Агитбригада. Книга 2

Очень небольшое вступление, но без него никак

В чёрной-черной комнате, за накрытым чёрной-черной скатертью столом в чёрной-черной одежде сидели люди. Взявшись за руки, они ритмично раскачивались. И было их ровно одиннадцать.

Это со мной если.

А если посчитать и Еноха – то все двенадцать.

Во главе стола находилась женщина. Хриплым потусторонним голосом вещала она, страшно вращала белёсыми глазами, жутко выглядевшими на фоне зачернённых глазниц.

И была эта женщина медиумом.

А по углам комнаты горели свечи. Тоже чёрные. В каждом углу было их ровно по одиннадцать. Это если не считать Еноха, который мерцал сейчас не хуже свечей.

Мы сидели за чёрным столом в чёрной комнате, касаясь руками рук друг друга и мерно раскачивались в такт конвульсивным хрипам медиума. Рука соседа справа была потной и липкой. Неприятно.

Слева сидела тощая девица в очках, со взбитой, словно яблочный пудинг, бабеттой на голове. Её рука дрожала. Она очень боялась.

Сеанс спиритизма шел уже второй час, и участники дошли до высшей точки нервного возбуждения.

– Приди же! – в очередной раз страшно захрипела женщина-медиум, но вдруг изо рта её пошла пена, а глаза закатились в экстазе.

Несколько минут ничего не происходило.

Все сидели, затаив дыхание.

Рука девушки слева уже ощутимо тряслась. Мужчина справа обильно потел.

В сотый раз я задал себе вопрос, что я здесь забыл? Мне так сильно хотелось вернуть Филимона Поликарповича, одноглазого призрака-жулика из коммуналки, что я повёлся на совет Еноха.

С одноглазым нехорошо тогда получилось. После того, как Лазарь, пытаясь убить меня, сжег дощечку, где я только его не искал! Сперва мы с Енохом специально вернулись в ту коммуналку. Я надеялся, что всё пройдёт, как в прошлый раз – я просто отпилю ещё один кусок доски от пола, одноглазый вернется и будет со мной. Енох же всегда возвращался. И этот, значит, должен. Я даже не гримировался, ведь если что, Енох мог отвести глаза и вредной бабке, и остальным соседям. Да хоть кому!

Но в этот раз что-то явно пошло не так.

Бдительная старушка, запуганная моими рассказами о жуках-древоточцах, настолько прониклась, что, сразу после моего ухода, вызвала коммунальную службу, и те после дезинсекции полностью заменили весь пол на кухне. А все выдранные доски, во избежание, как говорится, сожгли в котельной. Полностью. Енох туда проник и убедился, что там не осталось ни соринки.

Когда он принёс печальную весть – я от души выругался. Филимон Поликарпович исчез. И боюсь навсегда.

Но уж очень он мне пришелся по нраву. И я начал искать способы его вернуть. Поэтому, когда случайно узнал через знакомых, что в город N прибудет известная прорицательница и знаменитый Цюрихскский медиум, профессор Высшей Трансцидентальности и теософии парижской школы гипнотистов, факультета герметических и духовных наук, мадам Жуар, которая лично проведет несколько спиритических сеансов, я подбил Изабеллу достать мне пригласительный.

Не спрашивайте, чего мне это стоило.

Этот пригласительный обошелся мне в норковое манто, между прочим, и съел все мои наличные сбережения. Но я готов был отдать всё, что было, лишь бы вернуть одноглазого. Вдруг эта Жуар действительно может взаимодействовать с душами и подскажет, что делать?

В общем, я должен был попробовать!

И вот я сижу в этой комнате и изображаю что-то непонятное.

Стояла абсолютная тишина. И тут внезапно послышался звон колокольчиков. Девица слева издала судорожный вздох и приготовилась упасть в обморок.

– Представляешь, колокольчики звенят в соседней комнате, – злорадно наябедничал мне Енох, – там её помощница звонит, а через дырку в стене слышно здесь.

– Ну, сделай что-нибудь, – умоляюще, одними губами шепнул я, – мне уже надоел весь этот балаган, а повода уйти нету.

– Что я сделаю? – возмутился Енох, – ты же сам видишь, это самая обычная шарлатанка. Аферистка. Нету никаких тут духов. Я бы почуял. И общаться с нашим миром она не может.

– Так придумай, раз подбил меня сюда прийти.

– Придумал! – обрадованно воскликнул Енох. – Давай я отведу им всем глаза, а ты влезешь на стол?

Еле-еле я удержался, чтобы не расхохотаться.

– Давай! – кивнул я.

Когда присутствующие внезапно увидели, как я с важным видом восседаю на столе в позе турецкого султана, они, вместо того, чтобы оценить красоту момента, зачем-то заверещали и бросились вон из комнаты. Известная медиум вылупилась, схватилась за сердце, захрипела и рухнула в обморок.

Только деньги на норковое манто зря потратил!

Глава 1

– Меня зовут товарищ Фаулер, – сообщил незнакомец, усаживаясь в единственное моё кресло. Высокий, подтянутый, одет он был в сшитый на заказ костюм английского сукна. Рядом с креслом он поставил трость искусной работы с набалдашником из горного хрусталя. В отблеске заходящего солнца хрусталь заискрился, и у меня всё поплыло перед глазами.

Но, пожалуй, не буду забегать наперёд и лучше расскажу по порядку.

Погружённый в свои невесёлые мысли, я прогуливался по улочкам города N, и совершенно не заметил, как дошел до церкви, точнее бывшей церкви, превращённой нынче в склад лесоматериалов. Понял только по запаху. Здесь сильно и вкусно пахло свежей древесной стружкой и сосновой живицей.

– Тебя искали, – суетливо сообщила мне знакомая призрачная старушка.

– Кто? – напрягся я. – Где искали?

– Да по всему городу считай ищут.

– Кто?

– Двое мужчин, в военной форме. С оружием, – описала старушка и добавила совершенно неожиданное. – У одного взгляд очень нехороший. И на плече у него сорока сидит. Так я этой сороки так испугалась, как ничего еще в моей жизни не боялась! – старушка мелко перекрестилась, а я пошел дальше в глубокой задумчивости.

В общем, вот уже третий день я живу в городе N. В принципе здесь мне нравится, гораздо лучше, чем жить в трудовой школе или же таскаться с агитбригадой по деревням, если бы не одно «но» – я снял небольшую комнатушку в отдельном флигеле у милой старушки-божьего одуванчика Ангелины Степановны. Вот только милой она была ровно до того момента, пока я не уплатил деньги за месяц наперёд. И понеслось: сюда не ходи, тут не топай, этого не трогай, это не то, это не сё.

Домик был старый, вросший в землю, и находился он на окраине города, за пустырём, видимо именно поэтому его не уплотнили новыми жильцами, и старушка покамест проживала одна. И флигель тоже пустовал. Что мне было на руку.

Как я и предполагал, с заведующим трудовой школой имени 5-го Декабря проблем особых не возникло, стоило лишь сказать, что мне поступила информация и я иду искать записи отца. Он выдал мне увольнительную на месяц, а, чтобы моё пребывание за пределами школы имело законные основания, определил меня к аптекарю-гомеопату в обучение на помощника-лаборанта.

Здание аптеки находилось недалеко от бывшей церкви в старом доме с мезонином в стиле ампир. На фасаде над входом было объявление:

«Центральная гомеопатическая Аптека С.А. Форбрихера доводит до сведения публики, что по рецептамъ доктора Коровина в аптеке изготовляются мази следующих составов:

 МаисЪ-пеллядеро – уничтожающее головную перхоть,

 Фитолакка – от зуда кожи и чесотки,

 БеллисЪ-переннисЪ – от веснушек и желтых пятен,

 Календуловое – от угрей и прыщей,

 ГамамелисЪ – сильно мягчит кожу».

Я должен был дважды в неделю ходить к Форбрихеру, смешивать на водяной бане порошок из сушеной календулы со свиным салом, окисью цинка и вазелином, и выслушивать пространные речи аптекаря о том, как хорошо было раньше и как плохо теперь.

Всё остальное время я был предоставлен сам себе.

Заведующий не боялся, что я сбегу – ведь все мои документы были у него в сейфе.

День мой начинался с семи утра, когда местный зеленщик Савва Кузьмич, гремя тележкой, приходил к воротам и зычным голосом вызывал старуху на улицу (Савва Кузьмич раньше пел на клиросе, до того, как стал атеистом). Степановна покупала у него овощи и зелень. После столь громогласного крика спать дальше было невозможно, поэтому я вставал. Умывался, варил себе кофе и садился к переводу книги Лазаря. Честно скажу, за три дня (точнее за два, так как весь первый был занят переездом и ознакомлением с обстановкой), так вот за эти два дня я не продвинулся ни на страницу.

Всё дело в том, что словари у меня были написаны на классической латыни антиквой, а в книге же был сплошь готический шрифт, причём прописью. Поэтому продирался я с большим трудом, косячил с буквой «j» и вариантом буквы «i» (там если подряд записывалось две и более букв «i», последняя из них выглядела как «j»). Регулярно путал букву «v» и начальную форму буквы «u». Так как строчная буква «r» была похожа на цифру «2», который употреблялся после ряда букв, правая сторона которых была округлой, то я уже трижды начинал всё переделывать заново, и получаемый перевод никакого внятного смысла не имел. А ещё замучили лигатуры в готическом шрифте. И вот как простой студент-агроном (или не агроном?) Лазарь всё это знал?! И главное – откуда?

И что мне с этим всем делать?

Хоть плачь.

После обеда, который готовила старуха, я собирался и шел в город.

Там у меня было несколько вариантов времяпровождения: я или уходил на рынок, где в книжных рядах торговали букинисты, в поисках словаря с готическим шрифтом, либо в музей, где познакомился с Соломоном Давидовичем, низеньким толстячком с блестящими чёрными глазками. Он любил поговорить со мной «за жизнь» и о том, куда всё катится, при этом ловко обходя острополитические и идеологические проблемы.

Еще была библиотека, но там царил такой раздрай и беспорядок, что, честно говоря, заходил я туда лишь для успокоения души. Старые дореволюционные издания пожгли, не глядя – романы Гюго это или же трактаты Спинозы. А из новых были только агитационная литература и газеты.

Енох обязательно увязывался следом за мной, ему было интересно, эта среда – книги и старина – его очень привлекала.

Сегодня я решил ещё раз заглянуть на рынок, вчера один из студентов обронил, что померла вдова какого-то профессора Шаца и дети всю библиотеку отца решили свезти на рынок и продать. Так что кое-что может попасться интересненькое.

Я ходил промеж человеческой толкотни и суеты рынка, вдыхал запах старых книг, полыни и морозного воздуха: заканчивался ноябрь, трава по утрам подмерзала и искрилась на солнце, брусчатка была скользкая, лужи подёргивались ледком. Зато к обеду все это хрустальное великолепие превращалось в непроходимую грязь. Так что народ предпочитал ходить на рынок по утрам. К обеду там уже народу было не очень.

Я всегда не любил толпу, поэтому ходил исключительно днем.

– Добрый день, – поприветствовал я тощего продавца с рыжей всклокоченной шевелюрой, по-богемному замотанного в вязанное кашне. Его звали Ираклий и он клялся, что художник, и лишь только плохое зрение мешает написать ему гениальную картину. Поэтому он вынужден пока прозябать в безвестности, продавая старые книги на базаре. Однако плохое зрение не мешало ему зорко выискивать раритетные экземпляры и взахлёб торговаться до победного.

– А! Генка! Ну, здорово! – поприветствовал Ираклий меня, – всё книги ищешь? Слушай, я вот подумал, а зачем тебе эта латынь? Мне по знакомству принесли очень хороший роман на немецком. Бери, не прогадаешь. Немецкий – тоже древний язык.

– Нет. Спасибо, – по обыкновению отказался я.

Ираклий прекрасно знал, что немецкий роман я у него не возьму, как не взял в прошлый раз ни Тору на иудейском, ни стихи на арабском, и я прекрасно знал, что он и не надеется мне что-то продать. Просто сам процесс торга и обсуждений ему нравился. Да и скучно было стоять просто так целыми днями напролёт. А тут хоть как, но новый человек так-то.

– Погоди, – вдруг зыркнул Ираклий и заговорщицки подмигнул мне, – есть у меня тут кое-что для тебя.

Демонстративно кряхтя и всем своим видом демонстрируя сколь тяжко ему вот это вот всё, он полез под раскладной самосбитый столик, под которым у него была большая сумка с книгами и прочим барахлом.

– Вот, гляди, – Ираклий протянул мне изрядно замусоленную и потрёпанную книжицу.

Я глянул и обмер: Вергилий «Codex Romanus» то есть «Земледельческие стихи».

– Сколько? – спросил я.

Но не успел Ираклий даже назвать первоначальную цену, как весь рынок пришел в движение.

– Облава!

– Атас! – донеслись крики.

Сидящий неподалёку маленький чистильщик обуви Захарка бросил свой ящик и, перепрыгивая через коробки и ящики, понесся к пролому в заборе.

– Попался! Врешь, не уйдешь!

– Держи сявку! – закричали мужчины в форме чекистов.

Одному из них таки удалось поймать парнишку и дальше, чем там всё закончилось, я не знаю. Нужно было позаботиться о себе.

Продавец книг, трясущимися руками принялся судорожно собирать своё барахло. Народ заторопился разбегаться. Хоть чеки ловили беспризорников, но документы потребовать могли с любого, а их-то как раз и не было.

Ираклий таки сбежал, бросив свои книги, даже не собрав их, а я замешкался, сказалось отсутствие выучки и беспечность жителя двадцать первого века – ко мне направлялся молодой чекист с наганом и выправкой.

Попадаться ему было нехорошо.

– Енох, глаза отведи! – торопливо шепнул я, и пока призрачный скелетон выполнял, я скользнул в сторону, протиснулся в щели между досками забора и оказался на другой стороне улицы.

Здесь все было спокойно. И я, посвистывая, с независимым видом отправился дальше.

И только отойдя на довольно-таки приличное расстояние я обнаружил у себя в руках книгу Вергилия. За которую я так и не заплатил Ираклию.

Ну ладно, потом отдам деньги, если его не загребут.

