Год кролика

Размер шрифта:   13
Год кролика

Элис

Солнечным апрельским вечером Вера нашла кролика.

– Так просто: шла по улице и нашла? – поразилась мама.

– Я выхожу от подруги, – Вера заметила, что почти кричит в трубку, – жду лифт. А рядом с ним коробка стоит.

– Надеюсь, ты ее не открывала? Это может быть опасно, – мамин голос стал испуганным.

– Она уже открыта была. Я только заглянула, почти случайно, а там – кролик. Белый. Глаза голубые.

Мама очень осторожно подбирала слова:

– Что теперь? Мужу звонила? Что он сказал?

– Сказал – хочешь, бери.

– Вдруг у него лишай?

– Нет, он недавно проходил на работе медосмотр. А почему ты спрашиваешь?

– Да не у Армана. У кролика.

– На вид вроде бы чистый. Пойдем с ним к врачу, и узнаем, лишай, не лишай…

Вера убрала телефон в карман. Кролик – действительно, белый и голубоглазый – сидел у нее на руках, как приклеенный, уткнувшись мордочкой ей в бок. Она была плоская, как у бульдога.

– Напугался, бедняга, – Вера попробовала восстановить в памяти все школьные знания по биологии кроликов. Удалось вспомнить только про животное-жертву, которое при опасности либо убегает, либо цепенеет от страха. Судя по поведению белого, сейчас в силе был второй сценарий.

Вера коснулась нежной шерсти зверька:

– За что тебя так? Ладно, поедем домой, будешь пока что с нами жить.

Таксист с недоверием поглядел на коротенькие ушки, торчащие у Веры из-за пазухи.

– Обделает мне все сиденье, девушка, платить надо, кто платить будет?

– Он меня сначала обделает, – Вера мрачно посмотрела на таксиста. В мыслях она уже распрощалась с чистотой нового бежевого пальто, – так что поехали скорее.

Пока машина везла четвероногого и двуногого пассажиров, Вера решала в голове тысячу вопросов: где ему жить, как его кормить, что с туалетом?

Дома Вера сразу выпустила кролика на кафельный пол прихожей. Он сделал пару шагов и замер.

Вера сделала фото, отправила мужу, маме и подругам в чат. Там кролик очень понравился.

– Пуховой сугроб! Как назовешь? – мгновенно пискнуло сообщение.

– Он как белый кролик из «Алисы». Значит будет Элис.

– Тебя все будут спрашивать, имеет ли он отношение к Элису Куперу.

Пока Вера придумывала хоть немного остроумный ответ на этот вопрос, дверь в квартиру открылась и зашел Арман. Подошел к кролику, который тишком залез под стул:

– Укрытие бы ему, – вынес вердикт.

Разумеется, коробку, в которой сидел Элис, Вера не забрала.

– Наверное, надо клетку купить, – подумала она вслух, – и к ветеринару надо сходить.

– К ветеринару успеется. Где ему жить? Как его кормить? – Арман пару мгновений подумал, достал из холодильника толстенькую морковку, отрезал здоровенный кусок и протянул кролику. Элис жадно накинулся на овощ. А Вера отправилась в ближайший зоомагазин.

По дороге к соседнему дому она обзвонила несколько ветеринарных клиник и поняла, что не каждый врач возьмется даже за простой осмотр кролика. Ладно, этот вопрос пока что подождет. Сейчас есть дела поважнее.

В зоомагазине совсем не было людей.

– Здравствуйте, – за прилавком стояла молодая стройная женщина с темными волосами и стрижкой каре. Вера обратила внимание, что глаза у нее нереального фиолетового цвета. На фирменном бейдже значилось имя «Анна».

– Здравствуйте, – Вера сделала глубокий вдох и выпалила, – что можно… нужно купить для кролика?

– Для кролика? – Анна вдруг широко улыбнулась, – Расскажите мне, что за кролик? Сколько лет? Откуда он у вас?

И Вера рассказала всё: как нашла в подъезде кролика, как привезла его домой, как муж дал ему морковку.

– В общем, я ни про пол, ни про возраст не знаю, – закончила она, – но хорошо бы, чтобы мы ему не навредили.

Анна подошла к стеллажу.

– Сено – основной рацион, – она поставила перед Верой пакет, источающий запах сушеных трав, – еще можно взять корм. Нет, этот не берите, там зерно. Зерно им есть не надо.

– А клетка? – пискнула Вера.

– Тоже не рекомендовала бы, – Анна показала на полку с клетками, – ему же будет не развернуться. Возьмите просто лоток.

– Они приучаются к туалету? – Вера не смогла скрыть удивление.

– Да, и довольно быстро. Я знаю, о чем говорю: у меня десять кроликов.

– Десять? Откуда?

– Очень много брошенных кроликов. Намного больше чем рук, готовых их взять.

На прощание Анна дала Вере ссылку на сайт в интернете и группу ВКонтакте, где подробно разбирались вопросы ухода за кроликами. Домой Вера пришла без клетки, зато с лотком, пакетом сена и небольшой пачкой корма «Зеленая долина». Зашла в квартиру и увидела, что Арман лежит на полу, а кролик обнюхивает его лицо.

– Смотрю, вы подружились, – Вера поставила на пол лоток. Потом подумала и переставила его под стул, который Элис облюбовал с первых секунд у них дома.

– Представляешь, я в зоомагазине познакомилась с девушкой Аней. У нее десять кроликов. Говорит, все с улицы. Дала мне кучу рекомендаций по уходу и…

Вера зашла в спальню.

– И кажется, нам кто-то описал кровать.

Постельное белье отправилось в стирку. Вера, предусмотрительно закрыв дверь в спальню, наконец положила кролику сено и корм прямо на большой противень, налила в мисочку воды и открыла ноутбук, чтобы изучить те ссылки, которые дала Анна.

На следующей неделе Элис был осмотрен и кастрирован специальным кроличьим ветврачом – Аленой Геннадьевной. Оказалось, что ему около двух лет. Оказалось, что у него шатается зуб, и поэтому он очень плохо ест сено.

В назначенный день Вера с мужем ждали окончания операции по удалению зуба, мучившего Элиса. Они уже погуляли вокруг ветеринарной клиники, посмотрели на петербургские дома в стиле модерн, выпили кофе в крохотной булочной, где желающих поесть было больше, чем посадочных мест, зашли в несколько магазинов, и вернулись в синеву коридоров ветклиники.

– Можете посмотреть на него, – Алена Геннадьевна появилась из дальней двери, – он еще не до конца проснулся. Но все прошло хорошо. Оказалось, что тот зуб был не единственным беспокоящим его. Соседний тоже пришлось удалить.

Вера с Арманом нырнули за врачом в одну из дверей. В комнате стоял большой стеллаж, разделенный на секции. В каждую такую секцию могло без труда поместиться не очень большое животное. Элис лежал в одной из них. Через прозрачную трубку внутрь секции поступал кислород. Кролик спал. Видно было, что операция далась ему непросто: сверху белая шерсть стала красной, а снизу – желтой.

– Пока можете посидеть здесь. Когда будет просыпаться, позовите меня, – с этими словами врач ушла.

Вера с Арманом сидели и ждали. Стрелки на циферблате как будто не двигались, кролик спал. Арман посмотрел все отложенные на ютубе ролики, кролик спал. Вернулась Алена Геннадьевна, кролик спал.

Доктор была готова отдать его, времени с операции прошло достаточно. Вера осторожно взяла кулек из полотенца и почувствовала биение кроличьего сердца

Окончательно Элис проснулся уже дома.

Шли дни. Каждое утро Элис подбегал к Вере и Арману, чтобы поздороваться, а каждый вечер встречал их с работы. Он любил залезать на диван, когда люди смотрели кино, и на кровать, когда они валялись по утрам в свой выходной. Он скакал по одеялу, копал матрас и облизывал людям руки. Но что он делал, когда никого не было дома?

– Мне кажется, Элису нужен сородич, – подумала вслух Вера. И прочитала Арману начало статьи:

«Вы 24 часа в сутки и 365 дней в году проводите со своим кроликом?

Вы вылизываете ему уши и глаза?

Вы прыгаете с ним, изучая территорию?

Вы лежите с ним бок о бок по семь-восемь часов в день?

Вы владеете языком кроликов?

Если Вы не можете утвердительно ответить на эти вопросы, то Вашему кролику нужен сородич».

– Мне кажется, он скучает, когда нас нет – убеждала она то ли себя, то ли мужа, – к тому же, размеры квартиры позволяют.

Арман только плечами пожал:

– Надо так надо. Но искать будешь ты.

В начале зимы Вере написала ее приятельница. Как жизнь? Что нового? Общая подруга уже рассказала, что у вас дома живет кролик. И какое совпадение, прямо сейчас я пристраиваю кролика. Годовалая самка. Да, вместе с клеткой, да, надоевшая игрушка. То есть, внезапная аллергия. Конечно же аллергия. Кастрирована ли она? Нет, к чему такие глупости? Деньги ни у кого не лишние, так зачем же тратить их на кролика?

Женщина прислала фото. С него на Веру посмотрел черный вислоухий комочек с влажным взглядом вишневых глаз. «Это Шанель», – написала женщина.

Вечером Вера показала фото мужу.

– Я хочу ее взять! Она такая красивая и такая несчастная. Шутка ли: всю жизнь просидеть в клетке.

– Если подружатся, то у нас будет жить черно-белая пара.

– Конечно, подружатся!

Женщина на дорогой иномарке привезла Шанель. Она не нашла, где припарковаться, и Вере пришлось спуститься к подъезду, чтобы забрать кролика.

– Вот кролик, вот клетка, – женщина явно была рада, что кто-то согласился забрать обузу.

Вера взяла Шанель на руки. Она была очень, очень похожа на Элиса: такая же мордочка, такое же крепко сбитое тельце, такой же тонкий и пушистый мех. Отличались только уши: у Шанель они висели, как у овечки. Кроличье сердечко бешено колотилось. Страшно, когда передают из знакомых рук в незнакомые.

– Вы только ее не обижайте! – закричала женщина вслед.

Дома Вера сунула клетку в дальний угол, Элиса закрыла в одной комнате, а для Шанель организовала место в другой. Нельзя, чтобы они видели друг друга до кастрации. А кастрацию Вера запланировала в тот же день.

Вопреки опасениям, Шанель не боялась ничего. Она исследовала каждый уголок комнаты, попила воды, ухватила и втянула самую длинную соломинку, легким движением запрыгнула в лоток, через пару секунд выпрыгнула обратно, и наконец пришла к Вере на колени за нежностью. Так и сидели на полу человек и кролик, пока не пришло время ехать в ветклинику.

Перед операцией врач осмотрел Шанель и остался доволен ее состоянием здоровья. Нужно было пару часов погулять, а потом забрать крольчиху. Домой Вера решила не ехать – далеко. Она вышла на улицу. Свет редких фонарей прорезал темноту. Декабрь позабыл, что он зимний месяц: под ногами была слякоть, а на голову лил настоящий дождь.

Вера обошла квартал и зашла уже в знакомую кофейню, где ей положили булочку на одноразовую тарелку и налили напиток в бумажный стаканчик с логотипом заведения. Глотая горячую жидкость, она думала о Шанель. Посмотрела на часы: час уже точно прошел, скоро можно будет вернуться в клинику.

Ее мысли прервал телефонный звонок.

– Вера Николаевна, – она с трудом узнала голос врача, – когда вы будете в клинике? К сожалению, Шанели больше нет.

– Сейчас подойду, – только и смогла ответить Вера.

Не разбирая дороги, она летела по лужам в клинику. В голове ни одной мысли. Кристальная чистота. В клинике Вере показали черное тельце, завернутое в одноразовую пеленку. Она слышала, но плохо понимала слова врача: «Надрез, реанимация, не смогли».

И только когда она вышла из клиники с пустой переноской, и ей позвонила мама, она разрыдалась в голос прямо на улице, и не могла успокоиться весь вечер, и всю ночь. Элис как будто чуял неладное, не прекращал греметь лотком и сенником, пока Веру рвало и выпитым кофе, и булочкой, и всей этой жизнью.

Утром она позвонила на работу и сказала, не сможет прийти. Вынесла клетку к мусорным бакам, протерла пол там, где еще вчера скакала Шанель. Комната показалась Вере очень пустой.

Элис прибежал из своего вольера и полез к ней на колени – прямо как Шанель накануне. Вера свернулась на полу калачиком, и кролик, смешно щекоча ее вибриссами, обнюхал опухшее от слез лицо, облизал нос и лоб.

– Маленький зайчик, – Вера почесала кроличьи уши, – мы обязательно найдем тебе сородича.

Сородич нашелся в центре помощи для кроликов «Рута». Это была девочка по имени Оззи.

– Элис Купер и Оззи Осборн, – одновременно заметили Верины подруги, – ну они-то должны поладить.

Больше всего Вера радовалась, что Оззи не надо кастрировать: волонтеры сделали это до нее.

– Я не переживу вторую Шанель, – объясняла она.

Когда Арман принес Оззи домой, Вера уже была готова. В комнате, куда обычно Элису вход был закрыт, она расстелила пледы, прикрыв ими скользкий ламинат, разложила пучки сена, расставила миски с едой и водой.

Кролики попали в комнату одновременно: Оззи выпустил из переноски Арман, а Элиса принесла на руках Вера.

– Скрестим пальцы, – написала она в чат.

Кролики ходили рядом, как будто не замечая друг друга. А потом – раз, и они уже едят из одной миски, два – и они обнюхивают друг друга, три – Элис робко моет Оззино ухо, четыре – они валятся вместе, бок к боку.

Элис теперь меньше тянулся к людям, предпочитая проводить время с подругой. Ел больше сена, больше скакал и меньше сидел под стулом в позе одинокого сугроба.

Однажды к Вере на недельку приехала в гости ее подруга Катя.

– Представляешь, – хохотала она на второй день за завтраком, – сижу я ночью в кухне, пишу эссе, ем банан, и тут кто-то под столом снимает с меня тапок. Смотрю: а это Элис и Оззи требуют поделиться фруктом.

Первого января, вернувшись из гостей, Вера заметила, что Элис ведет себя странно. Он не мог усидеть на месте и все время кружился. Тело свернулось в подобие спирали. Страшнее всего выглядели глаза: они вращались, казалось, готовые выпасть из орбит.

– Беда, Арман, – Вера дрожащими руками искала в телефоне номер ветеринарной клиники. И с каким же облегчением она услышала ответ: «Врач работает, приезжайте прямо сейчас».

В такси кролик притих: то ли его ограничивала переноска, то ли неведомая болезнь ненадолго отступила.

В клинике оказалось пусто, были люди с собаками и коты с людьми.

Алена Геннадьевна осмотрела Элиса.

– По всем признакам энцефалозооноз, – выражение ее лица было очень серьезным, – а это непростое лечение. Готовьтесь. Сейчас поможет капельница, но дома придется давать таблетки и делать уколы.

Пока Арман следил за Элисом под капельницей, Вера сбегала в аптеку.

Все препараты, кроме таблеток от паразитов и антибиотика, были человеческими, из обычной аптеки – применялись при инсультах.

