Преданье тёмной старины-3. Пропавшая империя.

Глава 1

В 1248 году день Святого Стефана1 на Кипре выдался сырым и ветреным. Вечно голубое кипрское небо, хмурилось тучами, поливая землю дождём, словно оплакивало страшную судьбу первомученника Стефана. Под ольхолистным дубом у подножия горы Пентадахтилос, сидела странная парочка. Толстяк лет пятидесяти в белой рясе монаха-францисканца и его молодой компаньон, облачённый в серое шерстяное сюрко2, с мечом на поясе. Монах с рыцарем вели философскую беседу.

– Ешь с весельем хлеб твой, и пей в радости сердца вино твоё, когда Бог благоволит к делам твоим, – монах передал кувшин рыцарю. Он улыбнулся: – Скажи, достопочтенный сир Гийом Ле Гри, разве в Анжу могли мы вкусить командария3. Его пьют только короли и графы, а на этом благодатном острове мы тоже удостоились чести отведать сей нектар.

– Да брат Сезар, это чудное вино туманит голову, и гонит прочь тоску, – кивнул рыцарь. Он невесело улыбнулся:– Но его потребуется много, чтобы утопить мою печаль. Пока же в голове рождаются лишь грустные стихи.

– Интересно послушать, – францисканец глотнул вина.

Рыцарь задумчиво посмотрел вдаль и произнёс:

– Я бедняком был от рожденья,

И вскормлен бедною семьёй.

Отец не приобрёл именье,

И дед Орас ходил босой.

Укрыт могильною землёю,

Прах грешный моего отца,

Душа – в обители творца!

И мать моя на смертном ложе,

Бедняжка ждёт уже конца,

И сам я не бессмертен тоже.

– Разбавь свою печаль вином, – толстяк протянул кувшин рыцарю. – Гони прочь тоску сир Гийом Ле Гри, ибо сказал Господь: «Весёлое сердце делает лицо весёлым, а при сердечной скорби дух унывает».

Францисканский монах Сезар де Валонь – духовник Беатрисы Прованской. Она вышла замуж за Карла Анжуйского, младшего брата французского короля Людовика IX. В мае 1248 года монарх Франции отправился в Крестовый поход. Карл Анжуйский с женой сопровождали его. Гийом Ле Гри вассал Карла Анжуйского. Он вынужден следовать за своим сюзереном. С тяжёлым сердцем оставил Гийом отчий дом и поплыл отвоёвывать у мусульман Гроб Господень. В ноябре флот крестоносцев достиг берегов Кипра. Людовик IX решил переждать там зимние бури. Во время путешествия брат Сезар сдружился с Гийомом Ле Гри.

– Ты прав досточтимый рыцарь, вина мало, – верёвочник4 потряс пустым кувшином. Он улыбнулся: – Но никто не помешает нам пойти в Киринею и в таверне выпить ещё вина.

– Мы так и сделаем, брат Сезар, – рыцарь встал. Он накинул на плечи плащ: – Тем более небеса смилостивились над нами, и перестали поливать водой.

Дуб, под которым укрылись от дождя монах и рыцарь рос у дороги соединяющей городок Киринею с замком Дьё д’ Амур, располагавшимся на вершине Пентадахтилос. В V веке монах Илларион на этой горе основал скит, дабы молиться Господу в уединении. Со временем к нему присоединилась братия. В пещерах монахи соорудили кельи и хозяйственные постройки. Спустя два века, Кипр попал под власть Византийской империи. Дабы уберечь остров от нападения мусульман, братию убрали, а монастырь превратили в крепость, назвав её «замок Святого Иллариона». В 1229 году король Кипра Генрих Толстый сделал замок своей летней резиденцией. На французский манер её нарекли Дьё д’Амур (Бог Любви). Когда Людовик IX с армией крестоносцев добрался до Кипра, Генрих Толстый предоставил в его распоряжение свою летнюю резиденцию.

Едва монах и рыцарь вышли на дорогу, со стороны городка показалась кавалькада из пяти всадников в белых плащах с красными крестами, какие носят рыцари тамплиеры. Первым скакал храмовник5 со шрамом во всю щёку.

– Рено де Вишье, командор замка тамплиеров Сен-Жан-д’Акр, – прошептал монах, склонившись в поклоне. Всадники проехали мимо, а брат Сезар, распрямившись, посмотрел на своего спутника:– Он друг юности нашего короля, и один из его советников. Если спешит в замок Дье д’ Амур, следовательно, там происходит что-то важное.

– Нам до этого нет дела брат Сезар. Пойдём пить вино, – махнул рукой Ле Гри. Они стали спускаться вниз к городку Киренея, а мы дорогой читатель оставим монаха и рыцаря, последуем за Рено де Вишья.

Стены и башни замка Дье д’Амур облепили вершину Пентадахтилос став естественным продолжением горы. Замок состоит из трёх ярусов, в каждый ведёт крутая лестница. Нижний ярус защищён крепостной стеной. Здесь располагаются казармы гарнизона, комнаты для слуг, конюшни, склады с продовольствием и резервуары с водой. Далее по лестнице подъем на второй уровень, который находится на скалистом выступе. Узкая лестница упирается в арку с воротами. На втором уровне находятся: церковь, сад, тронный зал, комнаты для гостей и кухня. Из тронного зала идёт крутая лестница на верхний уровень, там располагаются королевские покои. Пока я описывал Дье д’Амур, командор Рено де Вишье въехал через крепостные ворота в замок. Едва он слез с коня и передал поводья слуге, к нему подошёл тамплиер с кудрявой шевелюрой.

– Благополучно ли добрался брат командор? – поклонился он.

– Если не считать дождя, то всё в порядке, – улыбнулся Рено де Вишье. Он обнял кудрявого тамплиера: – Рад видеть тебя Тома Берар.

– Здесь в замке находится туркополье тевтонцев Анно фон Зангерзхаузен. Я беседовал с ним, оказалось, мы думаем одинаково, – Тома Берар покосился на свиту командора, не слышит ли кто его слова.

В Палестине пехоту рыцарских орденов тамплиеров, госпитальеров и тевтонцев набирали из местных христиан, независимо от их конфессиональной принадлежности. Пехотинцев звали туркополами, потому что большинство из них выходцы из племён туркоманов. Командовал туркополами брат-рыцарь, его именовали «туркополье». Он подчинялся маршалу ордена, который в свою очередь являлся заместителем великого магистра по военным делам.

– В чём совпадают ваши взгляды брат Тома? – Рено де Вишье поправил плащ.

– Поднимемся на террасу, там и поговорим, – Берар указал рукой на лестницу, ведущую на второй уровень замка.

Терраса примыкала к залу, и с неё хорошо виден городок Киренея. Тома Берар боялся высоты, и держался подальше от края террасы.

– Нам нужно прекратитьдрязги с тевтонцами, – брат Берар глубоко вздохнул. От вида пропасти у него закружилась голова: – Союз с ними принесёт много пользы нашему ордену Храма Господня.

В отличие от Тома Берара, командор Рено де Вишье не страдал акрофобией. Он стоял на краю террасы, обозревал море, синеющее в дали. Повернувшись спиной к пропасти, командор посмотрел сквозь арку в зал. Свита короля ожидала появление Людовика IX.

– Хорошо, что твои слова не слышит наш гроссмейстер, – улыбнулся Рене де Вишья. Он кивнул в зал. Там магистр ордена тамплиеров Гийом де Соннак беседовал с братьями короля: рыжим великаном Робертом Артуа и красавцем Карлом Анжуйским.

В Палестине между орденами тамплиеров и тевтонцев шла борьба. Интересы рыцарей «Ордена братьев Немецкого дома Святой Марии в Иерусалиме»6 защищал император Священной Римской империи Фридрих II. Но он враждовал с папой римским. Великий магистр Тевтонского ордена Герман фон Зальц как мог, сглаживал противоречия между папой и императором. В мае 1229 года Фридрих II вернулся на Сицилию, тевтонцы утратили влияние в Заморье7. Они растеряли свои владения, у них осталась лишь крепость Монфор в Галилеи. В ней располагалась резиденция великого магистра Тевтонского ордена. В 1244 году им стал Генрих фон Гогенлоэ. Он ненавидел тамплиеров, считая их причиной неудач Тевтонского ордена. Гийом де Соннак – великий магистр ордена Храма Господня, отвечал ему взаимностью. В таких условиях речи Тома Берара о сближении с тевтонцами попахивали предательством.

– Если поход Людовика IX окажется удачным, то мы приберём к рукам всё побережье Средиземного моря, – Тома Берар сглотнул комок, подступивший к горлу. – Наш орден станет контролировать путь из Китая. Нам следует помириться с тевтонцами, и они позволят нам учредить приорство в балтийских землях. Тогда мы возьмём под контроль торговый путь с юга на север. От нас требуется совсем немного, не мешать тевтонцам в Палестине.

– Я согласен с тобой брат Берар, – кивнул командор Рене де Вишье. Он улыбнулся: – Пойдём в зал, ты что-то бледный.

Королю Франции в этот день требовалось принять решение. К нему прибыл посланец монгольского нойона Эльджигидея с предложением выступить совместно против султана Египта.

Монголы воевали на Востоке двадцать лет. В 1229 году по приказу великого хана Монгольского улуса Угэдэя, в Персию оправились четыре тумэна, (сорок тысяч воинов), под предводительством нойона8 Чормогана. Они должны были разбить войско хорезмийца Джелал ад-Дина. Но воевать монголам с хорезмийцами не пришлось. Те своими грабежами настроили против себя Румского султана и правителя Киликии. Их объединённое войско разбило хорезмийцев, а монголы всё лето гоняли остатки отряда Джелал ад-Дина в горах Курдистана. После его гибели, хорезмийцы разграбили Иерусалим, и ушли на службу к халифу Дамаска.