Мда.

Плохо, что нет у меня документов. Плохо, что нет аттестата. Без этого всего полноценно жить не получалось. Время нынче не предрасполагало.

Но, с другой стороны, а чего мне ворчать? Я ведь мог попасть в 1917 сюда и даже думать не хочется, что тогда здесь творилось. Так что в принципе мне нормально еще.

До следующей войны еще четырнадцать лет, и я вполне должен успеть выполнить задание вредного дедка, похожего на Николая Чудотворца.

А дома меня ждал незнакомец.

– Меня зовут товарищ Фаулер, – сообщил незнакомец, усаживаясь в единственное моё кресло.

– Очень приятно, – равнодушно сказал я, но не представился. Раз он пришел ко мне, значит, знает, кто я.

Фаулер выждал паузу, очевидно ожидая, что я таки назову имя, как того требовал этикет, но я продолжал молчать.

Он бесстрастно пожевал губами и продолжил:

– Следует ли упоминать, что ваша эскапада в доме у мадам Жуар наделала много шуму в определённых кругах?

Я равнодушно пожал плечами.

– У нас и до этого были медиумы, которые эпатировали публику. Но никто ещё не додумался до такого. Мадам Жуар клянется, что никто не заметил, как вы влезли на стол. Как это вам удалось провернуть?

Я молчал, взглядом демонстрируя вежливое недоумение, мол, чего ты от меня хочешь, старче?

Видимо, именно это он прочитал в моём взгляде, потому что настроение у него вконец испортилось.

– Нам нужно проверить вас, чтобы убедиться, что вы не шарлатан или же шарлатан, молодой человек, – заявил он.

– Давайте вы будете считать, что я шарлатан, и на этом оставим разговор, – ответил я с демонстративной скукой в голосе. Не хватало еще, чтобы они надо мной проводили опыты. А потом, когда окажется, что я не шарлатан – они вообще никогда от меня не отстанут.

– Вы можете стать миллионером, – вдруг сказал Фаулер и выжидающе уставился на меня.

– Я идеалист, – изобразил декоративную улыбку я, – вон моего отца все эти миллионы до добра не довели. Так что и я не хочу. Вот занимаюсь сейчас у мастера-гомеопата. Научусь и буду мази от фурункулов и перхоти советским гражданам делать. А что, почётная и уважаемая профессия. Без куска хлеба точно не останусь. Или поступлю в институт на агронома и стану мелиоратором.

– Но в случае, если у вас окажутся способности к спиритизму, то ваш кусок хлеба всегда будет с икрой.

– Не люблю икру, – соврал я.

– Зато деньги любят все, – вкрадчиво ответил Фаулер.

– Да и куда я все эти миллионы здесь буду тратить? – скептически ответил я, вспомнив, что началось с тридцатых годов, то есть уже через два года и пару месяцев.

– Нам стало известно, что вы ищете специфические книги по латыни, – вдруг сказал Фаулер, а мне стало не по себе. Выходит, меня плотно пасут, а я даже не заметил.

Увидев что-то в моём лице, Фаулер попытался меня успокоить и сгладить ситуацию:

– Смотритель музея тоже принадлежит нашему обществу.

Я обалдел.

– Ну, так вот, Геннадий, – продолжил уговаривать меня Фаулер, – насколько мы понимаем, вас интересует углублённое изучение не просто латыни, а всех её разновидностей, включая готику, антикву и маюскул?

Я промолчал. Не хватало ещё мне отчитываться перед этим чмырем.

– Если вы сделаете то, о чём я вас прошу, пройдёте проверку и окажется, что вы действительно медиум, мы предоставим вам уникальные возможности по работе с латинскими текстами. Профессор Джузеппе Маркони многие годы работал в Неаполе, Риме и затем в архивах университета Болоньи. В последние годы его приглашает даже Ватикан, и он переводит там древние свитки. Так что все нюансы готических и прочих шрифтов он знает прекрасно. И обязательно согласиться помочь вам.

– Он в городе? – спросил я внезапно охрипшим голосом.

– Через несколько дней приедет.

– А если он откажется?

– Не откажется. Члены Тайной ложи нашего Общества не манкируют своими обязательствами.

– А зачем вам я? Ну предположим, окажусь я медиумом? Что это даст вам и что даст мне?

– Как я уже сказал, для начала профессор Джузеппе Маркони возьмет вас в обучение. У нашего Общества есть много возможностей. Поверьте, вы будете очень удивлены, когда узнаете, что мы можем и какими связями обладаем. А от вас нам нужны будут некоторые, скажем так, услуги. Но не криминального характера, не беспокойтесь. Таланты нам нужны.

Я задумался.

Что мне это может дать? Многое. Та же латынь.

Минусы? Они меня возьмут в оборот и заставят работать на себя. Но здесь опять же – можно натравить на них ЧеКа, можно уехать и скрыться, или натравить кого-то типа Анфисы. Да вариантов миллион.

– У меня будет еще одно условие, – сказал я, отметив, как улыбка удовлетворения мелькнула на породистом холеном лице Фаулера.

– Слушаю вас, Геннадий, – мягко сказал он.

– Мне нужно попасть в соседнюю губернию.

– Не вопрос, поездку мы вам можем оплатить хоть и сейчас. Я имею в виду в случае положительного подтверждения ваших медиумных способностей.

– Дело не в деньгах, – осторожно закинул удочку я, – купить билет я и сам в состоянии. Дело здесь в двух моментах. Первый момент, как вы видите, я – несовершеннолетний и слоняться одному по губернии для меня чревато.

– Вполне с вами согласен, молодой человек, – кивнул Фаулер, – нынче облавы ЧК на беспризорников участились. Но мы вполне можем выделить вам взрослого сопровождающего и сделать необходимые документы. На сколько дней вы хотите туда уехать и когда?

– А вот в этом состоит второй момент, – вздохнул я, – мне нужно проехать всю губернию. Право она небольшая. Точное место я не знаю. Нужно искать.

– Ну, с этим труднее, но мы можем поспособствовать вам и в этом, – кивнул Фаулер.

– Нет, не надо отрывать вашего провожатого от работы и дел, – сказал я и пояснил. – Потому что это все может занять и месяц, и даже два. Но у меня есть следующая идея. Некоторое, довольно непродолжительное время, я путешествовал вокруг нашего города по окрестным селам с агитбригадой «Литмонтаж». И меня очень устраивает формат их гастролей. Так вот, в случае положительного решения вашей комиссии, смогли бы вы устроить так, чтобы агитбригада вместе со мной попала на месяц на гастроли в соседнюю губернию и проехала максимально все участки с выступлениями? Ну, чтобы задерживаться в каждом из них на несколько дней?

– Да не вопрос, – усмехнулся Фаулер, – поверьте, Геннадий, для нас это такая мелочь. В горкоме по культуре тоже есть наш человек и он, представьте, далеко не на последних ролях там. Как и в управлении нашим городом.

– Ого, – уважительно присвистнул я.

– Я же вам говорю, наши возможности безграничны, – самодовольно усмехнулся Фаулер и поправил бриллиантовую запонку на рукаве.

– Понятно. Когда планируется обследование? – спросил я. – И по какому адресу?

Глава 2

Был самый обычный день. Даже вполне себе заурядный, если можно так выразиться. В доме номер тринадцать по улице Коммунаров собралось шесть человек и одна барышня.

Все господа и барышня, или как сейчас положено говорить, товарищи, были людьми серьёзными и солидными. И цену времени вполне знали. А собрались они здесь затем, чтобы засвидетельствовать, являюсь ли я, Генка Капустин, воспитанник трудовой школы имени 5-го Декабря, медиумом и спиритом, или же я самый обычный шарлатан.

В абсолютно пустой комнате находился лишь длинный овальный стол и стулья, на которых сидели эти люди, и один свободный. Для меня.

А на столе стояли всевозможные приборы.

– Прошу вас, Геннадий, – сказал один из них, высокий человек с окладистой бородой и пристальным взглядом, и предложил мне присесть на свободный стул.

Сами же они мне не представились.

Среди них я знал лишь Фаулера. Но он тоже молчал и даже не смотрел на меня.

Ну ладно, я сел.

– Здесь мы собрали комиссию, которая проверит достоверность вашего заявления и подлинность ваших медиумных способностей… – занудным голосом сообщил второй, толстяк среднего роста, черноглазый с носом картошкой.

– Как мне к вам обращаться? – вежливо спросил я.

– Пока что в этом нет необходимости, – мрачно заметил первый. – После прохождения или не прохождения сеанса проверки мы вернемся к этому вопросу.

Ну что же, не хотят – ну и не надо.

– Геннадий. Сейчас вы будете очень медленно вращать этот стол с листами вот этой бумаги без помощи рук и ног, лишь силой мысли либо с помощью духов, а мы с коллегами проверим по методу доктора Фарадея, нет ли здесь «идиомоторных актов», – предложил второй человек.

– Но я не умею вращать стол, – несколько удивлённо ответил я.

– Все медиумы умеют, – возразил первый.

– Я – не все!

Господин Фаулер, который тоже был здесь, наклонился к первому и что-то торопливо и горячо прошептал, искоса поглядывая на меня. Первый тоже взглянул на меня, уже с интересом, и степенно покивал головой. Остальные продолжали сидеть молча и бесстрастно, и лишь по изредка бросаемым на меня косым взглядам я определял, что они не спят.

– Ладно, так и отметьте, Юлия Павловна, – сказал первый, обращаясь к бледной девице, единственной представительнице слабого пола, которая сидела и записывала всё в протокол, – испытуемый стандартное «верчение стола» осуществлять не может.

Девица старательно скрипела пером, записывая.

Енох летал вокруг, периодически подглядывал в протокол и весь прямо испереживался. Почему-то эту проверку он принимал близко к сердцу:

– Ну вот что это за спиритуалистическая комиссия, если они сами меня не видят и не знают ничего о нашем мире! – возмущался он. – Верчение стола! Да это же возмущения физической материи, а не общение с душами! Где они только поднабрались такой дикости! Ересь и мракобесие! Вот этот черноглазый считает, что если держит в нагрудном кармане шкурку полоза, то это убережет его от влияния тех же Погруженных во тьму. Как бы не так! Он бы ещё засушенную кроличью лапку в карман сунул! Или дерьмо крокодила, чтоб уж наверняка! Мракобесы! Аферисты! Ну, я не могу с них!

Я не выдержал и усмехнулся.

Третий человек, судя по всему, какой-то профессор, который также подключился и как раз начал речь об идиомоторных актах, возмущенно взглянул на меня и едко спросил:

– Что вас так рассмешило, молодой человек?

– У вашего товарища в нагрудном кармане сброшенная шкурка полоза, которая должна уберечь от влияния злых духов, – с усмешкой ответил я и указал на второго, черноглазого, – но на самом деле она не имеет никакого отношения к оберегам. Бабушкины сказки.

Все удивлённо посмотрели на черноглазого, а тот посмотрел на всех и смутился:

– Это для концентрации жизненных эманаций, – напыщенно попытался оправдаться он и вытащил шкурку из кармана, – но это никак не объясняет, что Капустин имеет склонность к медиумизму. Он мог видеть, как я доставал её.

– Вот ведь врун! – возмутился Енох, – он её никогда не достает.

Я скептически хмыкнул ещё раз и взглянул на черноглазого.

Тот понял, что я понял, и потупился.

– Господа. Тогда давайте уже перейдём к следующей проверке, – нетерпеливо заявил четвёртый, рыжеватый человек с блинообразным рыхлым лицом, – предлагаю перейти к следующему заданию. Геннадий. Мы вас сейчас свяжем, а вы велите духам, чтобы они позвонили в колокольчик.

– О! Это я смогу! – обрадовался Енох, который остро переживал мои победы и провалы как свои.

– А где колокольчик? – спросил я.

– У духов, – спокойно ответил четвёртый.

– Во дебилы! – сплюнул Енох и замерцал как испорченный светофор.

– У духов нет колокольчиков, – возразил я, – у них вообще нет ничего материального, поэтому они не могут позвонить, если нет колокольчика.

– Все медиумы это могут. Стандартное и самое простое действие, – слегка брезгливо сказал второй, видимо мстя мне за шкурку полоза.

– Юноша cunning and dodging, – хмыкнул он и многозначительно взглянул на первого.

– Nothing like this! – возмутился я. Английский я знал с прошлой жизни.

Присутствующие посмотрели на меня с любопытством и переглянулись.

– Ладно, давайте пойдём навстречу молодому человеку, – со вздохом сказал пятый господин с узким капризным лицом. – Иначе это никогда не закончится. Юлия Павловна, внесите колокольчик.

Девица выскочила куда-то, и через несколько минут вернулась с небольшим медным колокольчиком. Который сразу же торжественно водрузили на стол.

– Сейчас мы вас свяжем, – сообщил мне четвёртый.

– Зачем? – не понял я.

– Чтобы исключить вероятность физического воздействия, – охотно пояснил он и с извиняющимся видом развёл руками.

– Короче, чтобы ты не жульничал и сам не дёргал, – прокомментировал Енох, которого всё это ужасно развлекало и заставляло изрядно нервничать.

Меня связали шарфом и привязали к стулу. Руки мне завели за спину.

– Приступайте, Геннадий, – велел четвёртый. – Позвоните в колокольчик, затем приподнимите его над столом.

Я кивнул Еноху, тот дёрнул колокольчик. Раздался мелодичный звон.

Присутствующие дружно ахнули, интерес ко мне чуть подрос.

Енох, наслаждаясь произведённым эффектом, попытался приподнять колокольчик, но не смог.

– Вот жопа! – выпалил он и разразился матами. Таких слов я не слышал даже от портовых грузчиков.

– Простите, это всё? – спросил четвёртый с видимым разочарованием.

– Колокольчик тяжелый, – ответил я.

– Юлия Павловна, запишите, респондент может звонить в колокольчик, но приподнять его, вращать, или же совершать иные физические воздействия не способен, – с оттенком презрительного превосходства процедил второй.

Блин, не надо было мне про шкурку полоза заикаться.

– Давайте проверим чревовещание? – с надеждой предложил первый.

– Не умею, – ответил я.

– Юлия Павловна, запишите – чревовещать испытуемый не умеет, – фыркнул второй.

– Тюпотология? – спросил первый.

– А что это такое? – удивился я. Впервые слышу.

– Ещё бы! – фыркнул второй.

– Это, молодой человек, разговор стуками, – пояснил мне профессор. – также входит в стандартный набор действий любого медиума.

– Нет, – покачал я опять головой.

– Юлия Павловна, запишите – не умеет, – уже изрядно начал веселиться второй.

Они перебрали ещё несколько предложений, но ни светиться, ни изрыгать эктоплазму я тоже не умел.

– Благодарю, Геннадий, – подвёл итог первый, который, как я понял, был председателем комиссии. – Проверка окончена. Мы с вами свяжемся.

– Это провал, – глухо протянул Енох и даже мерцать от расстройства перестал.

– Минуту, господа, – сказал я, увидев, что некоторые господа начали вставать. Фаулер сидел, нахмурившись, и с отсутствующим видом уставился в пол. На меня он подчёркнуто не смотрел.

– Но мы уже всё проверили, – нетерпеливо отмахнулся от меня второй, словно я назойливая муха.

– Нет, не всё, – сказал я. – Вы, господа, проверяли стандартные действия медиумов. Давайте я сейчас продемонстрирую нестандартные?

– Интересно! – остановился профессор и посмотрел на меня, – а что вы можете нам продемонстрировать?

– Шарлатанство! – скривился второй, всем своим видом демонстрируя, что ему некогда.

– Для этого вообще-то вы здесь и собрались, – напомнил я.

– А давайте! – поддержал вдруг меня третий и вернулся обратно за стол.

Члены комиссии уселись за стол.

– У вас, молодой человек, две минуты, – сообщил мне регламент первый.

– Достаточно, – кивнул я и, прикрыв рот ладонью, вдруг кто-то из присутствующих умеет читать по губам, велел Еноху, – отведи всем глаза. Протоколы – сюда!

Енох понятливо моргнул и буквально через секунду протоколы лежали передо мной.

– Уважаемая Юлия Павловна, – сказал я, демонстративно лениво пролистывая бумаги, когда Енох прекратил отводить им взгляды, – здесь ошибка. Меня зовут Геннадий Сидорович, а не Семёнович. Поправьте, пожалуйста.

Все ахнули. А Юлия Павловна уставилась на меня обалдевшим и одновременно восхищённым взглядом.

– А она ничего так, – заметил Енох, окинув её внимательным взглядом, – уж куда лучше твоей Изабеллы.

Я не возражал, если комиссия признает у меня способности к спиритизму, нужно будет обязательно с ней замутить. Или я – не я!

– Н-н-но как? – выдавил из себя профессор и аж подпрыгнул от нетерпения, – Геннадий Сидорович, а вы могли бы это повторить? Только… эммм… скажем… эммм… на заказ?

– Что значит, на заказ? – уточнил я.

– У меня во внутреннем кармане лежит бумажник, – блеснул глазами профессор, – не могли бы вы с ним сделать то же самое, что и с протоколами?

– Да почему нет? – пожал плечами я и взглянул на Еноха.

Через секунду бумажник лежал передо мной на столе.

– А мои очки?! Вы можете?! – воскликнул четвёртый.

Енох покачал головой:

– Тяжелые, не подниму. У него в кармане брюк носовой платок. Его могу.

– К сожалению, не могу, они тяжелые, – вздохнул я, – но носовой платок из кармана брюк могу.

– Извольте! – согласился тот.

Енох всё выполнил.

В общем, скажу я так, веселил высокую комиссию такими вот фокусами ещё добрых полчаса где-то. Нужно ли говорить, что заключение в протоколе прекрасной Юлии Павловны было положительным?

– К тебе пришли, – буркнула Степановна и развернувшись, утопала к себе, всем своим видом показывая, что ужас что происходит, ходють и ходють всякие. Не дом, а проходной двор какой-то.

Я с ней был совершенно солидарен. Все эти спиритические опыты утомили меня изрядно. До невозможности прямо. Хотелось завалиться на кровать и проспать эдак часов двенадцать. Молодой организм Генки Капустина срочно требовал отдыха.

Тем не менее, раз пришли, никуда не денешься. Кстати, надо будет сказать Степановне, чтобы не пускала посторонних во флигель в моё отсутствие. Там же мои личные вещи. Мало ли кто ещё ко мне припрётся?

Хорошо, что я по своей недоверчивой натуре книгу Лазаря и словари по латыни прячу в небольшую нишу, которую обнаружил в пристройке – видимо, когда рабочие строили этот флигель, хотели сделать что-то типа встроенной антресоли, но так до конца и не доделали.

Но в комнате свободно лежат мои личные вещи, немного денег. Нет, надо прекращать всё это! – вот так, ворча под нос, я вошел к себе в комнату и застыл у порога.

На кровати расселся Зёзик с моей единственной кофейной чашкой в руках, а в единственном кресле – Гришка Караулов, который держал откупоренную бутылку с портвейном. Невольная улыбка раздвинула мои губы до ушей.

– Генка! А у нас новость! – выпалил Гришка и широко улыбнулся, отсалютовав мне бутылкой.

– Мы с вполне официальным визитом вообще-то, – ухмыльнулся Зёзик и осторожно поставил чашку на стол, между моими школьными учебниками, – нас Гудков послал к тебе. Ох и задолбались мы тебя искать, Ген! Прикинь, мы сперва были у тебя в школе, но нас туда не пустили, а потом дежурный дал этот адрес. А чего это ты переселился вдруг?

– Заведующий школой отправил меня к аптекарю-гомеопату. На обучение, – озвучил я официальную версию. – Получаю рабочую специальность «помощник лаборанта» и набираюсь опыта. А здесь живу. Временно.

– И что, потом ты будешь выдувать клистерные трубки? – возмущённо выпалил Зёзик, – Геннадий! Ты же так хорошо играешь, мог бы в этом направлении пойти.

– А что плохого в рабочей специальности? – философски ответил я, усаживаясь с другого конца кровати. – И я не трубки выдувать буду, а мази от перхоти и фурункулов для советских людей, между прочим, делать.

– Но это же отвратительно! – раздражённо возразил мне Зёзик и передёрнул плечами.

– Не слушай его, Генка, – вмешался Гришка, налил Зёзику в чашку портвейна, и добавил, – ты же портвейн будешь? Только учти, я пью из бутылки, у тебя тут только одна чашка и её забрал этот пижон.

– Перхоть и фурункулы – это ещё более отвратительно, – нравоучительно заметил я, – тем более у советских граждан. Это тебе не буржуи какие-нибудь. И да, портвейн я, конечно же, буду. Сейчас стакан найду, где-то здесь вроде был.

– Но посвятить свою жизнь фурункулам! – Зёзик был потрясен. – С таким талантом к музыке! Варварство!

– Погоди, я же не отрицаю важность искусства, – миролюбиво ответил я, чтобы разрядить обстановку, – но сам подумай, вдруг я заболею, оглохну, и не смогу играть? Что мне тогда – на паперти сидеть или ходить милостыню просить по вагонам? А так у меня будет рабочая специальность и без куска хлеба я не останусь. А играть я смогу всегда. Одно другому не мешает.

– Да-а-а-а… Не по годам мудро нынешнее молодое поколение, – уважительно, но с нотками легкого ехидства сказал Гришка Караулов и набулькал мне немного портвейну в найденный стакан. – Это не то, как мы с тобой по молодости – всё кутежи да гулянки.

– Так что вы мне сообщить хотели? – вернул беседу в конструктивное русло я.

– Да! Точно! – хлопнул себя ладонью по лбу Гришка. – Ну так вот, можешь себе представить, Генка, нас отобрали, как лучший просветительско-агитационный коллектив города для идеологического просвещения крестьян. Теперь мы выдвигаемся через две с половиной недели по сёлам и городам соседней губернии!

– Ух, здорово! – восхищённо сказал я, смекнув, куда и откуда ветер дует, – поздравляю вас, товарищи. Вы заслужили!

– Но это ещё не всё! – возбуждённо блестя глазами, влез Зёзик, – там какое-то мудрёное постановление есть. В общем, нам теперь нужно, чтобы в составе агитбригады был несовершеннолетний участник, обязательно рабоче-крестьянского происхождения и сирота.

– И что? – сделал наивный вид я.

– И Гудков сказал, что надо тебя брать, ты уже немного нашу работу знаешь, – объяснил мне Гришка, оторвавшись от бутылки с портвейном.

– А что Зубатов? – не удержался от любопытства я.

– Ой, он такой концерт устроил, ты не представляешь! Ужас! – захлёбываясь от восторга, начал рассказывать Зёзик, – так орал, что от тебя только одни неприятности. Так орал! Но Гудков – кремень. Сказал тебя – значит тебя!

– А других кандидатур разве не нашлось?

– Да почему же не нашлось? Были! Даже Люська приводила свою племянницу. Сисястая такая, то, что надо, – одобрительно сглотнул Зёзик, – но Гудков сказал, что надо именно тебя.

– И чего это он воспылал вдруг ко мне такой страстью?

– Потому что ты из трудовой школы! А за включение в состав ученика этой школы к суточным ещё неплохая сумма всем добавляется, за патронат несовершеннолетнего сироты, – хихикнул Гришка. – Даже Зубков, как узнал, орать прекратил. Поэтому хочешь ты или не хочешь, а придётся тебе ехать с нами.

– Да это ненадолго, на месяц примерно, или полтора, – опять влез Зёзик.

– А что мне за это будет? – решил воспользоваться моментом я и не упустить свою выгоду.

– Как что будет? – удивился Зёзик, – почёт и уважение будет. Преференции, если захочешь потом поступать куда-то на культпросвет.

– Мне, как будущему помощнику лаборанта в гомеопатической аптеке, почёт и уважение не нужны, – демонстративно упёрся в скромность я, когда понял, что еду в любом случае (ура! ура!). – Мне нужны конкретные преференции.

– И чего же ты хочешь? – удивился Зёзик, явно не ожидая, что я внезапно упрусь.

– Ничего сложного или ужасного, – простодушно пожал плечами я, – хочу положительную характеристику. Это – раз. Хочу, чтобы вы продолжили со мной заниматься по школьным предметам. Это два. И ещё хочу, чтобы, когда мы вернемся, Гудков написал записку нашему заведующему, чтобы меня допустили до сдачи экзаменов за восьмой класс. И чтобы от Агитбригады кто-то присутствовал на экзаменах. Всё.

– А! Ну если так! – облегчённо махнул рукой Гришка, который видимо опасался, что я потребую что-то материального, – это мы всегда можем. Почему же не помочь товарищу?!

– Но ты обязательно донеси мои условия Гудкову, – подчеркнул свой «ультиматум» я.

– Донесу! Не боись, Генка! – хохотнул Гришка и долил нам с Зёзиком портвейна.

– Так что собирайся давай, Генка, – сказал Зёзик, – через две с половиной недели выдвигаемся.

– За это надо выпить! – подвёл итог переговоров Гришка.

Глава 3

«Центральная гомеопатическая Аптека Форбрихера» встретила меня как обычно – густой смесью запахов берёзового дёгтя, мятных капель, розового масла и овечьего ланолина.

Аж глаза заслезились.

Вонючесть – это был один из существенных минусов работы в лаборатории гомеопатической аптеки. Я, как учитель химии в прошлой жизни, прекрасно знал о необходимости и пользе вытяжного шкафа на хороших мощностях. В 1927 году в городе N с этим делом было более чем так себе. Да, в передовых университетах столицы вытяжные шкафы были, но и они представляли собой стеклянно-деревянные бандурины со сдвигающейся вверх и вниз панелью со стеклом, защищающим лишь от взрывов, дыма и едких газов.

Но всё это ещё было ой как примитивно.

В аптеке товарища Форбрихера даже такого не было. Когда приходилось выпаривать какую-то особо вонючую и едкую жидкость на водяной или песчаной бане, то потом просто открывали окна и проветривали. А так как здесь регулярно что-то выпаривалось или варилось, то вонища стояла капитальная. Хорошо, что с концентрированными кислотами здесь дела практически не имели. Иначе только бы меня тут и видели (здоровье зубов, кожи и костей важнее всего!).

Так что я вошел в раздевалку, вытащил из «моего» рабочего шкафчика испещрённый разноцветными пятнами белый халат и колпак, торопливо переоделся и юркнул в лабораторию, так как уже конкретно опаздывал (этим вечером с Гришкой и Зёзиком неплохо так посидели, так что сегодня я потому и проспал).

К счастью, товарищ Форбрихер не заметил – он был занят: мило улыбаясь, беседовал с дородной дамочкой в крашеном кроличьем манто о преимуществах мази от выпадения волос перед эмульсиями. Судя по обстоятельности беседы, товарищ Форбрихер явно ожидал, что дамочка проникнется и выкупит у него солидную партию этих мазей. Кстати, судя по её шевелюре, ей бы не помешали и мази, и эмульсии, и всего побольше.

Но зря я радовался.

У конторки сидела Лизонька, великовозрастная тощая дочь товарища Форбрихера, и старательно переписывала что-то из блокнота в толстый гроссбух. Из приятных моментов у Лизоньки можно было отметить лишь рыжеватую косу. Всё же остальное нуждалось в кардинальной коррекции. Жаль, что в этом времени массовых пластических операций для населения ещё не делали.

Увидев меня, Лизонька вспыхнула:

– Вы опоздали, Геннадий! – с негодованием воскликнула она и даже писать перестала. – На двадцать три минуты!

Остальные практиканты, заметив это, оживились – даже такая небольшая склока и то скрашивала невообразимую скуку трудового дня.

– Я знаю, – склонил голову в притворном смирении я.

Но Лизоньке этого было недостаточно, она жаждала крови:

– Я пожалуюсь папеньке, что вы нарушаете трудовую дисциплину! И он напишет в вашу школу! И вас накажут!

Я промолчал, по опыту зная, что лучше в таких случаях не перечить.

– Почему вы молчите?! – возмущённо вскричала Лизонька. – Вам что, сказать нечего?!

– По-моему, она к тебе неравнодушна, – ехидно прокомментировал Енох и полетел к дальнему столу, где двое практикантов усиленно растирали в ступках какую-то особо вонючую бурду и от этого постоянно чихали, фыркали и ссорились.

Я не стал отвечать призраку и посмотрел на Лизоньку как можно более печально:

– А что мне говорить, Лизонька? – со отчётливой слезой в голосе вздохнул я, – да, я опоздал. Ходил на кладбище к папеньке на могилку цветы отнести. Разговаривал там с ним. Вот и не заметил, как время прошло.

Как и все староватые барышни, Лизонька была натурой крайне впечатлительной, она ахнула и на её глазах аж показались слёзы:

– Ладно, Геннадий, идите, – великодушно сказала она дрожащим голосом, но тут же строго добавила, – но, чтобы это было в последний раз!

– Обещаю! – раскланялся я и радостным ёжиком упорхнул на своё рабочее место, ликуя в душе, что эта коза отцепилась и не пристает больше.

– Ты представляешь, что тебе будет, когда она Изабеллу увидит? – поддел меня Енох и, не дожидаясь моего ответа, торопливо исчез.

Но судьба сегодня явно была не на моей стороне.

Только-только я устроился, взял фарфоровую ступку и пестик, отмерил на весах необходимую пропорцию из окиси цинка, осадочной серы, углесвинцовой соли и борной кислоты, всыпал всё это туда и уже хотел начинать аккуратно перетирать компоненты для отбеливающего крема, как случилось непредвиденное.

Один из практикантов, прыщеватый Валентин, из городских, нес свежеприготовленную хинную мазь для роста волос, поскользнулся и грохнулся на пол. И всё содержимое высыпалось на него.

– Апчхи! – от неожиданности расчихался Валентин.

– Ну всё, теперь у тебя волосы везде вырастут, – не удержался от шутливого комментария я.

Все засмеялись, а Валентин неожиданно вызверился:

– Слышь, придурок приютский, рот закрой!

Я взрослый человек в теле пацана, но даже меня столь грубый ответ на безобидную шутку выбесил, и я рявкнул в ответ:

– Свой прикрой, морда прыщеватая! А то сейчас вдобавок ещё вот эту хрень отбеливающую на тебя высыплю, будешь не просто везде волосатым, а волосатым блондином!

– Ах ты ж урод! – Валентин бросился на меня, но я подставил подножку, и он опять растянулся на полу.

– Отдохни, блондинчик!

– Что здесь происходит?! – в лабораторию вошел товарищ Форбрихер и теперь грозно смотрел на притихших практикантов.

– Это крыса приютская подножки расставляет! – наябедничал Валентин, – я упал и мазь рассыпал!

У меня аж челюсть от такой подставы отпала. Всё же не так совсем было!

Но аптекарь разбираться не стал и грозно велел:

– Капустин, отойдите от стола. Сдайте Елизавете реактивы и бегом за мной!

Пришлось подчиниться.

Провожаемый сочувственными взглядами остальных практикантов (и ни одна падла правду не сказала!) и злорадным взглядом прыщеватого Валентина, я отдал ступку с недоделанной мазью и пестик Лизоньке и вышел из лаборатории вслед за аптекарем.

Мда. Попал.

А всё же так хорошо начиналось.

В основном помещении аптеки, Форбрихер остановился и вперил грозный взгляд на меня, который, очевидно, должен был меня смутить.

Ну ладно. Я смутился, мне не трудно.

– Геннадий! – напыщенно начал читать нотацию аптекарь, – я думал, что вы, как никто другой, будете заинтересованы получить дополнительную специальность в аптечном деле!

Я покаянно вздохнул.

– Я давно наблюдаю за вами! – продолжил вещать Форбрихер, – У вас неплохой потенциал к работам по аналитической химии. И даже, скажу честно, я хотел дать вам рекомендацию, если бы вы решили поступать на провизора в училище. Но сейчас вы меня совершенно разочаровали! Мда-с, молодой человек, разочаровали вы меня, изрядно разочаровали! Вы же не только испортили дорогостоящие ингредиенты и попытались нарушить дисциплину, но и устроили безобразнейшую ссору с Валентином! А это, между прочим, сын нашего управляющего ВСЕРОКОЖСИНДИКАТом! Как вам не стыдно!

Он ещё что-то говорил, ругал, упрекал и обличал.

Появился Енох и насмешливо замерцал:

– Ну вот. Теперь будешь всегда крайним! Сейчас тебя этот аптекарь показательно накажет, чтобы остальным неповадно было. А Валентин увидит, что получилось, и теперь постоянно тебя травить будет.

Я зло зыркнул на Еноха. Но пришлось промолчать. Хотя сказать ему мне было что.

– И негоже безотцовщине, у которого и за спиной никого нету, вести себя так… – разошелся Форбрихер.

– У меня за спиной советское государство, – ляпнул я, зло сверкая глазами, – это уж получше всех ваших родственных кланов будет!

– Нет, ну вы посмотрите на него! – рассвирепел Форбрихер, окончательно потеряв самообладание, – я тут достучаться до него пытаюсь, а он хамит мне в ответ!

– Зря ты его доводишь, – скептически заметил Енох, который опять появился прямо передо мной, – у него эта толстая баба, на которую он почти час потратил, так ничего и не купила. Вот он теперь на тебе досаду и срывает. А ты, вместо того чтобы потерпеть, начал с ним спорить.

Так-то Енох был прав.

Поэтому дальнейшие обличения Форбрихера я прослушал молча, стараясь не морщиться.

К счастью, продолжалось это не столь долго, как я боялся.

Аптекарь, выплеснув раздражение на меня, подытожил свой воспитательный спич:

– Раз вы так себя ведете! И так позволяете себе разговаривать со старшими! Значит, нужно вас перевоспитывать! – заявил Форбрихер непреклонным голосом. – После выполнения работы задержитесь и возьмите у Елизаветы дополнительное задание. Я персонально для вас подготовлю. Будете оставаться после работы и выполнять их!

– Так может, лучше я в другой день приду? – попытался скорректировать график я, – мы же не каждый день занимаемся, всего дважды в неделю. Я могу в любой другой прийти и отработать.

– В том-то и суть наказания трудом, чтобы выполнять работу в неудобное для вас время, Геннадий. Если время будет комфортно, то какое же это наказание? – пожал плечами Форбрихер и отвернулся, молча, всё, разговор закончен.

Я вернулся на своё место и продолжил работу.

Валентин бросал на меня самодовольные взгляды и иногда тихо отпускал едкие замечания в мой адрес, крайне нелицеприятные, судя по смешкам остальных практикантов, что трудились в том углу.

Ладно, хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.

После всего этого досадного происшествия я, чтобы унять раздражение (не только моральное, но и физическое), отправился к Изабелле. Наши с нею отношения были какими-то специфически-странными. Она, видимо, уже поняла, что ей возле меня ловить нечего и продолжала икать себе мужа по всем злачным заведениям города N. Иногда и я составлял ей компанию. В смысле не мужа искать, а кутить и предаваться разврату. С нею было весело. А в промежутках между поисками мужа и работой стенографисткой, Изабелла с удовольствием пускала меня к себе в кровать. Чем я и пользовался.

Вот и сейчас я, сразу после аптеки, отправился к ней на квартиру, благо время было ещё не столь позднее, и она ещё не успела накраситься боевой раскраской и свалить в ресторан или кафешантан.

Я неторопливо шел по улице и выслушивал претензии от Еноха:

– Зачем тебе эта Изабелла? – возмущенно мерцал он. – «Похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть!».*

Я предпочёл воздержаться от комментариев.

– Разве мало вокруг юных дев? – не унимался призрак, – Хоть бы та же Юлия Павловна! Не девушка, а пэрсик!

Енох аж причмокнул от удовольствия, что в исполнении черепа получилось, словно он изо всей дури клацнул челюстями. Выглядело это, скажу я вам, жутковато, но я уже привык к его выходкам.

– Да та же Лизонька! – не унимался скелетон.

Вот тут даже я не выдержал:

– Она же страшная!

– Ну и что, что страшная! – Еноха не так-то и легко было смутить, – можно же свет потушить, и она вполне даже ничего будет.

– А днём? – скептически хмыкнул я, – с закрытыми глазами ходить, да?

– Хм… днём, – задумался Енох и я торопливо, чтобы отвлечь его от нотаций, перевёл тему, – что с Филимоном Поликарповичем делать будем?

– А почему ты меня спрашиваешь? – возмутился Енох, – тебе меня одного мало, да?

– Конечно нет! – попытался я успокоить призрака, – тебя вполне достаточно. Но есть же моменты, которые тебе выполнять как бы и не по чину. Мелочь всякая. Вот он бы и пригодился. Да и у тебя поручения какие-то могут быть…

– Хм… – задумался Енох. – И то правда…

Видно, что мои слова ему сильно понравились. Идея заполучить себе призрака на побегушках явно польстила его чрезмерно раздутому честолюбию.

– Вообще, надо понять, можешь ли ты быть без этой чёртовой доски! – задумался я, – как было бы хорошо. Ты бы не был привязан.

– Да, это было бы замечательно, – вздохнул Енох, – но экспериментировать тебе с доской я не позволю. Вон с Филимоном Поликарповичем доэкспериментировались.

– То была досадная случайность, – вздохнул я, – по сути этим он спас мне жизнь. И я теперь просто обязан найти способ и вернуть его обратно. И я обязательно сделаю это.

– Думаю, ты прав и способ есть, – согласился Енох, – просто мы его не знаем.

– Может быть, отшельник хоть что-то подскажет? – продолжил рассуждать я.

– Это, если он тебя слушать захочет, – хмыкнул Енох, – отшельники – они жуть какие вредные! Помню был у нас один отшельник в Фивадской пустыне… давно ещё, где-то в 270-х годах… Так вот, характер он имел прегнуснейший. Как-то раз поехал я к нему совета спрашивать…

Увидев мой ошеломлённый взгляд, он осекся и фыркнул:

– Чего?

– Енох! Ты что, жил аж в 270-х годах?

– Ой, начинается! Не цепляйся к словам! Может, я приврать хочу, для красивости легенды! Все сказочники и великие литераторы любят приврать. Чем я хуже?

Угу, так я и поверил. Сказочник он, ага. Но промолчал, чтобы не злить Еноха. Ну ничего, придёт время, и эта тайна тоже станет моим достоянием. Я вон в прошлой жизни даже двоечника Филимонова из восьмого «Б» на раз колол, где он курит и остальное. А тут какой-то призрак из 270-го года!

– Тебе нужна тёплая одежда, – теперь уже Енох постарался быстренько перевести тему разговора, – в этом ты по соседней губернии ходить околеешь. Там, говорят, сплошные леса.

– Ты прав, но для этого нужны деньги, – кивнул я. – А денег сейчас нет. От слова совсем.

– А вот не надо было этой своей Изабелле манто покупать, был бы сейчас в новом тулупчике, – поддел меня Енох.

– Мне нужно было попасть к тому медиуму, – вздохнул я.

– И много от этого вышло пользы? – скептически покачал головой призрак.

– Ну кто ж знал, что она обычная фокусница и шарлатанка?!

– Мало того, так ты теперь в это тайное общество вляпался! – недовольным тоном сказал Енох, – ох, чует моё сердце, вылезет тебе всё это ещё боком, Генка! Ой как вылезет!

– У тебя нет сердца, – съехидничал я.

– Зато мозги есть! – взвился Енох, – в отличие от некоторых! Ну ладно ещё ты к этой Изабелле бегаешь, тут не мозгами думаешь, а кое-чем другим! Но тайное общество тебе на что? Такие же шарлатаны! Ты же сам всё видел!

– У них есть связи, Енох, – объяснил свою позицию я, хотя сам понимал, что это не самое разумное решение, – а у меня ничего нету. Вот в ту же соседнюю губернию я попал только благодаря их протекции. И сейчас, благодаря им, учитель латыни приедет вот-вот.

– Итальяшка! – пренебрежительно фыркнул Енох, – гнилая нация.

– Ну разве можно так о людях говорить? Тем более о целом народе! – вздохнул я, – ты же его ещё не видел даже. Может. Это милейший человек окажется…

– Итальяшка? Милейший? – расхохотался Енох. – ой, не смеши меня!

Я не стал даже спорить. Бесполезно переубеждать Еноха, когда он вот так упёрся.

– Это тайное общество – это же секта! – продолжил бушевать Енох, – вляпаться туда легко, а вот выбраться – невозможно!

– Ничего, – беспечно махнул рукой я, – пока мне с ними по пути, так что побуду. А, когда надо будет уходить – тогда и думать начну.

– Тогда может уже быть поздно, – мрачно заметил Енох.

– Ты завтра придёшь? – спросила Изабелла, откинула одеяло и вытянулась, как кошка.

Я невольно залюбовался нею. Гибкая, стройная, красивая. И почему ей с замужеством так не везёт, не пойму?

– Не молчи, – капризно надула губки Изабелла и принялась расчёсывать волосы перед зеркалом.

– Генна-а-а, – протянула Изабелла, посмотрела на себя скептически в зеркало и чуть припудрила носик пуховкой, – расскажи-и, как прошел спиритический сеанс?

– Да ничего там особо интересного не было, – отмахнулся я, – ерунда обычная. Шарлатаны и аферисты. Вроде как в театре побывал, только скучно.

– А вот Авдотьина рассказывала, что там было нечто невероятное! – возбуждённо блестя глазами, рассказала Изабелла.

– Авдотьина? – спросил я, припоминая, что давно слышал эту фамилия и отчего-то она мне всё никак не дает покоя, – не видел я там никакую Авдотьину.

– Ну как же! – захлопала глазами Изабелла, – она же сидела рядом с тобой!

–– – – – – – –

*Библия от Иакова, глава 1, стих 15

Глава 4

Я как раз сидел дома, во флигильке, пил ароматный свежесваренный кофий с кардамоном и чёрным перчиком и раздумывал, чем же сегодня заняться, как постучала Степановна и с крайне недовольным видом сунула записку.

– Ходют и ходют, – осуждающе проворчала она и ушла, шаркая ногами в допотопных штиблетах.

«Надо будет, может, ей шаль что ли какую подарить, или бусики, а то действительно, неудобно получается – она у меня нынче как прислуга», – подумал я, и развернул записку.

«Вам надлежит сегодня явиться по тому же адресу, в полдень». И всё, ни подписи, ничего больше.

Енох был прав, когда вчера прочитал мне целую возмущённую лекцию о вреде тайного общества. Они мне ещё ничего не предоставили, а уже задания дают. Но отказываться не приходится. Поэтому, вздохнув, я ровно в двенадцать ноль-ноль стоял у двери в квартиру номер тринадцать по улице Коммунаров.

Меня встретил Фаулер.

Немногословно поздоровавшись, заметил:

– Гостиница «Туркестан», второй этаж, боковой коридор, номер двести шестьдесят восемь. Товарищ Шершеневич Леонид Аркадьевич. Невысокий. Седой. На носу бородавка. Носит твидовый костюм синего цвета. Галстук с золотой булавкой в виде крокодила. Запомнили?

– Да, – кивнул я.

– Задание следующее – нужно осмотреть в его саквояж, – Фаулер внимательно посмотрел на меня, проверяя, проникся ли я.

Я проникся.

– Саквояж дорожный классический, чёрного цвета из натуральной кожи итальянского производства. Застёжка внахлёст. В саквояже Шершеневич хранит бумаги. Нужно найти квитанцию Государственного Хлопчатобумажного Треста «Пестроткань» номер сто тринадцать. Запомнили?

– Да, – снова кивнул я.

– На квитанции будет сумма прописью. – продолжил инструктаж Фаулер. – Вам необходимо посмотреть эту цифру, запомнить её и сообщить мне. Это понятно?

– Понятно, – сказал я.

– Очевидно излишне говорить, что никто вас видеть не должен, особенно Шершеневич.

– Понял, – сказал я.

– Срок – сегодня до вечера. Вечером Шершеневич выезжает в Кисловодск. Всё ясно?

Я кивнул.

– Выполняйте.

Я вышел из дома на улицу и вокруг меня бешеной бабочкой запорхал возмущённый Енох:

– А я тебе говорил! Я говорил! – верещал он, мигая, словно проблесковый маячок на ментовской машине в обеденный перерыв. – Ты не получил ещё от них ничего. А они уже тебе такие задания дают!

Я пожал плечами и повернул в сторону проспекта Интернационала, по направлению к гостинице «Туркестан».

– А ты что, туда идешь?! – возмутился Енох.

– Туда, – согласился я.

– Без подготовки? Прямо сейчас?!

– Ну, во-первых, я хочу просто посмотреть на эту гостиницу. Каюсь, ни разу её не видел. Кроме того, у меня есть ты и, если надо, ты отведёшь всем глаза.

– Да будет тебе известно, – рассерженной кошкой зашипел Енох, – что отвести глаза я могу определённому количеству людей! Небольшому! И на небольшом расстоянии!

– Сколько?

– Что сколько?

– Сколько людей ты можешь заслепить?

– Не заслепить, а отвести глаза! Не путай! Это разное! – фыркнул Енох.

– А ослепить можешь? – заинтересовался я.

– Зачем? – не понял Енох.

– Хочу твои возможности понимать, – сказал я и пошел дальше.

– Не знаю, – задумался призрак.

– Что не знаешь?

– Скольким людям я могу отвести глаза, – сердито выпалил Енох, – не знаю!

– Ну, значит, будем сейчас проверять на практике, – ответил я и зашагал к гостинице.

Енох, ругаясь и возмущаясь, полетел сзади.

Гостиница «Туркестан» представляла собой псевдоарабское здание с макарнасами, невнятно стилизованное под дворец в стиле «Тысяча и одной ночи». Странно, что я даже не знал, что в городе N есть такое. Хотя я много чего ещё здесь не знаю.

Здание состояло из двух помещений, в одном находилась непосредственно сама гостиница «Туркестан», а в другом был ресторан «Ампир», из которого раздавалась отнюдь не восточная музыка, а какой-то свирепый чарльстон, что ли.

У входа в гостиницу стоял мордатый швейцар в декоративной ливрее и открывал-закрывал дверь.

– Отводи! – велел я призраку и смело вошел внутрь.

У конторки в фойе сидела полноватая девушка в синем турецком костюме, которая, стараясь придать своему славянско-курносому лицу сходство с дочерями Востока, так насурьмила брови и подвела глаза, что напоминала мне мадам Жуар во время спиритического сеанса.

– Отводи! – опять скомандовал я, и мы поднялись на второй этаж.

Длинный коридор второго этажа плутал и петлял так, что мы пару раз даже заблудились и пришлось возвращаться обратно по тому же пути. При этом мы дважды чуть не столкнулись с людьми, и лишь в последний момент Енох успевал отвести им взгляд.

– Смотри! Вот он! Номер двести шестьдесят восемь! – возбуждённо воскликнул скелетон, указывая костяшкой на нужную дверь.

– Вижу, – сказал я и провёл краткий инструктаж, – Так, Енох, ты про саквояж помнишь. Залетаешь, ищешь квитанцию этого грёбанного Треста «Пестроткань». Номер сто тринадцать. Смотришь цифру, запоминаешь. Говоришь мне. Понял, да?

– Слушай, Генка, а остальные квитанции или бумаги… – начал было Енох, но был внезапно и категорически перебит невесть откуда взявшейся дамочкой.

Увидев нас, она заверещала, страшно вращая глазами:

– Вы кто такие?! И что здесь делаете?! Во-о-он отсюда-а-а!

– Гляди, Генка, это же душа местная, – восхищённо сказал Енох. – Прямо красотка.

Красотка от таких слов на секунду зависла, а потом завопила с пущей силой:

– Не пущу!

– Чего это? – удивился я и скомандовал, – Енох, выполняй. А с дамочкой мы пока побеседуем.

Енох кивнул и влетел в дверь, намереваясь просочиться через неё.

Но не вышло. Со всей дури он ударился в дверь и отскочил от неё, словно резиновый мячик.

– Я же сказала – не пущу! – зловеще захохотала дамочка.

– Меня не пускает! – жалобно пробормотал изрядно удивлённый Енох.

– Ну так через стену давай! – махнул рукой я.

Вторая попытка призрака не удалась, а дамочка захохотала ещё обиднее:

– Я же сказала – вы туда не попадёте! – заявила она.

– Почему это?

– Нечего покой моих жильцов нарушать!

Я окинул призрачную дамочку внимательным взглядом: в коротком платье, фильдеперсовых чулках, на высоких каблуках, накрашенная в боевой грим, словно моя Изабелла, дамочка имела явно полубогемный вид.

– Ты была здесь проституткой? – спросил я.

– Ничего подобного! – обиделась она, – я честная девушка.

– А убили тебя за что?

– Не твоё дело! – вызывающе ощерилась дамочка и её миловидное лицо начало проваливаться до тех пор, пока не показался череп.

– Гляди, Енох, тебе невеста будет! – хохотнул я, указывая пальцем на дамочку.

– Да не нужна она мне такая! – возмутился Енох.

– Что здесь происходит? – дверь номера двести шестьдесят восемь начала открываться и оттуда показался невысокий седой мужчина с бородавкой на носу. Явно Шершеневич.

– Отводи! – успел прошипеть я Еноху и метнулся в приоткрытую дверь. Подлетев к саквояжу, который стоял на столе, я торопливо принялся рыться в бумагах. Квитанция номер сто тринадцать нашлась почти сразу же. Запомнив цифры на ней, я сбросил всё обратно и выскочил в коридор:

– Енох, я спускаюсь, подержи его ещё пару секунд и дуй за мной!

– Куда?! – заверещала ошеломлённая дамочка, – воры! Я всё видела! Вы не имеете права!

Она что-то там ещё орала, а я уже спускался по лестнице. Внезапно передо мной появился Енох:

– Получилось! – радостно воскликнул он.

– Надеюсь, что да, – кивнул я и, пока не забыл, записал цифры на клочок бумажки.

– Теперь куда? – спросил Енох, когда мы благополучно вышли на улицу, миновав и администраторшу, и бдительного швейцара.

– Надо бы пообедать, – мечтательно сказал я, – но лучше сразу сдать задание, пока что-то не помешало.

– А это уместно показывать им скорость выполнения? – спросил Енох.

– Рано или поздно они всё равно увидят, – философски ответил я, – так что нет смысла скрываться. Более того, я уверен, что за мной есть слежка.

– Не может быть! – даже замахал руками Енох, – я бы увидел.

– Они профессионалы, – тихо сказал я, – кроме того, вполне возможно, там те, кто следят, действуют посменно.

– А зачем? – спросил Енох и пояснил мысль, – зачем им тебя пасти и проверять? Ты же всё равно не сбежишь и никуда не денешься. Они знают, где ты живёшь и где учишься. Кроме того, они знают, что тебе нужна их помощь.

– Всё просто, – хмыкнул я, – это было проверочное задание. И Шершеневич этот явно или актёр, или из этого общества. Подставное лицо. И квитанция эта им не нужна. Им главное – увидеть, как я работаю и оценить, смогу ли я выполнять сложные задания. Поэтому и выжидать сейчас нет смысла, не надо, чтобы они видели, что я играю по своим правилам – это только отберёт у меня очки в будущем.

– Генка, а ты точно уверен, что всё делаешь правильно? – мрачно спросил Енох, – что-то не очень мне всё это нравится. От него несёт чем-то таким… нехорошим…

– У меня других вариантов сейчас нету, – печально ответил я, – а дела делать надо. Видишь, у меня появилась эта способность взаимодействовать с вами, она постоянно обрастает какими-то нюансами, меняется. А я ничего не понимаю и даже на три процента не использую потенциал.

– Так используй! – замерцал Енох.

– Я бы с радостью, – пояснил я, – Но, чтобы использовать, нужно хотя бы приблизительно понимать, в чём этот потенциал заключается. Собрать всю доступную информацию. Вот этим я сейчас и занимаюсь.

– Мы, – поправил меня Енох.

– Конечно мы, – согласился я.

После того, как я благополучно сдал задание Фаулеру, у меня появилось почти полдня свободного времени. Я вышел на улицу и сказал Еноху:

– А вот теперь можно и пообедать.

Недолго думая, я пошел в ближайшее заведение общепита. Им оказалась ресторация «Ивушка». Забегаловка была так себе, слишком людная и шумная, мы здесь как-то с Зёзиком и Гришкой пиво пили, но зато здесь подавали самоварное пиво довольно хорошего качества, так что точка пользовалась заслуженным спросом среди народа попроще.

Я уселся за свободный столик и заказал себе двойную порцию жаренных сосисок с кислой капустой и пива. После непростого дела есть хотелось просто ужасно. Словно голодный волк, набросился я на еду и не поднимал головы, пока не слопал всю тарелку.

– Уф! – откинулся я на спинку стула и отпил пива. – Красота!

– Ай, золотой мой, давай я тебе погадаю, всю правду расскажу! – передо мной появилась молодая цыганка, полноватая, со слишком длинным носом, а ведь говорят, что цыганки красивые. Но то ли мне не везло, то ли врут – не знаю.

Тряхнув монистами, она бесцеремонно уселась на стул напротив меня и опять завела свою песню, мол, давай погадаю.

– Не люблю цыган, – передо мной появился Енох и с осуждением посмотрел на цыганку, – они нечистые на руку и вообще!

Цыганка уставилась на то место, где сейчас был Енох и глаза её тревожно расширились.

– Она что, видит меня? – удивился Енох, немного переместился вбок и помахал перед лицом женщины костлявой рукой.

Цыганка расслабилась, заулыбалась и опять начала цепляться ко мне с предложениями рассказать мою судьбу.

– Да что ты мне можешь рассказать, – хмыкнул я, её назойливость уже начала раздражать, – это я могу тебе погадать…

Закончить фразу мне не дали несколько человек в форме и с наганами, которые бесцеремонно вошли в «Ивушку» и принялись проверять документы у присутствующих.

– Облава! – прошелестело по рядам.

Некоторые, наиболее шустрые граждане попытались под шумок слинять, но в дверях их встречали ещё военные люди и уводили.

– Рада! – развязно воскликнул один из военных и направился к нашему столику, – я кому говорил, что если ещё раз тут тебя увижу – посажу?!

На лице цыганки промелькнул страх и растерянность.

Мне тоже эти проверки были ни к чему. Я ещё несовершеннолетний вообще-то.

– Отводи! – велел я Еноху и сказал цыганке, – бегом за мной!

– Но ЧеКа…

– Хочешь выбраться – дуй за мной! – отрывисто прошипел я и рванул к выходу, на ходу командуя Еноху, чтобы отводил глаза.

Цыганка смекнула, что как-то ловко это у меня получается и быстренько рванула за мной.

Буквально через несколько минут мы уже были вне досягаемости облавы. Забежав в парк, я прислонился к дереву, пытаясь отдышаться.

– Спасибо! – хрипло после быстрого бега сказала Рада.

– Пожалуйста, – вежливо ответил я и вытер вспотевший лоб носовым платком.

– Давай, я тебе погадаю, – сказала Рада, – бесплатно. За то, что ты выручил меня. Не люблю быть должна за такие вещи.

– Не надо, – отмахнулся я.

– Но я не хочу долгов, – нахмурилась Рада и вдруг игриво разулыбалась, – или ты чего-то другого, может, хочешь?

– У меня девушка есть, – покачал головой я.

– Да какая она тебе девушка! – возмутился Енох, который тотчас же материализовался рядом, – ты ещё скажи, что жениться на ней будешь!

– И что? – не удержался, чтобы не поддеть Еноха я.

– Изабелла – жадная корова! – мрачно констатировал Енох и обличительно ткнул в меня пальцем, – она тебе не нужна!

– Ты с кем-то сейчас разговариваешь, – настороженно констатировала цыганка. – Я чувствую, тут есть ещё кто-то.

– Не знаю, – сделал удивлённое лицо я. Немного подумав, спросил, – а скажи, Рада, среди ваших есть кто-то, кто с духами может общаться?

– Мы все живём рядом с духами… – начала Рада.

– Ну ладно, мне некогда твои сказки слушать, – прервал я её, – пойду я. Прощай.

– Постой! – схватила меня за рукав Рада, – я всё-таки хочу вернуть долг. У нас в таборе есть бабушка Пэтра. Она может.

