Стихотворения
© Сапгир Г.В., наследники, 2025
© Давыдов Д.М., предисловие, составление, 2025
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025
РОССЫПЬ МАНЕР
О Генрихе Вениаминовиче Сапгире (1928–1999) сейчас пишут довольно много[1], как и о других представителях «лианозовской школы» (или «лианозвской группы»), сформировавшейся вокруг поэта, художника и педагога Евгения Леонидовича Кропивницкого в 1950-е гг. в тогдашнем подмосковном поселке Лианозово (с тех пор давно уже вошедшем в черту Москвы). Однако среди всех «лианозовцев» именно Сапгир, а также художник Оскар Рабин и поэт Игорь Холин могут быть названы прямыми учениками Кропивницкого, причем задолго до всякого формирования «лианозовской школы» как более широкого круга поэтов и художников.
Именно Сапгира и Холина, как и их учителя, часто называли «барачными поэтами» (Оскар Рабин делал схожее в живописи). В самом названии – игра с понятием «барочный»: вместо странной, неправильной формы жемчужины, по распространенной версии давшей название эпохе барокко, по созвучию и с очевидной иронией выдвигается подмосковный барак, место обитания послевоенного пролетариата. Игорь Холин в своих записях указывает на свойства, которыми должно обладать «барачное стихотворение»: «1) простота излагаемого материала. 2) простота формы и одновременно (в меру) оригинальность. 3) место действия – барак или любой другой дом, мещанство, низменные чувства, зверство на уровне квартиры, двора, улицы, вызванное мелочностью, и т. д.»[2].
То, что можно называть «примитивизмом» как сознательной формой поэтической оптики, и что во многом описывает стиль Кропивницкого и Холина (этим свойством отнюдь, впрочем, не исчерпывающийся), характерно отчасти и для тех текстов, которые Сапгир полагал первыми настоящими своими произведениями (все, что писалось до этого, Сапгир изъял из обращения): поэмы «Бабья деревня» (1958) и книги «Голоса» (1958–1962). Но сам Сапгир несколько иначе видел тот импульс, что привел его к новой манере. Вот как он описывает этот момент осознания новой поэтической установки в интервью Владиславу Кулакову: «Евгений Леонидович говорил, что всякое нытье, всякая унылость, поэзия, где все страдают, – это не современно. Современность совсем иная. На жизнь нужно смотреть в упор, и поэзия должна быть по возможности очищена от эпитетов, сравнений и т. д. – все это обветшалый груз литературщины. Он тянет поэта, сковывает его, и от этого груза надо освобождаться. Я ведь сам поначалу завяз очень крепко, но, когда написал в 1958 году поэму «Бабья деревня» и потом стихотворение «Голоса», почувствовал, что мне что-то открылось. Я понял, что назад возврата нет, и уничтожил почти все, что написал до этого. Я вдруг услышал современность, со всех сторон услышал, в разговорах на улице»[3].
Именно сборник «Голоса» (1958–1962) становится «знаковым» для восприятия Сапгира в андеграундной среде. Еще один «лианозоааец», Всеволод Некрасов, довольно прохладно относившийся к более позднему сапгировскому творчеству, писал: «… для меня Сапгир – Сапгир 1959 года, т. е. «Радиобреда», «Обезьяны», «Икара» и всей подборки № 1 «Синтаксиса»[4]. Сапгир максимальный и, как никто тогда, доказательный. Время было такое – такого потом уже не было. И Сапгир был герой именно этого времени. В поэзии. Точнее – в стихе. Что и было важно»[5]. И далее: «… конкретизм Сапгира – в случае «Голосов» – прежде всего, именно программа. Прежде факта. Мы же видели, каким бесспорным фактом может быть сапгировская строка. Отчетливейшим. Блистательной, как ни у кого реализацией конкретистских интенций – не то что окно вдребезги – весь дом дрожит. Хотя вроде бы никто не старается – действительно стих такой. Сам стих. Стихия…»[6].
Сапгир в «Голосах» вступает в диалог вроде бы не с предшествующей поэтической традицией, но с «голосами реального мира», однако они воспринимаются через метатекст русского авангарда (мне приходилось сравнивать «Голоса» и со стихами «сатириконовца» Петра Потёмкина, и с книгой Алексея Кручёных «Говорящее кино»), отчасти находясь с ним в пародических отношениях; при этом непосредственный, «первый уровень» затекстовой реальности не отменяется. Гротескный монтаж здесь преображает часто тот или иной «низовой» нарратив: городскую легенду, слух, анекдот, рассказ о бытовой ситуации, газетную статью или заметку, – или ту, или иную коммуникативную ситуацию, в которой четко расписаны роли и реплики. Линия «Голосов» во многом продолжается в книге «Молчание» (1963). Здесь, однако, Сапгир гораздо охотнее обращается к словотворчеству и фантастике. С другой стороны, здесь на авансцену выдвигается, проступает столь важный для поэта мотив, как пауза, тишина, заданный в самом названии; впоследствии он станет одним из важнейших для Сапгира. Здесь же появляется и отсутствующий в «Голосах» лирический субъект, впрочем, поданный весьма иронически.
«Псалмы» (1965–1966) представляют собой уникальный опыт поэтического оживления ветхозаветной книги. Парафразы, переложения Псалтири были важнейшим элементом поэтической культуры XVIII – начала XIX в., однако впоследствии отошли на периферию поэтической практики. Сапгир актуализирует поэзию псалмопевца, насыщая ее современными реалиями, заумью и просторечием, при этом сохраняя структуру и дух оригинала. Архаический слой, на сей раз не библейский, а античный, актуализируется в книге «Московские мифы» (1970–1974), в которой Адонис, Дионис или Одиссей повещаются в современный хронотоп. Одновременно здесь предстают в качестве мифологических персонажей деятели андеграундной культуры Лимонов, Мамлеев или Бродский, оказавшиеся в эмиграции, то есть, по советским представлениям, в своеобразном инобытии, а массовый человек авторитарного мира обрисовывается как представитель хтонических сил.
