За краем пустошей

Глава первая

Ядовитые побеги

По замусоренным каменным плитам скользит любопытный солнечный луч, подбираясь к надгробию. Мраморный рыцарь в полном доспехе безучастен, зато сидящая у него на груди ворона недовольно топорщит перья, нехотя перепархивает в тень. Я подхожу ближе, под ногами шуршат занесённые в склеп прошлогодние листья. Мраморное забрало лежащего рыцаря поднято, хотя когда я смотрела на него с порога, оно было опущенным. На мёртвом сером лице следы тления. Или это мрамор, тронутый временем… Я склоняюсь к нему. Ниже… ещё ниже. Сейчас он приподнимет голову и моих губ коснутся его ледяные губы…

На этом месте я всегда просыпаюсь, и засыпая снова, боюсь, что сон продолжится, что в нём произойдёт то, от чего сбивается дыхание и волосы липнут к вспотевшим вискам. Этот сон преследует меня с тех пор, как в склепе было поставлено надгробие, под которым упокоился сэр Фрэнсис, граф Стэнфорд, всесильный хозяин этих мест. Человек, жестокость которого вошла в поговорку. Человек, которому я каждый день желаю гореть в аду, хоть не один год уже прошёл со дня его смерти…

Я заставила себя рывком подняться с постели. Теперь плеснуть в лицо холодной воды, распахнуть окно, вдохнуть утренний воздух и снова стать той Мэри, которую знают все: неунывающей, улыбчивой, немного легкомысленной – ровно настолько, чтобы окружающим не было скучно. И чтобы люди не вспоминали лишний раз, что я – единственная, оставшаяся в живых из семьи, когда-то верой и правдой служившей графу. Прошлые беды – всё равно, что корни, способные дать в настоящем ядовитые побеги.

Аккуратное платье, изящная причёска – всё-таки, я не простая служанка! – улыбка в равнодушном зеркале, и – бегом по лестницам и коридорам огромного замка. Госпожа, к утреннему туалету которой мне надо успеть, ни в чём перед моей семьёй не виновата. Она даже не дочь проклятому графу, а – падчерица, о существовании которой он при жизни, кажется, даже и не вспоминал. Родная дочь у него тоже была, но о ней думать не хочется. Хотя, возможно, придётся её сегодня увидеть… При этой мысли я осенила себя крестным знамением.

Хоть к туалету леди Камиллы я всё же слегка опоздала, она встретила меня улыбкой. Вот только улыбка её, против обыкновения, не была радостной. Даже постоянно щебечущая стайка горничных сейчас была непривычно притихшей. Видимо, сегодня день такой – все прячут тяжесть под беспечной или любезной маской. День бракосочетания дочери графа Стэнфорда, которую три года никто не видел, и барона Дормонда, его бывшего вассала.

Когда за стенами замка раздался звук рога, кажется, сердце тревожно сжалось не только у меня. Согласно этикету, я должна была сопровождать леди Камиллу, но в парадном зале её сопровождающие смешались со свитой её матери, вдовствующей графини, и я с облегчением позволила оттеснить себя к лестнице. Видно оттуда ничего не было, зато разговоры столпившихся в проходе слуг вполне заменяли мне возможность лицезреть леди Элис и её сопровождение.

– Беда в замок въезжает…

– Побойся бога!

– Уж лучше чума, чем она…

– Да придержи ты язык! Сама на себя беду не накликай.

– Напраслину вы возводите на леди Элис. Она же совсем девочкой тогда была…

– Не знаешь – не говори! Пятнадцать ей уже было. А ведьмы ворожить с пяти лет начинают.

– Придержи ты язык! Услышат…

– Ладно вам болтать попусту. Говорят, леди Элис набожной стала, все эти годы душу отца отмаливала.

– Ты в это веришь?

– Верно, верно! Сама слышала, что леди Элис монастырь покидать не хотела.

– И я слышала, будто она помолвку собирается расторгнуть и в монахини постричься…

– Вон, вон она!

– О, господи… такая – и в монахини?

– Какой же она стала красавицей! И не узнать…

– Не узнать? Да она на сэра Фрэнсиса, упокой господь его душу, как две капли воды похожа!

– Впрямь, похожа. Стэнфорды все красивы, гореть им…

– Замолчи, услышат!

Я потихоньку выбралась из толпы служанок. Лучше не быть мне там, где болтают так неосторожно. Хоть сама ни слова не сказала, но и слушать некоторые вещи опасно. Язык – враг, но слушающим тоже может достаться… Да и видеть леди Элис я не жаждала, в какую бы набожную красавицу она ни превратилась. Я сама была ребёнком тогда, но детская память – крепкая.

Мне – пять лет. Кто заметит пятилетнюю девочку, сжавшуюся в комок возле покрытой плющом стены? Свисающие до земли лозы шевелятся от ветра, то заслоняя, то вновь открывая громаду донжона на фоне утреннего неба и чёрный силуэт повешенного, почти теряющийся в лучах яростного утреннего солнца. Ему было четырнадцать, моему старшему брату. И ему никогда не исполнится пятнадцати…

Подошедший отец молча берёт меня на руки и уносит прочь. Я обхватываю руками его шею и смотрю назад, поверх его плеча. Безжизненный силуэт на фоне утреннего неба… мой старший брат, которому никогда не исполнится пятнадцати…

Отец был уверен, что я ничего не поняла и не запомнила. Он никогда не говорил со мной о судьбе своего старшего сына. Впрочем, с другими он тоже о ней не говорил. Кажется, никто толком даже не знал, за что был повешен мой брат – сэр Фрэнсис не отчитывался в своих поступках ни перед кем. Позже я узнала лишь, что отец получил от него большую компенсацию золотом и позволение остаться на службе. Повернулся бы у кого-нибудь язык осудить отца за это? Ведь у него был второй сын, и я.

Черный силуэт, тающий в яростных утренних лучах… Мой брат, которому никогда не исполнится пятнадцати. Детская память – крепкая…

И вот четырнадцать уже мне. Я стою возле той же стены, и над моей головой шевелится от ветра тот же плющ. Только сейчас его плети с облетевшими по осени листьями не шелестят, а сухо царапают камень. Чуть поодаль стоят другие слуги. Неподвижно, молча… По булыжнику двора стучат обитые жестью колёса телеги, с бортов свешиваются клочья соломы. Поверх соломы наброшен плащ. На плаще – тело графа. Люди вокруг осеняют себя крестными знамениями. Стучат по булыжнику колёса. Безжизненное тело вздрагивает от толчков. Мёртвая рука в изящной перчатке соскальзывает с груди, открыв тёмное пятно на серой ткани камзола. Слуги вполголоса переговариваются, до меня долетает слово «дуэль».

Телега останавливается. Толпа молча расступается, давая дорогу леди Элис. Она идёт медленно, с прямой спиной и высоко поднятой головой. Ей четырнадцать, как и мне. Подойдя к телу отца, она не проронила ни слезинки.

Она не плакала и позже, когда стояла в церкви возле гроба. И когда тело графа опускали в склеп, она тоже была спокойна. Только её лицо выглядело таким же мёртвым, как у отца. И с тех пор никто не видел, как она улыбается.

Мне пятнадцать. Прошёл ровно год после похорон сэра Фрэнсиса. И ровно год после того, как мой отец уговорил священника впервые открыто отслужить мессу по своему казнённому сыну.

Я стою возле окна, глядя во двор, на тёмные следы, перечёркивающие выпавший вечером снег. На стенах горят факелы. В руках снующих внизу людей светятся фонари. Замок лихорадит – леди Элис нет в её покоях. Нет в молельне. Нет в библиотеке. Её нет нигде. На колокольне отзвонили полночь. Леди Элис исчезла. Я стою возле окна и смотрю во двор на цепочки следов, на горящие факелы, на суетящихся людей…

За моей спиной скрипнула дверь. Послышались лёгкие шаги, шелест платья и через несколько мгновений рядом со мной стояла Флори – моя подруга, как и я приставленная к юной леди Камилле. Теперь мы вдвоём молча смотрели вниз. Ни одной из нас не нужно было говорить, чтобы понять, о чём думает другая. По замку уже давно ползли слухи, будто с леди Элис творится что-то странное. Что-то неладное. Ведь это странно – каждый божий день в полном одиночестве проводить по нескольку часов в склепе. Часто пропускать церковные службы. Никогда не улыбаться. Никогда не плакать…Всем известно, что слёзы – это разговор души с небесами, а потому ведьмы плакать не способны. И всё чаще и чаще в замке звучало это, произносимое опасливым шёпотом, слово. Ведьма.

Разве не выдалось неурожайным это лето? Разве не сгнили на корню посевы? Разве не умирали в колыбели младенцы?.. Оборванные и отчаявшиеся нищие на дорогах выкрикивали проклятья. Пропадали ушедшие в лес за хворостом люди. И совсем недавно безо всякой причины утопилась во рву одна из служанок… Ведьма. Пусть шёпотом, пусть с оглядкой, но это слово звучало всё чаще и чаще.

Я смотрела вниз и душу медленно заполняла тревога. Беспричинная? Наверное. Но где отец? Где брат? Почему я не видела их среди суетящихся во дворе людей? Я уже не просто смотрела вниз, я высматривала там своих родных. Через двор проходили многие – знакомые и не очень, и даже вовсе незнакомые… вот только ни отца, ни брата среди них не было.

– Мэри, ты куда?

Но я уже бежала вниз по лестнице, забыв даже накинуть плащ.

Поначалу на меня не обращали внимания. Дворы, арки, свисающие со стен голые плети плюща, снова арки, переходы, дворы. Чавкает под ногами превратившийся в грязную жижу снег. Намокший подол платья зацепился за створку калитки в крепостной стене. Я наклонилась, чтобы освободиться, а когда снова выпрямилась, поняла – вокруг что-то изменилось. Люди продолжали суетиться, но как-то иначе. И иначе звучали голоса…

– Мэри?

То, каким тоном меня окликнули, заставило сердце подскочить. А когда кто-то крикнул, чтобы меня не пускали дальше, я побежала.

Когда я сбежала с крепостного вала, меня всё-таки перехватили, но я успела увидеть… Красные лужи, растопившие снег. Свет факелов на испуганных, побледневших лицах. У читающего молитву капеллана дрожат губы. Громко трещат доски – двое стражников разламывают большой, грубо сколоченный крест. Ещё один торопливо раскидывает сложенный хворост. На пожухлой траве лежат кое-как накрытые окровавленной мешковиной тела… их не двое, их больше… Я кричу. Чьи-то руки держат меня. Слёзы обжигают щёки. Сквозь слёзы я вижу неподвижно стоящую чуть поодаль леди Элис, окружённую перепуганными служанками. Её лицо спокойно. На её платье брызги крови. Я кричу. Я вырываюсь. Я вижу, что с одного из тел сползла мешковина. Белеет обломок кости. Блестят в свете факелов вырванные внутренности. Я кричу…

Мне так и не позволили тогда взглянуть на тела отца и брата. Всё, что я видела – неясные очертания под окровавленной мешковиной. Никто не знал, что тогда произошло. Никто, кроме леди Элис, но она молчала. Её нашли, стоящей возле обложенного хворостом вкопанного в землю креста. На хворосте валялись обрывки прочных верёвок, разорвать которые человеку вряд ли под силу. У ног леди Элис лежали мёртвые тела, которые словно терзала стая волков. Но поблизости не было волчьих следов. Лицо леди Элис было бледным и безучастным. И с того момента она не проронила ни слова. Ни на следующий день, когда капеллан пытался её исповедовать. Ни через неделю, когда были преданы земле тела погибших. Ни через месяц, когда вдовствующая графиня отправляла её на попечение монахинь отдалённого монастыря, надеясь, что через три года, когда та станет совершеннолетней и должна будет выйти замуж, страшный случай забудется.

