Охота на сокола. Генрих VIII и Анна Болейн: брак, который перевернул устои, потряс Европу и изменил Англию

© John Guy and Julia Fox, 2023

© Никитина И. В., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2024КоЛибри®

«Грандиозная драма, которая погружает читателя в мир страстей, интриг и предательства и разыгрывается на фоне жест-кой политической реальности».

Аманда Форман, автор книги«Джорджиана, герцогиня Девонширская»

«Анна Болейн просто оживает в этом впечатляющем исследо-вании… Трогательно и информативно… Тщательно исследо-ванный исторический материал, сочетающий свидетельства современников и повествовательный талант».

The Times

«Развеивает мифы».

Literary Review

«Наиболее убедительное на сегодняшний день прочтение свидетельств».

Spectator

«Увлекательная, поглощающая, удивительно насыщенная книга с обилием деталей и беспристрастным подходом к ис-тории».

Wall Street Journal

«Исключительная эрудиция авторов, прекрасно ориентирую-щихся в разнообразных исторических источниках, а также живость их письма дают по-настоящему свежую интерпрета-цию брака, который породил протестантскую Англию и вели-чайшего из всех британских монархов, Елизавету I. Анна Бо-лейн была сильной независимой женщиной и заплатила за это чудовищную цену».

Эндрю Робертс, автор книги «Черчилль. Прогулка с судьбой»

«Великолепное освещение трагических страниц далекого прошлого».

Kirkus Reviews

Персоны

Генрих VIII, король Англии

Генрих VII, король Англии, отец Генриха VIII

Елизавета Йоркская, старшая дочь короля Эдуарда IV и Елизаветы Вудвилл; супруга Генриха VII и мать Генриха VIII

Маргарет Бофорт, графиня Ричмонд, дочь и наследница Джона Бофорта, герцога Сомерсета; мать Генриха VII и бабушка Генриха VIII

Маргарита Тюдор, старшая сестра Генриха VIII; супруги:

(1) Яков IV, король Шотландии; (2) Арчибальд Дуглас, граф Ангус; (3) Генри Стюарт

Мария Тюдор, известная как ≪французская королева≫, младшая сестра Генриха VIII; супруги: (1) король Франции Людовик XII (третий брак короля); (2) Чарльз Брэндон, герцог Саффолк

Екатерина Арагонская, младшая дочь королевы Изабеллы I Кастильской и короля Фердинанда II Арагонского; супруги: (1) Артур, принц Уэльский, (2) Генрих VIII (первый брак короля)

Яков V, король Шотландии, сын Маргариты Тюдор и Якова IV

Маргарет Дуглас, племянница Генриха VIII; единственный ребенок Маргариты Тюдор и Арчибальда Дугласа, один из основных авторов Девонширской рукописи

Принцесса Мария (впоследствии Мария I), дочь Генриха VIII и Екатерины Арагонской

Принцесса Елизавета (впоследствии Елизавета I), дочь Генриха VIII и Анны Болейн

Генри Фицрой, герцог Ричмонд, герцог Сомерсет, граф Ноттингем; внебрачный сын Генриха VIII и Элизабет Блаунт, супруг Мэри Говард

Сэр Джеффри Болейн, лорд-мэр Лондона, прадед Анны Болейн

Сэр Уильям Болейн, сын сэра Джеффри Болейна и дед Анны Болейн

Маргарет Батлер, супруга сэра Уильяма Болейна и бабушка Анны Болейн; дочь и сонаследница Томаса Батлера, графа Ормонда

Гертруда Блаунт, вторая жена Генри Куртене, близкая подруга и фрейлина Екатерины Арагонской

Чарльз Брэндон, герцог Саффолк; супруги: (1) Энн Браун, дочь сэра Энтони Брауна, (2) младшая сестра Генриха VIII Мария, вдова Людовика ХII, (3) леди Кэтрин Уиллоуби

Уильям Бреретон, камергер личных покоев, казначей Честера, главный королевский слуга в Чешире и Северном Уэльсе

Юриан Бреретон, младший брат Уильяма, камергер личных покоев

Сэр Энтони Браун, джентльмен личных покоев, сводный брат сэра Уильяма Фицуильяма

Сэр Фрэнсис Брайан, двоюродный брат Анны Болейн, джентльмен личных покоев и дипломат; позднее известный как «наместник ада»

Николо де Бурго, богослов и францисканский монах родом из Флоренции; читал лекции в Оксфорде, участвовал в бракоразводном процессе Генриха VIII

Доктор Уильям Баттс, королевский врач

Сэр Николас Кэрью, джентльмен личных покоев, дипломат, поддерживал принцессу Марию; зять (супруг сестры) Фрэнсиса Брайана

Уильям Кэри, муж Мэри Болейн, джентльмен личных покоев, умер от английской потливой горячки

Сэр Томас Чейни, джентльмен личных покоев, один из первых протеже Анны Болейн

Уильям Комптон, камергер стула до 1526 г.; умер от английской потливой горячки

Генри Куртене, граф Девон, маркиз Эксетер; старший сын Уильяма Куртене, графа Девона, и Екатерины, сестры Елизаветы Йоркской; пэр личных покоев

Томас Кранмер, кембриджский ученый, первоначально протеже Болейнов; с 1532 г. архиепископ Кентерберийский

Томас Кромвель, адвокат-самоучка, состоявший на службе у Томаса Уолси; управляющий делами парламента, хранитель королевских драгоценностей и первый секретарь Генриха VIII; позднее генеральный викарий и лорд – хранитель Малой печати

Джон Фишер, друг Томаса Мора, епископ Рочестерский

Сэр Уильям Фицуильям, придворный и член Тайного совета, дипломат, лорд-казначей, сменивший на этом посту сэра Томаса Болейна; сводный брат сэра Энтони Брауна

Эдвард Фокс, кембриджский ученый, первоначально протеже Болейнов; дипломат, впоследствии епископ Херефордский

Стивен Гардинер, секретарь Томаса Уолси, в течение короткого времени секретарь Генриха VIII; дипломат, с 1531 г. епископ Уинчестерский, посол во Франции

Корнелиус Хейс, золотых дел мастер и ювелир Генриха VIII

Сэр Томас Хинидж, джентльмен-привратник и доверенный слуга Томаса Уолси; джентльмен личных покоев; сменил Генри Норриса в должности камергера стула

Ганс Гольбейн Младший, художник, родом из Аугсбурга, работал в Базеле, Швейцария, переехал в Англию в 1526 г.

Томас Говард, граф Суррей, 2-й герцог Норфолк, победитель в битве при Флоддене, тесть сэра Томаса Болейна

Томас Говард, граф Суррей, 3-й герцог Норфолк, дядя Анны Болейн, брат ее матери Элизабет Говард

Генри Говард, граф Суррей, придворный, поэт; сын Томаса Говарда, 3-го герцога Норфолка

Лорд Томас Говард, любовник Маргарет Дуглас, которая была одним из авторов Девонширской рукописи; младший брат лорда Уильяма Говарда, сводный брат Томаса Говарда, 3-го герцога Норфолка

Джон Хьюси, личный агент виконта Лайла и леди Лайл при дворе

Сэр Уильям Кингстон, констебль лондонского Тауэра

Уильям Найт, придворный капеллан, архидьякон Ричмонда, каноник часовни Святого Стефана в Вестминстере; один из секретарей Генриха VIII

Эдмунд Нивет, старший сын сэра Томаса Нивета и Мюриэл, дочери Томаса Говарда, 2-го герцога Норфолка; родственник Мэри Шелтон

Генри Нивет, младший придворный, младший брат Эдмунда

Леди Гонория Лайл, вторая жена Артура Плантагенета, виконта Лайла, известная как «леди Лайл»

Томас Мор, юрист, дипломат, автор сочинения «Утопия»; один из секретарей Генриха VIII с 1518 по 1525 г. лорд-канцлер с 1529 по 1532 г.

Генри Норрис, джентльмен личных покоев, камергер стула с 1526 г.

Ричард Пейс, настоятель собора Святого Павла, дипломат, один из секретарей Генриха VIII

Сэр Ричард Пейдж, камергер Томаса Уолси, джентльмен личных покоев

Ричард Пейт, архидьякон Линкольна, посол при дворе императора Карла V

Сэр Уильям Паулет, придворный, член Тайного совета, магистр королевских палат, с 1532 г. контролер королевского двора при дворе Генриха VIII

Гарри (или Генри) Алджернон Перси, старший сын 5-го герцога Нортумберленда; первый возлюбленный Анны Болейн; с 1527 г. 6-й граф Нортумберленд

Артур Плантагенет, виконт Лайл, внебрачный сын Эдуарда IV, лорд-наместник в Кале; супруги: (1) Элизабет Грей, (2) Гонория Гренвилл

Сэр Джон Рассел, протеже Томаса Уолси и джентльмен личных покоев

Марк Смитон, музыкант и камергер личных покоев

Эдвард Стаффорд, 3-й герцог Бекингем, старший сын Генри Стаффорда, 2-го герцога Бекингема, и Кэтрин Вудвилл, свояченицы Эдуарда IV

Элизабет Стаффорд, дочь 3-го герцога Бекингема, камеристка, а позднее фрейлина Екатерины Арагонской; раздельно проживающая супруга Томаса Говарда, 3-го графа Норфолка

Джон Стоксли, придворный капеллан и духовник, дипломат; позднее епископ Лондона

Пьетро Ванни, латинский секретарь Томаса Уолси, а позднее Генриха VIII, дипломат

Роберт Уэйкфилд, профессор иврита, позднее профессор королевской кафедры иврита в Оксфорде

Уолтер Уолш, камергер личных покоев

Уильям Уорэм, архиепископ Кентерберийский, лорд-канцлер до 1515 г.; умер в 1532 г.

Сэр Фрэнсис Уэстон, джентльмен личных покоев

Доктор Ричард Уолман, церковный юрист, архидьякон Садберийский, находился на службе у Томаса Уолси; настоятель Уэлского собора и придворный капеллан

Томас Уолси, архиепископ Йоркский, кардинал и папский легат, лорд-канцлер до 1529 г.; умер в 1530 г.

Сэр Томас Уайетт, придворный, поэт, дипломат; поклонник Анны Болейн

Джейн Эшли, позднее леди Мьютас, придворная дама

Сэр Эдвард Бейнтон, вице-камергер

Джон Барлоу, капеллан на службе у сэра Томаcа Болейна, выполнявший поручения для Анны

Николя Бурбон, французский поэт, евангелист, был вынужден бежать из Франции, был нанят Анной в качестве наставника для детей ее придворных

Элизабет Браун, графиня Вустер, фрейлина, сестра сэра Энтони Брауна

Леди Джейн Калторп, фрейлина; бывшая гувернантка принцессы Марии

Маргарет Коффин, фрейлина

Сэр Уильям Коффин, шталмейстер, супруг Маргарет Коффин

Нэн Кобем, функции при дворе Анны неизвестны

Маргарет Гамедж, придворная дама; позднее стала второй женой лорда Уильяма Говарда

Энн Гейнсфорд, придворная дама; супруга Джорджа Зуша

Элизабет Хилл (урожденная Айсли), придворная дама

Элизабет (Бесс) Холланд, любовница 3-го герцога Норфолка, придворная дама

Марджери Хорсман, придворная дама; позднее супруга сэра Майкла Листера

Мэри Говард, двоюродная сестра Анны, дочь 3-го герцога Норфолка; супруга Генри Фицроя; фрейлина, один из авторов Девонширской рукописи

Мэри Кингстон, супруга сэра Уильяма Кингстона, фрейлина

Хью Латимер, один из личных капелланов Анны; позднее епископ Вустерский

Уильям Латимер, один из личных капелланов Анны; автор труда «Краткий трактат, или Хроника самой добродетельной леди Анны Болейн» (A Brief Treatise or Chronicle of the Most Virtuous Lady Anne Boleyn)

Мэттью Паркер, один из капелланов Анны; позднее архиепископ Кентерберийский

Джон Скат, портной

Джейн Сеймур, придворная дама, третья жена Генриха VIII

Николас Шекстон, один из капелланов Анны, ее первый альмонарий, впоследствии епископ Солсберийский

Мэри Шелтон, двоюродная сестра Анны, придворная дама, один из авторов Девонширской рукописи

Маргарет Шелтон, двоюродная сестра Анны, сестра Мэри Шелтон

Джон Скип, один из капелланов Анны и ее второй альмонарий

Джордж Тейлор, главный сборщик податей

Гарри Уэбб, лакей, служащий за столом

Бриджет Уилшир, фрейлина; супруги: (1) сэр Ричард Уингфилд, (2) сэр Николас Харви, (3) сэр Роберт Тирвит

Изабелла I, королева Кастилии, мать Екатерины Арагонской

Фердинанд II, король Арагона, отец Екатерины Арагонской

Хуана Кастильская, сестра Екатерины Арагонской, супруга Филиппа Красивого, герцога Бургундии; королева Кастилии

Карл Гентский, герцог Бургундии (как Карл II) с 1506 г.; с 1516 г. король испанских королевств (как Карл I); с 1519 г. император Священной Римской империи (как Карл V); сын Хуаны Кастильской и Филиппа Красивого

Максимилиан I, эрцгерцог Австрии, с 1486 г. король Германии; с 1508 г. император Священной Римской империи; отец Филиппа Красивого

Маргарита Австрийская, дочь Максимилиана I, сестра Филиппа Красивого, тетя Карла V, штатгальтер габсбургских Нидерландов; умерла в 1530 г.

Элеонора, сестра Карла V, вдовствующая королева Португалии; вступила в брак с королем Франции Франциском I после смерти его первой супруги

Мария Австрийская (Мария Венгерская), сестра Карла V, вдовствующая королева Венгрии, сменившая Маргариту Австрийскую в качестве штатгальтера габсбургских Нидерландов

Филипп Красивый, герцог Бургундии, король Кастилии; умер в 1506 г.

Иньиго Лопес де Мендоса, кардинал, архиепископ Бургоса, в 1526–1529 гг. посол Карла V в Лондоне

Эсташ Шапюи, посол Карла V в Лондоне с 1529 г.

Людовик XII, король Франции

Франциск I, король Франции; супруги: (1) Клод; (2) Элеонора, сестра Карла V

Луиза Савойская, вдова Карла Орлеанского, графа Ангулема; мать короля Франциска I

Клод, королева Франции, старшая дочь короля Людовика XII и его второй жены Анны, герцогини Бретонской

Маргарита Ангулемская, дочь Луизы Савойской, сестра короля Франциска I

Анн, герцог де Монморанси, главный распорядитель двора Франции

Джованни Джоаккино ди Пассано, эконом при дворе Луизы Савойской; посол в Лондоне в 1525, 1526–1527, 1528, 1530–1531, 1531–1532 гг.

Жан Бринон, канцлер Алансона, посол в Лондоне в 1525–1526 гг.

Габриэль де Грамон, епископ Тарба до 1534 г., с 1529 г. архиепископ Бордо, с 1532 г. епископ Пуатье, в 1527 г. посол в Лондоне, французский агент в Ватикане

Франсуа де ла Тур, виконт де Тюренн, посол в Лондоне в 1527 г.

Жан дю Белле, кардинал, до 1526 г. епископ Байонны, с 1532 г. епископ Парижа; посол в Лондоне в 1527–1529, 1530, 1531, 1533–1534 гг.

Габриэль де ла Гиш, посол в Лондоне в 1530–1531 гг., 1534 г.

Франсуа де Турнон, французский агент в Ватикане

Жан де Дентевиль, бальи Труа и сеньор де Полизи, посол в Лондоне в 1533, 1535, 1536 гг.

Франсуа де Дентевиль, старший брат Жана; епископ Осера с 1530 г., французский посол в Риме

Жорж де Сельве, епископ Лавора, друг Жана де Дентевиля

Жиль де ла Помрэ, посол в Лондоне в 1531–1532 гг., 1534 г.

Филипп Шабо, сеньор де Брион, адмирал Франции, посол в Лондоне в 1534 г.

Паламед Гонтье, секретарь короля Франциска I, помощник Филиппа Шабо в 1534 г.; посол в Лондоне в 1535 г.

Антуан де Кастельно, епископ Тарба с 1534 г., посол в Лондоне в 1535–1537 гг.

