ITИОТ

Пролог

Иногда проще покончить с собой, чем освободиться. Это верно для тюрем, сект, отношений с психопатами – и моей работы, которая успешно все это совмещает. Как и все, я просто зарабатываю на жизнь – но работа мою жизнь сжигает, превращает в очередной топливный брикет для корпоративного котла. Мне давно уже снятся только презентации, таскборды и пропущенные рабочие звонки.

Возможно, я находил бы в этом радость или хотя бы смысл, если бы моя работа давала миру что-то полезное. Но мы занимаемся размещением рекламы в Интернете. Ваш ребенок требует чересчур дорогой телефон? Ваша мама взяла микрокредит под баснословный процент? Ваш друг вступил в бизнес-секту и звонит теперь, только чтобы зазвать вас на очередной тренинг успешного успеха? Возможно, в этом виновата реклама, которой мы засоряем Интернет круглосуточно и без выходных.

Да, я сделал неплохую карьеру; но каждая новая ее ступень отнимала все больше и больше свободы. Пока я работаю, у меня есть деньги, но радости они не приносят: туризм невыносимо уныл, вкус еды я почти перестал различать, женщины как правило видят во мне источник финансовой стабильности, а не мужчину. Да и потом, на это не остается ни сил, ни времени – надо работать. Иногда приходит в голову, что надо бы что-то сделать с синдромом отложенной жизни, но сосредоточиться на этих мыслях не получается – голова занята работой.

Как я упал в эту яму? Как и все, шаг за шагом. Сперва я видел перед собой твердую дорогу. Полагал, что выгорание, депрессии и нервные расстройства – то, что происходит с другими. Себя считал самым умным, независимо мыслящим и неуязвимым. Думал, уж я-то смогу воспользоваться корпоративными благами и не дам корпорации меня сожрать.

Где же я ошибся?

Глава 1. У денег нет Родины

Обычно на вопрос о взлете “Натива” я выдаю белый шум про клиентоориентированность, оптимизацию маркетинговых стратегий и прочую бизнес-чушь. Но правда прежде всего в том, что я просто оказался в нужное время в нужном месте. Повезло. То есть это тогда я полагал, что мне повезло.

В середине десятых “Натив” тихо умирал. Я возглавлял отдел продаж, и вовсе не потому, что был лучшим продажником, а ровно по обратной причине: эта должность предполагала много возни с никому не нужным планами и отчетами. Способные продажники на комиссионных поднимали больше официального оклада начальника. Я же, будем честны, продавал где-то между хреново и никак. Не могу сказать, что с отчетами управлялся намного лучше, но это всех устроило.

“Натив” перестал выдерживать конкуренцию, продажи упали. Рекламой в интернете тогда стали торговать разве что не бабки у метро, а кормившие нас несколько лет программные алгоритмы безнадежно устарели. Гендир внезапно принял оффер от иностранной компании и предложил свою должность мне. Прежде чем уйти, этот милейший дядька подробно объяснил, как вешать представителям владельца лапшу на уши еще годик-другой, пока контору окончательно не признают мертвой лошадью и не прикопают. Сам владелец “Натива” до общения с наемным менеджментом не снисходил.

Я рассудил, что эта позиция будет выигрышно смотреться в резюме. "Олег Батыев, генеральный директор компании "Натив" – звучит гордо! А про причины закрытия фирмы потом на собеседовании чего-нибудь навру. Что должность материально ответственная, а за факапы предшественника меня могут попросту посадить, я тогда не подумал. Так в тридцать один год я стал генеральным директором фирмы, где работало почти полсотни человек. Мы тогда занимали зачуханный офис в спальном районе.

“Натив” по-прежнему выглядел как обычная контора средней руки: телефоны звонили, отчеты составлялись, мотивирующие речи на совещаниях произносились. Часть персонала, наверное, так и не осознала, что мы вообще-то идем ко дну. Они просто отсиживали свои рабочие часы, а на проблемы фирмы им было наплевать. Те же, кто был в курсе ситуации с доходами “Натива”, поделились на крыс, бегущих с тонущего корабля, и стервятников, надеющихся урвать хоть кусок разлагающегося трупа.

Разумеется, после в различных интервью я много раз повторял, что залог успеха – это слаженная команда. Однако команду, которая в итоге вывела “Натив” в лидеры рынка, собирал не я. Эти люди достались мне в наследство от прежнего гендира. По счастью, все они оказались из породы стервятников. Или попросту замешкались, собирая манатки.

Вадим, в отличие от меня, продать мог хоть снег пингвинам. В занюханном тупичке без внятной перспективы, каким “Натив” был тогда, он оказался лишь потому, что недавно переехал в Москву из Кемерово и еще не успел влиться во что-то стоящее. Он втюхивал наши услуги даже тогда, когда они были дороже и хуже, чем у конкурентов; это изрядно растянуло агонию. Параллельно крутил собственные бизнесы, точного их количества я никогда не знал. Одним был, помнится, сайт знакомств; Вадик платил зарплаты девушкам за общение со спермотоксикозниками, причем не за вебкам, а за обычные разговоры. Что попало в Интернет, остается там навсегда, говорил Вадик; он не хотел становиться совсем уж людоедом, ломающим молодым дурам жизнь за смешные копейки. Его работницы просто беседовали с мужчинами, создавая у тех иллюзию, что они еще кому-то могут быть интересны, и побуждали таким образом покупать услуги сайта. Сейчас, насколько я знаю, женщины на таких сайтах заменены нейросетями; сетки, конечно, не особо умны, но ошалевшим от одиночества мужикам хватает.

Начальницу отдела кадров звали Анна Ганнибаловна. Разумеется, за глаза это дитя Олимпиады-80 никто иначе чем Каннибаловной не называл, и неспроста. Эта акула бизнеса выглядела совсем не так, как ожидаешь от акулы бизнеса: расплывшаяся тетка домашнего вида в вечном возрасте “за сорок”, на которой даже одежда элитных брендов смотрелась китайским фуфлом с рынка. За этой затрапезной внешностью скрывалось феноменальное чутье: Каннибаловна всегда знала, какого человека как выгоднее всего использовать.

Был, наконец, дядька, чье лицо и имя я все никак не мог запомнить. Числился он административным директором, что бы это ни значило. Посещать офис и имитировать какую-либо деятельность было ниже его достоинства, но когда приходили неприятные письма и визитеры от налоговой или пожарной инспекции, мы звонили ему. Вскоре он сообщал, какая сумма нужна наличностью. В первый раз я растерялся, но, как выяснилось, у бухгалтерии имелись отработанные схемы на такие случаи. Дядьке выдавали деньги, и проблема решалась. Такая вот корпоративная магия. Подробностей мне было спокойнее не знать.

Наш корабль, пусть далеко не “Титаник”, уверенно тонул, хотя и довольно медленно. Когда гибель казалась уже неотвратимой и крен стал вполне ощутимым, на пороге появился старший разработчик Кирилл Протасов.

На собеседование этот крендель опоздал на сорок минут. Каннибаловна спросила, почему он хочет работать в “Нативе”. Протасов ответил, что живет тут через дорогу, а в целом ему по сараю, где получать зарплату. Другому кадровику этого за глаза хватило бы, чтобы сказать “спасибо, мы вам перезвоним”. Но удивительное дело: Каннибаловна сама ничего не понимала, как она выражалась, “в компьютере”, по любым поводам дергала сисадминов, даже встречу в календаре сама не могла назначить. Однако непостижимым образом она на глаз определяла реальную квалификацию всех этих программистов, системных архитекторов, аналитиков, тестировщиков и бог знает кого еще. Она забраковала немало обладателей коллекций дипломов и приличных резюме, а вот в Протасова вцепилась, как голодная собака в котлету. Ее не смутило, что зарплату он потребовал вдвое выше, чем предлагалось в вакансии – и это только на испытательный срок.

Выглядел Протасов как полная противоположность всего, что обыкновенно связывают с успехом: стоптанные сникерсы, застиранная толстовка, жабье лицо с брюзгливо оттопыренной нижней губой. А в деловых журналах пишут, что привлекательная внешность – непременное условие успеха в бизнесе! Впрочем, пишут это копеечные копирайтеры, которых сейчас благополучно заменили нейросети вроде тех, которые Протасов и разрабатывает.

Когда Протасов пришел ко мне на решающее собеседование, я был уже закошмарен Каннибаловной и намеревался нанять его, даже если он примется голышом отплясывать у меня на столе. Я вообще удивился, что мы до сих пор, оказывается, кого-то принимаем на работу, но вспомнил, что данные по рекрутменту входят в ежемесячный отчет, и таким перспективным утопленникам, как мы, уже в принципе все равно, кого в эту бумажку вписывать. Пусть будет этот Протасов. Однако его манера цедить слова через губу едва не поколебала мою решимость. Программист неожиданно оживился только на вопросе о причине ухода с предыдущей работы.

– Да все дура эта из кадров, – протянул Протасов. – Новенькая, что ли… Прикопалась: чего мол от коллектива отрываешься, а вот футбол, а вот хоровое пение, все пошли, а ты сидишь… Ну я и сказал, что не в клоуны к ним нанимался. В вашей богадельне этого корпоративного блудняка нету? На дух не переношу. Сами хоть на голове стойте, а меня не трогайте.

– Больно надо! – На что я был невысокого мнения о “Нативе”, но на богадельню слегка обиделся.

– И еще у меня условие: никаких чтобы женщин в разработке.

Я пожал плечами. У нас в отделе разработки не было женщин, да и мужчин – полтора землекопа. Программисты сбежали первыми, что логично, поскольку запороли продукт именно они.

Протасов вышел на работу после обеда на третий день от оговоренной даты. Если бы я на тот момент видел хоть какое-то будущее для “Натива” – выгнал бы такого работничка взашей; по счастью, я уже смирился с неизбежным и мне было все равно. Из угла, где Протасов засел, несколько дней доносился скрип кресла и невнятные матюги; а потом он сделал с нашими алгоритмами что-то такое, от чего эффективность рекламы выросла в два с половиной раза

Об этом мне сообщил начальник отдела тестирования, когда зашел проститься. Его организм перекашивала огромная спортивная сумка. Я бегущих с корабля крыс не кошмарил, и расстались мы мирно. Пожав ему руку, я вернулся к пасьянсу. Посмотрел в монитор, на облезлые девятиэтажки за окном, снова в монитор. Пасьянс не сошелся. Продавливать это кресло мне предстояло еще по меньшей мере полгода – двухмесячное директорство резюме не украсило бы. Я решил, что и мне, и “Нативу” терять, по существу, нечего.

Всех, от Вадима до болтающихся без дела курьеров, я усадил обзванивать клиентскую базу и насильно впаривать тем, кого угораздило когда-либо работать с “Нативом”, неделю бесплатной рекламы по новому алгоритму. К крупным заказчикам выезжал сам. Секретарши, раздраженно улыбаясь, часами мурыжили меня в приемных, бормоча что-то вроде “Начальник Начальникович сможет уделить вам десять минут после совещания, или лучше запишитесь на следующий месяц”.

