Кланы альфанской луны

Philip K. Dick

CLANS OF THE ALPHANE MOON

Copyright © 1964 by Ace Books, Inc. Copyright renewed by Laura Coelho, Christopher Dick, and Isa Hackett

Перевод П. Мозжухиной

© П. Мозжухина, перевод на русский, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Прежде чем войти в зал Верховного Совета, Габриэль Бэйнс послал вместо себя симулякра, чтобы проверить, нет ли засады. Столь искусно сконструированный и во всем походящий на Бэйнса, симулякр умел многое. Его создал клан манов, где работали люди весьма изобретательные, но Бэйнса заботила лишь собственная безопасность, для чего он и использовал симулякра. Чувство защищенности было для него единственным жизненным ориентиром, его притязанием на членство в клане пары из Адольфвилля, расположенного на северной оконечности луны.

Несомненно, Бэйнс много раз бывал и за пределами Адольфвилля, но чувствовал себя в безопасности – или, скорее, в относительной безопасности – только здесь, в крепких стенах города паров. Этот факт доказывал, что его желание стать членом клана не было надуманным, а происходящее – не отточенной уловкой, с помощью которой он мог жить в самом долговечном и построенном на совесть городе Альфы. Вне всякого сомнения, Бэйнс был искренен. Разве можно было в нем усомниться?

Вот взять, к примеру, его визит в богом забытые лачужки гебов. Не так давно он искал сбежавших работников бригады. Будучи гебами, они, возможно, вернулись в Гандитаун. Трудность поиска, однако, заключалась в том, что все гебы, по крайней мере для Бэйнса, выглядели одинаково: чумазые, сутулые существа в грязной одежде. Они вечно хихикали, не могли сконцентрироваться ни на одной сложной задаче, годились лишь для физического труда, и ничто другое им доверить было нельзя. Но постоянная необходимость совершенствовать укрепления Адольфвилля из-за нападок манов сделала физический труд делом почетным. Никто из клана паров не хотел пачкать руки. Как бы то ни было, но рядом с полуразрушенными хижинами гебов Бэйнс испытал абсолютный ужас. Его не покидало ощущение почти безграничной уязвимости среди наиболее эфемерных человеческих жилищ, представлявших собой обитаемую мусорную свалку картонных домиков. Гебы, однако, ничего против не имели. Живя на своих же отбросах, они сосуществовали с ними в невозмутимом душевном равновесии.

Дважды в год в Адольфвилле проводилось собрание Совета, представляющее все кланы. У гебов, конечно, тоже был свой человек. Выступая от имени паров, Габриэлю предстояло встретиться с самым что ни на есть одиозным гебом. В этом году, как и всегда, их клан должна была представлять растрепанная и толстая Сара Апостолес. И Бэйнсу пришлось бы терпеть подобное соседство.

Но более зловещим был представитель манов. Как всякий пара, Бэйнс боялся манов. Его шокировало их безрассудное насилие, он не мог понять его бесцельности. Многие годы Бэйнс считал манов враждебным кланом, но не мог объяснить себе их природу. Они упивались насилием, им доставляло извращенное удовольствие ломать все, что попадалось под руку, и запугивать остальных, особенно таких, как пары, как сам Бэйнс.

Но все же осознание их враждебности в полной мере не помогло, Бэйнс нервничал из-за ожидаемого противостояния с представителем манов Говардом Строу.

Задыхаясь, словно в приступе астмы, с застывшей улыбкой на искусственном лице, симулякр Бэйнса вышел в коридор.

– Все в порядке, сэр. Ни отравляющего газа, ни электрошокеров, ни яда в кувшине для воды, ни смотровых щелей для лазерных винтовок, ни одного следящего устройства. Полагаю, вы можете идти без опаски.

Внутри симулякра тихо что-то щелкнуло, и он замолчал.

– К тебе никто не подходил? – осторожно спросил Бэйнс.

– Там никого нет, – ответил симулякр, – за исключением, конечно, геба. Он подметает пол.

Бэйнс, всю свою жизнь проявлявший хитрость ради самозащиты, приоткрыл дверь, считая крайне важным мельком взглянуть на геба.

Геб в свойственной ему медленно-монотонной манере подметал пол. Лицо его имело обычное глуповатое выражение, будто его забавляла работа. По всей видимости, он мог заниматься ею месяцами и не скучать. Гебы от работы не уставали, потому что им не дано было постичь саму идею разнообразия. «Конечно, – размышлял Бэйнс, – в простоте есть некое достоинство». Знаменитый святой геб Игнат Ледебур странствовал по городам, излучал духовность и был безобидным, чем и произвел впечатление на Бэйнса. Этот геб тоже не выглядел опасным и казался совершенно лишенным агрессии.

Вообще-то гебы, по крайней мере их святейшества, не пытались обращать остальных в свою веру, как это делали шизы. Все, о чем они просили, – оставить их в покое, не хотели лишних волнений и с каждым годом все больше и больше избавлялись от жизненных сложностей. Бэйнс считал, что для гебов возвращение к существованию наподобие овоща было бы идеальным.

Проверив свой лазерный пистолет – он был в порядке, – Бэйнс решил, что может войти. Он прошагал в зал заседаний Верховного Совета, сел на стул и тут же пересел на другой. Первый стоял слишком близко к окну, и, выбрав его, Бэйнс представлял легкую мишень для любого, кто находился снаружи.

Ожидая прибытия остальных, Бэйнс решил развлечься и подозвал к себе геба.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Джей-Джейкоб Симион, – ответил тот, подметая пол с неизменной глуповатой ухмылкой. Гебы не могли различить, когда над ними подшучивали, а если и могли, то им было все равно. Безразличие ко всему – таков путь геба.

– Тебе нравится твоя работа, Джейкоб? – спросил Бэйнс, закуривая сигарету.

– Конечно, – ответил тот и хихикнул.

– Ты подметаешь пол все свое свободное время?

– Хм…

Геб, казалось, не понимал вопроса.

Открылась дверь, и на пороге с сумочкой под мышкой появилась пухленькая, но притом миловидная Аннет Голдинг – делегат клана поли. Она тяжело дышала, ее круглое лицо раскраснелось, а глаза сияли.

– Я думала, что опоздаю.

– Это не так, – сказал Бэйнс, поднимаясь, чтобы предложить ей стул.

Взглядом профессионала он окинул вновь прибывшую и не обнаружил никаких признаков, что у нее при себе оружие. Однако поли вполне могла пронести капсулы со смертельными спорами, спрятанные в жевательной резинке у нее во рту. Бэйнс вновь сел. Он давно взял за правило выбирать стул в дальнем конце стола. Соблюдение дистанции – фактор весьма важный.

– Здесь жарковато, – сказала Аннет, вытирая испарину. – Я всю дорогу бежала вверх по лестнице.

Она бесхитростно улыбнулась в свойственной клану поли вечной наивности. Аннет и впрямь казалась Бэйнсу привлекательной. Ей бы только похудеть немного. Но тем не менее она ему нравилась, и он воспользовался возможностью, чтобы слегка, с эротической ноткой, подшутить над собеседницей.

– Аннет, – начал он, – ты очень приятная девушка и располагаешь к себе. Жаль, что ты не замужем. Вот выйди ты за меня…

– Да, Габи, – улыбаясь, ответила Аннет, – ты бы защитил меня. Лакмусовая бумажка в каждом углу, мерцающие анализаторы атмосферы, заземляющее оборудование на случай воздействия облучающих устройств…

– Отнесись к этому серьезно, – сердито сказал Бэйнс.

Ему стало интересно, сколько ей лет. Определенно, не больше двадцати. И, как все поли, она была похожа на ребенка. Поли не вырастали, их особенность нигде специально не отмечалась, но что такое полиизм, как не искусственно затянувшееся детство? В конце концов, их дети, появившиеся на свет здесь, на Луне, тоже были поли. Они ходили в обычную школу и до наступления возраста десяти или одиннадцати лет их никак не выделяли. А некоторых, таких как Аннет, и вовсе не дифференцировали.

Открыв сумочку, Аннет вытащила упаковку леденцов и принялась торопливо их грызть.

– Я нервничаю, – пояснила она, – поэтому должна есть.

Она протянула пакетик Бэйнсу, но тот отказался. Никто не может знать наверняка, что в них. Бэйнс сохранял себе жизнь уже тридцать пять лет и не собирался терять ее из-за пустякового порыва. Все должно быть просчитано и продумано заранее, если он планировал прожить еще тридцать пять лет.

– Я полагаю, – сказала Аннет, – в этом году Луис Манфрети вновь будет представлять клан шизов. Он мне всегда нравился, у него такие интересные вещи, про которые он может рассказать, его видение первобытных вещей. Земные и небесные твари, монстры, сражающиеся под землей… – Аннет задумчиво пососала леденец. – Как думаешь, Габи, то, что они видят, реально?

– Нет, – честно ответил Бэйнс.

– Тогда почему они все время только об этом думают и говорят? Для них все эти вещи реальны.

– Мистики, – презрительно сказал Бэйнс. Он принюхался, уловив тревожный неестественный запах чего-то сладкого, но, поняв, что он исходил от волос Аннет, расслабился. Или же аромат парфюма заставил его подумать, что он расслабился? Размышляя над этим, он вновь насторожился.

– У тебя прелестные духи, – притворно сказал Бэйнс. – Как они называются?

– «Ночь дикости», – ответила Аннет. – Я купила их здесь, у продавца с Альфы II, они обошлись мне в девяносто долларов. Восхитительно, не находишь? Моя зарплата за целый месяц.

Ее темные глаза сделались грустными.

– Выходи за меня, – снова заговорил Бэйнс, но тут же осекся.

В дверях стоял представитель клана депов. Его искаженное страхом, вогнутое лицо с вытаращенными глазами поразило Бэйнса до глубины души. «Боже милостивый!» – простонал он, не зная, испытывать ли к депу сострадание или лишь откровенное презрение. В конце концов, он мог и оживиться – все депы могли оживиться, будь у них хоть капля мужества. Но в поселении депов на юге мужества как раз и не хватало. Стоящий перед ними человек наглядно демонстрировал этот недостаток: замешкавшись у двери, он боялся войти, но всегда смирялся со своей судьбой и, спустя мгновение, все равно сделал бы это, сделал бы именно то, чего боялся. Тогда как представитель клана окры, конечно, досчитал бы до двадцати, повернулся и убежал.

– Входите, пожалуйста, – указывая на стул, любезно пригласила депа Аннет.

– В чем смысл этой встречи? – поинтересовался деп. Он медленно вошел в комнату и, казалось, поник от отчаяния. – Мы всего-навсего разорвем друг друга на части, я не вижу смысла собираться ради перебранки.

Вопреки своим словам деп смиренно сел, опустил голову и безнадежно сжал пальцы в кулаки.

– Аннет Голдинг, – представилась Аннет, – а это Габриэль Бэйнс, он пара. Я поли, а ты деп, верно? Я догадалась по тому, как ты уставился в пол. – Она сочувственно рассмеялась.

Деп промолчал, так и не назвав своего имени. Бэйнс знал, что с депами говорить непросто, представителям их клана было трудно собраться с духом. И этот, вероятно, из-за боязни опоздать пришел раньше остальных, что было типично для гиперкомпенсации. Бэйнсу депы не нравились. Для себя и для других кланов они были бесполезны. Почему же тогда не вымерли? В отличие от гебов они не могли быть даже чернорабочими: депы ложились на землю и, лишенные надежды, смотрели в небо невидящими глазами.

– Давай, подбодри его, – наклонившись к Бэйнсу, прошептала Аннет.

– Да как же это сделать, черт возьми? – спросил он в ответ. – Какое мне до него дело? Он сам виноват, что такой, мог бы измениться, если б захотел. Мог бы поверить во что-то хорошее – стоило только приложить немного усилий. Эти ребята не хуже остальных наших, а может, и лучше. Работают они крайне медленно, в черепашьем темпе, вот бы мне сходило с рук работать так же мало, как обычному депу!