Глядя на белый комочек, который без сознания вытянулся на столе, Вера чувствовала тревогу. В мозгу Элиса поселились паразиты. Хорошо, что они не опасны для человека, но опасны для кролика. Не заболеет ли Оззи? Выздоровеет ли Элис?

– Пишите мне, – дала свой телефон Алена Геннадьевна, – и если за неделю ему не станет лучше, если он не начнет есть, то придется прощаться.

Вся семья давала отпор паразитам.

Каждое утро Арман давал кролику таблетки и делал уколы. Иногда его подменяла Верина мама. Приезжала специально для этого.

Потом Вера снова отвезла кролика на капельницу.

Через несколько дней он прекратил кружиться и биться в судорогах, но он все еще не ел.

Что только Вера не пыталась ему скормить: и детские пюре из яблок и груш, и корм для ослабленных кроликов – безрезультатно. Зато Оззи корм очень понравился.

Неделя подходила к концу. Время то тянулось, особенно во время капельниц, то летело галопом.

Под конец недели, когда Вера вышла на работу, Арман прислал ей видео, где Элис с аппетитом ел любимый укроп.

Дела пошли на поправку. Элис съедал и корм для ослабленных кроликов, и пюре из яблока, и банан, и сено, и стебельки одуванчиков, которые передавали Верины коллеги.

– Поздравляю, – Алена Геннадьевна улыбалась, – жизнь Элиса вне опасности. Но примите к сведению, что его тело всегда будет завернутым.

Вера погладила Элиса. Голова его развернулась левым глазом к земле, так что мордочка приобрела вечно удивленный вид.

– Следите за левым глазом, он у него может пострадать. И очень хорошо, что у него есть сородич: так кролики легче переносят недуги.

Для кролика, перенесшего энцефалозооноз, у Элиса была долгая жизнь. Он прожил после болезни у Веры с Арманом еще два года – в любви и заботе. Много раз бежал за вкусностями, много раз они с Оззи ели самое вкусное сено и валялись бок о бок: в вольере, у людей на коленях, на диване. Много раз Элис давал свою любовь не только сородичу, но и людям, облизывая их руки.

Однажды Арман пришел домой и поразился тишине. Он зашел в вольер и увидел бездыханное белое тельце. Рядом сидела Оззи, будто прощаясь.

Элиса отнесли на кремацию. Вера с Арманом плакали, никого не стесняясь. И тревожно было за Оззи: после ухода Элиса она перестала есть. Надо было скорее найти ей сородича.

Оззи

Милая Оззи,

Ты никогда не прочтешь это письмо и не напишешь мне, ведь ты – кролик, а кролики не умеют читать. Но я напишу его так же, как делаю все остальное: встаю, хожу на работу и на занятия, ем и встречаюсь с друзьями. Они шутят: «Вера так много работает, чтобы у ее кроликов была лучшая жизнь», и в этом, считай, угадали.

Вчера мы с тобой ехали в ветеринарную клинику. Соседнее место в троллейбусе заняла какая-то женщина. Ты ее заинтересовала – что это такое в переноске, не кошка и не собака? Сперва она очень внимательно слушала мой рассказ, а потом воскликнула:

– Усыпите, зачем мучать?

Я ничего не ответила. Потом все думала: а вдруг и правда – ты мучаешься, но не можешь ничего рассказать, а вдруг и правда – ты мастерски скрываешь боль, как любой другой кролик?

Когда наступит та точка невозврата, когда эвтаназия для тебя станет благом?

Знаешь, почти шесть лет назад мы искали второго кролика, и я даже не смотрела в твою сторону: «милый, робкий зайчик», – вот и все, что было написано о тебе на страничке «Руты», фонда помощи кроликам. Это девушки из «Руты» нашли тебя на улице, подобрали, накормили и затем искали тебе новый дом.

Тогда у нас уже полгода жил Элис. «Кролику нужен кролик», – повторяла я, как мантру, и в отпуске наконец решилась взять второго. Мы уехали в Казань и жили сначала в отвратительном хостеле (зато рядом с Кремлем), а потом в не менее отвратительном отеле. Казань не запомнилась мне ничем. И уже на третий день я рыдала:

– Я хочу домой к моему кролику. Да и сколько можно тянуть? Я хочу взять второго!

Сначала мы с мужем долго ехали на трамвае, потом оказалось, что дом, где ты жила, очень длинный и занимает почти целую остановку. Мы шуршали опавшими листьями, пока шли по двору. Я знала, что ты живешь с огромным серым кроликом Олафом. Признаюсь, думала забрать не тебя, а Олафа, но куратор из фонда помощи отговорила меня:

– Олафа уже два раза возвращали, – заявили мне. – Вы, конечно, можете попробовать, но ведь у вас самец, а самцы как раз его бьют.

– Мой кастрирован, – я начала было возражать.

– Все равно, – она была непреклонна, а затем добавила: – Не хотите взять Оззи?..

Комната, где ты жила, была огромна и пуста: ободранные до бетона стены, застеленный пленкой пол и – вместо люстры – «лампочка Ильича», висящая одиноко на проводе. «У нас ремонт», – пояснила хозяйка квартиры. В дальнем углу комнаты стояла огромная клетка, а в ней – лотки, кормушка и миска с водой. Дверцы в клетке не было. Кролики валялись прямо у входа в свой сетчатый «домик», занятые друг другом, и потому внимание на нас обратили не сразу.

Когда я подошла к тебе, чтобы погладить, ты спряталась за пушистый бок Олафа.

– Мы готовы взять ее, – услышала я голос мужа. Пока я соображала, что делать, он уже отцепил тебя от сородича и посадил в переноску.

Мы снова ехали домой на трамвае, который шел ужасно долго, и я никак не могла уложить в голове, что в переноске едет кролик, и он настоящий, и мне не пять лет, и что родители не отдадут его. Я сама взяла кролика, подписала договор о владении, и теперь он мой.

Я помню, что в то время моей самой частой шуткой стала фраза, что мы взяли кролика с ПТСР. Ты быстро подружилась с Элисом, но, вопреки тому, еще долго боялась всего: громких звуков, резких движений, криков и смеха. Ты не шла на руки, и даже поглаживания принимала с обреченным видом.

– Зачем мы взяли такую неконтактную крольчиху, – иногда ругался муж, – как она меня бесит!

Меня ты не бесила. Я даже чувствовала с тобой будто бы душевное родство. Элис был кроликом, беззаветно обожающим моего мужа, а ты как будто больше тянулась ко мне, больше мне доверяла. Помню, как я долго-долго сидела в комнате, в вашем с Элисом углу. Не трогала тебя, просто наблюдала. И вдруг ты робко подошла ко мне, поставила маленькие передние лапки на мое колено, прося, чтобы тебя погладили. В тот момент я замерла перед этим чудом: будто драгоценный цветок вдруг раскрылся. А я осторожно протянула руку и почесала обращенную ко мне мордочку и твои бархатные уши.

С того самого дня между нами зародилась странная дружба. Да, ты по-прежнему не шла ни к кому сама, но рядом со мной будто стала спокойнее и уже не так дрожала, когда слышала громкие звуки. Я как бы стала проводником для тебя в мир этого дома. Твоего дома. Всего через несколько месяцев ты стала его настоящей хозяйкой и теперь гоняла не понравившихся тебе кроликов.

Я как раз тогда загорелась идеей поселить в вашу банду третьего кролика, точнее, крольчиху. Но все сразу пошло не так: я не думала, что ты нападешь так свирепо на гостью в три раза больше тебя. Я только отвернулась, а ты уже вырвала новой крольчихе кусок хвоста, и пусть сама отделалась рваным ухом, но изгнала чужака со своей территории! А когда муж унес невезучую крольчиху в закрытую комнату, а я отзвонилась, что верну ее обратно, ты подошла ко мне и положила голову на руку. Твое ухо кровило, и мне пришлось обрабатывать его перекисью.

После ты иногда прибегала ко мне за вкусностями, а иногда – просто так, но обычно мы общались на твоей территории. И когда я смотрела на вашу банду, то вспоминала фразу: «Кролики – это животные для созерцания, задача человека – создать вам условия, отойти и не мешать».

Позже мне пришла мысль, что этот принцип работает с другими животными. И с людьми. Особенно с людьми.

Когда зимой заболел Элис, и мы не отходили от него, сменяясь по очереди, ты тоже не отходила. Элис болел энцефалитозоонозом – тяжелой болезнью кроликов, вызвавшей расстройства нервной системы – судороги, подергивания зрачка. Его голова и все тело завернулись вбок, и, кажется, он не вполне понимал, где находится. Ты не отходила прочь ни на минуту, и когда Элис падал на пол и трепыхался в конвульсиях, ты клала мордочку на его голову, будто пытаясь снять приступ. Именно тогда я обратила внимание на богатый язык тела кроликов. Они не издают звуки, но это не значит, что общение им недоступно. Запахи и тысячи прикосновений и есть весь их разговор.

Когда я упаковывала почти бездыханного Элиса в переноску, чтобы везти на очередную капельницу, ты – ведь тебя не брали с ним в клинику – металась по комнате. Кризис миновал, Элису вдруг стало лучше, и муж прислал мне видео, как он жует укроп. Я расплакалась прямо на работе от радости и облегчения, а ты увидела, что Элис поднимается на лапки и уже не кружится на месте, и ушла сидеть в кухню. Я тогда пошутила, что ты поехала на курорт после недели сплошного стресса.

Еще три года ты помогала Элису находить себя в пространстве, искать еду и лоток. А я в который раз убедилась, что кролику нужен кролик: без твоего участия Элис ушел бы намного раньше.

Когда Элиса не стало, ты сидела потерянной булочкой, не понимая, что случилось. Или слишком хорошо понимая. Говорят, в такие моменты кроликам надо дать попрощаться с сородичем. В тот же день ты перестала есть, а твое тело уменьшилось, шерсть потускнела. В уголках твоих глаз теперь все время налипали шерстинки, ведь их было некому почистить. И я кормила тебя с рук твоей любимой едой, чистила глаза, такие большие и блестящие, похожие на спелые вишни.

