Мох и клевер
© Горский Т., 2024
© Оформление. ООО «Издательско-Торговый Дом “Скифия”», 2024
Возвращение «русского сына»
Когда я впервые прочитала стихи русского поэта из Ирландии, который не так давно стал публиковаться под псевдонимом Тит Горский, не скрою – была приятно удивлена. Русское слово звучало из его уст с уверенностью и надеждой, играло всеми гранями красок и образов, заставляло задуматься, звучало то настойчивым колокольчиком исторической памяти предков, то пробуждающим набатом человеческой совести, а то лилось нежной соловьиной трелью, вещая о вечности любви. Многое под силу русскому слову, если им научиться владеть, да к тому же обладать трепетным сердцем и внимательным духовным взглядом. Все это есть в поэзии священника Иоанна Казадоева (псевдоним Тит Горский). А еще – удивляет объем словарного запаса, которым умело пользуется художник слова, свободно проникая сквозь пространство-время, погружаясь в полузабытые пласты традиционной русской ментальности, оживляя то библейские, то фольклорные мотивы, создавая пейзажные и лирические зарисовки, увлекая за собой неравнодушного читателя.
Почему-то подумалось, что современная молодежная поэзия, пробами которой сейчас изобилуют многочисленные интернет-порталы, ставит перед собой в основном одну лишь цель – хоть чем-нибудь мимоходом «зацепить» читателя, раскрутить на эмоции, причем не важно, на какие. А ведь мы не в каменном веке и уже научились отличать необработанный кристалл от бриллианта.
Эмоции вспыхивают быстро, как пучок сухой травы, но также быстро гаснут. Есть универсальная пословица хоть в английском, хоть в русском языке – easy come, easy go (как нажито, так и прожито). Настоящее поэтическое слово способно не только воспламенить фантазию и затронуть душу, но и светить, и согревать на протяжении многих лет, проникая глубоко, заставляя размышлять, сопереживать, изменяться к лучшему, и меняясь, самому изменять окружающий мир. А если нужно – встать на его защиту от зла и несправедливости.
Слово – это универсальное оружие света против тьмы, влияние его неисчерпаемо и неизмеримо привычными количественными категориями, чем больше им делишься, тем ярче и сильнее становится этот свет.
Прочитав поэтический сборник «Мох и Клевер», ты уже не останешься прежним. Вот в чем парадокс. То, что было непонятно, недоступно для восприятия раньше, проходило мимо твоего взора, вдруг становится важным и весомым, высвечивается новой гранью, восполняет пустоту, которая до этого прочтения зияла черной дырой, отбирая силы. Самое невероятное то, что автор не только ведет читателя по «лабиринту души», но и сам честно проходит этот лабиринт вместе с нами, не зная наперед, каков окажется итог. Его поэзия не несет в себе пресыщенной самоуверенности и напыщенной пафосности, ложных обещаний и сомнительных рецептов. Это путь, это искание, основанное на личном духовном и жизненном опыте, это исповедь и надежда. И хочется сказать – добро пожаловать домой, в наш поэтический «русский мир», который всегда открыт для тех, кто владеет классическим русским словом, любит Россию, несет эту любовь в своем сердце и передает людям.
Екатерина Полумискова,член Союза писателей России, Ставрополь
Тень мотылька
- Тень мотылька в хрустальной скрыта банке,
- Томима памятью о молодых полях,
- О теплых днях и птицах-звонарях,
- Слетевшихся к весенней перебранке,
- И о дождях, секущихся впотьмах
- Лучами ламп на дальнем полустанке.
- Тень мотылька… Беззвучна дрожь крыла,
- Движеньем невесомым хлада тонка,
- Не потревожит, не ударит звонко
- Тупой изгиб прозрачного стекла,
- Но вопросит с надеждою ребенка
- Ту твердь, что так незримо облекла:
- «Что если б явью стали сон и быль
- В ответ на бессловесную поруку
- Не почитать за пагубу и скуку
- Среди житейских вод внезапный штиль
- И не подобить слов пустому звуку,
- Сжигая дни как тлеющий фитиль?
- Возможно ль это, и какой рукой
- Незримых уз отнимутся прещенья
- И в направлении свободного парения
- Начнется долгожданный путь домой
- Сквозь тишину холодного забвенья
- Где примет новый бой былой изгой?
- Возможно ль это, и какой рукой?»
- Внимал он сам себе, и взгляд немой,
- Стремясь вовне, не находил покой.
