, и накопившееся за день тепло несколько смягчило бы стылость. Но… что-то не хочется. Что-то в этом старом чердаке было жуткое – пусть себе стоит закрытым. Нужно просто уже, в конце-то концов, прибраться – и сесть за растопку.

К двум часам в гостиной стало достаточно чисто, и Карла вернула большую часть мебели обратно. Она устала. Но день, по ее ощущениям, вполне себе удался, и она была рада, что решила покинуть мотель достаточно рано, чтобы закончить с уборкой сегодня. В противном случае гости застали бы ее за этим делом.

Где-то в глубине души Карле хотелось, чтобы гости уже уехали обратно, ибо сейчас, спася дом от наслоений пыли и грязи, она почувствовала его почти что своим. Нахлынуло приятное предчувствие того, что и правка рукописи пройдет как по маслу. Кухонный стол станет прекрасным рабочим местом. Более того, если раздвинуть его на полную длину, он окажется самым большим рабочим столом за всю ее карьеру. Всяко не та фанерная дощечка в три четверти дюйма толщиной из ее нью-йоркской квартиры и не офисный стол, извечно заваленный корреспонденцией и договорами. На этот – хоть ноги закидывай. За таким-то столом за месяц можно достигнуть большего, чем за два – в прежней домашней обстановке. Еще и тишь такая волшебная кругом, и мысли сами рвутся в долгий полет. Никаких баров, отвлекающих внимание по вечерам, никаких похмелий с утра, а с отъездом Джима – еще и никаких мужчин, только усложняющих ее жизнь.

Впрочем, временами ей будет все же не хватать крепкой мужской ласки, и на секунду она даже представила себе, какие парни могут водиться в этой местности. Скорее всего, самые обычные фермеры и рыбаки. А что, это может оказаться даже занятным. Интересно, а нормальный культурный бар в этой глуши тоже имеется? Надо как-нибудь забраться во взятый напрокат «Пинто», лично все обследовать. Но не более чем один-единственный раз. И никаких увлечений – ради бога, ничего даже отдаленно похожего на романы. Она здесь, чтобы продолжить работу над книгой о рок-н-ролле пятидесятых годов; у нее – контракт, и должна получиться хорошая книга, которая сделает Карлу известной… или хотя бы ее кто-нибудь да рассмотрит на должность полноправного редактора. Большие деньги и радужные перспективы, вот что ей нужно. Вот что ей важно.

Через пять дней гости съедут, и она сможет приступить к работе. Долгие одинокие прогулки по морю и восемь часов в день за машинкой. Звучало как рай. Книга получится солидной, полностью профессиональной и захватывающей. Мечта редактора. Ее начальник предоставил ей две дополнительные недели к отпуску при том понимании, что, когда она вернется в город, рукопись будет завершена. Конечно, будет! Вот только закончит она ее уже через неделю, причем работая не на износ, в свободном графике, а все остальное время посвятит отдыху, побудет немножко одна. Карла понимала, что слегка жульничает, получая полный оклад на таких условиях, но она очень усердно работала – значит, заслужила этот отгул, эту прибавку к отпуску.

Но, раз уж хочется нормально отдохнуть, надо сперва разобраться с чердаком.

Она туда уже поднималась. Довольно грязное оказалось местечко. Старая привычка к чистоте и порядку вынуждала ее провести там хотя бы поверхностную уборку. Ну что ж, раз надо, значит надо, но первым делом следовало завершить наиболее неотложные дела. Сначала надо проверить, можно ли вообще пользоваться печкой.

Карла вышла наружу, заглянула в сарай, набрала там немного щепы для растопки и взяла несколько увесистых поленьев. Затем вынула из лежащей неподалеку газеты листы со спортивной сводкой, сделала из них крупный ком, посыпала его сверху мелкой щепой и в это «гнездо» уложила три полена. Проверила, открыта ли заслонка вытяжки, запалила спичку и бросила ее в бумагу. Ввысь потянулась струйка густого белого дыма, и скоро на ее глазах уже плясало веселое и яркое пламя.

Рядом с ней на подставке лежали кочерга, щипцы и лопатка; она подправила дрова кочергой, доложила сверху еще два полена. Присев на корточки, она какое-то время просто наслаждалась игрой огня. Вскоре, почувствовав на себе волны приятного тепла, она занесла с крыльца последнее кресло и поняла, что дальше тянуть просто нет смысла: либо чердак будет почищен сейчас, либо вообще никогда. Карла решительно распахнула дверь и стала взбираться по лестнице.

Разумеется, ступени отчаянно скрипели, хотя казались вполне надежными. Наверху имелась еще одна дверь – Карла открыла ее, ступила за порог и потянулась к выключателю.

Убирать особого смысла не было. Здесь царил беспорядок. Пол свидетельствовал о наличии целых колоний мышей, построивших здесь самый настоящий город из дерьма. Может, мыши были тут не только обычные, но и летучие – в сельских домах такое сплошь и рядом. Надо будет ночью посмотреть, оправдаются ее догадки или она все же ошибалась. Короче говоря, о генеральной уборке Карла сразу решила забыть напрочь. Собравшаяся на чердаке грязь лежала буквально слоями – не хватило бы никаких сил вычистить помещение целиком. Из имущества там не было ровным счетом ничего полезного и тем более ценного – несколько вешалок для одежды на полу, старый, насквозь промокший от воды, а потом задубевший на жаре матрас, не менее древний тяжеленный комод почти без ящиков, ржавая коса.

Вот и все. Окно было только одно, и то – маленькое и полностью затянутое пылью и грязью. Рядом с дымоходом лежала стопка старых журналов – «Литературный альманах» 1967 года, «Детективные комиксы» и «Пластичный Парень[1]». Комиксы выглядели хорошо. Она собрала их, и запах старой затхлой бумаги понравился ей – уютный, пробуждающий подростковые воспоминания о букинистическом магазине в северной части штата Нью-Йорк, где-то на Шестой улице. Хорошие были времена, и пахли приятно – скошенное сено летом, солодка…

Карла перенесла комиксы на лестничную площадку и, чуть пригнувшись, подошла к окну. «Надо хоть немного здесь проветрить», – подумала она. Нащупав рукой задвижку, она потянула оконную створку на себя и, чуть отступив назад, распахнула ее, одновременно с этим чувствуя, что что-то оттолкнула ногой. На полутемном чердаке трудно разглядеть, что именно отлетело в дальний угол, но у нее возникло ощущение, что она что-то разбросала, и частички этого «чего-то» прокатились по половицам. Когда оконце оказалось открыто, на чердаке стало чуть светлее – и все равно Карле пришлось встать на колени, чтобы увидеть, чей покой она потревожила.

Кости.

Карла смотрела на горстку костей – меленькую, некогда аккуратную кучку. Она не взялась бы с уверенностью судить, чьи именно это останки, хотя интуиция подсказывала, что птичьи. Ну да, конечно – вот длинные хвостовые перья, вот другие, короче, беленькие, сложенные крошечной горкой. Она также опознала несколько тонких палочек – крохотные плечевые кости и отдельные позвонки. Не ускользнуло от внимания и то, что все они были начисто обглоданы. Скорее всего, жуки поработали. А на вид – довольно старые… Вопрос один: как они здесь оказались?

Отступая от окна, Карла столкнула лишь часть их – остальные так и лежали себе на полу аккуратной пирамидкой диаметром около фута. Как если бы их специально смели в одно место, а потом так и оставили, позабыв. Может, кто-то принялся подметать пол, да так и не закончил. Поленился, возможно. Оно и немудрено.

Но почему только кости и перья? Пол был весь покрыт пометом. Однако каким-то образом ни один его сухой комок не попал в эту маленькую кучку. Могло ли ее собрать какое-нибудь хищное животное? Может быть, сова?

Карла принялась припоминать, чему ее учили на уроках биологии, хотя ей трудно было вообразить себе какую-то птицу или, боже упаси, крысу, вот так вот «прибирающую» за собой. Больше походило на дело рук человека. Не ребенка ли? Она вспомнила комиксы у камина, представила, как какой-то бедный, одинокий, полусумасшедший ребенок сидит здесь и складывает куриные кости в горку, пока родители ссорятся внизу. Карла невольно задалась вопросом, кем же были предыдущие жильцы.

Она вернулась на лестничную площадку и взяла комиксы. «Надеюсь, я не разграбила твой тайник, малыш», – подумала она, спускаясь вниз за совком и метлой. Что-то в той кучке костей ей не понравилось.

16:35

Джордж Питерс взглянул на старые часы с эмблемой «Пабст Блю Риббон» на стене и заказал второй «Будвайзер». Если не считать его самого и сыновей Пинкуса, посетителей у «Карибу» не было. Обстановка спокойная, столы чистые, в меру темно, в меру светло – что еще нужно?

Хэнк поднес ему кружку и поставил рядом с тарелкой, где лежал наполовину съеденный сэндвич с индюшатиной. У столь запоздалого обеда, считал Питерс, были и свои преимущества, хотя регулярно так пренебрегать распорядком не следует. По крайней мере, к этому часу всегда можно основательно проголодаться – хотя нельзя было сказать, чтобы он когда-либо жаловался на отсутствие аппетита. Да и потом, за едой следовало как следует расслабиться, а разве в обеденное время такое возможно? В этом заключалась одна из уймы проблем жизни городского полицейского – вечно кругом какие-то люди. А там, где толчея, всегда найдутся те, кому палец в рот не клади – лишь бы поделиться с тобой проблемами, пожаловаться, вытянуть заодно какую-нибудь сплетню из тебя.

Ну просто никак не удается посидеть спокойно, в тишине. В маленьком городке все всегда обо всех и обо всем знают, а полицейскому приходится за этим зорко присматривать. Такова уж работа – именно такой она представлялась этим людям. Питерс смотрел на нее несколько иначе. Он поддерживал мир и порядок, в первую очередь – ради собственного быта; старался избегать сплетен и слухов – но не всегда удавалось. В небольшом городке слишком мало выдающихся личностей, и народец норовил подолгу обсасывать каждую всплывшую на поверхность косточку.

Взять хотя бы сегодняшний несчастный случай. Что и говорить, переполох поднялся нешуточный. А все потому, что в нем оказались замешаны люди из Бостона. Впрочем, в районе Дэд-Ривер всегда что-нибудь случается. Еще в июне, когда они только приехали, Питерс готов был поспорить, что эта дамочка Лэндерс рано или поздно обязательно угодит в какую-нибудь передрягу. Так оно и вышло, но ей все же удалось продержаться почти до самого отъезда назад, в Бостон. Ну, лучше поздно, чем в первый же день. В глубине души он был даже рад тому, что сегодняшний несчастный случай произошел именно по ее вине и что это именно она врубилась в заднее крыло машины сына Уильямса, а не наоборот; сын Уильямса всегда был толковым парнем. А вот эта самая миссис Лэндерс – не дамочка, а какое-то недоразумение на ножках. Как выяснилось, и от нее тоже можно было выгадать хоть какую-никакую, а пользу – благодаря ей он сегодня обедает в это спокойное, нешумное время.

По привычке откусив слишком большой кусок бургера, Питерс столкнулся с новой проблемой – как бы его прожевать. Зубов толком нет, спина болит – не человек, а развалина какая-то. Слишком большой вес нагулял, слишком много лет прожил. Пора уступать свой пост Шерингу, благо парень сам рвется. С другой стороны, пенсия – не оклад, а кроме того, он не расстался бы со своей работой, даже если бы его стали сильно упрашивать. Наверное, слишком много лет жизни ей отдал, а может, просто нравилось стоять на страже порядка; приятное дело – работать с людьми, быть среди них, время от времени протягивать им руку помощи. Думая так, он не раз ловил себя на мысли о том, что стоит на страже общества, будучи одной ногой в могиле, – но и это не казалось ему чем-то совсем безнадежным.

Сделав приличный глоток «Будвайзера», Питерс услышал, как в дальнем углу бара засуетились и зашумели парни Пинкуса. Обернувшись, он увидел, как в бар вплыла Лидия Дэвис. Позади маячила фигура Шеринга, услужливо придерживавшего дверь. По длинному и узкому лицу помощника гуляла глуповатая улыбка, однако Питерс понимал, что скрыть ее парень был просто не в силах. Что и говорить, Лидия Дэвис была штучка что надо.

– Ну что, мальчики, – проворковала она, – кто угощает?

Это было у нее вместо приветствия. Она прошла мимо Питерса, не удостоив его даже взглядом: женатый полицейский, какой с него прок? Тем не менее, когда она проплыла мимо него, он внимательно рассмотрел эти прелестные молодые груди под голубым лифчиком, и снова, как обычно случалось при взгляде на Лидию, Питерсу захотелось стать на двадцать лет моложе и немножко более холостым. А потом парни Пинкуса завлекли Лидию в тусклое лоно бара – а Шеринг приземлился на соседний с Питерсом стул.

– Ты только посмотри на нее, – пробормотал он, встряхивая головой, как намокший под дождем палевый пес.

– Каждый год она такая, – спокойно заметил Питерс. – Туристы разъезжаются по домам, и Лидия начинает задирать нос. С ней можно без календаря жить. Ну, оно-то дело ясное – кто бы на ее месте не зазнавался. При таких-то данных…

– Вот и я о том же.

– Главная достопримечательность здешней дыры, – проговорил Питерс и улыбнулся, сам в это время думая о том, что, когда он служил в армии, в каждом городе, который он видел, находились такие девушки, как Лидия Дэвис, по-настоящему чувствовавшие себя живыми лишь с какими-нибудь проходимцами-гастролерами, готовыми чуть-чуть посорить в их сторону деньгами. Они могли быть застенчивыми в жизни или даже несчастными – вопреки всей своей красоте – и очень часто вступали в крайне неудачные браки сугубо из страха состариться в одиночестве. Интересно, понимал ли что-нибудь о Лидии Дэвис этот парнишка Шеринг, никогда не выбиравшийся за пределы Дэд-Ривер? Едва ли. Нужно было уехать на какое-то время – и услышать одни и те же глупые разговоры в баре, одно и то же напыщенное поведение красующихся девиц… снова и снова, в каждом городе. Только тогда понимаешь, как это печально – что здесь, что в Портленде.

Мгновение они с Шерингом вглядывались в унылый искусственный полумрак бара, в то время как Лидия и юный Джейми Пинкус подошли к музыкальному автомату, чтобы накормить его четвертаками и нажать знакомую серию кнопок – ведь музыкальный автомат в «Карибу» почти никогда не менял репертуар. Разве что Хэнку под хмельком тот или иной трек надоест – тогда он, конечно, вытащит из погреба потрепанный саквояж с пластинками и подберет замену. Две недели назад он разозлился на шлягер Марти Роббинса, и теперь за кнопкой A41 была «застолблена» песенка Элвиса «Are You Lonesome Tonight?». Пластинка оказалась немного заезженной, хотя, с другой стороны, кроме Хэнка, ее и слушать-то было больше некому.

Я в поисках нашего старого чувства, Того, что до боли привычно…

Песня Уэйлона Дженнингса – значит, выбор Пинкуса. Лидия поставила бы что-либо гораздо более хриплое – Джерри Ли Льюиса, например. Что ж, молодой проныра Пинкус в этот вечерочек куда более романтично настроен, чем она. Случается так, что мужчины себя показывают подчас натурами не менее трепетными, чем женщины.

– Интересно, парни уже сильно пьяны? – задал риторический вопрос Шеринг, и ведь с языка снял, шельма. Стоит ли удивляться? Когда работаешь с человеком бок о бок шесть лет, невольно наловчишься мысли читать.

– Думаю, пока терпимо.

– Что-то крутоватых типчиков Лидия выбрала сегодня себе в компанию.

– А ты видишь здесь еще кого-нибудь?

– Ну, взять хотя бы нас с тобой.

– Мы, Сэм, копы при исполнении. Хочешь приключений – подавайся в сантехники.

– Ну ты чего, Джордж, – насупился помощник. Принял совет всерьез, видать, хотя Питерс, очевидно, шутил. Дубовость этого парня – тоже явление вполне привычное. – Ты же знаешь, я никогда…

Питерс одарил его широкой улыбкой, делая лицо попроще.

– Не волнуйся, Сэм, – сказал он. – Элен прекрасно известно, как ты развлекаешься по вечерам. Пинбол, шаффлборд, боулинг и пивко. Такой вот ты у нас… ловелас.

Шеринг осклабился. С Элен ему явно повезло, и он был бы последним идиотом, если бы стал рисковать потерей такой женщины. В подобных вещах всегда трудно загадывать наперед, однако пока что Шеринг со своей ролью верного муженька справлялся довольно успешно. «В тот день, когда у него перестанет это получаться, – подумал Питерс, – устроим поминки по Сэму Шерингу, ибо в такой дыре, как Дэд-Ривер, великовозрастный холостяк – это либо мертвец, либо запойный алкоголик».

– Лэндерсы уже укатили в свой Бостон? – поинтересовался Питерс.

Шеринг кивнул Хэнку, чтобы тот принес ему пива.

– Ну конечно, – ответил он. – И, кстати, они несказанно рады этому.

– А уж я-то как рад. Знаешь, каждый раз, когда на горизонте маячат вот такие вот проблемные «гастролеры», так и хочется подкинуть им на решение еще штук семнадцать проблемок. – Он махнул рукой, будто отбрасывая от себя что-то неприятное.

Оба потягивали пиво. На музыкальном автомате уже никто не забавлялся, и в баре воцарилась тишина. Стоявший неподалеку Хэнк с удрученным видом смотрел куда-то за окно; заметить грустный взгляд на лице человека его комплекции было явно неординарным событием. Зажатая с обеих сторон Джейми и Джоуи Пинкусами, Лидия стояла, опершись о стойку бара, – рука второго брата была небрежно перекинута через плечо девушки. Как-то так этот парень проявлял романтические чувства, надо думать. Уловив в голове давление второй кружки пива, Питерс решительным жестом отодвинул ее от себя. Снова давала знать о себе старая боль в спине. Врачи в унисон винили его работу грузчиком в пору молодости; такую хворь алкоголь не мог облегчить, но и усугубить, если подумать, – тоже.

– Тихо нынче в городе, – сказал он, повернувшись к Шерингу. – Все разъехались.

Его напарник кивнул.

– У меня какое-то странное предчувствие, – продолжал Питерс. – Не к добру это.

– Что за предчувствие?

– Старею, наверное, Сэм. А может, наскучило однообразие жизни.

Шеринг кивнул еще раз. Ни убавить, ни прибавить.

– Да ну, к черту все это, – сказал Питерс. – Всего две кружки пива, а я уже поплыл. Даже пить когда-то умел, и то – разучился. Ну так как, Сэм, когда ты заберешь у меня эту работенку и разнообразишь мне жизнь?

– Когда в аду холодно станет, – ответил Шеринг. – Или когда ты сам мне ее отдашь.

Питерс улыбнулся:

– Значит, немножко времени у меня все еще остается, так понимаю?

Дверь бара распахнулась, на пороге появился Уиллис. Несколько секунд он, щурясь, присматривался к обстановке, а затем, заприметив сидевших в полном молчании Питерса и Шеринга, широкими неуклюжими шагами направился прямо к ним. «Явно спешит парень, – подумал Питерс. – Значит, какое-то дело к нам есть».

Уиллису, как и Шерингу, было под тридцать, но если Шеринг был немногословен и медлителен, из Уиллиса энергия била ключом, как из мальчишки, выбившего в тире самый главный приз. «Этот парень всегда спешит», – подумал Питерс. Хотя следовало признать, что разыскивать их ему приходилось не то чтобы часто. Да и кое-что еще указывало на деловой характер визита Уиллиса – он даже не глянул в сторону Лидии, хотя обычно-то, неженатый и вечно возбужденный, реагировал на нее как пес на сахарную косточку.

– С чем пожаловал? – спросил Питерс.

– С тем, что вам нужно немедленно вернуться в контору, – сказал Уиллис. – Обоим.

– А что стряслось хоть? У миссис Лэндерс колесо лопнуло по дороге в Бостон?

Уиллис улыбнулся.

– Нет, на сей раз кое-что посерьезнее, – сказал он, полыхая румянцем. – Какую-то женщину выловили из океана.

– Живую?

– Живую, но всю израненную. Знаешь, Джордж, боюсь, что даже тебе еще никогда не доводилось видеть ничего подобного.

– Может, и пари заключим, сынок? – ухмыльнулся Питерс.

– Можно и пари, – в тон ему осклабился парень.

– Ну что ж, договорились, – сказал Питерс, слезая со стула у стойки. – Выиграешь – и я тебе десятку буду должен, а если я тебя обскачу, ты до конца года на пушечный выстрел не подойдешь к Лидии.

– По рукам.

Питерс открыл входную дверь, на прощание кивнул Хэнку, и вся троица выступила наружу. Уиллис на мгновение остановился в дверях, и яркий свет с улицы залил бледно-желтый мрак бара. Он повернулся и помахал рукой.

– Привет, Лидия, – сказал он.

Братцы Пинкусы оба нахмурились. Девушка ненадолго повернулась, улыбнулась и ответила на приветствие, подняв руку и растопырив два изящных пальчика «викторией».

– Привет, сладенький!

Когда Уиллис вышел за дверь, бокал с пивом уже парил у ее губ, Хэнк налил ей еще, и два брата, сидевшие рядом с ней, снова были счастливы.

17:17

«Ничего, кроме расточительства и потакания своим прихотям», – подумала Карла. На улице было не так уж и холодно. Но ей хотелось поддерживать огонь в печи. Это заставляло ее чувствовать себя ленивой, расслабленной и какой-то особенно чувственной – сам запах пламени будто слегка возбуждал. Она позволила огню в гостиной погаснуть. Сырость так никуда и не делась из комнаты, затхлость все еще можно было учуять. Вероятно, когда ее гости отчалят, она здесь подолгу торчать не станет. Лучше уж в кухне. Она сложила свой номер «Пресс Герольд» и убрала вазочку с фруктами в холодильник.

Солнце почти скрылось за линией горизонта, и, если она намеревалась поддерживать огонь всю ночь, стоило сходить в сарай за дровами. Как и всякой городской жительнице, ей не особенно улыбалась перспектива с наступлением темноты таскаться в сарай, и все же, несмотря на усталость, этим лучше было заняться именно сейчас. Помимо всего прочего, она основательно проголодалась – фрукты ее ничуть не насытили.

Итак, решено: она принесет дрова, примет душ, а потом приготовит себе легкий ужин, тем более что в холодильнике лежали цыпленок и свежие овощи. К счастью, в Дэд-Ривер в магазинах все свежее. Она вспомнила, что с самого утра ничего не ела – очень полезно для фигуры, да вот только скверно отыгрывается на самочувствии и настроении. Ну что ж, она хотя бы привела дом в относительный порядок.

Она открыла заднюю дверь и вышла на крыльцо. Поднялся ветер. Опавшие листья носились по двору и скребли по выцветшим серым половицам под ее ногами. Она открыла сарай и стала класть бревна на сгиб руки. Полешки были легкими и сухими. Карла принесла одну партию, отправилась за другой. Когда эта ноша показалась ей тяжелее, она поняла, что вообще-то изрядно устала. Что ж, зато душ воспримется сущим вознаграждением свыше. Совершив третью ходку за дровами и прихватив заодно щепы, она наконец закрыла дверь в сарай – и в этот момент заметила его.

Точнее, она заметила его рубашку – ярко-красную, из тех, какие обычно надевают охотники, чтобы не попасть под «братский огонь» своих же коллег. Карла увидела, как эта одежка стала удаляться от нее по полю, и даже как-то не сразу поняла, что на самом деле это не какая-то алая птица и не кучка красных листьев, а самый настоящий человек, мужчина, идущий вдоль русла ручья, текущего у самого подножия холма. Милостивый бог, до чего она утомилась! Не будь на нем этой красной рубахи – и не увидела бы вовсе. А вот у него глаз, судя по всему, оказался зорок: на секунду незнакомец остановился и обернулся в ее сторону. На таком расстоянии было невозможно определить, как он выглядел, но что-то в его манере двигаться подсказывало ей, что он молод и силен. Он помахал ей рукой. «Еще и общительный», – подумала Карла. Она улыбнулась и помахала в ответ.

Непохоже, что мужчина улыбнулся ей в ответ.

Он постоял впереди секунду-другую, затем продолжил движение вверх по течению, низко присев, будто что-то ища. Раков он там, что ли, ловит? Агент по недвижимости что-то о раках ей говорил – будто их тут кишмя кишит, голыми руками можно хватать.

Мужчина скрылся из виду, зайдя за деревья.

Она решила, что было бы неплохо затащить внутрь весь ящик с растопкой. Так ей не придется совершать уйму ходок. Она подперла заднюю дверь домика мусорным баком и приступила к работе. «Интересно, где живет этот человек?» – пронеслось у нее в мозгу. Если верить словам того же агента, ближайший сосед живет не ближе чем в двух милях по старой и довольно ухабистой дороге. Не просто так она выбрала этот дом – ее выбор определила не только умеренная арендная плата и милый ландшафт, но и уединенность, позволяющая отгородиться от целого мира. Что ж, дом вполне соответствовал всем этим требованиям.

К тому моменту, когда Карла перенесла в кухню коробку со щепой и поставила ее рядом с печкой, силы ее были почти на исходе. Заболело буквально все тело. При этом она понимала, что если рухнет на кровать прямо сейчас, то встать сможет только на следующее утро, причем не с ранними пташками.

В последние годы она довольно редко и очень нерегулярно выбиралась в сельскую местность. Был у нее один приятель, прозябавший в Нью-Хэмпшире, а потом еще один, из северного Вермонта, – и раз в два-три года она навещала их. Для нее подобные поездки всегда были сопряжены с массой мелких открытий, и она, наблюдательная по природе, все их старалась запомнить получше. В этих поездках они с Мардж чудесно проводили время – на самом деле именно визиты в Нью-Хэмпшир и Вермонт побудили ее к этой поездке, хотя штат Мэн оказался для нее совершенно новым. Им обоим всегда нравилась эта страна. Да любые края хороши…

Карла на секунду присела за кухонный стол. Мысли о сестре заняли ее ум. Мардж – тоже особа наблюдательная, порой даже слишком. Иногда Карла думала, что она только и делала, что что-то подмечала. Она была лучшим иллюстратором из всех, каких Карла когда-либо встречала, и довольно приличным художником-портретистом вдобавок. Но при этом Мардж никогда не давала своему таланту «зеленый свет», предпочтя унылейшую череду подработок: наборщица текста, сотрудница регистратуры, продавщица в отделе игрушек «Блумингдейл» в рождественский сезон… Последнее – особенно нелепо: Мардж продавала бейсбольные биты и электронные игрушки парнишкам из Ист-Сайда, чьи матери носили меха, таскали под боком дизайнерские сумки и, судя по выражению глаз, собственных отпрысков ненавидели лютейшей ненавистью. Доля этой агрессии неизменно смещалась в сторону Мардж. Да, «Блумингдейл» явно был хуже всего… Ну, возможно, только в личной жизни дела у сестры обстояли хуже. Это вообще была даже не жизнь, а черт-те что. То Мардж по уши, без преамбул, втрескается в какого-нибудь типа, с которым и полчаса невозможно провести в одной компании (ей удавалось протаскаться с ним месяцами), а то на несколько недель засядет у себя в комнате, словно медведь в берлоге, и никого не желает видеть – будто раненый зверь, уповающий, что время залечит раны до первых теплых дней.

К счастью, хоть в личной жизни у сестры в последнее время стали отмечаться сдвиги к лучшему. Ее нынешний бойфренд, Дэн, любил ее и не скрывал данного факта. И, хотя сама Мардж питала к Дэну несколько более сдержанные чувства, она тоже не имела ничего против него. Хотя бы ради разнообразия… а может, и чтобы посмотреть, что из всего этого выйдет. Ну, хоть от людей перестала прятаться.

Но Карле хотелось бы видеть свою сестру более решительной и целеустремленной – возможно, потому что во многом благодаря именно этим качествам ей самой удавалось нормально жить последние несколько лет. Задумавшись о себе самой, Карла поняла, что, борясь за собственное благополучие, все же избрала слишком жесткую тактику – и между волей и чувствами слишком многое поставила именно на волю. Иногда Карла даже задавалась вопросом, сможет ли она вообще – когда придет время и появится на то желание – влюбиться снова.

Свою судьбу она все же оценивала несколько более позитивно, нежели сестринскую. Мардж, на ее взгляд, так и осталась недорослем – и, хотя Карла всегда чувствовала в своей сестре скрытую жесткость, за все эти годы ей так и не удалось увидеть ее в действии.

Карла отворила решетку топки и подбросила в огонь еще два полена. «Пришло время принять душ», – подумала она. Душ, чашка кофе и еда – это оживит ее. И сегодня вечером ей все еще хотелось что-нибудь почитать.

Она разделась у себя в спальне, голой прошла в ванную. Зная, что воде нужно время нагреться, она включила душ и подождала, пока поднимется пар. В зеркале она оглядела всю себя – и рассмеялась невольно. Могло показаться, будто она видит перед собой двух разных людей – руки грязные, все лицо в полосках и мазках копоти, на голове не волосы, а пыльная пакля. Будто взяли страшную маску и перчатки из резины с хэллоуинской ярмарки и напялили на аккуратное чистое тело. В свои тридцать два года Карла выглядела почти так же хорошо, как в двадцать. Попа, правда, немножечко отвисла, зато в остальном кожа была очень даже ничего. Она повернулась боком – маленькие груди слегка колыхнулись.

Душ возымел тот самый эффект, на какой она и рассчитывала, – успокоил и придал заряд бодрости. Только когда она была чистой, ей по-настоящему нравилось трахаться. Она никогда не могла понять людей, любивших делать это первым делом с утра. Очевидно, утро – самое «грязное» время дня: тело могло вспотеть под одеялом, изо рта – запашок, волосы свалялись и загрязнились. Ну что за дикарство…

Другое дело – после душа… вся кожа покалывает, и так жаль, что Джима нет рядом. Что заставляет ее быть такой преданной этому парню – неужто осознание того, что никого лучше она до сих пор не завоевала и вряд ли завоюет? Как же давно у них было в последний раз… «Ну да ладно, – подумала она, – до завтрашней ночи не так уж долго».

Карла насухо вытерла тело и замотала длинные темные волосы во влажное махровое полотенце. Затем набросила банный халат и приготовила себе на кухне чашку кофе. С едой решила особо не мудрствовать, ограничиться чем-то простым: поджарить грудку цыпленка и сделать овощной салат. И к черту весь этот холестерин – можно ограничиться грибами, луком и перцем, ну разве что добавить еще чеснока и соевого соуса. Но все же насколько лучше она себя чувствует после душа – впору хоть снова уборку затевать. Слава богу, что можно обойтись и без этого. Карла с наслаждением пригубила из чашки кофе.

Она мыла перец, когда мышонок пробежал по ее босой ноге.

Тело против воли чуть ли не под потолок от такой наглости взвилось.

«Дерзкий маленький ублюдок!» Карла наблюдала, как он на мгновение остановился, дрожа, в нескольких футах от нее, и рассмеялась. Ее теплая нога для зверька, вероятно, оказалась таким же большим сюрпризом, как он сам – для нее. В два счета мышонок одолел расстояние до шкафчика с хлебом, мукой и сахаром, и где-то, в какой-то еле заметной щели, скрылся. Ох, значит, война! Очень жаль – зверек показался ей довольно милым с виду. Но если не предпринимать никаких действий, он ей тут загадит все. Сразу вспомнилось состояние чердака. Карла заметила груду ловушек под раковиной. Сегодня вечером она разложит их по ящикам и шкафам. Жалко, что в хозяйстве не было кота. Она ненавидела мышеловки, но в иных делах о щепетильности приходилось позабыть. Такова жизнь – ей нужны мука и сахар.

Если немного повезет, к утру для грызуна все будет кончено.

21:30

Он долго смотрел через кухонное окно. Она сидела за столом спиной к нему, перед ней лежала открытая книга. Она почти не двигалась, но ему все равно нравилось наблюдать, зная, что в темноте она не сможет заподозрить его присутствие. Он был терпелив. Ему нравилось смотреть, как она ерзает в кресле. Как двигаются ее бедра. Он уже почти мог сказать, когда она была готова перевернуть страницу. Ему нравилось, когда она снимала полотенце с головы и трясла длинными влажными волосами. Она была хорошенькой. Как бы ему хотелось издать какой-нибудь звук, испугать ее, заставить подпрыгнуть. Но нет, не стоит.

Его широкая рука скользнула по рукоятке топора и снова поднялась вверх.

Внутри дома Карла услышала легкий щелкающий звук и решила, что ее мышеловка сработала-таки. Она отложила книгу, подошла к шкафу, открыла его и заглянула внутрь. Но ловушка не захлопнулась. Она закрыла шкаф и открыла ящик. И не там. Она открыла ящик, соседствующий с первым.

Ага, вот. Слава богу, крови не натекло. Маленькому серому негоднику перешибло хребет. Он выпучил глаза, раззявил пасть, набитую сыром «Гауда», одну переднюю лапу выпростал вперед, другую спрятал под телом. Под задними лапками – крохотная лужица мочи. Охваченная некоторым смятением, Карла несколько секунд как зачарованная стояла у окна и смотрела на мертвое тельце. Если она сейчас дотронется до него – уловит его тепло.

Но она не стала дотрагиваться – взяла мышеловку и понесла ее к задней двери. Она открыла дверь и выглянула в безлунную темноту снаружи. «Ужасно глубокая тьма стоит за городом», – подумалось ей. Она не могла видеть даже конца крыльца или двери дровяного сарая. Хорошо хоть, что бревна перенесла.

Она на мгновение остановилась, наслаждаясь ночью, кваканьем лягушек вдалеке, стрекотом сверчков поблизости, лаской прохладного влажного воздуха. «Сегодня пасмурно», – вспомнила она. Она забросила ловушку как можно дальше в поле золотарника, гадая, какое животное найдет ее там. Енот, наверное. Типичный американский вредитель.

Карла вошла внутрь и закрыла дверь…

* * *

…Он присел в поле и ждал, пока она соберется спать. Теперь это не займет много времени. Она не вернулась к книге. Она мыла посуду прямо перед его окном. Он улыбнулся. Он был не дальше десяти футов от нее, и все же она не могла его видеть. Ночь окрасила красную рубашку в черный цвет. Как можно быть такой смехотворно беспомощной и тупой – не очистить мышеловку, но просто выкинуть ее? Его разбирал смех, но он хорошо себя контролировал и не издал ни звука. Держа руку на пульсе ситуации, он лишь улыбался ей в темноте.

* * *

Карла помыла посуду, прошла в спальню и взяла с ночного столика расческу. Она наклонилась, откинула волосы вперед и начала их расчесывать. Воротник махрового халата немного мешал ей, поэтому она выпрямилась, сбросила с себя одежду – и продолжила. Печь достаточно прогрела дом, так что нагота не доставляла дискомфорта. Можно даже прямо так, голой, и завалиться спать.

Карла закрыла глаза и продолжала с силой водить щеткой, чувствуя, как приятно скребут зубчики по чистой коже головы. За окном снова поднялся ветер – она услышала, как снаружи что-то даже слегка сдвинулось навстречу дому под его мощным натиском.

Покончив с расчесыванием, она снова выпрямилась, откинула волосы назад, руками разделила их на прямой пробор. Прошла на кухню и налила себе стакан воды, выключила свет. Вернулась в спальню, отхлебнула из стакана, поставила его на стол рядом с кроватью и улеглась в постель. Для чтения сил уже не оставалось, и Карла сразу выключила лампу. Прохладные простыни приятно льнули к ее нагому телу. Снаружи снова повторился тот же звук. «Может, дождь начался?» – задалась она вопросом.

Минуту спустя она уже крепко спала.

23:20

Над Манхэттеном шел дождь. Из окна своей квартиры на втором этаже Марджори видела, как косые струи прорезают конус света от уличного фонаря в половине квартала от нее, слышала, как капли барабанят по крыше припаркованного внизу такси «Чекер». Она знала, даже не чувствуя этого, насколько холоден этот дождь. Мужчина в слишком тонкой куртке стоял в подъезде напротив, ожидая хотя бы небольшого ослабления ливня. На какой-то миг улица снова показалась Мардж чистой и свежей, и мысль о предстоящей поездке за город заставила сердце сладко заныть в предчувствии.

Мать еще давным-давно научила ее искусству упаковывать чемодан, и она с тех пор неотступно следовала этим рекомендациям: начинать надо с обуви и, поднимаясь все выше, закончить шляпкой. Правда, шляпок она никогда не носила, но правило все равно почитала неукоснительно. Туфли, две пары: «понаряднее» и «поудобнее». Тенниски, носки и чулки. Пять пар трусов. Тампоны – к концу недели должно начаться, и как же некстати. Лифчик, юбка, две пары джинсов. Простое платье из хлопка. Блузки, майки, свитер, кардиган. Ну и ночная рубашка, куда же без нее. Бритва для ног и подмышек. Кожа у нее была нежная, чувствительная к загару даже в позднее время года – она не забыла положить смягчающий крем и ту специальную мазь, прописанную дерматологом. Утром бросит в чемодан зубную щетку, банную шапочку и расческу – ну вот, пожалуй, и все.

Закрыв чемодан, Мардж поставила его в изножье кровати, после чего села за стол и самой же себе написала записку, чтобы не забыть поутру полить цветы. Потом подошла к окну и выглянула наружу. Такси уже отъехало; пропал и мужчина из подъезда напротив. Дождь несколько поумерил пыл и теперь больше походил на сочащийся влагой туман. Если верить прогнозу погоды, гроза должна была разразиться утром, так что если им повезет, то день для путешествия будет что надо. Раздевшись в ванной, она вымыла руки и умылась, надела через голову одну из старых ночнушек – с дыркой на плече. В общем-то, Мардж даже нравилась эта дырка, ведь плечи у нее были на загляденье.

Ну как, ничего не забыла? Она медленно прошлась по квартире, хотя в голове царила пустота. Да, вот – еще одну записку надо написать. Она подошла к письменному столу и черканула на листке бумаги: «Отключи все приборы от розеток». Именно это она сделает в самую последнюю очередь. Мардж прошла на кухню и налила себе стакан воды, выпила – и снова наполнила его. Все так же, со стаканом в руке, она вернулась в спальню, по пути гася свет в холле и гостиной, и наконец забралась в кровать, рядом с которой на тумбочке лежали вечерняя «Пост» и путеводитель по штату Мэн, одолженный Карлой.

Так, сначала газета. Мардж пригубила воду и поморщилась: ну надо же, зачем она купила такой паршивый «желтый» листок? Интересно, наверное, узнать, о чем же «никогда не пишет «Таймс». Ну да, сплошь скандалы и убийства.

Убийства всегда действовали на нее угнетающе. Разумеется, она читала и про них, но с большой неохотой. Отрава для мозгов. Вот и сейчас заголовок на первой полосе гласил: «БУНТ В ТЮРЬМЕ. ПЯТЕРО ПОГИБШИХ». Кроме того, немало сообщений и о событиях международной обстановки, хотя гвоздем первой полосы, несомненно, являлся репортаж из тюрьмы. В содержимое статей она почти не вчитывалась – хватало и беглого взгляда на названия. Мардж листала страницу за страницей: «ЗВЕРСКАЯ КАЗНЬ ЗАЛОЖНИКОВ»… «В МЕТРО УБИТ ПАССАЖИР»… «ДЕВУШКА СЕМНАДЦАТИ ЛЕТ ИЗНАСИЛОВАНА И УБИТА ПАРНЕМ НА ДВА ГОДА МЛАДШЕ»… «В ИРАНЕ – ЕЩЕ СЕМЬ ЖЕРТВ»…

Две статьи она все же прочла – они оказались настолько чудного содержания, что, вопреки неприязни Мардж к подобной тематике, привлекли ее внимание. В одной писали о том, как пьяный сорокапятилетний рабочий из Парамуса после очередной ссоры с женой вздумал заживо сжечь ее. Для этого он со стаканом в руке вбежал в гараж, налил в него керосина, вернулся в дом, выплеснул горючее на супругу – но, как сообщил представитель полиции, оказался настолько пьян, что не смог даже зажечь спичку. В другой сообщалось о том, как житель Вирджинии повесил щенка корги на заднем дворе дома за то, что тот его якобы «не слушался».

Мардж с мрачным изумлением прочитала обе заметки, в очередной раз поймав себя на мысли о том, что, поистине, нет пределов человеческой жестокости. Обе статьи казались до того гротескными, что производили почти комичное впечатление. Однако, вспомнив, что это были отнюдь не выдуманные истории, а нечто, произошедшее в реальности, Мардж содрогнулась. Да, это не репортаж из жизни инопланетян – добро пожаловать на Землю, у нас тут своя атмосфера… На какое-то мгновение ее сознанием завладели самые грустные и мрачные мысли. Она швырнула газету на пол почти что с отвращением, будто сбрасывая с себя какое-то мерзкое насекомое.

Ну ничего, в Мэне ей не придется читать «Пост».

Она открыла книгу, которую дала ей почитать Карла – порядком затасканный томик в порванном переплете, купленный сестрой на какой-то гаражной распродаже, «Краткая история мэнских лесов». Мардж прочитала несколько легенд про форель и лосей, а также байку про то, как Франклин Делано Рузвельт достроил себе дом на острове Кампобелло, по другую сторону моста напротив Лаббока, очень близко к домику Карлы в Дэд-Ривер. Сестра даже пометила красным карандашом наиболее интересные, на ее взгляд, россказни. Мардж отпила из стакана воды и принялась ждать дрему. Стиль книги был причудливым, слегка душноватым – от такой уснешь и не заметишь.

«Обдуваемый ураганной силы ветрами и омываемый яростно ревущим морем, маяк «Первоцвет» на Кэтберд-Айленде – один из самых уединенных на атлантическом побережье. Он застыл на голой и острой скале – с видом на Дэд-Ривер через залив…»

Слова «Дэд-Ривер» были жирно подчеркнуты красным. Мардж стало вдруг приятно от мысли, что до нее сестра уже скользила взглядом по этим строкам. Можно подумать, что они и сейчас, лежа рядышком, вместе читают – как в старые времена.

«…Кэтберд-Айленд, в наши дни – национальный заповедник, нечасто посещают как туристы, так и сами жители этих краев из-за поистине неукротимого нрава тамошнего моря. По этой же причине, начиная с 1892 года, когда был построен новый маяк на мысу Вест-Куодди, маяк на Кэтберд-Айленде бездействует, и за ним никто не приглядывает. Однако же ранняя история острова весьма любопытна и достойна более подробного рассказа. Маяк был возведен в 1827 году на южном побережье и изначально представлял собой простую деревянную вышку рядом с каменной сторожкой смотрителя, где только при более-менее теплой погоде жилье представлялось сносным. Луч проходил на высоте 84 фута над гладью воды. В 1855 году, когда судоходный департамент уведомили, что видимость «Первоцвета» значительно меньше заявленных четырнадцати миль – на деле, порядка тридцати процентов времени луч утопал в густой непроницаемой мгле, – была сооружена новая башня, высотой девяносто пять футов. Она уже больше напоминала классический маяк, располагала хорошо отапливаемыми помещениями для проживания смотрителя.

В том же году ответственным за маяк назначили Дэйна Дж. Кука. Вместе со всей семьей: женой Кэтрин, двенадцатилетним сыном Берджессом и парой дочерей, Агнессой десяти лет от роду и тринадцатилетней Оливией, – он прожил на маяке три спокойных года.

Но потом начались странности. Как можно догадаться по косвенным уликам, утром 29 или 30 января Кук и Берджесс покинули жилые помещения маяка из-за надвигающегося штормового фронта. С того дня никто о них более не слышал. Затяжная непогода на море не позволила миссис Кук, оставшейся с дочерями, пополнить запасы продовольствия, и им, согласно записям в обнаруженном дневнике, пришлось перейти на скудный рацион – одно куриное яйцо и чашка кукурузной похлебки в день. Очевидно, вскоре и этот минимум для них вскоре стал казаться благословением. Когда двадцать третьего февраля к каменистому берегу все же пристало судно капитана Уоррена из Бут-Бэя, живой нашли только Оливию – к тому моменту пребывавшую в состоянии истерики и крайнего физического истощения. Как потом подсчитали, семейство смотрителя маяка целых тридцать три дня морило себя голодом.

Увы, сама миссис Кук скончалась за день до прибытия капитана. Оливия похоронила мать в неглубокой могиле, которую сама вырыла в нескольких ярдах к северу от маяка; ей пришлось заниматься этим в одиночку, так как ее сестра Агнесса за несколько дней до этого бесследно исчезла. Все попытки Оливии отыскать пропавшую ни к чему не привели; усилия поисковой команды под началом капитана Уоррена также прошли втуне. Очевидно, если с Агнессой и могло что-то случиться на уединенном Кэтберд-Айленде, то лишь утопление.

Тело миссис Кук было извлечено из земли и несколькими днями позже похоронено на кладбище церкви Христа в Лаббоке. Оливию Кук приютила у себя ее двоюродная бабка, миссис Уайт, также жительница Лаббока. С ней девочка и прожила вплоть до самой смерти старухи в 1864 году. Стоит отметить, она до конца жизни не оправилась от последствий пережитой трагедии. Оливия пребывала в твердой уверенности относительно того, что ее сестра жива и до сих пор находится где-то на острове. Однако никаких следов Агнессы так и не было обнаружено.

Через месяц после трагедии на маяк был назначен новый сторож – Джеймс Ричардс, житель одного из поселков близ Дэд-Ривер. Он прожил там до лета следующего, 1859 года. На смену ему пришел Лоуренс Доу. Подобно предшественнику Дэйну, Лоуренс перевез на Кэтберд-Айленд всех домочадцев – жену, дочь и младенца-сына. Вновь остров постигла трагедия – в 1865-м, на седьмом году жизни, без вести пропал сынишка смотрителя. По общепринятой версии, его уволокло крупной волной, когда он играл на каменистом пляже. Тело мальчика так и не смогли найти.

После повторной трагедии место смотрителя оставалось вакантным двадцать семь долгих лет. Впоследствии от использования «Первоцвета» отказались окончательно – в пользу нового электрифицированного маяка на Ивентайд-пойнт.

Любопытно послушать версии местного населения по поводу произошедших вблизи несчастий; но жители штата Мэн – признанные на национальном, кажется, уровне чудаки, выдумщики и оригиналы. Некоторые из них склонились на сторону Оливии Кук, приняв на веру версию о том, что Агнесса все же спаслась, хоть и лишилась рассудка, одичав на почве сильнейшего голода. Более того, поговаривали, что девочка якобы поселилась в одной из многочисленных гранитных пещер, коими испещрены северные скалы и утесы острова.

В схожем ключе объясняется и исчезновение сына Лоуренса Доу: Агнесса похитила мальчика, подобным образом понадеявшись скрасить свой безотрадный быт. Мифоплеты охотно расскажут вам, что неупокоенные души этих двоих по сей день бродят и резвятся у обветшавшего «Первоцвета» и их вопли иногда можно принять за крики чаек. Живущие в тех краях суровые мамаши горазды стращать непослушных чад призраком Агнессы Кук…»

«Что может быть лучше, – подумала Мардж, – чем отложить на ночь книгу, дочитав до появления в истории привидений». Она щелкнула кнопкой лампы на тумбочке у кровати и вскоре уснула. Во сне уголок ее губ слегка приподнялся – будто в намеке на улыбочку. На улице наконец-то перестал идти дождь, с реки наползли клубы тумана. Стрелки часов, будто никуда особо не торопясь, фиксировали приход утра.

Часть II

13 сентября 1981 года

14:15

Ник пересел на переднее сиденье и взялся за руль. Его черный «Додж» шестьдесят девятого года выпуска вздрогнул, когда машины быстро пронеслись по шоссе. Был яркий солнечный день, и никто не обращал ни малейшего внимания на ограничение скорости. Он полез в карман и достал очки; услышал, как со стороны Джима закрылась дверь машины.

– Ты носишь очки? – удивился Джим.

– Это дешевле, чем покупать собаку-поводыря, – огрызнулся Ник.

Он повернул ключ зажигания и вывел машину с обочины. «Добрая старая кляча», – подумал он, проведя ладонью по ободку руля. С «Доджем» у него никогда не было проблем и заминок. Осталось уповать, что так оно будет и впредь.

Сидевшая у него за спиной Лора, казалось, с головой ушла в чтение самого свежего выпуска журнала «Мастера детектива». Рядом с ней на сиденье валялся не столь свежий – можно сказать, уже винтажный – комикс «Зэп»[2]. «Да, скучать не придется, – подумал Ник, изучая кричащие передовицы детективного журнала: «СКРОМНЫЙ ПАРЕНЬ-СОСЕД – СЕКСУАЛЬНЫЙ МАНЬЯК», «УБИЙЦА-ПЕДЕРАСТ ОТКРЫВАЕТ СЕЗОН ОХОТЫ». Но самое интригующее приберегли напоследок: «СПРОСИТЕ У СЛЕДОВАТЕЛЕЙ ШТАТА КЕНТУККИ: КУДА ДЕЛИСЬ РУКИ И НОГИ МЕДСЕСТРЫ?»

И впрямь заинтриговали – куда? Этот заголовок иллюстрировало постановочное фото брюнетки, распластавшейся на дешевом ковровом покрытии и пытающейся отбиться от какого-то парня с большущей пилой. «Боже правый, вкусы у Лоры специфические. Надо потом самому почитать». Ник улыбнулся ей:

– Как тебе журнальчик?

– Пустышка.

– Что сейчас читаешь?

– «Кто спугнул психованного убийцу блондинки?»

– Ого, про это на обложке ничего не сказано.

– Это в секции «Письма читателей». – Она лопнула пузырь из жевательной резинки «Базука» и поморщилась.

Ник снова улыбнулся, на сей раз – с определенной грустинкой. Что и говорить, порой подобные вещи его раздражали. Иногда ему казалось, что Лоре вообще лет двенадцать, не более того. Он давно понял, что ей даже нравится косить под малолетку. Но в свои тридцать три года Ник чувствовал себя слишком старым для подобного дерьма. Она была милой, она ему нравилась, но постоянное паясничанье не входило в его понятия о девушке мечты. Она нравилась ему и в постели, но секс – это не все, что ему хотелось. Ник задавался вопросом, а чего он действительно хочет, и не нашел готового ответа. Когда-то он хотел Карлу. Он задавался вопросом, чем эти отношения закончатся для Лоры, и подумал, что, вероятно, ничем хорошим.

Ник закурил. Старый черный «Додж» тяжко пробуксовал на дороге.

Они решили поехать по 95-й трассе прямо и вообще пропустить Массачусетс-Пайк. Это была идея Марджори, и теперь она была рада, что настояла на этом. Очевидно, это был более приятный маршрут: он пролегал вдоль побережья Коннектикута до Нью-Лондона, затем направлялся на север, огибая Провиденс и Бостон, а затем по новой возвращался к береговой линии вокруг Брансуика, штат Мэн. После этого шоссе № 1 проведет их мимо Бар-Харбора почти до Дэд-Ривер. Там их будут ждать уже более-менее приличные шоссе – такие, чтобы по ним спокойно ехала дальнобойщицкая фура. Можно будет спокойно вести и наслаждаться зрелищем лесов, окрашивающихся в ярко-красные и золотые цвета – хоть открывай мольберт и рисуй.

Впрочем, Мардж серьезно недооценила продолжительность поездки. Прикидки по карте обещали девять часов, а на деле стоило рассчитывать на все двенадцать; и Дэд-Ривер будто и не делается ближе. Вероятно, они прибудут незадолго до наступления темноты. «Ну что ж, – подумала Марджори, – и так сойдет. Все равно мы там целую неделю проторчим».

Она начинала нервничать. Ей никогда не нравились тесные помещения или близость к другим людям, длящаяся дольше отпущенного на формальную вежливость времени. Она была из той породы людей, что предпочитают в кинотеатре место у прохода, в автобусе – сиденье у окна, в ресторане – стол в самом дальнем углу. Карла называла ее чудачкой. Сама Мардж считала, что нет ничего эксцентричного в том, чтобы жить с комфортом.

Хотя пока все хорошо. Настроение у нее было вполне хорошее, и Карла была бы ею довольна. Сестра всегда говорила, что Мардж – попутчица хуже некуда: стоит хоть немного выйти за скоростной лимит, тут же паникует. Но, опять же, Мардж была твердо убеждена, что не тот шофер, кто любит скорость, а тот шофер, кто любит жизнь. В этом смысле она считала себя гораздо разумнее Карлы. Но сегодня – да, сегодня все идет путем. Мардж даже не стала возмущаться, когда Дэн достал «косяк» с травкой и предложил затянуться Нику – ну не за рулем же! Видимо, ранняя осень позитивно сказывалась на ее самочувствии; день казался слишком прекрасным, чтобы печься всерьез хоть о чем-нибудь.

Однако несерьезные жалобы, тихие, но гнетущие, она не могла не отринуть. Честь по чести, не самая положительная компания ей досталась. Ник, как всегда, вел себя отлично – мило, несуетливо, заботливо. Он даже не стал пробовать то предложенное Дэном курево. Но эта его девушка, Лора… это, конечно, что-то с чем-то. Или реально у нее что-то не то с головой, или прикидывается. Или просто дура – все три опции неутешительны. Марджори всерьез задавалась вопросом, что Ник – мужчина, не так давно клявшийся, что любит ее сестру больше жизни, – мог найти в насквозь фальшивой вертихвостке из лос-анджелесской звукозаписывающей компании. Девица с подстриженными «под пажа» волосами, дующая пузыри из жвачки и щеголявшая потертой кожанкой, вела себя так, будто ей лет на десять меньше, чем есть. Выбор Ника попросту ставил в тупик. Что и говорить, душа мужчины – потемки.

Хотя, если разобраться, с Лорой еще можно ужиться. Иного выхода у нее не имелось. Эта неделя затянется, как вечность, если они не уживутся. Броским нарядом и манерами девица почти наверняка маскирует неуверенность, неудовлетворенность собой. Расхожий случай. Тут же Мардж поймала себя на мысли, что судит Лору слишком поспешно, даже не сведя еще должного знакомства. М-да, ситуация…

Но с Джимом дела обстояли даже хуже. Было в этом парне что-то такое, что Мардж определенно не нравилось. Карла не раз рассказывала ей о нем, особо подчеркивая: кроме секса их ничего особо не связывает. Это Мардж очень даже могла понять, поскольку Джим был, что и греха таить, парень хоть куда. Но какое же у него было самомнение! Везде только «Я», «Я» и «Я». «Я пришел к ним на съемочную площадку и сказал – так-то и так-то…», «Они, конечно, согласились – ведь я был чертовски прав…»

Ей еще ни разу не доводилось встречать актеров, в жизни не оказывавшихся очень скучными людьми, и Джим Харни в этом отношении не был исключением. Он мог долго и упоительно рассказывать о всяких киношных уловках и премудростях, но заинтересовать это могло только повернутого синефила, каковым Мардж не являлась. Да и уровень Джима в этих разговорах сразу вскрывался – не выше легких ромкомов и сериалов по кабельному, до одури похожих один на другой. Ну и, конечно, рекламные ролики. Как, наверное, несправедливо отношение в этой профессии к людям с идеальной внешностью – самоуверенные мужики в хлопьях пены для бритья и дамочки, повадками похожие на кукол для секса. Мардж даже нашла повод порадоваться тому, что сама красавицей не была – так, всего лишь миловидной.

Она знала, что ведет себя как сноб, но трудно было избежать подобной участи. Тут ведь разговор о парне ее сестры. А Мардж сестру всегда оберегала – и знала, что это взаимно. Будь ситуация обратной, Карла реагировала бы так же.

Интересно, стоит ли рассказать сестре, что этот Джим довольно усердно «окучивал» Мардж весь день? То касался ее при любой оказии, то рассыпался в любезностях, улыбках и флирте. Наверное, ни к чему мутить воду… Но для Мардж это все имело значение. Ей не нравились такие ветреные мужчины. С неформалкой Лорой она еще могла как-то ужиться. Но Джим Харни ей, хоть ты тресни, не нравился.

И все же в глубине души она не могла не признать, что ей было бы гораздо удобнее и приятнее, будь у Карлы роман с таким мужчиной, как, скажем, Ник. Печально, конечно, что у них так все разладилось, хотя хорошо уже то, что им все же удалось остаться добрыми друзьями. Интересно, думала Мардж, как у них это получилось? Она частенько задавалась вопросами насчет их взаимоотношений, хотя напрямую спрашивать все же не решалась. В последнее время в Карле вообще чувствовалось какое-то странное самодовольство, иногда даже пугавшее Мардж, отчуждавшее ее от общества сестры. Могло показаться, будто она не хотела, чтобы ее кто-либо беспокоил, вся из себя «слишком занятая делами», чтобы отвлекаться на всякое личное. Если бы они смогли, как раньше, поговорить обо всем по душам, Мардж и самой стало бы легче разобраться в своих весьма неуверенных отношениях с Дэном – ей бы пригодилась эта помощь.

Мардж скользнула взглядом в его сторону. Увидела низкие густые брови, высокий лоб, широкие плечи и уверенно очерченный подбородок. По всему этому легко угадывался человек, выпадающий за расхожий образ городского неженки. Он был красивым мужчиной и приятным человеком – и были времена, когда она действительно чувствовала, что хочет удержать его, взять на себя настоящие обязательства, о коих он просил. Но ей было тяжело. Ей нужен был кто-то, с кем можно было бы поговорить. Ей хотелось бы, чтобы ее сестра в эти дни была чуть менее молчаливой и менее склонной к суровости. Хотя и у нее, скорее всего, имелись на то свои собственные причины.

Если проблема Карлы заключалась в чрезмерной уверенности в своих силах, то ее, как Мардж догадалась, заключалась в том, что она в себя почти не верила. Ни веры в себя, ни навыка к серьезной и трудной работе, ни чувства уравновешенности – вот и получалось так, что она бултыхалась в волнах современной жизни, выводящих ее на курс пустякового заработка и отсутствия прочных связей с кем-либо. За каждым шагом вперед в отношениях с Дэном следовали два шага назад. И сам он, похоже, уже смирился с этим.

И теперь Мардж задавалась вопросом: «Кто я, черт возьми, такая, чтоб судить кого-то из этих людей?»

Она подсела поближе к Дэну и стала задумчиво смотреть на летящую мимо дорогу.

– Кто-нибудь еще голоден? – чуть позже спросил Дэн.

– Я, – отозвался Джим. – Уже третий час, а мы после завтрака еще ни разу не брали привал. Давай подыщи нам какую-нибудь кафешку.

– У меня в сумке фрукты, – подала голос Мардж.

– Тут повсюду – те еще фрукты, – бросила Лора, переворачивая страницу журнала.

– Совсем как в твоем криминальном чтиве? – Ник хмыкнул. – Сплошь насильники и убийцы?

– Так точно, – ответила Лора без тени улыбки.

Дэн щелчком отправил за окно косячный окурок и сказал:

– Мне бы хотелось чего-нибудь посущественнее. Может, пока еще не очень поздно, остановимся у какой-нибудь харчевни?

– Я за, – сказал Ник. – Раз уж мы в Мэне, нужно наесться омаров по дешевке. Смысл тратить калории на дешевый фаст-фуд после стольких часов пути?

– Твоих омаров – пока сготовят да подадут…

– Не припомню, чтобы Карла просила нас явиться точно к какому-то времени.

– Слушай, это отличная идея, – тут же поддержал Ника Дэн.

Ник миновал одну развилку, затем другую – и наконец выхватил взглядом дорожный знак с нарисованными на нем скрещенными вилкой и ножом. У указателя на Кеннебанк он съехал с шоссе и стал молить Бога, чтобы впереди не оказался какой-нибудь стандартный «Говард Джонсон»[3] с набившим оскомину ассортиментом блюд. На его счастье, этого не произошло: с обеих сторон от дороги друг за другом стояли морские ресторанчики. Сбросив скорость, Ник медленно повел машину вдоль обочины.

– Ну, выбирайте.

– Кажется, «Капитанский стол» выглядит очень заманчиво.

– А как насчет «Золотого якоря»?

– Да мне хоть «Ржавого», только бы поскорее, – взмолился Дэн.

Ник указал куда-то вправо.

– А как вам вон тот нравится? «Викинг Лофт».

– Официантки в звериных шкурах на голое тело и в рогатых шлемах, – протянула Лора. – Напитки подают в кубках из черепов.

Мардж против воли рассмеялась.

– Ну нет, такого здесь не встретишь:

– Вот-вот, – согласился Дэн, – подобной херней чаще маются на Манхэттене.

– Ну да, я совсем забыла, мы же уже в провинции. – Лора фыркнула.

– Нормальное цивилизованное место, – осадил ее Ник, глуша мотор у обочины.

14:55

– Как она? – спросил Питерс.

Ему почти пришлось кричать. Как обычно, на станции было шумно, как в псарне. Он проехал по комнате на офисном кресле с колесиками, посмотрел на Сэма Шеринга, насупил брови.

– Дверь затвори, – бросил он.

– В больнице ответили, что она все еще лежит под наркозом, – сказал Шеринг. Он вошел в кабинет и высморкался в носовой платок.

– Простудился, Сэм? – участливо спросил Питерс.

– Слегонца, – Шеринг пожал плечами.

– Что еще сказали в больнице?

– Дают в целом положительный прогноз. Оправится, мол, девчонка. Она в основном от переохлаждения пострадала. Ну и крабы эти… нормально так ее потрепали.

Питерс поморщился. При одном лишь упоминании крабов его даже слегка замутило. К тому моменту, когда женщину заметили с рыбацкой лодки, морские падальщики прямо-таки клубились у ее ног. «Крепкая оказалась дамочка, – подумал он. – В бреду, еле-еле живая, а гляди-ка как уцепилась за камни, так и не отпускала».

– Есть какие-нибудь предположения насчет ран на лице и спине?

– Похоже на то, что ей пришлось чертовски долго бежать по лесу, – ответил Шеринг. – У нее из-под кожи достали уйму заноз. Есть такие, что на целый дюйм загнались.

– От чего или от кого, интересно знать, она так подорвалась?

– Может, злого мишку повстречала.

– Ты еще пошути мне тут, Сэм! Хочешь сказать, она развернулась лицом к твоему «злому мишке» и бежала спиной вперед – так, что ли? Отсюда и раны на спине, правильно?

– Да, что-то не очень стыкуется…

– Ничего тут не стыкуется, Сэмми. Я лично вижу дело так: пока она бежала, за ней кто-то тоже гнался – и при этом охаживал прутьями по спине. Мне эти раны с самого начала показались похожими на следы от порки.

Шеринг пошмыгал носом.

– Ну, так можно долго судить да рядить. Надо дождаться, когда она придет в себя и сама что-нибудь расскажет.

– Но машину-то ее мы должны были отыскать, а? Где-то в наших местах стоит пустая машина. И в ней, вполне возможно, лежат документы. Она явно не из местных, это мы уже знаем. Свяжись по рации с Майерсом и Уиллисом и скажи им, чтобы поискали как следует. Когда мы сможем поговорить с ней?

– Врачи говорят, надо еще несколько часов подождать.

– Попроси их позвонить нам сразу, как только она откроет глаза.

– Заметано.

– Да, и вот еще что…

– Что, шеф?

– Сходи пообедай, черт возьми, а? Государство же платит тебе зарплату, я полагаю. Вчера я подсчитал, что ты выпил одно пиво. Этого мало, мальчик. Тебе нужно поберечься от этой простуды, а ты выглядишь тощим, как кедр. Хочешь пересесть в мое кресло? Тогда придется потолстеть – чтобы было чем его наполнить, сынок.

– Кто сказал, что мне нужно это вонючее кресло, Джордж?

– Кто сказал, что Никсон был мошенником? Я сказал. Давай, ступай.

Питерс снова заворочался в кресле, одновременно отталкивая от себя лежавший на столе канцелярский скарб. Потом он вырвал листок из блокнота и принялся рисовать на нем следы, каковые все же успел увидеть на спине у этой самой несчастной Джейн Доу. Память у него была отменная, оттого и рисунки вышли весьма убедительные. Определенно, такие следы получаются, если человека безжалостно отхлестать. Основная часть ран находилась примерно на уровне поясницы. Он поднялся и подошел к настенной карте.

Нашли ее к северу от Дэд-Ривер. В «мертвый сезон» это было довольно безлюдное место. Примерно в миле от берега находится Кэтберд-Айленд, где позапрошлым летом – это он запомнил точно – пропала без вести группа рыбаков-любителей. Случай, чего греха таить, таинственный. Ребята прибыли из Куперстауна, штат Нью-Йорк, и все вместе на лето поселились в Лаббоке. Как-то раз они взяли напрокат лодку у какого-то парня из местных по фамилии Шорт – и больше их никто не видел.

Лодку потом, правда, нашли – она стояла на якоре недалеко от северной оконечности острова. И нигде – ни малейших следов злого умысла или какого-то насилия. Потом десять здоровенных мужиков из поисково-спасательного отряда неделю кряду бродили по острову – тщетно. Разве что – и, кстати, совершенно неожиданно – обнаружили чьи-то землянки для жилья. На Кэтберд-Айленде не осталось абсолютно никаких толковых построек, если не считать заброшенного маяка, где уже не первое поколение вили гнезда морские птицы. Но и там не нашлось ничего подозрительного. Решили, что те землянки вырыли какие-нибудь школьники с шилом в одном месте, а насчет рыбаков выдвинули следующую версию: они накачались пивом, решили искупаться, спрыгнули с лодки, а там уж и течение их всех на дно сволокло.

Версию эту, правда, не поддержал как минимум один человек – тот самый Шорт, что сдал им лодку.

Было с островом связано что-то еще нехорошее… да вот только что именно – ему и не упомнить уже. Несколько лет назад… может, Шеринг в курсе? А так, за все время во всей округе – ни одного по-настоящему тревожного случая. Тишь да гладь.

Питерс вздохнул. Кто бы ни сотворил подобное с несчастной женщиной, он сейчас, скорее всего, уже где-то в Канаде. Хорошо бы хоть дамочка эта поскорее заговорила. А нет, так пусть уж вообще молчит – все равно виновника не сыскать.

На память снова пришли те самые треклятые крабы, одна из древнейших форм жизни на земле – как акулы и тараканы. За века существования у них не возникло потребности как-то видоизменяться, подстраиваясь к переменам в окружающей среде. Жрут все, что под ноги им опускается, и в клешню не дуют. Простая, прямолинейная, жестокая форма жизни. Как только люди могут готовить крабов? А туристы только и талдычат: раз мясо краба свежее, значит, полезное, и т. д., и т. п. Что взять с этих туристов – тупы как грязь, вот и весь сказ. Но Питерс в этих краях вырос, он-то посметливее был.

Крабы – простые неприхотливые падальщики, трупоеды. Едят мертвых – или, как в случае с женщиной, умирающих. Страшное, казалось бы, дело творят – вон и Питерса аж пробрало. Но он был не из робкого десятка – скорее от него можно было ожидать, что он просто пожмет плечами и скажет: «Жизнь такова, какова она есть». И как подумаешь об этом, так легче становится – ведь и краб попросту нашел себе хоть и жутковатую, но все же свою экологическую нишу…

17:20

Наконец они пересекли границу округа Вашингтон (самого, пожалуй, депрессивного во всей стране, как рассказывала ей Карла, «хуже, пожалуй, чем даже Аппалачи», – и Мардж готова была с ней согласиться). С Первого шоссе они свернули на Восемьдесят девятое. Дальше предстояло проехать мимо острова, свернуть влево на Палермо-роуд и прокатиться по неухоженной, проходящей через трейлерный парк и промзону трассе без номера. Она-то и должна привести их в Дэд-Ривер. Там уже все будет попроще: первый поворот направо – и езжать прямо к дому Карлы, первому на пути. Мардж тихо радовалась тому, что они доберутся относительно засветло – не придется отыскивать этот самый правый поворот на старой дороге, где на несколько миль в округе и спросить-то некого. Если Ник и Джим не слишком задержатся, выбирая пиво, все так и получится, и на месте они окажутся еще до сгущения сумерек.

«Универмаг “Хармона”» (о чем гордо сообщала вывеска на фасаде) оказался весьма скромным утлым магазинчиком. Белая краска на его стенах давно иссохла, потрескалась и местами облупилась. Через дверь Мардж видела Ника – тот застыл перед стойкой рядом с башней, сложенной из противомоскитных средств и дезодорантов, и болтал с краснолицей толстой женщиной в выцветшем хлопчатобумажном платье. Джим тем временем наверняка искал пиво где-то на задворках магазина.

За последние час или два сельский ландшафт сильно изменился. Все стало казаться каким-то мелким – дома, амбары, бензозаправки, – что вполне соответствовало убогости штата. Отчасти это ощущение усиливалось и тем, что им крайне редко попадались местные жители. Подчас они проезжали целые мили, не повстречав по пути ни единой живой души, вообще не замечая жилых домов или следов цивилизации. Конечно, стоило сделать скидку на «мертвый сезон» – в летнее время наплыв людей заметнее. Но, если бы не окружавшие их холмы, Мардж вполне могла поверить, что они едут где-то по Среднему Западу – настолько здесь пустынно. От шоссе то и дело ответвлялись узенькие, вконец разбитые проселочные дороги, то там, то здесь попадались крохотные ручейки и мшистые болота. Измельчали уже не только дома, но и кусты с деревьями – как будто морские ветры, гулявшие по равнине, вжали их в землю своими суровыми порывами.

Но отмечалась в окружающем ландшафте и своя ненавязчивая прелесть. Длинные пологие холмы, меж которых так умело вел машину Ник; парящий высоко в небе одинокий орлан; приземистые кедры и сосны; плотные кущи папоротника; явно недавно высаженные березовые рощицы. Здесь, на северной оконечности Америки, деревья по большей части уже нарядились в осенний багрянец, да и воздух отчетливо пах дыханием зимы. Возможно, на первую же неделю их проживания здесь выпадут первые заморозки. Лора, похоже, раздумывала о том же – и уже канючила из-за того, что не запаслась теплой одеждой.

Пиво было идеей Дэна. Он и Ник слыли единственными любителями выпивки среди них, хотя Мардж тоже думала, что это поможет расслабиться после долгой поездки. После обеда Дэн мало что говорил, кроме как стонал о том, сколько пароходов лежало у него в животе. Что ж, они наелись по полной – и, по ее мнению, обед вышел потрясающий. Омары были большими и сладкими, и в пароварке их довели до идеальной консистенции; подержи хоть на секунду дольше – выйдут жилистыми и жесткими. Когда на тарелке не осталось ни кусочка, Мардж откинулась на своем не слишком прочном кресле с плетеной спинкой, зная, что перестаралась, но это явно того стоило. Стол, заваленный очистками и раскрошенными панцирями, напоминал поле боя, а она сама себе – героиню иллюстраций Гюстава Доре к «Гаргантюа и Пантагрюэлю», или какую-нибудь корпулентную женщину с картины Георга Гросса[4]. Гросс всегда умел доходчиво показывать – что на «Трех фигурах», что в «Ночном клубе Берлина», – в какого лютого дикаря может превратиться человек перед перспективой большого количества хорошей еды.

Или хорошего секса. Раз уж на то пошло.

Интересно, а что приготовила им на ужин Карла? Ей даже подумалось, а не пойти ли вместе с Ником и Джимом в магазин, чтобы купить полдюжины омаров на завтра, – но затем она быстро отбросила эту мысль. Нет, гораздо лучше их есть свежими, да и Карла наверняка придумала что-нибудь особенное. Так что пусть все будет так, как будет. А насчет пива они неплохо придумали, тем более что дорога ее и впрямь основательно утомила. Причем чем больше она задумывалась на эту тему, тем симпатичнее и заманчивее вставал в голове образ пивной кружки с шапкой из добротной белой пены.

Скорее бы уже доехать.

Когда братцы Пинкусы подкатили к универмагу, первое, что они увидели, был старый черный «Додж» с нью-йоркскими номерами. Внутри сидели две женщины. На сидящего на заднем сиденье и, судя по всему, дремавшего мужчину они не обратили внимания. Джоуи подкатил к ним почти впритирку, и «шеви», закряхтев, встал. Улыбнувшись брату, он вытер ладони о фланелевую рубаху и бросил:

– Смотри-ка, кого ветерком надуло.

Выбравшись из своего фургона, братья направились к «Доджу». Оба стекла с правой стороны были опущены. Джоуи просунул голову в окно и по-волчьи осклабился сидевшей сзади коротко остриженной блондинке.

– Дамы, добрый денечек, – сказал он.

Джейми уставился на худенькую брюнетку и тоже улыбнулся. Та поморщилась.

Марджори они очень даже не понравились. Она сразу поняла – от народца подобного сорта ничего хорошего лучше не ждать. Одно их присутствие поблизости напрягало. Ей не нравились их улыбки – скорее, гримасы, – их близко посаженные глаза, впалые небритые щеки, загорелые и шелушащиеся низкие лбы. Одного взгляда хватало, чтобы понять – они друг другу братья; обе физиономии так и просили кирпича. Как и местные дома и посадки, эти двое тоже казались недоразвитыми, дефектными, будто века социальной инертности иссушили и выхолостили породившее их семя. Что-то подобное она подмечала и у других местных по пути – взять ту же толстуху из универмага. Глаза, привычные к разнообразию на улицах большого города, натурально мозолила однотипность облика всех этих людей, и от этого становилось тревожно. От людей в такой изолированной глуши попросту не всегда знаешь, чего ждать.

– Пожалуйста, оставьте нас в покое, – сказала Мардж.

Братья продолжали улыбаться, но с места не сдвинулись ни на шажок.

Сидевший на заднем сиденье Дэн распахнул дверцу машины, вышел, захлопнул ее за собой и осторожно направился в сторону магазина.

Джейми Пинкус расхохотался и посмотрел на брата.

– Эге! – воскликнул он. – Вот, девчата, вы и лишились своего защитничка!

– Деру дал ваш дружок! – добавил Джоуи. Оба братца дружно загоготали, и Мардж закрыла свое окно. Лора собиралась было сделать то же самое, но Джоуи внезапно перестал смеяться и резко опустил руку на край стекла. Свободной рукой он принялся по-хозяйски постукивать по крыше машины.

– Ну что вы, – с улыбкой проговорил он, – мы же не сделаем вам ничего дурного. Мы просто хотим свести знакомство с новенькими.

– Мы самые обычные местные ребята, – добавил Джейми, – и к гостям очень даже хорошо относимся. А вы, барышни, откуда?

– Из Н-Нью-Йорка, – с запинкой, хотя и предельно спокойно произнесла Лора.

Джоуи щелкнул пальцами:

– О-па, а мы так и подумали. По номерам догадались. Мы с братишкой Джейми вечно подмечаем такие вещи. И то, что вы симпатичные девчата, тоже сразу поняли. У нас чувство прекрасного – о-го-го какое развитое!

При этих словах оба аж зашлись в очередном приступе хохота. Джоуи продолжал барабанить ладонью по крыше автомобиля, и Лора, воспользовавшись моментом, проворно подняла стекло со своей стороны. Братья заметили это и как-то насупились. Подойдя ближе, Джоуи хлопнул ладонью по стеклу и бросил с досадой:

– Да на фига?

– А вам, ребята, что здесь надо?

В дверях магазина, почти закрывая телом весь проем, стояла его толстая хозяйка в выгоревшем платье. Рядом с ней на крыльце выстроились Джим, Ник и Дэн. Для женщины ее комплекции голос у нее оказался на редкость тонким, писклявым. Тем не менее при его звуках оба Пинкуса замерли. Явно сдерживая гнев, женщина продолжала стоять, упершись мясистыми руками в бока, и Мардж отчетливо увидела проступившие у нее на подмышках белые пятна высохшего пота.

– Да вот, сигареты хотели купить, – смиренно проговорил Джоуи.

– Ну так покупайте, – сказала хозяйка. Казалось, наступило временное перемирие. – И оставьте этих людей в покое.

Глянув напоследок на сидящих в машине девушек, парни последовали ее совету.

– Что-то долго вас не было, – бросила Мардж, открывая окно и смотря на Дэна.

Улыбнувшись вслед братьям, он сел в машину и сказал:

– За пиво надо было расплатиться.

Мардж с силой хлопнула его по спине, и тут расхохотались уже обе девушки. Ник с Джимом снесли по ступеням крыльца две коробки с пивом.

– Похоже на то, что наши мальчики задумали организовать грандиозную вечеринку, – заметила Мардж, высовываясь из окна.

– На неделю деревенской жизни этого даже мало, – с улыбкой ответил Джим. Мардж поймала себя на мысли о том, что улыбка делала его просто неприлично красивым.

– Я и не знала, что ты до этого дела так охоч, – сказала она.

– Только в обществе твоей сестры, – парировал он.

– Кинь мне ключи, – сказал Ник, обращаясь к Дэну. – Надо поставить это в багажник.

Тот потянулся к замку зажигания и через окно протянул ключи Нику. Мужчины втиснули коробки между запасным колесом и своими сумками. Старые модели «Доджей» всегда оснащали такими багажниками, что туда и крокодил помещался.

Джим опустил руку на плечо Ника и, приблизив к нему свое лицо, сказал:

– Смотри-ка, что у меня есть.

Вынув синюю сумку – с виду в точности такую, какие берут с собой на борт военные летчики, – он расстегнул на ней молнию и извлек наружу объемистую деревянную коробку, заполнявшую едва ли не все ее нутро. Щелкнув замочком, он распахнул ее. Внутри лежало что-то, плотно завернутое в полотняный, тоже застегнутый на молнию куль. По очертаниям предмета Ник сразу сообразил, что перед ним револьвер.

– Ну, как тебе? – спросил Джим.

– Боже правый… – только и смог проговорить Ник.

– Хорошо, что эти парни не слишком долго действовали нам на нервы. А то мне очень не хотелось бы пускать в ход эту штуку.

Джим вынул револьвер из коробки и отложил сумку в сторону.

– Нехило, – пробормотал Ник. – Для чего он тебе понадобился-то? – Такого большого пистолета ему еще не доводилось видеть даже в кино – тяжеленного, солидного.

– «Магнум», сорок четвертого калибра, – пояснил Джим. – Пару лет назад купил его в здешних местах – мы тогда в Портленде съемку проводили. Кстати, единственный штат, где продажа «магнумов» официально разрешена законом. Так, небольшой сувенир.

– Ничего себе сувенирчик.

– А потом взял с собой в Нью-Йорк – ведь никогда нельзя сказать заранее, что тебя ждет в Нью-Йорке. Хотя, по правде говоря, так пока ни разу им и не воспользовался. Вот и подумал, что если дом Карлы взаправду находится в такой глуши, как она нам его описала, можно будет от нечего делать пострелять по какой-нибудь мишени. Авось пару перепелок подстрелим.

– Из револьвера?

– Ну, вдруг подвернется случай?

Ник повертел оружие в руке.

– «Магнум», говоришь?

– Точно. Прямо как в «Грязном Гарри» с Клинтом Иствудом. Когда стреляет, рядом с тобой будто граната взрывается. Зацени. – Покопавшись в синей сумке, он вынул коробку с патронами и еще одну – поменьше, пластмассовую. – Тут беруши лежат, – пояснил Джим. – Стрельнешь разок без них – и на неделю оглохнешь. Приедем на место, можно будет пару раз пальнуть для пробы.

– А что, мне нравится. Карла в курсе, что у тебя есть такая игрушка?

– Нет, конечно. Я тебе первому показал. Неужели ты думаешь, что нашим дамочкам пришлась бы по душе мысль о том, что я через пять штатов нелегально перевожу подобную вещь? Пускай даже здесь его продают совершенно официально. О таком лучше молчать в тряпочку. Потом покажу, когда уже поздно будет бояться.

– Меня бы хоть просветил, – заметил Ник. – Как-никак, моя машина, и все такое.

– И ты бы разрешил мне взять его с собой?

– Нет, наверное.

– Ну вот и я о чем, – улыбаясь, резюмировал Джим, и Ник не смог сдержать ответной улыбки. Не такой уж плохой парень этот актер. В самом деле, почему бы не повеселиться – тем более что тебе за это ничего не будет. Интересно, а Джим тоже так же думал? Судя по всему, он собирался рассказать остальным о револьвере лишь незадолго до их отъезда, что нисколько не меняло сути вопроса: обратный провоз оружия оставался так же вне закона. Вот уж когда крик поднимется – в самый раз пробки в уши совать.

Оба услышали нетерпеливое «уф-ф-ф» Лоры, призывавшей их поторапливаться. Ник захлопнул крышку багажника, и оба мужчины направились к передним дверцам.

– Запаску надо было проверить, – пояснил Джим. – Карла говорила, очень ухабистые здесь дороги. А по мне – ничего такие. – Он глянул на Ника и улыбнулся.

– А что за пиво ты взял? – спросил Дэн.

– «Будвайзер», – ответил Ник.

– Не в жестянке, надеюсь?

– Нет, в стекле.

– Наш человек! – одобрил Джим. – Ну, погнали уже на поиски Карлы. Провинция, держись!

17:45

Карла провела день одна, и по большей части – дома. Около полудня она отправилась на короткую прогулку к ручью, поддавшись непреодолимому желанию устроить пикник у воды. Сэндвич она несла в коричневом бумажном пакете, совсем как школьница.

Она перелезла через камни, двигаясь вверх по течению в поисках удобного места. Вдоль илистых берегов она заметила отпечатки лап какого-то животного – наверное, енота, – идущие к кромке воды, а также несколько больших следов ботинок с рифленой подошвой. Она задалась вопросом, не тот ли их оставил человек, которого она увидела накануне?

Она нашла небольшую полянку, где ручей расширился и вода текла медленнее. По гальке ей удалось пробраться к единственному огромному камню в центре ручья. Камень лежал под ярким солнечным светом, а остальная часть поляны была погружена в тень. Она могла сидеть там, есть сэндвич, слушать, как журчит вода и смотреть на резвых водомерок, пробегающих по умиротворенной глади. Примерно полчаса, проведенные ею там, прошли безмятежно, но бодряще. Лес обступил ее со всех сторон, сумев сроднить в себе радикально противоположные начала – тишину и оживленность. Все эти деревья, рыбы, насекомые и птицы, чье пение неслось буквально отовсюду, представлялись ее зрению и слуху красивым средоточием жизни, звука и движения. И все же наиболее сильное впечатление производила тишина – спокойная, дремотная даже, но каким-то чудом трепещущая от переполнявшей ее энергии.

Это ее глубоко успокоило. Если бы она могла чувствовать себя так все время, многие вещи сделались бы намного проще, намного яснее, чем они были на самом деле. Чудесные здесь все-таки места. Завтра ее друзья соберутся здесь, и Карла была уверена – им тут все понравится точно так же, как ей.

Тяжело было возвращаться домой. Дом был по-своему хорош и очарователен, но на самом-то деле Карла приехала сюда именно за этим – за голосами природы и первозданным покоем чащ, за прохладой и тенью лесного полога. «Ну что ж, – подумалось ей, – как гости отъедут – у меня будет предостаточно времени на такой вот релакс. А интересно все же – после всей здешней прелести какой покажется жизнь на Манхэттене?»

Она скомкала бумажный пакет, бросила его в воду и проследила взглядом за тем, как течение, не торопясь, уносит его незнамо куда. В нескольких ярдах от нее ручей мелел, и потому поток там проносился гораздо медленнее. Вскоре бумажный комок превратился в крохотную коричневую точку на блестящей поверхности воды, а потом и вовсе исчез. Карла слезла с валуна, снова перебралась на берег и медленно побрела в сторону дома.

Остаток дня она посвятила работе над рукописью. «Неплохо будет, – подумала она, – еще до приезда гостей провести кое-какую подготовительную работу. А там уж покатится».

Обе двери дома она оставила открытыми настежь, чтобы издалека услышать мотор любой проезжающей машины. За весь день, правда, проехали мимо нее лишь раз: по грязи пробуксовал, тарахтя, серый пикап, – и был таков.

И снова – тишь да гладь.

Карла улыбнулась. Да, местечко и впрямь захолустное, и она тут – совсем одна. Ну, хорошо хоть, что в прокате догадалась взять машину поновее – такая, глядишь, и не встанет посреди дороги. Ей не улыбалась перспектива голосовать у обочины, чтобы добраться до города, а в этакой местности ждать попутку можно хоть целый день. Одно хорошо – она точно не пропустит прибытие гостей. Их приближение она услышит еще минут за пять до того, как они сами увидят ее дом со стороны дороги.

Дело клонилось к сумеркам. На улице снова усилился ветер. Листья кружились у окна. Карла надеялась, что они скоро прибудут. Час назад она поставила жаркое в духовку, думая, что такое блюдо она сможет «реанимировать», даже если они припозднятся к столу. Однако было бы намного лучше, если бы они подъехали в ближайший час. Тем более в ней самой проснулся голод. Насыщенный мясной аромат, плывший по комнате, кружил голову.

Карла уложила рукопись в папку и отнесла ее к себе в спальню. Этот вечер выдался гораздо более теплым, чем минувший, и она решила немного подождать снаружи. Натянув свитер, она открыла переднюю дверь и ступила за порог.

Что-то заставило ее опустить глаза, прежде чем она сделала второй шаг, – и, что бы это ни было, она была чертовски этому рада. Она не могла поверить своим глазам. «О боже, – подумалось ей, – какая гадость!»

И ведь надо же – ступи она хоть на полшага правее, обязательно вляпалась бы. Чуть согнув ноги в коленях, Карла уставилась на пол, испытывая сильное омерзение и какую-то тупую досаду – как кто-то, с кем по-свински обошлись в Хэллоуин, подстроив реальную гадость.

Похоже, где-то рядом была очень большая собака.

Очень упитанная собака.

Собака, повадившаяся гадить на чужие пороги.

Господи…

Затем она присмотрелась немного внимательнее. «Тут побывали две собаки, – решила Карла, – или, может быть, одна, но очень странная». Один стул был намного темнее другого. «Как мило с их стороны, – подумала она, – навалить одну кучку поверх второй, приятельской. Исключительный подход. Интересно, куда эти сруны сдымили?»

Карла оглянулась. Обошла дом. Ничего. Попадись они ей – она была готова содрать с них шкуру живьем!.. Откуда они пришли и куда пропали? Нигде – и никого.

«Тоже мне, мастера маскировки».

Она зашла внутрь и стала искать, чем бы убрать бардак. Возле раковины валялось полотенце, оставшееся после вчерашней уборки. Сложив его в несколько слоев, Карла взяла целую пригоршню экскрементов и выбросила их в мусорный бак за домом. Почти сразу ей стало ясно, что одной ходкой дело не ограничится. Пришлось топать в дом за ведром. Налив воды и разболтав в ней хлорки, она стала щеткой оттирать остатки пятна – сначала стоя, а потом и вовсе опустившись на колени.

Так она и стояла на четвереньках, когда к дому подкатила машина. Очень вовремя – ибо к тому времени Карла уже успела справиться со своими негодованием и отвращением. Вся эта история начала казаться ей даже в чем-то смешной.

Первым из машины вышел Джим. Карла встала, а он подошел к ней, улыбнулся и заключил ее в объятия. По-прежнему стоя с щеткой в руке, она тоже постаралась обнять его в ответ.

– Мне тут собака навалила на коврик, – сказала она. – Добро пожаловать в глушь.

18:40

Питерс похлопал Шеринга по плечу и пригласил пройти в кабинет. Он снял шляпу и солнцезащитные очки, положил их на стол и уселся поудобнее.

– Дверь затвори, – напомнил он помощнику.

Шеринг сделал то, что ему сказали, и встал столбом, ожидая. Питерс тяжко вздохнул. Вид у шефа был усталый, потрепанный. Шеринг по собственному опыту знал, чем это, как правило, грозит, и не ждал от рабочего дня поблажек. За дверями кабинета у него на столе лежал очередной незавершенный рапорт – о столкновении трех машин на Первом шоссе. Глядя на Питерса, он понял, что дописывать бумажку придется сверхурочно, а сдавать – не в срок.

– Ну что ж, – сказал Питерс, – похоже, кое-что у нас уже есть. Я поговорил с нашей Джейн Доу. На самом деле это у нас миссис Морин Вайнштейн из Ньюпорта, Род-Айленд, сорока двух лет, и, если я правильно запомнил, приехала она сюда, чтобы навестить сына и невестку в Сент-Эндрюсе. Машину она бросила где-то между Лаббоком и Уайтингом – она не может сказать, где именно.

– У нее был «Шевроле Нова» семьдесят восьмого года, черный?

– Он самый.

– Уиллис недавно отчитался, что такие колеса нашли полчаса назад, в трех милях на север от Дэд-Ривер.

– Значит, эта потеряшка нам и нужна. Документы нашлись?

– Один момент. – Шеринг вышел за дверь, вернулся к своему столу и перебрал какие-то бумаги. Он быстрым шагом вернулся на ковер к Питерсу:

– Проверил. Автомобиль зарегистрирован на Альберта Вайнштейна, Ньюпорт, Род-Айленд. Уиллис не обнаружил никаких доказательств кражи, хотя машина была взломана. Вещи разбросаны по переднему сиденью, кошелек пуст. В бумажнике восемьдесят пять долларов и пачка кредитных карт. Странно, не правда ли?

– Странно. И мы до сих пор точно не знаем, с чем имеем дело.

– Это почему же?

– Миссис Вайнштейн говорит, что за ней гнались агрессивно настроенные дети.

– Подростки, в смысле? Шпана?

– Нет. Именно что дети. Недоросли, семь-восемь лет, максимум десять. Да, сказала она, что там и пара подростков была в деле, но в основном – лица сильно моложе. И да, вот еще что – это были, как она заявила, дикие дети. Выряженные в шкуры, как дикари. Звучит знакомо, Сэмми?

Челюсть у Шеринга отвисла.

– Джордж, надеюсь, ты не шутишь, – пробурчал он.

– Я серьезнее некуда. То же самое сказал нам наш друг, копатель моллюсков, около шести месяцев назад. Старый джентльмен с пустой литровой бутылкой сивухи. Послушать его – так по береговой линии бродила «дикарствующая молодежь» в шкурах. Только еще он сказал, что там были и люди постарше – взрослые, возможно. Мы вообще записали его показания?

– Нет, Джордж, мы кинули его в вытрезвитель.

– Ага, припоминаю. Так вот, наша миссис Вайнштейн утверждает, что их было не меньше дюжины. Машину она остановила из-за того, что увидела маленькую девочку на обочине. Полуголую маленькую девочку. Как она к ней вышла – тут на нее и накинулись. Ее били прутьями по спине, Сэмми, – так и гнали, как пастух телку, с дороги до побережья. Миссис Вайнштейн считает, что конечной целью их действий был насильственный отъем у нее жизни – мокруха, по-простому, – и знаешь, Сэмми, я почему-то склонен ей верить. Вот почему миссис Вайнштейн решила, что, даже если прыгнет с обрыва на скалы, шанс выжить у нее еще худо-бедно сохранится.

– И как она сейчас? Получше?

Питерс нахмурился:

– Как сказать. Врачи все спорят, обе ноги ей нужно ампутировать или все-таки одну. – Он встал из-за стола, прошел к настенной карте и принялся водить по ней пальцем. – Я тут подумал… Помнишь, как мы месяц назад с тобой сидели в «Карибу» и болтали насчет статистики пропаж людей? Если ей верить, за последние несколько лет процент пропаж людей в северной части побережья – больше, чем между Джонспортом и всем, что ниже. Ну, не то чтобы сильно больше, но что-то здесь все равно не бьется – к югу-то плотность населения намного выше, чем у нас, города крупнее.

– Я помню про этот разговор, – подтвердил Шеринг.

– А теперь, – продолжал Питерс, – обрати внимание на тот факт, что в подавляющем большинстве случаев исчезали рыбаки, ловцы омаров и всякая молодежь. Мы тогда заявили в ответ на это, что океан к северу гораздо более неспокойный – и это вполне объясняет факт исчезновения первых двух категорий лиц. А поскольку работы в наших местах почти нет и процент безработицы среди молодежи особенно высок, сюда же можно присовокупить и третью категорию. Правильно? Ну, в общем, отбрехались мы тогда. А вдруг, Сэм, мы все же ошиблись? Что, если причина другая – как быть тогда, а?

Шеринг поднял на начальство недоумевающий взгляд:

– Но тут о детях разговор, Джордж.

– Джентльмен с сивухой упоминал и взрослых. Ну хорошо, посмотри-ка сюда. Вот Дэд-Ривер. А вот примерно в миле, если вдаваться в море, – тот самый Кэтберд-Айленд. Где у нас не далее как год назад пропала компашка рыбаков. В каком районе, говоришь, тот чудик видел малышню?

– Южнее Катлера.

– То есть разброс у нас – от силы три мили. А теперь вообрази, что на этом отрезке побережья творится что-то нехорошее.

– Что?

– Если б я знал. Я сегодня весь день мозги себе перетряхиваю – пытаюсь вспомнить, с чем еще ассоциируется этот Кэтберд-Айленд, да и весь райончик. И вот вспомнил-таки. Трехлетней давности дело, июль – парнишка по фамилии Фрейзер… сечешь, к чему я?

– Конечно. Он вздумал в шторм покататься на лодке.

– Не в шторм. Просто в ветреную погоду. Но ты вспомни, что тогда говорил его отец. Лодка была большая и прочная, а сам парень – сколько ему тогда было? Восемнадцать или девятнадцать лет. И с лодкой он мог управляться как никто другой. Так что непогода была ему нипочем.

– Джордж, ты же знаешь, наше море удальцов не любит. Одна ошибка – и заказывай поминки.

– Так мы тогда отцу и сказали. Может, так и случилось. Может, я гоняюсь за тенями при свете луны. Но подумай, сколько этих статистических данных о пропавших без вести за все годы связано с рыбалкой или катанием на лодках. Заставляет призадуматься – в Бар-Харборе тоже ведь полно ценителей водных прогулок, но у нас показатели выше. Так вот, возвращаясь из больницы после разговора с миссис Вайнштейн, я прикинул: а может, у нас такой высокий процент пропаж людей на общую численность населения именно потому, что народу тут немного живет? Возьми что само побережье, что этот поганый остров – туда вообще никто не лезет. А там, куда никто не лезет, легко и спрятаться… так схорониться, что на много лет ни одна живая душа про тебя не вспомнит. Если вести себя тише воды и ниже травы, конечно.

– Как подпольщики, да?

– Ага, что-то в этом роде.

Шеринг подумал об этом. В словах Питерса был определенный смысл – правда, чтобы свести все воедино, нужно было придерживаться довольно гибкого подхода. В общем-то, ничего невозможного здесь не было. Уйма людей прячется от здешних слабых намеков на цивилизацию… в основном дети, но есть и взрослые… какая-нибудь ветхозаветная секта, возможно. Хотя… секта здесь… в штате Мэн? Да все бы уже давно на ушах стояли.

С другой стороны, в разгар туристского сезона на побережье появляется столько лодок, что исчезновения пары-тройки никто не заметит. И еще – через штат Мэн в Канаду в обоих направлениях вдоль побережья курсирует целая кавалькада машин (впомнить хотя бы случай миссис Вайнштейн); многие из них совершают весьма дальние рейды. И если на столь большом отрезке пути кто-то вдруг потеряется, потом будет непросто определить, где именно пропажа произошла. Особенно если вовремя припрятать саму машину. По дорогам бродит масса местных оболтусов. Их совсем нетрудно подловить – а полиция потом скажет: ну ничего, молодежь перебесится да возвратится…

Значит, странное прибрежное сообщество подпольщиков состоит из «потеряшек»?

Или оно в ответе за все исчезновения?

Что так, что этак – слишком много вопросов остается.

Кроме того, Шеринг давно научился доверять интуиции Питерса. Несмотря на все разговоры шефа о том, что он, Сэм, дескать, домогается его места, на самом деле Шерингу хотелось совсем другого, а именно – и дальше работать с этим усталым тучным мужиком и еще многому научиться у него, а отнюдь не сидеть в его кресле. Если в штате и имелся лучший, чем Питерс, полицейский, то Шерингу о таком пока не доложили. Разумеется, ему хотелось получить повышение по службе – возможно, очень даже хотелось, – однако он был вполне готов ждать того момента, когда Питерс сам дозреет до этого.

– То есть проблема в том, чтобы определить, где именно нам искать, – пробормотал Шеринг. – Я бы прочесал пять квадратных миль, двигаясь от Катлера к Дэд-Ривер. Как бы изнутри, от внутренней части округа, к побережью.

Питерс кивнул.

– Только людей надо будет побольше взять, – добавил помощник.

– Обязательно. И знаешь что, Сэм? Начни-ка собирать их сию секунду.

– Добро. Когда выдвигаемся? Сегодня вечером?

– Конечно. Ночь должна быть хорошей, ясной. Можно пойти, пока у нас еще светлое небо над головой. И прежде, чем нам придется вылавливать кого-нибудь из воды.

– Хорошо. Я позвоню жене.

– Да, и постарайся заручиться помощью того джентльмена с сивухой. Как, говоришь, его зовут?

– То ли Дамер, то ли Доннер… как-то так. Я найду его.

– Только давай с этим делом в темпе, Сэм.

– Темп – это то, что помогает мне оставаться худым, – Шеринг ухмыльнулся.

– Следи за языком, сынок, – отмахнулся Питерс.

19:30

Мардж была на кухне и мыла посуду. «В ее духе, – подумала Карла, – не провести в доме и двух часов, но уже взвалить на себя половину грязной работенки. – Она посмотрела на то, что осталось от жаркого. – Даже на сэндвич не наскребется, – вынесла она вердикт, счистила все объедки в мусорное ведро и взяла полотенце.

– Давай я буду хотя бы вытирать, – сказала она.

– Давай, – разрешила Мардж.

«У меня крутая сестра», – признала Карла. Ей было приятно, что Мардж сейчас рядом. Ей было трудно понять семьи, где братья или сестры вечно цапались друг с другом или не ладили в принципе. У них вот все проходило отлично. Более того, Мардж была, пожалуй, единственным на земле человеком, с кем Карла могла по-настоящему ужиться. Ссорились они крайне редко, а если такое и случалось, то длилось совсем недолго, и потом никто ни на кого не держал зла. Скорее всего, так получалось потому, что они ни в чем никогда не соперничали. В этом-то все чудо. А на чудеса, даже такие маленькие, редко кому везет.

Выглянув в окно, Карла увидела, что остальные стоят на крыльце, курят и о чем-то болтают. «Пусть они побудут там еще немного», – пожелала она.

– Карла, мы могли бы с тобой как-нибудь поговорить? – вдруг спросила Мардж.

– Конечно. О чем?

– Да так… о всяком. Давно мы по душам не общались. Целую вечность, сдается мне.

– По поводу Дэна?

– Да, и о нем тоже. – Мардж прополоскала стакан от мыльной пены, явно будучи в мыслях где-то очень далеко отсюда. – Знаешь, на что я потратила всю последнюю неделю?

– На что?

– На походы к психотерапевтам. К трем разным, чтоб ты понимала.

– И как оно?

– Ну, не сказать, что безнадежно, – ответила Мардж таким голосом, будто этот факт ей самой показался откровением. – Эта самая первая, женщина, полчаса слушала меня, ну и сказала, что выпишет мне рецепт.

– На что?

– На антидепрессанты, наверное. Но я сказала, мне не нужно. Потом был мужчина. И он тоже предложил медикаментозное решение. Правда, после того, как я немного полежу в стационаре.

– Боже… В больнице?

– Ага. Он выявил у меня клиническую депрессию.

– И он, по-твоему, прав?

– Ну, сейчас мне получше. Если сравнивать с ситуацией трехмесячной давности. В ту пору да с такой хандрой… у меня бы сил не хватило сходить к врачу. И это заставляет меня задуматься… о том, что я все-таки как-то пережила эти три месяца.

– Значит, этот твой врач ни черта не смыслит.

Мардж оторвала взгляд от посуды и улыбнулась.

– Мне понравился третий. Он не стал предлагать подсаживаться на таблетки или лечь в больницу. Мы с ним целый час проболтали о том о сем, и под конец он заявил, что, как ему кажется, мы с тобой просто конкурентки по жизни.

– Конкурентки? Ты… ты думаешь, он прав?

– Не исключено.

– Но за что нам с тобой конкурировать, господи?

– Знаешь, я постоянно ощущаю такую давящую бесцельность. Вся моя жизнь пустая до одури.

Карла не удержалась от смешка.

– Ты такого никогда не испытывала? – понимающе уточнила Мардж. – Ну и хорошо. Это когда все, что ты делаешь, ни к чему не ведет и ничего не стоит.

– Если что-то, чем ты занимаешься, доставляет тебе удовольствие, значит, не нужно думать о том, насколько это полезно. Смысл жизни в том, чтобы жить. Ты зря тратишь свои нервы и время на то, чтобы решить, насколько ты хороша в том-то или полезна в чем-то. Это тупо и скучно. Достаточно просто быть хорошим человеком.

– Дэн говорит, что я хороший человек.

– Он прав.

– Он постоянно привирает.

– Но не в этом случае.

– Мне и в самом деле кажется, что я постоянно конкурирую с тобой и при этом почти всегда проигрываю. – Мардж вздохнула. – Как, черт побери, тебе удалось остаться цельной личностью? Я на протяжении всех этих лет была просто ничтожеством. – Впихнув на полку последнюю вымытую тарелку, она повернулась к сестре. – Как так вышло?

– Никакое ты не ничтожество, – возразила Карла.

– Мне никогда не встать во главе «Дженерал Моторс».

– А ты что, хотела бы? Вот так новости.

В этот момент распахнулась задняя дверь и в кухню вошли Ник, Дэн, Лора и Джим.

– Ну что, в червы[5]? – потирая ладони, спросил Ник. «Ну конечно, «в червы» – это единственная карточная игра, в которой у тебя есть шансы», – про себя усмехнулась Карла. Она повернулась к сестре и одними губами выговорила: «Позже потолкуем». Мардж кивнула, и сестры заняли свои места за столом вместе с друзьями. Карла подала кофе, и начался первый раунд, хотя Лора поначалу не хотела играть со всеми, желчно распинаясь о том, как глупо торчать дома в свою первую ночь в сельской местности. Но она устала так же, как и остальные, – слишком устала, чтобы «навести тут шороху», как она сначала предложила. Лора, подумала Карла, любила быть у всех на виду. Она взглянула на грудь блондинки под футболкой и подумала: «Во многих отношениях, хо-хо».

* * *

Снаружи женщины наблюдали за карточной игрой – и ничего не понимали. Одна из них была пухлой, бледной, с ничего не выражающим взглядом, кривой, вислой челюстью и острым подбородком. На ней болталось что-то, что было платьем давным-давно, а теперь больше походило на простой хлопчатобумажный мешок. Другая была моложе, стройнее и могла бы считаться привлекательной, если бы не нездоровый цвет ее кожи, длинные волосы цвета крысиного меха и потухший взгляд. На ней была старая клетчатая рубашка, слишком тесная для груди, и мешковатые брюки цвета хаки. Этим скудным гардеробом она безмерно гордилась – хотя, если бы ее спросили, она бы не смогла вспомнить почему.

Они смотрели молча, бледные, как опарыши, в лунном свете. Они видели, как один человек тасовал карты и раздавал их, видели, как каждый из игроков раскладывал кусочки картона веером и медленно выбрасывал по одному. Все, что женщины видели, они почти сразу забывали. Они будто ждали чего-то, что не произошло; ждали, пока не кончилось терпение, а затем единодушно развернулись и пошли прочь, направляясь к ручью.

В высокой траве стрекотали сверчки, но они замолчали, стоило женщинам пройти мимо. На мгновение глубокая тишина окружила дом, а затем прошла – как рука через пламя свечи. Изнутри донесся смех.

Снаружи легкий холодок говорил о том, что зима не за горами. Вскоре голоса в траве утихнут, уступив темные часы зову ночных птиц и ветру.

19:50

Женщины прошли полмили до берега. Их путь был освещен луной. Этот путь они хорошо знали. Уже больше года дом пустовал, и они стали считать его практически своим, хотя по-прежнему старались, чтобы их там не увидели. В двух милях к северу был еще один дом, но там круглый год жила семья. Они видели острый топор мужчины у поленницы и трех высоких сильных сыновей, возившихся с автомобилем во дворе. Примерно в трех с половиной милях к юго-востоку стоял второй дом, но рядом проходило шоссе, и там было небезопасно.