Вообще, одной из ведущих тенденций сапгировского творчества можно называть сложный диалог с конвенциональными поэтическими формами или языками традиции, подразумевающий как наследование, так и взлом, деконструкцию. Если бы оппозиция «традиция и новаторство» не звучала как литературоведческий штамп, ее вполне можно было бы счесть наиболее полно описывающей метод Сапгира (у которого при этом, конечно, бывали периоды разных увлечений и разворотов). Так, «Элегии» (1967–1970), книга, которую сам Сапгир выделял в своем творчестве наряду с «Голосами», построена на фрагментировании опыта лирического субъекта, на демонстрации того, как в одном из самых канонических лирических жанров целостность личностного высказывания неизбежно распадается на множество мимолетных реакций, которые указывают на разные грани того самого элегического чувствования. Здесь Сапгир ярко демонстрирует еще одно важное свойство своего поэтического мировоззрения: сомнение в целостности субъекта, говорящего «я», утверждение множественности ипостасей, стоящих за кажущейся целостной личностью.
Таково и сложное отношение Сапгира к твердой формой сонета. В «Сонетах на рубашках» (1975–1989) то демонстрируется виртуозное владение этой формой, отсылающее нас к самим творцам сонетного канона, Данте и Петрарке, то происходит взлом формы: превращение ее в «нулевой», «пустотный текст», или обрушение, руинирование текста, или использование в качестве первоосновы заведомо «антипоэтического» материала вроде советской газетной передовицы. Или же в компактной книге-цикле «Этюды в манере Огарева и Полонского» (1987), где обращение к второстепенным поэтам постромантической эпохи оказывается многоуровневым: с одной стороны, перед нами остранение мира русской культуры XIX века, гротескное ее переосмысление, с другой же – палимпсест, письмо по письму, при котором ткань как конкретных тестов поэтов-предшественников, так и некоторая общая «аура» их поэтических миров становится инструментом собственного высказывания.
Важным этапом для Сапгира явилась книга «Дети в саду» (1988), в которой окончательной кристаллизации достигает важнейшая для поэта стилистика фрагментирования. Здесь Сапгир формирует поэтику полуслов, недоговоренностей, которые вторгаются уже не в синтаксические конструкции, а в сами словоформы. Мерцающая семантика, затрудненность речи (в хрестоматийном стихотворении «Дурочка» мотивированные «недоречью» ребенка с особенностями развития, но вовсе не всегда требующие такой прямой мотивировки) ведут к классической деавтоматизации восприятия, описанной еще Виктором Шкловским.
В других книгах Сапгир обращается к еще одному важному для его поэтики принципу, который можно назвать комбинаторным. На нем построены тексты из книг «Лубок» (1990), «Развитие метода» (1991).
В книге «Проверка реальности» (1972–1999) Сапгир акцентирует внимание на атомизации значащего слова. Сам он писал: «… я давно заметил, что формообразующим элементом ритма у целого ряда поэтов начала века является слово под ударением или группа слов. Чтобы выделить это слово или группу слов и отделить их от следующих, Маяковский располагает стихи ступеньками… Гораздо живее начертание слова как стихотворной строки у более поздних поэтов: у Асеева, у Кирсанова, затем, например, у Холина, у Соковнина. Да у того же начинающего юного Маяковского!
Здесь меня не устраивал сам рисунок стиха – ниточкой. Если изредка, довольно оригинально получается, а если сплошь – некий странный Китай. И притом ритм – это главное: после каждого слова – большая цезура, а я слышу малую.
Вот я решил, что возможно в таких случаях записывать стихи нормальными строфами. Только каждое слово с прописной буквы и – тройной интервал. Сохраняется вид книжной страницы – и как читается стих, так и произносится»[7]. Слово или словосочетание при таком подходе обретают принципиально иной вес, они не минуются инерционным взглядом, поскольку ритмическая и семантическая составляющая работают при таком подходе слаженно. В результате текст становится максимально насыщенным, лишенным пустот. Интересно, что Сапгир, увлеченный всегда пустотой, молчанием, фрагментацией, в ряде случаев обращается к ровно противоположному началу, которое в духе конструктивистов 1920-х можно назвать «грузификацией стиха».
В другой книге – «Собака между бежит деревьев» (1994) Сапгир использует иной механизм фиксации внимания и деавтоматизации а именно нарушение привычного синтаксического строя. Но здесь же происходит и та децентрация субъекта, которая была важнейшим конструктивным приемом еще в «Элегиях». Еще в одной поздней книге, «Слоёный пирог» (1999), Сапгир работает с таким раритетным приемом, как «круазе», при котором окончание стиха рифмуется с началом следующего (у Сапгира, впрочем, весьма вольно).
Наконец, максимального выхода за пределы словесных ограничений Сапгир достигает в первых двух циклах книги «Тактильные инструменты» (1989–1990). «Предшествие словам (Дыхание ангела)» – это ряд перформансов, подразумевающих не говорение, а шумы, стуки, звукоподражания, дуновения и, собственно, молчание. В одноименном же со всей книгой цикле (к сожалению, оставшейся за пределами нашего избранного) Сапгир чуть ли не в духе Леонардо да Винчи описывает невозможные инструменты и агрегаты, чье действие также подразумевает выход из словесной области в пространство синестезии.