Ланселот де Карль, секретарь Антуана де Кастельно, поэт

Джулиано делла Ровере, папа Юлий II

Джованни ди Лоренцо де Медичи, папа Лев X

Адриан Флорисон Буйенс, папа Адриан VI

Джулио де Медичи, папа Климент VII

Алессандро Фарнезе, папа Павел III

Лоренцо Кампеджи, кардинал и папский легат

Родольфо Пио да Карпи, епископ Фаэнцы, папский нунций во Франции

Уберто Гамбара, папский протонотарий и нунций в Англии

Грегорио Казали, агент Генриха VIII в Риме

Пролог

В пятницу 19 мая 1536 года, как только рассвело, сэр Уильям Кингстон, констебль лондонского Тауэра, покинул свое жилище у восточной границы крепости и, обогнув с севера Белую башню, направился вдоль ее западной стены. Пройдя через ворота Колдхарбор, построенные в 1240 году Генрихом III как защитный рубеж на пути к королевским покоям, он наконец попал во внутренний двор. Подойдя к зданию, где содержалась королева, он поднялся по лестнице с южной стороны и прошел через недавно перестроенную приемную. Приблизившись к двери, ведущей во внутренние покои, он тихонько постучался¹.

Дверь открыла фрейлина, а за ней стояла хрупкая женщина лет тридцати пяти или тридцати шести, среднего роста, с темными блестящими глазами и длинной тонкой шеей – королева Анна Болейн, вторая жена короля Генриха VIII. Кингстон уже посещал ее в столь ранний час. Королева посылала за ним накануне в четверг после ночного бдения. С двух часов ночи, стоя на коленях, она горячо молилась вместе со своим альмонарием[2] Джоном Скипом. Уже зная о смертном приговоре, она призвала к себе Кингстона – стать свидетелем того, как она принимает Святое причастие и клянется, что не совершала тех чудовищных преступлений, в которых ее признали виновной: кровосмешения, четырехкратной супружеской измены и участия в заговоре с целью убийства супруга. Дважды поклявшись на Святом Писании в том, что она говорит истинную правду, Анна заявила, что она «честная женщина» и никогда не изменяла своему мужу. Она полагала, что ей суждено умереть в начале девятого утра – традиционное время казней. Готовясь взойти на эшафот, она провела ночь без сна в ожидании неизбежного².

Рвение Анны объяснялось еще и тем, что одна из приставленных к ней придворных дам, к которой она испытывала острую неприязнь,– возможно, это была ее тетка, леди Элизабет Болейн,– в четверг утром сообщила ей, что тот самый день настал. Это была жестокая ошибка. Ни дата, ни время еще не были определены³. Когда стало понятно, что казни не будет, Анна вновь погрузилась в мучительные раздумья. Снова послав за констеблем, она сказала ему: «Мистер Кингстон, я слышала, что не умру до полудня, и это печалит меня. Я думала, что к этому времени все уже будет кончено, и мои страдания останутся позади». Тогда она не знала, что смертный приговор еще не был утвержден Генрихом – он утвердил его только в четверг вечером, скрепив королевской печатью. В соответствии с этим документом Кингстону предписывалось «немедленно по получении соответствующего указа препроводить вышеозначенную Анну на Тауэр-грин[3] и отсечь голову вышеозначенной Анне, при этом ничто не должно быть упущено из виду»⁴.

Существовали и другие причины, по которым казнь откладывалась. В дневные часы ворота Тауэра держали открытыми, и любой желающий мог попасть во внешний двор. Стремясь избежать досужих домыслов и ненужных подозрений, а также ограничить распространение за пределы страны слухов о казни Анны, Томас Кромвель, первый секретарь короля и главный блюститель закона, приказал Кингстону прежде, чем королева взойдет на эшафот, выдворить с территории Тауэра около тридцати иностранцев. Также Кромвель обратился с поручением к своему верному соратнику, торговцу и банкиру Ричарду Грешему, который, кстати, вскоре стал мэром Лондона несмотря на то, что был крайне непопулярен среди горожан. От Грешема требовалось обеспечить безопасность и проследить за тем, чтобы на казнь были допущены лишь те, чье присутствие одобрил сам король, «дабы не было пересудов». Кроме того, сам Генрих, который отличался большой предусмотрительностью и планировал все в мельчайших деталях, настаивал на том, чтобы присутствовали все, кто имел отношение к этому делу. Существовавшая с самого начала неопределенность по поводу даты и времени давала Кингстону повод для беспокойства: «Если точный час не будет объявлен (что вполне возможно), в Лондоне не будут знать о казни, и тогда присутствующих будет мало, а я полагаю, лучше всего умеренное число зрителей». На этот счет он мог не волноваться⁵.

Будучи человеком, не лишенным сострадания, Кингстон пытался отвлечь внимание Анны от путаницы со временем. «Вы не успеете почувствовать боли, – произнес он, – все произойдет молниеносно».

«Я слышала,– ответила она,– что палач – мастер своего дела, да и шея у меня такая тонкая». С этими словами она «обхватила шею рукой и от души рассмеялась». Смелость всегда была ее верным спутником, не покинула она ее и сейчас. «Я видел многих ожидающих казни, как мужчин, так и женщин,– докладывал Кингстон Кромвелю,– и все они (то есть все до единого) пребывали в великом горе, но, как я понял, эта леди находила в смерти отраду и утешение». Теперь, когда ее брак и репутация были загублены, Анна уверовала в искупительную силу Христа⁶.

К утру пятницы все было готово. Эту ночь Анна снова провела на коленях в молитве, Скип все это время был подле нее. Она чувствовала себя настолько измученной, что не могла уснуть. Кингстон появился на рассвете и объявил ей, что она умрет сегодня, а также вручил ей кошелек с двадцатью фунтами, которые она по традиции должна была раздать в качестве милостыни перед смертью. В девятом часу утра он вернулся. Момент приближался⁷.

Анна оделась сама, с особой тщательностью готовясь к своему последнему появлению на публике. Еще подростком при дворе королевы Франции Клод она узнала, какую силу имеет красивая одежда и как много она может сказать. Сегодняшний повод требовал строгой сдержанности, а не броской пышности, поэтому она выбрала платье из серого дамаста, отороченное мехом, поверх которого она надела горностаевую накидку. Ее выбор говорит о многом, поскольку прежде в ее гардеробе не было места шелку и атласу темных и нейтральных тонов. Она всегда избегала серого и черного – цветов, которые традиционно носила ее предшественница, королева Екатерина Арагонская. Анна привела в порядок еще не утратившие блеска темно-каштановые волосы и спрятала их под английским гейблом[4], снова изменив своему вкусу, ведь обычно она предпочитала носить более модный арселе, или французский чепец, который был ей особенно к лицу. Не следует недооценивать и выбор головного убора. С младых ногтей Анна была убежденной франкофилкой: ее вкусы и предпочтения разительно отличались от тех, что были приняты у прежних жен английских монархов,– однако сейчас это был повод публично заявить о том, что она истинная англичанка⁸.

В сопровождении леди Болейн и трех других фрейлин она в последний раз вышла из своих покоев, спустилась вниз и оказалась на улице. Пройдя через внутренний двор замка и ворота Колдхарбор, она обогнула Белую башню и вышла на Тауэр-грин перед зданием арсенала. На этом месте королевские солдаты часто упражнялись в стрельбе из лука и огнестрельного оружия, а к дню казни там был поспешно сооружен «новый эшафот» – в этот раз кровь прольется по-настоящему⁹.

К помосту высотой не более трех футов[5] вели четыре или пять ступеней¹⁰. Предполагалось, что эшафот должен был быть задрапирован полотном черного цвета, однако неизвестно, успели ли служащие Тауэра в срок завершить все работы. Вокруг эшафота располагались наспех сооруженные ряды сидений для наиболее именитых зрителей, среди которых был и пасынок Анны, семнадцатилетний Генри Фицрой, герцог Ричмонд, внебрачный сын короля, который, вероятно, должен был представлять своего отца. Анна никогда его не жаловала, и сегодня он с удовольствием посмотрит ее казнь. Рядом с ним сидели герцог Саффолк, сэр Томас Одли (лорд-канцлер), Кромвель и большинство членов Тайного совета, а также члены палаты лордов. За ними расположились мэр и олдермены[6] Лондона, а из-за их спин выглядывали представители ливрейной гильдии во главе с владельцем и старостами Почтенного общества торговцев тканями (Worshipful Company of Mercers)¹¹. По свидетельству одного из служащих Тауэра, многие из присутствовавших жителей Лондона привели с собой жен, да и некоторым чужакам (то есть иностранцам), несмотря на строгий запрет, удалось проскользнуть незамеченными, минуя охрану¹². Один из будущих слуг Кромвеля отмечал не без простительного преувеличения, что толпа в Тауэре насчитывала не менее тысячи человек. Скорее всего, собравшихся было вполовину меньше¹³.

Когда Анна подошла к эшафоту, Кингстон помог ей подняться по ступеням. Было уже почти девять часов утра, и, как того требовал протокол, он позволил ей произнести короткую прощальную речь. Собравшиеся уже имели представление о том, что говорят осужденные в своем последнем слове. По традиции они должны примириться со своими обвинителями и со всем миром, признать вину и, доверившись милости Божьей, попросить всех присутствующих помолиться за них, а затем мужественно принять свою смерть. От них ожидали покорности воле короля и веры в справедливость королевского суда. Никто не смел усомниться в беспристрастности приговора или возразить королю – короля было принято восхвалять как справедливого и милостивого господина. Но самое главное, осужденные должны были признаться в том, что они грешники, как все смертные в глазах Бога, и что они заслуживают смерти¹⁴.

Однако Анна была не из тех, кто слепо подчинялся правилам, если она чувствовала их несправедливость. Всего три недели назад она была самой влиятельной женщиной в стране. «С приветливой улыбкой на лице» она подошла к краю эшафота, чтобы обратиться к собравшейся толпе, и наконец произнесла тщательно подготовленную речь:

Добрые христиане, я пришла сюда, чтобы умереть, ибо таков закон, и по закону сему я приговорена к смерти, и потому я ничего не скажу против этого. Я пришла сюда ни чтобы обвинять кого-то, ни чтобы говорить против того, в чем меня обвиняют и за что приговорили к смерти, но я молю Бога спасти короля и послать ему долгие годы царствования над вами, ибо никогда не было более благородного и более милосердного повелителя; и для меня он всегда был добрым, великодушным господином. И если кто-то осмелится оспорить мои слова, я требую, чтобы его судили со всей строгостью. Итак, я прощаюсь с миром и со всеми вами и сердечно желаю, чтобы вы все молились за меня. Боже, помилуй меня. В руки твои, Господи, предаю душу свою¹⁵.

Толпа застыла в молчании, но не от того, что было произнесено, а от того, что сказано не было. Королева не созналась публично в своих грехах, она не призналась в том, что причинила зло своему супругу, в ее речи не было и намека на то, что она виновна в преступлениях против Бога и природы, в которых ее обвинил королевский суд. В XVII веке один ученый, работая над расшифровкой ее слов в Бодлианской библиотеке в Оксфорде, охарактеризовал их как «загадочную и неоднозначную речь королевы»¹⁶.

Последнее слово было сказано, и фрейлины сняли с Анны накидку, оставив ее в одном платье. Низкий прямоугольный вырез платья по моде того времени оставлял шею открытой, так что ничто не могло помешать палачу. Анна сама сняла головной убор и, подобрав волосы, спрятала их под полотняный чепец. После этого она «закрепила подол платья вокруг ног», чтобы при случайном движении юбки ноги оставались закрытыми. Затем она «опустилась на колени». Единственное, что выдавало ее душевное состояние, был несколько раз брошенный назад взгляд¹⁷. Было ли это продиктовано вполне объяснимым страхом, что палач ударит раньше, чем она будет готова? Или за этим скрывалось что-то иное? Несмотря на жестокое обращение во время ареста, королева ранее говорила Кингстону: «Король так поступает, чтобы испытать меня»¹⁸.

Теплилась ли в ее душе робкая надежда на то, что в последнюю минуту приговор не будет приведен в исполнение? Может быть, оглядываясь, она ожидала увидеть гонца? Генрих был в силах пощадить ее – если бы захотел. Ведь он помиловал 400 осужденных после майского бунта в Лондоне в 1517 году[7], во время которого были разграблены и сожжены дома итальянских и других иностранных купцов. Двадцать бунтовщиков отправились на виселицу, остальные, ожидая своей участи, в одних рубахах и с веревками на шеях пали на колени перед Его Величеством в Вестминстер-холле[8]. Их мольбы о помиловании умилостивили Генриха, и он позволил себе проявить сочувствие. Хотя Анна в то время находилась во Франции, она не могла не знать об этом поступке короля. Так же он поступил спустя всего шесть дней после казни Анны – в последнюю минуту пощадил монаха Перетри. Решение о его помиловании уже было принято, однако Генрих устроил спектакль, приказав соблюдать «закон до последнего мгновения». Гонец с указом о помиловании прибыл на место казни, когда палач уже готовился выбить приставную лестницу из-под ног осужденного. Однако если Анна надеялась, что ее бывший возлюбленный освободит ее, она плохо его знала¹⁹.

Анне не нужно было класть голову на плаху, поскольку ее должны были обезглавить не топором, а двуручным французским мечом²⁰. Чтобы казнь прошла гладко, требовался мастер своего дела, который мог отсечь голову одним ударом. В отличие от Франции в Англии во времена Генриха палачи орудовали в основном топором. Поскольку в их практике обезглавливанию и четвертованию обычно предшествовало повешение или потрошение, то они больше поднаторели в этих жестоких наказаниях, а головы рубили неумело, заставляя несчастных жертв мучиться в ожидании окончательного удара. По сути дела, палачи орудовали топором словно мясники, отделяющие с помощью ножа плохо поддающиеся сухожилия.

К счастью, Анна оказалась избавлена от этих ужасов. В качестве прощального акта милосердия по отношению к женщине, которую он когда-то называл «своей возлюбленной», а может быть в качестве язвительного напоминания о ее любви к Франции, Генрих послал в Кале за опытным палачом, который умел обращаться с двуручным французским мечом. Палач обошелся недешево: за свою работу он затребовал 100 золотых экю[9] (свыше 23 000 фунтов в пересчете на современные деньги; см. раздел «Даты, правописание, денежные единицы»²¹).

Пока одна из фрейлин надевала повязку на глаза Анны, та несколько раз произнесла: «Тебе, Господи, я вверяю свою душу. Иисусе, прими мою душу»²². Эти слова были знаком для палача. Раздался свист рассекаемого мечом воздуха, и одним ударом голова была отсечена. Сэр Джон Спелман, один из присутствовавших на казни королевских судей, записал свои впечатления в личном дневнике: «Он выполнил свою работу очень хорошо… когда голова упала на землю, губы и глаза еще двигались». По воспоминаниям французского очевидца, удар был произведен быстрее, чем можно было вымолвить «Отче наш»²³. Ничего не говорится о реакции толпы, кроме общеизвестного мнения, что она умерла «отважно», однако с трудом можно поверить в то, что ни у кого в тот момент не перехватило дыхание. Если кто-то и сомневался в справедливости обвинения, распространяться об этом не следовало. Никто не осмеливался в открытую горевать о казненной королеве, иначе его постигла бы та же участь. Совесть Генриха была чиста: она заплатила, вполне заслуженно, за свои грехи и предательство²⁴.

Одна из фрейлин накрыла отрубленную голову льняной тканью, а другие завернули обезглавленное тело в простыню²⁵. Затем останки отнесли к капелле Святого Петра в оковах, находившейся примерно в семидесяти ярдах[10], в северо-западной части Тауэра. Там с Анны сняли одежду – служащие Тауэра забрали дорогие ткани себе в качестве награды,– и тело было уложено в деревянный ящик из вяза, в котором раньше хранились заготовки для луков, предназначенные для отправки в Ирландию. В суматохе перед казнью забыли или просто не осмелились снять мерки для гроба, и его заменил простой деревянный ящик²⁶.

В полдень гроб был захоронен, траурной церемонии не было, его просто зарыли под полом алтарного помещения рядом с главным алтарем²⁷. Там тело королевы покоилось до 1876 года, когда во время реставрационных работ в Тауэре, которые еще в 1850-х годах были инициированы принцем Альбертом, останки, предположительно принадлежавшие королеве, были эксгумированы. План состоял в том, чтобы идентифицировать погребенные там тела и перезахоронить, установив таблички с именами. Обнаруженные на глубине двух футов[11] кости, как выяснилось, принадлежали женщине среднего роста, умершей в расцвете лет. Лоб и нижняя челюсть были маленькими и пропорциональными. Скелет оказался на удивление миниатюрным, особенно в одном месте – первый шейный позвонок у основания черепа – свидетельство того, что у Анны была «тонкая шея»²⁸.