Многие из тех, кого мы всеми правдами и неправдами уговорили на эту чертову бесплатную неделю, потом заказывали рекламу только у нас. Через месяц наш продукт стал лучшим на рынке, отдел продаж едва успевал печатать договоры, а в бухгалтерию пришлось срочно покупать огромный шкаф – старый уже не вмещал вал поступающих платежек. Начальники Начальниковичи теперь сами отсиживали толстые задницы в моей приемной. Через год “Натив” переехал из спального района в офис возле Садового кольца, у набережной Москвы-реки.

В отдел разработки Протасов перетащил ребят из предыдущей конторы. Мы без пререканий назначали им зарплаты, которые он называл. Вечерами, а иногда и с обеда на работе они резались в “Контр Страйк”, так что мы будто бы превратились в дешевый игровой клуб. Наушники парни использовали не всегда, так что звуки выстрелов и взрывов изрядно оживили нашу офисную обстановку. Иногда они все же отвлекались от борьбы с терроризмом на такие скучные мелочи, как код, и с каждым следующим обновлением наш продукт работал все эффективнее. Успевали они писать и неофициальные программы, которые мы продавали как дополнительные услуги – в договорах они описывались весьма туманно.

Я, конечно, могу часами разглагольствовать, какими нечеловеческими усилиями удалось добиться такого блистательного результата, но самому себе говорю как есть: особой моей заслуги тут нет. Просто так вышло. Повезло.

Единственным, пожалуй, лично моим ценным приобретением оказалась Акамэ – пятнадцатилетняя девочка с кошачьими ушками. Но о ней в другой раз.

Как расцвет, так и финал "Натива" ко мне имеет мало отношения. Я знал, что нашему вольному плаванию однажды придет конец. Мы стали слишком питательной рыбешкой, чтобы нами не заинтересовались настоящие акулы. Международный концерн со штаб-квартирой в городе Дахау предложил владельцу “Натива” хорошую цену за компанию. Не буду врать, не знаю, колебался ли он – человек, на благосостояние которого мы работали все это время, хотя ни разу его не видели. Екнуло ли его сердечко, когда он подписывал соглашение о продаже немцам процветающей российской компании? Думал ли, какие перемены вносит в жизни своих работников? Сомневаюсь. Если всем плевать, почему ему нет? Так или иначе он нас продал.

И теперь нам предстоит узнать, есть ли жизнь после поглощения. В желудке у настоящей акулы.

Глава 2. За немцев-освободителей!

Январь 2019 года

– Да здравствует, мать ее, свобода, – хмуро сказал я.

– Не ссы, господин директор, – Вадим залпом допил коньяк из бокала. – Немцы все выплатят как миленькие. И оклады за три месяца, и все бонусы, какие положены. Можно невозбранно чиллить до посинения, телефон выключить… Да хоть выкинуть телефон этот долбанный, чтобы ни одна сука не доставала. Давно в Тай охота махнуть, и без обратного билета…

– Да чего там делать? – я плеснул Вадиму коньяка. – Три раза мотался, и как-то не тянет на четвертый заход. За две недели все эти пляжи и экскурсии начинаешь уже в гробу видеть.

– Экскурсии… – Вадим усмехнулся. – Шляпа ты, господин генеральный директор. Что ты вообще там видел, кроме отелей, шлюх и переполненных пляжей? В Тае байк надо брать – и вперед, через всю страну. Горы, сплавы, дайвинг, острова дикие… Бэкпекеры – нормальные ребята, а уж девки и вовсе огонь.

Вообще-то Вадим, в отличие от меня, вполне мог сохранить работу и под немцами. Обычно при поглощении меняют только генерального, а начальников отделов не трогают. Но, видимо, из солидарности со мной он говорил о своем увольнении как о деле решенном.

– Горы, дайвинг… не добрался я до этого. С этой работой так затрахаешься, что можешь только упасть в шезлонг кверху пузом, как дохлая рыба. Погоди, тебе бухать-то можно? Ты не на антидепрессантах разве?

– Неделю как слез! – Вадим залихватски тряхнул цветными дредами. – Хватит с меня этого дерьма. А вот ты жить-то и не начинал толком, Олежка. Сейчас из немцев отступные выцарапаем, ты выдохни и задай себе вопрос: чего от жизни хочешь на самом-то деле? А немцы пусть сами с протасовскими закидонами разбираются, – Вадим подмигнул. – Жаль, не увижу я ихние морды, когда он притащится в офис на третий день к обеду!

Я вздохнул. Протасов был одновременно и основным козырем “Натива”, и главным геморроем. И если на демонстративные нарушения трудовой дисциплины в общем-то можно наплевать, то его необязательность становилась все более серьезной проблемой. Запуск новой версии алгоритма переносили уже дважды. Команду Протасов собрал под себя, программисты едва не молились на него, потому выяснить правду о причинах задержки не смогла бы и испанская инквизиция. Все как один твердили про объективные проблемы – и снова утыкались в “Контр Страйк”.

Однажды мы попробовали набрать новую команду для параллельного проекта. Протасов две недели не выходил на работу, даже ради приличия не взяв больничный. Потом у новичков вдруг умер сервер. От греха подальше уволили их всех, благо испытательный срок еще не закончился.

– Да уж, эпическая будет битва: немцы против Протасова! – я криво ухмыльнулся. – Хотя вопрос еще, насколько они немцы… Я начальника их российского офиса гугланул. Наш мудила, отечественный. Недоолигарх из девяностых. Евроулыбочка на тридцать два зуба, а в глаза заглянешь, даже на фотке – и хочется на другой стороне шарика оказаться! Этот Протасова сожрет и не подавится. Станет наш гений как миленький пахать с девяти и до шести вместе со своими долбоклюями, а в сортир отпрашиваться служебной запиской.

– Да, я тоже их погуглил. На сайте – сплошь евроценности, плюнуть некуда. Клиентоориентированность, инновации, инклюзивность, эта, как ее, диверсити… диверсия? Не, по-другому как-то переводится.

– Разнообразие.

– Видовое разнообразие, ага, – Вадим символически плеснул коньяка в мой бокал и от души – в свой. – Вот только наверху пищевой цепочки – наши упыри, так что диверсия еще та… Впрочем, нам-то чего? Ты же давно ноешь, как тебе осточертел “Натив”, да и мы все до кучи. Чего теперь не рад? Свобода, амиго!

Я пожал плечами. “Натив” и правда был для меня как чемодан без ручки. Став генеральным, я досрочно закрыл ипотеку на свою двушку и успел прикупить по случаю еще одну квартирку, просто потому, что контрагент предложил льготную рассрочку. Но даже если ее не продавать, денег отложено на год-другой безбедной жизни. Работу я не любил, и лишь знание, что можно в любой момент уволиться, делало ее вполне выносимой. Вот только жизнь вне работы шла не намного веселее. С Катькой мы уже четыре года как разбежались, ребенка так и не завели… С тех пор я сменил пятерых женщин, и каждая следующая задерживалась меньше, чем предыдущая. Интересовало их, ясен пень, в основном мое материальное положение – на героя любовного романа я никак не тянул; но могли бы хоть пытаться скрывать это, что ли… Впрочем, бабы, чего с них взять. Хуже, что то же относилось и к приятелям. Кто попроще – просил денег сразу и без затей, это было еще ничего. Другие месяцами названивали, приглашали в кабак или на дачу, интересовались моими делами – и всё с той же целью. В итоге я аккуратно свернул общение со всеми, включая тех двоих, кто денег пока не попросил. Лучше так, чем ждать, когда все-таки попросят.

Вадим был единственным человеком, которого я теперь мог бы назвать своим другом. Хотя, конечно, когда нас перестанет связывать работа, то и общение, скорее всего, сойдет на нет.

Вадим поднял бокал:

– За немцев-освободителей!

Я кисло улыбнулся и пригубил коньяк. В дверь постучали.

– Открыто! – Вадим пьяновато хохотнул. – “Натив” отдан на поток и разграбление! Заходи кто хочешь, бери чего хочешь!

Каннибаловна вошла с необычной для нее робостью, прижимая к объемистой груди одинокий лист офисной бумаги.

– Извините, что поздно, Олег Витальевич… Вы отдыхаете уже, а я тут… Мне одну подпись, девчонки ждут, чтобы оформить.

– Да вы присаживайтесь… Вадь, будь другом, достань бокал еще, ты ближе сидишь… в шкафу, на второй полке. Выпейте с нами, Анна Ганнибаловна. Не оставлять же врагу такой коньяк! А домой тащить неохота, мне-то без надобности…

Весь офис знал, что я почти не пью – так, наливаю себе символически для компании. Не от моральных принципов, просто мой организм оказался правильнее меня и алкоголь не принимал. От второй рюмки начинала раскалываться голова, от третьей меня выворачивало, причем паленая водяра и элитный вискарь действовали одинаково. Возможно, если бы я прибухивал, как почти все мои знакомые, то ко многим вещам относился бы проще.

– Ой, спасибочки, – Каннибаловна плюхнулась в офисное кресло. – Денек выдался – не грех и выпить. Вы только сегодня подпишите, пожалуйста…

Я всмотрелся в протянутый листок, и мои брови поползли на лоб.

– Да что с вами, Анна Ганнибаловна? Случилось чего? Зачем “по собственному желанию”, да еще сегодня? Мы с Вадимом завтра идем на переговоры к немцам, так меньше чем тремя окладами они от нас не отделаются, и от вас тоже!

– Да тут такое дело же… – Каннибаловна от души глотнула коньяка. – Три оклада – это, конечно, дивно и прелестно. Вот только тогда надо будет немцам дела передавать. А там… ну сами знаете…

Я аж крякнул. О некоторых особенностях оформления трудовых отношений в “Нативе” я и не подумал. В России это нормально, тут все схематозят кто во что горазд, а вот как это воспримут известные своей законопослушностью немцы… С них, пожалуй, станется настучать в прокуратуру уже фактически на самих себя, и лучше бы прежнему руководству находиться в этот щекотливый момент подальше…

Зарплатная бухгалтерия в “Нативе” еще до меня стала полностью белой, но были, как говорится, нюансы. Разработка программного обеспечения требует специалистов разного профиля. Таких, как Протасов и его команда, приходится обеспечивать высокой зарплатой, премиями, отпусками, медицинской страховкой и мгновенным исполнением всех хотелок. Специалисты попроще пашут за средний по рынку оклад. И есть еще работа, для которой брать сотрудников в штат попросту нет смысла. Это подготовка материалов для тестирования и обучения нейросети, на айтишном сленге ее называют “разметка”.

Разметка – очень простая работа. Надо сортировать поисковые запросы, заполнять базы данных о пользователях, оценивать осмысленность текста. Задачки легкие для людей, но – пока еще – сложные для машины. Никаких специальных знаний не требуется, только обычный человеческий мозг. Я пробовал – это даже прикольно. Первые минут десять. Через час мозги начинают закипать. Это довольно жесткая эксплуатация способности человека распознавать смыслы, видеть и понимать то, чего пока не видит и не понимает машина. Задачи нудные и однообразные, инструкции путанные и постоянно меняются. Сажать людей на оклад для этой обезьяньей работы тупо невыгодно, но поскольку никаких знаний и навыков не требуется, разметчики работают сдельно по копеечным тарифам. Заманиваем мы их обещанием гибкого графика и неограниченного заработка. Ну, отчасти это правда, заработок не ограничен – по нижней планке, само собой. Составляется договор гражданско-правового характера – как мы говорим, ради экономии на налогах. Это не совсем так, сама по себе эта экономия несущественна. Зато никаких прав работнику договор не дает, но на этом мы, скажем так, акцента не делаем. Разметчики в какой-то момент осознают – многие с удивлением – что их договор не предполагает оплачиваемого отпуска, больничного или декрета, а перестать выдавать задания мы можем в любой момент. Вообще-то по закону так оформлять трудовые отношения нельзя, но в разметку идут не от хорошей жизни, и нам все сходит с рук. Впрочем, даже если какой-то особо упорный разметчик дойдет до суда, иска нам бояться нечего – оформляют разметчиков на подставные юрлица, и в уставном капитале там не значится ничего ценнее пары табуреток. А вот аудит эту и некоторые другие серые схемы может вскрыть…

Что поделать, каждый снижает себестоимость продукта как может, иначе в конкурентной борьбе не выжить. Впрочем, я следил, чтобы разметчики все же стабильно зарабатывали вменяемые деньги – примерно на уровне фаст-фуда.

– Да что там объяснять, – вздохнула Каннибаловна. – Немцам наша система вряд ли понравится. Ну пусть сами разбираются.

– Да уж, могу себе представить, – прыснул Вадим. – Пусть им вот Смирнов написывает: “мои, мол, права работника и человека”…

Я тоже улыбнулся. Смирнов, один из старейших наших разметчиков, был притчей во языцех. С упорством, достойным лучшего применения, он годами боролся за права, которых у него по договору не было. Закатывал скандалы из-за каждого штрафа или изменения инструкции, требовал справедливых, по его мнению, тарифов и постоянно грозил уходом. Однако никуда не уходил – видимо, других способов прокормить семью у этого склочника не было. Работал он, впрочем, много и добросовестно, потому мы терпели его бесконечные стенания. Да и жаль его попросту, лузера профессионального.

– Так вы подпишете заявление, Олег Витальевич? – спросила Каннибаловна.

– Ну, если вы действительно уверены…

– А то! – Каннибаловна залпом допила коньяк. – Мне “Натив” как второй дом, вы же знаете… Но меня уже в “ГазАлмаз” позвали. Две недели отработаю, как положено, дела передам и с понедельника выхожу к ним.

Конечно, такие каннибаловны нужны всюду. Это ведь она внедрила систему найма разметчиков. Понимаю, почему ей неохота объяснять некоторые нюансы новому руководству. Я крякнул и подписал заявление.

Акамэ столкнулась в дверях с выходящей Каннибаловной, но посторониться даже не подумала. Пришлось старой ведьме отступить, чтобы пропустить девочку с кошачьими ушками.

– Олег Виталич, я все, – Акамэ, по своему обыкновению, не поздоровалась.

– Хорошо. Я задержусь. Скажи водителю, чтобы тебя отвез, и пусть домой потом едет. Возьму такси.

Акамэ заметила коньяк и состроила презрительную гримаску.

– Маме только не вздумай докладывать, – быстро попросил я. – Новые иллюстрации отсмотрела? Годится что-нибудь?

– Не-е, ничего. Не пойдут. Вайба нет, – Акамэ скривилась. – Я пришлю, чего надо. В четверг, а то послезавтра контрошка по инглишу.

Я замялся. Оставят ли немцы в штате шестнадцатилетнюю школьницу, упорно отказывающуюся снимать в офисе ободок с кошачьими ушками? Оценят ли ее редкий и странный талант?

– Да, спасибо. Если что изменится, позвоню твоей маме на днях, – я решил не бежать впереди паровоза.

– Океюшки, – Акамэ снисходительно улыбнулась и вышла, не попрощавшись.

Акамэ, в миру Наташа Никитина, была дочерью маминой подруги – для меня в буквальном смысле, а для многих и в переносном. В свои шестнадцать за оформленную строго по закону двенадцатичасовую рабочую неделю она зарабатывала больше, чем многие взрослые – за месяц на полной ставке. Полгода назад на дне рождения моего отца ее мама похвасталась, что снятые Акамэ ролики набирают сотни тысяч лайков в тик-токе. Я глянул один из любопытства – ничего особенного: ленивая кошка отталкивает подушку, обычная сетевая ерунда. Но на другой день я ради эксперимента послал Акамэ – на Наташу она откликаться отказывалась – подборку наших новых рекламных роликов и попросил отобрать, что ей понравится. Те два, про которые она написала “ну эти еще ничего”, сработали в разы эффективнее, чем все остальные, особенно на молодежную аудиторию. Мать Акамэ мгновенно просекла расклад, и дальше девочка оценивала наши материалы уже за большие деньги и строго в свободное от учебы время.

– И действительно, как эти немцы станут управляться с нашим колхозом? – спросил я Вадима, доливая ему остатки коньяка.

– Не твой головняк, амиго. Не парься. Ты теперь свободен.

Глава 3. Вперед, в светлое общеевропейское завтра

Январь 2019 года

– Господь с вами, Олег Витальевич! – бритый наголо дядька с мордой шире газеты выставил вперед открытые ладони, тряхнув часами "Патек Филипп". Пафосный костюм натянулся на массивных плечах. – Ну какое увольнение! Сами посудите, вы вывели “Натив” в лидеры рынка, кому как не вам его и вести, как говорится, к новым вершинам! Что значит “решили уйти”? Мы пока даже не обсудили условия нашего сотрудничества!

Я потер виски. Хоть и выцедил вчера только рюмку, а все равно мучился похмельем. Такой уж мне достался организм.

Юрий Дазуров, глава российского представительства “Дахау Про”, широко улыбнулся. Его костюм и “Патек Филипп” стоили, пожалуй, больше, чем половина серверов “Натива”. Несло от него “Диором” и девяностыми.

Возможно, в его представлении улыбка была дружелюбной и воодушевляющей, но как по мне, больше походила на крокодилий оскал.

– Мы полагаем, что новый стиль управления потребует и нового руководства, – выдавил из себя я. – Сейчас бизнес-процессы “Натива” международным стандартам не соответствуют…

– Так это и хорошо! – Дазуров раскатисто засмеялся. – Специфика производства в третьем мире бывает весьма выгодна! В ваших договорах услуга проходит как, цитирую: “и прочее продвижение”. Результат виден – она чрезвычайно востребована, несмотря на то, что законодательство многих стран ее, как говорится, не одобряет. Понимаете, Олег?

Похоже, я понимал. И то, что я понимал, мне не нравилось. Помимо официальной рекламы, так сказать, "белой", оформленной именно как реклама, мы продаем "серую" – нативную, то есть маскирующуюся под рекомендации от живых людей. В нулевые такую рекламу заказывали у блоггеров – часто довольно топорно. Например, все популярные пользователи некой социальной сети наперебой начинали рассказывать, как замечательно они отовариваются в магазинах одного бренда. В фильмах и сериалах некоторые продукты всегда ставили этикеткой в кадр. Не остался в стороне и литературный процесс – герои книг разных авторов вдруг признавалась в неземной любви к макаронам определенной марки, причем название повторялось в тексте не менее десяти раз. Что поделать, кушать-то хочется всем, и я не литературных персонажей сейчас имею в виду.

Теперь нативная реклама работает тоньше. Наши боты зарегистрированы под видом людей на различных форумах, агрегаторах отзывов, в соцсетях. Многие люди общаются с ними, как с живыми, и они отвечают взаимностью: комментируют записи, лайкают фотографии, даже флиртуют. Боты, конечно, туповаты, но даже при этом на фоне большинства людей иной раз умудряются блеснуть интеллектом. Они далеко ушли от первых примитивных спам-ботов, способных только разместить типовое объявление. Нейросети последнего поколения бойко распознают контекст, пишут развернутые уникальные отзывы и довольно убедительно рекомендуют товары или услуги. Мы даже научили их имитировать человеческие ошибки и опечатки. Если вас кто-то недавно уделал в интернет-споре, возможно, это был наш продукт.

Законы о рекламе подобное запрещают, однако на практике никаких методов борьбы с ними у государства нет. Да и забот поважнее хватает.

– Эти услуги надо всячески развивать и продвигать! – Дазуров торжествующе воздел палец. – Концерн ищет способы вывести их на международный рынок. Разумеется, критически важно сохранить руководство, у которого есть опыт внедрения такого рода, так сказать, решений.

– Я высоко ценю вашу готовность к сотрудничеству, – промямлил я. – Тем не менее я и ряд руководителей подразделений уже приняли решение покинуть “Натив”.

Наслышан я про эту породу бизнесменов. За всем этим “Карденом” чувствуется смутный запах мертвечины. За каждым, кто поднялся в девяностые – кладбище. Работать под таким… да я лучше яйца себе отрежу.

– Об этом не может быть и речи! – Дазуров энергично повел раскрытой ладонью, как комсомолец с советского плаката. – В накладе вы не останетесь. Мариночка вышлет вам систему, по которой руководству начисляются бонусы. Увидите, квартальная премия вас и ваших людей не разочарует. При этом вы типа сохраните полнейшую самостоятельность. Ни российский, ни головной офис “Дахау” во внутренние дела “Натива” вмешиваться не станут.

– Тем не менее…

– Понимаю ваши сомнения, – Дазуров сощурился и хищно улыбнулся. – Да я ведь и сам колебался, когда Дахау Про предложил мне возглавить российский офис. Подумал, эта их вся, что называется, толерантность на нашей российской почве не приживется. Но быстро выяснилось, что она у них навроде… вы молодой, не помните… ну как Маркса с Лениным процитировать на партсобрании. Ритуалы своего рода. Посадили в правление одну арабку в хиджабе ради диверсити, а решения как принимали белые мужчины, так и принимают. И уж тем паче никому нет дела, что там творится в зарубежных филиалах. Соберете подписи, типа все ознакомлены с корпоративными ценностями, и вся недолга. Переводчица опытная у нас, станете выступать перед правлением – она про толерантность и инклюзивность сама нащебечет сколько положено. Вы, главное, прибыль показывайте. Работайте как привыкли. И внештатные сотрудники – это хорошо, эту практику надо расширять…

– Юрий Владимирович, – наконец мне удалось вклиниться. – Боюсь, решение об увольнении уже принято и не обсуждается.

– А ты не бойся, Олег, ничего не бойся! – Дазуров положил обе ладони на стол и наклонился ко мне. – Говорю же, мы типа ценим всё, чего ты и твои ребята достигли. Не хотелось бы, право слово, чтобы у вас были неприятности. А то знаешь, как оно бывает… Придет новое руководство, сразу не разберется, во что-нибудь вляпается… У вас же одних юрлиц, на которые оформлены внештатники, сколько… пять? семь? Схемки серенькие? Некрасиво выйдет, если дойдет до прокуратуры… А порядок навести некому, вас-то на месте нет. Не ровён час, как говорятся, крайними окажетесь. Вот оно вам надо?