В другой линии своего позднего творчества, заданной в свое время «Голосами», Сапгир возвращается к поэтическим нарративам. Не случайно одна из книг получает название «Новое Лианозово» (1997). Здесь Сапгир (не без элемента автопародийности) обыгрывает раннюю «барачную» эстетику, помещая ее в реалии 1990-х, преподнесенные через нарочито сенсационную криминальную хронику и эксплуатационные мотивы бульварной прессы; иными словами, предметом деконструкции Сапгира тут становится пресловутая «чернуха».
Совсем иной тип нарратива встречаем в книге «Параллельный человек (Рассказы, записанные посредством ритма)» (1992). Это – в самом деле поэтические новеллы, связанные с парадоксальными и драматичными судьбами отдельных персонажей. Поэтика этой книги продолжится и в завершающем «Тактильные инструменты» цикле «Мемуары с ангелами в Красково» (также не вошедшем в нашу книгу), где стихотворные новеллы обретают откровенно автобиографический характер.
Как мог заметить читатель, принципиальной основой сапгировского письма было мышление книгами-циклами, которые создавались на основе общности некоторого более или менее формализованного конструктивного принципа. Таковым мог оказаться прием, форма, жанр или некая более сложно устроенная, но вполне уловимая установка. Такое «мышление книгами», конечно, в условиях неподцензурной культуры имело специфическую реализацию. Если книги как единое художественное целое и появлялись, то в самиздате. Типографская публикация книг в их авторской редакции с большим опозданием началась за рубежом («Сонеты на рубашках». Париж: Третья волна, 1978), а в России – только в перестроечную (М.: «Прометей», 1989), а затем и постсоветскую эпоху. В 1990-х Сапгир скорее стремился публиковать новые стихи, нежели продвигать старые. При этом он, став одним из немногих поэтов старшего поколения, уверенно освоившим компьютер, как создал электронные версии основного корпуса своих сочинений (и несколько вариантов их собрания), так и работал над новыми текстами в электронном формате. С одной стороны, это позволило сохраниться корпусу сапгировских текстов в практически исчерпывающей полноте, с другой – многие поздние тексты сохранились в многочисленных вариантах, что создает определенные текстологические проблемы[8].
Иными словами, при жизни Сапгира далеко не все его книги были опубликованы в авторской редакции. Проект четырехтомного собрания сочинений, начатый Александром Глезером, остановился на втором томе. Посмертные публикации также вызывали вопросы. Особенно это относится к тому «Стихотворения и поэмы» в Малой серии «Новой библиотеки поэта» (СПб.: Академический проект, 2004), подготовленному недавно ушедшим от нас поэтом и писателем Давидом Шраером-Петровым, добрым приятелем Сапгира, и его сыном, филологом Максимом Шраером. Необычайная важность публикации одного из важнейших поэтов неподцензурной традиции в этой образцовой, стремящейся к академизму, но, увы, эстетически консервативной серии невозможно переоценить. Тем досаднее, что составители, явно в нарушение авторского замысла, представили большую часть книг (включая классические «Голоса») фрагментарно, при этом руководствуясь не всегда объяснимой логикой отбора; определенная путаница наблюдалась и в составе поздних книг. Это тем более досадно, что данное издание в идеале должно было бы выступать как каноническое, на которое ссылались бы исследователи (мне приходилось выступать с довольно жесткой критикой данного издания).
До последнего времени единственным изданием, базировавшимся на авторской электронной версии собрания сочинений, был составленный Юрием Орлицким том «Складень» (М.: Время, 2008), который, однако, несмотря на солидный объем, не мог включить всего поэтического наследия Сапгира; к тому же он давно стал библиографической редкостью.
Наконец, в 2023–2024 годах редакторским коллективом в составе Юрия Орлицкого, Михаила Павловца, Светланы Артемовой и автора настоящего предисловия был подготовлен четырёхтомник Сапгира (опубликованный в «Новом литературном обозрении»). Это издание не академическое, но основанное на авторском замысле и стремящееся к полноте. В собрание включены не только поэтические произведения, но и проза, поэтические переводы, эссеистика, критика и мемуарные заметки. Отдельным большим блоком представлены избранные стихотворения для детей – наиболее, пожалуй, известная широкой публике сторона деятельности Сапгира, для него самого, впрочем, носившая скорее прикладной характер, что не умаляет ее значения.
После того как основной корпус сочинений Сапгира стал доступен, естественно перейти и к иным формам популяризации его творчества. Наше «Избранное» выступает именно таким «введением в поэзию Сапгира». Именно потому, несмотря на предшествующую критику издания в «Новой библиотеке поэта», я взял на себя смелость изъять отдельные тексты из сапгировских книг, подразумевая, что желающий всегда может теперь обратиться и к более полным публикациям. Моя задача была скромнее: представить компактное собрание самых значимых, но одновременно и самых характерных сапгировских стихотворений. Разумеется, как в любом таком проекте, здесь невозможно обойтись без субъективизма, однако хотелось бы надеяться, что его доля меньше, чем могла бы быть. Разумеется, что-то не вошло и по объективным причинам: из некоторых важнейших книг совсем уж невозможно ничего извлечь без утраты художественного смысла. Таковы, например, грандиозные «Черновики Пушкина» (1985), опыт многоуровневого диалога с классиком; или еще один диалог с предшествующей традицией, «Стихи для перстня» (1979–1980), отсылающий к рубаи Омара Хайяма; или блестящая соцартистская минималистическая сатира «Лица соца» (1990); или опыт создания альтер-эго автора, его гетеронима в «Терцихах Генриха Буфперева» (1984, 1987), построенный на максимально концентрированном словотворчестве; или поэтические «Монологи» (1982), книга одноактных трагифарсовых, насыщенных фантастическими и одновременно отсылающими к классическим античным, шекспировским, чеховским и т. д. образам пьес; или опыты глоссолалической зауми в «Стихах на неизвестном языке»…
Несмотря на эти зияния, поэтический портрет Генриха Сапгира, надеюсь, получился репрезентативным. В любом случае иным, нежели россыпью методов и манер, объединенных уникальной фигурой поэта, это собрание быть бы и не могло.
Данила Давыдов
ИЗ КНИГИ «ГОЛОСА»
(1958–1962)
ГОЛОСА
- Вон там убили человека,
- Вон там убили человека,
- Вон там убили человека,
- Внизу – убили человека.
- Пойдем, посмотрим на него.
- Пойдем, посмотрим на него.
- Пойдем, посмотрим на него.
- Пойдем. Посмотрим на него.
- Мертвец – и вид, как есть мертвецкий.
- Да он же спит, он пьян мертвецки!
- Да, не мертвец, а вид мертвецкий…
- Какой мертвец, он пьян мертвецки —
- В блевотине валяется…
- В блевотине валяется…
- В блевотине валяется…
- . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- Берись за руки и за ноги,
- Берись за руки и за ноги,
- Берись за руки и за ноги,
- Берись за руки и за ноги
- И выноси его на двор.
- Вытаскивай его на двор.
- Вытряхивай его на двор!
- Вышвыривай его на двор! —
- И затворяй входные двери.
- Плотнее закрывайте двери!
- Живее замыкайте двери!
- На все замки закройте двери!
- Что он – кричит или молчит?
- Что он – кричит или молчит?
- Что он – кричит или молчит?
- Что он? – кричит или молчит?.
ОДИНОЧЕСТВО
Мигает лампочка у входа!
- Тут, на полу, на полках склада
- Толь, гвозди и – кому что надо —
- Лопаты, пилы, топоры,
- Кувалды, кирки и ломы.
- Бутылку и стакан – на бочку!
- Пьет водку молча, в одиночку.
- Лопаты, пилы, топоры,
- Кувалды, кирки и ломы.
- Очки на лбу. Подслеповато
- Глядит. Жена? Была когда-то.
- Лопаты, пилы, топоры,
- Кувалды, кирки и ломы.
- Глядит – и тянутся концами,
- Кривыми скалятся зубами
- Лопаты, пилы, топоры,
- Кувалды, кирки и ломы.
- Вдруг инструмента стало вдвое…
- Все поскакало вкруговую:
- Лопаты, пилы, топоры,
- Кувалды, кирки и ломы.
- Довольно! Хватит! Надоело.
- Лежите смирно. Ждите дела,
- Лопаты, пилы, топоры,
- Кувалды, кирки и ломы.
- Поднялся. Вышел из сарая.
- Замок навесил, запирая
- Лопаты, пилы, топоры,
- Кувалды, кирки и ломы.
- Луна. Леса. Громада стройки.
- Барак. Старик уснул на койке.
- Лопаты… пилы… топоры…
- Кувалды… кирки… и ломы…
ПРЕДПРАЗДНИЧНАЯ НОЧЬ
Льву Кропивницкому
- Пахнет пирогами. Тихо.
- Прилегла и спит старуха.
- Из-за ширмы вышел зять,
- Наклонился что-то взять.
- Мигом сын вскочил с постели
- И стоит в одном белье —
- Тело белеет.
- Вдруг
- Зять схватил утюг.
- Хряк! —
- Сына сбил с ног.
- (Крикнуть порывалась,
- Но пресекся голос,
- Встал отдельно каждый волос!)
- Зять глядит зловеще:
- «А ну, теща, отдавай мои вещи!»
- Надвигается на тещу —
- И не зять, а дворник —
- И не дворник, а пожарник.
- За окном кричат: Пожар!
- Запевает пьяный хор.
- В багровом отсвете пожара
- За столом пируют гости.
- Зять сидит на главном месте.
- Рядом с ним соседка Вера
- Хлопает стаканом водку.
- Зять облапил, жмет соседку.
- Целовать! Она не хочет,
- Вырывается, хохочет.
- Зять кричит: «Женюсь, ура!
- А законную жену
- Из квартиры выгоню
- Или в гроб вгоню!»
- Галдеж: «Давно пора!»
- В комнате все жарче,
- Ярче.
- С треском лопнуло стекло.
- Дымом все заволокло.
- Лица,
- Глаза, разинутые рты —
- Все проваливается…
- В солнце половина комнаты.
- На столе блюдо —
- Пирогов груда.
- Сын стоит в одном белье.
- Из-за ширмы вышел зять,
- Наклонился что-то взять:
- – Эх, погодка хороша!
- – С праздником вас, мамаша.
СМЕРТЬ ДЕЗЕРТИРА
- – Дезертир?
- – Отстал от части.
- – Расстрелять его на месте.
- (Растерзать его на части!)
- Куст,
- Обрыв, река,
- Мост
- И в солнце облака.
- Запрокинутые лица
- Конвоиров,
- Офицера.
- Там
- Воздушный пируэт —
- Самолет пикирует.
- Бомба массою стекла
- Воздух рассекла —
- УДАР.
- Наклонился конвоир,
- Офицер,
- Санитар.
- …еще живет.
- …нести.
- Разрывается живот,
- Вывалились внутренности.
- Сознания распалась связь…
- Комар заплакал, жалуясь.
- Вьется и на лоб садится,
- Не смахнуть его с лица…
- По участку ходит мрачен,
- Озабочен:
- На доме прохудилась крыша,
- На корню
- Засохла груша,
- Черви съели яблоню.
- Сдох в сарае боров,
- Нет на зиму дров.
- А жена? Жена румяна —
- На щеках горят румяна,
- Она гуляет и поет —
- Никого не узнает.
- Говорит: «Чудные вести:
- Пропал без вести,
- Пал героем,
- Расстреляли перед строем!»
- Взял молоток,
- Влез на чердак
- И от злости
- И тоски
- Загоняет гвозди
- В доски,
- Всаживает
- В свой живот.
- Что ни гвоздь,
- То насквозь.
- Нестерпимая резь.
- – Ай!
- – Ой!
- – Смотри: еще живой.
- – Оставь, куда его нести,
- Вывалились внутренности.
- (Комар не отстает, звеня.)
- – Братцы, убейте меня.
РАДИОБРЕД
- Лежа, стонет.
- Никого нет.
- Лишь на стенке черный рупор.
- В нем гремит народный хор.
- Дотянулся, дернул шнур!
- Вилка тут, розетка там.
- Не верит своим
- Ушам:
- Шум,
- Треск,
- Лязг металла.
- Радио забормотало:
- «Последние известия.
- Экстренное сообщение!
- …На месте
- Преступления.
- …Большинством голосов.
- …Градусов
- Мороза.
- …Угроза
- Атомного нападения
- Эпидемия…
- Война…
- Норма перевыполнена!»
- Снова хор. На фоне хора
- Соло авиамотора.
- Рев
- Реактивной авиации.
- Взрыв
- Оваций!
- Больной глядит остекленело.
- Рука
- Судорожно сжала одеяло.
- Из дверей – издалека
- Показался некто.
- – Доктор!
- – Надо
- – У меня проверить гайки.
- Диктор:
- «Лунная соната.
- Исполняется на балалайке».
ВОЙНА БУДУЩЕГО
- Взрыв!
- . .
- . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- . . . . . . . . . . . . . . .
- . . . . . .
- . . . .
- . . . . . . . . . . . .
- . . . . . . . . .
- . . . . . . . . . . .
- . . . . .
- . . .
- . .
- . . .
- . .
- . .
- . .
- . . . . . . . . .
- . . . . . . . . . .
- . . . . . . . .
- . . . . . . . .
- . . . . . .
- . . . . . . . . . . . . . . .
- . . . . . . . . . . .
- Жив!?!
«ОБЕЗЬЯН»
– На что жалуетесь, гражданка? – Была она баба бойкая, а тут будто язык отнялся. Стоит, плачет – ничего сказать не может.
– Дай ей новую квартиру и десять тысяч от моего имени.
(Из народного фольклора)
- Вышла замуж.
- Муж, как муж.
- Ночью баба
- Разглядела его, по совести сказать, слабо.
- Утром смотрит: весь в шерсти.
- Муж-то, господи прости,
- Настоящий обезьян.
- А прикинулся брюнетом, чтобы, значит,
- Скрыть изъян.
- Обезьян кричит и скачет,
- Кривоног и волосат.
- Молодая чуть не плачет.
- Обратилась в суд.
- Говорят: нет повода…
- Случай атавизма…
- Лучше примиритесь…
- Не дают развода!
- Дивные дела! —
- Двух мартышек родила.
- Отец монтажник-верхолаз
- На колокольню Ивана Великого
- от радости залез
- И там на высоте,
- На золотом кресте
- Трое суток продержался, вися
- на своем хвосте.
- Дали ему премию —
- Приз:
- Чайный сервиз.
- Жена чего не пожелает, выполняется
- любой ее каприз!
- Что ж, был бы муж, как муж хорош,
- И с обезьяной проживешь.
РАЗГОВОРЫ НА УЛИЦЕ
- Жена моя и теща
- Совсем сошли с ума
- Представь себе
- Сама
- Своих двоих детей
- Нет главное – коробка скоростей
- У нее такие груди
- На работе мы не люди
- Она мне говорит
- А я в ответ
- Она не отстает
- Я – нет и нет
- Оттого что повар и
- Перепродает товары
- Еще увижу с ним – убью
- Мать
- Твою
- Уважаю, но отказываюсь понимать
- Да что тут понимать
- Сделала аборт
- В ресторане накачался
- Не явился на концерт
- У бухгалтера инфаркт
- Присудили десять лет
- Смотрят а уж он скончался
- Я и сам люблю балет.
ПРЕМЬЕРА
- Начинается премьера —
- Драма Шекспира,
- Мольера
- И Назыма Хикмета.
- Героиня Джульетта,
- Дочь короля Лира,
- Любит слесаря Ахмета.
- Ахмет не любит Джульетту.
- Ахмет встречает Анюту…
- В эту самую минуту
- Побелела, как стена,
- Крикнула: «Боюсь отца!»
- Публика накалена.
- Режиссер волнуется.
- Дело близится к развязке.
- Вот Джульетта в черной маске…
- Отравлена Анюта!
- Ахмет ее за это…
- Зарезана Джульетта,
- Король казнит Ахмета.
- Не выдержали нервы —
- Режиссер схватил рапиру,
- Бросился на сцену.
- – Варвар!
- Одним ударом
- Покончил с Лиром.
- Сам
- Охвачен пафосом —
- Продолжает монолог
- Оскорбленного отца.
- (Публика беснуется)
- Вдруг
- Провалился в люк.
- (Публика неистовствует)
- Справедливость торжествует.
- И хохочут фурии
- В храме бутафории,
- И визжат эринии
- У трамвайной линии.
ПРОВИНЦИАЛЬНЫЕ ПОХОРОНЫ
- На каланче кричат вороны.
- Умер начальник пожарной охраны!
- Красная телега
- Везет бидоны из продмага.
- Футбольная команда
- Несет пожарный инвентарь.
- Погиб вратарь —
- Искусный бондарь,
- Последний в городе кустарь.
- Оркестр из клуба
- На кладбище провожает дирижера.
- Жарко.
- Рявкает труба.
- Машина катит без мотора.
- Пыльно. Рявкает труба.
- Проявляя беспокойство,
- Озирается начальство:
- В магазинах – пусто —
- Вместо
- Хлеба – водка и спички…
- Из печки
- Вылетела искра.
- Запылала занавеска.
- Дым валит из трех окон.
- Пожары с четырех сторон…
- Над могилой произносят речь:
- – Имущество надо беречь.
- Пусть каждый житель
- Приобретет огнетушитель…
- Все громче карканье ворон.
ИКАР
- Скульптор
- Вылепил Икара.
- Ушел натурщик,
- Бормоча: «Халтурщик!
- У меня мускулатура,
- А не части от мотора».
- Пришли приятели,
- Говорят: «Банально».
- Лишь женщины увидели,
- Что это – гениально.
- – Какая мощь!
- – Вот это вещь!
- – Традиции
- Древней Греции…
- – Сексуальные эмоции…
- – Я хочу иметь детей
- От коробки скоростей!
- Зачала. И в скорости
- На предельной скорости,
- Закусив удила,
- Родила
- Вертолет.
- Он летит и кричит —
- Свою маму зовет.
- Вот уходит в облака…
- Зарыдала публика.
- ТАКОВО ВОСПИТАТЕЛЬНОЕ
- ВОЗДЕЙСТВИЕ
- ИСКУССТВА!
- Раскланялся артист.
- На площади поставлен бюст —
- Автопортрет,
- Автофургон,
- Телефон —
- Автомат.
ДВА ПОЭТА
- На дороге
- Волочится воловья шкура.
- В овраге
- Лежит ободранная туша,
- Ноги кверху задраны,
- На осине голова.
- Глазеет бритая сова.
- К реке идут Сапгир и Холин.
- Смеется филин
- Над простофилями.
- Овечья шкура удаляется,
- Под ней лопатки
- Выделяются,
- Четыре палки
- Передвигаются.
- Поэт Холин заявил:
- «У меня возникло подозрение,
- Что это – обман зрения».
- Но, по мнению Сапгира,
- Эта шкура
- Не собачья,
- Это человечья
- Кожа, из которой шьют перчатки,
- На пятки ставят заплатки,
- Вьют спирали
- На электроплитки;
- Пергамент, на котором
- Вырубают правила морали
- Топором!. . . . . . . . .
- А корову все же ободрали,
- Несмотря на прописи морали.
- Хохочет Холин,
- Хохочет филин,
- Хохочет эхо.
- Бычья шкура лопается от смеха.
- И в лесу становится тихо.
КЛЕВЕТА
- Напечатали в газете
- О поэте.
- Три миллиона прочитали эту
- Клевету.
- Незнакомцы,
- Незнакомки,
- Шлют поэту:
- Анонимки:
- – Спекулянт!
- – Бандит!
- – Убийца!
- – Печать не может ошибаться!
- – А еще интеллигент…
- – Справедливые слова.
- Общественность – она права. —
- Сказали чукчи и эвенки.
- Редактор не подал руки…
- Друзья-интеллигенты
- Поэту принесли венки
- И траурные ленты.
- А поэт пропал без вести
- Говорят,
- Уехал в гости.
- Ни покаяния,
- Ни завещания,
- На двери
- Три
- Буквы —
- На прощание.
- На окраине Москвы
- На шоссе
- И в лесу
- Поутру
- По росе
- Идет бандит и спекулянт:
- Каждая росинка – чистый
- бриллиант!
- Хорошо убийце
- На зеленом лугу!
- В солнце
- Лес дымится
- На другом берегу.
- Посвистывает птица —
- Газеты не боится!
НОЧЬ
- На Тишинском рынке ночью —
- Тишина.
- В Замоскворечье —
- Ни души.
- И на площади Свердлова
- У колонн —
- Никого.
- Иду к заводу Лихачева.
- Ни Лихачева,
- Ни завода —
- Вода
- И больше ничего.
- Лишь собака лает где-то
- Возле Университета.
БЫК
- Подслеповатый Цыферов
- На площади пасет
- Коров.
- – Куда тебя несет,
- Холява?
- Под троллейбус попадешь! —
- Улыбается корова.
- Гена высунул язык.
- Тут к нему подходит бык.
- Этот бык миролюбиво
- Предлагает выпить пива.
- Зашли в соседнюю пивнушку.
- Бык выпил кружку.
- Окосел.
- Стучит о стол
- Своим хвостом
- И требует долива
- Пива.
- – Ах ты, говорит, корова!
- Подбоченилась торговка.
- Появилась поллитровка.
- Выпил бык —
- С ног
- Брык!
- Лежит
- В луже,
- Лижет осколки
- Бутылки.
- А Цыферов,
- Обняв быка за шею,
- – Я, говорит, страдаю!
- – Я, говорит, тебя сейчас забодаю!
- – Мы, говорит, мы-ык!
- И потрясенный бык
- Рыдает,
- И звезды падают,
- И спутники
- Летают,
- И совещаются преступники.
БОРОВ
- Сидоров
- Решил зарезать борова.
- Боров
- При виде Сидорова
- Все понял —
- Закричал от страха.
- Побежал,
- Волоча по снегу брюхо.
- Сидоров – за ним:
- – Убью,
- Мать твою!
- Боров
- Припустился вдоль заборов.
- Верещит отчаянно.
- Удирая от хозяина,
- Сало
- Забежало
- Во двор Егорова.
- Сидоров и Егоров
- Ловят борова.
- Сидоров со свиньей
- Разговаривает,
- Держит нож за спиной,
- Уговаривает:
- – Мой хороший,
- Мой родной…
- Егоров по башке – поленом!
- Хряк
- Брык
- В снег.
- Сидоров прижал коленом
- Брюхо,
- В душу погрузил клинок,
- Располосовал от уха до уха!
- Вот как у нас!..
- Кровь хлещет в таз.
- И лежа в луже крови,
- Похрюкивает боров.
- Доволен другом Сидоров —
- Помог ему Егоров.
СУД
- Беседую, как с другом,
- С Богом.
- Но верю лишь своим
- Ногам.
- Они несут меня, несут
- На площадь —
- На Великий Суд.
- – Что случилось?
- Кого собираются вешать?
- Отвечайте же скорее!
- – Говорят,
- Казнят
- Еврея.
- Спрашиваю одного героя:
- – Неужели всех
- Врачей? —
- (Смех)
- – Рабиновича?
- – Рабиновича.
- – Абрамовича?
- – Абрамовича.
- – А Гуревича?
- – И Гуревича
- И Петрова Ивана Петровича…
- Покосился этот тип.
- Холодный пот
- Меня прошиб.
- – Ты сам, случайно,
- Не сектант?
- Товарищи,
- Интеллигент! —
- Тут окончилась война,
- И началась такая бойня,
- Что даже Бог —
- Мой лучший друг —
- Никого не уберег.
- У Бога есть один дефект:
- Его смущает интеллект.
В РЕСТОРАНЕ
- Стол
- Похож на белый стул.
- Бокал
- Похож на унитаз.
- Мой нос
- Похож на множество носов.
- И на меня похож
- Мой собеседник Носов.
- А гладкие рожи
- Похожи…
- И губы соседки
- Похожи…
- Я пьян?
- Нет, я в своем рассудке.
- Сравнения бывают и похуже…
- А ресторан
- Похож на сон.
- Пьяный гам
- С джаз-оркестром пополам
- Удивительно похож на шум.
- Офицер
- Похож на официанта,
- Швейцар
- Похож на лейтенанта.
- Мы все похожи друг на друга:
- Друг похож на врага,
- Враг
- Похож на друга.
- Ненависть похожа на любовь,
- Вино пролитое – на кровь.
- И только нож
- Похож
- На нож.
ПОЭТ И МУЗА
- Собралась компания —
- Литобъединение.
- Поэт на стол залез.
- Вокруг расселись
- 9 муз:
- Кроме музы
- Музыки —
- Муза
- Физики,
- Муза
- Математики,
- Муза
- Электроники,
- Муза
- Кибернетики,
- Муза
- Бионики,
- Муза
- Космической войны,
- Муза
- Общей тишины
- И девушка по имени Муза.
- – Стихотворение
- «Завихрение».
- Винт
- Винтообразно
- Ввинчивается…
- Фса, фсса, ффссса!
- Музы: – Мало пафоса.
- Поэт: – Продолжать дальше?
- Музы: – Продолжайте. Больше
- Фальши.
- Поэт: – Винт завинчен до отказа.
- Тормоза.
- Рванул
- Реваноль.
- Боль!
- Моя голова!
- Не крутите слева направо!
- Крац.
- Крец.
- Свинтил ее подлец!
- Зараза!
- Конец…
- Девушка по имени Муза:
- – Прекрасное стихотворение!
- Поэт: – А ваше мнение?
- – Вздо-о-ор!
- Гласит античный хор.
- Поэт превращается в белку,
- Прыгает на книжную полку.
- Говорит об ощущении,
- О том,
- Что современность – это фантом…
- Музы выражают свое возмущение.
- Поэт:
- – Нет,
- Никогда я не был дилетантом!
ВОПЛОЩЕНИЯ
- На бульваре, как в лесу.
- – Разрешите папиросу.
- – Ты что, с помойки?
- – Не смотри, что в рваной майке.
- Бригадир.
- Со стройки.
- Что ты зенками ворочаешь?
- Ведь и ты – своя, рабочая…
- – Смотри, свояк нашелся!
- – Кум!
- – Знаем вас. Давно знаком…
- – Вот и познакомились!
- – В ресторан зови куму.
- – Что?.. Не пойму…
- – Угостить, говорю, надо.
- – Погоди… Ты откуда?
- – Брось, опять связалась с нищим.
- От него разит винищем.
- – Каждый вечер ходим, ищем…
- Гляди, пошел
- Провинциал.
- – Вы армянин
- Или цыган?
- – Я – пирог.
- Несу творог.
- – Ах, какой вы смуглый, сладкий!
- Все клевала б да клевала.
- Я курица.
- Была чахоткой
- И в чьем-то горле проживала.
- Кашляла
- Отчаянно,
- Пережила
- Хозяина.
- – Не помрешь – не проживешь.
- Даже вошь – моя знакомая, и та —
- Полуодетая —
- По целым дням в постели.
- «Все, говорит, суета».
- Сигаретою бы, что ли, угостили!
- – Да, везет им,
- Паразитам.
- Кем я только не рождался,
- Все трудился.
- Убедился:
- Суть одна.
- Зря наводишь камуфляж —
- Виден хвост и фюзеляж!
- Из-под юбки трикотаж!
- Так разговаривали твари
- Ночью на Цветном бульваре.
СОЛДАТЫ И РУСАЛКИ
- Старшина привел солдат
- На пруд.
- С другого берега орут:
- – О-го-го! Плывите к нам! —
- Это девки из поселка.
- – Старшина, мы – ненадолго. —
- Отлучились за вином…
- На лугу – гуляние,
- А в лесу – свидание.
- Кусты трещат.
- Трусы трещат.
- Солдат Марусю тащит
- В чащу.
- Везде – разбросанные вещи.
- И порожняя посуда.
- Свобода! Свобода!
- Ефрейтор и Лида
- Притихли в траве.
- Он ее не выпускает,
- И она его ласкает
- По арбузной голове
- Заскорузлою рукой.
- Вдруг нарушил их покой Крик:
- – По команде становись! —
- Выбегают из кустов бузины,
- Лезут из воды,
- Второпях
- Надевают штаны,
- Строятся в ряды.
- В кустах
- Ликует плач и смех…
- Идут. Пылят. Поют в поселке.
- Портянки плавают в пруду.
- Очевидно, все русалки
- Забеременеют в этом году.
СОЛДАТЫ НА ОТДЫХЕ
Вариант темы
Так называется картина
Художника Иогансона.
- В музее пусто. Вечереет.
- «Солдаты на отдыхе»
- Величаво реют
- В воздухе.
- Тонким золотом отсвечивает пруд.
- Из другой стены орут:
- – Эй, ребята!
- – Плывите сюда!
- Это девичья бригада.
- Скалит зубы рядовой.
- Каждый волос, как живой!
- И – пупырышками кожа
- На фоне летнего пейзажа.
- Сегодня в подмосковном парке
- Культурное мероприятие.
- Ткачихи с предприятия,
- Доярки,
- Пионеры,
- Шахтеры
- И пенсионеры
- Плечом к плечу
- Идут навстречу
- Солнечным лучам.
- Идут,
- Идут.
- Трубят!
- Поют!
- И уходят в плакат
- На закат.
- Остаются одни
- Солдаты —
- Живые анекдоты
- В золоченой раме,
- В опустелом доме.
- Они беззвучно
- Зубы скалят.
- Им не скучно.
- Зубоскалят.
- Тишина…
- Гаснет люстра.
- На поляне
- У потухшего костра
- Нет солдат…
- Залы спят…
УТРО ИГОРЯ ХОЛИНА
- На постели
- Лежит
- Игорь Холин —
- Поэт,
- Худой, как индус.
- Рядом Ева – без
- Трусов.
- Шесть часов.
- Холин, закрыв глаза,
- Сочиняет поэму
- Экстаза:
- – Му!
- Ева
- Лениво
- Повернулась к нему:
- – Холин, ты в своем уме?
- – Мар!
- – Мор! Миру мир! —
- Открылась дверь,
- Вошел Сапгир.
- Индус приветствует приятеля:
- – Здорово!
- Сапгир, полюбуйся, как Ева
- Красива!
- У бедняжки
- Груди —
- Пушки.
- Гляди,
- Какая линия бедра
- У ней в седьмом часу утра. —
- Сапгир глядит,
- Как троглодит.
- Он
- Поражен.
- Мелькнул за углом…
- Бежит в магазин…
- Между тем
- Игорь и Ева занялись тем,
- Чем занимался с Евой Адам.
- Вернулся Сапгир, потрясает
- Белоголовой Бутылью.
- Холин и Ева потрясают
- Постелью.
- Сапгира это потрясает!
- Стекла окон сотрясает
- Экскаватор.
- – Тар!
- – Тор!
- Таратор!
- Ева говорит: – Кошмар!
- Холин: – Моя поэма.
- Ева говорит: – Мама!
- Исчерпана тема.
- Холин зевает.
- Сапгир выпивает.
- Ева
- Не говорит ни слова.
БОГ
- В густой траве валяюсь я,
- Наслаждаюсь жизнью, как свинья.
- Я
- На собственном носу
- Созерцаю муравья.
- Ой, не вынесу
- Щекотки!
- Тело мне щекочут ветки.
- Где кончаются ветки —
- Начинаются пятки,
- Где кончаются пятки —
- Начинается голова.
- А кругом растет трава,
- И в траве валяюсь я,
- Наслаждаюсь, как свинья.
- Одной
- Ноздрей
- Обоняя ромашку,
- Другой
- Ступней
- Почесывая ляжку,
- Я размышляю о боге.
- Я вытягиваю ноги
- И теряюсь
- В отдалении…
- В размышлении —
- Небо, облака,
- Река.
- Я —
- Не больше муравья.
- Букашка лезет на былинку.
- Ветром сдуло паутинку.
- Пушинка заползла в ноздрю.
- Ноздря сказала сочно: хрю!
- И в траве валяюсь я,
- Наслаждаюсь, как свинья.
ИЗ КНИГИ «МОЛЧАНИЕ»
(1963)
ПАМЯТИ ОТЦА
- И времени больше не стало…
- Это не ново.
- Это случается часто —
- По заявлению Иоанна Богослова
- И примечаниям Екклезиаста.
- Под синим небом Вострякова
- Белело
- Неузнаваемым лицом
- То,
- Что было
- Моим
- Отцом.
- Для нас
- Был час.
- А для него?
- Ничего?
- Во избежание лишней тряски
- Гроб погрузили на салазки,
- Не спеша
- Покатили
- К могиле.
- Раввин
- Все обращался к тебе: – Беньямин!
- Сын Файвыша!
- Но молчало
- Тело.
- Без имени?
- Без рода и племени?
- Неужели не стало времени?
СТО
- Я – писатель непосредственный
- Предпочитаю эпос
- Средственный
- Меня навела на
- Эту мысль
- Картина
- Художника Кис-Кисль:
- Скалы
- Или что-то в этом роде
- Близкое к природе
- Но я
- Друзья
- Не дадаист
- Я – просто человек рискованный
- Раскованный
- Свист
- Мост
- В духе философа Кси-Ксу
- Эта мысль
- Пришла ко мне в такси —
- Разгоряченный коньяком
- Я сочинил стихи
- О ком?
- Я сочинил
- Стихи
- Которые забыл
- В такси
- И до сих пор они белеют
- Как часть залива
- В час прилива
- На скале Морская соль —
- Экстаз
- Композитора Ксоль-Ксоль
- Чайки там кричат Кси-Кса!