Год Кролика

Размер шрифта: 13

Ольга Толкачева

ГОД КРОЛИКА

Правдивая история Арсения К.

Скоро я получу паспорт и выйду за ворота Интерната. У меня есть семь дней, чтобы собрать вещи, попрощаться с друзьями и «окончательно повзрослеть для честной трудовой жизни за Стеной», как сказал в своей речи Директор.

Но я не тороплюсь. Сейчас я сижу под своим Дубом и на моих коленях лежит толстая черная тетрадь, которую я получил от Инспектора в подарок. Он не оставил в ней ни пометок, ни приветственной надписи ― ничего. Но я понял, что он хотел этим сказать и постарался выполнить его немое пожелание.

Мне нравится эта тетрадь: когда прикасаешься к ее кожаной обложке чувствуешь прохладу, но постепенно она теплеет, как будто оживает под моей ладонью. Тогда я представляю, что так же, одним прикосновением я оживляю всех тех, кого мы потеряли в этом году. И мне становится легче…

Вчера был мой Выпускной. Было много света, еды и, конечно, речей. Мы, выпускники, должны были слушать оды Правительству, Труду, Миссии, но нам самим не дали сказать ни слова. Это несправедливо. Поэтому я все сказал – здесь. Написал все, что произошло в последний год. Как я стал готов для «честной трудовой жизни». Как я из Кролика превратился в Дракона.

Весна. Год Кролика (26.05.2059 по старому стилю)

Я родился в год Кролика (2047 год по старому стилю). Родителей я не знаю – меня оставили в роддоме сразу после рождения. Я часто думаю о них: представляю, каким был папа, какого цвета глаза были у мамы. Наверное, в папу я такой высокий, у меня его черные волосы, но голубые глаза достались мне от мамы. Она точно была красивой. А папа – сильным. Я не держу на них зла за то, что они оставили меня. Это спасло мне жизнь. А может быть, и им. Слишком сложные тогда были времена, чтобы растить ребенка. Забирали своих детей из роддомов только Инакомыслящие, но их младенцы быстро погибали – экология тогда была ни к черту. В роддомах тоже выживали не все, но шансов было больше.

Я использовал данные мне шансы на все сто процентов. «Кушал хорошо, был улыбчивым и некапризным ребенком» – так написано в моем личном деле. Первые четыре года своей жизни я провел в Доме малютки, но подробно рассказать об этом времени я не могу – в раннем детстве еще не так хорошо соображаешь. Но я помню, как в четыре года меня перевели в Интернат и определили к остальным Кроликам. Тогда туман в моей голове рассеялся, я стал больше запоминать, думать, но остался все таким же неразговорчивым. Я больше люблю слушать.

Старый Дэн рассказывал мне, что раньше люди были наивными и очень любили игрушки. У них даже была традиция дарить друг другу фигурки животных на Новый год. В год Свиньи бумажных, керамических и шоколадных поросят можно было купить на каждом углу, в год Дракона – везде вам попадались дракончики. Сейчас мы молимся, чтобы поросят, дракончиков и кроликов было меньше. Все потому, что в 2020 году Восточный календарь вышел из-под контроля. Природа начала мстить человечеству за вымерших животных, отравленные реки и вырубленные леса. Дикие животные вымирали, домашних косили эпидемии и болезни, от которых ветеринары не знали лекарств. Тогда же начали рождаться дети с признаками животных-символов года: младенцы с поросячьими пятачками – в год Свиньи, со змеиными языками – в год Змеи, петушиными хохолками – в год Петуха. «Аномальными младенцами» природа как будто пыталась сохранить баланс, спасти вымирающие виды. Но человечество было в панике. Каждого нового года ждали с ужасом. И каждый новый год приносил свои ужасные плоды – тысячи младенцев с уродствами.

В этой игре за выживание природа определила меня в «команду людей». Я родился в год Кролика, но без аномалий. Однако среди моих интернатовских однокурсников есть и Макс – с вытянутыми, покрытыми серой шерстью ушами, и Юлиана – с огромными выпирающими зубами, которые она все время стачивает о карандаши, и Савва – с красными кроличьими глазами. Те, кто рожден в третью волну Восточного календаря, 12 лет назад, имеют явные кроличьи признаки, но только по одному. Но до нас доходят слухи, что детей четвертой волны только наполовину можно считать за людей, признаков животных становится больше. Помните, про баланс? Природа очень хочет его достичь.

Каждые 12 лет в жизни человека наступает Год Судьбы. Первый Год Судьбы связан с рождением и проявлением животных признаков, второй Год Судьбы в жизни приходится именно на выход за стены Интерната.

Мы живем в Интернате с рождения ― сначала в Доме малютки, потом в каменных корпусах Факультетов, и покидаем это место в 12 лет, в год «своего покровителя». В начале учебного года на место выпускников из Дома малютки приводят четырехлетних несмышлёнышей, и баланс в Интернате восстанавливается.

Дом малютки стоит на Западе, за Стеной, на холме. Холм дополнительно окружен забором. Нам, интернатовским, ни при каких обстоятельствах нельзя ходить в Дом малютки. Все дело в карантине: мы можем подцепить какую-то болячку от новоприбывших младенцев или наоборот подвергнуть их слабые тельца опасности «подростковых» бактерий. Да и просто шастанье туда-сюда кучи детей ничего кроме сквозняков и грязи в Дом малютки не принесет. Так объясняла нам эти запреты Старшая Медсестра.

На территории Интерната ― 12 корпусов: для каждого года – свой факультет, для каждого факультета – свое здание, где мы и учимся, и живем. Обычно восемь корпусов заселены, а четыре пустуют и ждут, пока их воспитанники подрастают в Доме малютки. Как только малышам исполняется четыре года, они приходят в Интернат и занимают свой корпус.

В последние годы воздух стал чище, поэтому нам разрешают больше гулять, а недавно даже отменили приказ об обязательном ношении респиратора вне помещений. Поэтому мы можем встретиться и поболтать с учениками других факультетов в общей столовой, на уроках физкультуры и прогулках во дворе. На одной из таких прогулок я познакомился с Данией с факультета Змей. Она очень умная и прочитала кучу книг в Библиотеке – мне нравится с ней болтать, и меня совсем не смущают ее змеиные зрачки. Во всем остальном она – обычная десятилетняя девчонка.

Государству нужны высококвалифицированные специалисты и как можно скорее, поэтому мы целые дни проводим в классах, изучая науки. Каждый факультет – свои. На какой факультет ты попадаешь (и в каком корпусе будешь жить) определяется автоматически и еще до того, как ты окажешься здесь, – при твоем рождении. Все очень просто: Драконы и Тигры становятся военными, Змеи – докторами, Крысы – чиновниками, Быки изучают финансы, а мы, Кролики, сельское хозяйство. Так что я уже в четыре года знал, что стану фермером. Раньше мне казалось это распределение очень удобной штукой. Но как-то Старый Дэн рассказал мне, что 50 лет назад люди сами выбирали, чем хотят заниматься, кем быть, кем работать. Да и поменять свою профессию могли легко, если им понравилось бы что-то иное. И тогда я задумался: если бы у меня был выбор – кем бы я стал? Боюсь, что ответ бы был не в пользу фермерства. Но выбора у меня нет. Или не было?..

Может, зря я так подробно останавливаюсь на внутреннем строении Интерната, но раз уж решил рассказать все, то буду этому следовать… Думаю, никто толком и не знает, как мы тут живем, гости из Города и других мест заезжают редко, а если заезжают… То первыми их встречают Директор с Завучем. Это две самые главные фигуры в Интернате, на них лежит вся ответственность за воспитание и обучение новых членов общества, то есть нас. Им подчиняются все остальные взрослые ― от деканов до уборщиков и поваров.

У каждого Факультета есть свой декан и куратор. Декан ― глава Факультета, он отвечает за нашу учебу и преподает науки, а куратор следит за нашим поведением и здоровьем. Декан Кроликов ― Матильда Павловна ― худая полупрозрачная старушка, с копной седых волос, уложенных в высокую прическу. Ее сестра-близнец Ираида Павловна является Деканом Факультета Змей и преподает нам анатомию. Если бы не белый халат, который носит Ираида Павловна, различить этих старушек было бы невозможно. Сестры-деканши тихие и незлобные, обращаются к нам «деточки» и почти никогда не ругают нас. Можно сказать, что и с куратором Кроликам повезло ― Гарику просто на нас наплевать: мы не трогаем его, он не трогает нас. Правда, есть в Интернате и другие Деканы и учителя, от которых только и жди окрика или оплеухи… Но Кролики давно поняли: если жить «тише воды, ниже травы», то взрослые тебя просто не замечают и проблем становится меньше.

Итак, я Арсений. Кролик. Будущий фермер. Я живу в Четвертом корпусе, над входом которого высечена надпись: «Осторожность без храбрости ведёт к трусости». И хотя Кролики видят эту фразу каждый день, они не следуют этому постулату в жизни. Хотя если за храбрость считать то, что мы вообще выходим из нашего корпуса, то да – Кролики чертовски храбрые. Однако наш факультет считается самым трусливым и забитым в Интернате. Кролики получают больше всех подзатыльников и пинков, над нами насмехаются в столовой, ставят подножки, кидают нам песок за шиворот. Наша команда всегда проигрывает в спортивных играх, и даже малолетние Обезьяны всегда идут на несколько очков впереди нас.

Куратор нашего факультета не скрывает неприязни, когда обращается к нам. Директор смотрит снисходительно, учителя – равнодушно. Зато нам постоянно вдалбливают, какую высокую миссию по возрождению сельского хозяйства мы должны выполнить. На уроках мы изучаем пестики, тычинки, виды соцветий и болезни зерновых, однако все знают, что больше половины всех растений уже вымерло. Мы изучаем то, чего уже нет. Наши эксперименты с высадкой хилых саженцев в грунт каждый год терпят неудачу. Выживают лишь растения в теплицах, но я ни разу не видел, чтобы они плодоносили. Сначала на наш факультет возлагали большие надежды: для Кроликов выделили самый просторный и светлый корпус, к которому была присоединена огромная теплица. Нашему факультету досталось настоящее сокровище: несколько мешков семян, садовые инструменты, но самое главное – Кроликам разрешили брать питьевую воду для полива растений. Но годы шли, а Кролики выращивали только хилые ростки. Мы всех разочаровали, да и сами в себе разочаровались тоже. Поэтому терпели и унижения, и насмешки, и тычки, и подзатыльники – поделом нам, поделом.

Единственный, кто относился к Кроликам так же, как и ко всем остальным, был Старый Дэн – крепкий жилистый старик с длинными седыми волосами и большими мозолистыми руками, который со дня со дня основания Интерната жил здесь. Когда Старый Дэн был Молодым Дэном, он имел больше власти в Интернате, но со временем за ним оставили только уборку помещений и обход территории по вечерам. Старый Дэн прожил долгую жизнь, он помнил еще благословенные времена, когда реки были чистыми, а младенцы рождались здоровыми. Память у Старого Дэна была прекрасной: он знал всех воспитанников Интерната по именам и мог рассказывать интересные истории из прошлого часами напролет. Я часто бегал в его домик сторожа у Южных Ворот, чтобы выпить чаю и поболтать с ним. Старый Дэн всегда относился ко мне как к другу, несмотря на то что я был с факультета Кроликов, факультета Разочарований и Хилых Ростков.

Мне нравилось слушать рассказы про ту жизнь, которая была до Пластиковой катастрофы. Когда мама и папа жили со своими детьми вместе, они отмечали вместе Новый год, дарили друг другу нелепые подарки, заводили собак и кошек, ездили на пикники и в маленькие домики, которые назывались дачами. Там они жарили мясо на углях и играли в бадминтон. У Старого Дэна хорошо получалось описывать жизнь прошлого, я как будто оказывался там, рядом с этими людьми, отбивал ракеткой воланчик (я всегда попадал по нему, не то что здесь, в интернатовских спортивных играх), а потом ел ароматное мясо. Но все рассказы Старого Дэна сводились к одному: «Глупые безмозглые люди!» – кричал он и грозил кому-то невидимому кулаками. – «Как же можно было все уничтожить!» Иногда он начинал даже плакать и выгонял меня из своей сторожки.

Пластиковая катастрофа – именно из-за нее так заводился Старый Дэн – случилась не в один день. Она нарастала как снежный ком. В тот момент, когда люди все осознали, было уже поздно. Пластиковые отходы засоряли Мировой океан, почву, города и леса на протяжении многих лет. Конечно, были люди, которые били тревогу и призывали отказываться от пластика, но большинство жили как жили. Покупали, пользовались, выбрасывали, снова покупали. И тогда Природа решила очиститься сама. Пластик стал разлагаться. Практически на глазах таяли мусорные полигоны на земле и мусорные острова в океане. Люди обрадовались, но ненадолго. Вместе с пластиком стали исчезать растения, животные, а вскоре и само человечество столкнулось с ужасными болезнями и мутациями. Старый Дэн показывал мне карикатуру из газеты тех времен, где нарисован доктор, который протягивает милой толстушке по имени Планета Земля баночку с надписью «Антибиотики». Доктор говорит: «Примите это, дорогуша! Конечно, побочных реакций у препарата много, но он – ваша единственная надежда». Старый Дэн никогда не смеялся над этой карикатурой и мне запрещал. Да мне и не хотелось.

Пластиковая катастрофа пошатнула мир, но не убила его. Хотя люди столкнулись с мутациями новорожденных, вымиранием животных и растений, голодом и Северными ветрами, войнами за ресурсы, ядовитой почвой и водой, но постепенно они смогли приспособиться и наладить жизнь. Первыми из очагов цивилизации стали Интернаты, куда свозили детей для того, чтобы они просто выжили. Только потом воспитанников стали учить профессиям, появились Факультеты. Государство 12 лет кормило нас, давало крышу над головой, защиту и образование, но при этом мы жили, отгороженные от остального мира Стеной. Мы не выходили за пределы Интерната все 12 лет и только слышали о существовании Города, иной жизни. Внутри Интерната тоже ничего особенного никогда не происходило. А потом вдруг произошло все и сразу… И на этот раз не тот большой, а наш маленький, интернатовский мир пошатнулся.

Все началось год назад. На выпускном Тигров.

Тигры были всеобщими любимчиками. Сильные, ловкие, подтянутые – они больше проводили времени в спортзале, чем в учебных классах. Из них готовили защитников государства. На Факультете училось 65 человек, все они после Интерната зачислялись в элитное подразделение «Стальные Тигры». Тигры умели стрелять из всех видов оружия, бегать на многокилометровые дистанции в любую погоду, могли разжечь огонь с одной спички или даже совсем без спичек. Они жили в Третьем корпусе, над главным входом которого была надпись «Храбрость без осторожности ведёт к безрассудству». Тигриный девиз перекликался с девизом нашего факультета «Осторожность без храбрости ведёт к трусости», и по Уставу Интерната подразумевалось, что наши факультеты будут «дружить и взаимодействовать»: Тигры защищают старательных Кроликов, Кролики делают все, чтобы у Тигров всегда была пища. Но Кролики провалили свою миссию, и Тигры решили, что не должны нам ничего – ни защиты, ни помощи. По иронии судьбы, больше всего тумаков мы получали именно от своих «защитников», и все Кролики мечтали, чтобы скорее наступил конец учебного года, Тигры стали выпускниками, вышли за ворота Интерната и никогда больше не вернулись. Но то, что случилось на выпускном Тигров, ужаснуло даже нас, ненавидящих и презирающих их.

Самый торжественный день в году – Выпускной, и к нему в Интернате готовятся как следует. Зал столовой украшают знаменами Факультетов и флагами, на кухне готовится праздничный ужин, запах от которого сводит всех с ума. Не каждый день ешь мясо и сладкий торт! Выпускникам накануне праздника выдается униформа, которая будет служить им ближайшие несколько лет. В этой униформе выпускники выходят за ворота и начинают работать на благо общества и Государства. У каждого Факультета униформа своя: у Кроликов ― серая роба с вышитыми зелеными ростками на рукавах и воротнике, Быкам выдают коричневые плащи с золотыми воротниками, медикам Змеям – халаты из выбеленной рогожки. У Тигров была самая красивая униформа – оранжево-черные камуфляжные комбинезоны и черные береты с эмблемой рычащего тигра. В день Выпускного все 65 человек Факультета Тигров облачились в свои тигриные костюмы и вышли во двор Интерната ― гордые и счастливые! Им завидовали, их разглядывали, ими любовались. Казалось, Тигры стали еще сильнее и безжалостнее. И самым сильным и безжалостным был Тимур.

Тимур был предводителем Тигров. Широкоплечий, высокий, с черными волосами и рыжими глазами – настоящий тигр. Говорили, что Тимур родился уже с зубами, особенно выделялись его клыки. Он знал, что белые острые клыки – это его достоинство и часто улыбался, но его улыбка ничего хорошего не означала. Скорее, это был тигриный оскал. Другие Тигры, которым не повезло родиться с такими острыми клыками, втайне подтачивали зубы напильником, стремясь походить на своего вожака. Тимура беспрекословно слушались, перед ним лебезили, любая его прихоть тут же выполнялась его вассалами. Тигриный вожак пользовался уважением даже у учителей и Старого Дэна. И хотя тот никогда не пускал его в свой дом, как меня, но уважительно хлопал Тимура по плечу при встрече.

Тимур никогда не был один – на шаг позади всегда шли несколько Тигров: красавица Вера, насмешник и балагур Тарас, угрюмый и жестокий Прохор. Когда к этой четверке присоединялись остальные Тигры, не стоило попадаться им на пути, особенно Кроликам. Однажды мне не повезло: я столкнулся с ними в узком коридоре между корпусом Кроликов и столовой ― мы ходили по нему в дождливую погоду и зимой. Деться мне было некуда, но я не стал жаться к стене, а совсем сойдя с ума от страха, пошел прямиком на Тигров. Видимо, Тигры не ожидали такого нахальства от какого-то Кролика и не сразу среагировали. Я успел пройти между Тимуром и Тарасом и только потом получил увесистый пинок от здоровяка Прохора. Вера залилась своим мелодичным смехом, от которого у меня все задрожало внутри. Я очнулся и побежал. Вслед мне летели обзывательства, но мне было все равно – я легко отделался. Я мог так сказать, потому что видел синяки от встреч с Тиграми у своих однокурсников. Это видели и учителя, и кураторы Факультетов, но они никак не реагировали и не наказывали Тигров за измывательства над младшими. В Уставе Интерната написано, что мы «должны быть большой семьей», но не учитывалось, что наша семья была слишком большой и разношерстной, чтобы стать дружной.

Говорят, сценарий выпускного вечера не менялся уже лет 20. Все начиналось с торжественной линейки, на которой директор произносил речь, учителя, деканы и кураторы сидели на трибунах со скучающим видом, а выпускники стояли гордые и напыщенные. Потом старшему курсу вручали аттестаты и памятные подарки и наконец всех приглашали на праздничный ужин. В этот день не было уроков, все освобождались от дежурств и отработок. Младшие курсы с восхищением и завистью смотрели на выпускников, те просто лопались от гордости, бравурная музыка, которую включали только в этот день, играла с утра и до самого отбоя. Но меня всегда что-то смущало в этом празднике. Каждый год на линейке я не любовался выпускниками, а наблюдал за взрослыми. Почему голос директора каждый раз срывается, когда он произносит свою речь, а лицо завуча покрывается красными пятнами, когда она жмет руки выпускникам и вручает им аттестаты? Почему они не радуются, когда говорят: «Интернат выковал прекрасные кадры для нашей страны! Вы – Будущее! Вы – Надежда! Вы – Опора!» И самый главный вопрос – что ждет выпускников за стенами интерната?

Я задавал те же самые вопросы и в этом году. Стоя на линейке, я наблюдал за директором, завучем, деканом и куратором Тигров и даже за Старым Дэном. Для них это был не праздник. По всему было видно. Зато как радовались самые младшие: «Торт! Торт! Сегодня будет клубничный торт! Я видел, как повар нес из кладовой клубничный сироп!» – «Ох! А я целый год мечтала о шоколадном торте, как на выпускном Быков!» Все были возбуждены, взволнованы, без остановки шмыгали носами, оттягивали тесные воротники парадной формы, переговаривались друг с другом, перетаптывались с ноги на ногу и ждали, когда же все речи будут произнесены и их позовут за стол.

На линейке, среди воспитанников факультета Змей я увидел Данию. Мы кивнули друг другу, и тут затрубил горн. На сцену, сооруженную во дворе, вышел директор – толстый, рыхлый мужчина с лысиной, изъеденной оспинами и шрамами, от которых его голова была похожа на огромную разговаривающую картошку. Мы так и звали его – Картофан, хотя он был Семеном Семеновичем. Картофан с трудом взошел по ступенькам. Он вспотел и все никак не мог отдышаться. Все затихли и смиренно ждали, пока он распрямит листки с написанной речью в своих потных руках. Наконец Картофан начал:

«Выпускники! Учителя! Ученики! Сегодня великий день! День, когда мы выпускаем наших птенцов из гнезда. Интернат воспитал и дал им знания, вырастил из младенцев – сильных юношей и девушек. И теперь нам надо прощаться с ними!» – Картофан зашмыгал носом и вытащил из кармана платок. Вытерев им лысину и лицо, он продолжил:

«После экологической катастрофы 2020 года человечество столкнулось с огромными проблемами: зараженная вода и почва, недостаток продовольствия, болезни и эпидемии. Оправившись от первого удара, люди осознали, что для выживания им надо сплотиться. Тогда и было создано Новое Государство, где на первое место ставится закон и порядок. Только соблюдая порядок, человечество выживет! Только почитая закон, человечество вернется к процветанию!» – директор закашлялся. Все мы знали, что его ужасная неровная голова и свистящие звуки при дыхании – отзвуки природного мщения 2020-х годов. Старый Дэн рассказывал мне, что в молодости наш Картофан был мелким чиновником, ответственным за очистные сооружения в небольшом городке. Как-то он позволил нескольким заводам сбрасывать отходы в местную реку. В 2020 году река поменяла цвет на зеленый, стала жутко вонять и вышла из берегов. Картофан приехал с комиссией на проверку и по неосторожности не надел противогаз. Ядовитые пары разъели его кожу и попали в легкие. Но он еще легко отделался. Некоторые члены комиссии так и остались лежать на берегу этой реки. Я верил Старому Дэну и представлял зловонную реку, кричащего на ее берегу Картофана, кожа которого покрывалась волдырями, и несколько тел на берегу. Даже жалко его было. Но приступ кашля прошел, и директор продолжил.

«С момента своего основания Новое Государство живет по этим принципам. Закон и порядок царит и в стенах нашего Интерната. Он был основан в тяжелые времена, но только благодаря порядку и строгой системе Интернат смог выстоять среди бурь и невзгод нового времени. Миссия нашего учебного заведения – ковка молодых специалистов, которые помогут возродить цивилизацию. Новому Государству нужны медики, военные, фермеры, строители. Они поднимают с колен наши города, очищают почву и воду, строят здания. Наш Интернат выпустил тысячи специалистов, которые трудятся сейчас на благо Государства. 12 факультетов беспрерывно обучают и куют новые кадры. Четкое распределение обязанностей и знаний, строгая кастовая система – вот основа хорошего образования. 12 лет достаточно, чтобы из младенца, только пришедшего в этот мир, сделать профессионального работника. Сегодня мы чествуем выпускников Военного факультета. Мы гордимся нашими Тиграми! Теперь пришло время послужить Государству – через неделю Тигры отправляются за Стену!» – директор закашлялся и взял паузу, которую заполнили аплодисменты и рычание (так приветствовали Тигров).

Зарычали и Кролики вокруг меня. Хотя мы боялись и недолюбливали Тигров, но нельзя не признать, что в новой униформе, высокие, сильные и уверенные в своем превосходстве Тигры выглядели потрясающе. Они выглядели как герои.

Героев не судят. Поэтому когда после торжественной части Тигры шли в обеденный зал и раздавали младшим классам подзатыльники и пинки, никто не сказал им ни слова – ни кураторы, ни учителя. Досталось и Старому Дэну, которого со всей силы хлопнул Тигр Тимур по спине и гаркнул ему на ухо: «Прощай, старикан! Будешь теперь драить унитазы Кроликам!» Остальные Тигры заржали и, боясь отстать от своего вожака, двинули за ним в столовую.

В этот день выпускникам разрешалось занять учительский стол, который стоял на невысоком постаменте и был шире и массивнее остальных. Выпускники сели к нам лицом, чтобы мы могли любоваться ими весь вечер. Деканы заняли места во главе столов своих факультетов, там, где обычно сидели кураторы и следили за порядком. Учителям и кураторам оставалось только втиснуться на одну скамью с учениками. Такая мешанина происходила только один раз в году – на выпускном, поэтому и ученики интерната, и учителя с деканами не могли сразу привыкнуть к этим перестановкам: ученики не поднимали на учителей глаз, а те сидели будто проглотили свои школьные линейки. Все ждали, когда директор сядет за стол выпускников и откроет праздничный ужин.

И вот это произошло. Картофан плюхнулся за стол Тигров и взялся за вилку. Потом спохватился, вскочил и гаркнул на весь зал: «Торжественный ужин в честь выпуска факультета Тигров объявляю открытым!» После этого директор закашлялся и тяжело опустился на стул. Но на него уже никто не обращал внимания, потому что все – и выпускники, и самые младшие воспитанники, и учителя – смотрели на двери кухни, из которых выплывал толстый Повар Интерната со своими поварятами. Они несли огромные блюда с горячим жирным пловом – это главное блюдо на Выпускной. Главное, но не самое ожидаемое. Все, включая и кураторов, и учителей, мечтали весь год совсем о другом – о куске торта с кремовыми розочками…

Но нас ждал сюрприз. Сначала приятный, а потом не очень. Но обо всем по порядку. После того, как мы набили животы главным блюдом, не отвлекаясь на разговоры за столом и даже не смотря по сторонам, в праздничном ужине наступила пауза. Дежурные за столом стали менять тарелки на чистые, хотя ни у кого на них не осталось ни одной рисинки. Кое-кто из младших даже умудрился вылизать тарелку, пока учителя и кураторы не видели этого. Голод голодом, но за столом надо было вести себя прилично (порядок во всем – помните?). Если бы малыши были бы замечены за вылизыванием тарелок или обсасыванием пальцев, то их обязательно бы наказали.

И наконец перед нами поставили чистые тарелки и кружки для чая. Мы с нетерпением ждали главного – выноса торта. Но никто не мог представить, что этот торт мы будем вспоминать еще очень долго. Рядом со мной Макс и Савва спорили на щелбаны – шоколадный или клубничный будет торт. Наконец кухонная дверь открылась, и на тележке выкатили трехэтажную сладкую конструкцию – такого мы еще никогда не видели! Повар превзошел сам себя. Первый, нижний ярус торта был черный, второй – желтый, третий – полосатым, желто-черным. А на вершине торта красовалась фигурка тигра – в боевой стойке, с раскрытой пастью и вздыбленной шерстью.

По залу прокатился восторженный рокот. Повар был доволен произведенным впечатлением, он раскраснелся и довольно заметил: «Все съедобное! Даже тигр!» Все подскакивали с мест, чтобы разглядеть эту фигурку, все кричали, охали и ахали. Учителя и кураторы пытались угомонить нас, но бесполезно: они и сами вытягивали головы, пытаясь рассмотреть торт – одним словом, вели себя как дети. И тут раздался голос завуча, Варвары Борисовны. Она единственная, кто сохранил хладнокровие в этом хаосе. «Дети, сядьте на места! Учителя проследите за порядком за столами!» Кое-как учителям и кураторам удалось добиться тишины, все сели на свои места и стали таращиться на Повара, который должен был разрезать торт. Каждое движение его огромного ножа комментировалось: «Какой большой кусок!», «Так нам ничего не достанется!», «Кому же он даст тигра?!». Верхний торта был разделен между выпускниками: Повар разрезал его по желто-черным полоскам, которых, как оказалось, было ровно 65 штук. На один кусок торта он торжественно водрузил фигурку тигра и отправил тарелки за стол выпускников. Они сами должны были решить, кому достанется этот съедобный тигр. И выбор они сделали сразу. Тарелка с фигуркой, провожаемая сотнями глаз, оказалась перед Тимуром. Тот усмехнулся – он не сомневался, что именно лидеру и вожаку Тигров должен достаться этот рычащий хищник, – схватил тигра в руку, высоко поднял над головой и громко зарычал. Это был рык победителя. Клич сильного и смелого Тигра. И нельзя было не зарычать ему в ответ.

Наконец и мне достался кусок торта. Я никогда еще не видел и не пробовал такого блюда. С детства мне было всегда интересно, как вещь устроена изнутри. Я любил разбирать и вновь собирать различные механизмы, изучать строение человеческого тела по старым атласам, мне всегда было любопытно, из чего состоит еда, которую дают нам на обед или ужин – сколько ложек соли добавил в котел супа Повар, сколько положил крупы или картошки. Я не оправдываюсь, я всегда был таким, как говорят учителя, «заторможенным», когда дело касалось чего-то нового. Поэтому неудивительно, что я стал разглядывать свой ломтик торта, перед тем как попробовать его. Сколько было в нем загадки и красоты! Я разбирал его на составляющие: вот разноцветные слои невообразимо мягкого хлеба (наш декан Матильда Павловна сказала по-другому: «Ах, какой воздушный бисквит!»), вот сладкий крем, вот пара крупинок нерастворившегося сахара. Интересно, откуда Повар взял желтый и черный краситель для коржей и крема? И самое главное ― какого же вкуса этот торт?… И как только я занес ложку над своим куском, раздался крик…

Кричала Тигрица Вера – это был даже не крик, а визг испуганной девчонки, который перешел в рыдания. Обеденный зал опять погрузился в хаос: ученики вскакивали с мест, кураторы пытались навести порядок и угомонить всех, директор и деканы кинулись к столу Выпускников. Где лежал их поверженный вожак.

Пока я глупо любовался своим куском торта, произошло вот что. Тимур не стал медлить и сразу откусил от фигурки тигра голову. Не успел он ее прожевать, как его лицо посинело, он стал хрипеть, а на губах выступила кровавая пена. Сначала Тигры думали, что их вожак так шутит – шутки у Тимура всегда были так себе – они сидели и хихикали, желая угодить Тимуру. Но когда он повалился набок и упал лицом в тарелку с тортом – стало понятно, что это не шутка. Вот тогда сидевшая рядом Вера и закричала, и началось то, что началось.

Вокруг Тимура столпились учителя. Декан факультета Змей, хрупкая старушка Ираида Павловна, которую сразу пропустили к Тимуру из-за ее медицинского образования, стала делать ему искусственное дыхание и бить своими маленькими костлявыми кулаками его могучую грудь. Кто-то кричал: «Воды! Принесите воды!» Потом набежало так много народу, что за их спинами нам ничего не было видно.

И вдруг все разошлись. Было поздно. Могучий Тимур не дышал.

Сначала в зале стояла гробовая тишина. Потом послышались всхлипывания и перешептывания. Тигры испуганно жались друг другу и старались не смотреть в сторону Тимура. От их героического вида не осталось и следа, и без своего вожака они выглядели кучкой дрожащих котят. Шум в столовой нарастал, грозя накрыть нас всех лавиной страха и боли. И тут вперед вышла завуч и стальным голосом произнесла: «Ужин закончен! Кураторы, проводите учеников по своим корпусам. Деканов и учителей я прошу остаться». Нас подняли криком: «Выходим из-за стола! Строиться на выход!» Я встал в строй и оглянулся: мой кусочек торта остался лежать на тарелке, я так и не успел его попробовать. Тогда я подумал, что это был худший вечер в моей жизни. Как же я ошибался.

Конечно, мы сталкивались со смертью и раньше. Умирали от слабого здоровья и новых болезней, от которых не было лекарств. Умирали от неосторожности и необдуманных поступков. Умирали, нарушая правила Интерната, которые из-за этого постоянно дополнялись. Умирали слабые, глупые, слишком дерзкие. Но мы никогда не видели, чтобы умирали самые сильные.

Оказавшись в спальне, Кролики не могли успокоиться и стали возбужденно обсуждать случившееся. Причем особенно гудела половина девчонок. То, что девчонки живут отдельно от мальчиков, – это нововведение нашего Факультета. Однажды в нашей спальне появилась белая бумажная ширма. Сначала мы отселяли за нее заболевших однокурсников, потом за ширмой стали уединяться девчонки, чтобы похихикать и поболтать. Со временем эти болтушки и свои кровати перетащили за ширму. Мальчики не возражали, а наш куратор на эти передвижения смотрел сквозь пальцы (в правилах Интерната не написано, что передвигать кровати запрещается). И теперь, хотя мы живем в одном большом помещении, оно разделено ширмой на две половины – мужскую и женскую. На половине мальчиков стоят 33 железные кровати, на половине девочек – 30. Около кроватей только тумбочки, где лежат наши личные вещи. Хотя личными вещами это назвать сложно. Но в Правилах Интерната говорится о том, что тумбочки предназначены только для личных вещей учащихся, поэтому все, что в них попадает, автоматически становится «личными вещами». За свою двенадцатилетнюю жизнь у меня накопилось не так много личных вещей: три железные детали (я нашел их, копая очередную грядку для наших ботанических экспериментов, и не смог выбросить), пара самодельных открыток (их мне дарили на праздники), две упаковки обезболивающего (я заработал их, дежуря в лазарете) и гордость моей тумбочки – пять красивых камней необычной формы и цвета, которые я подобрал во дворе. Когда я нервничал или расстраивался, я доставал эти камни и рассматривал их. Они успокаивали меня и, казалось, забирали всю грусть и боль, что я испытывал.

Вот и тогда, вернувшись с ужина, я сел на кровати и достал камни. Вокруг меня шумели: болтовня девчонок подзадорила и мальчиков, они тоже стали размахивать руками, громко разговаривать и без конца повторять друг другу кто что видел.

– Он схватил тигра и откусил ему голову. А потом начал хрипеть!

– И ноги у него дрыгались!

– А вы видели, как посинело его лицо? Ой, как я боюсь мертвецов!

– Да он просто поперхнулся! Так хотел сожрать фигурку, что не в то горло кусок попал! Надо было его потрясти хорошенько!

Из-за ширмы выглянула Юлиана. Ее крупные кроличьи зубы мешали ей четко и понятно произносить некоторые звуки, поэтому иногда ее было невозможно понять. Но то, что она сказала тогда, расслышали и поняли все:

– Отравили его! Отравили!

Все замерли и перестали шуметь. Отравление? Убийство? В стенах Интерната? Там, где все делается для того, чтобы вырастить здоровое поколение? Тут тепличные условия по сравнению с остальным миром, всегда есть еда, крыша над головой, нам дают знания. Мы нужны Новому Государству. А особенно нужны ему такие, как Тимур – сильные и смелые. Слабо верилось в то, что кто-то посмел отравить лучшего ученика курса! Поэтому оправившись после первого шока от слов Юлианы, Кролики зло накинулись на нее:

– Ты чего болтаешь? Зачем его кому-то травить? С ума сошла!

– Ага, попробуй отравить такого! Он же здоровый был ого-го!

Я тоже скептически отнесся к ее словам. Отравление в Интернате – это невозможно! Сейчас я уже не употребляю это слово – «невозможно», довольно скоро я отучился от него.

До самого отбоя Кролики обсуждали Выпускной Тигров: вспоминали, какие они были счастливые на линейке и как жалко выглядели Тигры потом, рядом со своим поверженным вожаком. Девчонки оплакивали Тимура – все они были тайно влюблены в него, на их половине то и дело раздавались всхлипывания. Мальчишки же начали злорадствовать. Они выплескивали всю свою накопившуюся злобу, весь свой накопленный страх, все тумаки и подзатыльники, все обиды и горести. Наконец я не выдержал:

– Да замолчите вы! Вы не Кролики, а гиены! Сбежались на падаль!

В спальне стало тихо. В этой тишине особенно громко прозвучал горн – сигнал к отбою.

Через 10 минут после горна выключался свет. За эти 10 минут надо было раздеться, аккуратно сложить одежду и поместить ее на личную полку в общем шкафу. А потом выстроиться в коридоре для проверки. Проверку проводил куратор или дежурный по этажу. Он пересчитывал всех и осматривал каждого в отдельности: нет ли сыпи, температуры, синяков или ссадин. О любых повреждениях или болезнях он обязан был сразу сообщать администрации Интерната. Заболевшего изолировали от коллектива и помещали в лазарет, в зону карантина. Если симптомы были не опасными для окружающих, то вскоре больной возвращался к однокурсникам. Сам я был в карантине раз пять, но причины были незначительные и меня быстро оттуда выписывали. Как видите, за нашим здоровьем очень тщательно следили. Государству нужны были новые, здоровые люди, и Интернат выполнял свою функцию «парника».

Кролики выстроились в шеренгу, как делали каждый вечер. Но никто не приходил. Мы начали шептаться и переглядываться, кто-то предложил сходить за куратором, однако никто не решился выйти из строя. Так и стояли мы, переминавшись с ноги на ногу – раздетые, дрожащие и всеми забытые. И тут раздался громкий звук – такой, что даже стекла задрожали. Тых-тых-тых! Тут даже трусливым Кроликам сложно было удержаться на местах, и мы все ринулись к окнам.

На внутренний двор Интерната приземлялся вертолет. Вертолеты мы видели и раньше, но только издали, обычно они садились на поле за стеной и все прилетевшие люди пешком добирались до Восточных ворот Интерната. Там проводилась проверка документов и необходимая обработка прибывших. Но чтобы вертолет приземлился прямо к нам во двор, в нескольких шагах от 12 корпусов с учениками, в паре сотен метров от Дома малюток – это было немыслимо! Однако мы видели это своими глазами.

Вертолет был стального цвета с синей полосой по бокам – Министерство общественной безопасности! К нам прилетели из самого Города. С разрывающим барабанные перепонки звуком вертолет медленно снижался и наконец мягко приземлился на песчаный плац. Лопасти перестали крутиться, во дворе стало тихо. Вертолет переливался в лучах заката красными всполохами и казался необыкновенной птицей, которая спустилась с самих небес. Но что хотела эта птица – помочь или наказать нас за какие-то провинности?

Из вертолета выпрыгнул человек: длинный плащ с высоким воротником, черные перчатки, черные сапоги – он был как будто помещен в черный футляр. Только на его левой груди блестела золотая бляха Министерства. Его волосы тоже были черными и гладко уложенными, по городской моде. Его бледная кожа особенно выделялась на черном фоне и, казалось, светилась лунным светом. По тому как он спрыгнул из вертолета, не дождавшись пока выдвинется лесенка, как быстро зашагал в сторону директорского корпуса, было ясно, что это был срочный вызов и этот человек не будет разводить долгих разговоров.

Навстречу ему уже бежал директор, кашляя и утираясь платком, а за ним ― «докторша» Ираида Павловна, она часто семенила ногами и то и дело взмахивала руками. Вот они встретились: черный человек резким движением пожал обоим руки и прошел мимо них в сторону директорского корпуса. Вытянув шеи, мы следили со своего окна за каждым его движением и так были заинтересованы его внезапным появлением, что не услышали шаги в коридоре.

– Это что такое? Почему не на местах?!

Кролики вздрогнули от резкого выкрика и бросились в рассыпную. Пометавшись из стороны в сторону и не найдя укрытия, мы сбились в одну кучу в центре коридора.

– Строиться!

Мы толкались, менялись местами и долго не могли построиться в шеренгу, хотя проделывали это каждый вечер. Все жутко перепугались, хотя и не совершили преступления, а нарушили всего одно правило! Но чтобы начать дрожать, Кроликам многого не надо. Наконец мы построились.

Краем глаза я заметил, что тут был куратор нашего факультета Гарик, тощий бывший наркоман, которого спрятали в Интернат высокопоставленные родственники. Те два года, пока у него была ломка, он жил при кухне и мыл тарелки и котлы. Излечившись от своей зависимости, он быстро пошел вверх по карьерной лестнице и в итоге стал нашим куратором. Конечно, не обошлось без интриг с его стороны. Но в принципе, куратором он был неплохим – он не трогал нас, а мы в свою очередь не причиняли беспокойства ему. Гарик никогда не повышал на нас голос, и в этот раз кричал тоже не он.

Над его головой кружил стальной дрон с синей полосой – дрон Министерства общественной безопасности. Мы еще никогда не видели дрон так близко, а тем более в помещении. Обычно он прилетал раз в неделю в директорский корпус, чтобы взять необходимые бумаги и отвести их в Город. Мы видели только серебристый след в воздухе, когда дрон проносился над нашими головами. Но сейчас он был на расстоянии вытянутой руки.

Вдруг из дрона раздался кашель. Он неожиданности мы вздрогнули, но потом поняли, что кашель принадлежит Картофану и сейчас будет произнесена очередная речь. Сначала директор никак не мог вздохнуть полной грудью и сипел, не говоря ни слова. Вдруг кашель стал тише, и после небольшой паузы дрон заговорил незнакомым нам голосом. Я сразу догадался, что это говорит тот «черный человек», который прилетел на министерском вертолете. Его резкий голос звенел в полупустом коридоре, и мы хорошо расслышали каждое слово:

«Ученики! В Интернате произошла трагедия. Погиб сильный здоровый юноша. Был нарушен закон – как природный, так и человеческий. Мы должны найти виновного и пресечь подобные случаи в будущем. Всех, кто знает что-то о сегодняшнем инциденте, прошу обратиться лично ко мне, Инспектору Министерства общественной безопасности. Завтра утром я буду принимать в кабинете директора. Любая информация важна. Конфиденциальность гарантирована. Спасибо. Спокойной ночи».

Дрон зашипел, развернулся и улетел. Мы были ошарашены. Но не дроном, не напоминанием о смерти Тимура, не вмешательством в дела Интерната Министерства. Нам до этого никто никогда не желал спокойной ночи…

Старый Дэн любил рассказывать мне о том, как человечество жило раньше. Он застал те времена, когда у людей было много свободного времени: они могли целыми днями общаться друг с другом – разговаривать по телефону или переписываться, читать книги, ходить в гости, создавать семьи… Им не надо было заботиться о выживании, как в наши времена. Их еще не уничтожала природа. Они жили спокойно и счастливо и могли позволить говорить друг другу «Доброе утро» или «Добрый вечер», «Здравствуйте» и «До свидания», «Спасибо» и «Пожалуйста». Конечно, мы знаем все эти фразы, но они считаются устаревшими и говорить их – дурной тон. Ведь мы не можем похвастаться «добрыми» утрами и вечерами, не можем обещать, что встретимся с собеседником вновь, если говорим «до свидания». У нашего поколения нет времени на все эти слащавые фразочки, мы сознательно отказались от них. Вот почему мы так удивились, услышав «Спокойной ночи» из министерского дрона.

Мы все очень устали от событий этого дня, и Кролики стали разбредаться по своим кроватям. Я тоже пошел к своему закутку. Я лег, накрылся одеялом, свет в спальне выключился, наступила тишина. Обычно я засыпал, как только моя голова касалась подушки. Одно из правил Интерната гласило: использовать постель только для сна. Организм обычно следовал этому правилу: когда мы ложились в кровать, сознание мгновенно отключалось, а тело переходило в «спящий режим». Но в тот вечер я никак не мог заснуть: мысли скакали у меня в голове, от них невозможно было отмахнуться. Стыдно признаться, но я совсем не думал о ранней смерти Тимура, не жалел его и не испытывал страха. Мне интересовало совсем другое. Да, вот такой я странный человек. Я долго еще лежал с открытыми глазами и задавал в пустоту вопросы, на которые не надеялся получить ответы.

Неужели в Городе до сих пор говорят «спокойной ночи»? Инспектор действительно надеялся, что наша ночь будет спокойной? Может, он знает, что нам угрожает опасность и предупреждает нас? А может, он просто хотел подкупить нас ласковыми словами, чтобы получить завтра необходимую информацию? Или он действительно хороший человек и искренне желал нам спокойной ночи? Все эти вопросы роились у меня в голове и мешали заснуть. Я отвечал на них и сам не заметил, как стал вести разговор с «чёрным человеком». Его образ возник в моей голове, ожил и основательно там устроился: инспектор сидел на краю моей кровати и неотрывно смотрел на меня.

– Как поживаешь, Арсений?

– Неплохо, ― ответил я.

– Сегодня у всех был тяжелый день. А у тебя особенно: ты даже не попробовал торта… Бедняга!

– А вот Тимур лучше бы его не пробовал, ― при разговорах, которые я проигрывал в своем сознании, я даже мог шутить.

– Однако это произошло. И закрыть глаза на смерть Тимура нельзя, ― ответил образ Инспектора в моей голове. ― Я должен узнать, что случилось, почему он погиб, и я ни перед чем не остановлюсь!

– Вот бы мне хоть капельку вашей уверенности и смелости… А я даже в разговоре с другими Кроликами запинаюсь и делаю ошибки, дрожу перед учителями и кураторами, холодею и потею, когда меня вызывают к доске на уроках…

– Зато ты прочел много книг и знаешь много самых разных вещей. Ты очень наблюдательный, ты можешь разгадать любую загадку. Внутри тебя скрыто очень многое, и окружающие просто дураки, что не догадываются о том, какой ты на самом деле! ― стал расхваливать меня «черный человек», а точнее ― это был я сам.

Этот вымышленный разговор заводил меня все дальше и дальше: вот я уже оказался рядом с Инспектором в серебристом вертолете, который несет нас на Восток, в загадочный далекий Город. Инспектор в моем воображении разговаривал со мной как со старым приятелем. Но настало время отпустить его:

– Спокойной ночи, ― кивнул мне воображаемый «черный человек» и пропал.

Я понял, что хотел бы пообщаться с «черным человеком» не в своей голове, а в реальности. Тогда это не испугало, а наоборот даже вдохновило меня. Я даже поверил в то, что говорил «вымышленный Инспектор»: «внутри тебя скрыто очень многое». И я почти был готов показать «это многое» всему миру… Но вместо этого я просто заснул.

Горн звучал в 7 утра: он давал сигнал к началу нового дня, после него можно было покинуть спальни. Мы бежали одеваться, умываться, быстро полоскали рот освежающим сиропом и выстраивались на утреннюю проверку. На ней нам выдавали пилюли. У каждого был свой набор: кто-то получал только витамины, кто-то – успокоительное, у кого-то была ударная доза кальция, кому-то лекарствами поддерживали пищеварение. Обязательной для всех была большая плоская таблетка желтого цвета – витамин С. Деканша нашего факультета Матильда Павловна, маленькая худенькая старушка, молодела и преображалась на глазах, когда рассказывала нам о том, что наступит день, когда Кролики вырастят фруктовые сады и овощные плантации и соберут огромные урожаи. Тогда уже не надо будет принимать витамин С, достаточно будет свежих овощей и фруктов. Это воодушевляло хотя бы потому, что таблетки витамина С были отвратительного вкуса. Но мы так привыкли глотать все эти пилюли, что проходили этот ритуал на автомате, даже не задумываясь о том, что мы отправляем в рот на этом первом завтраке.

На наш «второй» завтрак мы шли в Столовую, в большой обеденный зал. Обычно нас туда водил куратор, но иногда его заменяла Матильда Павловна. Один сопровождающий вполне мог справиться с 63-мя тихими и послушными Кроликами. Мы всегда отличались примерным поведением: никто не шумел, не толкался, не сбегал, на нашем курсе никогда не было драк или ссор – мы были очень скучные и предсказуемые. Но в то утро в столовую мы пошли в сопровождении сразу трех взрослых. Впереди семенила Матильда Павловна. Она то и дело оглядывалась назад и бормотала: «Поторопитесь, детки! Сюда, детки! Аккуратней на лестнице, детки!» Потом шли Кролики – по парам, мальчик-девочка. Шествие замыкал куратор Гарик, не выспавшийся и поэтому очень злой. Когда мы вышли из своего корпуса в длинный коридор, ведущий в столовую, к нам присоединился и третий сопровождающий – Старый Дэн. Сначала он шел рядом с Матильдой, но постепенно стал отставать, не успевая за ее мелкими и частыми шажками. В итоге он оказался рядом со мной. Старый Дэн увидел меня и кивнул: мол, как дела? Я ответил ему покачиванием головы, оно означало: «Странно все это, даже не знаю, что думать». Мы часто общались с ним без слов, когда встречались во дворе Интерната или в коридорах корпусов. Мне нравилось это: я не из болтливых, иногда мне сложно бывает разлепить губы и произнести хоть слово. А вот покивать головой знакомому и увидеть, как он кивает тебе в ответ ― было в этом что-то таинственное, но и сближающее, понятное только двоим. Вот и в этот раз Старый Дэн понял мои знаки ― в ответ он пожал плечами и отвернулся.

У входа в обеденный зал Старый Дэн догнал Матильду Павловну и что-то шепнул ей на ухо. Она испуганно посмотрела на него, но потом часто закивала головой.

«Детки! Постройтесь!» – Матильда Павловна остановила нас перед входом. Мы построились в шеренгу и уставились на нее. Но вдруг заговорил Старый Дэн:

«Вы вчера слышали объявление? Ну да, ну да, слышали. Так вот… Кому есть что рассказать – пойдемте со мной, я провожу вас к Инспектору. Поедите потом. Вам оставят завтрак на кухне».

Кролики молчали.

«Ну? Кто идет? Никто? Так и скажу!» – и Старый Дэн уже повернулся спиной и взялся за ручку двери, чтобы запустить нас на завтрак. Вдруг Юлиана, стоявшая в самом начале, сделала небольшой шаг к Старому Дэну и тихо сказала: «Я пойду. Я кое-что знаю». Тот явно не ожидал этого ― он резко обернулся и удивленно уставился на эту худенькую девочку. С тонкими волосами и прозрачной кожей, Юлиана выглядела очень хрупкой и уязвимой. Но стоило взглянуть ей в лицо, как от этого впечатления не оставалось и следа. Огромные выпирающие вперед зубы уродовали ее лицо, но и добавляли ей силы: это было ее оружие, ее талисман. Как и Тимур, Юлиана родилась уже с зубами. Она была весьма уродливым, но в остальном вполне себе здоровым младенцем. Единственное но: зубы все время росли. Это угрожало тем, что однажды Юлиана не сможет закрыть рот, а после – есть, разговаривать, дышать. Когда мы жили в Доме малютки, ей стачивали зубы напильником. Ее насильно забирали на эту процедуру и Юлиана истошно рыдала и вырывалась из рук медсестер и нянечек. В Интернате от нее отстали: она сама следила за ростом своих зубов, который, конечно, не прекратился. Ей приходилось постоянно что-нибудь грызть: карандаши, веточки, палочки, мы привыкли к этому и не обращали внимания на постоянный хруст из ее угла.

Но сейчас на Юлиану обратили внимание все. Что же она может рассказать Инспектору? Кролики зашептались.

И тут я ― неожиданно для самого себя ― хрипло выкрикнул: «Я тоже пойду!» Старый Дэн нашел меня глазами и усмехнулся. А я готов был провалиться под землю, убежать, улететь на серебристом дроне как можно дальше! Кто меня дернул за язык? Чего ради я пойду к «черному человеку»?! Конечно, лежа в своей кровати вчера, я лелеял мечты, как произведу впечатление на министерского служащего. Как окажу необходимую помощь следствию. Как меня похлопают плечу и похвалят. Как мы станем добрыми приятелями. Но это было вчера. А сегодня я стоял с пересохшим горлом посреди коридора и собирался идти не на завтрак, а в директорский корпус.

Ну я и пошел.

Двенадцать корпусов, принадлежащих факультетам, Столовую с обеденным залом и директорский корпус соединял подземный коридор. Когда наш Интернат открыли, экологическая обстановка на планете была плачевной, и первые ученики передвигались по территории Интерната только под землей. Тут же были оборудованы бомбоубежища в случае внезапной атаки с других континентов – после Пластиковой катастрофы люди просто озверели и нападали друг на друга без объявления войны, захватывая пригодные для жизни территории. Интернат жил под землей на протяжении долгих семи лет. Когда воздух стал чище и опасность быть стертым с лица земли сошла на нет, ученикам разрешили выходить во двор, но в противогазе. Постепенно двор стал зарастать хилой травой и низкими кустарниками, противогазы отменили и мы стали больше времени проводить на улице, а длинные подземные коридоры использовались теперь только персоналом Интерната – по ним быстрее можно было добраться до нужного корпуса.

Старый Дэн повел нас с Юлианой именно этим, подземным путем. Стены коридора были отделаны кирпичом, а потолок – огромными серыми плитами, от этого казалось, что он вот-вот рухнет на тебя. От стен несло холодом, земляной пол был ледяной – мои ноги сразу замерзли. Коридор освещался только на развилках, в основном он был погружен в кромешную тьму ― на расстоянии вытянутой руки ничего нельзя было разглядеть. Здесь, под землей, было не только темно, но еще и очень тоскливо. Сложно было представить, что тут ходили строем первые выпускники Интерната и раздавалась человеческая речь.

Старый Дэн освещал нам путь факелом, и мы старались не отстать от него. Я перестал ориентироваться и запоминать дорогу после второго поворота: коридор постоянно раздваивался, петлял, а Старый Дэн шел очень быстро. Юлиана часто спотыкалась, хотя пол был ровный, без ям и кочек. Пару раз она схватила меня за рукав, чтобы удержаться на ногах и не упасть, и я почувствовал, что ее руки дрожат. Мне тоже было неуютно, и я до сих пор ругал себя, что вызвался пойти с ней к «черному человеку». Но потом я подумал, что, если бы не было меня, эта маленькая девочка могла бы растянуться на холодном полу в этом темном коридоре, испугаться, расплакаться. Почему-то я представил Юлиану одну в этом подземном тоннеле (о нашем провожатом я забыл), и мне стало так жалко ее, что все мои страхи и сомнения улетучились. Я должен быть здесь. Чтобы подавать ей руку и быть рядом. Чтобы ей не было страшно и одиноко.

Наконец коридор вильнул в последний раз, и мы оказались перед железной дверью. Старый Дэн толкнул ее – дверь со скрежетом открылась. За ней была белокаменная лестница, идущая вверх. Мы увидели, как запрыгали солнечные зайчики на ее ступенях, почувствовали свежий ветерок и с облегчением вздохнули – сейчас мы будем на поверхности. Но Старый Дэн не торопился подниматься по ступенькам. Он обернулся и строго посмотрел на нас.

– У вас будет не так много времени на разговоры. Инспектор – человек занятой, ему надо скоро возвращаться в Город. Если у вас действительно есть, что ему рассказать – хорошо. А если вы станете отвлекать его от дел лишними разговорами – всем будет плохо. Вы правда что-то знаете? – он пристально посмотрел на нас.

– Да, я знаю, – тихо сказала Юлиана.

Я только закивал головой – что я мог ему ответить? Я ничегошеньки не знал! И теперь понял, что мне может влететь.

– И это что-то – действительно важное? ― еще раз спросил Старый Дэн.

– Да, важное, – все так же тихо, но твердо ответила Юлиана.

Мне оставалось лишь молчать и убедительно кивать.

– Ну может быть, это для вас важное, а для на самом деле – пустяк. А отвлекать по пустякам Инспектора не стоит. Ой, ребятки, мне же попадет, мне…. – запричитал Старый Дэн.

– Но это важно, – повторила Юлиана уже не так уверенно.

Вдруг сверху раздался шум шагов и на лестнице появилась чья-то фигура.

– Кто там? А! Это вы! Я сама провожу детей к Инспектору, – мы сразу узнали ледяной голос завуча Интерната Варвары Борисовны.

Не то чтобы мы не любили эту красивую, но строгую женщину, однако в обычной жизни предпочитали не попадаться ей на глаза. А если и попадались – быстро здоровались и, не встречаясь с ней взглядом, старались улизнуть. Но даю руку на отсечение, все девчонки в Интернате мечтали о ее нарядах, прическе и, конечно, королевской осанке. Она всегда держала спину ровно, голову – высоко, и даже на своих высоченных каблуках двигалась уверенно и величественно. Ее закрытые платья с длинными рукавами и расклешёнными юбками обсуждались девчонками в спальнях, как нечто необыкновенное. Наряды завуча действительно были красивыми и утончёнными, но никто не знал точно, откуда они – привозили ли их из Города с еженедельной почтой, либо она шила их себе сама. Последняя версия казалась мне полным бредом: невозможно было представить ее за швейной машинкой, не королевских это рук дело. А завуч была «королевой Интерната». Разве что ее голову украшала не корона, а узел из черных густых волос. Ее прическа была неизменна, и ни один волосок не выбивался из нее в течение дня. Ну и конечно, голос – в нем было много силы, и любые ее приказания исполнялись незамедлительно.

Вот и тогда, услышав сверху: «Дети, поднимайтесь!» – мы сразу же двинулись вверх по лестнице. Ведь мы никогда не перечили завучу. Я даже не обернулся на Старого Дэна, который остался стоять внизу. Пока мои глаза не привыкли к дневному свету после темноты подземного коридора, я видел вверху только темный силуэт. «А вот и еще один черный человек», – подумал тогда я. У меня всегда была богатая фантазия, я боролся с видениями как мог, но тогда они победили. Я представил, что мы с Юлианой идем на казнь, а наверху нас ждет палач в длинном черном плаще, с надвинутым на лицо капюшоном. Я видел такую картинку в старой потрепанной книге, которую нашел случайно в библиотеке. Хотя мне было не по себе, я прочитал ее целиком и поплатился: ко мне во сне стал приходить палач в черном капюшоне. Прошло несколько месяцев, пока образ палача не вытеснили новые страхи и он перестал мне сниться. Но вот на этой лестнице, ведущей из подземелья, он появился опять. В груди у меня стало холодно, я по-настоящему испугался. А потом я разозлился на себя: вот так защитничек, сам себе страхи придумывает!

А еще я подумал: «Хорошо, что Юлиана не умеет читать чужие мысли».

Когда от черного силуэта нас разделяло всего несколько ступеней, он сделал пару шагов назад. Солнечный свет не оставил от палача ни следа: перед нами стояла завуч, скрестив руки на груди. Варвара Борисовна была одета в длинное черное платье с высоким воротником-стойкой и широкими рукавами, которое я сначала принял за плащ палача. Я еще раз обрадовался, что мои мысли никто не читает. Вот бы мне не поздоровилось за такое сравнение! Но если завуч надела это черное платье, значит в Интернате объявлен траур. Обычно об этом объявляют в обеденном зале, когда присутствуют все Факультеты. Видимо мы пропустили распоряжение повязать траурные ленты ученикам и надеть черные одежды персоналу, пока блуждали по подземным коридорам. Я уже ждал, что завуч отругает нас за нарушение порядка, но она даже не взглянула на нас:

– Следуйте за мной, – сказала Варвара Борисовна и пошла по коридору.

Мы двинулись за ней, стараясь не отстать. Я не смотрел по сторонам, не запоминал дорогу, не считал, сколько раз повернул коридор, пока мы не пришли к директорскому кабинету. Меня заворожило совсем другое зрелище: как мелькали каблучки в складках юбки, как шелестело черное платье, как переливался черный бархат. Но самое главное – запах. Я шел следом за Варварой Борисовной, и иногда меня окутывал какой-то сладкий аромат, исходивший от ее платья и волос. Наверное раньше так пахли цветы, которые мы безуспешно пытались вырастить в теплице и видели только на картинках в старых книгах. Это была самая красивая женщина, которую я когда-либо встречал, но я подумал тогда, что все равно моя мама была красивее. Хоть я ее никогда и не видел.

Наконец мы дошли до кабинета директора. Завуч указала на ряд стульев у стены:

– Подождите здесь.

Мы сели на пару свободных стульев и стали ждать, когда нас примет Инспектор. Наконец-то я мог сказать Юлиане, что пришел сюда как самозванец. Я прошептал ей:

– Слушай, Юль. Я ничего не знаю о произошедшем.

Юлиана с удивлением повернулась ко мне:

– А зачем тогда пошел?

– Ну тебя поддержать… Как бы ты одна по подземному коридору пошла. Страшно же.

Юлиана фыркнула:

– Ничего я не боюсь!

– Ну ладно, ладно, смелая крольчиха. Только не выдавай меня, хорошо? – уговаривал ее я.

– Хорошо, смелый кролик, – усмехнулась Юлиана. – Не выдам. Пойдешь со мной, но будешь молчать.

В это время завуч тихо переговаривалась с секретарем директора, которая восседала за массивным столом с кучей выдвижных ящиков. Это была тощая и очень противная старуха, которая возомнила себе чуть ли не вторым номером в Интернате и могла отвешивать язвительные указания даже учителям и своему начальнику. Единственным человеком, перед кем она трепетала, была завуч. Именно поэтому их беседа напоминала тихий разговор двух подруг – они шептались как наши девчонки, разве что не хихикали.

Но им пришлось прервать свой разговор, потому что дверь директорского кабинета распахнулась, и из нее вышли заплаканная тигрица Вера, огромный, как секретарский стол, тигр Прохор и насупленный и тяжело дышащий Тарас (видно, что ему уже было не до шуточек). Оказывается, Инспектор допрашивал друзей Тимура. Они прошли мимо, даже не посмотрев в нашу сторону. Зато в нашу сторону уже смотрели секретарь и завуч.

– Проходите. Вас ждут.

И мы пошли.

Нас действительно ждали. Черный человек сидел за столом, положив руки перед собой и сплетя пальцы. Но смотрел он не на нас, а в окно. Мы с Юлианой тоже повернули головы в сторону окна и увидели, как по двору идут три человека. И хотя один из них казался великаном по сравнению с другими, он выглядел намного слабее сопровождающих: его спина дрожала, руки были связаны сзади, а голова низко наклонилась вперед. В следующее мгновение я узнал в великане интернатовского Повара, а форма сопровождающей его парочки говорила о том, что это работники Министерства безопасности. Эта троица подошла к вертолету, который всю ночь стоял у нас во дворе, и стала подниматься по приставной лесенке в кабину. Повар шатался и спотыкался, его сопровождающим пришлось поддерживать его за руки. Вот они шагнули в кабину, дверь захлопнулась, но вертолет так и остался стоять на месте.

– Забираю с собой главного подозреваемого, – черный человек отвернулся от окна и уже буравил нас взглядом. – А возможно, и опасного преступника.

Нам было не по себе находиться один на один с этим человеком, слышать от него про «подозреваемых» и «преступников». Поэтому мы с Юлианой молчали, как будто языки проглотили. Я даже не мог рот открыть, чтобы представиться. Хотя у меня промелькнула мысль, что мы позорим образование Интерната, которое стремиться воспитать новых граждан – воспитанных, умных, уважающих порядок и закон. Но в этот момент я забыл о нормах поведения и общения со старшими. Стоял столбом и пучил глаза на инспектора. Но тут он задал вопрос, на который нам пришлось ответить:

– Зачем вы хотели меня видеть?

Первой нашлась Юлиана, за что я был ей очень благодарен. Да и как иначе: ведь она что-то знала, а я ничего не мог рассказать Инспектору.

– Я хотела рассказать вам, что видела пару дней назад, – тихо сказала Юлиана.

– Так, хорошо. Но сначала я должен попросить у вас разрешения вести записи. – Инспектор вопросительно взглянул на нас. Мы кивнули. – Итак, с кем имею честь?

– Юлиана. Факультет Кроликов.

– Арсений. Кролик. Тоже. – я испугался собственного голоса: таким он был скрипучим и противным!

– Хорошо, – кивнул инспектор, сделав заметки в своем блокноте. – Теперь, многоуважаемые Кролики, рассказывайте с чем пожаловали.

И тут я услышал историю Юлианы, ради которой она и пришла сюда, по подземному коридору, в кабинет директора, на ковер перед черным человеком.

– Три дня назад я дежурила в теплице. Убрала грабли, лопаты в кладовку, подмела пол, полила ростки, которые недавно взошли. – Тут Юлиана замялась и покраснела. Потом сделала глубокий вдох и продолжила: – Я, когда дежурю, всегда с растениями разговариваю. Может, вы подумаете, что это смешно или глупо, но я заметила, что, если с ними разговариваешь, они лучше растут. Я им даже песенки пою… – Юлиана совсем застеснялась и замолкла.

Инспектор что-то записывал в своем блокноте и не думал смеяться. А мне уж тем более не до смеха было. Но все равно было интересно узнать, чем занимается Юлиана на дежурствах в теплице.

– Так, так. Что дальше? – не слыша продолжения истории, инспектор поднял голову и с интересом смотрел на Юлиану. Она сделала еще один глубокий вдох и продолжила.

– Разговариваю я с ними в темноте. Чтобы они не боялись меня. В тот раз я тоже выключила свет в теплице и села возле грядок, чтобы поболтать со всходами рженицы…

– Рженицы? – переспросил инспектор. Но на это раз он смотрел прямо на меня и мне пришлось ответить:

– Мы пытаемся вывести новый вид зерновых. Скрещиваем рожь и пшеницу.

Инспектор покачал головой:

– Вы бы лучше со старыми видами разобрались. Ну да ладно, что там дальше было?

– Я тихо сидела между грядок и разговаривала с росточками. О чем разговаривала нужно рассказывать?

– Нет, не надо. У меня мало времени. К сути! – ответил инспектор.

– Ну вот. Вдруг я услышала шаги. Кто-то зашел в теплицу. Я не подала голоса, а наоборот спряталась – испугалась, что меня застанут и будут надо мной смеяться. Ну что я разговариваю с растениями. А тот, кто вошел в теплицу, свет не стал включать. Мне еще тогда это подозрительным показалось. Что можно делать в темноте?

– Ну ты же что-то делала там… – с сомнением протянул инспектор.

– Вот мне стало интересно это. Я сидела и не высовывалась. А этот кто-то тихонько пробрался к дальней кладовке, открыл дверь ключом и начал там шуршать. Я слышала, что этот кто-то переставлял банки с удобрениями. Он старался не шуметь, но мне было все слышно. Он как будто что-то искал. И вот когда нашел, то захихикал!

– Захихикал? Значит ты слышала его голос? – спросил инспектор.

– Да! Слышала. Но не узнала. Я даже не могу точно сказать, мужчина это был или женщина…

– Ну хорошо. А потом он ушел?

– Да. Так же, не включая свет. В темноте.

– Кроме того, что этот кто-то любит гулять в темноте, что же тебя насторожило?

– То, что после его прогулок в темноте, – съязвила Юлиана, – из закрытой кладовки пропало ядовитое удобрение! А на следующий день умер Тимур! И я думаю, что его отравили именно ядом из нашей теплицы.

Юлиана сказала эти слова особенно громко и взволнованно, но ее речь произвела впечатление только на меня. Инспектор же остался спокоен: он сидел, удобно устроившись в директорском кресле, и самодовольно нам улыбался. Он как будто ожидал услышать что-то подобное.

– Девочка, ты молодец что… хм… разговариваешь с растениями, может, это действительно даст результаты. В нашем случае нужно испробовать все! Ты очень смелая, не испугалась сидеть в темноте и наблюдать за вором. Твой рассказ я подробно записал, он пригодится нам в суде для вынесения обвинительного приговора.

– Кому? – хором спросили мы с Юлианой.

– Старшему повару Интерната развивающего и образовательного типа номер 6. Он уже арестован. Только у него была возможность добавить яд в торт, точнее в элемент торта. Мотивы будут выясняться. Но теперь мы знаем больше деталей. Благодаря тебе, – инспектор заглянул в блокнот, – Юлиана.

И тут инспектор посмотрел на меня и, сверившись с блокнотом, задал мне вопрос, которого я так боялся:

– А ты что хочешь мне рассказать, Арсений?

И я решил рассказать правду.

– Я ничего не знаю. Я просто охраняю важного свидетеля.

– Ого! – инспектор присвистнул. – Даже в Городе нет такого… хм… порядка. Действительно, в свете последних событий надо сплотиться и быть настороже. Молодцы. Порадовали.

Инспектор резко встал с кресла:

– Сейчас нет времени с вами поболтать, мне нужно возвращаться в Город. Надеюсь, в вашем Интернате не будет больше подобных инцидентов. Однако обо всех подозрительных случаях сразу же сообщайте старшим. Спасибо за помощь.

Он кивнул нам и вышел из кабинета. И в образовавшейся тишине было слышно только как Юлиана скрипела своими огромными зубами.

Инспектор арестовал Повара и забрал его с собой в Город. Больше его никто не видел. В Интернате все сразу же поверили, что Повар виноват в смерти Тимура, но версий, почему же он убил лучшего Тигра на курсе, было мало. В основном все сходились к одной – личной неприязни. Кладовку с ядовитыми удобрениями освободили, а все банки перенесли в медкорпус и закрыли в сейф, где хранились лекарства. Теперь удобрения Кроликам выдавались только под роспись, даже самые безобидные, вроде птичьего помета.

Постепенно о смерти Тимура стали забывать. В Интернате не было кладбищ, мы никогда не хоронили своих товарищей – всех мертвецов отвозили в Город. Человек как бы пропадал бесследно и память о нем тоже не хранилась долго. Даже могучий и красивый Тимур быстро был забыт.

Жизнь текла своим чередом. Тигры покинули Интернат, Кролики стали выпускным классом, а в пустующий несколько лет корпус Собак должны были перевести из Дома малютки новых воспитанников. Мы с нетерпением ждали этих четырехлетних малышей: все-таки новые лица. Но, конечно, к этому любопытству примешивался и страх: мы боялись увидеть на этих детях отпечатки Восточного календаря – новые мутации и уродства. По слухам, из пяти новорожденных только один был «человеческим» на 100 процентов, остальные несли в себе гены других существ.

Когда-то встреча новых воспитанников обставлялась как праздник. На сколько это позволяли условия жесткой экономии продуктов и загрязненного воздуха. Но со временем все торжественные речи, поздравления и памятные подарки сошли на нет, хотя мы стали жить лучше и сытнее. Старый Дэн рассказывал мне, что в прошлом у людей был праздник «Первого сентября», когда отмечали начало учебы, поздравляли малышей, которые шли в школу в первый раз. Мы же жили в школе постоянно, занятия у нас длились круглый год, мы ни на день не расставались со своими одноклассниками, поэтому отмечать начало учебы мы не могли. А малыши так были напуганы, когда попадали из Дома малютки в Интернат, что праздник проходил мимо них. Я совсем не помню свой перевод, видимо все забыл от страха. Воспоминания о детстве появились у меня уже позднее.

Сейчас «перевод» выглядел так: утром распахивались Западные ворота, и нашему взгляду открывалась тропинка, которая вела прямиком к Дому малютки. Как вы помните, мы не должны были появляться там, мы были отделены от малышей. По этой тропинке ходил только персонал: медсестры, очень редко ― учителя и директор. И только раз в год по этой дороге бежали детские ножки. Мы выходили во двор и ждали появления новичков. Если не было дождя и тумана, то мы видели, как их выводят из Дома малютки, как пытаются сбить в кучу. Сопровождающий взрослый показывает на наше здание, что-то рассказывает этим малышам. И вот они трогаются в путь. Сначала дети идут быстро, они подпрыгивают, меняются местами, толкают друг друга. Но чем они ближе к воротам Интерната, тем медленнее и запуганнее они становятся. Они уже не болтают и не играют, а лишь жмутся друг к другу и с опаской глядят на ворота Интерната. А те отворили свою пасть и вот-вот их слопают.

Такие мрачные фантазии лезли мне в голову, когда я стоял со своими однокурсниками во дворе и смотрел на «перевод». В тот день шел мелкий дождь, мы надели непромокаемые плащи и наверняка выглядели очень пугающе в надвинутых на лицо капюшонах. Дорогу, ведущую к Дому малютки, из-за погодных условий невозможно было разглядеть, но по времени дети должны были вот-вот прибыть и все интернатовские уже были во дворе. Дождь шел, мы топтались на одном месте, было скучно и холодно – нельзя назвать такое времяпрепровождение праздником, правда? Но вдруг все разговоры смолкли – мы увидели их. Они вышли из пелены дождя – маленькие, серые фигурки, дрожащие под плащами от холода и страха. Их сопровождала Старшая Медсестра – полная властная дама, которая держала персонал Дома малютки в страхе и ввела особую систему наказаний для малышей. Так уж сложилось, что я почти ничего не помню про Дом малютки, но те, кто прибывает, рассказывают и про розги, и про «черную-черную комнату», в которую запирают провинившихся. Старый Дэн как-то пошутил, что после такой «черной комнаты» у меня память и отшибло. Все может быть.

Продолжить чтение