Фрунзе. Том 5. Proxy bellum

Размер шрифта:   13
Фрунзе. Том 5. Proxy bellum
* * *

Пролог

1931, апрель, 20. Недалеко от Кронштадта

Тяжелогруженый сухогруз медленно выгребал в сторону Санкт-Петербурга. Легкий ветерок трепал флаг Греции. И, судя по судовым документам, он двигался из Бразилии с грузом бальзы, которую Россия активно скупала.

И вот нейтральные воды миновали.

Сухогруз вошел в территориальные воды Союза. И там его уже ждали пограничники. После взрыва в Скапа-Флоу и прихода US Navy в Кронштадт Михаил Васильевич начал вводить чуть ли не драконовские меры безопасности. Просто потому, что ожидал ответа.

С тех пор прошло уже полгода.

Однако меры безопасности оставались на высоте и ничуть не притуплялись. В том числе и потому, что Фрунзе лично и регулярно за ними следил. Вот пограничные корабли и встречали все более-менее крупные суда прямо у нейтральных вод, где и производили первичный осмотр. Чтобы удостовериться: это водоплавающее средство угрозы для акватории не несет.

Подали сигнал.

Сухогруз не остановился.

Правда, выбежал какой-то человек и начал махать сигнальными флажками, сообщая, что корабль потерял управление и просит помощи.

Командир сторожевого шлюпа[1] отреагировал достаточно спокойно. С начала навигации это был уже седьмой утративший управление крупный корабль. И каждый раз на то имелись вполне веские причины. Так что, чуть помедлив, он передал на сухогруз приказ застопорить машины и лечь в дрейф с обещанием вызвать буксиры.

Но тщетно.

С сухогруза ответили, что двери в машинное отделение заклинило. Дескать, там был пожар. И теперь паровая машина работала в том режиме, в котором ее последний раз оставили. Котлы же были на жидком топливе и не требовали кочегаров.

Очень натянутое объяснение.

Очень.

Однако оно было дано. И все это время корабль шел вглубь акватории, приближаясь к Кронштадту.

Командир задумался.

Ведь безопасность должна быть безопасной, как их неоднократно наставлял сам генеральный секретарь. Иначе она могла легко превратиться в того дракона, который наносит вред едва ли не больше, чем настоящий враг. Так что устраивать сцены на ровном месте да еще на фоне стольких поломок командир не хотел.

Присмотрелся к сухогрузу.

Достал справочник.

Полистал.

Нашел его. Глянул на вместимость. Прикинул массу бальзы такого объема. Оценил осадку. И побледнел. Было совершенно очевидно – на сухогрузе что-то другое. Существенно более тяжелое.

– Открыть огонь по носовой оконечности, – скомандовал он.

– Командир? – удивленно переспросил старший помощник.

– Что непонятного? Огонь! – рявкнул неестественно бледный командир сторожевого шлюпа.

Секунд десять спустя кормовое 100-мм орудие ударило.

Мгновение.

Удар снаряда в обшивку. Менее чем на полметра выше ватерлинии. Почти у самого среза воды.

Какая-то доля секунды.

И носовая оконечность сухогруза вспухла взрывом…

Командир корабля медленно поднялся на ноги, опираясь на стену рубки. Перед глазами все плыло. В голове гудело.

Корабль качало.

Сильно.

В округе не наблюдалось ни одного целого стекла. Шлюп спасло только то, что он не держался в пяти кабельтовых от сухогруза. Того самого, который сейчас уходил под воду, задрав корму.

Уже через час к месту трагедии прибыли водолазы из Кронштадта, которые обнаружили трюмы, заполненные взрывчаткой…

– Чудо, не иначе, – покачав головой, произнес Фрунзе, разговаривая по телефону с Кронштадтом.

– Взрыв пошел вверх, – хмуро произнес начальник комиссии. – Да и несильный он получился. В носовом отсеке было всего ничего взрывчатки. Просто прибавок, который распихивали по углам. Основной заряд размещался в трюме, между ним и тем зарядом в носу располагалось несколько отсеков. Того, что было в носу, хватило для повреждения довольно хлипкого корпуса, но этого заряда оказалось недостаточно для детонации по цепочке основных зарядов.

– А как они планировали все это подрывать?

– Синхронизированные электродетонаторы с центральным таймером. Но при взрыве на носу он вышел из строя. Корпус повело, вот его и повредило.

– А что там за взрывчатка, кстати?

– Тротил.

– Ого! Не жадничают. И много?

– Сейчас сложно сказать. Полагаю, что около семи тысяч тонн. До конца извлечения только порядок могу предположить.

– Ценный трофей, – хмыкнул Фрунзе. – А ребята как?

– Повезло им. В рубашке родились. Контузии, ушибы, порезы. Ничего серьезного. Госпитализированы только двое, но их в течение нескольких дней выпишут.

– Хорошо. Запросите на них всех представления к правительственным наградам. Плюс оплачиваемый отпуск и премии.

– Уже подготовили, Михаил Васильевич.

– Отлично. Тогда, как завершите расследование, присылайте их в Москву. Тут и наградим. Лично награжу. Вы ведь понимаете, что́ они предотвратили?

– Как не понимать? – усмехнулся начальник комиссии. – Тут весь Питер о том лишь и судачит. Это ведь флот американский хотели подмочить.

– Подмочить? Он скученно стоял в Кронштадте. Если бы там эти семь тысяч тонн взорвались – его, скорее всего, больше бы не осталось. Заодно и нам бы базу всю разворотило. Тут не подмочить. Тут все в труху бы разнесло.

– Прикажите снять усиление?

– Никак нет. Нужно сохранять бдительность…

Часть 1. Шпроты в томатном соусе

– Мам, а можно я киску поглажу?

– Можно, только утюг положи на место.

Глава 1

Рис.0 Фрунзе. Том 5. Proxy bellum

1931, май, 2. Москва

– Начнем, – произнес Фрунзе, садясь на свое место. – Что нам скажет начальник транспортного цеха? – поинтересовался он, глядя на Артура Артузова, то есть Фраучи[2], продолжавшего начальствовать в КГБ.

– Греки к данному теракту не имеют никакого отношения.

– Как будто кто-то, кроме англичан, вообще на него решился бы, – фыркнул генсек. – Удалось выяснить, почему наши островные друзья сделали ставку на них?

– Полагаю, речь идет о случайности.

– Случайности? – перебил его Генрих Мюллер, который выбился в начальники полиции Союза. И добился на этом поприще немалых успехов.

– Именно, – невозмутимо кивнул Фраучи. – Просто удалось провернуть сделку именно с греческой подставной компанией, которая принадлежит МИ-6. Судя по тому, что мне удалось узнать, англичане готовили несколько покупок сухогрузов под эти цели. Через разных посредников. Греки управились быстрее.

– Значит, мы имеем потенциально несколько новых брандеров?

– Да, – чуть помедлив, кивнул Фраучи.

– Прелестно. Вы установили названия купленных для этих целей кораблей?

– Да. Но, думаю, что их теперь продадут и воспользуются новыми. Я действовал несколько неловко, так что выдал свой интерес.

– Нестрашно. Так, пожалуй, даже лучше будет. Цель у них, как я понимаю, US Navy?

– Без всякого сомнения. После терактов в Портсмуте и Скапа-Флоу Великобритания более не может считаться королевой морей. У них осталось семь линкоров по двадцать восемь тысяч тонн с 381-мм пушками, один линейный крейсер и три авианосца. Это много. Это внушительно. Но это существенно меньше, чем теперь у нас. И это не принципиально больше, чем у французов или итальянцев.

– А они не боятся, что мы начнем войну и, воспользовавшись преимуществом во флоте, высадим десант на их прекрасный остров? – усмехнувшись, спросил Триандафиллов, занявший пост наркома обороны после того, как Фрунзе стал генеральным секретарем.

– Неделю назад было подписано соглашение о том, что Великобритания передала Франции старые германские колонии. А также свои права на Южно-Африканский Союз.

– Чтобы они вписались за них в войну?

– Судя по всему. Данные о соглашении пока не выносятся в публичное поле и носят характер договора о намерениях. Как я смог узнать. Вероятно, отдавать просто так они не хотят, опасаясь отказа Франции от участия в военной кампании. Или имитации. По нашим данным, Париж пока не готов к большой войне.

– Война, значит. И какие у нее цели?

– Этого узнать мы не смогли. До документов в Париже пока не добрались.

– Судя по той разведывательной информации, что предоставил Артур, – произнес Триандафиллов, – цели войны достаточно очевидны.

– Французы сейчас тихо высаживаются в Прибалтике, – поспешно произнес Фраучи, перебивая наркома обороны. – Французские части оформлены как «отпускники» и частными лицами заезжают в Ригу. В гражданской одежде. Им выделяют документы и обмундирование литовской, латвийской и эстонской армий. А потом выдают их же оружие, доставленное сюда же в рамках военных поставок. Через кредиты, взятые в парижских банках.

– И сколько их?

– Точных сведений нет. Оценочно уже перебралось несколько дивизий.

– Финляндия?

– Туда заезжают англичане. По такой же схеме. Они же частью заезжают и в Прибалтику как личный состав авиации. Туманный Альбион отвечает всецело за авиацию. Ее там французской почти нет. Плюс англичане завозят пехотные дивизии в Финляндию. Рельеф не позволяет в тех местах эффективно использовать танки, так что… – развел руками Фраучи.

– Еще что-то?

– Судя по всему, сейчас идут какие-то переговоры с руководством Дании, Швеции и Норвегии. Но ясности в этом нет никакой. Секретничают.

– Норвегии? – удивился Михаил Васильевич. – А эти еще им зачем понадобились?

– А Мурманск? – удивился командующий Балтийским флотом Александр Михайлович. Он единственный из моряков был на этом совещании. – С баз в Норвегии можно оперировать против Мурманска и Архангельска. Да, мы сильно сейчас вкладываемся в его развитие. И уже не первый год. Но Северного флота, по сути, еще нет. То, что мы называем столь гордым именем, – это эскадра, не более. Для размещения более серьезных сил там просто нет подходящей инфраструктуры. Так что большого сопротивления они не окажут. Нечем. И у англичан будет приличный шанс закрыть нам этот порт.

– На Балтике война. Мурманск в блокаде. Черное море перекроют турками. А Дальний Восток – японцами, – подытожил Триандафиллов. – Судя по нехорошим подвижкам, они стремятся обложить нас со всех сторон.

– И какова цель?

– Программа минимум – флот, – твердо произнес Триандафиллов. – Уничтожить, а лучше захватить US Navy. Во всяком случае, пока он небоеспособен. Программа максимум – поражение советской власти.

– Ты не хватил лишку? – напрягся Фрунзе.

– Куда там? – мрачно махнул рукой нарком обороны. – Удар со стороны Прибалтики, очевидно, будет направлен на Санкт-Петербург. Со стороны Финляндии – тоже. Это вполне ясно. Если они возьмут город, то смогут развить наступление на Москву вдоль железной дороги.

– Питер – ключевой промышленный город Союза, – произнес Фраучи. – Да, у нас сейчас много чего есть еще. Но парировать утрату Питера нам пока нечем. Там довольно много уникальных производств.

– Мы же проведем мобилизацию и выбьем их.

– Не факт, – покачал головой Фраучи. – Владимир Кириакович правильно говорит. Они собираются перекрыть Черное море турками, то есть ведут с ними переговоры, очевидно, обещая наше Закавказье. Возможно, Крым и Кавказ. Кроме того, ведут переговоры с Румынией, Польшей, Ираном, Китаем и Японией. Судя по всему, если они смогут продемонстрировать успех, на нас навалятся со всех сторон. Мобилизацию, мы, конечно, проведем. Но вряд ли она нам поможет.

– Сражаться с полнокровными регулярными войсками Франции и Великобритании – совсем не то же самое, что с крошечными отрядами Белого движения или бандитами, – тут же дополнил Триандафиллов. – А народная милиция только-только формируется…

Фрунзе хмуро на них уставился.

Третий корпус постоянной готовности, БТГ и два авиаполка в рамках договора уже переправились в США. Второй корпус стоял в Маньчжурии, сдерживая японцев. И только 1-й располагался под Москвой. Самый боеспособный, но всего один.

Еще имелся Западный корпус, а точнее, уже три, но они лишь числились частями РККА, являясь, по сути, возрожденным Рейсхеером в подчинении Берлина. В теории эти силы, укомплектованные ветеранами Мировой войны, можно было снять и перебросить к Прибалтике поближе. Но на практике они выступали важным центром, который позволял удержать власть над Восточной Германией, то есть Пруссией, как ее стали именовать, союзным Москве силам.

Да, конечно, имелись еще шесть новых корпусов постоянной готовности, которые создавали с перспективой развертывания четырех полевых армий по два корпуса в каждой[3]. Но с этим делом имелись серьезные проблемы. Снаряжение нашлось. Это хоть и было проблемой, но вполне решаемой. А вот квалифицированный личный состав подобрать в нужном объеме не вышло.

Его на первые три корпуса выгребли почти подчистую.

Да, переход на сторону Союза львиной доли РОВС, состоявшей преимущественно из офицеров, в какой-то мере решил этот вопрос. Но не радикально. Ведь Михаил Васильевич очень высоко задрал квалификационную планку, из-за чего формально эти корпуса числились развернутыми и укомплектованными. Но их боеготовность не шла ни в какое сравнение ни только с 1-м, бывшим этаким эталоном, но и даже со 2-м или 3-м. И чем выше шли звания-должности, тем сильнее это чувствовалось. Так что эти шесть корпусов могли выступать только в роли некоего второго эшелона. В представлении генсека.

Кстати, именно из-за их развертывания ситуация с народной милицией и буксовала. Унтер- и оберкомандирского состава для нее попросту не хватило. Разве что номинального. Но это профанация, которой Фрунзе заниматься не собирался. Дорого и глупо.

В Союзе была установлена новая и в целом достаточно непривычная система построения военной карьеры. Для того чтобы начать оную, требовалось поступать на службу рядовым. Вне зависимости от образования. Ну почти. Потому как без начальной школы не брали даже в солдаты.

Потом год действительной службы, после которой можно было пойти на курсы младших унтеров. Но только в том случае, если за плечами имелся гимназический курс, каковой приравнивался ко второй образовательной ступени. После чего год службы капралом – и можно идти на новые курсы, уже для старших унтеров.

Еще год службы. Сержантом. А дальше вилка вариантов: или идти в военные специалисты идти, становясь этаким аналогом уоррен-офицеров, или поступать в военное училище, чтобы стать обер-командиром.

Отучился.

Вышел поручиком.

И служи. До капитана. Чтобы идти дальше, требовалась учеба в военной академии, что было этаким аналогом четвертой образовательной ступени, позволявшей добраться уже до полковника.

Хочешь дальше?

Получи вторую 4-ю ступень по одному из утвержденных профилей, чтобы убрать потолок роста. Потому что генералы – это уже больше, чем полевые командиры. И им требовался куда более широкий кругозор и образование.

Медленная система получалась. Но она позволяла решить главный вопрос – насытить войска толковыми унтерами и оберами, без которых любая армия не более чем вооруженный сброд. Мало того, любой командир начинал с низов и волей-неволей службу знал. А потому вероятность появления всякого рода случайных персонажей становилась достаточно невысокой. Ну и смазывалась традиционная пропасть между офицерским корпусом и остальной армией. Ведь каждый генерал теперь должен был и рядовым лямку потянуть немного.

Понятно, на первых порах пришлось аттестовать имеющиеся кадры, условно зачтя им подходящее временное звание. С обязательством подтянуть образовательный уровень. Но к 1931 году порядка 45 % этих «временных» не справились и оказались уволены из армии. Что, к слову, очень сильно очистило армию от революционного элемента. В ней остались на командных позициях преимущественно профессионалы и просто головастые ребята. А таким редко по душе какие бы то ни было революционные потрясения. Да и подход к жизни у них иной.

Строго говоря, профессионализм и хорошее образование – неплохая прививка от революционных настроений. Понятно, не без погрешностей. Но такие ребята весьма редко рвутся на баррикады, обладая достаточно развитым интеллектом для осознания последствий. Не только и не столько для себя, сколько для общества.

Так вот – все это было очень хорошо.

Просто замечательно.

Но если рядовых и унтеров в новые корпуса Фрунзе в целом сумел набрать без критических проблем, то уже с оберами наблюдались трудности. Особенно с теми, что прошли полный цикл от рядовых. Штаб-командиры и генералы же… Они почти все висели с временными званиями, выданными СИЛЬНЫМ авансом.

В народной милиции же только 17 % унтеров и 2 % оберов имели адекватную аттестацию. А дальше – дыра… Черная, точнее – шоколадная, из-за чего фактом существования этой самой народной милиции должно было пренебречь. В лучшем случае с нее можно было тянуть пополнения для нижних чинов. Причем довольно скверного качества. Да, куда как лучше случайно призванных сантехников да таксистов, но…

И как воевать?

Еще бы года два-три, и было полегче. Эти корпуса удалось бы подтянуть и привести в порядок какие-то формирования в народной милиции. А так…

Относительно неплохо все было, наверное, только в авиации.

От личного состава требовались в первую очередь индивидуальные ремесленные навыки, что удавалось достаточно быстро подтянуть путем интенсивной практики. Дорого. Но зато и пилоты умели летать, и «аэродромные гномы» – все это чинить. Командиры же их в силу небольшого количества управляемых элементов могли не отличаться особо высокой компетентностью именно как командиры. И какой-то полковник от авиации выступал скорее кем-то вроде «играющего тренера», чем управленцем-аналитиком. Что позволяло вполне обходиться «временными» званиями, не разворачивая авиационных формаций крупнее полка. Во всяком случае, пока.

Так или иначе – воевать сейчас было не время. Тем более в такой неудачной конфигурации…

– И как получилось, – наконец произнес Фрунзе, – что англичане сумели так все славно обстряпать? Окружая нас кольцом врагов. Да еще после столь тяжелого поражения МИ-6, включая уничтоженный архив.

– А зачем им для этого МИ-6? – удивился Фраучи. – В дипломатических миссиях имелась вся необходимая оперативная информация. Центральный архив для них огромная утрата, но не фатальная. Потому как оперативные службы на местах имели достаточную степень информированности. А тут игра идет на дипломатическом уровне.

– И что на это сможет ответить наша дипломатия? – спросил генеральный секретарь графа Игнатьева.

– Англичане пытаются втянуть в войну с нами и Турцию, и Иран. Разом. Обещая им Закавказье. Это очевидный конфликт интересов. Ведь, строго говоря, армянские земли туркам не сильно нужны, а на азербайджанские облизывается Иран.

– В Турции и Иране об этом знают?

– Разумеется. Но в любом случае, пока англичане и французы не продемонстрируют силу, эти страны не решатся.

– Турки не пытаются торговаться с нами?

– А зачем? Пока рано. Если Антанта сумеет взять Санкт-Петербург, то это будет лишено смысла. А вот если мы сумеем воспрепятствовать этому, то да – начнут. И очень активно.

– А Иран?

– Иран в целом очень осторожен. Там прекрасно помнят, как английские и русские войска в годы Мировой войны его оккупировали. И никто не смог даже пискнуть. Так что ввязываться в разборки между Лондоном и нами он не сильно рвется. Опасается. Вот если в ходе военной кампании выявится победитель – тогда да. Тогда это позволит подтолкнуть Иран к решительным действиям. У проигравшего, как известно, союзников нет.

– Афганистан?

– Местное духовенство за нас стоит крепко, как и крестьянство. Сотрудничество с нами выгодно и тем и другим, поэтому английских эмиссаров они сами нам сдают, – произнес Фраучи. – Прямо от самой границы их принимают. Так что там все хорошо.

– Новый Свет?

– Все неопределенно, – повел плечами граф Игнатьев. – Если обобщать – они хотят посидеть в стороне и понаблюдать. Да там и не ожидается большой драки.

– Кроме США, – поправил его Фраучи.

– Ну да. Но там Гражданская война и так идет. Там без этого никуда.

– А японцы?

– Они, как известно, полны противоречий. Но, скорее всего, попытаются решить как-то вопрос с Маньчжурией. В принципе, мы можем в любой момент заключить мирный договор, если откажемся от своих претензий.

– И кем мы будем в их глазах?

– Северными варварами, – улыбнулся граф Игнатьев. – Мы ими будем в любом случае.

– Я бы предпочел, чтобы они нас считали смертельно опасными северными варварами, с которыми не нужно связываться. Впрочем, конфликт этот нам в любом случае выгоден. Каждый день простоя для Японии приближает ее банкротство. Сколько они там линкоров заложили?

– Четыре новых. И это только линкоров. Там у них развернута большая судостроительная программа, которая была усилена после Портсмута и Скапа-Флоу.

– Усилена? – ошалело переспросил Фрунзе.

– Так точно, – кивнул граф Игнатьев.

– А куда там усиливать-то? И так денег нет.

– Именно по этой причине, я считаю, они попытаются в ближайшее время решить вопрос силой, вынудив нас заключить мирный договор. Полагаю, что они будут ждать момента, когда мы завязнем в боевых действиях на Балтийском театре, который заблокирует наш новый флот, не позволяя его перебросить на восток.

– А потом, в случае успеха, перебрасывать его будет некуда?

– Если не получится вопрос решить быстро – да. Но, повторюсь, они не заинтересованы в затягивании. Им важно завершить войну как можно скорее. Они готовы даже уступить юг Сахалина ради этого…

Глава 2

Рис.1 Фрунзе. Том 5. Proxy bellum

1931, май, 9. Москва

Михаил Васильевич пил чай.

С баранками.

Супруга сидела рядом и о чем-то щебетала. После той истории с вербовкой она очень активно пыталась «вляпаться» в новую историю. Но к ней, кроме отдельных неудачливых соблазнителей, теперь никто не подходил. Особенно после того, как с ней попытались восстановить связь британские агенты и люди Фраучи повязали и непосредственного исполнителя, и его кураторов. И вот теперь она сама искала в режиме «акулы» такого рода цели, из-за чего регулярно попадала во всякие забавные истории.

– Ты какой-то хмурый, – тихо произнесла Любовь Петровна, перескочив с темы.

– Предчувствие. Очень плохое предчувствие… – медленно произнес генсек и посмотрел на часы, мерно тикавшие на стене.

Был глубокий вечер.

Скоро должны были доставить вечернюю корреспонденцию. Самую важную. Включая заметки секретаря по итогам дня. И после чтения, если никаких форс-мажоров не наблюдалось, Михаил Васильевич планировал отбой. Прогулки он совершал по утрам, до завтрака. Так было легче проснуться и прийти в тонус. Так что вечера в обычные дни проходили достаточно спокойно.

Раздался звонок в дверь, от которого генсек невольно вздрогнул. Встал. Подошел к коридору и, не входя в него, открыл дверцу шкафа, где стоял кинескоп. Нажал на кнопку включения. Дождался прогрева. Пощелкал тумблером, переключаясь между камерами. И только после этого вышел в коридор перед дверью, который чисто технически был простреливаемым. Условно. Потому что входная дверь стояла металлическая в деревянной отделке и ни один из пистолетов или револьверов взять ее не мог. Но мало ли.

Подошел.

Заглянул в глазок перископического прибора, который через призмы смотрел с потолка на людей у двери. И, убедившись, что там все тот же хорошо знакомый посыльный от секретаря в сопровождении бойца службы охраны, открыл дверь.

Небыстрая процедура.

Зато безопасная.

После серии покушений он старался быть бдительным и осторожным. Ездил исключительно на тяжелых бронированных лимузинах, построенных на базе грузовика, в составе кортежа. Или в небольших специальных поездах. Бронированных опять же.

Паранойя.

Да.

Она у него волей-неволей развивалась и крепла, так как время от времени удавалось вскрыть подготовку к очередному покушению…

Принял пакет.

Пожелал хорошей ночи.

Прошел в свой кабинет и начал читать.

Его окно выходило во двор, который находился под круглосуточной охраной. Да и стол располагался так, чтобы с улицы генсек не просматривался. Можно было, конечно, что-то закинуть снаружи. Но с охраняемой территории это представлялось малореальным. А если уж кто-то что-то и кинет, то применялись дополнительные меры, начиная с толстого бронированного стекла в тройном пакете, из-за которого подоконника, по сути, и не оставалось.

Бензовоз ехал своей дорогой по улице Герцена, также известной как Большая Никитская. Но тут – раз! – и свернул на улицу Грановского. Водитель резко выкрутил руль и пробил шлагбаум.

Ему навстречу выбежали несколько сотрудников охраны. Начали что-то кричать. Но водитель вместо того, чтобы попытаться остановить автомобиль, упал на пассажирское сиденье.

Они открыли огонь из пистолетов.

Но безрезультатно.

Кабина грузовика оказалась забронирована. А стрелять в цистерну они не решились. Вдруг взорвется?

Мгновение.

Гулко ударил по узкой улочке громкий, сочный выстрел. Это с чердака дежуривший егерь отработал из 20-мм самозарядной тяжелой винтовки, не просто пробившей покрышку, но и изрядно разворотившей колесный диск.

Грузовик отреагировал мгновенно.

Он мотнул мордой и почти сразу уперся в угол здания. Где и заглох.

– Твою мать! – рявкнул подбегающий сотрудник охраны. – Ты что творишь?!

Водитель выглянул, показавшись ненадолго.

Лихорадочно огляделся.

Его лицо перекосила ярость.

Он что-то нажал, открывая рот для крика, но… Не успел…

Грянул взрыв!

ВЗРЫВ!

Михаил Васильевич стряхнул пыль, которая насыпалась с потолка на листок. И продолжил читать.

Секунд пять.

На улице послышался топот. Крики.

Он спокойно достал пистолет. Проверил, что магазин полон. Взвел курок, дослав патрон в патронник, и поставил на предохранитель.

Чуть помедлив, достал еще несколько полных магазинов. Пару рассовал по карманам. Один оставил на столе – рядом с пистолетом.

Детей, к счастью, не было.

Они отдыхали с бабушкой на подмосковной даче. Ведь на дворе была майская суббота. Праздновать 9 Мая в привычном для Фрунзе ключе не требовалось – ужасной Великой Отечественной войны еще не случилось. Так что после первомайских праздников дети выезжали на выходные за город. Чтобы дышать более свежим воздухом и больше проводить времени на природе.

Нарком же себе этого позволить не мог.

Как и его супруга, ставшая куда ближе к нему после той дурацкой истории с мнимой вербовкой. Она была теперь не просто удобной женщиной для организации семейного уюта, а своего рода сподвижницей. Соратницей.

Строго говоря, она и раньше вмешивалась осторожно.

Сейчас же Михаил Васильевич взял этот шаловливый экспромт под свой контроль и частенько поручал Любови Петровны различные задания. По линии взаимодействия с разного рода творческой интеллигенцией. Но не только. Совсем не только. Но именно по художественной специфике она старалась словно на полноценной работе, держа своего рода салон. В старых традициях имперской России.

– Что случилось? – спросила она, входя в кабинет.

– Произошел взрыв.

– А это зачем? – кивнула она на пистолет.

Фрунзе не ответил.

Их отвлек звонок в дверь.

Секунда.

И Любовь Петровна прошмыгнула к пульту наблюдения, к кинескопу, который супруг не выключил. Там стояли трое бойцов охраны. Оружия в руках не держали.

Раздался звонок телефона.

– Слушаю, – максимально равнодушным голосом произнес Фрунзе.

– Михаил Васильевич. Говорит Иванов. Была попытка прорыва к зданию.

– А что за взрыв?

– Когда грузовик заблокировали, он инициировал взрыватель вручную. Вероятно, покушение. Я послал к вам своих людей. Полагаю, нужно как можно скорее вам уехать. В Кремль. Мало ли что они еще задумали.

– Нет.

– Что? Но почему?

– Отправьте пустой кортеж в Кремль.

– Вы думаете?..

– Я бы сделал так.

– Понял. Исполняю, – произнес начальник смены и положил трубку.

Секунд через пятнадцать в дверь перестали звонить. И бойцы охраны удалились. Им передали приказ по мини-радиостанции.

Где-то через минуту три бронированных лимузина, мягко урча моторами, выехали из сквера и направились на Воздвиженку, чтобы оттуда перебраться на Моховую и далее в Кремль.

Михаил Васильевич, как услышал звук тронувшихся авто, открыл секундомер, стоя у карты. Скорость их движения ему была известна. Как и график движения. Он много раз проезжал по этому маршруту.

Секундная стрелка бежала по циферблату.

Палец двигался по карте.

Бабах! Донесся глухой звук взрыва откуда-то издалека.

Палец замер на перекрестке Моховой и Воздвиженки.

Чуть помедлив, он взял трубку телефона и, нажав на кнопку, вызвал пост охраны.

– Уже слышал, – ответил начальник смены, не дожидаясь вопроса.

– Вызовите мне Фраучи и Мюллера. Кратко введите их в курс дела. Пусть объявляют план-перехват. Возможно, наблюдатели или кураторы покушения попытаются выехать из Москвы.

– Слушаюсь.

– Там что взорвалось на нашей улице?

– Бензовоз.

– А на Моховой?

– Не могу знать.

– Судя по звуку взрыва – что-то аналогичное.

– Судя по всему.

– Пусть московская полиция проверит все бензовозы. И вышлите наряды в автопарки, откуда эти приехали. И домой к ним людей пошлите.

– Слушаюсь.

Фрунзе положил трубку.

Подошел к супруге и спросил:

– Ты как?

– Хорошо, – нервно улыбнувшись, ответила она.

И он ее обнял.

Крепко.

Прижимая к себе…

Новое покушение. Теперь их могли убить обоих.

Противник повышал ставки.

Видимо, ему ужасно не понравилось какаться и писаться в Вестминстерском дворце после того жуткого взрыва.

– Почему ты их не пустил? Этих бойцов охраны, – тихо спросила Любовь Петровна.

– А ты уверена, что они не предатели?

– Не поехал тоже из-за опасений?

– Чтобы подстрелить куропатку, нужно ее спугнуть, вынудив взлететь из травы. Не так ли?

– Я ничего в охоте не смыслю.

– Это неважно. Главное, что смыслю я.

– И что будешь делать?

– Сейчас обезопасим периметр. Потом я отправлюсь на радиостанцию и выступлю с обращением, где расскажу, что враги Советского Союза опять пытались меня убить. Чтобы выступление вышло утром.

– А если они задумали переворот, как тогда, с Троцким?

Михаил Васильевич завис на несколько секунд.

После чего быстрыми шагами достиг телефона. Набрал комендатуру 1-го корпуса постоянной готовности и отдал распоряжение немедленно выдвигаться к Москве. Отправив для обеспечения охраны генерального секретаря вперед одну тяжелую БТГ. На всякий случай.

Разорвал соединение.

И снова набрал начальника охраны. Тот трубку не взял, так как сам разговаривал по параллельной линии. Но через зама Фрунзе привел всю охрану, так сказать, в ружье, из-за чего была открыта оружейная комната и личный состав, получив тяжелое вооружение, занял оборону периметра. Да и существующие посты получили соответствующие распоряжения.

После чего генсек подошел к шкафчику, где стоял кинескоп системы видеонаблюдения. Откинул крышку под ним. И начал, щелкая тумблерами, наблюдать за тем, что происходило вокруг. Ожидая развития событий.

Свыше сорока камер.

Они перекрывали весь периметр и подходы, включая прилегающие улицы. Часть камер уже работала в режиме ночного видения и дублировала наиболее важные направления. Зворыкин постарался, сделав преобразователь.

Минут через пять подъехали наряды особистов и полиции. Еще через десять – наряды с собаками, специально натасканными на поиск взрывчатки. И начали все обшаривать. В первую очередь автомобили, находящиеся в зоне оцепления. Мало ли.

Через двадцать семь минут в квартиру вошли Фраучи и Мюллер. Они встретились ранее и успели кое-что обсудить.

– Чаю? – спросил Фрунзе, когда они уселись.

В этот момент пискнула радиостанция Фраучи. Он ее тоже таскал с собой, будучи постоянно на связи. Стержневые лампы позволили сделать что-то вроде «уоки-токи» – небольшой переносной радиостанции для голосового общения размером примерно с полбатона хлеба. Запас автономности был небольшой. Радиус действия тоже. Но пользы от нее было невероятно много. Во всяком случае, и Фраучи, и Мюллер таскали их с собой постоянно, а в их служебных автомобилях стояла рация помощнее и сидел специально обученный человек, который осуществлял связь своего патрона с внешним миром.

Да и охрана генсека такими же пользовалась.

Михаил Васильевич кивнул: дескать, отвечай.

Тот нажал на кнопку и произнес:

– Фраучи. Слушаю.

– В Москве засекли три радиостанции. Вещают на волнах главных союзных радиостанций. Передача зациклена. Видимо, с записи. Будто бы диктатор, захвативший власть в Союзе, убит. И теперь людям нужно выходить на улицы и восстанавливать завоевания революции.

– Где они?

– Двигаются.

– Как быстро накроют?

– Обещали в течение четверти часа.

– Ясно. Доложите через четверть часа. Отбой.

– Интересно, как это они так быстро сумели восстановить свою агентуру? – спросил Фрунзе в гнетущей тишине.

– Региональные отделения МИ-6 далеко не все передали в центр. И мы сумели накрыть только часть… А может быть, это не они?

– А кто? Французы? Не смеши меня. Кому это покушение выгодно из тех, кто его может провернуть? Что? Большой список?

Ранним утром по всем крупным радиостанциям Советского Союза в нарушение всякого графика и планов транслировалось выступление генерального секретаря:

«Товарищи!

В 1917 году Российская Империя была сокрушена серией революций, приведших в итоге к установлению советской власти, то есть вашей власти, товарищи. Когда державой стали управлять люди, выбираемые непосредственно населением и представляющие их интересы.

Революция не была простым делом.

Мы всей страной положили на ее алтарь просто чудовищную жертву. Миллионы погибших и изувеченных людей, еще большее количество тех, чья судьба сломалась. А разрушения? По нашей державе революционные ветра пронеслись, сокрушая многое из того, что строили наши предки. То, что они добывали по́том и кровью.

И вот – победа.

Но зачем?

Ради чего вся эта трагедия, равной которой, не побоюсь этого слова, не было никогда в истории нашего Отечества?

А я вам отвечу.

Это все только для того, чтобы каждый простой человек стал жить лучше. Чтобы у него для этого появилась возможность. Чтобы появился шанс.

И, взяв власть, Советы принялись за дело. И сейчас… Уже сейчас, спустя каких-то полтора десятилетия с момента начала революции, вы уже сами можете увидеть, насколько улучшилась жизнь каждого отдельного гражданина. Что крестьянина, что рабочего, что служащего…

Но революция не так проста.

Высочайшее напряжение силы и духа, которое нам пришлось испытать, привлекало не только людей праведных. Отнюдь. Большое количество проходимцев и авантюристов, уголовных элементов, сектантов и прочей нечисти, прикинувшись “пламенными революционерами”, влились в ряды наиболее прогрессивных сил. И начали обстряпывать свои делишки.

Кто-то просто грабил и убивал на потеху своей черной душе.

Кто-то упивался властью.

А кто-то и обслуживал интересы своих зарубежных нанимателей. Ведь благородным душевным порывом трудового народа постарались воспользоваться и враги нашего Отечества. Чтобы под видом революции и обновления общества уничтожить как можно больше предприятий, перебить как можно квалифицированных кадров и ограбить как можно больше тех, у кого есть что взять.

Мы делали революцию для того, чтобы стало как можно меньше бедных. Именно борьба с бедностью и тем более нищетой – вот та цель, ради которой мы – настоящие революционеры – старались. Не грабить богатство, но обогащать бедность.

Но не мне вам рассказывать, что творили отдельные деятели.

Реки крови пролились на многострадальном теле России.

Загорелись тысячи и тысячи пожаров.

И все ради того, чтобы отбросить наше Отечество как можно дальше назад. Как можно сильнее ослабить. Как можно больше лишить ресурсов. А в идеале и вообще – сжечь, словно охапку хвороста, принеся ее в жертву Мировой революции, которую эти мерзавцы видели как инструмент фактического разрушения всего цивилизованного мира. Дабы финансовый интернационал, интересы которого они представляли, сумел получить на этом чудовищном горе великие барыши.

Но мы победили.

Несмотря ни на что – победили.

Мы сумели предотвратить контрреволюционные перевороты.

Мы сумели устранить те кошмарные ловушки, которые постарались расставить эти злодеи на нашем пути в светлое будущее. И, оздоровив устройство нашей державы, стали пытаться жить мирно. В труде и покое.

Но враг не унимается.

Финансовый интернационал оказался разбит и отброшен. Кто-то погиб, кто-то ослаб. Однако покоя это не принесло. Ведь проснулся наш старый, вековой враг, отравивший гам весь XIX век. Он поднял под свои знамена остатки финансового интернационала. Он провозгласил лживый марионеточный Коминтерн, полностью подчиненный его воле. Он нашел слабых и нестойких в наших рядах. И ударил…

Менее месяца назад враг пытался уничтожить обновленный Балтийский флот. Самый сильный флот в мире! Не получилось. Сегодня ночью пытались уже взорвать меня, полагая, что Союз рассыплется без единого руководства. Но опять воля Провидения пришла нам на выручку. А потому я призываю вас, товарищи, будьте бдительны.

Враг не дремлет!

И только от нас с вами зависит – сумеем ли мы пробиться через эту завесу адских козней и построить доброе и светлое будущее для себя и своих детей. Или сгинем, раздираемые гнойными противоречиями, которые эти мерзавцы пытаются между нами посеять…».

Глава 3

Рис.2 Фрунзе. Том 5. Proxy bellum

1931, май, 24. Москва, Кремль

Покушение…

Снова покушение…

Михаил Васильевич был крайне недоволен тем, что его противник верен своим гнилым традициям. И что намек, данный в Вестминстерском дворце, не был понят. Более того – вызвал бурную ответную реакцию, выходящую за рамки адекватности и требующую безусловного наказания. И англичанам было плевать на то, что это им прилетело за их дела, за их проказы. Нет. У них в голове было крепка формула: «А нас за что?», которую в той, прошлой, жизни генсек слышал неоднократно, но почти всегда в крайне гнилом контексте.

Ставки поднимались. Доходя едва ли не до абсурда.

И вот теперь он в Кремле.

Не хотел ведь… Не хотел…

Но оставаться на старой квартире оказалось слишком рискованно. Тут и повреждение дома тем взрывом, и заключение комиссии, которая предоставила Фрунзе несколько десятков способов его устранения на старом месте жительства. А старая крепость в центре столицы – это все-таки старая крепость. В ней довольно трудно генерального секретаря достать при мал-мало налаженной службе охраны. Все-таки периметр, стены и все такое. Разве что на реке можно было что-то взорвать монументальное, но этот вариант купировали жестким контролем судоходства на этом участке.

Фрунзе бы отказался.

Он хотел с улицы Грановского сразу переехать в специально построенный правительственный квартал. Но с ним были трудности. Переезжать пока было некуда.

На Воробьевых горах его возводить не стали из-за нарастающих проблем с грунтами. И уже на стадии строительства массивных фундаментов стало ясно – его лучше перенести. Действительно, монументальный комплекс тут не возвести без чрезвычайных проблем. Причем долгоиграющих. Воспользовавшись одним из параллельных проектов, стали строить правительственный квартал по правую руку от Тверской улицы, за Садовым бульваром. До Самотечной. Что формировало чуть выгнутый прямоугольный массив длиной полтора километра и шириной около семисот метров. Это место, с одной стороны, было достаточно удалено от Москвы-реки. И сценарий с баржей англичане провернуть не могли. С другой стороны, оно хоть и подходило довольно близко к Белорусскому вокзалу, но только одним углом. И не так чтобы в упор.

Ближе к Самотечной должна была расположиться главная державная высотка, спроектированная под впечатлением от Бурдж-Халифа. Окруженная красивым парком. Здесь генсек планировал разместить правительство, верховный совет, свою резиденцию и прочие центральные органы власти.

Ближе к Тверской должны были встать башни пониже. Существенно пониже. Для офисов ведущих компаний Союза и разных иных важных объектов хозяйственного комплекса.

Между ними – красивый парк.

Под ними – единый многоярусный подземный атриум, переходящий в бомбоубежище. Натуральный Vault в духе игры Fallout, только без комплексов для заморозки обитателей. Там же должна была разместиться и станция метро. Куда уж без нее?

Метро, кстати, уже начали строить, несколько раньше, чем в оригинальной истории. Глубокого залегания. И сразу так, чтобы станции и тоннели можно было использовать в качестве бомбоубежищ. А то мало ли – большая война. Их сразу делали с защитой от затопления, системой принудительной вентиляции, автономными электрогенераторами и запасами топлива, складами продуктов длительного хранения, своими источниками воды, отдельной канализацией и различными вспомогательными сервисными объектами.

Вот к этой системе подземных коммуникаций правительственный квартал и планировали подключить. Но это дело будущего. Ту же правительственную высотку только начали строить. Энергично. Со всем рвением. Но на нее требовалось время. А пока Михаил Васильевич размещался в Кремле. В здании Сената, где традиционно с 1918 года выделялись квартиры правительственным чиновникам.

Зазвонил телефон.

Генсек нехотя отошел от окна и снял трубку.

– Слушаю. Фрунзе.

– Говорит Фраучи. У нас ЧП.

– Что случилось?

– На латвийской границе стрельба.

– Стычка?

– В том-то и дело, что нет. С заставы доложили, что на той стороне идет бой. Подняли автожир. Сказали, что кто-то в советской форме атакует латвийскую заставу. Я ни о каких подобных вылазках не знаю.

Фрунзе замолчал на несколько секунд, обдумывая ситуацию. С той стороны собеседник не спешил прерывать эти размышления, прекрасно понимая, насколько странной выглядит подобная ситуация. Наконец после затянувшегося молчания генсек произнес:

– Заставе – атаковать неизвестных. Цель – помощь заставе Латвии и захват языка. Лучше – языков.

– Михаил Васильевич, вы уверены?

– Да. Уверен. Если будет возможность – подчистите свое участие. В идеале тихо подойти. Взять несколько ряженых. И так же тихо отойти.

– Ряженых?

– Ты полагаешься, что это кто-то иной? Очевидная же провокация. И нам нужно взять за яйца тех, кто ее затеял. В общем, действуй.

С чем и положил трубку.

Несколько секунд ожидания.

И он снова ее снял. Вызвал секретаря. И произнес:

– Соедини меня с Игнатьевым. Да. Хорошо. Жду.

Генеральный секретарь нервно прошелся по комнате. Остановился, потирая переносицу. Потом потер лицо. Подошел к столу. Отпил теплый свежий ароматный чай. Терпкий. Черный. Без сахара.

Поглядел на трубку.

И взял ее в руки.

Это был любимая трубка Иосифа Виссарионовича. И он ее хранил.

– Не сработались… – тихо, почти шепотом произнес Фрунзе. Он не был врагом Сталина. Он не считал его врагом Союза. В чем-то ошибающимся, скудно образованным и излишне увлекающимся – да. Но не более. И вполне искренне хотел войти с ним в тандем. Но, увы, Иосиф не мог работать в таком режиме. Любой человек, дышащий ему в затылок, занимая вторую позицию, для него был врагом. И пропасть между ним и подчиненными в его представлении являлась залогом надежности и стабильности власти. Фрунзе же получался слишком ярким. А таких не любят…

Вот и не сработались.

Хотя определенное чувство вины вынудило Михаила Васильевича усыновить младших детей Сталина и опекать старшего. Да вот эту трубку держал. На память.

Не так он себе представлял «друга всех физкультурников». Не так.

Хотя вполне отдавал себе отчет, что в той кровавой каше, каковой была плеяда вооруженных переворотов 1917 года разной степени успешности и последующая Гражданская война, иных людей бы и не выкристаллизовалось. Сталин, как и многие иные, был продуктом своей эпохи. И попытка его идеализировать чуть было не стоила Фрунзе жизни. Причем неоднократно.

Зазвонил телефон.

– Фрунзе. Слушаю.

– Игнатьев. Вы меня искали, Михаил Васильевич?

– Да. Сейчас на латвийской границе ряженные в советскую форму атаковали латвийский пограничный пост. Потрудитесь вызвать посла Латвии и вручить ему ноту протеста. И потребуйте объяснений, дабы он прояснил, чем был вызван этот маскарад.

– К-хм…

– Удивлены?

– Еще как. Вы уверены, что нужно именно так действовать?

– Да. Сейчас пограничники попробуют взять языков для допроса. И мы сможем точно узнать, кто там ряженый. Но это не особо и важно. В общем, вызывайте посла и начистите ему харю. Образно. Ну и не забудьте разослать письма по остальным посольствам, разъясняя инцидент.

– Ох, даже не знаю…

– Зато я знаю. Действуйте. Судя по всему, они пытаются начать войну. И строить бедного родственника нам не с руки. Или вы хотите, чтобы бремя белого человека продолжало лежать тяжелым грузом у нас на загривке?

– Михаил Васильевич, мне кажется, вы несколько превратно трактуете «бремя белого человека». Обычно под этим выражением подразумевают долю несения цивилизации диким народам.

– И что, англичане ее кому-то принесли? Грабят и убивают. Только выдумали красивый повод, чтобы их никто не воспринимал обычными разбойниками, каковыми они и являются по сути. А их бремя – это крест, который на своем горбу тащит все остальное человечество. В том числе и белые варвары, такие как мы с вами.

– Я понимаю, но…

– Что «но»? Хотите, чтобы Россия вновь испытала то, что с ней случилось в 1917 году?

– Нет.

– Тогда идите и набейте морду послу. Ведите себя так, словно он нашкодивший щенок, обоссавший ваши любимые тапки. Поняли?

– Понял.

– Действуйте.

Вечером того же дня в Лондоне.

– Да что он себе позволяет?! – с порога воскликнул холеный мужчина лет шестидесяти.

– А вы не привыкли к тому, что этот варвар постоянно устраивает сцены? – фыркнул упитанный мужчина в возрасте, с пышными усами.

– Как к этому можно привыкнуть? Как?! Эти варвары совсем от рук отбились! Творят черт знает что! Им пора преподать урок и хорошенько их выпороть!

– А вы не боитесь, что этот варвар, по своему обыкновению, нас нашей же розгой и отлупит? – хохотнул упитанный мужчина средних лет с чисто выбритым лицом, которое, несмотря на это, все равно выглядело помятым. – Как мне кажется, Фрунзе ясно дал понять, что контролирует ситуацию и что он отнюдь не эта бесхребетная амеба – Николай.

– У него всего один корпус о двух дивизиях! Он хорош, но он всего один. Мы разнесем его в пух и прах! Ему просто не хватит людей! Кроме того, мы не поляки. Да и уроки Польской кампании выучили.

– У него есть еще шесть корпусов.

– Ах, оставьте! – манерно махнул рукой этот холеный мужчина. – Он же сам их за полноценные не считает. Там нет офицеров и генералов. Просто случайные люди на должностях для вида. Ведь старых балбесов он разогнал, а новых пока не вырастил. Так что эти шесть корпусов просто стадо, сброд, толпа быдла.

– Хорошо вооруженного быдла.

– Ну да, пусть так. Но у нас-то сколько сил? Мы легко сомнем его войска. Его корпус просто не сможет быть везде. А эти не заменят его. Мобилизацию же он проводить не будет. Это лишено смысла. Против наших закаленных в Великой войне войск выставлять сброд с опытом Гражданской войны несерьезно.

– Мы не знаем, что он будет делать, – заметил сухонький мужчина в годах.

– И он дал понять – он ждет нас.

– Ну ждет, и что?

– Я бы не советовал лезть в берлогу к медведю, который проснулся и ждет охотника. Плохая идея. Даже если охотник с ружьем, а медведь – нет. Полагаю, что нужно все отменить.

– Вы, верно, шутите! – аж взвизгнул холеный мужчина. – И простить ему то, что он устроил в Лондоне, Портсмуте и Скапа-Флоу?! Вы же понимаете – если мы его примерно не накажем, то потеряем лицо. И это не фигура речи. Нас… Нас просто разорвут!

– Хотите, чтобы нас разорвал он? Или думаете, что мы не потеряем лицо сильнее, если мы полезем в берлогу к медведю и он нас там задерет или того хуже?

– Риск, конечно, есть… – кивнул холеный мужчина. – Но если мы не вернем должок, то нам конец. Из региональных отделений МИ-6 доносят ужасные новости. Например, в Индии начались бурления. Причем неясно, кто именно воду мутит. Да и Франция. Мы что, зря дали ей возможность так усилиться? Она же нас и растерзает, если ее не обломать о русских. Нет. Нам нужно действовать. И демонстративно наказать этого охамевшего варвара. На кого он руку поднял?! Скотина!

– Поменьше эмоций, – мрачно произнес мужчина с серьезным лицом, который за беседой наблюдал, не вмешиваясь.

– Но как?

– Выпейте воды. Сядьте. В конце концов, такое поведение не подобает вашему статусу. Сир. Что же до войны, то я соглашусь. Если мы не накажем обидчика, показав всему миру, что будет с тем, кто покусится на «Священный град на холме», то нас сожрут. Уже целая толпа шакалов скалится и ждет, чем все обернется.

Все помолчали, обдумывая ситуацию.

Спускать такое оскорбление и создавать прецедент крайне не хотелось. Даже один раз. Даже в столь рисковой ситуации. Так что утром Латвия выкатила Москве ультиматум, обвинив ее во всех смертных грехах. Потребовав выдать ей всех виновных в нападении на заставу. А также графа Игнатьева, нанесшего оскорбление послу. Ну и само собой, выплатить огромную компенсацию как семьям погибших, так и государству. Более того, Латвия потребовала, чтобы на каждой советской заставе вдоль границы находился полномочный представитель их страны. Литва, Эстония и Финляндия тотчас же присоединились. А Лига Наций выступила с осуждением Союза, который-де вел себя как хулиган. И призвал Советский Союз, который не состоял в этой организации, не только выполнить все «справедливые» требования Латвии, но и принести свои извинения.

Одна беда – газетная кампания заглохла, так и не начавшись.

Так получилось, что в среде журналистов уже знали: все, кто писал откровенные гадости и лживые поклепы во время Советско-польской войны, мертвы. Все. Вообще. Поголовно. По разным причинам. Но если верить воплям одного французского следователя, которого упекли в дурдом, то это дело рук Фрунзе.

А значит, что?

Правильно.

Очередные заказы на поливание помоями Союза журналисты брали неохотно. А если их вынуждали, то старались быть максимально нейтральными и непредвзятыми, из-за чего мощной истерики не получилось. И редакторы не бились за эту «высотку», так как тоже прекрасно знали, что к чему. И внезапно захлебнуться в луже по пути домой не хотели…

Глава 4

Рис.3 Фрунзе. Том 5. Proxy bellum

1931, май, 29. Вашингтон

– Мистер Скрябин[4], – произнес Герберт Гувер, встречая у порога своего кабинета особо уполномоченного посла в США от Советского Союза. – Рад вас видеть. Как вы добрались?

– Быстро и с комфортом, – произнес тот, пожимая протянутую руку. – Дирижабли крайне комфортны. Не трясет, не качает, можно разместиться с удобством, и почти так же быстро, как на самолете. Перелет ведь без промежуточных посадок.

– Славно! Прошу, – сделал Гувер приглашающий жест, дабы гость проходил в помещение.

Зашли.

Разместились.

Заказали кофе.

– Я слышал, что у Советского Союза появились проблемы, – осторожно начал Герберт Гувер. – Сможет ли он выполнять свои обязательства?

– Вы о той заварушке, что намечается в Прибалтике и Финляндии?

– Да, но не только…

– Погодите, – перебил его Скрябин. – Вы, видимо, не в курсе.

– В курсе чего?

– Осенью 1928 года Михаил Васильевич договорился с представителями Великобритании и Франции о том, что Прибалтика и Финляндия войдут в состав Советского Союза. И вся эта возня – просто небольшое цирковое представление для сторонних наблюдателей. Но это, само собой, между нами. Предавать огласке это не нужно.

– А утопление Королевского флота – это тоже следствие договоренности?

– Вполне. Считайте это игрой. Ведь ответственность за эти взрывы никто до сих пор не взял. Поначалу было ирландские повстанцы что-то заявили, но потом отреклись. Так что… – развел руками Скрябин.

– Но всем же известно, что это сделал Союз.

– И у вас есть доказательства? – усмехнулся Скрябин. – Вот то, что в текущих обстоятельствах это заявление удобно для решения ряда задач, – тут да, я соглашусь с вами. Кроме того, вы же не хуже меня знаете манеру англичан обвинять нас безосновательно. Они ее переняли у поляков, которые сочиняли в былые времена массу самых безумных небылиц про русских.

– Вы говорите странные вещи…

– Идет передел мира. Формируются новые центры силы. Старые же, такие как Великобритания, пытаются выжить и не потерять слишком много. Они ведь стоят в одном шаге от того, чтобы французы начали открыто занимать их колонии.

– У Франции для этого нет флота.

– Пока нет. Точнее, его недостаточно. Но они уже заложили четыре новых линкора. Остатки же Королевского флота можно легко уничтожить, урезав до такого состояния, чтобы даже текущий французский флот справился. Так что… Нет, их сейчас сдерживает не это.

Повисло долгое молчание.

Герберт Гувер задумался, пытаясь осознать услышанное. Обычно ведь дела делали иначе…

– Или вы думаете, отчего Михаил Васильевич так спокоен? Как и мы все, – произнес Скрябин, нарушая тишину. – Франция не заинтересована участвовать в серьезной войне. Зачем ей еще одна бойня? Тем более в такой конфигурации…

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что вся заварушка не продлится долго. Маленькая локальная война. Так что можете не переживать – Советский Союз выполнит свои обязательства в полном объеме. И защитит территорию Соединенных Штатов, контролируемую федеральным правительством.

– Я рад это слышать.

– Собственно, ради этого я и прибыл…

К маю 1931 года США развалились на несколько больших осколков. Аккурат по экономическим зонам.

Федеральное правительство, которое продолжало именовать себя США, удерживало Новую Англию, Нью-Йорк и Среднюю Атлантику. Плюс-минус. Это была самая развитая с промышленной точки зрения территория. Однако ни сырья своего в достатке, ни еды – особенно еды! – у них почти не имелось.

Средний Запад, который лежал к западу от США, провозгласил некое Содружество под эгидой Великобритании. И концентрировал в своих руках одну из важнейших житниц региона. С чуть-чуть развитой промышленностью и определенной сырьевой базой. Туманный Альбион хапнул этот регион потому, что Канаду требовалось снабжать продовольствием. И какое-либо развитое производство в колониях в рамках идеи развития Великобритании было запрещено.

Южные штаты, выращивающие традиционно технические культуры для промышленности и сахарный тростник, возродили Конфедерацию. Получив поддержку и покровительство Парижа. Очень большую. Ибо французской промышленности это самое сырье, да еще задешево, было очень важно и нужно, так как давало мощный импульс развития.

Аляска, Гавайи и кое-какие еще острова отошли к Союзу.

Западное же побережье пока находилось в состоянии сплошной анархии. И, учитывая тот факт, что оно было очень слабо развито, до него не было никому дела. Во всяком случае, пока. Ископаемое сырье – да. Но куда его возить? Через Содружество и Конфедерацию к федератам? Так они не пропустят, ибо враждебны. В Англию? Далеко и невыгодно. В Японию? Еще хуже – англичане сразу активизируются и заколют этот вопрос радикальными методами…

Хотя, надо сказать, именно Япония стала очень активно облизываться на западное побережье. Теоретически. Потому как возможности туда зайти не имела.

Но главное, конечно, происходило на восточном побережье, где враждебность Содружества и Конфедерации по отношению к Федерации грозила вылиться в серьезную войну. Даже несмотря на то, что в отличие от 1861 года федеральное правительство не пыталось восстановить контроль над утраченными территориями, корпус РККА вряд ли бы смог отсидеться в покое. Зачем война? Так ни Лондону, ни Парижу этот мощный промышленный узел в Новом Свете был не нужен. Вот они своих новых сателлитов и накручивали. А те и рады стараться. Ведь, отделившись, они пытались всячески продемонстрировать, будто бы они другие, дабы оправдать это самое отделение. И стремительно превращались в этакие анти-США двух разных форматов.

Фрунзе же выстраивал обновленную Российскую Империю в ее новой вехе – Советском Союзе – на разделении труда. Каждый регион должен был на чем-то специализироваться. И быть несостоятельным автономно, то есть отделиться не мог бы без фатальных последствий для экономики. И видел остатки США – Федерацию – как очень выгодное приобретение. В перспективе.

– Вы понимаете, почему ни Содружество, ни Конфедерация не открывают полноценных боевых действий? – спросил Скрябин.

– Разумеется. Сырье и продовольствие. Особенно продовольствие. Это лето мы еще как-то продержимся. Но зима… Она явно будет долгой и сложной.

– Собственно, ради этого я и прибыл. Советский Союз готов осуществить поставку вам продовольствия.

– Сколько?

– Достаточно, чтобы предотвратить у вас голод.

– И что вы хотите взамен?

– Денег, чтобы оплатить это продовольствие, у вас нет, а те, что есть, – ничего не стоят. Но оно и не нужно. Сейчас это лишнее. Мы поставим продовольствие. Правительству. Вы введете продовольственные карточки и постараетесь предотвратить голодные бунты. Иначе пока не получится. Взамен мы хотели бы получить от вас тоже некоторые товары. Например, нам известно, что у вас на складах лежит полсотни 16-дюймовых пушек, которые вы делали под свернутую корабельную программу. Мы хотели бы, чтобы вы их доделали и запустили производство новых. Предприятия ведь у вас все еще существуют. А нам они очень нужны.

– Зачем, если не секрет?

– Береговые батареи в первую очередь. Кроме того, нас интересуют корабельные башни главного калибра под них. Те, что вы делали для линкоров типа «Колорадо». И кое-какие еще товары судостроительной тематики.

– Паровые турбины?

– В том числе, – улыбнулся Скрябин, доставая из-за пазухи список того, что Союз интересовало.

По задумке Фрунзе этот небольшой осколок былого величия США мог бы стать специализированным промышленным районом. Да, производить 16-дюймовые пушки, снаряды и прочее у себя под боком было бы неплохо. Но это долго… Очень долго. А тут уже все готово. Нужно просто кинуть клич и вернуть разбежавшихся рабочих, которым месяцами не платили зарплату. Не всех же перевезли в Союз, совсем не всех.

На самом деле Скрябин лукавил.

Мощные береговые батареи, конечно, интересовали Советский Союз. По мнению Фрунзе, такие орудия и в начале XXI века могли наделать дел. Особенно если их оснастить активно-реактивными управляемыми снарядами. В будущем. Тем более в таких местах, где не требовалось бить на сотни километров. Но и про корабли он не забывал.

Линкоры типа «Пенсильвания», «Нью-Мексико», «Теннесси» и «Колорадо» обладали очень близкими параметрами. Во всяком случае, по корпусу – самой дорогой их части. Одна беда – первые три типа были вооружены 356-мм пушками, по три штуки в башне, и только «Колорадо» – парами 406-мм. Вот и было решено провести их глубокую модернизацию. Заменить орудия, поставить современную систему ПВО, противоторпедную защиту, носовой бульб с подруливающим устройством и силовую установку, превращая в дизель-электроходы. Доводя нормальное водоизмещение до формальных тридцати пяти тысяч тонн, оговоренных в договоре. Через что предполагалось получить десять вполне современных и мощных линкоров, способных выступать очень серьезным аргументом на международной арене. Малой кровью. Ибо корпуса – самое сложное – уже и так были готовы.

Понял это Гувер или нет – неясно. Но он очень оживился.

После того как Союз получит флот, он мог с чистой совестью кинуть своего партнера, поступив в лучших традициях англосаксонской цивилизации. Ведь воевать ради интересов США ему не с руки. Зачем? А раз он оставался верен своим договоренностям, то в представлении президента и остального истеблишмента имел какие-то цели и интересы скрытые и непонятные. И вот они прояснились. Может быть, и не все, но все выглядело вполне достоверно. Получение современной корабельной артиллерии главного калибра в нужном объеме – аргумент. И еще какой! Не так много стран в мире могли изготавливать полноценные 16-дюймовые морские пушки с длиной ствола 45–50 калибров. США, Великобритания да Япония. Причем у США были лучшие образцы.

– И это еще не все, – улыбнулся Скрябин.

– Слушаю вас внимательно.

– Нам известно, что вы занимались разработкой 18-дюймовых морских пушек. У вас сохранились по ним наработки?

– Насколько я знаю – да. Даже где-то одно или два орудия сохранилось.

– Прекрасно. Мы заинтересованы в том, чтобы вы возобновили работы по этому направлению. Сначала, конечно, доделка 16-дюймовых и выпуск снарядов к ним. Это приоритетное направление. Потом запуск производства новых 16-дюймовых орудий и лейнеров к ним. И только потом работы по 18 дюймам. Они нас интересуют, но не настолько сильно.

– Для береговых батарей?

– Безусловно. Ведь договор об ограничении морских вооружений не разрешает ставить на корабли такие артиллерийские установки.

– Без всякого сомнения, – усмехнулся Герберт Гувер и подмигнул.

Скрябин сохранил невозмутимость и никак не отреагировал на подобные намеки. На этом они и распрощались.

А несколько минут спустя в том же кабинете началось совещание, участники которого сидели в помещении неподалеку и слушали трансляцию переговоров. Тут стояло несколько микрофонов, звук с которых собирали в единый поток и выводили на колонку – специально для данного случая. Еще и записывали синхронно на советский же магнитофон.

– Что вы думаете по поводу предложения, озвученного Скрябиным? – напряженно спросил Гувер.

– Выглядит подозрительно, – озвучил мнение вице-президент.

– Согласен, – кивнул государственный секретарь. – Эти красные явно что-то хотят, но помалкивают.

– Разве? – спросил министр обороны. – Вы хоть представляете, какие проблемы в получении этих орудий? Тем более для них.

– А что у них не так?

– У них почти под основание все судостроение после Гражданской войны уничтожено было, – заметил президент.

– Ну…

– Вот то-то и оно, – не унывал министр обороны. – Много стран такие пушки делают? А хорошие? А почему? У Франции ничего достойного нет, а если бы и было – не продаст. У Великобритании только пушки Бринка, но их мало. А то, что у них на корабли ставится, – дрянь. Еще японцы есть, но у них тоже все не слава богу. И они тоже не продадут.

– Почему же? – оживился госсекретарь. – Если Союз согласится обменять территориальные претензии на 16-дюймовые пушки – они их ему охотно продадут.

– Вы полагаете?

– Я уверен, – улыбнулся госсекретарь, человек, отвечающий в США за внешнюю политику. – Во всяком случае, мне докладывали, что такие разговоры в Токио ходят.

– Эта ловушка с Маньчжурией у него вышла славной, – с улыбкой заметил министр финансов. – Он просто выдаивает бюджет Японии без всякой стрельбы. И когда тот окончательно прохудится, все материковые владения Японии можно будет брать голыми руками.

– Да, но долго ли она продлится? – возразил министр обороны.

– Если честно, господа, я не уверен в словах Скрябина. Мне кажется, он блефует, – произнес госсекретарь.

– В чем же?

– В том, что намечающаяся война – договорная. Я достаточно хорошо знаю настроения в Лондоне и убежден – и король, и весь истеблишмент переполнены решимости поставить на место зарвавшихся русских.

– Надо же… Беда! – фыркнул министр обороны. – Мерзкие русские покусились на святое право англичан покушаться на их жизни! Это ни в какие ворота не лезет! Варвары!

– Не юродствуйте, – недовольно произнес президент.

– А я и не юродствую. Если кто не знает, то я хочу напомнить: именно англичане с французами и затеяли революцию в феврале 1917 года, после чего началась эта русская катастрофа, которая унесла людей больше, чем Великая война на полях сражений у любой, даже самой пострадавшей страны. Причем била эта война по тылам. Этакий марш Шермана к морю, после которой Россия осталась лежать выжженной и разоренной пустошью.

– Благодаря этой революции такие, как Фрунзе, смогли прийти к власти! Им англичан целовать нужно, а не устраивать то, что они затеяли! – раздраженно заметил госсекретарь. – Хочу вам напомнить – именно Фрунзе стоял за той статьей Муссолини.

– Это не доказано!

– Это всем известно!

– Как отметил Молотов, – хмуро заметил президент, – если нет доказательств, это все домыслы. Да, удобные. Но мы не можем исходить в своих выводах из чьих-то фантазий.

– Англичанам достоверно известно, что всю эту историю с финансовым интернационалом Фрунзе рассказал покойному Гинденбургу за год или более до всех этих событий.

– Гинденбург мертв, – твердо сказал президент. – Доказательств нет, не так ли? А англичане – сторона заинтересованная. Мало ли что они говорят. Вот откуда Муссолини узнал – это вопрос. Но Фрунзе как источник таких сведений не выдерживает никакой критики. Потому что неизвестно, откуда сам Фрунзе об этом знает. Это же обычный полевой командир повстанцев. Он, в отличие от того же Троцкого или Бухарина, не был приближен к банкирам, контролирующим ФРС. Впрочем, и эти двое не знали и максимум догадывались. Простые исполнители.

– Это другой вопрос.

– Это главный вопрос. Если Фрунзе не мог это знать, то как он мог что-то сообщить Гинденбургу или Муссолини? Что за выдумки?

Все замолчали, задумавшись.

– Я полагаю, у нас нет права поддаваться искушению подобного рода провокаций. Англичанам выгодно нас рассорить с русскими. Особенно сейчас. Так что они будут для этого делать все от них зависящее. И уж вот такие байки пускать просто обязаны. Наша же задача – отсеивать их, не поддаваясь манипуляциям.

– Если Фрунзе не сообщал ничего Муссолини, то что же получается? – задумчиво спросил вице-президент.

– Что, соврав в одном, англичане могли вам, господин госсекретарь, соврать и в другом. Не так ли? – произнес спикер палаты представителей. – А значит, их версия о том, что именно русские устроили взрывы в Портсмуте, Лондоне и Скапа-Флоу, могут быть или ложью, или заблуждением.

– А кто тогда?

– А кому это выгодно?

– Нам, – криво улыбнулся президент.

– А еще?

– Японцам, французам, возможно, немцам и итальянцам. Возможно. И это я не беру совсем туземные страны.

– Вы думаете, что японцы смогли бы провернуть такую операцию? – усмехнулся госсекретарь. – Вздор! Тем более что ряженых полицейских видели. Вполне европейской внешности.

– Японцы могли нанять европейцев.

– Исключено. Англичане бы узнали. Их там было много. Такого не утаишь.

– Немцам не до того, – произнес министр обороны.

– Да, пожалуй, – кивнул госсекретарь. – Тогда остаются французы и итальянцы. Французам выгоднее всего. Уничтожение Королевского флота позволяет им вновь попытаться вернуть свое старое положение. Итальянцы же… Я не понимаю мотивов их поступков. Мне кажется, что Муссолини красуется. Ему нравится быть обличителем. Но ради этого устраивать такие сложные операции… Не верю…

– Остаются французы, – хмыкнув, подвел итог президент. – Они и могли сделать, и имели с этого большие выгоды. Да и настроения антианглийские в Париже сильные.

– И они сейчас хотят участвовать в карательной операции против Союза?

– А почему нет? Как там говорится? Держи своих друзей близко, а врагов еще ближе? Тем более что у англичан осталось еще много кораблей. Не удивлюсь, если они постараются найти способ от них избавиться.

– А мне нравится версия Скрябина! – громко произнес министр обороны.

– Чем же? Зачем этот цирк нужен?

– Французы спешно перевооружаются. Так что им жизненно важно провести испытание нового оружия в бою. Ради чего они даже пожертвуют несколькими дивизиями. Возможно. Но серьезной мясорубки, скорее всего, не будет. Она им не нужна. Да и делить с Союзом ей нечего.

– А мировую гегемонию?

– Для этого нужно идти ва-банк. В том числе и на мясорубку, если потребуется. Вот англичане – да, возможно, готовы рискнуть всем. Но сколько у них войск? Сильно меньше, чем у французов. Сколько-то уже под рукой. Сколько-то поднимут по мобилизации ветеранов Великой войны. Максимум дюжину дивизий или около того, я думаю. Это если быстро. Для Союза эти силы какой-либо смертельной угрозы не представляют. Особенно если у них у самих танки вроде тех, что они нам поставили.

– А что там?

– У него лобовая броня шесть дюймов да бортовая в три. Я знаю, что́ у англичан на вооружении стоит. И поверьте – этим всем барахлом бороться с такими танками будет ОЧЕНЬ сложно.

– Значит, у англичан вся надежда на французов?

– Да, которым, как вы понимаете, нужно решать свои вопросы, а не сходиться с русскими насмерть. И что-то мне подсказывает, что англичанам в эту кампанию ой как не поздоровится.

– Ваши бы слова да Богу в уши, – фыркнул госсекретарь.

– Хорошо, господа, давайте подведем итог. Итак, что мы имеем? Предложение от Союза поставлять нам продовольствие. В качестве оплаты они хотят морские пушки, башни, снаряды и прочее корабельное имущество. Кто согласен?

Глава 5

Рис.4 Фрунзе. Том 5. Proxy bellum

1931, июнь, 1. Где-то в Ливонии

Раннее-раннее утро.

Темнота.

Рассвет только-только виднеется вдали, как легкое зарево у горизонта.

Михаил Васильевич зашел в помещение Ставки. Со времен Польской кампании 1928 года его серьезно усовершенствовали.

Карт теперь было две.

Глобальная карта мира. Монументальная. Во всю стену. Со смотровой площадкой, расположенной таким образом, что голова наблюдателя оказывается примерно на уровне экватора. И пять метров до карты позволяет ее нормально охватить взглядом.

Эта карта была выполнена с физическим отображением рельефа, что давало возможность принципиально лучше оценивать ситуацию. Города, дороги, границы, реки, леса, болота, тундры и так далее – все это здесь было отображено. Этакий гранд-макет для военных нужд, по которому специальный персонал перемещал значки воинских частей и соединений сообразно поступающим данным.

Вторая карта располагалась на противоположной стене, занимая ее треть и отражая театр боевых действий. Тоже гранд-макет. Только куда более детальный. Две оставшиеся трети – это пространства еще под два ключевых театра. Так сказать – на вырост.

Между ними располагалось многоярусное пространство для управления войсками и принятия военно-политических решений. Включая оперативный зал заседаний – аквариум с двойными остекленными стенами.

К главному залу прилегали многочисленные помещения для связистов, шифровальщиков, аналитиков и так далее. Ну и казарма со всеми необходимыми вспомогательными сервисами, так как персонал Ставки на время боевых действий не должен был покидать ее территории. Просто ради сохранения секретности. Разве что по особым случаям.

Фрунзе глянул на большие часы. Точнее, на их батарею, висевшую на третьей стене, на карте с символическим разделением мира на часовые пояса. Глянул на свои наручные. Чуть их поправил, потому что тут специальная сервисная служба следила за безупречной точностью хода.

И прошел вперед – к старшему офицеру.

– У вас все готово?

– Так точно, Михаил Васильевич.

– Время?

– Еще четверть часа до запланированного начала.

– Действуйте.

– Есть, – козырнул тот и начал отдавать распоряжения. Точнее, команды. На местах все командиры уже знали, что делать, и ждали только ключевого слова для начала.

Сегодня истекал последний день ультиматума. В полночь, то есть через двадцать с гаком часов. И корпуса французских отпускников уже сосредоточились у границы прибалтийских стран для рывка. Открыто. Дерзко. Нагло.

Этим Фрунзе и постарался воспользоваться.

Если нельзя избежать войны, то нужно бить первым. Потому как любое промедление есть не что иное, как способ усилить противника. Это если не аксиома, то близкое к этому утверждение. Во всяком случае, так считал Фрунзе.

Да, существовала традиционная система морали, завязанная на образе агрессора. Но, по мнению Михаила Васильевича, ее специально выдумали для манипуляций и спекуляций. Ведь так удобно – обвинить агрессора, напавшего на бедного и беззащитного провокатора. К счастью, генеральный секретарь придерживался той позиции, что лучше быть плохим мальчиком, но живым и победившим, чем хорошим, зато трупом или того хуже.

Тут ведь как?

Общение между державами, как бы это смешным ни казалось, достаточно примитивно. И во многом схоже с общением подростков. Спустил унижение от одного всего раз – и все. Каждый будет считать, что вправе с тобой так себя вести. Из-за чего Фрунзе полагал, что любое показное стремление к миролюбию окружающими воспринимается как слабость. Не больше, не меньше.

Да – примитивно.

Да – банально.

Да – это никак не бьется с высоким образом цивилизованного человека.

Ну так и что?

Посему граф Игнатьев посреди ночи разбудил послов Латвии, Литвы и Эстонии. Пригласил к себе. И вручил за четверть часа до начала операции акты об объявлении войны.

И отпустил этих ошарашенных людей.

Предупредив, что им в течение часа нужно будет покинуть Москву и по специально организованному коридору выехать в Польшу. Вместе со всем персоналом. Пользоваться советскими средствами связи им запрещается. Только теми радиостанциями, что находились в их посольствах.

Когда же они прибыли туда, то застали посольства полностью обесточенными. Запустили резервные генераторы. Но радиостанции отправить ничего не смогли из-за специально включенных «глушилок» – генераторов помех.

Сжечь документы они не успели. Да им и не дали бы. А те, что они попытались вывезти, у них отобрали на выходе из посольства перед загрузкой в автобус. Фрунзе рассудил, что спасать они будут наиболее компрометирующие документы. Вот так и поступил.

Тем временем на границе разворачивалась куда более страшная и масштабная драма.

Когда французы начали высаживать своих отпускников в Риге, Фрунзе также стал стягивать к границам с Прибалтикой войска. Понятно, что 1-й корпус и шесть новых корпусов. Это основа. Но куда важнее была авиация и артиллерия резерва Ставки. К моменту удара здесь оказалось сосредоточено полсотни 180-мм железнодорожных пушек и практически все бомбардировщики с дирижаблями. Ну и бо́льшая часть истребителей. Включая самые первоклассные И-2.

И вот вся эта воздушная армада поднялась в воздух. Еще в ночи. И через четверть часа после сообщения послам Латвии, Литвы и Эстонии об объявлении войны пересекла их государственные границы. С тем чтобы нанести удар по сконцентрированным для удара французским кулакам. Как раз в тот момент, когда утро уже взяло свое и видимость наладилась.

Первая волна должна была уничтожить точки ПВО.

Впереди шли самолеты-разведчики на приличной высоте – куда малокалиберные автоматические установки уже не доставали, а эффективность крупных калибров была ничтожной по одиночным целям из-за отсутствия радиовзрывателей. Они благодаря отличной оптике примечали позиции ПВО, благо что плюс-минус накидать вероятное их размещение не требовало великого труда. В Генштабе не только своей армией занимались, но и изучали как уставы с наставлениями вероятного противника, так и его практику, чтобы лучше моделировать его поведение.

После чего наводили идущие следом штурмовики. И те заходили в «ножницы» на эти зенитки, то есть разом с двух противоположных сторон. И подавляли их не пулеметным или пушечным огнем, а теми самыми НУРСами, которые в прошлом году приняли на вооружение, так как их можно было пускать с 1,5–2 километров, из-за чего у них под крыльями висели целые батареи пусковых установок с большим запасом этих неуправляемых ракет.

При этом на цель они заходили низко, идя чуть ли не над верхушками деревьев, чтобы как можно дольше не находиться в зоне поражения. Пускали несколько ракетных пар. И тут же уходили в вираж, опять прижимаясь к деревьям.

С самолета-разведчика визуально осуществляли контроль поражения цели. И наводили на следующую.

Истребители же болтались чуть в стороне и обеспечивали прикрытие. А то мало ли.

Вторая волна авианалета шла следом. Иной раз в визуальной видимости. Она уже наносила полноценные бомбовые удары по противнику.

В первую очередь, конечно, по аэродромам.

Их «спалили» уже давно. Хватило нескольких ночных пролетов самолетов-разведчиков на большой высоте. Ибо противник о светомаскировке, видимо, ничего не знал.

На них заходили тяжелые «бобры», которые высыпали на взлетно-посадочные полосы сонм малых бомб. С той целью, чтобы если и не уничтожить самолеты и личный состав, то не дать самолетам взлетать. Перепахали там все. Пусть не глубоко, не широко, но… Это и неважно. Главное, чтобы самолет не мог совершить разбег для взлета из-за воронок.

Да – их засыплют.

Да – очень скоро самолеты противника смогут взлететь.

Но очень скоро – это часы. И этих часов самолетам никто не собирался давать. В таком деле ведь главное – не сбавлять темп… Советские же истребители, сопровождавшие этих «бобров», «резали» те немногочисленные истребители противника, что успели взлететь, и не давали это сделать остальным до того, как свое дело сделают бомбы.

Шугали, в общем.

Но не аэродромами едиными.

Новейшие двухмоторные бомбардировщики, отчаянно напоминавшие знаменитые «Москито», и основная масса старых бипланов Р-1М обрушились со всей своей решительностью и безжалостностью на тылы сконцентрированных в ударные кулаки французских войск. В первую очередь удар пришелся по складам топлива, боеприпасов и продовольствия. Заваливая их зажигательными бомбами. Теми самыми – начиненными пирогелем. Только уже нормальным, а не старым эрзац-вариантом.

Причем высокая концентрация войск диктовала и концентрацию этих запасов. Ведь в рамках решительного наступления, к которому они готовились, топливо с боеприпасами требовалось перевозить вслед за войсками. Причем в темпе. Чтобы обеспечивать бесперебойное снабжение. Вот и сконцентрировали большие запасы первой очереди.

Дирижабли же ударили по местам размещения личного состава этих кулаков. Те стояли преимущественно в палаточных городках, ибо найти под такую толпу людей капитальные строения было нереально. Вот по таким полям палаток и просыпали целый сонм крошечных осколочных бомб – ОАБ-5. Не 50 и даже не 10, а 5, то есть мелкие, пятикилограммовые бомбы, которые, падая с такой высоты, разлетались широким и довольно равномерным роем, из-за чего происходила своего рода имитация кассетных боеприпасов. Ну плюс-минус.

Параллельно и на земле происходило свое движение.

Вместе с первыми взрывами неуправляемых ракет государственную границу пересекли тяжелые БТГ. Те самые, что были полностью укомплектованы тяжелыми танками в качестве основного боевого средства. Пехота же их двигалась на гусеничных БТР и БМП. Ну и различными САУ их не обделили.

Их задача была проста – по возможности, не вступая в бой, обогнуть боевые порядки противника и занять логистические узлы. Отрезая войска неприятеля от снабжения. И нанося мощнейший удар по так называемой морали войск. Ведь ничто так не деморализует корпуса да дивизии, чем неприятель у них в тылу.

Основные же силы 1-го корпуса, наступающего в полосе прорыва БТГ, должны были уничтожить неприятеля на единственном направлении – Рижском. Продвигаясь на него от Полоцка. К чему они и приступили. С толком, с мерой, с расстановкой.

Их атаку поддерживала 180-мм железнодорожная артиллерия, которую координировали самолеты-разведчики, болтавшиеся в воздухе. Они же передавали оперативные сведения и остальным наступающим силам. В первую очередь, чтобы избежать совершенно не нужных случайностей. Перемещение войск ведь с высоты наблюдалось отчетливо. Благо, что каких-либо значимых лесных массивов уже давно не наблюдалось. Вырубили.

Получаса не прошло с первых выстрелов, как передовые подразделения 1-го корпуса вошли в боевое соприкосновение с первыми французами. Не считая пограничных застав. Но их смяли еще БТГ, походя. Да и что там ограниченные контингенты легких сил были в состоянии противопоставить тяжелым танкам? Правильно. Ничего. Посему особенно даже боев там никаких не было. Так – мелкие стычки, после которых пограничники отступали. Нередко организованно.

Так вот – начался бой.

Настоящий.

Наступающий корпус столкнулся лоб в лоб с полноценными французскими дивизиями.

Но что-то пошло не так…

После страшной бомбардировки сонмом мелких осколочных бомб во французских частях творился форменный бардак. Раненых оказалось бесчисленное количество. И все вокруг захлестывала паника пополам с истерикой. Никто не знал, что происходит. С тыловых железнодорожных узлов приходили телефонограммы, сообщающие о прорыве советских танков. Со складов звонили, прося помощи в тушении пожара. А в воздухе постоянно что-то гудело… И это что-то было с красными звездами, в то время как союзной авиации не наблюдалось вовсе. Да еще и прилеты чего-то крупнокалиберного пошли.

Так что, когда завязался бой, продлился он недолго. И полностью деморализованные французы начали отходить. Где-то организованно. Но в основном беспорядочно.

Паника ведь заразительная дрянь.

Раз.

И огромная толпа здоровых мужчин, готовых еще совсем недавно драться, разбегается в разные стороны, сверкая копытами.

Вспомогательные корпуса при этом пока не приходили в движение.

Рано.

По задумке Генштаба 4-й и 5-й корпуса должны были поддержать наступление 1-го корпуса, выступая его второй и третьей линиями; 6-й и 7-й – прикрывали границу с Литвой; 8-й и 9-й – границу с Эстонией.

Основное же наступление шло на Ригу.

И это было утро.

Самое что ни на есть раннее.

Весь день «аэродромные гномы» старались, выжимая из себя все возможное и невозможное, чтобы самолеты делали всё новые и новые вылеты. Пилоты же к вечеру едва ли не падали от усталости, из-за чего авианалеты шли волна за волной.

Разбомбив взлетно-посадочные полосы вражеских аэродромов, благо что их было не так уж и много, советские самолеты вернулись. Вновь вернулись к тем «вскопанным» полям. Но другие. В этот раз ими были Р-1М с неуправляемыми ракетами на подвесах, которыми постарались уничтожить как можно больше самолетов.

А сопровождавшие их истребители своим пулеметным вооружением кошмарили бегающих в беспорядке людей. Били автомобили, которые пытались куда-то ехать. Старались дать короткую очередь в бочки с топливом или еще куда. Ну и зорко следили за тем, чтобы нигде не образовывалась организованная огневая точка зенитного толка. А если такая и образовывалась, то оперативно на нее реагировали, беря в «ножницы». Впрочем, именно следили за этим всем не сами пилоты-истребители, а командиры, болтающиеся чуть выше. И дирижировавшие всем этим оркестром.

Так или иначе, но к вечеру 1 июня 1931 года авиации корпуса вторжения больше не существовало. Во всяком случае, той, что успели расположить на аэродромах.

Не легче было и другим.

Дирижабли успели раз «заправиться» новой порцией мелких осколочных бомб и люто отутюжить отходящие французские войска. Причем удары по живой силе наносились лишь в полосе наступления. Концентрированно. Мощно. Массированно. В то время как фланговые группировки в Литве и Эстонии просто старались парализовать, лишая запасов топлива. Да, в Прибалтике расстояния небольшие. Но это было неважно. Тот же танк на одной заправке не мог даже день отвоевать, превращаясь после в достаточно уязвимый железный ДОТ. Грузовики и того хуже – просто вставали и утрачивали всякую пользу.

Вечером же, уже по темноте, дирижабли совершили свой третий налет – в этот раз на порт Риги, засыпав его «зажигалками», дабы остановить высадку войск неприятеля и выгрузку грузов. Их сопровождали тяжелые бомбардировщики, которые от щедрот своих делились бомбами ФАБ-50С. Почти что обычными фугасными бомбами. Только начиненными серанитом – смесью аммиачной селитры и серы. Ничего такого. Обычное взрывчатое вещество, нюанс которого заключался в обильном выделении серного ангидрида после взрыва. Побочный эффект, так сказать. И эти клубы белого дыма с едким запахом вызывали раздражение и жжение во всей дыхательной системе, отпугивая тем самым активных участников тушения пожаров и просто разгоняя людей из портового района куда подальше.

Был определенный риск получить обвинение в применении отравляющих боевых веществ. Небольшой. В теории. Но как таковых именно химических бомб никто не скидывал. Эти ведь и маркировку имели как фугасные, и действовали как фугасные. Да и серанит был одним из бесчисленных вариантов взрывчаток на основе аммиачной селитры. Вон в Великую войну и не таким «говном» стреляли. Да еще и доказать нужно, увязав клубы серного ангидрида со взрывами бомб. Мало ли что в порту горит.

– Ну что, товарищи, – произнес Фрунзе, глянув на то, как часовая стрелка достигла двенадцати. – Полночь. Поздравляю вас с первым днем войны.

Все присутствующие заулыбались. Кто-то нервно, но большинство – воодушевленно.

Михаил Васильевич же с трудом сдержал грусть в глазах. На него почему-то накатило. Он вспомнил, что после Великой Отечественной войны офицерский корпус в Советском Союзе воспитывался в парадигме «лишь бы не было войны», из-за чего очень скоро получилось так, что советские офицеры стали самыми ярыми и последовательными сторонниками мира в государстве. Хотя именно они должны были являться ястребами, ратовавшими за силовые решения.

Ведь война – это то, ради чего они живут.

Должны жить.

Это же их профессия.

Это то место, где они могут достигнуть наивысшего своего проявления.

А тут такая нелепица…

И вылилась она в череду крайне трагичных последствий.

Да, примерно с середины 1960-х годов Союз уже было не спасти. Но не спасти в том числе и из-за того, что руководству страны оказалось не на кого опереться в той Гражданской войне, которая бы началась, попытайся они спасти Союз, приводя в чувства элиты национальных республик.

И Михаил Васильевич, помня это, столько возился со своим офицерским корпусом. Прикладывал все усилия к тому, чтобы военные ратовали за военные решения. А то бегали миротворцами всех фасонов, каковых и без них найдется немало… А им, как говаривал адмирал Ушаков, «надобно турка бить». Ну, может, и не турка, но подхода держаться именно такого.

Глава 6

Рис.5 Фрунзе. Том 5. Proxy bellum

1931, июнь, 3. Где-то в Ливонии

Несмотря на все усилия РККА, французы сумели организоваться и предпринять контрудар. Контрудары. Сразу с левого и правого флангов, стараясь срезать образовавшийся выступ. Все-таки авиация в основной своей массе работала в полосе наступления, обеспечивая совместно с тяжелой артиллерией быстрый и легкий прорыв. В том числе и за счет того, что долбила врага методично, без лишних временны́х лакун, то есть не давая очухаться и закрепиться.

А вот на флангах удары авиацией наносились только в первый день. Они вывели из строя аэродромы да склады с горючим и боеприпасами. И все. Так что, подтянув топливо с удаленных портовых складов, французы пошли в контратаку. Рига ведь была не единственным портом Ливонии.

Самолеты-разведчики смогли заметить приход в движение всех этих войск почти сразу. Вот на что-что, а на разведчиков Фрунзе не скупился. И после того как была фактически уничтожена союзная истребительная авиация прямо на аэродромах, они болтались в воздухе почти постоянно, охватывая при этом весь регион.

Почти.

И какие-то удаленные районы посещали редко и мало. Но важные «пасли» так, что комар не проскочил бы без их ведома. Вот и не проскочили. А это, в свою очередь, позволило своевременно отреагировать.

Тяжелые танки Char B1 шли организованной колонной по проселочной дороге. Сухой. И не сильно разбитой.

Не самый лучший для них вариант, но в данном направлении имелась только она. А наступать требовалось. И приходилось перепахивать гусеницами ее, а не давить шоссе вроде макадама.

Сопровождающие их легкие танки Renault R29 двигались в авангарде и усилении середины и конца колонны, вторая половина которой была представлена грузовиками с пехотой. Французы не сильно налегали на пехоту сопровождения, но таки ее включили в минимальном объеме, полагая, что для танковых частей она не сильно нужна.

– Товсь! – скомандовал командир взвода легких ПТ САУ. – Беглым! Пли!

И несколько кустов на бровке отдаленного холма внезапно ожили, окутавшись дымами.

Противотанковые самоходки, созданные на базе легкого танка путем установки длинной 75-мм пушки Канэ в рубку, открыли огонь по колонне противника. А чтобы их раньше времени не обнаружили – увешали лобовую свою проекцию свежими ветками для имитации кустов. Те еще не успели подсохнуть, так что с определенной дистанции давали очень неплохую маскировку.

Залп.

И тупоголовые[5] бронебойные каморные[6] снаряды, разработанные специально для 75-мм пушки Канэ, улетели к цели. Снаряды из довольно качественного металла. Фрунзе помнил о том, с какой проблемой в годы Великой Отечественной войны столкнулись ПТО[7], и загодя проверил бронебойные снаряды различных полевых систем на профпригодность, чтобы не раскалывались. Настреляли их приличное количество по разным броневым плитам, так что вкусные и сочные борта Renault R29 в скромные 40-мм они брали надежно и верно с весьма приличной дистанции. И не подводили.

Да, французы не сильно увлекались высокой твердостью внешнего слоя брони, и такие ухищрения со снарядами были излишне. Но чем черт не шутит. В таком вопросе лучше перебдеть, чем недобдеть.

– Снаряд! – кричал командир САУ.

И заряжающий закидывал снаряд в пушку с казенной части. Лязгал затвор. И звучал выстрел.

Уже не в залпе. А в индивидуальном порядке.

Каждый командир САУ выбирал цели сам по себе, стараясь выбить как можно больше легких танков сопровождения.

– Снаряд! – вновь кричал командир.

И так продолжалось до тех пор, пока французы не стали реагировать. Системы радиосвязи в танках у них не имелось. Средств наблюдения за полем боля нормальных также не было. Однако взрывы достаточно быстро заметили – громыхало-то от души. Даже в одном танке боекомплект детонировал, и жахнуло вообще невероятно громко. И к тому моменту, как ПТ САУ отстреляли по пять-шесть снарядов, французы уже поняли, откуда ветер дует.

Тяжелые танки развернулись.

Выставили свою «волосатую грудь» и пошли вперед. Прямо на позиции ПТ САУ. Стреляя из своих легких орудий на ходу. Их невысокая скорость позволяла это делать. И даже куда-то там попадать. Легкие же ПТ САУ спасало только то, что лобовая проекция их аппаратов была экранирована, из-за чего с дистанции в километр это пробить можно было только достаточно тяжелыми орудиями. Если в лоб. Борта – понятное дело, из качественного «картона».

Впрочем, испытывать судьбу они не стали. И, повинуясь приказу командира этой отдельной легкой самоходной ПТ роты, резко сдали назад, уйдя на обратный скат холма.

Раз.

И все. Не видно.

Впрочем, французов это не остановило. Даже скорее подзадорило. Ведь получалось, что враг бежит. А значит, они сильнее. И тут огонь открыла зенитная батарея.

Длинноствольные 88-мм зенитные пушки были также недурно замаскированы кустами. Даже несмотря на то, что располагались на самоходных грузовых шасси. Вся батарея, что стояла в чистом поле, за счет обильного количества веточек выглядела словно небольшой островок кустарника на окраине поля.

Залп.

И тяжелые танки, подставив свои 60-мм борта, получили в них довольно увесистые плюхи. Достаточно было одной «таблетки», чтобы выбить танк. Там ведь тоже прилетали тупоголовые бронебойные снаряды каморного типа. И тех семидесяти пяти граммов тротила, что взрывались внутри боевой машины, хватало за глаза.

Одновременно с этим с другого фаса этой засадной позиции выехали легкие ПТ САУ второй отдельной роты. И начали настреливать по легким танкам французов и их иной легкой бронетехнике. Само собой, увешанные кустами до неприличия.

Минуты не прошло, как начался форменный бардак в стане неприятеля. Первый стихийный поворот ордера смешал его ряды, сильно затруднив управление. После же того, как заработали зенитки и тяжелые танки стали лопаться, словно мыльные пузыри, все полностью пришло в полную негодность.

Теперь каждый экипаж был сам по себе.

Контратака на первую засадную позицию, само собой, захлебнулась. Танкисты заметались. Кто-то, конечно, продолжил наступление и даже достиг искомой бровки холма. Но там и остался. Ведь легкие ПТ САУ первой роты успели сменить позицию и встретить появившиеся танки противника вновь фланкирующим огнем. Причем в этот раз перекрестным.

А учитывая тот факт, что выехало легких танков французов на бровку меньше десяти, то «лопнули» они меньше чем за минуту. Пум-пум-пум… С сочными брызгами из бензина и крови…

Уже через пять минут после начала боя французы начали отступать. Кто-то развернул свои машины назад и постарался как можно скорее покинуть место бойни.

Кто-то отходил на своих двоих.

Особенно это касалось пехоты, попавшей в этот артиллерийский мешок практически голой. Образно говоря. Потому как ехала пехота на грузовиках, не имевших совсем никакой брони. Так-то да – поначалу все стреляли бронебойными снарядами. Особой угрозы получить осколок не было. Даже при прямом попадании снаряда в грузовик. Они их насквозь прошивали, словно какие-то старинные пушечные ядра повозку или плетеную ограду. Поначалу. Но те же тяжелые танки кончились довольно быстро. И 88-мм зенитки перешли на осколочные снаряды с готовыми поражающими элементами, которыми стали плотно работать по живой силе противника.

Чуть погодя к ним присоединилась и вторая рота ПТ САУ, открывшая огонь аналогичными снарядами, только калибром 75-мм. А первая рота легких ПТ САУ не успела поучаствовать во всеобщем веселье: к тому моменту как им удалось выкатиться на новую позицию, тратить именно что выстрелы артиллерийских орудий для уничтожения рассеянных сил неприятеля было уже не нужно.

Командир этого сводного полка дал отмашку. И вперед пошли два мотопехотных батальонов 4-го корпуса постоянной готовности. Они все это время стояли в резерве и ждали своего часа.

Дождались.

И теперь их гусеничные БМП да БТР ринулись в атаку, давая очереди из 13-мм пулеметов и 20-мм автоматических пушек с коротких остановок, чтобы как можно сильнее «приголубить» разбегающихся в панике французов.

– Что у нас? – спросил Фрунзе, войдя в «аквариум» Ставки.

– Все в рамках ожиданий, Михаил Васильевич, – ответил Триандафиллов. – Противник перешел в наступление. Мы работаем от активной обороны.

– 4-м и 5-м корпусами?

– Так точно.

– А они могут так?

– Отчего же нет? Великого ума не требуется. Да и мы сами стараемся ставить задачи так, чтобы неверно их трактовать было затруднительно. Сведения к нам сюда стекаются очень подробные.

– Да-да, – покивал генсек. – Это я уже слышал. Какие потери?

– Скромные.

– А точнее? Вот 4-й корпус сколько потерял человек во время отражения французской контратаки?

– Сорок два убиты и двести девяносто один ранен, – произнес один из офицеров. – Тяжелых двадцать семь.

– А бронетехники?

– Пять легких ПТ САУ, два БМП и дюжину БТР.

– И все? А грузовики? Зенитки? Иную артиллерию?

– Как ни странно, пока удается избежать этих потерь, – произнес Триандафиллов. – Французы наступают слишком нагло. И их артиллерия отстала, будучи не в состоянии поддерживать танковые кулаки. Так что потери у нас идут только в местах непосредственного лобового соприкосновения с массами французских танков. Да и то редко. В большинстве случаев засады удались.

– А дальше что?

– Мы временно замедлили наступление 1-го корпуса на Ригу. И переключили всю ударную и истребительную авиацию на фланги, равно как и тяжелую артиллерию, – произнес начальник Генерального штаба. – Это позволило смешать вторую линию французского контрнаступления.

– Чтобы вынудить противника к полномасштабному отступлению с зависанием на спешно возводимых оборонительных позициях в глубоком тылу, мы готовим контрудары со своей стороны, – продолжил за него Триандафиллов.

– Их имитацию, – спешно поправил его офицер Генштаба.

– Да, имитацию, – кивнул нарком обороны.

– То есть? Почему имитацию?

– Для полноценного удара корпуса не готовы. Они не справятся без больших потерь. Мы хотим воспользоваться преимуществом в мобильности и разведывательных данных и выдвинуть на фланги французских группировок нашу мотопехоту. Демонстративно. Чтобы, избегая окружения, они отошли.

– А если атакуют?

– Не должны. По ним сейчас плотно работают авиация и тяжелая артиллерия. Там форменный бардак. Мы в первую очередь стараемся уничтожить штабы, чтобы довести этот хаос до максимума.

– А истребители открыли охоту за грузовиками и телегами, – дополнил офицер Генштаба. – Мы стараемся у них выбить все транспортные средства «последней мили», чтобы нарушить снабжение топливом, боеприпасами и продовольствием. Ну и вывоз раненых максимально затруднить. А раненые сильно сковывают боевые части, отвлекая людей.

– Англичане новые полки авиации не пытаются развернуть?

– Пытаются – в Таллине.

– А чего так далеко?

– Они пытались и ближе к линии фронта их развернуть. Два раза. Ничем хорошим это не закончилось, – оскалился в многозначительной улыбке нарком.

Фрунзе немного помолчал, разглядывая через стекло карту театра боевых действий.

– Не нравится мне, что мы замедлили темп наступления на Ригу. Без отвлечения основных ударных средств эти контрудары было не остановить?

– Вероятно, можно было. Но ценой больших потерь 4-го и 5-го корпусов. Французы вложились в эти удары очень серьезно.

– И теперь вы предлагаете заплатить большими потерями 1-го корпуса? Самой нашей боеспособной части. Или французы, давление на которых прекратилось, не бросятся окапываться самым отчаянным образом?

– А оно не прекратилось. Корпус продолжает давить. Просто осторожно. И работая своими силами. В конце концов, у него и у самого есть серьезные артиллерийские системы.

– Вы не хуже меня знаете, что их недостаточно.

– Для вскрытия крепкой обороны – возможно. Но французы не успели ее подготовить. Да, темпы наступления корпуса сильно замедлились. Но он продолжает наступать. И потери остаются в пределах ожидания. Мы специально снизили темп, чтобы сохранить, с одной стороны, давление, а с другой – не угробить корпус.

– При сохранении среднесуточных потерь мы потратим существенно больше людей и техники при прохождении каждого километра пути с меньшим темпом.

– Да. Но у нас очень мало сил. И зеленые корпуса… Мы бы их потеряли после отражения этих контратак. Возможно, даже пришлось бы выводить на переформирование. В этом случае потребовалось бы вообще прекращать наступление на Ригу и откатываться назад, переходя к обороне.

– Ладно, – хмуро произнес Фрунзе, не отрываясь от карты. – А что наши англофинны?

– Сидят тихо. Насколько мы можем судить – укрепляют оборону.

– Не собираются атаковать?

– Нет.

– Я вас правильно понимаю, англичане хотят выиграть эту кампанию, за счет французов?

– Без всякого сомнения. У нас на Карельском перешейке очень мало войск. Да и те – милиция. У нас ведь ее очень мало. А ничего другого нет. Не спецназ же туда ставить в общевойсковой бой. Так вот. При желании англичане смогли бы ее пробить. Да, милиция у нас хорошо вооруженная, но это не регулярные войска. Впрочем, англичане не спешат этим воспользоваться, видя, что мы держим все боеспособные части где-то еще. И они завязаны. Их не перебросить в Карелию.

– М-да… Они в своем репертуаре.

– К тому же они опасаются попасть под удар орудий Балтийского флота.

– Они не знают, что мы прошляпили боезапасы? И что нашим новым кораблям нечем стрелять?

– Знают, конечно. Полагаю, что это их рук дело. Но у нас есть как минимум два монитора и несколько линкоров. А их 12-дюймовые пушки – тоже вполне аргумент. И достать они могут очень далеко, простреливая бо́льшую часть перешейка.

– Странные они… Ой странные… – покачал головой генсек.

– Они обычные. Вы, Михаил Васильевич, разве от них чего-то иного ожидали? Они ведь, по сути, наняли французов повоевать против нас. Сами же просто рядом маячат, обозначая присутствие.

Чуть помедлив, генсек прошел к телефону. Набрал внутреннюю диспетчерскую Ставки, которая, приняв пароль и идентифицировав говорящего, соединила его с Фраучи.

– Как продвигается наш морской вопрос?

– Вы по поводу снарядов?

– Да. Удалось выяснить, почему в погреба было загружено все что угодно, кроме них?

– При подготовке флота к переходу имел место бардак. Мы нашли распоряжения, в которых прямо говорилось о загрузке в погреба личного имущества моряков, переезжающих в Союз.

– Но ведь акт был подписан. И там числились боеприпасы к орудийным системам. Его, получается, подмахнули?

– Вероятно.

– И где люди, которые это сделали?

– В бывших США они сейчас.

– А точнее?

– Если бы я смог ответить на этот вопрос, то их бы уже везли в Москву. Скрылись мерзавцы. Либо в Конфедерации сидят, либо в Содружестве. А вы сами знаете – туда мы пока нормально внедриться не можем.

Фрунзе поиграл желваками.

Помедлил.

И после доброй минутной паузы произнес:

– Хорошо. Понял тебя. Отбой. – И положил трубку.

– Как они в проливе на них не напали, – покачал головой Триандафиллов.

– Не решились бы на открытое нападение. Они ведь не хотят увидеть Красную Армию в Дели. А до него нам идти недалеко. И защищаться там им от нас будет крайне сложно.

Все помолчали.

Это был старый разговор. Нарком не верил, что угроза войны в Индии могла остановить англичан от нападения. И считал, что те не знали об отсутствии снарядов на кораблях. И что эту пакость им учинил кто-то иной.

Генсек же не видел, кому еще выгодно так гадить Союзу. Тем более в сложившимся контексте. Ведь рано или поздно эти самые снаряды удалось бы или купить, или изготовить самим. И скорее рано, чем поздно. И поспешность, с которой англичане организовали это нападение, выдает их информированность.

Хотя, конечно, возможно они узнали об этом уже постфактум. Когда корабли оказались в Кронштадте и американские моряки стали языком чесать.

– Это нельзя так оставлять, – покачал головой Фрунзе.

– Что именно?

– Блаженное состояние англичан.

– Но у нас нет сил для операций еще и на этом фронте.

– А Валаам?

– Там довольно сильная береговая оборона. Лайми завезли несколько десятков хороших артиллерийских стволов. Да, острова защищают небольшие силы. Но если мы попытаемся высадиться, то понесем большие потери. В водичке Ладоги особо не поплаваешь. Даже летом из-за родников очень холодная. А морская пехота нам еще нужна.

– ВДВ.

– Что ВДВ?

– Зачем нам преодолевать береговую оборону? Давайте там высадим полк ВДВ. Отвлечем несколько дирижаблей на сутки. И закроем этот вопрос.

– Ну… – завис Триандафиллов, уставившись на карту.

Потом взял листок и начал делать расчеты. По телефону запросил подробную карту о расположении войск и военных объектов на островах. Выявленных, во всяком случае. И пошло-поехало. В конце концов, ВДВ действительно прохлаждались. А каких-то значимых защитных средств в глубине острова у финнов не имелось. Да, по большей части все пространство там было заросшим лесом. Но имелись и поля. Покосы.

После очень непродолжительного обсуждения этой темы пришли к выводу, что именно дирижабли использовать не стоит, потому как часть береговой обороны состояла из зениток – этаких универсальных установок. А выбрасывать десант в ночи на пятачки полей, окруженные густыми лесами, – самоубийство. Так что решили применять планеры. Благо, что для аэроклубов, открытых по всей стране, их делали серийно. Самые разные. В том числе и довольно крупные. Вот, заведя самолетами эти планеры вглубь финской акватории, их можно было отправить на острова с севера, то есть оттуда, откуда подвоха никто не ожидает. Бесшумность же позволяла избежать преждевременного обнаружения…

Глава 7

Рис.6 Фрунзе. Том 5. Proxy bellum

1931, июнь, 4. Рига

Корабли чуть покачивались на легкой волне. Едва-едва.

Экипажи отдыхали.

Только вахтенные мрачно посматривали в ночную темноту. Новости о быстром наступлении Красной Армии, разбившей хваленые французские части, вгоняли в тоску. Противник был уже недалеко от Риги, и вскорости, возможно даже завтра, кораблям придется вступить в бой.

Да, как артиллерия поддержки.

Но это и пугало. Потому как внезапно сильная авиация союзников взяла и испарилась из-за халатности на местах. А именно так оценивали известия об уничтожении самолетов прямо на аэродромах. Глупо и тупо… и очень стыдно… Из-за чего угроза авианалетов на флот становилась более чем реальной.

А тут еще и контратака французов захлебнулась. Об этом, конечно, никто официально не объявлял. Но на кораблях по какой-то неведомой причине о том знали и ходили все мрачными, прекрасно понимая, что военная кампания явно не задалась. Так что флаги Латвии, которые развевались над остатками Королевского флота, перешедшего вроде как в лизинг этой небольшой, но гордой стране, вгоняли в особую тоску экипажи. Мало кто из них считал разумным ввязываться во всю эту историю, и чем дальше, тем больше…

Тем временем со стороны моря заходили советские дирижабли.

Тихо.

Погасив всякие огни, чтобы их не заприметили заранее.

Прожекторы ПВО союзников исправно рыскали по небу в поисках целей, но больше ориентировались по полусфере берега. В то время как небо над кораблями оставалось девственно черным. Полноценно накрывать акваторию мощные береговые прожекторы не могли. Вот руководство и решило вообще не дергаться. Просто на самих кораблях потушили почти все огни. Ну почти. Совсем в полную темноту вогнать их было небезопасно для местной технической навигации.

Дирижабли шли довольно высоко – на высоте около семи километров, из-за чего экипажи были вынуждены пользоваться дыхательными масками. Такая высота была нужна, чтобы минимизировать вероятную угрозу зенитного обстрела. Ведь после первых взрывов прожекторы ПВО сразу начнут их искать. И найдя – подсвечивать для огня зениток. А на семи километрах в этих условиях даже по таким крупным целям, как дирижабли, довольно проблематично вести огонь.

Вот они и двигались в вышине. Минуту за минутой подкрадываясь к своей цели… Своим целям…

Наконец под ними показался рейд, где в ночной темноте едва-едва различались силуэты кораблей. Да и то – условно. Во всяком случае, никто бы не поручился, что им это не кажется в той мешанине блеклых отблесков и густых теней на водной глади.

– Работаем, – произнес командир первого дирижабля.

И спустя полминуты с внутреннего держателя соскользнула первая тяжелая бомба. ФАБ-5000. Стальной сварной корпус. Почти что дюжина взрывателей. Внутри же – тротил, перемешанный с алюминиевой пудрой.

Секунд десять.

И с направляющей сорвалась следующая бомба. А потом еще, и еще, и еще…

Всего типовой дирижабль второй серии нес до 50 тонн полезной нагрузки, так что девять таких тяжелых бомб мог себе позволить. А с определенными ухищрениями и все десять.

БАХ!

БАБАХ!

Стало эхом отдаваться откуда-то снизу. Вверх поднимались высоченные столпы воды. Упругие и широкие.

Вот что-то сверкнуло.

Видимо, удалось добиться попадания. Куда-то.

В темноте на ощупь даже предположить, какую цель получилось поразить, было невозможно. Да и целей что-то потопить не стояло. Шугануть – да. Напугать. Вынудить отступить… На очень непродолжительное время взрыв вроде бы что-то осветил, но дым почти сразу все это компенсировал. Густой и черный – он обильно повалил, затягивая рану своей смрадной, удушливой массой…

Не прошло и четверти минуты, как прожекторы стали рыскать в поисках злодеев. И что примечательно, даже какие-то силуэты смогли выхватить в ночном небе. Но едва различимые настолько, что никто бы не поручился, что это не облака. Однако стрельбу открыли.

А с британских авианосцев начали подниматься самолеты.

Они находились на боевом дежурстве. И готовились что днем, что ночью отразить налет на флот. Слишком уж очевидным был удар по нему. По большому счету ведь только тяжелые боевые корабли имели возможность отразить нападение Красной Армии.

Ну…

Может, и нет. Но без них надежды удержать Ригу не было вовсе. Штаб командования надеялся использовать тяжелые корабли как артиллерию дивизионного звена. Только очень тяжелую. Способную одних только пяти- и шестидюймовых снарядов насыпать массу практически по любому из пригородов Риги. А если потребуется, то и главным калибром угостить.

И вот – налет.

Самолеты были полностью готовы и ждали только вылета. Пилоты – тоже. Дежурная смена пила чай и коротала время за байками. Так что минуты не прошло с первых взрывов, как они уже бежали к своим самолетам.

Разбег.

Взлет.

И набор высоты по восходящей спирали.

При этом по команде с флагмана береговые средства ПВО прекратили стрелять. Все равно целей не видно. А угрозу для своих истребителей такой огонь представлял.

И тут началось…

Оказалось, что дирижабли шли не в одиночку. Их прикрывали тяжелые истребители, которые в атаку и пошли, пользуясь своим преимуществом – примитивными системами ночного видения.

Изначально их делали для оснащения кораблей. Но Зворыкин сумел миниатюризировать установку для монтажа в тяжелый истребитель. Инфракрасный прожектор, камера, оптико-электронный преобразователь и простенький кинескоп с крошечным разрешением.

Ничего особенного.

Все уже имелось. Оставалось только «обработать напильником» и правильно применить.

Качество картинки даже не дрянь, а полный абзац. Удавалось различать только бесформенные пятна, связанные с работающими двигателями. Но и этого хватало, что позволяло в воздухе определять, где кто.

Одиночное пятно – палубные истребители. Два пятна рядом – тяжелые истребители. Дирижабли же выглядели довольно массивно, проступая большим силуэтом. У них ведь имелась система защиты от обледенения, из-за чего весь массив жесткого каркаса для баллонов светился пусть и не ярко, но заметно.

Вооружение же тяжелых истребителей позволяло быстро и почти что безболезненно сбивать неприятеля. Сбривать. Разрывая самолеты англичан в клочья.

Палубные истребители пытались сопротивляться.

Дураков среди летчиков не было. И лайми практически сразу просекли, что их атакуют. И что это все одна сплошная ловушка. Но не видно же ничего. Тяжелые же истребители в маневренный бой не вступали и били на проходе.

Выныривая из кромешной тьмы, они давали короткую очередь из 20-мм автоматических пушек тонкостенными снарядами с повышенным содержанием взрывчатки. Местными аналогами Minengeschoß. Даже одно попадание такой плюхи в довольно хлипкие палубные бипланы ставило на них жирный такой крест. Но их прилетало обычно два-три, из-за чего эти пепелацы буквально лопались, разлетаясь.

После чего тяжелый истребитель, проявившись на несколько секунд во вспышке взрывов от огня, исчезал, ныряя в темноту. Раз – и его вновь не видно.

Хуже того, эти яркие пятна, какими падали горящие палубники, сильно мешали зрению пилотов. И тех и других. Только советские истребители ориентировались по прибору и с довольно высокой степенью безошибочности выходили на цель. Раз за разом… Раз за разом…

На земле не выдержали и начали стрелять из зенитных пушек, видя это безобразие. Но несколько снарядов, прилетевших с кораблей, заставил зенитки замолчать. Отрезвив. Помочь истребителям они не могли, а вот сгубить жалкие остатки самолетов союзников – очень даже…

– Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город… – медленно произнес Фрунзе, когда прочитал доклад о ходе боя. Оперативный. Потому что вся эта операция отслеживалась из Ставки в реальном времени. Ретрансляторы на легких дирижаблях первого поколения позволили иметь прямую связь с авиагруппой.

Окружающие как-то странно скосились на Михаила Васильевича, но промолчали. Он иногда выдавал странные словечки и выражения. Все уже привыкли.

Приняв доклад о том, что все идет как надо, генеральный секретарь отправился на встречу с исторической секцией Академии наук и просто толковыми историками, которых ему подбирала контрразведка. Обе. И политическая, подчиненная Фраучи, и военная, что была под рукой Триандафиллова.

– Здравствуйте товарищи, – поздоровался генсек, входя в просторную комнату для переговоров.

Те отозвались нестройным хором.

Поздно.

Ночь на дворе.

И Михаил Васильевич многим поломал график жизни-работы, вытащив вот так непонятно для чего. Да еще и из разных городов, поселив в московские гостиницы. Люди не пылали большим энтузиазмом и здоровались лишь из вежливости и осторожности. Так-то у некоторых по лицу было ясно – сказали бы, много чего сказали, если бы не статус Фрунзе.

– Прошу прощения за долгое ожидание. Вас покормили? – спросил Михаил Васильевич.

– Да. Да. Конечно, – стало раздаваться отовсюду.

– Нормально заселили?

И вновь он услышал отовсюду положительный ответ на все лады. Но уже несколько более позитивный. Людям было приятно, что столь высокий начальник заботится об их быте. Несмотря на все неудобства.

– Хорошо, – кивнул Фрунзе. – Тогда к делу. Я собрал вас, чтобы обсудить два важных вопроса: экспериментальную историю и военно-патриотическое воспитание.

– Экспериментальную историю? – удивился профессор Городцов Василий Алексеевич.

– Да. Именно так. У нас есть некоторые представления о прошлом, основанные на письменных источниках различной достоверности[8] и отрывочных археологических сведениях[9]. А так как история – это наука, то было бы логично в экспериментальном порядке эти гипотезы проверять. Например, реконструировать технологию производства металла на Руси из болотных руд. Аутентичными инструментами. С тем, чтобы оценить различные аспекты производительности труда. Или там изготовление кольчуги, шлема, меча, топора, оковки на лопату и прочего. Или сверление-пиление камня по-древнеегипетски. Или перетаскивание больших блоков-мегалитов. И так далее, и тому подобное. Работы – непочатый край.

– У нас по многим вопросам очень условные предположения, – заметил профессор Бахрушин. – Не окажется ли так, что мы выдумаем историю?

– Главная цель этого будущего НИИ – проверить степень адекватности гипотез. Самостоятельным доказательством такие опыты вряд ли могут стать. Параллельно нужно повысить интенсивность и масштаб научно-исследовательской деятельности в целом. Систематизация и введение в оборот архива старинных документов и актов. Их обобщение и анализ, то есть все наши старые царские архивы нужно будет перетряхнуть от и до. По монастырям проехаться. По музеям, вводя в научный оборот не только самые ценные и интересные находки, а все, что у них лежит в запасниках. Ну и археология. Правительство разработало металлоискатели переносные для военных нужд, но готово выделить их вам для раскопок. Водолазное снаряжение. И прочее. Так что ищите, а потом анализируйте и проверяйте.

– И сколько нам всего выделят на это? Ведь война же.

– Война не может идти вечно. И ресурсов она у нас отнимает немного. Так что выделим столько, сколько потребуется. Тем более что сколько у вас людей? Даже если поставить условно «под археологическое и архивное ружье» тысячу студентов при научном руководстве двух-трех десятков профессоров – страна такой нагрузки даже не заметит.

– Но ведь в экспериментальную историю будут ложиться не только компактные исследования вроде получения кричного железа, но и…

– Верно, – перебил его Фрунзе. – Но тут мы подходим ко второму вопросу. Тесно с ним связанному. Смотрите. В рамках экспериментальной истории нам нужно будет сделать несколько исторических парков. Например, крепость какую-нибудь старинную полностью восстановить в типичном для времен Ивана Грозного виде. Ту же Коломну, или Зарайск, или Тулу, или еще что. Полностью все обустроить. И водить туда людей, в первую очередь молодежь. Можно подумать над тем, как восстановить Смоленскую крепость, которая, как я слышал, была крупнейшей в Европе. И так далее. Предполагаемый список я хочу получить от вас, как от специалистов.

– А кто эти парки будет обслуживать? – спросил академик Готье. – Вы же сами говорите, что у нас мало людей. И я в этом с вами полностью согласен. Более того – быстро их найти не получится.

– Клубы военно-исторической реконструкции, – произнес Фрунзе. – Нам нужно создавать такие объединения, в которых бы люди, не ученые, хотели прикоснуться к старине. Например, у нас есть Крым. Во времена Античности там стояли римские войска. А значит, что? Правильно. Можно по крупным городам страны организовать клубы, которые бы занимались реконструкцией тех или формаций разных эпох. Легионов там, когорт или еще чего. А потом съезжались бы раз в год на большой тематический фестиваль в Крым, по которому потом выпускался бы альманах, делались бы киноматериалы и так далее. И так по иным эпохам-регионам. Вот этим объединениям подобные исторические парки и передавать, чтобы они их поддерживали.

– А… – начал было говорить Готье, но осекся и сильно задумался.

Все присутствующие были несколько обескуражены и в то же время вдохновлены словами генерального секретаря. Такой интерес к истории… Странный…

– Кроме того, нам нужно заняться вопросами восстановления старинного инженерно-технического наследия, – продолжал меж тем Фрунзе. – Например, сделать реплику первого отечественного броненосца – «Петра Великого». И ряда других старинных кораблей. Для того чтобы превратить их в своего рода мини-парки исторического толка и водить туда молодежь. Корабли в этом плане очень показательны, но не обязательны. Главное – дать возможность мальчишкам пощупать историю.

– Парусные корабли вы тоже хотите восстанавливать? – поинтересовался Жерве. – По ним ведь мало материалов. Нередко не чертежи, а эскизы самого общего характера.

– Мало. Но надо. Если раскопаете материалы, то и «Орел» Алексея Михайловича построим. А так, скорее всего, со знаковых кораблей эпохи Петра начнем. Полтава, Ингерманланд и так далее. Ну или с драккаров викингов и древнерусских ладей. И так до Русско-японской войны. «Аврору» вот надо будет привести в порядок, чтобы люди могли ее осмотреть, представляя устройство. К механизмам спуститься и так далее. Возможно, что-то из эскадренных броненосцев сделаем. Посмотрим. Это на самом деле не так дорого. Но крайне важно. Потому что одного посещения броненосца в юности может хватить, чтобы парень увлекся флотом и связал свою жизнь с ним. И не только с флотом.

Так и болтали.

Долго.

Часа три или даже больше, из-за чего разошлись только утром. Но никто не роптал. Более того – если поначалу историки были больше «пришибленные мешком», то есть скорее озадачены, чем вдохновлены, то потом глазки загорелись, и пошло величайшее оживление. Они, наконец, поняли, ЧТО им предложил генеральный секретарь. Так что по номерам отелей они расходились натурально всклокоченные. И не по своим номерам, а собираясь дальше это обсуждать. Под впечатлением. Ведь Фрунзе потребовал от них составить план мероприятий для оценки порядка финансирования и выделения смежных специалистов на ближайшие пять, десять и пятнадцать лет.

– Не понимаю, зачем сейчас все это? – спросила супруга, когда Фрунзе пришел домой. – Страна воюет. А тут – история… Вот уж нелепица. Разве она на что-то влияет? Это же дела давно минувших дней.

– Эта война пройдет. Рано или поздно. И я тешу себя надежной, что наши враги обломают о нас зубы. И тогда, поняв, что силой нас не взять, сменят тактику.

– Ударят по прошлому? – с сарказмом спросила она.

– Среди прочего. Народ, который не знает своего прошлого, не узнает и своего будущего. Потому как можно будет ему втирать любую дичь, удобную для разрушения внутреннего единства. Например, через концепцию так называемого мнимого золотого века. И тогда у нас пойдут великие племена, что выкопали, допустим, Черное море в незапамятные времена. Или того хуже. История – это наш тыл. Идеологический тыл. А чтобы победить в долгой борьбе, тылы – это то, куда наносятся приоритетные удары.

– Не понимаю, – покачала она головой. – Как можно атаковать прошлое? Оно же уже прошло.

– Прошлое – это наше воспоминания о нем. И если их нет, то их всегда можно выдумать. И если на академическом уровне не заниматься популяризацией правильной, целостной и непротиворечивой картинки прошлого, то я уверен – наши враги станут поддерживать всяких фальсификаторов и фантазеров. И чем более дикие идеи те начнут транслировать, тем лучше, из-за чего мы окажется завалены бредовыми мифами и легендами. А они, в свою очередь, смогут стать идеологическим фундаментом для чего угодно. В том числе и экстремизма.

– Милый, тебе не кажется, что ты сгущаешь краски и нагнетаешь?

– О нет… – покачал головой Фрунзе. – Мы не так давно воевали с Польшей из-за Украины, в которой шло, по сути, создание искусственной нации. А вместе с тем и искусственной истории, дабы объяснить и оправдать природу их отделения. Уже сейчас слышались голоса, что именно украинский народ – наследник древней Руси, а вся остальная Россия – это так, приблудные. Что становилось основой вражды. К слову, через ту самую концепцию о мнимом золотом веке, который им создавали сначала австрийцы, а потом уже мы сами по дурости своей. Чем все закончилось? Войной. К счастью, удалось избежать больших жертв. А что было бы, если бы это все развивалось десятилетиями? Новый виток Гражданской войны? Брат на брата, отец на сына. Только потому, что один брат себя посчитал себя лучше другого по этническому признаку?

Любовь Петровна задумчиво промолчала.

– Нет, милая, история – это не шалости. Это война. Большая, тяжелая война. Война за будущее.

Глава 8

Рис.7 Фрунзе. Том 5. Proxy bellum

1931, июнь, 5. Рига

Город замер в мрачном ожидании.

Тишина.

Простые люди забились в подвалы и старались не привлекать к себе внимания. На всякий случай.

После ночного налета дирижаблей на рейд даже немногочисленные ополчения горожан рассосались. Все-таки взрывы ФАБ-5000 действовали крайне скверно на психику людей. Особенно близкие. Тем более что несколько таких бомб промахнулись мимо воды. И портовые служащие, разбегаясь, сообщали о том ужасе, который видели. Воронки от этих бомб внушали. Равно как и сопутствующие разрушения построек.

Это было страшно…

Это было жутко…

Особенно для тех, кто пережил эти взрывы в относительной близости, спасаясь в капитальных постройках порта.

Так или иначе, но утром Рига была подавлена и деморализована. Тем более что Королевский флот спешно покинул рейд, оставив там останки линейного крейсера «Худ» и нескольких кораблей поменьше. Это означало, что своевременной артиллерийской поддержки у них не будет. И…

В общем, когда к городу под прикрытием огневого вала устроенного советской артиллерией, подошли 1-я и 2-я отдельные штурмовые инженерно-саперные бригады, противников у них имелось немного. Ополчение разбежалось. А войска были представлены в основном тыловыми службами. Да и те отличались невысоким боевым духом. Эти французы с англичанами и сами бы разбежались, если бы могли. Но местные жители не сильно привечали их, считая вполне справедливо виновниками своих бед.

Медленно, хрустя мощными гусеницами по каменной мостовой, ехала вперед тяжелая штурмовая САУ, вооруженная 152-мм легкой гаубицей. Неподвижная закрытая рубка. Лоб в 152 миллиметра толщиной, борта в 76 миллиметров.

Поворот.

Она остановилась на узкой улочке.

Механик-водитель выключил правый борт и, осторожно газуя, повернулся, вписываясь в габариты между слишком близко расположенными домами. Небольшая задержка. И снова малый вперед.

Пустая улица.

Только не убранный уже который день мусор.

Чуть погодя ехали легкие машины огневой поддержки, переделанные из легких танков. С толстыми экранами во лбу. В башне – спаренные 13-мм пулеметы под полный выстрел[10]. Но главное – длинные ленты, уложенные в короба подбашенной корзины, вращающиеся вместе с установкой. Весь боекомплект там, что позволяло не отвлекаться на перезарядку во время боя.

Дальше – пехота.

Штурмовики.

Внимательно осматривающие окна прилегающих домов.

Вдруг из одного такого окна вылетела бутылка с зажигательной смесью. И, промахнувшись, упала на каменную мостовую чуть в стороне от штурмовой САУ. Хотя явно метила в нее.

Та как ни в чем ни бывало продолжила ехать дальше. А штурмовики, закинув несколько гранат с легких ручных гранатометов в то окно, отправили в подъезд отделение.

Тишина.

Только тяжелое дыхание и хруст какого-то мусора под ногами.

Поворот лестницы.

Штурмовик с автоматическим карабином в руках осторожно выглянул, готовясь при случае открыть огонь со всей возможной поспешностью. Никого. Хотел было уже идти дальше, но тут на мгновение в дверном проеме сверху появилась рука, кидающая гранату.

Полет.

Подскок после удара о ступеньку.

И боец, словно заправский футболист, ударом ноги отбил ее обратно, а сам шагнул назад, скрываясь за лестничным пролетом. При этом идущий рядом напарник выставил баллистический щит, за которым они оба и укрылись.

Не бог весть что, но от пуль, картечи и осколков он прикрывал.

Взрыв.

И третий штурмовик, не зевая, выступил вперед. Вскинул свое оружие. Вложился. И с ручного легкого револьверного гранатомета выпустил все пять гранат, на которых был отключен ударный взрыватель, чтобы можно было закидывать их через рикошет.

Барабан опустел. Штурмовик отступил, давая дорогу другим.

А с той стороны послышался топот быстро удаляющихся ног.

Пара секунд.

И прозвучала серия взрывов – сработало самоуничтожение. Если бы не ушли – там бы все посекло мелкими осколками. Убить не убило бы почти наверняка, но ранеными оказались все. Что как бы не хуже в условиях боя.

Штурмовики же, услышав этот топот и взрывы, шустро продвигались вперед. Пользуясь моментом.

Дверной проем.

Один закинул туда ручную гранату.

Тишина. Видимо, уже отошли, оттого и не реагировали.

Взрыв.

И штурмовики стремительно ворвались внутрь.

Вдали, через пару сквозных дверных проемов, пошло какое-то движение – аккуратно, за импровизированной баррикадой из мебели. Но пострелять никто не успел. Штурмовик с легким ручным пулеметом и системой питания «Скорпион», то есть с рюкзаком за спиной с патронами, откуда они по рукаву подавались в оружие, открыл огонь. Короткими очередями. На подавление. Благо, что боеприпасов хватало.

А звено, его прикрывающее, стремительно продвинувшись, начало закидывать гранатами укрытых за капитальными стенами противников.

Бам.

Бам.

Бам.

Раздавались взрывы вперемежку с матом. Видимо, зацепили кого-то. И неприятель оттуда отступить еще не успел.

Вперед выступили штурмовики с дробовиками и пистолетами-пулеметами. Они выглядели как настоящие рыцари в сверкающих доспехах.

Самые крепкие, здоровые и коренастые ребята «упаковывались» в специально изготовленные доспехи, созданные по аналогии с лучшими историческими образцами. Из высоколегированной стали с прекрасной механической и термической обработкой. Кираса «гусиная грудь» при этом обладала очень большой склонностью к рикошетированию попавших в нее пуль.

Не панацея и тяжело, но из-за высокой дифференцированной защиты получалось добиться во фронте очень приличной защиты. Во всяком случае, обычные винтовочные пули она держала. Тыл же давал защиту от мелких осколков и ограниченно – от пистолетных пуль. А чтобы не упали быстро от переутомления, отбирали самых крепких, выносливых, невысоких и коренастых. Ну и лишнего барахла они не несли, только броню, оружие и рабочий запас боеприпасов. Все остальное тащили либо их боевые товарищи, либо ехало в технике, что позволяло уложиться в разумную нагрузку по килограммам.

Вот эти ребята и вломились внутрь.

Короткая перестрелка.

И тишина…

Минуты не прошло с начала боя, как секция этажа оказалась зачищена от противников, которые собирались, судя по запасам бутылок с зажигательной смесью, держать тут довольно долгую оборону. Еще несколько минут – быстрый осмотр остальных этажей. Отделение штурмовиков вышло на улицу, и вся группа продолжила наступление.

Перекресток.

Бах!

И в борт штурмовой САУ, пытающейся там протиснуться, влетел снаряд. К счастью, от 47-мм старой морской пушки Гочкиса. Чугунный, из-за чего он раскололся на поверхности крепкой крупповской брони, не нанеся никакого вреда.

Машина еще не успела развернуться. А из-за угла выглянул советский штурмовик с ручным 80-мм гранатометом. Почти сразу выстрелил и скрылся, отойдя назад за угол.

Бух!

Раздался взрыв фугасной гранаты, разорвавшейся где-то там.

Промахнулся. Видимо. Потому что новый 47-мм снаряд ударил в борт разворачивающейся штурмовой САУ.

Боец с гранатометом вновь высунулся.

От взрыва и выстрелов уже поднялась довольно сильная пыль с каменной брусчатки, из-за чего толком было не разглядеть неприятеля. И куда стрелять – неясно.

Секунд пять спустя – новый выстрел. И 47-мм снаряд попал в гусеницу штурмовой САУ, перебив ее.

Штурмовик выстрелил наудачу – туда, где, как ему показалось, находилась установка. И тут же упал. Из окон стреляли. Из пулемета. Вот его и срезали, карауля.

Новый выстрел 47-мм пушки. И вторая гусеница штурмовой САУ оказалась перебита, из-за чего она замерла в раскоряченном виде, ведь пыталась довернуть на цель, крутя целой гусеницей.

Штурмовики попытались подавить огневые точки из носимого оружия, но, потеряв еще двоих, отошли. Слишком много пулеметов. И дистанция неудобная для стрельбы навскидку. Далековато.

И тут выкатила машина огневой поддержки. Коротким рывком она преодолела прострел между углом здания и корпусом штурмовой САУ. Остановилась за ней, выставив поверх башню, и открыла огонь из 13-мм пулеметов.

Бах!

Ударила 47-мм пушка. Но бронебойный снаряд не пробил башню машины огневой поддержки, уйдя в рикошет свечкой вверх. Не расколовшись, на удивление.

И все.

13-мм пули с такой дистанции достаточно уверенно пробивали противоосколочный щит пушки. И за считаные секунды, нащупав ее, МОП разворотила там все. Порубив среди прочего и расчет, пытавшийся выстрелить повторно по ней.

Потом еще одну пушку. Ту, что сумела-таки на время подавить 80-мм гранатомет и теперь была почти готова открыть огонь. Дальше выкатилась вторая МОП и, поддержав огнем штурмовиков, позволила им подойти к зданию и зачистить его. Там, правда, оказались неприятные фланкирующие позиции. Но вынесенные недалеко, так что удалось их подавить довольно быстро. Сначала накидать дымовух, закрыв неприятелю обзор, а потом под прикрытием дыма подойти к этим позициям, закидать их гранатами.

Штурм Риги развивался очень динамично.

В отличие от Варшавы в последней Советско-польской войне в столицу Латвии не сумели отойти какие-либо значимые полевые войска. Их рассеяли по пути, вынудив отойти в сторону с линии наступления, побросать тяжелое вооружение и оставить склады. Да еще и в полном беспорядке.

Тяжелое же поражение контрнаступления и удары по складам привели к серьезным проблемам у фланкирующих группировок. Тех, что стояли в Эстонии и Литве. Накануне – 4 июня – на них начали осторожное наступление части блокирующих корпусов. И перед объединенным командованием неприятеля встал вопрос об эвакуации.

1 Шлюп в международной квалификации с 1928 года – это боевой корабль нормальным водоизмещением до 1000 тонн и с вооружением калибром не более 100-мм (плюс-минус 4˝).
2 Мода на псевдонимы была прекращена с легкой руки Фрунзе, так что многие старые революционеры теперь повседневно пользовались своими настоящими фамилиями.
3 В данном случае имеются в виду два старых корпуса постоянной готовности и шесть новых. Тот корпус, который стоял в США, числился отдельно, в перспективе – как отдельная армия. Все остальные силы постоянной готовности, кроме флота и спецназа, должны были либо входить в состав этих армий, либо находились в резерве главного командования. Армейский спецназ (ВДВ, морская пехота, горные стрелки и штурмовики) и флот имели отдельное командование, подчиняющееся напрямую наркому обороны через Генеральный штаб.
4 Фрунзе старался бороться не только с культом личности, но и с партийными псевдонимами. Именно поэтому Артузов стал Фраучи, Молотов – Скрябиным и так далее.
5 Тупоголовые снаряды делались для так называемого доворота снаряда к нормали при попадании в броневую плиту, из-за чего получалось повысить пробиваемость. Чтобы при этом не портить аэродинамику, такие снаряды оснащались тонкостенными баллистическими колпачками.
6 Каморные бронебойные снаряды имели внутри небольшой заряд взрывчатых веществ с донным взрывателем, что резко повышало поражающее действие снарядов, которые теперь взрывались внутри танка, в отличие от монолитных бронебойных «болванок», как калиберных, так и подкалиберных.
7 Речь идет о том, что советские бронебойные снаряды, в первую очередь, конечно, для 45-мм ПТО, раскалывались при попадании в германскую броню. Это оказалось полной неожиданностью, так как испытывали их по советской броне, которая не отличалась высокой поверхностной твердостью. И там было все нормально.
8 Здесь имеет место указание не на подлог или фальсификацию, а на то, что существует такой класс письменных источников, как нарративные, то есть байки художественного толка. К ним традиционно относятся летописи, мемуары, свидетельства очевидцев и так далее. Такие источники очень ценны, но требуют большой квалификации для трактовки, поскольку не ясно – в чем и зачем в них соврали, где выдумали и так далее. Оценивать по ним историю в лоб – то же самое, что судить по объективной реальности по новостным выпускам CNN.
9 В 1930 году археология стояла только в начале большого пути. И до того взрывного роста технологического совершенства, который пошел после 1970-х годов из-за обширного привлечения естественнонаучных методов и средств, было еще далеко.
10 Имеется в виду выстрел 13×100RB как полную версию 13х82RB.
Продолжить чтение