Как известно, у Генриха было шесть жен, про участь которых говорится в стишке, знакомом школьникам по всему миру: «Разведена, обезглавлена, умерла; разведена, обезглавлена, осталась жива». Почему же из всех браков именно этот требует свежего взгляда и более пристального изучения? Частично ответ на этот вопрос связан с личностью самого Генриха и его политикой: ни одна из его жен не возбуждала в нем такой страсти и не вызывала такого неподдельного уважения, как эта женщина. Ради любви к Анне он отказался от своей семьи, своего окружения и многих подданных; ради нее он погубил и уничтожил тех, кого когда-то считал своими сторонниками и друзьями; ради нее он разорвал отношения с папой римским, использовал парламент для принятия законов, изменивших религиозные убеждения народа, покончил с вековыми традициями страны и угрожал Европе войной.

Другая часть ответа имеет культурную и психологическую подоплеку: ни одна из жен Генриха не оставила столь глубокого следа в воображении народа, как Анна. Ее судьба продолжает приковывать к себе внимание и вдохновляет на создание бесчисленных документальных и художественных произведений, пьес, стихов, фильмов, веб-сайтов и даже опер (здесь можно привести в пример оперу Доницетти). В интернет-магазинах можно купить «костюмы Анны Болейн», куклы, ожерелья и кольца. Сувенирный магазин в замке Хивер предлагает купить резиновую уточку для ванны, на голове которой красуется арселе в стиле Анны Болейн. Кажется, ее история известна каждому, и все-таки – понимаем ли мы до конца, что это была за женщина, каковы были ее устремления? И даже если так, то как тогда объяснить, почему мужчина, увлеченный ею настолько, что не мог провести в разлуке с ней больше часа, с поразительным хладнокровием приказывает отрубить ей голову двуручным французским мечом и при этом не сомневается в том, что он прав?

Увы, мы слишком часто забываем о том, что отношения Генриха и Анны – это не просто одномерная история страсти двух людей, закончившаяся неудачным браком, но динамичная и многогранная история, разворачивавшаяся около девяти лет, из которых шесть предшествовали заключению брака. По этой причине в настоящей книге мы уделяем пристальное внимание происхождению и раннему этапу жизни героев, в частности, с особой тщательностью исследуем те семь лет, которые Анна Болейн провела во Франции и которые предшествовали ее появлению при английском дворе.

К тому же новые архивные находки наряду с уже известными источниками расширяют и углубляют наше понимание отношений между Генрихом XVIII и Анной. Некоторые источники дают представление о роли Анны как королевы в формировании дворцового окружения, особенно это касается придворных дам. Другие помогают развеять укоренившиеся мизогинистские представления о том, что в патриархальном обществе XVI века влияние женщины на политику и религиозные убеждения было очень незначительно. Как известно, Анне с самого начала было позволено вести параллельную дипломатию. По мере развития их отношений Генрих, судя по его письмам, ставил ее наравне, а впоследствии и выше многих своих доверенных советников-мужчин. Никогда Генрих не писал таких писем Екатерине Арагонской, и никогда впредь он не напишет ничего подобного ни одной из своих жен.

Однако самое важное заключается в том, что новейшие архивные находки впервые проливают свет на масштаб, глубину и внутренние механизмы игры, которую Генрих и Анна вели на международной арене. Мы впервые узнали не только о ее любви к Франции и о ее приверженности этой стране, но и о том, как влиятельные дамы французского двора стали для нее образцом для подражания и как ее мировоззрение сформировалось под влиянием идей и особенно религиозных убеждений, с которыми она познакомилась благодаря им. Ее франкофильство было ей на руку, когда их роман с Генрихом только начинался, и оно же сыграло роковую роль, когда их отношения изменились.

В процессе работы над книгой мы обращались к архивам: расшифровывали написанные от руки письма главных действующих лиц, доклады советников и послов, отчеты, скрупулезно составленные незаметной армией секретарей и клерков. Мы старались сделать все возможное, чтобы Генрих и Анна заговорили сами, нам было важно понять, что и почему они делали, а также воссоздать их мир и поразмышлять над тем, почему их современники так по-разному рассказывают об одних и тех же событиях.

1. Генри: детство и отрочество

Генрих VIII не должен был стать королем. Он был вторым сыном Генриха VII, то есть запасным, а не главным наследником. Править страной в будущем должен был его старший брат Артур. Однако безмятежным утром 24 июня 1509 года именно Генри, которому через несколько дней должно было исполниться восемнадцать, был коронован и провозглашен королем Англии Генрихом VIII. Роскошная церемония состоялась в Вестминстерском аббатстве. Вместе с ним была коронована и его супруга, на которой он был женат всего две недели, испанская принцесса Екатерина Арагонская. В тот момент казалось, что Генрих – красивый, мужественный не по годам, в высшей степени одаренный многими талантами, с широкой улыбкой на круглом лице и копной рыжих волос – воплощение мечты, сказочный король, образец рыцарства, чести и справедливости. Он имел поистине королевскую внешность, о чем говорят размеры его первых рыцарских доспехов: его рост составлял шесть футов и один дюйм (185см), обхват груди – не менее 42 дюймов (107см), а обхват талии – 35 дюймов (89см). По словам венецианского посла, у французов появился «величественный, благородный и серьезный противник»¹.

Родителями новоиспеченного короля были Генрих VII Тюдор, граф Ричмонд, и Елизавета Йоркская. Потомок Джона Гонта, герцога Ланкастерского (внебрачного сына Эдуарда III) от Кэтрин Суинфорд, Генрих Тюдор прошел суровую школу жизни и в 1471 году был вынужден бежать из страны из-за кровавой смуты гражданских войн. Эти войны, вошедшие в историю как Войны Алой и Белой розы, начались в 1455 году после того, как Ричард Плантагенет, герцог Йоркский, пожелал занять место слабого и недееспособного короля Генриха VI. Ричард был убит в бою в 1460 году, а спустя пару месяцев власть перешла его сыну Эдуарду IV, который в 1469 году сдал позиции, однако спустя два года вернулся на трон. Генрих Тюдор имел весьма шаткие права на престол, поэтому, когда Эдуард IV перешел в наступление, Генриху пришлось искать убежища в Бретани и во Франции.

Когда в 1483 году король Эдуард, известный своими сибаритскими наклонностями, внезапно умер, его расчетливый брат Ричард, герцог Глостер, взялся за дело. Он начал с того, что отправил двух своих племянников, некоронованного Эдуарда V и его младшего брата Ричарда, получившего титул герцога Йоркского, в Тауэр, откуда они в скором времени таинственным образом исчезли. В ХV веке захват власти легко сходил с рук. Когда герцог Глостер объявил себя королем Ричардом III, у Генриха Тюдора появился шанс. В августе 1485 года произошла битва при Босворте, из которой Генрих, заручившись поддержкой Франции, вышел победителем, а Ричард остался лежать сраженный на поле боя. Брак между Йорками и Тюдорами тайно обсуждался в последние годы правления Эдуарда IV. Теперь настало время претворить планы в жизнь. У Елизаветы Йоркской, старшей дочери Эдуарда, было больше прав на престол, чем у Генриха: женившись на ней через три месяца после того, как он был провозглашен королем Генрихом VII, он становился правомочным престолонаследником. Как отмечает один летописец, «алая роза» Ланкастеров стала отмщением для «белой розы» Йорков².

Пусть изначально этот брак заключался по расчету, со временем его скрепили чувства. Между супругами возникла взаимная симпатия и даже любовь. Это был союз двух совершенно разных людей. Генрих был проницательным, дальновидным, подозрительным и осторожным политиком, не знавшим усталости, с суровым нравом – настоящий тиран, спорить с которым было опасно. Елизавета была столь же умна, образованна и деликатна, сколь красива. Искренняя и чуткая, наделенная обаянием, она вносила в королевскую семью мир и гармонию и идеально дополняла своего сдержанного и бесстрастного мужа.

Принц Генри родился 28 июня 1491 года в Гринвиче спустя пять лет после рождения старшего брата Артура и был крещен в находившейся неподалеку церкви францисканского монастыря. Гринвичский дворец тогда был немногим больше обычного особняка на берегу Темзы, однако здание было перестроено в кирпиче и оснащено расположенными вдоль берега площадками для празднеств и увеселений, а также конюшнями, часовней, библиотекой и ристалищем для рыцарских турниров – там все было устроено по-королевски. Этот дом станет для Генри любимым местом. Он почти не знал своего старшего брата, поскольку задолго до того, как Генри был отнят от груди кормилицы и начал учиться ходить, Артур получил титул принца Уэльского и вместе со своим двором переехал в собственную резиденцию. Королевы и женщины из аристократических семей предпочитали сами воспитывать своих детей с младенчества, но за воспитание наследника трона отвечал только король – так предписывал монарший протокол. Артур, само имя которого напоминало о легендарных пророчествах волшебника Мерлина, покинул детскую в нежном возрасте трех лет и был передан на попечение учителей и слуг-мужчин. А Генри и его сестры, Маргарет, на два года старше, и Мэри, на пять лет младше, были полностью предоставлены заботам матери, у которой на подхвате были фрейлины, кормилицы и няньки³. Это, безусловно, пошло на благо маленькому Генри, поскольку в Елизавете Йоркской он нашел то спокойствие и искренность чувств, о которых он позже будет с грустью вспоминать и тосковать – она подарила ему счастливое детство. Впоследствии о нем скажут: «Воспитанный женщинами, он находит радость в женском обществе»⁴.

Эти годы, проведенные с матерью, которую он обожал и которая нежила, холила и баловала его, оказали огромное влияние на его личность. Ему исполнилось двенадцать лет, но он по-прежнему жил в детской с примыкавшей к ней классной комнатой в Элтемском дворце неподалеку от Гринвича. Его первым учителем был поэт и сатирик Джон Скелтон, однако чтению и письму его научила мать. На его ученическом экземпляре книги Цицерона «Об обязанностях», изданной в 1502 году, есть надпись: «Книга сия – моя, принц Генри», в которой легко узнается его четкий, разборчивый почерк, при этом буквы по форме почти совпадают с почерком самой Елизаветы⁵.

Со своим наставником Скелтоном Генри изучал французскую и латинскую грамматику, историю и хроники, поэзию, читал рыцарские и куртуазные романы. Такова была традиционная модель обучения королевских наследников, сложившаяся с 1468 года, когда сестра Эдуарда IV, Маргарита Йоркская, вышла замуж за герцога Бургундии Карла Смелого. Как известно, в ХV веке бургундский двор диктовал правила дворцового этикета всей Западной Европе. Он славился роскошью, пышностью церемониала и нарядов, при дворе приветствовалось покровительство искусствам и литературе. Именно там сложилась традиция собирать богатые коллекции книг и рукописей, там ценили музыку, танцы и официальные церемонии, любили охоту и спортивные игры на открытом воздухе. Гордостью бургундских городов Брюгге, Гента и Брюсселя были дворцы, специально построенные для проведения рыцарских турниров, пиров, маскарадов и костюмированных балов. К концу ХV века бургундский и франш-контийский диалекты французского языка, литература, искусство, мода в одежде и внутреннем убранстве, церемониал стали такой же неотъемлемой частью английской культуры, как произведения Джеффри Чосера.

С юных лет Генри был большим почитателем увлекательных «Хроник» Жана Фруассара. Впоследствии, став королем, он заказал перевод этих книг на английский язык. Из «Хроник» он многое узнал о Столетней войне против Франции – о легендарных победах Эдуарда III в битве при Креси и Генриха V в битве при Азенкуре, в результате которой в 1420 году был заключен мир и подписан договор в Труа, на основании которого Генриху V суждено было вступить в брак с дочерью короля Франции Екатериной Валуа и стать законным наследником французского трона. Все это породило у будущего Генриха VIII недоверие к Франции и даже фобию. С одной стороны, он продолжал наслаждаться благами франко-бургундской культуры, с другой – он считал, что английская корона имеет законное право на часть Французского королевства, в частности на северные земли Франции⁶, совсем недавно завоеванные Генрихом V.

В вопросах рыцарства и чести Скелтон поощрял своего воспитанника следовать примеру рыцарей Круглого стола во главе с королем Артуром. Мы не знаем, дал ли Скелтон ему прочитать «Смерть Артура» сэра Томаса Мэлори в эпохальном издании Уильяма Кэкстона 1485 года, да это и не так уж важно, поскольку у Генри был доступ к многочисленным рукописным изданиям историй о короле Артуре, которые хранились в библиотеке его отца в Ричмондском дворце. Эта литература питала романтическое воображение впечатлительного юноши. Легенды повествовали о том, как совсем юный король Артур, завоевав трон с помощью волшебного меча Экскалибура и добившись в жестоких сражениях объединения Британии, первым делом женится на деве несравненной красоты по имени леди Гвиневра. Он вступает в бой с римлянами, требующими уплаты дани, одерживает над ними победу, а затем сам папа римский провозглашает его императором. В более поздних текстах рассказывается о подвигах Ланселота, Тристрама и Галахада, в частности, о том, как Ланселот заслуживает славу величайшего рыцаря, сражаясь в боях, убивая драконов, спасая от смерти прекрасных дев, как он отправляется на поиски святого Грааля и заводит романы с придворными дамами. Ему благоволит леди Гвиневра, он ее паладин, а в заключительных главах последовательно излагаются события трагического финала их любовных отношений⁷.

В 1502 году, когда Генри минуло одиннадцать лет, на смену Скелтону пришел Джон Холт, блестящий латинист и опытный педагог, увлеченный новыми идеями итальянского Возрождения. Совершенно очевидно, что Холт был первым, кто привил своему воспитаннику интерес к произведениям Цицерона и других авторов античной философии и подтолкнул его к изучению классической риторики (или искусства говорить убедительно), богословия, геометрии и астрономии. Отчасти благодаря Холту Генри, даже повзрослев, сохранил неподдельный интерес к богословию и математике и продолжал всерьез увлекаться астрономией⁸.

Тем временем его учителем музыки становится французский лютнист Жиль дю Вэс, который около тридцати лет обучал музыке и разговорному французскому всех детей королевской семьи. С ним Генри впервые пробует играть на клавишных инструментах, прежде чем займется игрой на блок-флейте, флейте и корнете под руководством некоего «господина Гийама», «учителя игры на духовых инструментах». Во время царствования Генриха музыка и танцы сопровождали почти все зимние вечера его двора. Он собрал большую коллекцию музыкальных инструментов и приглашал прославленных музыкантов из-за границы, например из Венеции и Южной Испании⁹.

Будучи страстным любителем спортивных занятий, Генри прекрасно ездил верхом, охотился, любил соколиную охоту и преуспел в рыцарских турнирах. Он играл в теннис, освоил стрельбу из арбалета и умел прыгать с шестом. Его отец, человек осмотрительный и осторожный, был против того, чтобы Генри учился сражаться на копьях, пока ему не исполнится семнадцать, но даже тогда он позволял ему участвовать лишь в так называемых «состязаниях с кольцом» – когда всадники ездят по кругу и пытаются зацепить копьем подвешенное металлическое кольцо. Его бабушка, достопочтенная Маргарет Бофорт, на чьи деньги было заказано первые седло и доспехи для Генри, часто приезжала на ристалище, чтобы оценить успехи внука¹⁰.

Генри никогда не приходилось учиться или играть в спортивные игры в одиночку. Когда ему было лет восемь или девять, мать в качестве наставника для сына наняла пасынка своего камергера – Уильяма Блаунта, лорда Маунтджоя. Он был на тринадцать лет старше Генри, поэтому были приглашены и другие, более близкие по возрасту юноши: сначала отпрыск благородной семьи по линии матери Уильям Фицуильям, которому было десять лет и который бегло говорил по-французски, а потом к ним присоединился его младший сводный брат Энтони Браун. Они оставались близкими Генри людьми на протяжении всей его жизни. Вскоре к ним примкнул племянник Елизаветы Йоркской Генри Куртене, наследник графства Девон. Куртене, двоюродный брат Генри, «что вырос вместе с Его Величеством в его покоях», продолжал сражаться с королем на копьях, играть в теннис и шаффлборд[12] и кидаться снежками даже после того, как им обоим исполнилось по двадцать лет¹¹.

Одно случайное знакомство Генри дает нам представление о его отроческих приоритетах. В Париже молодой лорд Маунтджой был учеником Эразма Роттердамского, самого знаменитого интеллектуала своего времени к северу от Альп, и в 1499 году бывший ученик пригласил прославленного ученого вместе со своим другом, юристом Томасом Мором, посетить классную комнату принца. Эразм, прекрасно разбиравшийся в людях, был поражен юношеским обаянием Генри и его поистине «королевской манерой держаться». По возвращении он написал оду на латыни из 150 строк с посвящением Генри; он обращался к нему так, как будто он – а не его брат – был истинным наследником престола, и убеждал Генри в том, что только героические личности, к тому же просвещенные, могут достичь бессмертной славы. Сам Эразм – человек не робкого десятка – ясно увидел, что жажда славы станет главной движущей силой для Генри, когда он вырастет¹².

Несмотря на успех в битве при Босворте, положение Генриха VII на престоле было довольно шатким. Тот факт, что никто не знал, действительно ли двое братьев Елизаветы Йоркской были мертвы, и если да, то как это произошло, послужил поводом для заявлений со стороны недовольных йоркистов о своих правах на корону. Один из самозванцев, Ламберт Симнел, потерпел поражение и был захвачен в плен еще до рождения принца Генри, однако второй, Перкин Уорбек, утверждавший, что он и есть Ричард, герцог Йоркский, младший из принцев, бесследно исчезнувших в Тауэре, представлял более серьезную угрозу. В ответ на притязания Уорбека Генрих VII произвел трехлетнего принца Генри в рыцари, объявил его «истинным» герцогом Йоркским и наделил полномочиями лорда – наместника Ирландии и хранителя Шотландских Марок[13]. Однако Уорбек обладал поистине магическим даром убеждения и смог привлечь на свою сторону многих из ближнего окружения короля. Опасность была столь велика, что во время Корнуоллского восстания в июне 1497 года, когда принцу Генри было шесть лет, его мать поспешно увезла его вместе с напуганными сестрами в дом бабушки в Лондоне, а затем они спрятались в Тауэре под надежной внутренней охраной крепости, где находились в течение пяти дней, пока не миновала опасность,– все закончилось только тогда, когда Уорбек поплатился за свои притязания головой. Ни один король не может быть до конца уверен в незыблемости своей власти – таков был страшный урок, который получил доселе не знавший бед принц. Он хорошо запомнил его на всю жизнь¹³.

Свадебные торжества по случаю женитьбы Артура в 1501 году предоставили его младшему брату возможность попасть в центр внимания. Подыскивая жену для своего старшего сына, Генрих VII обратил взгляд на Испанию и остановил свой выбор на Екатерине, младшей дочери королевы Изабеллы I Кастильской и короля Фердинанда II Арагонского. С точки зрения Генриха, такой брак обеспечивал престиж и законность зарождающейся династии Тюдоров, а также создавал надежный союз как против Франции, так и против возможных посягательств на престол внутри страны. Фердинанд и Изабелла казались вдвойне привлекательными, если не нам, то уж точно их современникам, поскольку они предприняли «крестовый поход за католическую веру», чтобы очистить страну от мавров-мусульман и евреев. Екатерине довелось поучаствовать в этой кампании со своими родителями еще в младенческом возрасте. Когда ей минуло шесть, католические короли[14] одержали победу над Мухаммедом XI Абу Абдаллахом, последним эмиром Гранады, и испанцы триумфально вошли в замок Альгамбра, окруженный знаменитыми крепостными стенами красного цвета. Заполучить такую невесту для Артура было большой удачей, к тому же за Екатериной давали щедрое приданое.

Как только Екатерине исполнилось пятнадцать лет, родители решили, что она уже достаточно взрослая для вступления в новую жизнь. В центре праздничных церемоний, которые начались вскоре после того, как Екатерина прибыла в Плимут, был десятилетний принц Генри. Он даже не пытался держаться в стороне, как подобает младшему принцу, в его поведении безошибочно угадывался экстраверт, который стремится выйти из тени старшего брата. По задумке епископа Ричарда Фокса, на пути следования Екатерины из Кингстона-на-Темзе до Сент-Джордж-Филдс в Саутуарке ее сопровождал Эдвард Стаффорд, герцог Бекингем. Однако по прибытии испанской инфанты в Лондон ее спутником должен был стать принц Генри¹⁴. Так состоялось его первое знакомство с женщиной, которая однажды станет его женой.

В пятницу 12 ноября 1501 года кортеж Екатерины в сопровождении юного Генри «с поистине королевской пышностью» въехал на Лондонский мост и проследовал по центральным улицам столицы¹⁵. Уверенно держась в седле, принц гарцевал по правую руку от Екатерины, приветственно помахивая толпе и останавливаясь время от времени, чтобы полюбоваться на тщательно cрежиссированные живые картины[15] с участием горожан. Ему совершенно не приходило в голову, что восхищение, которое он видел в глазах толпы, адресовано Екатерине, а не ему; все восхваляли мягкие черты ее «нежного личика», красиво очерченные губы и грациозность осанки, которую она сохраняла даже в неудобной позе, сидя на муле с ниспадающими на плечи светло-каштановыми волосами. Как и у ее старшей сестры Хуаны (их портреты часто путают), у Екатерины был довольно длинный прямой нос, большие голубые глаза, смотревшие глубоко и проникновенно, красивая форма рта с практически совершенной аркой купидона и тонкие изящные пальцы. Она обладала несомненной харизмой, и Томас Мор находил ее обворожительной. «Поверьте моему слову,– говорил он,– она очаровала сердца всех. Она обладает теми качествами, которые легко заменяют красоту в юной прелестной девушке»¹⁶.

В следующее воскресенье Генри предстояло справиться еще с одной задачей: он должен был сопровождать Екатерину в собор Святого Павла, где ожидалось немало народу по случаю свадебной церемонии¹⁷. После обряда венчания он присутствовал на брачной мессе у алтаря, а затем сопровождал Екатерину во дворец епископа и до порога спальни новобрачных, где ее ожидал Артур. Среди наблюдавших за тем, как молодых «провожают на брачное ложе», был двадцативосьмилетний Уильям Томас, один из камергеров личных покоев Артура, в чьи обязанности входило помогать своему господину одеваться и раздеваться, а также охранять его сон¹⁸.

Генри был еще слишком молод, чтобы участвовать в «королевских рыцарских турнирах», которые последовали в череде свадебных торжеств. Ему оставалось только стоять на драпированной золотой тканью трибуне и смотреть, как все внимание было приковано к герцогу Бекингему, бросавшему вызов другим всадникам, и как семнадцатилетний оруженосец Чарльз Брэндон, который совсем скоро станет одним из ближайших друзей Генри, покорял сердца зрителей. Прямой и открытый, Брэндон любил плотские удовольствия, был несдержан на язык и прослыл большим сердцеедом. Вскоре он пообещает жениться на камеристке Елизаветы Йоркской, которая забеременеет от него, но потом он откажется от своих слов и отдаст предпочтение своей овдовевшей тетушке, только чтобы завладеть ее землями, после чего аннулирует брак¹⁹.

По окончании турниров принц Генри вновь оказался в центре внимания. На маскараде и на балу в Вестминстер-холле он произвел фурор, дважды исполнив бас-данс[16] вместе со старшей сестрой Маргаритой. Этот танец, возникший в Испании и Фландрии, стал одним из самых модных парных танцев того времени. Хотя бас-данс исполнялся в умеренном темпе, в нем были замысловатые па, состоящие из шагов вперед, назад и в сторону. Ко всеобщему удовольствию, Генри пустился в пляс, сбросив сковывавшую движения верхнюю накидку и оставшись в одном дублете[17]²⁰.

Когда две недели спустя король решил, что Артуру лучше переехать в замок Ладлоу на границе с Уэльсом, где тот мог бы приступить к исполнению своих обязанностей в качестве принца Уэльского, последовали долгие и довольно острые дебаты по поводу того, благоразумно ли Екатерине отправляться туда вместе с ним. Ему было всего пятнадцать лет, а Екатерине шестнадцать, и существовало мнение, что излишняя сексуальная активность может быть небезопасна для молодой четы. Несмотря на эти соображения, Генрих VII продолжал настаивать на переезде²¹.

Молодожены прибыли в Ладлоу в январе 1502 года в сопровождении багажного обоза, состоявшего из сотни вьючных лошадей и десятка людей свиты. Все шло хорошо, но в последние недели марта Артур слег, заразившись неведомой болезнью. Что бы это ни было, бубонная чума, эпидемия инфлюэнцы или какая-то неизвестная лихорадка, болезнь развивалась стремительно, и 2 апреля он умер²². Известно, что заупокойные мессы прошли во всех церквях Лондона, и Артур был со всей торжественностью погребен в часовне бенедиктинского монастыря в Вустере (сейчас это собор) рядом с главным алтарем и усыпальницей короля Иоанна Безземельного. Смерть брата полностью изменила жизнь Генри: ему предстояло стать королем.

Родители Артура были убиты горем из-за смерти сына. У нас есть трогательные свидетельства того, как они пытались утешать друг друга, получив страшные известия: Елизавета Йоркская успокаивала мужа тем, что они еще достаточно молоды и у них еще могут быть дети, при этом напоминала о том, что жив их второй сын, Генри. Известно, что она называла его «добрым, честным и очень способным [то есть многообещающим] принцем»²³.

Менее чем через год после смерти Артура в ночь на 2 февраля 1503 года, в праздник Сретения Господня, Елизавета, бывшая тогда в положении, «разрешилась от бремени, родив девочку»²⁴. Вскоре роженица умерла, не выжил и младенец. Генри горько оплакивал смерть матери, он называл это событие самым тяжелым испытанием в своей жизни. По его собственному признанию, сделанному спустя несколько лет после трагедии, ничто не могло потрясти его сильнее, чем известие о ее смерти и осознание того, что он больше никогда ее не увидит. По его словам, любое случайное напоминание об этой утрате «бередило рану, которую время уже начинало залечивать»²⁵. Смерть брата, с которым они выросли порознь, не так сильно отозвалась в его сердце, но он искренне и глубоко переживал смерть матери. Она сформировала в нем образ идеальной женщины. В ней он нашел ту любовь, которой желал и в которой так остро нуждался. Всю последующую жизнь он будет стремиться обрести ее вновь.

Трагедия сильно изменила и отца Генри: он поседел, его стало подводить зрение и он изменился внутренне, превратившись в скупого, мелочного и подозрительного старика, который, как всевидящий Аргус[18], контролировал каждый шаг своих придворных. Зная, что ему недоставало необходимой для правителя харизмы, и понимая, что он получил престол благодаря удачному стечению обстоятельств и неудачам других претендентов, он считал своим долгом пресекать любые попытки захвата власти, возникавшие стихийно или в результате заговоров.

Тревога Генриха VII по поводу безопасности единственного сына превратилась в навязчивую идею. Нового принца Уэльского не стали отправлять в Ладлоу, как его брата Артура. Вскоре после того, как Генри исполнилось тринадцать, отец настоял на том, чтобы он жил при дворе, где ему пришлось впервые столкнуться с темной изнанкой политической жизни, в которой подчиненные из корысти и страха не смели возразить королю, даже если он поступал заведомо несправедливо. Вновь прибывший испанский посол так описывал положение принца при дворе: принц Уэльский проживает в покоях, «в которые нельзя попасть или из которых нельзя выйти иначе, как через покои самого короля». Покинуть дворец Генри мог через потайную дверь в своих покоях, которая вела в парк – там его усиленно охраняли. «Юный принц никогда не разговаривал на публике, разве что отвечая на вопросы короля»²⁶.

Теперь Генри приходилось расплачиваться за свое счастливое детство в полной мере. Еще не оправившись от неожиданной смерти матери, он столкнулся с холодным и деспотичным отцом, заслужить доверие которого и получить одобрение и похвалу можно было только неукоснительным исполнением всех требований. Это были очень напряженные отношения, которые навсегда поселили в душе юного Генри ненасытную потребность в самоутверждении. С тех пор он постоянно терзался ощущением, что, каких бы высот он ни достиг, этого все равно будет недостаточно.

Заметные признаки ухудшения здоровья короля породили среди придворных множество разговоров о наследнике. Очередной приступ болезни заставил короля на несколько недель задержаться в замке Уонстед, в гарнизоне Кале, последней принадлежавшей Англии территории на континенте и важном торговом форпосте. Тогда заговорили о том, что «Его Величество король слаб и болен и вряд ли долго проживет». Никто не видел в молодом Генри нового короля, как будто вместе с основателем династии должна была умереть и сама династия²⁷. Все эти разговоры, доходившие до короля, вселяли в него ужас и заставляли ужесточать контроль – вот тогда молодой Генри узнал, насколько хрупка королевская власть и что главное правило монарха – руководствоваться долгом, а не прихотью. Он впервые увидел воочию, как его отец мог править железной рукой, если того требовали обстоятельства; как далеко он мог зайти, балансируя на грани закона, оставаясь при этом в рамках законности. Генри обнаружил, что страх – это проверенный способ управления, подтверждением чему были верные министры короля Ричард Эмпсон и Эдмунд Дадли, которые с помощью шпионов, шантажа, подлогов, угроз и грабительских налогов заставляли молчать оппозицию даже там, где ее не было. Любой, кто осмеливался возразить стареющему Генриху, не только рисковал местом и титулом, но и всем своим имуществом – король стремился разорить и уничтожить всех своих противников. Так молодой Генри усваивал первые уроки правления, которые преподавал ему отец²⁸.

После смерти Артура Екатерина вернулась в Лондон, чтобы поправить здоровье. Пока было непонятно, как быть с ней после того, как она окончательно придет в себя. Однако для ее родителей ответ был очевиден: ее следует выдать замуж за принца Генри. Они уже сталкивались с подобной ситуацией в 1498 году, когда при родах умерла их старшая дочь Изабелла, принцесса Астурийская, супруга короля Португалии Мануэла I. Чтобы сохранить союз с Португалией, они добились разрешения папы римского на брак Мануэла с их младшей дочерью Марией. По их мнению, не было причин, почему бы вновь не прибегнуть к этому решению.

Генриху VII эта идея понравилась. 23 июня 1503 года отредактированный брачный договор был одобрен, и Генрих организовал церемонию, которая выглядела так, словно это было официальное обручение его сына с Екатериной²⁹, с той лишь разницей, что на самом деле это была хитрая уловка. Хотя все прочие необходимые для заключения брака условия были соблюдены, не хватало главного: брак не мог быть консумирован на том основании, что принц еще не достиг необходимого возраста, установленного церковью,– четырнадцать лет для жениха и двенадцать для невесты. Практичный король поступил так, чтобы извлечь максимальную выгоду из союза с Испанией, не потерять приданое Екатерины и при этом не скомпрометировать себя³⁰.

Для официального признания брака была необходима диспенсация, или специальное разрешение, «как того требовала папская курия», поскольку церковь не дозволяла мужчине жениться на вдове своего брата. 26 декабря 1503 года папа Юлий II издал бреве, дабы заверить находившуюся при смерти мать Екатерины в том, что должным образом составленное разрешение на брак не заставит себя долго ждать. В папском документе для краткости и удобства говорилось, что брак Екатерины и Артура был консумирован. В ответ Фердинанд выдвинул возражения, основанные на информации, полученной от главной придворной дамы Екатерины, поэтому, когда булла с разрешением на брак наконец была издана, в ней появилось слово forsan (от лат. «возможно»), придававшее документу некоторую неоднозначность: формулировка «возможно, брак был консумирован» допускала двоякое толкование³¹.

Зная о тяжелой болезни Изабеллы и предполагая, что в случае ее смерти Испания может распасться, Генрих VII не особо настаивал на браке своего теперь единственного сына с Екатериной. Это было благоразумно, поскольку союз Арагона и Кастилии носил характер личной унии[19]. Смерть королевы Изабеллы в ноябре 1504 года вызвала сумятицу в стране. Фердинанд утратил титул короля-консорта Кастилии и временно исполнял обязанности правителя этого королевства. Законной наследницей Изабеллы в Кастилии была ее старшая дочь Хуана, сестра Екатерины и супруга тщеславного, деспотичного и известного своими любовными похождениями Филиппа Красивого, герцога Бургундии. Будучи сыном Максимилиана I Габсбурга, «римского короля»[20], который вскоре стал императором Священной Римской империи, Филипп был правителем исторических Нидерландов – остатков территорий, принадлежавших Карлу Смелому с 1467 по 1477 год, а затем аннексированных королем Франции Людовиком XI. Эти земли, границы которых постоянно менялись, включали большую часть современных Нидерландов, Бельгию и Люксембург.

У Фердинанда не было сына-наследника, поэтому смерть королевы Изабеллы положила начало спорам о престолонаследии в Испании. Пока эта проблема не будет решена, Генрих VII решил оставить вопрос о выборе невесты для своего сына открытым³². Воспользовавшись этим, принц Генри накануне своего четырнадцатилетия вызвал к себе нотариуса и зачитал ему отвечающий всем правилам протест, в котором он заявил, что, поскольку брачный контракт был подписан им до достижения необходимого возраста, он вправе не связывать себя обязательствами договора, который «не имеет законной силы»³³. Екатерину это очень огорчило. «Нет женщины, каков бы ни был ее статус,– жаловалась она в письме к отцу,– пострадавшей сильнее, чем я. Ни одно из обещаний относительно моего брака не было исполнено»³⁴.

Ее жалобы не были услышаны. Генриха VII больше всего беспокоил вопрос безопасности династии. Вскоре после прибытия Екатерины в Англию Эдмунд де ла Поль[21], кузен Елизаветы Йоркской, бежал и скрывался во Франции, Генрих же хотел его вернуть во что бы то ни стало. Удобный случай представился в январе 1506 года, когда Филипп и Хуана отплыли из Нидерландов в Испанию, чтобы заявить о своих правах на кастильский трон, оставив своих детей, в частности пятилетнего сына и наследника принца Карла Гентского, на попечение их тетки Маргариты Австрийской. В то время де ла Поль уже находился под защитой Филиппа. Когда корабль Филиппа попал в сильный шторм и они вынуждены были искать убежища на побережье Дорсета неподалеку от Уэймута, Генрих VII уговорил их сойти на берег, оказал им радушный прием в Виндзорском замке и щедро одарил подарками, на что Филипп в знак благодарности согласился выдать де ла Поля при условии, что английский король торжественно пообещает сохранить тому жизнь. Далее был заключен договор о торговле и состоялась церемония обмена знаками рыцарского отличия, в ходе которой Филипп произвел четырнадцатилетнего принца Генри в рыцари бургундского ордена Золотого руна³⁵.

Во время пребывания Филиппа в Англии молодой Генри следовал за ним по пятам. Герцог приходился ему крестным отцом, поэтому неудивительно, что они проводили так много времени вместе. В Уинчестере, куда Генри отправился встречать Филиппа, державшего путь в Виндзорский дворец, он привел его в Большой зал Уинчестерского замка времен Норманнского завоевания и с гордостью показал массивный деревянный круг, который, по преданиям, служил столешницей того самого Круглого стола короля Артура и его рыцарей. Впоследствии, став королем, Генрих прикажет реставрировать эту столешницу³⁶. Филипп, которому на тот момент исполнилось двадцать семь лет, был настоящий атлет, и его крестник не скрывал своего восхищения, общаясь с ним как с отцом, которого ему всегда хотелось иметь. Он продолжал превозносить его и двадцать лет спустя, о чем свидетельствуют слова, сказанные испанскому послу: «Я по-прежнему держу его портрет в одной из комнат моих покоев, которую я называю комнатой Филиппа, и это моя любимая комната во дворце не столько из-за названия, сколько из-за того, что он был моим крестным отцом». Он помнил об этом всегда и даже в последние месяцы жизни продолжал покупать «ароматы для комнаты герцога Филиппа»³⁷.

Впрочем, покинув Англию, Филипп прожил недолго: прибыв в Кастилию, он через полгода умер от лихорадки, оставив Хуану полноправной королевой Кастилии и наследницей Фердинанда II в Арагоне. Чтобы укрепить контроль над Кастилией, Фердинанд упрятал дочь в монастырь неподалеку от Бургоса, а потом в замок Тордесильяс и правил страной вместо нее. Поступая таким образом, он заботился о том, чтобы в дальнейшем престол объединенного испанского королевства перешел к Карлу Гентскому, который пока находился на попечении своей тетки, Маргариты Австрийской, назначенной императором Максимилианом управлять габсбургскими Нидерландами³⁸.

Между тем Генрих VII переориентировал свою дипломатическую политику в попытках укрепить связи с Максимилианом и набирающей силу династией Габсбургов, ветви которой распространялись по всей Северной Европе, что было вполне обоснованно в свете событий, развернувшихся на международной арене. Вторжение войск короля Франции Карла VIII в Италию в 1494 году перекроило карту Европы. На последующие семьдесят пять лет Италия стала местом столкновения политических интересов. Главными полями сражений были герцогство Миланское, которым правил герцог Лодовико Сфорца (затем власть там захватил Карл), и Неаполитанское королевство, на власть в котором претендовал он же, однако в итоге оно перешло под власть Фердинанда II Арагонского. Отчаянная борьба велась как между отдельными городами Италии, так и между городами и более могущественными республиками. Флоренция и Пиза, например, десятилетиями вели междоусобные войны, отвоевывая друг у друга богатую добычу; Венеция, благодаря удачному расположению на Адриатике могущественная и богатевшая с каждым годом за счет развития торговли как в Средиземноморье, так и далеко за его пределами, всегда вызывала зависть и рассматривалась как сильный союзник или противник, но чаще как лакомый кусок. Сложная политическая ситуация усугублялась тем, что папа римский, будучи как духовным, так и светским лидером, которому принадлежала огромная территория в Центральной Италии – Папская область, зачастую не только поддерживал, но и поощрял войны. В довершение всего Максимилиан, несмотря на австрийское происхождение, заявил о своих правах на власть в нескольких итальянских городах. После смерти Филиппа он открыто заговорил о своих намерениях выдворить французов из Ломбардии и прибыть в Рим или Болонью, чтобы там папа римский короновал его как императора Священной Римской империи.

Свою роль сыграла и внутренняя политическая обстановка в Англии. Ни один английский город или регион не был так сильно вовлечен в экономические и политические процессы, как Лондон, чьи торговые интересы были на стороне габсбургских Нидерландов. Дело в том, что международные торговые сети и банковские системы Северной Европы концентрировались вокруг так называемых «ярмарочных» городов (англ. “mart” towns)– Антверпена и Берген-оп-Зом в Нидерландах, где лондонская торговая компания купцов-авантюристов (Company of Merchant Adventurers)[22] имела определенные привилегии на продажу сукна на ярмарках, проходивших там четыре раза в год. К 1500 году Антверпен упрочил свои позиции в качестве главного кредитного рынка Северной Европы. На протяжении нескольких столетий правители Англии финансировали свои военные походы за счет краткосрочных займов в банках Антверпена и специализированных лицензий на экспорт больших объемов необработанного английского сукна для продажи в «ярмарочных» городах без уплаты таможенных пошлин³⁹.

Одержимый идеей сохранения династии, Генрих VII сделал несколько попыток заключить новые брачные союзы. Все они потерпели неудачу, кроме двух: вскоре после смерти его жены его старшая дочь Маргарита покинула Ричмондский дворец и отправилась в тридцатитрехдневное путешествие в Эдинбург, где состоялась ее свадьба с королем Шотландии Яковом IV. Еще более впечатляюще выглядит другой его поступок, когда в декабре 1507 года он договорился с Максимилианом о том, чтобы его младшая дочь Мария обручилась с Карлом Гентским (будущим Карлом V Габсбургом, императором Священной Римской империи), брак с которым должен был быть заключен сразу же по достижении им соответствующего возраста. Генрих считал эту договоренность своим главным достижением и потратил более 260 000 фунтов, не жалея денег на подкупы и вознаграждения, чтобы уговорить Габсбургов на этот союз⁴⁰.

В 1509 году Генрих VII слег. Его преданная мать Маргарет Бофорт приехала в Ричмонд, чтобы ухаживать за смертельно больным сыном. К 31 марта стало ясно, что «никакой надежды на выздоровление нет»⁴¹. Неделю спустя был приглашен нотариус для составления завещания, однако король продержался еще некоторое время и скончался в субботу 21 апреля в 11 часов вечера. Измученный непосильными требованиями, которые он предъявлял к самому себе, он умер в возрасте пятидесяти двух лет.

Время принца Генри пришло.

2. Генрих: уроки королевского мастерства

Последние годы правления Генриха VII были омрачены нарастающей тревогой и дурными предчувствиями, которые словно подтверждали подозрения в том, что он не был истинным королем, а лишь самозванцем и узурпатором. Молодой Генрих VIII жаждал немедленного признания, поэтому решил начать с чистого листа, окончательно порвав с прошлым. Он станет «любезным» принцем, провозвестником нового стиля правления. Его школьный наставник лорд Маунтджой уловил эти настроения: «Небеса смеются, и земля ликует, и все вокруг полно молоком, медом и нектаром, потому что жадность и стяжательство изгнаны навек, а новый король жаждет не золота и драгоценностей, а доблести и славы»[23]. Маунтджой не скупился на похвалы, утверждая, что молодой король станет тем правителем, который всегда будет питать страсть к «справедливости и честности». Принцу, столь щедро одаренному почти божественными способностями, суждено стать «спасителем» страны. Его царствование ознаменует начало нового Золотого века¹.

Однако не всем подобные перспективы казались убедительными. Посол Венецианской республики Пьеро Паскуалиго, удостоенный аудиенции Генриха VIII в самом начале его правления, обращает внимание на то, что новоиспеченный король наслаждается производимым им впечатлением. Прибыв в Ричмондский дворец к завтраку в день святого Георгия, Паскуалиго застал Генриха, когда тот в тяжелой бархатной мантии пурпурного цвета на подкладке из белого шелка и со шлейфом длиной четыре ярда[24] сидел, развалившись на золоченом троне, выставив напоказ регалии ордена Подвязки. «Его шею обвивала золотая нагрудная цепь, с которой свисал бриллиант размером с самый крупный грецкий орех, какой мне когда-либо доводилось видеть, а к нему была подвешена очень большая и очень красивая жемчужина круглой формы». Его пальцы были «сплошь унизаны драгоценными перстнями»².

Генрих постарался исправить некоторые ошибки своего отца, однако не смог полностью отказаться от его методов. Генрих VII на смертном одре поклялся простить долги тем, кто оказался на грани разорения из-за его налоговых притеснений. Его сын расширил королевскую милость, предложив всем, с кем обошлись несправедливо, заявить о себе и получить «беспристрастное отправление правосудия», на которое не могли повлиять богатые и власть имущие. Подданных призывали без опаски жаловаться на все случаи вымогательства и притеснений, которым они подвергались ранее, при этом их заверяли, что виновные будут сурово наказаны. Все эти заверения оказались пустыми обещаниями. Генрих простил долги некоторым пострадавшим от притеснений его отца, однако даже тем, кто получил полное освобождение от непомерных выплат, могли грозить новые штрафы. Так, например, герцог Бекингем, в котором Генрих всегда видел серьезную угрозу, поскольку тот открыто заявлял о своем наследственном праве на должность лорда верховного констебля Англии (высшая должность с почти королевскими полномочиями в чрезвычайных ситуациях), был освобожден от долгового обязательства в размере 400 фунтов, однако с него неправомерно взыскали свыше 7000 фунтов, и ему пришлось истратить 3500 фунтов на судебные издержки. Спустя четыре года герцог Бекингем одержит победу в суде, доказав свое право занимать должность констебля, однако Генрих так и не разрешит ему занять этот пост, сославшись на то, что эта должность «слишком высока и опасна»³.

Пожалуй, самым неожиданным и вместе с тем самым закономерным было импульсивное решение Генриха жениться на Екатерине Арагонской, при том, что он уже «был женат» на ней, а потом отказался от этого брака. Он уклончиво объяснял это решение то тем, что искренне любит ее, то тем, что выполняет предсмертную волю отца⁴. Будучи на шесть лет старше короля, Екатерина была далека от того идеала, который воплощала в себе мать Генриха, но с ней было спокойно и надежно, а самое главное – это был наиболее простой и быстрый способ обеспечить безопасность династии и трона. Он не прислушался к словам архиепископа Кентерберийского Уильяма Уорэма, предупреждавшего о том, что его официально зарегистрированный отказ от брачного договора может стать причиной, по которой папская булла, полученная его отцом с целью устранения препятствий для заключения брака с вдовой брата, не будет иметь достаточной юридической силы⁵.

В память об умершей матери Генрих назначил церемонию бракосочетания в часовне Елизаветы Йоркской – он надеялся хотя бы так ощутить ее присутствие. Все прошло очень скромно, гостей было немного. Терзался ли Генрих угрызениями совести от того, что женится на вдове своего брата? Даже если и так, он быстро избавился от них. Отец заставил его навсегда заучить суровые правила, которыми «должен» руководствоваться король: монархии и династии строятся не на одной лишь добродетели и хорошей репутации. В основе – всегда семьи, браки и рождение законных наследников и преемников. Только с появлением потомства король может говорить о сохранении династии. В Екатерине текла королевская кровь, она была рядом, об условиях ее приданого было решено уже давно, но утверждать, что она вскружила ему голову, учитывая, что он долгие месяцы и даже годы вообще не замечал ее, значило быть в плену иллюзий – так впервые проявилась способность Генриха обманывать себя всякий раз, когда это было нужно⁶.

Екатерина в свою очередь поставила себе цель выйти замуж за Генриха с того самого времени, когда об этом впервые заговорили ее родители после смерти принца Артура. Она считала, что быть супругой короля – это ее предназначение, и, достигнув этого статуса, не желала от него отказываться. Она тоже слегка притворялась, утверждая, что любит нового мужа «гораздо больше», чем самое себя⁷.

В ноябре 1509 года Генрих назначил себе альмонария, священника, который прислуживал королю во время богослужений и ведал раздачей королевской милостыни. Эту должность занял некто Томас Уолси, обходительный, ловкий, изобретательный, умеющий угодить. Настоящий мастер своего дела, он был старше короля лет на двадцать и, как мог, старался научить молодого монарха тонкостям управления. Несмотря на свое незнатное происхождение – Уолси был сыном мясника из Ипсвича,– он учился в колледже Магдалины в Оксфорде. Получив в пятнадцать лет степень бакалавра искусств, он в 1497 году был выбран членом совета колледжа, а позднее – казначеем, однако вскоре подвергся суровой критике за перерасход средств (как говорят) на строительные работы по возведению башни Магдалины. В 1498 году он был рукоположен в священники и получил несколько приходов, а затем стал капелланом при Генрихе VII. Заметив его незаурядные способности, король несколько раз отправлял его с миссией в Шотландию и Нидерланды; успешно справившись с поставленными задачами, Уолси обеспечил себе продвижение по службе и вскоре стал деканом[25] Линкольна и Херефорда.

Как королевский альмонарий, Уолси теперь служил в Королевской капелле. Он не только исповедовал Генриха и служил мессы, но и стал его младшим советником, занимаясь в основном разбором прошений, однако нередко участвовал и в обсуждении важных политических вопросов. Он быстро завоевал расположение короля, оставив своих соперников далеко позади. В книге «Жизнь Уолси» (Life of Wolsey), которую в 1550-х годах написал его джентльмен-привратник и первый биограф Джордж Кавендиш, говорится, что из всех советников альмонарий был «самым ревностным и услужливым… готовым исполнить любое желание и прихоть короля, чего бы они ни касались. Неудивительно, что для короля он стал незаменимым инструментом осуществления грандиозных планов по части удовольствий»⁸.

Как отмечает Кавендиш, для Уолси не существовало общепринятых в политике принципов. Вместо них было умение ориентироваться, мастерски сочетать войну, равновесие политических сил и мир для достижения определенных политических целей – этому он и обучал Генриха. Его главным козырем было желание угодить королю и таким образом добиться своего. В этом Уолси помогал его «особый дар красноречия и умение ловко поддакивать в нужный момент». Не гнушаясь любыми средствами, «он умел убедить и заставить плясать под свою дудку любого». Он пользовался безграничным влиянием. Дипломат и сборщик папского налога («пенс в пользу святого Петра») в Англии Полидор Вергилий[26], который был очевидцем событий, пишет:

Каждый раз, когда Уолси нужно было получить что-то от Генриха, он как бы невзначай в разговоре затрагивал этот вопрос; затем также невзначай извлекал откуда-то занятную маленькую вещицу в качестве подарка и, пока король с восхищением ее разглядывал, ловко возвращался к теме и продвигал занимавшую его идею⁹.

Всегда имея под рукой верного помощника в лице своего альмонария, Генрих мог сколько угодно предаваться любимым развлечениям. Сочиненная им примерно в это время баллада начинается так:

В письме своему тестю, написанном на латыни (Генрих не владел испанским, а Фердинанд – английским), он пишет: «Я провожу большую часть времени в забавах и развлечениях, среди которых соколиная и прочая охота и другие полезные для здоровья занятия, а еще я участвую в рыцарских поединках и турнирах и занимаюсь прочими благородными видами спорта и в то же время много езжу по стране, знакомлюсь со своими владениями»¹¹. Он заверял, что не станет «пренебрегать делами государства», однако пока они явно играли для него второстепенную роль. Когда старшие умудренные опытом советники пытались его вразумить, он отмахивался от их увещеваний: его стиль правления складывался уже тогда, когда он щедро одаривал своих друзей подарками и наградами, опустошая казну, которую методично собирал его бережливый отец.

Не обошлось и без жертв. В погоне за популярностью Генрих приказал арестовать ближайших советников своего отца Эдмунда Дадли и Ричарда Эмпсона, после чего их судили по сфабрикованному обвинению в государственной измене. Их держали в Тауэре, пока Генрих решал, могут ли они еще пригодиться ему или нет. К августу 1510 года волна недовольства соратниками прежнего короля приняла угрожающие масштабы. Не желая брать на себя ответственность за их действия, Генрих приказал их обезглавить, а сам в это время уехал на охоту¹². Признавать вину за допущенные ошибки никогда не входило в его принципы.

Екатерина в первые годы замужества старалась переделать себя на английский лад, однако полностью ей это так и не удалось. Еще живя в Испании, она подписывалась именем Каталина (исп. Catalina) через латинскую букву С. Выйдя замуж за Генриха, она стала подписывать свои письма в Испанию именем Катерина (Katherina), а в письмах английским адресатам – Кэтрин (англ. Katherine), в обоих случаях через латинскую букву К, или просто «Королева» (исп. La Reyna)¹³. Она заказала свой портрет, на котором новоиспеченная королева была изображена с золотой подвеской на груди в форме буквы К. Екатерина прилагала немало усилий, желая заговорить по-английски, но владела им неуверенно и лучше всего чувствовала себя в окружении преданных испанских фрейлин. На политической арене она стремилась отстаивать интересы Испании, что было на руку ее отцу, который использовал рвение дочери в качестве секретного оружия дипломатии. Со времени своего приезда в Англию она состояла с ним в переписке, и нередко содержание их писем было тщательно зашифровано¹⁴. Ее доверенными лицами в основном были те, кто приехал вместе с ней из Испании. Среди них она более всего могла положиться на своего католического духовника, брата-францисканца Диего Фернандеса, с которым ежедневно проводила долгие часы в молитвах¹⁵.

В первый день нового, 1511 года, казалось, ее молитвы были услышаны – в своих покоях в Ричмондском дворце королева родила мальчика. Исполненный радости, Генрих сразу же отправился вознести благодарности Святой Деве в церковь Божьей Матери Уолсингемской в Норфолке – это паломничество (двести миль туда и обратно) было первым из трех, которые он совершит в ближайшие десять лет¹⁶. Младенец, которого назвали Генри в честь отца и деда, был крещен во францисканской церкви в Ричмонде; его крестной матерью стала Маргарита Австрийская, представленная на церемонии доверенным лицом.

Целых семь недель продолжалось всеобщее ликование: по всей стране в церквях шли благодарственные молебны, а на улицах городов устраивались фейерверки и горожан бесплатно угощали вином. Следуя традиции, Генрих устроил в честь новорожденного сына двухдневный рыцарский турнир, не скупясь на расходы. Он сам в костюме рыцаря Верное Сердце выехал на ристалище во главе так называемых «зачинщиков» против «защитников», которых представляли его верные друзья, в том числе и Чарльз Брэндон, а Екатерина с обожанием смотрела на своего супруга с трибуны. К вечеру второго дня наступило время театрализованных представлений, были приглашены музыканты, певцы и устроен пир – сын Генриха заслуживал только лучшего. Великодушие было проявлено даже тогда, когда неуправляемая толпа прорвалась сквозь охрану в пиршественный зал, в результате чего были похищены знаки с буквами H и K из чистого золота, украшавшие великолепные наряды придворных. Позже одному из похитителей удалось выручить за свою добычу четыре фунта – это было больше, чем мог заработать простой ремесленник за год, и на такие деньги в те времена можно было бы купить два акра[28] сенокосных угодий¹⁷.

Однако ликование Генриха было недолгим. Через пятьдесят два дня после появления на свет маленький принц Генри заболел и умер в Ричмондском дворце. Екатерина держалась стоически, следуя примеру своей матери Изабеллы, которая в свое время встретила известие о смерти сына словами: «Бог дал, Бог взял»¹⁸. И все-таки для нее это была горькая утрата. Генрих переживал эту трагедию по-своему: старался не терять присутствие духа и, ради спокойствия жены, не показывал своего горя. Все что он мог сделать,– устроить сыну похороны с почестями, достойными принца¹⁹.

В последующие годы слухи о беременностях Екатерины так или иначе доходили до дипломатов, приезжавших в страну²⁰. Она снова забеременела в 1513 году, но родила раньше срока в сентябре или октябре, и новорожденный мальчик не прожил и нескольких часов; другой ребенок, тоже мальчик, родился мертвым в ноябре или декабре 1514 года; не выживали и другие младенцы, родившиеся в 1515, 1517 и 1518 годах²¹.

Генрих считал, что неудачи с рождением детей происходят из-за женских болезней, которыми якобы страдала его жена. Однако современные эксперты видят причину в несовместимости групп крови супругов. Все неудачные беременности Екатерины обнаруживают симптомы гемолитической болезни новорожденных, вызванной генетической несовместимостью групп крови его родителей. Если один из родителей имеет положительный келл-фактор, а другой – отрицательный, у такой пары редко рождается более одного жизнеспособного ребенка. Если носителем этого антигена был Генрих, а у Екатерины его не было – как и у 90% представителей европеоидной расы,– можно утверждать, что виновником всех проблем был сам Генрих. Эта теория кажется убедительной, тем более если учесть, что сестры Екатерины не испытывали трудностей с рождением детей. И все же даже современный уровень знаний не дает исчерпывающего ответа на вопрос, который мог бы пролить свет на всю историю отцовства Генриха²².

Около четырех часов утра во вторник 18 февраля 1516 года королевская чета наконец вздохнула с облегчением – королева родила здоровую девочку, которая при крещении получила имя Мария. Это была радость и для Екатерины, и для Генриха, который не преминул поделиться ею с послом Венеции: «Если на этот раз родилась дочь, то милостью Божьей за ней последуют и сыновья», ведь он и королева «еще молоды». Генриху тогда должно было исполниться двадцать пять, а Екатерине было тридцать²³.

Не менее важным, чем сохранение династии, Генрих считал упрочение своего положения на международной арене, и здесь Уолси стал его правой рукой, а Екатерина отошла на второй план. После коронации Генрих поклялся, что начнет войну с Францией, как только представится удобный случай. Известно, что, принимая специального посланника Франции, который сообщил, что прибыл по поручению своего короля с целью подтвердить существующий мир и что этот визит нанесен в ответ на письмо, полученное от одного из старших советников английского монарха, Генрих возмущенно воскликнул: «Кто написал это письмо? Чтобы я просил мира у короля Франции, который даже в глаза мне смотреть не смеет и уж тем более вести со мной войну?!»²⁴ Умудренные опытом советники Генриха, в первую очередь епископ Уорэм, склоняли его к миру, в то время как его молодые соратники, в частности Чарльз Брэндон и камергер стула Уильям Комптон (главный помощник короля в удовлетворении его естественных потребностей) с юношеской горячностью убеждали короля начать войну.

В пылу азарта молодой Генрих мечтал повторить подвиги Генриха V и доказать в бою свои права на французский престол²⁵. Амбиции короля полностью совпадали с настроениями его подданных. Впрочем, у него был и другой мотив. Зная о том, какое значение приобретает Италия в международной политике, и в особенности о важной роли папы Юлия II как военного лидера, Генрих объявил себя «добропорядочным сыном папы римского». Это были отнюдь не громкие слова, а искренние уверения в самых серьезных намерениях. С ранней юности Генрих стремился получить от папы римского титул «защитник Святого Престола», который мог бы соперничать с титулом «архихристианский король» (фр. roi très chrétien), дарованным королю Франции. В награду за преданность папа Юлий II в праздник Пасхи 1510 года пожаловал Генриху освященную Золотую розу (символ особого расположения папского престола), а также прислал 100 голов пармезана и столько же бочек с вином. Генрих ответил на этот подарок, отправив партию корнуэльского олова для кровельных работ в соборе Святого Петра, который возводили в то время в Риме²⁶.

Шанс проявить себя на поле боя возник в тот момент, когда Людовик XII начал угрожать Юлию II. Французская армия заняла уже большую часть Северной Италии и готовилась вторгнуться в Папскую область, когда Юлий, более известный как «папа-воин», начал объединение европейских сил в Священную лигу, дабы отразить удар французских войск. Ответные действия Людовика, отказавшегося поддерживать связи с папой римским и созвавшего Вселенский собор в Пизе с целью его низложения, вызвали негодование Генриха: католическая вера была под угрозой – разве он мог стоять в стороне²⁷?

В мае 1511 года Юлий был вынужден оставить Болонью, однако к октябрю Священная лига была создана. Генрих с Фердинандом должны были вместе войти в Аквитанию с юга, папские войска – отвоевать Эмилию-Романью; Максимилиан должен был занять Верону и вместе со швейцарскими и венецианскими войсками изгнать французов из Ломбардии. Однако в Пасхальное воскресенье 1512 года армия Лиги потерпела унизительное поражение, и тогда Уолси отправил десятитысячное войско в Аквитанию и флотилию из восемнадцати кораблей, чтобы захватить и разграбить побережье Бретани. Захват Аквитании не удался, поскольку Фердинанд вышел из игры, однако в целом Лиге удалось достичь своей цели, поскольку Людовик был вынужден вернуться во Францию²⁸.

Следующей зимой Генрих решил расширить военные действия и осуществить свою юношескую мечту – повести королевскую армию на полномасштабный захват территории Северной Франции. Уолси разработал план развертывания войск, обеспечил поставки вооружения и снабжение продовольствием, что помогло ему быстро продвинуться по службе. Не прошло и года, как он занял освободившееся место архиепископа Йоркского. Сначала он стал деканом Йорка, а затем епископом Линкольна. Вскоре Генрих начал настойчиво уговаривать Ватикан сделать его кардиналом. В сентябре 1515 года кандидатура Уолси была утверждена, после чего Генрих назначил его лорд-канцлером и главным министром. Уолси становился настолько могущественной фигурой, что один из секретарей Генриха, Ричард Пейс, назвал его quasi alter deus (от лат. «почти второй Бог») и alter rex (от лат. «второй король»)– эти прозвища прочно за ним закрепились²⁹.

Весной 1513 года Генриху предстояло принять еще несколько важных решений, прежде чем отправиться в поход против Франции. Первое касалось участи Эдмунда де ла Поля, содержавшегося в Тауэре со времен его экстрадиции, – решение о его казни Генрих принял без лишних формальностей несмотря на то, что в свое время его отец дал обещание сохранить Полю жизнь. Второе относилось к назначению Екатерины регентом на время отсутствия короля. В теории это означало, что королева-консорт получала огромные полномочия, однако на деле Генрих, не будучи уверен в том, можно ли доверять своей супруге, назначил команду старших советников. Они, к великому неудовольствию Екатерины, должны были контролировать все ее действия. Решение о назначении Томаса Говарда, графа Суррея, командующим оставшимися войсками было принято на случай, если король Шотландии Яков IV воспользуется отсутствием монарха и двинется на Англию. Несмотря на то что старшая сестра Генриха была замужем за шотландским королем, отношения с Шотландией оставались напряженными. И хотя ранее Говард в битве при Босворте выступал на стороне противников Генриха Тюдора, восхождение нового короля дало ему возможность реабилитироваться.

13 июня 1513 года Генрих в роскошном военном облачении, в доспехах, украшенных драгоценными камнями, высадился в Кале и отправился в Артуа во главе войска в 30 000 человек, что по численности превышало войско Генриха V, с которым тот когда-то пересек Ла-Манш. Момент был выбран удачно. К этому времени папа Юлий II уже умер, и его сменил более молодой и менее воинственный папа Лев X. Осмелев, французская армия перешла через Альпы и заняла большую часть территории герцогства Миланского. Однако закрепить успех им не дала швейцарская армия, которая обратила французов в бегство. В результате они не смогли перегруппироваться, чтобы вернуться вовремя домой и дать отпор Генриху.

В течение двух недель авангард Генриха, преодолев сорок миль, в конце концов подошел к стенам крепости Теруан на границе с Нидерландами; после некоторой задержки, вызванной сильными дождями, был начат артиллерийский обстрел. Прибытие подкрепления во главе с Максимилианом позволило усилить осаду крепости, однако серьезных успехов удалось добиться лишь тогда, когда основные силы Генриха перекрыли подступы к городу. Утром 16 августа захваченные врасплох освободительные силы французский армии обратились в бегство с такой поспешностью, что это сражение получило название «Битва шпор». Генрих счел победу в этом сражении знаменательной, хотя в главных боевых действиях он участия не принимал. Через неделю город сдался.

Окрыленные победой, Генрих и Максимилиан вошли в крепость, чтобы принять решение о ее дальнейшей участи. Внутри они обнаружили лишь несколько сколь-нибудь значимых зданий рядом с собором, и, если бы англичане решили оставить крепость за собой, им пришлось бы разместить там довольно внушительный гарнизон. Гораздо проще было все разрушить. Это решение получило горячую поддержку Максимилиана, которому Теруан давно доставлял одни неприятности. Триумфально вступив в город, Генрих передал его во владение Максимилиану, который не оставил там камня на камне. Уцелели лишь собор и несколько близлежащих домов духовенства³⁰.

Опьяненный успехом, Генрих приказывает своей армии двинуться маршем на восток к Турне, другому приграничному городу в семидесяти милях от Теруана, также служившему воротами в Нидерланды, а сам вместе с Максимилианом направляется в Лилль. Генрих въехал в Лилль верхом на боевом коне в сопровождении придворных и двухсот вооруженных всадников. Жители города вручили ему ключи от ворот крепости, а затем он впервые встретился с Маргаритой Австрийской. Это была первая из трех встреч за эти недели, и Маргарита вместе со своими придворными дамами устроила в его честь празднества, продолжавшиеся несколько дней. В первый же вечер Генрих блистал своими музыкальными талантами: он пел и играл на флейте и корнете, а потом, сбросив башмаки, лихо танцевал в одном дублете, как когда-то на свадьбе принца Артура. Затем он затеял флирт сначала с Мариной Бургундской, известной как «мадам бастард», внебрачной дочерью португальской аристократки, после чего стал нашептывать «милые глупости» (фр. belles choses) и «прочие нежности» (фр. paroles)[29] другой фрейлине, Этьенне де ла Бом, которой он пообещал богатое приданое, когда она будет выходить замуж³¹.

В это время пришло известие от Екатерины. Она сообщала, что Шотландия действительно предприняла попытку выступить против Англии, воспользовавшись отсутствием Генриха. Однако Томас Говард, граф Суррей, нанес сокрушительное поражение шотландской армии в битве при Флоддене неподалеку от Брэнкстона в Нортумберленде – жестоком кровавом сражении, продолжавшемся до наступления темноты. Шотландская армия была наголову разбита, а сам Яков IV и почти весь цвет шотландской знати остались лежать на поле боя. Как убедительное доказательство победы Екатерина отправила супругу боевой трофей – окровавленную сорочку поверженного шотландского короля. Радуясь этой победе, она опрометчиво поставила ее выше победы Генриха. В письме к мужу, впервые написанном собственноручно и к тому же на английском языке, она признавалась: «По моему мнению, эта битва для Вашего Величества и всего Вашего королевства является величайшей гордостью, которую только можно себе представить, и делает Вам больше чести, чем даже завоевание короны Франции». Ей хватило благоразумия не упоминать о собственных заслугах. Воздав «благодарения Богу», она ни слова не сказала о том, что сама, не дожидаясь, когда начнут действовать назначенные королем советники, смогла мобилизовать резервные войска численностью 40 000 человек и выступила в поход вместе с ними на случай, если граф Суррей потерпит поражение, потому что считала, что эта война есть и ее война³².