Прошла неделя, и я поняла, что так продолжаться не может. Кролику нужен кролик. Тебе нужен друг.

Как так вышло, что я нашла тебе друга на «Авито»? Все просто: в «Руте» в почему-то пристраивали только крольчих. А я помнила клочья вырванной шерсти и твое порванное ухо. «Да»: с парнями ты ладила всегда куда лучше. И «нет»: кролик с «Авито» – обычно без пяти минут «отказник», смертник – выброшенный кролик.

Однако прошла всего неделя поисков, и мы забрали Криса. Начались хлопоты: его кастрация, прививка, карантин… Все, теперь можно знакомить.

Стали ли вы друзьями? Да, безусловно. Но иначе, чем с Элисом: тебе шел седьмой год, Крису – второй, но мне стало сразу спокойнее. Надолго ли?

Когда я принесла тебя в клинику, ты уже выглядела плохо. Темноволосая врач с тонкими пальцами, нежными чертами лица и внимательным добрым взглядом долго ощупывала твой вздувшийся живот УЗИ-датчиком, а потом внимательно посмотрела на меня:

– Точно стерилизована?

Я не знала, что ответить, ведь мне отдали тебя со словами «стерилизована и привита».

– Мне так сказали…

Доктор объяснила мне, что еще пять лет назад о кроликах знали намного меньше, чем сейчас, их часто оперировали, как кошек или собак, без учета кроличьих особенностей строения.

– Нужна операция, – доктор серьезно смотрела на меня.

В моей голове крутилось: «это лучший врач по кроликам в городе» и «операции такого уровня делает только она».

– Я вам доверяю, – а в горле пересохло.

– Тогда я назначу операцию через неделю. Вам нужно за это время найти ей донора крови.

Воскресенье. Солнечный августовский вечер, раскаленная улица. Я иду к остановке троллейбуса и не вытираю слез. В руке несу переноску, где сидишь ты, изменившаяся, похудевшая, в следах от собственной мочи.

Мимо меня прошли две девочки, одна совсем маленькая, лет шести, другая постарше – лет одиннадцати, одетые в одинаковые синие футболки и джинсы. Вгляделись в мое опухшее от слез лицо и вдруг заговорили:

– У вас все в порядке?

– Не очень, – в горле стоял ком, – у меня кролик сильно заболел.

– Ему можно помочь? – младшая подошла ближе, хотела заглянуть в переноску.

– Не знаю, – ответила я, – но я пытаюсь.

Донор нашелся быстро. Помогла подруга Аня: разместила объявление в чате владельцев кроликов. Кролик Серёжа был добрым спокойным гигантом, падким на вкусности и милостиво принимающим поглаживания. К счастью, его кровь для тебя не понадобилась, но позже Серёжа спас Криса (это уже другая история).

В день операции мы поехали в клинику на такси: твоя переноска у меня, Серёжина – у мужа. Было довольно рано, и ночная прохлада еще не сменилась дневной жарой. Сидя в переноске, Серёжа дрожал всем телом. Ты же сидела так тихо, что я на секунду засомневалась, жива ли ты. Я заглянула внутрь. Ты очень спокойно лежала на подстилке, похожая на лоскуток шерсти, а не на кролика. Я протянула руку и почесала твои крохотные горячие уши. Под моей рукой ты пошевелилась. Жива.

Доктор встретила нас в кабинете. Мне рассказали все про наркоз; муж задавал врачу вопросы, а я все сжимала ручки твоей переноски. Потом ассистентка врача подошла и забрала переноску из моих рук. Муж открыл ее и нежно почесал тебя, потом закрыл обратно.

Мне дали подписать целую кипу бумаг: что я ознакомлена с правилами, даю согласие на операцию, на реанимацию, и – что я не имею претензий к клинике, если тебя не станет.

– Знаешь, что она сказала? – мы вышли из клиники.

– Кто? Доктор?

– Нет, Оззи, – муж улыбнулся, – я ей говорю: «Не умирай, мелкая», а она мне: «Не дождетесь».

Доктор позвонила, когда я уже была на работе:

– Все прошло успешно, – в трубке я слышала ее тихий голос и представляла, как она стоит в своем белоснежном халате у телефона администратора – на лице усталость, но отдыхать пока что рано, ведь ждут другие пациенты, – сейчас она просыпается. Но мы еще понаблюдаем, а вы можете приехать за ней после семи вечера.

Я не могла дождаться конца рабочего дня, минуты тянулись, как часы. Это был один из последних жарких дней тем летом, но к вечеру стало стремительно холодать, верный знак, что осень скоро вступит в свои права. Утром я выходила в сандалиях и легких брюках с футболкой, и когда добралась до клиники, поняла, что продрогла.

Та же ассистентка, что встретила нас утром, пригласила меня в кабинет. Ты уже сидела в переноске и жевала длинную и толстую сухую травинку.

– Это действительно была опухоль матки, – лицо врача было расстроенным, – Очень неприятная опухоль, рыхлая и довольно большая. Мы сдали частицу на гистологию. Если результат будет положительным, придется добавить курс химиотерапии. Но пока ждем ответа от лаборатории.

Я везла тебя домой в такси, держа переноску на коленях – одна рука внутри. Ты прижималась к этой знакомой руке и, мелко дрожа, облизывала мне пальцы. Я почти плакала: вспоминала, как я приходила к тебе полежать на коврике в вольере, и ты облизывала мне лицо. Муж шутил, что ты считаешь меня большим кроликом. Кем ты считаешь меня теперь?

Твои швы заживали почти неделю, а результаты гистологии должны были прийти через три. Мне пришлось сразу расселить вас с Крисом по разным частям квартиры, но он рвался к тебе и, пытаясь прокопать ход, даже повредил себе лапы. Когда твои швы зажили и я вернула его в ваш общий вольер, он сразу зарылся носом в твою шерсть и блаженно застыл.

Я ходила на работу и старалась не думать, что не сегодня, так завтра я прочту письмо, где будет правда о твоей болезни. Письмо от лаборатории застало меня в маникюрном кабинете. Сначала я решила не открывать его, но чем дольше смотрела на телефон, тем больше мне хотелось покончить с этим прямо сейчас. И тогда свободной рукой я нажала на ссылку, глянула в документ. В кабинете было прохладно, но меня вдруг бросило в жар.

– Маша, – я старалась говорить как можно спокойнее, – посмотрите, пожалуйста, я все верно поняла?

Три дня в неделю Маша делает маникюр, но еще три дня она – врач в ветеринарной клинике. Как-то мы разговорились про ее ушастых и хвостатых пациентов. Мария тогда усмехнулась: «Они-то нормальные, а вот их хозяева… Именно поэтому я в клинике три дня, а не шесть».

Она отложила маникюрный аппарат и заглянула в телефон.

– Вера, вам не показалось, – ее голос звучал печально, – карцинома – это значит рак.

Я снова сижу в огромном вестибюле ветклиники. Ожидая приема, коротаю время на архитектурном сайте, ищу что-нибудь об этом месте. Не нашла. Попыталась пофантазировать, что в советское время здесь наверняка располагался богатый успешный завод, и проходная выглядела ему под стать. Интересно, что здесь было, когда не стало уже проходной, но еще не было ветклиники, и было ли здесь что-нибудь?

В этот момент в дверях появилась круглолицая кудрявая ассистентка доктора, улыбаясь, как всегда, одними глазами за стеклами круглых очков:

– Хозяева Оззи, проходите на прием.

Я захожу в уже хорошо знакомый кабинет. Сажусь на кожаный диван и разглядываю дипломы твоего лечащего врача, которые занимают почти всю стену. Не зря же говорят, что она – лучший врач в городе.

– Что ж, – доктор говорит сегодня очень быстро, быстрее обычного, ведь опасения подтвердились – Сейчас потребуется курс химиотерапии, потому что опухоль агрессивная, она могла затронуть органы, находящиеся рядом.

Меня не покидает ощущение дурного сна.

Ты, как ни в чем не бывало, хрустишь в переноске салатом, пока я записываю тебя на первый сеанс.

Я искала тебе препарат в человеческих аптеках и рассказывала, что он пойдет на ветеринарные нужды. Коллеги возили меня в клинику до и после работы, чтобы я смогла привезти тебя на процедуру и поскорее увезти домой. После третьей процедуры надо было выждать месяц и затем приехать на контроль.

– Какая Оззи стала ласковая, – муж вышел к тебе на лоджию, – наверное, это Крис ее научил.

Я вышла вслед за ним и наклонилась, чтобы погладить тебя. Ты прижалась к моей руке и начала облизывать ее. Я коснулась твоих ушей. На ощупь они показались мне не такими, как раньше, словно теперь были покрыты короткими жесткими волосками. Я секунду раздумывала, и вдруг поняла, в чем дело: твои уши лысели, но шерсть все время пыталась расти. Опустила взгляд ниже: в этот самый момент под тобой растекалась красно-желтая лужа.

– Боюсь, не просто так она ласкается, – я снова пыталась не заплакать, – а потому, что ей опять хуже.

– В легком и печени есть новообразования. Я не говорю об эвтаназии, пока она ест, пьет, интересуется сородичем и вами, – это твой врач, – но будьте готовы: если она начнет задыхаться, нужно будет иметь препарат под рукой.

По дороге из клиники я зашла в аптеку, купила препарат и шприцы. Дома положила их в шкафчик. А ты сидела рядом с Крисом и старательно мыла его огромные уши, такие большие, почти с тебя. Никакой эвтаназии, пока будет так.

Милая Оззи. Ты никогда не прочтешь это письмо. Я пишу его для себя и тех, кто знает, что кролик – это не просто «животное, которое живет в клетке и гадит под себя». Ты – мой друг. Когда болел Элис, срок его выздоровления мне обозначили в неделю. С тобой все иначе. Я не знаю, что нас ждет дальше.

Оззи, я верю, что мы сможем подарить тебе хотя бы год жизни. Не знаю, получится ли у нас: мы не боги, врачи не боги.

Не зря говорят: «Делай что должен и будь что будет».

Оззи умерла поздней осенью. Нам удалось подарить ей полтора года.

Кристофер

Как же хочется пить! Еду мне эти двуногие оставлять не забывают, а вот вода всегда кончается слишком быстро!

Пытаюсь встать на лапы, потянуться, но сетка сверху мешает. Надо помыть уши. И поесть, только немного. Потом опять захочется пить, а пить нечего.

Время тянется. В комнате стоит вязкая духота. Я то сплю, то нет.

Хлопнула дверь. Двуногий заходит в комнату. Сгребает меня и отрывает от пола. Ай, страшно. Тащит куда-то. Только не в терновый куст!

– Это он и есть? Какой крупный! Сколько ему?

Ого, какая-то новая двуногая. Никогда не приходила раньше.

– Ему год, – это уже мой двуногий.

– Я подержу, – и она протягивает ко мне руки.

Я против! Хватит меня таскать! И тут я понимаю, что она пахнет чем-то неуловимо знакомым, обещающим счастье. И я прижимаюсь к двуногой всем телом, закрываю глаза. Тут она говорит:

– Мы его берем. Он будет жить у нас, с другими кроликами.

Кажется, мне повезло.

Двуногая спрашивает своего спутника:

– Что скажешь?

– Скажу, что мы берем бандита.

– Почему? – у двуногой голос стал удивленным.

– А ты посмотри на эту морду.

Я так и не понял, что значит «бандит», но хорошо понял слово «берем». Прижался к шее двуногой, лапами ее обхватил.

Двуногая говорит:

– Прямо сейчас мы его не возьмем, у нас даже переноски нет, да и у врача его нужно осмотреть. Арман, сходишь завтра в клинику с ним?

Интересно, как ее саму зовут? Арман – это, видимо, ее двуногий. Потому что моего двуногого зовут Миша.

Так что, у меня впереди новая жизнь? Скорей бы завтра наступило!

На ночь Миша, как обычно, закрыл меня в клетке. В другие дни я бы просто лег, а тут не мог успокоиться, все гремел клеткой. К середине ночи пришел кот, и говорит:

– Чему радуешься?

Ну как не радоваться, отвечаю, приходила двуногая, сказала, что заберет к другим кроликам.

– Врет твоя двуногая, – кот в ответ, – заберет тебя и сгубит.

– Не верю я! – я еще сильнее стал грызть прутья клетки, – у нее глаза добрые. От нее пахло! Там точно-точно-точно есть мои сородичи.

Утром Миша посадил меня в коробку и понес. Как же было громко и страшно! Я прижал уши к спине и только решил зарыться в коробку поглубже, как Миша меня сильно тряхнул и велел не баловаться. Порвешь коробку, говорит, как поедем? Я сильнее прижался ко дну.

Не знаю, сколько времени прошло. Миша вытащил меня наружу, а там уже вчерашний двуногий, которого зовут Арман. Он рассмеялся:

– Это он в коробке сюда ехал?

Арман взял меня на руки и мы куда-то пошли.

Потом меня посадили на стол, и мне там не понравилось: пахло противно. Пришла еще какая-то неприятная двуногая: трогала меня, залезла в уши и глаза. Потом постригла когти и дала мне понюхать какую-то трубку.

Я открыл глаза очень медленно. Кажется, я спал. Но почему так мало места?

Откуда-то сверху появились две руки и подняли меня.

– Он уже проснулся, – услышал я, – кастрация прошла успешно. Можно забрать его домой.

Домой! Двуногий по имени Арман посадил меня в маленький тесный домик, закрыл сверху и куда-то понес. Я ничего не видел, только чувствовал запахи. Снаружи что-то гремело, но меньше, чем прошлый раз. Слегка саднил живот. Я снова трясся, вжавшись во что-то мягкое на дне, и это длилось очень долго.

Потом снова стало тихо.

– Вера, мы дома, – услышал я голос двуногого. Он открыл дверцу моего домика, и я оказался на руках у вчерашней двуногой. Так вот как ее зовут.

– Вот и вы, – приговаривала Вера, прижимая меня к груди, – добрались. Как все прошло?

– Врач осмотрела, отрезала ненужное и признала его годным к новой жизни.

– И закутала его в эту синюю попонку, похожую на курточку! Кстати. На какое имя ты его записал? Как его вообще звали в том доме?

– Говорят, что Паша. Но я сказал – Кристофер.

– Кристофер, – повторила двуногая, – Крис… Корнер?

– Ламберт, – рассмеялся Арман, – бессмертный горец.

Двуногие принесли меня в большую комнату. На мягком полу стояло много мисок с едой и водой, а еще большой туалет.

– Это все для тебя, – двуногая легла рядом со мной на пол, протянула руку и стала меня чесать. Мне было очень приятно, хоть живот все еще болел. Потом в комнату зашел двуногий и принес много вкусной зелени.

Прошло несколько дней. Я все вспоминал слова двуногой. Так почему я все еще был один?

Но однажды утром двуногие вместе с едой внесли в комнату крольчишку.

Я раньше никогда не видел других кроликов, но сразу догадался, что это она. Похожа на меня, но отличается. Она боязливо озиралась в поисках укрытия, а потом прижалась к Вериным ногам.

Продолжить чтение