В открытую дверь вошла женщина – высокая, средних лет, в длинном сером пальто. Это была Ингред Хибблер из клана окры. Тихо считая себе под нос, она обошла кругом стол, поочередно постукивая по каждому стулу. Бэйнс и Аннет ждали, подметавший пол геб посмотрел на вошедшую женщину и захихикал. Деп все еще смотрел отсутствующим взглядом в пол. Наконец мисс Хибблер отыскала стул, нумерология которого ее устроила, выдвинула его, неподвижно села, сомкнула руки в замок и быстро задвигала пальцами, словно вывязывая узор невидимого защитного одеяния.

– Я столкнулась на парковке со Строу, – сказала она и мысленно отсчитала пару цифр. – Ман. Тьфу… неприятнейший человек, он меня чуть не переехал. Мне пришлось… – Она замолчала. – Неважно. Как только его аура проникает в тебя, то избавиться от нее становится трудно. – Она вздрогнула.

– Если в этом году Манфрети будет все также балагурить, он, вероятно, войдет через окно, а не через дверь, – сказала Аннет, ни к кому конкретно не обращаясь, и весело рассмеялась.

Вместе с ней захихикал и геб.

– Геба мы, несомненно, тоже ждем, – добавила Аннет.

– Я д-делегат от Гандитауна, – объявил Джейкоб Симион, однообразно взмахивая метлой. – Я п-просто по-д-думал, что буду подметать, пока ж-жду.

Он простодушно улыбнулся.

Бэйнс вздохнул. Делегат гебов – уборщик. Конечно, они все были в сборе. Остались только шизы и маны. Говард Строу явится, как только закончит метаться по парковке, пугая других делегатов. «Ему, – подумал Бэйнс, – ко мне лучше не соваться, ведь бластер у меня на поясе – не игрушка и не имитация. К тому же рядом в коридоре ждет всегда готовый прийти на помощь симулякр».

– По какому поводу встреча? – поинтересовалась мисс Хибблер и опять стала перебирать пальцами и быстро бормотать «раз-два», «раз-два».

– Поползли слухи, что был замечен странный корабль, – ответила Аннет. – Это не торговцы с Альфы II, мы в этом практически уверены.

Она все клала в рот леденцы и, как с удивлением отметил Бэйнс, почти успела расправиться с принесенным пакетиком. Бэйнсу было известно, что Аннет страдает диэнцифальным синдромом, что выражалось в расстройстве компульсивного переедания. Всякий раз, когда девушка волновалась или напрягалась, ее состояние ухудшалось.

– Корабль, – произнес вышедший из состояния ступора деп. – Может ли он помочь выбраться из нашей передряги?

– Какой передряги? – уточнила мисс Хибблер.

– А то вы не знаете! – пошевелившись, ответил деп.

Это было все, что он смог из себя выдавить, и вновь замолчал, впав обратно в мрачную кому. Депы видели хаос во всем. И, несомненно, они тоже боялись перемен. Бэйнс размышлял об этом все больше, и его презрение росло. Но в связи с появлением корабля презрение сменилось тревогой. Правда ли то, о чем говорят?

Строу и маны должны знать. У манов в Да Винчи-Хайтс было достаточно оборудования для обнаружения приближающегося объекта. Вероятно, слухи оттуда и поползли – если, конечно, мистики-шизы не предвидели подобного.

– Это может быть ловушка, – подумал вслух Бэйнс.

Все в комнате, включая депа, уставились на него. Даже геб на мгновение перестал подметать.

– Маны, – пояснил Бэйнс. – Они готовы на все. Это их способ стать выше остальных. Отплатить нам тем же.

– За что? – спросила мисс Хибблер.

– Вам известно, что маны ненавидят всех нас. Они жестокие головорезы, грязные штурмовики, которые хватаются за оружие каждый раз, когда слышат слово «культура». Так заложено в их природе, это старо как мир.

Но сказанное прозвучало не совсем правдиво. Если быть абсолютно честным, то Бэйнс не знал, почему маны так стремились причинить боль всем остальным, если только, как гласила его теория, это не делалось из чистого удовольствия. «Нет, – подумал он, – в этом должно быть что-то большее. Злоба и зависть. Они, должно быть, завидуют нам, завидуют тому, что мы в культурном плане их превосходим. Сколько разнообразия ни таил бы в себе Да Винчи-Хайтс, в нем не было ни порядка, ни эстетического единства. Он представлял собой мешанину из незавершенных, так называемых творческих проектов, начатых, но не доведенных до конца.

– Я признаю, – медленно произнесла Аннет, – что Строу немного неотесан. И даже безрассуден, что типично. Но зачем сообщать о чужом корабле, если его никто не видел? Вы не озвучили ни одной внятной причины.

– Но мне известно, – упрямо парировал Бэйнс, – что маны и в особенности Говард Строу настроены против нас. Чтобы защитить себя, мы не должны сидеть сложа руки. – Он замолчал. Дверь открылась, и в зал бесцеремонно вошел Говард Строу.

Рыжеволосый, крупного телосложения, мускулистый, он ухмылялся. Появление на орбите их маленькой Луны инопланетного корабля его не смутило.

Теперь оставалось дождаться только представителя шизов, но, как обычно, тот мог и опоздать на час, блуждая где-нибудь в трансе, затерявшись среди туманных видений об архетипичной реальности, космических протосилах, лежащих в основе основ временной вселенной, в своей извечной философии о так называемом Urwelt [1].

«Можно немного расслабиться», – подумал Бэйнс.

Насколько это было осуществимо, учитывая присутствие Строу. И мисс Хибблер. Бэйнсу она тоже не очень-то нравилась. На самом деле, ему никто не нравился, за исключением Аннет, у нее была огромная, бросающаяся в глаза грудь. И у Бэйнса с Аннет ничего не получалось. Как обычно.

Вины Бэйнса в этом не было, все поли были такими – никто никогда не знал, в какую сторону их занесет. Поли намеренно противоречили друг другу и противились законам логики. И все же они – не похожие на моль шизы и не машины для уборки, как гебы. Поли достаточно живые, именно это в Аннет и привлекало – ее живость и легкость.

В действительности Аннет заставляла Бэйнса чувствовать себя черствым и грубым, закованным в толстую сталь, словно архаичное ружье, оставшееся от древней, никому не нужной войны. Ей было двадцать, ему тридцать пять. Возраст мог стать разумным объяснением происходящему, но Бэйнс в это не верил. «Держу пари, – думал он, – она хочет, чтобы я так себя чувствовал, она намеренно пытается заставить меня чувствовать себя плохо».

Изображая беспамятство, Аннет продолжала доставать из пакетика и класть за щеку остатки леденцов.

Направляясь на проводимые раз в два года встречи в Адольфвилле, представитель шизов Омар Даймонд окинул взглядом пространство и увидел в недрах земли и на небе двух драконов-близнецов: красного и белого, дракона жизни и дракона смерти. Схлестнувшись в битве, они заставляли мир дрожать. Небо раскололось, а сморщенное, разлагающееся, серое солнце почти не приносило утешения Луне, быстро теряющей скудный запас жизненных сил.

– Остановитесь! – поднимая руку, окликнул драконов Омар.

Мужчина и девушка с волнистыми волосами, идущие навстречу по тротуару в центре Адольфвилля, остановились.

– Что с ним? Что он делает? – спросила спутника девушка.

– Он просто шиз, – ухмыляясь, ответил мужчина. – Потерялся в своих глюках.

– Вечная война, – изрек Омар, – вспыхнула с новой силой. Силы этого мира на исходе. Неужели нет никого, кто сможет принять мужественное решение и пожертвовать собой, чтобы восстановить мир?

Подмигнув жене, мужчина сказал:

– Знаешь, милая, иногда ты можешь спросить о чем-то этих ребят и получить прелюбопытнейший ответ. Спроси его о чем-нибудь важном, касающемся каждого. Только не «где ножницы, которые я вчера куда-то засунула?», а, к примеру, «в чем смысл бытия?».

Девушка осторожно обратилась к Омару:

– Извините, но мне всегда было интересно, есть ли жизнь после смерти.

– Смерти нет, – ответил Омар. Он был поражен абсолютной невежественностью вопроса. – То, что вы называете «смертью», это всего-навсего стадия прорастания, на которой новая форма жизни находится в состоянии покоя, ожидая призыва к перевоплощению. – Омар поднял руку, жестом указывая куда-то вдаль. – Видите? Дракона жизни невозможно сразить. Даже когда кровь его обагрит луга, появятся новые драконы. Семя, похороненное в земле, вновь прорастет.

С этими словами шиз двинулся дальше, оставив собеседников позади.

«Я должен идти в шестиэтажное каменное здание, – напомнил себе Омар. – Они ждут. Совет. Варварски ведущий себя Говард Строу. Окруженная своими числами и вечно раздраженная мисс Хибблер. Воплощение самой жизни, погруженная во все и вся Аннет Голдинг. Вынужденный придумывать способы защиты от того, чего нет, Габриэль Бэйнс. Простак с метлой, который ближе к Богу, чем каждый из нас. И никогда не поднимающий взгляд печальный человек без имени. Как мне его называть? Быть может, Отто. Нет, думаю, я буду звать его Дино. Дино Уоттерс. Он ждет смерти, не зная, что живет в ожидании лишь призрака, ибо даже смерть не может защитить его от самого себя.»

Стоя у огромного шестиэтажного здания, самого большого в поселении паров в Адольфвилле, Омар левитировал, подпрыгивал у нужного окна, царапал ногтями стекло, пока, наконец, подошедший взглянуть на улицу человек не открыл ему дверь.

– Мистер Манфрети не придет? – спросила Аннет.

– В этом году доступа к нему нет, – объяснил Омар. – Он перешел в другое царство и просто сидит. Его, должно быть, насильно кормят через нос.

– Фу, – сказала Аннет. – Кататония.

– Прибей его, – резко вступил в разговор Строу, – и дело с концом. Эти шизоидные нежности бесполезны. Даже хуже: они истощают ресурсы д’Аркбурга. Нет ничего удивительного в том, что ваше поселение такое бедное.

– Да, – согласился Омар, – материально мы бедны, но богаты духовными ценностями.

Шиз держался подальше от Строу, ман ему совершенно не нравился. Строу уничтожал все вокруг. Ему нравилось крушить и ломать из любви к насилию, а не по необходимости. Он слыл жестоким человеком, для которого зло являлось высшим даром.

Таким же был и Габриэль Бэйнс. Как все пары, он тоже мог проявлять жестокость, но вынужденную, в целях собственной безопасности. Он был настолько помешан на защите себя, что порой, естественно, допускал промашки. Но его нельзя было осуждать так, как Строу.

Заняв свое место, Омар произнес:

– Будь благословенен этот Совет. Давайте же услышим новости о силе жизни, а не о действах дракона зла. – Он повернулся к Строу: – Что за информация у тебя, Говард?

– Корабль. Вооруженный, – ответил тот с широкой и плотоядно-мрачной улыбкой, он наслаждался их общим смятением. – Это не торговцы с Альфы II, они совсем из другой системы. Мы позвали на помощь телепата, чтобы прочесть их мысли. У них не торговая миссия, они здесь для того, чтобы… – Строу намеренно замолчал. Ему хотелось увидеть, как остальные смущенно переглядываются.

– Нам придется защищаться, – сказал Бэйнс.

Мисс Хибблер с неохотой кивнула, последовала ее примеру и Аннет. Даже геб перестал хихикать и выглядел встревоженным.

– Мы тут, в Адольфвилле, несомненно, организуем оборону, – сказал Бэйнс. – Мы обратимся к манам. Строу, нам нужны ваши средства защиты, мы на вас надеемся. Это единственный случай, когда мы ожидаем от вас усилий ради общего блага.

– «Ради общего блага», – передразнил его Строу. – Ты имеешь в виду: ради нашего блага.

– Господи боже, Строу, – возмутилась Аннет, – тебе всегда надо быть таким безответственным? Неужели ты не можешь хоть раз подумать о последствиях? Подумай хотя бы о детях. Если не себя, то их-то мы должны защитить.

Омар Даймонд мысленно молился. «Пусть силы жизни восстанут и восторжествуют на поле битвы. Пусть белый дракон скроет пятно приближающейся смерти, пусть лоно защиты его снизойдет на этот земной островок и укроет его от тех, кто в стане нечестивых».