Однако этот дом уже давно пуст. Здесь играли дети, творя детское волшебство на чердаке во тьме. Молодая женщина кивнула сама себе, провела грязной мозолистой рукой по груди. Вскоре они, возможно, снова сыграют здесь.

Они шли по тропе, пока перед ними не открылся огромный небесный купол, и они не увидели море. Перед ними лежала широкая полоса пляжа, неподвижная и кипенно-белая на фоне изменчивого движения волн. Само море представляло собой дикий союз света и движения под спокойным, не особо чутким надзором неба, луны и звезд.

Если другие женщины знали друзей, книги, игры, мужей, эти две знали песок, небо и море. Больше – практически ничего.

Там, где тропа уходила в песчаные дюны, они на мгновение остановились, тупо глядя на воду. Там был остров, на чьей земле незапамятные колена породили женщин. И хотя остров был слишком далеко, чтобы его можно было увидеть, их глаза нашли местечко на горизонте, где он должен был находиться. Они не питали никаких чувств к этому месту, кроме чувства связи, – но связь была сильной. На глазах женщин маленькие ночные птицы клевали песок у береговой линии. Поодаль лесные жабы охотились на мотыльков и улиток. Женщины пошли дальше. Их пещера находилась всего в нескольких ярдах от пляжа.

Ночная сырость вывела на свет крабов-призраков. Излюбленной игрой женщин было давить их. Быстрого шага вправо или влево было достаточно, чтобы краб расплескался на шесть-семь футов вокруг. Женщинам нравилось наблюдать за их быстрыми и пугливыми движениями бочком. Но одни только пугалки – это скучно. Давить кого-то – куда веселее.

Дышали крабы жабрами, постоянно требующими увлажнения, поэтому днем рыли во влажном песке глубокие норы, а ночью или в особо смурную, дождливую погоду шли на охоту. Ночью их бледные тела так плотно сливались с песком, что их можно было увидеть только в момент движения. Тогда казалось, будто сам пляж ожил и шевелится под ногами. Женщины смеялись и гонялись за крабами, воображая, будто даже песок боится их, спешит поскорее убраться с дороги.

20:05

Мужчина был обнажен, когда женщины вернулись в пещеру. Его красная рубашка, рваные джинсы и тяжелые ботинки висели на стойке над огнем. Костер они разжигали из хвойных пород дерева – те давали хороший густой дым. Ему и в голову не приходило, что на протяжении нескольких последних месяцев здесь воцарилась стойкая вонь мочи, дерьма, сырости и гниющего мяса – мерзостное амбре буквально пропитало все его тело. Впрочем, ничего этого он даже не замечал, думая сейчас только о том, что жившая в доме женщина тоже развела костер. Запах ее костра вскоре позволит ему подкрасться к ней так, что она и не заметит.

Две женщины засмеялись, входя.

– Мы обосрали ступеньки, – сказала младшая. Она подалась вперед и ухватила его за пенис. Она знала, что ее шутка может его разозлить. Но в прошлом это всегда держало его в узде. Пенис мужчины сразу начал опухать. Он ухмыльнулся ей, запустил левую руку в ее длинные грязные волосы. Притянул ее к себе – и женщина снова начала смеяться.

Средний и безымянный пальцы на правой руке мужчины отсутствовали чуть выше сустава. Протянув уродливую клешню, он грубо сдавил ее груди под клетчатой тканью. Большой и указательный зашарили взад-вперед, дразня сильно выступающие, набухшие соски. Глаза женщины по-прежнему ничего не выражали, хотя между зубами просунулся кончик языка. Им она стала водить из стороны в сторону, дразня.

Мужчина скривился. Отпустив волосы женщины, он с размаху ударил ее ладонью по щеке. Та упала, заскулила и тут же сплюнула на грязный пол пещеры кровавый сгусток. Заметив это, старуха предусмотрительно отодвинулась в сторону – теперь приближаться к нему было опасно. Несколько мгновений противоборствующие стороны гневно смотрели друг на друга. Потом обе женщины проворно убрались подальше, в прохладную глубину пещеры, оставив агрессора в полном одиночестве.

В наполнявшем каменное помещение тусклом свете пламени они разглядели третью женщину, готовившую к зажарке нечто вроде кустарно слепленного мясного рулета. Она была беременна, и срок явно подходил к концу. Из-за вздувшегося живота она еще больше напоминала ленивую, тугодумную корову. Как и остальные, она была ужасно бледной, так как редко бывала на солнце. Как и у товарок, ее волосы отличались длиной и отсутствием ухода, а медвежья шкура, служившая ей одеждой, местами вставала дыбом от слипшихся воедино грязи, крови и жира.

– Мы обосрали ступеньки, – повторила молодая. Словно позабыв про гнев мужчины, женщины снова засмеялись. Неестественная отвислость рта толстой старухи объяснялась, как оказалось, тем, что у нее совершенно не было зубов. Огрубевшие десны непрестанно пребывали в движении – как у жабы, тщащейся проглотить муху покрупнее да пожирнее. Она присела на колени рядом с беременной. Ворот ее платья-мешка расхристался, оголив худые бурдюки отвисших грудей, качавшиеся, будто пара маятников.

– Есть и другие, – сказала молодая женщина, прислонившись спиной к сырой стене пещеры. – Две женщины, трое мужчин. Мы всех увидели в окно.

Беременная женщина кивнула. Все это не касалось ее в настоящий момент. Колбаски почти готовы. Она взялась делать их с час назад, нарезав кишки на восемнадцатидюймовые полоски, вывернув их наизнанку и отнеся в ручей для промывания. Когда она вернулась в пещеру, она вскрыла позвоночник, плечо и бедренные кости, чтобы добраться до костного мозга. Затем острым ножом измельчила отборную плоть поясницы вместе с частью печени и мозга, двумя почками и несколькими фунтами задних четвертин, соскобленными прямо с берцовых костей. Она подошла к огню и растопила костный мозг и немного почечного жира, а затем добавила мясо. Теперь она набивала смесью кишки и завязывала концы. Когда мужчина заканчивал разжигать костер из хвойных деревьев, она ждала, пока дым утихнет, добавляла немного лиственной щепы и затем поджаривала колбаски на ужин.

Остаток добычи не пропадет даром. Из поясницы можно накромсать стейки на ужин. Не стоит забывать про окорока и лопатки. Они складывали ломтики мяса стопкой, резали их на полоски шириной два-три дюйма и длиной четыре-шесть дюймов, затем вымачивали полоски в морской воде и сушили их на деревянных стеллажах над огнем, отпугивавшим мух. Через несколько дней мясцо сделается черным и сухим. Оно будет храниться почти бесконечно.

Над ее головой задребезжала клетка. Она не обратила на нее внимания. Две другие женщины засмеялись и указали пальцем. Клетка была сделана из металлической решетки и подвешена на тяжелой веревке, пропущенной через кольцо, крепящееся к своду пещеры на высоте двадцати футов над ними. Веревка сходила по стене, ее конец был обвязан вокруг большой планки. Весь этот материал они нашли на свалках в нескольких милях отсюда. В клетке сейчас находился мальчик лет пятнадцати. Он был обнажен и лежал, растянувшись на полу, давно уже неподвижный от страха. Время от времени дрожь проходила по его телу, как злой ветер, и сотрясала узилище. Это хорошо. Это смягчит плоть мальчика, если он чуть подольше проживет в страхе. Женщина умерла слишком быстро, и мясо у нее на лодыжках и заднице стало слишком жестким.

Она наблюдала, как мужчина сдернул одежду с вешалки. «Пришла пора», – подумалось ей. Не обращая внимания на товарок, она собрала еду и подошла к огню.

– Они говорят, что теперь их стало больше, – сообщила она мужчине.

– Скока? – рыкнул он.

– Трое самцов, еще две самки.

Он посмотрел на мальчика, лежащего в клетке в собственной рвоте, и улыбнулся. Скоро они наполнят клетку и плотно упакуют ее. Парнишке придется потесниться. Ну, или умереть. Они были удачливыми охотниками. Жизнь у них шла в гору.

Он не мог похвастаться хорошей памятью. Совершенно не осознавал ход времени. Но он помнил их холодную, скупую жизнь на острове – до того как люди с оружием пошли искать тех, кого они забрали из лодки. Мужчина не разбирался в оружии, но знал, что оно приносит быструю смерть. Оно пугало. До появления людей с ружьями они по большей части жили за счет моря, как учили их старики; в неурожайные дни – за счет моллюсков и водорослей, крабов и омаров, рыб, попадавшихся на грубо сработанные удила с наживкой. Ловушки эти они ставили каждую ночь.

Ему и сейчас нравилось ходить на рыбалку. Опустишь, бывало, длинный и гладкий крючок на веревке, а сверху над ним укрепишь кусочки отшлифованных костей, чтобы сверкали и играли в лучах солнца, привлекая тем самым рыбу. И вот, когда какая-нибудь рыбеха-дуреха подплывет достаточно близко к берегу, надо резко рвануть веревку на себя, и, если крючок вопьется ей в тело, тащить на берег. Только орудовать надо быстро и ловко. Или еще можно было заточить с обоих концов маленькую косточку и спрятать ее внутри наживки – рыба глотала ее, а вместе с ней и кость. Резкий рывок, и острые концы пронзают рыбине внутренности. Гарантированная смерть.

При мысли об этом он даже улыбнулся.

Но то были голодные дни. Ему вспомнились худые, костлявые лица старцев – теперь давно умерших, – особенно одного старика и одной старухи, когда-то звавших его по имени. Теперь он и имени-то этого не помнил. Но старуху точно звали Аг Нэсс, а старик как-то раз пошел к маяку, чтобы зажечь Большой Свет. Впрочем, оба они умерли задолго до того, как ему взбрело в голову спросить их, что значило его имя и чем старик занимался на маяке.

Глядя, как женщина складывает в огонь дрова, он накинул на плечи красную рубаху. Теперь запах стал приятнее. Ему нравился запах гари.

Когда пришли мужчины с оружием, им пришлось надежно спрятаться. Много дней они постились. Почти умерли от голода. Мужчины возвращались каждый день в течение долгого срока. Остров перестал быть безопасным, и в конце концов они сбежали.

Поначалу жизнь на материке давалась еще тяжелее. Он вспомнил, что какое-то время они питались личинками, мотыльками, лягушками и кузнечиками. Кузнечики получились неплохими после того, как им отколупали все твердые части, крылья и ноги. Летом они ловили ящериц и змей, собирали вкусных муравьев с медовым брюшком. Найдя на реке плотину, они какое-то время били бобров. Мясо на вкус напоминало птичье. Жир зверьков служил отменной растопкой.

Жили они под самодельными навесами, а спали на подстилках из молодых побегов сосны и пихты. И при этом никогда подолгу не засиживались на одном месте.

Покуда им не попалась пещера.

Пещера находилась в каменной стене, обращенной к морю, где-то в тридцати футах ниже уровня почвы. От воды ее отделяло футов пятьдесят, и пройти к ней можно было лишь по узкой «козлиной» тропке, сбегающей с пляжа. Мужчина наткнулся на нее совершенно случайно, когда однажды искал гнезда с яйцами чаек. Практически со всех других сторон проход внутрь, по форме схожий с буквой «А», обрамляли торчащие вперед острые кромки скал. Они же надежно оберегали ее от сильных ветров. За дымоотвод сходило второе, более мелкое отверстие в скале – над головами в нескольких футах от жерла. Огонь они зажигали нечасто, опасаясь, что дым выдаст их присутствие.

Главнейшим достоинством пещеры казался ее размер. Очень просторно – и довольно сухо даже во время штормов. Основное ее помещение имело размеры примерно двадцать пять на двадцать футов, и к нему примыкало ответвление где-то вполовину меньше. В иных местах высота от пола до потолка достигала тех же двадцати пяти футов.

Они спали на шкурах или на кроватях, скрючившись у огня в очень холодную погоду, или во второй «комнате», когда температура была выше. Ответвление они использовали в основном как склад. Они рано нашли городскую свалку, и теперь пещеру украшали всякие находки – небольшой плуг со сломанной ручкой, мотыги, грабли и вилы с растопыренными или сломанными зубьями. В одном углу до середины стены доходила куча металлолома: старая сбруя, лопаты, кочерги, ведра с гвоздями и ключами, утюги, дверные ручки, оконная фурнитура, замки, кастрюли и сковородки, куски битого фарфора, кукла, ложа, колеса без ободков, монтировки, кнуты, пряжки, ремни, ножи, топоры. Они почти ничего из этого не использовали, но зачем-то собрали эту кучу и оберегали ее как зеницу ока.

За ней была еще одна куча – вся одежда, снятая ими с трупов, – тоже практически до середины стены. Они подбирали предмет из вороха, носили его, покуда он не терял всякий вид, а затем брали что-нибудь новое, рванье запихивая в самый низ. Тряпки в основании кучи заплесневели и вскоре предоставили приют ордам насекомых, плодя расползавшиеся по каменному дому полчища тараканов, клопов и слепней, быстро наглевших и жиревших на подножном корму из пещерных отбросов и свежего человеческого кала.

Была там и еще одна горка – сложенная из костей, начисто обглоданных и тускло желтевших в сырой, затхлой, удушливой атмосфере; и еще – куча шкур и инструментов для скобления и дубления. Шкуры сильно различались по форме и размеру. Но многие из них были длинными, тонкими и тускло-желтоватыми.

Мужчина обдумал все это с большим удовлетворением. Он надел рваные джинсы и вспомнил, что сказала женщина. Теперь их было трое плюс трое. Эти люди заполнят клетку и восполнят потери, нанесенные двумя ночами ранее. Он нахмурился при мысли о том, что натворили дети. Никогда мелким не разрешалось убивать без присмотра и в одиночку. С их стороны было неправильно даже пытаться.

Ну ничего, за свою провинность они понесли заслуженное наказание, так что сегодня подобное уже не повторится. Одного за другим, от старшего к младшему, основательно поколотили на глазах у остальных; присутствовавшие при экзекуции восхищенно следили за страданиями своих братьев и сестер, хотя при этом с ужасом предвкушали собственные мучения. В итоге все оказались в кровь избитыми.

К тому моменту, когда мужчина натянул на ноги ботинки, давно снятые им с одного жирного краснорожего рыбака, из внутренней пещеры вышли братья, а следом – четверка детей. Он крякнул им в знак приветствия, а затем закончил натягивать ботинки на лодыжки. Теперь у него был от них секрет. Ему нравилось ждать, а потом – огорошивать всех.

Первый из вышедших оказался громадным мужчиной ростом более шести футов. Он был совершенно лыс; под высоким куполообразным лбом не было даже бровей. В равной степени были лишены растительности его лицо и голая грудь. У него были покатые могучие плечи – мышцы на них вздулись и будто пульсировали при каждом движении. Шея лысого вся состояла из сплетенных жил. Глаза у него были странного водянисто-синего оттенка.

Лысый подобрал себе в заднем помещении подходящее оружие и сейчас опоясывал свою тушу толстым, позеленевшим от плесени кожаным кушаком. Покончив с этой процедурой, он заткнул за пояс по бокам по длинному охотничьему ножу и хлопнул себя по пузу – мол, готов.

Шедший следом за ним мужчина оказался поменьше габаритами – худой, поджарый, с ввалившимися щеками и редкой бороденкой. Его внешне довольно хлипкое телосложение словно пыталось компенсировать мясистые, отвислые губы, придающие ему вид человека с постоянно открытым ртом. Как и у брата, сидящего рядом с костром, волосы у него были длинные, нечесаные и сальные, намного более жидкие. Взгляд поджарого казался пустым и каким-то безотрадным. Его мелкие поросячьи глазки обретали выражение только тогда, когда кто-нибудь неподалеку истекал кровью или отдавал концы. В своих серых линялых портках поджарый носил бритвенно-острый складной нож, привязанный высоко к ноге, да так, что при ходьбе болтающийся конец мужчины задевал рукоятку. Но ему нравилось этим местом ощущать бодряще-прохладную сталь. На шее этого типа под грязной рубашкой цвета хаки болталось тонкое серебряное распятие. Мужчина не знал, в чем его смысл, но только оно и отличало его от других, не носивших ничего лишнего.

Он тоже выбрал себе пару ножей из кучи, как до него – лысый. Юркнув к сидевшему у костра брату, он протянул ему один. Мясистые губы сложились в некое подобие улыбки, но все лицо от нее будто перекосилось; показались гнилые, в скверном налете зубы.

За спиной у взрослых суетились дети. В их ограниченных умишках всплывали то и дело смутные воспоминания о том, как они прятались в придорожных кустах и наблюдали за тем, как большие дяди выслеживают и убивают дичь.

Краснорубашечник наконец покончил со шнуровкой ботинок.

– Теперь у нас есть трое самцов, – бросил он остальным. – И три самки.

На звук его голоса, гулко разнесшийся в тишине пещеры, прибежали женщины и стали водить кругом него хоровод. Оба брата зашлись возбужденным, счастливым смехом.

Он кивнул и повернулся к женщинам.

– Зовите детей, – велел он. – Сперва надо поесть.

Толстяк улыбнулся. Сняв с огня одну из недожаренных колбасок, он подул на нее и сунул в рот. Кожица лопнула. Жир потек по подбородку, закапал на лоснящуюся грудь.

Толстуха, одетая в платье-мешок, откинула закрывавшую проход в пещеру оленью шкуру и ступила наружу. Бриз ночи мягко овеял ее покрытое шрамами желтоватое лицо. У своих ног она увидела небольшую кучку крошечных костей и перьев, сложенную в форме пирамидки.

Дети.

Она топнула по конструкции ногой, поднесла руки ко рту, и по пещере пронесся ее зов. Для любого уха, кроме здешних, это был бы лишь грай чайки на ветру.

Несколько мгновений спустя семеро детей взобрались на склон горы. Самые юные ползли, как лисы, на четвереньках. Как и мать, старшая девочка была беременна от одного из мужчин или от старших мальчиков. Она сама не знала от кого. Она шла не так резво, как остальные, и одышливо пыхтела на ходу.

Сейчас было темно, и луна горела высоко и ярко. Они все сразу учуяли запах еды, и их изголодавшиеся желудки заурчали в предвкушении пиршества. Значит, сегодня будет настоящий праздник. Они слышали, как взрослые называли этот сезон «сытым» – то есть у них были все шансы в преддверии грядущих недель основательно набить животы. Все они прытко карабкались по камням, не обращая внимания на ссадины и ушибы. Они взбирались туда, где в ночном воздухе стоял густой запах зажаренной плоти.

Туда, где их ждала добыча.

23:30

Впервые за долгое время Ник приревновал. Ощущение походило на старого друга, уже позабывшегося и одним своим присутствием насаждавшего дискомфорт. Прежде он ревновал только Карлу к другим, после расставания – ничего особо не чувствовал долгое время, но теперь, когда их спальни разделяла тонкая стенка, душа снова начала саднить. Он слышал, как они с Джимом раздвигают кушетку, как о чем-то переговариваются и смеются; потом до него донесся звук удара о пол пряжки ремня брюк. Что-то похожее доносилось из спальни Дэна и Мардж, но уж до этой парочки ему точно не было дела. Сейчас все внимание он обратил туда, где ему хотелось быть, – на гостиную.

Ник снял очки и положил их на столик рядом с кроватью. Лежа в постели, он смотрел на раздевающуюся Лору. Одежду она аккуратной стопкой складывала на стул. Он ощутил приятное шевеление в паху, когда из-под лифчика – столь же заботливо сложенного ею и бережно пристроенного поверх всего остального, – показались ее полные груди. Его иной раз удивляло, до чего вызывающе Лора способна вести себя в обществе и до чего скромно и даже стыдливо – дома. Иногда ее зажатость всерьез его беспокоила.

Лора скользнула под одеяло и неуверенно улыбнулась. Ник расплылся в улыбке в ответ, отчетливо различая голос Карлы за стенкой. «Прекрати о ней думать, – мысленно дал он себе приказ, – она тебя больше не касается». И все равно не получалось отвлечься. По легкому трепету, исходящему от тела Лоры, Ник понимал, что ей хочется близости с ним, но из-за того, что он сейчас так до одури отчетливо слышит бывшую, у него едва ли что-то получится.

«Не понимаю, – думал он, – на что я вообще рассчитывал, соглашаясь на поездку? На что я рассчитывал?»

Конечно, вопросы с Карлой давно улажены.

Конечно, он уже даже забыл, как звали парня, заведенного ею сразу после разрыва с ним, – в памяти остались лишь эмоции по поводу.

Лора повернулась на бок и поцеловала его.

– Спорю на десять долларов, сегодня ты и десяти минут не продержишься – после такой-то утомительной дороги, – сказала она.

Ник сухо чмокнул ее в лоб.

– Мне нужно сначала сходить отлить, – ответил он.

Отодвинувшись от теплого женского тела, он подцепил халат, набросил его на плечи и через кухню пошел в сторону ванной. За дверью спальни Дэна и Мардж горел яркий свет. В сторону гостиной Ник умышленно старался не глядеть. Войдя в ванную, он распахнул полы халата и нацелился на унитаз.

В какое-то мгновение ему показалось, что он услышал донесшийся снаружи слабый скребущийся звук и вспомнил слова Карлы насчет поселившейся на кухне мыши. Правда, у него создалось впечатление, что так шуршать должен зверь покрупнее. Хотя бы енот.

Он услышал, как Мардж рассмеялась за стенкой.

Мардж…

Именно на совести Мардж – то, что эти чувства никак не остынут. Если быть с собой до конца честным, именно за нее он держался прочнее, чем за ее сестру. Между ними ничего не было за все это время – Мардж и Карла были слишком близки друг другу, одна из сестер ни за что не стала бы спать с мужчиной другой. Слишком уж подло. Мардж была красива – особо остро Ник стал это подмечать уже после разрыва с Карлой. Но к тому времени фундамент их взаимоотношений уже окончательно сложился. Они с Марджори во многом разделяли отношение к различным людям и вещам, часто вместе ходили в бары, но потом, расставаясь, спокойно шли каждый своей дорогой. И в кино на фильмы ужасов они тоже часто ходили на пару – никто больше не соглашался составить им компанию.

Ник замечал, как на особо жутких сценах она судорожно сжимала его руку.

Но ничего по-настоящему серьезного между ними так ни разу и не случилось. Ник допускал, что кое-какие из «странностей» Мардж – вроде ее боязни темноты, замкнутого пространства и больших скоростей, ее неприязни к фастфуду, склонности к беспричинной хандре и одиночеству – довольно сильно раздражали бы его в Мардж-любовнице, тогда как в Мардж-подруге они всего лишь удивляли и даже веселили его. Как знать, возможно, именно поэтому он за все это время так ни разу и не сделал попытки пойти на дальнейшее сближение. Может, они оба понимали, что именно такие отношения им больше подходят. Конечно, нельзя было сбрасывать со счетов и то, что над обоими постоянно висела смутная тень Карлы.

«Как дела у Карлы?

Чем Карла занимается?»

Это был тяжелый разрыв. В чем, как и во многом другом, была и его вина.

Их любовь постепенно переросла в самую настоящую войну. Карла находилась на подъеме карьеры, работала на интерес и получала хорошие деньги, пока Ник перебивался с пятого на десятое. Желая податься в писатели, он вдруг взял и ушел с насиженного местечка – но творить так по итогу ничего и не начал. Сейчас, по прошествии года с небольшим после ухода от Карлы, он зарабатывал намного больше, чем в ту пору – за полный рабочий день. Но тогда его самолюбие всячески уязвляла ее самодостаточность.

Однажды, ближе к развязке, она сказала:

– Если ты будешь жить без меня, все у тебя наладится. Вот увидишь.

Слова оказались пророческими: на пятый день после расставания Ник задержался у пишущей машинки… сел за нее… и его пальцы пустились в пляс.

Он стряхнул последнюю каплю, выключил свет и вышел на кухню. У Мардж все еще горел свет, и в гостиной – не выходило это не подметить – тоже. Меж этих двух помещений притулилась его спальня.

Спальня, где его ждала Лора.

Ник нахмурился. С Лорой ему было сложновато. Что-то постоянно не клеилось. Она эпатировала публику решительными выходками, но на деле не уступала Мардж в зажатости и неуверенности в себе. Она не могла найти в себе душевных сил отвезти кошку к ветврачу, так как боялась, что на нее там «неправильно посмотрят». Она не пила на вечеринках и как огня боялась дури. Ник понимал, что эта девчонка по уши влюблена в него, – сдержанность в проявлении чувств в ее случае ровным счетом ничего не значила. Стоило ему отдалиться от нее немного, как она буквально сделалась сама не своя. Паршивая ситуация – он сам никак не рассчитывал на что-либо серьезное с ней. У Ника в ту пору не было на примете никого более стоящего, вот он и не решился дать ей от ворот поворот. А все-таки стоило – он ведь попросту водит ее за нос, кормит пустыми обещаниями.

Даже сейчас, когда она ждет его там, разгоряченная и готовая отдаться, он думает о Карле за стенкой.

Видимо, этой ночью снова придется говорить «дорогая, у меня болит голова после всех этих колдобин на дороге». Лишь бы не представлять во время секса с ней, что вместо нее под ним – Карла, как раньше. Кто бы мог подумать, что старые привязанности до того сильны. Он и не подозревал – до тех пор, пока прошлое не начало нашептывать ему через стену, зовя вернуться – и вместе с тем предостерегая: соблюдай дистанцию, дружок.

Ник подошел к двери спальни и заглянул внутрь. Лора уснула, пока ждала его.

Он выдохнул с искренним облегчением.

* * *

В соседней комнате Мардж встала и закрыла окно. Какое-то время она смотрела в темноту.

– Жуткая холодрыга тут, – сказала она.

– У тебя есть два одеяла, – резонно заметил Дэн.

– Этого мало. – Она юркнула назад в кровать.

– А как насчет хорошего, чистого деревенского воздуха? – Он сел рядом с ней и снял туфли и носки.

– Хороший чистый деревенский воздух слишком холодный, – парировала она.

– Подбирайся поближе и покрутись на моем члене, – сказал он. – Так и согреешься.

Ей нравилось, когда Дэн вульгарничал. Хотя он почти всегда держался грубовато. Он лег в постель уже голым, в полной боевой готовности. Его тело было гладкокожим и подтянутым – и это ей тоже нравилось.

– Сними эту тряпку, – приказал он, дергая за подол ее ночной рубашки.

– Мне холодно.

– Я понял, что тебе холодно. Раздевайся.

– Ну уж нет, ночнушка останется на мне.

– А если я попрошу по-хорошему? – Он забрался на нее сверху.

– Фигушки!

Он нырнул под простыни, под подол ее ночной рубашки. Она засмеялась. Дэн нежно укусил ее за живот.

– Через что приходится проходить ради того, чтобы пристроить ненадолго шишку, – сказал он приглушенным голосом.

– Ты мудозвон! – бросила она. До Дэна она бы никогда не сказала мужчине подобное. Он что-то в ней изменил, сделал более открытой. С Дэном было весело. Он припал губами к ее животу и громко выдохнул, породив неприличный звук. Мардж захихикала от щекотки.

– Перестань, – попросила она. – Это не смешно.

– А с чего должно быть смешно? Я тут, вообще-то, потрахаться пытаюсь. – Он встал из-под одеяла и начал расстегивать ее ночную рубашку. Как обычно, его пальцы двигались жутко неуклюже.

– Нет, подожди, – осадила его она. – Да погоди же! Я хочу, чтобы ты сделал для меня только одну вещь. Одну-единственную!

– Гос-с-споди. И какую же?

– Всего одну, прежде чем ляжем.

– Я уже лежу на тебе, если не заметила.

– Я в курсе. Я не об этом.

– А о чем тогда?

– До того как мы приступим, не мог бы ты сперва подложить в огонь немножко дров? Иначе я здесь околею. Прошу! – Она состроила ему жалобные глазки. Обычно это помогало – сработало и сейчас.

– Ладно-ладно. Устроим. Где тут вся эта фигня для растопки хранится?

– Кажется, прямо перед печкой. – Потом она как можно более застенчиво добавила: – Спасибо, Дэн.

– «Спасибо, Дэн», – передразнил он. – Какая же ты фальшивка, ты бы знала.

Она шлепнула его по заднице. Не утруждая себя процедурой надевания халата, Дэн подошел к двери и выглянул в темную кухню. Дверь Ника была закрыта, а в самой гостиной свет погас. Кажется, никого. В струившемся из спальни слабом свечении Дэн на цыпочках подошел к печке и отворил дверцу. Внутри почти все прогорело – золы накопилась гора, а из всех поленьев уцелело одно-единственное жалкое бревнышко. Мардж была права: к утру они основательно продрогнут с таким запасом.

Он протянул руку, поднял с пола кедровое полено и просунул его в топку. В доме не было слышно ни звука. Даже жутковато как-то. Дэн решил подбросить в огонь еще полено и раздраженно поморщился, когда нечаянно зацепил его краем угол дверцы топки – та на весь дом лязгнула. Нет, тут быстро вопрос не решить. Очень осторожно он извлек из ящика самую крупную чурку и плавно погрузил ее в горнило.

Лишь сделав это, он заметил, что поленья легли вплотную друг к другу – разумеется, так они гореть не будут. «Вот дерьмо», – раздраженно подумал Дэн и заозирался, ища кочергу. Та лежала у стены, рядом с буфетом. Орудуя ею как можно деликатнее, Дэн стал ворочать поленья, образуя меж них зазор, достаточный для прохождения потоков воздуха. Наконец он отложил кочергу, глубоко вздохнул и глянул внутрь печки, чтобы проверить, насколько весь этот труд окупился.

Из-за ночной тишины ему показалось, будто своими манипуляциями он всех здесь перебудил. Тут уж ничего не попишешь – в провинции почти всегда тихо. Он поймал себя на мысли о том, что тишь да гладь непременно начали бы действовать на нервы, вздумай он задержаться тут подольше.

Ага, кора уже загорелась, а значит, вскоре займутся и сами поленья. Ну что ж, самое время возвращаться к Мардж, бурить влажные месторождения. Он затворил дверцу топки, накинул защелку – и в тот же миг услышал, как совсем рядом скрипнула половица.

Отчетливо осознавая, что кто-то стоит прямо за спиной, Дэн сглотнул слюну. Его бросило в холод. Прилив адреналина подсказывал, что в такой ситуации только и остается, что обернуться, и он это сделал.

– Неплохая у тебя задница, – с улыбкой заметила Карла, подходя к холодильнику. – Ищешь, чем горлышко смочить?

– А… да нет, нет, – забормотал Дэн, чувствуя, как колошматит в груди сердце. Карла открыла дверцу холодильника. Вырвавшийся изнутри поток света сделал ткань ее халатика почти прозрачной. Дэн наблюдал за ней, подбирая слюнки. Грудь у Карлы была полнее, чем у сестры, а бедра немного шире. Стоя там, она выглядела потрясающе.

– Ты сама не так уж и плоха, – наконец нашелся он с ответом.

Карла налила себе яблочного сока, опустила взгляд вниз, к груди.

– Спасибо, – откликнулась она и закрыла дверцу.

Дэну запоздало стало неловко.

– Ну, мне пора идти, – сказал он. – Хотел вот подбросить несколько поленьев в топку. Но как же ты меня напугала! Ладно, спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – эхом повторила Карла.

Закрыв за собой дверь, Дэн выдохнул и сообщил:

– Сиськи у твоей сестры, конечно, огонь.

Мардж стянула с себя одеяло. Дэн порадовался тому, что она наконец-то избавилась от дурацкой ночной рубашки.

– Лучше, чем эти? – спросила она.

– Просто другие, – ответил он и залез на нее сверху.

* * *

Карла смотрела, как за дверью погас свет. «Дэн симпатичный парень», – подумала она. Она ничуть не покривила душой, отзываясь о его заднице. Ей нравилось, что у Мардж есть чутье на физически привлекательных мужчин. Интересно вот только, этот красавчик хоть чего-нибудь добьется по жизни?

Она тут же одернула себя: «Брюзжишь совсем как мать».

Да, мать определенно не потерпела бы в доме ни одного из всех собравшихся здесь мужчин. Писатель, актер… и кем там был этот Дэн – дизайнером? Сплошь всякая богема и творческие личности, люди с непостоянным заработком – горе в будущей семье. Ей самой казалось, что из всех них один только Джим смог бы поладить с ее родительницей. Беда-то в другом – Карле не очень-то хотелось полагаться на этого парня, точно на пуп земли. Если он уже сейчас завзятый мегаломаньяк (на что указывало слишком многое), до чего высоко задерется его нос, когда он сколько-нибудь прославится и разбогатеет!

Но уж в трудолюбии Джиму точно нельзя было отказать.

Кино было всей его жизнью. Даже в постели он обожал отыгрывать вздорные роли. Карла не возражала. Более того, это ей даже нравилось. Нравилось побыть кем-то, кроме сильной независимой женщины, выпестованной в себе за долгие годы.

Во всем, кроме сексуальных утех, Джим стремился произвести положительное на все сто процентов впечатление. Если где-то предоставлялся шанс угодить или понравиться другим – он угождал и, как следствие, нравился. Нет, попадались, конечно, люди, кому вся эта сладость стояла поперек горла. Такой тип и воды не замутит, выносили они вердикт – и ведь ее это его качество тоже подчас раздражало.

В постели же Джим вел себя агрессивно или даже жестоко. Карла давно привыкла к царапинам, ссадинам и укусам – кожу, конечно, портит, но, будь она проклята, если это не заводило. Чувство того, что ею помыкает кто-то более сильный и властный, будоражило ее до мелкой дрожи.

Внезапно она почувствовала, что пора возвращаться в постель.

Выпив еще немного сока, она решила все-таки не торопиться. Чем дольше ждешь, тем больше хочется. Она мысленно представила себе, как он, голый, лежит поверх одеял на раздвижном диване и тихо скрипит зубами: ну где ты там шляешься! Зато, когда она всей своей кожей почувствует его кожу, такую шелковистую и ухоженную на шее и плечах, чуть более грубую на мускулистом прессе, это вознесет ее до небес.

«Если так – почему я до сих пор здесь, а не с ним? Чего я жду?»

Она закрыла дверцу холодильника и постояла несколько секунд, позволяя глазам привыкнуть к темноте. В стороне, где в гостиной стояла печка, сейчас различалось только слабое свечение. Дрова, похоже, прогорели почти до конца.

И снова настал отличный момент насладиться невероятной теменью сельских ночей – когда мрак сгущался так, что все ориентиры пропадали напрочь. Даже луна не спасала от этого – каждый угол, каждый геометрический наклон стен и мебели растворялись в единой непрозрачной, неделимой тени. «Мир глубоких черных вод, – припомнила вдруг Карла. Ей эта строфа нравилась еще с колледжа. – Стигийскую пучину миновав, покинув тьму, где долго я блуждал, на смелых крыльях возвращаюсь вновь – к тебе, летя сквозь мрак и полумрак…

Она двинулась в сторону источника света. Где-то снаружи протяжно крикнула чайка. Оказавшись в дверях гостиной, Карла снова обрела способность видеть. Джим лежал на постели в той самой позе, какую она вообразила – обнаженный, ищущий ее взглядом.

Улыбается? Трудно сказать наверняка. В такие моменты он обычно серьезен.

Карла заметила, как он повернул голову, когда она наклонилась перед печкой, чтобы доложить последнее оставшееся в доме полено. Из топки вырвался язык пламени, тотчас же лизнул сухую кору и окутал ее живородящим теплом.

Она повернулась и посмотрела на Джима. Его силуэт, выбеленный луной, выделялся на фоне окна. Карла медленно сдвинула с плеч бретельки ночной рубашки и позволила ей соскользнуть на пол; несколько мгновений постояла так на фоне топки, прекрасно понимая, что ему это нравится – и что она взаправду прекрасно смотрится, освещенная желтоватыми отблесками. Ей даже показалось, что жар собственного нарциссизма по-особому расцветил ее кожу. И не только у нее – у него тоже.

Карла медленно двинулась к ложу. Они оба молчали. Протянув руку, она нашарила его член и сдавила в пальцах, чувствуя, как тот наливается теплой, пульсирующей кровью. Разжав руку, она всем телом подалась вперед и оседлала его, одновременно помогая ему протиснуться внутрь себя.

– Нет, – услышала она хриплый шепот Джима. – Не так.

Чуть приподняв ее тело, он вышел из нее и, опершись на локоть, повернулся на бок. Пару секунд оба смотрели друг на друга, после чего он довольно грубо завалил ее на спину, улыбнулся и прижал ладонями оба ее запястья к постели. От сосредоточенной гримасы на его лице Карла чуть не рассмеялась. Нельзя сказать, что каждый раз повторялась одна и та же сцена, однако определенное сходство все же просматривалось.

Настал потехи час.

Часть III

14 сентября 1981 года

0:02

За исключением той комнаты, где мужчина и женщина развели огонь, в доме царил мрак. Они знали, как луна осветит их, если кто-нибудь выглянет в окно. Поэтому они держались поближе к дому, чтобы не выдать свое присутствие. Бесшумно обходя дом по кругу, они пересчитали всех людей внутри – подметили двоих спящих в одной комнате (Дэна и Мардж) и мужчину (Ника), все еще бодрствующего в соседней спальне. В комнате с огнем занимались блудом еще двое – мужчина и женщина, совершенно слепые к тихому присутствию снаружи. Прирученный огонь заливал комнату слишком яркими отблесками, вычерняя заоконье и надежно пряча наблюдателей. Так что они задержались посмотреть. Хорошее зрелище.

Они видели, как мужчина зажал ее соски между большим и указательным пальцами и выкрутил их, а затем надавил на них большими – так, чтобы они провалились в бледную плоть. Мужчина был с ней груб. Сквозь стекло они услышали ее стон и увидели, как она надвинулась на него, чтобы оседлать его, вложить в себя и прильнуть к его телу плотнее. Он приподнялся, сомкнул руки в захват у нее на спине и зарылся ртом в ее грудь.

В какой-то момент его блестящий, увлажненный конец выскользнул из нее, и тогда мужчина перевернул ее на спину, широко раздвинул ноги и принялся обеими ладонями не столько ласкать, сколько массировать, сжимать и разминать внутреннюю поверхность ее бедер. Вот один его палец канул в щель – тело женщины изогнулось дугой, – и добавились к нему второй, третий, четвертый, и вот она вся прямо-таки зияет под его напором, пока он, будто что-то в ней ища, двигал мускулистой рукой взад-вперед. Запрокинув голову, самка этого человека мертвой хваткой вцепилась в спинку кровати. Руки самца поднялись, зажали ее запястья над головой, когда он снова вошел в нее. Тела блестели от пота, извиваясь в свете огня.

Снаружи худой мужчина с распятием на шее скривил мясистые губы в ухмылке. Не отводя взгляда от случки, он выпростал член из штанов и стал тереться им о стену дома. Вскоре он кончил. Семя потекло по белой краске, и стоящий близ него Краснорубашечник усмехнулся.

Они были готовы к атаке.

В доме Карла купалась в трижды изведанном омуте дискомфорта и удовольствия. В первый раз он довел ее до оргазма одними пальцами, больно давя большим на клитор. И, кажется, теперь дело уверенно шло ко второму. Ее тело балансировало на грани, трепеща и предвкушая каждый новый толчок внутрь себя. Окно и прохладная ночь за ним были так далеки от ее крошечного мира немых ощущений.

То же самое можно было сказать и про Джима. Он сдерживался сколько мог – или сколько хотел – и вот сейчас был готов извергнуться, накончать полную вульву теплого семени. По сути, все это время он только к этому и стремился, лишь этого домогался и, добившись, готовился сполна вкусить триумф – то сладкое чувство, когда игра стоила свеч.

Их тела напряглись почти одновременно. Карла начала дрожать, ее ноги затряслись в лихорадке. Он опустил голову и подцепил ее сосок зубами. Укусил. Его партнерша сразу же кончила снова, и он дал себе выход. Пульсируя в ней, он смежил веки, чувствуя, как опустошает себя в нее.

И тут вся комната будто взорвалась. Разбилась.

Внезапно повсюду появилось стекло. Карла почувствовала, как осколки посыпались ей на грудь и живот, оцарапали лицо, застряли в волосах. В тот же миг раззявленный рот Джима уткнулся ей в основание шеи. Перед глазами промелькнула пара чьих-то рук, блики огня отразились на каком-то блестящем предмете. Затем откуда-то появились еще руки, тут же крепко вцепившиеся ей в запястья.

Карла закричала со всей дури.

Потом она увидела, как голова Джима резко отдернулась в сторону. Ее буквально выдернули из-под его тела. Блестящий предмет, свистя, рассек воздух; взмыл и опустился, взмыл и опустился. Первый удар, насколько Карла могла видеть, пришелся ее любовнику в висок, лезвие наискось пробило кость и вышло из глазницы Джима. Тут же глазное яблоко лопнуло и стекло по серебристому острию мучнистой слезой, частично оставшись в виде каких-то ошметков на слегка небритой щеке. Джим закричал, но крик быстро оборвался. Она увидела темно-красную рану, в мгновение ока появившуюся у него на шее, чуть ниже линии волос, и тут же ей на голый живот выплеснулась тугая, яростная струя крови. Ее проволокли спиной по краю оконной рамы – торчащие клинья стекла больно рассекли кожу, заскребли прямо по позвонкам, – и уже в следующее мгновение Карла оказалась снаружи, вне дома. Ночной воздух остудил чужую кровь на ее теле. Она продолжала истошно, вне себя от ужаса, голосить, одновременно пытаясь встать на ноги, но вместо этого лишь возила голым задом по грязи и влажной траве и ловила от маячивших в темноте перед ней двух мужских фигур затычины и оплеухи – злые, резкие. Каким-то краем сознания она отмечала, что удары у этих двоих поставлены на славу: чуть больше усердия, еще немного вложенной силы – и ей что-нибудь отобьют или сломают ко всем чертям шею. В какой-то момент боли для нее стало так много, что она перестала вовсе ее чувствовать.

Ник первым выбежал из комнаты. Он не спал и все это время слышал, как Джим и Карла трахаются, – слышал абсолютно всё. Потом зазвенело бьющееся стекло, и с мыслью «Что за черт?» Ник вскочил с кровати и распахнул дверь. Увиденное огорошило его: Джим слабо трепыхался на кровати, руками без особого успеха зажимая дыры в шее и виске, а чьи-то голые ноги – сплошь в потеках крови – мелькнули, исчезая, за окном. Какое-то время он ничего не мог понять. Он как будто угодил в общество совершенно незнакомых людей, в странную комнату, никогда прежде не виденную, и комедия, перед ним разыгранная, была ужасна, гротескна и непостижима. Но затем Ник что-то все-таки понял – и выкрикнул имя Карлы, и помчался к окну, и… добрался до него как раз вовремя, чтобы увидеть: мужчина ударил ее под дых – и она без сознания обвисла в его руках. Ник уже наполовину высунулся за ней из окна, когда какое-то тощее, скользкое существо – наверное, все-таки человек – бросилось на него с ножом и полоснуло наотмашь.

Он упал на бьющегося в конвульсиях на кровати Джима и окунулся лицом прямо в натекшую на простыни лужу крови и спермы – ничего не понимая, чувствуя себя всецело опустошенным. Затем где-то рядом с ним внезапно закричала Мардж. Следом он услышал, как Лора в своей комнате проснулась и зовет их: «Что такое? Что происходит? Что там?»

Никогда еще ему не приходилось слышать столько паники в чьем-то голосе.

Дэн метнулся к входной двери с кочергой в руке.

Он распахнул ее. Порыв прохладного ветра пронесся по дому, от двери к открытому окну, и он почувствовал его, будто холодную руку на своем обнаженном теле. Затем дверь широко распахнулась, и он увидел перед собой что-то огромное и рычащее; потребовалось время, чтобы понять – перед ним некий раздетый до пояса мужчина с высоко поднятыми над головой руками, вооруженный, похоже, не одним, а аж двумя ножами. Дэн на чистом инстинкте самосохранения шарахнулся назад, захлопнул дверь и запер ее.

Он выбежал на кухню, выглянул из окна. На крыльце стояли еще три человека – и близко не такие огромные и дикие, как мужик за дверью, но все еще угрожающие с виду. Прилив ужаса захлестнул Дэна. «Мы тут окружены, по ходу, – подумал он, – мы в ловушке, и нам крышка. Вот дерьмо!» Потом, почти сразу, пришла другая мысль: «А может, и нет, еще пока нет». Он кинулся к окну и наглухо закрыл все задвижки. Потом подошел к телефону – линия, как следовало ожидать, мертво молчала – и снова побежал в гостиную.

По пути он увидел Лору, сидевшую в своей спальне у изголовья кровати и все так же судорожно прижимавшую к груди одеяло.

– Вставай! – крикнул он ей. – Вылезай оттуда! – Он подошел к окну в ее спальне и кинул быстрый взгляд наружу. «Глаза ведь меня не обманывают», – подумалось ему. Вот один, два, три… шестеро… шестеро детей. Нет, он еще пока не сошел с ума, это и в самом деле были дети. С шестерыми сопляками он справится и так, с одной кочергой в руках, но, боже всемогущий, сколько их еще там может быть? И сколько с ними взрослых? Он запер и это окно. Лора наблюдала за его действиями, но, когда он взял ее за руку, даже не шелохнулась. «Она все уже поняла, – догадался Дэн. – Кровью воняет – хоть святых выноси».

Он прошел в гостиную. Ник сидел на полу, прижавшись спиной к борту раздвижного дивана – смертельно бледный там, где размазанная по лицу кровь не скрыла естественный цвет кожи. Джим распластался на матрасе позади него. Красавчик-киноактер не производил более никаких конвульсивных движений. Он умер, вот и лежал теперь тихо и спокойно – вокруг его головы росло потихоньку алое болотце. «Как же много в человеке жидкости… – Дэн почувствовал, как живот сводит судорогой. – Я хоть раз видел СТОЛЬКО кровищи? Я будто во Вьетнам угодил, черт!»

Мардж неподвижно стояла у лестницы на чердак, прижав руки ко рту, и в дичайшем ужасе смотрела в открытое окно. От выражения ее лица у Дэна пошли мурашки по коже. На что можно смотреть с такой затравленной миной? Он осторожно шагнул ей навстречу, чтобы разделить с ней точку обзора. Шторы развевались на ветру.

Они включили фары в «Пинто» Карлы. Он увидел их в тридцати ярдах впереди – эта компания, или банда, собралась под раскидистым деревом. Рядом с худосочным утырком в клетчатой рубашке и выцветших серых брюках стоял крупный мужчина в красном, держа на руках обмякшую Карлу – будто все еще без сознания. Давешнего великана, увиденного им у двери, среди них не было. Да и эти пятеро детишек – явно не те, что торчали у окна в спальне Лоры. Значит, всего одиннадцать… нет, позвольте, трое на крыльце и великан… ну да, шесть взрослых, одиннадцать детей. Семнадцать гребаных душ. Тут без шансов.

Какое-то мгновение он стоял ошеломленный, крепко сжимая в руке кочергу и тяжело дыша, оглядываясь во всех направлениях – и не находя ни отхода в безопасное место, ни какой-нибудь защищенной позиции, ни (на случай, если жизнь уж совсем крепко прижмет) какой-то годной идеи, заполнившей звенящую обескураженную пустоту в голове. Мотнув резко головой, Дэн заставил взгляд сфокусироваться. «Давай, давай. Думай!»

Итак, нужно немедленно укрепить дом, забаррикадировать двери, найти себе какую-то защиту. О том, чтобы выходить и пытаться отбить Карлу, не стоит и думать – это верная смерть. Возможно, это еще не все атакующие.

Чувствуя, что разум снова работает как надо, Дэн молча отошел от окна, опустился на колени перед Ником, сидевшим на полу, и спросил:

– Ты как?

– В норме, – ответил тот без особой уверенности. Дэн увидел, как пелена на его глазах начала проясняться, и подумал, что, возможно, с Ником взаправду все в порядке. Но его насторожила прижатая к предплечью рука:

– Тебя что, ножом ударили?

– Чепуха. Так, по касательной. Я назад залезть успел. Кровь почти не идет.

– Ну и славно, – сказал Дэн, думая о том, что еще славнее будет, если Ник встанет и начнет помогать ему. Все-таки расколоченное окно – не шуточки; в любой момент кто-то в него да полезет. – Ник, ты знаешь, где инструменты?

– Где Карла? – спросил Ник хрипло и неуверенно.

– Снаружи, друг. Карла – снаружи. Она у них, и нам придется биться с ними. А теперь скажи, где чертовы инструменты?

Ник медленно поднял руку и указал куда-то перед собой:

– Под раковиной… наверное.

– Встать сможешь?

– Я… я думаю, да.

– Попробуй. – Дэн повернулся к Мардж. – Помоги мне с ним, – бросил он ей, но она не среагировала. Пришлось повторить погромче. «Отлично, – подумал он, – кажется, мне все это дерьмо расхлебывать в одиночку придется». Мардж по-прежнему не отводила взгляда от окна. Слезы прочертили по ее щекам две кривые дорожки, но сейчас она уже не плакала. Выражение ее лица изменилось – в глазах застыла решимость пополам с расклеенностью. Ему еще не доводилось замечать ничего подобного на лицах женщин. «Разве что у парней такое бывает, да и то лишь на войне», – подумал он.

– Смотри, – спокойно произнесла она. – Смотри, что они с ней делают.

Дэн подошел к окну. В свете автомобильных фар едва курились зыбкие, восходящие от стылой земли облачка мглы, но он вполне отчетливо различал всех собравшихся. Люди снаружи перекинули через сук дерева веревку. Ноги Карлы были обвязаны одним концом. Мужик в красном тянул за другой, поднимая тело в воздух. «Ну хорошо хоть она в себя так и не пришла», – отметил Дэн. Вокруг нее роились дети, и он увидел, как один из них плюнул в лицо девушке, когда ее ноги стали вздыматься ввысь, тогда как другой сунул ей меж ягодиц длинную палку и принялся «бурить», покуда худой тип не отогнал его прочь.

– Мардж, отойди, – бросил Дэн приказным тоном. Не стоило ей на все это смотреть. Да никому, в общем-то, не стоило.

– Нет, – отозвалась Мардж все тем же неестественно спокойным тоном, скрывающим недалекую истерику, совсем как облачный фронт скрывал бы вспышки молний. – Это ведь моя сестра, Дэн.

Ник успел подняться на ноги и теперь стоял рядом с ними.

– Мои очки, – пробормотал он. – Я… я ничего не вижу. Что они вытворяют?

Снаружи здоровяк тянул веревку, а другой обматывал ею ствол дерева.

– Найди окуляры, – сказал Нику Дэн, – а потом постарайся расшевелить Лору. А ты, – он повернулся к Мардж, – оставайся здесь и не двигайся. Я скоро вернусь. Если хоть что-то приблизится к этому окну, позови меня – и беги, черт возьми!

Ник затопал в сторону спальни. Дэн услышал, как он заговорил с Лорой, а когда шел мимо их комнаты к мойке, увидел, что тот склонился над девушкой, пытаясь приподнять ее с кровати. Слава богу, хоть с этим парнем все о’кей. Инструменты в самом деле оказались под раковиной – два молотка и коробка с длинными гвоздями. Дэн перенес их в спальню, положил на кровать, быстро натянул джинсы и сунул молотки за пояс.

Он вернулся на кухню и высыпал коробку с гвоздями на стол. Снова оглянулся назад, в гостиную. Мардж не сходила с места. Он подошел к ящику, достал оттуда самый лучший и острый нож, какой только смог найти, и тоже засунул его за пояс. Лезвие было восемь дюймов в длину – добрый фунт нержавеющей стали.

В конце концов им придется уйти отсюда. Но сначала нужно было обезопасить дом. Если бы им удалось продержать их снаружи достаточно долго, чтобы отвлечь внимание на заднюю часть здания, тогда, возможно, удалось бы и выскользнуть через переднюю дверь к одной из машин и уехать. Если сделать это как можно скорее, они, возможно, даже смогли бы помочь Карле. Но та часть его, что должна была быть безжалостно честной, сомневалась в этом. Он снова взглянул на Мардж, все еще глядящую за окно. Надо как-то ее отвлечь уже – в таком состоянии она не могла оказать ему никакой помощи, а он в ней очень нуждался.

– Прекрати смотреть туда, – сказал Дэн, подходя к ней ближе. – Прошу тебя, просто отойди от этого проклятущего окна, Марджори.

– Отвали, – откликнулась она.

Руки Карлы безвольно болтались где-то в трех футах над землей. Ее тело медленно поворачивалось вокруг оси, волосы яркой паклей провисли к земле. Мардж лишь теперь, изрядно испугавшись при этом, заметила, что Карла успела в какой-то момент очнуться. Она неотрывно и твердо уставилась на сестру, будто желая спасти ее одним напряженным взглядом; увидела, как бесполезно трясутся ее руки – и будто услышала ее хныканье и их смех.

Потом у нее на глазах тощий палач подался вперед, намотал на кулак волосы Карлы и потянул их назад, одновременно отходя в том же направлении. Так продолжалось до тех пор, пока она не закричала от боли. Дальше тянуть ее было уже невозможно. Тогда тощий отпустил ее, и все тело по дуге устремилось в сторону дома. Мардж представляла, сколь болезненно должна сейчас впиваться в ноги Карлы туго завязанная веревка. Когда этот жуткий человеческий маятник завершил ход и вернулся к нему, тощий поймал Карлу уже за шею, остановив ее в воздухе, и она поперхнулась новым криком.

Мардж была готова порубить садиста на куски.

Дэн тоже наблюдал эту сцену, понимая, что слабеет в коленях, не может с места стронуться. Симптом сквернее некуда. Разбитый зев окна – все еще самая серьезная угроза их безопасности. Он заставил себя встряхнуться, робко тронул Мардж за плечо. Она тут же резко повернулась к нему:

– Чего ты встал? Пошли к ним! Ублюдки! Грязные твари! – Дэна прошиб морозец – Мардж стояла на кровати и, казалось, готова была вот-вот сигануть из окна. Он схватил ее за плечи уже решительнее, с усилием потянул на себя, круто развернул ее к себе лицом. Мардж все еще кричала, и он залепил ей пощечину, а за ней тут же еще одну. От неожиданности Мардж смолкла. В следующий миг она, осев на пол, тихо заплакала, спрятав лицо в ладонях.

– Извини, – прошептал Дэн, и в воцарившейся тиши услышал – снаружи, прямо за дверью, кто-то засмеялся. Видимо, тот полуголый верзила. Он никуда не ушел. Если бы Мардж высунулась-таки, он бы в два счета метнулся к окну и выволок бы ее наружу вслед за сестрой.

Что-то будто щелкнуло у него в голове, побудив к действиям.

Как ни странно, Дэн почувствовал себя как никогда спокойно.

– Ей ты пока все равно ничем не поможешь, – сказал он, поворачиваясь к Мардж. – И никто не поможет. Но ты можешь помочь нам. Иначе нам крышка.

Она подняла на него взгляд, услышав ровный, твердый голос, и кивнула.

– Мы сделаем все, что в наших силах, – сказал он.

Ник и Лора показались из спальни. Лора выглядела плохо, ее мертвенно-бледные губы дрожали. Она плотно запахнула белую мантию из простыни на себе; ее глаза блеснули, настороженные и неуверенные. С другой стороны, Ник, казалось, стал держаться молодцом. Он был одет, при очках. Медленно он повел Лору через кухню туда, где все собрались – у двери в гостиную.

Сначала Лора, казалось, никого не заметила. В следующее мгновение ее взгляд остановился на фигуре, растянувшейся на кровати. Ее рот раскрылся. На миг тишина задержалась, а потом ее прорезал истошный крик – пронзительный и визгливый. Она вырвалась из рук Ника и побежала обратно в спальню. Дверь захлопнулась. Ник повернулся было следом, но Дэн осадил его:

– Пускай. Пока что она там более-менее в безопасности, я полагаю. Разве что дверь открой. Так, на всякий случай.

Ник приоткрыл дверь, и они заглянули внутрь. Лора выпрямилась в углу за дверью, подальше от окна. Ее глаза были пустыми и смотрели прямо перед собой, на стену.

– Достаточно, – сказал Дэн.

Он знал, что стоит ему повернуться и посмотреть на Мардж, как ее тут же вырвет. Ник тоже это понял и попытался было подоспеть к ней, но все же опоздал. Отвернувшись от них, она рухнула на колени – бледная как смерть, с отчаянно колотящимся сердцем, – и ее стошнило прямо на тоненькую ночнушку, прикрывавшую ее колени. Она почувствовала, как Дэн прикоснулся к ней, но не могла даже шевельнуться. Затем чьи-то руки подняли ее с пола и отнесли в спальню. Дэн стащил с нее заляпанную ночную рубашку и отшвырнул в угол. Приходилось спешить: теперь их оставалось только двое, а работы было невпроворот. Он протянул Нику один из молотков.

– Нет ли где-нибудь здесь топора? – спросил он.

– Если только в сарае. А он, мать его, снаружи.

– Тогда бери из ящика еще один нож. Вдруг эти мудаки решатся на штурм. А я пока сниму дверь спальни. – Дэн, приноровившись, вмазал молотком по хлипким с виду петлям – те отошли без особого труда, и он поволок снятое полотно двери в гостиную, прихватив по пути коробок с гвоздями. – Подойди-ка сюда! – позвал он Ника.

Ник бросился ему на помощь – уже вооруженный ножом. В его глазах горел суровый огонь – он явно приноровился к ситуации.

– Где вещи Джима? – спросил он.

– Здесь, наверное. Хотя не знаю. А почему ты спрашиваешь?

– У него была синяя сумка пилота. В ней лежит револьвер.

– Револьвер?

– Ну да. Огромная пушка. В синей сумке пилота.

– Черт побери, ее надо обязательно найти, – пробормотал Дэн.

Они принялись обыскивать комнату, нашли чемодан рядом с печкой, но – ни следа синей сумки.

– Дерьмо, – ругнулся Ник. – Ну как же он не принес ее в дом! Она в багажнике.

– Может, она на кухне. Мы еще найдем ее. А пока что я не хочу, чтобы это окно было открыто. Подсоби мне немного.

Ник прижимал дверь к оконному стеклу, пока Дэн заколачивал ее, все время думая о человеке снаружи. О здоровяке с ножами и злым смехом. Каждую секунду он думал: «Вот сейчас он придет. Но теперь я готов к этому. Сколько бы фунтов в этом парне ни было – я готов». Ему показалось, что однажды он услышал его смех, тихое злое хихиканье, но он не мог быть уверен, что всему виной не только его воображение. Ничто не ударилось об окно. Снаружи ничего не шевелилось. «Почему они не нападают? – гадал Дэн. – Что им мешает? Здоровяк без особого труда смел бы меня с пути еще тогда, когда я в первый раз открыл дверь. Что эти люди задумали, черт возьми?»

Он забил последний гвоздь.

Пришла пора позаботиться о других окнах. И об оружии.

Снаружи Карла медленно раскачивалась на тяжелой веревке, погруженная в кошмар. Она неудержимо дрожала, ее тело было в поту, кровь Джима все еще хранила липкость на ее животе и бедрах. Прохладный ночной бриз обернулся злым ветром, глубоко впившимся в ее пылающую плоть. Рана на позвоночнике саднила. Боль ощущалась в ногах, в опухших лодыжках. Язык стал толстым, губы потрескались и сохли. С большим трудом заставила она сфокусироваться блуждающий взгляд.

Группа оборванных детей что-то строила из листьев, палок и старого гнилого дерева в нескольких ярдах впереди. Тощий головорез с гнусной улыбкой ткнул ее указательным пальцем в ребра и поставил под нее большое металлическое ведро – настоящую лохань, в такой и искупаться можно. Рядом с ним мужчина в ярко-красной рубашке вбил деревянным молотком в землю два колышка, по одному по обе стороны от нее на расстоянии примерно четырех футов. В этой рубашке было что-то знакомое. Она заметила, что на его правой руке не хватает двух пальцев. Затем она вспомнила типа в красной рубашке, помахавшего ей рукой из чащи.

Это было вчера?

Карла непонимающе наблюдала, как мужчина привязал длинные кожаные ремни к каждому колышку, а затем вбил их глубже в твердую землю. Он встал, провел линию по ее левому запястью и выкрутил кожу. Женщина попыталась отстраниться от него, но это было бесполезно. Ее силы иссякли. Душегуб смеялся над ней. Теперь она чувствовала давление в кончиках его пальцев и знала – через несколько минут они причинят ей боль. Он протянул второй ремешок к ее правому запястью и завязал его. Теперь она даже не сможет больше качаться на веревке вперед-назад. Она посмотрела в ведро. Тьма, наполненная крошечными точками света, начала приближаться к ней.

Карла смутно слышала стук молотка внутри дома, но не могла понять, что означает этот звук, не могла ни с чем его связать. Звук собственных рыданий коснулся ее ушей, по лбу покатились слезы. Но даже это все казалось очень далеким. Карла чувствовала, что с каждой секундой все больше слабеет, и потому отчаянно удерживала остатки сознания, не допуская победы шока. Ей казалось, что если ей удастся не забыться, не лишиться чувств, то что-то непременно, обязательно ее спасет. Только тогда у нее сохранится какой-то шанс. Она затрясла головой и тут же увидела, как тощий полез в карман штанов, вынул складной нож и открыл его. Изо всех сил дернувшись, она испытала мгновенную боль – и тут же к ней стремительно вернулась былая чистота мыслей.

1 Персонаж вселенной DC, ловкач по имени Патрик О’Брайен, растягивающий свое тело, словно резину. – Здесь и далее – примеч. перев.
2 Серия андеграундных малотиражных комиксов времен молодежной контркультуры конца 1960-х годов.
3 Американская сеть гостиниц с филиалами по всему миру, а также бывшая сеть ресторанов. Сеть начиналась как ресторан, основанный Говардом Дирингом Джонсоном в 1925 году; в 1950-х годах компания расширила свою деятельность, открыв отели, тогда известные как «Howard Johnson's Motor Lodges», часто располагавшиеся рядом с ресторанами. На протяжении 1960-х и 1970-х годов это была крупнейшая сеть ресторанов в США, насчитывавшая более 1000 точек, работающих по франшизе.
4 Георг Эренфрид Гросс (1893‒1959) – немецкий живописец, график и карикатурист.
5 Популярная карточная игра для четырех игроков, где главной задачей является набор наименьшего числа очков. Каждая игра состоит из нескольких раундов, и количество очков, полученных игроком в раунде, определяется количеством черв во взятках, собранных данным игроком. В игре используется обычная колода из 52 карт.
Продолжить чтение