- Вот если б Некто, проливая свет,
- Позволил обрести, как дар, свободу,
- Как если б кто живительную воду
- Возлил на лепестков увядший цвет,
- И, воскресив, благословил вослед:
- «Ну что ж, лети, двукрылый силуэт,
- Поведай на страницах этой книги,
- Какие тяготят тебя вериги,
- Отлитые в горниле прежних бед,
- И станут ли житейские интриги
- Причиною падений и побед?»
В тени горчичного дерева
В тени горчичного дерева
- В тени горчичного дерева
- Мы встретимся в жаркий полдень,
- Где Бог насквозь просветит
- Душу как лист бумаги.
- И хватит ли нам отваги?
- Ведь каждый тогда ответит,
- Глядя в живую просинь,
- Над ширью вечного берега,
- О том, что было и стало.
- И где обитало сердце.
- И как простирались руки.
- И что порождали песни —
- Надежду или болезни?
- Струились ли чувств излуки
- В добро, как этюды Герца,
- Иль чайкой метались шало?
- И благ все казалось мало.
- И часто грубела кожа
- От взоров, смотрящих колко,
- Не видя Твой свет в прохожих.
- Не слыша Твой стук в прихожих,
- Мы так прозябали долго,
- Что слез на покровах ложа
- Не счесть. И вздохнув устало
- Все ищем в себе начало
- Любви, что дарует встречу,
- Где берег широк и вечен,
- Под сенью горчичных дерев.
Гранат
- Гранат, словно сардис[1] в твоей ладони,
- Так радует взор отшлифованной гранью.
- Он будто рождает простую надежду
- На лучшую долю, чем рок Персефоны.
- На то, что не вечно томиться в Аиде,
- И встреча возможна у Дерева Жизни.
- Гранат, словно сардис в твоей ладони,
- Наводит на мысль о присутствии тайны,
- И кажется, словно она всем открыта
- В своей красоте – на холстах Боттичелли.
- Рассыпанный сардис в твоей ладони,
- Играет в лучах переливом порфира,
- Ты мне подари эту пригоршню зерен,
- Чтоб сердце питала простая надежда.
- Раздавленный сардис в Его ладонях,
- Истек красным потом и Воскресением.
- Туда, где покоился череп Адама,
- К Престолу Отца, у подножия Голгофы.
Рождество Христово
- Нынче Праздник
- Пространнее неба и шире земли.
- И светила
- В холодном бездонье гирлянду зажгли.
- Вот по ней
- В небывалом сиянье кочует звезда,
- Изменяя наш мир навсегда.
- В палестинских полях
- Под рогожею спят пастухи.
- Слышен шепот углей,
- Сладкий запах горячей ухи.
- И похоже,
- Что целой вселенной пока невдомек,
- О свершившемся слове любви
- Кое молвил пророк.
- На колючей соломе
- Младенец устами приник
- К неневестной Невесте,
- Покоен божественный Лик.
- И в редеющей мгле,
- Торжествуя, пылает свеча,
- Как осколок живого луча.
- Скоро, скоро прольется
- В селениях радостный клич:
- «Царь родился на свет
- Он отымет обиды и бич!»
- А пока неподвижной завесой в глазах старика
- Только чернь тупика.
- «Как возможно, чтоб чадо
- родилось так дивно на свет?
- Неужели сие
- то, что ждали уж тысячи лет?
- И доподлинно ль Ангел явил этой тайны ключи
- Под покровом ночи?»
- Но растают сомненья
- Как сон пред рассветом седым.
- Бремена Откровения
- Станут вином молодым,
- Что незримо омоет сокрытую немощь души
- Средь лазурной тиши.
- В этот Праздник
- Пространнее неба и шире земли
- Над простором родным
- Замерцало в безбрежной дали
- Откровение любви, указуя нам истинный путь,
- Чтоб домой нас вернуть.
Крестный Путь
- Звуки, звуки до боли знакомые,
- Точно для пущей муки, выкрутив руки,
- Человека вели, зная наперед, каков исход
- И ковалась брусчатка подковами:
- – Битый – небитого – несет!
- – Битый – небитого – несет!
- Кричал народ:
- – Да, кто ж так падает, кто так встает?!
- – Ему давали пить, так ведь не пьет!
- – Ему б солгать, чтоб жить, так ведь не врет!
- – Каков урод!
- – Ну ничего, тут поворот и до холма,
- а там растянут так, что пыл уймет!
- И пыль взойдет
- Прям до небес, наступит тьма,
- И Он умрет.
- Но то потом, сейчас грядет.
- И взгляд Его дрожит струной,
- Живой кричащею струной,
- Для Той, что молча за толпой
- Идет.
- «Не плачь родная, все это пройдет!»
- Глотая пыльный воздух дрогнет рот:
- «Иной наступит день, иной рассвет.
- Взойдет на сердце у людей слезы упавшей плод.
- И в третий день Твой Сын к Тебе придет!
- Теперь пойдем, народ уж ждет».
Человек умер
- …И распахнулось небо,
- По шву облака лопнуло.
- Прожектором маяка в глаза
- Залило светом, как лето
- Через сад заходящее
- Окнами.
- И жизнь ворвалась.
- Легкие раздуло дыханием
- Вечности.
- Шаги стали легкими,
- и оказалось, что суть
- не в прихоти и жемчугах,
- а в человечности.
- Тогда по дворам крытым
- Понесли,
- Подстелив сеном и рогожами.
- И говорили: «Умер Человек!»
- Закрыв крышку
- Гроба,
- Чтобы не тревожили.
- Но небо распахнулось!
- В жизнь распахнулось!
- И человек ожил!
Ты закажешь по мне литию
- Ты закажешь по мне литию
- В день, когда поспевают яблоки.
- И в саду, что на ближнем краю,
- Эти яблоки будут сладкими.
- В день, когда не открою дверь,
- Тень грозы на окно опустится.
- Заскулит калитка, как зверь,
- И не пустит в мой домой распутицу.
- А потом будут снег и лед,
- Треск печи в пику зимней вьюге.
- Горьковатым окажется мед
- Из цветов, что растут на юге.
- Увлечет память прежних лет
- В дни, когда после вечной стужи,
- Веру в жизнь согревал рассвет
- Отражением в чистой луже.
- Ну а там уж рукой подать
- До прогулок с тобой в летней чаще.
- Встану рядом, скажу: «Благодать!»
- Ты шепнешь: «Приходи почаще…»
Выстрел в вечность
- Время взведенным курком снова выстрелит в вечность.
- Тихо споет кроткий инок – «блаженный покой».
- Хлынет из тлена живая стихия в беспечность,
- Только бы выстрел на вылет, а не холостой.
- Может, тогда мне поведают, кто я такое,
- И отчего непрестанно чинился разбой?
- В темных глубинах души, где аукал людское,
- Я в этих шахтах частенько спускался в забой.
- Где-то на ощупь, а где-то при свете лампады
- Вновь натыкался на двери исходных начал.
- В келье монаха мне были безудержно рады,
- В грязном притоне на ухо враг матом кричал.
- «Что ты добыл или что наработал трудяга?» —
- С горькой иронией спросишь себя у черты.
- К тесным вратам даже самый запойный бродяга
- Станет вперед твоей «милости» за пол версты.
- Ты помолись неспеша у резного кивота
- В миг, когда в сердце вольется безмолвный призыв.
- Чтобы за гранью той, вместо петли эшафота,
- Нас бы встречали, все прегрешенья простив.
Нам не нужно теперь умирать
- Наши мысли по сути – жизнь.
- Неужели себе я враг?
- Миллион в каждом взгляде – призм.
- Отражающих свет – мрак.
- Наши жизни по сути – скорбь.
- Если мыслишь один – страх.
- Не тащи на себе горб —
- Откажись от вещей – прах.
- Что за дикая ложь – спесь?
- Искажает твой лик грех.
- Где родилось мое «Я»,
- Там закончился человек.
- Время проб и потерь – рок.
- Только времени нет ждать.
- Оказалось, Любовь – Бог,
- Так зачем же теперь умирать?
За полем жизни – Жизнь
- А за полем есть жизнь,
- Только вечная.
- Там камыш и вода —
- Не случайные.
- Там закат хохломой,
- Сны беспечные,
- И душа там не рвется
- Отчаянно.
- Ты на поле за мной
- Теми тропами
- Не ходи по пятам —
- Волчцы-тернии.
- Проросло жизни поле
- Хворобами,
- Вместо злаков – лишь зло,
- Да сомнения.
- Мне б до края дойти
- И взмахнуть рукой —
- Ветер дунет, я ввысь
- Одуванчиком.
- Где камыш и вода,
- Я стою босой.
- И звенит колокольчик
- Заманчиво.
Дорога Домой
- Как неясыть на нырище[2],
- Головня на пожарище,
- В тишине одиночества —
- Мысленный силуэт.
- Зазывает на сонмище,
- На постыдное зрелище,
- Возрождая пророчества
- В вечность канувших лет.
- О годах разворованных,
- Суетой окантованных,
- Тех, где нитью протянута
- Память лживых побед.
- От того ли на кладбище,
- Глядя ввысь умоляюще,
- Для души, что обманута,
- Сердце ищет ответ?
- Даль пресытится сыростью,
- Словно Божией милостью,
- Осень звезды рассыпала,
- Чтоб бродяге помочь.
- Там, где небо засветится,
- Не Апостол ли встретится?
- И согреет рубахою,
- Что ткала ему ночь.
Ночь носит густые чернила
- Под черною рясой Ночь носит густые чернила.
- Пожалуй, таких не отпустит вам лавочник в долг.
- Им свойственно в час, когда тьму разбавляют светила,
- Касаньем одним обращать все в сияющий шелк.
- Не сразу приметишь в графитовой мгле переливы,
- Сему созерцанью приличествует тишина.
- Где тихо стрекочут сверчки, да и те не игривы,
- И тешит повадкою мирною в небе луна.
- Тогда лишь проступят таинственные очертания.
- В них сможешь по слову поэта «фигуру прочесть»
- И фибрами грешной души с замираньем дыхания
- Прославить безмолвной слезой христианскую весть.
Брат
Когда приблизился к дому, услышал пение и ликование;
и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое?
Он сказал ему: «брат твой пришел…
Лк. 15:25–27
- «Иссиня! Иссиня!» – Зычно птица кричит.
- А в сенях, а в сенях сердце грузно молчит.
- «В небо синь! В небо синь!» – звонких нот хоровод
- Разлетается ввысь от древесных колод.
- Этой песней и ты залети за порог.
- Если сделаешь шаг, то усвоишь урок.
- Из далеких краев брат вернулся домой.
- Слышишь? Ради него жизнь ведут на убой.
- Будет праздник и пир из заколотых мяс.
- Даже старый отец резво бросится в пляс.
- В окружение семьи и надежных друзей
- Молодого вина себе в чашу налей,
- Но бери только то, что из новых мехов,
- Чтобы впредь не цедить память ветхих грехов.
- От чего же ты бледен и будто бы зол?
- Как свидетель, заставший чужой произвол.
- Это зависть, мой друг, и мещанская спесь.
- Что скрывалось от глаз – обнаружилось днесь.
- Непутевого Брата обнять поспеши,
- И обрящешь покой на просторах души.
- Сей мотив повторяется тысячи лет
- Покаянным примером духовных побед,
- Упраздняя желанье ударить под дых
- Оступившихся братьев – родных и чужих.
Надежда как лунный блик
- Качаются мирно, тонут,
- Плывут и мерцают во тьме,
- Попав в леденеющий омут
- Средь глыб на покойной Неве,
- Сияющие потоки —
- Разлившийся Млечный Путь.
- Слегка обжигает щеки
- Лучей, отраженных, ртуть.
- Уже запорошен Невский,
- Клубится густая мгла.
- И точечно, по-достоевски,
- Вонзилась под сердце игла
- Забытых воспоминаний,
- Несказанных нужных слов…
- Над сводами ветхих зданий
- Возносится Крест Христов —
- Орудие от бессилья.
- Сей образ в века отлит.
- С Ним, чинно расправив крылья,
- Посланник Небес парит,
- Чернеет немая бронза,
- Горе[3] указует перст,
- Там дом, там Святая Sponsa[4],
- К Ней путь ныне всем отверст.
- Блестит на водах канала
- Надеждою лунный блик.
- Возможно ли, чтоб сначала
- Он в небе звездой возник?
Praefectus
- Упаду средь кустов можжевельника,
- На восточных июльских холмах,
- В пыльной тоге, в кальцеях[5] сановника,
- На мгновение стану безмолвником,
- Потерявшись в седых облаках.
- Смысла нет, я ищу лишь забвения
- В ежедневной мирской суете.
- Средь кифар и вина упоения,
- Средь обмана и хитросплетения,
- Растворяясь в сплошной череде.
- Кипарисовым зноем окутанный,
- В тонкой дреме мне снится опять:
- Холм лесной окруженный запрудами
- Там деревья цветут изумрудами,
- Тень бросая на водную гладь.
- Почерпаю прохладу живящую,
- Чтоб напиться, но в этот же миг
- При касанье, рукою дрожащей
- В отражение, столь сердце щемящий,
- Проступает твой ангельский лик.
- Что-то было в глазах твоих вечное,
- Словно радость и тихий покой,
- И на все уговоры беспечное,
- Без малейшего страха, сердечное:
- «На Голгофе Он будет со мной».
- Я молчал, оглушенный раскатами,
- Пораженный святой простотой.
- Отпустить? Но указ императора!
- Она шла вдоль колоны с солдатами
- В Колизей, за холмовой грядой.
- С того дня стало тесно на свете…
- Все, что есть у меня, я отдам,