Гром небесный

Глава 1

Нортумберленд, Англия, июль 1920 года

Хорошо утоптанная тропа, что петляла меж ежевичных кустов, сделала поворот и потянулась вдоль полуразрушенной, щедро укутанной мхом стены. Решив сделать привал, я остановилась, поставила саквояж и из любопытства перегнулась через стену, обнаружив, что с другой стороны она обрывается склоном, круто уходящим вниз, туда, где журчали невидимые воды то ли речки, то ли ручья. От неожиданности по спине пробежал холодок, и слегка закружилась голова. Правда, последнее случилось, скорее, от усталости и голода – эти два чувства стали уже привычными. Но солнце палило во всю мощь своей июльской беспечности, стрекоза приземлилась рядом, посидела, подрагивая прозрачными хрустящими крыльями и взмыла в полете; стайка желтых бабочек зависла в желтом пируэте, и холодок прошел, уступив место струям горячего пота.

– Andiamo, andiamo… – хрипло пропела я и закашлялась. Моцартовская песнь коварного соблазнителя отчего-то с самого утра упорно крутилась в голове, словно увлекала в неизвестность чужой страны. А ведь бедняжке Церлине повезло, что у Жуана оказалась столь верная и сумасшедшая возлюбленная Эльвира, которая спасла ее от бездушного обольстителя. Впрочем, о чем это я? Вновь о том, что осталось там, позади. Хотелось пить, но стеклянная фляга, которую я наполнила в деревенском пабе, была почти пуста, удалось вытрясти из нее лишь жалкие капли, слегка смочив губы. Я сняла шляпку, кое-как расчесала слипшиеся от пота волосы, села на траву, прижавшись спиной к нагретым солнцем камням, закрыла лицо платком, и.… уснула.

Проснулась от ужаса, вдруг навалившегося душащим полотном. Открыла глаза, сдёрнула платок и наткнулась на чужой взгляд. Яркие голубые глаза смотрели на меня в упор. Вскочила, чуть не упала и была подхвачена и поставлена на место сильными руками молодого мужчины. Он тотчас отпустил меня, но, отступив на полшага назад, продолжил бесцеремонно разглядывать, и мне ничего не оставалось, как ответить ему тем же самым. Зрелище оказалось более чем приятным – к голубым глазам и вьющимся темным волосам прилагались неплохо продуманные создателем черты лица, внушительный рост, широкие плечи и хорошо сшитый полотняный костюм.

– Простите, если напугал вас, – наконец произнес молодой человек. – Но вы так красиво спали, не мог оторваться от столь захватывающего зрелища. Словно лесная фея.

– Напугали, – подтвердила я и осторожно добавила: – Хотя, не следовало засыпать вот так, среди леса, но я немного устала.

– Идете пешком издалека? Гм… полагаю, очень издалека.

– Это заметно? – риторически спросила я.

– Да, но довольно мило. Вы… полька?

– Я из России, русская, – призналась я.

– О! Там в России все вверх тормашками. Давно ли вы здесь? Заблудились? Сбились с пути?

Я замешкалась с ответом, не зная, какой из вопросов выбрать. Но попадание было точным – все вверх тормашками, заблудилась, сбилась с пути. У меня просто-напросто не было никакого пути, а лишь тропа, ведущая… куда? Я выбрала отрицательный ответ.

– Нет, не заблудилась. Мне очень подробно объяснили в деревне: идти по тропе, никуда не сворачивая.

– По этой тропе? – он махнул рукой куда-то вдоль стены.

– Здесь есть другая? – осведомилась я.

– По-видимому, есть. Но эта ведет в Хорсли.

– Как раз туда я и направляюсь.

– В Хорсли? Вот как? И что за нужда ведет вас туда?

– Работа, – просто ответила я. – Мне нужна работа. Мне сказали, что там, в доме, требуется прислуга.

– Прислуга? Ах, вот оно что… – в голосе его прозвучало разочарование или что-то иное?

– Да, прислуга.

Мне было нечего стыдиться, а горечь я уже пережила. Почти пережила. Он был мне незнаком, и в любом случае, наши пути разойдутся через несколько мгновений. Впрочем, через несколько мгновений я обнаружила, что ошибаюсь.

Он водрузил на голову невесть откуда взявшуюся франтоватую, слегка помятую шляпу и приветственно склонил голову.

– Могу проводить вас в Хорсли, если не возражаете.

– Правда? Вам по пути?

– Да, разумеется. Охотно провожу вас. Позвольте представиться… Джек… Смит.

Он улыбнулся, ожидая моего ответа.

– Анна… Кузнецова.

– Ан-на, – повторил Джек Смит. – Так называют девушек повсюду. Что ж, идемте, Ан-на… Давайте ваш саквояж.

– Нет, нет, – запротестовала я, – он очень легкий.

– Боитесь? – заулыбался он, как будто в опасениях содержалось что-то смешное. – Уверяю вас, меня вовсе не нужно бояться.

Странно, но, когда человек уверяет, что его не нужно бояться, это вызывает противоположные ощущения. Хотя Джек Смит весьма располагал к себе и манерой общения и совершенно очаровательной улыбкой с ямочками на щеках. Он не стал настаивать, предоставив мне возможность самой тащить саквояж, и двинулся вперед размашистым шагом. Впрочем, вскоре убавил скорость и размашистость, поравнялся со мной и сообщил тоном заправского учителя истории:

– Стена, вдоль которой мы идем, сооружена римским императором Адрианом и названа в его честь. Слышали о таком?

– Слышала… да, верно, в гимназии на уроках истории.

– Взгляните-ка на тот бук, – между тем продолжал Смит, указывая на стоящее особняком удивительное дерево. Его мощный короткий остов словно пережил какую-то катастрофу – взрыв, внезапно распавшись на несколько стволов, которые переплелись меж собой самым причудливым образом. Лиственная крона покрывала его нежно-зеленым облаком, совершенно не вяжущимся с грубой затейливостью основы.

– В России растут буки? – спрашивал меж тем Джек Смит с интересом ботаника-лесовода.

– Буки… вероятно, только на юге. На Кавказе или в Крыму, может быть, – неуверенно сказала я, не будучи сильна в ботанике.

– В России очень холодно… бррр.

Он изобразил дрожь от холода и белозубо улыбнулся.

Холод… Да, особенно в этот последний год, когда отец увез меня из Петрограда в еще более холодный Мурманск, а однажды февральским утром ушел и пропал на несколько дней. В городе стреляли, я ждала его, не зная, что делать и куда идти. На третий день пришел наш давний знакомый, капитан Гурский, всполошенный, в цивильном пальто поверх мундира, приказал срочно собираться, потому что через несколько часов в море выходит пароход «Ломоносов», забирая на борт военных, а отец уже там, на борту – не смог прийти за мной по причине ранения. «Ранение неопасное, – успокоил меня Гурский, – но нужно спешить». Я взяла с собой чемодан и саквояж, уложив одежду, белье и мамины драгоценности. По пути через город мы столкнулись с мародерами. Капитан пальнул в воздух, мародеры бросились врассыпную. Мы поспешили в порт, а чемодан с вещами так и остался лежать в снегу на дороге.

События тех дней, словно мутный поток, что подхватил, потащил за собой, унес, выбросил на чужой берег и схлынул, исчезнув в водах Атлантики. Вбегая по трапу «Ломоносова» с одной мыслью о ранении отца, я не знала, что пароход направляется в Англию, не понимала, что покидаю родину, возможно, навсегда. Гурский сказал полуправду – рана отца вовсе не была легкой, он потерял много крови. При выходе из Мурманска пароход обстреляли, ранив капитана. Я помогала судовому врачу ухаживать за отцом и капитаном, оказавшись едва ли не единственной женщиной на борту. Капитан вскоре оправился, а отец – нет. Его похоронили в море. В норвежском Хоннигсвене на «Ломоносов» перегрузили офицеров с переполненного парохода «Козьма Минин», который шел из Архангельска. Гурский явился в мою каюту, сказав, что уступил место старшим по званию. Мне он даже не нравился, но рядом с ним было спокойнее. Все произошло само собой – прошлое осталось за морем, а будущее было смутно, как океан в тумане. Я рассталась с девичеством между прочим, забыв о мечтаниях, романах и музыке. То, что представлялось полетом в небеса, произошло буднично, словно я выпила пресловутый стакан воды.

В начале марта «Ломоносов» причалил в порту Ньюкасла. Я возблагодарила гувернантку-англичанку, обучившую меня языку. Мы сняли комнатку под крышей в доме неподалеку от порта и прожили там до лета, а потом я ушла от Гурского, сбежала, оставив лишь записку.

Но все это я, разумеется, не собиралась рассказывать никому, тем более, первому встречному Джеку Смиту. У меня немного кружилась голова, по спине струился пот, я мечтала о снеге, в который можно упасть, которым можно растереть пылающее от жары лицо. Но солнце палило, словно тропинка вилась не вдоль стены Адриана на британских островах, а где-то в африканской саванне. Бук напомнил баобаб, а в мареве возникли очертания кузена Бенедикта, обнаружившего муху цеце в Южной Америке.

– У вас здесь удивительно жарко, – сказала я Джеку. – Можно получить солнечный удар.

– Вполне возможно, – согласился он. – В такие дни хорошо на море. Или на Тайне. Впрочем, мы уже пришли. Поместье Хорсли перед вами.

Деревья, окаймляющие тропу, расступились, открывая поляну, заросшую кустарником и перечеркнутую каменной стеной в рост человека. Тропа подвела к калитке под каменной увитой плющом аркой, над которой, слева и справа устроились фигуры каких-то странных горгулеобразных существ. Джек ловко открыл калитку и пропустил меня, чуть отступив, так мало, что я, проходя не могла не задеть его плечом, почувствовав влажный жар его тела.

– Простите, – торопливо пробормотала я.

– Ни в коем случае, – ответил он. – Теперь вы сами доберетесь, а я распрощаюсь, дела, знаете ли… Пойдете прямо по тропе, выйдете к дому, прямо к черному ходу.

Джек Смит испарился, словно растаял в раскаленном воздухе. А тропа действительно продолжилась, следуя среди кустов боярышника, мимо огорода с аккуратно разбитыми грядами, где пестрели ухоженные ряды салата, весело зеленела густая овощная ботва.

Вскоре она плавно перешла в выложенную бурым гравием дорожку, которая вывела к дому, похожему на крепостную стену с башенками по углам. Я пересекла выложенный камнем двор, направляясь к небольшой полуоткрытой двери, из-за которой слышались голоса.

– … и скатерти принеси, – говорила кому-то худощавая долговязая женщина в синем платье. Я чуть не толкнула её, так как она стояла у самой двери.

– Что угодно? Кто ты? Откуда? – вопросила она, сурово уставившись на меня.

– Здравствуйте, – промямлила я. – Мне сказали… меня направили… вам требуется прислуга…

– Вот как! Полька? Чешка? Что умеешь делать? Есть рекомендации?

– Я русская, рекомендаций у меня никаких нет, но я могу выполнять любую работу.

– Вот как!

Она окинула меня оценивающим взглядом с головы до ног.

– Что-то ты совсем худая, работница… Покажи-ка свои руки. Тонкие какие, ты и ведра не поднимешь. Как же я могу взять тебя в дом, ничего о тебе не зная?

– Но мне сказали, что здесь нужна прислуга, – почти прошептала я, глотая сдавившее горло рыдание.

– Это кто же тебе такое сказал?

Я начала сбивчиво объяснять, когда, где и откуда узнала, что в поместье Хорсли требуется прислуга, и рассказывать о своих возможностях, которым вовсе не мешает моя худоба. К счастью, удалось справиться с горлом и рыданием. Женщина выслушала, не перебивая, буравя меня пронзительным взглядом тёмных глаз. Помолчала, когда я закончила, видимо, размышляя.

– Ладно, – сказала она наконец. – Прислуга нам в самом деле нужна. Возьму тебя, посмотрим, что из этого получится. Не нужно меня благодарить, – остановила она мой порыв, – ничего пока неизвестно. Пойдешь на кухню, мыть посуду и помогать. За каждую разбитую тарелку – вычет. И не вздумай красть – сразу пойдёшь в тюрьму. Идём, русская.

Я двинулась следом за ней в дом. За дверью оказалась лестница, которая вела на верхний этаж.

– Меня зовут мисс Баутер, я домоправительница. Тебе повезло, что сразу встретилась со мной. Как твоё имя?

– Анна Кузнецова.

– Анна Кузнесова, – повторила мисс Баутер. – Что значит – Кузнесова?

– Смит, – ответила я, тотчас вспомнив своего недавнего провожатого – Джека Смита.

Может, чужое имя каким-то образом обережет меня? Читала у Купера, что индейцы не сообщали чужим своего настоящего имени, данного при рождении. Последний из могикан, Уа-та-уа… Тише-еще-тише. Ах, неужели это когда-то было? Купер, чтение по ночам при тусклом свете лампы, морозные узоры на оконном стекле, тепло печи, украшенной райскими птицами изразцов. А ныне я – словно Уа-та-Уа в поселении белых.

– Вот как? Пусть и будет Смит, так проще, – заявила мисс Баутер. – Вряд ли ты у нас задержишься.

Я покорно промолчала, решив, что вновь уверять в своей готовности работать и делать, что прикажут, будет лишним. Пронзительные тёмные глаза словно видели меня насквозь.

Работа в доме поместья Хорсли началась не слишком успешно. В первый же день я разбила тарелку, выскользнувшую из мыльных рук на каменный пол моечной. Гленна, круглолицая веснушчатая рыжая девушка, что трудилась рядом, полоская посуду в чистой воде, охнула, хихикнула и бросилась помогать собирать осколки.

– Главное, чтобы Баутер не увидела, она из-за каждой тарелки рычит, будто они её собственные… – зачастила она. – Ох, это от сервиза с лисами, плохо дело… Ладно, не расстраивайся, припрячем…

Гленна сразу понравилась мне, лишь немного раздражая своей болтливостью. Меня поселили к ней в комнатку под крышей на чердаке, куда вела чёрная лестница. Едва спросив моё имя и сообщив своё, она принялась рассказывать про покинутую ею деревню в Шотландии и некого сельского парня, который вчера не явился на свидание, коварно поломав её надежды.

Укрыть содеянное мы не успели, мисс Баутер появилась, как чёрт из табакерки, словно подслушивала за дверью.

– Лисий сервиз! – вскричала она, глядя на осколки в руках Гленны. Горящие глаза, казалось, давали дополнительный свет в моечную.

– Это я разбила, – быстро сказала я, испугавшись, что обвинения посыплются на Гленну.

– Смит…. Быстро же ты осваиваешься! Не успела приступить, как уже бьёшь посуду из любимого сервиза мадам! Недолго же ты здесь останешься! Вычитываю из жалованья.

Которое я ещё не заработала. Я промолчала, не зная, что сказать в своё оправдание, и мысленно составляя план, что делать дальше, когда меня, нерадивую, уволят, едва приняв на работу, которая была так нужна. Особенно завтрак и обед в обширной кухне с каменным полом и огромной плитой, за громоздким кухонным столом, где собиралась вся прислуга. Не сказать, что меня приняли благожелательно, скорее, с равнодушными насмешками. Но главным было то, что я впервые за последние месяцы наелась досыта. Продержаться бы хоть несколько дней, хотя, жаль, что невозможно наесться впрок.

Домоправительница ещё что-то твердила в мой адрес, тыкая пальцем, который, казалось, ещё немного и проткнёт мне грудь, а я старалась виновато кивать. Не знаю, насколько хорошо это получалось. Наконец она ушла, вызванная басовитым мужчиной, заглянувшим в моечную, напоследок дав мне три дня испытательного срока, за которые, по всей видимости, я должна буду отработать стоимость разбитой тарелки из любимого сервиза хозяйки.

Прошло три дня, за которые я неплохо отъелась и не разбила ни одной тарелки, но по вечерам от усталости падала на узкую скрипучую кровать в комнатке под крышей и тотчас засыпала. После полуночи возвращалась Гленна с очередного свидания, будила и рассказывала, как оно прошло, к счастью, без интимных подробностей. Я слушала вполуха, время от времени засыпая. Я готова была терпеть ее пылкие рассказы – какая мелочь по сравнению с теплой постелью и предстоящим утром завтраком.

За столом на кухне собиралось человек пятнадцать, у каждого было своё место, согласно занимаемой должности – об этом я узнала не сразу и на первой же трапезе попала впросак, усевшись на чужой стул. Мисс Баутер хозяйственно восседала во главе стола, слева помещались пожилой долговязый дворецкий и его помощники, затем камердинеры, один – благообразный, седой, лет шестидесяти, другой – молодой, и горничные, с такой же примерно разницей в возрасте. Справа садилась кухарка, а за нею её помощницы – две говорливые девицы, бесконечно рассказывающие истории о привидениях и чудовищах, живущих в окрестностях – и молодой прыщеватый парень, объект бесконечных шуток. Остальные, разнорабочие, сидели в конце стола. Мне пришлось рассказать о себе, но особого интереса слушатели, к счастью, не проявили – видимо, такие как я, менялись слишком часто и не стоили усилий, чтобы запоминать их имена и истории. Жизнь хозяев поместья являлась столь же популярной темой разговоров за столом, как и истории о привидениях и чудовищах. Хозяев, постоянно проживающих в доме, было трое: старый мистер Энтони Андертон, его жена, мадам Люси, и сын хозяина Себастьян. Все это я узнала, конечно, не сразу – сначала было совсем не до того, чтобы выяснять, кто есть кто в этом огромном доме – а дом, действительно, был очень велик: три этажа, несколько башен, испещренных лестницами и переходами, построенный так, что хозяева и прислуга никогда бы не встретились, если бы в этом не возникло необходимости. Впрочем, одного из хозяев мне удалось увидеть, к несчастью, в довольно пикантной ситуации. Как-то вечером я спустилась в прачечную, чтобы постирать своё белье, открыла дверь и споткнулась на пороге, увидев возле мойки крупного седого мужчину, стоящего спиной ко мне. Он тискал босоногую женщину, прижав её к краю мойки, резко обернулся на звук, из-за его плеча появился ворох рыжих волос и круглое лицо Гленны… Я ринулась прочь, не закрыв дверь. «Это был старый хозяин, – ответила Гленна на мой немой вопрос, когда мы улеглись спать. – А что делать? Я хочу устроиться, не век же мне мыть посуду и таскать помои».

На четвёртый день, ожидаемый со страхом и желанием, чтобы мисс Баутер совсем забыла про меня и испытательный срок, я столкнулась с нею на лестнице. Я тащила грязные вёдра, а она несла стопку столового белья. Остановилась, посмотрела, пронзив взглядом, произнесла: «А, это ты Смит. Работай» и пошла дальше. Пришлось принять эти слова, как подтверждение, что испытательный срок пройден.

Я мыла посуду, полы, работала в прачечной, таскала ведра с водой из кухни в моечную, а пару раз – на второй этаж для чьей-то горячей ванны, вспоминая по пути маленькую несчастную Козетту из мятежных «Отверженных». К концу второй недели мозоли на ладонях уплотнились в камень, ноги и руки обрели мускулатуру, а усталость стала моей сущностью. Я почти не выходила из недр дома, и когда мисс Баутер однажды зашла в моечную и сказала, что назавтра дает мне свободный день, я растерялась, не сразу поверив в такую милость. Правда, милость оказалась неполной – экономка добавила, что жалованье получу лишь через неделю и, разумеется, за вычетом цены разбитой «лисьей» тарелки, о которой очень сокрушалась мадам. Хватит ли моего жалованья, чтобы оплатить урон?

Глава 2

Гленна объяснила, как пройти в деревню, где имелся магазин и лавка аптекаря, хотя эти заведения не слишком интересовали меня, располагающую ничтожным количеством монет. Вместо этого я, надев блузку с вышивкой ришелье, сшитую на заказ в другой жизни, и серую полотняную юбку, водрузив на голову несколько помятую шляпку, решила просто прогуляться по окрестностям, выйти на воздух, а в деревню сходить, если туда выведет путь.

Позавтракав и выслушав советы, куда сходить в свободный день – и откуда они все узнают? – я вышла в залитый солнцем двор. Жара, ничуть не спавшая за эти дни, ударила в лицо горячей рукой. Я прошла через двор к тропе, что недавно привела сюда. Вышла через калитку под увитой плющом аркой, подмигнув стражникам-горгульям. Дальше тропа вела к взорванному буку и стене Адриана, где я встретила голубоглазого Джека Смита, о котором, признаться, часто думала и даже как-то раз спросила Гленну, не знает ли она такого молодого человека. «Джек Смит?» – переспросила она, закатила глаза к потолку, видимо, перебирая в памяти всех знакомых парней, а затем отрицательно покачала головой. «Нет, что-то не припомню такого, Смит».

Возле бука тропа раздваивалась, и я свернула направо в сторону леса, что манил шелестящей прохладой. Тропа, расчерченная живыми тенями, весело вилась меж переплетения кустарников: розовых цветов вейгелы, оранжевых колокольчиков жимолости и прочего незнакомого разноцветья. Никаких привидений и чудовищ. Словно в парке Мордвиновки, где мы снимали дачу каждое лето. Словно, но не так… Шла я довольно долго, отдавшись теням и шорохам леса. Раскидистые кроны все плотнее смыкались в вышине, тропа медленно, но верно вела в чащу, в её таинственную глубину, и привела к заросшему со всех сторон оврагу, на дне которого струился ручеек. Через овраг был перекинут мост из толстых бревен, связанных меж собой верёвками-канатами, настилом и перилами из жердей. Ступила на мост, который через несколько шагов закачался подо мной. Остановилась, размышляя идти дальше или вернуться, и вдруг услышала хриплый возглас, прозвучавший откуда-то снизу: «Эй, на мосту, помогите мне!»

Засуетилась, мост закачался, я чуть не потеряла равновесие, взмахнула руками, с трудом удержавшись на грубых перекладинах настила, и уцепилась за импровизированные перила. «Помогите же», – повторил снизу голос. Чтобы посмотреть, откуда он раздавался, пришлось опуститься на колени и глянуть вниз, в овраг. Сначала не увидела никого в переплетениях кустов и бурных зарослях чертополоха, но, когда голос потребовал: «Да спуститесь же вы сюда, чёрт побери», разглядела на противоположном склоне оврага человека, сидящего среди пурпура цветущего репейника. Поднялась, махнула ему рукой и поспешила по бодро закачавшемуся мосту. Худо-бедно, но мне удалось перейти на другой берег и спуститься к пострадавшему по дорожке из примятых и поломанных кустов, которую он, видимо, проделал своим телом, сползая по склону. Человек, просящий о помощи, оказался юношей лет семнадцати. Лицо его было бледным до белизны, на которой явственно проступали веснушки, из-под кепки выбились пряди слипшихся светлых волос. Он попытался улыбнуться, увидев меня, и хрипло произнес: «Помогите… капкан…» Его правая ступня была зажата меж зловещими зубьями капкана – возможно, медвежьего, насколько я могла судить по его размерам и устрашающему виду. Капкан пробил светлую теннисную туфлю, по которой расползались уже потемневшие пятна крови.

– Сейчас, сейчас… я попробую снять… – засуетилась я.

– Это вряд ли – вам не раздвинуть эти челюсти, – пробормотал он. – Но чудо, что вы вообще здесь появились…

– Почему чудо? – спросила я, разглядывая капкан и размышляя, как к нему подступиться.

– Мало кто ходит через Гуляющий мост.

– Через Гуляющий? Почему? Что же вы здесь делали?

Они не ответил. Скрипнул зубами, видимо, стараясь сдержать стон, когда я начала дергать капкан, тщетно пытаясь разжать адские челюсти. Хоть я и накачала руки за дни работы в Хорсли, моих сил здесь явно было недостаточно.

– Откуда вы взялись? Я вас не знаю… – сказал юноша, наблюдая за моими попытками.

– Я тоже незнакома с вами. Кажется, сейчас не время вести светскую беседу…

– Да, вы чертовски правы, – согласился он побелевшими губами.

– Я не смогу открыть этот капкан… вы потерпите? Придется бежать за помощью.

– Да, хорошо, буду ждать…

Вскочила и поползла вверх по склону, уже не пытаясь избежать колющих и режущих кустов. Гуляющий мост проскочила, почти не заметив его разгула. Как далеко я ушла? Милю, пару миль? Встречу ли кого-нибудь по пути или придется бежать в Хорсли? Я спешила, больше не замечая тенистого уюта леса. Блузка прилипла к телу, юбка путалась в ногах, лицо пылало, пот заливал глаза, в туфлях что-то хлюпало, словно я бежала не по сухой тропе, а по ручью. Не поверила своим глазам, когда увидела человека, идущего навстречу по тропе. Наверно, галлюцинация, решила я, но немного снизила темп. Человек оказался настоящим – когда я подбежала к нему и остановилась, переводя дыхание, он расцвел белозубой улыбкой, раскинул руки в приветственно-удивленном жесте и произнес:

– Анна, куда вы так спешите?

– Джек? Джек Смит! – воскликнула я.

– Именно так. Вы вся в репейнике, лесная фея. Куда вы так бежали? Вас кто-то напугал? За вами кто-то гонится? Если так, я весь к вашим услугам. Давайте-ка я очищу вас от колючек.

Он снял колючку с моей блузки, улыбаясь, тени скользили по его лицу, то скрывая, то являя на свет блеск голубых глаз. А я стояла, разумеется, растрепанная, в сбившейся на затылок шляпке, с головы до ног усыпанная колючими шариками чертополоха, потная, с горящим от жары и бега лицом. Впрочем, все это не имело значения.

– Не стоит, потом. Сейчас нужна помощь, но не мне, – отдышавшись, сказала я. – Там, у Прогулочного моста в овраге лежит человек… он попал в капкан.

– У Гуляющего? – поправил меня Джек Смит.

– Да, да, у Гуляющего. Я не смогла освободить его ногу и побежала за помощью. Идемте же скорей!

Он нахмурился, потер кончик носа и спросил:

– Попал в капкан? В овраге? Вы уверены? Неужели опять…

Он не договорил, а я зачастила:

– Вы считаете меня сумасшедшей? Я только что пыталась освободить его ногу, но не смогла.

– Нет, что вы, Анна, конечно, нет. Успокойтесь, вы бежали слишком быстро по такой жаре. Идемте, поможем вашему… человеку. Позвольте, я возьму вас за руку.

Я не успела согласиться или отказаться, как он сжал мою руку крепкой ладонью, сухой, в отличие от моей, постыдно влажной. Джек Смит вовсе не выглядел человеком, страдающим от жары – белоснежная рубашка, тонкий запах одеколона, легкая прядь вьющихся волос, выбившаяся из-под светлой шляпы. Он быстро зашагал по тропе, увлекая меня за собой.

– Зачем вы ходили к Гуляющему мосту, Анна?

– Сегодня у меня свободный день.

– Так вас приняли на работу?

– Да…

– Рад за вас. Но судя по вашей ладони, работа нелегкая.

Я поспешно, но тщетно попыталась вытянуть руку из его крепкого кулака.

– Не волнуйтесь, лесная фея, ваши руки ничто не испортит. Так что же там случилось, у этого проклятого моста?

Вопрос был задан, скорее, лесу или тропе, поскольку у меня не было и не могло быть ответа. Джек замолчал, лес начал сгущаться, и вскоре мы оказались у моста, то ли Гуляющего, то ли проклятого.

– Где он, ваш человек в капкане? – спросил Джек, когда мы подошли к мосту.

– На той стороне. Вон там, на склоне.

Я показала туда, где лежал несчастный, но не увидела его среди кустов. И ни одного звука, лишь шелест листьев да шорохи леса.

– Эй! – крикнула я. – Пришла помощь! Как вы там?

Никакого ответа. От жуткой мысли меня бросило в холод, словно под ледяной дождь среди жаркого дня.

– Что-то я никого там не вижу, Анна, – сказал Джек.

– Наверно, он потерял сознание и лежит, поэтому отсюда его не видно. Идемте скорей.

Мы перешли через мост, который разгулялся ни на шутку, вышли к склону, где были примяты и поломаны кусты. Джек остановил меня, приказав остаться на краю оврага, а сам спустился туда, где был юноша.

– Здесь никого нет! – крикнул он.

– Не может быть!

Я бросилась вниз, колючки чертополоха снова впивались в одежду и в волосы. Запнулась, не удержалась и полетела вперед, прямо в объятия Джека Смита. Он чуть подержал меня и отпустил. Огляделась – никого. На месте, где лежал юноша, лишь примятая трава и никаких следов ни его самого, ни капкана.

– Как это понимать? – с усмешкой в глазах вопросил Джек, глядя на меня.

– Понимайте, как хотите, – обиженно отрезала я. – Здесь лежал человек, молодой, светловолосый, в теннисных туфлях, нога была зажата капканом, большим с жуткими зубьями. Даю голову на отсечение…

– Не будем отсекать вашу прелестную головку, достаточно голов наших королевских жен, – сказал он всё с той же усмешкой.

– И я не сумасшедшая.

– Убежден в вашем здравом смысле, – кивнул он. – Но здесь нет никакого пострадавшего юноши. Он ушел с капканом? Улетел?

– Но он лежал тут, с капканом на ноге, белый как снег…

– Вы из России, вы больше знаете про снег.

Меня начинала злить ирония, которую он вкладывал в каждую реплику. Я промолчала, не желая говорить о своей родине.

– Что, если это шутка? Розыгрыш? – вдруг предположил Джек.

– И вы участник или автор этого розыгрыша? – спросила я.

– Нет, что вы, Анна, как вы могли подумать такое? –

Его голос звучал виновато. Он даже стал серьезнее или мне показалось?

– Я просто предположил, не слишком удачно, не так ли? Идемте, выберемся отсюда.

Andiamo, Andiamo… Я не стала сопротивляться, но, когда мы поднялись на край оврага, осмотрела траву вокруг, как это сделал бы Зверобой – трава была местами примята – и пошла по этим следам, которые вывели к мосту. Я не заметила прежде – было не до того, – но дальше от моста совсем не было тропы: нетронутая шагами трава, заросли и лес, густой, мрачно сомкнувший свои кроны.

– И что же вы выяснили, Следопыт? – спросил Джек, наблюдавший за моими действиями. – То, что здесь часом раньше проходили вы?

Он был прав, Зверобоя из меня не получилось.

– Давайте-ка, лесная фея, я отчищу вас от репейника, а то вы похожи на шотландца, готового к бою, – сказал Джек и принялся ловко отдирать с моей одежды колючие шарики. Приведя мой наряд в более-менее приличный вид, он снова ухватил меня за руку и повел по мосту.

– Понимаю, почему этот мост так назван. Но почему по нему никто не ходит? – спросила я.

– О, это старинная легенда, которую я не могу рассказать. Я, знаете ли, Анна, совсем не интересуюсь местным фольклором. Какая-то запутанная история о страшном чудовище, поселившемся на той стороне, в замке. Оно спит днем и пугает одиноких странников, забредших в его владения. Хотя, кажется, по этому оврагу проходит граница владений, так что, возможно, дело как раз в этом.

Обратный путь показался мне короче, несмотря на усталость и пережитые волнения – Джек Смит болтал, шутил и был столь же неподвластен жаре и переживаниям. Мы распрощались на том же месте, что и в прошлый раз.

Оставшееся время выходного дня я провела, приводя в порядок себя и свой гардероб – вымылась, набрав на кухне горячей воды, постирала белье и блузку, пострадавшую в лесном приключении, почистила туфли и, закончив дела, прилегла и уснула. Проснулась, когда из крошечного окна под потолком в комнату текли голубые сумерки. Из коридора доносились звуки какой-то женской перебранки. Гленны не было, судя по разбросанным на кровати нарядам, она отправилась на очередное свидание. Я разделась и забралась под одеяло, долго лежала, глядя в потолок и размышляя над сегодняшними событиями. Версия розыгрыша не выдерживала критики, но и уйти с капканом на ноге парень вряд ли мог. Во всяком случае, если ему это удалось, остались бы какие-то следы. Если бы я могла внимательно рассмотреть все вокруг, без присутствия усмехающегося Джека Смита. Но когда теперь я смогу выйти из дома? Неизвестно. И кто он такой, этот Джек Смит? Откуда он появляется и куда исчезает? Мне не следует думать о нем – это ни к чему, кроме очередной горести, не приведет. Мысли плавно перетекли к воспоминаниям – отец, холодный Петроград, качающийся на волнах пароход, залитая солнцем лужайка на даче в Мордвиновке – воспоминаниям, которых я пыталась избегать, чтобы не ныло и не сбивалось с ритма сердце. В последние недели это удавалось, потому что засыпала мертвым сном. Нет, мне не нужны свободные дни, я хочу спать без снов и жить без воспоминаний, просто выжить, а там будет видно.

Я заснула, а проснулась оттого, что комната осветилась голубой вспышкой, словно кто-то за окном зажёг и тотчас погасил огромный фонарь. Ну да, взлетел с фонарем на высоту полсотни футов. Темнота и снова вспышка. Душно. Постель Гленны пуста. Я поднялась на ноги на кровати и заглянула в оконце под потолком. Отчетливо прорисованная молния рассекла полумрак, на миг осветив комнату. Грома не было слышно. Вдалеке буйствовала гроза. Где сейчас Гленна? Надеюсь, под крышей. Очень хотелось пить, но в комнате ни грамма воды. Нужно было вечером наполнить кружку. Легла, вздрагивая от резкой смены света и тьмы, ожидая, когда закончится светопреставление.

Скрипнула дверь, осторожно вошла… Гленна… нет, то была не она – очередная вспышка осветила девушку, работающую на кухне. Словно привидение, в белой ночной рубашке, с распущенными волосами. Я поднялась на кровати.

– Сью? Что случилось?

– Это ты, Смит? А где Гленна? – спросила она.

– Ещё не приходила…

– Смит… можно я побуду здесь, так страшно, я ужасно боюсь грозу, а эта какая-то особенная… в тишине. Я одна в комнате, Мэри уехала на похороны кого-то из семьи.

Сью присела на кровать Гленны. Голос её дрожал, да и сама она дрожала так, что чувствовалось на расстоянии.

– Это просто далекая гроза, звук грома сюда не доходит. Нам ничто не грозит.

– Все равно страшно, – сказала она, ложась и забираясь под одеяло почти с головой.

– Знаешь, Смит, – заговорила она через некоторое время, когда я думала, что она уснула, – я ужасно боюсь грозу и чёрного человека, что ездит верхом по лесу.

Без разговоров о чудовище, проживающем в местном лесу, не проходила ни одна трапеза на кухне, пока пару дней назад мисс Баутер не пресекла их в корне, заявив, что срежет жалованье той из болтушек, которая ещё хоть раз упомянет загадочного монстра. Но чёрный человек – это что-то новенькое.

– Какой такой чёрный человек? Ещё одно чудовище? – сонно спросила я, не особо желая продолжать разговор.

Гроза, кажется, стихала. Во всяком случае, вспышки молнии не было уже минут десять, а то и больше. Сью вскочила и села на кровати, кутаясь в одеяло.

– Про него нельзя говорить днем, только ночью…

– И только в грозовую ночь, – съязвила я.

– Да, когда он не слышит, – закивала Сью, не заметив иронии. – Я видела его… своими глазами… – продолжила она, оглядываясь, словно чёрный человек проник в комнату.

Я проглотила замечание, что увидеть что-либо можно только своими глазами и никак иначе.

– Где же ты его видела?

– В лесу… на тропе, когда шла в деревню, сегодня вечером. Я шла к аптекарю, Баутер послала купить ей кое-что, а он выехал… о, Боже!

Вспышка запоздавшей молнии осветила комнату и огромные, полные страха глаза Сью на бледном лице. Потребовалось несколько минут, чтобы она пришла в себя и продолжила свою байку.

– Он выехал на тропу… на чёрной лошади, весь чёрный, без лица…

– Как это, без лица? Всадник без головы? – пробормотала я.

– Голова у него была. А лицо было чёрное, всё чёрное. Думала, окаменею…

– И что было дальше? – спросила я, чтобы дать ей выговориться.

– Я, кажется, зажмурилась или забылась. А когда пришла в себя, его уже не было.

– Может, тебе показалось?

– Смит, я видела его, как тебя вижу!

Я промолчала, понимая, что здесь не поможет ни ирония, ни обращение к здравому смыслу. Хотя, история с исчезнувшим пленником капкана, расскажи я её в ответ, прозвучала бы столь же неправдоподобно. Сью тоже замолчала, наверно, обидевшись. Пусть лучше обижается, чем боится, решила я. Вскоре она начала похрапывать, затем сморило и меня.

Утром в комнату проник скользящий солнечный луч. Сью спала, посапывая. Гленна так и не вернулась.

Глава 3

За завтраком обсуждали её отсутствие и, разумеется, принялись расспрашивать меня, соседку по комнате и предполагаемую подружку. Поворчали, что я не смогла сказать ничего вразумительного. Сью бросала на меня выразительные взгляды, видимо, намекая, что я не должна рассказывать о чёрном человеке при дневном свете. Но я и не собиралась этого делать, ни при дневном свете, ни при вечернем. Скорее всего, либо солнце было за спиной всадника, поэтому он и показался Сьюзен чёрным, либо ей что-то померещилось из-за жары.

После завтрака мне поручили чистку огромной угольной плиты. Прежде этим занималась Гленна, ворча, что скоро переберётся в приличный дом, где есть плита газовая, а то и электрическая, а они не требуют такой адской чистки. Закутавшись в фартук и вооружившись пахучим раствором, от которого плохо отмывались руки, я принялась за дело, повторяя про себя спряжение греческого делать, невесть откуда прилетевшее. Эго кано, эси канис, эмис канумэ…

Я так увлеклась, что заметила возникший на кухне переполох, только когда кухарка заторопила меня, сообщив, что к хозяевам прибыли нежданные гости.

– О, Смит! Отнесешь на второй этаж в гостиную свечи, коробка стоит около кладовой, – сказала мисс Баутер, заглянув в моечную, где я пыталась отмыть руки после волшебного раствора. – Надеюсь, знаешь, как пройти в гостиную.

В гостиную? Свечи? Меня, судомойку-золушку, отправляют в хозяйскую половину? Я удивилась и продолжила спрягать греческий глагол. Что же случилось с Гленной? Где она?

Раствор так и не отмылся, руки приобрели синевато-серый оттенок, как у русалки. В таком русалочьем облике и настроении, таща коробку со свечами, я отправилась в главную часть большого дома Хорсли, в котором не было ни газового, ни, тем более, электрического освещения. Эго кано, эси канис, эмис канумэ…

Я подошла к двери, за которой начинались хозяйские покои – дверь, прообраз которой так усердно крушили на моей родине, но я больше не хотела знать, насколько успешно. Вошла и оказалась в небольшом коридоре, в конце которого распахнутые створки большой двери из тёмного дерева вели, по всей видимости, в гостиную. Я прошла туда и попала в просторную комнату с высокими окнами, обрамлёнными тяжелыми шторами, и огромным камином. Несмотря на откинутые шторы и солнечные пятна, гостиная оставалась полутемной из-за мрачно-серых обоев, усыпанных золотистыми вензелями и ревущими львами. Ткань кресел и оттоманок казалась потертой, бронзовые подсвечники на стенах и столе напоминали об ушедших временах, как и зеркало в причудливой оправе между окнами и чёрный рояль с поднятой крышкой и клавишами, манящими спрятанной в них музыкой. Я поставила на пол коробку и огляделась. Ничего страшного не произойдет, если я просто дотронусь до клавиш… серо-голубыми пальцами в мозолях – напомнила я себе. Но искушение было слишком велико.

Осторожно, на цыпочках, я подошла к инструменту, коснулась клавиш, пальцы сами побежали, выстраивая мелодию, дыхание перехватило, когда поняла, что они, пальцы, огрубевшие и исцарапанные, всё помнят. Инструмент явно требовал настройки, но звуки полились, увлекая, даря забвение, и я пропустила опасность. Вероятно, грозный вопрос «Что здесь происходит?» был задан не в первый раз, когда наконец дошёл до моих ушей. Обернулась и увидела черноволосую даму, завернутую в блестящий жёлтый шёлк.

– Ты что, глухая? Что здесь происходит? – раздражённо повторила она.

Я отшатнулась от рояля, не сразу найдя, что ответить.

Вслед за дамой в комнату вошёл высокий седой мужчина, судя по всему, хозяин поместья, мистер Энтони Андертон.

– Что случилось, дорогая? – спросил он густым красивым басом, уставившись на меня тёмными неприятно сощуренными глазами.

– Эта… девица играла на рояле! – воскликнула «дорогая», видимо, мадам Люси.

– Я подумал, это играешь ты, дорогая, – заявил он, скривив рот в усмешке.

Мадам передёрнула плечами.

– Твои шуточки неуместны, Тони! Судомойка играет на моём рояле! Грязными руками!

– Это произошло невольно… А руки у меня чистые, просто я не смогла отмыть состав, он въедается в кожу, – сообщила я в своё оправдание.

Теперь всё равно уволят и можно говорить что угодно.

Мадам фыркнула, как недовольная кошка.

– Кто тебе позволил?

– Здесь никого не было, и я подумала, что…

– Она подумала, надо же! А я думаю, что тебе не придётся больше думать… в этом доме!

Разумеется, а как же иначе. Я пожала плечами. Больше всего мне хотелось скрыться от скользкого взгляда мистера Андертона.

– Как вам угодно, мадам. Я принесла свечи…

– Свечи… Опять свечи! Вечные свечи!

Я решила, что моя миссия окончена и направилась к выходу. Мадам нервно твердила о свечах и генераторе, хозяин тихо басил, успокаивая её – обо мне, кажется, забыли. Покинув господскую половину, я поднялась по лестнице наверх, чтобы собрать свои пожитки. Открыла дверь и увидела Гленну, лежащую на кровати.

– Гленна! Где ты была?

Она посмотрела на меня, запустила пальцы в свою густую шевелюру, откинула кудри назад, открыв до странности бледное лицо.

– Ох, Смит, это ты. Сядь, расскажу… только не говори никому.

Тайна… очередная тайна. Отчего мне так часто доверяют тайны, которые я вовсе не хочу знать, словно шкатулке, запертой на замок? Так сложилось ещё с детства и, на удивление, продолжается до сих пор. Даже здесь, в чужой стране. Кто я Гленне? Никто, случайная соседка по комнате – сегодня здесь, а завтра там. Я вздохнула и в ожидании села на кровать. Состояние Гленны явно оставляло желать лучшего – глаза нездорово блестели, она прерывисто дышала и была неестественно бледна.

– Смит, я почему-то знаю, что ты не расскажешь, хоть ты и полька… или русская, неважно. Ты такая молчунья.

Я пожала плечами. Меня уволят, так что я не смогу поведать кому-нибудь её тайну, если бы и возникло желание.

– У меня есть дочь, Джинна, – выдохнула Гленна, щёки её на миг порозовели, вспыхнули и снова погасли.

– Молчи, не говори ничего, Смит, – пресекла она мою предполагаемую попытку заговорить. – Джинне три года, она живёт у одной женщины, в коттедже Морас, недалеко от деревни. Она берёт детей… на время.

– Значит, твои свидания вовсе не свидания? – спросила я, осенённая догадкой.

Она кивнула, помолчала, потом сказала:

– Я встречаюсь с парнем из деревни, но редко… и это не его ребёнок.

Имя мистера Андертона застыло у меня на губах, но Гленна ответила на незаданный вопрос.

– Хозяин иногда подкидывает немного… нужно платить за Джинну.

– Почему ты всё это рассказала? – спросила я.

Она вздохнула, потянулась за кружкой, жадно хлебнула воды.

– Вчера я была у Джинны, сидела всю ночь, она заболела, вся горит. Аптекарь выписал лекарство, а у меня не хватило денег, чтобы выкупить его. Я пришла за деньгами, но мне так плохо… голова раскалывается и кружится… Сходишь в аптеку, Смит, и снесешь лекарство в коттедж Морас? Расскажу, как туда добраться.

– Схожу, – кивнула я.

– Ты попроси Баутер, она отпустит, если хорошо попросить.

Мне и просить не придётся, с каким-то непонятным удовлетворением подумала я, но Гленне сказала:

– Хорошо, так и сделаю.

Получилось немного не так. Дверь отворилась, мальчик-помощник камердинера просунулся в комнату и сообщил, что экономка рвёт и мечет в поисках судомоек, которые пропали невесть куда, в то время как в доме полным-полно гостей. Гленна рванулась было, но я остановила её и отправилась вниз на съедение доброй Баутер, которая не преминула высказать неудовольствие моим отсутствием, но ни слова не сказала об увольнении.

– Где Гленна? Явилась? – спросила она.

– Да, но она больна.

– Что с ней?

Я оставила вопрос без ответа и спросила разрешения сходить в деревню за лекарством для Гленны.

– Что-то вы мудрите… Что она? Догулялась? – ядовито спросила мисс Баутер и, помолчав, добавила: – Ладно, сходишь попозже. Сейчас полно дел, а рук не хватает. Иди, работай.

Я мыла посуду, которая стабильно поступала в мойку, мыла виртуозно, не разбив ни одного бокала, ни одной тарелки. Подносила уголь для плиты, протирала полы. Перемыв сотню послеобеденных приборов, вышла во двор из влажного спертого воздуха помывочной в душный жар улицы. Присела на скамью возле стены, прижалась ноющей спиной, закрыла глаза, уронив руки на колени.

– Out of the frying pan into the fire? – спросил кто-то совсем рядом.

Я вздрогнула и открыла глаза. Из огня да в полымя? Передо мной, покачиваясь на пятках, стоял полноватый джентльмен, разглядывая меня светлыми голубыми глазами.

– Что у тебя с руками, девушка?

Я уставилась на свои руки – серовато-синий оттенок стал бледней, но сохранился, ногти обведены синей каймой.

– Чистила плиту, – равнодушно ответила я.

– Понятно, – кивнул он. – Стало быть, помощь не требуется.

– Вот ты где, Проспер! Любезничаешь с прислугой? – раздался знакомый бас, и к любопытному джентльмену присоединился мистер Андертон.

– Идём, Проспер, нас ждут.

– Какое необычное лицо… скулы, надбровные дуги, карие глаза и волосы цвета… как называется этот цвет, Энтони… лесной орех? Нет… дюны на восходе…

Он словно препарировал меня. Хозяин хохотнул в ответ. Джентльмены ушли, а я сидела и думала… о дюнах на восходе.

Удалось освободиться только к половине шестого вечера. Да и то, уговорив Сью поработать в мойке, если это срочно потребуется. В комнате под крышей было тихо, Гленна спала, откинувшись на подушке, лицо порозовело и блестело от пота. Я разбудила её, задавив жалость. Она ахала, стонала, порывалась одеться и пойти самой, но в конце концов вручила мне шесть пенсов и принялась объяснять, как добраться до коттеджа Морас.

– Туда пойдешь через деревню, Смит, а обратно можно короче, через Гуляющий мост…

– Через Гуляющий мост?

– Да, его так называют… Только…

Она замолчала, я ждала продолжения фразы, застегивая блузку.

– Что: только? – спросила, так и не дождавшись продолжения.

– Да так, ничего. Там бродят всякие, но ты держись тропки. Или иди обратно через деревню. Возьми мой фонарь.

Я вышла из дома, вооружённая велосипедным фонарем, запиской к мисс Морас и монетами в кармане юбки. Духота стояла такая, что, казалось, её можно потрогать руками. Мисс Баутер сидела на той же скамье, устало опустив худые плечи.

– Утром ты должна быть на месте, Смит, – напутствовала она меня.

Возможно, она знала о ребёнке Гленны…

Глава 4

До деревни, несмотря на усталость и жару, я дошла довольно быстро. Аптека на первом этаже была закрыта, и я поднялась в жилые покои мистера Томпсона, худощавого длинноносого аптекаря. Он без лишних разговоров снабдил бутылкой микстуры, несколькими пачками порошков, дополнительными советами по уходу за больным ребёнком и предположением, что Гленна заразилась свинкой. «Заразная болезнь, пусть она не выходит из комнаты, и вы поостерегитесь», – сказал он на прощание. «Кажется, болела свинкой в детстве» – ответила я и, распрощавшись, продолжила свой маршрут, вспоминая объяснения Гленны. Дойдя до последнего коттеджа деревни, свернула на широкую, хорошо утоптанную тропу, ведущую через рощицу. Солнце готовилось к закату, лучи скользили почти параллельно земле, жара немного спала, но воздух словно повис тяжелым дрожащим куполом. Вскоре впереди показалась коричневая стена и заросшая мхом крыша коттеджа Морас, едва заметные среди деревьев.

Мисс Морас, худощавая и длинноносая женщина, удивительно похожая на аптекаря, но мрачная и неприветливая, жестом пригласила пройти в дом. В небольшой комнате в углу копошились с какими-то игрушками трое малышей. Увидев меня, они оторвались от игры и принялись внимательно разглядывать.

– У девчонки свинка, – сообщила мисс Морас, – пришлось выделить ей комнату. Как бы ни заразила остальных.

Сказав это, она вопросительно посмотрела на меня, словно ожидая какого-то решения.

– Я принесла лекарства.

– Почему мать не пришла?

– Она не может, её не отпустили, – солгала я, то ли во спасение, то ли от мысли, что она вручит мне больного ребенка и отправит восвояси.

– Что-то я тебя никогда не видела… новая? Чешка? Полька? – спросила она.

– Новая, – ответила я, игнорировав вопрос о стране происхождения.

– Руки синие, плиту чистила?

Я кивнула. Мисс Морас понимающе хмыкнула.

– Хочешь взглянуть на девочку?

Я снова кивнула и пошла за нею на второй этаж. Маленькая Джинна спала, похрапывая, от нее пахло нездоровым жаром, шея распухла. Рыжие кудри, такие же как у матери, прилипли ко лбу.

– Иди, не задерживайся, солнце садится, гроза надвигается, – сказала мисс Морас, когда мы спустились на первый этаж. – Успеешь до дождя, если пойдешь через овраг по Гуляющему мосту. Тропа ведет прямо отсюда, не заплутаешь, она местами узкая, идет меж валунов.

Я распрощалась, вышла и остановилась, словно пресловутый богатырь – распутье стало для меня катастрофически постоянным. Багровая полоса заката зажата меж мрачно-серыми грозовыми тучами и черными вершинами леса. Порыв ветра зашумел листвой, ударил в лицо неожиданным холодом. «Нужно было взять тёплую кофту», – запоздало подумала я и свернула на тропу, ведущую, по словам мисс Морас, к Гуляющему мосту. Главное добежать до этого моста, а дальше дорога знакома, и я, возможно, успею до дождя добраться до Хорсли-хауса. Может, гроза снова пройдет стороной, как этой ночью.

Гроза не стала ни ждать, ни проходить стороной. Тьма навалилась, скрыв всё вокруг – тропу, небо, лес. Поднялся ветер, настолько сильный, что было трудно идти навстречу ему. Включила фонарь, тонкий луч света заметался по черным кустам, высветил тропу, но я успела пройти по его лучу лишь пару десятков шагов, как темноту прорезала вспышка молнии, громыхнуло, и «хляби небесные разверзлись», словно наступил всемирный потоп. Следующая молния не заставила себя ждать, взорвавшись, казалось, прямо над головой. На мгновение вырваны из тьмы очертания деревьев и опять – гром, чернота и ливень. Добравшись до ствола какого-то дерева, я прижалась к нему, вспоминая о том, что во время грозы следует держаться подальше от деревьев. Впрочем, выбора не было. Никакого. Лишь тьма, вода, гроза, ветер и лучик света от фонаря, который скоро погаснет. Решила было покорно стоять и ждать какого-либо конца, но холод, пробирающий насквозь, заставил сдвинуться с места. Шла, вытянув руку с фонарем, чтобы не наткнуться на препятствие. Не хотелось умирать с выколотым глазом. Внезапно в шуме дождя меж раскатами грома возник новый звук. Остановилась, пытаясь прислушаться. Движение чего-то большого и живого. Зверь? Но зверь вряд ли будет бродить по лесу в такую погоду, спрячется куда-нибудь. Лошадь? Я не успела додумать эту мысль, как передо мной появилось большое, дышащее, живое, чёрное – остановилось и негромко заржало. Сказав что-то лошади, всадник наклонился, вглядываясь в мою сторону. Я направила на него почти угасающий фонарь и ахнула. Его лицо было закрыто чем-то вроде черной маски с прорезями для глаз. Если бы я без того не промокла и промерзла до костей, то по спине пробежал бы холод. Я застыла на месте. «Черный человек, чёрный человек! На чёрной лошади!» – завертелось в голове. А еще насмехалась над девицами!

Я не сразу поняла, что он о чем-то спрашивает меня, а когда услышала логичный вопрос «Что вы здесь делаете в такую погоду?» голос показался загробным. Слова произносились так медленно, словно ему было трудно говорить.

– Дайте руку, – сказал он.

– Зачем? – спросила я.

– Посажу на лошадь.

– И увезете в свое логово?

– Да, – ответил он.

И я подала ему руку, молясь, чтобы погибель не стала слишком страшной. Он подтянул меня, ухватил за талию, поднял и усадил перед собой. И я, словно барышня из романа, лишилась чувств.

Впрочем, довольно скоро пришла в себя – трудно сохранять бесчувствие, когда небеса сверкают и грохочут, извергая потоки холодной воды, а за спиной чёрный человек молча покачивается в седле и дышит в затылок. В мокрой темноте всадник уверенно направлял лошадь или сама лошадь знала, куда нужно двигаться. За лесной полосой появились холмы, четкими линиями склонов на неожиданно посветлевшем горизонте. Миновав один из холмов, снова углубились в черноту леса и наконец проехали в какую-то ограду, судя по всему, сложенную из камней, как их строили в Нортумбрии. Странно, что я, готовая к концу, зачем-то отмечала эти, уже неважные, детали.

Здесь он спешился и снял меня с седла. Кто-то, вышедший навстречу, подхватил поводья лошади и повёл, а я, повинуясь жесту чёрного человека, дрожа, как насквозь промокший осиновый лист, пошла вперед, к дому, оказавшемуся совсем рядом, словно выросшему из земли и леса. Почти у входа отказали ноги, и я бы упала, если бы спутник не подхватил меня на руки. Так он и внёс меня в своё логово, в освещенный зал, поставил на каменный пол и… исчез. Зал был немалого размера, под сводами из массивных балок, в огромном камине пылал огонь, к нему я и направилась. На меня дохнуло блаженным теплом, протянула к огню руки и вздрогнула, услышав скрипучий голос: «Идёмте, мэм». Огляделась и увидела высокую тощую старуху в тёмном одеянии, словно возникшую из воздуха.

– Куда? – спросила я.

Она не ответила, повернулась и пошла к широкой лестнице, ведущей на верхний этаж. Я покорно потрусила следом – обитатели этого дома явно не любили обременять себя разговорами и объяснениями. На площадке второго этажа старуха завела меня в комнату, где было потрясающе тепло, а в центре стояла большая ванна, похоже, мраморная.

– Раздевайтесь и грейтесь, – сказала старуха.

– Греться… как? – нелепо спросила я, вожделенно глядя на ванну, исходящую паром.

Она сурово взглянула на меня, видимо, удивляясь бестолковости невесть откуда явившейся девицы. Или я была очередной девицей, жертвой Чёрного всадника? Впрочем, сейчас я очень хотела согреться.

Старуха вышла, а я стянула мокрою одежду, сложив ее на очередной антикварный стул, опустила пальцы в воду – их тотчас жарко защипало, закололо. С дрожью и трепетом забралась в ванну и легла, все тело словно пронзило иголками, а затем, когда кожа и вода обрели гармонию, наступило блаженство.

Старуха вошла, постучав в дверь.

– Белье мужское, у нас нет женского, – сообщила она. – Мыло рядом, воду можете доливать, справа кран горячий, слева – холодный.

Не знаю, как долго я лежала в ванне. Вымыла голову душистым мылом, несколько раз добавляла горячей воды, поворачивая толстый латунный кран. Жаль было покидать блаженное тепло, но нужно и честь знать. Я растерлась полотенцем, облачилась в мужскую ночную рубаху, утонув в ней. Одежды и туфель на том месте, куда я их положила, уже не было, но имелись домашние туфли немалого размера. Я вышла в коридор, стараясь их не потерять. Голова слегка кружилась, а тело казалось легким – я могла бы взлететь, если бы не тяжелая рубашка. Старуха встретила меня в коридоре и снова повела за собой, на этот раз в комнату, где оказалась огромная застеленная кровать под балдахином, а в огне камина за фигурной решёткой весело потрескивали дрова.

– Доброй ночи, – сурово объявила старуха и повернулась, чтобы уйти.

– Спасибо вам, – сказала я. – Как к вам обращаться?

– Скажите спасибо хозяину, а знать меня не нужно, – отрезала она тем же ровным тоном и вышла, старательно прикрыв дверь. Само неодобрение. Но с какой стати ей одобрять незнакомую девицу из ночи?

На столике возле кровати стоял поднос с горячим чайником, чашкой и тарелочкой с печеньем. Напилась чаю и упала на мягко спружинившую кровать, раскинув руки. Я в раю или это снится? Впрочем, жуткая мысль, что сюда может с минуты на минуту явиться чёрный хозяин этого дома, быстро вернула на грешную землю, сжала сердце в комок, ударила страхом по лицу. Где-то вдали громыхнул гром. Я вскочила с кровати и подошла к двери – запереть её было нечем. Выглянула наружу. В коридоре темно и тихо. Пометавшись по комнате, придвинула к двери довольно тяжелый столик в надежде на хоть какое-то препятствие возможному вторжению. Легла, забралась под одеяло, долго лежала, свернувшись в клубок, и не заметила, как уснула.

Дверь открылась бесшумно, на пороге возникла высокая чёрная фигура.

«Там же должен быть столик…», – мелькнула мысль. Сжавшись в комок, я пыталась разглядеть, что произошло с моей ненадёжной баррикадой, но так ничего и не увидела. Чёрная фигура без лица приближалась к кровати, молча, медленно, словно плыла в полутьме. Я закричала, не слыша своего голоса, и… проснулась. Открыла глаза и увидела над собой складки балдахина. Села на кровати. Сердце бешено стучало. Отдышавшись, встала и огляделась. Через неплотно задёрнутую портьеру солнечный луч чертил на полу светлую полосу. В остывшем камине чернели угли, баррикада из столика стояла нетронутой у двери. Я подошла к окну и оттянула портьеру, солнце ударило в лицо белой вспышкой, на мгновенье ослепив. Словно и не бывало страшной ночной грозы. Рассвет уже властвовал над холмами и лесом. Наверно, если подняться повыше, можно увидеть море.

Комната, в которой я спала, оказалась не слишком большой и не слишком нарядной. Потолок, обшитый деревянными панелями, потускневшие обои, напомнившие о гостиной Хорсли-хауса. Балдахин, пестрый от череды складок и выцветших полос. Но белье – идеальной чистоты, а на стенах – электрические светильники.

Я жива, пора собираться и бежать в Хорсли-хаус. Оттащила столик на место и выглянула в коридор. В доме стояла тишина. Вероятно, миссис Не-скажу-имя спит, умаявшись от забот? А Чёрный человек? Он в доме или сразу удалился в грозовую ночь пугать одиноких путников и путниц? Выпустят ли меня из его логова?

Старуха снова возникла неожиданно, как будто ожидала за углом. На руке, прижатой к груди, моя одежда, кажется, даже отглаженная.

– Проснулись, мэм? Завтрак на кухне.

Она вручила одежду и ушла, оставив меня гадать, как же попасть в пресловутую кухню. Одевшись и посчитав потери, – шляпка, сорванная ветром и фонарь Гленны, – я спустилась в холл, к входным дверям, распахнутым навстречу утру. Постояла, размышляя над возникшей дилеммой. Уйти, не поблагодарив за гостеприимство невежливо, но злоупотреблять этим вынужденным гостеприимством тоже не слишком хорошо, да и фигура Чёрного человека весьма смущала меня, если не сказать больше – я боялась его возможного появления. Кто он такой? Хозяин этого дома? Сумасшедший, разыгрывающий призрака? Прокаженный? Если я сейчас тихо уйду, старуха-домохозяйка, скорее всего, облегчённо вздохнёт. Записка! Напишу записку с благодарностью. Осталось лишь найти на чём и чем написать. Я огляделась. Зал был просторным и почти пустым. Каменные плиты на полу, потемневшие от времени резные деревянные панели на стенах. Огромный камин, несколько старинных громоздких кресел… На каминной полке подсвечник без свечей. Камин… мне не пришло в голову ничего лучшего, как заглянуть в него и, порывшись, найти уголёк. Не будет преступлением, если я нацарапаю послание на торце каминной полки – что я и сделала, не слишком искусно, но с надеждой, что оно будет прочитано. В конце концов, вряд ли я когда-нибудь попаду в этот дом и не так уж важно, что обо мне здесь подумают.

Я вышла из дома, вытерла о мокрую траву испачканные углём руки и, пройдя через пустую лужайку, вышла через каменную арку ворот. От ворот в неведомую даль уходила широкая тропа. Оглянулась, окинув взглядом дом – скорее, замок, с круглой башней, с верхушки которой точно видно море; со стеной с бойницами, неожиданным образом переходящей в стену жилого дома с большими окнами. Что ж, ещё одно место, где ты выжила, а теперь уходишь, почти как та девица из романа Бронте.

Ноги немного вязли во влажном песке тропы, но шла я быстро, пытаясь сообразить, в какой стороне находится Хорсли-хаус. Тропа вела к вчерашнему холму, и я надеялась, что с его вершины будут видны окрестности. Утро, пропитанное солнцем и свежестью ночной грозы, сияло промытой зеленью травы и листвы, чистотой бурых камней, белыми пятнами овечьего стада, пасущегося на склоне холма, весёлым птичьим разногласьем. Я была уже у подножия холма, когда услышала позади шум, похожий на стрёкот мотора. Неужели Рочестер ринулся в погоню? Рокот был уже совсем близко, меня догонял… мотоцикл – в Петрограде на похожем разъезжал кузен, – но у этого было не два, а три колеса – на третьем держалось сооружение, предназначенное для багажа или груза. Я сошла с тропы и остановилась, уступая дорогу, но машина, чуть проехав вперед, затормозила. Водитель, укутанный в шлем и огромные очки, обернулся ко мне.

– Куда направляетесь, мэм? Могу подвезти.

– Нет, спасибо, – сказала я.

– Вы любите ходить пешком? Дорога еще мокрая, вам придётся нелегко.

Вчера меня везли на лошади, сегодня предлагают мотоцикл…

Водитель слез с сиденья. Он был высок ростом, в чёрной кожаной куртке и кожаных штанах.

– Позвольте представиться, Арлен Эшли. Если вы чего-то опасаетесь, то совершенно напрасно. Я живу здесь неподалёку и каждый день совершаю прогулки на мотоцикле. Домчу, куда пожелаете. Эта коляска предназначена для пассажира. Будет немного потряхивать, но в целом вполне удобно.

– Меня зовут Анна Смит. Мне не очень удобно затруднять вас.

Если вчера вечером я подала руку всаднику без лица, то почему сегодня утром не принять предложение водителя в очках? Возможно, это один и тот же человек? Разве что голос… Меня не покидало ощущение, что я где-то слышала этот голос.

Я подошла к мотоциклу. Арлен Эшли водрузил мне на голову кожаный шлем, отстегнул накидку коляски и помог устроиться. Через минуту мотоцикл сорвался с места и помчался по широкой тропе-дороге, вверх-вниз по холмам.

В отличие от Чёрного всадника Арлен оказался вполне общительным. Несмотря на грохот мотора, тряску и ветер, он принялся с увлечением рассказывать об устройстве мотоциклов вообще и данного в частности. Я слушала в пол-уха, радуясь, что он не задаёт вопросов, но вдруг поняла, что не сообщила, куда мне нужно попасть, а он не спросил об этом.

– Вам, полагаю, нужно в Хорсли-хаус? – неожиданно сказал он, словно прочитав мои мысли.

– Да, но как вы догадались? – вздрогнув, ответила я.

– Где ещё в этих краях может проживать красивая девушка? – заявил он.

– Я там не живу, а работаю.

– Вот как? А я подумал, вы кузина мистера Себастьяна…

– Вы не могли так подумать. Разве вы не слышите мой акцент? – отрезала я. – Я же иностранка, работаю… на кухне.

– Ха-ха, до чего ж хитра! Неплохо. А я простой механик!

Арлен махнул рукой, мотоцикл опасно вильнул, я ахнула, но водитель справился, по-мальчишески расхохотавшись. Вскоре мы проехали через хорошо знакомую деревню, а через несколько минут Арлен остановил мотоцикл неподалёку от калитки с горгульями и помог мне выбраться из коляски.

– Было приятно подбросить вас, Анна Смит, иностранка. Надеюсь, мы ещё увидимся.

– Вряд ли. Спасибо за поездку. У меня есть несколько пенни… на керосин.

– Не нужно, – махнул Арлен рукой. – Это у меня есть кое-что для вас.

Он порылся в своей кожаной сумке и достал велосипедный фонарь Гленны.

– Откуда он у вас? – ахнула я.

– Нашёл в лесу.

– В каком лесу?

Он не ответил, подхватил меня под руку и довел до калитки. Прихрамывая, вернулся к мотоциклу… взревел мотор.

– Арлен! – крикнула я. – Это были вы? Там, с капканом?

Ответ остался в дыме умчавшейся машины.

Глава 5

Прошло два дня после ночного приключения. Я оставила без ответа вопросы, где ночевала в грозу, но постоянно думала о загадочном спасителе, замке за холмами и мотоциклисте Арлене Эшли, нашедшем в лесу потерянный фонарь.

У Гленны долго не спадал жар, но сегодня утром ей стало полегче, и она забеспокоилась о дочери. «Схожу к ней вечером», – пообещала я.

Мисс Баутер выдала мне жалованье за вычетом разбитой тарелки из лисьего сервиза, сухо и коротко сообщив, что мадам хотела уволить меня за наглость, но она, мисс Баутер, с нею не согласилась. Впрочем, так или иначе, уходить из Хорсли-хауса мне всё равно придётся.

Сегодня разъехались гости, а днем, когда я мыла «тысячу» бокалов, стараясь придать им блеск, в моечную явился мистер Андертон. В шуме воды я не услышала, как он подошёл, и поняла, что за спиной кто-то стоит, по тяжелому дыханию и запаху алкоголя. Я обернулась, но не успела и охнуть, как он прижал меня к краю мойки и начал задирать платье, шаря толстыми руками по бедрам. «Как я не заметил тебя сразу, такую славную русскую курочку», – выдохнул мне в лицо и зажал рот ладонью. «Тихо, сладкая, тихо, все будет хорошо». Где-то раздались голоса, мисс Баутер давала кому-то распоряжения. Он отпустил меня, куснул в шею и шепнул: «Сегодня вечером будешь ждать меня здесь».

У меня имелись иные планы – управившись с работой, я поспешила в коттедж Морас. Вышла из Хорсли-хауса в начале седьмого, когда сумерки ещё не явились, но были где-то на подходе. Унесенную грозой шляпку заменила вещью из прошлого –шёлковым платком, расшитым голубыми цветами по бледно-жёлтому фону, – закутав голову и шею с синяком, оставшимся от гадкого укуса. Пройдя деревню, свернула на знакомую тропу, идущую через берёзовую рощицу, и здесь меня настигло воспоминание – вдруг почти отчётливо я увидела берёзу у веранды в Мордвиновке, колышущиеся тени от её ветвей, солнечные пятна на дощатом полу, плетеные кресла и гимназиста Петю Наумова, пафосно читающего: «Это было у моря, где лазурная… нет, ажурная пена, где встречается редко городской экипаж…». Нет, я никогда не упивалась поэзией, радуясь лишь некоторым запомнившимся строфам… музыка больше влекла меня. Петя пытался поцеловать меня, там на веранде, в солнечных пятнах… и я тотчас перенеслась в тускло освещенную мойку, явственно ощутила мерзкие прикосновения толстых влажных пальцев. Спазм отвращения и подступившей тошноты был настолько силен, что пришлось обнять берёзовый ствол, как последнюю мачту тонущего судёнышка. «Стоит ли жить? – спросила я, обратившись к густо синему небу, и ответила: – Вероятно, не стоит».

Но нужно было проведать маленькую Джинну и принести матери её известие о ней, потому, отдышавшись, я пошла дальше.

У Джинны еще не спал жар, но дышала она спокойнее и встретила меня, что-то радостно залепетав.

– То горит, то потеет, – сообщила мисс Морас. – Но, кажется, девчонка, слава Богу, идет на поправку.

– Посижу с нею ночью, – сказала я, поддавшись, скорее, нежеланию возвращаться, чем приступу человеколюбия.

Она одобрительно кивнула и пригласила выпить чаю.

– Мисс Морас, что за замок с круглой башней, за холмом? – спросила я за чаепитием.

– С круглой башней за холмом? Верно, Невилл-корт, если вы о нём. Земли Невиллов начинаются отсюда. Этот коттедж когда-то был их охотничьим домиком.

– А кто там живёт сейчас?

Она пожала плечами.

– Вроде, давно никто не живет, дом заброшен. Говорят, обоих молодых Невиллов нет в живых.

Я просидела возле кровати Джинны до рассвета. Вечером она заметалась по постели, потом вдруг успокоилась и уснула. Судя по холодному поту и ровному дыханию, жар спал. Я спустилась вниз, закуталась в платок и выскользнула из коттеджа в утреннюю прохладу и птичий щебет. Подумав, свернула на тропу, что вела к Гуляющему мосту. Сейчас, в утреннем свете, все выглядело иначе. Тропа не слишком утоптанная, но достаточно широкая, весело петляла по лесу, среди зарослей цветущего шиповника и чертополоха. Правда, бодро прошагав с полмили, я сбавила скорость – возвращение в Хорсли-хаус пугало больше, чем возможная встреча с Чёрным всадником, о котором я не переставала думать.

И она случилась. Тропа у Гуляющего моста почти заросла, поэтому я и не нашла её, когда искала следы исчезнувшего юноши с капканом. Я задумалась, вспоминая тот день, и вздрогнула от неожиданности ожидаемого. Чёрный всадник появился из леса, словно призрак, остановил лошадь и приветственно склонил упакованную в маску голову. Как будто был уверен, что я не кинусь бежать в страхе и не лишусь чувств. Конечно, холодок пробежал по спине, и сердце застучало, но я изобразила подобие улыбки и выдала сакраментальную английскую фразу, словно встретила старого знакомого на утренней прогулке по парку:

– Доброе утро. Как поживаете?

– Неплохо, мисс, – заявил он своим глуховатым голосом, который, впрочем, звучал значительно лучше, чем в грозу. Ткань маски шевелилась от движения его губ.

– Я тоже. Благодарю вас за гостеприимство… сэр.

– Не стоит. Ваше послание впечатлило как краткостью, так и исполнением. Вы весьма изобретательны, мисс.

– Благодарю вас, сэр, – сказала я.

– Вынужден вас покинуть, – вдруг сказал он, резко прервав светскую беседу. – Надеюсь, ваша прогулка пройдет без неприятностей. Осторожней на мосту.

С этими словами он развернул лошадь и был таков, оставив за собой лишь шуршание ветвей да удаляющийся звук постукивания копыт. Вскоре все стихло. Примолкшие было птицы вернулись на сцену. А я пошла по Гуляющему мосту, нет, то была не я, а Златовласка, встретившаяся с сотней гномов сразу. Покачиваясь на мосту, Златовласка думала… да ни о чём она не думала, охваченная весьма странными ощущениями, в которых смешались страх и любопытство, и она не понимала, которое из них преобладает.

Чем ближе я подходила к Хорсли-хаусу, тем тяжелее было идти. Возле горгульей калитки остановилась, задержав дыхание, затем вошла, осторожно, словно за углом притаился мистер Андертон. Дом ещё спал, лишь из кухни слышались голоса и звон посуды. Я поднялась в комнату под крышей. Гленна вскинулась при моём появлении, уставилась на меня вполне ясным взглядом.

– Пришла? Что? Как она?

– Идёт на поправку, сегодня спала спокойно, жар спал.

– Ты была с нею?

– Да, посидела.

– Спасибо, Смит. Какой у тебя красивый платок…

Гленна откинулась на подушку, облегченно вздохнула. Я переоделась в рабочее платье и прилегла на кровать. Невыносимо хотелось спать. «Нельзя…», – подумала я и провалилась в сон. Разбудила меня Гленна, тряся за плечо. Я с трудом встала и отправилась вниз, в опасный сумрак моечной.

«Нужно уходить и чем скорее, тем лучше, – думала я, глядя, как лопаются пузыри на кромках тарелок, утопленных в горячей мыльной воде. – Может, моих денег хватит на билет до Лондона… или до Йорка. В большом городе, вероятно, проще найти работу. Но нужно иметь хоть несколько шиллингов на первое время».

Я мыла посуду, думала и вздрагивала от каждого звука, оглядываясь, как загнанный заяц, боясь появления Андертона.

Прошло несколько относительно спокойных дней – хозяин не появлялся. Я с надеждой думала, что он потерял ко мне интерес, но выяснилось, что он уехал по каким-то своим делам. Гленне полегчало и она принялась за работу, а однажды вечером мы вместе отправились в коттедж Морас проведать её дочь. Вполне весёлая Джинна уже сидела на кровати, возясь с тряпичной куклой. Я осталась поиграть с нею, а Гленна пошла расплачиваться с мисс Морас и обсуждать их общие дела.

Обратно шли коротким путем, уже в сумерках, но с фонарем. Двигались медленно, Гленна едва плелась, ещё не набрав сил после болезни. Я оглядывалась, подспудно ожидая появления Чёрного всадника.

– Боишься? – спросила Гленна.

– Вовсе нет, – ответила я.

– А тогда, в грозу… где ты была всю ночь? – спросила она.

– Здесь, у Морас… – солгала я.

– Нет, она сказала, что ты ушла.

– Ты спросила ее?

– Нет, это она спросила, успела ли ты добраться до дома в ту страшную грозу.

Свет фонаря метался, суетно дрожал, отыскивая тропу. Порыв вечернего ветра шумнул, пробежавшись по верхушкам деревьев. Я молчала, обдумывая ответ. Не хотелось лгать ещё раз, но правда выглядела как-то… фантастично.

– Но ты же спала… – пробормотала я.

– Не так крепко, чтобы не видеть твою пустую кровать.

– Какая разница, где я была…

– Ну и ладно, не хочешь говорить, молчи, – обиженно буркнула Гленна и забрала у меня фонарь.

– Хозяин положил глаз на тебя? – спросила она, помолчав.

– Ревнуешь? – съязвила я.

Гленна тихо засмеялась.

– Постой, отдышусь, устала. Пусть мадам ревнует.

Мы остановились. Взошла луна, превратив лес в скопище темных нелепых существ. Впереди за причудливым узором из головок репейника вырисовалась кривоватая линия перил Гуляющего моста. В чуть дрожащем круге от света фонаря по земле полз ночной жук, спеша по своим ночным делам.

– Здесь обычно проезжает Чёрный человек, – прошептала Гленна.

Я хмыкнула, не сдержавшись.

– Какая ты странная, Смит. Ничего смешного… его видели многие.

– И ты тоже видела?

– Видела… вот так же, как сейчас вижу тебя.

Луна пряталась за тучу, вернее, туча прятала луну. Настал момент истины – вот сейчас и рассказать про Чёрного человека, но я, по какой-то странной причине, не могла вымолвить ни слова, будто он наложил печать на мои губы. Наложил печать… Огромная тень, напоминающая искаженные фигуры коня и всадника, надвинулась и исчезла вслед за луной, скрывшейся за тучей. Мы охнули стройным дуэтом.

– Пойдем, – сказала я. – Мост уже рядом.

Гленна кивнула, и мы поспешили за лучом фонаря, ищущего заросшую тропу.

Когда мы добрались до Хорсли-хауса и зашли в своё жилище, смутная идея, что родилась во мне под прячущейся луной, обрела вполне чёткие очертания.

Глава 6

Впрочем, все произошло совсем иначе, потому что никогда не следует строить планы и пестовать смутные, ничем не оправданные идеи. Два следующих дня мы спокойно трудились в помывочной – гости хозяев разъехались, и объём работы уменьшился. Возможно, думала я, удастся спокойно доработать до дня получения жалованья.

Мистер Андертон застал меня врасплох, вечером, когда я со всеми предосторожностями спустилась с чердака, чтобы постирать белье. Доливая в мойку горячую воду из ковша, я не услышала, как он подошёл – вероятно, подкрался на цыпочках, удивительно бесшумно для столь крупного человека. Его объятия были так неожиданны, что я закричала от ужаса. Одной рукой он опять зажал мне рот, а другой стал задирать юбку, бормоча что-то вроде: «Я так долго ждал этого, так долго, а ты все хорошеешь и хорошеешь». Я билась в его руках, пытаясь вырваться, но он был очень силен. Я не сразу сообразила, что всё ещё держу в руке оловянный ковш, которым наливала воду. Ударила, не видя, куда попаду, с риском стукнуть себя по лбу, но по звуку удара, вскрику и ругательству, поняла, что достигла цели. Андертон издал звук, похожий на рычание раненого зверя, и отпустил меня. Я швырнула ковш в мойку и бросилась бежать, в ужасе полагая, что он погонится за мной и, поймав, разорвёт на части. Добежав до чердака, рухнула на кровать, пытаясь отдышаться. Сердце билось, словно жаждало вырваться наружу. Гленны в комнате не было. Побросав в саквояж вещи, поспешила вниз, надеясь не встретить никого по пути, и это удалось. Я не осмелилась заглянуть в моечную и, минуя ее, вышла из дома. Совсем стемнело, но в чистом небе светила луна. Промчавшись по дорожке меж грядок, я выскочила в калитку, мимо горгулий, и побежала по тропе, сама не зная куда, лишь бы поскорее уйти из этого дома, от липких рук Андертона. Мне казалось, что он преследует меня, вскоре настигнет, и тогда уже не спастись.