Монголы подчинили себе Конийского султана, правителей Кермана и Фарса. Летом 1242 года Чормогана разбил паралич, и спустя несколько недель он умер. Монгольскими войсками стал командовать нойон Байджу. Он взял под контроль армянскую Киликию. Пока монголы прибирали к рукам земли Закавказья и Персии, в Каракоруме умер великий хан Монгольского улуса Угэдэй. Ханский трон занял Гуюк. Он отозвал Байджу в Каракорум, назначив его тёмником9 тумена кишиков.10

Командование персидскими тумэнами принял Эльджигидей. Он решил захватить Багдад и Дамаск, но опасался мамлюков египетского султана. Эльджигидей был христианином-несторианцем, и решил договориться с французским королём о совместных действиях. Он отправил на Кипр монаха-несторианца Давида. Чернец обратился к кипрскому архиепископу Раулю Гропарми. Он передал послание Эльджигидей – нойона королю Франции. Людовику IX предстояло решить, какой ответ дать послу монголов.

– Освобождение Гроба Господня от магометан, есть священный долг каждого христианина. Монгольский герцог Эльджигидей предлагает нам помощь,– Людовик IX потрогал золотую ладанку на груди. В ней хранился кусочек губки. По преданию, с неё распятый на кресте Иисус, вкусил несколько капель уксуса. Король посмотрел на сановников: – Что нам ответить монголам?

– Государь мой, нельзя пачкать святое дело, сговариваясь с еретиками! – поклонился королю гроссмейстер ордена тамплиеров Гийом де Соннак. Он тряхнул седой головой: – Уста несториан изрыгают хулу, которая доносится из преисподней. Они заявляют, что Дева Мария не является Богородицей. Как можем мы подвергать христово воинство дьявольскому искушению нечестивцев?!

– Государь мой, нельзя доверять монголам. Вспомни, что рассказывал Асцелин, посланец папы Иннокентия IV, о встрече с нойоном Байджу. Этот язычник чуть не отрубил голову доброму христианину, – командор Рене де Вишье встал рядом с магистром ордена тамплиеров.

В 1246 году французский король готовился к крестовому походу. Несмотря на призывы папы римского Иннокентия IV, никто из европейских монархов не рвался освобождать от магометан Гроб Господень. Французским рыцарям следовало найти союзников, и римский папа отправил монаха-доминиканца Асцелина в Сисиан11 к нойону Байджу. Иннокентий IV предлагал монголам совместно выступить против султана Египта. Монах доминиканского ордена подал Байджу-нойону послание папы, не приклонив колен. Это возмутило монгола. Он приказал отрубить голову грубияну. Бедного монаха спас Эльджигидей-нойон, приехавший на смену Байджу. Он поговорил с Асцелином, велел передать Иннокентию IV, что обдумает его предложение о союзе. Спустя полгода Эльджигидей послал монаха Давида к французскому королю.

Выходило, что гроссмейстер тамплиеров отговаривал короля Франции от союза с монголами, заключение которого добивался папа римский. Дело было не в теологических спорах католиков с несторианами. Если понадобится, тамплиеры способны договориться с самим дьяволом. Союз с монголами перечёркивал весь смысл крестового похода, который задумали храмовники. Именно они оплатили Генуэзской республике аренду судов, предоставленных крестоносцам. Отнюдь не Гроб Господень интересовал тамплиеров, а египетский порт Александрия. Из него отправлялись товары в Европу. После того как крестоносцы разобьют войско египетского султана, храмовники намеривались прибрать к рукам Александрию. Магистр Гийом де Соннак опасался, что монголы могут помешать этому.

Рыцари ордена Храма Господня исповедовали бедность. Им не полагалось иметь личное имущество. Всё что нужно: одежду, коня, сбрую и оружие, им предоставлял орден. Однако тамплиеры были самой богатой организацией Европы. Рыцарям Храма Господня единственным из всех духовных орденов, разрешено заниматься ростовщичеством. Тамплиеры имели множество комтурий (отделений) в Западной Европе и в Заморье. Они ввели систему чеков для купцов и паломников. Средневековые дороги опасны для странствий. Путешественник сдавал золото в комтурию тамплиеров, получал бумагу с печатью. Она не представляла ценности для разбойников, и странник ехал спокойно. Добравшись до места, в комтурии он менял чек на золото. За эту услугу тамплиеры взимали небольшую плату.

Завладев египетской Александрией, тамплиеры намеревались взять под контроль путь из Китая в Европу. Монголы тоже хотели его контролировать. По этой причине Гийом де Соннак и Рено де Вишье уговаривали французского короля не соглашаться на союз с монголами.

– Вы правы, святое дело освобождения Гроба Господня, нельзя пачкать союзом с еретиками, – кивнул король Франции.

***

Закончив совет, Людовик IX пригласил свиту на пир. Слуги внесли в зал деревянные козлы и доски, соорудили из них стол. Застелили его белой скатертью. Адвент12 закончился, подавали много мяса: фаршированных кабанов, жареных оленей и ягнят. Тома Берар постарался оказаться за столом рядом с тевтонцем Анно фон Зангерсхаузеном.

– Уважаемый брат, я имел беседу с командором Рено де Вишья, он согласен с моей позицией в отношении вашего ордена, – Тома Берар отрезал кинжалом кусок гусиного паштета. Он запил его изрядным глотком бургундского.

– Рад слышать умные речи, – Анно фон Зангерзхаузен обгладывал крылышко фазана. Тевтонец швырнул его на пол, взял кубок:– Выпьем за дружбу сир Тома Берар.

После обеда король с гостями отправился в сад. Анно фон Зангерзхаузен пошёл спать. На рассвете ему надлежало ехать в Киринею. В порту его ждал корабль. Ему следовало добраться до замка Монфор, доложить магистру ордена Генриху фон Гогенлоэ: его послание вручено королю Франции. В своём письме гроссмейстер Тевтонского ордена сообщал Людовику IX, что братья-рыцари готовы оказать ему поддержку в крестовом походе.

Анно фон Зангерзхаузен намеревался добиться от гроссмейстера перевода в Европу. Следует убедить ландкомтуров13 Пруссии, Ливонии, Тевтонии и Австрии, о необходимости дружбы с тамплиерами. Тогда гроссмейстеру Генриху фон Гогенлоэ придётся уступить в вопросе взаимоотношений с орденом Храма Господня, или он будет смещён со своего поста, и станет доживать свои дни в темнице.

Свой доклад о посещении Кипра, Анно фон Зангерзхаузен закончил просьбой:

– Преподобный отец, сейчас наши братья в Ливонии несут слово Божье язычникам северных земель. Позволь мне быть рядом с ними в трудной борьбе.

– Хорошо брат мой, – кивнул магистр тевтонцев. – Кого ты предложишь поставить туркополье вместо себя?

– Брат Буркхард фон Хорнхаузен опытный воин, – Анно был готов к этому вопросу. – Вдобавок он искусный дипломат, это не маловажно в деле туркополье.

Глава 2

С давних времён в низовьях Двины, жило небольшое племя вендов. Их деревня располагалась на высоком холме. Они назвали его «Сенайс калнс» (Древняя гора). Рядом протекал ручей, его венды звали «Рига» (Заводь). В Х веке сюда пришло многочисленное племя курейшей, они прогнали вендов. Счастье это захватчиком не принесло, ибо летом 1201 года по Двине приплыл большой отряд немецких рыцарей Альберта Буксгевдена. Немцы поработили курейшей, и заставили их построить крепость на Древней горе, которую они назвали «Рига».

Изгнанные с насиженных мест венды переселились выше по течению реки, нашли гору, покрытую орешником. Они назвали её «Риексту калнс» (Ореховая гора). На ней построили деревню. В 1213 году до вендов добрался отряд монахов-рыцарей ордена меченосцев. Они согнали вендов с горы, построили замок, назвали его в честь бывших хозяев горы: «Венден». Меченосцы поработили вендов, поселив их неподалёку от своего замка. Спустя тридцать три года почти всё рыцари-меченосцы сложили головы в битве с племенем жемайтов около их деревни Сауле.14 Орден прекратил существование. Оставшиеся в живых меченосцы вступили в Ливонское ландмейстерство Тевтонского ордена. Замок Венден стал резиденцией ливонского ландмейстера.

В Вендене проживали тридцать рыцарей и более сотни слуг, набранных из местных племён курейшей, вендов, латгалов и земгалов. В мирное время они выполняли всю работу по замку, несли сторожевую службу, а во время войны становились пехотинцами в тевтонском войске. Рыцари в дни мира занимались сбором дани с покорённых племён, живущих на территории ландмейстерства. Кроме провизии для гарнизона, забирали часть урожая зерновых культур. Торговля зерном – основная статья доходов Тевтонского ордена. В свободное от молитв и сбора дани время, тевтонцы занимались охотой.

5 мая 1250 года комтур (комендант) замка Венден брат-рыцарь Бернхард Шварц выйдя из храма после утренней мессы, взглянул на небо.

– В праздник Вознесенья Господня выдался солнечный день, а это значит, лето будет тёплым, а урожай богатый, – улыбнулся комтур Бернхард, погладив свою плешь. Он низкого происхождения, его отец башмачник в Магдебурге. Уйдя из дома шестнадцатилетним юношей, Бернхард поступил граументлером15 в Тевтонский орден. Он стал оруженосцем верховного магистра ордена Германа фон Зальца. Тот дал ему кличку «Шварц», что значит «Черноволосый». Через десять лет службы ордену, Бернхард Шварц был посвящён в рыцари. С годами он растерял свои чёрные кудри, упоминанием о них осталась лишь фамилия.

– Братья-рыцари, кто из вас желает поохотиться?– комтур Вендена прикрыл плешь белой суконной шапочкой.

На охоту вызвались ехать пять рыцарей, с ними отправили двадцать слуг. В дремучих лесах на левом берегу речки Гауи, удалось убить огромного вепря. Довольные охотники возвращались домой. Замыкали кавалькаду два рыцаря. Один богатырского телосложения, седовласый, ехал на вороном дестриере. Лошади этой породы были сильные и высокие, использовались они в бою. На плаще этого рыцаря не было чёрного креста, какой подобает носить тевтонцам. Но на левой груди сюрко нашит небольшой крест. Это означало: рыцарь не является монахом, он не давал обед безбрачия, но состоит на службе в Тевтонском ордене.