Секретарша подала кофе. Она была вызывающе шикарной, буквально оглушала глянцевым блеском: волосы, ресницы, глаза. Интересно, что-нибудь натуральное в ней есть? Грудь точно сделанная, слишком уж высокая и правильная. Одета нарочито просто, с тщательно продуманной небрежностью, никаких мини и стразов – не нулевые, чай, на дворе.

– Право слово, никому эти неприятности не нужны, – доверительно улыбнулся Дазуров, когда секретарша вышла. – “Натив” купили, потому что он приносит прибыль. Значит, должен и дальше ее приносить.

Дазуров откинулся в кресле, потер лоб, широко улыбнулся.

– Эх, Олежка, не застал ты эти времена… твое счастье. В девяностые деятелей, которые почему-то не могли или не хотели увеличивать прибыль, бывало, с утюгом в брюхе находили. Ну согласись, мы ведь не хотим назад, в славную эпоху первоначального накопления капитала. Мы хотим вперед, в светлое общеевропейское завтра. Понимаешь, к чему я, Олег?

Я посмотрел в окно, на распростертый внизу город. Я-то полагал, пришлось бы бороться за сохранение директорского кресла, а не за отказ от него. Ни к какой борьбе я не был готов. Вообще не мое это – борьба. Конечно, мне не улыбалось работать под началом крокодила, у которого кусок мертвечины разве что изо рта не свешивается, несмотря на весь европейский лоск. Но его можно понять, не хочет терять отлаженные схематозы. Черт его знает, на что он пойдет, чтобы сохранить прибыль… Значит, подготовлю преемника, передам дела и свалю в закат чуть погодя.

– Понимаю.

– Вот и славненько! И, надеюсь, команда твоя тоже проявит понимание, ты уж постарайся… Подойди к Мариночке, это которая кофе приносила, пусть встречу нам назначит. Обсудим бонусы и бюджет на развитие… в рабочем, как говорится, порядке. Говорю же, средства есть, никто обиженным не останется. И вот еще что… Вы примете на работу мою жену.

Мне показалось, или впервые в голосе Дазурова промелькнуло что-то похожее на неуверенность? Вообще на какое-то человеческое чувство?

– Директор вам нужен, по корпоративным коммуникациям, – продолжил он, не позволяя мне возразить. – Оля умница у меня, хоть и без опыта пока… Она мне сына растила, потому не работала, такое дело.

– Знаете, мы как-то привыкли обходиться без корпоративных, что бы это ни значило, коммуникаций, – возразил я, уловив в его тоне нотку слабости.

– Как привыкли, так и отвыкнете, – тепло из голоса Дазурова исчезло, снова вернулся улыбчивый ящер. – Сказал же, Оля – нормальная баба. Корпоративный гимн хором петь не будете. Бюджет, опять же, выделим на внутренние активности, так что в накладе не останетесь. С понедельника выйдет. Готовьте кабинет.

Глава 4. Дама с блин камелиями

Январь 2019 года

– Госпожа Дазурова не звонила?

– Нет, не приходила и не звонила! – ответила побледневшая секретарша. Профессиональным чутьем она угадала мое раздражение и опасалась попасть под горячую руку.

Приемная “Натива” пустовала, только офис-менеджеры приколачивали над нашим логотипом эмблему “Дахау Про” да какая-то курьерша жалась в уголке дивана.

– Да где же черти носят эту даму, блин, с камелиями…

– Извините… – курьерша подскочила с диване и робко засеменила ко мне.

– На ресепшн! – рявкнул я.

– Извините, – повторила тетка, – эта дама с блин камелиями – видимо, я. Ольга Дазурова, ваш новый директор по корпоративным коммуникациям… ну вы, полагаю, в курсе… вы же в курсе, Юра вам сказал? Я, видимо, опоздала…

Я сахарно улыбнулся жене босса и одновременно бросил испепеляющий взгляд на секретаршу. Госпожа Дазурова оказалось незврачной полноватой блондинкой лет тридцати. Новенький брючный костюм сидит не по фигуре, на ногах угги. Если присмотреться, шмотки явно недешевые, но как-то она сутулится, что ли, и взгляд мало не умоляющий… Потому-то секретарша, да и я сам, приняли ее за курьера. В метро таких теток двенадцать на дюжину, не этого ожидаешь от жены самого Дазурова…

– Это вы нас извините, Ольга… – я замялся, пытаясь припомнить отчество.

– Оля, просто Оля, пожалуйста, – новый директор по корпоративным коммуникациям улыбнулась и протянула мне ладошку.

***

– Вы знаете, у меня опыта работы нет особо… – Оля сжимала чашку с чаем обеими руками. – Была секретарем лет десять назад, недолго. Училась в институте иностранных языков. Потом сына воспитывала, но теперь он уехал в бординг…

– Куда?

– Так в Британии называют школы-пансионаты. А я пыталась заниматься театром, но как-то… не сложилось. И Юра… Юрий Владимирович предложил пойти к вам. Я готовилась, книги читала по корпоративной культуре. И из Дахау мне материалы прислали, я все изучила…

Она так мило смущалась. Отчего Дазуров спихнул ее нам? В российском офисе “Дахау”, как и везде, полно синекуры. Кодекс компании прямо запрещает непотизм, но достаточно посмотреть на список руководства, чтобы понять: это обычное корпоративное лицемерие. Естественно, у всякого есть родственники, которым нужна престижная необременительная работа. Так почему эту даму с блин камелиями отправили к нам? Самое очевидное – чтобы за нами присмотреть, но эта Оля выглядит так, словно и за собой присмотреть едва может. Наверно, Дазуров потрахивает кого-то прямо на рабочем месте… эту шикарную Мариночку из приемной, скорее всего. Веская причина не мешать семейную жизнь с работой.

Что же, вот мы и сделались филиалом – свалкой сомнительных с точки зрения закона и этики проектов и местом работы не первой свежести жен.

– И с чего вы намерены начать внедрение корпоративной культуры? – я старательно изгонял из голоса издевательские нотки, но, боюсь, не вполне справился.

– Не думайте, я в чужой монастырь со своим уставом не полезу… – заторопилась Оля. – Сперва хотелось бы понять, как у вас тут устроено все.

– Да обыкновенно устроено, – я пожал плечами. – Я сотрудникам не компостирую мозги и не вру без крайней необходимости. Ну а они стараются не слишком борзеть, – я вспомнил Протасова и поморщился. – Большинство, по крайней мере…

– Как устроен “Натив”?

– Как все айтишные компании… Правит бал у нас разработка. Отдел, который программирует нейросеть.

– Нейросеть… – Оля улыбнулась, отчего на миг сделалась почти хорошенькой. – Правду говорят, что нейросети однажды поработят человечество?

– Было бы неплохо. Никто не может управлять людьми хуже, чем сами люди, это я вам как специалист по управлению говорю. Но пока, к сожалению, сетка тупенькая. Оптимизируем одни параметры – она тут же проседает по другим. Впрочем, у нас сильная команда разработки, потому мы стабильно опережаем конкурентов. При программистах – всякие менеджеры и аналитики. По идее, они должны руководить разработкой, но по сути скорее ее обслуживают, так уж у нас сложилось. Есть продажники, у них своя жизнь. Ну и всякие вспомогательные отделы, как в любой конторе: системные администраторы, бухгалтерия, кадры, секретариат, хозяйственная служба. Иногда нанимаем внештатников.

Тут я не стал углубляться в подробности.

– И ради чего же все эти люди работают? – спросила Оля. – Ради одной только зарплаты?

– Отчего же – ради одной зарплаты? Есть еще ежемесячные премии, квартальные, ежегодные…

– Только ради денег?

Я вздохнул. Такой вопрос мог задать только человек, который сроду не знал, каково это – остаться без денег. Помню одну жену крутого бизнесмена, которая на полном серьезе говорила: “ну зачем люди живут в однокомнатных квартирах, это же неудобно”. Значит, у нас теперь появилась собственная барыня…

– Пожалуйста, не считайте меня зажравшейся женой нового русского, – торопливо сказала Оля. Похоже, совсем я плохо владею лицом. – Я знаю, конечно же, как важно достойно платить сотрудникам, и буду следить, чтобы зарплаты у нас были на уровне… Но ведь не сводится все к одним только деньгам. Что-то еще должно людей объединять и вдохновлять. Они знают, какая у “Натива” миссия?

Они знали, конечно. Миссия “Натива” – втюхать побольше продукта клиентам, чтобы те могли втюхать уже своим клиентам свой продукт. Не то чтобы хорошие вещи в рекламе не нуждались, это, конечно, неправда, как и все красивые фразы… но говно нуждается в ней намного больше.

– Знаете, Оля, мы тут как-то скорее в практическом ключе подходим к делу, – осторожно сказал я. – Это же айти, здесь все показатели измеряемы… Эффективность рекламы считается по простым формулам. Вот эти метрики и есть наша цель, можно даже сказать, миссия…

– А у “Дахау Про” есть корпоративные ценности, их разработали лучшие визионеры.

Я кивнул, изо всех сил удерживая покер-фейс. Кто такие визионеры, я знал. Сперва не врубался, но умница Вадим объяснил одним словом: звездоболы. Он, правда, выразился ещё точнее. Ненормативная лексика часто помогает ёмко передать суть бизнес-процессов. Я, однако, предпочитал от нее воздерживаться – говорят, избыток цинизма ведет к хронической депрессии. Да и насмотрелся на бизнесменов, которые без мата уже двух слов связать не могут.

– И какие же это ценности?

– Инновации для клиентов, социальная ответственность, профессионализм! – бойко перечислила Оля. Совсем как отличница, даже в шпаргалку ни разу не глянула. – Надо донести это до сотрудников! Когда у вас… у нас следующее общее собрание?

– Насчет собраний… – я побарабанил пальцами по столу. – Мы придерживаемся политики минимизации этого дела.

– Почему?

– Вот как вы полагаете, Оля, сколько часов в день программист работает?

– Восемь, если на полную ставку…

– На самом деле часа два, не больше. Это именно если брать работу, требующую концентрации и принятия решений. В лучшем случае еще пара часов на простые рутинные задачи. Работать больше можно, но недолго; через недельку будешь тормозить и виснуть, как перегруженный сервер.

В “Нативе” я эту тему не поднимал, но аккуратно провентилировал вопрос на популярном айтишном форуме. Выяснилось, что многие профи давно пришли к тем же выводам.

– Руководитель, который каждый день собирает совещание, думает, что отнимает у сотрудников один час из восьми. В действительности – час из двух, в лучшем случае из четырех. Потому совещания в “Нативе” строго ограничены. Никаких обязательных мероприятий без серьезной необходимости.

Оля растерянно наматывала локон на палец. Крашенная в нежный оттенок майонеза блондинка, будто прибыла к нам из нулевых на машине времени.

– Но у нас есть пустая стена в холле, – сжалился я. – Можно на ней написать наши новые корпоративные ценности. Арт закажем у дизайнера. А инструкции по рабочей этике разошлем по электронной почте.

– Извините, – пробормотала Оля. Похоже, сейчас расплачется. Этого только не хватало. – Я правда пытаюсь понять, чем могу помочь…

Кажется, я перегнул палку. Оля выглядела совершенно безобидной, и я совсем упустил из виду: если она нажалуется Дазурову, что ее плохо приняли, мне не поздоровится.

– Вы могли бы заняться… озеленением офиса. И вообще креативно украсить помещения. Мебель новую в холл и на ресепшн давно пора заказать, а я все никому не поручу выбрать. Хозяйственный отдел сделает, как вы скажете, но надо же сначала продумать все, тут нужен вкус, нужно… концептуальное видение… Да и вообще, что мы тут-то сидим? Идемте, покажу офис и ваш кабинет.

Глава 5. Клоун по вызову

Февраль 2019 года

– Сейчас перед вами выступит Олег Батыев, генеральный директор “Натива”, одного из лидеров отечественной IT-индустрии. Спасибо, Олег, что согласились прийти, это исключительная возможность для наших студентов… – куратор потока пожевал губу, пытаясь припомнить, что еще полагается сказать; однако решил, что сойдет и так. – Не стану отнимать у вас время, встречайте!

Я выдавил из себя улыбку. Знаете, как это бывает: сразу не нашел предлога отказаться читать лекцию, а три дня назад, когда пришло напоминание, соскакивать было уже неловко.

Аудитория подвисла на пару секунд, пытаясь угадать, уместно ли аплодировать, будто в цирке. Я пресек эти колебания.

– Здравствуйте, дети.

Первое дело – обескуражить аудиторию. Слушатели неуверенно заулыбались, пытаясь угадать, подшучиваю я над ними или издеваюсь. Ну какие они дети, в самом-то деле? Пятый курс, здоровенные лбы, на таких пахать можно. Карина защелкала фотоаппаратом. Я заученно просиял улыбкой и принялся энергично выдавать бизнес-мантры:

– Вас, конечно же, интересует, как достичь успеха в бизнесе. Как важно не бояться рисковать, быть креативным и находчивым, смотреть в будущее и видеть потенциальные возможности. И прочие откровения, которые вы можете увидеть на задней обложке любого пособия по бизнес-мышлению.

Я оглядел аудиторию. В первом ряду, как водится, сидели отличники, в основном девушки. Они смотрели на меня серьезно и внимательно, стремясь впитать знания и опыт. Середину заняли невнятные ребята в толстовках, они рассеянно поглядывали на кафедру поверх своих ноутбуков. На экранах было то, что интересно им на самом деле. Камчатку оккупировали неформалы: разноцветные волосы, грязные от татуировок руки, скептические взгляды исподлобья.

Легко было рассудить, что в первом ряду сидят будущие менеджеры, в середине – рабочие лошадки, а сзади – гении стартапов вперемешку с прирожденными лузерами. Но я видел слишком много причудливых карьерных траекторий, чтобы строить какие-либо прогнозы. Бывает, отличники с красным дипломом всю жизнь остаются курьерами, посредственности преуспевают, а завзятые неформалы превращаются в образцово-показательных корпоративных зомби. Благо, татуировку можно и свести.

Однако пора уже осчастливить их еще какой-нибудь мудростью.

– Вы ожидаете услышать, как анализировать рынок, определять потребности клиентов, создавать новые продукты и услуги, рассчитывать финансовые показатели и разрабатывать стратегии роста и развития компании.

Пока я выдавал этот белый шум, Карина успела сменить три точки съемки и отщелкать кадров тридцать. При ее профессионализме этого вполне достаточно. Она уложила камеру в кофр, помахала мне и вышла из аудитории. Куратор потока выскользнул за ней. Ему полагалось торчать здесь до конца встречи, но, как и все, он стремился оптимизировать свое рабочее время.

– Всю эту лабуду вы можете прочитать в любом пособии по бизнесу. Там же вы найдете множество кейсов и рекомендаций, весьма поучительных, однако в любой конкретной ситуации совершенно для вас бесполезных. Наконец, вы получите установку на успех, заряд веры в свои возможности и ощущение контроля над собственной жизнью. То же самое, по идее, должна дать вам наша встреча. Однако, видите ли, фотограф Карина уже ушла. Для меня единственная значимая цель этого мероприятия – снимки на корпоративном сайте. Престижно же, директор “Натива” выступает перед студентами ВЭШ…

– У нас ГЭШ, – робко возразила девушка с первого ряда.

– Ну, ГЭШ, какая разница. Для меня смысл и цель этой встречи – презентабельные фотографии. Для вас же в ней и вовсе нет никакой пользы. Но не расстраивайтесь – пользы точно так же нет в большей части того, что вам в этой аудитории рассказывают.

Я ожидал, что по рядам пойдет шепоток, студенты начнут переглядываться. Нет, они по-прежнему смотрели – кто на меня бараньим взглядом, кто в свой экран с искренним интересом. Паренек на заднем ряду целовал подружку в шею, делая вид, что поднимает упавшую ей за спину ручку. Мои слова никого не впечатлили. Не удивительно – наверно, я не первый выступающий перед ними оратор, который парадоксами маскирует полное отсутствие смысла в своих словах. Студенты престижного ВУЗа насмотрелись и не на такую клоунаду.

– Однако раз уж мы здесь собрались, надо чем-то заполнить этот час. Поэтому я расскажу то, о чем все знают, но стараются не говорить. Секрет Полишинеля. Ваше будущее скорее всего будет связано с работой в корпоративной среде. Вы, конечно, надеетесь, что быстро пройдете начальную ступень и станете руководителем или экспертом; но совершенно случайно окажется, что необходимой квалификацией и деловыми качествами обладают только дети правильных родителей.

Я хотел было добавить, что смазливые телочки тоже смогут изрядно сократить свою карьерную траекторию, но вовремя притормозил. С кого-то из этих дурех станется хайпануть на обвинении в сексизме или харрасменте, а это дерьмо сейчас лучше не трогать даже шестиметровой палкой. На самом-то деле начальники как потрахивали амбициозных сотрудниц, так и потрахивают. И грешат этим не только мужчины; некоторые дамы тоже давно поняли, что из подчиненных выходят на удивление внимательные и заботливые любовники. Неблагоуветливо, конечно, но что поделать – однова живем. Но озвучивать это в публичном пространстве смерти подобно.

– Некоторым может повезти в чем-то другом, – я выразился обтекаемо. – Но многие из тех, кто начнет карьерное восхождение с низовых позиций, там его и закончит. Задача корпоративной культуры – чтобы работник ставил интересы компании, то есть ее владельцев, превыше собственных. Человек должен работать на износ, до нервного срыва, без выходных и праздников, лишь бы увеличить прибыль людей, которых он никогда в жизни не увидит. И которые при малейших осложнениях избавятся от него, как от использованного презерватива.

Вот это, кажется, их зацепило – услышали знакомое слово. Некоторые даже оторвались от экранов и воззрились на меня.

– Если на собеседовании услышите “наша компания это семья” или “все мы тут друзья” – бегите не оглядываясь. Так вербуют гребцов на галеры. Это одна из самых жестких схем выжимания работника: неоплачиваемые сверхурочные, решение задач своих и того парня, готовность хвататься за весло в любое время дня и ночи. Только попробуй задуматься о собственных интересах – тут же станешь предателем коллектива. Вы не поверите, но российское законодательство очень хорошо защищает права работника, и надо по полной программе прокомпостировать ему мозг, чтобы заставить об этом забыть. Совместное проведение досуга в таких компаниях обязательно, а вот зарплаты существенно ниже средних по рынку.

Теперь меня слушали все, только парочка на заднем ряду самозабвенно целовалась.

– Однако на людей умных и востребованных рынком такие приемы обычно не действуют. И серые схемы их не привлекают, потому что доходы по ним зависят от прихоти начальства. Свои интересы они ставят выше интересов работодателя – проще говоря, не особо напрягаются. Измерять производительность их труда с помощью KPI бесполезно – любые показатели можно подогнать. В лагерях это называли “гнать туфту”, в корпорациях – “демонстрировать эффективность”. Если повезет, вы можете попасть в коллектив, где каждый работает ровно столько, чтобы его не уволили. К таким местам обычно тяготеют люди неглупые, потому при мало-мальски грамотном управлении продуктивность там бывает выше, чем на человековыжималках.

Я сделал паузу, обводя аудиторию взглядом. Все, кроме занятой друг другом парочки, смотрели на меня неотрывно.

– Впрочем, в любой компании вам будут говорить, что общий успех зависит от того, насколько будет выкладываться каждый. Это чушь. Успех компании в основном определяется внешними факторами и только в некоторой степени – решениями руководящих и ключевых сотрудников. Пока не выбьетесь в начальники, от вас не зависит ничего.

В повисшей тишине с оглушительным грохотом упала на пол чья-то тетрадь. Целующаяся парочка вздрогнула, но тут же вернулась к своему увлекательному занятию.

– Есть один важный навык, который вы на самом деле можете освоить и в институте, хотя ни в одной академической программе такого предмета нет. Соотносите слова преподавателей с их же поступками. Научитесь определять, к каким экзаменам действительно надо готовиться, а где можно выехать на общей эрудиции или попросту списать. Где дают материал по делу, а где льют воду, лишь бы занять академические часы. То же будет на любой работе: одни задачи имеют значение, другие – имитация бурной деятельности. Одни правила важны, другие – формальность. Если заметите, что ваши коллеги халтурят, подумайте трижды, как распорядиться этой информацией. Сегодня вы прикроете их, завтра – они вас. Корпоративная культура – это круговая порука в интересах работодателя; но ведь коллектив может сплотиться и в собственных интересах. Когда-то для этой цели создавались профсоюзы; сегодня профсоюз – траченные молью тетки, способные разве что всучить вам на Новый год кулек дешманских конфет. Многое было сделано, чтобы заставить нас забыть, какой цели служили профсоюзы на самом деле.

Я отпил воды из заботливо поставленной на кафедре бутылочки. Недешевая, однако, марка.

– Запомните: чем больше человек везет, тем больше на нем возят. Начальнику не нужна ваша эффективность. Ему надо, чтобы вы его не подставляли и поменьше дергали. Учтите: руководство вами – обязанность утомительная, потому старайтесь скорее получить максимум самостоятельности; так и начальству проще, и вам спокойнее. Когда случился факап – а факапы неизбежны – не вздумайте оправдываться или переваливать ответственность на других. Не объясняйте причины, если вас о них не спрашивают; вместо этого расскажите, как думаете исправить дело. По-настоящему крупные факапы обычно заметают под ковер, потому что отвечать за них пришлось бы многим; уровень ответственности такой, что безопаснее сделать вид, будто ничего и не случилось. Улыбка и ровный тон на совещаниях нравятся всем больше, чем самые продуктивные предложения, которые повлекут за собой беспокойство и хлопоты. Разумные люди прежде всего заботятся о себе и берегут нервы. Такой человек не суетится, лучше принимает решения и меньше ошибается, так что в конечном итоге может принести работодателю некоторую разумную пользу – а больше и не нужно. Не поддавайтесь на манипуляции. Помните: ваши личные интересы не тождественны интересам компании. Ищите приемлемые компромиссы. Если повезет, ваше выживание в зверином мире капитализма окажется вполне сносным, так что тратить половину заработка на антидепрессанты не придется.