Жители Турне, опасаясь притеснений, обратились к Маргарите Австрийской с просьбой вступиться за них. Они понимали, что Маргарита находится в затруднительном положении: город – процветающий торговый центр, известный своими гобеленами тонкой ручной работы и винами, удобным стратегическим положением и прекрасными мостами через реку Шельда – унаследовал фламандские культурные традиции, и на него претендовал Максимилиан. Маргарита изо всех сил старалась не допустить кровопролития, однако Генрих не желал ничего слушать. По свидетельству бургундского хроникера Робера Маркеро, который хорошо понимал сложившуюся ситуацию, Генрих был глубоко оскорблен дошедшими до него пасквильными балладами и песнями, которые сочиняли про него жители города. «С Божьей помощью,– заявлял он,– я отомщу за эту ложь и оскорбления». Один из памфлетов, автор которого пренебрежительно отзывался о происхождении Генриха, привел его в ярость. На одном из военных советов Генрих, резко обратившись к Маргарите, велел ей замолчать и покинул зал³³.

Осмотрев двойные стены крепости Турне, в которой было девяносто пять башен и семь укрепленных барбаканов, Генрих приказал своему войску занять боевые позиции. 16 сентября начался артиллерийский обстрел крепости. Город был довольно хорошо укреплен, но в крепости не было постоянного гарнизона, а стены не выдерживали выстрелов осадных орудий. Поняв, что запасы продовольствия и вооружения заканчиваются, а подъездные пути к городу отрезаны, горожане решили сдаться. Уолси умело воспользовался ситуацией и выступил с предложением, в котором жителям дали понять, что на этот раз город не будет ни уничтожен, ни передан Максимилиану. Поскольку Генрих имел законное право на французский престол, то Турне мог стать частью его владений и должен был подчиниться его власти. Дальнейшие переговоры позволили окончательно решить вопрос. В воскресенье 25 сентября, спустя десять дней после того, как Генрих сделал смотр своему войску, состоялся торжественный въезд короля в город³⁴.

Максимилиан появился чуть позже, и вскоре к нему присоединилась Маргарита, которая привезла с собой принца Карла Гентского и осталась на десять дней. После мессы, на которой Генрих и Максимилиан присутствовали вместе, они договорились о том, что бракосочетание Карла и младшей сестры Генриха Марии должно состояться в Кале не позднее 15 мая следующего года, а после свадебной церемонии Максимилиан должен будет объявить о том, что Карл уже достиг того возраста, когда он может быть назван его преемником. Тринадцатилетний Карл сопровождал Генриха и Максимилиана на «королевском рыцарском турнире», устроенном англичанами под проливным дождем.

На ристалище Генрих и Чарльз Брэндон вызывали на бой всех желающих, при этом «королю прислуживали двадцать четыре пеших рыцаря, одетые в плащи из пурпурного бархата и золотой парчи». Организатором и распорядителем турнира был сэр Томас Болейн, который получил за свои услуги приличную сумму 40 фунтов (более 40 000 фунтов в переводе на современные деньги). Далее состоялся праздничный обед более чем из ста блюд, который сопровождался музыкой, танцами и театральными представлениями на темы придворной жизни³⁵.

За торжествами со стороны наблюдала дочь Томаса Болейна Анна, которой было тогда лет двенадцать-тринадцать. Она была одной из молоденьких фрейлин Маргариты Австрийской, присланной отцом ко двору королевы в Мехелене. Анна была с Маргаритой и в Лилле, когда туда прибыли Генрих и Максимилиан после падения Теруана. Возможно, именно тогда Генрих впервые ее и увидел, хотя он вряд ли запомнил эту встречу, поскольку был слишком занят флиртом с дамами постарше и купался в их внимании, как и подобает герою-победителю.

3. Анна: детство и отрочество

Анне Болейн было суждено выйти замуж за человека знатного происхождения. Она родилась в семье, в которой всегда стремились увеличить благосостояние и повысить социальный статус, из поколения в поколение заключая браки, на которых росла и крепла династия. Джеффри Болейн-старший, прапрадед Анны, был из простой семьи, однако, занимаясь текстильным делом в деревушке Сол, примерно в восьми милях к западу от Бликлинга, неподалеку от Эйлшема в Норфолке, он настолько преуспел, что смог жениться на Элис Брактон, дочери и наследнице аристократа, сэра Джона Брактона. Джеффри отдал своего первенца, названного в честь отца, в подмастерья к шляпнику в Лондоне, а второго сына Томаса отправил учиться в колледж Гонвилл-энд-Киз в Кембридже. Впоследствии Томаса избрали в члены совета колледжа, а затем он стал магистром Гонвилл-холла¹. Джеффри-младший сделал себе имя и сколотил состояние, занимаясь торговлей. Он поднялся довольно высоко, став членом Почтенного общества торговцев тканями, старейшей и самой почетной ливрейной гильдии ремесленников. В 1453 году, выставив свою кандидатуру на пост лорд-мэра Лондона, он устроил роскошный ужин в собственном особняке неподалеку от Чипсайда. Свой первый капитал он заработал тем, что продавал оптом английское сукно на ярмарках фламандских городов, покупал там на вырученные деньги шелк, бархат, перец и другие престижные товары, а затем перепродавал их в Англии. Впоследствии это позволило ему отойти от торговли и заняться банковским делом, на котором он заработал больше прежнего. Джеффри-младший предоставлял кредиты и ссуды придворным, аристократам и купцам, покупал и продавал векселя, а также выкупал долги генуэзской торговой компании в Лондоне под астрономические 14%².

Большим шагом вперед – так гласит семейное предание – стал второй брак Джеффри-младшего. После смерти его первой жены Денизы (это произошло до 1448 года), он уже располагал значительным состоянием, что позволило ему сделать предложение леди Энн Ху, старшей дочери и сонаследнице сэра Томаса Ху, который в свое время храбро сражался в Столетней войне, за что ему был пожалован титул лорда, и он стал 1-м бароном Ху и Гастингса. Ему принадлежали большие поместья в Бедфордшире и Норфолке, он пользовался благосклонностью короля Генриха VI и имел хорошие связи при дворе, как любой аристократ во времена Войны роз. Благодаря этому браку прадед Анны вывел семейство Болейн на более высокий социальный уровень. Болейны перестали быть простыми купцами, стремящимися стать землевладельцами.

В 1449 году Джеффри избрали в члены парламента от Лондона, а в 1457 году он стал лорд-мэром Лондона и тогда же был произведен в рыцари. К этому времени он уже вложил немало средств в покупку земель и недвижимости, так как хорошо понимал, что это надежная валюта в борьбе за власть. В 1452 году он приобрел поместье в Бликлинге у престарелого сэра Джона Фастольфа. Ветеран битвы при Азенкуре, чьим именем в слегка измененной форме воспользовался Шекспир, дав его комическому персонажу пьесы «Генрих IV»[30], Фастольф надеялся поправить дела, продав свое имение подешевле на условиях пожизненной ренты, которую он рассчитывал получать от Болейна и таким образом компенсировать убыток. Болейн сделал ставку на то, что Фастольф долго не протянет, но просчитался. Сэр Джон умер в 1459 году, а к тому времени вражда между Алой и Белой розой только усугубилась³.

Особняк был построен в 1380-х или 1390-х годах сэром Николасом Дагуортом, который умер в 1401 году; его память увековечена на медной мемориальной доске, которая находится в приходской церкви Святого Андрея в Бликлинге неподалеку от самого поместья. Фастольф, судя по всему, не занимался его обустройством, поскольку большую часть времени предпочитал проводить в замке Кейстер или в других принадлежавших ему домах в Норидже и Саутуарке. По итогам сделки Болейну достался замок довольно скромных размеров, окруженный рвом и стеной по периметру прямоугольного двора, сделанной по принципу деревянной рамной конструкции, заполненной кирпичом⁴.

Фастольф, несмотря на данное ранее обещание, отказался продать Болейну поместье в Гайтоне в шести милях к северо-западу от Бликлинга. Причиной тому, скорее всего, стала растущая между ними неприязнь, вызванная тем, что Болейн систематически задерживал рентные платежи. В 1460 году прадед Анны сделал еще одну попытку купить поместье в Гайтоне у исполнителей завещания Фастольфа, но снова потерпел неудачу. Тогда в начале следующего года он с компаньонами оформил совместную купчую на замок Хивер неподалеку от города Севенокс в графстве Кент. К замку прилагались живописные окрестности, земли и угодья, разбросанные по территориям приходов Хивер и Чидингстоун. Стоимость покупки так и осталась неизвестной. Продавцом был сэр Уильям Файнс, лорд Сэй и Сил. Джеффри Болейн, будучи доверенным лицом лорда по вопросам собственности, сумел повлиять на ход сделки. За собой он оставил замок Хивер. К тому времени, когда другие участники вошли в права владения купленной собственностью, к власти пришел король Эдуард IV. Джеффри также приобрел дома в Сассексе, Норфолке, Кенте и Лондоне, но именно замок Бликлинг прадед Анны Болейн выбрал в качестве дома для своей семьи⁵.

У Джеффри Болейна и Энн Ху было двое сыновей – Томас и Уильям и три дочери – Элис, Изабель и Энн. Томас умер, когда ему было двадцать с небольшим, оставив Уильяма наследником всех владений отца, включая Бликлинг и Хивер⁶. В 1463 году Джеффри Болейн умер, и ему были организованы пышные похороны в церкви Святого Лаврентия в Старом Еврейском квартале у Гилдхолла неподалеку от его дома в Лондоне. Он проявил необыкновенную щедрость, завещав своей вдове большую сумму наличными и по 1000 марок (666 фунтов) каждой из дочерей в качестве приданого; 100 фунтов было пожертвовано приходу церкви Святого Лаврентия и 20 фунтов – церкви в Бликлинге. Специальные пожертвования были сделаны на закупку провизии для тюрем Лондона и лепрозориев, на содержание «больных и убогих» в больницах города и на помощь бедным вдовам. Кроме того, по воле покойного была учреждена стипендия в Кембридже за усердное изучение богословия и молитв и было положено жалованье священнику, который должен был в течение двадцати лет служить по нему мессу четыре раза в год, а в остальное время проповедовать и «нести Слово Божье». То, что оставалось после вышеуказанного распределения, следовало использовать на нужды бедняков, строительство школ для детей и на «другие милосердные и благочестивые деяния». В общей сложности на благотворительность было пожертвовано почти 1000 фунтов (более миллиона фунтов в переводе на современные деньги)⁷.

Уильям Болейн, дед Анны Болейн, некоторое время посещал юридическую школу Линкольнс-Инн[31], а затем был принят в Почтенное общество торговцев тканями. Получив начальные знания в области торгового права, он какое-то время продолжал отцовский бизнес и торговал сукном, но вскоре отошел от дел и жил на доходы от земельных владений. Он тоже заключил выгодный с точки зрения социального статуса брак, взяв в жены Маргарет Батлер, дочь и наследницу Томаса Батлера, графа Ормонда, богатого англо-ирландского аристократа. Примерно в 1475 году молодая пара поселилась в Бликлинге, где у них родилось десять детей: шесть сыновей и четыре дочери. Их старший сын Томас, который впоследствии станет отцом королевы Анны Болейн, родился в 1477 году. Двое других сыновей, Джеймс и Эдвард, были посвящены в рыцари и служили на неприметных должностях при дворе Тюдоров, пока Анна не заняла видное положение, что в корне изменило судьбу Джеймса. Дочери Уильяма удачно вышли замуж: мужем старшей, Энн, стал сэр Джон Шелтон, богатый землевладелец из Шелтона в Норфолке, местечке примерно в десяти милях к югу от Нориджа, двум другим дочерям в будущем придется сыграть заметные роли в истории семьи⁸.

Женившись на Маргарет Батлер, Уильям заключил на редкость удачный союз, хотя поначалу это выглядело не совсем так, поскольку ее отец выступал на стороне проигравших в сражении при Таутоне в 1461 году и полностью восстановил свою репутацию и заслужил прощение только после битвы при Босворте – тогда Елизавета Йоркская назначила его своим камергером. Вернув себе титул и владения, граф Ормонд обосновался в Эссексе, где ему помимо прочего принадлежали поместья Нью-холл рядом с Боремом и Рочфорд-холл близ Ли-он-Си. В 1491 году он получил официальное разрешение обновить замок, восстановив зубчатые стены крепости, и разбить угодья для охоты на оленей площадью 1000 акров (более 400га)⁹.

Уильям Болейн никогда не стеснялся использовать родственные связи в интересах дела. Женившись на Маргарет Батлер, он одолжил денег своему тестю, чтобы тот рассчитался по долгам, и таким образом инвестировал в свое будущее, получив контроль над частью владений Ормонда. Теми же методами он пользовался и в отношении родственников по материнской линии. Он провел несколько сомнительных сделок, рассчитывая на то, что в 1484 году сможет завладеть их фамильным замком Лутон-Ху в Бедфордшире, поскольку все наследники мужского пола к тому времени уже умерли. Однако он не учел, что у лорда Ху был сводный брат, который являлся законным наследником. В итоге Болейны смогли вступить в права наследства только после его смерти, в 1486 году¹⁰.

Уильям учился и искусству службы при дворе. В 1483 году Ричард III произвел его в рыцари Бани[32], однако после сокрушительного поражения и гибели Ричарда в битве при Босворте Болейны быстро переориентировались, проявив лояльность к новой династии на английском троне – Тюдорам. В 1494 году Уильям Болейн присутствовал на церемонии присвоения принцу Генри титула герцога Йоркского; в 1501 году он был в свите принца во время встречи Екатерины Арагонской на Сент-Джордж-Филдс в Саутуарке¹¹.

Томас Болейн, отец Анны, пошел дальше своего отца. Он родился и вырос в Бликлинге и, едва познакомившись с основами юриспруденции, в возрасте двадцати лет уже принимал участие в подавлении Корнуоллского восстания, где плечом к плечу сражался со своим отцом. Примерно в это же время он женился на красавице Элизабет Говард, старшей дочери графа Суррея и его первой жены Элизабет Тилни. Поскольку Говарды представляли одно из старейших аристократических семейств, это был еще один чрезвычайно выгодный брак. Единственное, что омрачало перспективный союз,– за невестой давали весьма скромное приданое, и Болейнам пришлось нелегко в попытках поправить свое финансовое положение¹². Почти достоверно известно, что пара поженилась к 1498 году, поскольку 22 августа этого года, в славную годовщину битвы при Босворте, король Генрих VII, совершая «путешествие по стране» (своеобразные летние каникулы, во время которых король в сопровождении двора в облегченном составе разъезжал по стране по произвольному маршруту, охотился и наносил визиты некоторым своим подданным), проезжал через Норфолк и остановился на ночлег в поместье «мистера Болейна» в Бликлинге. Королевский визит, пусть даже всего на одну ночь, был знаком особой милости и расположения; и о том, что этой чести был удостоен Томас, говорит упоминание о нем как о «мистере Болейне», в то время как его отца обычно называли «сэр Уильям»¹³.

Как только Томас женился, отец уступил ему дом в Бликлинге, а сам переехал в Лутон-Ху. Лишившись доходов от торговли, которые когда-то были серьезным подспорьем для всей семьи, Томас испытывал финансовые затруднения, и время от времени ему приходилось занимать деньги в Лондоне¹⁴. Позже он признавался: «Когда я женился, мы с супругой жили всего на 50 фунтов в год, которые получали от отца на содержание, пока он был жив»¹⁵. Впрочем, в тратах он себя не ограничивал. В 1501 году Томас и Элизабет присутствовали на свадьбе принца Артура. Спустя два года он в свите графа Суррея сопровождал Маргариту, дочь Генриха VII, в Шотландию, где состоялось ее бракосочетание с королем Яковом IV, и присутствовал среди высокопоставленных гостей на «торжественном пиршестве с королевой»¹⁶.

Со вступлением на престол Генриха VIII Томас Болейн все активнее участвует в придворной жизни и пользуется ее благами. Разносторонний, общительный, с большими способностями к языкам, прекрасно владеющий французским, хорошо разбирающийся в искусстве и литературе, знающий толк в лошадях, соколах и хороших винах, он обладал всеми задатками настоящего придворного. Он сопровождал в последний путь Генриха VII в траурном кортеже, одетый в особую ливрею из черной ткани. Накануне коронации нового короля и Екатерины он был удостоен звания рыцаря Бани, а его супруга была назначена фрейлиной королевы¹⁷. Он прекрасно справился с ролью «защитника» в грандиозном рыцарском турнире, организованном в 1511 году в честь рождения маленького принца Генри. А когда малютка умер, он в составе траурной свиты сопровождал крохотный гробик, обитый черной тканью, на всем пути следования по Темзе от Ричмондского дворца до Вестминстерского аббатства¹⁸.

В Бликлинге у Томаса и его жены родилось трое детей: Мэри, Анна и Джордж. Среди биографов Анны до недавнего времени велись ожесточенные споры о датах их рождения. До 1538 года приходские книги, в которых делались записи о рождениях, бракосочетаниях и смертях, не были обязательными и велись нерегулярно. Вплоть до 1560-х годов многие записи в книгах отсутствуют. В церковном приходе Бликлинга метрические книги появились лишь в 1559 году. Только в 2004 году биографы пришли к единому мнению – Анна была младшей из двух сестер. Новые сведения, найденные в библиотеке Куинз-колледжа в Оксфорде и никогда ранее не использовавшиеся в качестве доказательства, способного разрешить давние противоречия, подкрепляют эту точку зрения (см. Приложение 1). С учетом всего вышесказанного удалось установить, что Мэри родилась около 1499 года, Анна – в 1500-м или 1501-м, а Джордж – в 1503-м или 1504-м. Радует то, что хотя бы в отношении Джорджа все сходятся на том, что он был самый младший.

Малышку Анну крестили совсем не далеко от дома – в церкви Бликлинга, в купели у западного портала. Эта купель по-прежнему находится там: она представляет собой восьмиугольную чашу со святой водой, украшенную фигурами восстающих львов[33]. Чаша опирается на каменный восьмиугольный постамент с четырьмя фигурами сидящих львов и консолями с изображением ангелов наверху. Анна росла вместе с другими детьми в особняке в Бликлинге примерно до 1505 года, впрочем, если ее память и сохранила какие-то детские впечатления, нам это не известно. Мы можем только представить себе, как она проводила время в окружении сестры, брата, матери, няни или служанок, или рисовать в воображении идиллическую картинку, как трехлетнюю Анну катают на пони по роскошному парку, примыкающему к дому, а за ним, сколько хватает глаз, простираются тенистые рощи и зеленые луга. Мы можем сказать с уверенностью лишь то, что все время, пока Анна жила в поместье, там продолжались строительные работы. Болейны, с присущим им умением обращаться с объектами недвижимости, превратили феодальный замок в просторный особняк с двумя внутренними дворами и длинной галереей. Больше всего нам известно о западном крыле здания, где находились служебные помещения, в том числе расположенные на первом этаже комната привратника в южном конце, два смежных помещения в северном направлении, кухня, две кладовые для хранения продуктов, чулан для посуды и прачечная, а на втором этаже – «угловая комната» и еще десять комнат¹⁹.

В октябре 1505 года в жизни младших Болейнов все резко изменилось: дед Уильям Болейн заболел и за месяц угас в своем поместье в Лутон-Ху. В завещании говорилось, что Томас Болейн, как главный наследник, должен выплачивать своей овдовевшей матери ежегодное содержание в 200 марок (133 фунта). Более того, по распоряжению Уильяма Болейна, «ей полагается собственное жилище, где она сможет проживать вместе со своими слугами, достаточно вместительное, на территории или в самом доме… означенного поместья в Бликлинге»²⁰. Это не очень устраивало Томаса, и он вступил с матерью в переговоры, которые затянулись на семь лет. Тем временем его семья собрала вещи и переехала в Хивер.

Нет никаких сомнений в том, что начиная с Рождества 1505 года детство Анны, а также ее брата и сестры проходило в Кенте. В письме из Хивера, написанном в 1538 году Томасом Болейном, о чем свидетельствует его легко узнаваемый неразборчивый почерк, он вполне определенно утверждает, что живет в «этом месте», то есть в Кенте, тридцать три года – другими словами, с 1505 года²¹. Пользовался ли он расположением в Кенте – вопрос спорный. Судя по свидетельствам тех, кто очевидно пострадал от его попыток рьяно отстаивать свои права на охотничьи угодья, считалось, что он «перегибал палку» и его «недолюбливали»²². Его недоброжелатели утверждали, что и сам он «недолюбливал эти места», что может быть истолковано двояко: возможно, сердцем и душой он оставался в Норфолке, а может быть, ему претило традиционное снисходительное отношение местного населения к тем, кто охотился на чужих землях²³.

Хивер был и остается потрясающей красоты замком XIV века: сравнительно небольшой по размерам, он окружен рвом и живописно спрятан в лесах Кентской пустоши. Внутри замок выглядел заброшенным – в таком виде он достался новым владельцам от семьи Файнс, и Болейнам пришлось взяться за его переделку. Ко времени появления там Анны историческая планировка в прямоугольной главной башне претерпела небольшие изменения, которые коснулись служившей когда-то залом средневекового замка комнаты, ворот, кухни и подсобного помещения. В зале уже были установлены камин и окна, и удалось высвободить место для парадной гостиной, отделив ее от входа специальной перегородкой. Нашлось место и для нескольких отдельных и более удобных жилых комнат. Была построена галерея, к которой вела лестница, для чего в зале и других помещениях северной части башни было установлено потолочное перекрытие, которое позволило использовать пространство под крышей. Амбары и дворовые постройки были вынесены за границы рва – там располагались конюшни и жилье для слуг. Из трех решетчатых подъемных ворот двое сохранились до сегодняшнего дня. Однако подъемный мост из прочного английского дуба, который производит впечатление средневекового, на самом деле – современный: его возвели на смену кирпичного моста, которым пользовались в XVIII–XIX веках и который, в свою очередь, был построен на месте исторического деревянного²⁴.

Мы можем установить имена нескольких семейств, с которыми Болейны поддерживали отношения, когда Анна была маленькой²⁵. Это прежде всего семья Айсли из Сандриджа, а также семья Уилшир из замка Стоун неподалеку от Дартфорда, старинного норманнского поселения, находившегося на возвышенности рядом с главной дорогой, ведущей из Лондона в Дувр. Томас Айсли из Сандриджа, мировой судья[34] и отец десяти сыновей и трех дочерей, жил всего в восьми милях от Хивера и общался с отцом Анны главным образом по юридическим вопросам²⁶. Кент он покидал лишь в тех случаях, когда ему требовалась консультация коллег-юристов. В отличие от него сэр Джон Уилшир регулярно ездил в Кале по делам, где исполнял обязанности контролера, оставляя дома в замке Стоун жену Маргарет и дочь Бриджет. Несмотря на большую разницу в возрасте с детьми Болейнов – Бриджет была старше на десять лет,– она так близко сошлась с ними, что Анна позже называла ее «самым близким человеком после матери» и признавалась: «…никого из смертных женщин я не любила так, как ее»²⁷. Когда в 1526 году сэра Джона сразил смертельный недуг, он распорядился похоронить себя в усыпальнице церкви Святого Ботольфа близ Олдгейтских ворот в Лондоне и назначил отца Анны душеприказчиком. В знак дружбы он завещал Томасу Болейну драгоценный перстень, который тот, по его словам, «носил, не снимая, в течение длительного времени»²⁸.

Близкое окружение Болейнов также составляли семейство Чейни из Шерланда на острове Шеппи и семейство Брук, проживавшее в Кобеме, рядом с Грейвзендом, и в замке Кулинг, недалеко от Рочестера. В обоих случаях Болейны состояли с ними в родственных связях. В последнее время родство Болейнов и Чейни оспаривается, однако, судя по надписи на мемориальной дощечке в церкви Бликлинга, Изабель, двоюродная бабушка Анны, была замужем за «Уильямом Чейни, эсквайром, с острова Шеппи в графстве Кент» и была его первой супругой²⁹. Томас Брук, 8-й барон Кобем, долгое время был единственным пэром в Кенте и приходился зятем двоюродной бабушке Анны, Энн Хейдон³⁰. Мы не располагаем документами, которые могли бы указывать на то, что ребенком Анна бывала в гостях в Кобем-холле, однако мы с уверенностью можем сказать, что она ближе познакомилась с Бруками несколько позже и настояла на том, чтобы Энн, жена Джорджа, старшего сына сэра Томаса Брука, сопровождала ее во время коронации³¹.

Однако, пожалуй, теснее всего Болейны общались с семьей Уайетт, жившей в замке Аллингтон в трех милях к северо-западу от Мейдстона. Сэр Генри Уайетт, хранитель Сокровищницы английской короны при Генрихе VIII, а позднее главный управляющий королевскими финансами, чьи владения простирались от Мейдстона на юге до Грейвзенда на севере, впервые познакомился с Болейнами, когда те жили еще в Бликлинге. С 1485 года он скупал земли и поместья в Норфолке и Кенте, а в 1492 году он приобрел и восстановил полуразрушенный замок Аллингтон³². Будучи королевским советником с 1504 года и исполнителем завещания короля Генриха VII, он сблизился с отцом Анны не позднее 1511 года, когда они оба были назначены на должность констебля и смотрителя замка Норидж; в их обязанности входило следить за содержанием узников в тюрьме и обеспечивать их перевозку на место судебного разбирательства и обратно два раза в год³³.

В 1511 году, когда Анне было десять или одиннадцать, Томасу Болейну наконец удалось прийти к соглашению со своей матерью и таким образом наперед уладить вопрос о владении землями, которые перешли бы ей по наследству после смерти ее отца, графа Ормонда, которому тогда уже было за восемьдесят. Хотя граф прожил еще более четырех лет, Томас убедил мать подписать договор, согласно которому в обмен на ее право пожизненного проживания в поместьях Бликлинг и Лутон-Ху ему доставалось в наследство «все, что останется после смерти означенного графа Ормонда», в частности, два лакомых куска в Эссексе – замки Нью-холл и Рочфорд-холл³⁴.

Корыстный характер этой сделки можно объяснить только тем, что Томас Болейн жил не по средствам. Регулярного дохода от поместий явно не хватало, чтобы обеспечить благополучное существование семьи, которая уже обзавелась новыми вкусами и привычками богатой жизни, и ему приходилось постоянно прибегать к операциям с недвижимостью, продавая и сдавая в аренду участки земли, или занимать деньги под залог своей будущей доли от наследства Ормондов. Да, Болейны были богаты, но все же недостаточно. Служба при дворе, конечно, давала определенные преимущества. Должность хранителя меняльной лавки в Кале и в Англии, на которую Генрих назначил отца Анны, приносила ему ежегодный доход в 30 фунтов 6 шиллингов и 8 пенсов. При умелом ведении дел эту сумму можно было повысить до 100 фунтов. Кроме того, Томас Болейн вместе со своим тестем, графом Сурреем, заключили выгодный договор аренды. Однако даже такие королевские милости не могли окупить расходов Болейнов, поскольку суммы, которые Томас Болейн и его жена тратили на роскошную одежду, охотничье и рыцарское снаряжение для сэра Томаса, явно превосходили королевское жалованье³⁵. Семья Болейн жила в роскоши и вращалась в высших кругах, однако во многом зависела от щедрости Генриха. Кроме того, им пришлось подыскать себе достойное жилье в Лондоне, чтобы являться к королю по первому требованию и находиться в столице во время его отсутствия. Точное местоположение этой резиденции неизвестно, но судя по всему, где-то у реки, поскольку Генрих как-то останавливался там на пути в Гринвич. Вероятно, это был дом, который Томас арендовал у администрации Лондона, близ одного из замков Байнардс у лестницы монастыря Блэкфрайерс на берегу Темзы³⁶.

Будущее Анны так или иначе связывали с успехом в высшем свете и замужеством в лучших традициях Болейнов, а значит, ей следовало получить соответствующее воспитание при дворе. Такая возможность представилась весной 1512 года, когда Генрих – весьма неожиданно – отправил ее отца ко двору Маргариты Австрийской в Мехелен с ответственным поручением – заручиться поддержкой императора Максимилиана накануне готовящегося англо-испанского вторжения в Аквитанию. Болейн, благодаря блестящему владению французским языком и завидным познаниям в классической литературе и придворных тонкостях, как нельзя лучше подходил на роль дипломата. Для Генриха успех этой миссии был крайне важен, а для Болейнов, в особенности для Анны, имел судьбоносное значение.

4. Анна: уроки придворного мастерства

Томас Болейн прибыл в Мехелен на третьей неделе мая 1512 года¹. Это был процветающий портовый город на реке Диль, хорошо защищенный рядами рвов и крепостных стен. Дворец Маргариты еще только строился и включал в себя старые и новые здания, составлявшие единый комплекс, именуемый также Савойским двором. К этому времени завершилось строительство части дворца в стиле поздней готики с ромбовидной кирпичной кладкой, крестообразными окнами, башенками и ступенчатыми слуховыми окнами. Уже были начаты работы по строительству библиотеки Маргариты, но к возведению северной части дворца в стиле ренессанс приступили лишь в 1520-х годах². Император Максимилиан, приезжая в Нидерланды, обычно останавливался в более просторном и роскошном дворце Куденберг в Брюсселе, примерно в четырнадцати милях от Мехелена. Большие залы, фонтаны, лабиринт и кунсткамера более отвечали его представлениям об императорской резиденции.

Примерно 28 мая Болейн вместе с сэром Ричардом Уингфилдом, уже имевшим опыт в дипломатических отношениях с Нидерландами, отправились верхом на встречу с Максимилианом, которая должна была состояться тайно. После полагающегося обмена любезностями Максимилиан заговорил о Священной лиге, правда, весьма уклончиво, пообещав вернуться к разговору на следующий день. Вместо этого, как и опасался Генрих, он дал аудиенцию представителям французской стороны и удалился в свои покои³. В отсутствие отца переговоры вела Маргарита. В середине июня Болейн поспешил домой за дальнейшими инструкциями, однако к 26 июня вернулся в Брюссель, куда на время переехал двор Маргариты. На следующий день его вызвали во дворец: он присутствовал на вечерней службе в часовне, а затем наблюдал, как принц Карл Гентский упражняется в стрельбе из большого лука. «Он обращается с луком довольно умело»,– поспешил доложить Болейн Генриху, живо интересовавшемуся всем, что касалось молодого принца, с которым он надеялся в скором времени породниться⁴.

Генрих продержал Болейна и Уингфилда в Мехелене большую часть года. Их дипломатическая миссия завершилась 5 апреля 1513 года. По ее итогам Генрих принял решение вторгнуться в Северную Францию, а Максимилиан дал согласие объединить силы с англичанами, подписав договор о вступлении во вторую Священную лигу под эгидой нового папы Льва X⁵. Через несколько дней после ратификации договора Болейн отправился в Кале. 11 мая он был замечен в порту Кале. К середине месяца он вернулся в Лондон, но вскоре отправился в Хивер, чтобы набрать сотню солдат в авангард Генриха. Во второй половине июня он вместе с отрядом сел на корабль до Кале⁶.

Во время своего пребывания при дворе Маргариты Австрийской Томас Болейн быстро установил с ней непринужденные и доверительные отношения. По его мнению, она была эффектной, уверенной в себе женщиной, которая умело распоряжалась своей судьбой. Она дважды была замужем, в обоих случаях это были браки, продиктованные политическим расчетом, дважды овдовела и, став вдовой во второй раз в двадцать четыре года, с достоинством приняла и несла статус одинокой женщины, а белый вдовий чепец, или койф[35], стал символом ее независимого положения, как и девиз, который она выбрала для себя: «Превратности и милости судьбы закаляют женщину» (лат. Fortune Infortune Fort Une). Второй девиз она позаимствовала у герцогов Бургундских: «Пускай ропщут – да здравствует Бургундия!» (фр. Groigne qui groigne et vive Burgoigne