Его спутник ехал на гнедом курсере. Эта лошадь не так сильна как дестриер, но быстра и вынослива, что необходимо на охоте. Как и полагается монаху-рыцарю Тевтонского ордена, он облачён в белый кафтан с нашитым чёрным крестом, плечи его покрывал белый плащ-рейнмантель, с чёрным крестом. На лбу тевтонца огромная вмятина, обезобразившая его лицо.

– Скажи досточтимый Алекс фон Орге, ты больше двадцати лет живёшь среди русских в Новгороде. Участвовал ли ты в битве на Чудском озере? – тевтонец повернулся к своему спутнику. Он наклонил голову: – Эту отметину оставил мне русский воин.

– Мне удалось отвертеться. Не мог я воевать против своих братьев, – Алекс фон Орге соврал, он участвовал в битве на Чудском озере. В том бою, он копьём нанёс удар в шлем одному рыцарю.

«Возможно, это был Гвидо фон Менгден», – Алекс фон Орге рассматривал изуродованную голову своего спутника. Он испытывал странные чувства: смесь жалости и любопытства.

Алекс фон Орге считался разведчиком Тевтонского ордена в Новгороде. В этом городе его знали как Алёшу Немчинова. В юности он жил в маленьком городке Москва, на самой окраине Владимирского княжества. Там его звали Алёша Попович, его отец был священником московской церкви. В пятнадцать лет Алёша со своими друзьями Ефимкой Ясинечем и Яковом Износковым, бежал из Москвы в половецкую орду. В ту пору половцы помогали аланам в войне с монголами. В сражении с тумэном Субэдэй-богадура друзья попали в плен. Алёшу и Ефима монголы продали в рабство арабскому купцу, а Яков стал нухуром16 в монгольском войске.

На невольничьем рынке в Александрии Ефима купил эмир мамлюков. Алёша попал к ассасинам в замок Аламут, где провёл несколько лет. В 1226 году император Священной Римской империи Фридрих II решил отправиться в крестовый поход. Великий магистр ордена Храма Господня Пьер де Монтегю опасался усиления Тевтонского ордена, в случае высадки Фридриха II в Заморье. Тамплиеры заплатили худже17 Шамсу, и тот пообещал убить императора Священной Римской империи. Худжа Шамс выбрал Алёшу, исполнителем этого убийства. Для его внедрения в свиту Фридриха II, лорду Бейрута Иоганну фон Ибелину заплатили тысячу золотых солидов. Тот представил Алёшу как своего племянника Алекса фон Орге. Император Священной Римской империи познакомил Алёшу с верховным магистром Тевтонского ордена Германом фон Зальцем. Тевтонский гроссмейстер предложил Алёше стать его разведчиком в Новгороде. Алеша прожил в этом городе больше двадцати лет, женился, у него родились дети. В апреле 1250 года к нему прибыл гонец с приказом от ливонского ландмейстера Андреаса фон Фельбена, приехать в замок Веден.

– Ты счастливый человек брат Гвидо фон Менгден! Выжил после битвы, в которой полегли лучшие наши рыцари, – улыбнулся Алёша.

– Да уж, – криво усмехнулся Гвидо. – После удара копьём в голову, я пять лет не мог вымолвить ни слова. Только мычал как корова, а после нападения разбойника Лунгвена, на свою беду заговорил, как Иоанн Златоуст.

Алёша жил в замке Венден две недели, братья-рыцари рассказали ему историю Гвидо фон Менгдена. Брат-рыцарь Гвидо принимал участие в битве с новгородской дружиной на Чудском озере. Получив удар копьём в голову, он рухнул в беспамятстве на землю. Ему повезло: его не затоптали кони во время битвы, не зарезали мародеры, обшаривавшие трупы павших воинов. Вечером его случайно нашли два граументлера, которым посчастливилось спастись от русских ратников в ближайшем лесу. Гвидо фон Менгдена удалось довезти до Вендена. Он год провалялся в госпитале, а когда встал на ноги, не мог вымолвить ни слова. Его назначили помощником шпитлера.18 Монах Карл из Пирна учил его собирать лекарственные травы в лесу. По ночам Гвидо перебирал эти растения и старался выговорить их названия. Так прошло пять лет.

Однажды летом 1247 года, комтур Генрих фон Засендорф с десятью рыцарями, отправился на охоту. Вечером они возвращались в замок. Неожиданно на них напали литовцы во главе с князем Лунгвеном. Рыцари стали отступать к замку. Ландмейстер Генрих фон Хайнбург, опасаясь прорыва литовцев в замок, приказал закрыть ворота. Под стенами Вендена литовцы перебили почти всех рыцарей и слуг. В плен взяли только комтура Генриха фон Засендорфа и брата-рыцаря Генриха Штанге, на свою беду приехавшего накануне из Христбурга. У ворот замка литовцы отрубили голову Генриху фон Засендорфу. Князь Лунгвен приказал бедняге Генриху Штанге взять в руки голову комтура Вендена. Брат-рыцарь был уведён в литовский плен с головой несчастного комтура в руках.

Всё произошедшее потрясло гарнизон Вендена. Неожиданно для всех заговорил Гвидо фон Менгден. Он стал обвинять ландмейстера Генриха фон Хайнбурга в малодушии и неоказании помощи братьям-рыцарям.

– Это не единственный случай, когда ландмейстер Ливонии проявляет трусость! – орал Гвидо размахивая руками. Он указал рукой в сторону виднеющегося в дали леса, в нём скрылись литовцы: – Пять лет назад Генрих фон Хайнбург побоялся прийти с войском нам на помощь, русские прижали нас к Чудскому озеру, истребив лучших братьев-рыцарей нашего ордена.

Гвидо фон Менгден прилюдно проявил неуважение к ландмейстеру, за это его можно сгноить в темнице. Но шум он сотворил сильный, всё произошедшее дойдёт до великого магистра Генриха фон Гогенлоэ. Тот воспользуется поводом, и сместит Генриха фон Хайнбурга. Ибо верховный магистр недоволен призывами ливонского ландмейстера бросить земли в Заморье, сосредоточившись на войне с балтийскими племенами и с русскими князьями.

«Посади я этого крикуна в темницу, он станет мучеником, – размышлял ландмейстер ночью в своей келье. Усмехнувшись, Генрих фон Хайнбург покачал головой: – Нет Гвидо, я не позволю тебе надеть терновый венец! Ты получишь шутовской колпак».

На следующий день после утренней мессы Генрих фон Хайнбург объявил:

– Гвидо фон Менгдену надлежит спороть кресты со своей одежды, отныне питаться в трапезной он будет не за общим столом, а сидя на приступке у стола ландмейстера.

Такое наказание несли братья-рыцари, уличённые в содомии. Целый год терпел Гвидо насмешки братьев-рыцарей и косые взгляды слуг. Потом ландмейстером Ливонии был назначен Андреас фон Фельбен. Он отменил несправедливое наказание.

До своего назначения ливонским ландмейстером, Андреас фон Фельбен был комтуром рижской балеи.19 Он командовал войсками Тевтонского ордена в битве у Чудского озера, и попал в плен к новгородцам. Спустя полгода его выкупили.

После плена Андреас фон Фельбен изъявил желание посетить русские земли. Побывал во Владимирском, Рязанском и Суздальском княжествах. Убедился в богатстве русской земли. Андреас фон Фельбен отправился в Заморье к великому магистру Тевтонского ордена. Он рассказал Генриху фон Гогенлоэ, как можно завоевать русские земли. Гроссмейстер согласился с его планом, и назначил Андреаса фон Фельбена ландмейстером Ливонии.

– Как сказал Святой Лука: «Терпением вашим, спасайте души ваши». Я выдержал все испытания, – улыбнулся Гвидо фон Менгден. Он приложил руку козырьком ко лбу: – Кажется, наш замок кто-то собирается посетить.

По дороге скакала кавалькада. Впереди ехал рыцарь в белом плаще с чёрным крестом. Его свиту составляли всадники в серых плащах граументлеров.

– Приветствую вас братья! – поднял руку тевтонец. – Меня зовут Анно фон Зангерзхаузен.

Каждый рыцарь из замка Венден представился гостю. Последним к нему подъехал Алёша.

– Брат, давно приехал из Заморья? – полюбопытствовал он, после того как назвал своё имя. Алёша улыбнулся: – Такой загар можно приобрести, только там.

– У тебя зоркий глаз Алекс фон Орге, – усмехнулся Анно фон Зангерзхаузен. Он кивнул: – Ты прав, я бывший туркополье замка Монфор.

– Я родился и провёл юность в Арсуфе, – продолжал улыбаться Алёша.

– Уж не сын ли ты Тьерри фон Орге?! – туркополье посмотрел на Алёшу. Он снял кожаные перчатки: – Мой дед был женат на сестре Мелисендры Арсуфской, супруге Тьерри фон Орге.

– Моего отца звали Карл, он был младшим братом Тьерри фон Орге, – Алёша рукой отогнал от лица надоедливую муху. Пока они устанавливали родство, Гвидо фон Менгден послал слугу в замок, предупредить ландмейстера о госте.

***

После трапезы Андреас фон Фельбен пригласил Анно фон Зангерзхаузена в церемониальный зал в Северной башне замка. Он благосклонно отнёсся к предложению гостя помириться с тамплиерами, и пообещал написать письма прусскому и австрийскому ландмейстерам, предложив им поддержать на капитуле20 выступление Анно фон Зангерхаузена.

– То, что мы сейчас обсуждали брат, это отдалённая перспектива, – Андреас фон Фельбен подошёл к массивной дубовой двери. Он открыл её, в коридоре стоял оруженосец: – Позови капеллана Христиана и Алекса фон Орге.

Оруженосец поклонился и пошёл исполнять приказание.

– Нам же следует заняться повседневными делами, – в зале становилось сумрачно, ландмейстер снял со стены горевший факел, и зажёг сальные свечи в светильниках.

– Я готов выполнить любое твоё приказание, – поклонился Анно фон Зангерзхаузен.

– Пока единственная твоя задача, вникнуть в наши дела, – ландмейстер вставил факел в держатель, прикреплённый к стене. – Литовский князь Миндовг сильно досаждает нам. Но как выясннилось, мешает он и своим родственникам. Появилась возможность разделаться с этим язычником.