Вдруг он вспомнил видение, нахлынувшее на него по дороге сюда, предвестие войны. Поток воды превратился в кровь, когда он переступал через него. Теперь он знал, что увиденное было знаком войны, смерти и, возможно, разрушения семи кланов и семи городов – шести, если не считать мусорной свалки, которая служила местом обитания гебов.

Деп по имени Дино Уолтерс хрипло пробормотал:

– Мы обречены.

Все повернулись к нему. Даже геб Джейкоб Симион.

– Прости его, – прошептал Омар.

И где-то в невидимой империи дух жизни услышал, откликнулся, простил полумертвое существо, коим был Дино Уолтерс из поселения депов Коттон-Мазер-Эстейтс.

– Сойдет, – сказал Чак Риттерсдорф, окинув беглым взглядом старый конапт с потрескавшимися стенами из гипсокартона, встроенным освещением, которое, скорее всего, больше не работало, панорамным окном и потертыми, давно не модными плиточными полами времен Корейской войны.

Он вытащил чековую книжку и поморщился, заметив сделанный из кованого железа камин. Ничего подобного не доводилось видеть с тысячи девятьсот семидесятого года, когда он был еще ребенком.

Посмотрев паспорт Чака, хозяйка этого полуразрушенного здания нахмурилась. «Подозрительно», – подумала она.

– Согласно вашим документам, мистер Риттерсдорф, вы женаты, и у вас есть дети. Вы не собираетесь привести в новое жилье семью? В рекламной полосе гомеопейп было сказано: «Аренда для холостяка без вредных привычек, постоянное место работы приветствуется», и…

– В том-то все и дело, – устало сказал Чак. Хозяйка квартиры – толстая женщина, одетая в сотканное из хитина сверчка венерианское платье и носившая меховые тапочки из вуба, была ему отвратительна. Ситуация повторялась.

– Мы с женой разошлись. Дети остались с ней. Вот почему мне нужен этот конапт.

– Но они ведь будут приезжать? – Подведенные фиолетовым карандашом брови вопросительно приподнялись.

– Вы не знаете мою жену, – сухо заметил Чак.

– Что вы, что вы, они приедут, уж мне-то известны эти новые законы о разводах! – горячо заметила хозяйка. – Это вам не как раньше! Тогда государственный закон действовал! Вы уже были в суде? Бумаги получили?

– Нет, – признался Чак.

Для него все только начиналось. Вчера поздно вечером он перебрался в отель, а предыдущая ночь прошла в последней борьбе за достижение невозможного, в стремлении сохранить жизнь под одной крышей с Мэри. Он протянул хозяйке чек, она вернула ему удостоверение личности и вышла. Чак тут же закрыл дверь, подошел к окну и посмотрел на шумящую внизу улицу, на машины, скоростные подъемники, на пандусы и перекладины нижних этажей. Скоро ему придется набрать номер своего адвоката Нэта Уайлдера. Очень скоро.

В расставании Чака с супругой было слишком много иронии. В профессии брачного консультанта жена Риттерсдорфа добилась больших высот. Здесь, в округе Марин в Калифорнии, располагался ее офис, она сделала блестящую карьеру. Одному богу известно, сколько разрушенных человеческих отношений ей удалось исцелить. И все же именно талант и умения жены одним отточенным ударом несправедливости привели Чака в этот мрачный конапт. Добившись успеха в карьере, Мэри не смогла сдержать росшее с годами чувство презрения к мужу.

Пришлось признать, что в своей работе он и близко не подобрался к вершинам, которые покорила Мэри. Причина разрыва была именно в этом.

Чак программировал речь симулякров для разведывательного агентства «Шайенна», их нескончаемых пропагандистских программ и агитации против кольца коммунистических стран вокруг США. Чак страстно верил в свою работу и любил ее, но никакими рациональными доводами ее нельзя было назвать высокооплачиваемым призванием или статусным делом. Речь, которую он писал, должна была звучать раздуто и по-детски. Основной посыл был направлен на школьников как в США, так и в соседних коммунистических странах, а также на огромную аудиторию взрослых с низким уровнем образования. По правде говоря, Чак был халтурщиком, и Мэри много раз говорила ему об этом.

Халтурщик или нет, но он продолжал работать на прежнем месте, хотя за шесть лет супружества ему предлагали другие должности. Возможно, Чак не хотел менять работу потому, что ему нравилось слышать придуманные им же слоганы и реплики, произносимые человекоподобными роботами, а возможно, потому, что видел другую, жизненно важную, причину. Соединенные Штаты оборонялись в политическом и экономическом плане. Америке нужны были люди, работающие на правительство за заведомо низкую заработную плату и на должностях, не требующих героических или иных возвышенных качеств личности. Кто-то должен был программировать симулякров для пропаганды. Их следовало рассредоточить по всему миру, чтобы они стали представителями контрразведки, чтобы агитировали, убеждали, оказывали влияние. Но…

Все дало трещину три года назад. Один из женатых клиентов Мэри, попавший в весьма сложную ситуацию с тремя любовницами, оказался телепродюсером. Звали его Джеральд Филд, он создал знаменитое телешоу Банни Хентмана и обладал правами на большую часть подобных передач. Пытаясь немного подзаработать, Мэри передала Филду несколько текстов, которые Чак написал для отделения ЦРУ в Сан-Франциско. Ознакомившись с рукописями, Филд нашел их интересными и полными юмора, поэтому-то Мэри их и выбрала. В этом заключался талант Чака, он создал нечто иное, отличимое от напыщенного тона экранов телевизоров. Его тексты были полны остроумия и искры. И Филд клюнул. Он попросил Мэри устроить ему встречу с Чаком.

Теперь же, стоя у окна старого, маленького, землистого цвета конапта, в который он заехал, не прихватив ни одного чемодана с вещами, Чак смотрел на улицу и вспоминал перепалку, вспыхнувшую между ним и Мэри. Это было особенно жестоко и, безусловно, соответствовало классическому разрыву, разводу между ними двумя.

Мэри прекрасно понимала проблему. Появилась возможность устроиться на работу, и в новое дело нужно было вникнуть. Филд предлагал достойную оплату, да и сама работа было весьма и весьма престижной. Каждую неделю в титрах шоу Банни Хентмана появлялось бы имя Чака, и это имя мог видеть весь мир. Мэри бы гордилась, что было самым важным, гордилась бы его творческой работой. Для нее творчество было сродни ключу, открывающему все двери в этой жизни. Работа на ЦРУ, написание пропагандистских речей для симулякров, которые тараторили свое послание малограмотным африканцам, азиатам и латиноамериканцам, не несла в себе творчества. Текст, как правило, всегда был примерно одинаковым. ЦРУ же имело дурную славу в свободомыслящих, утонченных и обеспеченных кругах, где обитала Мэри.

– На этой своей госслужбе ты как уборщик в спутниковом парке, – в ярости говорила Мэри. – Там удобно, уютно, безопасно и не надо ни за что бороться! Тебе тридцать три, а ты уже бросил все попытки, отказался от желания чего-то добиться!

– Послушай, Мэри, – защищался Чак, – ты мне жена или мать? Это что, твоя работа – подталкивать меня? Я должен продолжать расти? Стать президентом ТЕРПЛАНа, ты этого хочешь?!

Помимо денег и статуса было нечто большее. Видимо, Мэри хотела, чтобы Чак стал другим человеком. Она единственная, кто знал его лучше всех – и она стыдилась его. Если бы он взялся писать для Банни Хентмана, то стал бы другим. Так гласила ее логика.

Этого Чак отрицать не мог. Но все же упорствовал, не уволился с работы и не изменился. В его характере проскальзывала пассивность и чрезмерная инертность. На благо или на беду, но присутствовал в нем некий гистерезис, от которого было непросто отделаться.

Чак увидел внизу новенький блестящий «Шевроле Делюкс», белый шестидверный, только с конвейера. Он лениво наблюдал за приземлившейся у бордюра машиной и вдруг осознал, что это его бывший автомобиль! Невероятно! Мэри! Уже успела его отыскать!

Чак испугался, понимая, что все погубил. Он даже не смог снять жилье в таком месте, где Мэри не смогла бы его найти. Через пару-тройку дней его адвокат Нэт мог бы обеспечить своему клиенту юридическую защиту, но сейчас Чак оставался беспомощным и должен был принять неизбежность предстоящей встречи.

Как Мэри нашла его, было ясно: устройства слежения среднего радиуса действия были доступны и стоили недорого. Вероятно, жена обратилась в «Прай-вай» – агентство по обнаружению роботов и взяла у них сниффер. Аппарат начал работать, следуя за Чаком повсюду, где бы тот ни находился с момента их расставания. Разыскать кого-то в наши дни стало делом техники.

«Что ж, – подумал Чак, – женщина, решившая тебя поймать, сделает это». Быть может, и существовал закон, регулирующий подобные действия, Чак мог бы назвать его законом Риттерсдорфа. Желание спрятаться шло вразрез с задачами отслеживающих устройств.

В полую дверь конапта постучали.

Ноги Чака налились свинцовой тяжестью, он неохотно побрел к двери, размышляя о том, как произнесет речь, в которой прозвучат все самые известные и благочестивые порывы. «Я не стану возражать, но у меня такое чувство, что мы не можем жить вместе, что твое презрение ко мне олицетворяет собой момент, из-за которого наш разлад слишком серьезен и дальнейшая близость неразумна».

Чак открыл дверь. У входа стояла она, темноволосая, хрупкая, без макияжа, в дорогом, ее лучшем пальто из натуральной шерсти; спокойная, собранная, образованная женщина, во многих отношениях превосходящая его.

– Послушай, Чак, – сказала она, – я этого не потерплю. Я договорилась с транспортной компанией, они заберут твои вещи и отправят их на хранение. Я здесь ради денег и хочу, чтобы все наши средства оставались на общем счете. У меня много обязательных платежей, и их необходимо гасить вовремя.

Итак, Чак оказался неправ. О милой рассудительности не шло и речи. Напротив, его жена ставила точку. Чак был ошеломлен, и все, что он мог сделать, – уставиться на Мэри.

– Я поговорила с моим адвокатом Бобом Альфсоном, – продолжала она, – и попросила его подать заявление о расторжении договора на дом.

– Что попросила? – переспросил Чак. – Зачем?

– Чтобы ты мог переписать свою долю на меня.

– Зачем?

– Чтобы я могла все продать, – терпеливо пояснила Мэри. – Мне не нужен такой большой дом, а вот деньги нужны. Я собираюсь отправить Дебби в ту школу-интернат на Востоке, о которой мы с тобой говорили.

Дебора была их старшим ребенком, но все же требовалось еще лет шесть, чтобы отпустить ее из отчего дома. Господи боже!

– Позволь, я поговорю с Нэтом Уайлдером, – неуверенно попросил Чак.

– Мне нужны деньги немедленно! – отрезала Мэри.

Она так и не переступила порог, оставшись стоять при входе. И Чак почувствовал накатившее на него отчаяние, безысходную панику, горечь поражения и страдания. Он проиграл. Она могла заставить его сделать все что угодно.

Когда Чак отправился за чековой книжкой, Мэри сделала пару шагов и вошла в конапт. Это место вызвало у нее невыразимое отвращение, но она сдержалась и ничего не сказала. Чак мысленно отстранился от происходящего и принялся выписывать чек.

– Кстати, – сказала Мэри, – теперь, когда ты окончательно съехал, я хочу принять предложение правительства.

– Какое предложение? – машинально, без интереса спросил Чак.

– Им нужны психологи-консультанты для межпланетного проекта, я говорила тебе об этом, – напомнила Мэри.

Она не собиралась обременять себя, просвещая Чака и заново пересказывая все подробности.

– Ах да… – что-то смутное всплыло в его памяти. – Благотворительная деятельность.

«Конфликт терран и альфанцев десятилетней давности. Изолированная Луна в системе Альфа, заселенная людьми. Началась война, и два поколения назад это место было отрезано от цивилизации. Скопища малочисленных кланов населяли Альфу, где находились десятки лун и двадцать две планеты».

Мэри взяла чек, сложила его и убрала в карман пальто.

– За эту работу платят? – спросил Чак.

– Нет, – отстраненно ответила она.

