Орловы. На службе Отечеству

Размер шрифта: 13

* * *

Предисловие

Современная Россия – наследница Древней Святой Руси, так же как и Московского царства, Российской империи и Советского Союза. На каждом из нас лежит колоссальная ответственность за Россию, за то, чтобы защитить и укрепить нашу огромную страну, нашу любимую Родину.
В. В. Путин

Это историческое исследование посвящено русской дворянской фамилии Орловых. Фамилия Орловых, к сожалению, более известна для широкой аудитории одним из своих представителей – Григорием Орловым как фаворитом и любовником Екатерины II, а также орловскими рысаками, выведенными его братом Алексеем.

Внимательное изучение эпизодов жизни представителей семьи Орловых, их влияния на судьбу нашего Отечества показывает, что это далеко не так.

И Григорий Орлов и другие представители семьи Орловых были настоящими патриотами Российской империи, много сделавшими для её становления и процветания. Выходцы из средней дворянской семьи, в начале и середине XVIII века Орловы были не столь известны в обществе. Как и большинство так называемых «случайных людей» (то есть попавших «в случай», в фавор, неожиданно для многих обративших на себя внимание), они, оказавшись на самой вершине власти, естественно, имели больше завистников, чем почитателей. Судьба фаворитов, как правило, изменчива. Тем более это присуще временам царствования Екатерины Великой. Ситуация не могла улучшиться и при императоре Павле I, сменившем Екатерину и считавшем Орловых причастными к убийству своего отца Петра III.

XIX век выдвинул свои проблемы и… своих героев. Советские же историографы в большинстве случаев относились к «царскому периоду» истории критически, в лучшем случае – индифферентно, и жизнеописание графов Орловых их особенно не интересовало. Требовались свои победы и свершения, и свершившие их свои герои.

Наше время – время конкурентной борьбы идеологий и моралей – требует более внимательно и бережно отнестись к своим историческим ресурсам. Немного стран мира имеют такое богатое, тысячелетнее историческое прошлое, как Россия. И это историческое прошлое необходимо бережно хранить. Это великое национальное прошлое имеет и своих великих национальных героев. Этих героев необходимо знать, помнить о них, ими гордится и учиться их подвигам. При этом, на наш взгляд, важно знать и помнить не только о широко известных исторических личностях, но и о людях менее известных, но своим мужеством и патриотизмом добившихся величия нашей Родины. О людях гражданских и военных, разных национальностей и вероисповеданий. Людей, которые превыше всего ставили интересы своей Отчизны и своим мужеством, умением и трудом добивались её процветания.

Именно такими людьми были представители фамилии Орловых, основные деяния которых пришлись на век XVIII. Непростой век для нашей истории. Век реформ и переворотов. Век войн – поражений и побед. Век превращения России в великую державу.

О вас, сподвижники, друзья Екатерины,
Пройдет молва из рода в род.
О громкий век военных споров,
Свидетель славы россиян!
Ты видел, как Орлов, Румянцев и Суворов,
Потомки грозные славян,
Перуном Зевсовым победу похищали,
Их смелым подвигам, страшась, дивился мир!
Державин и Петров героям песнь бряцали
Струнами громозвучных лир.

А. С. Пушкин

Автор этой книги, десять лет прослуживший новгородским губернатором, системно занимается изучением становления института губернаторства в России и наиболее ярких представителей губернаторского корпуса. Его заинтересовало то, что родовая деревня Орловых – Люткино находилась в составе Бежецкой пятины, которая до губернской реформы Петра I входила в Новгородские земли. Отец четырёх братьев Орловых – Григорий Иванович – был новгородским губернатором (в 1742–1743 годах), а его сын – наиболее известный из всех Орловых, Григорий Григорьевич, был назначен Московским губернатором на время преодоления «чумного бунта» в Москве в 1771 году. Таким образом, Орловы имели прямое отношение и к Новгородской губернии, и к губернаторским должностям.

В книге мы не будем строго придерживаться хронологической последовательности событий, на которые так щедры биографии Орловых. При таком подходе – подобном бесстрастной регистрации, почти бухгалтерском – в череде дат могут поблекнуть, затеряться самые важные моменты, которые должны храниться в памяти поколений. Мы постараемся опираться именно на эти драгоценные моменты, на главные взблески минувшей эпохи, которые продолжают светить всем нам через толщу времени. Мы предложим читателю отправиться в путешествие по времени. Путешествие длиной в 300 с лишним лет. И как в любом путешествии, можно останавливаться в красивых, интересных местах, возвращаться в места полюбившиеся, мы будем останавливаться и, при необходимости, возвращаться и более подробно рассказывать об интересных событиях нашей истории. Ведь путешествие у нас по времени. Главные места и события нашего путешествия по времени будут сопровождаться рисунками.

В нашем «путешествии по времени» мы будем останавливаться на наиболее ярких моментах жизни представителей семейства Орловых. Характерно то, что большинство этих событий будут напрямую связаны со значимыми событиями для всего Российского государства. Мы постарались найти в богатой событиями жизни нескольких поколений Орловых общие, присущие именно им действия и поступки. И неслучайно начнём мы наше путешествие с легенды, которая якобы произошла в октябре 1698 года, и заключалась в мифическом помиловании предка Орловых во время настоящей стрелецкой казни. Легенде, которую всячески поддерживали сами Орловы. Легенде, которая подчёркивала постоянство в преданности Орловых престолу и Отечеству и полностью соответствовала их девизу, начертанному на родовом гербе: «ТВЁРДОСТЬЮ И ПОСТОЯНСТВОМ».

И это общее, присущее в деяниях Орловых всех поколений – служба престолу и Отечеству. Так было в XV–XVII веках, когда первые Орловы служили русским царям и Московскому царству. Так было в веке XVIII, когда отец братьев Орловых служил Петру Первому, в становлении Российской империи пройдя вместе с ним сражения и битвы.

Так было и с пятью братьями Орловыми, которые служили и Екатерине II, и Российской империи, участвуя в большинстве её великих преобразований. Так было и с их потомками, которые служили российскому престолу и России во времена правления императоров и Александра I, и Николая I, и Александра II.

Именно поэтому хронологию нашего путешествия по времени мы начали со стрелецкой казни, где впервые появляется мифический предок Орловых – стрелецкий старшина Иван Иванов сын Орлов. И проявляется ещё одна характерная для Орловых особенность – Орловы были близки к престолу и соответствующим царствующим особам.

Стрелецкий старшина Орёл беседует с царём Петром, и тот милует стрельца. Остаток жизни Орёл преданно служит царю, давая гордую фамилию своим потомкам. Так же преданно служит престолу и Родине его сын Григорий, чья юность совпала с началом великих преобразований Петра I. Походная жизнь Григория Ивановича Орлова началась в пятнадцатилетнем возрасте и тянулась почти без перерыва все царствование Петра I. Участвовал практически во всех военных операциях того времени. Был близок к фавориту Петра I князю А. Д. Меншикову и за отличия был назначен полковником Ингерманландского пехотного полка, шефом которого был сам Александр Данилович Меншиков. Став лично известным императору, Григорий Иванович Орлов за отличную храбрость и ранения получил от Петра I золотую цепь с портретом императора. Служил и при императрице Анне Иоанновне, выполняя её поручения. В 1742 году при императрице Елизавете Петровне был назначен новгородским губернатором.

Эстафету службы престолу и Отечеству приняли его пять сыновей.

Это старший сын Иван Орлов, начавший службу в Преображенском полку, но после смерти отца в 1746 году принявший на себя всю ответственность за семью и заботы по хозяйству и воспитанию младших братьев. Причём младший брат – Владимир воспитывался в доме Ивана. Хозяином Иван Григорьевич был отличным, об этом можно судить по расширению его владений и по образцовым методам ведения хозяйствования. Участвовал он и в государственной деятельности. В качестве депутата от дворян Вяземского уезда Смоленской губернии в 1767 году был назначен членом Комиссии по составлению нового Уложения. Был избран в маршалы комиссии, но отказался от этого поста, оставшись членом дирекционной комиссии.

Более заметную роль в историю России привнесли два его младших брата.

Это Григорий Орлов, пятнадцатилетним юношей вступивший в один из лучших гвардейских полков России и прошедший все ступени солдатской службы. Будучи поручиком Лейб-гвардии Семёновского полка, он, трижды раненный, не покинул поля боя в Цорндорфском сражении, несмотря на превосходящие силы тяжёлой кавалерии Зейдлица – одного из лучших военачальников Фридриха II.

C непоколебимой, твёрдой решимостью действовал он во время переворота 1762 года и возведения Екатерины на российский престол. С такой же решимостью он выступал и в бриллиантовом сверкании высшего света, и в центре пышных праздников. Участвовал в принятии грандиозных решений по расширению международного влияния России. Возглавлял важнейшие государственные ведомства и создавал новые учреждения, боролся с чумой в Москве.

Это Алексей Орлов, «сухопутный адмирал» с кейзер-флагом, добившийся великой победы далеко за пределами родины, умеющий внушить иностранцам уважение к себе как к представителю своего Отечества в Европе и всегда готовый на любые неожиданные действия, даже авантюры, необходимость которых для блага своей Родины он чувствовал интуитивно… Это он вывел первую российскую заводскую породу лошадей – орловский рысак, в которой генетически закреплена способность лошади к резвой рыси (одной из основных аллюров лошади) и которая исправно служит на благо России почти 250 лет.

Это Фёдор Орлов, беззаветный герой ристалищ, фигура которого видна и из нашего века сквозь пороховые дымы сражений в Чесменской бухте и на суше, вдали от русских границ… Это его Екатерина II, видя «светлый ум и неизменную готовность стать грудью за правое дело», направила в Сенат «к текущим делам». Это он – Фёдор Орлов в 23 года стал обер-прокурором, то есть главой военно-морского департамента правительствующего Сената. Склонный к государственной деятельности, он, кроме своей работы в Сенате, как и его старший брат Григорий, был направлен депутатом от дворян Орловской губернии в Комиссию по Уложению, созданную Екатериной II для систематизации и преобразования российских законов.

Это Владимир Орлов, лишённый по состоянию здоровья возможности искать военного счастья, зато обративший на пользу соотечественникам свою склонность к науке… Назначая Владимира Орлова на пост директора академии, императрица признавала в нём «довольное в науках сведение, охоту и наклонность к оным», чтобы с успехом осуществлять ее предначертания, касающиеся академии, которую сама императрица решила взять «в собственное свое ведомство для учинения в ней реформы к лучшему и полезнейшему ее поправлению».

Служа как бы себе, добиваясь титулов, чинов, орденов, богатства, братья Орловы – порой даже не строя прогнозов – кардинально меняли страну. Служа престолу – они влияли на престол. Произошло великое личностное преобразование: из рядовой немецкой принцессы одного из захудалых европейских домов Екатерина превратилась в российскую императрицу и первую националистку на российском троне.

Безусловно, это произошло не без влияния братьев Орловых, как и многих других их соотечественников. Ещё мечтая о власти, она многое сделала для того, чтобы из немецкой принцессы, как бабочка из куколки, вылетела русская самодержица, но окончательно в российскую патриотку её превратило наличие вокруг неё именно таких людей, готовых взять на себя ответственность за судьбу страны.

Опираясь на опыт Петра Великого, Екатерина правильно заметила, что в России «неурожая на людей не бывает». В июле 1762-го она увидела, что ей есть на кого опереться, что необходимый ей «двигатель» есть в её распоряжении. А затем её окружение, среди которого братья Орловы занимали видное место, отшлифовало «просто Екатерину» – в Екатерину Великую, «Мать Отечества».

Уверенно можно сказать, что благодаря Орловым (и таким, как они) 34-летнее правление императрицы, которую они возвели на трон и приняли участие в её становлении как «Матери Отечества», стало по праву называться «екатерининской эпохой» в истории России.

Июльский переворот стал, по сути, национальной революцией. Он отодвинул на задний план иноземных «охотников за счастьем», которые порой бывали полезны России, но полезны случайно, походя.

Но национальная революция не стала поводом для изгнания иностранцев с их знаниями и опытом. Всего через год после знаменательного июля, летом 1763 года, императрица издала манифест «О дозволении всем иностранцам, в Россию въезжающим, поселяться в которых губерниях они пожелают и о дарованных им правах». И всем Екатерина обещала своё «матернее попечение и труд о тишине». Императрица учредила Канцелярию опекунства иностранных переселенцев, которая помогала мигрантам освоиться в России. И неслучайно ведомство возглавил один из героев «национальной революции» – и герой сердца Екатерины: граф Григорий Орлов. И во многом положительные результаты работы Канцелярии связаны с его деятельностью. Льготы и права, предоставленные российским правительством европейцам, желающим переехать в Россию, были беспрецедентными, какие и не снились соотечественникам. Новым подданным предоставляли деньги на путевые расходы, возможность беспрепятственного выезда из России, личную свободу и право исповедовать свою религию, освобождение от уплаты любых налогов на 5 лет для жителей городов (а в сельской местности – на 30 лет), право беспошлинного ввоза собственного имущества и беспошлинной же торговли, освобождение от воинской службы, собственные органы самоуправления в местах компактного проживания, 10-летние беспроцентные ссуды на обзаведение хозяйством… Всего за три первых года с издания манифеста в Россию приедут примерно 30 тысяч человек, которые поселились в Поволжье, в Малороссии, в Воронежской, Лифляндской и Ингерманландской губерниях. До 57 % переселенцев были крестьянами, остальные – ремесленниками. Всего же за годы правления Екатерины II иностранцев, решившихся на переезд в страну, всё население которой составляло не более 30 миллионов человек, наберётся около 100 тысяч. При этом иностранцы въезжали в страну, уже вполне сознававшую свои интересы, и вписывались в общество, видевшее цели, которых желает достичь. И новички могли понять, каким целям предстоит служить на новом месте им самим. Более того, многие мигранты «екатерининского призыва» быстро обрусеют и превратятся в настоящих русских патриотов.

Продолжили своеобразную эстафету служения Отечеству и последующие поколения Орловых:

Дочь Алексея Орлова – графиня Анна Алексеевна Орлова была вхожа в ближайшее окружение императора Александра I. Патриотические порывы графини Анны проявились уже в Отечественной войне 1812 года, когда она стала одной из крупных благотворительниц для Московского ополчения. Ею были пожертвованы на формирование ополчения значительные суммы, на её средства куплены обмундирование и вооружение. Именно при содействии Анны Алексеевны Александр I издал 1 августа 1822 года Высочайший рескрипт «О уничтожении масонских лож и всяких тайных обществ», «Все тайные общества, под какими бы они наименованиями ни существовали, как то: масонские ложи или другими – закрыть и учреждения их впредь не дозволять». В качестве причины закрытия лож были названы «беспорядки и соблазны, возникшие в других государствах от существования тайных обществ» и желание царя «дабы твёрдая преграда полагаема была по всему, что к вреду государства послужить может». Это во многом способствовало быстрейшему подавлению восстания в декабре 1825 года. Во многом это содействие, как и благоприятное в целом отношение к семье Орловых, явилось причиной уважения к графине Орловой у императора Николая I.

Верно служил престолу и Отечеству и сын Фёдора Григорьевича Орлова, двоюродный брат графини Анны Орловой – Алексей Фёдорович Орлов. Несмотря на гражданское образование и первоначальную службу в Коллегии иностранных дел, он в 18 лет поступил юнкером в лейб-гвардии Гусарский полк, принял участие в войнах с Наполеоном, был награждён золотым оружием и семь раз ранен в Бородинском сражении.

За участие в подавлении декабрьского восстания на Сенатской площади в декабре 1825 года Фёдор Орлов заслужил признательность нового монарха Николая I. Успешно выполнял особые дипломатические поручения императора. Был одним из самых приближённых к Николаю I вельмож. В 1844 году был назначен начальником Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии – высшего органа политической полиции времена императоров Николая I и Александра II.

При Александре II выполнял ряд важных дипломатических поручений, участвовал в государственных преобразованиях и реформах. В конце своей карьеры занял пост председателя Государственного совета и председателя Комитета министров.

Второй сын Фёдора Орлова – Михаил Фёдорович Орлов был на два года младше своего брата Алексея. Так же как и Алексей он получил гражданское образование и начал службу в Коллегии иностранных дел. И так же семнадцатилетним юношей поступил юнкером в Кавалергардский полк. Участник сражения под Аустерлицем, за проявленную храбрость в других боевых действиях с французами награждён золотой шпагой. Начало Отечественной войны 1812 года встретил поручиком Кавалергардского полка и флигель-адъютантом императора Александра I. Геройски сражался на протяжении всей Отечественной войны 1812 года, георгиевский кавалер и полковник. За составление условий и заключение договора о сдаче французской столицы – Парижа союзным войскам произведён в генерал-майоры и назначен командиром 16-ой пехотной дивизией, расквартированной в Кишинёве. Судьба его сложилась не так успешно, как у старшего брата. За участие в разработке проектов либеральных реформ и волнения в дивизии, а также близость к руководителям декабрьского восстания он был освобождён от командования дивизией. И несмотря на то, что участия в подготовке вооружённого восстания он не принимал, но после декабря 1825 года был всё же арестован и посажен в Петропавловскую крепость, где и провёл полгода.

Благодаря заступничеству своего брата Михаил Орлов не понёс тяжелого наказания, а был лишь окончательно отставлен от службы. Ему было предписано жить в своей деревне Милятино Калужской губернии под надзором полиции. Орлов был человек выдающийся по уму, с возвышенной душой и благородным характером. Не отчаявшись и не утратив патриотических чувств, он последние годы своей жизни посвятил организации в Москве Училища живописи, ваяния и зодчества.

Характерной чертой для всех поколений Орловых является их преданная служба престолу, приближённость к царствующим особам и, конечно, беззаветная служба своему Отечеству. Как правило, в юном возрасте мужские представители фамилии поступали в армию, храбро, невзирая на раны, сражались в боях, служили родине на разных постах, участвовали в происходящих преобразованиях, выполняя самые сложные поручения, и добивались успехов. И вот эта особенность поколений Орловых и привлекает нас к изучению и восхищению их деяниями.

Мы начинаем рассказ[1], и, несмотря на то, что отправная точка этого путешествия происходит в веке семнадцатом, а именно в октябре 1698 года, начнём мы наше путешествие в наши дни – первой четверти века двадцать первого.

Итак…

Глава I. В которой нам является белая церковь в безлюдном лесу и чудится запах порохового дыма крупнейшего морского сражения XVIII века

Северо-Запад России. Валдайская возвышенность. Глухие, болотистые леса Новгородчины. Одно из самых удалённых и малонаселённых мест. Здесь – посреди безлюдного, глухого леса, в нескольких десятках километров от жилья – можно увидеть удивительной красоты белоснежную церковь.

Ещё более удивительна и поучительна история её строительства, служения людям, разорения и восстановления.

Само местечко Платоново (в настоящее время Платаново) до 1927 года относилось к Васильевской волости Боровичского уезда, а до середины XVIII века это место по административному делению на «пятины» входило в состав Бежецкой пятины Новгородской земли.

Во времена Екатерины II в Планах генерального межевания это место обозначалось как «Платоново выставка. Владения церковнослужителей». Когда там впервые появилась церковь, неизвестно. Непонятное слово «выставка» объясняет словарь Владимира Даля: «ВЫСТАВКА – отдельная от приходской церковь, по многолюдству или отдалении части прихода».

То есть как бы «выставленная» наособицу, но служит в ней приходский батюшка.

И по смыслу названия, и по данным 1780-х годов понятно – церковь в Платанове существовала. По-видимому, это была деревянная церковь, которая или сгорела, или разрушилась со временем. Новая – каменная церковь Покрова Пресвятой Богородицы была построена в 1823 году. Это большой одноглавый храм с фасадами, с четырёх сторон украшенными колоннами. К церкви примыкает двухъярусная колокольня.

Старожилы говорят, что это была самая красивая и богатая церковь в районе. В 1907 году она была капитально отремонтирована. Но дальнейшая судьба церкви в Платанове сложилась весьма трагично и характерно для многих храмов нашей Родины.

Последним священником в церкви, по данным 1916 года, был Аркадий Михайлович Астреин. Вот только ведал ли он, что станет последним священником?..

В 1927–1929 годах церковь была закрыта. Сам Аркадий Михайлович в 1929-м был осуждён «за саботаж хлебозаготовок» на 8 месяцев принудительных работ и 500 рублей штрафа. А 3 ноября 1937 года батюшку арестовали. На церковь повесили большой замок.

Следственные дела по священникам отличались краткостью. Особая тройка при УНКВД по Ленинградской области 10 декабря 1937 года приговорила Аркадия Михайловича Астреина за «контрреволюционную агитацию» к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведён в исполнение 17 декабря того же года в районном центре – городе Боровичи. Там этот новомученик и захоронен.

Церковь же в 1938 году была разгромлена окончательно. То в ней зерно хранили, то под другие колхозные нужды приспосабливали… И в таком состоянии она пребывала до 2010 года, пока по инициативе главы Мошенского района Алексея Кондратьева не начали её восстанавливать. Строители сделали новую кровлю, восстановили купола на церкви и колокольне, выполнили внешние штукатурные и малярные работы. К возрождению храма подключились представители бизнеса, органов власти, жители района.

15 октября 2011 года состоялось открытие церкви Покрова Пресвятой Богородицы с участием представителей органов исполнительной власти, духовенства Новгородской епархии, меценатов, деятелей искусства, жителей области.

Они стали свидетелями трогательной картины: среди прихожан, которым доверили первым ударить в новые колокола, оказался Николай Семёнович Скворцов – он был здесь крещён одним из последних, незадолго до разгрома храма. В памяти сразу всплыло: «И последние станут первыми» – вроде не совсем о том было сказано в Евангелиях Матфея и Марка, а всё же… Представляете себе, как он волновался!

Век XXI. Наши дни. Новгородская область. Платановская церковь Покрова Пресвятой Богородицы

Первую службу в восстановленном храме провёл архиепископ Новгородский и Старорусский Лев. Его слова многое прояснили в истории храма: «Здесь некогда не только о себе молились люди – молились также обо всей русской земле. И по тому, что известно, это были выдающиеся государственные, военные и общественные деятели государства. И они как верующие люди, болеющие за судьбу России, совершали молитву со всем народом, собирающимся здесь».

Кого он имел в виду? Какие такие «выдающиеся деятели» в мошенской глуши?

Исследования показали, что построена была церковь в двадцатые годы XIX века на средства Василия Ивановича Шенина. Он и похоронен был там же, возле церкви. И, кстати, восстановив храм, наши современники реставрировали и могилу этого мецената.

Кто он был, Василий Иванович Шенин? Что побудило его выстроить за свой счёт белоснежную красавицу-церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы?

Следует отметить, что Покров Пресвятой Богородицы почитался как символ особого покровительства Богоматери Русской земле. Большое значение для средневековой Руси имело «заложенное в символе Покрова общественное начало». Покров – это ограда, защита. Он и сам был защитником родной земли, Василий Шенин.

Родился 28 октября 1751 года. Воспитывался в Морском кадетском корпусе, откуда выпущен в гардемарины в 1764 году, и до 1770 года плавал на разных судах в Балтийском и Средиземном морях. В 1769 году на 66-пушечном корабле «Святой Иануарий» перешёл из Кронштадта в Порт-Магон в Первой Средиземноморской эскадре адмирала Григория Андреевича Спиридова. В 1770-м произведён в мичмана. На «Святом Иануарии» же участвовал в морской экспедиции в Средиземное море и в Чесменском сражении.

Корабль «Святой Иануарий», названный в честь дня рождения императрицы Екатерины II (он отмечался в день святого Иануария 21 апреля по старому стилю), относился к серии кораблей «Слава России» – одной из самых удачных серий парусных двухдечных, то есть двухпалубных линейных кораблей Российского императорского флота. Все они обладали высокими мореходными качествами, хорошей маневренностью и остойчивостью В 1771 году на бомбардирском корабле «Гром», вооружённом мортирами и фальконетами, Василий Шенин участвовал в сражениях при Негропонте и Метелино.

В 1772-м – возвратился из Ливорно в Санкт-Петербург. В конце года произведён в лейтенанты и до 1775 года плавал на разных судах в Балтийском море. В том числе на корабле «Город Архангельск» в эскадре контр-адмирала Василия Яковлевича Чичагова.

В 1780 году произведён в капитан-лейтенанты галерного флота. В 1785-м – награждён орденом Святого Владимира 4-й степени и произведён в капитаны 2-го ранга.

В 1790 году произведён в капитаны 1-го ранга, а в 1796-м получил чин капитана бригадирского ранга, а спустя год был произведён в генерал-майоры и награждён орденом Святой Анны 2-й степени.

В 1802 году произведён в генерал-лейтенанты, а на следующий год уволен от службы.

В 1808–1809 годах был уездным предводителем дворянства Боровичского уезда Новгородской губернии. Умер 26 февраля 1835 года.

Биография и послужной список Василия Ивановича подтверждают местную легенду о том, что генерал-лейтенант Шенин дал обет построить церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы в случае, если останется жив в Чесменском бою – это было самое крупное, самое трудное морское сражение в его карьере (читателя может несколько смутить его генеральское звание, вроде бы не соответствующее морским чинам).

Однако внимательное изучение продвижения Шенина по службе показало, что в 1797 году он был назначен обер-экипажмейстером. Морской энциклопедический справочник подсказывает: экипажмейстер (от голландского «equipagie mester», экипажный мастер) в русском военно-морском флоте в XVIII–XIX веках следил за вооружением и снаряжением кораблей, производил закупки в интересах морского ведомства. И эта должность сухопутным званиям вполне соответствовала.

Как балтийский офицер и герой средиземноморских битв оказался здесь, в сугубо сухопутном краю?

В списке землевладельцев Боровичского уезда (1787 г.) есть имя владелицы «Ручья сельца с пустошами – флота капитан-лейтенантши Катерины Алексеевны Шениной». Напомним, что Василий Иванович Шенин получил звание капитан-лейтенант в 1780 году.

Сельцо, которое находилось в одном-двух километрах от выставки Платаново, в первой половине XVIII века принадлежало помещикам Лупандиным. Екатерина Алексеевна в девичестве была Лупандиной, сельцо стало её свадебным приданым, и генерал-лейтенант Шенин после отставки жил в имении жены. Выбор супруги выглядит совсем не случайным. Лупандины – известная на флоте фамилия. Василий Фёдорович Лупандин дослужился до контр-адмирала. До июля 1767 года командовал парусным кораблём «Святой Иануарий», на котором служил мичманом Василий Шенин. В Чесменском сражении командовал 66-пушечным кораблём «Ростислав».

Другой родственник – Фёдор Карлович Лупандин тоже был моряк, капитан 1-го ранга, человек в округе известный – в 1801–1803 годах состоявший предводителем дворянства Боровичского уезда (отставные военные, особенно поведения примерного, всегда пользовались в провинции уважением и доверием).

Это сегодня фамилия Лупандиных не на слуху, но в XVIII веке род, внесённый в Бархатную книгу, оставался известным. Род вёл свою историю, по преданию, от касожского (то есть черкесского) князя Редеди (1022), в древних адыгских сказаниях именуемого «могучим великаном». Редедя упоминается и в Лаврентьевской летописи, и в «Слове о полку Игореве» – как участник поединка с князем Мстиславом Храбрым, в этой схватке павший. Несколько Лупандиных были в XVII веке воеводами, род внесён в VI часть родословных книг Вологодской, Новгородской и Псковской губерний. А главное – он дал России многих исправных служак. Вот и на флоте служило Отечеству и достигло высоких званий немало представителей этой династии, весьма разветвлённой, и мы ещё встретимся с ними.

Так в новгородском лесу, откуда и до Балтики-то – четыре сотни вёрст, не говоря уж о далёком Средиземноморье, сразу повеяло морской солью, а сквозь горько-сладкий запах церковного ладана – горечью пороховых дымов знаменитого Чесменского сражения, в котором участвовал и в память о котором построил красавицу церковь русский морской офицер Василий Шенин. Сражения, которое заняло видное место и в истории России, и в истории рода наших героев – братьев Орловых.

Глава II. В которой братья Орловы убеждают императрицу согласиться на проведение чрезвычайно рискованной экспедиции

…Утром 7 июля 1770 года солнце, всходя над Чесменской бухтой, осветило страшную картину. Морская вода была похожа на какое-то адское варево из крови и пепла. Покачиваясь на мелких волнах, всё ещё дымились головни, изгрызенные огнём. Бухта была полна гущи из щепы от разбитой корабельной обшивки, обрывков парусины, обгорелых человеческих трупов, как бы в молитве тянущих к небу окостенелые руки, – «так ими порт наполнился, что с трудом можно было в шлюпках разъезжать», свидетельствовал очевидец.

Накануне здесь закончилось Чесменское сражение русского флота с целой армадой турецких кораблей. Закончилось полным разгромом хозяев побережья Малой Азии – турок. И 7 июля по праву станет одним из дней воинской славы России.

Но чтобы понять, почему Андреевский флаг русского флота появился у побережья Эгейского моря, придётся отступить на два года назад, в 1768 год, к началу Русско-турецкой войны.

После смерти в 1763 году польского короля Августа III в Европе сложилась непростая политическая ситуация. Новым королём Польши стал – при поддержке России – Станислав Понятовский, в прошлом – фаворит императрицы Екатерины II. С одной стороны, Екатерина так вознаградила Станислава, вручив бывшему фавориту «утешительный приз» с той же непосредственностью, с какой одаривала других любезных её сердцу молодых мужчин землями и крепостным людом. С другой – рассчитывала на Станислава как на будущего сторонника в её начинаниях.

Век XVIII. Утро 8 июля 1770 года. Эгейское море. Хиосский пролив. Чесменская бухта

За свою поддержку императрица потребовала уравнения в правах католиков и притесняемых поляками православных меньшинств, называемых «диссидентами». Польский сейм под нажимом нового короля уравнял в правах католиков и диссидентов. Однако это решение обернулось «патриотическими бунтами», сложилась Барская конфедерация шляхты, именовавшая Станислава царской марионеткой. Польские магнаты подняли против короля Станислава мятеж, и началась междоусобная война. Русские войска вошли в Польшу для «защиты» православных единоверцев, а заодно в 1768 году подавили восстание.

«В польских делах Екатерина II действует амбициозно, понуждаемая тщеславием, тогда как в войну с турками она вступила из высокомерия», – отмечал французский посланник Дюран. Европейские державы охотно воспользовались подмеченной наклонностью императрицы. Пруссия, Австрия и особенно Франция, противясь возвышению Понятовского и тем самым – усилению российских позиций в Польше и видя неуспешность и бесперспективность выступлений магнатов, решили подогревать воинственные устремления Турции, которая могла бы нажимать на Российскую империю с юга. Турецкий султан потребовал вывода русских войск из Речи Посполитой, но получил отказ. Оттоманская Порта воспользовалась и тем, что казаки в погоне за польскими конфедератами очутились на турецкой территории, и в конце 1768 года объявила России войну.

25 ноября 1768 года русского посла Алексея Михайловича Обрескова с одиннадцатью работниками посольства позвали к великому визирю, и им был объявлен ультиматум: Россия должна дать слово не вмешиваться в польские дела, то есть в борьбу за уравнение прав православных и католиков. Обресков отказался наотрез – и вместе со всеми другими русскими дипломатами был немедленно арестован и заключён в Едикуле (Семибашенный замок). Такая акция делала невозможным мирный исход.

Через несколько недель после объявления Оттоманской Портой войны России Екатерины II созвала Совет при Высочайшем дворе. Совет был создан как чрезвычайный орган для обсуждения вопросов, связанных с ведением войны с Османской империей, и с января 1769-го собирался регулярно, не реже раза в неделю, а то и дважды – по понедельникам и четвергам. Председательствовала на заседаниях императрица лично или письменно назначала темы для обсуждения. Если Екатерина в Совете отсутствовала, ей непременно направляли протоколы заседаний. Позже Совет, ставший аналогом Ближней Канцелярии Петра I или Конференции при Высочайшем дворе Елизаветы Петровны, выйдет за рамки военных тем и станет рассматривать различные события особенной важности, вроде реформы системы местного управления и сословного устройства, мероприятий по подавлению Пугачёвского бунта.

В первый состав Совета императрицей были введены: фельдмаршал граф Кирилл Григорьевич Разумовский, граф Никита Иванович Панин, князь Александр Михайлович Голицын, князь Михаил Никитич Волконский, граф Захар Григорьевич Чернышёв, граф Пётр Иванович Панин, граф Григорий Григорьевич Орлов, князь Александр Алексеевич Вяземский и вице-канцлер князь Александр Михайлович Голицын. Собираться соратникам Екатерины было велено в 10-м часу утра.

Промозглым петербургским утром 12 ноября 1768 года Совет рассматривал «особое мнение», поданное Григорием Орловым. Смысл его был таков: а почему бы не отрядить в Средиземноморье флот, который мог бы давить на Турцию с моря? Будущий герой Чесмы, капитан-командор Самуил Грейг вспоминал: «Ея Императорское Величество была извещена, что Греки, стеная под игом Турецким, ищут освободиться». Действительно: если греки с полуострова Морея, как тогда русские именовали Пелопоннес, поднимут восстание, это сильно отвлечёт и флот Порты, являвшийся в тот момент сильнейшим в Европе, и её сухопутные войска, и «диверсия» облегчит операции русских войск в Молдавии и Валахии.

Ставка на восстание единоверцев повторяла, в сущности, политический ход Петра Великого, который рассчитывал на помощь сербов в борьбе с Турцией. Обращение русского монарха к славянам, оказавшимся под турецким игом, действительно подняло их против Порты. Однако восстание в Сербии и Черногории не помогло России одолеть Турцию: война 1710–1713 годов закончилась поражением первой.

Составил Григорий своё «особое мнение» вместе с родным братом Алексеем, который в это время официально лечился в Италии. Считалось, что Алексей в Европе поправляет здоровье. Трудно судить – на самом деле или притворно. Больше похоже, что в Италии он исполнял секретную миссию государственного значения. И это была заранее хорошо спланированная операция. Ещё в конце 1768 года Алексей и Федор Орловы прибыли в Италию и обосновались в Венеции, у которой были тесные контакты с Балканами. В Италии Алексей Орлов пребывал не как граф Орлов, а как некий россиянин Островов. И умело конспирировался, опасаясь агентов недружественных стран, которых вокруг него хватало. Орлов и его адресаты были немногословны в своей переписке, и всё равно письма из Европы шли даже не от имени господина Островова, а якобы от простых матросов: на вскрытие почты нижних чинов никто не стал бы тратить время и силы. Для самых же деликатных тем Алексей придумал специальный шифр.

Согласно рассказу секретаря французского посольства Рюльера, в Италии братья Орловы ежедневно посещали православные храмы, а на выходе из церквей всегда бывали окружены толпой народа, которому щедро раздавали деньги. Если отбросить авторскую риторику, то становится очевидно, что они прощупывали настроения православного населения для вербовки потенциальных сторонников. По словам Ю. В. Долгорукова, «граф Алексей Григорьевич Орлов, разговаривая со славянами, венецианскими подданными и нашими единоверцами, уверился, что они недовольны своим правлением; также их соседы черногорцы, турецкие подданные. И все греки в Архипелаге преданы делу российскому». Оценив все это, он отправил донесение в Петербург, «дабы на сии народы и обстоятельства делать свое внимание, и он предоставляет свои услуги, если прислан будет флот и войско».

Брату Григорию Алексей сообщал: «Если уж ехать, то ехать до Константинополя и освободить всех православных и благочестивых от ига тяжкого. И скажу так, как в грамоте государь Пётр I сказал: а их неверных магометан согнать в степи песчаные на прежние их жилища». Григорий для Екатерины и Совета сформулировал задачу так: «послать, в виде вояжа, в Средиземное море несколько судов и оттуда сделать диверсию неприятелю». Саксонский посланник Сакен уверял, что большинство Совета относилось к проекту экспедиции скептически. Но Екатерина настояла на том, что осуществить проект надо.

Ей уже надоело безуспешно тратить деньги из казны на подкуп турецких чиновников, которые умудрялись брать деньги одновременно у разных европейских государств. Когда Порта под нажимом Франции фактически объявила России войну, Екатерина была крайне разочарована и раздосадована: «Туркам с французами, – писала она ещё до заседания Совета, – заблагорассудилось разбудить кота, который спал; я сей кот, который им обещает дать себя знать… Зададим звон, какого не ожидали, и турки будут побиты».

Решительный настрой императрицы, готовой к первой в её правление войне, – аргумент сильный. Тем не менее идея Орловых была достаточно дерзкой – оттого уже, что действовать предлагалось там, где турки чувствовали себя полновластными хозяевами уже три века. За это время на Морее успела не только сложиться, но и закостенеть созданная турками управленческая структура, и у неё, казалось бы, «всё было под контролем». И не случайно риск принимает на себя Григорий Орлов – среди членов Совета именно он пользуется особым доверием императрицы (почему – ещё поговорим об этом). Но и брат Алексей наверняка был нужен ему при разработке смелого плана. Собственно, оба они начинали воинскую службу на суше (Григорий – солдатом Семёновского полка, Алексей – Преображенского), а здесь речь шла об экспедиции морской. Требовался особый заряд безрассудности, фаталистической веры в удачу и полного бесстрашия перед любыми трудностями. Именно такими свойствами славился между Орловыми Алексей. Именно его императрица и назначает командующим экспедицией в чине генерал-аншефа: «с полной и неограниченной властью, как найдёт за лучшее и как потребуют обстоятельства». Она – её собственными словами – «совершенно надёжна» в его «горячем искании быть Отечеству полезным сыном».

Много позже отечественный публицист назовёт русский XVIII век «веком кондотьеров», имея в виду не столько первоначальное значение слова, которым когда-то нарекли людей, собиравших отряды наёмных воинов, сколько особенности характеров этих персонажей.

Допустим, внешне оба Орловых подходили под соответствующую характеристику. Оба – могучие атлеты вроде былинного Василия Буслаевича, огромного роста, бретёры, имевшие склонность к кутежам… Но Алексей! В нём чувствовалось больше силы мрачной, чем весёлой. Так было всегда – и даже до того, как в одном из поединков Алексей получит страшный удар саблей, безобразный рубец от которого пересечёт его лицо. Сама императрица скорее боялась его, чем любила. Это было заметно даже посторонним – например, французскому послу при русском дворе Сабатье де Кабру, который доносил о своих наблюдениях и выводах королю Людовику XV. Знавшая Алексея лучше, чем француз, и ненавидевшая графа от всей души княгиня Дашкова в разговоре с гостившим у Екатерины энциклопедистом Дидро даже назвала Алексея Орлова «одним из величайших злодеев на земле». За «злодейство натуры» все, видимо, принимали особую степень его решимости.

Алексей Орлов ещё раньше успел показать себя человеком, абсолютно ни перед чем не останавливающимся. О нём отзывались так: «В самых трудных случаях не он искал, а его искали, не он просил, а его просили». Кого же ещё искать и просить, как не того, для кого ни моральные, ни физические, ни политические препятствия не существовали, и он, как напишет академик Е. В. Тарле[2], даже не мог взять в толк, почему они существуют для других. Впрочем, знали об этом не только его братья – знала и императрица (откуда знала – опять-таки вспомним позже).

И пока Совет судит да рядит, может ли увенчаться успехом предлагаемая диверсия, и что для её осуществления может понадобиться, воспользуемся этой паузой и перенесёмся-ка ещё на несколько десятков лет назад по ветру истории, чтобы понять, откуда такие «кондотьеры» брались.

А происходят Орловы из той же самой Бежецкой пятины бывшей Новгородской земли, где жил, построил белокаменную церковь в лесу и лёг возле неё в землю моряк Василий Шенин, мичманом участвовавший в морском походе в воды Оттоманской Порты и в сражениях той кампании.

В переписи 1710 года в Городецком стане Бежецкого уезда Тверской губернии (это и есть Бежецкая пятина) упоминается «за маэором Григорьем Ивановым сыном Орловым сельцо Люткино; в нём двор помещиков, а в том дворе вышеписанного помещика мать вдова Марья Максимова дочь Ивановская, жена Орлова, 65 лет, у неё дети сын Игнатей 35 лет, Григорей 25 лет, Никита 20 лет, Михайло 19 лет на службе в драгунских полках…»

«Маэор Григорий» был военным и государственным деятелем, на военную службу поступил, как заведено было Петром Великим, рано, участвовал в турецком и шведском походах Петра, во многих сражениях отличился, что сделало его лично известным Петру I, подарившему Григорию Ивановичу свой портрет для ношения на золотой цепи, и в пятьдесят три года был от ратных трудов уволен с возведением в генерал-майоры. Службы же гражданской не оставил, вышел в действительные статские советники, был назначен новгородским губернатором. Сыновей он имел шестерых, что по тем временам не редкость, и из них все, кроме умершего во младенчестве, оставили свой след в русской истории.

Мы ещё встретимся на страницах этой книги и с самым старшим – Иваном, и с младшими Фёдором и Владимиром, но сейчас мы говорим о втором и третьем сыновьях «маэора» – Григории и Алексее – потому что оба они родились именно в Люткине. Все пятеро братьев будут весьма близки всю свою жизнь, однако чаще всего и ближе всего – буквально рука об руку, плечом к плечу – являются на исторической сцене именно люткинские уроженцы.

А пока мы навещали скромное сельцо, рядом с которым проходит сегодня автодорога Вышний Волочёк – Сонково, Совет при императрице успел принять решение: экспедиции – быть.

Потом её назовут Первой Архипелагской, поскольку действовать предстояло в Эгейском море или, как тогда говорили, в «Греческом Архипелаге».

Предприятие обещало быть многотрудным, следовало хорошо к нему подготовиться. Несколькими годами ранее русский фрегат «Надежда благополучия» уже разведал обстановку в Средиземном море, сделал гидрографические планы портов и проливов. Тот поход подсказал важное обстоятельство: тамошние тёплые воды по-особому влияют на суда российской постройки, их корпуса во избежание повреждения червями необходимо дополнительно обшивать в подводной части двумя слоями дубовых досок, прокладывая их овечьей шерстью, битым стеклом и грубой обёрточной бумагой. Правда, после такого усовершенствования суда становились слишком тихоходными.

Успешному началу экспедиции способствовало то, что в союзниках России была Дания, контролировавшая Зундские проливы: Россия, находилась в контрах со Швецией, как и Дания, а «враг моего врага – мой друг». То же и с Англией, которая в пику своим французским соперникам по влиянию в Канаде и Индии готова была обеспечить проход российских кораблей и позволить им снабжаться всем необходимым в своих опорных пунктах – Гибралтаре и Менорке. Более того, России было позволено нанять опытных британских боевых офицеров. А с соизволения Тосканского герцогства порт Ливорно стал, в свою очередь, опорным пунктом для российского флота. И штабом для Алексея Орлова, которому Екатерина доверила политическое руководство экспедицией в должности главнокомандующего. Ему подчинялись и русский адмирал Григорий Андреевич Спиридов, ранее командовавший разными кораблями, включая придворные яхты, и англичанин Джон Эльфинстон, контр-адмирал, на родине отличившийся в боях с французами. Теперь они начальствовали над двумя эскадрами, следовавшими в Малую Азию по отдельности.

Экспедиция столкнулась с трудностями, о которых Совет при Высочайшем дворе едва ли задумывался. С финансовыми проблемами при снаряжении экспедиции Россия справилась: не только за счёт повышения цен на спиртное, доходы от продажи которого целиком шли в казну, но и обратившись к внешнему займу впервые в своей истории. У голландских банкиров заняли 7,5 миллиона гульденов и миллион рейхсталеров, более миллиона ливров – у генуэзцев. Трудности обнаружились прежде всего, так сказать, технологические. В состав экспедиции вошли 5 эскадр Балтийского флота – 20 линейных кораблей, 6 фрегатов, 1 бомбардирский корабль, 26 вспомогательных судов, свыше 8 тысяч человек десанта (всего же личного состава – свыше 17 тысяч человек). Большая сила, вроде бы, но…

Ещё четырьмя годами ранее Екатерина сама объявила, что российский флот находится в плохом состоянии: «У нас в излишестве и кораблей, и людей, но мы не имеем ни флота, ни моряков». Члены Совета, видимо, побоялись напомнить государыне её же оценку, когда самодержица твёрдо встала на сторону Орловых. Между тем оценка была верна.

Корабль «Северный орёл», едва добравшись до Англии, пришёл в такое состояние, что тут же и был продан на дрова, а вместо него пришлось купить у англичан новый 40-пушечный фрегат, назвать его тем же именем и пустить вдогонку за эскадрой. Самый мощный из кораблей экспедиции, свежепостроенный «Святослав», дал течь, был признан негодным для продолжения плавания, и разгневанная Екатерина написала Алексею Орлову, что «чуть было не повесила капитана» этого судна, хотя только что, перед отплытием, повысила его в звании до бригадира. Русский военный флот не имел опыта плавания на далёкие расстояния, одни суда налетали на рифы, на других в результате штормов возникали значительные поломки. В экипажах росло число заболевших, не спасали даже 5400 вёдер рома, который добавляли в питьевую воду для дезинфекции. 54 человека вообще скончались в дороге.

Из 15 больших и малых судов эскадры до Средиземного моря добралось только восемь. Алексей Орлов встретил и осмотрел их в Ливорно. К экипировке экспедиции у него претензий не возникло: императрица повелела вооружить личный состав 4 тысячами ружей, а Григорий Орлов, в должности генерал-фельдцехмейстера заведовавший всею российской артиллерией, снабдил корабли пушками, отлитыми в Арсенале, которым он руководил, включая и упрятанные в чехлы для пущей секретности «шуваловские единороги», совсем недавно изобретённые русскими артиллеристами. Это были одни из самых современных орудий того времени.

Созданные в 1757 году артиллеристом М. В. Даниловым «единороги» были поставлены графом Петром Ивановичем Шуваловым в русскую армию. Своим названием они обязаны фамильному гербу графов Шуваловых, на котором изображён фантастический зверь единорог.

Адмирал Спиридов слал в Петербург с дороги исключительно оптимистические донесения: дескать, люди его здоровы и веселы, «только песни поют и играют». Но Алексей Григорьевич был поражён невежеством офицеров, недостатком хороших матросов, нехваткой провианта и врачей и как следствие – унынием экипажей. «Если бы все службы, – доносил он императрице, – были в таком порядке и незнании, как эта морская, то беднейшее было бы наше отечество».

Неудивительно, что правитель Турции султан Мустафа III, хоть и знал о передвижениях русского флота, только высмеивал противника, которому-де нипочём не добраться от Кронштадта до турецких берегов.

На невежество многих младших по званию коллег указывал Екатерине и Эльфинстон. Но она верила в своих подданных. И отвечала адмиралу афористично: «Невежество русских объясняется молодостью, а невежество турок – дряхлостью».

Действительно, командующие эскадрами в целом справлялись с трудностями. (Это к концу экспедиции Орлов рассорится с Эльфинстоном – да так, что англичанин будет из русского флота изгнан без каких-либо особых почестей по отставке). Чего только не перемелют неспешные, но упорные русские мельницы, с какими только бедами не справится русский моряк!

Гораздо хуже дело обстояло с действиями на суше, на которые братья Орловы (а командовал военно-морским десантом Архипелагской экспедиции третий брат – Фёдор Григорьевич) возлагали большие надежды.

Ставка на греческих повстанцев себя не оправдала. Восстать-то они восстали, благо поддержка русских их усиливала. Но дисциплиной южане не отличались. Захватившие крепость Митра греки были так злы на турок, что, вопреки желанию русских командиров, жизнь пленённым не сохранили, а всех растерзали. Узнав о судьбе сдавшихся защитников Мистры, многие турецкие гарнизоны в Морее предпочли не капитулировать, а сражаться до конца, чтобы не разделить судьбу своих несчастных собратьев, в тыловых же городах и вовсе началась резня христиан. А вот в полевых сражениях, в равных с неприятелем условиях, греки не блистали: в районе Триполицы в Аркадии отряд из около 600 русских и более 7 тысяч местных повстанцев потерпел обидное поражение. Как всегда, не везло России на союзников – похоже, с такими соратниками дойти до Константинополя не получалось. Конец затее?

Век XVIII. Лето – осень 1769 года. На борт военного судна грузят пушки-единороги

Но в изданном 19 января 1769 года «Манифесте к славянским народам Балканского полуострова» Екатерина II провозглашала, что стоит задача «ополчась где и когда будет удобно, против общего всего христианства врага», следует стараться «возможный вред ему причинять». Сила, на это способная, оставалась.

Проблемами неприятеля на побережье турки были приободрены. Но ещё не сказал своего слова российский флот!

Глава III. В которой Алексей Орлов нарушил предписания самодержца, но был не наказан, а вознаграждён и возвышен

Архипелагская экспедиция выполняла первоначально всего лишь транспортные, логистические задачи: доставить пехоту и артиллерию для поддержки православных повстанцев. Теперь же флот имел возможность и сам турку «возможный вред причинить». Мог – и искал этой возможности.

Обе русские эскадры под командованием Спиридова и Эльфинстона приблизились к узкому проливу, отделяющему остров Хиос от малоазийского берега. Они искали неприятеля – и 5 июля (по новому стилю) обнаружили его здесь. Однако желанная встреча не обрадовала, а скорее ошеломила русских. Они рассчитывали встретить восемь военных кораблей Турции, которые ранее видели в море издалека. Но в проливе бросили якорь вдвое больше вражеских линейных кораблей, не считая множества транспортных и иных судов и судёнышек, запрудивших пролив!

Силы сторон в Хиосском сражении (Россия – Турция):

9 линейных кораблей – 16 линейных кораблей

3 фрегата – 6 фрегатов

1 бомбардирский корабль – 6 шебек (парусно-гребные суда)

17–19 малых судов – 13 галер, 32 малых судна

Около 6500 человек – Около 15 000 человек

Силы были неравны: обе эскадры под общим начальством графа Орлова насчитывали 9 линейных кораблей, 3 фрегата, бомбардирский корабль «Гром» и около двух десятков вспомогательных судов и транспортов, турки же располагали 16 линкорами, в том числе 84-пушечным «Бурдж-у-Зафер» и 60-пушечным «Родосом», 6 фрегатами, 13 галерами и четырьмя десятками малых судов.

Даже отчаянный смельчак Алексей Орлов признавался: «Я ужаснулся и был в неведении: что мне предпринять должно? Но храбрость войск, рвение всех (…) принудили меня (…) отважиться атаковать – пасть или истребить неприятеля». Мужество русских матросов и офицеров уравнивало силы сторон.

А ведь в основном это были очень молодые люди. Одному из наших героев – мичману Василию Шенину не было и двадцати лет. Да и самому Алексею Орлову ещё не исполнилось 33 лет, а его брату Фёдору было только 29 лет.

Все турецкие корабли выстроились двумя дугами в полумиле от берега, закрывая проход по проливу, и около полудня открыли огонь по русским с расстояния в полкилометра. Русские пушки пока не отвечали: суда маневрировали, чтобы сократить дистанцию и бить наверняка.

Правда, российские корабли были менее быстроходны. Зато Алексей Орлов позволил себе неслыханную вольность, которая в некотором смысле уравнивала силы. Вольность, неслыханная для профессионального моряка, состояла в умышленном отходе от Морского устава Петра Великого – «Устав морской о всём, что касается к доброму управлению в бытность флота на море», который для моряков был подобен скрижалям Моисеевым, но Орлов-то моряком не был! Зато был человеком предприимчивым до отчаяния, не боявшимся ломать шаблоны. Пётр завещал выстраивать корабли в линию и, разворачиваясь бортами к неприятелю, открывать огонь загодя, издалека. Но в кильватерной колонне, «гуськом» суда быстрее приближаются к неприятелю, на опасную, «убойную» дистанцию в 180 метров… Что ж, ничего, что нарушение петровского «Устава» должно караться расстрелом, главное – результат. В приказе, предваряющем битву, Орлов распоряжался: «По неизвестным же распоряжениям неприятельскаго флота, каким образом оной атаковать, диспозиция не предписывается, а по усмотрению впредь дана быть имеет». Проявляйте инициативу, даже если кто-то сочтёт её авантюрной: генерал-аншеф своим авторитетом прикроет вас от наказания.

Здесь нельзя не сказать о том, что надежда на инициативу, на находчивость, которая призвана была искупить недостаток профессионализма, заметно составила в этот момент преимущество русского флота. Будущий адмирал Александр Семёнович Шишков оставил воспоминания, в которых очень невысоко оценил организацию службы на военном флоте Турции. Он, гардемарин Морского кадетского корпуса, был удивлён низким уровнем подготовки турецких командиров. При этом на кораблях Порты царил самый настоящий феодализм: матросы были вроде крепостных капитана. Между воинской дисциплиной и деспотией есть существенная разница.

…Приближаясь к неприятелю, линейный корабль «Европа» едва не наскочил на подводный риф и, уклоняясь от столкновения, проскочил отведённое ему место в цепи. Так передовым кораблём российской эскадры нечаянно стал «Св. Евстафий». Он и вступил «по усмотрению» в дуэль с флагманом османов.

Флаг главнокомандующего и командный пункт графа Орлова – на корабле, при крещении получившем от Екатерины II пышное, трёхэтажное название: «Трёх иерархов: Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста» (иногда писали также – «Трёх святителей»). Но флот многоэтажные выражения терпит разве что в ругательных эскападах, так что исходное имя сокращалось до «Трёх иерархов» («святителей» тож). Судно это принадлежало всё к той же серии кораблей типа «Слава России», отличалось высокими мореходными качествами, хорошей маневренностью и остойчивостью. На борту «Трёх иерархов» – 66 пушек, 600 человек экипажа. Корабль занял место, военным языком выражаясь, в кордебаталии, то есть в самом сердце битвы, в боевых порядках, а не в арьергарде: генерал-аншеф не считал, что такому судну пристало бы держаться позади только ради безопасности главнокомандующего. Скорее уж беспокоило его в начале боя то, что на «Св. Евстафии», в авангарде, на первой линии событий, – его младший брат Фёдор.

В кордебаталии же, то есть в среднем ряду русских кораблей, заняли места также «Ростислав» и «Святой Иануарий». Упоминаем именно их, поскольку на «Иануарии», под началом капитана 1-го ранга Борисова, служил Василий Шенин, которому много позже предстоит осесть на землях Бежецкой пятины и выстроить там церковь, а «Ростиславом» – капитан 2-го ранга Василий Фёдорович Лупандин – из того же дворянского рода, что и будущий родственник Шенина. Тесен же мир, а уж флот – и тем более!

Лупандины-моряки вообще многое сделали для русского флота. Тогда же, в конце XVIII века, служил и дослужился до адмиральского чина ещё и Ефим Максимович Лупандин, тоже участник Первой Архипелагской экспедиции и, кстати, сухопутный сосед Шенина – владелец поместья в сельце Шастово Боровичского уезда Новгородчины…

Алексей Орлов видел, как команда «Св. Евстафия» пошла на абордаж. Рукопашная схватка была ожесточённой.

Рассказывали, будто бы один из русских матросов при попытке овладеть турецким флагом был ранен в правую руку. Он перехватил флаг левой рукой, а когда подбежавший янычар саблей ранил его и в левую руку, матрос вцепился в полотнище флага зубами и не выпускал его до последнего вздоха. Жаль, что имя смельчака не дошло до потомков – был бы у флота ещё один герой вроде легендарного матроса Петра Кошки, отличившегося при Севастопольской обороне 1854–1855 годов.

На турецком флагмане загорелась грот-мачта и… упала на палубу «Св. Евстафия». Люк порохового погреба во время боя не закроешь – надо быстро снабжать артиллерию зарядами, и искры попали в крюйт-камеру – самое уязвимое место военных парусников. Линкор взорвался, но пылающие корабли продолжали свой «парный танец» на волнах, и через несколько минут взорвался и турецкий флагман тоже. Здесь случились самые большие потери русских в Хиосском сражении, которое стало прелюдией к будущему «дню воинской славы». К счастью, адмирал Спиридов ещё до взрыва перешёл на «Три святителя». А с ним – граф Фёдор Орлов. Утверждалось, что именно благодаря распорядительности графа удалось в целости эвакуировать с судна и часть экипажа. Спасся и капитан корабля Александр Иванович Круз, взрывом выброшенный в море и подобранный русской шлюпкой. Страшная картина поединка, чёрно-красная от дыма и пламени, должна была навсегда врезаться в память Василия Шенина. Наверняка тогда он и дал себе слово: если уцелею под ядрами и не пропаду в волнах – выстрою церковь во имя Покрова Божьей Матери, в благодарность за её покровительство.

«Все корабли с великой храбростью атаковали неприятеля, все с великим тщанием исполняли свою должность, но корабль адмиральский “Евстафий” превзошёл все прочие. Англичане, французы, венецианцы и мальтийцы, живые свидетели всем действиям, признались, что они тогда не представляли себе, чтоб можно было атаковать неприятеля с таким терпением и неустрашимостью, – позже доложит императрице Алексей Орлов. – Свист ядер летающих, и разные опасности представляющиеся, и самая смерть, смертных ужасающая, не были довольно сильны произвести робости в сердцах сражавшихся с врагом россиян, испытанных сынов Отечества».

Зато ужасная дуэль и свист русских ядер смогли «произвести робость в сердцах» сынов Порты. Спустя два часа турки, обрубив якорные канаты, решили отступать в Чесменскую бухту. Там они рассчитывали на прикрытие береговых батарей.

Завидев приближение во тьме первых вспомогательных судов русской эскадры, турки вообразили, будто это беглецы с поля боя хотят сдаться в плен. И жестоко ошиблись.

Турецкие береговые батареи оставались далековато от горловины бухты, у которой встала русская эскадра.

Встала – и блокировала неприятеля, корабли которого были теперь скучены на относительно небольшой площади. Инициатива полностью перешла на сторону Спиридова, Эльфинстона и Орлова.

Русские корабли весь день 6 июля могли беспрепятственно расстреливать турецкие суда, как в тире. Что они и делали. 6 июля в пять часов пополудни, был военный совет у графа Алексея Орлова на корабле «Три иерарха». На совете участвовали: адмирал Григорий Андреевич Спиридов, контр-адмирал Джон Эльфингстон, цейхмейстер морской артиллерии Иван Абрамович Ганнибал и «со всех кораблей и прочих судов» командиры. На этом совете положено было атаковать неприятеля вторично». И именно это было отображено в приказе графа Орлова, отданного после военного совета: «Наше же дело должно быть решительное, чтобы оный (турецкий) флот победить и разорить, не продолжая времени, без чего здесь в Архипелаге не можем мы и к дальнейшим победам иметь свободныя руки». Мысль сжечь турецкий флот, в том числе используя брандеры, появилась у руководства русской эскадры сразу же после сражения 5 июля, когда турецкие суда находились в беспорядке и паническом страхе в Чесменской бухте. Но брандеров в русской эскадре не было. Их надо было найти или оборудовать, и под них стали готовить 4 греческих судна, следовавших за русской эскадрой. Приготовление брандеров было поручено цейхместеру морской артиллерии Ивану Ганнибалу. Он же должен был назначить на каждый брандер «по одному надёжному артиллеристу», который, по приказу брандерного командира, сцепясь с турецким кораблём, должен был «зажечь брандер и в точном действии, чтобы оный загорелся и неприятельский корабль не отцепясь от него точно сжечь».

Решением военного совета уничтожение турецкого флота было поставлено как цель для русской эскадры. Ночь с 6 на 7 июля была выбрана для проведения операции. Средством для достижения намеченной цели должна была быть атака турецкого флота особо снаряженной русской эскадрой, состоявшей из 4-х 66-пушечных кораблей, 2-х 32-пушечных фрегатов, одного бомбардирского корабля «Гром» и 4 брандеров, командовать которыми выхвались охотники: капитан-лейтенант Дугдаль, лейтенанты Дмитрий Ильин и Мекензи и мичман князь Василий Гагарин. Русские корабли должны были своей артиллерией ослабить и подавить передовую линию турецких кораблей. А брандеры – поджечь наиболее крупные из них.

Приказом графа Орлова предписывалось русской эскадре подойти к турецкому флоту на такое расстояние, чтобы не только орудия нижнего дека, но и верхние пушки были задействованы.

Цель этого распоряжения понятна: участие в бою должны были принять все орудия русской эскадры, включая орудия самого малого калибра, для которого расстояния до неприятеля должны быть невелики. Так оно и было; корабли русской эскадры подошли к турецким на расстояние от 1, 5 до 2 кабельтовых. (1 кабельтов – 185,2 метров). Этот приказ и расстояние, на которое русские корабли подошли к неприятелю, говорят о безусловном мужестве и героизме русских моряков и офицеров.

Брандеры должны были в начале операции держаться подальше от пушек неприятеля, чтобы подключиться к операции в самый нужный момент. От командиров брандеров и их команд кроме храбрости, присутствия духа и находчивости требовалась решимость довести дело до конца. Сцепиться с назначенным ему кораблём противника, поджечь заряд на брандере и убедиться, что огонь перекинулся на вражеский корабль.

Предполагалось, что в бухту первым войдёт фрегат «Надежда», но корабль замешкался, и адмирал Спиридов выдвинул вперёд ту самую «Европу» капитана Федота Алексеевича Клокачёва, который за промашку у острова Хиос был адмиралом сгоряча разжалован в матросы. На этот раз Клокачёв действовал безупречно (между прочим, этот псковский уроженец через 13 лет станет первым командиром нарождающегося Черноморского флота России). Когда стемнело, «Европа» начала перестрелку с турецкими кораблями, вскоре к «Европе» подтянулись «Ростислав», «Саратов» и «Не тронь меня», и артиллерийский огонь стал гуще.

В полночь заалели паруса одного из турецких линкоров, с них огонь перекинулся на корпус, дошёл до крюйт-камеры, и грянул взрыв. Турецкие корабли так теснились в бухте, что пламя стало перекидываться с одного на другой. Южная ночь сделалась ещё темнее от густого дыма. «Гляди-ка, как банька растопилась!» – пересмеивались русские моряки.

Около двух часов ночи под прикрытием артиллерии была осуществлена ещё одна «авантюра», которую благословил Алексей Орлов: в атаку пошли брандеры – юркие малые суда-камикадзе, которые начиняются порохом и смолой. Смолу поджигают – и пылающий факел устремляется на врага, неся ему смерть.

Правда, и самим брандерам дым мешал маневрировать. Брандер капитан-лейтенанта Дугдаля был перехвачен турками, брандер Манензи сел на мель, где и сгорел, брандер князя Гагарина сцепился с уже горевшим турецким кораблём, не нанеся ему никакого урона. И, только брандер лейтенанта Ильина, миновав все препятствия, достиг цели и вцепился абордажными крючьями в борт огромного, 84-пушечного, турецкого линкора. Ильин успел поджечь брандер, прежде чем с командой спрыгнуть в шлюпку. Неудачи, постигшие команды трёх брандеров, ещё более возвышают подвиг лейтенанта Ильина. Лейтенант Ильин блестяще выполнил свою задачу. Он вплотную подошёл к головному турецкому кораблю, сцепился с ним, зажёг брандер и, отъехав на шлюпке, еще остановился посмотреть, какое действие произведёт его горящий брандер. Линкор взорвался, огонь с него опять же перекинулся на соседние корабли, и они взрывались один за другим – так падают выстроенные в тесную цепь костяшки домино…

Потери русской эскадры были весьма малы. На корабле «Европа» было 3 убитых и 6 раненых, на корабле «Не тронь меня» – 3 раненых. Были пробоины в судах, сломаны рангоут и снасти, порваны паруса. Потери турок были огромные. Турки потеряли и флот и более 10 тысяч людей. Победа была полная; весь турецкий флот был истреблён, и дорога в Константинополь открыта. Императрица Екатерина II была чрезвычайно обрадована этой победой русского флота и щедро наградила участников победы. Граф Алексей Орлов получил орден Святого Георгия 1-й степени и титул Чесменского; Адмирал Спиридов – орден Святого Андрея Первозванного; капитан-командор С. К. Грейг – орден Святого Георгия 2-й степени; капитаны 2-го ранга Клокачев, командир корабля «Европа» и Хметевский – командир корабля «Три святителя» – ордена Святого Георгия 3-й степени. Орденом Святого Георгия 4-й степени были награждены капитан 1-го ранга А. И. Круз, капитан 2-го ранга Василий Лупандин, командиры кораблей: «Ростислав», «Не тронь меня», фрегата «Надежда» и командир бомбардирского корабля «Гром».

Все четыре командира брандеров также получили орден Святого Георгия 4-й степени и следующий чин.

Орден Святого Георгия был учреждён императрицей Екатериной II совершенно недавно до описываемых событий, 26 ноября 1769 года, в день святого Георгия. И, конечно, особо ценился в обществе. Впервые в России орден был разделён на четыре степени и предназначался для награждения только за отличия в военных подвигах.

Статут ордена чётко устанавливал право на получение сей награды.

«Ни высокая порода, ни полученные пред неприятелем раны не дают право быть пожалованным сим орденом: но дается оный тем, кои не только должность свою исправляли во всем по присяге, чести и долгу своему, но сверх того отличили еще себя особливым каким мужественным поступком, или подали мудрые, и для Нашей воинской службы полезные советы…» Кавалерам ордена представлялась ежегодная пенсия. Первоклассным по 700 рублей, второго класса по 400 рублей, третьего класса по 200 рублей, четвертого класса по 100 рублей.

Век XVIII. Ночь на 7 июля 1770 года. Чесменская бухта. Подвиг лейтенанта Ильина

Относительно лейтенанта Дмитрия Сергеевича Ильина в предоставлении графа Орлова к ордену 4-й степени сказано: «При сожжении турецкого флота был охотно набран на брандер и исполнял должность с неустрашимостью».

В рескрипте императрицы Екатерины II, начинавшемся словами: «Велико было наше удовольствие, когда мы получили первое извести о знаменитом на море бое под предводительством Вашим, – затем отмечено: – Восхотели мы, в знак нашего к подчинённым вашим благоволения, послать к вам несколько крестов святого Георгия четвёртого класса, дабы оные раздали по делам в статутах того ордена предписанных, а особливо рекомендованному от вас Ильину».

К рассвету 7 июля бой в Чесменской бухте затих: турецкий флот был полностью разгромлен. Побоище закончилось попытками спасения выживших моряков неприятеля. Здесь, в бухте, погибло около 10 тысяч турецких матросов и офицеров. А бухта являла собой самую страшную картину. Будь Солнце живым существом – богиней Авророй, к которой так любили обращаться тогдашние поэты, – содрогнулась бы богиня и зажмурилась бы.

Скрипит, скрипит перо в каюте на «Трёх иерархах»: Алексей Григорьевич должен известить не только своего брата Григория Григорьевича, но и Императрицу Екатерину Алексеевну – о «свисте ядер», о доблести адмирала… Настроение у него приподнятое: грандиозная победа и брат Фёдор жив и невредим – и уже рядом.

Свои переживания Алексей не преминул изложить императрице тоже, сообщив не только о том, что «на другой день после пожара флота он с ужасом увидел, что вода в Чесменском порту, который не очень велик, была совсем красная, – так много погибло в ней турок», но и о том, что «увидев в разгаре сражения, что адмиральские корабли взлетели на воздух, подумал, что брат его погиб. Он почувствовал тогда, что он не более, как человек, и лишился чувств; но минуту спустя, придя в себя, он приказал поднять паруса и с своим кораблём бросился на врагов. В минуту победы офицер принёс ему известие, что его брат и адмирал живы. Он говорит, что не может описать, что почувствовал в эту минуту, самую счастливую в его жизни». Это мы цитируем письмо не Орлова, а Екатерины (к Вольтеру). В драматизм (и даже мелодраматизм) ситуации она погружает великого философа с заметным удовольствием – видимо, чтобы подчеркнуть душевную тонкость Орловых, на клан которых она сделала ставку. Дескать, вот каковы превосходные человеческие качества братьев! Предполагалось, что Вольтер должен при этом оценить и собственные человеческие качества самодержицы, столь чуткой к чужим чувствам.

Век XVIII, июль 1770 года. Российский корабль «Три иерарха» с кейзер-флагом на мачте. Алексей Орлов пишет письмо брату Григорию о результатах Чесменской битвы

Донесения адмирала Спиридова и генерал-аншефа Орлова о чесменском событии удивительно похожи. Спиридов извещал императрицу: «Неприятельский флот атаковали, разбили, разломали, сожгли, на небо пустили, потопили и в пепел обратили, и оставили на том месте престрашное позорище (зрелище – на языке того века), а сами стали быть во всем Архипелаге нашей Всемилостивейшей Государыни господствующи».

Алексей Григорьевич же спешил обрадовать Григория Григорьевича, как автора «особого мнения», которое позволило младшему брату отличиться в глазах Её Величества: «Со флотом за неприятелем пошли, до него дошли, к нему подошли, схватились, сразились, разбили, победили, поломали, потопили и в пепел обратили». Каков воинский строй глаголов! И тот и другой авторы явно подражали древнеримскому лапидарному «вене, види, вици» – пришёл, увидел, победил. Прямо-таки русские спартанцы, поклонники краткости в ущерб словесным кружевам!

Екатерина II, получив известие о «славной морской виктории», писала: «Европа вся дивится великому нашему подвигу… Безпристрастныя радуются успехам нашим. Державы же, возвышению империи нашей завиствующие и на нас за то злобствующие, раздражаются в бессильной своей ненависти».

Известие о чесменской победе застало императрицу по пути на царскую дачу, что на седьмой версте Царскосельской дороги, – в один из путевых дворцов, какие строились на дорогах, чтобы Екатерине было где остановиться на привал и отдохнуть. Известие мог доставить и обычный курьер. Но, по преданию, нагнав здесь кортеж императрицы, бросил самодержице под ноги захваченный русскими моряками в Чесменском сражении флаг турецкого линкора «Родос» князь Юрий Владимирович Долгоруков, сам участвовавший в этой баталии. На сём месте Екатерина и распорядилась в честь знаменательного этого события заложить церковь во имя святого пророка Иоанна Предтечи, которую стали называть Чесменской. Освятят церковь, построенную по проекту Ю. М. Фельтена, к десятой годовщине чесменской победы, и на церемонию освящения императрица явится в морском мундире.

Век XVIII, 5 июля 1780 года – день освящения церкви Рождества святого Иоанна Предтечи «Чесменская церковь» (построенной на месте, где Екатерина в 1770 году получила известие о чесменской победе)

Храм этот, выстроенный в неоготическом стиле, со стрельчатыми окнами и остроконечными башенками, как бы устремляющийся к облакам, и сегодня стоит на улице Ленсовета в Санкт-Петербурге.

В память события была выбита медаль, изображавшая, с одной стороны, портрет Екатерины II, а с другой стороны – горящий турецкий флот.

Её Величество повелели в память о победе отлить золотые и серебряные медали: «Медаль эту жалуем мы всем находившимся на оном флоте во время сего Чесменского счастливого происшествия как морским, так и сухопутным нижним чинам и позволяем, чтобы они в память носили их на голубой ленте в петлице». Надпись на медали была столь же лапидарна, как донесения из Чесмы: «Былъ». В смысле – был там и вышел победителем. Хотя моряки усмехались: «Это у турка флот был, да весь вышел».

Был отмечен и весь отечественный флот. Всему флоту было объявлено монаршее благоволение; выдано не в зачёт годовое жалованье и следуемые по уставу деньги за взятые и сожженные корабли (187 тысяч 475 рубля); нижние чины были награждены серебряными медалями на голубой ленте. Традиции российского флота сильны. Дальние наследники славы участников того сражения – современные моряки Военно-морского флота России – носят на отложном воротнике форменки, называемом у них гюйсом, три белых полоски, и одна из них – как раз память о Чесме.

Кстати, чесменскую свою славу Россия долго ещё использовала для демонстрации соседям силы и богатства империи. Любопытный нюанс: немецкому художнику Якобу Хаккерту была заказана целая серия батальных полотен о победе над турецким флотом. Получился целый живописный комикс из шести сюжетов: самые драматические моменты сражения один за другим. Ради этого с Хаккертом поделились воспоминаниями и Алексей Орлов, и Спиридов, и Грейг. Но немец жаловался, что никогда не видел, как горит корабль, и не знает, как это живописать. И тогда по приказанию Екатерины II на рейде итальянского порта Ливорно один из русских кораблей был взорван – картина, потрясшая европейцев. Расточительность русского правительства поразила великого поэта Гёте, но с точки зрения императрицы не стоило скупиться, чтобы ещё раз напомнить Европе не только о Чесме как символе силы русского флота, но и о богатстве российской казны, не жалеющей настоящего боевого корабля, будто это игрушечная моделька…

Настал звёздный час Алексея Орлова. Можно сказать, что в чём-то он даже превзошёл старшего, Григория, или хотя бы сравнялся с ним. Честно говоря, Григорий, хоть и выше в иерархии имперской, но влияние его уже не столь безгранично, как когда-то, потому что государыня, кажется, начинает понемногу отдаляться от него.

Во взаимоотношениях братьев, впрочем, нет ревности и соперничества, не подумайте: Орловы на удивление дружны всю жизнь, без этого им было бы и не уцелеть, не выстоять в стае лихих «кондотьеров» того века. Братья держатся друг за друга, беспокоятся друг о друге, где можно – друг друга продвигают.

Хотя и без рекомендаций Григория Её Величество понимала, на что способен младший брат её фаворита. Екатерина знает графу цену, знает, что это человек решительный и целеустремлённый до безрассудства. Откуда такая репутация? На то – отдельный, особый сюжет.

Глава IV. В которой Орловы начинают переворот, похитив государыню

Ранним утром 28 июня 1762 года в Петергоф, нещадно пыля, врывается экипаж. Лошади в мыле и еле дышат. Из экипажа вываливается румяный гигант и бежит к деревянному флигелю возле приземистого одноэтажного Каменного корпуса, который скоро переименуют в Екатерининский. Переименуют – конечно, если состоится то, что задумали рослый гвардеец и его товарищи.

Здесь, во флигеле, живёт бывшая принцесса София Ангальт-Цербстская, ставшая в браке с Петром III великой княгиней Екатериной Алексеевной.

Обычное место её обитания – Елизаветинский дворец на Мойке. Поначалу это был небольшой усадебный дом для супруги Петра Великого – с видом на пространство, которое сегодня всем известно как Марсово поле, а тогда звалось Царицыным лугом. Дом был увенчан башенкой с золочёным шпилем и из-за неё носил название «Золотые хоромы». Екатерина Алексеевна это уютное, но слишком патриархальное здание не застала – оно было перестроено знаменитым Б. Ф. Растрелли ещё в 40-е годы «с крайним поспешанием». «Поспешание» было объяснимо тем, что 25 ноября 1741 года произошёл дворцовый переворот, в результате которого императрицей стала дочь Петра Великого Елизавета Петровна. Ей и досталось творение Растрелли, которое сам архитектор описывал так: «Это здание имело более 160 апартаментов, включая сюда и церковь, зал и галереи. Всё было украшено зеркалами и богатой скульптурой, равно как и новый сад, украшенный прекрасными фонтанами». Это он ещё не упомянул богатый декор светло-розовых фасадов, пышные подъездные портики и фигурные лестницы, статуи и вазы на фронтонах и балюстраде. Пространство до Мойки Растрелли украсил цветочными партерами с бассейнами сложных очертаний – Версаль да и только.

На судьбе этого места, однако, заметно сказались перипетии истории дома Романовых: творение Растрелли до нашего времени не сохранилось. Сын Екатерины II, Павел I велел «за ветхостью» снести тот самый Летний дворец Елизаветы Петровны, в котором сам родился, а вместо него возвести другую императорскую твердыню, в своём «рыцарском» вкусе. И окрасить новый Михайловский (он же Инженерный) замок – якобы – в цвет перчатки, оброненной на балу его фавориткой. Говорят, что при закладке нового дворца Павел заявил: хочу-де умереть на том же месте, где и родился.

Многие его затеи не сбудутся, но не эта: он действительно будет убит заговорщиками в Инженерном замке – не спасут ни ров, ни разводные мосты… Поистине, история умеет рифмовать!

Между прочим, самый представительный зал Летнего дворца назывался Тронным – как бы на что-то намекая бывшей принцессе, муж которой стал после кончины Елизаветы Петровны самодержцем.

Но сейчас Екатерина находилась не во дворце с Тронным залом, а в скромном флигеле Петергофа – лишь бы подальше от супруга. Недавно у них произошла очередная размолвка. Да ещё какая!

На торжественном обеде Пётр III предложил стоя выпить тост за здоровье императорской фамилии. Екатерина не поднялась при этом тосте. Её спросили – почему, она ответила, что императорская фамилия состоит из Петра III, её самой и наследника Павла, следовательно, вставать в присутствии императора она не обязана, так как равна ему по положению. Да ещё и нелестно отозвалась о ближайших родственниках императора – герцогах Гольштейнских, которые также считались частью императорской фамилии. Для бывшей принцессы далеко не самого знатного европейского рода это, может быть, и было слишком смело, но Екатерина Алексеевна успела утвердиться в понимании могущества династии Романовых, с которой теперь породнилась: она ведь прилежно изучала, в том числе, и историю страны, над которой Божьим промыслом призвана царствовать. К тому же успела обрасти преданными друзьями из русских… Пётр III был так разъярён, что при гостях крикнул жене: «Folle!» – «Дура!»

Теперь она – в Петергофе, а он «жил и пьянствовал» в Ораниенбауме.

В кавычках – сведения, которые можно почерпнуть из письма Екатерины к Станиславу Понятовскому, которое издаётся в составе её «Собственноручных записок». Правда, верить всему, что она писала о тех днях 1762 года, как и о предшествующем периоде, затруднительно. Правильнее читать между строк – и тогда перед читателем встанет «собственноручная» же презентация императрицы, её характера. А уж о пребывании Петра в Ораниенбауме она могла совершенно достоверно знать лишь, что он там «жил», а не то, что он ещё и «пьянствовал». О каких-либо добродетелях императора мы никак не можем узнать от его супруги – учитывая их взаимоотношения. Мы никаким образом не желаем идеализировать образ Петра III. Просто, объективности ради, ещё раз подчёркиваем накал отношений между супругами.

Итак, рослый гвардеец без лишних вопросов допущен в покои деревянного флигеля, несмотря на ранее время – ещё шесть утра. Слуги гостя знают – это Алексей Орлов – брат фаворита Екатерины, Григория. И это является пропуском.

«Входит в мою комнату Алексей Орлов и говорит мне с большим спокойствием: «Пора вам вставать; всё готово для того, чтобы вас провозгласить». Я спросила у него подробности; он сказал мне: «Пассек арестован» («Собственноручные записки императрицы Екатерины II»).

Пётр Богданович Пассек – активный участник заговора, составившегося не вчера. Он служит в лейб-гвардии Преображенском полку, дружен с братьями Орловыми и возглавляет одно из «крыльев» тайного сообщества.

«До цугундера» его довела нелепая ситуация: распространились слухи, будто императрица то ли арестована, то ли и вовсе погибла; с этим слухом к офицеру Пассеку приходит солдат; Пассек прекрасно знает, что Екатерина цела и свободна, так что он просто отмахивается от доносчика, но тот, удивлённый безразличием Пассека, идёт к другому офицеру, капитану Измайлову, которого к тайному сообществу не привлекали. Измайлов тоже удивлён – и подозревает Пассека в измене. Капитан немедленно докладывает о Пассеке майору Воейкову, а тот приказывает Петра Пассека арестовать.

«Капитан Пассек отличался стойкостью, которую он проявил, оставаясь двенадцать часов под арестом», – пишет Екатерина. Солдаты-преображенцы предлагали своему командиру вызволить его из-под ареста. Записанный в Преображенский полк и в начале этого года туда явившийся Гаврила Романович Державин в своих «Записках» изложит дело так: «Собралась было рота во всём вооружении сама собою, без всякаго начальничья приказания». Но Пассек поопасся преждевременного бунта, на который ещё неизвестно, как отреагируют.

Орловы же обеспокоены другим: как бы арест Пассека не стал ниточкой, за которую потянут – и размотают весь клубок. Поэтому действовать надо решительно и быстро – в стиле Орловых.

Интересно, что Екатерина, если верить её воспоминаниям, не спрашивает у Алексея, что с его старшим братом. Григорий, между тем, – предмет её страстной любви. Он – третий нумер в том, если можно так выразиться, «донжуанском списке» Екатерины (после Сергея Салтыкова и Станислава Понятовского), за правильность которого почти ручаются историки. Более того: он будет оставаться её фаворитом дольше всех – 12 лет! И не просто могущественным фаворитом, а настоящей сердечной привязанностью.

Много позже в фавориты выйдет другой Григорий – Потёмкин, но любви как таковой между ним и императрицей хватит лишь на пару лет, потом любовь остынет, выветрится, и останется только могущество важного сановника, «фаворита-аншефа», как называли его на армейский лад в противопоставление множеству других «унтер-фаворитов», «попавших в случай» и сменявших один другого.

И ещё более того: в прошлом году Екатерина родила от Григория Орлова сына Алексея, будущего родоначальника графского рода Бобринских. По сплетням, ещё прежде она дважды рожала от Орлова дочерей – Наталью (в 1758-м) и Елизавету (в 1760-м), но то – сплетни, а то – будущий граф, рождение которого прошло незамеченным для законного супруга лишь из-за его склонности к праздному любопытству: когда подошло время родов, верный слуга Екатерины, гардеробмейстер Василий Шкурин безжалостно и самоотверженно поджёг собственный дом, зная, что охочий до развлечений император непременно помчится к этому зрелищу, привлекавшему петербургских зевак и в следующем веке.

Нет, наверняка в письме к Понятовскому выпущено, что о судьбе Григория было спрошено. Пропуск неудивителен: Понятовскому как бывшему фавориту такая подробность могла бы быть неприятна. Наверняка спрошено – и наверняка отвечено, что Григорий ждёт за городом.

И действительно: «Я не медлила более, оделась как можно скорее, не делая туалета, и села в карету, которую он подал. Другой офицер под видом лакея находился при её дверцах; третий выехал навстречу ко мне в нескольких верстах от Петергофа».

Описывая этот важный день, любят ссылаться на «Историю и анекдоты революции в России в 1762 г.» пера К.-К. Рюльера. Поэт, писатель и историк, он пребывал в то время в Санкт-Петербурге в качестве секретаря французского посланника. Памфлет его, впрочем, у современников не пользовался успехом. Видимо, даже французам было понятно, что Клод-Карломан пытается скормить им чудовищную мешанину из дипломатически-льстивых формулировок и самых невероятных басен. Екатерину, допустим, он видел едва ли не большей красавицей, чем видел её Григорий Орлов: «Приятный и благородный стан, гордая поступь, прелестные черты лица и осанка, повелительный взгляд – всё возвещало в ней великий характер. Возвышенная шея, особенно со стороны, образует отличительную красоту, которую она движением головы тщательно обнаруживала. Большое открытое чело и римский нос, розовые губы, прекрасный ряд зубов, нетучный, большой и несколько раздвоенный подбородок. Волосы каштанового цвета отличительной красоты, чёрные брови и… прелестные глаза, в коих отражение света производило голубые оттенки, и кожа ослепительной белизны».

Век XVIII. Утро 28 июня 1762 года: Алексей Орлов увозит Екатерину Алексеевну

Преувеличений, как и недостоверных фактов в памфлете более чем достаточно. Зато именно от Рюльера мы можем узнать (поверить ли – другое дело), что карета для Екатерины была заготовлена Алексеем Орловым загодя. «Карета отправилась (…), запряжённая в 8 лошадей, которые в сих странах, будучи татарской породы, бегают с удивительною быстротою. Екатерина сохраняла такое присутствие духа, что во все время своего пути смеялась со своею горничною какому-то беспорядку в своём одеянии».

Карет в различных описаниях этого дня фигурирует вообще-то несколько. Включая наёмную, запряжённую шестью лошадями. Но очень может быть, что Алексей Орлов, ведомый интуицией, подогнал к флигелю как минимум два экипажа, расположив их у разных выходов – чтобы никто не смог перехватить Екатерину и помешать им. Здесь уже нам самим приходится руководствоваться интуицией: так много разных деталей, друг с другом не согласующихся, сообщают авторы сочинений, посвящённых 28 июня, тогда как сами действующие лица подробных письменных свидетельств оставить не пожелали. Алексей сопровождает карету верхом.

«В пяти верстах от города я встретила старшего Орлова с князем Барятинским-младшим; последний уступил мне своё место в одноколке, потому что мои лошади выбились из сил, и мы отправились в Измайловский полк», – пишет Екатерина.

Одноколка, заметьте, – не гербовая карета и не дамское уютное ландо, а экипаж, императорскому статусу не соответствующий. Дело даже не в престиже, а в комфорте – он одноосный, о двух колёсах, но без рессор. Соответственно, не в меру тряский.

Ранним утром, когда Алексей прискакал за Екатериной, старший Орлов был занят совсем другим делом: заканчивал ночные посиделки. Не стоит удивляться, что в столь ответственный момент Григорий в шумной компании проводил ночь за картами и вином. Таким образом он от происходящего отвлекал Степана Перфильева, флигель-адъютанта Петра III. Бывшему комиссару Шляхетного корпуса Перфильеву император, уже вооружённый небезосновательными подозрениями, поручил следить за возможными заговорщиками. Вот он и следил. Раз Григорий мирно перекидывается в картишки – значит, всё спокойно в государстве.

Впрочем, не знаем, насколько бдителен был Степан Васильевич. Может быть, оба – Орлов и соглядатай Перфильев – только делали вид, что «всё спокойно»?

Глава V. В которой Григорий Орлов заряжает пистолет, с полной решимостью победить или умереть

Екатерина знала: она может опираться на четыре десятка участвующих в заговоре офицеров лейб-гвардии (в их числе и Фёдор Орлов, окончивший, как и старшие братья, Шляхетный корпус и совсем юным отличившийся в Семилетней войне; сейчас он – в Семёновском полку поручиком) и на десять тысяч солдат трёх полков. Это – не считая высших сановников империи: воспитателя наследника Павла Петровича Н. И. Панина, будущего московского губернатора М. Н. Волконского, президента Академии наук гетмана Войска Запорожского К. Г. Разумовского.

Екатерина нигде напрямую не говорит о степени своей вовлечённости в составившийся заговор. Но целый ряд документов свидетельствует: всё знала, была вовлечена, делала, что могла, в пользу заговора, даже сносилась с зарубежьем в поисках средств для гвардейцев. Супруга она не любила, а почти ненавидела, зато сразу полюбила власть, которая перед нею брезжила, но в руки пока не давалась. В тех же записках она, заметно преумножая бесспорные недостатки и пороки Петра III, постарается безжалостно представить его настоящим дегенератом, идиотом, только и знающим, что играть в солдатики.

Хватило бы и только этого анекдота (в старом, историческом значении слова, которым обозначали забавное или странное происшествие, казус): «Однажды (…) я вошла в комнату Его Высочества и была поражена представившимся зрелищем. Посередине кабинета (…) была повешена огромная крыса. Я спросила, что это значит, и получила в ответ, что крыса эта совершила уголовное преступление и по военным законам подверглась жесточайшему наказанию, что она забралась на бастионы картонной крепости, стоявшей у него на столе в этом кабинете, и на одном из бастионов она съела двух поставленных на стражу часовых из крахмала, что за это он приказал судить преступницу военным судом, что его собака-ищейка поймала крысу, которую немедленно затем повесили с соблюдением всех правил казни и которая в течение трёх суток будет висеть на глазах публики для внушения примера. Я не могла удержаться от хохота, выслушав эту удивительную нелепость; но это очень не понравилось великому князю, и видя, какую важность придаёт он казнённой крысе, я ушла и сказала, что как женщина ничего не смыслю в военных законах. Но он не переставал дуться на меня за тот хохот и за то, что в оправдание крысы я говорила о необходимости, прежде чем вешать её, расспросить и выслушать её оправдание».

Положим, давняя позорная смерть крысы и не стоит заговора против ещё не успевшего короноваться, но всё же самодержца.

Гвардейцев, особенно Григория Орлова и его братьев, наверняка мало заботило и то обстоятельство, что Пётр предпочитал и в супружеской спальне играть в «куклы и другие детские забавы», которые ему исправно доставляла его камерфрау. Заговор был движим совсем иными мотивами.

Единственное, что могла положительно оценить элита империи из действий императора, это подписанный им «Манифест о вольности дворянства», который не только полностью освобождал дворян от физических наказаний, что раньше водилось. Внук Петра Великого (между прочим, это определение включалось в титул Петра III, и выпустить на письме эти слова было чревато большими неприятностями) отменил введённую дедом обязательную и поголовную повинность служить государству. Теперь дворянство могло не служить вообще, однако привилегии за ним не только оставались, но и расширялись, включая право практически беспрепятственного выезда из страны и право свободно распоряжаться своими владениями даже для неслужилых. «Манифест», собственно, обеспечит России появление в будущем тех самых знаменитых «двух непоротых поколений», которые насчитает Александр Иванович Герцен. «Непоротые» – значит, такие, в ком, по Пушкину, «сердца для чести живы», а умы открыты для высоких ценностей. И уж во всяком случае «непоротые» если станут служить Отечеству, то не за страх, а за совесть, и так, как они понимают благо Отечества, а не как им велят.

Ну и кое-что «по мелочи», как может показаться. Пётр III упразднил Канцелярию тайных розыскных дел, пыточных казематов которой боялись как огня все подданные, не исключая дворян старейших родов. Поощрил торгово-промышленную деятельность, приказав создать Государственный банк с правом выпуска им ассигнаций. Разрешил свободную внешнюю торговлю. Повелел беречь леса – один из важнейших ресурсов страны.

Попытался преодолеть самое мрачное явление закосневшего феодализма, своим указом квалифицировав убийство помещиками крестьян как «тирренское мучение», хотя, с другой стороны, феодальные права дворян укрепил: «Намерены мы помещиков при их имениях и владениях ненарушимо сохранять, а крестьян в должном им повиновении содержать»: то есть правьте своими людьми и живите их трудами, но и жизни их сохраняйте, не уменьшая «тиранством» население моей, Петра III, империи.

Успел он это за недолгий (семь месяцев) срок правления. Сочувствующие из числа современников отмечали, что в императоре, помимо малообразованности и пороков, были и жажда деятельности, неутомимость, доброта и доверчивость. Хотя академик Якоб Штелин, которому доверено было воспитание и обучение племянника императрицы Елизаветы Петровны, ещё недавно считал главной чертой своего ученика не столько способности, сколько лень.

Но за внуком Петра Великого (при рождении – иноязычным и даже инославным Карлом Петером Ульрихом) числились и непростительные отступления от достижений и заветов его предшественников.

Он заключил невыгодный для России мирный договор с Пруссией и вернул ей захваченные земли, тем обессмыслив все понесённые русской армией в ходе войны потери (именно в честь этого невыгодного для России Петербургского мирного договора и давался торжественный обед, за которым разыгралась семейная сцена). Зато готовился к династической войне с Данией за Шлезвиг, которым когда-то владели его предки. Война должна была вестись в союзе с любезной его сердцу Пруссией, тогда как на этот момент союзницею России была, наоборот, Дания. Он предполагал лично возглавить поход на Данию во главе гвардии, но гвардия находила сей поход неуместным, бессмысленным, а Шлезвиг – нужным разве что лично Петру, но никак не России. Осуждалось в обществе и намерение секвестировать имущество Русской церкви, отменить монастырское землевладение.

Вообще-то Екатерина позже всё-таки секвестр проведёт, однако Пётр, воспитанный поначалу в лютеранстве, ещё и заговаривал о реформе церковных обрядов и запрете на иконы, чего Екатерина, тоже перешедшая в православие из лютеранства, себе не позволит. Особое недовольство отечественных дворян вызывало наметившееся в очередной раз засилье иностранцев. К этому вроде бы было не привыкать, но всегда надеешься на лучшее…

Короче говоря, Пётр Фёдорович не был плоской, картонной фигурой. Дурная слава о нём была пущена на века вперёд дворцовой оппозицией, его вдовой, участниками заговора. И наоборот, те современные нам историки, которые делают центром своих исследований именно Петра III, охотно преувеличивают его достоинства или потенциал. Такой пересмотр старых хрестоматийных оценок падает на благодатную почву: на привитую нам, потомкам, дихотомию «наши» – «чужие». Нам свойственна поляризация действующих лиц истории по линии «добро» – «зло». Чего обычно не было, не бывает и не может быть с живыми людьми.

Орловы и их единомышленники и до ареста Пассека явно не намерены были откладывать задуманное в долгий ящик. На то были причины и у офицеров, и у самой Екатерины. Ей Пётр открытым текстом объявил, что после Датского похода может с нею развестись и жениться на своей фаворитке Елизавете Воронцовой. А зарубежный поход может увести гвардейцев из столицы, и им уже не удастся повлиять на ситуацию. Поэтому – сейчас или никогда.

Первейшую из задач они уже решили: государыню никто не сможет арестовать, пока она в бегах. Однако пристало ли государыне петлять, как заяц? Нет, это не побег от врагов – это бег к заветной цели. Так считают Орловы, которые сегодня, по сути, похитили Екатерину Алексеевну. Похитили, как они полагают, не просто у мужа, но – для Отечества.

Век XVIII. Утро 28 июня 1762 года. Алексей Орлов отнимает лошадь у крестьянина

Интересно, что по церковному календарю 28 июня – день перенесения мощей святых бессребреников Кира и Иоанна, прославившихся успешным врачеванием христиан. Подходящий день для излечения России… Следующий эпизод мы находим только в книге «Русские избранники и случайные люди в XVIII веке» (случайные – в смысле «попавшие в случай») фон Гельбига, секретаря саксонского посольства при дворе Екатерины II. Дипломат способен был узнать об этом разве что с чьих-то слов:

«Лошади Орлова были слабы. Когда они на дороге встретили крестьянина с возом сена, у которого была добрая лошадка, Алексей предложил ему обменять её на одну из своих. Крестьянин отказался. Орлов вступил в драку с ним, осилил его, выпряг его хорошую лошадь и оставил ему свою дрянную. Когда путники приблизились к столице, они встретили саксонца Неймана, которого посещали многие молодые люди и в том числе Орловы.

Нейман, увидя своего друга Алексея, закричал ему дружески по-русски: Эй, Алексей Григорьевич, кем это ты навьючил экипаж?

Знай помалчивай, – отвечал Орлов, – завтра всё узнаешь».

Нетрудно догадаться, что рассказать об этом мог только Нейман – Орловы об обстоятельствах судьбоносного дня «помалчивали» всю жизнь.

В это самое время другие экипажи – получше, нежели офицерская одноколка – выезжают из Ораниенбаума в Петергоф. Это император со свитой отправляется туда, где мог бы состояться торжественный обед в честь его тезоименитства. Но деревянный флигель пуст – птичка вылетела из клетки.

Секретарь французского посланника К.-К. Рюльер, описывая последний этап продвижения к столице, говорит, что императрица якобы едет за коляскою Григория Орлова «со своею женщиною», а позади «Орлов-солдат», то есть Алексей, «с товарищем, который его провожал». Француз даже не знает, что товарищ этот, скорее всего, – Фёдор Барятинский, роль которого в перевороте не будет исчерпана событиями этого дня. И Орловы для француза – какие-то «солдаты», никто, выскочки, и «товарищ» остаётся для него безымянным, тогда как Барятинский был при дворе более чем заметен, он – обер-гофмаршал Петра III.

Предполагая, что предприятие может кончиться неудачно, Григорий Орлов «со своим другом зарядили по пистолету и поменялись ими с клятвою не употреблять их ни в какой опасности, но сохранить на случай неудачи, чтобы взаимно поразить друг друга». Если француз это не придумал, то друг с заряженным пистолетом – Фёдор Барятинский.

Возможно, и горничную Рюльер оставляет в одноколке рядом с императрицей, исходя из правил этикета, по которым дама не может передвигаться без прислуги. Но нам кажется, что Екатерине сейчас не до хорошего тона. Тон, как и «какой-то беспорядок в одеянии», уже не может иметь значения. И можно предположить, что путь свой Екатерина завершает наедине с Григорием, в одноколке, где поместиться троим было бы затруднительно.

Непонятно, подзнабливает ли Екатерину Алексеевну от волнения – или просто трясёт её шаткая одноколка. «Я буду царствовать или погибну!» – писала она ранее английскому послу, и вот сейчас станет ясно, какому из двух обещаний суждено сбыться. В одноколке ещё и тесно, и «похищенную» прижало к отцу её сына, родившегося совсем недавно – в апреле. Сам Григорий если и волнуется – за неё и за своих братьев, особенно за Фёдора, оставшегося в полку, – то виду не подаёт и только успокаивает Екатерину.

Румянец на его щеках ярче обычного. Орловы вообще будто созданы для таких вот моментов.

Как у всякого дворянского рода, у Орловых заготовлена легенда о происхождении их фамилии. Даже два варианта легенды. Общее в обоих – то, что предком наших героев был бунтовщик, стрелецкий старшина Иван. Характерная фамильная черта Орловых раскрывается в варианте легенды, усиленно поддерживаемом самими Орловыми.

Легенда эта гласит, что дед Орловых в 1698 году участвовал в Стрелецком бунте против Петра I. Вместе со всеми на казнь шёл и стрелец Иван, которого сослуживцы за силу и, бесстрашие прозвали Орлом. Он спокойно подошёл к Лобному месту и горделиво сказал самодержцу: «Ты бы подвинулся, Пётр, мне на плахе лечь надобно». Пётр не рассердился, а рассмеялся. И помиловал смутьяна – за силу духа. И не просто помиловал, а пожаловал ему дворянство и чин офицера. Прозвище деда стало фамилией.

А по версии, принадлежащей писателю графу Салиасу-де-Турнемиру, версии литературной и оттого более витиеватой, в день стрелецкой казни предок Орловых шёл к плахе гордо и степенно, что, видимо, и бросилось в глаза царю-реформатору. Романист живописует встречу старика Орлова и царя Петра таким образом:

«Царь остановил старика и, вызвав из рядов, спросил, как звать. Стрелецкий старшина Иван Иванов сын Орлов.

Не срамное ли дело, старый дед, с экими белыми волосами крамольничать?! Да еще кичишься, страха не имеешь: выступаешь, глядишь соколом, будто на пир. Старик упал в ноги царю: Срам велик, а грех ещё того величе. Не кичуся я, царское твоё величество, и иду радостно на смерть лютую не ради озорства. Утешаюся, что смертью воровскою получу грехам прощение и душу спасу. Укажи, царь, всем нам, ворам государским, без милости головы посечь. Не будет спокоя в государстве, пока одна голова стрелецкая на плечах останется».

Молодого царя удивили такие речи, и он разговорился со стариком. Пока товарищам Орлова секли буйны головы, царь дознавался у него о стрельцах, о прошлых их восстаниях. Плаха была залита кровью и ждала последнюю жертву. Но царь оставил старика в живых.

С тех пор все Орловы верой и правдой служили государям. Вот только интересно, что этих государей они выбирали себе сами.

Правда или вымысел оба варианта легенды – неизвестно. Да это и неважно. Дело не в том, что у тебя в генах; ДНК – дело тёмное. Важнее то, что ты о себе знаешь или думаешь, с каким настроем вступаешь в жизнь и на что или на кого потом равняешься. «Ты выше, но я высок по-своему и тебя не хуже, так что подвинься, государь» – это все Орловы про себя помнили, как «Отче наш».

Оттого-то, глотая пыль из-под копыт парной упряжки, Григорий спокоен: братья не могут сегодня не выйти победителями.

Легенда. Век XVII. Октябрь 1698 года. Москва, Красная площадь. Царь Пётр и стрелец Орёл

Глава VI. В которой гвардия гремит подковами по Невскому проспекту

Одноколка с Екатериной и Алексеем – уже в расположении Измайловского лейб-гвардии пехотного полка, основанного Анной Иоанновной больше тридцати лет назад. Екатерина обращается к лейб-гвардейцам со словами о посягательстве на её жизнь и жизнь её сына, наследника престола. Измайловцы и так уже были готовы присягнуть на верность ей, а теперь – тем более воодушевлены.

На очереди – семёновцы. К ним экипаж императрицы является уже, будучи плотно окружён толпой измайловцев. Семёновский лейб-гвардии пехотный полк ещё старше – основан самим Петром Великим, при нём же отличался в Азовских походах и Северной войне. Здесь умеют ценить свои традиции и сожалеют, что не удалось сохранить до сего времени такой важный знак отличия, как необычные – красные – чулки, в которых обрядили их когда-то по приказу царя-реформатора после неудачной для россиян битве под Нарвой – за мужество, с каким семёновцы «стояли по колено в крови». Сожалеют, но смотрят несколько свысока на прочие армейские соединения. Знающие себе цену гвардейцы немедленно присягают на верность «Императрице и Самодержице Всероссийской».

А та – уже на Невском проспекте, в окружении гвардии движется в сторону Казанского собора. Её сопровождают Панин, Разумовский, Волконский, другие вельможи. Но людей, высыпавших на проспект, вдохновляет не вид придворных, а вооружённый кортеж: их слепит блеск летнего солнца на штыках пехоты. Метеорологическими наблюдениями о том июне с нами поделился всё тот же Державин: «День был самый красный, жаркий». Во всех смыслах жаркий, ещё бы!

Век XVIII. 28 июня 1762 года. Сцена у Казанского собора: гвардия приветствует Екатерину

«Приходит Преображенский полк, крича vivat, и говорят мне: “Мы просим прощения за то, что явились последними; наши офицеры задержали нас, но вот четверых из них мы приводим к вам арестованными, чтобы показать вам наше усердие. Мы желали того же, чего желали наши братья”», – пишет Екатерина.

По пути преображенские гренадеры уже успели проявить себя: отбились от майора Воейкова, пытавшегося преградить им дорогу и с лошади рубившего их по ружьям и по шапкам, и прогнали его прочь («вдруг рыкнув, бросились на него с устремлёнными штыками», – живописует преображенец Гавриил Державин). «Всё сие Державина, как молодого человека, весьма удивляло, и он потихоньку шёл по следам полка, а пришед во дворец, сыскал свою роту и стал по ранжиру», – так великий русский поэт, в мемуарах говоривший о себе в третьем лице, становится если не активным участником переворота, то его свидетелем. Присягает и этот полк – тоже бывшие «красные чулки» Петра Великого. Преображенский полк ещё на год старше Семёновского. Екатерину и здесь встречают криками: «Матушка Государыня!»

Многотысячная пехотная гвардия – на её стороне, и это – огромная сила. Недолго сомневался и Конный лейб-гвардии полк, где среди участников нет офицеров высоких званий, зато есть такие деятельные, как вахмистр Григорий Потёмкин, который ещё скажет позже своё слово в российской истории. «Приезжает конная гвардия; она была в диком восторге, которому я никогда не видела ничего подобного, плакала, кричала об освобождении Отечества. Эта сцена происходила между садом гетмана и Казанской. Конная гвардия была в полном составе, во главе с офицерами».

Рюльер, однако, считает, что кавалеристы были несколько озадачены и даже «печальны»: Пётр III «с детства своего был полковником и по восшествии на престол тотчас ввёл в Петербург и дал им место в гвардейском корпусе. Офицеры отказались идти и были все арестованы, а солдаты (…) были ведены другими из разных полков». Но здесь противоречие невелико: рядовые конники вполне могли держаться иного мнения, нежели их командиры.

Присоединяется к этой силе и артиллерия генерал-поручика Вильбуа. Александр Никитич, пожалуй, – самый прославленный из офицеров, вставших на сторону Екатерины Алексеевна: он – герой Семилетней войны, был на ней ранен, награждён орденом Святого Александра Невского… К.-К. Рюльер: «Один из заговорщиков объявил ему, что императрица, его государыня, приказывает ему явиться к ней в гвардейские караулы. Вильбуа, удивлённый таким приказанием, спросил: “Разве император умер?” (…) Вильбуа, до сей минуты ласкавший себя надеждою быть любимым (…) чувствовал, что столь важный прожект произвели в действо, не сделав ему ни малейшей доверенности». Тем не менее, явившись перед очи своей государыни и услышав от неё: «Я послала за вами, чтобы узнать, что вы хотите делать», «он бросился на колени, говоря: “Вам повиноваться, государыня”, – и отправился, чтобы вооружить свой полк и открыть императрице все арсеналы».

Обеспокоенный исчезновением супруги, Пётр III отправляет в Санкт-Петербург полковников Преображенского и Семёновского полков князя Никиту Трубецкого и графа Александра Шувалова. Им поручено удержать свои полки от возможного беспокойства, но картина, которую полковники застают, приводит их к выводу, что выгоднее будет перейти на сторону Екатерины.

Екатерина вспомнит потом день смерти императрицы Елизаветы: «Прислал ко мне князь Михайла Иванович Дашков, тогдашний капитан гвардии, сказать: “Повели, мы тебя взведём на престол”. Я приказала ему сказать: “Бога ради, не начинайте вздор; что Бог захочет, то и будет, а ваше предприятие есть рановременная и несозрелая вещь”». Теперь, стало быть, плод созрел вполне.

Толпа кричит: «Ура!». Такое впечатление, что столица была нравственно готова к свержению императора, которого так и не полюбили. И вот столица охотно пала к ногам Екатерины. Столица – а значит, и вся Россия: это правило надолго останется незыблемым для страны.

Думается, в этот момент, стоя у стен Казанской церкви (не того собора, силуэт которого архитектор Воронихин сделает одним из легко узнаваемых символов Санкт-Петербурга, а храма во имя Рождества Пресвятой Богородицы, который построен был в 1733-м, а получил статус собора и стал главным православным храмом столицы лишь при Елизавете Петровне), 33-летняя «матушка», при её бесспорном литературном даре, позволяющем подметить исторические «рифмы», и при её своеобразном чувстве юмора, не может не задуматься о том, что история повторяется. «Рифма» напрашивается сама собой: как раз-таки Елизавета Петровна без малого 21 год назад вот так же, в окружении гвардейцев, сделалась «матушкой Государыней».

Вернее, сделали её таковою гренадеры Преображенского полка.

«Вы знаете, кто я? – спросила она солдат, – Хотите следовать за мною?

Как не знать тебя, матушка цесаревна? Да в огонь и в воду за тобою пойдём, желанная, – хором ответили солдаты.

Цесаревна взяла крест, стала на колени и воскликнула:

Клянусь этим крестом умереть за вас! Клянётесь ли вы служить мне так же, как служили моему отцу?

Клянёмся, клянёмся! – ответили солдаты хором».

Так описывал эту сцену писатель Н. Э. Гейнце. У Рюльера – всё куда драматичнее: в его версии Елизавета в сопровождении Лестока, лейб-хирурга Петра Великого, наперсника цесаревны и большого интригана, а также сотни старых солдат, под покровом ночи «достигли первой караульни, где ударили тревогу, но Лесток или великая княгиня порвала ножом кожу на барабане – присутствие духа, за честь которого они всегда спорили. Стража, охранявшая комнату бывшего в колыбели императора, остановила Елисавету и приставила к груди штык. Лесток вскричал: “Несчастный, что ты делаешь? Проси помилования у своей императрицы!” – и часовой повергся к ногам». А как оно было на самом деле – бог весть.

Екатерина, конечно, тоже не могла знать – как. Но вот предание о том, как Елизавета вырядилась ради власти в гвардейский мундир, до Екатерины, конечно, дошло. Тем более что дочь Петра Великого, и став императрицей, кокетничала отвагой, ею проявленной тогда, 25 ноября 1741 года, и могла снова и снова рядиться в гвардейца даже на балу – во время так называемых «метаморфоз», в ходе которых мужчины обряжались женщинами и наоборот. Придворных дам она заставляла тоже надевать военную форму – скорее из ехидства, чтобы посмеяться над нелепыми их фигурами: самой-то Елизавете Петровне, хоть она худышкой и не была, мундир приходился к лицу и стану.

Век XVIII. Ночь 25 ноября 1741 года. Зимний дворец. Лесток и Елизавета в гвардейском мундире у барабана

Причём Елизавете потребовалось всего-то 308 верных гвардейцев, чтобы провозгласить себя новой императрицей, заточить в крепость малолетнего Ивана VI и арестовать всю Брауншвейгскую фамилию (родственников Анны Иоанновны, в том числе регентшу Ивана VI – Анну Леопольдовну), фаворитов же её приговорить к смерти, заменив казнь ссылкой в Сибирь лишь ради собственной репутации в глазах европейских послов.

У Екатерины сейчас штыков было куда больше! И её переворот уже не назовёшь чисто дворцовым, келейным, подковёрным: гвардейские заговорщики благодаря большой подготовительной работе убедили её, что с нею – если не вся столица, то самая значимая часть населения «града Петрова».

Сравнения с Елизаветой не случайны. У Екатерины были особые отношения с ныне покойной императрицею. Когда 15-летняя принцесса, прибыв в Россию, увидела Елизавету Петровну, она была поражена её красотой, величественной осанкой, роскошными нарядами. И та хорошо относилась к принцессе как минимум год – ласкала её и одаривала деньгами. Придирки и скандалы начались позже.

Не всегда это означало дурной характер дочери Петра I, некоторые претензии легко объяснялись собственной судьбой императрицы. В правление её двоюродной сестры Анны Иоанновны цесаревна Елизавета носила «простенькие платья из белой тафты», чтобы не влезать в долги, и из собственных средств оплачивала воспитание двоюродных сестёр. Это заняв трон, она сделалась законодательницей мод (после смерти императрицы в её гардеробе насчитали до 15 тысяч платьев), в юности же её держали в чёрном теле. А принцесса-иностранка, видите ли, сразу стала швырять деньги на наряды, а собственными дорогими вещами одаривать фрейлин и горничных!

После одной из семейных сцен, когда Елизавета наговорила «тысячу гнусностей», вошедшая к Екатерине горничная даже застала великую княжну с ножом в руке – готовую поднять на себя руку. Нож, впрочем, был туп… И всё же «гнусности» перемежались с ласками. В честь рождения долгожданного наследника Павла императрица наделила Екатерину 100 тысячами рублей – хотя тут же отобрала новорождённого у матери, унеся его в свои покои, так что увидела Екатерина своего единственного законного отпрыска лишь через сорок дней.

Словом, в своих дневниках, пусть и много позже событий, Екатерина не слишком злословит по поводу Елизаветы. И даже старается отдать ей должное, отмечая любые малые «знаки задушевного доброжелательства» – возможно, оттого, что к её супругу императрица относилась ещё хуже и могла поддержать Екатерину хотя бы в пику Петру. Когда он старался настроить Её Величество против своей жены, «он не достиг своей цели, и ум и проницательность императрицы стали на мою сторону», – пишет Екатерина Алексеевна.

Может быть, важно ещё и то, что «Собственноручные записки» – документ не строго дневниковый, а мемуар, писаный тогда, когда Екатерина уже знает, как 28 июня сблизило её с Елизаветой, к 1762 году уже покойной. В тот день она словно нарочно повторит в точности жест дочери Петра Великого: «Около 10 часов вечера я оделась в гвардейский мундир и приказала объявить меня полковником – это вызвало неописуемые крики радости».

Гаврила Державин, впрочем, уточнил обстоятельства, в каких пришлось императрице переодеться. «В полночь (…) с пьянства Измайловский полк, обуяв от гордости и мечтательного своего превозношения, что императрица в него приехала и прежде других им препровождаема была в Зимний дворец, собравшись без сведения командующих, приступил к Летнему дворцу, требовал, чтоб императрица к нему вышла и уверила его персонально, что она здорова…» Орловы и Разумовский уверяли их, что государыня почивает «в здравии», но им не верили. «Государыня принуждена встать, одеться в гвардейский мундир и проводить их до их полка».

Придётся Екатерине утром издать манифест, в котором она похвалит усердие измайловцев, но напомнит им о воинской дисциплине «и чтоб не верили они слухам, которыми хотят возмутить их и общее спокойствие; в противном случае, впредь за непослушание они своим начальникам и всякую подобную дерзость наказаны будут по законам». Тут, правда, есть место и обычной ревности между двумя старейшими гвардейскими полками. К тому же ради «праздничной» обстановки «кабаки, погреба и трактиры для солдат растворены: солдаты и солдатки в неистовом восторге и радости носили ушатами вино, водку, пиво, мёд, шампанское и всякие другие дорогие вина и лили все вместе без всякого разбору в кадки и бочонки, что у кого случилось». И едва ли товарищи Державина по Преображенскому полку вели себя сдержаннее измайловцев.

Глава VII. В которой император заживо умирает

Схожесть двух переворотов мы видим и в более серьёзных вещах. Елизавету Петровну гвардия приветствовала во многом именно как дочь и прямую наследницу Петра I. Положим, в самом факте рождения от Великого Петра и невелика личная заслуга наследницы, но это обеспечивало ей право на трон в глазах окружающих. Екатерина же пытается реализовать другое право, как раз-таки Петром Великим провозглашённое для всей России: заслуги знатных предков менее важны, чем личные способности и достижения. Именно последние поднимали приближённых первого российского императора по лесенке введённой им «Табели о рангах». И Екатерина в этом смысле наверняка считает себя даже более достойной трона, нежели Елизавета. Та в юности ничего толком не читала, проводя время на охоте, в верховой и лодочной езде, её не считали ни образованной, ни деятельной, оттого так легко к ней прилепится потом прозвище «Весёлая Елисавет». Екатерина же и читала, и деятельна. И, как ей может справедливо казаться, она лучше понимает, что такое Россия и в чём страна нуждается. Хотя бы оттого, что в окружении её уже сейчас куда больше «национальных кадров» – русских, а не заезжих дворян. И они тоже деятельны, тоже решительны – братья Орловы тому пример. К шествию в сторону Казанского собора присоединяются вельможи, в числе которых были Панин, Разумовский и Волконский. По прибытии в Казанский собор архиепископ Новгородский и Великолукский Димитрий (Сеченов) провозглашает Павла I наследником престола, а его мать Екатерину – всероссийской императрицей. Далее процессия направляется в Зимний дворец, для принятия присяги у Синода и Сената.

Казалось бы – почему именно новгородский архиепископ, а не кто-то из столичных священников? В Петербурге ведь существует собственная епархия, возглавляет её в это время архиепископ Вениамин (Пуцек-Григорович). Только ли в том причина, что Новгород занимает особое место в российской истории? Впрочем, ещё при Петре I новгородская кафедра была перенесена в основанную царём новую столицу… К тому же знаменитый отечественный мемуарист Андрей Тимофеевич Болотов, философ и учёный-естествоиспытатель, называет Димитрия (Сеченова) «первенствующим архиереем».

Пожалуй, точного ответа на вопрос «почему» мы не найдём. Но можем заметить ещё одну параллель с царствованием Елизаветы Петровны, которая хорошо была известна Екатерине. В день смерти дочери Петра Великого Екатерина, если верить её дневнику, «до самого ужина горько плакала только о покойной Государыне, которая всякие милости ко мне оказывала и последние два года меня полюбила отменно», но прежде «пришли от Государя мне сказать, чтоб я шла в церковь. Прийдя туда, я нашла, что тут все собраны для присяги, после которой отпели вместо панихиды благодарственный молебен; потом митрополит (в тот момент – архиепископ. – Авт.) Новгородский говорил речь Государю. Сей был вне себя от радости и оной нимало не скрывал, и имел совершенно позорное поведение, кривляясь всячески…» Может быть, Екатерина и сейчас рассчитывала на определённую симпатию со стороны митрополита, который был очевидцем как её достойного поведения, так и позорных кривляний Петра? Более того, есть сведения, что Димитрий был загодя оповещён о существовании заговора. Следует помнить, что отец братьев Орловых – Григорий Иванович Орлов был четыре года новгородским губернатором. Было это, правда, давно, в 1740-х годах, но Орловых связывало с Новгородом и то, что их родовое имение Люткино входило в состав новгородских земель. Можно предположить также, что известие о заговоре было получено Димитрием на исповеди, что, в свою очередь, гарантировало тайну заговорщиков.

И дело не только в долге священнослужителя. А. Т. Болотов рассказал, что Пётр III однажды «призвал (…) Сеченова и приказал ему, чтоб в церквах оставлены были только иконы Спасителя и Богородицы, а других бы не было; также чтоб священники обрили бороды и носили платья, как иностранные пастыри. Нельзя изобразить, как изумился этому приказанию архиепископ». С такой «реформой» Сеченов никак не мог согласиться. Так что у него были поводы встать на сторону тех, кто затеял патриотический (в смысле верности отечественным традициям) переворот.

Сеченов же исполнит и обряд миропомазания во время коронации Екатерины, последовавшей в Москве осенью того же «переворотного» года.

Екатерина умела быть благодарной. Уже 8 октября 1762 г. преосвященный Димитрий был произведен в митрополита. Высочайший указ об этом был очень краток: «Повелеваем синодальному члену Новгородской епархии архиепископу Димитрию именоваться той же епархии митрополитом. Екатерина». Но история добавляет, что титул этот вместе с пожалованием во владение 1000 душ крестьян даны преосвященному Димитрию за его личные качества и заслуги, в благодарность за оказанную им услугу императрице при восшествии на престол и при коронации. В ноябре 1762 г. митрополит Димитрий назначен был членом духовной комиссии о церковных имениях и об очинении штатов духовных. Все епархии империи разделены на три класса. Новгородская, Московская и Санкт-Петербургская епархии отнесены к Первому классу. В 1764 г. утверждены взыскания и постановления этой комиссии, касавшиеся упразднения малолюдных и небогатых монастырей и обращения их в приходские церкви. Первой подписью под этим документом стоит подпись митрополита Новгородского Димитрия. По Новгородской епархии в 1764 г. упразднено до 75 монастырей с обращением их в приходские церкви. В 1767 г. государыня пожаловала митрополиту Димитрию осыпанную крупными бриллиантами панагию с изображением на одной стороне коронования Божией Матери, а на другой – портрета Екатерины II. В том же 1767 г. митрополит Димитрий был назначен депутатом от Святого Синода и всего русского духовенства в комиссии по составлению проекта нового Уложения и 30 июня был в Москве при торжественном открытии этой комиссии.

Он будет пользоваться неизменным уважением той, кого провозгласил императрицей, это заметно по письмам к митрополиту: «В ожидании Вашего ответа, препоручая Себя молитвам Вашим, есмь к Вам с отличным благоволением, добросклонная Екатерина». И – доверием, даже в делах, которые могли вызывать внутреннее сопротивление у священнослужителей. Сеченов, находясь в составе Духовной комиссии о церковных имениях, будет готовить секуляризацию монастырских владений, покушение на которую ставилось в вину свергнутому Петру III (и в одной лишь Новгородской епархии комиссия немедленно упразднит до множество монастырей). Допустим, секуляризацией грозил и Пётр III, но «матушка» хотя бы иконы и бороды священников не трогает…

А пока события в Петербурге развиваются как хорошая гвардейская атака на поле боя. С трудом продвигаясь в толпе гвардейцев, экипаж Екатерины достигает «нового Зимнего дворца» (того, который мы все знаем – на Дворцовой площади и Дворцовой же набережной; он только-только возведён Растрелли к 1762 году). На улицах уже расставлены пушки Вильбуа и даже предусмотрительно зажжены фитили.

В Зимнем ждут представители Сената и Синода, чтобы принести присягу. Над толпящимися вельможами издали видны богатырские фигуры братьев Орловых. Они довольны: оглашается манифест о вступлении на престол. В манифесте указано, что императрица обещает защищать русскую воинскую славу, православную церковь и внутренние порядки, попранные при её супруге.

Довольны братья могли быть и тем, что показали Екатерине своё преимущество, преимущество людей действия, над высокородными, которые тоже делали ставку на Екатерину Алексеевну, но оказались скорее пассивными свидетелями и сторонниками. Вроде Разумовского, которого при его авторитете Орловы всего лишь склонили к обещанию, что «при первой надобности он представится к услугам императрицы». Военные и сановники были как бы двумя крылами заговора, а объединили их, заставили двигаться более-менее слаженно, подлинные мускулы того июля – братья Орловы.

Ох уж эти царедворцы! Великий канцер Воронцов, будучи послан Петром III в столицу, увидевшись с Екатериной Алексеевной, услышит от неё, что причиной «предприятия» стала не она одна, «а целая нация», немедленно с нею согласится и даже принесёт присягу, но тут же попросит взять его под арест: чем бы «предприятие» ни кончилось, а Михаил Илларионович себя подстраховал! Почувствуйте разницу с Орловыми, поставившими на карту в этот день всё, включая саму жизнь.

Новая императрица спускается на площадь и обходит воинский строй. Гвардия встречает её здравицами, горожане – также. Теперь – обратно по Невскому в «старый Зимний» (на углу Невского и набережной Мойки; это временное строение Растрелли в том же году и разберут). Надобно «закончить дело». «Мы совещались и решили отправиться, со мною во главе, в Петергоф, где Пётр III должен был обедать. По всем большим дорогам были расставлены пикеты, и время от времени к нам приводили лазутчиков».

В Петергоф отправляется гвардия, в Ораниенбаум готова выступить походом грозная артиллерия генерала Вильбуа. Если что – война будет нешуточной.

«Мы всю ночь шли в Петергоф, – напишет “полковник гвардии Екатерина Алексеевна”. – Когда мы подошли к небольшому монастырю на этой дороге, является вице-канцлер Голицын с очень льстивым письмом от Петра III». Рюльер нас убеждает, будто бы Пётр III «диктовал против неё два большие манифеста, исполненные ужасных ругательств. Множество придворных занимались перепискою оных, и такое же число гусар развозили сии копии». Может быть, может быть, но архивы сохранили «льстивое» письмо, доставленное канцлером.

«Льстивый» текст известен – записочка хранится в Центральном государственном архиве древних актов. Низложенный пишет по-французски: «Её Величество может быть уверена, что я не буду ни помышлять, ни делать что-либо против её особы и её правления». Уже и факт правления признал! И приписывает на русском языке, в котором совсем не силён (а впрочем, и орфография русская ещё не устоялась; недаром и про Екатерину потом будут говорить, будто в слове «ещё» она делает четыре ошибки – «исчо»; ничего, извините за каламбур, не попишешь: времена такие, что пишут чаще всего, как слышат): «Я ещо прошу меня, Ваша вола изполная во всём, отпустить меня в чужеи края». А подписывается Пётр и вовсе униженно: даже не общепринято, как «преданный Вам слуга» (serviteur), а прямо – «лакей» (valet).

А что ему остаётся делать? Адмирал Талызин был Екатериной своевременно послан в Кронштадт, где моряки могли сохранять верность Петру. Фельдмаршал Миних советовал своему свергнутому императору немедленно направиться именно туда, чтобы бороться, опираясь на флот, и на войска, что размещены в Восточной Пруссии. Пётр же отпирался: он-де будет защищаться в Петергофе – в игрушечной крепости для манёвров, с помощью отряда голштинцев. И лишь узнав о приближении гвардии во главе с Екатериной, он отказался от своего нелепого намерения и действительно отплыл в Кронштадт со всеми приближёнными. Но – поздно: Талызин уже успел рассказать и о благословении митрополита, и о присяге Сената и Синода. И Кронштадт даже не пустил к себе корабль беглеца. Рюльеру кто-то рассказал, будто бы Петру III с берега кричали:

«Кто идёт?» – «Император».

«Нет императора», – и угрожали открыть огонь.

«Заживо умершему» Петру III пришлось вернуться в Ораниенбаум. Но это – слишком близко к «гвардии полковнику». Отсюда и просьба «валета» отпустить его «в чужеи края».

Орловы торжествуют. Григорий, во всяком случае, может рассчитывать на беспрепятственные свидания с Екатериной в её дворцовых покоях. А все «атаманы-молодцы» – на щедроты сегодняшнего «гвардии полковника». В отличие от святых Кира и Иоанна, бессребрениками они, безусловно, не были. И щедроты последуют.

Только несгибаемый Пассек, например, уже 3 августа 1762 года получит 24 тысячи рублей и следующий чин гвардии капитана «за отменную службу, верность и усердие нам и Отечеству; для незабвенной памяти о нашем к нему благоволении», в день коронации Екатерины II 22 сентября он станет действительным камергером, а в ноябре того же года ему будут пожалованы село под Москвой и мыза в Ревельском уезде с 250 душами. Пассек, впрочем, прославился не только своей «стойкостью под арестом», но и тем, что ещё до дня переворота на пару с другим офицером якобы подстерегал с кинжалом Петра III в парке на Петровской набережной, где император любил прогуливаться со своей фавориткой Воронцовой; подстерегал, да не дождался…

Будут вознаграждены и другие – и материально, и доверием на долгие годы.

Между прочим, мы небезосновательно предполагаем, что Степан Перфильев, отряженный Петром III наблюдать за заговорщиками, не слишком усердствовал в слежке, а то и догадывался, что в ночь перед переворотом его просто отвлекают картами и вином. Во всяком случае, приближённому свергнутого императора никто не мстил. Наоборот, Екатерина назначила его одним из воспитателей цесаревича Павла Петровича, в звании он дорос при ней до генерал-майора и год служил губернатором столицы. Не возражал против его карьерного роста и бывший «поднадзорный» Григорий, хотя, пользуясь положением фаворита императрицы, мог Перфильева «притормозить». Но тут сказалось личное благородство Григория.

Что касается самих Орловых, то все пятеро братьев, включая самого старшего Ивана и самого младшего, 19-летнего Владимира (которые в перевороте не участвовали), немедленно будут возведены в графское достоинство. А Григорий произведён будет в генерал-поручики и пожалован в генерал-адъютанты.

«Они (т. е. Орловы) были первые из тех верных сынов Российских, которые сию Империю от странного и несносного ига и православную греческого исповедания церковь от разорения и приблизившегося ей всеконечного падения возведением нас (т. е. Екатерины II) на всероссийский императорский престол свободили, которое православное дело и подлинно их прозорливостью, разумом, смелостью и мудростью к пользе и благополучию Отечества и к радости и удовольствию натуральных союзников всея империи, к бессмертной их славе, действительно и благополучно к совершенству приведено». Так высокопарно и величественно сказано в указе Екатерины II о присвоении пяти братьям Орловым – вчерашним незнатным новгородским дворянам – графского титула за участие в незаконном, но бескровном и быстром свержении Петра III, что привело ее 28 июня 1762 года на престол.

Так что и за себя Орловы, ставшие одним из важнейших двигателей заговора и переворота, спокойны. Они, как их предок, сами выбрали властительницу.

Глава VIII. В которой мы заглядываем в родословную «Орлов с распростёртыми крыльями»

Легенда о происхождении рода Орловых от гордого бунтовщика стрельца красива, но это – легенда. Нравится она, судя по всему, и недоброжелателям Орловых, имеющим возможность отзываться о них пренебрежительно – как о выходцах «из простых». Вот так же тыкали в нос всесильному «игемону» Петра Великого, Александру Даниловичу Меншикову, укоряя его торговлей пирогами «с зайчатиной», с которой он якобы начинал жизнь. Александр Сергеевич Пушкин, будучи не только великим поэтом, но и великолепным историком, развенчал этот миф объяснив его прежде всего завистью бояр успехам А. Д. Меншикова.

Люди Никиты Панина, союзника Орловых по перевороту, но и постоянного их соперника, особенно усердно акцентировали внимание на «подлом» происхождении тех, кто возвёл Екатерину II на трон.

Характерно, что соперничество это не носило характер «местничества» старых боярских родов, боровшихся за близость к государю за пиршественным столом. Если на то пошло, сам Никита Иванович, воспитатель наследника Екатерины II, был тоже не из Рюриковичей. Род Паниных вёл свою историю с XIV столетия, когда в Россию будто бы приехал некто из «древней благородной фамилии» Луккской республики. За дальностью Лукки (государства в итальянской области Тоскана) «благородство» фамилии было труднодоказуемо, а русским графом станет уже сам Панин, причём даже на пять лет позже Орловых. Панин, потомок жителей не монархии, но республики, слыл, как сказали бы сейчас, «либералом», был автором одного из первых для России конституционных проектов, тогда как Орловых всегда устраивал «статус кво», они искали не кардинальных преобразований системы, а в её рамках места для себя, реализации своих способностей с пользой Отечеству. Это была уже борьба идей, политическая борьба нового российского времени, начавшегося с Петра Великого.

Пётр I, при всей его жёсткости, оказался неплохим «садовником» и смог привить к древу русского аристократизма черенок нового понимания личной ценности человека. Сын его крестника, первый профессиональный литератор России Александр Сумароков, сам из «благородных» и состоятельных, напишет в царствование Екатерины II сатиру «О благородстве»:

«На то ль дворяне мы, чтоб люди работали, А мы бы их труды по знатности глотали? Какое барина различье с мужиком?

И тот и тот – земли одушевленный ком. А если не ясней ум барский мужикова, Так я различия не вижу никакого.

Мужик и пьёт и ест, родился и умрёт, Господский также сын, хотя и слаще жрёт И благородие своё нередко славит.

Что целый полк людей на карту он поставит. Ах, должно ли людьми скотине обладать?

Не жалко ль? Может бык людей быку продать?»

И, перечисляя соотечественников, которые вышли в знать, поскольку их хорошо узнали по их собственным великим делам, заключил:

«Коль только для себя ты в обществе живешь, И в поте не своём ты с маслом кашу ешь,

И не собой ещё ты сверх того гордишься, —

Не дивно ли, что ты, дружочек мой, не рдишься? Без крылья хочешь ты летети к небесам.

Достоин я, коль я сыскал почтенье сам,

А если ни к какой я должности не годен, – Мой предок дворянин, а я не благороден».

С подачи политических соперников Орловых французский посланник в Петербурге барон де Бретейль писал: «Большая часть заговорщиков – это бедняги, бывшие лейтенанты и капитаны, и вообще дурные подданные, населяющие все городские притоны». В виду имелись и Орловы.

Между тем к Именному Высочайшему Указу 1762 года, коим Иван Григорьевич Орлов, камергер, Григорий Григорьевич Орлов, генерал-поручик, Алексей Григорьевич Орлов, генерал-майор, секунд-майор лейб-гвардии Преображенского полка, Фёдор Григорьевич и Владимир Григорьевич Орловы, камер-юнкеры, возведены, с нисходящим их потомством, в графское Российской империи достоинство и на указанное достоинство жалованы дипломами, есть примечание: «Графы Орловы произошли от древней благородной Германской фамилии из Польской Пруссии». Что делает их если не равными самим Романовым, чей предок явился на Русь из Пруссии через Новгород, но не менее «благородными».

Допустим, прусское происхождение тоже можно оспорить – его было модно себе присваивать. Настолько модно, что А. С. Пушкин даже написал, будто предком Орловых был некий Адлер, то есть, в переводе с немецкого – Орёл. Хотя похоже, что классик, наоборот, использовал обратный перевод, превративший славянского Орла – в иноземного Адлера. Использовал, позаимствовав его из «Истории Петра III, императора России» пера Ж.-Ш. Лаво, исполнявшего секретные поручения французского короля в Петербурге (как раз Лаво и дядю Орловых, стрельца, объявил их дедом). Во всяком случае, в книге историка В. Плугина, посвящённой Алексею Орлову, есть ссылки на реально сохранившиеся исторические источники: родословные росписи, писцовые и переписные книги, фиксировавшие дворянские роды и их имущественное положение в допетровской России. Согласно этим документам, первые упоминания о роде Орловых относятся к XV веку, достоверные же сведения имеются с начала XVII века. Орловы жили близ Новгорода и отмечены как владельцы поместья. Следовательно, о «худородстве» Орловых речи быть не может.

1 Все даты в книге даны по старому стилю. Это необходимо особо учитывать при идентификации памятных дат, которые, как например, даты Чесменского сражения 24–26 июня (5–7 июля) 1770 года, вошли в современный общественный обиход в качестве дат воинской славы именно по новому стилю.

2 Тарле Евгений Викторович (1874–1955) – русский и советский историк, академик Академии наук СССР.

Продолжить чтение