На южном побережье Балтийского моря обитало много племён: натанги, сомбийцы, ватанги, латгалы, венды, курейши, земгалы, ятвяги, жмудь, литвины, жемайты. Занимались они земледелием и бортничеством. Совершали набеги друг на друга и на русские земли. Русские дружины в свою очередь предпринимали карательные рейды на разбойников. В XI веке киевский князь Ярослав Мудрый ходил в земли литвинов, пожог их селенья. На холме он воздвиг деревянный детинец,21 оставил там гарнизон. Ярослав Мудрый назвал поселение «Новый город», а литвины звали его «Новогрудок».22 Больше они не нападали на русские земли.

Вначале XIII века земли Балтии стали прибирать к рукам тевтонцы и меченосцы. Против рыцарских доспехов, прибалтийские племена, вооружённые деревянными щитами и копьями ничего противопоставить не могли. Лучники и арбалетчики рыцарского войска расстреливали издали прибалтов, а те луков не имели, (они без надобности в разбойничьих набегах).

Были покорены племена вендов, курейшей, латгалов. Однако победы крестоносцам не давались легко, гибли рыцари. Возле своей деревни Сауле, племя жемайтов перебило рыцарей меченосцев. Орден прекратил своё существование. Но и прибалтийским племенам тяжело было на войне, гибло много воинов. Тевтонцы получали подкрепление со всей Европы, а прибалтам ратников взять негде. Вдобавок между их вождями шла борьба за власть.

У литвинов во внутреннем противостоянии победу одержал Миндовг, уничтоживший всех претендентов на власть. Он захватил Новогрудок, и объявил себя князем. Миндовг предложил своему дяде Викинту, вождю племени жемайтов, объединиться в борьбе против рыцарей-крестоносцев. Викинт согласился принять старшинство Миндовга. Они совершили несколько набегов на тевтонские крепости.

В 1237 году русские земли подверглись нашествию монголов. Миндовг решает: «Русь ослаблена, можно отобрать у русских Смоленск».

Он отправил Викинта, своих племянников Товтила и Едивида на захват Смоленска. Московский князь Михаил Хоробрит (Храбрый)23 пошёл наперерез литовскому войску. Михаил Храбрый в битве на реке Протва впереди своей дружины ворвался в ряды войска литвинов и стал крушить их ратников. Его убили, но литвины, ошеломлённые безрассудной отвагой молодого московского князя, отошли, несмотря на численное преимущество. Вскоре на помощь московской дружине подоспели суздальский и смоленский полки. Возле городка Зубцов24 литовское войско было разбито. Вкинт, Товтил и Едивид бежали.

Миндовг из всего старался извлечь выгоду, даже из поражения. Он решил подчинить себе племя жемайтов, а вотчины Едивида и Товтила отобрать. Литовский князь обвинил дядю и племянников в трусости. Он посадил их в поруб25 в Новогрудке. Литовский боярин Евстафий, напоив медовухой стражу, освободил пленников. Те сбежали в город Холм26 к галицкому князю Даниилу Романовичу.

Викинт послал гонца к рижскому архиепископу Николаю Науэну, просил помощи в борьбе против Миндовга. Монсеньор Науэн стал советоваться с ливонским ландмейстером Андреасом фон Фельбеном.

Пока Алёша и капеллан Христиан добирались до церемониального зала, ландмейстер поведал Анно фон Зангерхаузену о коварстве Миндовга, и злоключениях литовских князей.

– Брат Анно, рыцарь Алекс фон Орге живя в Новгороде, немало пользы принёс нашему ордену, – ландмейстер указал рукой на Алёшу.

– Мы по дороге к замку успели найти с Алексом фон Орге общих родственников, – улыбнулся Анно фон Зангерзхаузен.

– Брат-капеллан и ты Алекс фон Орге, вам надлежит ехать в Холм к галицкому князю Даниилу, – ландмейстер кивнул оруженосцу на окна, и тот принялся закрывать ставни.

– Что нам делать у галицкого князя? – поклонился капеллан Христиан. Чёрная сутана католического священника мало подходила этому богатырю. Его мощным рукам впору управляться с мечом, а не перебирать чётки.

– Необходимо склонить галицкого князя к союзу с нами, – ландмейстер подошёл к распятию, висящему на стене. Он перекрестился: – Господь рассорил наших врагов, нужно воспользоваться этим.

На следующее утро капеллан Христиан и Алёша отправились в Холм. Охранял их отряд из тридцати слуг, которыми командовал рыцарь Гвидо фон Менгден.

Глава 3

В месте, где речка Угерка впадает в Буг много холмов, покрытых густыми лесами. Весной 1236 года Даниил Романович, князь галицкий, охотился здесь. Он взобрался на самый высокий холм и залюбовался окрестностями.

– Как зовётся эта земля? – спросил князь у бортника, собиравшего лесной мёд неподалёку.

– Холм, – ответил тот.

– Место удобное, нужно заложить здесь детинец, – решил князь.

Даниил Романович уехал в Галич, через месяц вернулся с плотниками, стал строить детинец на холме. Спустя пять лет монголы разорили Киев. Даниил Романович забрал оттуда уцелевших после батыева погрома каменщиков, плотников, и прочих мастеров, привёз их к детинцу. Вокруг него вырос посад, и Даниил Романович назвал новый город «Холм».

Каменщики возвели в холмском детинце белокаменную церковь и княжеский дворец. Захотелось Даниилу Романовичу иметь витражи в своём храме. Выписал он мастеров из Страсбурга. Те изготовили витражи для церкви, а заодно вставили их в окна тронного зала. Галицкий князь подумывал над тем, чтобы обнести детинец каменными стенами, да пришлось заняться семейными делами жены.

Вторым браком Даниил Романович женат на Ромуне – дочери литовского князя Довспрунга, старшего брата Миндовга. Прошлой зимой в Холм прискакали её братья Едивид и Товтил, компанию им составил жемайтский князь Витовт. Они сбежали из поруба, куда их засадил Миндовг. Литовские родственники просили у галицкого князя помощь в борьбе с Миндовгом. Даниилу Романовичу много хлопот доставлял этот беспокойный литвин. Стал князь решать, как справиться с Миндовгом. Не зря говорят:

– Ратник на битву, а князь на думу.

Думал князь думу без шуму, решал долго, а тут и лето пришло. 19 июня 1250 года в холмской церкви шёл молебен по погибшему сорок пять лет назад киевскому князю Роману Мстиславовичу, отцу Даниила и Василька. В церкви галицкий князь молился в обществе своего младшего брата волынского князя Василька Романовича и друцкого князя Дмитра. К ним подошёл холмский воевода Митрофан.

– У крепостных ворот посланец тевтонского ландмейстера, – доложил воевода.

***

Солнечные лучи, проникая сквозь витражи в тронный зал, растекались по полу разноцветными узорами. Даниил Романович, залюбовался их замысловатой мозаикой. Он перестал вслушиваться в речь католического священника, тем более немецкого языка галицкий князь не знал.

Брат-капеллан, детина огромного роста, ему больше подходили рыцарские доспехи, нежели чёрная сутана священника. Говорил он монотонно, вот галицкий князь и отвлёкся. Но тут немецкую речь на русский язык стал переводить толмач, новгородский купец Алёша Немчинов, тоже богатырь, как посол тевтонцев.

– Князь, с севера твои земли граничат с язычниками литвинами. Их вождь Миндовг коварен и кровожаден. С юга тебе угрожают не менее свирепые монголы, – Алёша поправил шитый золотыми нитями пояс. Он указал рукой на капеллана Христиана: – Прими дружбу Тевтонского ордена. Вместе вы одолеете всех врагов. Папа римский возложит корону на твоё чело, и ты станешь королём всей Руси.

– Я подумаю над словами ландмейстера Ливонии, – кивнул Даниил Романович. Он улыбнулся: – Пока же послы дорогие, отведайте наш хлеб-соль.

В честь гостей закатили пир. На нём рекой лились рейнские вина и хмельная медовуха. Стол ломился от яств: икра севрюжья с рубленным луком, вяленые осетры и белуги, уха из стерлядки, пироги со сладкими ягодами. Потом слуги подали гусей запечённых в пиявках, жареных поросят и ягнят.

После пира капеллан Христиан предложил жемайтскому князю прогуляться по галерее, соединяющей княжеский дворец с гостевыми палатами.

– Витовт, ты просил помощи у рижского епископа, но ведь многие братья-рыцари погибли от твоего меча. Как думаешь, каков будет наш ответ? – католический священник перебирал руками деревянные чётки. Брат-капеллан вздохнул, посмотрев на эти деревяшки. Алекс фон Орге подарил ему жемчужные чётки. Так приятно во время молитвы перебирать пальцами гладкие жемчужины. Но не может капеллан ордена, проповедующего бедность, ходить налюдях с жемчужными чётками. Приходится таскать деревянные.

– То дело прошлое, – нахмурился жемайтский князь. Не понравилось ему упоминание о вражде с немцами: – Миндовг не только мой враг, но и ваш. Коли есть общий недруг, нужно объединяться.

– Слова разумные, если они сказаны от чистого сердца, – кивнул капеллан. Он усмехнулся: – Но как верить язычнику?! Ведь вы никаких законов не блюдёте. Твой племянник Миндовг, тринадцать лет назад приехал в гости к своему родственнику Вишемунту Булевичу. Тот принял его с почестями, как подобает встречать гостя. А чем Миндовг отплатил за гостеприимство?! Убил Вишемунта и всех его братьев, забрал его жену и присвоил вотчинные земли.

– Я тоже едва не погиб от рук Миндовга, – вздохнул Витовт.

– Стоит ли нам доверять тебе?!

– Что же мне сделать, чтобы вы поверили в мою искренность?! – понурил голову Витовт.

– Прими веру католическую, стань нашим братом во Христе, и мы поможем тебе.

– Хорошо, я согласен, – после некоторого раздумья, кивнул жемайтский князь.

– Господь просветил твой разум. Он ниспошлёт тебе победу над недругами, – перекрестил капеллан Витовта.

Проводив гостей в опочивальни, Даниил Романович стал совет держать с братом Васильком, друцким князем Димитром, боярами Вячеславом Толстым и Ермеем Демидовичем.

– Предложение тевтонцев, означает принятие католичества, – Василько Романович любовался своими красными, украшенными жемчугом, сапожками. Он усмехнулся: – Это не понравится митрополиту Кириллу.

– Почему?! – пожал плечами Даниил Романович. Князь погладил каштановую бороду: – Сам патриарх Мануил ищет сближения с папой Иннокентием IV, в надежде, что тот поспособствует вернуть патриарший престол в Константинополь.

В 1200 году венецианский дож Энрико Дондоло убедил папу Иннокентия III призвать европейских монархов в Четвёртый крестовый поход. Венецианские купцы согласились оплатить все расходы по транспортировке войска крестоносцев через Средиземное море. Такое религиозное рвение венецианцев объяснялось просто: византийские купцы были их конкурентами в торговле, а соперника следует уничтожать.

Спустя четыре года армия крестоносцев отправилась в путь. Но рыцари поплыли не в Иерусалим, освобождать от мусульман Гроб Господень, а в православный Константинополь. Захватив город, крестоносцы приступили к грабежу, перебив немало жителей. Разорили православный собор Святой Софии, растащили золотую церковную утварь.

Войском крестоносцев командовал граф Болдуин Фландрский. Он основал свою державу: Латинскую империю, в которую вошли земли Византии. В Константинополе крестовый поход и закончился.

Венецианским купцам не нужны конкуренты, потому в Латинской империи началось притеснение византийских греков. Недовольные засильем католиков, православные греки бежали в Малую Азию. Там основали Никейскую империю. Туда из Константинополя переехал православный патриарх.

Мысль о возвращении патриаршего престола в Константинополь, полвека сидела в головах пастырей православной церкви. Патриарх Мануил вёл переговоры с папой римским Иннокентием IV, о содействии в переносе патриаршего престола в Константинополь. Православный патриарх согласился признать верховенство католической церкви.

– Мануил целиком во власти никейского императора Дуки Ватаца, – отвлёкся от созерцания сапог Василько Романович. Волынский князь вздохнул: – Он хочет взять Константинополь силой. Не в его интересах договариваться с папой римским.

– Но тевтонцы предлагают нам помощь в борьбе с литовцами и монголами, – сложил руки на своём необъятном пузе боярин Вячеслав Толстый.

– А что они за помощь попросят?! – хитро прищурился боярин Ермей Демидович. Он развёл руками: – Это нам неведомо.

– Данила Романович, слышал я стороной, что толмач немецкий, Алёша Немчинов, собрался в Киев, – поклонился друцкий князь Дмитр. – Поеду я с ним, и разузнаю у него, что задумали тевтонцы.

– Хорошо, – кивнул галицкий князь. Он встал: – С ответом спешить не будем. Поезжай Дмитр в Киев вместе с Алёшей Немчиновым. Пошлю я с тобой письмо к митрополиту Кириллу.

***

Почти десять лет прошло с разорения киевской земли войском Батыя. С тех пор Киевское княжество не то чтобы обезлюдело, но народу стало меньше. Дело тут не в монгольском нашествии. Рязанское, Суздальское и Владимирское княжества пострадали от монгольского погрома значительно сильнее. Но Батый освободил их от уплаты дани на двадцать лет, а Киевское княжество должно выплачивать десятину. Потому смерды деревнями снимались с места, переселяясь во владимирские, суздальские и рязанские земли. Кто остался, заново отстраивали свои жилища, пахали землю, собирали урожай. Всё так же на киевщине играли свадьбы, крестили детей, гуляли в праздники. На Чёрном шляхе волы, таскали чумацкие27 телеги набитые мешками с солью и бочками с вином. По Чёрному шляху ехали Алёша Немчинов, друцкий князь и его гридни.28

– Да воистину Бог любит землю русскую, – Дмитр проводил взглядом очередную чумацкую повозку, попавшуюся им на встречу. Он улыбнулся: – Верно, сказано в Писании: «Ибо Я знаю, какие планы имею о вас, говорит Господь, планы на благо, а не во зло, чтобы дать нам будущность и надежду». После батыева погрома, думалось мне: «Всё, погибла земля русская». Но живы мы!

– Говорят, тебе довелось с Батыем разговаривать? – Алёша Немчинов с интересом посмотрел на друцкого князя.

– Довелось, – вздохнул Дмитр.

В сентябре 1240 года галицкий князь Даниил Романович узнал, что его давний враг Михаил Черниговский, сидевший на «золотом столе киевском», покинул Киев. Даниил Галицкий решает захватить «золотой стол киевский». Это ему удалось без труда, а когда он узнал что стоит за такой лёгкостью, спешно покинул Киев. Он оставил в городе своего тысяцкого Дмитра.

В начале декабря войско Батыя подошло к Киеву. Монголы приступили к осаде. Чжурчжэни29 попытались подорвать городскую стену. Земля на валу промёрзла, им не удавалось сделать подкоп. Проломить тараном городские ворота тоже не получалось. От сильных морозов замёрзло Козиное болото у Крещатицкого ручья. По замёрзшему болоту монголам удалось подтащить осадные орудия к Лядским воротам. Они единственные в Киеве были плохо укреплены. Там кругом топь, подобраться к воротам тяжело, потому и не укрепили их. Проломив Лядские ворота, монголы ворвались в город.

Киев защищало ополчение. Кузнецы, бондари и пекари в ратном деле уступали нухурам Батыя. Дмитр с ополченцами отступил к детинцу на Старокиевской горе. Обветшалые стены детинца не смогли сдержать монголов. Они ворвались внутрь крепости. В бою Дмитр был ранен, он лежал без сознания, заваленный телами павших ратников.

Монголы, перебив русских воинов, принялись грабить город. Многие киевляне искали спасение в Десятинной церкви, находящейся на краю детинца. Они забаррикадировались в храме. Монголы решили: раз церковь заперта, значит там много золота. Они принесли таранные орудия и стали ломать дубовые церковные ворота. Десятинная церковь была повреждена землетрясением 1230 года, с тех пор она не ремонтировалась. Храм не выдержал ударов таранных орудий. Стены рухнули, погребя под завалами укрывшихся в ней людей.

Спустя двое суток Батый вывел войска из города. Киевляне, кто не погиб от монгольской сабли и не сгорел в огне пожарищ, стали выбираться из своих убежищ. Люди принялись хоронить павших. В сгоревшем детинце горожане нашли едва живого Дмитра. Кто-то донёс об этом монголам. Батый потребовал доставить к нему тысяцкого.

– Ты храбро сражался, – сказал ему Батый. Едва живого Дмитра нухуры поставили на колени перед ханом, и придерживали, чтобы он не упал.

– Хочу дать тебе один совет, – поднял голову тысяцкий. Он посмотрел на Батыя одним глазом, другой открыть не мог из-за запёкшейся крови.

– Какой? – упёр руки в бока хан.

– Тебе незачем оставаться на русской земле, она порушена. Здесь тебе нечего брать, ступай к венграм. Промедлишь, они соберутся силами и тебе их не одолеть.

– Я так и сделаю, – засмеялся Батый.

После штурма Киева, хан дал месяц отдыха своему войску. Всё это время Дмитра лечили лекари-китайцы. Когда монголы ушли на запад, тысяцкий уже стоял на ногах. Он поехал в Холм к князю Даниилу Романовичу. Тот встретил Дмитра ласково, посадил княжить в городке Друцк.

– Одни после поражения теряют княжества, ты же приобрёл его, – улыбнулся Алёша Немчинов.

– Да, из грязи в князи, – вздохнул Дмитр. Он положил руку на меч: – Как думаешь, вместе с тевтонцами, сможем мы одолеть монголов?

– Монголы били немецких рыцарей в Венгрии и Польше. Сам император Священной Римской империи предпочёл не воевать с ними, а заключить тайное соглашение.

– Откуда ты это знаешь?!– друцкий князь посмотрел в глаза Алёше Немчинову.

– Знаю, – пожал плечами тот. Он улыбнулся: – Может и нам лучше договориться с монголами?

– После того как они пожгли Киев?! – воскликнул Дмитр.

– Ты прекрасно знаешь, почему монголы сожгли Киев! – нахмурился Алёша.

Весной 1238 года до киевского князя Ярослава Всеволодовича дошли вести: на реке Сить от монгольской сабли погиб его старший брат Юрий. Был он великим князем владимирским, и после его смерти, великокняжеский трон переходил к Ярославу. Оставил князь в Киеве своего боярина Дмитрия Ейковича, и поехал с дружиною во Владимир. Прослышал про это Михаил Черниговский. Он изгоном взял30 Киев, и прогнал боярина Дмитрия Ейковича.

Два года Михаил Черниговский сидел на «золотом столе киевском», а летом 1240 года, приезжает монгольский посол и заявляет:

– Отдай Киев князю Ярославу Всеволодовичу!

Не хотел Михаил Черниговский уступать «золотой стол киевский», но и ослушаться монголов боялся. Знал он, что монголы жестоко наказывают город за убийство своих послов, вот и придумал коварный план. Устроил черниговский князь пир для монгольских послов, а когда ночью они пошли спать, велел гридням зарезать их.

– Получит Ярослав не золотой стол киевский, а головешки, – ухмыльнулся Михаил Черниговский, покидая ночью Киев.

Спустя месяц Даниил Романович услышал, что «золотой стол киевский» свободен, и поспешил занять его. Узнав, почему Михаил Черниговский покинул город, поспешил уехать и галицкий князь. Он оставил тысяцкого Дмитра в Киеве. В конце ноября 1240 года к Киеву подошло монгольское войско. От полного истребления киевлян спасло то обстоятельство, что Батый обещал Киев князю Ярославу Всеволодовичу. Однако пострадал город сильно.

– Что теперь ворошить прошлое! – махнул рукой князь Дмитр.

Время неумолимо стирает в памяти даже самые трагичные события. Жизнь непременно возьмёт своё: там, где был слышан плач по погибшим, теперь смех и веселье. Чернели сгоревшие стены детинца на Старокиевской горе, заросли бурьяном руины Софийского собора и Десятинной церкви. На Киселёвке сквозь траву и крапиву виднеются головешки сгоревших теремов. Но на Подоле белеют свежими срубами избы, а на Торговище гомонит народ. Здесь можно купить: жито31и скотину, конскую сбрую и глиняную посуду, сочные яблоки и сладкие груши, пышные пироги и настоянный на травах душистый олус.32 Продавцы на все лады расхваливают товар. Рыжий, курносый малый орёт:

– Сбитень33горяч! Кипит горяч! Вот сбитень, вот горячий! Пьют его князь, псарь, да пономарь! Ты тоже мил человек отведай.

– Сколько просишь? – улыбнулся Алёша Немчинов.

– Для хорошего человека почти даром, векша34 за чарку, – парень зачерпнул глиняной кружкой сбитень из бочонка.

– Как идёт торговля? – Алёша дал монетку торговцу.

– Нам лишь бы сбыть, да покупателю угодить, – рассмеялся парень. Он положил денежку в мошну:35 – Князья в платье, и бояре в платье: будет платье и на нашей братии. Теперь в городе посадником боярин Дмитр Ейкович. Он был у нас до батыева разоренья. У боярина светлая голова, а норов не суровый. Вон видишь, рубят терем, это его хоромы.

После смерти князя Ярослава Всеволодовича, великий хан Монгольского улуса Гуюк призвал в Каракорум Александра Невского и его брата Андрея. Князь Александр Ярославович как старший из братьев расчитывал получить ярлык на великое владимирское княжение. Гуюк русских князей принял ласково, но ярлыков не дал. Заявил: он решит, кто из братьев станет великим князем после того, как приедет из Самарканда. Однако вернуться оттуда Гуюку не довелось. Весной 1248 года его отравили.

Регентшей Монгольского улуса стала Огул-Гаймыш, жена Гуюка. Она знала, что Александр Невский старше Андрея. По кочевым обычаям младший сын всегда остаётся у очага отца, и получает в наследство его улус. Исходя из кочевой логики, она объявила:

–Андрей сядет князем во Владимире, а Александр в Киеве.

О том, что владимирский престол является великокняжеским, регентша не ведала. Обязанности джун шу лина36 исполнял кераит37 Чинкай. Ему много забот доставляли споры между сыновьями Гуюка: Наку и Ходжа-Огулом. Каждый из них возомнил себя великим ханом, издавал указы. Это злило остальных чингизидов.38 Ведь только на курултае39 решится, кто станет великим ханом. Чинкай старался сглаживать конфликты, на это уходило много сил. Не было у него желания заниматься ещё и русскими делами. Услышав волю Огул-Гаймыш, он не стал переубеждать регентшу, а выдал Андрею ярлык на великое княжение. Александр Невский решил в Киев не ехать, он послал туда посадником боярина Дмитра Ейковича, а сам отправился в Новгород. Всё это Алеша Немчинов знал, и предложил друцкому князю заехать на Торговище, разузнать, где искать посадника.

– Мне к Дмитру Ейковичу нужно, – попив сбитня, Алёша подъехал в друцкому князю.

– Тогда расходятся наши пути-дороженьки, – улыбнулся Дмитр. – У меня дело к митрополиту Кириллу. Он в Выдубицком монастыре. Поеду туда.

Друцкий князь поехал к Днепру. Там на берегу дубовая роща, возле неё Выдубицкий монастырь. Алёша поскакал к строящемуся терему. Плотники покрывали крышу тёсом, а киевский посадник орал, стоя внизу. Он указывал мастерам, как подгонять доски.

– Дмитр Ейкович, у тебя, что плотники своему ремеслу не обучены? – Алёша Немчинов спешился.

– Митяй поставь в стойло коня гостя! – велел боярин вихрастому пареньку, стоящему поодаль. Тот забрал у Алёши поводья, а посадник взял с пенька горшок с квасом: – Без пастуха, овцы не стадо.

– Я смотрю, оживает понемногу город, – Алёша указал на избы на Подоле.

– Обмельчал Киев, двух тысяч не наберётся, – вздохнул посадник. – Все на Подоле живут, а на Старокиевской горе по ночам волки воют.

Дмитр Ейкович выпил квасу:

– Бог даст, урожай в этом году смерды соберут богатый, будет, чем монголам десятину платить. Баскак40 у нас мусульманин, но по-русски хорошо говорит, и к православным ласково относится.

– Мне нужно повидать его, – улыбнулся Алёша Немчинов, радуясь встрече с другом юности. Батый назначил в Киев баскаком Мубарака аль Ясина, бывшего эмира египетских мамлюков, перешедшего на службу к монгольскому хану.

Много лет назад Алёша и его друг Ефим Ясинич стояли рабами на александрийском невольничьем рынке. Алёшу купил чёрный араб Мустаким и отправил в Аламут, а Ефима приобрёл эмир мамлюков Каска-беки. Ефимка стал мамлюком, и получил имя Мубарак аль Ясин. Спустя годы он выбился в эмиры. Ефим отпросился у султана со службы, и поехал с семьёй на Русь. В Сарае повстречал друга юности Якова Износкова, который служил у Батыя. Тот представил Ефима хану. Оценив его ум, хан отправил Ефима баскаком в Киев.

– За трапезой увидишь баскака, – кивнул киевский посадник. Он улыбнулся: – Позвал я его в гости, а митрополит от моего приглашения отказался. Сказал, что не хочет вкушать яства в обществе магометанина, когда монастырская братия довольствуется одной пареной репой.

Пока Алёша Немчинов с боярином Дмитром Ейковичем обсуждали киевские дела, в келье Выдубицкого монастыря митрополит Кирилл держал пергаментный свиток и беседовал с монахом.

– Сафоний, прочитал я твоё «Слово о полку Игореве», – митрополит положил пергамент на лавку. Стола в кельи не было, он не полагался ни кому в монастыре, даже митрополиту. Кирилл посмотрел на восточный угол кельи, где находились иконы и распятие: – Честной брат, почему ты рассказ ведёшь про поход новгород-северского князя Игоря Святославовича?! Он ничего выдающегося не совершил.

– Владыко, в «Слове» я призываю русских выступить против поганых монголов, – смиренно склонил голову чернец Сафоний.

– Слишком глубоко ты спрятал призыв свой, вряд ли кто разглядит его, – покачал головой митрополит.

– Иначе нельзя Владыко, – развёл руками монах. Он кивнул в окно кельи: – Пишу скрытно, чтобы «Словом» не навлечь беду. Баскак Мубарак, читает и говорит по-русски. Он углядит призыв к бунту.

– Может ты и прав, – задумался Кирилл.

К его келье примыкали небольшие сенцы, где находился диакон Никанор, писец митрополита.

– Владыко, друцкий князь Дмитр, просит дозволения говорить с тобой, – заглянул диакон в келью митрополита.

– Оставь у меня «Слово», отдам его писцам переписывать, – кивнул Кирилл. Монах поклонился и вышел. Митрополит крикнул в сени: – Отец Никанор зови князя!

Дмитр привёз митрополиту письмо от Даниила Романовича. Галицкий князь знал, что Кирилл собирается перенести кафедру митрополита во Владимир на Клязьме. Кириллу казалось бесперспективным оставаться в разорённом Киеве. Даниил Романович в своём послании просил митрополита посодействовать браку его дочери Устиньи с великим князем Андреем Ярославовичем.

– Передай Даниилу Романовичу, вскоре поеду я во Владимир. Там приложу все силы, чтобы выполнить наказ его.

Глава 4

Бежит времечко, нанизывая дни, словно бусины на нитку. Зелёное лето, сменяет мокрая осень, а за ней приходит белая зима и наступает корочун.41Но вот и ему настал конец, пришёл сочельник. Народ, похлебав сочиво,42 устремляется на Торг, чтобы запастись продуктами на святки. В городе Владимире торговля шла на площади между Торговыми воротами и церковью Воздвижения на Торге. Люди ходили вдоль торговых рядов, разглядывали товар, а продавцы зазывали покупателей:

– А вот баран, кому баран? Баран бараном, а рога даром.

– Молодец, купи коня! Конь конём, а побежка его даром.

Самая бойкая торговля в сочельник у мясных рядов.

– Сколько просишь? – краснорожий мужичок тыкал пальцем в копчёный свиной окорок.

– Четыре куны43, считай даром, – улыбнулся румяный с мороза продавец.

– Дорого берёшь!

– Так ведь товар места не пролежит, – притопывал от холода мясник.

– Удержи шесть векшей за повод44, – щупает окорок красномордый.

– Ты с запросом, я с подачей, вместе сладим, – смеётся торговец. Он разводит руками: – Две векши сниму, а больше никак.

– Не жиды мы, а русские люди, чего нам торговаться?! – восклицает краснорожий. Он снимает рукавицу и протягивает руку: – Три векши удержи и порукам.

– Эх, где наша не пропадала! Не у продажи дело встало, – хлопнул продавец по ладони покупателя.

В толпе бродили мошенники,45 выискивая ротозеев. Изредка раздавались истошные вопли:

– Караул! Люди добрые, мошну срезали!

Каждый щупает свой кошелёк на поясе. Все успокаиваются, и вновь гомонит Торг, пошла торговля. На дороге показались сани, которые тащил вороной конь. В санях сидит митрополит Кирилл. Кто-то в толпе заорал:

– Шапки долой! Владыко едет!

Народ низко кланяется, а митрополит осеняет крестным знаменем стоящих вокруг людей.

– Владыко скоро венчает нашего князя с галицкой княжной Устиньей, – баба с горшком под мышкой перекрестилась. Она вздохнула: – Говорят невеста кожей бела, словно лебёдушка.

– Прилетела галицка лебёдушка на владимирский шесток, знать не ведала она, что тот шесток с гороховый стручок, – пропел пьяненький лапотник46 с кучей лаптей на шее.

– Орясина дубовая, в поруб захотел?! – седобородый монах огрел посохом шутника.

Оставим, дорогой читатель Торг, и последуем за санями митрополита. Быстрый конь у Владыки, пока мы добрались до княжеского терема, Кирилл уже беседовал с Андреем Ярославовичем.

– Сын мой, прочёл ли ты «Слово о полку Игореве», – митрополит глянул на пергаментный свиток, лежащий на княжеском столе.

– Да владыко, – кивнул великий князь. Он взял в руки пергамент: – Особенно запал в душу призыв князя Святослава: «Вступите же господа в золотое стремя за обиду нашего времени, за землю Русскую, за раны Игоря храброго Святославовича! Зовёт русский Боян объединиться князей, чтобы не тревожили они народ своими распрями, чтобы вместе могли дать отпор любому врагу».

Князь положил пергаментный свиток на стол:

– Словно для нас сказано, – вздохнул Андрей Ярославович.

– Для того и писано «Слово», – кивнул митрополит Кирилл. Он подошёл к великому князю и тихо заговорил: – Поговори с тестем своим, Даниилом Романовичем, про союз против монголов.

В горницу вошёл боярин Мирон, встал у двери.

– Чего тебе? – обернулся к нему князь.

– Монгольский отряд в городе, поехали к Якову-баскаку.

Пока боярин Мирон докладывал владимирскому князю о монголах, их отряд въехал в Мономахов детинец.47В этой крепости жил монгольский баскак под охраной сотни нухуров. Баскака звали Яков. Джангун48 Арат доложил ему о прибытия монгольского отряда.

Приехавшие нухуры спешились. Они поклонились спустившемуся с крыльца Якову.

– Всё ли у тебя хорошо Ягун-черби49? – командир прибывшего монгольского отряда приложил правую руку к груди.

– Всё хорошо, а как у тебя Елук? Благополучной ли была ваша дорога?– поклонился ему Яков.

– Наш путь был спокоен Ягун-черби, – улыбнулся Елук.

После пленения монголами, Яков стал нухуром в тумэнэ Субэдэй-богадура. Он воевал в джагуне Елука. Имя Яков монголы переиначили на свой лад – Ягун. За время похода Елук и Яков подружились, а когда монгольское войско вернулось в Каракорум, их пути разошлись.

В ту пору джун шу лином (канцлером) Монгольского Улуса был китаец Елюй Чуцай. Узнав, что Яков русский, он взял его к себе на службу. Яков заслужил звание «черби». Из-за дворцовых интриг, он бежал из Каракорума в орду хана Бату. Тот назначил его баскаком во Владимир. Теперь старый друг приехал к нему.

В тереме Якова одна комната отведена для приёма монгольских гостей. Мебели там нет, пол устлан коврами, на которых лежат атласные подушки. Туда Яков привёл своего друга. Гостя следует накормить, и друзья приступили к трапезе.

– После смерти Субэдэй-богадура, его младший сын Кокэчу, принял тумэн отца, – Елук обгладывал рёбрышки ягнёнка. Джангун осушил кубок с вином: – Он вспомнил, что мы с тобой старые друзья, и отправил меня к тебе.

– Повидать старого товарища всегда приятно, – улыбнулся Яков.

– Перед дорогой я разговаривал с Мункэ, он передал мне пайцзу,50– Елук вытер о пояс руки, снял с шеи цепочку с золотой табличкой, подал её Якову. Тот прочитал надпись на китайском языке: «Пусть ведёт дела по усмотрению, как если бы, мы лично ехали».

– Я готов повиноваться тебе Елук, – Яков вернул пайцзу гостю.

– Ягун-черби, ты давно покинул нашу столицу, и многое неведомо тебе. С начала я расскажу, как обстоят дела в Каракоруме.

После смерти хана Гуюка, регентша Монгольского улуса Огул-Гаймыш и джун шу лин (канцлер) Чинкай хотели посадить на трон сыновей Гуюка. Пока регентша с Чинкаем решали, кто из них достоин трона великого хана, Ноку и Ходжа-Огул стали рассылать указы по улусам. Это возмутило других чингизидов. Однако Огул-Гаймыш была уверена, что один из её сыновей обязательно займёт трон великого хана. Регентша не брала в расчёт того обстоятельства, что у неё была умная соперница – Сорхахтани-бике, жена Толуя. Она тоже рассчитывала посадить на трон своего старшего сына Мункэ. Но в отличие от Огул-Гаймыш действовала осторожно. Сорхахтани-бике договорилась о поддержке с главой клана джучидов ханом Бату. Перетянула на свою сторону Бельгутея, младшего брата Чингиз-хана. Не лишней оказалась помощь Урянхатая, друга Мункэ.

Урянхатай – старший сын великого полководца Субэдэй-богадура. Благодаря славе отца, его любили нойоны и нухуры. Пока Сорхахтани-бике заботливо подбирала союзников своему старшему сыну, глупые Наку и Ходжа-Огул вносили разброд в управление Монгольским улусом. Этим решил воспользоваться Мункэ, создав ещё больше трудностей, и как следствие, рост числа недовольных правлением Огул-Гаймыш.

– Ягун-черби ты должен сделать так, чтобы дань с русских княжеств пока не поступала в Каракорум. Именно это велел передать тебе Мункэ, – закончил своё повествование Елук. Он улыбнулся: – От долгих речей у меня пересохло в горле.

– Я пошлю верного человека в Киев к Мубараку аль Ясину, а в Новгород поеду сам, – Яков налил вино в кубок гостя. – Тебе следует поговорить с Куремсой. Его улус граничит с Волынским и Галицким княжествами. Он собирает с них дань.

– Хорошо, я поеду к Куремсе, – кивнул Елук, осушив кубок с вином.

На следующий день начались святки. Народ гулял и веселился двенадцать дней. Через два дня после святок, в соборе Успенья Богородицы состоялось венчание князя Андрея Ярославовича с Устиньей Даниловной. Весь город собрался перед храмом, всем хотелось посмотреть на княжескую невесту. На свадьбу к Андрею Ярославовичу пожаловали почти все русские князья. Не приехал лишь старший брат жениха – князь Александр Невский. Вместо себя он прислал новгородского боярина Михалко Степанича. Тот сообщил: сильно занедужил Александр Ярославович.

Неделю гулял гости на княжеской свадьбе. На пиру, Яков сказал митрополиту Кириллу:

– Владыко, слышал я, в Новгород собираешься. Мне тоже нужно туда. Поедем вместе.

– С добрым попутчиком дорога вдвое короче, – кивнул митрополит.

Глава 5

Митрополит Кирилл ехал в Новгород для проведения хиротонии51 в сан архиепископа иерея52Далманта. Архиепископ – важная фигура в жизни Великого Новгорода. На вече он выступает судьёй, если новгородским партиям не удаётся прийти к общему решению. Подчас за ним остаётся последнее слово на вече. После битвы на Чудском озере в Новгороде сложилось две партии. Чёрные53 и житьи54 люди были за Александра Невского. Богатые новгородские купцы вели дело с немцами, в большинстве своём они стояли на прогерманских позициях. К купеческой партии примыкали бояре, которые не хотели платить дань монголам, а князь заставлял их раскошелиться. Чёрные люди составляли большинство на новгородском вече, но вовремя выставленные бочки с пивом да хмельной медовухой позволяли купцам и боярам набирать себе сторонников среди них. Не все из чёрных людей теряли разум от чарки бесплатной медовухи. Для них слово новгородского архиепископа было решающим. До 1249 года этот пост занимал Спиридон, сторонникАлександра Невского. Он умер, и новгородский посадник Онанья Феофилатович стал продвигать на пост архиепископа игумена Юрьевского монастыря Арсения. Тот был родом из боярского рода Онцифировых, доводился шурином посаднику Онанию Феофилатовичу. С родственником дело сладить всегда легче!

Князь Александр Невский прочил игумена Далманта, на место новгородского архиепископа. Но решать должно вече, и там разгорелся спор. Новгородцы, выбирая архиепископа, сначала спорили до хрипоты, потом принялись драть друг друга за волосы. Наконец решили:

– Пусть Божья воля укажет, кого избрать архиепископом, – иными словами нужно кинуть жребий.

Написали две бумажки с именами Далмата и Арсения. Посадник Онанья Феофилатович запечатал их городской печатью и положил на престол собора Святой Софии. Слепой юродивый Фома Кутенеев должен взять бумажку с престола. Чьё имя вытянет божий человек, тот и станет архиепископом. Онанья Феофилатович был уверен в успехе своего предприятия, юродивый питался со стола посадника. Шепнул Онанья Феофилатович перед жеребьёвкой Фоме:

– Справа бумажку бери!

Фома взял левую бумажку и протянул посаднику. Дрожащими руками сорвал Онанья Феофилатович печати и прочитал:

– Далмант.

Новгородцы, собравшиеся в соборе Святой Софии, хором выдохнули:

– Знаменье Богово!

Люди осеняли себя крестным знаменем, а Онанья Феофилатович тем временем соображал:

«Кто же меня облапошил?!»

Любовь к смокве55вмешалась в дела духовные. Обожал Фома Кутенеев это лакомство, частенько его угощала им Василина Микитична, жена Алёши Немчинова. Сунула она Фоме горсть смокв, и шепнула:

– Как укажет тебе Онанья Феофилатович, какую бумажку тянуть, бери с противной стороны.

С той поры минуло девять месяцев, в мае приехал в Новгород митрополит Кирилл, провёл хиротонию и задержался в городе. Первая неделя июня в тот год выдалась холодной и дождливой. В княжеской горнице печь затопили. С зимы хворал князь Александр Ярославович, страдал от ломоты во всём теле. Молились в храмах новгородских за его здоровье, в конце мая ушла болезнь.

В княжеской горнице собрались боярин Михалко Степанич, митрополит Кирилл, новгородский       архиепископ Далмант и Алёша Немчинов, сподвижник князя. Он привёл на совет своего друга владимирского баскака Якова. Князь расположился в кресле возле печи, его после болезни знобило. Обсуждали письмо Александру Невскому, присланное папой римским Иннокентием IV.

– Однако врать, горазд понтифик, – улыбнулся князь. Он кивнул: – Алёша, прочти то место в послании, где он говорит про моего отца.

Из всех присутствующих латынь знал лишь Алёша Немчинов. Он встал с лавки, развернул папскую грамоту.

– Отец будущего века, царь мира, вдохновитель благочестивых помыслов, Искупитель наш – Господь Иисус Христос – оросил благословением Своим дух блаженной памяти отца твоего, Ярослава, и, ниспослав ему, от переизбытка щедрости Своей, неоценимый дар познания Своего, в уединении предуготовил ему путь, коим он вернулся в ясли Господа, яко овца, долго блуждавшая в пустыне. Воистину, как узнали мы из доклада дражайшего сына нашего, Джованни да Плано Карпини, инока ордена Малых братьев, нашего поверенного в делах монгольского племени, отец твой, стремясь облечься в нового человека, на глазах у рыцаря Жемера, советника его, смиренно и предано вверил себя послушанию Римской церкви, матери его, коей представлял сей брат. Сие было бы незамедлительно оглашено, если бы столь внезапная, сколь и счастливая, смерть не похитила его. Столь счастливый конец завершил течение его жизни в веке нынешнем, – прочел Алёша Немчинов по-русски, послание, написанное на латыни.

– Брат Константин был с отцом в Каракоруме, и ничего не сказал о принятии им веры католической, – покачал головой Александр Невский.

– Но зачем понтифик так нагло врёт?! – нахмурил кустистые брови Далмант.

– А вот зачем, – улыбнулся князь. Он посмотрел на Немчинова: – Алёша, прочти-ка письмо в самом конце.

– Посему мы просим тебя оказать особую милость и неотложно оповестить братьев из Тевтонского ордена, пребывающих в Ливонии, как только узнаешь, что монгольское полчище направляет стопы свои в христианский мир; так оповещённые упомянутыми братьями, сможем мы, заранее поразмыслить о способах действенного отпора монголам сим. Знаем, что ты не пожелал подставить шею жестокому игу монгольскому; посему мы восхваляем твою осмотрительность достойными славословиями в Господе, – Алёша свернул грамоту.

– Льстит мне папа римский, потому как боится монголов, – вздохнул Александр Невский. – Хочет выставить русских щитом против них, дабы отгородить католические страны от возможного набега монгольского. Но какой нам смысл ссориться с монголами?!

– Литовский князь Миндовг, послал к папе римскому своего боярина Парбуса, – погладил Михалко Степанич свою бороду, заплетённую по новой моде в косу. – Ведомо мне, что в мае вернулся Парбус в Новогрудок с ответом от Иннокентия IV.

– Каков же был ответ понтифика? – князь Александр ладонью вытер испарину, проступившую на лбу.

– Папа римский сулил примирить Миндовга с врагами его, Тевтонским орденом и рижским епископом. Те не будут оказывать поддержки жемайтскому князю Витовту. Так же Иннокентий обещал помирить галицкого князя Даниилу Романовича с Миндовгом. За всё это литовский князь должен принять католичество и уступить тевтонцам некоторые земли. Литвинский боярин Евстафий сообщает, что в июне Миндовг будет креститься по католическому обычаю. Епископом в Литву назначен Христиан, капеллан Тевтонского ордена. Рижский епископ Науэн и ливонский ландмейстер Фельбен создают препоны купцам нашим, и не пускают их торговать в Германию. Они выполняют наказ ганзейских купцов.56 Те хотят дёшево брать товар в Новгороде, и не пускать нас торговать в Европу.

– Папа римский также ведёт переговоры о принятии католичества с галицким князем Даниилом Романовичем, – Алеша Немчинов постучал свёрнутым пергаментом по ладони.

– Крепко хотят нас закупорить, – усмехнулся Далмант.

– Во всяком заборе дыру проделать можно, – улыбнулся Михалко Степанич. – Нет здесь боярина Миши Мишинича, он бы подтвердил.

Как не сильно болел зимой Александр Невский, а делами всё же занимался. Послал он боярина Мишу Мишинича к норвежскому королю Эрику Старому. Между Великим Новгородом и Норвегией заключён договор о разграничении границ. По договору норвежцы обязались пропускать русских купцов через свою территорию беспошлинно, а взамен норвежским рыбакам разрешалось ловить рыбу в Баренцевом море. Этот договор закрывал путь иноземным купцам в русские северные земли богатые пушниной, одновременно давал возможность новгородским купцам через норвежские земли, идти в Европу.

– Однако опять дождь пошёл, – князь Александр посмотрел в окно. Он крикнул: – Лодыга!

Вошёл косоглазый парень и поклонился князю.

– Закрой ставни и разожги свечи, – велел Невский. Он усмехнулся: – Пробить заслон немецкий можно с помощью монголов.

Александр Невский вздохнул:

– Сиди я на столе великокняжеском, больше было бы у меня возможностей.

– Князь, сейчас в Каракоруме идёт борьба за трон великого хана, – встал Яков. – Скорее всего, выиграет её Мункэ. Он союзник Батыя. Ты сможешь добиться у него ярлык на великое княжение, я помогу тебе в этом.

–Хорошо коли так, – улыбнулся князь. Он посмотрел на митрополита: – Владыко, понтифику нужно дать ответ, что наша вера православная более правильная, чем католическая. Поможешь мне написать письмо папе римскому?

– Обязательно! – кивнул Кирилл. Он потрогал крест на груди: – Писцам дадим размножить твой ответ папе римскому, пустим эти письма по Руси. Пусть знает народ, что князь Александр Ярославович болеет душой за землю русскую и веру православную.

Лодыга, выполнив указание князя, ждал дальнейших распоряжений.

– Ступай, – кивнул ему князь.

Выйдя из княжеской горницы, в конюшне нашёл Лодыга огнищанина,57 отпросился у него проведать свою невесту Федосьюшку. Была она дочерью купца Торка Вовновича. Пошёл он на Великую улицу, там усадьба купца Торка Вовновича. На крыльце купеческого дома сидел конопатый мальчишка, держал в руке писало,58 а на коленках у него лежала береста.59

– Онфим, папка дома? – спросил его Лодыга.

– В сенях он, – мальчик склонил голову над берестой.

Лодыга вошёл в сени и увидел Торка Вовновича. Тот считал кадушки с мёдом, стоящие на лавке.

– Князь Александр хочет сговориться с монгольским царём, чтобы тот дал ему ярлык на великое княжение, – зашептал Лодыга на ухо купцу. Он огляделся: – Баскак Яков обещал посодействовать в этом деле.

Пока докладывал Лодыга купцу, всё косился на дверь, опасался, войдёт кто. На крыльце никого, кроме Онфима, а мальчику нет дела до взрослых разговоров. Писал он буквы, что задал учитель. Потом вспомнил: отец пировал с друзьями в гридницкой, и рассказывал, как бился с рыцарями на Чудском озере. Мальчик нарисовал отца на коне, и написал под рисунком: «Мой папа воин. Я тоже им буду». Тут же подумал, что приятель Дмитр взял у него векшу на пастилу. Онфим написал: «Взыскать долг с Дмитра».

На крыльцо вышли отец и Лодыга.

– Онфим сбегай к дядьке Семёну, покличь его ко мне, – велел купец. Мальчик положил бересты на крыльцо, и побежал на Щеркову улицу, где стояла усадьбы Семёна Дурдева. Был он низовым купцом60 и собирался ехать в Суздаль. Торк Вовнович хотел просить его заехать во Владимир, передать письмо князю Андрею Ярославовичу.

– Иди Лодыга, к невесте своей. Она у себя светёлке, – улыбнулся купец. Он не заметил, как столкнул с крыльца бересты сына.

Работники катили по двору бочку с солёной рыбой и втоптали бересты в грязь. Прибежал мальчик домой, не нашёл ничего на крыльце, расстроился и заплакал. Но в семь лет горести быстро забываются. Археологи обнаружили берестяные грамоты Онфима в 1956 году. Впрочем, нам дорогой читатель следует вернуться в лето 1251 года. Повёз низовой купец Семён Дурдев товар в Суздаль, заехал во Владимир, передал письмо великому князю Андрею Ярославовичу, а времечко бежит неумолимо: жаркое лето сменяет мокрая осень, а за ней приходит зимняя стужа.

Глава 6

Заступил на стражу февраль. Запуржил, завьюжил деревни да города русские. Вздыхают княжеские слуги:

– Охо-хо, вчера только двор расчистили, опять намело!

Тяжело уходить на мороз от тёплой печки. Зато радость ребятишкам, несутся на деревянных санках с крутых склонов Спасского холма. Весело гомонит детвора, катаясь с горки, а по городу Владимиру слышан колокольный звон. Сегодня крестят княжеского первенца. Прошло сорок дней с той поры, как великая княгиня Устинья Даниловна родила мальчика. В соборе Успенья Богородицы обряд проводил митрополит Кирилл. Младенца назвали в честь его двоюродного деда, владимирского князя Юрия Всеволодовича.

Однако ребятишкам до этого дела нет, весело гомонят они, съезжая с горы. Вот летит по склону на санках румяный мальчишка и орёт:

– Поберегись! Зашибу!

Врезался он в дуб, сам ничего, а санки поломались. Взял их подмышку, пошёл домой. Возле Торговых ворот повстречал лелю61 Ульяну. Служила она сенной девушкой62 у князя.

– Здравствуй Горынушка, как поживает твоя матушка, моя сестрица ненаглядная? – девушка потёрла варежкой щёки, уж больно мороз кусачий.

– Мамка то ничего, а вот Велизарка лежит в люльке и орёт целыми днями, – мальчик половчее перехватил сломанные санки.

– Это ничего, – махнула рукой девушка. Она улыбнулась: – Младенцам полагается кричать.

– А ты лелька Ульяна далеко ли бегала? – Горыня потёр варежкой нос.

– На Торг, ключник Жирослав наказал перец купить, это приправа заморская, – девушка похлопала варежкой по берестяному туеску. Она махнула рукой: – Побегу я Горынушка, а то дядька Жирослав очень злой. Всегда браниться, и кулаки в ход пускает.

Не зря переживала Ульяна. В сенях ключник стал ругать её: долго ходила на Торг. Хотел ударить, да больно ловкая девка, увернулась. Ну да ничего, Жирослав молодец крепкий, сейчас эта валандайка отведает его кулака. Размахнулся ключник, чтобы ударить половчее, а тут голос за спиной: