Я не кошка

Глава первая

Я сидела на краю плацкартной полки, в ожидании пока Женя сумки наверх закинет, и поверить не могла – мне уже тридцать четыре года, а я до сих пор как ребенок, умею лишь слушаться других и ждать одобрения. Ждать, когда же меня похвалят, полюбят и наградят. Отличница – Олеся Ольховская.

– А ты еще побольше набрать не могла? На кой хрен напихала одежды как на курорт? С автобуса еле допер, дальше сама таскать будешь.

Мысль трепыхнулась оправданием – что и сумка не большая, и только кофту теплую взяла если погода холодная будет. И не могу же я без сменного белья и футболки: а спать в чем, а расческа, а крем от солнца, без которого не могу… но внутренний голос внезапно сказал с уверенностью: «Не стоит, Олеся».

Я лишь подняла глаза на Женю и посмотрела, как у того недовольно кривятся губы.

– Приедем, рот лишний раз не открывай. Сестра болтовню не любит, и не любит, когда без разрешения по дому ходят. Без меня из комнаты вообще не выходи.

Мысль опять трепыхнулась – я помню, ты мне уже десятый раз об этом говоришь, милый. Но промолчала, и брови со скепсисом подняла, глядя на «милого», который наконец-то справился с сумками и сел рядом. Не могла не разглядывать трезвыми глазами… какая у меня в хлам убитая самооценка, что я за такого держалась?

– Ты чего так смотришь?

– Красивый ты… слов нет.

Впервые открыла рот и вложила в ответ столько сарказма, сколько смогла. Женя интонации не услышал, «съел» буквально и довольно хмыкнул. И правильно – он же привык получать в свой адрес только восхищение, комплименты и благодарность. При чем последнее не за то, что он что-то для меня сделал, а за то, что себе угодил. И поспал хорошо, и поужинал, и отдохнул. Умничка мальчик!

Поезд еще не тронулся – заходили люди, устраивались. Напротив нас объявились соседи – две пенсионерки. Пять минут их разговора между собой и уже понятно, что подруги едут в столицу. Там полную тур-группу увезут в путешествие по ближнему зарубежью. Еще пять минут, и я знала, у кого сколько детей, сколько внуков, кто кем работал, как докатились до активной жизни такой.

Почти перед самым отправлением, последним зашел мужчина. Устроился на боковом месте, кинув небольшую походную сумку на сидушку. Того, кто взял верхнюю боковую, либо совсем не предвиделось, либо сядет на станции по пути.

Я сразу в какой-то осадок выпала, едва на попутчика взглянула. Вот он – мужчина. Взгляд, фактура, осанка, вежливость. Проводница билеты начала проверять, а он не просто паспорт ей протянул. Далеко не молодой и замученной женщине приветливо улыбнулся:

– Как у вас чисто в вагоне. Спасибо. Нужна будет помощь – скажите, за ваш уют буду рад быть благодарным не только на словах.

Та недовольно буркнула, отмахнулась, но после того, как всех проверила, все же подошла:

– Если нетрудно, не откажусь, – студенты там все постели с матрасами в одну кучу на третью полку набили. Белье не брали, ночь не спали. Мешало им. Мне дотянуться трудно, и вытащить – сила нужна.

– Идемте.

Он помог. Потом вернулся и сел обратно. Ни журнала, ни книги не достал, – смотрел в окно на мелькающий пригород, на заводские заборы и дачные массивы, которые потянулись через час после отправления. Иногда мужчина смотрел в нашу сторону. Волей не волей, а слышал, как Женя неприятно гундел на все. Как он, походя, подкалывал меня даже за то, что я сидела и ничего не делала, за то, что молчала. По пенсионеркам с желчью прошелся, опять про сестру несколько инструкций повторил, что-то из прошлого неправильного моего поведения вспомнил. Соседки сделали замечание, мол, неприлично при посторонних жену попрекать, и получили в ответ возмущенное:

– Ага, жену… я не дурак, чтобы меня так легко могла баба охомутать!

Я к Жене даже головы не поворачивала, и наполовину не слышала, что он там говорил. Смотрела на попутчика, без стеснения разглядывая его черты лица, руки, одежду, и слегка улыбалась от радости, что мысли прежней Олеси, овечки, отличницы уже не трепыхались внутри. Мужчина мое внимание не заметить не мог. Он поначалу реагировал, как реагируют на шум или вспышку света сбоку – поворачивался рефлекторно, на повышенный тон возмущенного Жени или на обиженный возглас старушки. И несколько раз смотрел на меня с вопросом.

Плевать, какое мнение составит этот человек – он лишь попутчик, временный свидетель части моего жизненного пути, и в этом вся прелесть. В этом свобода. Разойдемся с поезда и никогда больше друг друга не увидим.

– Леська, иди чай принеси. И пакет разгружай, я есть хочу.

– А я не хочу. Сам займись, если тебе надо.

Женя возражений не слышал ни разу, и сейчас до него донесся только пчелиный шум, а не слова. Он подпихнул меня локтем, а вторым тычком согнал с места:

– Быстрей давай, клуша.

Я ушла. Но не за чаем, а в прохладный и шумный тамбур.

За окошком мимо все неслось и гудело. Обожала ощущения поезда, стук колес и то, как все пронизывало «дорогой». Кто-то видел сплошной дискомфорт и мечтал о бизнес классе в самолетах, а я проникалась каждым скрипом, каждым глотком железного запаха, и протяжными гудками, как ликующими сигналами «в пу-у-у-уть!».

Дверь лязгнула и в тамбур вошел попутчик. Встал напротив, у другого окна, но лицом не к нему, а ко мне. Я тоже развернулась, и заулыбалась, глядя прямо в глаза. Мужчина молчал долго.

– Не могу понять… У вас не тот взгляд, несоответствие, будто жизнь на самом деле не ваша, чужая.

– Хотите открою тайну?

– Хочу.

Я прикусила губу и лукаво прищурилась. Как же он мне нравился! И было внезапно так хорошо, что я не собиралась притворяться скромницей. Женя еще не знал, что он мне больше – никто. Что я отныне свободна и могу смотреть на мужчин с тем любованием, с каким хочу.

– Представьте себе миг, в который человека отпускает все больное. Весь багаж прошлого, искаженное восприятие, шоры, навязанные убеждения. Остаешься только ты сам наедине с правдой, желаниями, мечтами и впервые видишь кристально ясно – кто есть ты, кто есть твое окружение.

– И вы?..

– Я красивая, зрелая, талантливая и умная женщина. Я не принадлежу никому, кроме себя. Я сама отвечаю за свою жизнь. А самое удивительное – еще пару часов назад, стоя на перроне рядом с тем, кого выбрала, я заслуживала его. Я была достойна его. А в вагон уже зашла другая Олеся – протрезвевшая, снявшая тучу очков со стеклами всех цветов и всех видов грязи. Поэтому вы и не можете понять – вы видите нового человека в старых обстоятельствах, и чувствуете диссонанс.

– Разве можно за один миг изменить то, на что по идее уходят годы работы над собой?

– Редко, но бывает. Со мной случилось.

– Трагедия?

– Нет. – Я засмеялась. – Никакой шоковой терапии. Прибыл поезд, проводница сверила билеты, я подняла ногу на первую ступеньку и подумала… я не кошка, у меня нет девяти жизней.

– И что вы будете делать дальше?

– Возьму паспорт, деньги, кофту для тепла. И сойду с поезда на следующей станции. Меня ничто не держит, все мосты сожжены. Я счастлива.

– А завтра вы ужаснетесь. И все быстро откатится назад, где отвратительно, но знакомо и потому не страшно.

– Поверьте, надышавшись таким кислородом, уже никакая сила неспособна будет меня вернуть к вони. Познав чувство здоровья, разум не вернется в болезнь. Это как хирургическое вмешательство – движение скальпеля, стежок шва, и благостное пробуждение после наркоза.

– Я смотрю на вас, и верю каждому слову. У вас горят глаза, Олеся, я такого потрясающего взгляда давно ни у кого не встречал. Вы не протрезвели, вы, наоборот, опьянены… хочется выпить того же вина и окунуться в то же счастье.

– Свой путь вы выбираете сами.

Женя изошел на желчь, когда я вернулась. Во-первых, ни с чем, во-вторых, он думал, что я застряла в туалете, в-третьих, злился что так надолго и так не вовремя, когда он нуждался в обслуживании. Я палец о палец не ударила. Села с краю, стала смотреть в окно на закат, и пропускала мимо ушей все, что мне выговаривал этот гадкий и чужой человек.

Чтобы не терпеть большего скандала, я дождалась минуты, когда Женя пошел в туалет сам, и достала из большой сумки деньги и паспорт, теплую кофту. Документ с наличными спрятала в карманы джинс, а кофту сразу на плечи накинула.

К полуночи, прибыв на станцию городка «Белополье», вышла и стала медленно прогуливаться по перрону. Дошла до хвоста поезда, дождалась гудков и оповещений, и проводила взглядом уходящую дальше прошлую жизнь.

– А вы не шутили. – Попутчика только сейчас заметила за всей небольшой толпой полуночных газетчиков и лоточников. – Меня зовут Игорь.

– Хотите со мной, Игорь?

– Хочу.

– Вы мне так нравитесь, что лучше новости быть не может. Пойдемте искать ужин и ночлег. И учтите, мне все равно – хорошо вы обо мне подумаете или плохо, но этой ночью я намерена залезть к вам в постель и заняться любовью.

– Прекрасный план. Начнем с того, что перейдем на «ты».

Глава вторая

Я стояла в первых рядах большого полукруга сотрудников и не могла не улыбаться, впервые увидев руководителя отдела.

– У вас есть какой-то вопрос, Софья Николаевна?

– Нет.

Какой же он был красивый! Помятый слегка – по возрасту, легкие залысины есть, под глазами чуть темно и провалено, но последняя черта ему шла – чистые белки и голубые радужки казались ярче, делая глаза особо молодыми на не молодом лице. Волосы темные, прямые, но легкие и зачесанные на косой пробор. Застрял в старомодном. И опять же – не портило, придавало образу чего-то романтичного, – погрустневший от прожитых лет музыкант, артист, художник, путешественник. И он в первую очередь глазами выкрал мое неискушенное сердце. Такой живой, такой умный взгляд.

– …нужен?

Говорил, и последние полминуты смотрел в мою сторону, а, спустя паузу, Валешина рядом толкнула под локоть:

– Чего молчишь?

– Меня о чем-то спросили? Извините, Вадим Михалыч, я напрочь не слышала, очаровалась. Вы слишком красивый, влюбляюсь стремительно и до глухоты.

– Я спросил – наставник вам нужен? Все новенькие обычно курируются первые два-три вызова, а вы отказались. Не передумали?

– Нет, спасибо. Работа простая.

Валешина шепнула мне в ухо, едва руководитель опустил голову, чтобы посмотреть в следующий пункт:

– Ты рехнулась такие финты выкидывать?

– В смысле?

– Дамы, переговоры по делу? Если да, высказывайтесь, пока к контролерам не перешел.

– Нет-нет, простите.

– Валентин Иваныч, почему нет отчета по двум делам с прошлого месяца? Это слишком долго, даже если прогресс маленький, его необходимо зафиксировать.

Из другого крыла собрания мужской голос начал отвечать, а я опять «отключилась». Насколько он старше – пятнадцать лет или двадцать? Кольца нет, но не факт, что холост. Наверняка несвободен, такие красавцы одинокими не бывают. Семья? Дети? Питомцы? Какие хобби имеет? Вредные привычки? На курящего не похож, на пьющего тоже – цвет лица слишком здоровый.

Оглядела особо тщательно одежду. Чист, небрежен, и что-то неуловимо неаккуратное есть, как и со стрижкой, только что конкретно – понять невозможно. Особых деталей нет – запонок, галстука, печатки, цепочки. Очки, кажется, тоже пока не носит – на дальних смотрит без прищура, в лист перед собой заглядывает без напряжения. Так сколько же ему? Господи, а голос какой приятный, речь выверенная, слушать бы и слушать.

– …хорошо, Марта?

– Хорошо.

– Тогда все.

Он вышел, а мы начали разбредаться по своим местам.

– Куда пошла-то?

– За стол.

Марта покачала головой, сцапала за плечо и повела к своему пятачку, попутно украв стул у соседки:

– Садись, глухая. Через полчаса мы идем отдельно в кабинет Вадика, обсуждать твою работу. Сейчас на разбор с тобой пойду я, потому что ты новенькая. Давай, выкладывай, в чем напортачила, введи в курс дела.

– Понятия не имею. На месте узнаем.

Валешина, у которой и был украден стул, встала рядом.

– Меня в разговор не приглашали, но молчать не могу. Истрова, мозг в наличие? Тебе сколько лет, что такие высказывания себе позволяешь? Здесь не детский сад.

– А с чего вдруг ты делаешь мне замечания? Каким боком?

– Не хочу, чтобы тебя коллектив за дуру с первых же дней принял.

– А с чего вдруг тебя волнует моя репутация?

– Добра желаю.

Я посмотрела на нее и сказала:

– Займись своей жизнью, пожалуйста.

Ты помрачнела:

– Будешь хамить, помощи вообще не жди. От меня – точно.

– Спасибо, учту.

Посмотрела на Марту и прикусила себя же за язык от желания завалить женщину вопросами о Вадиме Михалыче, который для нее был «Вадик», и о котором эта дама-старожил знала все! Но нет, я сплетен не собираю, и, если нужно узнать – спрошу самого руководителя.

– Софья, перескажи мне подробно первый вызов. Я так попытаюсь понять, в чем заноза, со стороны и с опытом будет заметно.

Просьбу выполнила, с подробностями пересказала. И та нахмурилась. Очень нахмурилась!

– Как ты крута на поворотах… мы так не работаем.

– Запрещено? Я регламент нарушила или протокол вмешательства?

– Нет.

Толком не объяснив, Марта посмотрела на часы. И мы потопали из зала в крыло управления. Кабинет с табличкой «Черников В.М.» был самым последним и самым открытым. Небольшой тамбур с диванчиком для ожидания был похож на проходной двор – насквозь от коридора до начальственного кабинета. Двери нараспашку, видно и слышно издалека.

Что мне понравилось, как зашла и огляделась – необычная обстановка. Стол боком к окну, стеллаж, эргономичный стул, все компактное и удобное, для работы, а не для подавления статусом. Тяжелой массивной мебелью, дорогущими канцелярскими наборами или кожаным креслом-монстром тут и не пахло. Воздух, свет, из роскошеств – личный кулер с водой.

– Присаживайтесь.

Для бесед отдельный уголок. Четыре кресла и круглый журнальный столик.

– Успел до собрания прочитать протокол по Олесе Ольховской. Удивлен. Софья Николаевна, вы по высшей планке сдали тесты, на отлично прошли стажировку, почему же так… – Вадим перевел глаза на Марту, спросив ее: – Не может же быть ошибки в оценках?

– Исключено.

Я спросила:

– А в чем проблема?

– Слишком кардинальные перемены. В ее прошлой жизни были крупицы хорошего, с которыми наверняка стоило оставить связи. Очень опасно тотально сжигать мосты.

– Олеся Ольховская в таком болоте сидела, что по-другому никак. Ее надо было тащить целиком и радикально.

– В связь с незнакомцем?

– Он не проходимец, она не дура. Умны, сильны, здоровы – пусть живут и радуются. Кроме того, вы прекрасно знаете, Вадим Михалыч, что ни один оператор не может заставить человека сделать то, на что тот не способен. Это не моя, это ее наглость и храбрость – сойти с поезда в неизвестность и влюбиться в мужчину, с которым знакома всего три часа. Я лишь выбрала тактику полного оголения ее глубинных желаний. Протокола тоже не нарушила – вышла из контакта до секса. Суток не прошло, но и не нужно – все прекрасно действует.

– Вы достаточно умны, чтобы уметь находить варианты помягче. В первом же вызове орудовали условным не скальпелем, а топором.

Я наклонила голову и подперла ладонью щеку. Хорошо было сидеть в этом кресле, удобно. Почти по-домашнему расслабилась, вытянув ноги и скрестив их в районе щиколоток. А смотреть так близко в красивое лицо Вадима и беседовать лично – еще лучше. Похоже, он ждал комментария или объяснений, но раз вопроса не было, ничего и не сказала.

– О чем вы думаете?

Улыбнулась:

– О вас. Уж очень вы привлекательный и внешне, и по поведению.

– Софья Николаевна, мы работу обсуждаем, и вопрос не вообще, а в рамках…

– Я знаю. – Перебила, кивнув согласно. – Я не тупая, что не поняла контекста, я нарочно ответила буквально, о чем думаю, потому что нашла предлог признаться. Не хочу каждый раз нервничать в вашем присутствии, что вот-вот выдам себя. Мне в вас слишком многое нравится, трудно сосредоточиться, трудно воспринимать критику. Возможно, позже это изменится, но пока так.

Марта в соседнем кресле не сдержалась – издала что-то между хрюком и коротким писком от смеха. Голос у возрастной женщины был грудной, и писк вышел глухой и сиплый. Но я настоящей насмешки не услышала, осуждения тоже – старуха посмеялась над ситуацией.

А Вадим задумался. Что меня совсем восхитило – так хладнокровно выслушал, без эмоций и реакций, что я его зауважала еще больше. Не покрутил у виска, решил уточнить серьезно:

– Я и на собрании прекрасно вас услышал и понял, это не эпатаж… коронный метод работы и общения? Всегда будете в лоб бить?

– Что касается работы – наверное, да. Но я только на одном вызове была, другой случай может потребовать и другой тактики, опыта нет, чтобы выводы делать. По поводу вас: не удержалась. Но раз уж открыла рот, – врать не стану. Чувства вины или стыда не испытываю, ведь я не сказала ничего оскорбительного в ваш адрес, фразы подбирала аккуратные. Если в границах нарушила все приличия, вы ведь мне обязательно скажете об этом, правда?

Марта стала смеяться открыто. Вадим посмотрел на нее и улыбнулся, не в силах держать стопроцентную серьезность. Разговор завернул совсем не туда, и в глазах промелькнуло немое: «и как с ней работать?».

– Вернемся к главному. Софья Николаевна, я хочу, чтобы вы оценивали риски и думали о последствиях. Со следующим вызовом и далее. А об Олесе Ольховской поговорим после первого же отчета от контролеров. Можете идти.

Я почти возликовала. В коридоре, уйдя на приличное расстояние, но еще не дойдя до общей залы, подпрыгнула на месте:

– Марта, а он ведь не сказал, чтобы я раз и навсегда заткнулась! Ничего про субординацию не рявкнул.

– Это не значит, что он дал добро его домогаться, Сонечка. Он просто вежливый человек. И хватит прыгать. Сплетничать не люблю, но информировать тебя должна.

Мы остановились в теневом закуточке, где Марта сухо выдала справку:

– Вадик вдовец, пять лет назад его жена погибла в автокатастрофе. Романов на работе не заводит принципиально. И не ты одна по нему с первого взгляда присохла, свободные, а некоторые и не свободные, тишком вздыхают и мечтают заполучить такого… Придержи коней, Сонечка, мой тебе совет, тем более, что ему сорок шесть, он слишком стар для тебя.

Но я мотнула головой, выдохнув:

– Не воспользуюсь, при всем уважении. Вот когда он сам лично мне скажет: «прекрати, это неприятно, молчи, как все молчат» – коней придержу. Он же взрослый человек, сам решит, что делать с моей откровенностью. И, к слову, я не слышала, чтобы Вадим Михалыч просил вашей помощи в вопросах его личной жизни.

Марта задрала брови, собрав на лбу стопку тонких длинных морщин.

– Ну ты и дерзкая.

– Что вы вкладываете в понятие «дерзость»? Непочтительность, хамство, бесстыдство, или смелость, самодостаточность, честность? Скажите о своих чувствах – вы восхищены или оскорблены моими словами? Тогда я лучше пойму и узнаю вас.

– Я удивлена до крайности. И понимаю, что с тобой будет весело! Все, закрываем тему. Сегодня у тебя работа с поиском, завтра следующий вызов. Ты должна быть идеально готова к нему.

– Обожаю эту работу!

Глава третья

Волшебная моя жизнь! Первое мая, вечер звенит смехом, дверными колокольчиками и гитарой уличного музыканта. В этот час город только начинает наполняться людьми, отпущенными, как и я на свободу прогулок и ужинов. У кого забот и хлопот много, быстро рассеивались среди праздных, торопясь бегом в магазин, домой или в садик. А я зашла в кофейню за стаканчиком горячего шоколада, прошла весь парк, посидела на лавочке у фонтанов, купила недалеко от станции букет крупных садовых тюльпанов, прежде чем сесть в поезд и ехать домой. Я нарочно потратила два часа.

После общей залы, кучи коллег, неуставных разговоров и непривычно долгого сидения за столом и компьютером, не хотелось сразу нырять в полные вагоны часа пик. Это моя первая работа, не привыкла жить с подобными рамками, хотелось их нарушать хотя бы после выполненного долга! Поэтому в семь вечера спокойно заняла место у окна и откинулась в кресле – смотреть на панораму нашего города на холмах. Самый любимый момент, когда поезд наземного метро забирался на пиковую высоту линии – тогда город открывался по правую и левую сторону пестрыми крыльями! Кроны, крыши, шпили соборов, кварталы высоток, и ниточки других веток наземного метро, по которым быстро летели сцепленные вагоны.

Но я жила не в центре, а на краю – в частном секторе.

Вышла на станции, прошла немного по аллее в глубину «Виноградной» и свернула на «проезд 1». Тут мой дом. Окна приветливо светились теплотой, на кухне и у отца в кабинете горел свет.

– Гости?

Еще не стемнело, но у папы с севшим зрением по-другому быть не могло, чуть сумерки, он сразу плохо видел. А про гостей подумала, потому что услышала голоса, створки открыты.

Зашла, переобулась.

– Сонечка! Ох и как выросла твоя младшенькая!

– Здравствуйте, дядя Лёва. А вы ничуть не изменились, все такой же могучий воин, каким я вас помню!

Как заглянула, увидела в кабинете семейного друга, – он давно жил на юге, перебравшись в климат потеплее. Удивительно, что вдруг здесь! Я поцеловала папу в заросшую щеку:

– Чего без всего? Чай заварить? Будете, дядь Лёв?

– Эх, коньяка-бы, старого доброго «Пан Доже» выпить! Но не прихватил. Завари чай… Коля, рассказывай про своих!

Сполоснула руки на кухне, поставила чайник на плиту, слыша через открытые двери как отец о сестрах докладывает. У меня их три и все старшие. Маму зовут Софья, потому, когда первой родилась девочка, решили – Верочка. Вторая дочка родилась через пять лет – Наденька. Третья через два года – Любаша. Когда еще через семь лет внезапно зачалась я, решили назвать ребенка в честь отца или матери. Папа признавался потом: дочки чудо, но сына хотелось! Сына! А родилась опять «юбка». Софья Николаевна Истрова, – любимица, малявка, наследница прабабушкиной внешности, один в один. Взяла и выстрелила та самая – черноволосая, зеленоглазая, с коричневыми веснушками порода приокеанского полуострова. Древний ваольтанский народец, малочисленный, – их земля за тысячи километров отсюда, другой язык и другая культура. Одна прабабка сумасшедшая, попрала законы и традиции, сбежала с моряком, который после службы увез ее вглубь материка на свою родину. По папиной линии все русые, по маминой линии – блондины, семья Истровых перемешалась, будто рис с перловкой, одна я – внезапное темное пятнышко.

– Внук пятый уже родился. Два месяца только, смогут выбраться, так приедут с ним, я его еще не видел.

Подала чай и не вмешалась в компанию. Ушла готовить ужин. Через полчаса гость засобирался, обещал зайти завтра утром, и остаться на подольше, а на сегодня все – идти пора. Так что я, рассчитывая порции на троих, чуть убавила продуктов и продолжила тушить овощи и мясо только себе и папе.

– Ну, как там, рассказывай, что рассказать хочешь. Я слушаю!

– Думала ты мне про дядю Лёву расскажешь, какими судьбами в городе?

– Скрытничает друг, обещал позже на все мои вопросы ответить, как сам разберется. – Отец занял свое место за столом и подвинул поближе тарелку с вареными яйцами. Стал чистить. – Ну, так?

– Я влюбилась.

– Давно пора. В кого?

– В руководителя отдела. С первого взгляда, как пушечным ядром в голову прилетело. Красивый, немолодой, голубоглазый! Думала, взорвусь от эмоций, поэтому пришлось моментально признаваться и снимать душевный накал.

– А он что?

– Достойно принял к сведенью. Я теперь на работу совсем как на праздник ходить буду. Умный человек, с достоинством и выдержкой. Влюбилась во внешность и манеры, характера не знаю, но пока не допускаю и мысли, что в нем есть хоть что-то отвратительное.

Папа покачал головой, соглашаясь с моим выводом. Я опять отвернулась к сковородке, услышала:

– Немолодой – это сколько? Не мой ровесник, надеюсь?

– Нет, ему сорок шесть. Вдовец.

– Двадцать два года разницы, Сонь, не многовато ли?

– Выглядит он не старым и не запущенным. Себя вспомни в полтинник! Ты и сейчас, как конь, силы и энергии хоть отбавляй, жених – загляденье. А у Вадима Михалыча и седого волоска нет.

– Ладно-ладно, разбушевалась. – Он встал, чтобы выбросить скорлупу, и примирительно погладил меня по голове. – Просто удивила, дочка. Первый раз слышу от тебя «влюбилась», разволновался. Упорхнет из гнезда последний птенчик, что я делать буду?

– Пока я упархивать не собираюсь. А делать ты будешь, что и всегда, помогать людям.

– Фамилию скажешь?

– Черников.

– А овдовел как, знаешь? Случилось что?

– Жена в аварии погибла, пять лет назад, если коллега не соврала.

Отец постоял рядом, подумал, сведя седые брови к потолстевшей переносице, и вышел. По звукам судя, – в кабинет. У нас половину первого этажа занимали две просторные комнаты, отданные исключительно под книги, стеллажи с личным адвокатским архивом и журнальной коллекцией «Практика». Выписывал лет пятнадцать уже, с первого номера от корки до корки прочитывал и аккуратно подшивал в годовую книгу из двенадцати выпусков. Почти такая же коллекция у отца имелась в виде подшивки «Весть Девяти Холмов». Еженедельный выпуск газеты с новостями города, – без лишних кроссвордов, анекдотов, чепухи с рецептами. За то и любил издание – покупал, подшивал, коллекционировал.

– Пригаси огонь и иди-ка сюда на минутку!

Я зашла и увидела один из разворотов. Не глядя догадалась – нашел информацию.

– Зачем? Не хочу ни читать, ни смотреть фотографии, пап. Все равно что в чужом горе исподтишка копаться, в личной жизни у человека за спиной. Закрой. Захочу – спрошу, захочет – расскажет. А так – не нужно.

Таковы наши разные черты характера и одновременная схожесть. Я и отец любили ясность, но он иногда считал, что у всех перед ним есть обязательство раскрывать самые сокровенные тайны. Забывал, что люди иногда просто живут, а не сидят на скамье обвиняемых. Я же при всей дотошности, старалась не лезть пальцами туда, куда никто не приглашал.

Мы поужинали, еще поболтали. Выпили чай с каплей гречишного меда, и я поднялась к себе на второй этаж. Одна большая мансарда на восемьдесят квадратных метров. Не зажигая нигде света, забрала с собой охапку тюльпанов вместе с вазой и вылезла на крышу. Там у меня был такой маленький специальный насест. Со ступенькой, перилами, чтобы сидеть и не скатываться. А даже если – впереди для подстраховки еще площадочку сделали специально. На нее поставила цветы, вытянула ноги, скрестив их привычно, в щиколотках и, откинув голову, стала смотреть на звезды. Мало видно, еще не ночь, огни города мешают – но все же самые яркие проклюнулись.