– Вот вечно ты в какую-то ерунду ввязываешься, – сердито сплюнул Енох, когда мы пошли с Радой.

Я думал, что увижу цыганский табор во всей его аутентичности, но Рада привела меня на рынок. Поплутав промеж рядов, мы вышли к палаткам, где тусовались всякие старьёвщики и прочий подозрительный народ.

– Подожди! – сказала Рада и зашла в одну из палаток.

Через пару мгновений она вышла оттуда в сопровождении сухонькой старушки с таким желтым морщинистым лицом, что она была похожа на плоды маклюры.

– Вот, бабушка Пэтра, – сказала Рада, указывая на меня, – ему нужно спросить.

– Спроси, – прищурилась старуха.

Я посмотрел на Раду и замялся.

– Рада, ты иди! – велела старуха.

– Но бабушка… – возмущённо надулась цыганка.

– Иди. Я сказала, – в голосе старухи внезапно прорезался такой металл, что только огромным усилием воли я тоже не встал и не ушел.

– Рассказывай, – велела бабушка Пэтра, когда Рада ушла.

– Знаю, что звучит это как глупая сказка, но, может, вы знаете, можно ли призвать душу, которая ушла?

– Можно, – спокойно глядя на меня тихо произнесла старуха и, прищурившись и вглядываясь мне прямо в душу, спросила, – та душа точно ушла?

– Да, – кивнул я.

– Сорок дней когда будет? – чуть склонив голову к плечу, спросила она.

– Где-то через месяц примерно, – вздохнул я. – Могу посчитать.

– А девять уже было?

– Сегодня, – ответил я, прикидывая даты. – А что?

– Ты разве не знаешь, что по вашим христианским обычаям поминают усопших на девятый и сороковой день?

– Знаю, – неуверенно протянул я.

– А знаешь почему?

Я пожал плечами.

– Потому что именно в эти дни души возвращаются на землю.

Он неожиданности я аж икнул.

– Да, да, – усмехнулась она, – а души невинноубиенных обязательно приходят туда, где они погибли.

– То есть если я буду сегодня на том месте, то смогу увидеть эту душу?

– А если прочитаешь определённые слова – то и оставишь её здесь, – хохотнула старуха.

– Какие слова? – тут же уцепился за такую возможность я.

– Ха! Всё-то ты, милок, знать хочешь, – покачала головой цыганка, – прямо вынь да положь. А с чего я тебе тайные слова за так передавать должна?

– А чего ты хочешь? – выдавил из себя я.

– Вот это уже другой разговор, – улыбнулась старуха, – я хочу услугу. Но не сейчас, а потом.

Я вздохнул и согласился. А куда деваться?

– У тебя есть бумага и чем писать? – спросила она.

Я вытащил из кармана небольшой блокнот, который всегда носил с собой и огрызок химического карандаша.

Бабуля нацарапала на листе четыре слова корявым почерком.

– Вот, – сказала она, – когда душа придёт, прочитай это два раза.

– Спасибо! – от всей души поблагодарил её я, даже не сомневаясь, что она не врёт, – так что за услугу я вам буду должен?

– Тебя потом найдут, – прищурилась старуха. – Но не беспокойся, ничего страшного там не будет. Просто услуга. Небольшая.

Я торопливо бежал по окруженной ольхой и осинками просёлочной дороге, которая тоже вела к Батюшкино, к тому месту, где состоялась моя эпическая битва с Лазарем, в результате которой дощечка Филимона Поликарповича прекратила своё существование, и вместе с нею, и он сам.

– Ну? Далеко там ещё? – мерцающий Енох мчался за мной и всё время ворчал.

– Всё, прибыли! – узнал я страшное место и остановился чтобы отдышаться.

– Так читай слова! – возмутился Енох.

Я вытащил бумажку и дважды громко прочитал слова, которые были явно нерусскими. Какая-то абракадабра.

Первое время ничего не происходило, и я уже было решил, что старуха наврала мне.

Но буквально через миг, пространство передо мной замерцало и из него появился призрак одноглазого Филимона Поликарповича, который, радостно осклабившись, фальшиво запел:

– Зачем, скажите, вам чужая Аргентина?

Глава 5

По возвращению домой меня ждала очередная записка с категорическим приглашением по старому адресу. Степановна, еле-еле сдерживая праведное негодование, была до такой степени возмущена, что даже не прокомментировала в своей манере, а только зло зыркнула и ушла к себе.

Нет, надо-таки будет ей что-нибудь подарить. Иначе будет ой.

Так как чего-то подобного я, в принципе, и ожидал, то, велев призракам сидеть дома и не отсвечивать, двинулся по указанному адресу.

Встречал меня, естественно, Фаулер.

– Геннадий, – мрачно взглянул на меня он, – а ведь вы нам сказали неправду.

– Почему? – искренне удивился я. Честно говоря, ожидал всего, и что меня будут хвалить, и что меня будут агитировать что-то делать или куда-то там вступать, или критиковать, но то, что на меня будет вот такой вот наезд – этого я не ожидал никак. – В чем же я вам солгал, товарищ Фаулер?

– Ну, я вообще-то не совсем так сформулировал, но пусть, если вы так считаете, – криво ухмыльнулся Фаулер.

– Так всё же? – продолжил напирать я, такой вот беспардонный наезд мне не понравился.

– Вы представились как медиум, и не сказали нам, что владеете гипносом.

– Кто? Я? – показательно изумился я. – С чего это вы вдруг так решили?

– Шершеневич вас не заметил, и тем не менее сразу после нашего разговора, вы проникли к нему в номер и порылись в саквояже. Из номера он выходил всего одни раз, да и то, всё время стоял на пороге. И тем не менее, бумаги в саквояже оказались сдвинуты, а некоторые перемешаны, словно их перебирали. А искомая квитанция оказалась сверху. Шерешевич клянется, что никого постороннего в номере он не видел.

– Было дело, – не стал отнекиваться я. – Так в чём проблема?

– Проблема есть, и немалая, – спокойно пояснил Фаулер, – гипнос, конечно же – дело нужное, да что говорить, даже необходимое, и нашему обществу гипнотисты тоже надо. Но ведь мы вас рассматривали как оригинального медиума. Выходит, с духами вы разговаривать не можете, так получается, да?

– Почему вы так решили? Если я выполнил ваше задание таким вот образом, то почему вы делаете вывод, что я гипнотизер, а не медиум?

– Понимаете, для нас было важно, чтобы медиум с помощью духа мог посмотреть документ. А когда это делает человек, пусть и гипнотист, то на том же саквояже остаются следы, к примеру отпечатки пальцев. Понимаете?

– Понимаю, – кивнул я, – в таком случае подобные детали нужно оговаривать заранее. В задании, которое мне дали вы, условия о том, чтобы не оставлять отпечатков – не было.

– То есть вы и сейчас утверждаете, что можете разговаривать с духами? – прищурился Фаулер.

– Могу, – пожал плечами я.

– Я вас услышал, Геннадий, – медленно сказал Фаулер и как-то странно посмотрел на меня. – Жду вас сегодня в десять тридцать вечера по адресу улица Пролетарская, 43-Б. Первый этаж, квартира два. Не опаздывайте.

– У меня на сегодня другие планы, – покачал головой я.

– Но вы должны быть там!

– Я ничего вам не должен, – отмахнулся я от притязаний Фаулера (мда, а Енох оказался насчет них абсолютно прав), – мы с вами договаривались о том, что вы мне оказываете услугу, взамен я оказываю услугу вам. Сегодня я вам услугу оказал, работу выполнил, но от вас ещё ничего в ответ не было. И тут же вы мне выдвигаете какие-то условия и какие-то новые требования услуг. Нет, я так не согласен. Знаете, товарищ Фаулер, я предпочитаю взаимодействовать по принципу «вы – нам, мы – вам». И никак не иначе.

– Это была не услуга, – нахмурился Фаулер, моя речь ему явно не понравилась, – это было проверочное задание, как вы поняли.

– В изначальных условиях этого озвучено не было, – спокойно парировал я, разводя руками, – поэтому я буду воспринимать это как услугу, оказанную мной вашему Обществу. Цифру из квитанции я вас сообщил? Сообщил. Она совпадает? Совпадает. Всё. Услугу я оказал и работу выполнил. Сейчас ваша очередь.

– Но услуги же не равноценные! – возмутился Фаулер.

– А это уж как вам угодно, – пожал плечами я. – Но я что-то сомневаюсь, что научить меня десятку иностранных слов сложнее, чем проникнуть незаметно в комнату в присутствии её хозяина и добыть нужную информацию у него под носом. Более того, я и дальше продолжаю считать, что эти услуги неравноценны.

– Профессор Маркони завтра вечером прибывает в город N. Вы сможете с ним встретиться послезавтра, – недовольно процедил Фаулер. Мой выпад ему явно не нравился.

– Замечательно, – обрадовался я.

– Но посетить собрание Общества вам нужно сегодня, – молвил Фаулер, – вам придётся изменить свои планы.

– Нет, – ответил я.

Конечно же, никаких планов у меня не было, но я не собирался позволять им сесть себе на голову. Нужно было сразу, ещё до начала взаимодействия, обсудить все позиции по сотрудничеству. На берегу. Чтобы потом не было мучительно больно, как говорится.

– Геннадий, – резко успокоившись, проговорил Фаулер, – у нас конкретные сроки. Дело в том, что тот дух, который должен будет проверить, можете вы с ним общаться или нет, так вот он выходит на связь только в предпоследнюю пятницу каждого месяца. Ждать ещё целый месяц мы не можем, кроме того, вы в это время будете с агитбригадой в соседней губернии.

– Так бы сразу и сказали, – решил не упираться я (аргументы были вполне приемлемые), так что мне незачем было и дальше накалять ситуацию. – Хорошо, я приду.

Фаулер кивнул.

– Только почему именно в пятницу? – заинтересовался я.

– Общества собирается дважды в месяц, – медленно проговорил Фаулер, – сеансы проводят в первую среду месяца – день Рафаэля, и в последнюю пятницу месяца – день Анеэля. В среду – для познания истины, но там собираются лишь высшие братья, те, кто прошли все ступени, а сегодня – это для материализации.

– Ага, понятно, – пробормотал я, заинтригованно, хотя ничего понятно и не было.

– Только есть ещё одно условие, – опять сказал Фаулер.

Мне это снова не понравилось и, видимо, Фаулер понял это по моему лицу, так как быстро добавил:

– Условие небольшое, и оно не потребует от вас каких-либо усилий. Понимаете, так надо. Дело в том, что на сеанс с собой нельзя брать ни крестик на шею, ни чёток, никакой прочей религиозной атрибутики.

А… ну это ещё терпимо, – подумал я, а вслух тупо брякнул:

– Так вы сатанисты что ли?

– Наши собрания не имеют ничего общего с любой субъективной оценкой Высших Сил, – уклончиво ответил Фаулер и я опять вспомнил Еноха.

Кстати, о Енохе. После разговора с Фаулером, я поспешил домой, охота было поговорить с Одноглазым. Пообщаться после его возвращения нормально не получилось. Так, лишь перекинулись двумя словами, и тут как раз по дороге ехал грузовик из нашей трудовой школы, знакомый водитель подкинул до города. А дома ждала записка.

Но сейчас у меня до вечера было нормально времени и я хотел получить ответы на некоторые вопросы. Главный вопрос был в том, где он был после уничтожения дощечки? Как он вернулся, когда я прочитал слова старой цыганки? И как он теперь будет без привязки?

Это всё следовало выяснить как можно скорей.

Хмурая Степановна открыла дверь и на моё вежливое приветствие, лишь отчуждённо махнула рукой.

Ну вот, сердится, значит, за постоянные гости и шум. Надо будет завтра точно ей какой-то подарочек прикупить.

Но не успел я сделать и шагу, когда она сказала:

– Гена, ты тоже это слышишь?

– Что слышу? – не понял я.

– Ты вот ушел, а во флигеле какие-то звуки начались. Я уже и вокруг ходила, и внутрь к тебе заходила – звуки слышатся, а откуда они идут – непонятно.

– Я разберусь, – пообещал я, понимая, что кто-то сейчас получит большую взбучку.

Уже у входа во флигель я услышал крики.

Торопливо, я практически вбежал к себе и замер от открывшейся мне картины. Енох и Филимон Поликарпович кружили по комнате, словно два горных орла, верещали друг на друга что было мочи и периодически швыряли друг в друга сгустками зеленоватого света, словно пьяные джедаи.

Можете себе представить картину – заходите вы к себе в комнату, никого не трогаете, а там призрачный скелет швыряется какой-то хренью в одноглазое привидение?

– Да ты совсем рехнулся, придурок! – верещал Енох.

– От придурка слышу! Глиста костлявая! – не оставался в долгу Филимон Поликарпович.

– На себя посмотри, циклоп одноглазый!

– Дистрофик!

– Полифем!

– Кощей!

– Так, товарищи призраки! – хлопнул я ладонью по столу, – а что это у нас здесь происходит?

– Не мешай, Генка, – отмахнулся от меня Енох и налетел на одноглазого, изрыгая такую хулу, что даже портовые грузчики, услышав такое, покраснели бы как пятиклассницы.

– Дрищ! – ответил ему Филимон Поликарпович, даже не удосужившись мне ответить.

Так, мне это уже не нравится. То, что парни решили разделить территорию, это понятно, но то, что при этом на меня не обращают никакого внимание – это уже за гранью дозволенного. Надо срочно принимать меры, или вылезут на голову. Оба.

– Молчать! – заорал я. – Оба!

Призраки ошарашено уставились на меня.

– Слушаем сюда! – продолжал рычать я тоном прапорщика Петренко, – отставить драку! Сцепились, как базарные бабы!

– Да этот циклоп первый… – начал было Енох, но я перебил, рявкнув:

– Я! Кому?! Сказал?! Молчать?!

– Ты, Гена, не понимаешь, глиста эта… – влез Филимон Поликарпович, видимо решив, что я принял его сторону, но я опять рыкнул:

– Что-то непонятно? Так я объясню!

Енох что-то проворчал нечленораздельное и спустился от потолка вниз, глядя на меня с таким видом, словно делал великое одолжение. Одноглазый даже спускаться не стал.

– Филимон Поликарпович, – жестко сказал я, – а тебе что, особое приглашение нужно?

– Мне и отсюда слышно нормально, – огрызнулся он.

– А вот мне неудобно задирать на тебя голову, – ответил я, – впрочем, скажу так, я никого из вас подле себя не держу. Можете убираться. Оба.

– Да ты что, Генка! – замахал руками Енох, – ты что такое говоришь?!

– Ген, ты обиделся что ли? – перебил скелетона одноглазый и плавно спланировал на пол. – Меньше на этого придурка костлявого обращай внимание…

– Кто придурок?! – заверещал Енох.

– Так! Я последний раз делаю замечание, – очень тихо сказал я и отошел к окну.

Есть такой приём в педагогике: если школьники расшумелись, то нужно сначала рыкнуть, чтобы привлечь внимание, а потом резко перейти на очень-очень тихую речь. Тогда все станут прислушиваться и в классе будет тишина. Ну а дальше уже идут другие методики.

Я взглянул на взъерошенных призраков, воинственный пыл которых ещё не прошел. Но они не знали, что я справлялся даже с седьмым «Г»! Противная завучка, чтобы досадить мне, ставила мой урок химии сразу после физкультуры. А в седьмым «Г» у нас учились только второгодники и хулиганы. И можете себе представить, какие они приходили после физкультуры ко мне. Но я их дрессировал на раз. А тут всего два каких-то ископаемых призрака.

– Так вот, ребята, – тихо сказал я и внимательно посмотрел на них по очереди. – То, что вы сейчас устроили, мне сильно не нравится. А ещё не нравится ваше отношение ко мне. Так оно не будет. Игнорировать меня не надо. Это – моё жильё. И я не позволю кому бы то ни было, творить здесь беспредел!

– Я извиняюсь, а что такое беспредел? – спросил Енох.

Филимон Поликарпович обидно заржал, явно подначивая Еноха.

Тот замерцал и пошел зелёными пятнами от злости.

– А это то, что вы сейчас здесь устроили, – пояснил я и жестко добавил, – так что принимайте решение прямо сейчас. Если вы со мной, значит играем по моим правилам. Если не нравится что-то – адью! Призраков вокруг много, замену вам я быстро найду.

– Да ты что, Генка, – заискрился нежно-зеленым Филимон Поликарпович, – это мы так шутили. Правда ж, Енох?

Енох немного помолчал, потом с важным видом кивнул, демонстративно не глядя на одноглазого.

– Мы больше не будем, – добавил скелетон, – Я, во всяком случае. Тем более я с тобой с самого начала. Мы многое уже прошли, Генка. Не то, что некоторые самозванцы.

– Самозванцы, да? – тут же вскипел одноглазый, – а я, между прочим, Генке жизнь спас! Ценой своей! Пока некоторые непонятно где прохлаждались…

– Прохлаждались?! – заверещал Енох и ссора пошла по второму кругу.

– Так! – сказал я, доставая листочек цыганки, и помахал им в воздухе, – если прочитать эти слова два раза, душа остается в этом мире. А вот мне интересно, а что, если эти слова прочитать в обратном порядке, душа развеется и уйдет с этого мира? Решайте, на ком поэкспериментируем в первую очередь?

Оба призраки испуганно застыли.

– Ты сейчас шутишь! – обличительно уставил костяшку пальца на меня Енох.

– Проверим? – мило улыбнулся я и в комнате повисло молчание.

– Нет, не надо. – торопливо сказал одноглазый. – мы больше не будем. Да, Енох?

– Вы мне это две минуты назад обещали.

– Не знаю, кто там что обещал, – скептически взглянул одним глазом Филимон Поликарпович на Еноха, – но лично я дам клятву. Которую нарушать нельзя. Так что сколько этот дистрофик не будет меня провоцировать, я буду молчать!

Енох возмущенно заискрился и замерцал, но деваться ему было некуда.

– Хорошо, – спокойно ответил я, – давай клятву и оставайся. А ты, Енох, прощай!

– Как прощай?! Почему это сразу Енох прощай?! – возмутился скелетон.

– Ну ты же не даешь клятву, – пожал плечами я.

– Я не успел просто! Не успел!

В общем, в результате переговоров, я взял с призраков клятву полного подчинения и хрупкий мир воцарился в моём флигельке, хоть и чувствую, что ненадолго.

– Так, есть ещё пару моментов, которые нужно обсудить, если все успокоились, – сказал я. – Первое. Называть тебя Филимоном Поликарповичем слишком длинно и неудобно.

– Согласен, – слишком уж торопливо сказал одноглазый.

– А что, если я буду называть тебя Филей? – предложил сокращённый вариант имени я.

– А других имён нету? – жалобно скривился тот.

– А как тебя называли в жизни?

– Филимоша, Моня…

– Моня? – засмеялся я, вспомнив раневское «Моня, не нервируй меня», – отлично, буду называть тебя Моня. Ты согласен?

– Ладно, называй, – вздохнул одноглазый.

– Вот и отлично, – усмехнулся я и сообщил, – второе. Во время моего отсутствия во флигеле должна быть тишина. Хозяйку вон перепугали. Нехорошо.

– Будет!

– Не вопрос! – заверили меня призраки.

– Замечательно, – кивнул я и подытожил, – если с этими вопросами разобрались, тогда сообщаю вам следующее, – сегодня в десять тридцать вечера меня ждут в Обществе.

– Зачем? – взвился Енох, – мы ведь уже выполнили то задание!

– Что за задание? Что за общество? – жадно замерцал от любопытства Моня.

– Генка, я же говорил тебе… – завёлся Енох, игнорируя вопросы одноглазого.

– У них какой-то дух приходит только в последнюю пятницу месяца, – сказал я, – они хотят меня проверить…

– Так ведь проверяли уже! – возмутился Енох. – Ох, Генка, говорил я тебе, что с этим обществом не всё так хорошо будет!

– Да что за общество такое?! – уже в который раз задал вопрос Моня.

Мы с Енохом переглянулись и вздохнули.

Вечером, в нужное время я прибыл по адресу улица Пролетарская, 43-Б. Первый этаж, квартира два. Меня впустили внутрь, в большой комнате собралось человек пятнадцать, в основном все мужчины. Среди них были и две женщины – явно молодящаяся дама, в тёмном глухом платье, и уже знакомая мне Юлия Павловна. Последняя была в скромной закрытой блузке и длинной черной юбке в пол.

На мою улыбку, она строго поджала губы и отвернулась. Ну ничего, дай только время.

В этот раз обстановка отличалась. Был стол, как и в прошлый раз, были стулья, но на столе вместо странных приборов не было ничего. Во всяком случае поначалу так мне показалось. Присмотревшись, я увидел, что на столе начерчена вроде как пентаграмма. Я примерно такое в каком-то голливудском фильме видел в моей прошлой жизни.

Мы все сели вокруг стола. И принялись молча сидеть. Мне быстро надоело. Сперва я рассматривал сидящих людей, но потом стало совсем скучно. От горящих свечей было жарко, меня потянуло в сон. Внезапно женщина что-то нараспев забормотала.

Медиум?

Ну ладно, сижу, смотрю дальше.

Через минуту к её бормотанию присоединился сидящий рядом со мной мужчина. Сколько я не прислушивался, разобрать, что они там лопочут, не мог. Прошла ещё примерно минута и к ним присоединился ещё один. Нужно ли говорить, что по происшествии какого-то времени бормотали все. Точнее все, кроме меня.

Ну ладно.

Сижу дальше, смотрю.

Внезапно я увидел, как по линиям пентаграммы пошли зеленоватые сполохи. Точно такие же, как был Енох и Моня. А это значит, что тут действительно не фокусы-покусы.

В общем, они ещё немного побормотали и в центре стола, прямо внутри пентаграммы появилась душа.

Это была женщина, но понять старая она или молодая я не мог, так как она была слишком уж прозрачная.

– Вера! Вера! Ты здесь? Ответь? – вдруг подал голос один из мужчин с невнятным вытянутым лицом и вялым подбородком.

Вера посмотрела на него и передвинула деревянную стрелку.

Я присмотрелся внимательнее – в центре пентаграммы была вырезана такая же доска, как я когда-то делал для Серафима Кузьмича.

– Да!

– Она здесь!

– Вера здесь! – зашелестели возбуждённые шепотки вокруг.

– Задавайте вопросы, – торопливо велел мужчина, – как и договаривались. Юлия Павловна начинает.

– Вера, – сказала Юлия Павловна и посмотрела на меня. – Здесь присутствует мальчик. Геннадий. Ты можешь с ним поговорить, чтобы убедиться, он видит духов или нет?

Мальчик, значит? Ладно, запомню. И докажу тебе, девочка, что не такой уж я и мальчик. Ты ещё за мной плакать будешь. Ишь ты! Прям взрослая! Мальчик!

Пока я кипел от возмущения, чуть не пропустил самое интересное. Вера обвела всех глазами. Остановила взгляд на мне и, вздохнув, опять взялась за стрелку.

– Да!

– Вера сказала «да»! – опять зашушукались эти люди.

– Вера, задай ему вопрос голосом, – сказала Юлия Павловна. – А ты, Геннадий, не смотри на круг. Ты должен будешь ответить.

– Хорошо, – я пожал плечами.

– Как же мне всё это надоело, – проворчала призрак Вера, – вечно одно и то же.

– Ну, так сама задавай им формат, – ответил я. – Они же с такими как ты не умеют общаться, вот и пытаются в меру своего понимания.

– Ты что, меня действительно видишь?! – заверещала Вера и замерцала, как Енох, когда он до предела взволнован.

– Вижу, – пожал плечами я. – Задавай свой вопрос, а то они же от меня не отстанут.

Все посмотрели на меня осуждающе. Похоже они не верили, что я действительно разговариваю с Верой.

– У меня к тебе будет большая просьба! – вдруг быстро заговорила Вера, – слушай, я похоронена на старом кладбище, второй ряд, сорок четвертое место. Они забыли положить мне в гроб медную монету. Положи на могилу монету, иначе я тут так и останусь. Я же не могу уйти!

– А мне что за это будет? – проворчал я, игнорируя недоумевающие взгляды окружающих, – тащиться на кладбище, тем более на старое, в такую даль, искать сорок четвёртое место… Мне лень.

– Прошу тебя! – умоляюще протянула руки ко мне Вера, но, наткнувшись словно на невидимую стену на границе пентаграммы, сердито зашипела.

Хм… любопытная методика. Может, и к Анфисе это было бы можно применить? И к тому призраку, что сидит на Дизельной и врёт мне, что он дух моего отца?

Только кто же ставил эту пентаграмму? У кого бы спросить? Фуллер же по-любому не расскажет. Чёрт, придётся-таки вплотную заняться Юлией Павловной. Мальчиком она меня считает! Самой лет двадцать пять, ну, во всяком случае, тридцати точно нет, а на меня «мальчик» сказала!

– Так ты сделаешь? – жалобно протянула Вера. – Не могу я здесь больше!

– Что мне за это будет? – повторил я.

– Клад! Я знаю где клад! – воскликнула она. – У моей тётки, на улице Крестовоздвиженской, дом восемь, квартира тоже восемь, под подоконником есть ниша. Туда она положила шкатулку с украшениями.

– Уже лучше, – кивнул я, – а почему ты приходишь только по последним пятницам каждого месяца?

– Сил у меня мало, – прошелестела Вера, все больше бледнея. – Так ты сделаешь? Да?

– Если ты правду сказала, то да, – кивнул я.

– Это правда!

– Посмотрим, – вздохнул я и добавил, – пиши им вопрос и мне озвучь. Надо закончить всё это. Я уже спать хочу.

– Вопрос такой: как звали любимую собачку Стеллы Феликсовны? Ответ: Лёля.

Вера погоняла стрелку по столу.

– Повторите! – строго велел мне мужчина.

– Вера задала вопрос: как звали любимую собачку Стеллы Феликсовны? Ответ: Лёля, – послушно повторил я.

Все ахнули.

– Потрясающе! – сверкая восторженными глазами, ахнула женщина.

А вот Юлия Павловна промолчала, хотя тоже могла бы и ахнуть. Хотя бы из вежливости.

Они ещё позадавали какие-то вопросы Вере, всякую чепуху. В основном спрашивали насчет всякой трансцендентальности, познания истины и прочей фигни. И, наконец, сеанс был закончен, Вера отпущена, народ начал потихоньку рассасываться.

Я, вполне довольный, что мне дали положительное заключение и Фаулер будет посрамлён, начал собираться домой. Спать хочу просто смертельно.

И тут меня окликнули.

– Геннадий, извините, но мне очень нужно с вами поговорить, – невысокий мужчина в белоснежной рубашке и в черном сюртуке, выжидающе смотрел на меня.

– Говорите, – вздохнул я,

– Давайте отойдём на балкон, – предложил он.

Я пожал плечами, и мы вышли на свежий воздух.

– Дело в том, что я наблюдал сейчас ваши спиритические способности и понял, что только вы можете нам помочь!

– Но я же помогаю, – поморщился я, ну не нравилось мне быть Чип-и-Дейлом, и всё тут.

– Это вы нашему Обществу помогаете, – мужчина вытащил большой клетчатый платок и промокнул взопревший лоб. – А я сейчас говорю о другой структуре.

– Что у вас случилось?

– Дело в том, что совсем недавно мы обнаружили труп мужчины.

– И что здесь такого? – не понял я.

– Труп был на берегу реки Шайтанка, там, где широкий песчаный пляж, – пояснил мужчина, – и вокруг ни следов, ничего. Абсолютно ровный песок.

– Кто-то замёл следы граблями? – предположил я. – Метлой?

– И на одежде мужчины ни одного опознавательного знака, ни бирок, ни ярлычков, ни-че-го! Помогите понять, кто это и как он там очутился!

Глава 6

Было поздно, но я так почему-то морально устал от последних событий, что направился не домой, а прямиком к Изабелле. К моему удивлению, она оказалась дома. Хотя по пятницам в кафешантанах и ресторанах дым стоял коромыслом.

– Ген-нн-а-а-а, – томно протянула она, когда я курил, выпуская в форточку дым.

– Что, дорогая? – подавив вздох, спросил я (ну почему женщин всегда после всего этого обязательно тянет на разговоры?).

– А вот скажи, вот ты бы на мне женился?

– Конечно! – без зазрения совести соврал я, – был бы я совершеннолетним – так прямо завтра с утра пошли бы с тобой в ЗАГС заявление подавать.

Мне можно было так говорить, до совершеннолетия ещё куча времени, за которое кто-нибудь у Изабеллы да появится.

– Вот почему мне так на женихов не везет? – проныла Изабелла, – Вот скажи-и-и, Геннаша, я что, такая некрасивая?

– Ты самая красивая из девушек, которых я видел в своей жизни! – очень искренне воскликнул я, затушив окурок и развернулся к ней. – Хотя я должен в этом ещё раз убедиться. Иди сюда…

Через некоторое время, Изабелла, тяжело дыша, откинулась на подушки:

– Генна-а-аа-аша, – проворковала она довольным голосом, – но если я такая красивая, то почему мне с женихами так не везет?

– Всё очень просто, – простонал я, – ты выглядишь как очень молоденькая девочка, вот они и опасаются к тебе подкатывать.

– Хм… наверное, ты прав, – задумчиво протянула Изабелла, – нужно будет сделать прическу повзрослее и глаза красить ярче.

– Угу, – подтвердил я.

– Генюня, а я интересный собеседник?

– А вот это нужно проверить. Иди сюда…

Ещё через время.

– Ген-нн-а-а-а, – благодушно промурлыкала Изабелла, – а у меня ноги красивые?

– Покажи! – велел я, – охххх, что же ты со мной делаешь…?

Утром я торопился. Сегодня меня ждали мази от веснушек и фурункулов в «Центральной гомеопатической Аптеке Форбрихера», опаздывать, после прошлого раза было нельзя.

– Где мои штаны, ты не видела? – озабоченно заглянул под кровать я.

– М-м-м-м? – промычала Изабелла, не поднимая головы от подушек.

– А! Вот они, – я аккуратно, чтобы ещё больше не помять, снял свои брюки с винтажного трюмо (интересно, как они вчера сюда попали?). – Слушай, Изабелла, мне нужен совет. Женский.

– М-м-м-м? – мурлыкнула Изабелла, – говори, только быстро. Спать ужасно хочу.

Ну вот, ей-то хорошо, она сегодня, как оказалось, выходная, а вот мне весь день растирать вонючие смеси, а потом ещё отбывать наказание.

Но вслух сказал:

– Какой подарок можно подарить старухе?

– У тебя ещё и старуха появилась? – ревниво брякнула Изабелла, и даже соизволила приподнять голову от подушки. – Что за старуха?!

– Да хозяйка того флигелька, за пустырем, который я снимаю, – оправдался я, – понимаешь, ко мне пару раз приходили друзья, мы там немного пошумели, она сердится. Хотел её чем-то порадовать… но не знаю, что принято дарить старухам.

– А меня ты чем порадуешь? – Изабелла откинула одеяло и её грудь колыхнулась.

– Иди сюда…

Чёрт, в аптеку я, кажется, категорически опоздал!

Взглянув на часы, я принялся судорожно собираться. Смысла в скоростном рывке уже не было, всё равно получу на орехи, но я боялся, что так я вообще никогда не уйду.

– Купи ей красивую шаль, или альбом для фотографий с бархатной обложкой, – еле слышно пробормотала Изабелла.

– Ага. Хорошо, – ответил я, – дорогая, а где мои штаны, ты не видела?

Но Изабелла мне не ответила. Она крепко спала.

В «Центральную гомеопатическую Аптеку Форбрихера» я вошел крадучись, словно преступник. Скользнул на своё место и сделал вид, что я здесь уже давно.

Народ трудился, каждый за своим столом и на меня не обратили внимания.

Так я сперва подумал.

Но ошибся.

Только-только я принялся смешивать одну часть пшеничного крахмала с четырьмя частями желтого вазелина, как в лабораторию вошла Лизонька. Увидев меня, усердно перемешивающего компоненты, она едко заметила:

– Геннадий! Если бы вы не опоздали на целых полтора часа, вы бы знали, что вазелин с крахмалом положено смешивать на водяной бане. Я всё это подробно объясняла практикантам в моей утренней лекции. И где это вы были? Опять на могилку к папеньке ходили?

– Эммм… ну я… – начал судорожно выдумывать ответ я.

– А что это у вас на шее, Геннадий? – губы у Лизоньки задрожали, а глаза расширились, – это что у вас на шее, засос?

– Нет! – соврал я.

– Это засос! – воскликнула с болью в голосе Лизонька.

– А я вам говорю – нет! – продолжал отстаивать свои кристально-чистые моральные принципы я. – Как вы могли такое обо мне подумать, Елизавета! А ещё передовая девушка!

– Я вам не девушка, я товарищ! – вспыхнула Лизонька.

– Тем более! Стыдно, товарищ Елизавета!

– Паяц! Я всё расскажу папеньке! Принципиально, раз так!

– А почему же вы не рассказали ему, товарищ Елизавета, кто начал в прошлый раз скандал? Неужели ваши принципы на сыновей управляющего ВСЕРОКОЖСИНДИКАТа не распространяются?

– Да вы хам! – вскричала Лизонька так, что услышали все, и практиканты даже перестали перетирать примочки и порошки и уставились на нас с любопытством.

– Товарищ Елизавета, этот приютский что, оскорбляет вас? – моментально влез Валентин.

– Как вы думаете, если смазать Валентину кое-что смесью желтого вазелина с пшеничным крахмалом, он заткнётся или так и будет на всю аптеку визжать? – вежливо спросил я Лизоньку.

Послышались смешки.

Валентин побагровел и бросился на меня, задыхаясь от ярости. И, соответственно, напоролся на мой кулак. И, конечно же, рухнул на пол. И, совершенно случайно, задел ёмкость со смешанным без водяной бани, то есть абсолютно халтурно и нетщательно, желтым вазелином с пшеничным крахмалом. И, безусловно, вся эта субстанция оказалась у него на голове.

От дальнейшего развития событий спас приход Форбрихера.

Увидев всё это безобразие, он завопил:

– Капустин! Вы опять?! За мной! Быстро!

В этот раз нотация заняла гораздо больше времени и была более экспрессивной.

– В последний раз я вас предупреждаю! – прорычал он, – ещё одна такая же выходка и я отчислю вас с занятий! И напишу соответствующую характеристику в вашу школу! С такой характеристикой вы не то, что на провизора, вы даже на ассенизатора никогда не поступите!

Он ещё долго ругал меня и отчитывал, а в конце, видя моё пофигистическое настроение, сердито выпалил:

– Вы почему молчите?! Вам что, сказать нечего?!

– А какой в этом смысл? – я уже еле сдерживался, чтобы не зевнуть (Изабелла меня ночью совсем замучила), – был бы на месте Валентина другой, такой, как я, тогда вы бы разобрались, кто действительно прав, а кто нет. А так виноват только я. Точка.

Форбрихер аж позеленел от злости:

– В общем так! От работы я вас на сегодня отстраняю! Идите и хорошенько подумайте над своим поведением! А завтра, чтобы с утра были здесь! Будете отрабатывать с другой группой, воскресной! Всё ясно?

– Ясно, – сказал я и усвистал домой, довольный, что зато хоть высплюсь.

Я ошибался.

Дома меня встретили возбуждённые Енох и Моня:

– Генка! – с порога закричали они наперебой.

– Ты представляешь?!

– Что тут было?!

– Так! – рыкнул я, – давайте по очереди.

– Я начну! – первым выпалил Енох.

– Нет. Я начну! – возмутился Моня.

– Так! Рассказывает Енох. Моня потом дополнит. Только быстро, кратко, ёмко. Я спать хочу!

– Примерно в пять утра к тебе сюда влез человек, – сказал Енох.

Сон моментально слетел с моих глаз:

– Вор?

– В том-то и дело, что не вор. Точнее не совсем как бы и вор, – пояснил Енох (Моня насупившись, демонстративно молчал), – деньги он не взял. И часы твои тоже не взял.

– А зачем он тогда влез? – спросил я, уже примерно представляя, что ему было надо.

– Он в книгах твоих рылся, – пояснил Енох, – одну с собой забрал.

– Какую? – удивился я.

Я книгу Лазаря и словари с латыни хранил в другом, секретном, месте. У себя же держал только школьные учебники. Вряд ли вор забрался ко мне во флигель, чтобы стащить школьный учебник по математике или по географии.

– Книгу на латыни он забрал, – многозначительно сказал Енох.

– Какую? Они же все там, – вытаращился на него я.

– Одна тут была, – напомнил Енох.

И я вспомнил. «Земледельческие стихи» Вергилия («Codex Romanus»), за которые я, кстати, так и не заплатил Ираклию. Я принёс их тогда с рынка и бросил на столе. Потом всё как-то закрутилось, и я благополучно о них забыл.

– Хм, будут, значит, земледельческие стихи на латыни читать, – хмыкнул я.

– Выходит, кто-то знает о книге Лазаря, – протянул Енох и задумчиво умолк.

Повисла пауза.

– Мне уже можно говорить, или будем ждать, пока этот старый скелет очнется? – с максимальным ехидством в голосе протянул Моня.

– Говори, – кивнул я, спать опять захотелось ужасно и сил переругиваться с ними и приводить их к порядку просто не было.

– Ах ты скотина! – заверещал возмущённо Енох.

– Енох, – устало произнёс я, – если ты сейчас не замолчишь, я передумаю с тобой продолжать общение. Моня говори. Тоже быстро и ёмко.

– Человек средних лет, подволакивает левую ногу, – чётко, словно по-военному, отрапортовал Моня, – курит папиросы «Смычка», член губернского союза воинствующих безбожников.

– Ого! – уважительно сказал я. – Впечатляет. Молодец, Моня. Только вопрос – откуда ты знаешь это?

– Что ногу подволакивает?

– Что курит и что безбожник! – поправил одноглазого я.

– Он, когда присел, у него край кармана оттопырился, я и посмотрел, – подчёркнуто скромно сказал Моня, – там пачка папирос была и корочка членского билета. А потом, когда он к твоему саквояжу хотел лезть, я ему внушил, что ему нужно срочно домой, что он забыл примус выключить и пожар скоро будет.

– А я отвёл ему глаза, когда он к саквояжу направился! – моментально влез Енох. – Он его просто не увидел! Вот и ушел!

– Да если бы я ему не внушил…!

– Это я ему глаза отвёл!

Спор набирал обороты по-новому. Я зевнул и сказал, торопливо стаскивая с себя одежду:

– Так, орлы! Я – спать! Вы – соблюдать тишину и смотреть за обстановкой. Отводить глаза, внушать, в общем делайте что угодно, но, чтобы никаких посетителей, воров и всех остальных тут не было. Пока я не высплюсь! Всё ясно?

Я лег на кровать и натянул одеяло.

– Ясно, – загалдели призраки.

– А раз ясно – то выполняйте, – сказал я, моментально проваливаясь в сон.

Ответа их я уже не услышал.

Проснулся я уже почти под вечер. Выспался замечательно.

С наслаждением я потянулся и подумал, что сожрал бы сейчас жаренного слона. Целиком. С хоботом, ушами и копытами. Хотя, копыт у слонов, к сожалению, нет. Тогда, значит, двух слонов. А то не наемся же.

От этой немудрёной шутки я засмеялся.

Нежась в кровати, я задумался. Итак, что я имею по состоянию на сейчас?

А имею я кучу проблем и ещё большую кучу обязательств. Но пока всё идёт по моему плану. В соседнюю губернию я еду с агитбригадой и пробуду там достаточное количество времени, чтобы найти того отшельника и решить свои вопросы. Рекомендацию на сдачу экзаменов за восьмой класс Гудков заведующему напишет. Раз обещал, то напишет. Конечно, заведующий будет сопротивляться, ведь миллионы генкиного отца ему не дают покоя. Но тут можно подключить Фаулера. То есть буквально через пару месяцев я стану абсолютно свободным человеком и смогу делать всё, что сам захочу.

А хочу я многого. Во-первых, выполнить задание вредного дедка и освободиться от данного мне слова. Во-вторых, начать жить с максимальным комфортом. Скоро здесь станет жарко. Поэтому нужно озаботиться тем, чтобы уехать из страны. Вопрос куда?

В Рио-де-Жанейро в эти годы ехать не вариант. Великий Комбинатор был не совсем прав. Он просто не знал, что там сейчас ну такое себе. А я хочу, чтобы было и комфортно, и красиво, и весело. Например, Париж. А что? Мулен Руж, Монмартр, абсент, богема и безудержная любовь. Хотя, с другой стороны, сейчас там тоже не очень. Беглые дворяне, белогвардейцы и прочая публика. Они заполонили все злачные места, везде романсы, клятвы верности, планы спасения Отчизны, тоскливая ностальгия и безудержные пьянки. Я этого просто не выдержу.

Можно в Америку. Но там свои нюансы. Нет. Мне больше по нраву Европа всё-таки. Хотя там уже скоро такое начнётся, что ой. Поэтому пока этот пункт отодвину на потом. Сперва выполню первый пункт плана, а уж тогда и стану решать, что делать дальше.

Как вариант, найти способ надрессировать своих призраков и отправить их грохнуть Гитлера. Тогда в принципе везде нормально жить будет.

При этом сильно подбешивает тот факт, что сейчас обязательств и долгов у меня больше, чем профитов. И с этим надо срочно что-то делать. И вот как я вечно умудряюсь, решая одну проблему, зарабатывать на свою голову еще несколько?

На сейчас у меня, кроме обязательства выполнить задание вредного дедка, есть еще ряд долгов и обещаний. Это обещание перед завом школы (но его можно проигнорировать, вроде как не получилось, извиняйте), долг перед цыганкой Пэтрой, обещание призраку Веры и задания от Общества.

Кстати. Тот мужчина, что пытался меня подвигнуть установить неопознанный труп – я отказался ему помогать. Он тогда видно, что расстроился. Но я просто не имею лишнего времени. Чтобы взваливать на себя ещё и это. А, кроме того, оно мне надо? Один раз помогу – буду только их обслуживать. Хватит, что с этим Обществом ещё ничего не понятно.