Музейные истории
Глава 1
Лучшие люди – выдуманные
Макс Фрай
История первая. Вы приняты
1
– За мной, пожалуйста! Вот сюда.
Дом только с виду был обычным. Внутри всё оказалось настолько фантастическим, что в действительность трудно было поверить.
– Не стесняйтесь!
Не стесняться?! Не каждый день удаётся подниматься по винтовой деревянной лестнице. Тут такие громадные портреты в массивных золотых рамах (или как они называются?), что не очень-то и понятно, как стены их держат. Окна появляются то тут, то там. Кажется, они подглядывают. В отличие от хозяина, который ушёл куда-то по удивительной лестнице и ждёт меня где-то там.
– Ну что же вы?
Из стен вырастают изящные бра. Около окон (они странные, неравномерные. Каждое окно не совпадает размером и формой с другим. И есть даже круглые) вниз льются тяжёлые изумрудные шторы.
Дом дышит.
Пока эту фразу никак не объяснить, но и не сказать её тоже нельзя.
Дом дышит, будьте уверены.
– Кабинет направо!
Да, на втором этаже направо от лестницы распахнута дверь. Даже отсюда, ещё не заходя в сам кабинет, можно увидеть хозяина. Довольно шустрый пожилой мужчина. Расположился за невероятно громадным столом, покрытым зелёным сукном. Ножки у стола сделаны кольцами. У основания пошире, а спускаются вниз, становясь всё меньше и меньше. На столе много всего, не разобрать.
Перед столом друг напротив друга располагаются два замечательных мягких стула с удивительными подлокотниками. Эти подлокотники выполнены в виде львиных голов.
– Пожалуйста, устраивайтесь!
2
Я оглядываюсь и прохожу.
Мне не страшно. Портреты, шторы, всё такое дорогое, конечно, производит на меня впечатление. Но я о таком читал. Когда-то давно и почти ничего не помню, но это уж ладно. А ещё я узнал Пушкина. Он здесь на каком-то портрете изображён. Да, точно, это Пушкин. Мы в школе ещё сочинение по такому портрету писали. Или не писали? Или по другому портрету писали? Да ну и Бог с ним! Но Пушкина я узнал! Зуб даю – внизу был портрет Пушкина!
Это меня приободрило.
– Прошу вас, садитесь!
Я смотрю на хозяина кабинета.
Видимо, внизу свет не позволил мне внимательно его рассмотреть. Старик. Голова совсем седая, серебряная. Морщины глубоко изрезали кожу, нос маленький, глаза бледно-синие, как будто выцветшие, да и голос хрипит, аж слышно, как он потерял былую силу.
– Рюкзак можете поставить в ногах! – скрипит старик.
Я киваю и сажусь.
Стул просто невероятен. Как будто подстраивается под мою спину, так мягко. Я ставлю локти на подлокотники и понимаю, что сейчас выгляжу человеком, который возложил руки на головы львам. Хотел бы я себя увидеть со стороны!
Оглядываюсь.
У кабинета есть окна с трёх сторон. То есть окон нет только там, откуда я вошёл.
– Немного привыкли?
Я киваю. Но я не привык.
– Не все чувствуют себя здесь хорошо, – как будто бы вздохнул старик. – Кому-то часы мешают, кого-то ещё что смущает… У всех по-разному!
За моей стеной действительно занимали место невероятные напольные часы с маятником. Они чуть заметно шипели и сверкали золотым циферблатом с чёрными римскими цифрами и тонкими изящными стрелками.
С часами всё было хорошо. Они меня не смущали.
Дом дышал и сквозь окна смотрел на меня.
– Давайте начнём? – спросил старик.
– Давайте! – преодолел я себя и странно при этом себя почувствовал.
Будто бы тень отделилась от меня, отпрыгнула и села на пустой стул, что стоял напротив. Нет, я ничего не видел (если вы так подумали). Я так почувствовал. Это довольно странно объяснять, но это было именно так, поэтому я считаю важным сказать об этом.
3
– Как вы поняли, что хотите здесь быть?
Странный вопрос.
Я не первый раз прихожу на собеседование. За эту неделю я был везде, куда меня пускали. Везде, где со мной вообще решались заговорить. Понятно, что это не такие дома. Разумеется, там не было портретов Пушкина, деревянных винтовых лестниц, стульев с подлокотниками-львами. Ну так и не музеи это были. А вопросы везде были приблизительно одни и те же.
Поэтому я ответил не на этот странный вопрос, а на тот, который обычно звучит в таких ситуациях:
– По объявлению.
Брови старика поползли вверх, лицо вытянулось и стало сплошным знаком вопроса.
– Преинтереснейшая история! – сказал он. – И как же это случилось, позвольте полюбопытствовать?
Для себя я перевёл эти слова так: покажите объявление. Поэтому я полез в рюкзак у своих ног, покопался в карманчиках и достал ту странную бумажку, которая и привела меня сюда. Честно говоря, я не думал, что она понадобится, просто так сорвал. А ещё я думал, что Музей поступил очень оригинально, выбрав такой витиеватый шрифт. Сейчас я смотрел на стол старика и понимал, что никакой это не шрифт. Объявление было написано от руки, каким-то из этих перьев, которые сейчас лежали на зелёном сукне. Из какой-то чернильницы, которые сейчас в ряд располагались на специальных подставках. Серебряные? Или просто так сделанные?
– Позвольте узнать, молодой человек: как давно у вас этот листок?
Бумага прямо хрустела в его руках. Если он спрашивает, значит, писал не он. Видимо, в Доме ещё кто-то есть.
– Какой позор! Это ужасно! – он бросил лист на стол и правой рукой закрыл глаза. Тень, сидевшая напротив меня, вздохнула и поднялась со своего места.
– Вы видели ещё такие объявления?
Тень поднялась и укоризненно посмотрела на меня.
– Очень хорошо, что вы забрали с собой эту бумагу. Я надеюсь на вашу честь! Гуамоколотинг поступил крайне безответственно! Если бы он воспринимал мои внушения, несомненно, такого позора бы не случилось…
Я поднялся вслед за своей тенью.
– Я надеюсь на вашу скромность и честь, – сказал старик и тоже поднялся.
Должен сказать, никто и никогда, особенно в деревне, откуда я прибыл три дня тому назад, не надеялся на скромность и честь. Не потому, что там живут какие-то плохие люди, а потому, что там таких слов я не слышал.
– Я пока ещё надеюсь, что такая бумага существует в единственном экземпляре… Спрошу, конечно, у Гуамоко, но сразу должен признать, что веры у меня к нему нет… Вы уж простите!
Старик был жутко расстроен. Наверное, даже больше, чем я. Тень моя тем временем уже стояла в дверях. Старик шумно вздохнул и замер. Он смотрел точно на тень. Вроде бы он её не видел. Но как только тень сделала шаг за порог, дверь резко и шумно закрылась. Это волнами пошло по дому. Мне стало страшно.
– Садитесь! – вдруг уверенным и звонким голосом сказал старик и как-то совсем иначе занял своё место. Поставил локти на стол, опёрся подбородком на руки и, чуть повернув голову, сверкнул тёмными глазами в меня.
– Нам подойдёт не любой человек, – сказал он. – Музею нужен человек особенный.
Я кивнул. Речь точно шла не обо мне. Я самый обычный человек. Во мне ничего особенного.
– Нам нужен человек, который будет здесь жить, – сказал старик. – Вы сможете?
Предыдущие две ночи я провёл на вокзале, потому что не знал в Москве никого. Мне казалось, что две тысячи триста семнадцать рублей, которые я накопил для поездки в Москву, достаточная сумма «на первое время». Мне казалось, что найти работу в Москве проще простого. А самое главное, что мне казалось, что зарплату выдадут сразу, как только устроишься, а не через две недели или месяц. Оказалось, что я ничего не знаю об этой жизни. В Москве, о которой рассказывали в нашей деревне как о земном рае, я не мог ничего.
– Смогу, – уверенно кивнул я.
– Ваши родные, близкие и друзья не должны знать, что вы здесь работаете.
Я никому не сказал, что уехал в Москву. Билета у меня не было, я просто сел на одну электричку, потом на другую, потом рассказал слёзную (придуманную заранее) историю, потом шёл пешком, потом залез в какой-то автобус. Словом, я сам не очень понимал, как я здесь оказался.
– Музей не назначит вам зарплату, но нуждаться вы не будете.
– Чего? – спросил я. Старик удивлённо моргнул и объяснил понятными мне словами. Когда я со всем согласился, дверь в кабинет сама собой открылась. Никакой тени там не было.
– Пойдёмте! Я покажу вам Музей и вашу комнату.
4
– Это Выставочный Зал нашей экспозиции. Сейчас он, разумеется, не готов. Возлагаем на вас большие надежды в этом плане. Работы, как видите, очень много!
Никакой работы я не увидел.
Большущая комната с окном во всю стену. Ореховые шторы и тюль, напоминающая слабый солнечный свет. Напротив окна большое овальное Мутное Зеркало. Очень мутное, отражения почти не видно. Между ними длинный роскошный кожаный диван. Явно очень мягкий. Перед ним, словно стая собачонок, собрались странные маленькие столики на ножках. Сверху у них стекло, так что я догадался, что это витрины, в которых что-то должно быть выставлено. Но сейчас там ничего не было. Справа и слева от зеркала стояли книжные шкафы. За стеклом можно было разглядеть золотые корешки книг.
– Любите читать? – спросил старик.
– Честно говоря, нет, – не смог я соврать.
– А кого-нибудь на портретах узнали?
– Там есть Пушкин, – сказал я.
– На корешках книг написаны только названия книг, – почему-то печально сказал он. – Сможете найти книгу, которую написал Пушкин?
Я подошёл к ближайшему книжному шкафу и стал вчитываться в названия. Боже мой, неужели есть люди, которые столько читают? Я вот учебник по литературе в школе с трудом за год осиливал, а он вдвое меньше, чем любая из книг за стеклом в этом шкафу. Слава Богу, что в старших классах в учебнике литературы только ерунда какая-то написана, а произведений совсем нет. Можно было не читать. Я ухмыльнулся этим свои мыслям.
«Снежную королеву» помню. Сказка, по-моему. Девочка ходила к мальчику, который каким-то образом оказался во дворце Снежной Королевы. Это Пушкин написал? Вроде бы нет. Пушкин бы назвал именем девочки. А тут «Снежная королева»! Откуда я взял, что Пушкин бы так не назвал? У Пушкина тоже что-то было такое, где девушка отправилась тоже к какой-то королеве (или императрице?), чтобы вызволить своего возлюбленного. Что-то такое в школе читали. Только это была не «Снежная Королева». Что-то другое.
Вот ещё странное название: «Мастер и Маргарита». Мастер чего? Зачем ему какая-то Маргарита? Хотя, возможно, это мастер нужен Маргарите, а не она ему. Видимо, Маргарита что-то там ему заказала, возможно, он ей должен был чайник починить или что-то в этом духе, но не смог, и книга рассказывает о том, как эти двое ссорятся? Такое мог написать Пушкин? Нет, вряд ли. Пушкин должен был бы написать что-то более глобальное.
Толстый том «Мёртвые души». Это сразу нет. Даже если Пушкина и заинтересовали бы какие-то там мёртвые, он бы об этом писать не стал. Подсунул бы эту идею какому-нибудь простофиле, пусть тот и пишет. Пушкин, наверняка, писал бы о каких-нибудь живых душах. Это точно не для него.
А вот название, которое я слышал: «Робинзон Крузо». Не помню где, не помню при каких обстоятельствах, но об этом парне я слышал. По-моему, это певец. Вроде бы он ездил в тележке со своими музыкантами и всем постоянно пел. Такое мог написать Пушкин? Мог, конечно! Только Пушкин назвал бы его не Робинзоном Крузо, а как-нибудь попроще. Гриша, например, или Владимир. Возлюбленную его Олей или Машей. А у Робинзона я возлюбленной вообще не помню. О чём это говорит? О том, что это написал кто угодно, только не Пушкин.
«Евгений Онегин». Вообще не помню, что это такое.
– «Евгений Онегин», – сказал я. Старик мелко закивал, хитро улыбаясь.
– Да, конечно, – мягко сказал он. – Не сомневался в вас!
Я выдохнул. Надо будет как-нибудь взять и почитать. Хоть в общих чертах узнать, о чём там речь. Видимо, здесь это важно.
– Как видите, полное запустение, – вздохнул старик.
Казалось, вид этой пасмурной комнаты причинял ему почти что физическую боль.
– Пойдёмте наверх!
5
На этот раз мы поднялись не на второй, а на третий этаж. Лестница шла и выше. Я спросил, что там, но старик не услышал мой вопрос, а я решил не повторять.
Третий этаж привёл нас на странную площадку на крыше дома.
Первое и главное моё удивление вызвало то, что уже наступила ночь. Вдвоём мы стояли под восхитительным бархатным чёрным небом, скрипящим от вколотых серебряных звёзд. Когда я приходил на собеседование, было ещё утро.
– Не волнуйтесь, здесь всегда ночь! – спокойно сказал старик, видимо, угадывая мои размышления по этому поводу.
– Это здесь такие технологии? – спросил я. Старик посмотрел на меня так, как будто бы я сказал что-то на непонятном для него языка.
– Ага, – сказал он. – Они самые!
На небольшом прямоугольничке под звёздами располагались диван, два кресла по бокам, низенький овальный стеклянный столик. Вся мебель была плетёная, уютно утрамбованная небольшими белыми подушечками. Чуть в стороне виднелся кухонный уголок. Я ещё не знал, что там для чего предназначено, но понимал, что тут можно что-то приготовить. А ещё со всех сторон были розы. Буквально всех цветов: белые, розовые, жёлтые. Были и экзотические цвета: фиолетовые и зелёные. А возле кухонного уголка даже чёрные.
– Присядем, – сказал старик. Он сел на диван, а я подумал, что моё место в кресле. Безумно удобное!
– У Музея есть правило, – сказал старик. Я весь напрягся.
– Каким бы странным ни был посетитель, мы обязаны его принять. Когда бы этот посетитель не пришёл, мы не можем отказать в посещении. Все желающие должны попасть сюда и получить все возможности увидеть все наши экспонаты.
– Да, – сказал я.
Старик сидел и смотрел на меня. Видимо, это было очень важное правило, потому что он так молча сидел несколько минут. Скрипели звёзды. Ветра не было. Ночь продолжалась.
– Наказание за несоблюдение этого правила – забвение.
– Уволят? – переспросил я. Он ответил не сразу. Сидел и молчал. Но не так молчал, как будто думал, что мне ответить, а так, как будто забыл обо мне и сейчас заснёт.
– Можно и так сказать, – вдруг произнёс он.
– Ну, понятно, – отреагировал я.
– Что вам понятно?
– Понятно, почему надо здесь жить, – сказал я. Брови моего собеседника поползли вверх. – Ведь посетители могут прийти в любое время, а если их надо принять, то это означает, что и я должен здесь быть в любое время. Всё логично!
– Да, – сказал старик.
Мне показалось, что это «да» не имело никакого отношения к тому, что я сейчас сказал. Просто он думал о чём-то своём и там, в его мыслях, нужно было сказать это самое «да».
– Вы справитесь? – вдруг с сомнением спросил он. Звёзды скрипели. Дом дышал и ждал моего ответа.
– Да, – сказал я, и мне стало страшно, как будто я признаюсь в чём-то плохом. Мы сидели и молчали.
– Может, Гуамоколотинг неплохо придумал, а?
Я ничего не понял из этого вопроса, сидел и глупо улыбался.
– Позвольте угостить вас чаем. Вы какой пьёте? Чёрный или зелёный? С молоком или без? Лично я предпочитаю с мёдом. С удовольствием поделюсь и с вами, но могу и нарезать лимон. Так как?
В моей голове вертелись все эти волшебные слова: чай, лимон, молоко, мёд. А ещё были воспоминания, как я утром копался в мусорке, отыскивая пластиковые бутылки с остатками газировки или минералки. Очень уж пить хотел.
– Чай… да…
– Чёрный?
Наверное. Зелёный я никогда не пробовал. Интересно, а какие ещё бывают?
– Лимон?
Лимон. Мёд. А сахар? Здесь дают сахар?
– Я принесу сахарницу. Извините, я пью без сахара, забыл предложить!
Извините?! За что?! Я сижу в мягком кресле, смотрю на звёзды в ночи, буду пить чай. Меня оставляют в каком-то необыкновенном месте, дают угол… Это же сказка, да? Да? Так ведь не бывает!
Старик некоторое время был в кухонном уголке, потом повернулся и подал на низкий столик серебряный поднос с огромным чайным содержимым. Он налил чай в белые фарфоровые чашечки. Я видел, как к себе в чашку он опустил ложку тягучего янтарного мёда. Улыбнулся мне, жестом предложил дольки солнечного лимона и сахар в сахарнице. У меня всё плыло перед глазами, я не помню. Но, кажется, угостился и лимоном, и сахаром.
– Как видите, здесь всё в полном запустении, – печально проговорил старик и с удовольствием сделал первый глоток.
– Ага, – сказал я, пытаясь понять, о чём он говорит.
– Работы непочатый край, – продолжил старик. Я его не понимал, но говорить не мешал. – Необходимо, чтобы вы как можно скорее приступили к работе.
Я согласился.
– За обедом я познакомлю вас с Гуамоколотингом. Он будет вам подсказывать на первых порах. Помощник он, конечно, так себе, – вздохнул старик, – но другого нет и не предвидится. Вам придётся как-то найти с ним общий язык.
Я не мог представить себе человека с таким именем. Моё воображение отказывалось это делать. Видимо, поэтому я не представлял, какие сложности могут возникнуть у меня с тем, чтобы найти общий язык с Гуамоколотингом.
– Возможно, милостивый государь, у вас есть какие-либо вопросы?
Я оглянулся по сторонам. На этой удивительно прекрасной части крыши кроме меня и старика никого не было. Никаких «милостивых государей». Но старик пил чай и смотрел на меня.
– Вам понадобятся мои паспортные данные? – спросил я. Старик нахмурился, поставил чашку с блюдцем на столик и совершенно серьёзно спросил:
– Зачем?
– Раз я буду жить здесь, то, вероятно, придётся мне сделать какую-нибудь регистрацию, – нёс я какую-то чушь. Не могу сказать, зачем я начал это говорить, но как только зазвучали эти слова, рядом со мной в плетёном уютном кресле возникла тень. Стала смотреть на меня и улыбаться.
– Наверное, – серьёзно сказал старик. – Об этом я не подумал.
– Когда я пробовал устроиться на работу, – зачем-то продолжил я, – с меня столько документов спрашивали…
Тень стала довольно потирать руки.
– Каких?
– СНИЛС, ИНН, справка по форме…
– Вот! – радостно вскрикнул старик. – Просто замечательно! Как же здорово, что вы задаёте такие вопросы! Вот это всё знает Гуамоколотинг! Вы с ним точно найдёте общий язык!
Тень растерялась, скрестила руки на груди и откинулась в кресле. Я бы даже сказал, что она нахмурилась. Мне так казалось, хотя ничего такого видно не было.
Я растерялся и замолчал. Если этот Гуамоколотинг знает все эти слова, то я рано радуюсь. Скорее всего, меня отсюда погонят поганой метлой.
– Пойдёмте в вашу комнату!
6
– Это ваша комната.
Я испугался и зажал себе рот рукой.
– Не Бог весть что, конечно, но жить, согласитесь, можно…
Я не мог не согласиться.
Старик поджал губы, виновато поморщился, потёр подбородок рукой.
– Шкафчик маленький и старый, но надёжный… У вас вроде бы вещей немного, на первое время должно хватить…
У меня не было вещей. Только рюкзак, в котором я даже не помнил, что лежало. Да, я приехал с сумкой, где вещи были, но её украли в первый же день.
– Кровать не шикарная, но бельё там точно перестилали, за это я вам ручаюсь! Столик тут небольшой, с письменными принадлежностями беда, вижу, со временем исправлю… Освещение тут, конечно, тусклое, но надо с Гуамоколотингом поговорить, может, он что придумает…
Старик стоял и рассуждал в таком духе. Я не понимал ничего.
У меня никогда не было своей комнаты. Ничего удивительного: в деревне я жил в избе. Там есть комнаты, но никогда эта комната не являлась чьей-либо. Они все были для чего-то: кухонная, спальная, обеденная.
– Возможно, вам будет удобнее, если поставить секретер? – спросил старик.
СЕКРЕТЕР!
У меня не было ни малейшего представления о том, что это может быть такое.
– Тут довольно тяжело поместить книжный шкаф… Я имею ввиду хороший книжный шкаф, но небольшой, на двести-триста книг вполне можно найти место… Например, у этой стены! Что думаете?
Я кивнул.
Двести книг… Двести?! Кто способен прочитать столько? Да и зачем? Двести книг! Подождите! Он сказал, что это НЕБОЛЬШОЙ! Небольшой книжный шкаф на ДВЕСТИ и – вдумайтесь! – ТРИСТА книг! Невероятно! Зачем мне столько?!
– Это на первое время, – успокоил меня старик. – Разумеется, вы сможете пользоваться книгами в зале и других комнатах. Если я буду здесь, то можно брать книги и из моего кабинета.
Мне казалось, что двести книг могли завалить весь дом. Это же неимоверно много! Двести книг! Интересно, а сколько я прочитал?
– Вы много читаете? – словно проник в мою голову старик.
– Нет, – уклончиво ответил я, вспомнив три книги, помимо пяти учебников по литературе.
– Кто ваш любимый писатель?
– Пушкин! – выпалил я неожиданно для себя.
– Простите! – смутился старик. – Глупый вопрос…
Пушкин стал моим любимым писателем в одночасье. Я даже мог безошибочно назвать своё любимое произведение этого автора, чем тут же решил козырнуть:
– «Евгений Онегин» великолепен! – произнёс я и тут же стал умолять себя заткнуться и тут же придумать другую тему для разговора.
– Да, это непревзойдённая книга! – улыбнулся старик. Мы замолчали. Я – потому что боялся ляпнуть что-нибудь такое, что меня выдало бы с головой. Старик – потому что я его пристыдил.
– Обед будет в Столовой, – после длинной паузы сказал он. – Я накрою, а потом позову вас. Абсолютно точно, у вас есть около двух часов.
Он уже развернулся, чтобы уйти, но я успел спросить, где Столовая.
– Сразу за Выставочным Залом, – ответил он. – Там нет других комнат, вы не ошибётесь.
Он снова хотел уйти, но я снова задал вопрос в спину:
– А как я пойму, что мне надо спускаться?
– Прозвенит колокольчик, – удивлённо ответил он и прежде, чем я успел сообразить, что это значит, он развернулся и ушёл.
Мне кажется, что он не трогал дверь. Старик просто вышел из комнаты. Дверь за ним закрылась сама по себе. Как будто бы её закрыл Дом.
7
Колокольчик зазвонил легко и радостно. Я не понял, откуда именно доносился этот звон. Очень близко, но не в комнате. За дверью? Старик подошёл прямо к двери и позвонил? Странно! Мог бы тогда и постучать. Зачем колокольчик-то?
Но было очень приятно. Я оставил рюкзак на резном стульчике около маленького стола и вышел.
Дверь открывалась легко, без скрипа. Круглая ручка приятно проворачивалась в руке. Я аккуратно закрыл дверь, услышал лёгкий щелчок и испугался, что закрыл дверь совсем. Не знаю, чего я так сильно испугался, но на затылке у меня выступил пот, а во рту пересохло. Я облизнул губы и медленно стал поворачивать ручку обратно. Она легко поддалась, замок внутри также легко щёлкнул и дверь открылась. Я приоткрыл дверь.
Там по-прежнему была кровать, на которую я лёг и лежал там, не поднимаясь, ровно до того момента, как услышал колокольчик. Мой рюкзак по-прежнему валялся на маленьком стуле. Окно, к которому я так и не подошёл, по-прежнему аккуратно запускало свет сквозь шторы и тонкую тюль. Всё было по-прежнему замечательно. Дом принял меня. Можно было спокойно спускаться вниз.
Никаких сложностей найти столовую не представилось. Действительно, точно за большим залом в аккуратной резной арке находилась большая дверь, украшенная разными декоративными элементами, с точно такой же круглой ручкой, что и в двери в мою комнату.
Прежде чем открыть дверь, я попробовал представить себе человека с именем Гуамоколотинг. Не смог. Но дверь открыл смело. Так, как будто бы смог.
Было темно. Не так, чтобы вообще ничего не видно, но здесь было только одно окно. Напротив меня и далеко. Стены тонули в полумраке. Их, собственно, и не было. Шкафы и серванты. Отовсюду шли отблески стекла и хрусталя. Большую часть комнаты занимал длинный прямоугольный стол. Он начинался от входа и длился к окну. Его пространство было заставлено невероятным количеством тарелок, горшков, кувшинов, каких-то чудных ёмкостей, сказочных бокалов, напоминающих черепа (нет, черепов не было, это мне так казалось). От стола поднимался пар кушаний. Несомненно, здесь было много чего вкусного.
– Проходите! – пригласил старик. Он сидел в дальнем конце стола и с аппетитом уплетал что-то мясное. Вроде бы это была зажаренная ножка курицы. Где-то трещали поленья. Я обернулся. Точно: за моей спиной был вмурован в стену камин. Откуда я понял, что это камин? Камины я видел только на картинках в книжках со сказками. Вот такой камин был нарисован сразу в нескольких. Я сразу вспомнил сказку о Золушке и о Буратино. Я уже плохо помнил сами сказки, но помнил, что там были картинки вот с таким, что сейчас видел позади себя, и было сказано, что вот так выглядели камины.
– Хотите сесть поближе к огню?
Видимо, я слишком долго смотрел на камин. Никак не мог поверить, в то, что происходит со мной. Я повернул голову к старику и сказал, что могу сесть куда угодно. А сам вспомнил ещё один камин: как-то смотрел фильм про Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Там был камин. Тоже похож вот на такой.
– Давайте я вас познакомлю! – услышал я хозяина всего этого великолепия. Я обернулся. В этой комнате где-то должен был быть человек по имени Гуамоколотинг.
Но его, как я надеюсь, вы понимаете, не было.
– Э-э…
Я сразу понял оба затруднения человека за столом. Во-первых, он не знал моего имени. Во-вторых, здесь не было никого, кому меня можно было представить. В момент этого замешательства я взялся за спинку тяжёлого резного стула и решительно отодвинул его.
– Серьёзно?! – раздался птичий крик у меня в правом ухе. Чёрные широкие крылья вороным пером резанули меня по щеке. Я отскочил назад. За спинку стула держалась чёрная птица. Ничего необычного в ней не было, только вот размах крыльев испугал меня.
– Сразу нет! – вырывалось из её клюва. – Пошёл вон!
Последнее относилось явно ко мне, и я не сразу понял, как мне на это реагировать. А вот старик за столом отреагировал так, как будто такие сцены здесь случались десять раз за день:
– Ничего не поделаешь! – сказал он и продолжил аппетитно обгладывать ножку.
– Как ничего не поделаешь?! – взвилась птица под потолок. Шумно работая крыльями, она сделала несколько разворотов в самом верху и приземлилась на стол, между всякоразной посудой. Приземлившись, тут же стала цокать когтями в сторону старика.
– Вон поганая метла! – каркала птица. – Поганой метлой его!
Поразительно, но рядом с камином стояла метла. Уж не знаю, насколько она была поганая, но общипанная, это точно. Создавалось стойкое впечатление, что кого-то когда-то этой самой метлой довольно серьёзно охаживали, поэтому тростинки вылетели из её низа, и сейчас она лысая, но гордая и стоит здесь.
– Нельзя! – спокойно возразил старик, куда-то резко бросил кость и стал вытирать пальцы тканной салфеткой, которая до этого, видимо, была у него на коленях.
– Как?! Почему?!
От этого вороньего крика во все стороны поплыли круги дрожи. Тени шкафов и сервантов задрожали, но устояли. Душа моя ушла в пятки, а сам я готов был провалиться сквозь пол. Но меня спас старик: на том краю стола он сидел и увлечённо вытирал пальцы салфеткой. На разъярённую птицу не смотрел. Круги, заставившие дрожать всё вокруг, не произвели на него никакого впечатления. И птица это тоже заметила. Она подбежала очень близко, стала размахивать крыльями, а ещё я стал опасаться, что в гневе она может клювом нанести старику довольно серьёзные повреждения. Сам старик, как я понял, этого нисколечки не опасался. Вытерев пальцы, прищёлкнув языком, он упрямо повторил:
– Нельзя.
После чего порылся в своих карманах и вынул сложенный в несколько раз хрустящий листок бумаги, что отдал ему я. На птицу это произвело прямо-таки невероятное воздействие: крылья сразу же сложились, острый клюв как-то уныло повис вниз.
– Это кто написал? – вроде бы спокойно спросил старик, разворачивая бумагу. По мере того, как бумага становилась всё больше и больше в руках старика, птица становилась меньше и меньше, пока, наконец, бумага не развернулась, а птица, в знак своего поражения, не сделала шаг назад или, если угодно, шаг хвостом ко мне.
– Это кто написал?
Старик потряс белой бумажкой в воздухе. Птица не ответила.
– И сколько у нас такого позора в городе? А?
Птица сделала ещё один шаг ко мне хвостом. Впрочем, до меня было очень далеко. Старик поднялся во весь свой рост, и я подумал, что сам по себе он очень мощный, но я как-то не придал этому значения.
– Отвечай на вопрос, Гуамоко! Сколько таких бумажек сейчас в Москве?
– Одна! – зло выпалила птица.
– А если честно?
– Честно!
Птица подняла голову с бусинками-глазами и как-то жалобно каркнула:
– Только одна!
Старик сел.
– Тогда знакомься.
Птица развернулась ко мне, поцокала. Честно говоря, не очень-то дружелюбно. Уставилась на меня, но я так и не понял, с какими чувствами на меня так смотрят.
– Будешь у нас? – резко спросила птица. Я кивнул. Она развернулась и гаркнула старику, которые сидел и наблюдал за нами.
– Как его зовут?
Старик, разумеется, не знал.
– Как?! Ты взял на работу человека, и даже не знаешь его имени?!
Старик совсем не смутился:
– У него есть паспорт, ННН и ЛИНЗ.
– Что?!
Старик попросил у меня помощи взглядом.
– СНИЛС, – смог я выдавить из себя и тут же добавил:
– Только его у меня нет…
Птица резко обернулась ко мне.
– Не успел ещё…
Птица резко отвернулась от меня и побежала к старику:
– Так он ещё и тупой?!
– Не-ет! – радостно возразил старик. – У него, кстати, любимый писатель Пушкин!
Птица развернулась и, помогая себе крыльями, оказалась на краю стола в метре от меня.
– В двадцать первом веке любимый писатель Пушкин?!
Неуверенно, но я кивнул.
– Ваш дядя был самых честных правил? – не с того не с сего сказала птица.
– Дядя умер, – сказал я. Должен заметить, это было чистой правдой.
– Тогда почему вы не в деревне?! Или вы уже убили Ленского?
– Я никого не убивал, – испугался я и стал вспоминать кого-нибудь с такой фамилией. Слава Богу, никого не вспомнил.
– Достаточно! – вдруг стукнул старик кулаком по столу. – Садитесь! Садитесь и прекратите этот безумный разговор!
Это подействовало. Я нерешительно, но всё же отодвинул стул и сел. Получилось, что у самого края, ближе всего к двери. Напротив хозяина, которого так странно освещало окно, что он сиял. Птица забралась на спинку одного из стульев и стала чистить правое крыло.
– Гуамоколотинг, тебя никто не просил писать твою бумагу! Ты написал! Довольно! Он с ней пришёл, согласился на все требования! Он принят! Точка!
Старик откашлялся. Видимо, чувствовал он себя не самым лучшим образом.
– Познакомиться мы можем и здесь! Давайте!
Повисла тишина. Было слышно, как свет проникает в окно, как трещат поленья в камине, как смотрит на нас Дом.
– Гуамоколотинг, – сказала птица.
– Иван Привалов, – сказал я.
– Вот и хорошо! – сказал старик. Я и Гуамоколотинг замерли на нём взглядом. Старик сначала не понял, но потом спохватился:
– А меня ведь тоже надо как-то называть?
– Да, – подтвердил Гуамоколотинг и гордо стал смотреть перед собой.
– Я даже не знаю…
– Давайте я буду называть вас Александр Иванович, – вдруг сказал я.
– Я?!
Птица издала странные, почти кашляющие звуки. Как я выяснил гораздо позже, это было что-то сродни человеческому смеху.
– Я Александр Иванович?
– А что? – спросил я.
– Александр Иванович! – словно пробуя на вкус, произнёс старик. – Впрочем, мне нравится! Александр Иванович! Александр! Иванович!
– Позовите к телефону Александра Ивановича! – зло гаркнул Гуамоколоинг. – Александр Иванович не может! Александр Иванович на печи лежит!
– Цыц! – гаркнул Александр Иванович, и этого оказалось достаточно, чтобы ёршистый Гуамоколотинг прекратил что-либо говорить и стал покорно смотреть перед собой.
– Мне нравится! – гордо объявил Александр Иванович. – Иван, благодарю вас!
Я не знал, как реагировать на эту благодарность, поэтому никак не отреагировал.
– Итак, о деле.
Тут я понял, что все стали очень серьёзными. Когда я говорю «все», то имею в виду не только Александра Ивановича и Гуамоколотинга, а всех. Вообще всех: Александра Ивановича, Гуамоколотинга, поганую метлу, камин, Дом.
Себя я как раз в виду не имею.