Я никогда не влюблялась прежде. Могла трезво отметить привлекательность, хорошие качества характера, оценить по достоинству душевные, интеллектуальные черты личности. Поддаться обаянию. А теперь точно знаю, что влюбилась.

– Олеся Ольховская…

Проговорила в воздух, задумавшись одновременно о себе и о ней. В девять утра я впервые пошла на вызов, впервые оператором подключилась к чужому сознанию и случай с попутчиком получился таким схожим. Женщина влюбилась в незнакомца, едва увидела… нет, мы не могли повлиять друг на друга. То – ее влечение, ее безрассудство. А сегодня было мое.

И что еще осознала и отметила – жалости нет. Проскользнула циничная мысль – пять лет достаточно, чтобы оправиться от утраты. Случилось то, что случилось – надо жить дальше. Вадим Черников ведь тоже не кот, девяти жизней у него нет, будет кощунственно потратить остаток единственной на одиночество и тоску.

– Спасительница нашлась. А он у тебя спрашивал совета, как именно и на что ему стоит тратить свои годы? Нет. Живи своей жизнью.

Сказала так сама себе и успокоилась. Вдруг моя внезапная любовь завтра совсем пройдет, а я сегодня перестрадаю впустую.

Глава четвертая

Я услышала звук будильника, и первое, что подумала, – не хочу вставать! Сейчас ведь только шевельнусь, как кошмарная жизнь придет в движение вместе со мной.

– Валерия, бегом завтракать! Вставай, доча. Лида, тоже вставай.

У нас с тетей комната, как в детском лагере – на пополам поделена. Мой диван и стол у одной стены, ее кровать и стол у другой, шкаф общий. За стенкой жили мама и бабушка. Мне под сорок, тете под шестьдесят, маме под семьдесят, бабушке почти девяносто.

Я откинула одеяло и села на край дивана, спустив опухшие ноги на пол. Наелась вчера на ночь бутербродов с бужениной и солеными помидорами, потом две кружки чая и печенье. Уснуть только сытой можно, иначе никак. А результат я даже лицом чувствовала – веки не поднимаются, кожа на лбу болит от натяжения, губы слиплись. Во рту вообще мрак из горловой слизи и белого налета.

Выждала очередь в туалет, умылась и зашла на кухню, где мама подгоняла полотенцем сестру, и сразу же меня:

– Остывает! На работу еще опоздаешь, бегом давай, тюля какая. Раскачиваешься и раскачиваешься.

Посмотрела на тарелку: жареные на постном масле гренки из вчерашнего батона. Обезжиренная сметана, варенье, растворимый кофе и опять печенье. Оно у нас пакетами закупалось и никогда не кончалось.

– Спасибо, мам. Но я сегодня завтракать не хочу.

– С ума сошла? Это самый важный прием пищи! Заправься, как следует, ешь бегом.

– Аппетита нет.

– Я в пять утра встала, чтобы все успеть, а ты нос воротишь? Выбросить? – Мама сделала лицо одновременно гневное, оскорбленное в лучших чувствах и угрожающее. – Давай, выброшу… Деньги, труд, заботу, материнскую любовь, прям в ведро!

– Я оденусь пойду, ладно?

Свое выражение лица сделала почти дебелым, только бы не задеть еще какой проводок в этой бомбе и не активировать потоки душевного излияния. Как маму не ценят, как она всем пожертвовала, как муж-скотина бросил ее с ребенком тридцать пять лет назад, как в поликлинике все здоровье оставила, и к санитаркам никакого уважения… Бабушка из зала голос подала, и мама не удержала меня за локоть, отпустила, переключившись вниманием.

В комнате я стала действовать быстро. Натянула на себя выходную одежду. Сняла с полки шкатулку и вытащила накопления.

От мамы не скрыть ничего, она любой фантик найдет, даже если тот за плинтус спрячется, поэтому говорила, что собираю деньги на поездку себе и тете на автобусный тур «Свет Духовности». Как раз отпуск через три недели, а только на такое путешествие по монастырям и храмам мама бы позволила копить. Места святые, группа не маргинальная, а благочестивые женщины, и Лида со мной, присмотрит. Она настолько позволила, что даже не забирала купюры к себе, разрешая складывать отдельно! А вот документы – их надо как-то вытащить из комода, что в зале.

– Валерия!

– Иду, мам! Оденусь сначала!

Дверь сердито открылась, – мама проведала бабушку и ей не понравилось, что я зачем-то прикрыла дверь поплотнее. Мне что, есть что скрывать?

– Иду, иду… – я плюхнулась на постель и демонстративно натягивала носки. – Иду.

А сама тишком в первые же секунды возможности, шмыгнула в зал, сказала бабушке «т-с-с», и вытащила из верхнего ящика свой паспорт, карточку страховки и налоговой, и быстро закинула в сумку. Бежать надо буквально, как из тюрьмы!

Поэтому в туфли сунулась, не застегивая липучек, щелкнула замком, и вниз по лестнице! Задержусь у лифта, поймают!

Мне почти сорок лет, я никогда не целовалась даже и не ходила на свидания. Всю жизнь боялась маму обидеть, всю жизнь старалась не испортить ей настроения и не добавить отказами горечи, ведь она и так несчастная! А неблагодарные дети – это самые жуткие предатели. Вот тетю сын десять лет назад из квартиры выгнал. Спился, сторчался, бил ее, и на улицу выгнал. Дедушка в свое время тоже был алкаш и буян, натерпелись в свое время и жена, и дочери. Мужчины вообще – зло. А мой отец самый поганый из всех: гад, аспид, тварь, изверг.

– Валерия!

Ор я услышала на пятом этаже. Коленкам больно, но спускаться не подниматься, и я бодренько преодолела весь путь.

Во дворе еще поймала в затылок «Валерия!» – это мама с балкона кричала. Но совсем успокоилась, как вывернула со двора на аллею и пошла без спешки. По пути в киоске купила газету с объявлениями, блокнот и ручку, бутылку воды и с наслаждением выпила несколько глотков. Внутренний голос возликовал! Впервые с утра не тошнит после завтрака, не наваливается сонливость и нет ощущения камней в желудке. Спина болит, тазобедренные суставы и коленки ноют, шпора пяточная проснулась. Но все равно – хорошо! Обалденно хорошо!

Вот я шкодница и преступница, из дома сбежала!

Первые пару часов на работе – крутилась как юла, на энтузиазме. Бумажки туда, бумажки сюда, по складу прошла, то с тем сверила. А в первое же окно свободного времени до следующей машины, я села за стол в общем кабинете и взялась за телефон. Начала прозванивать объявления о сдаче комнат. Все записывала в блокнотик, обводила вопросительные и восклицательные знаки, прикидывая по памяти – что там за район, что за улица?

– Ты чего печеньками не хрустишь, как обычно?

– Голода жду. Мариш, кстати, я с обеда на полчасика задержусь, прикроешь меня?

– Опять в поликлинику?

– Нет, до центра добраться надо, а только на дорогу время уйдет. Дело не терпит.

– Прикрою, конечно.

Время получилось сэкономить. Подошла к грузовой машине, что уже заводила мотор, и просто спросила – могут подбросить или нет? Водитель кивнул, и я, прям балерина из балерин, полезла на верхотуру в кабину! Рабочие склада и охранник в свидетелях поржали в голос. А плевать! Я послала им всем воздушный поцелуй из окошка!

В центре обошла нужные точки – в бассейне купила абонемент, в спортивном магазине хороший купальник, в обычном магазине – тапочки и полотенце, в книжном – любовный роман. А потом засела в закусочной с потрясающей коллекцией блинчиков! Взяла с мясом и грибами, с курицей и жареным луком, сладкие с бананом, с шоколадной подливкой! С орешками и жирной сметаной! Плюс к обеду – чайничек облепихового чая.

Я не сумасшедшая, и не собиралась в один день устраивать несчастному организму голодомор, а бактериям кишечника смертельную терапию. В смене питания важна постепенность, и сегодня я начала с того, что собиралась поесть не от скуки, а с настоящим аппетитом. И не на бегу с перекусами, а осознанно наслаждаясь каждым кусочком. Наслаждаясь! И никакой вины за калории!

С пятницы пойду в бассейн – из всех физических нагрузок удовольствие получала только от плаванья. Поэтому к черту бег и гантели, хочу кайфовать, а не потеть! Вечером буду читать «нехорошую» книгу о любви и препятствиях!

Я вернулась на работу, привезла в благодарность Марише плитку горького шоколада и пошла в бой – сверять списки с реальностью. А в закутке у грузчиков внезапно играла музыка.

– Радио сделайте погромче! Прям чуть-чуть, с ним веселее!

И прошлась вдоль стеллажей, пританцовывая. А на зажигательном моменте еще и плечами подвигала и головой.

– Лерк, тебя на камеру снять и в цирке показывать, как слонихи танцуют.

– Ну снимай, ну и показывай. – Качнула бедрами, переступила на месте и подмигнула всей братии. – Я слоник фигуристый, мягкий, лакомый.

– Тя какая муха цапнула? Подменил кто? – Это второй отозвался, и совсем без подколки сказал: – Вообще-то ты ничего шевелишься. Про цирк дурака не слушай. Уверенности тебе не хватало, а так все где надо выпуклое и впуклое.

– Не, серьезно, прям головой повернулась, как не ты. Случилось что? В лотерею выиграла?

– Да какая лотерея! Бери больше. Проснулась я сегодня утром, лежу в потолок смотрю, и думаю… я ведь не кошка, у меня нет девяти жизней! Понимаете? Хватит трусить, хватит ныть, хватит на других перекладывать ответственность за себя! Ноги в руки и вперед. Посмеются, и что – умру прям? Нет. А от диабета запросто. Отвернутся и в спину плюнут, и что – я на чужое мнение тоже плюну. А вот если сама себя ненавидеть буду – беда реальная. Так что знакомьтесь, мужчины, с новой Валерией – доброй, веселой, пухленькой и неунывной! Кто танцует?

– Чердак у тебя знатно слетел…

Но так лишь один сказал, а остальные хмыкнули. Танцевать, конечно, не стали.

К концу рабочего дня у меня отваливалось все, и голод был зверский! Хотелось на косяк накинуться и сгрызть, как бобер, но я мужественно посмотрела в блокнот и поехала на два адреса – чтобы прямо сегодня. Договорилась не со всеми, а с одной риелторшой и с одной хозяйкой квартиры, где она и сама жила. Через агентство не получилось. Цена ниже, но меня сморщило от тараканов и запаха, а вот второй вариант понравился. Идеально – кажется. Разболтались, разоткровенничались – я хозяйке чуть ли не всю прежнюю жизнь выдала и страсть к переменам, она поведала в ответ о разлетевшихся из гнезда детях!

Цена терпимая, хватит. Тем более, что теперь вся зарплата моя, мама ее забирать не будет. Трачу, куда хочу! Сделала два захода в магазин, купила пару одеял, еды, фруктов на сладкое и устроилась в новой комнате… Одна!

Когда позвонила домой, то несколько минут не могла ничего объяснить, отодвинув от уха трубку подальше. Там уже все с инфарктами, с оторвавшимися тромбами, инсультами, там я уже ко всем на могилы ходить буду.

– Ма, через месяц позвоню еще, хорошо? За меня не волнуйся, я девочка взрослая. Бабушке и тете привет!

Около девяти вечера в дверь комнаты аккуратно постучала хозяйка:

– Валерия, я чайник поставила. Если хотите, присоединяйтесь.

Мой внутренний голос взвыл от счастья! Ко мне в дверь постучали! Постучали! А я могу открыть, могу не открыть, могу пойти на чай, а могу не пойти…

– Спасибо! Нет, я на ночь не буду больше пить!

Расстелила одеяла на полу, обложилась чищенными апельсинами, открыла роман:

– Лето было в разгаре…

Глава пятая

Когда ты на вызове – приходится спать. Фаза всего на четыре часа, но я со времен детского сада не переваривала такой режим.

– Кофе?

– Нет, спасибо.

Девушка отсоединила от меня датчики за несколько минут до пробуждения, потому я открыла глаза так, словно прилегла вздремнуть ненадолго. К счастью, ничего больничного в обстановке: просто комната, уютная, как гостиничный номер, и девушка – не медик, а хозяйка, что предлагает постояльцам завтрак и бодрящий напиток.

Валерия Донская несколько секунд ярко держалась в памяти.

– Минеральная вода без газа с лимоном есть?

– Есть. Сейчас принесу.

– Спасибо.

Напилась, отдохнула еще пять минут на кровати, потом упорхнула свободной птичкой гулять по городу в будний день. Попутно был план – заглянуть к подруге прямо на работу и утащить ее в кафе на обеденный перерыв.

Юля, она же Юла, появилась в моей жизни год назад. И не абы как! С моим характером друзей заводить трудно: одноклассники, одногрупники слишком прямолинейной и наглой, по их мнению, девочки сторонились – а меняться и подстраиваться мне не хотелось. Последний год, ради диплома зарывшись в библиотеке и просиживая то за столом в читальном зале, то за компьютером в отделе Информационной Сети, стала все больше и больше общаться с тамошней служащей. Юля помогала в поисках, активно подключалась к решению задачки, и так чувствовалось – импонировали мы друг другу на какой-то незримой волне.

– Я ситуацию вижу так, Соня. Человек оказался трус и подлец. Если его начал не устраивать брак, разочаровала жена, пропало желание – поговори с ней. Нет, он выбрал легкий путь: оставить плюсы семейного обслуживания, комфорта и гарантированного секса, а «сладкое» добрать на стороне. Узнала, естественно, – выгнала, развелась. Хочешь новых отношений – закончи старые и гуляй, а на двух стульях хитрой жопой усидеть… Думал, что самый умный! Не отрицаю, моя ответственность есть. Но мы должны были решить этот вопрос вдвоем, как взрослые люди. Обманывать – подло. Изменять – подло. А в итоге нехорошая женщина я, потому что не смогла сохранить брак.

Я уже и не помнила, как зацепилась тема, но помню свое обалдевшее состояние, когда услышала эту откровенность! Юля на эмоциях выдала мне боль, как близкому человеку, а я единственная из ее окружения, не стала оценивать и тем более осуждать.

– Соня, самое обидное для меня: он при всех фактах и доказательствах упорно твердил «ничего не было, ты выдумала, это у тебя с головой проблемы». У них связь в несколько месяцев, я эту уборщицу в лицо знаю, он сам спалился следами страсти на теле. А все равно, я не я, и лошадь не моя, это ты чокнутая. Он лишил меня права вылить весь гнев и обиду. Я не стала говорить о причинах развода родственникам, мне жалко его маму – она в свое время выгнала его отца из-за измены, а тут сын такой же оказался. Не хотела себе шлейфа жены-рогоносца, не хотела портить ему репутацию у общих семейных друзей. Больно, но его жизнь рушить не собиралась. А в итоге – осталась один на один со всем дерьмом. Повторю – не снимаю с себя ответственности, моя половина вины есть, но… как же мне хочется тупо… Что б у него хрен отсох ко всем чертям! Чтобы ему предательство таким бумерангом прилетело, и самого размазало. Чтобы он пожалел триста раз, придурок, и никогда больше преданной не встретил! Чтобы сам с рогами ходил, чтобы жизнь ему хороших пистонов проставила, и он до смерти думал, какую женщину потерял, и каялся, и жалел, и руки до локтей сгрыз.

Я засмеялась и Юля тоже. А потом мы вечером у нее дома устроили настоящий шабаш с уничтожением фотографий и оставшихся вещей съехавшего три недели назад мужа. Бывшего.

Так мы и подружились. Так после этого и стали общаться вне библиотеки. Через полгода Юла встретила другого мужчину, у нее роман, чувства, о бывшем забыла напрочь и была счастлива.

– Я влюбилась.

– Кто он?

Далеко от работы не ушли – рядом с огромным зданием бывшего посольства, а теперь городской библиотеки на той же улочке располагалось кафе. Май, тепло, уличные столики под тентами свободны и окружены клумбами, а народ мимо как бы ходит, и как бы его нет – не подслушает. А настроение движения, солнца, ветерка, шума – прекрасно! Я Юле выдала новость сразу, как и папе, и она выслушала все мои восхищения в адрес руководителя на новой работе.

– Соня, давай проясним – ты влюбилась в мужчину намного старше себя, красивого, приличного, и ты его как человека не знаешь.

– И что? Как я могу приказать себе не чувствовать то, что чувствую?

– Это гормоны, внешнее попадание в «того самого принца из мечтаний». Понимаешь это?

– Пусть так.

– Только глупостей не наделай, умоляю. Дай себе время. – Юля наставительно похлопала меня по руке. – Я тебе по своему примеру скажу. В мужа своего тоже так вот скоропалительно влюбилась, до постели через пять свиданий добрались, а до свадьбы через два месяца – а результат? Я горько пожалела, что не узнала его хорошо, какой он человек, какие у него ценности и принципы. Потратила годы, пока он мной пользовался и в конце предал. Обожглась. С Мишей все по-другому. Думаю, он скоро мне предложение сделает, все к этому идет – при том, что мы даже еще не живем вместе. Чувствуешь разницу?

– Юля, рада за тебя!

Та посмотрела на часы, сверяя оставшееся время обеда:

– Полчасика. Расскажи о работе, а то так ни слова не услышала – что за контора и как ты там справляешься не по специальности? Что делаешь, объяснить можешь?

– И могу, и не могу. Так все странно… Если по сути – служба психологической помощи. Но не классическая, а как бы негласная, когда человек даже не подозревает о вмешательстве.

Посмотрев в нахмуренное лицо, поторопилась объяснить дальше:

– Внутренний голос. Тот самый необходимый толчок. Руки, в которые себя надо взять. Сила воли. Взгляд со стороны. Пробуждение. Понимание, что жизнь одна. Услуга «трезвый водитель» ровно на сутки. Представь, что тебя накрывает все это разом, и ты расширяешь свое сознание дальше прежних рамок. И один раз расширившись, обратно уже не втиснуться и не запудриться так легко. Так вот, моя работа – стать тем самым внутренним голосом и повысить громкость. Только не спрашивай, как это делается – сама не знаю.

– Это же фантастика какая-то.

– Вроде того. Знаешь то странное анкетирование, которое мне подсунули как обязательное при собеседовании в турагентстве?

– Его все проходят, и я, когда в библиотеку устраивалась, тоже листы заполняла. Гос.опрос какой-то, статистика. Через пять лет обязательный повтор.

– Я там чего-то наотвечала, что меня вдруг вызвали пройти дополнительные тесты. А потом – медицинское обследование. Результатам удивились. Я теперь понимаю почему – в штате сотрудников не много, до моего появления самой младшей было тридцать пять, а младшему сорок пять. Я в стаю влетела, как птенчик – со своими двадцатью четырьмя годами. Возраст – показатель не просто так, это необходимый уровень зрелости психики, ментальная устойчивость и еще чего-то там… Самая старая сотрудница – Марта, ей семьдесят… кстати, есть варианты, почему при всей субординации она начальника Вадиком зовет?

– Она не его мама?

Я удивилась, но резонно качнула головой:

– Не думала, но версия! Ее саму все называют без отчества, потому что она его терпеть не может. Храниславовна. Для всех – Марта. Я не до конца поняла, какое негласное положение занимает, но тыкает она всем, обращается без отчеств и командует лихо.

– Точно – мама.

Я прикинула в уме сроки и засомневалась:

– Не знаю… Вадим в контору попал не очень давно, так говорят, а она накопила стажа лет тридцать. Да и донесли бы уже, не скрыть, а сплетничать у нас любят, как и везде.

– Тебе там нравится?

– Очень.

– Еще и недели нет, всех подводных камней не знаешь.

– Да.

– Вредность, штрафы, законодательная ответственность?

– Знаю только то, что прописано в договоре и уставе.

– Уволиться можешь, когда захочешь?

– Могу, если не врут.

– Тогда спокойна. Поживем – увидим. Я всегда выслушаю, ты знаешь, Соня, так что в любое время по мере сил к твоим услугам!

– Взаимно!

И чокнулись бокалами с почти допитым молочным коктейлем.

Глава шестая

Знаю, многие считают себя умнее, чем есть на самом деле. И точно скажут, выслушав чужую историю, что сами бы на месте «дурака» на провокацию не попались. И я не исключение. Меня спровоцировали, и я подожглась, как бенгальский огонь, ярко начав излагать свой взгляд на вопрос. Допустила глупость – разозлилась на категоричное утверждение Валешиной, что мой утренний комплимент коллеге-мужчине чистой воды желание «подлизать» как ему, так и всем, кого надумала хвалить сегодня и в прошлые дни.

Меня взбесило слово – «подлизать» попахивало отвратным физиологическим подтекстом, и я уже задним числом спохватилась, что она нарочно поддела, а теперь наслаждалась объяснениями. Ну и ладно! Начала лекцию, так придется продолжить.

– А я хочу замечать хорошее и говорить о хорошем. Олег Петрович, скажите, я отметила, что новая стрижка скинула вам лет десять, вы подумали, что я нарочно это сказала? Хочу чего-то от вас?

– Нет.

– А зря. Я нарочно сказала, и кое-чего точно хотела! Вы должны знать, как она вам идет. Должны знать, что заметно помолодели, похорошели, что новый стиль к лицу. Хочу от вас главного – знайте, что привлекательны.

Олег Петрович, сидящий через пять столов от меня, неловко заерзал на месте. Контролер по должности, возрастом за шестьдесят, муж, отец и дедушка одного внука, смутился и стал посматривать в сторону выхода – лишь бы сбежать из эпицентра внезапного внимания.

Я продолжила:

– Хлебом не корми, а сказать гадость о чем-то мы время найдем обязательно. Обязательно заметим, как кто-то ходит с затертыми локтями на пиджаке или немытой головой. Откроем рот и цыкнем на нечищеную обувь или спросим с беспокойством про нездоровый цвет лица. А наоборот – трудно что ли? Мало увидеть – скажи, похвали, дай знать, что хорошее – заметно окружающим.

Возмущение словом «подлизала» никак не выветривалось, и я встала. Начала ходить между столами, на время забыв про отчества:

– Вероника чудесно подчеркивает макияжем свои красивые миндалевидные глаза, тонко, естественно, и со вкусом подбирает бижутерию. Ее образ такой гармоничный, всегда смотрю и любуюсь, сама женственность. У Георгия меня восхищает осанка. Как всю фигуру держит. Это похвально – заниматься спортом и держать себя в форме, ведь к наросту пивного живота не нужно прилагать усилий, а тут сила воли и дисциплина. Аня очаровательно улыбается, искренне и солнечно. Олег, как я уже сказала, изменил стрижку – и очень удачно. В него жена еще больше влюбится, а в отношения добавится капля здоровой ревности к тем, кто может на такого викинга глаз положить. Виктор – умеет рассмешить, отзывчив и душевен, чувство юмора не отнять. Светлана в этом похожа с ним, только ее шутки саркастичнее, чуть злее и с большей перчинкой, что тоже здорово, свой характер. Валентин начитан, уместно пользуются метафорами и цитатами, чтобы ярко передать мысль. Марта аристократична и ее взгляд покоряет тем, что излучает достоинство, спокойствие, мудрость и понимание. И это поразительно не сочетается с теми словесными выражениями, что иногда себе позволяет достопочтенная дама. Оля, – я не прошла мимо зачинщицы Валешиной, остановившись прямо напротив нее и обращаясь лично: – у тебя чудесный смех, грудной, теплый, такой переливчатый! Ну вот почему об этом надо молчать? И даже если не глобально, а по мелочи каждый день – красивый маникюр, галстук под цвет глаз, хорошее настроение, удачная мысль, меткое слово, новые сережки, – да что угодно, что можно заметить, сделать искренний комплимент и не постесняться выразить эмоции. Я не собираюсь бояться, что Олег Петрович про меня гадости подумает… девушка клеится, девушка ищет выгоду, девушка хочет казаться хорошей, умасливает мое эго – ну не может же она просто так расточать мне комплименты. Подвох где? Почему мы настолько отвыкли видеть и принимать позитивное, что за добрым словом ищем нехороший мотив.

Марта подняла сухую ладонь, вежливо прерывая, и я замолкла.

– Сонечка, почему же сразу нехороший? Неправильный. Мужчина, как ты сама перечислила, может подумать, что ты флиртуешь. Себя нарочно выставляешь выгодно – милая и добрая девочка.

– И что? Я милая и добрая девочка. Флирт – игра, ничего не имею против. Всем приятно.

– А ложные надежды?

– Почему ложные? Если мужчина сам свободен, сумел зацепить интересно, я к общению открыта.

Валешина меня за что-то невзлюбила. Чуяло сердце – не по жизни такая, а я раздражаю, лично, и ей до ужаса хочется задеть побольнее. Она саркастично процедила:

– В три смены работаешь?

– На что намек – понимаю. Но не могла бы ты задать вопрос точнее, если есть смелось назвать все своими именами.

– Много у тебя ухажеров?

– Трое.

Валешина от внезапного восторга рот приоткрыла, будто я озвучила собственное грязное клеймо «шлюха» во всеуслышание. Марта поправила:

– Ухажеров, Оля, а не любовников. Разницу терминов знать надо.

– Извини, Софья Николаевна, теперь понимаю. Была не права, когда подумала, что ты медом мажешь для хорошего к себе расположения, как говорят – без мыла лезешь… Что руководителю нашему во влюбленности призналась ради его лояльности, и Вадим Михайлович в итоге не был строг с новенькой и несмышленой. А ты без подвоха? Не подлизываешь, а запала?

Кто из нас здесь взрослый человек? Я посмотрела сначала на Марту, потом перевела взгляд обратно на лицо оппонентки, застывшее со странным ожиданием ответа. Она меня опять на что-то провоцирует? Не люблю игры в недосказанность, поэтому развела руками и сказала со всей силой недоумения:

– Ольга Александровна, а что, в это нереально поверить? Вы тут без глаз и ушей ходите? Он же внешне красив, плюс манеры, голос. Не знаю, что поглубже с характером, но с первого взгляда сшибает. Признавайся – что за мухлеж с подобным риторическим вопросом? Сама влюбленная? Решимости моей завидуешь? Чего так смотришь?

Валешина красными пятнышками пошла, а Марта прихрюкнула усмешку сквозь губы, которые свела бантиком. А общая зала в мелких движениях притихла. Я обернулась на вход и увидела в широкой арке Вадима. Он спокойно стоял и ждал, не делая замечаний за нерабочее поведение на рабочем месте. И за глупую женскую перепалку.

– Вадим Михалыч, представление закончено. Если задержала начало вашего выступления, извините.

– Было бы срочно, перебил. Ольга Александровна, я как раз хотел обсудить результат по Смирновой, ваш вызов месячной давности. И вы, господин викинг, пойдемте ко мне в кабинет. Там проанализируем детали.

Тот быстро нашел папку в столе, а несчастная Валешина стала совсем пунцовой и на меня бросила взгляд с ненавистью. Хотя я ничего плохого не сделала. Что, обличила ее как воздыхательницу? Так пусть не роет другому яму!

Проводила глазами всех троих – руководителя, оператора и контролера, с удовольствием отметив, что Олег Петрович довольно провел пальцами по своим подбритым вискам… пусть думают, что хотят, а я попала в цель комплиментом! Может, он давно мечтал натворить на голове что-то не по возрасту лихое, и прическа «старый пердун» его вымораживала? Чистой воды правда – не только внешне, он по самоощущению помолодел. А я добавила, влепила по мужскому самолюбию лестной оплеухой, и ничуть не жалею.

Глава седьмая

– Сонечка, тебе нравится?

– Я не могу принять такой подарок.

И в глазах Володи-технолога отразились сначала непонимание, а потом озарение:

– Не думай, что я хочу обязать тебя чем-то и… это просто подарок, от чистого сердца. Ты скромная девушка, знаю, но все же прими. Не думай о цене и прочих глупостях.

Я вздохнула и посмотрела в открытую коробочку. Фирменная, из дорогого картона с пластиковыми вставками и толстой книжечкой инструкции. А посередине – телефон-раскладушка. Смотрелась дорогая и не всем доступная диковинка, как ювелирное украшение – алый блестящий корпус, на крышке экранчик часов с кантиком из «бриллиантовых» страз. Это шик! Дорого, со вкусом, уже миниатюрного размера если сравнивать с прошлым поколением сотовых телефонов.

– Вов, я не скромная девушка. Я не думаю, что если возьму, то буду обязана отплатить тебе чем-то особенным. Стоимость подарка не смущает. Мне он просто не нужен.

– Не понимаю.

– Если бы тут лежало колье из подлинных изумрудов, стоимостью в полмиллиона, я бы тоже отказалась – мне не нужны вещи, которые мне не нужны. Верни в магазин, если есть такая возможность.

Он молчал и смотрел на меня со смесью недоумения и легкого ужаса. Даже жалко немного стало, потому что Володя-технолог знал один инструмент ухаживания, и он назывался «дорого». У нас это пятое свидание, и на третьем я поняла нехитрую тактику – он повышал градус финансовых вложений, начав с розы и похода в хорошую кондитерскую, а этим вечером доведя меня до ресторана и преподнеся вдруг это – сногсшибательный по дороговизне подарок. И лукавство есть – сказал, что ничем себя не обяжу, но по глазам видно – рассчитывал кавалер после «подвига» хоть на что-то. Между нами и поцелуя не было, я не позволяла себя даже обнять… Володя бахнул козырь! Коронный удар, после которого у меня от восторга подкосятся ноги и я в его объятия упаду.

– Извини, если обидела. Это очень щедро, по-царски, никто и никогда раньше мне не дарил подобного. Но не могу принять. Не нужен мне телефон.

– А что… что тебе нужно? – Бедный Володя-технолог сидел, как оплеванный. Ответа не дождался. – Я отойду ненадолго.

И вышел из-за стола, направившись к туалету.

Я не соврала Валешиной о том, что у меня было три ухажера. Внешность яркая, привлекать умела, и знакомиться пыталось гораздо больше, чем в результате с этими попытками справлялось. Забавно, но с начала года три кавалера оказались тезками, и Владимиров я различала по профессиям. Технолог – соответственно, старше меня на семь лет, хорошая должность на заводе шампанских вин, деньги есть, воображения нет. При знакомстве зацепил тем, что с увлечением рассказывал об особенностях бутылок. Я углядела в этом знак подлинной увлеченности делом, а позже оказалось, – тем особо других нет.

– Надо мне было не соглашаться на свидание, а увидеться и сказать, что больше общаться не хочу…

Адресовала это красивому телефону, закрыла крышечку и задумалась о чувствах. Второй Володя – менеджер по персоналу в одном ресторане, третий – держит свою лавочку по обработке и печати фотографий, сам же там и работает в одной из смен. Хорошие люди, достойные шанса, и не просто так я их держала на дистанции в личном плане, позволяя только ухаживать – уважала себя и их. Вдруг так получится, что из симпатии вырастет большое чувство? А оно не вырастало. Поклонники отпадали со временем, не выдерживая испытаний… Я опять посмотрела на коробку, а потом на спинку пустого места напротив. Загадка. Представила на минуту, что здесь бы сейчас Вадим сидел, пресловутые бабочки в животе запорхали бы как обкуренные – куда лететь – плевать, несет и все тут.

Прищурилась и подключила воображение. Образ руководителя нарисовался за этим же столиком, только килограмм десять я ему накинула лишних, добавила скошенный подбородок и полноценную плешь, темноту в подглазьях утяжелила мешками. А во всем прочим оставила прежним – широкие брови, яркие глаза, вежливое обращение и приятный голос. Влюбилась бы? По характеру, возрасту, темпераменту – тот же Вадим Михалыч!

Неправильно запасть лишь на красоту!

Но почему тогда ни разу в жизни прежде не испытывала подобных эмоций, глядя на других? Не уродов, эффектные попадались. Голос разума говорил – многие женщины мечтают однажды встретить судьбу, и желательно так, чтобы сразу было понятно: Он. Вторая половинка, любовь до гроба, свой человек, родная душа, единственный. Никакого права на ошибку. Сомнениям тоже места нет. Узнавать друг друга поэтапно и долго не хочется, – а в омут с головой да! Жизнь – одна. Это – любовь. Да гори оно все огнем, если хоть что-то меня остановит! Я, Софья Истрова, считаю себя умной девушкой, но почему, оставаясь трезвой в этих рассуждениях, чувствую, что меня мои же обкуренные бабочки подцепили и несут над землей? Голову потеряла!

Володя вернулся, но на место не сел.

– Ты очень красивая, Соня, но очень тупая.

Забрал коробку и ушел, бросив напоследок, что по счету он заплатил – на этот раз пополам. Предупредил. Ну и ладно, на всякий случай на любое свидание я всегда брала деньги.

Глава восьмая

Я стояла даже не на пороге, а в тамбуре перед входной дверью, и ужасалась открывшейся картине. Вещи свисали с потолка. Стеллажи, полки, антресоли, верхние поверхности навесных шкафчиков – все буквально забито до отказа всем! Воздушного пространства квартиры очень мало, тропинка, вместо коридора, пятачок на кухне и в комнате, балкон завален настолько, что не видно света через окно!

Вся моя жизнь – хлам. Вся моя жизнь – помойка. И в голове тоже самое, что во внешнем жилище. Я сливала деньги в ничто, душевные силы в ничто, обрастала грязью, мусором, заводила плесень и тараканов буквально, как в физическом, так и в ментальном мире.

– Проходи, Ань, тапочки слева.

А сама протиснулась к кухне, чтобы освободить хоть один из стульев. Этот почище – на нем стопка журналов о кино, коробка карандашей, старая газета, остаток скотча и… да чего только на нем не было! Мало того, что бардак, вещи лежали вперемешку – продукты могли найтись в зале, посуда на балконе и в ванной, расческа под раковиной!

Моя бедная коллега и подружка приходила ко мне в гости из вежливости раз в месяц.

– Римм, дай тарелку, я персики помою и выложу. Чая не хочется, и так жарко.

Парочка чистых блюдец лежала, где положено – на сушилке в шкафчике. Но как бы чистых – тыльная сторона аж липкая от налета. Стыдобища такую в руки давать. Кружки коричневые изнутри, чайник с накипью, в коробку с чайными пакетиками просыпалось что-то вроде муки или крахмала, – я бы сослалась на экваторную жару, лишь бы не пробовать чая в таких гостях. А помыть персики… только навесу, чтобы ни один в жирную раковину в гору посуды не шлепнулся. А дуршлаг почему с налетом? Макароны не отмылись?

– Ань, давай подождем с персиками. Можешь просто выслушать меня?.. Я умру, если не выговорюсь. Умру, если не избавлюсь от всей этой дряни в башке!

Девушка приткнула пакет на угол стола, села на табуретку и с удивлением кивнула.

– Ты только не думай, пожалуйста, что я тебя сейчас как помойку использую, и нечистоты в свободные уши вылью. Мне поддержка нужна. Понимание. А ты настолько добрая и вежливая, что я надеюсь на эти твои качества как на лекарство. Ко мне ведь уже много-много лет никто не приходил в гости больше двух-трех раз. И вообще люди исчезали из жизни.

– Римма, ты чего? У тебя случилась беда какая-то? Я выслушаю, конечно!

– Беда? В классическом понимании – нет, а по сути – да.

Я чуть повернулась и увидела себя в отражении стеклянной вставки в кухонной двери. Еще тридцати нет, а тело превратила в… тоже свалка, тоже бардак, грязь и запущенность. Когда волосы последний раз стригла и уши чистила? Когда к зубному ходила? Красилась? Спала на чистой подушке, чтобы таких прыщей не заводить? И ела мусор, забив все органы химозной дрянью и пустыми калориями.

Кошмар! Жуть и кошмар!

Бросив взгляд на хлебницу, я сняла с нее пачку слипшихся от жирной пыли книжек.

– Ань, этим детским сказкам четверть века. Я их любила читать, я картинкам детали пририсовывала. Они мне дороги, как память, а еще я иногда думаю – раритет. Букинистическая ценность. Плюс лет тридцать и за баснословные деньги продам.

Положила на пол, взялась за алюминиевую кастрюльку.

– А это мамина вещь. Она еще ей в молодости служила, а с того года, как я от бабушки в наследство эту однушку получила и стала отдельно жить, служит и мне. Готовить в ней вредно, она старая и страшная, но в голове моей сидит убеждение – семейные вещи выкидывать кощунство! И зачем покупать новую, когда старая целая, ничего себе богачка нашлась. Мама ей пользовалась бережно, мама умела быть хозяйственной, мама умела сохранять, чинить, переделывать, а не выкидывать вещи.

Оставила кастрюлю в покое. Достала плетеную корзину в виде утки – громоздкую и уродливую.

– А это, Аня, подарок. Лет тому десять назад на день рождения тетя преподнесла. Я делала вид, что мне он очень понравился! Она эту утку везла аж с Побережья, в сумку или чемодан не засовывала, чтобы не сломать и не испортить, в самолете с ней на коленках просидела, в автобусе везла, еще две недели пылинки сдувала и детям не давала трогать, а то подарочный лоск утратится. Лак с лозы сойдет. Вот скажи, как у меня может подняться рука расстаться с этой вещью? Тетя вообще в другом городе живет уже, здесь не бывала ни разу, она и знать не узнает, что утка на помойку отправилась! Больше скажу – она забыла, что когда-то мне дарила ее. А у меня в голове пудовая гиря, как якорь, держит свой долг благодарности. Подарки – ценны, на них потратились деньгами и вниманием, выбрасывать, все равно что в душу дарителю плюнуть.

Корзину поставила не на место, а на пол. Наклонилась и вытащила из-под стола картонный ящик.

– Здесь обрезки из кожи, старые пояса, перчатки, порезанные на материал сумочки. Я когда-то браслетиками увлеклась и делала кулончики и брелоки. Хобби давно забросила, а ценные запасы жалко выкидывать. Я ведь лоскутики подбирала, у коллег, друзей и родни старые кожаные вещи выпрашивала. По барахолкам ходила. У сапожников обрезки клянчила. Каждый раз на коробку смотрю и с теплотой вспоминаю, сколько азарта и вдохновения было найти кусочек нужной толщины и оттенка, сколько удовольствия от прикладного творчества испытывала. А если завтра проснется желание снова этим заняться? Я же локти искусаю, когда не обнаружу своего сокровища под столом! Это пригодится, обязательно, но не сегодня. Уже много лет не сегодня, но когда-нибудь!

Подпихнула коробку обратно ногой, задвинув подальше, и с улыбкой вытащила коробку, что стояла рядом:

– А это сокровище иного порядка – электрическая шашлычница! Два раза пользовалась. Замучалась возиться, отмывать, мясо дымком все равно не пахло и корочек не было. Не шашлык совсем, а я покупала только ради этого, чтобы дома как на природе. Столько денег отдала… магазины оббегала, пару месяцев решалась и мучилась с выбором. Хрень настолько бесполезная и электричество жрет, что ее и бесплатно никто не заберет. А меня жаба душит выбросить. Я же – купила! Я тогда немного получала, стажерские, сумма в ползарплаты! Рука не поднимается.

Запихала и вторую коробку обратно. Из-под полотенца выудила вскрытую пачку сахара.

– Если тут покопаться, а потом в зале, на балконе, в ванной и коридоре – таких можно найти штук сорок… нет. Не конкретно сахара. Рис, овсянка, соль, чечевица. Всякий раз не помню – куда положила, куда задвинула или пересыпала? Покупаю новую пачку, открываю. Варю, например, кашу. А завтра в этом океане я навсегда теряю ее. Иногда находится. Иногда даже подъедается. Но факт есть факт – бардак множит бардак, и черная дыра хаоса поглощает. Кстати, еду выбрасывать нехорошо. Святотатство.

Полотенце само рядом с сахаром попалось, его за краешек и приподняла:

– Бесплатно дали при покупке в хозяйственном, акция у них была. Некрасивое, махровое. На нитки края распустились, цепляет везде – но ведь даром досталось, глупо не пользоваться, да? Экономия. Нет, честно, Ань, я очень хочу купить новые полотенца на кухню, нормальные. Эти на тряпки пущу, круговорот ткани в хозяйстве, но я вспоминаю об этом только дома. А потом быстро забываю.

Оставив все, я внимательно посмотрела подруге в лицо. Та сидела с приоткрытым ртом и абсолютно ошарашенным видом. И я стала объяснять главное:

– Вся эта квартира наполнена семейными реликвиями, обязательствами перед подарками, памятью прошлого и возможной ценностью будущего, жадностью потраченного, рациональностью полезного, страхом и неуверенностью, что, если завтра мне что-то понадобится, а я так глупо это выбросила вчера. Я трачу массу энергии на поиски предметов, массу сил на попытку вспомнить, куда и что положила, время уходит на попытки уборки и чистки, попытки упорядочить склад. Во всем этом нет воздуха, пространства, меня пожирают вещи, Аня, и бытие определяет сознания – в моей жизни нет места… новому, чистому, ясному, минимальному и простому. Тому, что мне на самом деле нужно. Я теряю концентрацию, мои мысли перепутаны, память забита. Хочется иногда отмыть тарелку до блеска и поставить ее, красивую, на кружевную салфетку. Но в этот же миг я понимаю тщетность этого желания эстетики. Все равно, что бомжу жемчужную запонку дать – ему ее даже наколоть некуда, и джентльмена она из него не сделает. Так что фиг с ней, с тарелкой, и стараться не стоит.

– Римма… но вот ты сейчас это говоришь, осознаешь, что проблема есть…

– Я осознала главное, подруга: я не кошка, у меня нет девяти жизней. Помоги мне, пожалуйста, все перетаскать на помойку. Сейчас за пакетами для строительного мусора сбегаем и прямо не глядя ни на что, все выбросим. К вечеру грузчиков вызову, чтобы с мебелью помогли, и техникой. Не пожалею ни плиту, ни холодильник, ни стиралку в ванной. А остальное – к черту. С зарплаты куплю две новых табуретки для себя и для гостя. Куплю такие, как хочется, какие понравятся по-настоящему, и только две. Одежду, обувь, продукты – все к черту! Чтобы ни одной мысли не зацепило на подумать «а может это стоит оставить?». Съедим только персики прямо сейчас, они единственные стоят того. Так что, Ань, поможешь мне?

– Римма, ты, конечно, даешь… но я тебе точно помогу! И не только потому, что хочу помочь, а потому еще, что я никогда в жизни таких радикальных вещей не делала, как все подчистую на мусорку вынести!

Я кивнула.

– Да. А еще я попрошу у мамы денег взаймы и завтра утром тут толпа отмывальщиков будет. Чтобы до бетонных стен и голых проводов все содрали. Ни клочка обоев, ни куска линолеума не оставлю в память о прошлой жизни. Ничего… первое время мне будет полезна настоящая аскеза. – Задумалась немного, и трезво добавила: – Прокладки и туалетная бумага. Вот то единственное, что я пока что готова оставить. Давай пакет, я аккуратно помою по штучке.

Аня протянула персики и огляделась. В глазах возник восторг разрушителя. А уж как я этим загорелась! У меня впереди новая жизнь и ни капли сожалений об утраченном! С таким облегчением смывают грязь с тела, дают коже дышать, промывают глаза, откашливают мокроту из легких, промывают желудок и облегчают кишечник!

Аня не ушла домой, даже упахавшись до состояния без ног. Мы вместе дождались вызванных срочно грузчиков, наблюдали, как те за дополнительные деньги разбирали самую громоздкую мебель на составные и спускали вниз. Я сразу предупредила – везу на выброс, так что, если кто что хотел оставит себе, пусть в кузове отдельно складывают.

– Пошли ко мне чай пить, Римм? Потом такси вызовешь и до мамы с ночевкой поедешь, а я тебя первая ужином покормлю. Коньячку можем выпить, отпраздновать!

– Давай!

Я залихватски махнула рукой, в которой держала тощую папочку с документами. Ключи в кармане, наличка тоже. Я даже кошелек выбросила. Завтра, как магазины откроются, еще и одежду в урну суну – новую в примерочной одену и не сниму.

– А зонтик? А аптечка? Римм, кажется, мы прям совсем-совсем ни про что не подумали.

– Никаких зонтиков. Будет дождик, буду решать. Каждая вещь, вплоть до булавки, в этом доме отныне будет появляться осознанно. Все, пошли коньячка накатим!

Глава девятая

Минералка с лимоном уже стояла на тумбочке. Я выпила весь стакан, едва проснулась. Домой или не домой? Провалялась минут пять, соскочив мыслями на вчерашнее финальное свидание с Володей, с телефоном и решением – мне со всеми ухажерами нужно распрощаться. Не пойдет у нас, без шансов. Мурыжить и их и себя, только издеваться.

– Софья Николаевна, здравствуйте. Задержитесь, пожалуйста.

Я только из комнаты вышла, как в полном недоумении обернулась. Вадим выходил из дверей дальше по коридору, с листами отчета в руках и махнул ими в сторону. Я собиралась в арку холла, а он указал на арку заднего дворика. В этом полугостиничном-полубольничном корпусе много красивых уголков, чтобы расслабить психику.

– Здравствуйте. Вы что, по мою душу нарочно пришли?

– Нарочно. Расшифровку самую свежую читал, едва напечатали.

– Опять радикально сработала?

Он так улыбнулся, что я не поняла – стружку критикой снимет или по голове погладит за успехи? Пошла за ним до крытой беседки, сев на лавочку и прикусив язык. Только бы не начать болтать, о чем не надо болтать.

– Валерия Донская. Предыдущий вызов. Расскажите мне о возможных последствиях ее решения сбежать из дома. Гипотетически, просто порассуждайте вслух.

Я надолго не задумалась:

– Ее родственницы могут по-настоящему обидеться, проклясть, и когда ей очень-очень понадобится помощь, даже на звонок не ответят. Валерия может стать виновницей инфаркта тети, бабушки, мамы, без шуток, и быть обвиненной в смерти. Она может потерять работу, лишиться средств и вернуться домой, попав в условия еще более жесткие из-за обиды и мести. Что еще? Депрессия может прийти из-за одиночества, Валерия не привыкла жить вне семьи, в первое время будет страшно, неуверенно.

– А если без резких движений – как она могла поступить в эти сутки?

– А никак. В подобном окружении ее мигом бы затянули обратно. Попыталась бы она по чуть-чуть границы отстаивать, но с возрастными людьми редко можно адекватный диалог строить, тем более, что мать – не подружка, сам статус «родительницы» – это корона. Не достучаться. Мечты бы высмеялись, пищевые привычки не поменялись, пыл к переменам угас. Я лишь отсекла у Валерии чувство вины и дочернего жертвенного долга, позволив ее храбрости действовать без груза. Она смелая!

– А Римма? – Вадим глянул в бумаги бегло и на самом деле не выискивая фамилии. – Тартова Римма. Ее случай?

Я улыбнулась. Неужели Вадим Михалыч, севший на лавку напротив, нашел повод ненадолго увести взгляд? Только вчера представляла его – потолще и полысее, а он меня прямо днем на работе словил. И сидит здесь бессовестно привлекательный. Я тоже нашла повод и немного помолчала, думая не над свежим вызовом, а подмечая детали.

На верхней губе справа есть еле заметный провал. Не шрам, но вот будто была ранка, что затянулась не до первозданной ровности. От ушей к нижней челюсти на коже легкая россыпь оспинок. Очень близко и гладко выбрито – поэтому видно. А темнота в подглазьях – она вообще на верхних и нижних веках. Кожа на тон смуглее, вот и кажется, что запылился бессонной ночью.

– Римма уже сильно потратилась, пусть у матери, но в долг влезла. Несколько дней может повонять без сменки, косточки на полу отлежать. Поголодать вечерами без холодильника и пить воду из-под крана. Впереди еще больше трат.

– Почему не нашлось другого решения?

– Если думать, что оставить, а что выбросить – затянулось бы на недели. И сколько терзаний в вопросах «понадобится или на свалку?». – И усмехнулась. – Название житейского закона не помню точно. «Грязная чашка» или что-то похожее. Стоит поставить ее в раковину, не помыв сразу, через день обнаружишь тотальный бардак вокруг. Грязь и мусор живучи, как сорняки, с корнем рвать надо. Нельзя ей было даже линолеума оставить, потому что… – запнулась, подбирая слово. – Чтобы ни одной черточки в мозгу от прежней обстановки не осталось. Чистый лист для Риммы. Могла бы – даже двери и окна вынесла! Но они изначально не купленные, а типовые, вместе с домом сданные лет десять назад. Не критично.

И замолчала, выжидая его вывод. Неужели повторит «вы достаточно умны» и «варианты помягче»?

– Софья… Николаевна. В своих решениях вы такая же рисковая?

– С какой целью интересуетесь?

– Любопытство.

– А вы в своих такой же тихий и осторожный? «Любопытство» – не цель интереса, а его синоним. Вы аккуратно увиливаете от ответа, Вадим… Михайлович.

– Считаете осторожность слабостью?

– Если ваш взвешенный и мой радикальный подходы довести до крайности, то хорошо никому не будет. Риск и осторожность – инструменты, а слабость или сила как раз зависят от умения ими пользоваться.

Он вгляделся в меня, не сводя глаз с лица, и опять спросил:

– Не страшно однажды узнать, что из-за вашего решения пострадали другие люди? Думаете, – рискуете лишь собой, а последствия вдруг сказываются на близких.

Я пожалела, что не поддалась искушению и не заглянула на страницы газетной хроники, когда папа нашел информацию на страницах. Нет, правильно сделала и додумывать не собиралась.

– Вадим Михалыч, я, конечно, сейчас брякну так брякну, но… вы не про свою погибшую жену случаем вспоминаете, задавая такой вопрос? Она стала жертвой чужого решения?

– Нет. Это несчастный случай.

– Если задела, извините. А что касается страха… мы живем среди людей и своими поступками, любыми, кого-то, да задеваем. Та же Валерия – она сделала плохо маме. Возможно, потеряв смысл жизни в лице дочери, эта женщина быстро угаснет, заболеет, умрет на зло. Что за что платить приходится? Некоторых последствий не предугадать, как сильно другие отреагируют, тоже не всегда ясно. А страх из-за этого пожрет всю жизнь? Ну уж нет!

– Выводы из личного опыта или насмотрелись?

Мне аж весело стало. Со стороны наверняка анекдот – сижу здесь, умничаю, а сама «зеленая», в сравнении с его возрастом.

– И так, и так, а главную мудрость подчерпнула из устойчивого выражения, а не из книг великих философов…

Вадим опустил глаза на листы, но не на строчки, среди которых эта фраза точно была:

– Вы не кошка.

– И жизнь одна.

Глава десятая

Два выходных до следующего рабочего дня. Может, другим это время требовалось для восстановления, или с психикой были скрытые побочки, которые нуждались в устранении, но я промаялась. Давно не случалось такого, чтобы я не находила себе места или занятия…

Вытащить на прогулку Юлю-Юлу не вышло. Ее планы познакомить с практически женихом, провалились из-за его занятости на работе, а теперь и ее семейные обстоятельства догнали – мама приболела, не до развлечений с подругой. Отец закопался в книгах и бумагах, к сестрам не хотела, бродить одной в пасмурную погоду – не улыбалось.

Да что со мной? Любовное томленье, синдром, с которым пока не сталкивалась? В теории знала – мы, женщины, очень склонны к фантазиям. Один внезапный взгляд, одно брошенное слово неделю назад от мужчины, который нравится, и пища воспаленному мозгу обеспечена на много дней! А что он подумал, а зачем он это сделал, а почему в тот момент, а как я выглядела, а вспоминает ли он ту нашу короткую встречу?

Я сидела в своей мансарде вечером, накануне нового рабочего дня, и понимала – разговор с Вадимом не собирался выветриваться из головы. А вот почему он пришел в корпус – только ради проверки нового вызова? Он так всех операторов время от времени контролирует? А зачем спросил рисковая ли я? Чего хотел выяснить? Про гибель жены сказал без мрачности в голосе, – отболело уже, или он заморозил все свои чувства? Он, он, он…

Никакой трезвый взгляд со стороны не помогал мне избавиться от проживания наиглупейших состояний. И в тоже время вся таяла, вспоминая, что несколько минут мы сидели наедине друг с другом, разговаривали, и Вадим смотрел на меня со сдержанным любопытством.

Как со мной работать? Не доставлю ли я проблем? Не посыпятся ли вызовы порушенными в хлам жизнями из-за Сони-мясника?

– Нет, он не это прощупывал взглядом!

И швырнула подушку под скошенный потолок. Напридумываю, и ладно! Я готова к разочарованию, но прямо сейчас буду только мечтать!

До одиннадцати утра все засиделись за скучным и рутинным – день поисков. Я даже не пыталась вникнуть, как все работало, но некая программа на монитор выводила картинки, цитаты, отдельные слова, значки, фотографии природы или животных, и нужно нажимать мышкой «плюс» или «минус».

Как находились люди? Кто понимал и принимал сигналы о том, что им нужна психологическая помощь извне? Как они подбирались под оператора и на что влияет этот набор? Свихнуться же! И Юла, сказав «фантастика» – не выразила всего масштаба.

О тестах, которые до сих пор в обязательном порядке проходит все трудоспособное население, отец рассказывал – их ввели за год до его выпуска из школы. О компьютерах никто и не слышал еще – а служба уже была? Государственной тайны нет, подписку о неразглашении не требуют – хочешь, рассказывай, чем занимаешься. Официально контора все равно зовется «Муниципальная служба ментальной помощи», по трудовому договору оформляют, зарплату платят, а что способ, мягко говоря, похож на переселение душ… да кому это интересно? Психологическое образование работников? Хоть пять высших имей и годы практики, но только тот самый тест определяет – можешь ты потянуть или нет. С одной стороны – магия! С другой – рутина!

И здешние работники один-в-один кучка сотрудников любого из городских предприятий, обычные. Инженеры, чертежники, бухгалтера – кто угодно, кто в больших залах работает за своим личным столом, а вечером идет в магазин, за ребенком, домой, потом гуляет с собакой, готовит ужин, смотрит телевизор… операторы, как я, помнят вызовы сном – наверное, это помогает не свихнуться. Контролеры – как-то отслеживают дальнейший прогресс и докладывают – изменилась ли жизнь к лучшему у госпожи Ольховской, например? Эффективна моя терапия? Удалось закрепить за сутки нужные паттерны?

– Хочешь убить интерес мужчины – начни проявлять инициативу. Это закон, который работает как закон природы. Даже сами знаки расположения должны быть тонкими, не роняющими достоинства женщины.

Тут уже без меня началась дискуссия между Валешиной и Мартой. При чем почтенная старожил фразу бросила, не собираясь спорить, а «подожглась» уже Оля – прямо как я недавно среагировала, начав лекцию.

– Неприлично открыто вешаться, все мужчины это считают вульгарным и могут лишь попользоваться на халяву, но не влюбиться всерьез. Да, Истрова – камень в твой огород, не скрываю.

– Не скрывай. Только кто эти «все»? Ты действительно у всех спросила?

– Цепляешься к слову?

– Ты утверждаешь, а я подвергаю сомнению. Мужчины! – Я окинула взглядом операторов и контролеров в зале – сильную часть нашего коллектива. – Готовы пройти опрос?

– Дамы, не втягивайте нас в свои разборки. Лично я не настолько глуп, чтобы, зная всю подоплеку, делиться мнением. Мне еще жить и работать.

– Угомонитесь.

Я была готова закрыть тему, но Валешина уперлась, желая утвердиться в своей правоте. Или ей отчего-то сильно хотелось меня ткнуть носом в недостойное поведение?

– Понимаешь, это бич современных отношений, легкодоступность женщин испортила мужчин. Зачем стараться, завоевывать, проявляться поступками, когда любая после пироженки в кафе готова к постели. Сегодня одна, завтра другая, недостатка нет – бросаются, как голодные собаки на кость. А нормальные, знающие себе цену, остаются в одиночестве. Не конкурентки они тем, кто отдается за просто так.

– Оленька. – Сухо произнесла Марта. – Тебя уже в другую степь слегка понесло. Инициатива от женщины, пусть даже явная, не равно распущенности. Не вини в своем целомудренном одиночестве несуществующую армию шлюх.

– Что вы! – Валешина ненатурально вскинула руку к груди. – И не думала! К тому же я не одинока, у меня не три, но один ухажер есть. Ценит, влюбляется, добивается благосклонности, все как положено. Подумываю согласиться, когда замуж предложит, и в моем случае избранник будет уверен, что выбрал не дешевку.

– А сейчас ты чего добиваешься?

Спросила Марта, но та повернулась с ответом ко мне:

– Доказать глупенькой, что ее поведение со стороны выглядят не мило и создает неприятную репутацию. Ты не такая, Соня, и о тебе не должны думать неправильно.

– А что с моим поведением? Я ведь Вадима Михалыча даже за зад не ущипнула ни разу! Такой соблазн, но ведь сдерживаюсь, как раз сохраняю лицо.

Кто-то двое из зала коротко засмеялись. Слушатели все, а зрителями себя не показывали – смотрели в мониторы, клацали мышками, кто еще с поиском не закончил. У меня минут десять назад имя на завтрашний вызов ушло, поэтому я свободно смотрела в лицо оппонентки, задаваясь вопросом…

– Оля, чем я тебе насолила, что ты ко мне так прицепилась? Чего тебе неймется, давай проясним.

– Не насолила. Твои выходки ужасают и жутко делается – куда скатишься с годами, если продолжишь?

– Выходки? Какие?

– Провокационные. Эти навязчивые комплименты, эта развязная открытость, бесцеремонные суждения. Пользуешься смазливой внешностью, юностью, как оружием, не боясь, что прилетит по голове. Знаешь, как говорят – есть ужас, какие дуры, и прелесть, какие дурочки. Ты последняя, знаешь, что простят капризы и неприличия за мордашку.

Я чуть рот не открыла, обалдевая от таких обвинений, как Марта опять вклинилась с комментарием:

– Это мне по возрасту положено бурчать на молодежь, завидуя, что сама так уже не могу. Но ты, ты ведь еще сама далеко не старая, Оля.

Я не удержалась:

– Не-не, как раз похоже, что старая. Внутренне седая брюзга.

Думала, Валешина натурально подорвется от ярости, но она лишь покраснела и процедила:

– Если ты так в себе уверена, что на самом деле все в рамках приличия и твоей репутации ничего не грозит – скажи Вадиму Михалычу лично то, что сейчас сказала. Про зад и щипок, не отрицаешь ведь, что соблазн есть, не соврала ради шутки. Если уверена, что он о тебе как о самоклеящейся подстилке не подумает – скажи. Или струсила?

– Ты меня на «слабо» берешь? Я не поведусь.

– Не ведись. Но что ты теряешь в итоге? А… все-таки репутацию.

– Да пошла ты.

Разговор закончился, но народ в зале, наоборот, стал перекидываться шепотками от стола к столу и посмеиваться. Меня это не задело, но задуматься заставило. На что я способна? Где предел моей откровенности и грань, за которой уже я о себе буду думать, как о неприличной девушке?

Общепринято некрасиво домогаться человека вообще, публично – особенно. Меня бы не обрадовало, если вдруг контролер Валентин Иваныч заявит, что хочет лапнуть меня за грудь. Само желание я бы не осудила, а подачу да – эстетики лишено.

Прошло десять минут и до обеда оставалось полчаса, как руководитель объявился из арки коридора и пошел к дальнему столу, – как раз к Валентину:

– Листка не хватает. У себя искал нет, у вас где-то выпал или случайно к другим примешался. Посмотрите?

На меня с выжиданием уставился весь ближний круг, даже Марта поджала до бантика губы и блеснула искорками в блеклых глазах.

– Вадим Михалыч, я хочу пригласить вас на свидание!

«Хочу вас ущипнуть» – это слишком. Нашла единственно приемлемый вариант и громко озвучила. Он обернулся через плечо, слегка сведя брови в выражении «не то расслышал?».

Права Валешина – а что теряю? Ничего. А приобрету – возможно, бесценный опыт публичного позора. Повторила отчетливей и без робости:

– Или вы меня пригласите, разницы нет. Это не на спор и не шутя, я говорю о том, чего на самом деле хотела бы.

Тишина повисла гробовая. Насколько от мужчин далеки интриги и мелодрамы, но и они замерли, превратившись в любопытных зрителей. Потерянный листок отчета застыл на полпути, и контролер вылупился на руководителя в ожидании реакции. На него все в эту секунду смотрели с вопросом – «и что ты на это скажешь?».

Проблема… Как воспитать? Как заставить соблюдать границы? Как, если грубо, «заткнуть» самую озабоченную и неудобную во всех смыслах служащую? Проще всего – уволить. Вот такие варианты пронеслись у меня в голове, пока Вадим Михалыч сам в задумчивости, постучал ребром папки о стол.

– Софья Николаевна, давайте проясним…

– Давайте.

– Почему вы так откровенны в заявлениях на мой счет?

– Потому что вы не согласитесь. Я могу сколько угодно признаваться в любви, мне не грозит ответственность и взаимность – все знают, что вы не заводите служебных романов, железно. Вас мое поведение скорее допечет, чем понравится. Это все равно, что дразнить тигра. Любой будет храбрецом, если уверен, что хищник в клетке и не кинется. – Нашла место и для той самой фразы: – Вы – не кинетесь, даже если я вас за зад ущипну. Рискую лишь тем, что из зоопарка выгонят, уволите, если без метафоры.

Вадим согласно кивнул.

– Спасибо, в точку. Я тоже пришел к такому выводу, думая о причинах вашей…

У меня в голове в паузу заминки проскочили слова «навязчивости», «липкости», «маньячности».

– …самоуверенности. Хорошо. Вы сегодня свободны вечером?

– Да.

– Я приглашаю. Мне за вами заехать или встретимся где-то в городе?

– Лучше в городе.

– Договорились. В семь у ворот Парка «Вернисаж». Спасибо, Валентин Иваныч, это тот лист.

Взял искомое и ушел. А мне бы кто челюсть придержал! Я несколько секунд продолжала смотреть в проем пустой арки, где тот скрылся, и моргать забыла.

Марта сухо хлопнула в ладоши:

– Браво, девочка. Слов нет, только браво.

Глава одиннадцатая

После работы у здания я взяла такси и поехала домой, не тратя время на метро. Влетела через калитку, через крыльцо, в коридоре скинула обувь и меня тут же поймал папа:

– Сонечка, у нас гости. Хорошо, что ты пораньше, Константин Хлебников здесь, собирался тебя дождаться и украсть на вечер.

Точно! А я впопыхах не признала припаркованную у забора машину недавнего поклонника. Подумала, очередной нуждающийся приехал за юридической консультацией. Заглянула в кабинет:

– Добрый вечер.

– Софи.

Три Володи – с ними проще, а тут… Пару месяцев назад к нам приехал для консультации видный внешне, солидный по состоянию, то ли брокер, то ли банкир Константин, и забыл про свое дело, когда я вторглась в кабинет с подносом и чашками.

Две встречи, и я поняла, что он мне не нравится. Обходительный, а интуиция морщила носик на необликаемый в конкретное «душок». Сказала прямо, что общаться не хочу, но он сделал вид будто не принял отказ всерьез, брякнул про длительную командировку и исчез. «Сохранил лицо», как говорится. С тех пор месяц прошел.

– Меня не надо «красть» на вечер. Если у тебя к отцу дело, это одно, а ко мне не приезжай. Сказала тогда и повторяю сейчас. – Усмехнулась про себя, глядя на его слегка растерянное выражение лица. – Ладно, всего доброго. Мне бежать надо. Пап, на пару слов!

Увела отца подальше от кабинета и шепнула:

– Я иду на свидание! С Вадимом! Могу приехать очень поздно, так что ты не волнуйся. Я наверх, принять душ, переодеться и снова на такси. К семи успеть должна.

– Перехвати перекусить! Ты еще не знаешь, куда тебя твой прекрасный принц поведет, чтобы голодной не осталась!

– Не останусь, ты меня знаешь. Если сам не догадается, попрошу его меня накормить!

Состояние было очень странным – я верила, и одновременно до последней минуты сомневалась, что не придумала себе эту встречу! Правда? Правда-правда?

Такси довезло быстро, пятнадцать минут до времени, но Вадима я уже увидела у ворот. Он переоделся в другую рубашку, более летнюю и легкую, закатал рукава, избавился от костюмной жилетки и переобулся из рабочих туфель в темные летты: кроссовки на узкой подошве, самая популярная и удобная городская обувь. Отметила все, и главное – свободный стиль ему шел намного больше делового. Вадим явно по жизненной профессии, кем бы ни был до работы руководителем, не кабинетная и не чинушная крыса. Эта вольная «шкура» ему роднее.

– Не против, если полтора часа на парк потратим?

– Нет. Я плана в голове не держу, так что, если у тебя есть свой – веди.

– Хорошо, что раньше семи добралась. Не опоздаем к началу.

И кивнул к воротам.

Я перекинула сумку удобнее. Захватила с собой кофту на случай холодного вечера, май – еще не лето, и подвязала рукава за ремешок, чтобы не потерять, если соскользнет. С любопытством посмотрела вперед – к началу чего идем?

– Открытый театр?

– Почти. Сегодня там не пьеса и не концерт, а представление «Арт-Миг», столичный художник создал шоу с крутящимися полотнами. Афиши не попадались?

– Нет… а ты наугад выбрал, или самому нравится изобразительное искусство?

– Не наугад. Но то, что нравится, очень избирательно – по всем жанрам не любитель.

Довольно легко получалось. Без отчеств друг друга пока не называли, но на «ты» перешли, и я не чувствовала неловкости, которая, боялась, что появится. Даже нашлось что спросить и что ответить. Я улыбнулась и расслабилась – пусть идет, как идет. Чудесный вечер!

В открытом амфитеатре почти все места заняли заранее. Играла музыка, народ стекался ручейками к центру, и я думала, что придется стоять, но Вадим что-то углядел, продвинулся к левому краю, меня за локоть придержал, направляя по нужному вектору, и вывел к ступенькам. «Галерка», но пара свободных мест на сплошном ряду нашлась.

К представлению все готово – конструкция с гигантским холстом, ряд баллончиков с краской, остальное для антуража якобы «мастерской» – подиумы, драпировки, пара гипсовых бюстов. Минуту спустя на две площадки зашли парень и девушка в белых, облегающих одеждах. Приготовились, будто гимнасты, и на момент музыкального затишья приняли позы, замерев. Натурщики.

На самом деле любопытно и завораживающе. Я любила все, что связано с художественным творчеством, – несбывшаяся мечта. Сколько себя помнила, всегда с придыханием относилась к атмосфере художественных классов, студий, настоящих мастерских, в которых все в беспорядке и наполненно мелочами подлинного пользования. Не как в магазинах, а «живое» – в баночках, в тряпочках, в разобранных натюрмортах, недописанных холстах и заляпанных мольбертах! Тут декораторы постарались!

Мне уже захотелось сказать Вадиму спасибо за то, что привел сюда. Не банально и так попав в мое по-хорошему уязвимое место! Но я только коротко взглянула на него, переключившись вниманием на сцену.

– Дамы! Господа! Рад видеть вас своими гостями! – Вышедший поклонился. – Начнем!

Оказалось, что холст не простой. Издалека приглядевшись, заметила ярлычки наклеенных по краям бумажек, но подоплеки не разгадать. Заиграло, зашумело аплодисментами, пара натурщиков сменили позы, а художник взял в руки первый баллончик. Он набрызгал на холст линий, раскрутил его, остановил под углом в сорок пять градусов от изначального положения и набрызгал вторым цветом клякс. Минут десять продолжалось непонятное действо, создавалась абстракция сине-зеленых оттенков, но все терпеливо ждали. Раз, два… на очередной раскрутке он зацепил бумажный ярлык и содрал первую неровную ленту. Потом еще несколько. И цветное полотно будто «разрезали» белые не закрашенные кусочки чего-то длинного и волнистого. Новое он забрызгал самым темным зеленым. Опять повернул, опять содрал, уже тоненькие, как струны, белые линии залил струей салатового оттенка.

Из-за того, что холст постоянно крутился, останавливаясь по диагонали, ромбом, вверх ногами или даже без остановки, не получалось ухватить глазами – что же он рисует! Окончательная композиция всякий раз ускользала. И музыка не просто так – ритм и действия ускорялись, автор красками буквально – жонглировал, а пара натурщиков не замирала, а начала плавно пританцовывать, превратившись из статичных фигур в алебастрово-белую пластику.

Под финальное «бах!» на холст улетели крошечные шарики, ударившись и разбившись с брызгами. Рывком содрался последний из наклеенных ярлычков… я ахнула вместе с общим возгласом!

Морская глубина, водоросли, камешки и ракушки. Сверху через толщу изумрудных волн пробивались солнечные лучи, а к песчаному дну за крупной жемчужиной протягивала руки русалка. Настоящая магия! Минуту назад это были лишь линии, я их видела и помнила, но теперь это оказались волосы, распустившиеся в невесомости. Разбившиеся шарики – пена от волны и пузырьков воздуха из-за ее нырка. Кляксы розового и желтого – рыбки, которых она спугнула, но не все успели спрятаться! Потрясающе и волшебно! Несколько минут мы все видели, как по крупицам собирается целый мир, и только в последний миг он взорвался кристальной ясностью – показав нам себя!

– С ума сойти!

Белая зависть к чужому таланту придушила от восторга. Я хлопала, и готова была ладоши отбить, не жалко!

Натурщики в белом ушли и, пока ассистенты заносили на конструкцию другое абсолютно черное полотно, их сменила пара в черных нарядах. Не облегающих, а, наоборот, излишне перегруженных драпировками. Началось с лиричной мелодии, в ход пошли широкие кисти и густые краски из ведер. Ловкость рук с жонглерством уступили место… дирижированию. На это было похоже. Монохром в пятнах, оттенки из самых глубоких темных, будто выплывали на каждом этапе более светлыми слоями. Теперь я знала секрет! Знала и всеми силами воображения пыталась угадать – что он творит, что рисует? Туман? Птиц? Руины? Призрака? Мозг кипел, сидела как на иглах, подавшись вперед и ловя каждое новое движение кисточки, каждый срыв черного лоскутка. А музыка из спокойной, нарастала тревожностью, забивала перепонки раскатами глухих барабанов и до мурашек становилось зябко. Натурщики-танцоры метались в движениях, не сходя с места, и складками легкой ткани создавая иллюзию – их какая-то сила хочет вырвать с корнем! То, что предстоит увидеть – не так прекрасно, как русалка с жемчужиной.

Остатки белого из ведра художник плеснул размашисто. Будто бы мраморную статую полоснули по горлу и ее каменная кровь брызнула ярким шлепком. Сорвал последние покровы и в тот же миг музыка оборвалась на одной ноте тихой, нежной свирели.

Взгляд с земли, из-под самых ног человека в старинных одеждах, – он воздел руки к грозе, сливаясь пальцами и взвитыми от ветра волосами с линией голых крон. Над ним – гроза! Молния! Бездна в высоту, завлекающая клубами туч и дождя.

– Он гений…

Я повернулась к Вадиму, пользуясь минутами для смены третьего акта, и не смогла молчать. Мне так хотелось выплеснуть эмоции и сказать:

– Ему дан не только талант художника, он сумел погрузить зрителя в это! Я смотрю и вижу не картину, я будто у него в мозгу, в его потоке! Обалдеть! Мы все это создаем, пока наблюдаем и слышим. Мы все – он в момент вдохновения! Разве нет? Вадим, скажи, ведь это не просто фокусы с липкой лентой, ты чувствуешь на каких глубинах он играет? Не хочу здесь быть одной чокнутой, можешь даже соврать, я согласна.

Он улыбался – довольно и спокойно, не от восторга перед зрелищем, а словно своим мыслям, и смотрел на меня. Кивнул:

– Да, чувствую. Понимаю, о чем ты, и согласен, что он не картинкой с танцами нас развлекает. Художник избавляется от одиночества, нашел способ пустить в свой мир людей, развернуть внутреннее, с чем раньше был один-на-один.

Я уже не знала, от чего разволновалась сильнее, – от представления или от того, с каким пониманием и значением Вадим сказал то, что сказал. Будто он сам – художник, и не мне ему объяснять очевидное. Век бы в его глаза смотреть! Но я отвернулась, потому что зазвучала новая музыка. А на сцене внезапно оказалось два полотна.

Время летело. Я совсем не замечала, сколько его прошло, – отпустила внимание от окружения, перестав воспринимать людей и будто оставшись единственной гостьей в амфитеатре. Парень и девушка на подиумах стояли не шевелясь, совсем, как скульптуры. Она – в черном и задрапированном, он – в белом и облегающем. Спиной друг к другу, и это тоже о чем-то рассказывало в новой сказке творца. Пока – тайна. И меня поглотило предвкушение открытия.

Полотна крутились, художник метался. Но не как безумец или пьяный, а будто раздираемый между чувствами одной картины и другой, между своими противоречиями, невозможным выбором. Что происходит? Мне реветь хотелось и смеяться одновременно. И я уже не следила за линиями и пятнами, а следила за ним – автором. Он рисовал руками. Прижимался испачканными ладонями, гладил поверхность, будто живое и чуткое, снимал наклеенные лоскуты бережно. Так убирают повязки с ран… или нет? Так раздевают любимую женщину? Не в этом ли новая грань магии, что я сама металась в непонимании – это больно или возбуждающе, то, что вижу?

Да будь он проклят!

Художник под утихающую музыку, с ритмом бьющегося и угасающего сердца, сдвинул полотна, положил руки на середину каждого и медленно потянул последние скрытые не по краям ярлычки.

Это влюбленные. Мужчина и женщина в поцелуе на самой грани картин. Она в черном, он в белом, – и хрупкое равновесие, которое позволило соприкоснуться. Малейший толчок и картины отодвинутся друг от друга обратно, разделив любящих не на сантиметры, а на миры. Натурщики стояли лицом друг к другу – каждый на своем подиуме, на своем краю сцены. Они – иллюстрация кошмара людей, что хотят быть вместе, но не могут. Они – живые. А то, что нарисовано – их мечта? Их прошлое? Их невыполнимое желание? Смерть его или ее, что вот так разлучает – насовсем?

Музыка стихла и люди молчали. Никто аплодисментами или восторженными криками тишины не нарушал. Вроде бы все закончилось, но в тоже время – нет. Люди продолжали жить внутри представления и замерли, потому что художник еще не ожил.

Буря грохнула тогда, когда тот развернулся и поклонился.

Глава двенадцатая

– У его представлений нет названий. Я случайно попал на одно, когда был проездом в маленьком южном городе. Первая картина – чудесная сказка, со стрекозами, детскими ладошками… много солнца, трава, все яркое до рези в глазах. Вторая – о дружбе. Или о брате с сестрой. Чуть серьезней посыл – о связи, что сохраняется у людей с детства. Третья – сиротство. Тоже два полотна, все красное и черное, море тоски и боли, и самое сильное в том, что он оставил белый луч надежды. Детская незамутненная вера ребенка в ту, первую сказку. Она не умирает.

– Еще слово и я так реветь буду, что успокаивать замучаешься.

Мы недалеко от амфитеатра ушли, сели на лавочку – мне нужна передышка. А Вадим стал рассказывать, как познакомился с творчеством Флиппера. Псевдоним – имя никто не знал.

– Ладно. Можем посидеть в «Котелке» – это здесь же в парке, хорошее кафе.

– Согласна, пойдем. Пить хочется больше, но поесть тоже не откажусь.

Мне было легко. Я и так на свиданиях редко чувствовала себя напряженной. И то, это случалось потому, что «натянутость» передавалась от кавалера. Я собиралась общаться и узнавать, а мужчина или парень был настроен на другой мотив, не расслабленный. Сегодня, при том, что Вадим привлекал к себе, как никто прежде, я ощущала легкость. Он проводил вечер так… обыденно, будто после работы всегда гулял в парке, ужинал в кафе, а сегодня совпало, что я с ним. И опять же, при том, что он прекрасно знал «девушка залипла». Сама постаралась донести, наглая манипуляторша.

Подумала так про себя, обозвав без внутреннего осуждения, и выбрала столик из свободных:

– Давай туда?

«Котелок» – маленькое помещение с кухней и залой, и почти полигон открытых мест на воздухе, под тентами. Кафе не назвать, тут кроме чая и десертов подавались сложные блюда. Меню страниц на пятнадцать, с отдельной картой вин.

– Через пять минут к вам подойду.

Официантка, что меню принесла, улыбнулась и отошла к другим, кого обслуживала.

– Как интересно – у нее одна сережка в ухе. Половинка театральной маски из холодной эмали, красиво и необычно. Две серьги предсказуемо, а одна – цепляет внимание, создает ей образ.

– Я заметил.

– Ты здесь часто бываешь?

– Конкретно здесь нет. В парке да – самый уютный в городе, особенно осенью. Кленов много, все красочно и атмосфера особенная.

Я кинула редкий для себя непрямой вопрос:

– Ты – художник?

А на самом деле очень хотелось выяснить – чем Вадим Черников занимался до службы в полумистической гос.конторе. Он усмехнулся, не по возрасту фыркнув, – видимо, на миг представил себя в этой невообразимой роли.

– Нет. Я переводчик.

– Ого!

– Да, не самая распространенная профессия. А почему ты захотела стать турагентом?

– Из личного дела вычитал?

– Конечно. Там есть данные об образовании.

– Из-за мамы она турагент. У меня были иные представления об этой профессии. Доучилась ради того, чтобы добрать знаний, но применять их по-своему. Придумать новое, связанное с мечтой путешествовать. Не успела. Тесты перебили, и отказаться от операторской работы, узнав всю суть, не смогла.

– Я могу украсть твой комплимент?

Только увела глаза на строчки меню, как снова посмотрела на Вадима. С удивлением:

– Ты о чем?

– Об образе.

– Кради.

Кивнула. И до конца поняла вопрос, только когда официантка вернулась.

– Готовы сделать заказ?

– Да… Алина, а вы нарочно носите одну сережку?

– Нет. – Девушка на секунду застопорилась, а потом виноватым жестом тронула эмалевую подвеску. – Потеряла утром, найти не могу. Извините, вот так и бегаю. Надо снять.

– Не надо. Вам очень идет асимметрия, цепляет взгляд и создает необычный образ. Вы загадочны. Настолько, что захотелось спросить «нарочно ли?».

Виноватость исчезла, а дежурная улыбка преобразилась в настоящую.

– Спасибо. Но все банально.

– Не в этот раз. Потеря случилась не просто так, взамен вы нашли черту своей уникальности.

Мне аж пищать захотелось и зажмуриться от того, какая Алина стала – смущенная и красивая. Целый день беготни, сотни посетителей, усталая спина и ноги, – все за секунду куда-то делось. Прозвенела, как струнка и не нашлась, что можно ответить. Скажи комплимент я – понравилось бы, но услышать от Вадима, красивого мужчины, с искренним тоном в голосе, – ей позитивного заряда на несколько дней хватит!

– Выбрали что-нибудь?

– Да.

Приняла заказ, ушла, а я сама расплылась в улыбке:

– Если ты и переводчик, то точно не технической литературы! Так говорить – уметь надо. А самое потрясающе – не фальшиво.

– Как ты говорила… «Риск и осторожность – инструменты». Слова тоже, и да, ими я пользоваться умею.

– Ты бросил основную работу, когда на службу попал, или что-то переводишь в свободное время? Марта вскользь упоминала, что ты три года оператором был, и только год как в руководители перевелся, – почему, если не секрет?

Вадим вздохнул и немного помолчал.

– Не секрет. Переводы не бросил, беру подработкой. Должность руководителя временная, пока подходящего человека не нашлось. Марта уговорила, обещала на пару месяцев, а затянулось на дольше. Но я не против, так спокойнее.

– Спокойнее?

– Давай поедим, а о работе после кафе поговорим. Я еще хочу тебя до одного значимого места довести, как раз займем время.

– Хорошо. Только с условием, что недалеко от значимого места будет туалет. Я сейчас голубцов наемся, морса выпью, вдруг приспичит, а бежать некуда.

Он засмеялся и кивнул:

– За полквартала кинотеатр есть. Не волнуйся.

И мне опять захотелось сказать Вадиму «спасибо». За уже подаренные эмоции и за комфорт. Невольно, но сравнивала с другими, и вспоминала, сколько раз меня провоцировали на чувство стыда и неловкости за… за то, что такая, какая есть. Я на свидание не наряжалась, не красилась, не делала причесок специально. Оставалась в повседневной и удобной одежде, по погоде и теплу, – некоторых ухажеров это задевало. Будто я тем самым нарочно унижала их и значимость встречи. Приглашали в кафе или ресторан, – не заказывала скромный кофе и салатик, а то, что реально хотелось, вкусное и сытное. Неприлично говорила, что надо в туалет, если прижимало, говорила, что устала и хочу домой, если уставала и хотела домой. Не все и не всегда, но часто мне давали понять – при всей красоте и женственности, у меня «нескромное» поведение, «простецкое». И тыкали носом даже в такие мелочи как «ты что, эту кофту с собой таскать будешь?», и я сразу отсеивала. Уже если на первом свидании становилось душно, то в будущем с человеком будет еще хуже.

А Вадим даже невербально ни разу не выдал неудовольствия. Какая вышла с такси, такая и вышла, – с большой сумкой и толстой кофтой, в балетках без каблука, в обычном платье. Без помады, подводки, украшений – любых других «красивых перышек». Не одергивал от эмоций на представлении, не повел бровью на «плотный» заказ ужина, из-за туалета посмеялся, но серьезно успокоил, что проблемы не будет.

И у меня к нему свое «не» тоже было. То, что нравилось. Вадим не принес букета на встречу. Цветы любила, но терпеть не могла ходить весь вечер с «веником» и не знать, куда же его пристроить. Он не встретил банальностями «как ты замечательно выглядишь», и не делал нарочитых комплиментов. Он не спросил «куда пойдем?», перекладывая на меня организацию развлечений на свидании, у него был план. И вежливое: «можно» «не против», «если». Это так подкупало! Это так позволяло дышать и чувствовать себя на дружеской ноте!

– Три вызова, Соня. Ты прекрасно понимаешь, что это капля в сравнении с количеством, какое есть за плечами у каждого оператора. Я не прав, если скажу, что новая работа для тебя схожа с игрой? Увлекательной и серьезной, но все-таки игрой.

Тема работы прогулки не дождалась. Слово оттуда, фраза оттуда, и мой короткий рассказ о родителях и сестрах плавно перешел в впечатления от погружений в чужую жизнь.

Я сидела с кофе и мороженым, Вадим пил чай. На его риторический вопрос согласно кивнула:

– Да, ты прав. Мне кажется это легким, потому что жизнь не моя. Хоть в работе, хоть не в работе, например, послушаешь жалобы подруги на проблемы и внутри проявляется мысль «решаемо, надо так и так сделать». Это она внутри ситуации, это у нее еще к рукам и ногам канаты привязаны, которые мешают увидеть картину со стороны и начать действовать. Фильтры, установки, суженое восприятие, влияние чужих мнений, контроль близких, неуверенность…

Перестала перечислять, увидев, как он отрицательно качает головой: