Кориолан. Цимбелин. Троил и Крессида

Размер шрифта: 13

William Shakespeare

THE TRAGEDY OF CORIOLANUS

CYMBELINE

TROILUS AND CRESSIDA

Перевод с английского О. Сороки («Кориолан»), П. Мелковой («Цимбелин»), А. Федорова («Троил и Крессида»)

* * *

Кориолан

Действующие лица

Кай Марций, затем Кай Марций Кориолан.

Тит Ларций, Коминий – полководцы в войнах с вольсками.

Менений Агриппа, друг Кориолана.

Сициний Велут, Юний Брут – народные трибуны.

Маленький Марций, сын Кориолана.

Никанор, римлянин.

Тулл Авфидий, полководец вольсков.

Адриан, вольск.

Военачальник, заместитель Авфидия.

Заговорщики, сторонники Авфидия.

Горожанин из Анциума.

Два вольских часовых.

Волумния, мать Кориолана.

Виргилия, жена Кориолана.

Валерия, подруга Виргилии.

Служительница Виргилии.

Римские и вольские сенаторы, патриции, эдилы, ликторы, глашатаи, гонцы, воины, горожане, слуги Авфидия и другие служители.

Место действия: Рим и его окрестности; Кориолы окрестности Кориол; Анциум.

Акт I

Сцена 1

Улица в Риме. Входит толпа бунтующих горожан, вооруженных дубинами, кольями, вилами.

Первый горожанин. Погоди; прежде слушайте, что скажу.

Все. Говори, говори.

Первый горожанин. Значит, все вы на том порешили, что лучше умереть, чем голодать?

Все. Решено, решено.

Первый горожанин. И знаете, что главный враг народу – Кай Марций.

Все. Знаем, знаем.

Первый горожанин. Так убьемте его – и станем зерно получать по цене, какую сами назначим. Решено?

Все. Чего тут еще толковать? Убить, и кончено! Идем, идем!

Второй горожанин. Позвольте словечко, добрые граждане.

Первый горожанин. Мы не добрые, мы считаемся худые граждане. Это патриции – добрые, у них добра с избытком. Нам с ихнего стола одних излишков бы хватило на прокорм, и поделись они хоть этим, мы сказали бы, что они с нами по-людски. Но у них сгниет, а не дадут – слишком накладно, дескать, выйдет. Наша худоба, наш нищий вид только лишь выпячивают роскошь ихнюю; наши муки – им корысть. В колья же их за это, пока еще не поколели мы. Боги мне свидетели, что я с бесхлебья, с голодухи говорю, а не по мстивой злобе.

Второй горожанин. Особенно же с Каем Марцием желаешь посчитаться?

Первый горожанин. С ним – первым делом. Для нас, простонародья, он сущий пес.

Второй горожанин. А забыл, какие у него перед отечеством заслуги?

Первый горожанин. Ничуть я не забыл – и заплатил бы ему похвалой, да он сам себе платит своей спесью.

Второй горожанин. Нет, ты говори не злобствуя.

Первый горожанин. Да говорю ж тебе, все славные его дела единственно для славы этой самой деланы. Рохли мягкодухие пусть говорят, будто он для отчизны старался, но он-то лишь матери своей в угоду и гордыне собственной, – спеси в нем не меньше, чем отваги.

Второй горожанин. Таков уж от природы он, а ты ему в вину ставишь. Корыстным ведь его никак не назовешь.

Первый горожанин. Пусть так. Но на нем и без того всяческих вин предостаточно. Начать перечислять – устанешь. (Крики за сценой.) Что за шум?.. Это заречная часть Рима поднялась. А мы чего стоим-болтаем? На Капитолий!

Все. На Капитолий!

Первый горожанин. Тише! Кто это идет сюда?

Входит Менений Агриппа.

Второй горожанин. Почтенный Менений Агриппа. Он любит народ и всегда любил.

Первый горожанин. Он-то человек порядочный. Кабы все патриции были такими!

Менений

Куда, сограждане? Что за работа
Вас подняла? Дреколье для чего?

Первый горожанин. Сенату беда наша небезызвестна. О своем намеренье мы дали там понять еще две недели назад, а сейчас идем подкрепить делами. Говорят, мол, от бедноты дух тяжелый; мы им покажем, что у нас и рука тяжелая.

Менений

Друзья мои, соседи дорогие!
Вы что, себя решили погубить?

Первый горожанин. Да что губить – погублены и так.

Менений

Друзья мои хорошие, поймите,
Патриции заботятся о вас.
Да, голод нынче вас одолевает,
Но ровно столько пользы было б вам
Замахиваться в небеса дубьем,
Как угрожать им Риму – государству,
Чья колесница тысячи сомнет
Препятствий пострашней, чем ваши палки,
И не свернет с пути. Ведь не сенатом,
Богами наслан голод, и помочь
Не колья, а колени только могут,
Пред ними преклоненные. Увы,
Беда вас гонит к новым лютым бедам.
Не след на кормчих наших клеветать.
Зачем клянете их, точно врагов?
Они о вас отечески пекутся.

Первый горожанин. Ага, они о нас сроду пекутся: смотрят, как нас голод допекает, а у самих зерна полны амбары. Пекут о ростовщичестве указы – в пользу ростовщиков же. Что ни день, отменяют какой-нибудь здравый закон против богатых, и что ни день, все туже сковывают и треножат бедняков новыми уставами. Не войны, так патриции нас кончат, и в этом вся их любовь к нам.

Менений

Признайтесь, земляки,
Неистовая движет вами злобность
Либо же – дурость. Басенку одну
Я расскажу вам. Вы ее слыхали,
Быть может. Но она здесь хороша,
И мы ее, уж так и быть, еще
Немного помусолим.

Первый горожанин. Что ж, послушать можно. Только не надейся, господин, заговорить нам басенками зубы. Ну, да валяй, рассказывай.

Менений

Все части тела нашего однажды
Восстали против брюха: мол, оно
Бездонной прорвой посередке тела
Покоится, всю пищу поглощая,
Но вовсе не участвуя в трудах;
Они же чувством, мыслью и движеньем,
Слухом и зреньем служат общим нуждам
И жаждам тела. Брюхо им в ответ…

Первый горожанин. Да, господин, – что отвечало брюхо?

Менений

А вот что, господин мой. Со смешочком,
Что вовсе не из легких исходил,
А вот оттуда – брюхо может ведь
И говорить, и звучно усмехаться –
Насмешливо ответило оно
Бунтующим завистникам своим, –
Вот так и вы завистливо хулите
Сенаторов за то, что не такие
Они, как вы. –

Первый горожанин

Что ж брюхо отвечать могло?
Когда уж царь наш – мозг и страж наш – око,
Советник – сердце и солдат – рука,
Нога – наш конь и наш язык – глашатай,
И прочая подсоба и помога
Телесная – ведь если уж они…

Менений

Ну, ну – что «если»? Ну же, златоуст!

Первый горожанин

Обобранные ненасытным брюхом,
Помойной ямой тела…

Менений

Ну же, ну же!

Первый горожанин

Уж если возроптали, что ж могло
Им брюхо возразить?

Менений

Сейчас узнаешь.
Немножко лишь терпенья – а его
У вас и впрямь немного – и услышишь,
Что отвечало брюхо.

Первый горожанин

Не тяни!

Менений

Так слушай, друг. Не горячилось брюхо,
Подобно обвинителям своим,
А отвечало здраво и степенно:
«Да, милые мои единотельцы,
В меня идет та наша вся еда,
Которою вы живы. Так и нужно,
Поскольку я храню, мелю, снабжаю.
Вы вспомните – ведь посылаю я
Реками кровеносными питанье
К чертогам сердца, ко дворцу ума.
Задворками, ходами извитыми
Естественный достаток к вам плывет.
Могучий мускул, тоненькую жилку –
Я всех живлю. И, хоть не разглядеть…»
Вы слышите, друзья, что молвит брюхо?

Первый горожанин

Мы слышим, слышим.

Менений

«Хоть не разглядеть
Всем сразу то, что доставляю я
Для каждого, но ясно, что в итоге
Вам достается вся мука, а мне –
Лишь отруби». Что скажете на это?

Первый горожанин

Ответ неплох. А как толкуешь басню?

Менений

Честное брюхо – римский наш сенат,
А вы – бунтующие части тела.
Сенат в советах вечных и трудах;
В его заботы вникните, вглядитесь,
Откуда благо общее идет,
И вы поймете – все к вам от сената,
А не от вас самих. И не топырься,
Большой ты палец на ноге толпы!

Первый горожанин

Палец ноги? Большой?

Менений

Да. Потому что, –
Едва ль не самый нищий, грязный, низкий
Из всех этих премудрых бунтарей, –
Прешь вожаком. По всем статьям последний,
Урвать добычу хочешь всех первей.
Готовьте ж палочье свое, дубье.
Сейчас сразятся Рим и крысы Рима –
Кому-то погибать.

Входит Кай Марций.

Отважный Марций,
Приветствую!

Марций

Спасибо. – Что вам надо?
Опять зудит чесотка мятежа?
Смутьянить руки чешутся? Глупцы!
Опять дочешетесь до струпьев!

Первый горожанин

Вечно
Ты нам даруешь добрые слова.

Марций

Кто доброе тебе подарит слово,
Польстит мерзейше. Что вам, злобным, надо,
Коль не милы вам ни война, ни мир?
Война страшит вас, мир вселяет наглость.
Лишь положись на вас, и тут же вы
Из львов оборотитесь в кучу зайцев,
Из хитрых лис – в гусей. Вы ненадежней,
Чем уголья, горящие на льду,
Чем град на солнце. Ваш обычай – славить
Злодея падшего и клясть закон,
Его согнувший. Истинно великих
Вы истинно не терпите. Пристрастья
У вас, как у больного: что во вред,
На то и падок аппетит недужный.
Кто опирается на вашу дружбу,
Тот – рыба с плавниками из свинца
Иль недоумок, хрупкой камышинкой
Замахивающийся на дубы.
Вам верить, подлецам? Да поминутно
У вас обнова: хвалите того,
Кто только что был ненавистен вам,
И хаете, кого венком венчали.
Зачем по городу пошли вопить
Вы против благородного сената,
Что волею богов вас держит в страхе
И не дает друг друга пожирать? –
Чего они хотят?

Менений

По низким ценам
Хотят зерна, – которого запасы
Достаточны, как говорят они.

Марций

«Как говорят они»? Сидят, мерзавцы,
У очагов и чешут языки,
Как будто знают впрямь дела сената
И в гору кто идет, кто крепок, шаток,
Чью сторону держать, чьей свадьбы ждать;
Ты им по вкусу – значит, ты силен,
А прочие не станут, мол, в подметки
Их драных башмаков. Запасы, говорят,
Достаточны? Когда бы милосердье
Отбросив, разрешил патрициат
Мне меч употребить, четвертовал
Я тысячами бы рабов вот этих
И гору высотой во взмет копья
Нагромоздил из тел.

Менений

Да ты и так почти их успокоил.
Хоть безрассудны крайне, но они
И трусы крайние. А что другая
Мятежная толпа?

Марций

Уж разошлась.
На голод плакались и приводили
Присловья: голод, мол, и стены рушит;
Мол, кормят люди даже и собак;
Мол, не одним богатым уготован
Хлеб на земле, и грех его гноить.
И тут же притязанья. И сенат
Им уступил – от странной той уступки
Бледнеет сила власти, никнет сердце
Патрициата, – а толпа давай
Орать напропалую, шапки в воздух
Кидать, как будто на рога луны
Накинуть метя.

Менений

Что ж разрешено им?

Марций

Дано им пять трибунов избирать
В защитники их кухонных умишек,
И выбраны уж – Юний Брут, Сициний
Велут, еще там кто-то… Черт возьми!
Скорей бы чернь сорвала кровли Рима,
Чем вырвала уступки у меня.
Со временем у ней прибудет сила,
И требованья бунта возрастут.

Менений

Да, странные событья.

Марций

По домам,
Бездельники!

Входит поспешно гонец.

Гонец

Кай Марций где?

Марций

Я здесь. А что случилось?

Гонец

Случилось то, что вольски поднялись,
Мой господин.

Марций

Я рад. Война избавит
Наш Рим от плесени от этой… Вижу,
Отцы-сенаторы сюда идут.

Входят Коминий, Тит Ларций с другими сенаторами, Сициний Велут и Юний Брут.

Первый сенатор

Ты, Марций, верно предрекал нам – вольски
Идут на нас.

Марций

У них есть Тулл Авфидий.
Вождь этот даст вам жару. Грешен я –
Ревную с ним о доблести. Когда бы
Собою не был я, то им одним
Быть бы желал.

Коминий

Ты бился с ним уже.

Марций

Воюй земля – полмира на полмира –
И будь он, Тулл, на нашей стороне,
Я бы ушел на сторону другую,
Чтоб с ним сразиться. На такого льва
Я горд охотиться.

Первый сенатор

Так помоги
Коминию вести войну, о Марций.

Коминий

Притом ты обещал.

Марций

Да, обещал
И, значит, помогу. И ты увидишь,
Тит Ларций, как я с Туллом вновь схвачусь.
Иль одряхлел – и с нами не пойдешь?

Тит Ларций

Пойду, Кай Марций. Даже обезножев,
Оперся б на костыль я, а другим
Сражался бы.

Менений

Чистопородный воин!

Первый сенатор

Прошу на Капитолий. Там, я знаю,
Друзья уж наши собрались и ждут.

Тит Ларций

(Коминию)

Веди нас.

(Марцию.)

За Коминием ты первый
Идти достоин. Все мы – за тобой.

Коминий

Доблестный Марций!

Первый сенатор

(горожанам)

По домам! Ступайте!

Марций

Да пусть идут за нами. В закромах
Зерна у вольсков много. Мы захватим
С собою этих крыс – сусеки грызть.
Почтеннейшие бунтари! Я вижу,
Как ваша храбрость расцветает в вас.
Пожалуйте за нами!

Патриции уходят. Горожане потихоньку расходятся. Остаются Сициний и Брут.

Сициний

Видал ли свет такого гордеца,
Как этот Марций?

Брут

Всех он переплюнул.

Сициний

Когда в трибуны выбирали нас…

Брут

Заметил ты, как он глядел тогда,
Как выпятил губу?

Сициний

А как взрывался
Насмешками!

Брут

Его лишь разозлить,
Он и богам не спустит.

Сициний

И луну
Облает девственную.

Брут

Хоть война бы
Его прибрала! При такой отваге
Опасен он разросшейся своей
Гордынею.

Сициний

Подобный удалец,
Нюхнув успеха, презирать готов
И тень свою, что в полдень коротка, мол.
Но странно – он согласен над собой
Терпеть Коминья.

Брут

Марций жаждет славы
И уж достиг ее, – а удержать
И новую добыть всего верней
На роли на второй. Ведь неудачу
На полководца свалят, хоть сверши он,
Что в силах человечьих, до конца.
А Марция расхвалит шалый говор:
«Эх, будь он во главе!..»

Сициний

А при удаче
Молва ему, любимцу своему,
Присвоит все Коминия заслуги.

Брут

Уж это точно. Лавры полководца
Наполовину Марцию пойдут,
Пусть незаслуженные. А провалы
Опять же в пользу Марция.

Сициний

Идем
Послушаем, как провожают их,
Посмотрим, с чем уходит на войну он,
К надменности в придачу.

Брут

Что ж, идем.

Уходят.

Сцена 2

Кориолы. Сенат. Входят Тулл Авфидий и кориольские сенаторы.

Первый сенатор

По-твоему, Авфидий, в Риме знают
О наших планах?

Авфидий

А по-вашему, нет?
Был хоть однажды замысел у нас
Не сорван Римом до осуществленья?
Четыре дня назад пришла мне весть
Оттуда. Кажется, письмо при мне.
Да. Вот эти слова: «Их войско в сборе.
Неясно только, на восток иль запад
Пошлют его. Оголодалый люд
Бунтуется. У войска во главе
Коминий, будто бы, и враг твой Марций,
Кого не так ты яро ненавидишь,
Как сами римляне. А третьим там –
Храбрец Тит Ларций. И всего вернее,
Пойдут они на вас. Так что мотай
На ус».

Первый сенатор

Что ж, армия уж наша в поле.
Мы и не сомневались в том, что Рим
Готов на бой.

Авфидий

Усердно берегли вы
Свой замысел. Что ж не уберегли?
Теперь замах укоротить придется –
Теперь нам города не захватить
Окрестные с налету. Рим проснулся.

Второй сенатор

Наш доблестный Авфидий, принимай
Командованье, в армию спеши,
А мы обороним здесь Кориолы.
Осадят нас – тогда уж приходи
На выручку. Но, думаю, увидишь
И сам, что ополчаются они
Не против нас.

Авфидий

О нет, уверен будь,
Пойдут на нас. Я это знаю твердо.
Да часть их сил уже идет сюда.
Прощайте. Если с Марцием столкнусь,
То поклялись рубиться мы, покамест
Один не ляжет.

Все

Да помогут боги
Тебе в бою!

Авфидий

Почтенные отцы,
Храни вас небо!

Первый сенатор

В добрый путь, прощай!

Второй сенатор

Прощай!

Все

Прощай!

Уходят.

Сцена 3

Рим. Комната в доме Марция. Входят Волумния и Виргилия. Садятся на скамеечки и шьют.

Волумния. Прошу тебя, спой, дочка, или иначе как-нибудь взбодрись. Если б он не сын мне был, а муж, я бы сильнее радовалась разлуке с ним, несущей ему почесть, чем объятиям его постельным, самым любящим. Когда он был еще нежнотел, мой единственный, когда юная краса его влекла к себе все взоры, когда ни на час не рассталась бы мать с таким сыном, хоть проси ее о том цари земные день-деньской, – то и тогда я понимала, как пристанет такой красе военное величье, как ее оживят слава и честь, а иначе прозябать этой красе, будто настенному портрету. И я беспечально посылала Марция на поиск опасностей и обретенье славы. На свирепую войну послала я его, и он вернулся с дубовым венком вкруг чела. Говорю тебе, дочка, не так возликовала я, услышав, что дитя мое мужского пола, как тогда, воочью убедясь, что он стал и вправду мужчиной.

Виргилия. Но если б на войне его убили, госпожа моя?

Волумния. Тогда славное имя его осталось бы мне вместо сына – за сына. Скажу тебе чистосердечно: будь у меня двенадцать сыновей и люби я каждого поровну и не меньше, чем твоего и моего родного Марция, я бы предпочла, чтобы одиннадцать геройски пали за отчизну, чем хоть один чтобы постельно услаждался вдалеке от боя.

Входит служительница.

Служительница

К вам гостья – госпожа Валерия.

Виргилия

Пожалуйста, позволь мне удалиться.

Волумния

Ну нет, останься.
Я будто слышу мужа твоего
Победный барабан. Я будто вижу –
Вот за волосы он Авфидия
Сдернул с седла. Как дети от медведя,
Так вольски разбегаются пред ним.
Сердито топнув, он кричит солдатам:
«За мною, трусы! Вы зачаты в страхе,
Хоть в Риме рождены». Кровавый лоб
Утер он рукавицей броневою –
И снова в бой, подобно косарю,
Который ни полушки не получит,
Коль не успеет поле докосить.

Виргилия

Окровавленный лоб? О боги, нет!

Волумния

Глупышка! Кровь славней героя красит,
Чем позолота – статую его.
Не так была прекрасна грудь Гекубы,
Младенца Гектора кормящая,
Как лоб мужчины Гектора, надменно
Плюющий кровью на мечи врагов. –
Валерии скажи – милости просим.

Служительница уходит.

Виргилия

Спаси, Юпитер, мужа моего
От лютого Авфидия!

Волумния

На землю
Сшибет Авфидия он и ногой
Наступит на поверженную выю.

Входит Валерия со слугой-вестником и прислужницей.

Валерия. Доброго вам дня, дорогие!

Волумния. Милая наша Валерия!

Виргилия. Рада видеть тебя.

Валерия. Как поживаете? Обе вы хозяйки и домоседки известные. Что за шитье у вас? Красивый узор, ничего не скажу. Ну, как сынок твой, Виргилия?

Виргилия. Благодарю, дорогая. Здоров.

Волумния. Его сильнее тянет к солдатскому мечу и барабану, чем к школьному ученью.

Валерия. Одно слово, весь в отца! И собой хорош просто на диво! Я прямо целых полчаса любовалась им в среду. Такое личико решительное! Побежал за золотистой бабочкой, поймал ее, и снова выпустил, опять за ней, и споткнулся, упал кувырком, и вскочил, поймал ее снова. То ли паденье рассердило, но зубы стиснул так – и в мелкие клочки ее! О, видели бы вы, как растерзал!

Волумния. Вот так и на отца гнев находит порывами.

Валерия. Высокий, пылкий нрав у малыша.

Виргилия. Озорник отчаянный.

Валерия. Ну-ка отложите ваше вышиванье. На часок хочу вас превратить в бездельных моих спутниц.

Виргилия. Нет, дорогая, я из дому не выйду.

Валерия. Как это?

Волумния. Да выйдет она, выйдет.

Виргилия. Нет, право, уж простите меня. Я ни ногою за порог, пока мой муж и господин не вернется с войны.

Валерия. Как не стыдно так затворничать по-неразумному. Идемте, навестим нашу подругу, что лежит в родах.

Виргилия. Желаю ей скорого восстановленья сил и навещу ее молитвами своими, но пойти не могу.

Волумния. Да почему же?

Виргилия. Не потому, конечно, чтоб ленилась я или любви к ней не питала.

Валерия. Ты хочешь стать новой Пенелопой; но, говорят, немного было проку от той шерсти, что напряла она, дожидаясь Улисса, – только моли развела на всю Итаку. Ну, полно тебе мучить свое вышиванье, пожалей ты его – оно уж и так все иголкой исколото. Да ну же, пойдем с нами.

Виргилия. Нет, прости меня. Не выйду я.

Валерия. Нет уж, Виргилия, выйдешь, а я за то скажу тебе отменную весть о твоем муже.

Виргилия. Ах, добрая моя, не может еще быть от него вести.

Валерия. Право, я не шучу. Ночью пришло известие.

Виргилия. Правда?

Валерия. Самая истинная. Я слышала – один сенатор вот что говорил: вольски выслали армию в поле, и Коминий, наш командующий, пошел на нее с частью римской силы. А твой муж и Тит Ларций осадили важный город Кориолы. И не сомневаются в победе и скором окончании войны. Это правда, клянусь честью. Так что идем с нами.

Виргилия. Уж извини меня, пожалуйста. Кончится война – отказу от меня ни в чем тебе не будет.

Волумния. Оставь ее, милая. Своей теперешней тоскою она только застудит нам все настроение.

Валерия. Это верно. Что ж, до свидания. Идем, дорогая Волумния. – А то прогнала бы ты вон грусть-тоску и пошла с нами.

Виргилия. Нет, право же, не могу. Нельзя мне. А вам желаю всего веселого.

Валерия. Ну что ж, до свидания.

Уходят.

Сцена 4

Под стенами Кориол, у городских ворот. Входят с барабанами и знаменами Марций, Тит Ларций, военачальники и воины. Навстречу им – гонец.

Марций

Коминий шлет гонца. Бьюсь об заклад,
Уже сражаются.

Тит Ларций

На коней наших
Поспорим?

Марций

Хорошо.

Тит Ларций

Идет.

Марций

Скажи,
Уже вступило войско в бой с врагом?

Гонец

Стоим в виду, но бой еще не начат.

Тит Ларций

Проспорил ты хорошего коня.

Марций

Я выкуплю.

Тит Ларций

Не дам и не продам,
А одолжу его тебе лет на полсотни.
Вели ж трубить наш вызов.

Марций

Далеко ль
До поля боя?

Гонец

Миля-полторы.

Марций

Тогда слышны им будут наши клики,
А нам – шум боя армий полевых.
О бог войны, ускорь нашу работу,
Чтоб мы, с еще дымящимся мечом,
На помощь братьям поспешили в поле.
Трубите же.

Трубят к переговорам. На стенах появляются двое сенаторов и другие кориольцы.

А Тулл Авфидий здесь?

Первый сенатор

Здесь, в Кориолах, нет его, и нет
Таких, чтобы страшились римлян больше,
Чем он, который вас не ставит в грош.

За сценой слышны барабаны.

Вы слышите – под грохот барабанов
На бой выходит наша молодежь.
Не запереть нас в городских стенах.
Сейчас мы сами распахнем ворота,
Припертые тростинкой, не бревном.

Вдали шум битвы.

А слышите, как трудится Авфидий
Над вашей разделенною ордой.

Марций

Схлестнулись наконец!

Тит Ларций

И нам пора.
Эй, лестницы несите!

Из ворот выходит войско горожан.

Марций

Прут из ворот. Теперь щиты пред грудь!
Да будет сердце тверже щитной меди!
Вперед, отважный Тит. Невмоготу
Мне эта вражья наглость, от которой
Бросает в гневный пот. За мной, друзья!
А кто попятится, того сочту за вольска
И дам отведать моего меча.

Сражаются. Римлян оттесняют к их осадным траншеям. Снова входит бранящийся Марций.

Марций

Обдай вас ветер всею гнилью юга,
Скоты, стыдоба Рима… Облепи
Чума и гной, чтоб за версту смердело
От вас и заражали б за версту
Друг друга вы! Гусиные душонки
В людском обличье! Гонят вас рабы,
Кого бы и мартышки победили!
У всех у вас раненья со спины –
Спина красна, а лица знобко-белы
От бега и от страха. Повернитесь!
Ударьте на врага, не то – клянусь! –
Не с вольсками, а с вами бой начну я.
Стоять! Они нас гнали – мы теперь
Обратно к женам, в город их загоним!

Заново сражаются. Марций гонит вольсков к воротам.

Распахнуты ворота. Все за мной!
Фортуна распахнула их для римлян,
А не для вольсков. Действуй все, как я!

Врывается в ворота.

Первый воин. Ну нет, я не дурак.

Второй воин. Ну нет.

Первый воин. Смотри, ворота заперли.

Бой продолжается.

Все. Все, крышка.

Входит Тит Ларций.

Тит Ларций

Где Марций?

Все

Без сомнения, погиб.

Первый воин

Преследуя бегущих, он ворвался
В ворота, и захлопнулись за ним.
Он там один – против него весь город.

Тит Ларций

О Марций доблестный! Погнется меч твой,
Не выдержит бесчувственная сталь,
Но ты не сломишься и не согнешься!
Покинули, не сберегли тебя,
А ты дороже цельного рубина,
Карбункула с тебя величиной.
Ты требованьям отвечал Катона –
Был безупречный воин. Грозен был
Не только лишь ударом, но и видом,
Громовым кличем сотрясал врагов,
Как если бы всю землю бил озноб
Горячечный.

Отражая напор вольсков, в воротах появляется окровавленный Марций.

Первый воин (Титу). Гляди!

Тит Ларций

Да это Марций!
На выручку! Иль сами ляжем рядом.

Сражаясь, врываются в город.

Сцена 5

Улица в Кориолах. Входят несколько римских солдат с узлами награбленного.

Первый римлянин

Это пойдет со мной в Рим.

Второй римлянин

А со мной – вот это.

Третий римлянин

Ах, чтоб ящур тебя. Я думал, она серебряная.

Издалека по-прежнему доносится шум битвы. Входят Марций и Тит Ларций с трубачом.

Марций

Взгляни на этих косаришек. Вот уж
Не ценят времени и в медный грош.
Еще не кончен труд, а это быдло
Свинцовых ложек сбором занялось,
Подушек, хлама ржавого, тряпья,
Которое палач и тот не снял бы
С повешенного. Пес их задери!
А слышишь, как сражается Коминий!
Туда скорей бы! Там заклятый враг,
Авфидий, рубит римлян. Тит, послушай:
Оставь себе достаточно бойцов,
Чтобы обезопасить Кориолы,
А я и кто охочий поспешим
На помощь нашим.

Тит Ларций

Ты же окровавлен.
Ты отдал бою силы все свои.

Марций

Хвалить меня не стоит. До свиданья.
Я здесь и разогреться не успел.
А что кровь каплет, это не опасно,
Скорей полезно. Так предстану я
Перед Авфидием и так сражусь я.

Тит Ларций

Люби тебя и отражай Фортуна
Мечи, замахнутые над тобой.
Служи тебе, отважному, удача.

Марций

И вознеси тебя она к своим
Вершинам. И на этом – до свиданья.

Тит Ларций

До встречи, мой достойнейший.

Марций уходит.

(Трубачу.)

Иди трубить на рыночную площадь,
Зови туда всю городскую власть,
Чтоб выслушала наши приказанья.
Идем!

Уходят.

Сцена 6

Поле близ римского стана. Входят отступающие Коминий и воины.

Коминий

Передохнем, друзья. Сражались мы,
Как должно римлянам – не упираясь
По-глупому и не кидаясь вспять
В трусливом беге. И поверьте, скоро
Атака снова. В промежутках боя
Порывами к нам ветер доносил
Клич наступавших братьев. Боги Рима!
Даруйте им, даруйте нам успех,
И, съединив ликующие рати,
Мы жертвою вас возблагодарим.

Входит гонец.

Какую весть несешь ты?

Гонец

Кориольцы
Из города ударили на Тита
И Марция – и оттеснили нас
К траншеям. А затем я услан был.

Коминий

Пусть это правда, но худая правда.
Когда был послан ты?

Гонец

Да час назад.

Коминий

До вас не будет мили. Барабаны,
Зовущие на приступ, донеслись
От вас недавно. Почему потратил
Ты целый час?

Гонец

Разведчики врага
Гнались за мною, и пришлось дать крюку
Мне мили на три, а иначе я бы
Уж полчаса тому назад доставил весть.

Коминий

Кто окровавлен к нам идет, как если б
С него содрали кожу? Боги, боги!
Похож на Марция; уже таким
Его видал я.

Входит Марций.

Марций

Я не опоздал?

Коминий

Пастух не спутает удара грома
Со звяком бубна; ни с каким другим
Геройский голос Марция не спутать.

Марций

Не опоздал я?

Коминий

Если не своею
Ты залит кровью, то не опоздал.

Марций

О, дай обнять тебя – и убедишься,
Что я рукою крепок и теперь,
А сердцем весел, словно в брачный вечер,
Когда зажглися свечи, призывая
В постель.

Коминий

О воин милостью небес!
А что Тит Ларций?

Марций

Издает приказы
Именем Рима: милует, казнит,
Грозит и гонит, – взял на поводок,
Как гончую, он город Кориолы,
А гончая и рвется, и юлит.

Коминий

А где тот раб, который доложил,
Что вы в траншеи загнаны? Немедля
Позвать его сюда!

Марций

Оставь его.
Все так и было. Простолюдье наше –
Чума на них! Трибунов им давай! –
Как мышь от кошки, эти господа
Бежали от дохлейшего вражишки.

Коминий

Как же остановил ты их?

Марций

Не время
Сейчас об этом. После расскажу.
Где неприятель? Победили вы?
А нет, так почему из боя вышли?

Коминий

С невыгодной позиции ушли мы,
Чтобы переломить сраженья ход.

Марций

А как расположился неприятель?
Где лучшие бойцы его?

Коминий

Надежней
Всех – анциаты; знаю, что они
Выставлены вперед, и во главе их
Авфидий – сердце вражеских надежд.

Марций

Прошу тебя и заклинаю всеми
Сраженьями, где вместе мы дрались,
И кровью нашей пролитой, и дружбой, –
Против Авфидия меня поставь –
И тотчас, не откладывая, в бой,
Подняв мечи и копьями щетинясь.

Коминий

Тебя омыть бы, умастить бы раны
Бальзамом – но отказывать тебе
Язык не повернется. Выбирай же
Себе солдат.

Марций

Охочих нужно мне.
Есть ли такие здесь, кому по вкусу
Мой этот рдяный боевой окрас, –
Кому бесчестие страшнее смерти,
Кому дороже жизни отчий край?
Грех сомневаться, есть средь вас такие.
Взмахните же, охочие, мечом –
Вот так, как я, – и следуйте за мною.

Общий возглас; все воины потрясают мечами. Подхватив Марция, поднимают его над собой; взлетают в воздух шлемы.

Марций

Схватили бедного! Что я вам – меч?
Ну, если это все не показное,
Любой здесь стоит вольсков четырех,
Любой из вас противустать достоин
Великому Авфидию. Спасибо
Вам всем, хоть всех набрать я не могу.
Но все сгодятся в битве, на других
Участках. А теперь пройдите строем
Пред четырьмя назначенными мной
Отборщиками.

Коминий

Стройтесь и шагайте.
И, мужество делами доказав,
Разделите и славу и добычу.

Уходят.

Сцена 7

Кориолы. У городских ворот. Тит Ларций, оставя в городе гарнизон и под барабаны и трубы отправляясь на соединение с Коминием и Марцие м, выходит из ворот с воинами, начальником гарнизона и разведчиком.

Тит Ларций

Все входы охранять. Несите службу,
Как велено. Когда пришлю приказ,
Центурии те высылай на помощь.
Продержитесь без них короткий срок.
А проиграем бой, падет и город.

Начальник гарнизона

Спокоен будь, все выполним.

Тит Ларций

В поход!
Ворота запереть. Сюда, разведчик.
Веди нас в римский стан.

Уходят.

Сцена 8

Поле боя близ римского стана. Шум битвы. Входят с разных сторон Марций и Авфидий.

Марций

Ни с кем другим – с тобой хочу схватиться.
Изменника ты ненавистней мне.

Авфидий

Мы ненавидим вровень. Мне твое
Соперничанье в славе горше яда.
Стой и дерись.

Марций

И кто из нас отступит,
Умри рабом другого – и казнись
Мученьем вечным!

Авфидий

Если побегу я,
Трави меня, как зайца.

Марций

Три часа
Всего назад я в ваших Кориолах
Сражался против города один,
И было мне раздолье. Кровь на мне –
То вражеская, ваша. Отомсти же,
Напружься мышцею.

Авфидий

Будь ты сам Гектор,
Ваш баснословный предок, не уйдешь
Ты от меня теперь.

Рубятся; на помощь Авфидию приходят несколько вольсков; измотав их, Марций гонит этих вольсков прочь.

Авфидий

Трусливые помощнички, вы только
Унизили меня. Проклятье вам!

Уходят, сражаясь.

Сцена 9

Римский стан. Трубы. Шум сражения. Отбой. Входят с одной стороны Коминий и римляне, с другой – Марций с рукой, взятой на перевязь.

Коминий

Начну перечислять дела твои
За день прошедший – сам ты не поверишь.
Но Рим о них узнает от меня:
Сенат заулыбается сквозь слезы;
Вельможные патриции, сперва
Пожав плечами, кончат восхищеньем;
А римлянки сквозь радостный испуг
Заслушиваться будут. А трибуны
Немудрые, что с чернью заодно,
С плебеями, к тебе питают злобу, –
И те невольно скажут: «Слава небу,
Что в нашем Риме воин есть такой».
А ведь пришел ты к нам на бранный пир,
Уже напировавшись в Кориолах.

Входит Тит Ларций с войском, возвращаясь после победного преследования.

Тит Ларций

О предводитель! Вот он, боевой
Наш конь – а мы при нем лишь только сбруя.
Видал бы ты, как он…

Марций

Прошу, не надо
Хлеб отбивать у матушки моей,
Любительницы кровь родную славить
И этим огорчающей меня.
Трудился я, как вы, – что мог, то сделал.
Мы все сражалися за отчий край,
И каждый, сделавший что мог, имеет
Заслугу, равную моей.

Коминий

Ну нет,
Не хорони в себе свои заслуги.
Рим должен знать дела богатыря.
Утайка их была бы хуже кражи,
Была бы равнозначна клевете.
О них кричать бы, надрывая голос, –
И то бы мало. Потому, прошу я,
Пред войском выслушай мои слова –
Не как награду, только как признанье
Свершенного.

Марций

Небось, о ранах скажешь –
И от упоминанья заболят.

Коминий

А от неблагодарности взгноятся,
От умолчанья подвигов – и в смерти
Одной лишь исцеление найдут.
Из многих взятых у врага коней
И всех сокровищ, в городе и поле
Захваченных, владей десятой частью
И тотчас отбери ее себе,
До дележа всеобщего.

Марций

Спасибо,
Но не за взятку мой работал меч.
Приму лишь долю наравне со всеми
Здесь бывшими.

Долгий фанфарный клич труб. Все восклицают: «Марций! Марций!», бросают в воздух шлемы и копья. Коминий и Тит Ларций обнажают головы.

Марций

Умолкнут навсегда пусть эти трубы!
Уж если станет лестью осквернен
Звук воинской трубы и барабана,
Пусть все потонут в лживом сладкоречье
Дворцы и города! Уж если сталь
Хотите размягчить и уподобить
Шелкам изнеженного прихлебалы,
Тогда из шелка делайте броню!
Довольно, хватит! Только лишь за то,
Что не умыл расквашенного носа,
Что хиляков я нескольких пришиб, –
А это многие здесь совершили
Без шума-грома, – и за эту малость
Вы до небес меня превознесли,
Кормя хвалою, приправляя ложью.

Коминий

Ты скромен слишком уж. Добрее будь
К себе и благодарней нам за правду.
А если на себя взъярился ты
В самоубийственном, прости, затменье,
То, прежде чем с тобою рассуждать,
Обезопасим, наручни наденем.
Итак, да будет ведомо и вам,
И миру, что Кай Марций удостоен
Венка победы римской, в знак чего
Дарю ему я своего коня,
На весь наш лагерь славного породой,
И сбрую всю к нему. За богатырство,
Что проявил у Кориол, зовись
Ты Каем Марцием Кориоланом,
И с честью то прозвание носи.
Приветствуй, воинство, Кориолана!

Фанфарно трубят трубы, бьют барабаны.

Все

Да здравствует Кай Марций Кориолан!

Кориолан

Пойду умоюсь.
Когда отмою щеки, станет видно,
Умею ли краснеть. Благодарю
Во всяком разе. Твоего коня
Возьму я под седло, и буду имя
Высокое стараться оправдать,
Сил не жалея.

Коминий

А теперь – в шатер
И отдыхать, но прежде в Рим напишем
Победное послание. Тит Ларций,
Ты в Кориолы воротись. Пошли
Из горожан знатнейших депутацию
К нам на переговоры в Рим – на благо
Обеим сторонам.

Тит Ларций

Пошлю, мой вождь.

Кориолан

А надо мной уж боги начинают
Подсмеиваться. Только что не взял
Я царственных даров – и тут же с просьбой
К тебе, Коминий.

Коминий

Загодя согласен.
А в чем та просьба?

Кориолан

Как-то гостем был
Я в Кориолах здесь у бедняка.
Он принял хорошо меня. А нынче
Кричал он мне… Его там взяли в плен…
Но я Авфидия в тот миг завидел,
И гнев отвлек от жалости меня.
Прошу свободы бедняку.

Коминий

Резонно!
Убей он сына моего, и то бы
Свободен стал, как ветер. Отпусти
Его, Тит Ларций.

Тит Ларций

А как звать его?

Кориолан

Забыл, клянусь Юпитером. Устал я,
И память притомилась. Мне б вина.

Коминий

Идем в шатер. Твой лик запекся кровью.
Пора вниманье ранам уделить.
Идем же.

Уходят.

Сцена 10

В стане вольсков. Трубы и рожки. Входит окровавленный Тулл Авфидий с двумя-тремя воинами.

Авфидий

А город взят.

Первый воин

Рим возвратит его
На легких, выгодных для нас условьях.

Авфидий

«На выгодных»?
Плохой я вольск, я уронил себя.
Уж лучше б я был римлянин. «На легких»?
Какие тут условия, когда мы
На милости врага? Пять раз уже
С тобою, Марций, дрался я. Пять раз
Ты побеждал. И, видимо, рубись мы
Хоть ежечасно, будешь побеждать.
Водою, воздухом, огнем, землею
Клянусь, еще пусть раз лицом к лицу
Столкнемся – и один из нас поляжет.
Я или он. Уж не о чести речь.
Я думал в честном одолеть бою, –
Теперь же вероломством, злым обманом –
Любым путем убью его.

Первый воин

Он – дьявол.

Авфидий

Храбрее дьявола, но не хитер.
На доблести моей из-за него
Теперь пятно; замаран, не могу я
Самим собою быть и принужден
Оподлиться. От ярости моей
Ничто не будет Марцию защитой
Теперь: ни святость храмовых убежищ
У алтаря, под сению жрецов
Молящихся и жертвоприносящих,
Ни величавые чертоги власти.
Обычай дряхлый мне уж не указ.
Больным застигну, безоружным, спящим –
Не пощажу его. Где ни найду, –
Пусть даже в доме брата моего, –
Переступлю закон гостеприимства,
Омою руку гневную в крови.
Вы проберитесь в город. Как охрана
Размещена и отправляют в Рим
Кого заложниками, вызнать надо.

Первый воин

А ты не с нами разве?

Авфидий

Ждут меня
У рощи кипарисовой. Та роща
Южнее мельниц городских; туда вы
Доставьте мне известия, чтоб я
Свои шаги мог соразмерить с ними.

Первый воин

Будет исполнено.

Уходят.

Акт II

Сцена 1

Площадь в Риме. Входят Менений и два народных трибуна – Сициний и Брут.

Менений. Авгур мне предсказал – к вечеру будут вести.

Брут. Хорошие или плохие?

Менений. Простонародью придутся не по нраву: оно Марция не любит.

Сициний. Природа учит земную тварь знать и любить тех, кто ей друг.

Менений. А скажите-ка, волк кого любит?

Сициний. Ягненка.

Менений. Да, ягнятину волк любит. Вот так и несытое плебейство не прочь бы сожрать благородного Марция.

Брут. Ну, этот ягненок чистым медведем ревет.

Менений. Нет, этот медведь, как чистый ягненок, живет. Вот вы оба уже люди старые; ответьте мне на один вопрос.

Оба трибуна. Изволь.

Менений. Назовите мне такой грех, такой порок, какими Марций не был бы нищ, а вы не обиловали бы?

Брут. Да он во всех пороках и грехах повинен.

Сициний. Особенно в гордости.

Брут. И всех переплюнул бахвальством.

Менений. Бахвальством? Странно это слышать. А знаете вы оба, как о вас судят здесь в городе – то есть как мы, люди знатные, судим?

Оба трибуна. Как же вы о нас судите?

Менений. Вот вы о гордости упомянули – а сами не рассердитесь?

Оба трибуна. Да уж говори, говори, почтенный.

Менений. А и рассердитесь, так горе небольшое: ведь чашу вашего терпения любой пустяк-воробышек способен опрокинуть. Что ж, опрокидывайтесь, злобьтесь на здоровье, раз вам это здорово. Вы обвиняете Марция в гордости?

Брут. Не мы одни.

Менений. Знаю, что вы одни – упряжка квелая; пособников многих имеете, а иначе сирые из вас были бы деятели. Силенка у вас у одних-то сиротская. На гордость чью-то жалуетесь. Ох, если б могли вы повернуть зрачки свои к затылку и обозреть драгоценную внутренность вашу! Если б только могли вы!

Брут. И что бы тогда?

Менений. А тогда бы обнаружили вы пару никчемных, спесивых, склочных, скандальных должностных дураков, каких поискать в Риме.

Сициний. А ты что за птица, Менений, тоже всем известно.

Менений. Всем известно, что я шутник-причудник и не любитель разбавлять крепкое вино хоть каплею тибрской воды. И не любитель отказывать жалобщику – и в этом видят изъян мой, а также и в том, что поспешен бываю и вспыльчив, и знакомей мне глухие зады ночи, чем рассветные ланиты утра. Что у меня на уме, то и на языке, и зла на людей не держу, расходую тут же в словах. Таких государственных мужей, как вы, не величаю мудрыми законодателями, и если от питья, каким потчуете меня, во рту кисло, то морщусь откровенно. Когда слышу в речах ваших всякие «зане» и «поелику», сбивающие с панталыку, то не хвалю вас за такое спотыкливо-ослиное ораторство. И хотя оспаривать не стану, что возраст ваш серьезный и года у вас почтенные, но обличу в постыдной лжи того, кто скажет, что у вас и лица почтенные. И если все это читается на карте моего микрокосма, то я «птица», по-вашему? А если всем известно, что я за птица, то какую тут зловредность могут высмотреть ваши закисшие органы зрения?

Брут. Ну, ну, ну, знаем мы тебя.

Менений. Вы ни меня и ни себя и ни шута не знаете. Вам одно надо – чтоб голытьба перед вами шапки ломала в поклонах. Вы целое утро погожее тратите на разбор трехгрошовой ругни между лотошницей и продавцом затычек, и еще на завтра назначаете дослушиванье. А случится разбирательство серьезнее и схватит вдруг у вас живот, то корчите гримасы, точно актеры в пантомиме, теряете последний свой терпеж и, убегая на истошно затребованный горшок, вырявкиваете решение, еще только запутывающее тяжбу. Вся уладка дела к тому сводится у вас, что обоих тяжущихся честите подлецами. Славные из вас миротворцы!

Брут. Все знают, что насмешничать в хмельном застолье тебе сподручней, чем державные дела решать на Капитолии.

Менений. Тут и степенный жрец станет насмешником, когда посталкивается с такими умницами, как вы. Самые мудрые ваши суждения не стоят того, чтоб, изрекая их, вам разевать свои брадатые уста, а ваши бороды со всем их волосом не годны даже и в подушку под портняжий зад или во вьючное ослиное седло. А еще обидно вам, что Марций горд; да он в любой базарный день дороже стоит всех ваших прародителей и предков со времен потопа, даже если лучшие из них, возможно, были потомственными палачами. Желаю здравствовать вашим милостям. А то как бы не подхватил я скотскую чуму от разговоров с вами – пастухами плебейского стада. Так что уж не смею вас удерживать. (Брут и Сициний отходят в сторону.)

Входят Волумния, Виргилия и Валерия.

Привет госпожам моим, столь же прекрасным, сколь благородным, – а сама Луна, спустясь на землю, не превзошла бы вас благородством. Куда путь правите так спешно?

Волумния. Достойнейший Менений, мы спешим встречать моего мальчика, моего Марция. (Спутницам.) Идемте скорей, ради Юноны.

Менений. Что? Марций возвращается?

Волумния. Да, и проявив себя отважно и победоносно.

Менений. Ура! Лови, Юпитер, мою шапку – и спасибо тебе, боже! Неужто уже возвращается?

Виргилия и Валерия. Правда, правда.

Волумния. Вот письмо от него. И сенату прислал письмо, и жене тоже. По-моему, и тебя дома ждет письмо.

Менений. Ну, вечером весь дом мой ходуном пойдет от пированья. Мне письмо!

Виргилия. Да, да. Я сама его видела.

Менений. Письмо прислал! Прислал мне на семь лет здоровья – теперь семь лет чихать я буду на врачей. В сравнении с этим хранительным письмом самый лучший рецепт из Галена – коновальская и знахарская ерунда. А он не ранен? Он всякий раз возвращается раненый.

Виргилия. Ах, нет, нет, нет.

Волумния. Да, он ранен; и я благодарю богов за то.

Менений. И я тоже, если раны не слишком тяжелые. Они его красят. Возвращается с победою в кармане!

Волумния. С победой на челе, Менений. Третий раз приходит он домой в дубовом венке.

Менений. Уж верно, задал перца самому Авфидию?

Волумния. Тит Ларций пишет, что мой сын сразился с Авфидием, но тому удалось уйти.

Менений. И счастье его, что ушел. А то бы Марций так его разделал, так бы разавфидил, что не захотел бы я быть на его месте за все сундуки кориольские со всем их золотом. А сенату сообщено это?

Волумния (спутницам). Идемте же. (Менению.) Да, да! В сенат пришла реляция от полководца, от Коминия, и там виновником всей победы назван сын. Он в этом походе вдвойне превзошел свои прошлые подвиги.

Валерия. И правда, о нем рассказывают чудеса.

Менений. Вот видите – чудеса! И будьте уверены, все так и есть.

Виргилия. Дай-то боги!

Волумния. Да уж дали, дали!

Менений. Клянусь, все так и есть. Куда он ранен? (Трибунам.) Храни Юпитер вас, почтенные! Марций возвращается, умножив причины для гордости. – Куда он ранен?

Волумния. В плечо и в руку левую. Какие шрамищи сможет народу показать, когда выставит себя в консулы! А в первую свою войну, отражая Тарквиния, он семь ранений получил.

Менений. И в шею, не забудь, а в бедро два – всего девять, по-моему.

Волумния. У него двадцать пять ранений, не считая нынешних.

Менений. Теперь уж двадцать семь. И каждая рана – могила врагу. (За сценой возгласы и трубы.) Слышите? Это боевые трубы!

Волумния

Они вещают Марция приход.
Пред ним – клич труб; за ним – плач побежденных.
Разит тяжелая его рука
Мечом, как смерть косой, – наверняка.

Торжественные трубы. Входят полководец Коминий и Тит Ларций; между ними идет увенчанный дубовым венком Кориолан. В триумфальном шествии участвуют военачальники, воины и глашатай.

Глашатай

Знай, Рим, что Марций дрался в Кориолах
Один супротив города всего
И славу тем добыл себе и третье
Имя почетное – Кориолан.
Добро пожаловать, Кориолан!

Трубы.

Все

Добро пожаловать, Кориолан!

Кориолан

Довольно. Этот шум не по душе мне.
Прошу вас.

Коминий

Вот и матушка твоя!

Кориолан

Ты за меня молила всех богов!

Опускается на колени.

Волумния

Нет, нет, вставай с колен, мой храбрый воин,
Мой милый Марций, мой достойный Кай.
И третье имя новое прибавлю,
Заслуженное подвигом твоим –
Кориолан, не так ли? – Но гляди –
Жена твоя!

Кориолан

О ласковая, здравствуй,
Молчальница моя! Ты что же плачешь?
А если бы вернулся я в гробу,
Тогда смеялась бы? О, дорогая,
Оставь лить слезы вдовам кориольским
И матерям.

Менений

Да увенчает Марс
Тебя!

Кориолан

Ты жив еще?

(Валерии.)

Прости, не первой
Приветствую, чистейшая, тебя.

Волумния

Куда и повернуться, я не знаю.
Добро пожаловать, Коминий! Всем вам –
Добро пожаловать!

Менений

Сто тысяч раз
Добро пожаловать! И плакать тянет,
И радостно смеяться. Мне и грустно,
И весело. Добро пожаловать!
Будь прокляты все, кто тебе не рад!
Вы – трое воинов, которых должно
Боготворить. И все же есть у нас
Кислицы старые – им не привить уж
Любви к вам. Но еще раз повторю –
Добро пожаловать, герои наши!
Крапива есть крапива, от глупцов
Чего ждать, кроме глупости.

Коминий

Ты прав,
Как и всегда.

Кориолан

Все тот же ты, Менений.

Глашатай

Дорогу воинам!

Кориолан

Дай руку, мать.
И ты, жена. Я, прежде чем домой,
Пойду отдам сенату благодарность
За встречу, за особенный почет.

Волумния

Я дожила до исполненья всех
Моих желаний, всех мечтаний. Только
Еще одно осталось. Рим никак
Тебе в нем не откажет.

Кориолан

Знаешь, мама,
Милей мне быть по-своему слугой,
Чем править не по-своему.

Коминий

Вперед,
На Капитолий!

Трубы и рожки. Торжественное шествие удаляется. Оставшиеся Брут и Сициний выходят вперед.

Брут

Лишь о нем и речь.
Чтоб разглядеть его, вооружились
Очками потускнелые глаза.
Младенец пусть от плача посинел,
Но нянька восхищенно заболталась,
Не слышит. Лучший свой платок-дерюжку
На шею закопченную надев,
Карабкается на стену кухарка.
Забив проемы окон, оседлав
Коньки домов и запрудивши кровли,
Везде густеет самый разный люд,
Но, как один, все пялятся. И даже
Всегда затворничавшие жрецы,
Пыхтя, протискиваются в народе.
С лиц покрывала убраны у дам,
И солнце бело-алые их щеки
Сжигает поцелуями. Такое
Творится, словно он не человек,
А мощный и красивый бог, хитро
Вошедший в тело своего любимца.

Сициний

Он с ходу станет консулом.

Брут

Тогда
Бай-баюшки-баю трибунство наше.

Сициний

Не сможет он гордыню обуздать
Свою надолго, потеряет вскоре
Сторонников.

Брут

Тем утешаюсь я.

Сициний

Народ наш подопечный – простолюдье,
К нему питающее неприязнь, –
Дай только повод, тотчас позабудет
Его заслуги новые. А повод
Уж он-то даст им.

Брут

Клялся он при мне,
Что, в консулы к избранью выставляясь,
Не станет облачаться ни за что
В потертую, смиренную одежду,
На рыночную площадь выходить
И, как ведется, раны обнажать
При всем народе, пред людьми простыми,
Чесночные их клянча голоса.

Сициний

Да, слышал я.

Брут

Он именно сказал,
Что и не выставится, разве только
Патриции упросят.

Сициний

Вот бы так
И вел себя он.

Брут

Так он и поступит.

Сициний

И тем себя погубит навсегда.

Брут

Что ж, иль ему конец, иль нашей власти.
Напомнить надо людям, что не терпит
Он их и не считает за людей;
Что, рот зажав защитникам народа,
Его он хочет вольностей лишить,
В скотину, в мулов обратить покорных
И, как верблюдов вьючных на войне,
Кормить соломой, если тащат груз,
И палкой – если падают под грузом.

Сициний

Да, да, напомнить – именно тогда,
Когда его надменная горячность
Плебеев наших снова оскорбит.
А распалить его так же нетрудно,
Как натравить собаку на овец.
Он вспыхнет – и мгновенно подожжет
Народной ненависти сухотравье,
И в этом лютом пламени навек
Обуглится.

Входит гонец.

Брут

Ты что – за нами послан?

Гонец

Зовут на Капитолий. Не иначе
Как Марцию быть консулом. Он шел,
И на него теснились поглядеть
Глухонемые, а слепцы – послушать
Хоть голос. Дамы, девушки его
Платочками своими забросали
И лентами. Степенные матроны
Перчатками кидались, сняв с руки.
Патриции склонялись перед ним,
Как перед статуей Юпитера,
А простолюдье шапками и криком
Устраивало град и гром. Я в жизни
Подобного не видел.

Брут

Что ж, идем
На Капитолий – наблюдать и слушать,
И в сердце замысел растить.

Сициний

Идем.

Уходят.

Сцена 2

Капитолий. Римский сенат. Входят два служителя, раскладывают подушки на сенаторских сиденьях.

Первый служитель. Быстрей, быстрей – сейчас придут. Сколько у нас кандидатов на консульство?

Второй служитель. Говорили, что трое. Но все считают, выбран будет Кориолан.

Первый служитель. Отважный человек, но страшно гордый и не любит простого народа.

Второй служитель. Да ведь сколько уж больших людей льстило народу, а народ ничуть их не любил. И скольких любил народ, сам не зная за что. А раз любит ни за что, то и ненавидеть может без причин. Так что если Кориолану все равно, любят они его или же ненавидят, то, стало быть, он их натуру знает, а действует нескрыто по своей благородной беззаботности.

Первый служитель. Будь ему все равно, любят его или нет, он бы равнодушно не стремился делать им ни худа, ни добра. А он ищет их ненависти с таким усердием, что они даже не поспевают отвечать ему этой ненавистью; он прямо всеми силами старается показать, что он им враг. Вот он лестью гнушается, – а ведь так упорно вызывать к себе вражду и неприязнь народа ничуть не лучше, чем лестью вызывать народную любовь.

Второй служитель

Продолжить чтение