В таком случае бывшая жена будет жить и содержать детей только на его зарплату. И тут до Чака дошло: она добивалась судебного урегулирования, которое вынудило бы его подать ответный иск и в итоге отказаться от того, что разрушило их шестилетний брак. Мэри благодаря своему влиянию в округе Марин добилась бы такого судебного решения, при котором Чаку пришлось бы отказаться от службы в отделении ЦРУ в Сан-Франциско и искать совершенно другую работу.

– Сколько… Сколько тебя не будет? – осмелился спросить он.

Очевидно, Мэри намерена использовать промежуток времени для качественного преобразования их жизни, она добьется всего, в чем якобы получала отказ, рядом Чак или нет.

– Около полугода, – невозмутимо отозвалась она, – как получится. Не жди, что я буду поддерживать с тобой связь. В суде мои интересы будет представлять Альфсон, на заседаниях я не появлюсь. И да… Я подала иск о раздельном содержании детей.

Даже здесь Мэри опередила его, инициатива вновь ускользнула из его рук. Чак был, как всегда, слишком медлителен.

– Ты можешь все забрать, – обратился он к Мэри.

«Но того, что ты можешь дать, недостаточно», – говорил ее взгляд.

«Все» было ничем, пшиком его достижений.

– Я не могу дать тебе того, чего у меня нет, – добавил он.

– Нет, можешь, – холодно возразила Мэри. – Ведь судья признает в тебе то, что всегда признавала я. Если понадобится, если тебя заставить, ты сможешь соответствовать нормальной планке, предъявляемой ко взрослым мужчинам, несущим ответственность за жену и детей.

– Но… – он отважился поспорить, – я должен иметь и свою жизнь.

– Перво-наперво ты должен своей семье, – жестко напомнила Мэри.

Ответить было нечего, Чак мог только обреченно кивнуть.

Позже, когда Мэри ушла, он нашел в шкафу стопку гомеопейп, сел на старинный, в датском стиле, диван в гостиной и стал просматривать выпуск за выпуском, ища статьи о межпланетном проекте, в котором намеревалась поучаствовать Мэри. «Ее новая жизнь, – сказал он себе, – заменит ту, в которой она была замужем».

В гомеопейпе за прошлую неделю Чак обнаружил более-менее полную статью, закурил сигарету и начал внимательно читать.

Международная служба здравоохранения и социального обеспечения США нуждалась в специалистах психологического профиля. Луна изначально представляла центр психиатрической помощи для иммигрантов, прибывших в систему Альфа, сломанных под ненормальным, чрезмерным давлением межсистемной колонизации.

Терране оставили Луну в покое, теперь туда наведывались лишь торговцы. О том, что происходило на Альфанской Луне сейчас, можно было узнать только у них.

По словам торговцев, за те десятки лет, что лечебница была отрезана от Терры, там возникла новая цивилизация. Однако оценить обстановку они не могли, поскольку знания были недостаточными. В любом случае там производились товары местного производства, велась торговля, существовала внутренняя промышленность, и Чак задавался вопросом: зачем правительство Терры посчитало нужным вмешиваться? Он прекрасно знал Мэри. Именно такую, как она, и выбрало бы агентство ТЕРПЛАН. Люди, подобные Мэри, всегда добивались успеха.

Подойдя к старинному панорамному окну, Чак вновь остановился и некоторое время смотрел вниз. И вдруг почувствовал, как в нем постепенно пробуждается знакомое желание. Чувство, что продолжать жизнь бессмысленно. Что бы ни говорили закон или церковь, в эти мгновения самоубийство казалось ему единственно верным решением.

Чак нащупал открывающуюся боковую фрамугу и, подняв ее, услышал рев реактивного самолета, приземлившегося на крышу на противоположной стороне улицы. Вскоре все стихло. Чак подождал, затем одной ногой перелез через край окна и повис над потоком летящих внизу машин.

Внезапно внутри него зазвучал чужой голос, спокойный, но требовательный:

«Пожалуйста, назовите свое имя, вне зависимости от того, собираетесь вы прыгать или нет».

Обернувшись, Чак увидел желтого ганимедского слизевика, бесшумно просочившегося под дверь конапта. На полу собиралась воедино куча маленьких шариков – слизевик возвращал себе форму.

«Я снимаю квартиру напротив вашей», – сообщил нежданный гость.

– У терран принято стучать, – сообщил Чак.

«У меня нет конечностей, чтобы стучать, – пояснил слизевик. – Но я хотел попасть в комнату, прежде чем вы выйдете в окно».

– Это мое личное дело, прыгну я или нет, – сухо заметил Чак.

«Но любому человеку порой нужна помощь, – сердечно напомнил пришелец. – Добро пожаловать в наш конапт, мы называем его “Отбросы”. Здесь есть еще постояльцы, с кем вам стоит познакомиться. Парочка терран, они похожи на вас, плюс инопланетяне. Некоторые из них имеют довольно неприятные физиономии, что может оттолкнуть, другие же, без сомнения, будут вам интересны. Я хотел одолжить у вас чашечку закваски для йогурта, – вспомнил он о цели визита, – но, учитывая вашу занятость, моя просьба видится мне оскорбительной».

– Я еще не переехал. Пока не переехал.

Чак перекинул ногу обратно через подоконник и отошел вглубь комнаты, подальше от окна. Увидев ганимедского слизевика, он не удивился. Инопланетяне имели свои гетто, независимо от того сколь влиятельными они были среди своих собратьев на Терре и какой статус занимали в обществе. Они были вынуждены жить в старых конаптах, подобных этому.

«Будь у меня с собой визитка, – сказал слизевик, – я бы вам ее оставил. Я Раннинг Клэм, занимаюсь импортом необработанных драгоценных камней, торгую подержанным золотом, а при благоприятном стечении обстоятельств еще и безудержно скупаю филателистические коллекции. Прямо сейчас у меня в конапте есть отличная коллекция ранних американских марок, ее жемчужина – четыре особенные марки из набора “Колумб” в идеальном состоянии. Хотите… – он замолчал. – Вижу, что нет. В любом случае вы уже не думаете прыгать из окна. Это хорошо. Да, и мое предложение…»

– Разве по закону во время пребывания на Терре вы не обязаны ограничивать свои телепатические способности? – уточнил Чак.

«Обязаны, но ваша ситуация, мистер Риттерсдорф, показалась мне исключительной. Я не могу нанять вас лично, пропагандисты мне не нужны, но у меня есть связи на девяти лунах, и со временем…»

– Нет уж, спасибо, – грубо перебил его Чак. – Я всего лишь хочу, чтобы меня оставили в покое.

Ему уже пытались помочь в поиске работы, и с него было достаточно.

«В отличие от вашей супруги у меня нет никаких скрытых мотивов. – Слизевик подполз ближе. – Как у многих мужчин на Терре, ваше чувство самоуважения связано с возможностью получать достойную заработную плату, а вы в этом плане имеете серьезные сомнения и чувство вины. Я могу кое-что для вас сделать, но мне нужно время. Я скоро покину Терру и вернусь на свою Луну. Я готов заплатить вам пятьсот долларов, американских, конечно, чтобы вы полетели со мной. Считайте это ссудой, если хотите».

– Что мне делать на Ганимеде? – с раздражением спросил Чак. – Вы мне тоже не верите? У меня есть работа, я считаю, что она мне подходит, и увольняться не собираюсь.

«Подсознательно вы…»

– Не надо лезть в мое подсознание! – сердито потребовал Чак. – Убирайтесь отсюда и оставьте меня в покое!

Он повернулся к слизевику спиной.

«Я опасаюсь, что ваше стремление свести счеты с жизнью вернется, возможно, еще до наступления вечера».

– Пусть так, – безучастно отозвался Чак.

«Есть только одна вещь, – сказал слизевик, – которая способна вам помочь, и это не мое жалкое предложение о работе».

– Тогда что же? – спросил по инерции Чак.

«Женщина, которая заменит вам жену».

– Вы что себе позволяете?!.

«Ничего лишнего, – убежденно возразил слизевик. – Я говорю не о физиологической основе или же мимолетной увлеченности. Меня волнует практическая сторона вопроса. Вы должны найти женщину, которая сможет принять и полюбить вас таким, какой вы есть. Иначе вы погибнете. Дайте мне поразмыслить над этим, а пока постарайтесь держать себя в руках. Мне нужно пять часов. Не уходите никуда».

Через щель под дверью слизевик медленно протек в коридор. В голове Чака прозвучали слова:

«Как импортер, дилер и покупатель, я имею много связей с терранами разного социального статуса».

Затем наступила тишина.

Пошатываясь, Чак закурил сигарету. Отойдя на значительное расстояние от окна, он присел на старинный датский диван и стал ждать.

Было трудно понять, как реагировать на подобное предложение о работе, Чак был одновременно разгневан и тронут, и кроме того, порядком озадачен. Мог ли слизевик и впрямь помочь ему? Казалось, это невозможно.

Прошел час.

В дверь конапта постучали. Вряд ли это недавний визитер, ведь стучать он не стал бы, да и не мог.

Поднявшись, Чак подошел к двери и открыл ее.

На пороге стояла девушка.

В департаменте здравоохранения и социального обеспечения компании ТЕРПЛАН США у Мэри была куча неотложных дел, связанных с ее новой волонтерской деятельностью, но, несмотря на это, она взяла отгул по личным обстоятельствам. Как и всегда, Мэри заказала аэротакси и отправилась в Нью-Йорк на Пятое авеню, в офис Джерри Филда, продюсера шоу Банни Хентмана. Неделю назад она передала Филду стопку последних и самых лучших текстов, написанных Чаком для ЦРУ. Пришло время выяснить, появился ли у ее мужа – или бывшего мужа – шанс получить эту работу.

Если Чак сам не ищет место получше, то Мэри сделает это за него. Это был ее долг по той простой причине, что она и дети весь следующий год будут полностью зависеть от заработка Чака.

Такси приземлилось на крышу. Мэри спустилась по пандусу на девяностый этаж, подошла к стеклянной двери, на миг засомневалась, но позволила створкам открыться и вошла в приемную, где сидела секретарь мистера Филда – ярко накрашенная хорошенькая девушка в обтягивающем свитере из паучьего шелка. Девушка вызвала у Мэри раздражение, и только лишь потому, что бюстгальтеры уже вышли из моды. Тут же напрашивался вопрос: должна ли девушка с такой шикарной грудью идти на поводу у моды? В данной ситуации практичность диктовала наличие бюстгальтера, и стоявшая у окна Мэри чувствовала, как краснеет от осуждения. Еще и искусственное увеличение сосков, это было слишком откровенным.

– Добрый день, – поздоровалась секретарша, взглянув на Мэри сквозь изящный монокль. Встретившись с холодным взглядом посетительницы, она почувствовала, как ее соски напряглись, словно испугавшись подчинения.

– Мне нужно увидеться с мистером Филдом. Меня зовут Мэри Риттерсдорф, у меня не так много времени, я должна вылететь на лунную базу ТЕРПЛАНа в три часа дня по нью-йоркскому времени. – Мэри старалась говорить требовательно и бодро, насколько умела.

После ряда бюрократических действий со стороны секретарши ее направили в нужный кабинет.

За письменным столом из искусственного дуба – настоящего не существовало уже лет десять – сидел погруженный в работу Джерри Филд. Рядом работал видеопроектор.

– Одну минуточку, доктор Риттерсдорф.

Филд кивнул в сторону стула, Мэри села, скрестив ноги, и закурила сигарету.

На мини-экране Банни Хентман разыгрывал спектакль, в котором изображал немецкого промышленника. Одетый в двубортный костюм, он объяснял Совету директоров, как новые автономные сохи его собственного производства могут быть использованы на войне. Если будет объявлено начало военных действий, четыре сохи легко соединить в большой плуг, превращавшийся в боевую ракетную установку. Речь Банни усиливалась акцентом и звучала так, словно сообщала о великом достижении науки, что рассмешило Филда.

– У меня не так много времени, мистер Филд, – решительно напомнила Мэри.

Он был вынужден остановить запись и повернуться к ней.

– Я показал сценарий Банни. Ему понравилось. Остроумие вашего мужа сухое и неактуальное, но оно настоящее. Это и впрямь когда-то было…

– Я знаю. Мне приходилось слышать его реплики много лет, он всегда сначала читал их мне. – Чувствуя напряжение, Мэри сделала еще одну затяжку. – Как, по вашему мнению, Банни сможет использовать эти тексты?