Остановилась, лишь дойдя до развилки. Тишина и прохлада вечера привели меня в чувство. Я прислушалась, на всякий случай. Лишь шелест листьев и крик какой-то птицы вдалеке. Ни шагов, ни тяжелого дыхания. Силы вдруг оставили меня, и я села на траву около тропы. Впервые в жизни я ударила человека – если не считать той глупой пощечины, которой когда-то наградила незадачливого декламатора Петю Наумова. Ударила металлическим ковшом – возможно, у Андертона сотрясение мозга, а если и нет, то шишка и синяк обеспечены. И поделом… Мысли потекли пустым потоком, я думала о белье, оставленном в мойке, о Гленне, которая сильно удивится, не обнаружив меня утром, зачем-то вспомнила Гурского, от которого сбежала… Что делать дальше, куда идти? Можно попытаться дойти до коттеджа мисс Морас, но придется объясняться, да и не факт, что она пустит меня переночевать – вряд ли у неё найдётся свободное место. Но нужно идти, не сидеть же на развилке, где ни право, ни лево ничего не обещают. Я поднялась, постояла и пошла в сторону стены Адриана. Там началась история с Хорсли-хаусом, там и закончится.

Стена, одетая в плющ и девичий виноград, освещенная лунным светом, показалась мне то ли местом последнего успокоения, то ли пристанищем на ночь. Я поставила на землю саквояж, перегнулась через стену там, где она была невысока из-за разрушенных камней, и глянула вниз, в бездну оврага. Вряд ли удастся полноценно умереть, прыгнув вниз – скорее всего, просто что-нибудь сломаю. Да и идея самоубийства звучала запретно и постыдно. Пусть всё идёт своим чередом.

Ночь тихая и тёплая, пахла травами и цветами. Посидев около часа на ещё не остывшей от солнечного тепла стене, я достала из саквояжа чудом сохранившуюся тёплую шаль, поискала место помягче, легла и завернулась в импровизированное одеяло. Уа-та-Уа, ночующая в лесу.

Удивительно, но я довольно быстро заснула, в шорохах тёплой ночи, будто всё страшное осталось позади. Проснулась от холода – солнце ещё не взошло, но его свет уже разлился повсюду, в зарослях распевали довольные хорошим утром птицы. Я поднялась, обнаружив, что спала под кустом репейника, нимало не озаботившись этим. Небо над холмами залилось розовой и желтой акварелью, и вскоре выплыл золотой диск, ударив слепящим светом и обещанным теплом. Посидев в тепле восхода, я собрала вещи и пошла по тропе, вьющейся вдоль стены. Если идти на восток, попаду в деревню Уорли, где месяц назад тщетно искала хоть какую-то работу, и где мне посоветовали обратиться в Хорсли. Утро, разумеется, оказалось мудренее вечера. Посчитав содержимое кошелька, решила, что неплохо бы получить то, что причитается за оставшиеся дни, потому придётся каким-то образом вернуться или обратиться к Гленне за помощью. Чтобы хоть немного заглушить голод, набрала плодов шиповника и ягод ежевики, но есть захотелось ещё сильнее. На кухне Хорсли сейчас завтракают: овсяная каша, кофе, пирог с почками или печенью, сладкие булочки. Я сглотнула и попыталась не думать о Хорсли… совсем, хотя, это не очень удалось.

До Уорли, с перерывами на отдых и сбор плодов и ягод, добралась, когда утро было в разгаре. Сразу направилась к маленькой булочной, которая благоухала ароматами свежей выпечки. Купила две крошечные булочки по полпенни и попросила стакан воды. Устроилась за столиком на улице. Когда доедала вторую булочку, столик накрыла чья-то тень. Я подняла голову. Полицейский навис надо мной, беззастенчиво разглядывая.

– Констебль Джонс. Как ваше имя, мисс?

– Анна… Смит, – вздрогнув, ответила я.

– Прошу пройти со мной.

– Зачем? Я ничего не нарушила…

– Пойдемте, мисс. Вы должны дать показания по поводу внезапной смерти мистера Андертона из Хорсли.

Я убила мистера Андертона! Убила человека! Неужели всё это происходит со мной? Неужели? Почему?

«Мисс Кюзнесова», – провозгласил коронер, седой почтенного возраста мужчина с пышными усами, и я поднялась со скамьи, на которой сидела в нервном ожидании. Так называемое «дознание» происходило в небольшом зале таун-холла Уорли, заполненном любопытствующей публикой.

Оказалось, что в тот вечер мистера Андертона обнаружили лежащим на полу в прачечной, с разбитой головой, и обнаружила его Сьюзен, а Мэри видела меня, спешащую к калитке с саквояжем в руке. Если бы я заглянула в моечную, то нашла бы его сама… хотя, неизвестно, к лучшему или к худшему. Меня сразу начали искать и очень быстро нашли. Затем последовал полуобморочный разговор с констеблем и день под замком в комнате местного паба – в Уорли не имелось камер для заключения, – который я провела как сомнамбула, с единственной мыслью, стучащей в висках – я убила человека! К вечеру, выпив кружку пива с пирогом, принесенные хозяйкой заведения, немного пришла в себя и начала сомневаться, как я могла убить столь крупного мужчину, стукнув его ковшиком по лбу?

– Мисс Кюзнесова, вы служите в Хорсли судомойкой? – спросил коронер.

– Да.

– Как давно вы работаете в Хорсли-хаусе?

– Почти месяц.

– Вы прибыли из России?

– Да.

Коронер говорил бесстрастно, на одной ноте, но мне показалось, что в его голосе проскальзывают ноты сочувствия. Или мне хотелось слышать их.

– Расскажите, что произошло вчера вечером.

Я молчала, не зная, как начать. Это было невыносимо. Легче соврать, что я ударила его по голове, потому что… потому что мне не понравилось его лицо. Или потому, что это наша национальная традиция.

– Вы находились в моечной. Что вы там делали? – прервал моё паническое молчание коронер.

– Стирала, разумеется.

– Поздно вечером?

– У работников нет другого времени, чтобы постирать свои вещи.

– Понятно, – кивнул коронер. – Вы занимались стиркой и…

– Пришёл мистер Андертон…

– Что он хотел? Зачем он пришёл в моечную?

Очевидно зачем, но как мне объяснить перед всеми этими людьми? Что они подумают обо мне? Впрочем, какая разница, что? Я глубоко вздохнула и прыгнула в грязный омут.

– Я не услышала, как он вошёл. Он схватил меня и начал… обнимать.

Во рту пересохло так, что я не могла произнести ни слова.

– Дайте мисс воды, – вдруг догадался коронер.

Зал тихо гудел, любопытные взгляды липли ко мне, как репейник. Юркий худощавый помощник принес стакан воды, который я наполовину выпила, наполовину расплескала.

– Продолжайте, мисс, – сказал коронер, глядя на меня из-под кустистых седых бровей.

– Он схватил меня…, и я ударила его ковшом… по лицу.

– Где вы взяли этот ковш?

– Я держала его в руке, когда он… наливала воду в мойку…

– И вы ударили его, чтобы освободиться?

– Да, чтобы он отпустил меня…

– Как вы ударили его? Ведь он держал вас.

Я начала объяснять, а коронер приказал помощнику помочь мне показывать, как это было. Актриса на сцене перед любопытствующей публикой…

Что было бы, если бы я его не ударила? Я не смогла бы противиться ему, у меня бы просто не достало сил.

В зале переговаривались, коронер призвал присутствующих к порядку, пригрозив вывести из зала разговорчивых.

– Что произошло потом?

– Потом… мне удалось вырваться, и я убежала.

– Мистер Андертон упал?

– Нет, он не падал. Он стоял и бранился…

– И вы ударили его ещё раз? Кочергой…

– Нет! Зачем? Я убежала… мистер Андертон был жив, очень зол, но жив.

Господи, дай мне сил выдержать всё это…

– И ковш и кочерга были обнаружены в мойке, вместе с вашим бельем…

– Да, кажется, я бросила ковш в мойку. Но я не видела и не брала никакой кочерги! Я плохо знаю ваш язык… – зачем-то добавила я.

– Мне кажется, достаточно хорошо, – бесстрастно заметил коронер. – Почему вы тотчас покинули Хорсли-хаус? Не потому ли, что поняли, что убили мистера Андертона?

– Нет, я просто ударила его ковшом по лбу, и поняла, что мне все равно там не оставаться. И я… боялась его гнева.

– Боялись, что он бросится в погоню за вами?

– Да, именно так, – сказала я, с трудом справляясь с дрожью.

– Или хотели скрыться, осознав содеянное?

– Я не собиралась скрываться, просто ушла. Мистер Андертон был жив, и я его боялась.

Коронер сощурил глаза, помолчал и отпустил меня. Я рухнула на скамью, едва дыша, прижала ладони к лицу.

– Вызывается мистер Себастьян Андертон, – провозгласил коронер.

Я не сразу взглянула на вышедшего из зала человека, но услышала его голос, когда он начал отвечать на вопросы коронера. Знакомый голос. Голос Джека Смита… Это действительно был он, красивый, доброжелательный, разве что не улыбчивый, как обычно. При чем здесь он? Откуда он взялся? Ах, да, это же Себастьян Андертон, а не Джек Смит, это сын хозяина! Зачем он врал мне? Разыгрывал? Он не смотрел в мою сторону, словно меня здесь и вовсе не было. Я попыталась взять себя в руки, унять дрожь и сосредоточиться, чтобы услышать вопросы коронера и ответы фальшивого Джека Смита.

Впрочем, разговор с Себастьяном Андертоном длился недолго – коронер задал ему лишь несколько несущественных, на мой взгляд, вопросов: где он был вчера вечером, когда и как узнал о смерти отца и тому подобное. После Себастьяна, который прошёл куда-то в зал, так и не взглянув в мою сторону – и мне показалось, что сделал он это намеренно – коронер допросил ещё нескольких человек из обслуги Хорсли-хауса. На сегодня тамошние домочадцы явно остались без горничных, камергеров и обеда. После этого дознание было закончено. Коронер объявил, что смерть мистера Андертона определена как насильственная, поэтому будет проводиться дальнейшее расследование. Присутствующие, оживленно зашумев, быстро разошлись, а я сидела, не понимая, что делать дальше. Обвиняют меня в убийстве или нет?

Коронер спустился со своей кафедры и подошел ко мне, его расторопный подручный подскочил с другой стороны.

– Меня посадят в тюрьму? – спросила я.

– Идёмте, мисс. Скоро подъедет судебный врач.

– Это хорошо или плохо? – задала я детский вопрос.

Он ничего не ответил, развернулся и пошел к выходу из зала. Я потрусила следом за ним и его помощником.

Судебного врача я ждала в крошечной комнатке, что находилась рядом с залом. За окном лил дождь и бушевал ветер, гнул ветви яблони, усыпанной мелкими красными плодами. Я попыталась сосчитать, сколько яблок на ближайшей ветке, но она так качалась, что у меня закружилась голова. Помощник коронера принес из паба сэндвич и кружку пива, которую я с удовольствием опустошила. Врач прибыл где-то через час, маленький толстый человек с красным лицом и одышкой. Он с треском захлопнул мокрый зонт, со стуком погрузил на стул свой чемоданчик, сел, достал большой платок в красную клетку и принялся протирать капли дождя с лица. Следом вошли коронер с помощником и констебль Джонс.

– Так-так, сейчас-сейчас, – сказал врач в ответ на вопросительные взгляды присутствующих и повернулся ко мне.

– Встаньте, мисс.

Я поднялась.

– А вы, Джонс, повернитесь к мисс спиной. У вас рост, как у мистера Андертона.

Констебль послушно встал спиной ко мне.

– Дайте что-нибудь мисс в руки, что-нибудь похожее на кочергу, – сказал врач.