Кажется, слушатели стали уставать, да и мне поднадоело излагать банальности, известные всякому, кто хоть годик выживал в офисном рабстве.

– И последнее. Некоторые из вас рано или поздно станут начальниками. От вас будут зависеть другие люди. При желании и некотором таланте к манипуляциям вы сможете превратить их жизнь в ад. Если наберете достаточно внушаемых и слабовольных сотрудников, получите возможность вволю оттоптаться на них за все ваши проблемы и неудачи в жизни. Устраивать настоящие драки пауков в банке для своего развлечения. Мило улыбаясь, доводить людей до истерик и нервных срывов. И ничегошеньки вам за это будет. Если работа более-менее выполняется, руководству плевать, какой концлагерь вы устроили на подведомственной территории просто потому, что можете.

Я невольно передернул плечами под пиджаком. Повидал всякое за годы офисной каторги, о некоторых вещах как вспомнишь – мороз по коже.

– Вы, конечно, сейчас думаете, что к вам это отношения не имеет, вы-то добрые, справедливые и честные. Вы сами не заметите, как начнете все это проделывать с людьми. Наверняка вам придется хлебнуть дерьма, карабкаясь по карьерной лестнице, и как-то само собой выйдет, что вы заставите других делать то же самое. Тем более что подчиненные вечно нечеловечески бесят тупостью, ленью и неблагодарностью. Вы легко себя убедите, что все это для блага компании и иначе с ними нельзя. Но ведь единственное, за что вы в ответе по-настоящему – ваши люди. Прибыль, эффективность, проекты, сроки – все это приходит и уходит. Когда вы смените в очередной раз работу, сами удивитесь, что когда-то всерьез из-за этого всего переживали. А вот то, как вы обращаетесь со своими сотрудниками – навсегда на вашей совести. Старайтесь оставаться людьми, хотя это лично вам, скорее всего, ничего не даст. Да что там, только помешает. И все же спрашивайте себя время от времени, человек вы еще или очередное корпоративное мудло, потерявшее берега… На этой жизнеутверждающей ноте я и закончу. Отвечу на пару вопросов, и мы наконец расстанемся.

Взметнулась пара десятков рук, но лохматое чучело неопределенного гендера с заднего ряда опередило всех, выпалив без разрешения:

– Вы социалист?

– Скорее, жалкая пародия. Диванный социалист, если хотите, – я криво усмехнулся. – Обычный бенефициар системы угнетения.

– Вам ничего не будет за то, что вы тут наговорили? – не унималось чучело.

– Детки, знали бы вы, насколько всем плевать – и на меня, и на вас, и на то, что я могу сказать… Вам еще предстоит это потрясающее открытие. Тут такие бездны… а, что там, сами увидите. Давайте последний вопрос.

Я выбрал среди тянущих руки в первом ряду девушку с самыми выдающимися – четвертый номер, не меньше! – достоинствами и кивнул ей.

– Расскажите, – бойко выпалила она, – как вам удалось вывести “Натив” в лидеры рекламного рынка?

Я пожал плечами:

– Не то чтобы это было результатом каких-то усилий… В общем-то, повезло. Кто угодно мог оказаться на моем месте. Рассказывать долго, а сегодня наше время вышло.

Студенты шустро принялись собираться. Парочка с заднего ряда, не размыкая рук, покинула аудиторию последней. Пожалуй, только они и провели этот час с пользой для себя.

Глава 6. Сошествие во кринж

Март 2019 года

– Это правда, что он пишет, этот человек?! Почему он работает в таких условиях?

Я возвел очи горе и мысленно испустил полный отчаяния вопль. Фамилии Оля не назвала, но ясно и так: к ней попали кляузы нашего штатного внештатного страдальца Смирнова. Неудивительно, он спамит ими на все корпоративные адреса, какие может раздобыть.

В глазах Оли стояли слезы.

На работу она приходила каждый день – я-то надеялся, ее служебного рвения хватит максимум на еженедельные визиты. Справедливости ради, пока пользы от госпожи Дазуровой выходило больше, чем вреда. У нас появились удобные диваны и пуфики в холлах, арты на стенах, даже аквариум у ресепшн. На кухне вместо старой кофемашины с дурным характером, любившей плеваться молоком, теперь стояла новая, сияющая, похожая на космический агрегат. Особенно приятно, что закупалось это все из выделенного Дахау бюджета на корпоративные коммуникации.

Собраниями и внерабочей активностью новоиспеченный директор, помня мои наставления, никому не докучала. Зато заказала для всех толстовки и термокружки с символикой “Дахау Про”. Оля была такая миленькая, что даже Протасов, против обыкновения, не нахамил ей, а выдавил из себя “спасибо” и затолкал все это фуфло в корзину только тогда, когда она уже не видела.

Наконец, Оля организовала раздельный сбор мусора. Причем не просто поставила везде идиотские трехсекционные баки, но и действительно следила, чтобы в каждую попадал нужный сорт отбросов. Уборщицам выдали небольшие премии за дополнительную нагрузку. Раньше у нас никогда не было премий для уборщиц. Пришлось лично подойти к каждой из них и попросить не говорить Оле, что весь этот тщательно разобранный мусор сваливается в кузов мусоровоза оптом.

В рекордно короткие сроки Оля завоевала симпатию всех сотрудников “Натива” – кроме Акамэ. Кошкодевочка закатывала глаза, кривилась и игнорировала попытки наладить контакт. Оля расстраивалась.

– Почему ты так невежливо себя ведешь с Ольгой… забыл отчество, но ты понимаешь, о ком я? – спросил я Акамэ.

Кошкодевочка сидела на пассажирском месте, поглощенная, как обычно, своим телефоном. Мать условием трудоустройства дочери поставила, что отвозить домой ее станет служебный водитель, а он у нас был один, так что в присутственные дни Акамэ мне приходилось делать крюк по дороге домой.

Акамэ помолчала, глянула в окно, потом выплюнула:

– Кринж… Трофи.

Не сразу я понял, что она имеет в виду трофи-вайф – женщину, вышедшую замуж ради больших денег.

– Как будто что-то плохое, – буркнул я. – Завидовать дурно.

– Деньги – брызги, – парировала Акамэ.

Ну еще бы, с ее-то зарплатой в ее-то годы…

Когда квартальный бюджет на корпоративные коммуникации исчерпался и апдейтить офис стало не на что, Оля вызвалась помогать в кадровых вопросах. Пожалуй, самое ценное, что Оля сделала сразу – убедила Каннибаловну, уже навострившую лыжи в “ГазАлмаз”, забрать заявление и остаться у нас. Конечно, одними уговорами не обошлось; я не пожалел для Каннибаловны ни весомой прибавки к окладу, ни нового кабинета с панорамным окном на Москва-реку – мы как раз в очередной раз расширились и арендовали новое крыло бизнес-центра. Каннибаловна абсолютно того стоила. При ней кадровые вопросы решались по щелчку: нужные люди находились, ненужные без шума и пыли уходили по собственному, все более-менее понимали свои задачи и справлялись с ними приемлемо. Смотрелось это так, будто Каннибаловна днями напролет гоняет чаи и сидит на дамских форумах, а процессы текут сами собой. Казалось бы, что тут сложного, любой справится; но я знал, что именно руководители, при которых деятельность их службы кажется элементарным делом, а то и вовсе не видна – на вес золота.

Не знаю, чем Оля убедила Каннибаловну предпочесть наш куцый “Натив” газовому гиганту; скорее всего, убедительно продемонстрировала, что не намерена лезть в ее епархию и вообще доставлять проблемы.

Но я знал, что рано или поздно проблемы будут. И вот одна из них, в лице кляузника Смирнова, добралась до Оли.

– Он пишет, мы обещаем одни тарифы, а платим по совсем другим. Не принимаем работу, потому что задним числом изменили инструкцию. Не оплачиваем отпуск и не помогаем сотруднику, когда он болеет.

– Оля, – вздохнул я. – Пожалуйста, не поднимай бурю в стакане. Видишь ли, этот Смирнов – он не совсем сотрудник. Он не в штате, работает сдельно.

– Но ведь уже три года! Так разве можно?

– Мы никогда ему не обещали позицию в штате. Предупреждали, что нагрузка неравномерная. Но мы всегда платим, как договаривались – за работу без ошибок, конечно. С инструкцией он, наверно, сам напутал, они сложные для некоторых заданий. Что поделать, простые вещи нейросетка давно умеет, теперь ее нужно учить такому, что не всякий человек может.

Оля мило краснела, когда волновалась. Хорошо, что она перестала носить эти нелепые деловые костюмы. Джинсы, мягкий пиджак, водолазка и замшевые кеды идут ей куда больше.

– Но так же нельзя! У нас социальная ответственность в корпоративных ценностях, а мы так обращаемся с людьми, которые у нас работают… Почему мы не берем Смирнова в штат?

– Нет ни необходимости, ни возможности.

– И зарплата маленькая совсем, и не растет, а у него же семья…

Я закатил глаза – черт, похоже, это входит в привычку. Зарплаты внештатников были моей давней головной болью. Я из кожи вон лез, чтобы они были ну хоть на что-то похожи. А тут является барыня и изволит нас порицать…

– Олечка, – проникновенно начал я. – Ты не представляешь, как мне хотелось бы, чтобы за простые и понятные задания стабильно платили приличные деньги. Да еще на свободном графике, без обязательств и нервотрепки… Да я бы сам ломанулся на такую работу прямо сейчас, волосы назад! Но “Натив” разорится, если мы будем всем много платить. Сама подумай, ничего сложного этот Смирнов не делает. Если ему работа так не нравится, давно уволился бы! Его никто не держит. Не наша проблема, что он такой невостребованный рынком.

Олин телефон мелодично тренькнул. Она поспешно достала его и, не глядя, смахнула сообщение, но я успел заметить черно-белое фото бородатого мужика на заставке. Не тот растиражированный на миллионе футболок романтический образ с развевающимися кудрями, узнаваемый влет. Здесь команданте Че более взрослый, серьезный и вовсе не умопомрачительно красивый. Надо интересоваться историей революций, чтобы его опознать.

Так что же, значит, наша жена олигарха носит портрет борца за права трудящихся на заставке дорогущего телефончика? Мечтает о социальной справедливости по дороге с шоппинга на СПА?

– Почему мы не можем принять Смирнова в штат?

– Пока находятся желающие заниматься разметкой на наших условиях, это невыгодно. Да и место в штате еще ничего не гарантирует. Ты считаешь, у нас плохие условия? – я заметил, что повысил голос, и заставил себя улыбнуться. – Вот что. Аська из продаж заболела, вместо нее кто-то другой должен выехать к одному тут клиенту, но давай-ка мы с тобой скатаемся. Я там не был сам, но слышал кое-что об этой конторе. Посмотришь, что такое настоящая эксплуатация человека человеком.

***

– Сейчас-сейчас доложу Антонине Марковне! Проходите! – суетилась секретарша, поправляя пергидрольные кудряшки. Выглядела она жалко: дешманские шмотки с рынка с претензией на деловой стиль. В толстовке и джинсах смотрелась бы куда лучше.

Найти Антонину Марковну оказалось нетрудно – над опен-спейсом разносился визгливый рев:

– Это твоя ответственность – следить, чтобы они работали! У этой кобылы пятьдесят звонков за день, у того барана и вовсе тридцать шесть! Продажи нулевые! А сама в отпуск намылилась, индюшка! Когда, через неделю? Хрен тебе, а не отпуск!

– Но я уже путевку взяла… – послышался ответный лепет.

– Сдавай. Не смогла обучить стажеров в рабочее время – займешься ими в отпуске!

Мы проследовали в направлении ора мимо привычно втянувших головы в плечи сотрудников.

– Антонина Марковна, тут… – начала было секретарша.

– Светка, погоди, не лезь ты! Не видишь, я занята! Ещё одна чушка тупая на мою голову! – директриса увидела нас и мгновенно сменила тон. – Ой, здравствуйте! Извините, у нас рабочий момент тут… Пройдемте в мой кабинет! Светочка, принеси чаю.

В кабинете Антонины Марковны было не по-офисному уютно: изобилие зелени, розовые занавески, симпатичные пуфики. Пухлыми пальцами, унизанными золотыми кольцами, она поправила элегантную причёску и улыбнулась, хотя лоб и глаза остались неподвижными. Как и многие дамы за полтос, она игралась с ботоксом и проиграла.

– Какую продукцию вы собираетесь рекламировать? – спросила Оля.

– Продукцию? – удивилась Антонина Марковна. – Вы не в курсе, новенькая, наверно? Наша продукция поставляется предприятиям и в широкой рекламе не нуждается… Нет, мне нужны сотрудники.

– У вас не хватает сотрудников? – Оля не смогла скрыть удивление, губы ее округлились. В опен-спейсе, через который мы только что прошли, сидело человек сорок, не меньше.

– Текучка… – неопределенно повела рукой Антонина Марковна. – Люди так неблагодарны. Только обучишь их всему, сразу уходят… А ведь у нас прекрасные условия! Опыт, образование – ничего не требуем. Принимаем и молодежь, и пенсионеров. Важна только готовность трудиться с полной отдачей. Оформление по ТК, белый оклад… небольшой, конечно, но реальные заработки зависят от эффективности сотрудника. Мы ищем тех, кто готов взять свою жизнь в собственные руки!

– Превосходно! – я широко улыбнулся. – Давайте же обсудим стратегию кампании, выберем площадки…

На самом деле, конечно, такие рекрутинговые кампании велись по одному шаблону, запускаемому в два клика. Но чтобы потрафить чувству собственной важности клиента, с ним на серьезных щах обсуждали целевую аудиторию, конверсии, таргетинг – короче, закидывали умными словами, которых он не понимал. И тем создавали ощущение, что новейшие технологии откроют его бизнесу волшебные перспективы. Это чувство и было по существу главным нашим товаром, потому часовая беседа входила в пакет услуг.

***

Антонина Марковна любезно проводила нас к выходу. Пока мы ждали лифта, донеслась новая порция воплей: кто-то из сотрудников осмелился ходить по офису. Людям, взявшим свою жизнь в собственные руки, не разрешалось здесь в рабочее время вставать со стула.

– Ужас какой! – Оля передернула плечами, заходя в лифт. – Как они это только терпят?

– А куда деваться без образования и опыта? – криво усмехнулся я. – Только в такие вот шараги на холодные звонки…

– Какая вообще польза от таких сотрудников? Продажи – это же искусство… Что могут продать забитые люди? Чем эта контора вообще торгует?

– Сырьем вроде, для косметической промышленности. Старый добрый китайский прием: название фирмы отличается от известного бренда на одну букву. Зато дешево… ну или дорого, если с хорошим откатом. Если горе-продажник за месяц найдет хоть одного клиента, уже принесет прибыль.

– Теперь только в Европе косметику буду заказывать, – поморщилась Оля. – Но почему они не жалуются в трудовую инспекцию, раз оформлены в штат?

– Пожалуются – останутся с символической белой зарплатой. Все по закону, трудовая возразить не сможет.

– Почему люди идут на такие условия?

– На серую зарплату-то? Как правило из-за кредитов, если их уже взыскивают по исполнительному листу.

Мы вышли на улицу. Оля закурила, стряхивая пепел в высокую блестящую урну.

– Ну все равно… чего она орет на них так, эта Антонина? Ей лечиться надо…

– Ей-то, может, и надо. Но вообще это работающая методика. Побольше агрессии, придирок по мелочам, непредсказуемого изменения правил… Забитые измотанные люди меньше думают о смене работы или там, не дай бог, о своих правах. Доползти бы до дивана вечером – и ничего больше не нужно… Думаю, она еще и звонит им в любое время – ночью, в отпуске, когда угодно. Не позволяет расслабиться и задуматься, что же они делают со своими жизнями.

Оля уставилась на меня взглядом Будды, впервые увидевшего болезнь, старость и смерть.

– И в эдакое-то рабство мы станем вербовать людей?

– А что поделать… – я пожал плечами. – Кому-то и такая работа – хоть какой, а шанс на выживание.

Оля вдавила окурок в урну так, что на блестящей поверхности остался густой черный след.

Глава 7 …и другие звери

Апрель 2019 года

– Я свинину не стала запекать, – сказала мама. – Салатик настругала, с фасолью и куриной грудкой, котлеток вот навертела из индейки. А то что-то ты, Олежек, пузо отрастил. Совсем себя запустил!

– Физкультурой надо заниматься, – подхватил отец. – А то мышц, кроме пивной, и не будет вовсе! Ты в фитнес-то свой ходишь, или как обычно, “с понедельника возьмусь”?

Так в нашей семье выглядит поддержка – по крайней мере, в мой адрес.

Мама накрывала на стол. К шкафам она даже не оборачивалась, протягивала руку не глядя и безошибочно находила именно то, что искала. На этой десятиметровой кухне много лет все хранилось на одних и тех же местах. Сколько я ни предлагал родителям сделать ремонт, купить новую мебель – отказывались. Привыкли. Только когда сдох наконец древний ламповый телевизор, разрешили купить им плазму и ворчали теперь, что картинка слишком яркая и пульт неудобный.

– А я матрасы обновил во всех младших и средних группах, – рассказывал отец. Он работал завхозом в детском саду. – Ортопедические выбил! Нам сперва ужас какой-то пытались впарить: пружины чуть не лезут наружу, чехлы на каркасах болтаются. Я на уши встал, на запросы и жалобы полпачки бумаги извел, но хорошие матрасы добыл для малышей. Теперь площадки меняем на новые, с резиновым покрытием… А у тебя на работе как?

Я пожал плечами:

– Да нормально…

Отец продолжал смотреть на меня вопросительно. Я мог бы похвастать долей кликов на рекламу или ценой перехода, но объяснять всю эту адову кухню не хотелось, да и вряд ли отцу в самом деле интересно. Это вообще мало кому интересно.

– Вот квартал сейчас хорошо закрываем, на пятнадцать процентов прибыль выросла…

Отец ничего не сказал, но во взгляде его явственно читалось разочарование и что-то вроде жалости. Ничего, я привык.

Я был ранним ребенком, студенческим. На свадебных фотографиях мама улыбается чуть растерянно, пышное платье не скрывает огромный живот. Рос я тихим самостоятельным мальчиком с ключом на шее: сам приходил из школы, разогревал обед, мыл посуду и помногу читал – словом, не мешал родителям догуливать молодость. Привычкой все просчитывать, планировать и полагаться на себя обзавелся в детстве, и она потом здорово помогла мне в работе.

– Твое-то как здоровье, пап? – спросил я, прожевав пресную котлету. – Что врач про сердце говорит?

– А то сам не знаешь, что эти врачи всегда говорят! Здоровое питание, отдых, прогулки на свежем воздухе… Да какие мне прогулки, с работы разве что да на работу. До дивана дополз – и вот оно счастье!

– Так поезжайте уже наконец в санаторий! – оживился я. – Сколько я вам говорил! Хотите в Испанию, хотите в Сочи… да куда угодно. Мам, и для твоего артрита хорошо будет. Давайте прямо сейчас путевки выберем.

– Ну, я не знаю, – мама аккуратно отрезала кусочек котлетки. – Отпуск в августе только…

– За свой счет возьмите. По состоянию здоровья. Деньги не проблема, мам…

– Ты начальницу мою не знаешь. И перед плановым-то отпуском всю душу вынет: то пущу, то не пущу… У нее в поликлинику отпроситься – только через скандал. А ты говоришь, внеочередной отпуск, да за свой счет…

– Мама, да бросай ты эту свою библиотеку! Говорю же, деньги – не проблема. Можно хоть завтра подать заявление…

– Нет, Олег, человеку необходима работа. Чтобы быть на своем месте. И без отца воспитательницы как без рук – ни краник починить, ни за дворниками проследить…

– Что такое жизнь, если она не есть деятельность? – отец лукаво улыбнулся. – Чьи слова?

– Ленина?

– Тепло. Маркса.

И мама, и отец каждый божий день таскались на службу за смешные копейки, но сколько я их ни убеждал уйти на покой – ничего не действовало. Столько людей, прознав, что я работаю директором процветающей фирмы, пытались развести меня на деньги – “в долг”, “на бизнес”, “по дружбе”, за секс. А те единственные, на которых я готов был тратить хоть половину зарплаты, отказываются от всего, что я могу им купить.

Нет, деньги-то нужны и им. Беда лишь в том, что не на себя…

– Вот на папин день рождения все соберемся, – мама тепло улыбнулась. – Тогда и окорок запеку, как Игорь любит. Ты знаешь, у Игоря новый проект!

– Что на этот раз? – я тяжко вздохнул и закатил глаза.

– Вот не надо этого твоего скепсиса! – отец повысил голос. – Вечно ты так! Младший брат нуждается в твоей поддержке…

Я поспешно запихнул в рот большой кусок котлеты, чтобы не было соблазна ответить. Эту тему я давно уже старался не затрагивать. Родители у меня одни, других не будет. А брат…

Мать с отцом не сразу обнаружили в себе запас нерастраченной родительской любви. Веселые студенческие годы остались позади, жизнь вошла в колею, а я уже вырос из умильного младенца в скучного школьника. Зачать нового малыша они пытались три года. Разочаровавшись во врачах, стали ездить по каким-то монастырям, после пошли по бабкам-шептуньям. И вот наконец родился Игорь – вымоленный, долгожданный, любимый сын.

Теперь вымоленному и долгожданному стукнуло двадцать шесть. Он поступал в три ВУЗа, два из которых оплачивал я, но нигде не продержался и года. Слишком нестандартен для этих образовательных конвейеров, вздыхала мама. Устраивался на работу четыре раза, но отовсюду вылетал с испытательного срока; нигде почему-то не оценили его сложный характер и тонкую индивидуальность. Дальше хуже – мой брат открыл в себе бизнесмена, хозяина собственной судьбы. Родители брали для него займы под залог квартиры – кредитная история Игоря была испорчена еще в студенчестве, его разворачивали даже в самых непритязательных ломбардах у метро. Надо ли говорить, что выплачивал эти займы тоже я?

– Игоряша еще не нашел себя, – сказала мама. – А как твоя жизнь, Олег? Так один и кукуешь?

– Да вот, пока не сложилось…

– А с Катериной общаешься?

Я слишком сильно вогнал нож в котлетку – железо царапнуло фарфор.

– Мама, я же говорил тебе уже сколько раз: мы с Катей развелись. Это окончательно. Незачем нам общаться.

Мама глубоко вздохнула. Конечно, теперь-то она вздыхает, а со свадьбой поздравляла сквозь зубы. Катька тогда красила тонкие прядки в ярко-красный, мама находила это ужасно вульгарным и подозревала невестку в стремлении окрутить наивного мальчика с прицелом на бабушкину квартиру. Справедливости ради – только первое время. Потом-то они поладили, созванивались часто. Когда мы ссорились, мама принимала не мою сторону, а Катькину. Когда мама слегла с язвой, Катька через день каталась в больницу, супчики протертые готовила. И сейчас мои родители продолжали общаться с Катькиными.

– Жаль, жаль, – сказала мама. – Я же помню, какой ты с нею был счастливый…

***

Мы и правда были тогда счастливы до одури. Женились на скорую руку – как семейной паре нам обещали отдельную комнату в общаге; хоть я и был москвичом, но Катька как-то обаяла комендантшу. Платье, лимузины, кольца – всей этой шелухой мы не озаботились. С утреца жахнули с друзьями-студентами шампанского из пластиковых стаканчиков – и всей ватагой повалили в ЗАГС.

На узком тротуаре мы уткнулись в семейную сцену: тетка с красным лицом орала на мужика, который вяло огрызался, ссутулившись и держа руки в карманах. Хихикая, студенты обошли по бордюру самозабвенно ссорящуюся пару. Катька прижалась ко мне и прошептала: “мы никогда, никогда такими не станем”.

Мы были тогда сами не свои. В любой удобной и неудобной ситуации, изрядно смущая окружающих, стремились прикоснуться друг к другу. Хотя бы за руки подержаться, но лучше, конечно, прильнуть всем телом – Катька обожала тереться о меня бедрами, чувствовать мою реакцию и заливисто смеяться, запрокинув голову, так что я видел все ее маленькие белые зубы. Люди в метро зыркали на нас возмущенно и пересаживались подальше. А что творилось, когда нам удавалось остаться где-нибудь вдвоем… секс у меня был и до Катьки, но я не представлял, что им можно заниматься ночами напролет, до рассвета, едва оставляя пару-тройку часов на сон.

В перерывах между сексом мы разговаривали – тоже взахлеб и до глубокого утра. Мы читали одни и те же книги, мечтали об одном, ценили в людях одинаковые свойства. Любовь не замыкала нас на себе, у нас тогда было много, как мы полагали, друзей. Недели не проходило без гулянки, или вылазки на природу, или тусовки, или любой движухи. Нас постоянно куда-то звали: мы были легки на подъем, веселы, счастливы – и люди тянулись к нам.

Потом умерла моя бабушка, и мы переехали в ее подмосковную квартиру. До работы оттуда было ехать два часа в одну сторону. Можно было устроиться и поближе, в райцентре, но мы понимали, что настоящих перспектив там нет. Впрочем, тогда сил хватало на все: и на работу, и на учебу, и на секс каждую ночь. И, конечно же, на первые ссоры, куда без них. Ругались мы так же бурно, как трахались: Катька рыдала, я уходил в ночь, хлопая дверью. Но больше чем на пару часов нас тогда не хватало – притяжение молодых здоровых тел брало свое, и примирение завершалось на стареньком продавленном диванчике.

Когда тест показал две полоски, Катька светилась от счастья. Нам едва стукнуло двадцать четыре, мы были бедны и много работали, но все это вообще не казалось препятствием. Просто наша любовь получила естественное продолжение, и мы были готовы всё преодолеть, лишь бы его реализовать. Но случился выкидыш, свет внутри Кати погас – и, кажется, так никогда и не загорелся снова.

Беременность сделалась ее идеей-фикс. Первая-то была случайностью, Катька просто забыла принять таблетку; но теперь она подошла к вопросу со всей ответственностью. Поставила меня перед фактом, что ради будущего ребенка мы переходим на здоровый образ жизни. Мы и прежде не курили и почти не пили, теперь же вместо картошки со свининой на столе воцарились некрахмалистые овощи, белое мясо и какая-то невероятно полезная зеленая дрянь, которую я всякий раз старался втихаря сбросить с тарелки в мусорку. Но и через год желанная беременность не наступила. Катька прошерстила женские форумы и постановила: сексом мы теперь занимаемся строго в овуляцию, а в остальное время мне надлежит воздерживаться даже от мастурбации. Мои попытки предложить другое решение были бескомпромиссно отвергнуты. С Катькой вообще сложно стало разговаривать, она быстро переходила на крик, а там и на визг.

Моя жизнь превратилась в тоскливый кошмар. Рядом была женщина, которую я безумно хотел, но секс теперь происходил строго по графику. К моему стыду, в таком режиме я не всегда оказывался состоятелен, что вызывало упреки и новые скандалы. Впрочем, повод для сцены мог быть уже любой: я задержался на работе, не доел ужасно полезный ужин, думаю о чем-то своем… Мы стали позорно напоминать супружескую пару из тупых анекдотов. Однажды Катька накинулась на меня с кулаками за то, что я не успел собрать какой-то дурацкий шкафчик к тому сроку, который она считала правильным.

Как-то само собой получилось, что студенческие друзья перестали навещать нас и зазывать на тусовки; ну, у всех своя жизнь… Да и сами мы потеряли вкус к вылазкам на природу или в театр. Хотя стали прилично зарабатывать и сняли квартиру ближе к работе, быт затягивал все сильнее, и по выходным если чего и хотелось, то разве что лежать на диване или резаться в онлайн-игры. Тогда я много играл, это стало почти зависимостью, которая после развода прошла сама собой – просто потерял к играм интерес.

Я все терпел, ведь я любил Катьку и понимал, что она тяжело переживает потерю первой беременности. Конечно же, я хотел ребенка от нее, но ведь ребенок не существовал пока даже в виде двух слившихся клеток, а вот вполне реальный муж для Катьки словно бы существовать перестал. Я вяло надеялся, что со временем все как-то устаканится. Но прошло три года, и становилось только хуже. Мы теряли друг друга.

Последней каплей стала безобразная уличная сцена. Я помог выйти из автобуса женщине с коляской – даже не молоденькой красотке, а бабуле, измотанной вертлявым внуком. Катька принялась орать на меня прямо на улице, под злорадными взглядами прохожих. Она кричала, чтобы я не смел, что она не станет этого терпеть, что раз у меня семья, то все мои силы должны тратиться на семью, а не на посторонних! В этот момент я с некоторым даже облегчением понял, что просто проиграл эту войну; сказал, что раз так, то я, видимо, не готов к семейной жизни. Повернулся и ушел, оставив перекошенную Катьку на тротуаре одну.

Откуда взялся этот монстр, когда он поглотил смешливую девушку, которую я любил, и почему я не заметил, как это произошло?

Когда мы шли разводиться, я вспомнил скандальную парочку, встреченную в день свадьбы, и наше обещание никогда ей не уподобляться. Не знаю, думала ли о них в тот момент Катька.

И вряд ли когда-нибудь узнаю.

Глава 8. Разве ты не хочешь накормить своих детей?

Апрель 2019 года

– Олег Витальевич, добрый день!

Лохматый паренек с нелепыми синими прядями в волосах широко улыбнулся и протянул руку. Пришлось пожать. Новенький, наверно – рожа не примелькавшаяся. Хотя где-то я его видел…

“Натив” разрастался, и с каждым новым рядовым сотрудником я теперь лично не знакомился – Каннибаловна готовила приказ, я подписывал. Особо инициативные перехватывали меня вот так, в коридоре, чтобы представиться. Хотя большинство, полагаю, даже не знали генерального директора в лицо. Какая им, в сущности, разница?

– Я Саша Корнеев, новый сисадмин, – паренек угадал мое замешательство.

– Рад познакомиться, Александр, – скучно ответил я, надеясь поскорее отвязаться. – Добро пожаловать в наш дружный коллектив.

– Вы у нас в ГЭШ лекцию читали, – не унимался жадный до начальственного внимания юноша. – Я тогда сразу понял, что буду работать только в “Нативе”.

Что еще за ГЭШ… ах да, выступал же в какой-то шараге. И чего я там наговорил подрастающей популяции офисного планктона?

– Очень рад, – выдавил я. – А что именно в моем выступлении тебя вдохновило, Саша Корнеев?

Паренек ухмыльнулся:

– Открытый и прагматичный подход к построению трудовых отношений!

– А. Ну да, – черт, не помню, что я там нес, чтобы как-то заполнить академический час. – Открытость и прагматизм – это, конечно же, наше все. Если появятся вопросы и предложения, или возникнут любые проблемы, я всегда доступен. Сейчас, извини, спешу.

Я выразительно глянул на часы. Подумал, не надо ли сделать этому Саше замечание насчет внешнего вида. Лохматый он какой-то, расхристанный, говнодавы грязные… Не Протасов, чай, чтобы бравировать засаленными рукавами. В “Нативе”, как и почти во всех айтишных компаниях, дресс-кода нет, костюмы с галстуком носят только охранники; но нельзя же так распускаться, тем более в первые дни на новом месте… А, впрочем, почему мне не наплевать? Что я как бабка на лавочке, ей-богу.

В кабинете ждал Вадим. Он был включен в короткий список тех, кого бдительная секретарша Вера пропускала ко мне в любое время.

– Чего стряслось, Вадь?

Я знал, что без крайней необходимости он меня дергать не станет – как и все, кто вообще имел право меня дергать. Это и есть главный навык руководителя – окружить себя такими вот людьми.

Первый год в должности гендиректора был адом. Уже к обеду я чувствовал себя так, словно разгружал вагоны – хотя обычно сидел за столом и смотрел в монитор. Казалось бы, не мешки ворочать. Всего и делов-то: разобраться, в чем проблема, принять решение, мониторить ситуацию по предыдущим проблемам и при необходимости принимать новые решения. И вот это выматывало смертельно, но уйти в отпуск я отважился, только когда однажды утром не смог встать с кровати. Неделю пырился в тупые сериалы, отключив телефон. Когда вернулся в офис и увидел сотню требующих ответа писем в почте – понял, что так жить нельзя. Работа руководителя – наладить процессы, чтобы самому ничего не делать.