– Мы вряд ли продвинемся дальше этого обсуждения, – ответил Филд, – пока ваш муж не увидится с Банни. Нет смысла в нашем…

Дверь кабинета открылась, и в комнату вошел Банни Хентман.

Мэри впервые воочию увидела знаменитого комика. Ей стало любопытно, чем он отличается от публичного образа. Он, решила Мэри, немного ниже ростом, немного старше, чем на экране, немного лысоват и выглядит устало. На самом деле, в жизни Банни напоминал сумасшедшего старьевщика из Центральной Европы: в мятом костюме, плохо выбритый, с растрепанными редеющими волосами и, в довершение образа, курящий обрезанные остатки сигары. Но его глаза… Они смотрели настороженно и в то же время тепло. Мэри поднялась и повернулась к вошедшему. На экране сила его взгляда терялась. Это был не просто взгляд человека умного, это было нечто большее, что Мэри понять не могла. И…

Вокруг Банни витала аура страдания. В ней, казалось, застыли его лицо и тело. «Вот что читается в его глазах, – поняла Мэри, – память о боли. О боли, которую он испытал давным-давно и которую не забудет, не сможет забыть». Банни жил здесь, на этой планете, чтобы страдать, родился для этого. Неудивительно, что он стал великим комиком. Так у него получалось противостоять реальной физической боли, давать ей отпор, его борьба достигла огромного, впечатляющего размаха.

– Бан, знакомься, – сказал Джерри Филд, – это доктор Мэри Риттерсдорф, ее муж пишет те речовки для цэрэушных роботов, которые я показывал тебе в прошлый четверг.

– Мистер Хентман. – Мэри протянула комику руку.

Пожав ей руку, комик ответил:

– Прошу вас! Банни Хентман – всего лишь мой псевдоним. Мое настоящее имя, данное при рождении, Лайонсблад Регал. По понятным причинам его пришлось сменить. Кто придет на телевидение с именем Лайонсблад Регал? Вы можете звать меня Лайонсблад или просто Блад, Джер в знак близости зовет меня Ли-Рег. – Все еще держа Мэри за руку, он добавил: – Если мне что-то и нравится в женщине, так это близость.

– Ли-Рег – твой телеграфный адрес, – уточнил Филд. – Опять ты все перепутал.

– Что верно, то верно, – отпустив руку Мэри, отозвался Хентман. – Итак, фрау Раттенфэнгер…

– Риттерсдорф, – поправила его Мэри.

– Раттенфэнгер, – сказал Филд, – по-немецки означает «крысолов», Бан, тебе не стоит так оговариваться.

– Простите мою ошибку, – извинился комик, – фрау… доктор Риттельсдоф. Прошу вас, обращайтесь ко мне по-свойски, мне так будет приятнее. Я люблю общество хорошеньких женщин. Это во мне говорит голос детства. – Он улыбнулся. Но в его лице и особенно в глазах все еще читалась тяжесть давно минувших дней, боль человека, утратившего вкус жизни. – Я найму вашего мужа. При условии, что мне удастся иногда видеться с вами. Если он поймет настоящую причину сделки, то, что в дипломатии называется «секретный протокол». Джерри, ты же знаешь, как для меня в последнее время важны эти протоколы.

– Чак сейчас в захолустном конапте на Западном побережье, – сказала Мэри. – Я оставлю вам адрес.

Она схватила лист бумаги, ручку и записала адрес.

– Скажите ему, что он вам нужен, скажите…

– Он мне не нужен, – спокойно перебил ее Банни Хентман.

– Разве вы, мистер Хентман, не убедились в обратном? У Чака невероятный талант, но, боюсь, если его никто не подтолкнет…

Потирая нижнюю губу, комик ответил:

– Вы боитесь, что ваш муж не воспользуется этой возможностью и все пойдет прахом?

– Да, – кивнула Мэри.

– Но это его талант. И ему решать.

– Моему мужу, – добавила она, – нужна помощь.

«И мне нужно знать, как будут обстоять дела, – подумала она. – Понимать людей – моя работа. Чак – человек зависимый и инфантильный, его необходимо подталкивать и вести за руку, если он вообще хочет куда-либо двигаться. В противном случае он сгинет в этом богом забытом конапте, который снял. Или выбросится из окна. Эта работа – единственное, что его спасет. Хотя Чак будет последним, кто в этом признается».

Пристально глядя на нее, Хентман произнес:

– Могу я вам еще кое-что предложить, миссис Риттерсдорф?

– Что вы имеете в виду?

Мэри посмотрела на Филда, но его лицо оставалось бесстрастным. Филд словно спрятал голову в панцирь, подобно черепахе, отстранился от разговора.

– Видеться с вами время от времени, – ответил Хентман, – по личной нужде.

– Меня не будет на Терре. Я собиралась поработать на ТЕРПЛАН, у меня командировка в систему Альфа на несколько месяцев, а может, и лет. – Мэри почувствовала волну поднимающейся внутри паники.

– Тогда мне нечего предложить вашему мужу, – подвел итог Хентман.

– Когда вы уезжаете, доктор Риттерсдорф? – спросил Филд.

– Прямо сейчас, – ответила Мэри. – У меня есть четыре дня, чтобы собрать вещи и устроить детей в…

– Четыре дня… – задумчиво произнес Хентман, продолжая оглядывать ее с головы до ног. – Вы разошлись с мужем? Джерри сказал…

– Да, разошлась, – ответила Мэри. – Чак уже съехал.

– Поужинайте со мной завтра вечером, – предложил Хентман. – А я пока загляну к вашему мужу или отправлю кого-нибудь вместо себя. Мы дадим ему шанс и полтора месяца времени. Пусть напишет нам сценарий. Как вам такое предложение?

– Я не против поужинать с вами, – сказала Мэри. – Но…

– Это все, о чем я прошу. Только ужин. В любом ресторане, какой выберете, в любом уголке Соединенных Штатов. Но если дальше пойдет… – Он улыбнулся.

Прилетев обратно на Западное побережье, Мэри пересела на городской монорельс и добралась до центра Сан-Франциско – филиала ТЕРПЛАНа, компании, с которой она сотрудничала по поводу своей весьма желанной новой работы.

Когда она поднималась на лифте, рядом с ней стоял представитель ТЕРПЛАНа по связям с общественностью – хорошо одетый, подтянутый молодой человек, которого, как узнала Мэри, звали Лоуренс Макрей.

– Нас ждет толпа репортеров, – сказал он. – И вас засыплют вопросами. Они будут намекать и попытаются заставить вас подтвердить, что наш медицинский проект является прикрытием для захвата Террой Альфы III М2, что наша цель – восстановить колонию, заявить на нее свои права, добиться ее развития, а затем отправить туда поселенцев.

– Разве колония не принадлежала нам до войны? – поинтересовалась Мэри. – Как иначе мы бы создали там госпиталь?

– Так и есть, – сказал Макрей.

Они вышли из лифта и направились вдоль по коридору.

– Но ни один терранский корабль, – продолжил он, – не посещал Альфу III М2 уже двадцать пять лет, и с юридической точки зрения это прекращает наши притязания. Пять лет назад Луна вернулась к политической и правовой автономии. Однако, если мы прилунимся и восстановим больничную базу, вернем техников, врачей и все, что потребуется, сможем вновь заявить о себе. Если этого не сделали альфанцы – а они, очевидно, не сделали. Возможно, они все еще оправляются от войны. Или же, исследовав Луну, решили, что ее экология чужда их биологии и это не то, чего они хотят. – Макрей придержал дверь, и Мэри вошла в комнату, оказавшись лицом к лицу с репортерами гомеопейп. Их было пятнадцать или шестнадцать, некоторые держали наготове фотокамеры.

Глубоко вдохнув, Мэри подошла к оборудованной микрофоном кафедре, на которую указал Макрей.

– Дамы и господа, – сказал в микрофон Макрей, – это доктор Мэри Риттерсдорф, известный брачный консультант из округа Марин, которая, как вы знаете, безвозмездно предложила свои услуги для нашего проекта.

Один из репортеров тут же уныло произнес:

– Доктор Риттерсдорф, как называется этот проект? «Психотик»?

Присутствующие в зале корреспонденты рассмеялись.

– Операция «Пятьдесят минут», – ответил Макрей. – Это рабочее название.

– Куда вы отправите больных с Альфы III M2? – спросил другой репортер. – Или это секретная информация?

– Сначала, чтобы разобраться в сложившейся ситуации, мы проведем исследования, – сказала Мэри. – Нам уже известно, что пациенты – по крайней мере некоторые, и их потомки – живы. Мы не претендуем на то, чтобы знать, насколько жизнеспособно общество, которое они сформировали. Осмелюсь предположить, что оно вообще не жизнеспособно, за исключением примитивных человеческих нужд. Мы попытаемся провести корректирующую терапию с теми, с кем сможем. Несомненно, больше всего нас беспокоит состояние детей.

– Когда вы ожидаете прибыть на Альфу III М2, доктор?

Щелчки фотокамер зазвучали тише, как удаляющееся хлопанье крыльев.

– Думаю, в течение двух недель, – ответила Мэри.

– Вам за это не заплатят?

– Нет.

– Значит, вы убеждены, что это на благо общества? Что вы выступаете за правое дело?

– Я… – нерешительно протянула Мэри. – Это…

– Значит ли это, что терране получат личную выгоду от вмешательства в культуру бывших пациентов психиатрических больниц? – спокойным тоном спросил репортер.

Мэри повернулась к Макрею.

– Что мне ответить? – спросила она.

– Это не входит в компетенцию доктора Риттерсдорф, она психолог, а не политик. Она не будет отвечать на ваш вопрос, – заявил публике Макрей.

Высокий, худощавый, явно опытный репортер поднялся со своего места и, растягивая слова, спросил:

– А руководству ТЕРПЛАНа не приходило в голову просто оставить Луну в покое? Отнестись к ее культуре так же, как и к любой другой, уважая ее обычаи и ценности?

– У нас… у нас пока нет достаточной информации, – запинаясь, ответила Мэри. – Возможно, когда мы узнаем больше… – Она замолчала, с трудом подбирая слова. – У Альфы III M2 нет традиций. Это общество психически больных индивидуумов и их потомков, которое возникло всего двадцать пять лет назад… Вы не можете оправдывать его, сравнивая его культуру, скажем, с ганимедской или ионийской. Какие ценности могли бы развить психически больные люди? И за столь малый промежуток времени!

– Но вы сами сказали, – не сдавался репортер, – что на данный момент ничего о них не знаете. Из всего, что вам известно…

Макрей резко перебил его:

– Если у них сложилась хоть сколько-то стабильная, жизнеспособная культура, мы оставим их в покое. Но данное решение зависит от таких экспертов, как доктор Риттерсдорф, а не от вас, не от меня и не от американской общественности. Говоря откровенно, мы считаем, что нет ничего более потенциально взрывоопасного, чем общество, где доминируют психопаты, где они определяют ценности и контролируют средства коммуникации. Из этого может вырасти все что угодно: новый культ религиозных фанатиков, параноидальная националистическая концепция государства, варварская маниакальная деструктивность. И опасение их неизученных возможностей оправдывает наше исследование Альфы III M2. Этот проект направлен на защиту наших собственных жизней и ценностей.

Репортеры гомеопейп молчали, слова Микрея их явно убедили. Мэри также была солидарна с коллегой.

Позже, выходя из комнаты, она спросила:

– Это на самом деле так?

Макрей посмотрел на нее.

– Вы имеете в виду, летим ли мы на Альфу III M2 потому, что боимся ментально нестабильного анклава, или потому, что ненормальное общество как таковое вызывает нашу обеспокоенность? Думаю, что любой из этих причин достаточно. Для вас это определенно должно быть так.

– Мне не стоит об этом спрашивать? – Мэри посмотрела на молодого, внешне привлекательного сотрудника ТЕРПЛАНа. – Моя работа…

– Вы должны выполнять свою задачу, и все. Я не говорю вам, как лечить людей. Почему вы указываете мне на то, как справляться с политической ситуацией? – Он задержал на Мэри холодный взгляд. – Я назову вам еще одну цель операции «Пятьдесят минут», о которой вы, возможно, и не подумали. Может так сложиться, что через двадцать пять лет общество психически больных людей придумает и воплотит в жизнь технологические идеи, которые мы сможем использовать, особенно те, у кого маниакальный синдром – они представляют самый активный класс. – Он нажал кнопку вызова лифта. – Они изобретательны. Как и параноики.

– Поэтому раньше туда никого не отправили? – спросила Мэри. – Вы хотели посмотреть, как будут развиваться их идеи?

Улыбаясь, Макрей молча ждал лифт.

«Он абсолютно в себе уверен», – решила Мэри. Согласно ее знаниям в области психиатрии, это могло привести к ошибке. И, возможно, к серьезной.

Около часа спустя, возвращаясь домой в округ Марин, чтобы упаковать вещи, Мэри вдруг поняла главное противоречие в позиции правительства. Поначалу они хотели исследовать Альфу III M2, опасаясь, что зародившееся там общество может угрожать безопасности, а позже стремились узнать, не придумали ли там что-нибудь полезное для Терры. Почти сто лет назад Фрейд показал, насколько ложной может быть двойная логика, подобная этой. Одна проблема исключала другую. Правительство не могло следовать двумя путями одновременно.

Психоанализ показывал четкое правило; когда для совершения поступка приводились две противоречащие причины, то настоящим мотивом не могла служить ни одна из них. Существовала третья, о которой человек или в данном случае группа чиновников и не подозревали.

Каков был настоящий мотив? Вот о чем задумалась Мэри.

Проект, для которого она была готова добровольно лететь на Альфу III M2, уже не виделся ей таким идеалистическим и прозрачным.

Каким бы ни оказался скрытый план правительства, интуиция Мэри подсказывала, что он продиктован пусть и жесткими, но благими намерениями.

Понимала она и еще кое-что – истинного мотива ей никогда не узнать.

Увлеченно собирая вещи, Мэри вдруг почувствовала присутствие посторонних. Она обернулась. В дверях стояли двое мужчин.

– Где мистер Риттерсдорф? – спросил старший из них, показав удостоверение личности.

«Агенты ЦРУ из Сан-Франциско», – прочла Мэри.

– Он здесь больше не живет, – ответила она. – Я дам вам его новый адрес.

– Мы получили наводку от неизвестного лица. По имеющимся у нас данным, ваш муж планирует совершить самоубийство.

– Для него это нормально, – отмахнулась Мэри, записывая адрес лачуги, где теперь жил Чак. – Не стоит о нем беспокоиться, он всегда вот-вот покончит с собой, но по-настоящему никогда этого не сделает.

Старший агент ЦРУ укоризненно посмотрел на Мэри:

– Вы с мистером Риттерсдорфом расстаетесь, я правильно понимаю?

– Верно, раз уж вам до этого есть дело. – Мэри улыбнулась агенту мимолетной улыбкой профессионала. – Могу я дальше собирать вещи?

– Наш офис стремится обеспечить определенную защиту своим сотрудникам, – пояснил агент. – Если ваш муж покончит с собой, то будет проведено расследование, чтобы определить степень вашей причастности. И, учитывая вашу специализацию на семейных отношениях, это может привести к неловкой ситуации, вы не находите?

– Вы правы, – после небольшой паузы ответила Мэри. – Полагаю, вы правы.

Второй агент продолжил:

– Считайте это нашим неофициальным предупреждением. Не стоит торопиться, миссис Риттерсдорф, не давите на мужа. Вы понимаете, о чем я?

Он задержал на лице Мэри безжизненный, холодный взгляд.

Она кивнула. И вздрогнула.

– Если он появится, – сказал старший, – попросите его связаться с нами. Он взял отпуск на три дня, но мы бы хотели поговорить с ним.

Агенты вышли из комнаты и направились к входной двери.

Мэри, оставшись одна, вздохнула с облегчением и вернулась к своему чемодану.

«ЦРУ не будет указывать мне, что делать, – подумала она. – Я буду говорить своему мужу все, что захочу, и буду делать все, что захочу. Они не защитят тебя, Чак, – уверила Мэри джемперы, бережно складывая их в чемодан. – На самом деле, тебе будет только хуже, мой дорогой, потому что это ты привлек их. Так что будь готов отвечать за свои поступки, бедненький напуганный слюнтяй. Отличная идея – подослать своих коллег и тем самым запугать меня! Ты, может, их и боишься, а я – нет. Они всего лишь тупые, пустоголовые копы».

Пакуя чемодан, Мэри подумала было связаться со своим адвокатом и рассказать о попытке ЦРУ надавить на нее, но решила отложить звонок и подождать, пока судья Бриззолар не рассмотрит дело о разводе. Тогда она приведет этот факт в качестве доказательства, какую жизнь была вынуждена вести, будучи замужем за таким человеком, как Чак. Постоянно подвергалась преследованиям со стороны полиции и искала ему работу, бегая по собеседованиям.

С радостью убрав последний джемпер в чемодан, Мэри закрыла его и закрепила надежные замки.

«Бедняжка Чак, – подумала она, – у тебя не будет ни единого шанса, как только я подам в суд. Ты никогда не узнаешь, что это была я. Ты будешь расплачиваться всю оставшуюся жизнь. Пока ты жив, дорогой, ты никогда по-настоящему от меня не освободишься. Это и есть твоя расплата».

Она начала аккуратно складывать свои многочисленные платья в кейс со специальными вешалками.

«Это обойдется тебе дороже, – решила она, – чем ты можешь позволить себе заплатить».

– Меня зовут Джоан Триест, – тихо и неуверенно представилась стоящая в дверях девушка. – Раннинг Клэм сказал, что вы только что въехали. – Она смотрела мимо Чака вглубь комнаты. – Вы еще не перевезли свои вещи? Помочь вам? Если захотите, я могу повесить занавески и прибраться на кухне.

– Я пока справляюсь, спасибо, – ответил Чак.

Его растрогала эмпатия соседа, то, что сделал для него слизевик.

«Девушке нет еще и двадцати», – решил Чак. Ее волосы, заплетенные в спускавшуюся по спине толстую косу, были ничем ни примечательного каштанового цвета. Кожа у нее была белой, если не сказать, бледной, а шея, как определил для себя Чак, длинноватой. Стройная, но на первый взгляд казалось сложным оценить достоинства ее фигуры. Просто одетая в облегающие темные брюки, легкую мужскую рубашку и тапочки, Джоан Триест не носила лифчика, как того требовала мода. Под хлопчатобумажной тканью рубашки ее соски выступали темными кружочками. Джоан не могла позволить себе – или не хотела – делать популярную операцию по увеличению сосков. Чак подумал, что у нее недостаточно средств. Возможно, девушка была студенткой.

– Раннинг Клэм прилетел с Ганимеда, – пояснила Джоан. – Он живет напротив.

Девушка улыбнулась, и Чак отметил, что у нее очень красивые зубы: мелкие, ровные, безупречно правильной формы.

– Да, – сказал Чак, – он просочился под эту дверь около часа назад. И сказал, что пришлет кого-то. Полагаю, он думал…

– Вы правда пытались покончить с собой? – прозвучал неожиданный вопрос.

Помолчав, Чак пожал плечами:

– Так слизевик решил.

– Но он был прав. Я даже сейчас по вам вижу. – Джоан прошла в комнату. – Я – пси.

– Какого рода? – Чак оставил ведущую в общий коридор дверь открытой и вернулся в комнату за пачкой «Пэлл Мэлл». – Есть же разные… Кто-то может двигать горы, а кто-то лишь…

– Я… – перебила его Джоан. – Мои способности невелики, вот… – повернувшись, она подняла лацкан рубашки, – видите значок? Член Американского Пси-союза. Я могу заставить время течь вспять. Но в ограниченном пространстве, скажем, в комнате двенадцать на девять, вот примерно как ваша гостиная. Интервал действия – пять минут.

Она улыбнулась, и Чак вновь посмотрел на ее ровные зубки. Улыбка преображала ее юное лицо, делая его краше. Когда она улыбалась, на нее было приятно смотреть, и Чаку казалось, что эта особенность что-то говорит о Джоан. Ее красота была потаенной, она светилась изнутри, и с годами свет ее души постепенно становился виден внешне. К тому времени, когда ей исполнится тридцать или тридцать пять, она будет неотразима. Сейчас она все еще оставалась ребенком.

– Ваш талант полезен? – спросил Чак.

– Его применение ограничено, – ответила Джоан.

Присев на подлокотник старого датского дивана, она засунула руки в карманы своих узких брюк и пояснила:

– Я работаю в полицейском управлении Росса: выезжаю на серьезные дорожно-транспортные происшествия, и – вы будете смеяться, но это и правда работает – поворачиваю время вспять, до аварии, или, если уже поздно, если с момента аварии прошло более пяти минут, я могу вернуть погибшего. Вы меня понимаете?

– Понимаю, – кивнул Чак.

– Платят за это мало. И, что еще хуже, я должна быть на связи двадцать четыре часа в сутки. Они присылают сообщение, и я отправляюсь на место на скоростном реактивном самолете. Вот, посмотрите. – Она указала на свое правое ухо. Чак увидел маленький цилиндр, вставленный в ушную раковину, и понял, что это полицейский приемник. – Я всегда на связи. Конечно, это значит, что постоянно я должна быть в паре секунд ходьбы от транспорта, я могу посещать рестораны, театры, ходить в гости… Но…

– Что ж, – сказал Чак, – может, когда-нибудь вы спасете меня.

«Если бы я прыгнул, – подумал он, – она бы вернула меня. Отличная услуга».

– Я спасла много жизней, – Джоан протянула руку. – Можно мне сигарету?

Чак угостил ее и тоже закурил, как обычно чувствуя вину за свою оплошность.

– Чем вы занимаетесь? – поинтересовалась Джоан.

Неохотно, не из-за секретности, а потому, что его работа имела низкий статус общественного уважения, Чак описал свою работу в ЦРУ. Джоан Триест внимательно слушала.

– Вы помогаете удержать наше правительство от краха, – с восторженной улыбкой сказала она. – Как здорово!

– Спасибо, – обрадованный ее реакцией, ответил Чак.

– Подумать только, что вы делаете! Прямо в эту минуту сотни симулякров по всему коммунистическому миру повторяют ваши слова, останавливая людей на улицах и в джунглях… – Ее глаза сияли. – А все, что делаю я, – это помогаю полицейскому управлению Росса.

– Есть закон, – поведал Чак, – который я называю Третьим законом уменьшения отдачи Риттерсдорфа. Он гласит, что пропорционально тому, как долго вы занимаете некую должность, вы чувствуете, что она имеет все меньшее и меньшее значение для вас.

И Чак улыбнулся в ответ на улыбку Джоан, начиная потихоньку забывать свое давешнее тягостное и отчаянное настроение.

Джоан конапт понравился.

– Вы привезете свои вещи? Или будете так жить? Я помогу вам привести комнату в порядок, и Раннинг Клэм тоже. Дальше по коридору живет Эдгар – разумный жидкий металл с Юпитера, сейчас он в спячке, но, когда проснется, тоже захочет помочь. А в комнате слева живет чудо-птица с Марса, у нее разноцветные перья на макушке, рук нет, но она может перемещать предметы с помощью психокинеза. Она тоже захочет помочь, только вот сегодня не получится: она высиживает яйцо.

– Боже мой, – сказал ошеломленный Чак. – Какое многогранное соседство!

– Этажом ниже, – продолжила Джоан, – живет гриб-снул с Каллисто, его место обитания – трехсторонний торшер, стандартное оборудование конапта с 1960 года. На закате, как только гриб проснется, он отправится за продуктами. Со слизевиком вы уже знакомы. – Джоан неумело, но энергично затянулась сигаретой. – Мне здесь нравится, тут можно встретить кого угодно. До вас в этой квартире обитал венерианский мох. Однажды я спасла ему жизнь, он чуть было не засох. Ему нужно поддерживать влажность. Климат здесь, в Марин, стал слишком сухим, и мох перебрался на север, в Орегон, там постоянно идут дожди.

Обернувшись, Джоан оглядела Чака:

– Похоже, у вас много неприятностей.

– Ничего серьезного, – отмахнулся он. – Все у меня в голове, все неприятности воображаемы, и их можно избежать.

«Неприятности, – подумал Чак. – Думай я головой, то никогда бы не женился».

– Как зовут вашу жену? – вдруг спросила Джоан.

– Мэри, – вздрогнув, ответил Чак.

– Не убивай себя из-за того, что ты ее оставил, – сказала Джоан, перейдя на «ты». – Через несколько месяцев или даже недель ты вновь почувствуешь себя цельным. Сейчас ты чувствуешь себя оторванным из-за вашего расставания. Разрыв всегда причиняет боль, я знаю это от протоплазмы, которая раньше жила здесь. Она страдала каждый раз, когда делилась, но должна была делать это, чтобы расти.

– Думаю, рост причиняет боль, – согласился Чак.

Подойдя к панорамному окну, он еще раз посмотрел вниз на бордюры, машины и снующие туда-сюда аэротакси. Он стоял так близко…

– Жить тут можно, – сказала Джоан. – Я точно знаю, мне много где удалось пожить. Конечно, в полицейском управлении Росса все знают об «Отбросах». Здесь произошло немало неприятностей: мелкие кражи, драки и даже убийство. Место это неспокойное, сам понимаешь.

– И все же…

– И все же я считаю, что тебе стоит остаться. Тут весело, особенно по ночам. Как ты скоро узнаешь, обитающие здесь атипичные постояльцы ведут ночной образ жизни. Раннинг Клэм – очень хороший друг, он многим тут помогает. Жители Ганимеда обладают тем, что святой Павел называл каритас. Помнишь, Павел учил, что каритас – величайшая из всех добродетелей? Полагаю, выражаясь современным языком, он говорил о сочувствии.

Дверь конапта открылась, Чак обернулся. Он увидел своих давних знакомых: босса Джека Элвуда и Пита Петри, коллегу-сценариста. Увидев Чака, мужчины вздохнули с облегчением.

– Черт возьми, – сказал Элвуд. – Мы боялись, что опоздали. Заезжали к тебе домой, думая, что застанем тебя на месте.

– Я работаю в полицейском управлении Росса, – холодно представилась Джоан. – Могу я взглянуть на ваши документы?

Элвуд и Петри послушно показали ей удостоверения и подошли к Чаку.

– Что здесь делает городская полиция? – спросил Элвуд.

– Это мой друг, – ответил Чак.

Элвуд пожал плечами, не горя желанием расспрашивать подчиненного о деталях.

– Ты не мог подыскать себе комнату получше? – сморщился босс.

– Это временно, – ответил Чак, ощущая неловкость.

– Не стоит заниматься саморазрушением, – сказал Пит Петри. – И твой отпуск… они его отменили. Они считают, что тебе лучше быть на работе. Для твоего же блага. Не следует оставаться одному там, где тебя могут посещать всякие мысли.

Он посмотрел на Джоан Триест, явно задаваясь вопросом, не помешала ли она попытке самоубийства. Однако никто не посвятил его в детали встречи.

– Так ты вернешься с нами в офис? Там чертова уйма дел! Судя по всему, работать придется всю ночь.

– Спасибо, что беспокоитесь обо мне, – поблагодарил Чак. – Но мне нужно перевезти вещи и привести в порядок комнату.

Чак оценил неравнодушие коллег, но все еще хотел побыть один. Это было в его крови – некий инстинкт – отползти подальше и спрятаться.

– Я могу побыть с ним какое-то время, – обращаясь к агентам ЦРУ, сказала Джоан. – Если только мне не поступит экстренный вызов. Обычно он приходит около пяти, когда начинается интенсивное движение пригородных поездов. Но до этого времени…

– Послушайте! – резко перебил ее Чак.

Все трое вопросительно повернулись к нему.

– Если кто-то хочет покончить с собой, вы не сможете его остановить! Может быть, вы сумеете отсрочить этот поступок. Может быть, пси, подобная Джоан, сможет вернуть человека обратно. Но даже если его и задержат на время, он все равно сделает это, и, даже если его вернут, он снова найдет способ покончить с собой. Так что оставьте меня в покое! – Чак почувствовал, как устал. – На четыре часа у меня назначена встреча с адвокатом и масса других дел! Я не могу стоять и болтать тут с вами.

Взглянув на часы, Элвуд решил:

– Я отвезу тебя к адвокату. Мы как раз успеем, – и коротко кивнул Петри.

– Надеюсь, еще увидимся, – сказал Чак Джоан. Он слишком устал, чтобы всерьез задуматься о возможной встрече. – Спасибо, – добавил он, до конца не понимая, за что именно благодарит девушку.

– Раннинг Клэм у себя в комнате, – чеканя слова, заговорила Джоан, – и он способен читать твои мысли. Если ты снова попытаешься покончить с собой, он услышит и вмешается. Если ты и впрямь думаешь сделать это…

– Ладно-ладно, – примирительно сказал Чак. – Здесь мне нет смысла пытаться.

Он направился к выходу. Элвуд и Петри двинулись за ним, Джоан вышла последней.

Шагнув в коридор, Чак увидел, что дверь в конапт слизевика открыта. Огромный желтый холм колыхнулся в знак приветствия.

– И я рад встрече, – с ноткой иронии поприветствовал соседа Чак и в сопровождении коллег из ЦРУ проследовал дальше.

Когда они ехали на машине в офис Нэта Уайлдера в Сан-Франциско, Джек Элвуд сказал:

– В операцию «Пятьдесят минут» мы попросили включить в первую группу высадки нашего человека. Это обычная просьба, которую они удовлетворили. – Он задумчиво взглянул на Чака. – Полагаю, мы будем использовать симулякра. – Риттерсдорф рассеянно кивнул. Использование симулякра в операциях, связанных с враждебными группировками, являлось стандартной практикой: в ЦРУ было мало оперативников, и Управление не любило терять своих людей.

– На самом деле, – продолжил Элвуд, – симулякра сделал Джи Ди из Пало-Альто. Он сейчас у нас в офисе. Вот, ознакомься. – Элвуд достал из кармана и подал Чаку небольшой блокнот. – Дэниел Мэйджбум, двадцать шесть лет, англосакс. Окончил Стэнфорд, магистр политологии. Год преподавал в университете Сан-Хосе, затем поступил на службу в ЦРУ. Это то, что мы расскажем участникам проекта, и только мы будем знать, что он симулякр и собирает для нас информацию. Пока еще не решили, кто будет им управлять. Возможно, назначим Джонстона.

– Ему мозгов не хватит, – фыркнул Чак.

До определенного момента симулякр может действовать автономно, но для подобной операции требовалось принимать слишком много решений. Находясь в автономном режиме, Дэн Мэйджбум быстро себя выдаст. Он может ходить и разговаривать, но в момент принятия важного решения к управлению подключается толковый оператор, находящийся в полной безопасности на первом этаже здания ЦРУ в Сан-Франциско.

Припарковав машину на крыше офиса Нэта Уайлдера, Элвуд задумался и произнес:

– Сдается мне, Чак, ты захочешь поработать с Дэнни, раз считаешь Джонстона не лучшим в своем деле.

– Почему я? Это не моя работа. – Слова коллеги застигли Чака врасплох.

ЦРУ держало целый штат сотрудников, обученных управлять симулякрами.

– В качестве… одолжения, – уронил Элвуд, вглядываясь в висевшее плотной дымкой над городом послеполуденное транспортное движение. – Ты сможешь, так сказать, побыть с женой.

Помолчав, Чак ответил:

– Я категорически против.

– Ты сможешь понаблюдать за ней, – предложил босс.

– Зачем?

– Давай будем реалистами, – попросил Элвуд. – Для наших психологов очевидно, что ты все еще любишь ее. И нам нужен оператор на полный рабочий день. Для Дэна. Текстами пока займется Петри, а ты возьмешь на себя дистанционное управление и посмотришь, понравится тебе или нет. Если не пойдет, сможешь вернуться к своей писанине. Господи, ты же годами программировал их речь, ты должен управлять ими с закрытыми глазами! Я бы на твоем месте написал об этом книгу! Представь: ты полетишь на том же корабле, что и Мэри, прилунишься вместе с ней на Альфу III М2…

– Я против, – твердо повторил Чак. Он открыл дверь машины и вышел на крышу. – Еще увидимся, – кивнул на прощание. – Спасибо, что подвезли.

– Знаешь что, – сказал Элвуд, – я бы мог отдать тебе прямой приказ и сделал бы это в твоих интересах. Я достану у ФБР дело твоей жены и ознакомлюсь с ним. В зависимости от того, какой она человек, – он махнул рукой, – я приму решение.

– Каким же человеком она должна быть, чтобы я следил за ней глазами симулякра? – съехидничал Чак.

– Таким, чтобы ты захотел к ней вернуться, – улыбнулся Элвуд и захлопнул дверцу.

Петри завел мотор, машина взмыла в небо. Вечерело. Чак стоял и смотрел ей вслед.

«Подумают они!» – едко усмехнулся он. Что ж, к этому следовало давно привыкнуть. Но в одном Элвуд был прав. Чак запрограммировал речь сотням симулякров, проработал ее риторически убедительное звучание. Будь у него пульт управления, он мог бы не просто с успехом управлять Дэном Мэйджбумом, или как его там, а превратить симулякр в тонко настроенный инструмент – машину, которая бы направляла, обманывала и даже развращала находящихся рядом людей. Сам Чак подобным красноречием не обладал, но в ремесле своем слыл мастером.

В отношениях с Мэри Риттерсдорф Дэн Мэйджбум, управляемый Чаком, мог добиться многого. И никто не знал этого лучше, чем Джек Элвуд. Неудивительно, что он предложил Чаку эту работу.

Но было в этом и что-то недоброе. Сама идея вызывала у Чака отвращение; интуитивно ощущая одиозность затеи, он не хотел в ней участвовать.

И все же он не мог просто отказаться. Все окружающие его вещи, сама жизнь, само существование на Терре уже не обладали прежней искренностью.

Возможно, решение заключалось в том, чтобы нанять для удаленной работы надежного человека. К примеру, Петри. Кого-то, кто мог бы позаботиться об интересах Чака. «А какие у меня интересы?» – спросил себя Чак, спускаясь по трапу. Ему пришла в голову ускользнувшая от босса идея.

Чак подумал, что можно извлечь выгоду из данной ситуации. Симулякр вместе с Мэри на далекой Луне в другой звездной системе, среди психически неуравновешенных членов ненормального общества. Учитывая особенные обстоятельства, что-то могло пойти не так.

Чак не мог ни с кем обсудить эту идею и даже себе самому не мог высказать ее до конца. Однако преимущества перед самоубийством были налицо, и он почти добился того, чего хотел.

«При подобных обстоятельствах я бы действительно мог убить ее, – подумал Чак. – С помощью ли конструктивных гениев ЦРУ или же благодаря железкам “Дженерал Дайнемик”. Юридически у меня были бы серьезные шансы на оправдание, поскольку симулякр, работающий на таком расстоянии, нередко функционирует сам по себе. Его автономные поведенческие схемы обретают приоритет над удаленно поступающими командами. В любом случае попробовать стоит. В суде я буду утверждать, что сим действовал сам по себе, и смогу предоставить бесчисленные технические документы, доказывающие, что симулякры часто вытворяют подобное. История операций, проводимых ЦРУ, полна похожих промахов, особенно в критические моменты.

Суд вряд ли сможет доказать, что это я отдал команду симу».

Чак открыл дверь кабинета Нэта Уайлдера и, все еще погруженный в свои мысли, прошел в комнату.

Может, его план и хорош, а может, и нет. Конечно, его плюсы стоило бы обсудить хотя бы по моральным соображениям, если не по чисто практическим.

Но в любом случае замысел такого рода, возникнув, чаще всего никуда не исчезает. Подобно навязчивой идее, он проник в сознание Чака и, оставшись там, стал ждать своего часа.

Задуманное даже теоретически нельзя было назвать «идеальным преступлением». Чак сразу бы стал главным подозреваемым. Окружной прокурор или прокурор штата – кто бы ни занимался такими делами – легко поймет истинную картину. Репортеры гомеопейп пришли бы к такому же умозаключению, ведь в их среде работают самые проницательные умы в США. Но подозревать и доказать свои подозрения – абсолютно разные вещи.

В какой-то степени Чак мог спрятаться за сверхсекретной завесой, постоянно покрывавшей деятельность ЦРУ.

Между Террой и системой Альфа пролегло огромное расстояние, более трех световых лет. Безусловно, при обычных обстоятельствах это слишком большая отдаленность для совершения преступления, караемого смертной казнью. В любом случае разумно предположить, что отклонения электромагнитного сигнала при входе в гиперпространство и выходе из него существуют постоянно. Любой мало-мальски неплохой адвокат мог бы выиграть это чертовски привлекательное дело, опираясь лишь на один вышеизложенный факт.

И таким адвокатом был Нэт Уайлдер.

Вечером, поужинав в ресторане «Голубая лисица», Чак позвонил Джеку Элвуду.

– Я бы хотел увидеть этого… как вы его называете… Дэна Мэджбума, – нерешительно начал Чак.

На маленьком видеоэкране появилось лицо его босса и расплылось в довольной улыбке.

– Я тебя понял, Чак, – кивнул он. – Возвращайся в ту квартирку, где остановился. Я попрошу Дэна заскочить к тебе. Он тут, у меня дома, моет посуду. Что заставило тебя передумать?

– Ничего, – ответил Чак и отключил связь.

Он вернулся в свою захудалую квартирку. Ночью, при старом мерцающем освещении, она смотрелась совсем уныло. Чак присел на диван и стал ждать Дэна. Вскоре он услышал в коридоре мужской голос, назвавший его имя. И тут же внутри прозвучал голос слизевика с Ганимеда:

«Мистер Риттерсдорф, вас ищет некий господин. Поговорите с ним, пожалуйста».

Чак шагнул к двери, открыл ее и вышел в коридор.

Его поджидал одетый в старомодный костюм мужчина средних лет, невысокий, с выступающим брюшком.

– Вы мистер Риттерсдорф? – уточнил он хмуро. – Боже, что тут за помойка! И соседи у вас странные, ни одного терранина. Что вы здесь забыли? – Он вытер вспотевшее красное лицо носовым платком. – Меня зовут Банни Хентман, – представился он запоздало. – Вы пишите сценарии, верно? Или я, может, что перепутал?

– Я пишу речи симулякрам, – ответил Чак, понимая, что визитом нежданного гостя он обязан Мэри. Это она постаралась, желая убедиться, что он зарабатывает достаточно, чтобы содержать ее при разводе.

– Вы, что же, не узнали меня? – поинтересовался Хентман. – Я известный комик. Или вы телевизор не смотрите?

Он раздраженно пыхнул сигарой.

– Итак, я здесь, – добавил Хентман многозначительно. – Вы хотели поработать на меня или нет? Послушайте, Риттерсдорф, я не привык ходить и выпрашивать милостыню. Но должен признать, ваши тексты хороши. Это же ваша квартира? Нам обязательно стоять в коридоре?

Хентман бесцеремонно прошел в комнату. Быстро сообразив, что так просто от дерзкого гостя не отделаться, Чак последовал за ним. На самом деле, присутствие Хентмана ничем не мешало. Наоборот, оно послужило бы хорошей проверкой эффективности Дэна Мейджбума.

– Поймите, – обратился к Хентману Чак, – я к этой работе не стремлюсь.

– Конечно-конечно, – закивал тот. – Я знаю, вы патриот, работаете на ЦРУ. Послушайте-ка меня, – продолжил он, ткнув в Чака пальцем, – я могу заплатить вам в три раза больше, чем они. И у вас будет гораздо больше творческой свободы. Хотя, конечно, последнее слово за мной относительно того, что написано и как…

Хентман с отвращением оглядел комнату.

– Уныло тут. Напоминает мое детство в Бронксе. Беднота, вот что я хочу сказать. Что произошло, заставив вас здесь поселиться? Жена все забрала при разводе? – В умных глазах Хентмана блеснуло сострадание. – Дело дрянь, я знаю. Сам трижды был в подобной ситуации, три раза меня обманывали, и каждый раз мне это чертовски дорого обходилось. Закон на стороне женщин. Ваша жена, она милая, но… – Он махнул рукой. – Не знаю… как по мне, она холодна. Понимаете, о чем я? И хитра отчасти. Я вам не завидую. С такой женщиной вы должны быть уверены, что при новых серьезных отношениях у вас не возникнет юридических проблем. Убедитесь, что все законно, интрижка, и не более.

Он внимательно посмотрел на Чака:

– Вы из тех, кто женится, я вижу. Играете по-честному. Такая женщина может задавить вас, растоптать обеими ногами. И вы станете плоским, как задница червя.

В дверь постучали. В голове Чака вновь зазвучали слова слизевика:

«Второй посетитель, мистер Риттерсдорф. Этот помоложе».

– Прошу меня извинить, – сказал Хентману Чак. Он подошел к двери и открыл ее.

– Кто это с вами мысленно общается? – сердито пробормотал Хентман у него за спиной.

В коридоре стоял симпатичный молодой человек с энергичным лицом, весьма хорошо одетый в самый модный костюм от братьев Хардинг.

– Мистер Риттерсдорф? – обратился он к Чаку. – Меня зовут Дэниэл Мейджбум. Мистер Элвуд попросил меня зайти.

«Отличная работа, – подумал Чак. – Сам бы никогда не догадался, кто перед ним».

Осознав это, он пришел в восторг.

– Да-да, проходите, – сказал Чак, пропуская симулякра в комнату. – Мистер Мейджбум, знакомьтесь, это знаменитый комик Банни Хентман, помните, да? Бум-бум, и Хентман выбегает в костюме большого косоглазого кролика с хлопающими ушами.

– Какая честь, – отреагировал Мейджбум. Оценивая друг друга, они обменялись крепкими рукопожатиями. – Я много раз смотрел ваши выступления и каждый раз от души смеялся.

– Да-да, – пробормотал Хентман, бросив на Чака суровый взгляд.

– Дэн у нас новичок. Мы только познакомились, – сказал Чак. – И с этого момента будем работать вместе.

– Нет, – с резкой уверенностью перебил его Хентман, – вы будете работать на меня. Разве не понятно? У меня с собой контракт, над ним потрудились мои юристы.

Сдвинув брови, он принялся шарить в кармане пальто.

– Я не вовремя? – осторожно спросил Мэйджбум, делая шаг назад. – Я могу зайти попозже, мистер Риттерсдорф… Чак. Если можно, я буду вас так называть.

Хентман пристально посмотрел на Чака. Затем, пожав плечами, стал разворачивать контракт.

– Посмотрите, посмотрите, сколько вам заплатят. – Хентман ткнул Чака сигарой. – ЦРУ в состоянии столько предложить? Смешить Америку – это патриотично, укрепляет моральный дух и побеждает коммунизм. Это даже патриотичнее того, что вы делаете. Эти ваши симулякры такие холодные. У меня от них мурашки по коже.

– Согласен, – сказал Дэн Мэйджбум. – Но, мистер Хентман, тут есть и другая сторона. Если я могу занять минутку вашего времени, то поясню. Мистер Риттерсдорф, Чак, выполняет работу, которую никто другой выполнить не может. Программирование речи симулякров – это искусство. Без опытного программиста они всего лишь пустые оболочки, и любой, даже ребенок, способен отличить их от живых людей. Но толково запрограммированный… – Он улыбнулся. – Вы никогда не видели ни одного из симулякров Чака в действии. Это невероятно! Но мистер Петри тоже неплохо справляется со своей работой, в каком-то смысле даже лучше!

Очевидно, именно Петри запрограммировал Дэна и сам же им управлял. Чак не смог сдержать усмешки.

– Может, мне стоит нанять этого вашего Петри? – мрачно спросил Банни Хентман. – Если, как вы говорите, он настолько хорош.

– Для того, что вам нужно, – ответил Мейджбум, – мистер Петри, возможно, подошел бы лучше. В текстах Чака есть стиль, который вам нравится, но проблема заключается в том, что он непостоянен. Сомневаюсь, что Чак сможет удержать необходимую вам планку. Однако пусть частично…

– Замолчите уже! – оборвал его Хентман. – Я не люблю обсуждать бизнес втроем! Риттерсдорф, мы можем пойти куда-нибудь еще?

Дэниел явно раздражал Хентмана. Казалось, комик почувствовал неладное.

В сознании Чака вновь зазвучал голос слизевика:

«Та милая девушка, мистер Риттерсдорф, которой, как вы заметили, стоит увеличить соски, входит в дом. Она ищет вас, и я уже сказал ей подниматься».

Банни Хентман, тоже, вероятно, уловивший мысли слизевика, в отчаянии застонал:

– Неужели нет возможности спокойно поговорить? Кто там на этот раз?

Он повернулся к двери.

– Мисс Триест нам не помешает, – уверил Дэн.

Чак взглянул на симулякра, удивленный способностью Дэна высказать свое мнение о Джоан. Было ясно, что это не заложенная модель поведения. Это дело рук Петри, руководившего симулякром из здания ЦРУ в Сан-Франциско.

Дверь открылась. На пороге стояла Джоан Триест, одетая в серый свитер и дирндль [2], без чулок, но на высоких каблуках.

– Я не помешала, Чак? Мистер Хентман, – Джоан густо покраснела. – Я сотни раз смотрела ваши шоу, вы лучший современный комик. Вы, как Сид Сизар [3], как все великие комики!

Ее глаза заблестели, она шагнула к Банни Хентману и встала рядом, близко, но так, чтобы не коснуться его ненароком.

– Ты дружишь с Банни Хентманом? – спросила она Чака. – Жаль, не сказал этого раньше.

– Мы пытаемся, – вновь заговорил Хентман, – заключить договор. Но пока есть небольшие сложности.

Комик стал расхаживать по комнате, вытирая пот.

– Сдаюсь! – сказал он решительно. – У меня не получится подписать с вами контракт, об этом и речи быть не может. У вас слишком много знакомых. В моем понимании писатели – это затворники, и в их жизни никого нет.

Джоан Триест оставила входную дверь открытой, и теперь, волнообразно передвигаясь, на пороге конапта появился слизевик.

«Мистер Риттерсдорф, – зазвучали его слова в голове Чака, – у меня к вам срочное дело. Мы должны поговорить наедине. Не могли бы вы зайти ко мне через минутку?»

Хентман, издав похожий на визг звук, подошел к окну и замер, глядя на улицу.

Озадаченный услышанным, Чак проследовал за слизевиком в его комнату.

«Закройте дверь и подойдите ко мне, – негромко телепатировал тот. – Я не хочу, чтобы еще кто-нибудь прочел мои мысли».

Чак приблизился.

«Этот Дэн Мейджбум, – тихо транслировал свои мысли слизевик, – не человек. У него внутри пусто. Им управляет другой человек, дистанционно. Я подумал, что нужно вас предупредить, поскольку мы соседи».

– Спасибо, – сухо ответил Чак, – я в курсе.

Он почувствовал себя неуютно. Не хватало еще, чтобы слизевик совался ему в голову, учитывая его последние размышления!

– Послушайте, – начал Чак, но ганимедянин опередил его.

«Я уже посмотрел этот материал в вашем сознании, – сообщил тот. – Вашу враждебность к жене и мысли об убийстве. У каждого есть момент, когда возникают подобные желания. Конечно, с моей стороны было бы неуместно обсуждать это с кем-либо еще. Это как долг врача или священника. Телепат должен…»

– Давайте не будем об этом, – перебил его Чак.

То, что слизевик теперь знает о его намерениях, затрудняет их воплощение в жизнь. Если прокурор вызовет Раннинга Клэма в суд…

«На Ганимеде месть священна, если вы мне не верите, попросите вашего адвоката Нэта Уайлдера ознакомиться с нашим законодательством. Я ни в коем случае не осуждаю ваши мысли. Они предпочтительнее, чем порыв наложить на себя руки. Самоубийство противоречит природе. Подождите, – попросил Раннинг Клэм, видя, что Чак хочет уйти, – еще один момент! В обмен на мое молчание я хотел бы попросить вас об одолжении».