А спустя ещё месяц над могилой сэра Фрэнсиса поставили мраморное надгробие, которого я, никогда не входившая в склеп Стэнфордов, не видела воочию. Но которое с того времени преследует меня в снах.

И вот три года прошли. Леди Элис вернулась – то ли для того, чтобы выйти замуж, то ли чтобы расторгнуть помолвку и вернуться в монастырь. Я молилась про себя, чтобы правдой оказалось второе. А перед глазами стояли накрытые окровавленной мешковиной тела отца и младшего брата, бледное лицо капеллана, притихшая толпа вокруг, и леди Элис в забрызганном кровью платье…

Оставив ахающую, шепчущую, возбуждённую толчею, я вышла на открытую галерею и, чтобы хоть немного успокоиться, стала разглядывать заполнивших двор гостей. Стекающий по плечам бархат плащей, облачка перьев на шляпах, переливающиеся под солнцем складки шёлка. Грациозные поклоны, любезные улыбки, надменность, смягчённая этикетом…

Этого человека я сразу выделила из блестящей толпы. Он был одет очень просто, едва ли не бедно, и в любом другом месте, наверное, мог показаться незаметным, но среди роскошно одетых гостей это, вкупе с высоким ростом и прямой осанкой, бросалось в глаза. Впрочем, я бы всё равно вряд ли выделила его из других, не встреться случайно с ним взглядом. Пересечение было мимолётным, и я тут же поспешила зайти за витую колонну, пока никто не заметил, как мои щёки заливает горячая волна. Наш капеллан сказал бы про этого человека, что один только его взгляд – уже смертный грех, который нужно долго и усердно замаливать.

Справившись с непрошеным румянцем, я выглянула из-за колонны, но незнакомец уже смотрел в другую сторону. Я едва не разозлилась на себя – отвлечься от дурных мыслей можно и как-нибудь иначе, для этого не обязательно строить глазки первому встречному.

Миновав галерею, я поднялась в пустующую сейчас замковую церковь и опустилась на колени возле алтаря. Однако слова молитвы бледнели и путались, а вместо них в голове звучал вчерашний разговор с леди Камиллой, на который я решилась, пользуясь своим привилегированным по сравнению с обычной прислугой положением. Всё-таки – дочь погибшего начальника гарнизона, сирота, взятая не столько в услужение, сколько на воспитание, и выросшая вместе со своей госпожой.

– Умоляю вас, миледи, не сочтите меня неблагодарной… – Я даже не пыталась скрыть дрожь в голосе. – Я всей душой люблю вас, но не смогу остаться у вас в услужении по возвращении леди Элис.

– Ты хорошо подумала, Мэри? Мне будет тебя не доставать.

– Мне больно покидать вас, но…

– Мэри, не думай, будто я тебя не понимаю! Но не принимай поспешных решений. Годы, поведённые в монастыре, научили леди Элис думать о душе. О своей, и своего отца. И о судьбе других людей. Она приедет лишь для того, чтобы расторгнуть помолвку и отписать своё наследство монастырю. И удалится туда снова, уже навсегда.

Леди Камилла поймала мой удивлённый взгляд и добавила:

– Я знаю это наверняка. Мэри, не смотри так. Ты не доверяешь моим словам?

– Упаси меня боже, миледи! Я всецело доверяю вам. Вам! Но не леди Элис. Что, если это лишь уловка, и, приехав, она изменит решение?

– Мэри, ты к ней несправедлива. Какова бы ни была леди Элис, но понять очевидное она способна: её появление разрушит мирную жизнь в графстве. Люди ничего не забыли. Её продолжают считать ведьмой, как и три года назад. – Леди Камилла снова взглянула на меня и не сдержала вздоха. – Да, я тоже не верю, что она впрямь хочет пожертвовать собой ради благополучия своих подданных. Но правда в том, что она попросту не сможет управлять графством, где её боятся и ненавидят. Да и посвятить себя богу – не жертва, а честь.

– Сэра Фрэнсиса, упокой господь его душу, тоже не все любили, зато все боялись…

– Мэри, одно дело – мужчина, и совсем другое – женщина! Леди Элис не сможет подчинить и заставить присягнуть себе бывших вассалов отца. Впрочем, если она не прислушается к голосу разума, ей помогут принять правильное решение. Всё унаследованное богатство не поможет ей пересилить обвинение в колдовстве, высказанное сразу несколькими уважаемыми людьми.

От этого разговора, каждым словом врезавшегося мне в память, блёкло даже солнце, льющееся сквозь оконные витражи и мозаикой ложащееся на каменный пол. То, что леди Камилла повторяла чьи-то слова, было очевидным, и не важно, чьи именно – своей матери, капеллана, или кого-то ещё. Важным было то, что в воздухе грозовой тучей висела опасность. Упоминание о колдовстве, намёки на плетущиеся интриги, приезд леди Элис и последствия, которые он вызовет… Мне было страшно. Чётки в руках послушно отсчитывали молитвы, губы механически повторяли затверженные с детства слова, но на душу не сходило спокойствие. Мне действительно было очень страшно.

Погрузившись сначала в свои невесёлые мысли, а потом в молитвы, я не поняла, что прошло довольно много времени. Когда я покинула церковь, солнце уже клонилось за полдень. Оставалось надеяться, что леди Камилла не успела меня хватиться. Сейчас и двор, и галерея были пусты, если не считать изредка пробегающих туда-сюда слуг. Но едва я подумала, что ещё несколько минут одиночества придутся весьма кстати, в конце галереи появился человек, попасться которому на дороге я хотела меньше всего.

Сэр Джозеф, барон Ховард недавно поверг в уныние поклонников леди Камиллы, став её женихом, однако же, несмотря на его знатность, богатство и красоту, я очень сочувствовала своей госпоже.

Заметив меня, он с привычно рассчитанной небрежностью опёрся о колонну, проследив, чтобы ненароком не примять плечом роскошных тёмных локонов, и изящным жестом сделал мне знак подойти. Выбора не оставалось.

Приблизившись на установленное этикетом расстояние, я присела в почтительном реверансе, глядя на каменные плиты пола и носки элегантных ботфорт барона.

– Мэри! Это судьба, что ты мне встретилась. – Его и без того мелодичный голос стал совсем воркующим. – И отбрось излишние церемонии, подними свою гордую головку.

– Простите, милорд! – Я снова сделала реверанс, одновременно отступая на шаг. – Мне нужно идти.

– Любое дело может подождать, если предстоит серьёзный разговор. А он нам предстоит, Мэри.

Грациозно оттолкнувшись от колонны, барон шагнул вперёд, заставляя меня снова отступить, и его медоточивая улыбка похоже, была вызвана этим моим нехитрым манёвром.

– Твоя жизнь может очень сильно измениться, и ты это знаешь. Очень, очень сильно… Тебе как никогда понадобится покровитель, Мэри.

– Мне покровительствует моя госпожа, милорд.

– Разумеется… – Улыбка барона превратилась в издевательски-сладкую усмешку. – Только леди Камилла достаточно разумна, чтобы не противоречить мужу по пустякам. И если я смиренно попрошу владычицу моего сердца удалить тебя, она это сделает. Да, Мэри, сделает. А что сделает с тобой леди Элис, останься ты в Стэнфорде… – Он притворно-мечтательно поднял взгляд. – Насколько мне известно, она не слишком тебя жалует. И если она унаследовала от отца не только графство, но и его нрав…

Барон снова грациозно придвинулся ко мне. Каждый его шаг, каждое слово, каждый жест выглядели так, словно он был актёром, привычно ждущим восторгов и аплодисментов. Похоже, он сумел договориться даже с солнцем, чтобы оно удачнее освещало его красивое лицо, а пылинки сами боялись садиться на идеально подогнанный по стройной фигуре камзол.

– Благодарю вас, милорд, за участие в моей судьбе, но я должна идти.

– Слишком неопределённая благодарность, Мэри. Я жду от тебя другого. – Барон снова медоточиво улыбнулся. – И для тебя будет лучше не заставлять меня ждать долго.

– Мне нужно идти, моя госпожа ждёт меня.

– Я не отпускал тебя.

– Вы не мой хозяин, милорд, и не можете мне приказывать.

– Ты так думаешь?

Я едва успела отдёрнуть руку, когда барон попытался придержать меня за локоть. Выслушивать от него чересчур вольные комплименты мне уже приходилось, но сейчас он явно готов был переступить грань. Я почувствовала себя загнанной в ловушку и ощутила самое настоящее отчаяние при мысли, что кто-нибудь из слуг заметит эту сцену и расскажет о ней леди Камилле, или, что ещё хуже, в галерее появится сама леди Камилла.

– Сейчас, Мэри, ты можешь сделать выбор – будущая счастливая жизнь, или…

Не договорив, барон обнял меня за талию, притянув к себе. От внезапного поцелуя сердце едва не взорвалось в груди. Не успев подумать, что делаю, я запрокинула голову в попытке отстраниться и, размахнувшись, ударила его по щеке. О висящих на запястье чётках я вспомнила только когда они сверкнули на солнце а барон, охнув, выпустил меня и закрыл руками лицо.

– Тварь!

Оторопев от того, что натворила, я чуть не споткнулась, упершись спиной в очень кстати оказавшуюся сзади колонну. Бояться поздно, падать на колени и просить прощения – глупо.

– Простите мою неловкость, милорд, – медленно проговорила я.

Барон, морщась, ощупывал закрытый глаз и ссадину под ним. На моё присутствие он больше не реагировал, словно меня вовсе не было рядом. Осторожно проскользнув между ним и колонной, я пошла прочь. Будь что будет. Никогда не думала, что решусь его ударить, однако же не могу сказать, будто мне никогда этого не хотелось. Одно только зрелище сбившегося на сторону кружевного воротника и растрепавшихся тщательно завитых локонов уже грело душу.

Первое, что я увидела, заглянув в парадную залу, была леди Камилла, беседующая с мужчиной, встреченным мною утром во дворе. Несмотря на бедную одежду, держался он вполне изящно, хоть и немного скованно, однако же на лицо скованность не распространялась. После самолюбования барона Ховарда, его равнодушной наглости и того, чем закончились его домогательства, вид этого человека казался льющимся на душу бальзамом. Правда, бальзамом довольно терпким. Я подумала, что под взглядом этих светло-серых лучистых глаз моя госпожа должна ощущать себя ловко и умело раздетой. Впрочем, судя по её румянцу, так оно и было.

Расставшись с собеседником, леди Камилла, заметила меня и сделала знак приблизиться.

– Ты запомнила дворянина, с которым я только что говорила? Позже передашь ему от меня записку.

То, что мне снова предстоит столкнуться с этим мужчиной, едва не заставило меня покраснеть.

Глава вторая

Зверь

За дверью комнаты прислуги слышались возбуждённые голоса. Я взялась за ручку, медленно отворяя створку.

– …что, кто-то сомневался?

– …поживи здесь с годик, отучишься быть наивной!

– …а говорят, что…

Стоило двери отвориться достаточно, чтобы меня заметили, как разговор мигом оборвался. Уже догадываясь, о чём шла речь, я остановила вопросительный взгляд на Анне, старшей камеристке самой вдовствующей графини – кому, как ни ей, знать последние новости. Впрочем, похоже, их знали все, кроме меня. Знать – знали, но никто не стремился стать первым, рассказавшим их мне.

– Мэри… – Голос Анны звучал так, словно она обращалась к больному ребёнку. – Не всё так плохо. Ты не окажешься на улице. Леди Камилла скоро выйдет замуж, и… – Она осеклась и опустила глаза. Похоже, о сегодняшнем происшествии на галерее тоже уже знали все.

– Леди Элис вступает в права наследования? И монахиней становиться не собирается? Это так? – Я старалась, чтобы мой голос не дрожал. – И жизнь в Стэнфорде очень сильно изменится с её возвращением?

– Мэри, может быть, ты зря боишься? Всё уже забылось. А, даже если не забылась, ты ведь ничего не делала. Почему ты уверена, что леди Элис так злопамятна…

Не слушая больше, я молча повернулась и вышла из комнаты. Если меня сейчас будут уверять в доброте и кротости леди Элис, я не выдержу. Да, я ничего не делала. Но я была дочерью одного из людей, попытавшихся сжечь её заживо. Мне вспомнились слова барона Ховарда о том, что леди Элис вместе с графством унаследовала и нрав своего отца, из одного каприза казнившего моего старшего брата…

Я шла по коридору, глотая подступившие слёзы, когда внезапно прозвучавший рядом голос едва не заставил меня вскрикнуть.

– Мэри, что с тобой?

Передо мной стояла обеспокоенная леди Камилла.

– Простите, миледи, я… Я просто задумалась.

– Я знаю, о чём ты думаешь. Не торопись поддаваться унынию, как не поддаюсь ему я. Вспомни, что я говорила тебе сегодня утром. Леди Элис изменила решение? Она изменит его ещё раз. И не будем больше об этом. Скажи лучше, запомнила ли ты дворянина, на которого я тебе указала?..

Странно, но слова леди Камиллы впрямь действовали ободряюще. Или я слишком устала от разом навалившихся событий, от точащих душу воспоминаний, от сегодняшнего сна… Внезапно мне захотелось сбросить этот груз, если не навсегда, то хотя бы на время. Душу захлестнуло упрямое желание улыбаться, радоваться, ловить на себе восхищённые взгляды. Захотелось просто дать душе отдых. Даже поручение леди Камиллы, о котором я едва не забыла, пришлось очень кстати. Приняв от неё сложенный листок бумаги, я с облегчением отправилась искать загадочного гостя.

Он стоял неподалёку от крыльца, с рассеянным видом глядя куда-то вверх, где темнели на фоне неба зубцы крепостной стены, да воробьи порхали среди вьющегося по камню плюща. Вечернее солнце скользило по его тёмно-русым волосам, золотя концы рассыпанных по плечам длинных прядей. Я обратила внимание, что они просто слегка вьются от природы, а не завиты, и даже толком не расчёсаны, напоминая модные в свете локоны лишь если не вглядываться пристально. Да и вообще, его внешность нельзя было назвать ухоженной, спасала лишь прямая осанка и богом данная привлекательность, позволяя ему не выглядеть совсем уж простецки. Впрочем, висящая на боку шпага с дорогим эфесом всё же намекала на благородное происхождение.

Я подошла ближе.

– Милорд!..

Он обернулся так резко, что я едва не отпрянула, и, скрывая смущение, присела перед ним чуть ниже, чем требовал этикет.

– Простите, милорд, если потревожила вас.

И я протянула записку. Памятуя его взгляд, заставивший меня смутиться, я подумала, что он воспользуется моментом и, беря записку, пожмёт мне руку. Однако, вопреки ожиданиям, не ощутила прикосновения, настолько аккуратно он забрал из моих пальцев крохотный листок бумаги.

– Такая красавица должна сама держать всех на побегушках, а не разносить чужие письма.

По тому, как звучал его голос, было понятно, что он улыбается. Я не решалась взглянуть ему в лицо, чтобы снова не залиться краской, и лишь присела ещё ниже, понимая, куда сейчас направлен его взгляд. Меньше всего меня волновал его невысокий статус, а, скорее, наоборот, обнадёживал. Глупо было скрывать от самой себя, как меня заинтересовал этот мужчина. В конце концов, я тоже не простая горничная, и мой отец, не случись той истории, уже дослужился бы до дворянина.

– Признавайся, красавица, ты, верно, переодетая принцесса?

– Вы слишком добры, милорд, делая мне подобный комплимент.

Справившись со смущением, я подняла голову, встретив смеющийся взгляд прозрачно-серых глаз и не боясь, что моя ответная улыбка покажется чересчур дерзкой. Напротив, я была уверена, что ему это как раз понравится.

Взбежав по лестнице, я на миг обернулась в дверях, и то, каким взглядом он меня провожал, лишний раз доказало: со стороны леди Камиллы назначать ему свидание было ошибкой. Он не будет довольствоваться пожатием руки и мимолётным поцелуем, как прочие её воздыхатели – слишком юные и слишком скромные в сравнении с ним. А не отличающийся скромностью барон Ховард в отношении своей невесты был образцом деликатности, все вольности оставляя на долю безответных служанок. В общем, леди Камилла замуж должна была выйти девственницей, и я искренне удивлялась, как у неё хватило безрассудства назначить свидание этому дворянину, так не похожему на привычных гостей Стэнфорда. Я не могла сдержать усмешки, представляя, как они оба будут разочарованы предстоящей встречей.

Уже идя по коридору, я не выдержала и подошла к одному из стрельчатых окон, ища глазами искусителя своей наивной госпожи. Неспешной походкой скучающего человека, он шёл в сторону, где за замшелой каменной оградой поднимались высокие стволы вязов. Между деревьями виднелись стены окружённой надгробиями часовни, над тёмной зеленью с тоскливо-злобным карканьем кружились вороны, отмечая место, где за разросшимся кустарником скрывался фамильный склеп Стэнфордов.

За годы, что в нём покоился сэр Фрэнсис, я не припомню дня, чтобы над склепом не вились вороны – то ли угрожая, то ли предупреждая, то ли ожидая добычу…

Спустя пару часов я, проходя этим коридором, нарочно поглядывала в окна. Конечно, я не думала, что тот дворянин снова окажется на внутреннем дворе, не дежурит же он там… Я остановилась, не успев додумать эту мысль. На каменной скамье возле окружающей колодец ажурной беседки сидел тот самый странный гость. Действительно странный. Решил поселиться на этом дворе? Или ещё кому-то встречу назначил? Или, может, просто избегает слишком пышного для него общества? Интересно, из чьей он свиты?

Оглядевшись, я заметила идущего к лестнице главного конюха и, подозвав, указала ему на сидящего возле беседки дворянина.

– Этот? Ой видела бы ты, какой у него конь! Такому в графской конюшне не зазорно стоять. А злющий, как чёрт…

– Хозяин-то его с кем приехал?

– С кем? – Конюх усмехнулся моей неосведомлённости. – Так он саму леди Элис сопровождал.

Почувствовав себя так, будто в лицо мне выплеснули чашку холодной воды, я снова взглянула в окно на неподвижно сидящего незнакомца. Отсюда было не разобрать выражения его глаз, а лицо с резкими, хоть и правильными чертами, показалось мне замкнутым и отрешённым. Я удивилась тому, как подействовали на меня слова конюха. Чтобы избежать продолжения разговора, я на ходу выдумала себе неотложное дело и заторопилась прочь, мысленно ругая себя, и толком не понимая – за что.

Неужели я действительно так увлеклась этим человеком, что мне не всё равно, кому он служит? Но, с другой стороны, состоять на службе не значит быть преданным всей душой. В самом деле, не может же каждый, числящийся в штате леди Элис, быть моим врагом.

– Да это просто судьба, красавица!

Я вздрогнула от неожиданности. Погрузившись в свои переживания, зайдя за поворот галереи я едва не натолкнулась на их объект. От того, что сегодня я уже слышала похожую фразу из уст другого мужчины, меня едва не передёрнуло.

– Простите, милорд.

– Это ты меня прости! Я ж, вроде как, напугал тебя? Как мне оправдаться?

В его лице не было и намёка на холод, почудившийся мне, когда я разглядывала его из окна. Он смотрел на меня ласкающим взглядом и я боялась, что снова зальюсь краской.

– Вы шутите, милорд…

– Да ни в жизнь! Такая красавица должна улыбаться, а ты печальна.

– Простите, милорд, вам показалось.

– Нет, милая, мне никогда ничего не кажется. Я всех вижу насквозь.

Постаравшись забыть о назначенном леди Камиллой свидании, я бросила на него взгляд из тех, которые мужчины редко оставляют без внимания.

– Я не решаюсь спросить, милорд, что же вы видите…

– Да ничего! – Он рассмеялся таким обезоруживающим смехом, что я почувствовала, как улыбаюсь в ответ.

– Просто любуюсь тобой, душа моя, и мне этого вполне хватает. А если ты уделишь мне чуток времени, то сделаешь меня совсем счастливым.

Мы медленно шли через двор и я прекрасно понимала, сколько глаз сейчас за нами наблюдает. Впрочем, после утренней сцены мне уже нечего было терять. Мой собеседник был высок ростом, я едва доставала ему до плеча, и он, разговаривая, слегка склонялся ко мне, делая это так изящно, что я ощущала себя чуть ли не леди, сопровождаемой галантным кавалером. Все его жесты, как и походка были очень грациозны, чего, правда, нельзя было сказать о речи. Говорил он как простолюдин, и одет как наёмник из простых, так что я невольно задумалась, дворянин ли он. Хотя – дорогая шпага на боку, и конь, по словам конюха, не такой, на котором может ездить обычный наёмник.

Интересно, как он с леди Камиллой-то разговаривал? Или в основном улыбался и почтительно кивал? Правда, на порядки, заведённые в замке, разговор он вывел очень ловко, я сама не заметила, как рассказала ему всё – кто какие покои занимает, когда где гасят свечи, кто где дежурит… Я смотрела на его точёный профиль и задавалась вопросом, открою ли ему дверь, когда в замке погаснет свет? И когда он мягко коснулся моей руки, я не отдёрнула её.

Мы обогнули увитую плющом изгородь, отделяющую от двора замковый сад, откуда доносились голоса и сдержанный, согласно этикету, смех. Теперь нас скрывала тень вязов, высаженных вдоль короткой аллеи, упиравшейся в другую изгородь – каменную, вместо радостного плюща покрытую тёмными пятнами мха. Возле неё росли такие же вязы, почти касающиеся ветками остроконечной крыши часовни. Мы уже достаточно прошли по аллее, чтобы стали видны вершины надгробий и чуть дальше – полускрытые разросшимся шиповником стены склепа. Я замедлила шаг.

– Только не туда, милорд. Пожалуйста!

В ласковых светлых глазах моего спутника промелькнула досада.

– Что случилось?

– Ничего… Но, прошу вас, идёмте назад.

Он чуть приобнял меня за плечо. Жест был мягким, почти деликатным, но я ощутила шевельнувшуюся в душе тревогу.

– Не бойся, душенька, я таких красавиц не обижаю. Будешь хорошо себя вести, обещаю, не пожалеешь. А не будешь, то…

Он склонился ниже и шепнул:

– Всё равно придётся хорошо себя вести.

– Милорд, прошу вас! – Я попыталась отодвинуться. – Пустите.

– Нет, душа моя, не пущу, и не надейся.

Его объятия напоминали капкан. Это уже не было игрой.

– Отпустите меня!

Я дёрнулась как только могла и он отпустил меня, но лишь для того, чтобы перехватить за локоть.

– Слышь, ты мне тут это… дурочку-то не валяй!

В попытке освободиться я схватилась свободной рукой за его рукав, но лишь ощутила под ним железные мускулы. Он легко протащил меня за собой несколько шагов, остававшихся до раскрытой калитки в кладбищенской стене, и, столкнув с дорожки, прижал спиной к стволу дерева.

– Что ж ты, краса моя, то задом вертишь, а то – на попятный?

Конечно, я могла закричать и меня бы услышали. Но что потом? Стыд, наказание за недостойное поведение… Будто мало мне барона Ховарда! Известно же: что бы ни сделал господин, виновата всегда служанка. Хотя, этот-то какой господин? Он же вообще непонятно кто, но тем больше позора придётся на мою долю. Я чувствовала, что ещё немного, и по щекам потекут слёзы. Удивительно, но, кажется, это его смягчило. Отпустив мои плечи, он чуть отстранился.

– Ну всё, всё, успокойся. Не люблю быть грубым с женщинами, но ты сама виновата.

На этот раз его объятия были действительно ласковы, но я невольно сжалась в комок и отвернула лицо, глядя на ластящийся к серым стенам склепа шиповник. Я впервые оказалась так близко к месту последнего пристанища Стэнфордов, устроенного в стенах замка, словно они и после смерти хотели оставаться его хозяевами. На заросшую дорожку перед приоткрытой дверью склепа опустилась ворона. Говорят, эта дверь никогда не бывает закрыта… В памяти некстати всплыл сегодняшний сон.

Я не понимала, чем вызван страх, разматывающийся в груди ледяным клубком. Близостью склепа? Моим опасным кавалером? Что это, вообще, за человек, явно выдающий себя не за того, кем является? Кто он на самом деле? Обычный стражник? Тогда что он делал в парадном зале, среди гостей? Дворянин из свиты леди Элис? Тогда почему изъясняется как мужлан? Чтобы не злить его больше, я попыталась изобразить робкую улыбку.

– Пожалуйста… очень вас прошу, будьте милосердны…

– А я разве что плохое делаю? – Он рассмеялся и склонился ко мне, сильнее прижимая меня к дереву. – Не жеманься, душа моя, тебе же самой нравится.

За его плечом сквозь рябь слабо колышущейся листвы была заметна неподвижная тень, которой только что там не было. Наверное, страх придал мне силы, я оттолкнула обнимавшего меня мужчину так, что он оступился в густой траве, едва не потеряв равновесие.

– Да что ты о себе возомнила, дура!

Молниеносным движением перехватив обе мои руки за запястья, он встряхнул меня, так стиснув пальцы, что я невольно вскрикнула.

– Знаешь, детка, я очень не люблю видеть на таких хорошеньких ручках кровоподтёки, так что постарайся меня не расстраивать.

– Будь ты проклят! – выдохнула я, уже действительно не понимая, кого больше боюсь. – Как этот склеп! Как хозяйка твоя! Пусти!

От неожиданности он ослабил хватку. Я рванулась, рискуя сломать себе запястья, и, забыв о манерах и достоинстве, ударила его коленом в то место, рядом с которым находился эфес дорогой шпаги. Воспользовавшись его оторопью, я, снова отбросив приличия, подобрала смягчившую удар юбку и бросилась прочь, стараясь не вслушиваться в несущиеся мне в спину ругательства.

Выскочив во двор, я сбавила шаг и огляделась. Интересно, как быстро разнесётся очередная сплетня о моём недостойном поведении? И сколько любопытных вопросов, ехидных замечаний и строгих упрёков мне придётся сегодня выслушать…

В этот момент над башнями раздался звук рога, возвещающий прибытие барона Дормонда и вызвавший вокруг новый всплеск суеты. Рог звучал так победно-ликующе, словно знал – невеста отвергла монашескую стезю и ждёт жениха.

Я отошла в тень колодезной беседки, радуясь возможности хоть немного побыть невидимой. Двор перед парадным крыльцом снова стал похож на бальный зал – переливы шелков, волны бархата, слепящие искры драгоценностей. Среди блестящей толпы я заметила барона Ховарда, чьи благородно-тонкие черты несколько портила наложенная на глаз повязка, и мне захотелось отступить поглубже за ажурную решётку.

Бросалось в глаза то, как выросла свита леди Элис – видимо, моя госпожа ошибалась, говоря о презрении баронов к вассальной зависимости от женщины-сюзерена. Конечно, едва ли все, окружающие сейчас дочь почившего графа, готовы присягнуть ей, как присягали её отцу, но кто-то, возможно, и не отрицал такого поворота событий – уж очень почтительно все перед ней склонялись, уж очень властно и уверенно держалась она сама. А я наконец рассмотрела её.

Наверное, леди Элис была очень красива, в конце концов, не зря красота считалась фамильной чертой Стэнфордов. Дочь сэра Фрэнсиса впрямь была похожа на своего отца. И, наверное, прав был барон Ховард – не только внешне. Это тоже наводило на мысль, что в скором времени многие лорды признают-таки новую графиню Стэнфорд своим сюзереном. Впрочем, нельзя было сбрасывать со счетов её будущего мужа, которому по традиции жена передаёт управление собственным наследством. Хотя, глядя на гордое, будто высеченное из мрамора лицо леди Элис, в такое верилось с трудом. Мне же вспомнились не раз слышанные слова о том, что мраморной статуей можно любоваться, но невозможно её любить…

Внезапно я ощутила сзади лёгкое движение, заставившее меня резко обернуться, едва не подскочив на месте. Из зарослей плюща с шумом выпорхнула стайка воробьёв – не считая их, я была в беседке одна. От облегчения я прислонилась к поддерживающей крышу ажурной колонне. Этот странный мужчина из свиты новой графини напугал меня даже больше, чем мне самой казалось… Напугал. Но сначала едва не заставил забыть приличия и осторожность. В его привлекательности было что-то дикое, завораживающее – словно повстречала хищного зверя, и надо бы бежать, а ты смотришь, не в силах шевельнуться. Вот и леди Камилла, похоже, готова совершить ошибку, пойдя на это сомнительное свидание.

Раздвинув плющ, я бросила взгляд в сторону аллеи. Кроны вязов казались почти чёрными, подсвеченные сзади садящимся солнцем. Конечно, он уже ушёл с кладбища… Мне вспомнилась неясная тень возле склепа и меня передёрнуло. Это место имело дурную славу и мне не раз приходилось слышать от других девушек, будто им что-то привиделось среди зарослей возле замшелых стен. Я старалась особо не прислушиваться к таким рассказам, но сегодня убедилась – служанки не врали. Но ведь и ничего дурного ни с кем не случилось, так что вряд ли этому мужчине что-то угрожает.

А вот леди Камилле, если она пойдёт к нему на свидание, угрожает. По меньшей мере – скандал и позор.

Пламя свечей дрогнуло от влетевшего через распахнутое окно ветерка, принёсшего запах цветущей за рвом черёмухи. Возле потолочной балки в пятне света вились ночные мотыльки.

Леди Камилла сидела перед зеркалом, и когда она обернулась ко мне, я заметила, как покраснели её глаза. На полу, возле подола её платья, валялся скомканный влажный платок.

– Помоги мне переодеться, Мэри.

– Ко сну, миледи?

Она промолчала. Я и сама поняла неуместность своего вопроса – ко сну её переодевали обычные горничные, не я.

– Вы всё же решили идти, миледи?

И снова молчание в ответ.

– Миледи, поверьте мне, это очень опасный человек!

Теперь леди Камилла смотрела в зеркало поверх собственного отражения – прямо мне в глаза. И взгляд её был холоднее зеркальной поверхности.

– Умоляю, вас, миледи, послушайте! Он – не тот, за кого пытается себя выдать.

– И кто же он, по-твоему?

– Не знаю. Он не дворянин, у него речь… так даже слуги не говорят! И его манеры…

– Манеры? – Леди Камилла болезненно скривила губы. – Я уже заметила, что у мужчин портятся манеры, стоит тебе оказаться рядом.

В этот момент мне хотелось провалиться сквозь землю. Незаслуженная обида слезами подступила к глазам.

– Миледи, я виновата только в том, что господам иногда бывает скучно, а у прислуги – злые языки и богатое воображение.

– Ладно, Мэри, я не сержусь. – Глаза леди Камиллы снова влажно блеснули.

– Простите меня, миледи!

Я присела и, поймав безвольную руку, поднесла к губам.

– Перестань… Я правда не сержусь. Я очень хорошо знаю, что за человек мой жених… Знаю, что мудрость – в терпении. Я буду мудрой, Мэри.

– Не ходите на свидание, миледи, – прошептала я, сжав её руку и чувствуя, что слёзы всё же вот-вот потекут по щекам.

Леди Камилла отняла руку и рывком поднялась.

– Пойду. Но, знаешь, я прислушаюсь к твоим опасениям и прикажу Робу сопровождать меня… находясь в отдалении, разумеется.

Последние слова леди Камиллы заставили меня перевести дыхание. Роб принадлежал к её личной охране и обладал двумя достоинствами – недюжинной физической силой и удивительной молчаливостью. Во всяком случае, его не слишком большого ума хватало на то, чтобы сразу забывать то, что он ненароком увидит. Раз уж госпожа не отказывается от этого свидания совсем, пусть хотя бы Роб будет неподалёку.

Я смотрела на неё и не могла понять, отчего мне кажется, что это свидание грозит леди Камилле чем-то худшим, нежели скандал…

Замок лихорадило. На колокольне давно пробило полночь, но леди Камилла так и не вернулась в свои покои. Стража и прислуга успела сбиться с ног, когда длинными и извилистыми коридорами, переходами и галереями из другого крыла замка долетела ещё одна тревожная весть – покои леди Элис пусты. Люди барона Ховарда грозили перевернуть Стэнфорд вверх дном, сталкиваясь с людьми барона Дормонда, получившими такой же приказ. Вдовствующая графиня со слезами хваталась за распятие, умоляя небо пощадить её дочь. Барон Ховард безуспешно пытался выведать у неё причину такого страха, пока его едва не силой выпроводили из молельни, и я почти сочувствовала ему. К слову сказать, барон Дормонд вёл себя не в пример хладнокровнее.

Мысль о том, чтобы рассказать о свидании, я отбросила сразу – что бы ни случилось с леди Камиллой, нельзя было ставить под удар её честь. Единственное, что я могла – это попытаться разыскать Роба. А Роба нигде не было.

Везде горели факелы, наверное, снаружи казалось, что замок охвачен предвещающим беду заревом. И когда мне стало казаться, что тревожнее на душе быть уже не может, я, проходя по одной из внутренних галерей, увидела на каменных плитах пола следы крови. Я смотрела на них как завороженная, не понимая, почему все спешат мимо, не обращая на них внимания, когда меня тронула за рукав Флори.

– Мэри, ты что же, ничего не знаешь?

– Чего я не знаю? Да разве здесь вообще кто-нибудь что-нибудь знает?

– Я про кровь. Ты не знаешь, что тут было? Этот дьявол в одиночку… о, господи!

– Какой дьявол?

– Ну, тот… Он ещё за тобой приударить пытался.

Я до боли сжала кулаки в попытке не дать чувствам отразиться на лице.

– Флори, да скажи же ты толком, что тут произошло? Что он сделал, почему он – дьявол?

– Потому что дерётся, будто из преисподней вырвался. Вслед за своей хозяйкой!

– Господи, да говори же по порядку!

Флори примирительно коснулась моего плеча.

– Хорошо, хорошо! Было вот что… С леди Элис беседовал капеллан, на этом самом месте. Он божьим именем заклинал её не поддаваться гордыне и соблазнам, подумать о душе своего отца, и о своей душе. – Флори перекрестилась, взгляд её стал умоляющим, будто вместо меня пред ней стояла леди Элис. – Она даже ему не вняла! Представляешь, даже слушать его не стала! Кликнула своего бешеного пса, и он прямо в присутствии капеллана не побоялся пролить кровь, представляешь? С капелланом пришли люди, чтобы проводить леди Элис в монастырь, вот с ними он и дрался. Теперь в часовне два трупа лежат. А здесь кровь ещё не смыли.

Флори снова торопливо перекрестилась.

– Где они теперь?

– Кто? А, леди Элис с этим бешеным… Да кто ж их знает! Напрасно барон Дормонд старается – ведьма кому угодно отведёт глаза. И появится, когда сама захочет.

– Когда всё это случилось?

Флори взглянула в окно.

– Да… солнце тогда уже село. Господи, а сейчас-то уже ночь глубокая! Где же леди Камилла?..

Я больше не могла слушать её причитания. Страх стучал в висках от сознания – случилось непоправимое. В памяти возникла ночь, когда я выбежала за крепостную стену в поисках отца и брата, и ощущение беды холодом пробежало по спине.

Сколькими смертями обернётся ещё одна попытка обвинить леди Элис в колдовстве?

* * *

Солнце поднималось из тумана, словно с трудом отходя от ночного кошмара. Леди Элис стояла посреди парадного зала, спокойно выслушивая сенешаля, рассказывающего ей о событиях этой ночи. И, отдавая ответные распоряжения, не оглядывалась на держащегося чуть поодаль барона Дормонда, снова обретшего свою невесту.

Кладбищенская часовня, несколько лет стоявшая закрытой, была единственным местом, которое тщательно не обыскивали, лишь заглянули в тёмные и пустые окна, да посветили фонарём за порог. И вот оказалось, что именно там леди Элис в молитвах провела эту ночь. Кто-то этому верил? Возможно. В всяком случае, никто не спорил.

Вдовствующая графиня, её дочь и капеллан оказались повинны в заговоре против законной наследницы Стэнфорда, и, когда заговор раскрылся, тайно покинули замок под покровом ночи. Наверное, кто-то верил и этому. Желающих возразить не нашлось.

Барон Ховард с первыми лучами солнца выехал из Стэнфорда вместе со всей своей свитой, в надежде нагнать свою невесту. Верил ли он в то, что ему это удастся? Похоже, он впрямь хотел в это верить.

Высокого, чересчур скромно одетого мужчины с чересчур дорогой шпагой на поясе нигде не было видно. Хотя именно он был повинен в произошедших ночью убийствах нескольких солдат из замкового гарнизона. Кто-то же должен понести наказание. Тем более, он действительно совершил эти убийства.

Жизнь в замке стремительно входила в спокойное русло, направляемая твёрдой рукой новой графини.

Только мне здесь места больше не было. Я – часть воспоминаний о тёмной странице жизни леди Элис, а плохие воспоминания стирают. Я не хотела быть стёртой с лица земли вместе с ними.

Этот день прошёл для меня в сборах, получении от управляющего рекомендательных писем для моих будущих хозяев, попытках не попадаться на глаза новой графине и скрыть слёзы по леди Камилле. И – в прощании со Стэнфордом. Я не жалела о том, что покидаю его, я просто прощалась с местом, где родилась и выросла, где узнала, что такое боль, тоска, страх и умение их скрывать под лукавой и легкомысленной улыбкой. Я испытывала облегчение при мысли, что никогда больше не увижу этих стен, не буду бояться после заката выглядывать в окно, не буду просыпаться в холодном поту после кошмарного сна, мучившего меня столько времени. Этот день был моим последним днём в Стэнфорде, и я хотела, чтобы он поскорее закончился.

А замок готовился к венчанию барона Дормонда и графини Стэнфорд. Замок ликовал, пряча свои тайны под роскошным убранством. Правда, в часовне лежали мёртвые тела, но что с того? Виновный в их смерти будет повешен, как только его отыщут. Если отыщут. И ещё троих убитых этой ночью не отыщут никогда… даже четверых, если считать беднягу Роба.

Слёзы снова подступили к горлу и я прикрыла глаза, стараясь не заплакать. Впрочем, в тени парадной лестницы, где я стояла, вряд ли кто-то это заметил бы. Все смотрели на крыльцо, где вот-вот должны были появиться жених и невеста. Сверху неслась музыка, снизу – приветствия и восхваления молодых. В первый момент никто не обратил внимания на стук с размаху ударившейся о стену дверной створки. Никто сразу не смог различить проклятий на фоне звуков праздника. Кажется, я была первой, обернувшейся к дверям чёрного хода.

Преследуемый стражниками, он выбежал едва не на середину двора, мигом опустевшую. Его одежда была изорвана и окровавлена, даже длинные густые пряди русых волос слиплись от крови. Сразу трое солдат преградили ему путь, окружили, в свете факелов сверкнули молнии клинков – одна ушла в сторону, другая прочертила дугу, сопровождаемую веером тёмных капель, увлекая вниз ещё один блеснувший клинок. Быстрый поворот, удар из-за спины, и один из преследователей отскакивает в сторону, разбрызгивая кровь, в то время как другой бьётся в судорогах на булыжнике двора. Ещё один резкий поворот, и подоспевший сзади стражник оседает, увлекая застрявшую в груди шпагу.

Сам раненый, потративший последние силы на этот отчаянный рывок, даже не смог нагнуться к умирающему в шаге от него, чтобы вернуть себе оружие. Просто прислонился спиной к поддерживающей крыльцо колонне и поднял голову. Ещё мгновение, и на него оказались нацеленными сразу несколько шпаг. Впрочем, убивать преступника прямо на глазах у жениха и невесты никто не решался. Чуть отступив от него, солдаты ждали команды. А я увидела, как смотрели друг на друга графиня и приговорённый, и поняла то, что до сих пор не приходило мне в голову. То, что многое объясняло в поведении этого человека. То, чего не могло быть, но оно было.

Эти двое любили друг друга. На миг леди Элис покинуло ледяное высокомерие и мне показалось, что она готова броситься к нему забыв о своём титуле и власти, о собственной свадьбе и стоящем рядом женихе. Но это был лишь миг. К графине вернулось обычное спокойствие и она отвернулась от подножия лестницы. Он же продолжал смотреть на неё и я видела его взгляд. Он боготворил. Он прощался и прощал ей всё. И, словно не в силах вынести этот взгляд, графиня ещё больше отвернулась – слишком резко, слишком неосторожно. Ножка в нарядной туфельке соскользнула с крутой ступеньки и леди Элис, потеряв равновесие, сорвалась вниз. Брызнули в стороны вплетённые в причёску жемчужины. Несколько женщин в толпе пронзительно вскрикнули.

Никто не успел подоспеть на помощь, а в следующий миг графиня оказалась у ног своего преступного любовника, стоящего ближе всех к подножию лестницы. Бросившиеся было к ней застыли. Застыли стражники с обнажёнными шпагами. Осёкся на полуслове барон Дормонд, пытавшийся отдать какой-то приказ. Приговорённый склонился к неподвижной графине, аккуратно приподнял ей голову, убирая с лица растрепавшиеся волосы. И тут она шевельнулась. Ударила его в грудь в попытке вырваться. Закричала, зовя на помощь, но перед этим её губы беззвучно шевельнулись. Беззвучно для окружающих, но любовник её услышал.

Рывком вздёрнув графиню на ноги, сам едва при этом не упав, он прижал её к себе, пачкая своей кровью её роскошное платье, и, выхватив кинжал, приставил лезвие к её горлу. Медленно, не отходя от стены и не давая никому зайти ему за спину, они отступали в сторону ведущей к кладбищу аллеи. А я смотрела на это, и не могла понять, почему никто не видит того, что вижу я. Как осторожно она наносила удары, стараясь не попасть туда, где на его рубахе выступили пятна крови. Как бережно он держал клинок, чтобы металл даже слегка не коснулся её шеи. Как пленница тайком поддерживала взявшего её в плен, стоило тому качнуться от слабости.

С лестницы неслись приказы барона Дормонда схватить разбойника, но попытки последовать им разбились о властный голос графини:

– Стоять! Он убьёт меня.

Барон Дормонд сулил виселицу всем, не успевшим спасти его невесту, и тут же, вторя ей, велел им не двигаться с места. Наконец, пара скрылась из глаз, растворившись в царящей за кругом факелов ночной темноте.

Не видя больше своей невесты, барон понял, что теперь приказы отдаёт он один, и направил солдат окружать кладбище – единственное место, где можно было скрыться, не выходя на открытое место. А мне казалось, что ещё немного, и я начну сочувствовать этим двоим, забыв, что они оба – чудовища.

Выбравшись из толпы, я прошла опустевшими коридорами в комнату рядом с покоями навсегда исчезнувшей леди Камиллы. Комнату, которая уже не принадлежала мне, и где мне было разрешено провести свою последнюю ночь в Стэнфорде.

Я не хотела знать, чем всё закончится.

На следующий день проводить меня вышла одна только Флори. Она рассказала, что не успели люди барона окружить кладбище, как из аллеи вышла леди Элис. Говоря, что не хочет начинать семейную жизнь с чьей-либо казни, она умоляла жениха помиловать не причинившего ей вреда разбойника, и не преследовать его. Потом попросила гостей простить её за то, что свадебные торжества на день откладываются, и удалилась в свои покои.

Уязвлённый тем, что графиня не только сама приняла решение, но и объявила его, говоря лишь от своего имени, барон не внял её просьбе и приказал продолжить поиски преступника, что было легко сделать по оставленному им на земле кровавому следу, ведущему к склепу. Стражники ворвались в склеп, но он был пуст. А на рассвете в зарослях шиповника нашли мёртвыми двоих людей барона. Их трупы были растерзаны, но на лицах застыли улыбки блаженства.

Глава третья

Похоронный Звон

Крупные капли дождя прибили сухую пыль и иссякли, даже во влетевшем через окно ветерке не чувствовалось влаги. Леди Джейн провожала глазами плывущую к горизонту так и не пролившуюся грозовую тучу.

– Можно ехать. Сама судьба мне благоволит.

Разумеется, на самом деле она так не считала. Наоборот, она была уверена, что судьба наказывает её, и эта уверенность ясно сквозила в её тоне, сводя на нет смысл сказанных слов. За два года службы в её доме я достаточно успела изучить свою госпожу, чтобы понять – ни в какое благоволение судьбы она не верит, и даже если на неё вдруг прольётся золотой дождь, она и его сочтёт дурным знаком.

С тех пор, как леди Джейн приняла ухаживания графа Рэдмонда, её не оставляло чувство вины, которое казалось мне вдвойне неразумным, потому что было искренним. Уж коли поддалась на уговоры, так люби и не оглядывайся. А если грех так тебя страшит, то успей подумать об этом прежде, чем кидаться в мужские объятия.

Устав от жалоб и молитв своей госпожи, я невольно думала, что стало бы со мной, сдайся я два года назад барону Ховарду. Наверное, уже оказалась бы на улице, лишённая доброго имени, надежды и средств… в общем, лишённая всякого будущего, кроме постыдного. А леди Джейн была пусть и не слишком знатной, но – дворянкой, и пусть не слишком богатой, но не бедствующей. К тому же любовник её не бросил и продолжал заботиться от ней даже теперь, когда её неожиданная беременность поставила под угрозу тайну их связи.

Прислуга шепталась, что любая женщина на месте моей госпожи, сочла бы любовь графа Рэдмонда величайшей удачей: знатен, богат, хорош собой, с таким мужчиной стойкость если и проявляют, то лишь для вида. И даже беременность более здравомыслящая женщина могла бы обратить себе во благо – у графа была дочь от законной жены, и роди любовница сына, это могло бы стать для неё удачей. Однако леди Джейн не видела в своём положении ничего, кроме наказания за греховную связь.

Словно услышав мои мысли, она отвернулась от окна, бросив в мою сторону взгляд, в котором сквозило привычное печальное осуждение, впрочем, вряд ли относящееся ко мне, скорее уж, к собственным её мыслям.

– Мэри, проверь багаж.

Я поклонилась и с облегчением вышла из комнаты. То ли настроение госпожи передалось и мне, то ли виной было тягостное ощущение непролившейся грозы в душном воздухе, но бездействие выматывало и я была рада любому пустяковому поручению. Скорее бы уже пуститься в дорогу. Тем более, решение леди Джейн уехать было разумным. Пока её положение не было заметным, но потом неизбежные недомогания могли охладить чувства графа, а если добавить к ним такие же неизбежные пересуды в обществе, да ещё и подозрительность графини… В городе, расположенном в нескольких днях пути отсюда, леди Джейн принадлежал довольно большой дом, и отъезд туда был наилучшим решением.

Проходя мимо окна, я мельком заметила во дворе мужчину, держащего в поводу крупного гнедого коня. Он стоял спиной ко мне, разговаривая с управляющим. В груди что-то дрогнуло, заставив остановиться и медленно вернуться к окну. Высокая худощавая фигура, перевязанные на затылке длинные тёмно-русые волосы – всё это могло принадлежать кому угодно, не такие уж редкие приметы, но я застыла, ожидая, когда он повернётся в мою сторону. Два года прошло и мне казалось, что ужас от пережитого в Стэнфорде успел сгладиться, но глядя на стоящего во дворе человека, я чувствовала, как ко мне возвращается страх и просила бога, чтобы это оказалось просто случайным сходством, чтобы мужчина поскорее обернулся и я увидела незнакомое лицо, совсем не похожее на лицо человека, внушавшего мне страх даже больший, чем хозяйка Стэнфорда.

Замерев, я молилась, чтобы это оказался не он, и мужчина во дворе наконец обернулся. В груди оборвалось. Это был он.

В этот момент в коридор вышла Мэг, которая теперь, когда стало понятно положение госпожи, сменила меня возле неё, как опытная в таких делах женщина, замужняя и имевшая собственных детей. При виде её я подавила желание отпрянуть от окна, чтобы не показать волнения.

– Кто это? – я постаралась, чтобы мой голос звучал безразлично-спокойно.

Мэг остановилась и выглянула наружу.

– Миледи наняла сопровождающего в дорогу. Путь-то неблизкий, да ещё через лес… – и она стала спускаться по лестнице, оставив меня дальше бороться с тревогой.

Похоже, судьба зло посмеивалась над леди Джейн, которая в довершение своих истинных проблем и надуманных невзгод ещё и наняла себе в охрану убийцу!

Снова выглянув в окно, я увидела, что гнедой привязан возле ворот, а его хозяин поднимается на крыльцо. Не желая оказаться у него на пути и не думая о том, что постоянно избегать его всё равно не получится, я шмыгнула за дверь ближайшей комнаты, прильнув к щели. Спустя некоторое время наёмник в сопровождении управляющего вышел в коридор, и я почувствовала, как в душу просачивается надежда: этот человек впрямь был довольно высок ростом и худощав, но его волосы, тоже длинные, показались мне темнее и не вились, а в движениях не было чуть ленивой грации, едва не помутившей мне рассудок в Стэнфорде, и вообще, походка у него была другая, да и черты лица, пожалуй, погрубее… Я вдруг почувствовала себя страшно уставшей, от облегчения хотелось упасть на пол и не двигаться, или, наоборот, смеяться, танцевать, благодарить судьбу за свою ошибку.

Вспыхнувший было страх отпустил. Два года покоя не смогли выгнать его, лишь усыпили, да и то не слишком, если я в каждом незнакомце готова разглядеть черты, кошмаром врезавшиеся тогда мне в память. Или не в каждом? Сердце снова сжалось. А если это, всё же, он?

Пока шли сборы в дорогу я, даже против своего желания, бросала взгляды в сторону наёмника и память словно строила мне гримасы, то заставляя узнать светло-серые глаза, худое лицо, русые, светлеющие на концах волосы, то вынуждая признать, что манера держаться, осанка, походка у этих людей были разными. И улыбка… Оказываясь рядом с леди Джейн, он всякий раз почтительно, даже немного угодливо улыбался, и эта улыбка не имела ничего общего с уверенной, чуть нагловатой усмешкой человека из Стэнфорда. И ещё мне пришло в голову, что, если именно его я встретила в Стэнфорде, то ведь и он мог узнать меня. Но он, несколько раз скользнув по мне глазами и один раз чуть рассеянно улыбнувшись, ничем не выдал, что узнаёт во мне ту, которую он однажды пытался соблазнить, а получив отказ – грубо удержать. Впрочем, за два года мог и впрямь забыть, ведь я и сама сомневаюсь, узнаю его, или ошиблась.

Наконец мы выехали, окончательно окунувшись в жару и пыль этого безжалостного дня. Монотонная дорога убаюкивала, и Мэг в углу кареты боролась с дремотой, силой воли заставляя себя не клевать носом и с укором поглядывая на госпожу, которая, вместо того, чтобы мирно задремать, тем самым позволив сделать то же своим служанкам, с напряжённой заинтересованностью смотрела в щель между занавесками. И не нужно было проявлять чудеса проницательности, чтобы догадаться – на кого. Наёмник явно специально ехал так, чтобы быть заметным из окна кареты, демонстрируя, как изящно он держится в седле и с какой лёгкостью управляет своим горячим, чуть диковатым жеребцом. И в сторону кареты ни разу не повернулся, давая даме возможность спокойно, без смущения разглядывать себя.

Мне подумалось, что в Стэнфорде он исполнял волю его хозяйки, но сейчас-то, на службе леди Джейн, ему не нужно выполнять кровавых поручений, сейчас он просто охранник, а значит, зря я так боюсь неизвестно чего. И всё же… всё же я не могла унять тревоги, хоть рассудок и говорил, что для неё уже нет причин. Он же просто наёмник. Обычный наёмник. Если это, вообще, он.

Во время очередной остановки я подошла к Мэг.

– Ты знаешь, как зовут нашего охранника?

Я кивнула в его сторону. Мэг усмехнулась, проследив за моим взглядом.

– Приглянулся? Ну да, красавец. Только проку от таких…

– Госпожа не говорила, как его зовут?

– Экхард.

Имя было незнакомым. Хотя, я ведь не знала, кем он представлялся в Стэнфорде… Я смотрела, как он возится с лошадьми, пока госпожа прогуливается по обочине дороги, чтобы немного отдохнуть от тряской кареты. Мой взгляд остановился на его руках. У того, из Стэнфорда, они были запоминающиеся, и сейчас, глядя на руки Экхарда, у меня по спине пробежал холодок, несмотря на жаркий день. Мне показалось, что я снова ощущаю на своих запястьях железную хватку этих пальцев – костлявых, но жилистых и, даже на вид, очень сильных.

Мне подумалось, что услышь я его голос, то смогла бы точно понять, тот ли это человек. Голос его я помнила. Но у меня не хватало духа самой заговорить с ним, крутиться же рядом в ожидании, когда это сделает кто-то другой, я тоже не могла. Да и не стремился никто с ним разговаривать. Ни у кого из маленькой свиты, в которой, кроме нас с Мэг, был её муж Марк, выполняющий сейчас обязанности кучера, и лакей Джейкоб, Экхард, похоже, не вызывал симпатии.

За те полдня, что мы провели в дороге, он сумел восстановить против себя всех, кроме госпожи, в характере которой очень быстро разобрался, сменив угодливую улыбку на чуть печальный, сдержанно-сочувственный взгляд. Зато с остальными он вёл себя с лёгким пренебрежением, словно знатный дворянин, волею судьбы вынужденный находиться среди простонародья. Я снова вспомнила Стэнфорд. Тот человек тоже поначалу пытался выдать себя за благородного, и это ему вполне удавалось, впрочем, до тех пор, пока он не открывал рот, потому что речь выдавала его с головой. Так говорить мог только выходец из самых низов, если вообще не из каких-нибудь трущоб. Да, если бы я услышала, как Экхард говорит, я бы точно поняла, он это был, или нет.

Вечером мы остановились в небольшой придорожной гостинице. Джейкоб договорился с хозяином, чтобы тот устроил благородную постоялицу со служанками в комнате на втором этаже, и я позавидовала мужчинам, которым предстояло ночевать на улице рядом с лошадьми. Глядя на устроенный во дворе гостиницы навес над лошадиными кормушками, я представляла душную каморку, настоящими хозяевами которой наверняка были насекомые, и молилась, чтобы предстоящая ночь подольше не начиналась, а начавшись, побыстрее закончилась.

К моему облегчению, устройством постели для госпожи занялась Мэг, мне же предстояло позаботиться об ужине. Радуясь возможности хоть ненадолго покинуть тёмное и душное помещение, я спустилась по скрипучей лестнице и, не успев выйти в зал, через дверной проём увидела Экхарда. Они с хозяином медленно шли в мою сторону, о чём-то негромко разговаривая. Я отступила в тёмный закуток под лестницей, решив дождаться, когда они пройдут мимо, и не сомневаясь – если именно Экхард встретился мне в Стэнфорде, я пойму это по голосу. У того человека он был мягким и довольно мелодичным, можно было бы сказать – приятным, обладай им кто-нибудь другой.

Но, когда Экхарду оставалось несколько шагов, чтобы до меня донёсся их разговор, мне снова не повезло. Хозяин кивнул и повернул обратно, Экхард же направился к лавке, вплотную придвинутой к стене, за которой я притаилась, и сел. Теперь нас разделяли лишь тонкие, неплотно пригнанные доски. Хоть щели в стене и были широкими, на моё счастье Экхард не мог заметить меня из освещённого зала. Только услышать. Впрочем, вряд ли он стал бы прислушиваться к шорохам на лестнице, тем более, что совсем рядом переговаривались и пересмеивались несколько заглянувших на огонёк путников – по виду, бродячих торговцев.

Экхард сидел вполоборота ко мне, тяжело облокотившись о стол, я видела его падающие на спину волосы, ворот рубахи, потемневший с изнанки от долгой носки, и уходящий под него тонкий неровный шрам на шее. Сомнений больше не осталось, как и надобности слышать его голос. Подобных совпадений не бывает – такой же шрам, идущий от уха почти до ключицы, был у человека из Стэнфорда. Я попыталась усмирить участившиеся удары сердца. Надо было выбираться, пока меня не хватились или пока Экхард не заподозрил, что за ним наблюдают.

К столу подошёл слуга, принёсший ужин, и пока Экхард отвлёкся на него, я хотела осторожно выйти из закутка, однако мне снова помешали. Не заметная из моего укрытия дверь громко хлопнула, послышались вяло-недовольные голоса, и в щель я увидела мужчину в длинном плаще и надвинутой на лицо шляпе. Несмотря на стремительную походку, мне показалось, что он сильно пьян. Мужчина грубо оттолкнул слугу, который отскочил к двери, перекрыв мне выход, и опустился на скамейку напротив Экхарда. Тот напрягся, глядя на вошедшего, который бросил на стол шляпу, скрывавшую его лицо. Я обмерла. Напротив Экхарда сидел граф Рэдмонд. Слуга торопливо ушёл, но я не двигалась с места, понимая, что происходит нечто странное.

Граф опёрся о стол, приблизившись к слегка отпрянувшему Экхарду.

– Дэсбелл!

Тот быстро оглянулся по сторонам.

– Тише, господин мой, тише…

Граф расхохотался, и в его раздражённом смехе явно сквозили лихорадочные нотки.

– Ты разве не гордишься своим прозвищем?

– Возьмите себя в руки, господин.

– Не приближайся ко мне! – брезгливо процедил граф сквозь зубы, хотя Экхард не шелохнулся. Судя по его виду, он был напряжён, почти испуган, но не удивлён.

– Что вы здесь делаете, господин?

– Хочу отменить свой приказ. Всё, убирайся, ты свободен.

Экхард не ответил. Он успел овладеть лицом и теперь смотрел на графа безо всякого выражения.

– Ах, да… деньги оставь себе. Что ты молчишь? Ты понял меня?

– Понял, господин, понял.

– И чего ты ждёшь? Ещё денег тебе дать? Чтобы ты оставил и её и меня в покое? – Граф бросил на стол кошелёк. – Доволен?

Экхард не прикоснулся к кошельку, даже не взглянул на него.

– Успокойтесь, господин. Вы привлекаете внимание. Вам ведь не нужно, чтобы вас узнали? Чтобы госпожа вас увидела? Как вы будете объяснять своё появление?

– Ты понял, что я сказал?

– Понял. Чего тут непонятного… Деньги заберите. С госпожой ничего не случится.

Кажется, я снова начала дышать лишь после того, как граф вышел. Экхард проводил его оловянным взглядом. Я не поняла, о чём они говорили, но разлившийся внутри холод не обманывал, подсказывая, что я случайно стала свидетельницей того, чему нельзя быть свидетелем. Как граф назвал Экхарда… Дэсбелл? Похоронный Звон? Кто может носить такое прозвище? Я вспомнила леди Камиллу, и сердце сжалось ещё сильнее. Из-за охватившей меня паники я пропустила момент, когда в зал вошёл ещё один, не знакомый мне человек, и молча сел на скамью, с которой только что поднялся граф.

– Вам-то что здесь понадобилось, господин мой дорогой? – медленно проговорил Экхард, растягивая слова до змеиного шипения.

– Чего он от тебя хотел?

– А вы догоните, спросите.

– Не забывайся.

– Беспокоится. О госпоже, о ребёнке… я ж сопровождаю её, охраняю.

– Почему тогда он не поднялся к ней?

– И с чего бы я стал задавать ему такие вопросы, господин мой? Не счёл нужным, наверное, вот и не поднялся.

Незнакомец поморщился. Несмотря на его жёсткий, даже властный тон, я чувствовала, что он боится Экхарда и с трудом сдерживает свой страх. И Экхард, судя по усмешке, тоже прекрасно это видел.

– За что он предлагал тебе деньги?

– Я же сказал, господин. Беспокоится.

– Почему ты не взял?

– Совесть не позволила.

– Что не позволило?

Экхард молча облокотился о столешницу, глядя в упор на собеседника. Тот, в свою очередь, тоже приблизил к нему лицо. Теперь они говорили ещё тише, но до меня по прежнему долетало каждое слово.

– Если из-за твоих игр в совесть он что-нибудь заподозрит, я найду способ отправить тебя на виселицу раньше, чем тебе и так на роду написано.

– А вы не угрожайте мне, господин. Что моё ремесло грязное, я и без вас знаю. Однако ж исполняю я его честно. Вы мне заплатили за то, чтобы женщина умерла, и она умрёт. Никто не должен понять, что она умерла не сама? Никто не поймёт. Но только это – всё. Следить я ни за кем не нанимался. И у кого что на уме – не моя забота. А виселицей мне грозить не надо. Не в ваших интересах.

– Ты, вроде, сам мне угрожать пытаешься?

– Упаси боже, господин мой.

– Надеюсь, ты понимаешь, что если у меня возникнут проблемы, у тебя они возникнут тоже.

– Мне не надо проблем, господин. Ни своих, ни чужих.

Когда он вышел, Экхард, словно внезапно ощутив духоту, распахнул куртку и потёр грудь, выдохнув ругательство. Я чувствовала себя мышью в мышеловке. Даже обморок казался мне сейчас благом – потеряешь сознание, и не ощутишь приближения гибели… Я с трудом погасила панику, боясь шевельнуться в своём ненадёжном убежище. Экхард подвинулся на скамье, и я едва не вскрикнула, представив направленный на меня сквозь щель неподвижный взгляд блёклых глаз, но тут же почувствовала облегчение – он просто принялся за еду. Я постаралась взять себя в руки и успокоиться, ведь до сих пор он не обнаружил меня. А если буду сидеть тихо, то и не обнаружит.

Самым страшным было то, насколько близко от меня он находился – просунув в щель палец, я могла бы коснуться его плеча. Я слышала его дыхание, слышала, как он жуёт, чувствовала исходящие от него запахи конюшни и давно не стиранной одежды, смешивающиеся с запахом пива, мяса и пряностей, и ощущала, как меня начинает мутить. Он ел не спеша и мне стало казаться, что это будет длиться бесконечно. Я проклинала своё невезенье, желая ему подавиться. Наконец он отодвинул пустую тарелку, но моё облегчение сменилось отчаянием, когда он, взяв кружку с пивом, прислонился спиной к разделяющим нас доскам. Теперь прядь его волос, попав в щель, касалась моей щеки, и я почти перестала дышать.

В этот момент надо мной на лестнице послышались шаги. От страха я закусила губу до крови, но спускавшийся не заметил меня, а когда он вышел в поле моего зрения, я узнала Джейкоба. Он оглядел зал и повернулся к Экхарду.

– Ты не видел Мэри?

Тот хмыкнул и сделал долгий глоток.

– Госпожа зовёт Мэри, – повторил Джейкоб.

– Здесь её нет, как видишь. А жаль…

Судя по тому, как захохотали сидящее рядом торговцы, он сделал непристойный жест. Джейкоб поморщился.

– Поаккуратнее. Ты не в борделе.

Экхард рассмеялся.

– Бордель везде, где есть женщины.

– Это тебя пускают только в бордели. Будь уверен, есть и другие места, куда таких как ты никогда не пустят.

– Если я захочу куда-то войти, то войду, будь уверен.

– Но пока не пробовал, судя по тому, что руки-ноги у тебя целы.

Экхард снова издевательски фыркнул.

– Ах, ты ж, сколько смелости на фунт живого веса!

– Если у тебя её недостаток, могу поделиться.

– Тебе давно трёпки не задавали?

– Хочешь попробовать?

– Лень, конечно… – Экхард отодвинулся от стены и поставил кружку. – А, ладно! Считай, что уговорил.

Он медленно поднялся и потянулся.

– Ну, пойдём… хоть разомнусь.

Теперь рассмеялся Джейкоб.

– Давай, давай! Тебя, видно, давно уму-разуму не учили.

Я дождалась, когда они вышли, и выбралась из закутка. Ноги онемели от долгого неподвижного сидения, голова кружилась, сердце колотилось, как сумасшедшее. Все посетители потянулись за повздорившими мужчинами, предвкушая развлечение, и я, беспрепятственно пройдя через зал, осторожно выглянула во двор. На меня никто не обратил внимания, все смотрели на стоящих друг напротив друга противников, держащих в руках палки. На земле лежала шпага, рядом с ней стоял один из торговцев, видимо, чем-то заслуживший благосклонность Экхарда. Он то уважительно поглядывал на шпагу, которую ему доверили охранять, то, с некоторым сомнением, на её хозяина, судя по всему, не привыкшего к такому простонародному оружию, как палка. Джейкоб же, я знала, владел палочным боем прекрасно, да и все могли это заметить, судя по ловким движением, которые он сделал то ли ради разминки, то ли из удовольствия продемонстрировать своё умение неподвижно стоящему напротив противнику. Экхард действительно просто стоял в ожидании начала поединка, но у меня неприятно сжалось сердце. Я помнила Стэнфорд. И его неподвижность меня не обманывала.

Джейкоб напал первым, Экхард легко уклонился, даже не пуская свою палку в ход. Ещё атака – с тем же результатом. И ещё… Они кружились друг напротив друга, Джейкоб наступал, Экхард то уворачивался, то парировал удары, не пытаясь нанести ответных, но ни лени, ни медлительности в его движениях больше не было, они стали скупыми, но быстрыми и чёткими. Зрители смеялись, то ли подбадривая бойцов, то ли отвлекая их своими выкриками. И я не уследила момента, когда расстояние между противниками внезапно сократилось, а в следующий момент Джейкоб сидел на земле, а палка Экхарда упиралась ему в грудь. Зрители ахнули, кто-то одобрительно засмеялся. Экхард протянул Джейкобу руку, но он словно не заметил её и медленно поднялся.

– Джейкоб, ладно тебе! Ну, сболтнул я ерунду.

Тот молча отвернулся, и Экхард придержал его за рукав.

– Да, брось! Я проветрился и понял, что неправ.

На этот раз тот пожал вновь протянутую руку, но не сказал ни слова. Не дожидаясь окончания, я скользнула обратно в зал. Надо было заняться ужином для госпожи, за которым она меня послала.

Позже я узнала, что Джейкоб отказался выпить с Экхардом мировую.

Глава четвёртая

В западне

После ночи, которую я провела без сна, глядя то на спящую госпожу, то на дверь, и в страхе прислушиваясь к каждому шороху, наступил день, не принёсший облегчения. В сторону Экхарда я старалась не смотреть, чтобы ненароком не встретиться с ним взглядом, боясь, что по моим глазам он догадается о моём страхе и что-нибудь заподозрит. А после того, как госпожа спросила, отчего у меня такой усталый и измученный вид, и мне пришлось сослаться на жару, я вообще старалась не поднимать глаз в надежде избежать вопросов, на которые боялась отвечать.

К вечеру мы снова остановились в придорожной гостинице. Госпожа велела мне приготовить комнату, пока сама прогуливалась по двору в сопровождении Мэг. Я украдкой осмотрелась и, увидев, что Экхард помогает Марку распрягать лошадей, достала из кареты узел с вещами и пошла в дом, уверяя себя, что когда я отвернулась, мне в спину не упёрся бесстрастный взгляд светло-серых глаз. И всё же, мне казалось, будто я физически ощущаю его, словно коснувшийся спины холодный металл.

Не приносящий свежести ветер взметал с сухой земли пыль и трепал волосы, заставляя кивком откидывать с лица выбившиеся из причёски пряди, узел в руках мешал посмотреть под ноги, и я оступилась на пороге, едва не уронив ношу. В этот момент чья-то сильная рука поддержала меня за локоть. Я обернулась и внутри что-то болезненно оборвалось.

– Осторожней, красавица!

Экхард распахнул дверь и мягко подтолкнул меня, не давая выскользнуть обратно. Дверь захлопнулась, и мы оказались в темноте, после яркого света казавшейся непроглядной. Экхард шагнул ко мне, заставив отступить в угол, и упёрся рукой в стену рядом, загородив мне выход.

– Непростительная ошибка, красавица.

Он придвинулся почти вплотную. Я чувствовала его дыхание возле моего лица и, кажется, сама перестала дышать. Ошибка? Непростительная ошибка? Экхард усмехался. Я сжалась и непроизвольно закрыла глаза. Если он догадался, что я подслушала вчерашний разговор, мне конец. Я снова вспомнила его железную хватку. Господи, если всё закончилось, то уж скорее бы!..

Экхард вытащил из моей руки узел.

– Такая девушка не должна работать сама. Это за неё должны делать другие, а она – смотреть и подбадривать.

Он отодвинулся, но я не могла пошевелиться.

– Ну, иди наверх.

– Иди ты первый, – с трудом выдохнула я.

– Вот уж нет. В такой темноте сам чёрт ногу сломит. Если ты оступишься и на меня упадёшь, я-то тебя поймаю. А если я на тебя… – Экхард рассмеялся. – Я не против, но не на лестнице же!

Он снова легонько подтолкнул меня и я, подхватив юбку дрожащими руками, стала подниматься.

Лестница закончилась, я отворила дверь в тесную каморку и, переступив порог, обернулась. Экхард вошёл следом, склонив голову в низком дверном проёме, но мне показалось, что я заметила скривившую его губы усмешку. Однако когда он выпрямился, его лицо снова было бесстрастным. Мгновение, когда мы молча смотрели друг на друга, повисло тягучей каплей воска. Экхард стоял, заслонив выход. Я чувствовала, что сейчас не выдержу, закричу, попытаюсь оттолкнуть его и убежать… В этот момент он протянул мне узел с вещами, улыбнулся и вышел. Не зная, что думать, я упала на низкую кровать и беззвучно разрыдалась.

Наутро тягостное путешествие продолжилось. Во время очередной остановки леди Джейн прогуливалась уже в сопровождении Экхарда, с почтительной скромностью склоняющего голову, стоило даме повернуться к нему. Его совершенно не заботило, насколько яркий контраст был между постно-благостным видом, который он выдерживал под её взглядом, и доходящим до наглости высокомерием в её отсутствии.

Когда они отошли на достаточное расстояние, Марк усмехнулся.

– А ребёночек-то, кажется, в браке родится.

Джейкоб плюнул себе под ноги и отошёл к лошадям. Проводив его взглядом, Марк снова рассмеялся.

– Да, не хотел бы я, чтобы меня так! Ладно, если бы бока после драки болели, но вот просто на зад шмякнуться…

– А ты лучше не смейся. – Мэг раздражённо смотрела на пару в отдалении. – Не приведи боже такого хозяина! Быстро всех заставит сапоги ему лизать. А у самого-то за душой ветер свистит…

– Зато от позора спасёт.

– Ну да, такие хищники всегда чувствуют, где чего от жизни урвать…

Я слушала их разговор, и ощущала, будто в душе поднимается ледяная вода. Хищник… Мэг даже не догадывается, насколько точно и страшно её сравнение. Как же я ненавидела судьбу за этот подслушанный разговор! Что я могла сделать? Предупредить госпожу? Но захочет ли она поверить? Что для неё слова служанки по сравнению с перспективой брака? А не поверив, не выдаст ли моих опасений? Тогда я погибла – таким, как Экхард, никакие свидетели не нужны. Но даже если бы я рискнула открыться госпоже, даже если бы она поверила мне, разве могло бы это её спасти? Я помнила Стэнфорд. Скольких солдат гарнизона он убил, скольких ранил… Разве выстоят против него лакей и кучер? И что ему стоит убить трёх женщин вместо одной? Я посмотрела на продолжающих переговариваться Мэг и Марка, на Джейкоба, с сумрачным видом проверяющего упряжь, и представила их всех лежащими на забрызганной кровью траве… Мне пришлось до боли стиснуть кулаки, чтобы прогнать страшное видение. А если рассказать кому-нибудь из них? Господи, да нет, то же самое и будет… От бессильного отчаяния из глаз едва не брызнули слёзы.

– Мэри!

Я вздрогнула от неожиданности. Мэг с осуждением покачала головой.

– Не пялилась бы ты на него! Вот станет хозяином, и без твоих взглядов под юбку к тебе полезет. Ты, главное, судьбу госпожи не повтори.

Судьбу госпожи… Боже, если бы она опять хоть немного догадывалась о смысле собственных слов!

* * *

Путешествие близилось к концу, эту ночь нам предстояло провести уже дома. Я чувствовала, что ещё немного, и мне не выдержать груза своего знания, ожидания страшной развязки и невозможности никому ничего высказать. Даже не слишком внимательная к подобным вещам госпожа отметила мой измученный вид и спросила, здорова ли я. Мэг смотрела на меня со снисходительным осуждением, и когда госпожа не слышала, начинала рассуждать, почему неопытные дурёхи так падки на разных смазливых негодяев, что готовы вконец себя изводить. Экхард выглядел беспечным и довольным жизнью. Мне казалось, что я всё больше погружаюсь в состояние, похожее на тяжёлый сон наяву.

Всё было впрямь как во сне – прибытие, сопровождающая его суета, какие-то мелкие поручения, которые я выполняла как механическая кукла, не вполне понимая, что делаю и зачем. Госпожа, измученная долгой дорогой, сразу поднялась в свои покои и рано отпустила нас с Мэг. Я ждала ночи, чтобы в настоящем сне укрыться от своих мыслей, страхов и изматывающего ожидания трагедии. Но когда ночь наступила, я поняла, что не могу сомкнуть глаз и забылась лишь когда окно начало светлеть.

А потом настало утро. Меня даже не удивили, не испугали и почти не причинили боли послышавшиеся со второго этажа рыдания Мэг.

Госпожа выглядела странно осунувшейся, очень бледная на белоснежных простынях, и я лишь подумала, как она красива, несмотря на искажённое смертью лицо. И так заботливо укрыта, как будто мирно умерла во сне. Вряд ли он не сбил одеяло, когда душил её – медленно и мучительно, чтобы не оставить следов. Значит, это он укрыл её – аккуратно, нежно, как спящую.

Я вспомнила леди Камиллу. Никто не знает, куда она исчезла. Только я знала, что она ушла на свидание с ним, я – и ещё Роб, но его тоже так и не нашли. Я смотрела на мёртвую госпожу, слышала приглушённые разговоры, вздохи, всхлипывания, и мне казалось, что душа покрывается льдом. И что этот лёд не растает никогда, превратится в камень, сделает меня на всю жизнь усталой и бесчувственной.

Да, казалось. Пока я не столкнулась с Экхардом, не встретилась глазами с его взглядом. Вся моя ледяная усталость растаяла. Да что там усталость – моя душа чуть не растаяла от страха перед этим человеком. Отчего-то мне казалось, что он скроется после того, что сделал, но он никуда не делся. Он выглядел раздосадованным и таким же удручённым, как все. Он ничего не боялся. Он вёл себя так, как вёл бы на его месте обычный охранник, не получивший жалованья и ждущий похорон госпожи и приезда наследников, чтобы его рассчитали и отпустили. И он не боялся, что его заподозрят. Он вообще ничего не боялся. Боялась я.

Те, кому есть, чем заняться, долго не рыдают. После смерти госпожи потекли печально-деловитые будни, наполненные приготовлениями к похоронам. Тех, кто унаследует этот дом, скоро не ждали, а меня даже не слишком волновало, кто это будет, я хотела поскорее получить расчёт, рекомендации, и покинуть второе место службы, где я стала свидетельницей гибели своей хозяйки от руки одного и того же убийцы. Я каждый день молилась, чтобы сделать это поскорее, молилась о том, чтобы больше никогда этот человек не возник в моей жизни.