Сумеречная долина

© Надежда Зуева, 2024

ISBN 978-5-0065-0187-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава, в которой Майя встречает светлячков

Тепло мерцающей лампы приманивает мотыльков, те проникают в комнату через приоткрытые створки старого деревянного окошка, бьются широкими крыльями о золотистый конус торшера. Стук их крыльев вторит монотонному тиканью стрелок. В этой комнате находятся старинные резные часы с тяжёлым маятником, и вот, сквозь их тиканье вдруг прорезался гулкий перезвон, оповещающий о наступлении полуночи. Майя нисколько не боялась этого звука. Для редких гостей её дома гул больших часов всегда был непривычен, он ассоциировался с чем-то пугающим, зловещим, отсылающим к прошлому. Но Майя за много лет настолько слилась с окружением собственного дома, что ничего ей не было привычнее, чем звон часов, стук маятника, тиканье больших стрелок. Потому она и не желает отправляться в дом престарелых. Она точно знает, что там она будет лишена привычных её слуху звуков, там, под присмотром врачей и в компании таких же старых и немощных людей она не будет одинока, но ей также не будет доставать обшарпанной по зелёным стенам гостиной, где её успокаивают часы. Здесь пополудни белёсые пылинки ложатся на давно неиспользуемые книги, ветвистые подсвечники, старую мебель. Здесь в полночь призрачный свет далёкой луны стелется полупрозрачным ковром на дощатом полу. А в зори эта комната заливается ярчайшим огнём молодого утреннего солнца или угасающего в сумерках заката.

Сколько лет прожито в этом доме? Пятьдесят, точно! Майя и позабыла, как долго пребывает здесь. Частые провалы в памяти нередко мешают ей вспомнить о чём-то очевидном или очень важном, некоторые вещи она всё ещё пытается вспомнить, но безуспешно. В этом доме прошла большая часть её жизни. В небольшой, когда-то очень красивый и нарядный в своей белизне, домик её привёл Эдгар. Они были молоды, полны сил, и домик этот был столь же свеж и великолепен, как их общее счастье. Счастье и любовь наполняли жизнь молодожёнов лишь два года, лишь два ничтожных года понадобилось судьбе, чтобы жестоко разлучить возлюбленных, лишить Майю самого дорогого, что у неё имелось. Время навеки стёрло все границы между прошлым и настоящим с тех пор, как Эдгар бесследно исчез. И для бедной Майи не было ничего страшнее, чем весть об исчезновении мужа. Неведение оказалось для неё самым страшным потрясением, с которым смириться она так и не смогла. Двухлетний бездетный брак обернулся для молодой женщины внезапным одиночеством. Это было сравнимо с землетрясением, обрушившим часть её жизни в туманную непроглядную бездну. Скажи ей кто-нибудь, что её супруг погиб, она смогла бы пережить боль потери, смириться с нахлынувшим одиночеством. Но никто не знал, что же стало с молодым писателем, ушедшим поутру и не вернувшимся уже никогда. В день, когда это случилось, она проводила его в редакцию. Он был весел и улыбчив, и Майя, провожая его, нежно целовала его в щёку и в губы, ласково поглаживала его тёмные волосы, обыденно давала напутствия и желала удачи. Эдгар сел в новенький, недавно купленный, автомобиль и уехал, оставив жену наедине с домашними хлопотами. Чуть позже к дому семейной пары на старом поскрипывающем велосипеде подъехал почтальон – белокурый, розовощёкий молодой человек, чуть старше Эдгара. Сейчас Майя не может припомнить его имя, но тогда она хорошо его знала. Когда Майя вышла проверить утреннюю почту, почтальона уже не было, он катил дальше по району на своём велосипеде. На газоне она обнаружила свежий выпуск газеты. Майя обрадовалась, когда быстро прочитала статью, размещённую на первой полосе: новая книга Эдгара – «Сумеречная долина» – стала настоящим бестселлером! Майя была счастлива узнать, что труды её мужа не были напрасны. Наконец, его талант был замечен широкой публикой, о нём впервые заговорили в обществе и в газетах. Ещё некоторое время Майя с улыбкой на губах стояла у калитки, прижимая к груди свежий номер газеты с заветной статьёй. Остальной день она посвятила хлопотам на кухне и уборке в саду. Казалось, что и солнце в этот день светило ей по-особенному. Оно не пыталось изжарить, не бросало в пот. Его свет был затронут лёгкой утренней прохладой и тишиной. И в такую тишину, наедине с радостью и в приподнятом настроении хотелось сделать что-то особенное: приготовить особенное блюдо, по-особенному прибраться в доме и в саду. Особенно румяным в тот день получился вишнёвый пирог, с особенной тщательностью был выстрижен изумрудно-зелёный газон, особенно охотливо карпы кои плескались в небольшом пруду, радуясь вместе с Майей. С прочтением удивительной новости в газете и весь мир приобрёл удивительное значение. И Майя с нетерпением ожидала вечера, чтобы встретить Эдгара и осчастливить его этой новостью. Хотя, он, наверняка, уже узнал об этом в редакции и теперь получал поздравления и смущённо улыбался, благодарил в ответ. Но хотелось в это счастье внести какую-то свою лепту, хотелось радоваться вместе с Эдгаром…

Эдгар должен был вернуться с минуты на минуту. Майя привычно расположилась в уютном кресле-качалке с книгой в руках. Книгой выступал черновик «Сумеречной долины», с таким старанием сшитый Эдгаром и облачённый в импровизированную обложку из старого кожаного альбома. Майя была единственным человеком, имевшим возможность наблюдать весь творческий процесс от начала и до самого конца, и лишь ей Эдгар мог доверить прочтение рукописей. Майя всегда была самым первым и самым желанным читателем для него, и ей было приятно осознавать, что он доверял ей рукописи, которые не доверялись никому больше, даже самым близким его друзьям. Она уже читала «Сумеречную долину», и эта история понравилась ей больше всего. Таинственный мир, полный загадок, необычных, хоть и жутких, обитателей – вот то, что из себя представляла эта книга. И где-то в самом сердце Сумеречной долины, там, где обитают существа, неизвестные даже читателям, затерялся кусочек души создателя. Майя знала, как эта книга важна для Эдгара, он трудился над ней долго и кропотливо и, надо сказать, это возымело успех. Сколько бы она ни перечитывала эту книгу, всё вновь и вновь ей хотелось окунуться в этот странный мир. И в этот раз она погрузилась в чтение столь сконцентрированное, что позабыла обо всём на свете…

Что было дальше, Майя не может вспомнить уже долгие годы. Она запомнила лишь то, что в тот день Эдгар так и не вернулся. Он не вернулся ни на следующий день, ни через неделю. Он никогда не вернётся, и где-то в глубине души Майя давно это подозревала. Но даже спустя столько лет, даже превратившись из юной, полной жизненной энергии девушки в беспомощную сухую старушку, она не потеряла надежду. Она всё ещё пребывает в вере, надеется на то, что Эдгар вернётся. Она запомнила его чёрные блестящие волосы, мягкую улыбку бледных губ, сияние небесно-голубых глаз. Она всё ещё ждёт, что вот-вот он явится домой, и она, такая же молодая и счастливая, встретит его, заключит в свои объятья и поймёт, что все эти сорок восемь одиноко прожитых лет были лишь кошмарным сновидением. Что похожие друг на друга дни, соседка, что часто просит дать ей немного денег, и молоденькая сиделка, посещающая её каждые два дня – все они лишь вымышленные образы, отчего-то возникшие в её долгом и мучительном сне. Эдгар вернётся, она услышит скрип входной двери, услышит постукивание каблуков, в её дряхлом теле вновь пробудится живая сила, она поднимется бодрым рывком с кресла-качалки и выйдет с улыбкой ему навстречу. Больше всего она боится, что её длительный сон окажется правдой. Она боится, что силы не наполнят её тело, что она поднимется, с превеликим трудом превозмогая боль в суставах и мигрень, и что в коридоре она натолкнётся на такого же постаревшего, сгорбившегося под тяжестью лет незнакомца, в образе которого лишь отдалённо и не сразу она узнает родное лицо. А может случиться и так, что она и вовсе увидит уже знакомое ей лицо сиделки, которая со свойственной ей мягкой улыбкой проводит старушку обратно в гостиную и начнёт хлопотать вокруг и для неё. Её имени Майя также не может припомнить, как и имя почтальона, когда-то возившего по утрам письма и газеты. Где он, этот почтальон? Куда он подевался? О его судьбе ей ничего не было известно. Может, он сейчас доживает свой век в окружении детей и внуков, а может, давно пребывает за завесой потустороннего мира, приближение которой в скором времени ожидает и сама Майя. Встретить свой конец, не дождавшись возлюбленного, она боится так же сильно, как дождаться Эдгара и не узнать его. И в этом ужасном состоянии, терзающем её разум и душу, она пребывает всё то время, которое живёт в этом доме. Периодическое появление сиделки или соседки-попрошайки заставляет её ненадолго отвлечься от томлений и занять мозг чем-нибудь посторонним. Она знает об этом, но упорно отказывается переселяться в дом престарелых, где о ней позаботятся, где она окончательно избавится от ощущения одиночества. Она всё ещё ждёт его, она точно знает, что встретит его. И только после того, как она вновь обнимет Эдгара, молодого или уже постаревшего, она сможет уйти, этот мир отпустит её. Старческие боли, мигрени и провалы в памяти отступят, душа перестанет ощущать бремя угасающей жизни и, облегчённая, растворится где-то за завесой иного мира, наполненного существами, так сильно похожими на тех, что когда-то оживляли перед ней страницы рукописей, ставших бестселлером…

Хелен присматривает за миссис Ардерн на протяжении двух недель. Не особенно разговорчивая и малоподвижная старушка. Миссис Ардерн частенько забывает имя своей сиделки, и Хелен это не нравится. Но девушка понимает – Майя делает это не со зла. Хелен приезжает к Майе, чтобы помочь в бытовых делах, проверить самочувствие женщины, да и просто разбавить своим присутствием её одинокую старческую долю. Заведующая домом престарелых настаивает на том, чтобы Хелен всеми правдами и неправдами уговорила пожилую женщину перебраться к ним, и сиделка предпринимает попытки уговорить свою подопечную, но всё безуспешно. Хелен не в состоянии надавить на неё, пусть Майя отчасти уже не способна размышлять рационально, но девушка не смеет противостоять её уважительному возрасту и стойкому характеру.

– Ты должна быть более настойчивой. – Частенько говорит начальница, миссис О’Брайен: – Пойми, её благополучие во многом зависит от твоей настойчивости. Я понимаю, что это непросто, но ты способна на это, я это точно знаю. – В таких случаях Хелен сконфуженно отвечает что-то вроде:

– Что Вы, миссис О’Брайен! Разве я в состоянии? Не буду же я насильно тянуть бедную старушку в дом престарелых!

– Не нужно насильно, нужно с её согласия. – Резонно соглашалась начальница. – Это также является частью заботы об этой женщине. Это необходимая мера, и так будет лучше для неё. Постарайся быть более убедительной в своих словах. Придумай что-нибудь, и вовсе без принуждения.

Примерно так начинались и заканчивались беседы Хелен с начальницей каждый раз, когда они пересекались в коридорах заведения, или когда миссис О’Брайен вызывала сотрудницу в свой кабинет. Но на словах всё и всегда звучит наглядно и просто, а на деле всё куда более извилисто и совсем непросто. Иногда Хелен задумывается, что, возможно, зря она вообще взяла в голову эту затею – помогать людям. За завесой искренних побуждений, блистательного облика благородства и наивно сложенным в мечтах привлекательным образом заступницы и наставницы кроется куда нечто большее, чем примитивный героизм. Это время, бесконечно тянущееся, будто смола, время, и его нельзя торопить. Это терпение, которое работа сиделки требует постоянно тренировать, развивать и сохранять. Ну и наконец, это тот сложный симбиоз, заумно устроенный механизм, совмещающий то первоначальное стремление помогать и профессиональную непоколебимость. В достижении последнего и очень важного пункта Хелен преуспела на жалкую толику. Сейчас в сознании молодого специалиста происходит глобальная переделка, итогом которой должен стать этот сложный симбиоз личных побуждений и профессиональной отстранённости. Тяжело, но это необходимо. Хелен понимает, что из неё выйдет плохой помощник, если она не будет в состоянии сохранять беспристрастность и настойчивость. Бесспорно, важными составляющими доброй и эмпатичной натуры являются сочувствие, сострадание и многое подобное. Но не всегда слепая эмпатия – единственно верный инструмент для оказания какого-либо рода помощи. Иногда приходится быть чуточку серьёзнее, строже, и Хелен ещё предстоит этому учиться.

Что до миссис Ардерн, то единственное, что Хелен остаётся, это мягко наводить старушку на верную мысль и ждать, пока миссис Ардерн не будет готова перебраться под опеку дома престарелых и расстаться с привычной обстановкой. Находиться в небольшом домике, наполненном затхлостью старины, сиделке по-прежнему тяжело. Но с запахами старины она уже начинает свыкаться. Часы, льющие громогласный звон в полуденный час, всё ещё пугают её. Она каждый раз вздрагивает, едва её слуха касается этот гулкий звук. Она никогда не понимала и никогда не поймёт прелести старых часов, красоты позолоченных канделябров и желания престарелой подопечной сохранить эту обстановку в первозданном виде. Иной раз, смахивая пыль с многочисленных книг, статуэток и картинных рам, она задумывается: не будет ли лучше избавиться от некоторых вещей? Хозяйке дома обстановка настолько приелась, что большая часть всего этого старья не приносит ей счастья. Да и что толку содержать в доме вещи, которые лишь копят на себе слои серой пыли? Но мысли остаются лишь в голове. Однажды Хелен предложила избавиться от старого радио. Оно давно не работало, лишь украшало собой невысокое бюро, стоящее у окна. Предложение сиделки было встречено Майей с недовольством и продолжительными причитаниями. Старушка говорила:

– Как можно избавиться от радио? Столько лет оно служило мне верой и правдой! Эдгар купил его, когда мы переехали сюда в семьдесят четвёртом! Я не могу расстаться с ним! – Хелен видела взбудораженное лицо Майи и не понимала, почему она так рьяно защищала всё это старьё. Да и кто такой Эдгар, девушка тоже не понимала, при упоминании этого имени старушка будто бы оживала, становилась более разговорчивой, в её глазах в такие моменты начинал виднеться огонёк жизни. Хелен полагала, что некий Эдгар – родственник или супруг миссис Ардерн, но на этот счёт пожилая женщина почти не высказывалась. К чему бы ни притронулась в этом доме Хелен, на всё давались комментарии вроде: «это Эдгар купил» или «это Эдгар подарил». Иногда Майя, то ли обращаясь к сиделке, то ли к самой себе, говорила, что Эдгар обязательно вернётся. Она словно день ото дня ожидала его прибытия и хотела, чтобы к его возвращению обстановка в доме оставалась для них обоих привычной. Но где этот Эдгар находится? Как долго он отсутствует? Знает ли миссис Ардерн, когда он вернётся? А может, бедная старушка выдумала какого-то Эдгара, чтобы ей было о ком думать в мгновения одиночества? Довольно долгое время мисс Белл не решалась расспросить свою подопечную о личности Эдгара, но с каждым днём её интерес к этой персоне возрастал. И вот, в очередной раз, направляясь к дому Майи, она уже была полна решимости, хотела расспросить всё о человеке, имя которого так часто слышала, но которого никогда не видела.

Утро ещё не отпускает влажную прохладу ускользнувшей ночи. Оно говорит ей: «не торопись уходить, не уступай место жаркому дню!» Но рассвет неустанно напоминает этой прохладе, что её время подошло к концу, и прохлада доверяет рассвету. Улицы, погружённые в утреннее молчание, застыли в неподвижности. Ни единый листок не смеет срываться с дерева под влиянием ветерка, ни одна птица не тревожит своим щебетанием мгновения тишины. Только серебристый автомобиль разрывает солнечную тишь, двигаясь по совершенно безлюдной дороге. Хелен направляется к небольшому старинному домику в конце улицы. За массивами больших коттеджей этот дом совсем не видно. Со стороны можно подумать, что за крайним белым коттеджем улица обрывается, и начинаются заросли сорняка и старых деревьев. Но за всей этой зеленью и скрывается маленький домик, о существовании которого многие соседи стали забывать. По прибытию Хелен выгрузила из багажника большие пакеты с продуктами и по одному перенесла их от машины к поросшему травой порогу. В небольшом окошке, слева от двери, уже теплится огонёк, смешавшийся с лучами солнца. Миссис Ардерн, по обыкновению своему, уже бодрствовала. Перед приездом сиделки она всегда включала торшер в гостиной и с причитаниями о болях в коленях садилась в кресло. Хелен занесла продукты в дом и, оставив их на кухне, заглянула в гостиную. Белые пылинки, словно светлячки, неторопливо и хаотично порхают, виднеются они лишь тогда, когда попадают под золотистые ленты лучей, бьющих стрелой в приоткрытое окно. Майя подняла взгляд на вошедшую, взглядом же и обозначила приветствие, но не проронила ни слова.

– Доброе утро, миссис Ардерн! Как Вы себя чувствуете? – заботливо поинтересовалась Хелен, подойдя к комоду, на котором минувшим вечером оставила аптечку. Лишь тогда Майя заговорила:

– Как может чувствовать себя старый человек? – риторический вопрос прозвучал с болезненной хрипотцой. Хелен поняла – старушка простудилась. А ведь она настаивала на том, чтобы закрыть окна на ночь, вернее сказать – пыталась настаивать. Из аптечки девушка достала градусник, мазь для суставов и тонометр. Майя потирала простуженное горло, сопровождая все действия сиделки взглядом. Хелен встала на колено перед старушкой, разложила всё на столике, надела на сухую бледную руку женщины рукав тонометра, сопроводив всё это словами:

– Что же Вы упрямитесь, миссис Ардерн? Я ведь говорила, что ночь будет прохладной и сырой… – тонометр негромко загудел в работе, на маленьком зелёном экране побежали угловатые цифры.

– Люблю прохладу и сырость. Мне душно.

– Быть может, небольшая прогулка поможет Вам? – девушка принялась смазывать колени подопечной мазью. – Сначала нужно измерить температуру, а после завтрака и приёма лекарств я выведу Вас в сад. В тени беседки прохладно, но не настолько, чтобы Вы заболели ещё сильнее. Свежий воздух пойдёт Вам на пользу. – Майя ничего не сказала, отвела пустой взгляд в сторону. Жужжание тонометра прекратилось, Хелен констатировала: – Давление в норме. – Майя молча вложила градусник за пазуху, как только её рука освободилась от рукава тонометра, и спустя мгновение своего безмолвия сказала:

– Горло побаливает, мне бы чаю…

– Конечно, миссис Ардерн, сейчас. – Хелен поднялась с колен и энергичной походкой направилась в кухню. Майя продолжала сидеть, придерживая градусник, она исступленно смотрела на золото парящих под лучами пылинок. И как же сильно они напоминали ей светлячков. Такие же беззаботные, невесомые, светлые. На самом деле настоящих светлячков Майе встречать не доводилось, их она видела лишь на иллюстрациях книг или на экране старенького телевизора. Но всё это не могло дать полного представления об этих необычных и таинственных существах. Своим мерцанием они указывают путь заблудшей душе, примерно так Эдгар описывал светлячков в своей книге, Майя не припомнит дословно. Мысли о светлячках могли бы надолго утянуть старушку в размышления, если бы вскоре не вернулась сиделка. Хелен возникла из ниоткуда с деревянным подносом, чашкой лимонного чая и завтраком, своим движением она рассекла летающие пылинки. Пылинки в испуге расступились, начали хаотично метаться и вскоре вновь замедлили свой полёт. Поставив поднос на столик, сиделка приняла из рук подопечной градусник, убедилась, что температура в норме. Майя выпила необходимые лекарства на пустой желудок и лишь после принялась за завтрак. Суета и хлопоты, которыми окружала её Хелен, понемногу становились привычными. Майя уже не воспринимала сиделку, как постороннего человека. Девушка, казалось, всегда была рядом. Как долго она знакома с сиделкой? Может, всю жизнь? Отчего-то Майе всегда кажется, что где-то она уже повстречала её. Повстречала задолго до того, как Хелен стала её сиделкой. Мягкий тон, всепрощающий характер. В своей заботе о подопечной девушка забывает себя, и кажется, они каждый раз меняются ролями: Хелен превращается в наставника и путеводителя, а Майя ощущает себя беспомощным ребёнком, потерявшимся в незнакомом, чужом мире. И ей ничего не остаётся, кроме как доверить свою судьбу другому человеку, от которого во многом теперь зависит её жизнь. Хелен буднично принимается за уборку, пока Майя занята едой. Ещё больше пыли поднимается в воздух, когда девушка начинает смахивать её с канделябров, картинных рам и полок. Книжная затхлость касается обоняния Майи, когда Хелен собирает с полок стопки книг и укладывает их на полу. Каждую книгу сиделка аккуратно протирает влажным тканевым лоскутом и затем выставляет на подоконники, чтобы подсушить. После она берётся за наведение чистоты на опустевших полках, полки из дымчато-серых превращаются глянцевые, будто свежевыкрашенные. Хелен каждый раз мысленно поражается тому, как быстро на полках скапливается пыль. Вскоре, книга за книгой, скромная библиотека хозяйки возвращается на место. Теперь книжные полки выглядят более привлекательно. Майя одарила сиделку одобряющим взглядом, и та ей улыбнулась.

Когда же миссис Ардерн закончила завтракать, Хелен помыла посуду и помогла ей переодеться. Неспешно они вышли на задний двор. Солнце заслонила громадная туча, и теперь оно превратилось в подобие нимба или золотого кольца, его свет безуспешно пытался пробиться сквозь эту пелену, но рассеивался в ней. Поднялся лёгкий, слегка зябкий ветерок. От его дуновения старчески поскрипывали высохшие древесные ветви, листва на них скручивалась и иссыхала, не в состоянии дождаться живительной прохлады дождей. Майя свободной рукой придерживала накинутый на плечи палантин, опасаясь, что ветер унесёт его. Сиделка придерживала её за локоть второй руки, неторопливо направляла к беседке. Иногда Хелен сочувственно поглядывала на женщину; было невероятно сложно представить, скольких усилий требуется пожилому больному человеку для элементарного передвижения. Она помогла Майе подняться по ступенькам беседки и сесть на скамью. Майя прошла всего несколько метров от дома до беседки, и уже выглядела изнурённой и уставшей. Но на лице её расцветала блаженствующая улыбка. Она была рада, что преодолела этот путь и теперь может насладиться видом на свой старый домик и запущенный сад. Да, когда-то она возлагала большие надежды на этот сад. Она хотела выращивать цветы, заботиться о рыбах в маленьком искусственном пруду, наслаждаться чашкой чая и разговорами с любимым человеком под тенью беседки. Всё это было, всё это стремилось разродиться, но внезапно угасло, затерялось где-то. Эдгар ушёл, а вместе с ним ушло цветение маленького сада. Пустота в душе хозяйки отразилась запустением в саду. Всё было потеряно в один миг, и Майя, на протяжении долгих лет глядя в окно, всё не могла понять, отчего сад внезапно перестал радовать её плещущимися в воде рыбами, шелестом пышных цветов, ровно выстриженной зелёной лужайкой, ведь буквально вчера всё было хорошо. Всё процветало, верно? Или же это было не вчера? Сейчас, вновь оказавшись в саду, вся эта разруха ужаснее прежнего бросилась ей в глаза. Она окинула взглядом свой сад, остановилась на зарослях, почти поглотивших опустелый и замшелый пруд.

– Что-то я совсем запустила свой сад… – в задумчивости протянула она. – Когда я в последний раз прибиралась? Две недели тому назад, когда Эдгар ушёл? – Хелен взглянула на неё с такой тоской и с таким сочувствием, будто её охватил страх от услышанного.

– Миссис Ардерн, – осторожно произнесла она, – в этом саду не наводили порядок, быть может, уже несколько лет. – И она также посмотрела на заросший сорняком пруд, окинула взглядом маленький заросший сарайчик, приткнутые между ним и забором предметы садового инвентаря. – За две недели сад не мог прийти в такое запущенное состояние… – во взгляде пожилой женщины мелькнули осознание и страх. Она вспомнила, что уже много лет не посещала свой сад. Ужасная тоска накрыла её, когда она осознала, что рыбки погибли с появлением застоя в пруду. Она знала об этом, но каждый раз для неё это было открытием. Отчего-то ей всё казалось, что рыбок она раздала соседским мальчишкам, так она думала каждый раз, когда, глядя в окно, видела в саду густо поросший пруд, когда-то обложенный белым камнем.

– Бедные рыбки… – вдруг сказала она. – Я разводила их специально для него, ему нравилось наблюдать за ними… – Хелен опустилась на скамью рядом с женщиной, слушая её слова. – Карпы кои такие красивые, всегда плавают безмятежно… – когда миссис Ардерн замолчала, Хелен решилась спросить:

– Кто такой Эдгар, миссис Ардерн? – старушка ответила не сразу, она смотрела куда-то себе в ноги, будто о чём-то раздумывала. Хелен уже не надеялась получить ответ, но Майя заговорила:

– Мы любили сидеть здесь по вечерам и наблюдать за рыбами в пруду. Эдгар всегда говорил, что они вдохновляют его, что под светом луны они становятся похожими на приведений. Ведь и правда, они походили на привидений каждый раз, когда на их чешую падал лунный свет… – она вновь замолчала. Хелен поразилась внезапной перемене в старушке. Обычно Майя не впадала в столь глубокие ностальгические состояния. По крайней мере, не проявляла подобного внешне. Хелен не знала, что именно скрывалось за именем таинственного человека, которого так часто упоминает Майя, но уже точно знала: этот человек важен для миссис Ардерн. Хелен могла бы огорчить старушку, сказав, что Эдгар не вернётся, что, быть может, женщина сама выдумала этого человека в попытках избежать одиночества. Она могла бы обрадовать её и дать ей надежду, пообещав, что он точно окажется рядом, стоит лишь подождать. Но Хелен пребывала в точно таком же неведении, как и Майя. У неё лишь оставалась возможность сделать выбор: тактично промолчать, или расспросить об Эдгаре. И любопытство девушки одержало верх над чувством такта. Она ощущала, что сейчас, когда миссис Ардерн сама подняла эту тему, самое лучшее время для того, чтобы расспросить об этом.

– Эдгар – это Ваш муж? Расскажите мне о нём. Вы так часто его упоминаете, но никогда о нём не рассказываете. Как Вы с ним познакомились? – тут же на бледном лице Майи возник лёгкий румянец, она будто помолодела, обращаясь к собственным воспоминаниям. Она вдруг вспомнила то очаровательное время, когда они встретили друг друга…

***

Тысяча девятьсот семидесятый год. Весна наполняет округу цветением. По воздуху, будто ручейки по земле, льются с цветущих ветвей и бутонов тонкие ароматы. Под согревающим светом искрят блёстки воды. Фонтан в этом году включили довольно рано, погода позволяет. Лёгкий трепет ветерка развевает непослушные вороные локоны молодой девушки. Придерживая подол платья, она отходит в сторону от тротуара, под тень зеленеющего дуба. Здесь дышится легче, ароматы прелой прошлогодней листвы и молодой зелени, смешиваясь под тенью, превращаются в эссенцию свежести и прохлады. Майя разглядывает людей, гуляющих по парку, игры солнечных лучей в брызгах фонтана, разглядывает бесцельно, просто чтобы занять чем-нибудь взгляд. Неподалёку, буквально через дорогу, на неё смотрит длинная вывеска с названием книжного магазина. В панорамных стеклянных витринах, среди книжных стендов, неторопливо бродят людские силуэты. Солнечный свет рикошетом падает на эти окна с капота припаркованного рядом автомобиля, этот широкий блик напоминает девушке придуманный ею же образ, составленный из описания в книге и собственного воображения. Образ доброго колдуна, заточённого в облаке света – вот оно, это облако. В той книге добрый колдун был хранителем тайных знаний, он берёг древние свитки и книги от зла и учил по этим знаниям лишь тех, кто был готов беречь их так же, как и он сам. Быть может, солнечный блик на окне книжного магазина – подсказка доброго колдуна? Может, он направляет Майю туда? Мысли подобного рода возникли у девушки, когда она разглядывала вывеску магазина и этот золотой блик на окне. И для кого-то это могло бы показаться глупостью, для кого-то, кто перестал мечтать и верить в чудо, но только не для Майи.

Она покидает прохладную ребристую тень и, отстукивая каблуками по каменной брусчатке. Направляется к магазину. Вновь живительная прохлада, на этот раз, от кондиционера. Колокольчик оповещает всех присутствующих о появлении ещё одного книголюба в их компании. Тишина, словно в библиотеке, и она непривычна после короткой прогулки через оживлённую дорогу. Люди по-прежнему мелькают между стендами. Кто-то набирает полные корзины книг и канцелярии, кто-то подолгу разглядывает одну единственную книгу, кто-то всё ещё бродит в неопределённости. Майя точно знает, чего хочет. Она направляется к разделу с современной прозой, что затерялась где-то между классикой и научной литературой. Вот они, заветные книжные корешки приключенческих романов, антиутопий и детективов. Тонкими пальчиками девушка проводит по книгам, читает названия. Некоторые из них ей уже довелось прочесть. Некоторые остаются без внимания, но это лишь до поры. Среди известных имён и названий есть немало новинок, и взор цепляет одна из них: «Лунный свет» – автор: Эдгар Ардерн». Майя прежде не слышала об этом авторе, как и о его произведениях. В её руках оказывается средних размеров книга в чёрно-белом бумажном переплёте. На обложке, под названием книги, изображены два силуэта, края их подчёркнуты светом луны. Двое влюблённых лишь едва касаются ладоней друг друга, и, кажется, нечто пытается разделить их. Майя, тихо шурша свежими страницами, быстро перелистала всю книгу, улавливая лёгкие ароматы бумаги и краски. И даже в аромате новой книги присутствует нечто таинственное и пугающее, нечто, что заставляет испытывать напряжение. Майя так увлеклась ароматом книги, что совсем не обратила внимания на человека, беззвучно возникшего рядом. Он стал напротив того же стенда и взял точно такую же книгу, повторил всё то же, что и она. Лишь шуршание страниц откуда-то справа вернуло Майю в реальность. Она вздрогнула и взглянула на нарушителя её уединения. Высокий тёмноволосый юноша с таким же удовольствием вдыхал аромат типографской краски и свежих страниц. Веки слегка прикрыты, на лице, подёрнутом лёгкой полутенью, играет довольная улыбка. Кажется, парень также не замечает Майю, но тут он открывает глаза и устремляет взгляд на неё. Он улыбается ей, и она ощущает, как смущение коснулось её щёк едва заметным румянцем. Она не сдержала ответной улыбки, но смущение по-прежнему не отпускало её. Теперь её странная манера вдыхать ароматы книг казалась ей самой чем-то глупым и странным. Но было приятно осознавать, что она в своём странном увлечении нашла единомышленника.

– Наконец-то, Эдгар Ардерн выпустил свою книгу… – вдруг произнёс юноша, вновь перелистывая страницы книги. Майя спросила:

– Вы знаете этого автора? Я прежде о нём не слышала.

– Он никому неизвестен. Возник из ниоткуда, словно лунный свет в темноте. – Как иронично, что название книги этого автора послужило описанием его карьеры. Майя не сдержала лёгкий смешок.

– Как думаете, хорошо ли он пишет? Стоят ли его произведения внимания? – парень поднял взгляд к потолку, погрузившись в недолгие раздумья, и ответил:

– Если Вы питаете любовь к магии и мистическим приключениям, то да. Эдгар Ардерн будет достоин Вашего внимания. – Девушка ничего не сказала, взялась рассматривать обратную сторону обложки, в то время как юноша принялся рассматривать её. Выражение увлечённости возникло на её лице, глаза быстро пробегали строчку за строчкой. Он и сам не заметил, как нежный образ завлёк его. Она казалась ему какой-то необыкновенной, особенной. Всё в ней было прекрасно: пара цветочных лепестков, что ветер оставил в коротких вороных прядках, милое белое платье и забавная манера вдыхать книжные запахи. В последнем они были похожи. Девушка, казалось, была создана для того, чтобы одаривать своим вниманием книги безызвестных авторов, вселять в них веру в успех. Юноша знает не понаслышке, что она – одна из немногих, кто обратил своё внимание на «Лунный свет». И он мог бы бесконечно и с удовольствием наблюдать, как милая незнакомка читает строчки заветной книги, но она прервалась, взглянула на него и сказала:

– Что ж, я возьму эту книгу, раз Вы так её рекомендуете. Думаю, она не разочарует меня.

– Поверьте, она не оставит Вас равнодушной. – Юноша вновь улыбнулся, возвращая взятую им книгу на место. Возникла краткая неловкая пауза. Майя собиралась уходить, но поняла, что будет неправильным просто взять и оставить своего случайного собеседника, не сказав ещё пары слов напоследок. Она протянула ему руку и представилась:

– Майя. Майя Валенса. Рада знакомству!

– Эдгар Ардерн, к вашим услугам… – ответно представился юноша, а затем коснулся лёгким поцелуем её руки. Глаза девушки округлились от удивления. На миг она впала в ступор. Разве бывает такое совпадение – её новоиспечённый знакомый – полный тёзка безызвестного автора?

– Как.. необычно! Вы.. у Вас точно такое же имя.. Или Вы и есть тот самый Эдгар? – Майя растерялась в попытках выразить мысль, но Эдгар взял инициативу на себя:

– Да, я тот самый Эдгар. Прошу простить меня за то, что так нагло навязал Вам свою книгу. – Теперь он улыбался с неловкостью, с не меньшей растерянностью, чем у неё, касаясь своего лба ладонью. Минута молчания, и звонкий девичий смех разносится по всему магазину яркой вспышкой. Покупатели и продавец встревожено переглядываются, не понимая, откуда доносится звук. Майя прекратила смеяться также внезапно, как и начала, вовремя вспомнив о том, где находится. Стыдливо прикрывая лицо книгой, она огляделась по сторонам поверх её страниц и обратилась к Эдгару:

– Простите, я такая глупая! Мне не следовало смеяться…

– Всё в порядке, Майя! – заверил её юноша. – Надеюсь, Вы мне верите. Я действительно тот самый Эдгар Ардерн, который написал эту книгу.

– Я верю Вам, просто это оказалось очень неожиданным открытием для меня. – Майя застенчиво отвела взгляд, заправив прядку волос за ухо, и добавила с улыбкой: – Такая большая удача для читателя – встретить того, кто сотворил пищу для его ума… – несомненно, её высказывание очень польстило Эдгару, придало ему ощущение важности, но он лишь хмыкнул и со скромностью, но не без доли гордости, ответил:

– Я совсем никому неизвестен, как автор. Не думаю, что я достоин таких слов.

– Вы ошибаетесь, мистер Ардерн! – заявила Майя. – Вы посвятили этому делу много сил, вложили в своё детище душу. Согласна, Вы ещё молоды для громкого имени, но ваше время обязательно придёт, если Вы будете упорно продолжать!

– Я рад слышать, что мой труд не останется напрасным. Ваши слова, Майя, вселяют в меня веру. – В его голосе прозвучала неподдельная благодарность. – Я буду счастлив, если мой роман оставит после себя лишь положительные впечатления, и я постараюсь сделать всё, чтобы оправдать свою мечту.

– Рада это слышать! Верьте в успех и стремитесь к мечте, тогда всё будет хорошо. – Напоследок девушка одарила Эдгара благодарной улыбкой и взглядом, который после надолго оставался воздушным, полупрозрачным образом в его памяти. Они оба запомнили эту встречу, этот спонтанный диалог и тот восторг, которым одарили друг друга. Расставаясь всё у того же книжного стенда, они не подозревали, не надеялись на то, что ещё ни единожды встретятся здесь. Вот так луч солнца привёл в жизнь молодого писателя самого преданного читателя, самого близкого и дорогого сердцу и памяти человека. Так, пусть и немного наивно, две души встретили друг друга и обрели своё недолгое счастье…

***

– С каждым днём мы узнавали новое друг о друге… – говорила миссис Ардерн, подводя свои воспоминания к заключению. – Эдгар доверял мне все свои тайны. Я узнавала о его книгах раньше, чем они оказывались на страницах черновиков. И в какой-то момент мы поняли, что между нами зародилась вовсе не дружба. Нет, это была любовь. Мы страдали, если находились в отдалении друг от друга. Мы были счастливы, когда встречались вновь. Два счастливейших года мы прожили в браке, купили этот дом и заселились в него после свадьбы. – Перескочила Майя с воспоминаний об их первой встрече. – Всё чаще его книги стали пользоваться спросом, он был уверен в успехе. И я верила в него. Его последняя книга: «Сумеречная долина» – она стала настоящим бестселлером в своё время. Уверена, она популярна до сих пор. – Хелен слушала её со вниманием. Так тяжело было осознавать, что эта милая старушка вдруг лишилась самого дорогого, что у неё было. – Я вспомнила день, когда он исчез. – Вдруг сказала Майя. – Кажется, это был вторник. Эдгар уехал в редакцию. В тот день я прочла в газете о его романе, и весь день я с нетерпением ждала Эдгара, чтобы обрадовать его: наконец, его имя станет великим! Но он не вернулся домой.. Я не знаю, где он, никто этого не знает.. – губы старушки едва дрогнули, она глубоко вздохнула и закрыла глаза, чтобы не обронить выступивших слёз. Воспоминания пожилой Миссис Ардерн трогательной нотой коснулись и сердца сиделки. Хелен ощущала, как слёзы застилали её взор. Одновременно в ней бушевали радость, сочувствие, печаль и ощущение безысходности. Как прекрасно кого-то любить и быть любимым в ответ, как печально безвестно потерять свою любовь, как грустно от осознания неизбежности конца и как же тоскливо от ощущения беспомощности и невозвратности прошлого. Возможно, будь у Майи прежние её года и силы, она без раздумий бросилась бы на поиски мужа, взяла бы судьбу в свои руки, сделала бы всё, чтобы вернуть его. У девушки не оставалось сомнений: Майя искала его, не оставляла эту безумную идею – найти человека, бесследно исчезнувшего из её жизни. И она продолжала бы поиски, но она уже стара, слаба, немощна. Ей остаётся лишь ожидать, что когда-нибудь, на закате своих лет, она встретит Эдгара вновь. Они не будут прежними, быть может, не узнают друг друга. Как знать, может, он живёт где-нибудь по соседству, и они оба не подозревают, что так близко и одновременно так далеко друг от друга. О его судьбе Хелен, как и сама Майя, могла лишь гадать. И эта история любви навсегда останется неоконченной.

– А «Сумеречная долина» – что это за книга? Честно говоря, я сомневаюсь, что кто-либо слышал о ней вообще. – Вопрос Хелен поставил Майю в тупик. Она была поражена неведеньем молодой сиделки. Как можно не знать о существовании этой книги? Она ведь так популярна, и Майя не знала иной судьбы для этой книги, кроме как известности на долгие десятилетия вперёд. С нескрываемым налётом обиды Майя демонстративно отвернулась от сиделки и сказала:

– В гостиной, в бюро, лежит эта книга. Принеси её сюда, я хочу, чтобы ты почитала мне немного… – Хелен послушно исполнила просьбу женщины. Она вернулась в дом и отыскала книгу, которая, к её удивлению, больше походила на старую тетрадь. Тетрадь эта лежала в стопке таких же тетрадей, и отыскать среди них нужную удалось лишь благодаря потёртой от времени наклейке, на которой от руки было написано название искомой книги. Но не меньше девушку поразило то, что при всём своём плачевном состоянии самодельная книга не была покрыта полувековым слоем пыли. Похоже, что в мгновения одиночества миссис Ардерн нередко брала эту тетрадь и перечитывала её содержимое. Раньше Хелен не доводилось заглядывать в бюро, и теперь эта таинственная книга, как и подобные ей, была для неё настоящим открытием. Майя ожидала, даже предвкушала, когда сиделка сядет рядом с ней, раскроет книгу и начнёт читать. В какой-то момент показалось, что и природа полностью смолкла, готовясь слушать льющееся из уст сиделки повествование. Хелен вновь оказалась рядом с женщиной, положила книгу на колени и раскрыла кожаную обложку. И снова возникли рукописные витиеватые буквы, повторяющие название произведения и имя автора. Хелен не поленилась зачитать вслух и эту страницу. Далее, без всяких предисловий и отступлений, началась история.

– «Что вы знаете о том, как устроена жизнь? – начала читать Хелен. – Жизнь, как явление природы, соткана из множества нитей судеб. Эти судьбы пребывают в бесконечном движении. Одни судьбы возникают для того, чтобы жить. Иные же – угасают, чтобы уступить место новым судьбам. Но все они в равной степени важны, и их движение от рассвета к закату вовсе не означает конец. Перед каждой душой, оказавшейся на грани мироздания, встаёт выбор: угаснуть или продолжить сиять. И такой выбор возник перед одной маленькой судьбой, о которой и соткана эта история…»

***

В воздухе присутствует спёртый запах болотной тины и стоячей воды. Туманная пелена сумрака пронизана острыми штыками прогнивших древесных стволов. Где-то в отдалении слышен тревожный крик кукушки, беглое хлопанье крылом. Ожидаемо, что посреди вымирающего в болотной жиже леса будут лишь грязь, тухлая вода и чёрные земляные корки в местах, где можно шагать смело и без опасений. Однако, это болото вовсе не обычное. Грязевые вязкие топи, утыканные голыми стволами и одинокими кустарниками, разделены чёткими линиями. Узкие дорожки из серого замшелого камня делят болото на большие прямоугольники, уходящие в бесконечную туманную даль. Маленькая Паула очнулась в этом странном месте внезапно и с такой лёгкостью, будто всё это время лежала в тёплой и уютной кровати, а не на холодной каменной тропе. Она испуганно вскочила на ноги и стала кружиться, глядя по сторонам, но не видела ничего, кроме бесконечной сети каменных троп, непонятно кем и для чего возведённой. Эти тропы тянулись во все стороны, и не было видно их конца, затерянного где-то очень далеко, в непроглядной темноте.

– Мама? Папа? Где вы?! – в янтарных глазах испуганного ребёнка заблестели слёзы. Девочка вглядывалась в корявые силуэты деревьев, и они в её воображении обретали движение, живое дыхание. Скрип стволов и напевы невидной для глаза кукушки были единственными звуками в этом месте. Ни единого всплеска воды, ни посвиста ветра, всё остальное было мертво. – Мама! Папа! – громко повторила девочка, сложив руки на подобии рупора, и, хоть её крик и был громким, эхо так и не разнеслось по округе многоголосым звоном. Оно потонуло где-то в воде или среди бесконечных сотен коряг. Никто не откликнулся. Мама с папой не слышали её. Страх налил её ноги свинцом и, хоть ей и хотелось броситься бежать отсюда, она не могла. Ей оставалось только надеяться, что её найдут. Мама всегда говорила: «Если ты вдруг потеряешь нас из видимости в магазине, оставайся на месте и никуда не уходи, чтобы тебя было легче найти» – но распространялся ли этот наказ на таинственное сумеречное болото? Знают ли родители, где следует искать её, и как долго ей придётся оставаться на месте в ожидании спасения? Она в страхе металась от одного вопроса к другому, но ни на один не находилось ответа. Девочка вновь позвала родителей и вновь ей ответила лишь кукушка. Паника окончательно овладела ею, и она села на корточки и, обняв колени руками, уткнулась в них личиком и заплакала. Где она? Что произошло? Она только что была с родителями, весь день они провели на ярмарке, приуроченной ко дню города, а после сели в машину и направились домой, и теперь она здесь. Но, где это – здесь? Она даже не могла понять, как оказалась в этом мёртвом и безлюдном месте, не говоря уже о том, как это место называется. Она не знала, сколько так просидела: возможно, что целую вечность, а может всего минуту, но вдруг ощутила явственное присутствие кого-то поблизости. Скрип древесины и птичий клич смолкли в одно мгновенье. Они будто бы испугались чего-то. Абсолютная тишина заставила девочку поднять заплаканный взгляд, она вновь начала оглядываться, но рядом никого не было. Разум посетило пугающее наваждение, что кто-то наблюдает за ней, нечто выглядывает из мутной воды. Вся округа стала темнее, туман начал рассеиваться, но с его отступлением всё гуще становилась тьма. Девочка вздрогнула и обернулась, когда внезапный всплеск воды и острый болотный смрад напугали её. В нескольких метрах от неё возникло кипящее бурление. Отвратительный запах гнили вырывался наружу вместе с крупными пенистыми пузырями. Девочка замерла в оцепенении, на её глазах бурлящая болотная плёнка превратилась в нарастающий бугор. Словно гнойный пузырь, из болота поднимается нечто. Оно чёрное, сгорбленное, такое же гнилое и трескучее, как эти голые деревья. Чёрные отверстия, напоминающие глазницы черепа, устремляют пустой взгляд на девочку, и две вымокшие ветви с длинными тонкими пальцами уже тянутся к ней.

Омерзительный бурлящий рёв существа смешивается с отчаянным криком ребёнка. Его появление не только напугало, но и придало сил, и девочка со всех ног побежала по дорожке, не разбирая пути. Из болота с той же пузырящейся пеной стали вырываться кривые древесные руки и перекошенные подобия лиц, сгорбленные, обросшие тиной тела. Девочка продолжала бежать, но с трудом различала окружение сквозь слёзы. Внезапно очередное существо возникло практически перед ней. Чудище успело выбраться из болота на тропу и теперь готовилось схватить жертву. Вот он, конец – мучительный и страшный. Всё могло бы трагически оборваться в ту же минуту, но в момент ужаса и отчаяния на помощь девочке пришло маленькое чудо. В последнюю минуту, будто волшебный указатель, из расколотого надвое отсыревшего ствола вырвался маленький золотистый огонёк. Этот огонёк, беззвучно хлопая прозрачными крылышками, пересёк пространство, остававшееся между девочкой и вставшим на её пути существом. Огонёк устремился вправо, и девочка вовремя свернула в сторону, побежала за ним. Она продолжала бежать, стараясь не попасться в цепкие колючие лапы, не упуская из виду спасительный жёлтый огонёк. К этому огоньку присоединился второй, затем третий. Через пару мгновений их был уже целый десяток, их становилось всё больше, они летели порознь друг от друга, возникали с разных сторон и направлялись куда-то. Дорожка продолжала уходить в непроглядный мрак, разрезая кишащее чудовищами болото на бесконечное множество частей. Казалось, что этой ужасной дороге не будет конца, но из темноты всплыла чёрная глыба – несчастный одинокий островок земли раскинулся на одном из множества перекрёстных путей. На этом земляном клочке – подобие скалы или небольшого холма. В этой, так выделяющейся среди тонких стволов и ровности троп, скале зияет проход. Каменные породы словно вытесаны, проход явно сотворён чьими-то руками. Это широкая, с резьбой и богатыми фресками арка. Она залита по краю и изнутри ярким живым светом. Огоньки со всей округи слетаются в это место, сливаются в одно большое облако, и девочка почти достигла островка, кажущегося единственным безопасным местом. Одной костлявой ветви удалось схватить её за ногу. Паула едва не упала. Падение стало бы фатальной ошибкой, приведшей к концу. Но удача ли это, или же девочку оберегает ангел-хранитель, а удержать свою жертву существо не сумело. Разбухшая от влаги, склизкая рука лишь скользнула древесными когтями по ноге, сорвав алую туфельку. С этим же скромным трофеем рука вернулась в болото, когда девочка из последних сил бросилась с каменной тропы на холодную землю.

Душераздирающий вой тут же утих, существа на миг замерли, будто чего ожидали. Паула в ужасе отползла подальше от водного края, решилась посмотреть на болото. Один за другим, эти твари стали возвращаться в мутные зловонные топи. Никто из них не решился взобраться на остров, чтобы схватить почти обессилевшую жертву. Девочка, тяжело дыша, наблюдала за тем, как их древесные головы уходили под воду. Последние отзвуки пузырящейся жижи потухли в тишине, и вновь в этом безмолвии прозвучал одинокий крик кукушки. Девочка поднялась с земли и отряхнула платье, повернулась к скале и всмотрелась в возвышающуюся перед ней арку. Свет трепетал и тихо жужжал, роился и переливался то яркими вспышками, то угасающими огоньками. Это были светлячки. Они ползали по каменным стенам, потолку, заползали в трещины. Бесконечные светлячки-огоньки всё продолжали пребывать. Рой неумолимо двигался в самую глубину арки. Перед носом девочки пролетел очередной светлячок, он слился со своими сородичами. Паула заворожено наблюдала их мерцание. Ведомая этим светом, она шагнула на первую ступень лестницы, начинавшейся прямо под аркой. Усеянный десятками светлячков, широкий коридор вёл её вниз. Она никогда прежде не видела такого невероятного скопления насекомых в одном месте. Зрелище вызывало трепет в груди, но, отчего-то, вовсе не казалось опасным. Оно пугает своей таинственной природой, но взывает к заблудшей душе, зовёт под крыло спасительного света. И девочка уже без страха идёт по этому следу. Лестница оказалась короткой, и вскоре путь привёл её в круглую залу. Светлячки бесконечным потоком сползаются в одно место: с невысокого каменного потолка идеальным кругом на пол ложится бледно жёлтый и едва различимый, будто от луны, свет. Но снаружи Паула не видела никакой луны, откуда же исходит этот луч? Похоже, что и светлячки не знают, но уверенно стремятся в отверстие, через которое пробивается этот полупрозрачный луч. Паула, внимательнее приглядевшись, увидела выбитые на потолочных плитах указательные стрелки. Они скручивались в спираль, указывали на отверстие в потолке. Стрелки словно намекали, что туда как-то можно и нужно попасть. Но сперва девочка не поняла их предназначения. Она встала прямо под бледный кружок света, попыталась разглядеть, что находится по ту сторону отверстия, но там – лишь белая пустота, ничего более. Паула покружилась вокруг, оглядывая помещение. К её удивлению, на полу она обнаружила точно такие же стрелки. Они точно также скручивались спиралью к центру, но не слева направо, а справа налево. И тут Паула, кажется, начала догадываться. Она быстро вернулась к лестнице, как раз с неё и начиналась стрелочная спираль, и пошла по этим стрелкам в указанном ими направлении. Так она вновь оказалась в центре залы и уже разочаровалась, ведь ничего необычного за её действиями не последовало. Не последовало до тех пор, пока она из любопытства не подняла голову. Сначала она не сразу сообразила, с какого ракурса смотрит наверх, но глаза не обманывали: она уже стояла вовсе не по центру залы. И тут она поняла, что на самом деле смотрит не наверх, а вниз. Она стоит в начале спирали, смотрящей слева направо. Лестница, по которой она спустилась в помещение, теперь расположилась вверх тормашками, и отверстие теперь уже не на потолке, а на полу, бледно-золотой пучок света кругом ложится на потолок, вернее на пол. Паула совсем запуталась. Единственное, что она понимала – теперь она может приблизиться к отверстию и заглянуть в него, узнать, откуда исходит таинственный свет, и куда стремятся все светлячки. Она нервно сглотнула подступивший к горлу ком, волнение охватило всё её тело и было готово заковать в состояние оцепенения, но она решилась, шагнула на первую стрелку. Как полагается (по крайней мере, она думает, что так полагается), она приближается к отверстию по спирали. Вот, она в нерешительности смотрит на белизну, открывающуюся по ту сторону, и размышляет. Обратной дороги для Паулы уже нет, на обратном пути её поджидают бесконечные болота и эти страшные твари. Впереди ожидает неизвестность, в которую без страха стекаются сотни светлячков.

– Может, мама и папа там? – прошептала девочка. Что-то подсказало ей, что она может быть права. Вздохнув, она осторожно подходит ближе. Светлячки неторопливо разлетаются в стороны, они нисколько не напуганы её вмешательством в их размеренное существование. Паула садится на каменную плиту, свешивает ноги в отверстие, но не ощущает по ту сторону надёжной опоры. Неужели, там ничего нет? Паула решила спуститься по пояс, но всё также – ноги болтаются в пустоте. Она уже думает взобраться обратно, как рука предательски соскальзывает с влажного камня, и с отчаянным криком девочка срывается в неизвестность. Светлячки продолжают стремиться к свету…

***

Хелен читала первую главу с неподдельным увлечением, и Майя, видя интерес в её глазах, была довольна. История девочки Паулы начиналась внезапно и с весьма необычных обстоятельств, этим она и подкупала читателя. Хелен закрыла книгу, и тогда Майя спросила её:

– Что ты думаешь об этом? – сиделка взглянула на женщину, призадумавшись, и ответила:

– Сложно сказать, что я думаю, ведь полноценная картина происходящего оказывает куда более действенное впечатление, чем один лишь отрывок. – На мгновение она замолчала, а после добавила, будто поправляя себя: – Но начало истории затронуло меня. Вы позволите мне забрать книгу на время? Я хочу узнать, чем закончится приключение Паулы. – Расставаться со старой кожаной тетрадью Майя совершенно не желала, эта тетрадь служила ей напоминанием о том, что она ждёт Эдгара. Но интерес, проявленный сиделкой, польстил старушке. Сердце её смягчилось.

– Береги эту книгу, как зеницу ока. Она очень важна для меня, она важна для Эдгара… – Хелен согласно кивнула.

– Я верну её в целости и сохранности, как только прочту. А пока, давайте вернёмся в дом. Погода начинает ухудшаться. – И ведь правда, тучи сгустились над беседкой, и ветер со свистом клонит гибкие поросли сорняка к земле. В воздухе расплывается духота, как перед грозой, и вдалеке с тревогой кричат вороны, предупреждая о приближении дождя. Хелен помогла Майе подняться, и они направились в дом. Мгновения оживлённости опять тонут в скучном пребывании в четырёх стенах. Только теперь, после прочтения «Сумеречной долины» на свежем воздухе, Майя вдруг поняла, что не слишком-то и приросла к своему дому. Обыкновенные короткие прогулки по двору не идут в сравнение с пребыванием в саду. Здесь, как Майе показалось, действительно присутствует что-то таинственное, призрачное, как блеск рыбьей чешуи под блистательным солнцем. Пока голос чтеца в лице Хелен водил маленькую Паулу по мрачным зловонным топям, миссис Ардерн проходила свой собственный путь. Она перебирала в мыслях полуистлевшие фрагменты воспоминаний. И воспоминания эти незаметно срастались с повествованием, которое вела сиделка, упёршись взглядом в рукописные строки.

– Смотри, Майя, как блестит чешуя! – будто ребёнок, Эдгар каждый раз с восторгом наблюдал за рыбами в пруду и радовался их живому блеску под полной луной в глухой поздний час.

– Да, действительно завораживает… – Майя тоже находила красоту в этом хрупком блеске, воображение отрисовывало в рыбьих спинах и плавниках трепещущие лунные искры. Майя с Эдгаром садились на скамью после душной рабочей рутины, их глаза отдыхали, созерцая неспешное существование рыб. Но даже тогда Эдгар думал о работе. И эти чарующие отблески в рыбьих спинах он намеревался заключить в свою новую книгу, заключить и придать им значение. Сиянию чешуи было суждено найти отражение в новой истории – в истории маленькой девочки, которая оказалась в непростой ситуации, которая, так или иначе, придёт к финалу своего приключения. И Майя с удовольствием слушала воодушевлённые слова мужа о предстоящей работе, тогда ещё он не открывал всей своей задумки, лишь сказал, что вся его жизнь, да и жизнь читателя, будет способна найти что-то знакомое в будущей истории. Для каждого нечто знакомое будет своим, уникальным, но именно это отражение и будет толкать читателя вперёд, пробуждать в нём желание узнать финал. Майя нежно целовала мужа в висок, с улыбкой и твёрдой уверенностью говорила, что у него всё получится, что она верит в него и ни капли не сомневается в грандиозности его замысла.

То был один из тех полуистлевших обрывков воспоминаний, хранимых Майей вопреки старческой забывчивости. Таких обрывков полно, они то появляются светлым пятном в неожиданный момент, то затухают, оставляя после себя впечатление, что уже никогда не возникнут вновь.

***

Сиделка уехала вечером, её машина откатила от домика за пару мгновений до того, как на её крышу обрушился шквальный ливень. Шум дождя вызывает у Майи умиротворение. Она осталась в гостиной, чтобы послушать звуки дождя через приоткрытое окно. Прозрачные капли быстро бегают по стеклу, иногда попадают на подоконник и подмачивают трепещущую от ветра штору. Сиделке не удалось уговорить её закрыть окно, в этом Майя оставалась непреклонной и даже упрекнула девушку, когда та попыталась сделать это сама. Размеренный ход старинных часов, грохот небес. Всё окружение действует на Майю, словно снотворное. Она не замечает, как разум её медленно погружается в темноту. Это происходит каждый раз, когда она засыпает в кресле-качалке: окружающие её звуки убаюкивают, помогают забыться. Обычно, она не видит снов, они давно не посещают её. Но в этот раз всё оказалось иначе. Незаметно угрюмый дождливый вечер сменяется тишиной ночи. И вновь призрачный свет просачивается сквозь штору, ловит собою поскрипывающие от старости половицы. Майя стоит в своей спальне, видит перед собой зеркало, и в полумраке из этого зеркала на неё смотрит её отражение. Но оно словно не принадлежит ей, оно чужое, незнакомое. Неожиданно для себя Майя угадывает в этом отражении прежнюю себя. Лунный свет едва успел коснуться её седых волос, но с его исчезновением пропала и седина. Будто луна украла у неё нажитые годы, лицо её в отражении постепенно наполнилось свежестью давно ушедшей юности. Внезапный громогласный гул небес заставляет её пробудиться ото сна. Она вздрагивает и оглядывается. В гостиной всё по-прежнему, и считанные секунды остаются до наступления полуночи. Уже привычный перезвон часов возвращает Майю в прежнее состояние, но на душе остаётся неприятный осадок. Словно незаконченное дело осталось в её сне, кажется, вот-вот должен был явиться Эдгар, но она не дождалась его. Разочарование охватило её от осознания, что гром лишил её долгожданного счастья, пусть и во сне. Пора отправляться в кровать, но теперь засыпать в пустом доме было особенно одиноко. В душе теперь присутствует непонятное состояние пустоты. Это не та трагическая пустота, наступившая с исчезновением мужа, эта пустота совсем другая. Есть ощущение, будто эту пустоту можно чем-то заполнить. Майя думает, что может сделать что-то, чтобы пустота отступила, но что? Чем можно увлечь разум, чтобы это состояние обратилось в прах? Ответа, как и всегда, не найти.

Майя испускает печальный вздох, такой тихий, что он почти не слышен из-за пререкающегося с ним тиканьем стрелок. Кости ужасно болят, даже что-то хрустнуло в пояснице, когда она поднялась с кресла. И как только она опять умудрилась уснуть здесь? В почти беспроглядном мраке она выходит в коридор и направляется к лестнице. Но даже в такой тьме не составит труда отыскать постель, по своему дому Майя способна ходить с завязанными глазами. Она никогда не проверяла этого, но точно была уверена, что отыщет кровать даже при таком обстоятельстве. Вспышка молнии легла белоснежной полосой на стену в коридоре. Майе сперва показалось, что под лестницей стоит маленькая тень, будто силуэт ребёнка. Это наваждение исчезло также быстро, но уже успело напугать женщину до колющей боли в сердце. Теперь она, держа руку на груди, беззвучно и опасливо подходит к лестнице. Здесь нет никаких теней, нет никаких силуэтов, в особенности детских. Да и откуда им тут взяться? Простая ночная темнота, изредка освещаемая вспышками молний.

– Ма… – Майя вдруг что-то услышала, но грохот небес заглушил все звуки, заглушил даже тревожные мысли старушки. Наверно, ей показалось, но уже становилось как-то не по себе.

– О, Боже! – она не сдержала в себе обращение к Господу, когда отчётливо увидела ту же самую тень, но уже бегущую вверх по лестнице. Нет, во второй раз не могло показаться. Но, если не показалось во второй раз, значит, что и в первый раз это было явным. Любой другой человек на её месте бежал бы прочь от подобных видений, но Майя, отчего-то, поспешила прямо за тенью. Шум дождя с усилием бьётся о стёкла, чёрная пустота за окном периодически меняется белыми вспышками. Майя поспешно ковыляет в единственную комнату на втором этаже – в спальню. Обстановка привычна, не внушает опасений. Заправленная кровать, старое напольное зеркало в деревянной растрескавшейся раме, шкаф, чёрной громадой прилипший к белой стене. Всё так же, как и всегда. Но, когда Майя подошла к зеркалу, у которого стояла во сне, в комнате возникло то, чего в ней никогда не было. Женщина в изумлении замерла, глядя на отражение. Позади неё мельтешит маленькая жёлтая точка, будто солнце перед уходом обронило капельку света, и та ненароком оказалась в доме старушки. Майя резко оборачивается, но точка парит не только в отражении, она находится здесь, прямо в этой комнате! Точка медленно приближается в её сторону, и Майя опасливо отходит в сторону, продолжая вглядываться в неё. Размытый блеск при приближении обретает конкретные черты. Появляются крылья, лапки, брюшко.

– … Да это же… светлячок..! – бросила в темноту Майя. На насекомое она смотрела, будто заворожённое годовалое дитя. Когда светлячок подлетел к алмазной глади зеркала, показалось, будто он слился с собственным отражением и проник по ту сторону. Майя удивлённо ахнула и огляделась. Но ведь, правда – куда подевался сам светлячок? Вот же его отражение, беспечно летает в зеркале. Где же он сам? – Кажется, я схожу с ума… – заключила Майя, хотя разговоры с самой собой ей уже казались неизбежными признаками сумасшествия. Она решила прикоснуться к стеклу. Быть может, она просто не может различить светлячка и его отражение, слившихся воедино. Светлячок упорхнул дальше, в глубину отражения. Палец Майи уже должен был прикоснуться к прохладной поверхности зеркала, но она не ощутила этого. Палец прошёл сквозь отражение. Майя в испуге отпрянула в сторону и пару мгновений стояла в ступоре. А светлячок безмятежно удалялся вглубь спальни, зеркально отражающейся по ту сторону. Ни мотания головой, ни попытки проморгаться не помогли сбить это странное видение, оно оказалось таким же реальным, как и сама Майя. Она предприняла вторую попытку в надежде нащупать зеркало и убедиться, что ей это всё мерещится. Но и теперь преграды между двумя спальнями нет. Майя будто сливается со своим отражением в прикосновении. Сердце волнительно и с ощутимой болью отстукивает свой ритм, то ускоряясь с появлением вспышек за окном, то вновь утихая. Первый шаг через зеркальную раму. Майя будто заново училась ходить, так неуверенно она шагнула прямиком в зеркало. Светлячок всё это время никуда не пропадал, смиренно ожидал её у двери той же, но другой спальни. И Майя теперь медленно следовала за ним.

– Паула последовала за светлячками, – тихий и неуверенный шёпот женщины расколол тишину, – они привели её к маме. Быть может, меня светлячок приведёт к Эдгару? – эта мысль казалась сейчас самой верной. И отказаться от соблазна – наконец, встретиться с мужем – было бы слишком опрометчиво. Он точно ждёт её. Это он отправил за нею светлячка, и её сердце с болью отзывается ему. – А что если я встречу себя? – вдруг забеспокоилась она. – Нет, не думаю. Светлячок всего один, второго такого нет. Значит, и меня здесь нет… – эти странные рассуждения помогают хоть немного развеять тревогу. Нет, ей вовсе не было страшно, она будто знает, что должна идти. Но тревога ещё не покидает её, зато чувство пустоты постепенно исчезает. Светлячок ведёт её прочь из комнаты, затем вниз по лестнице. Так странно наблюдать привычное с иной стороны, но Майя старается не обращать внимания на то, что теперь все картины, что были на стене справа, теперь на стене слева, и что лестница ведёт полукругом вправо, а не влево. Вдруг мысль посетила женщину: что скажет сиделка, если по приезду не обнаружит хозяйку дома? Но мысль эта угасла довольно быстро, Майя, совсем не волнуясь о том, что подумает сиделка, обнадёжила себя: – Я успею вернуться до утра. Только бы повидаться с Эдгаром… – стучащими шагами она медленно движется в этой темноте за светлячком, тихо произносит: – Точно, я сплю! Иначе как объяснишь всё это? Или я точно уже спятила?

Когда светлячок привёл её в гостиную, часы напугали Майю своим перезвоном. Полночь. Снова. Но как часы могут пробить полночь, если они били полночь ещё двадцать минут назад? Хотя, это меньшее, чему Майя была готова удивляться. Светлячок приземлился на стекло циферблата и какое-то время ползал кругами, затем он начал ползти по боковой стенке, в итоге заполз в зазор между часами и стеной. Майя вопросительно смотрела на часы, медленно подходя ближе. По мере приближения сердце всё больше колола острая боль. В паре метров от часов Майя остановилась, не стерпев этой боли. Она осела на пол, прильнула затылком к креслу-качалке и переждала, затем поднялась и встала напротив часов, не придавая значения боли. В щели за часами мутно поблёскивает огонёк, будто светлячок и здесь нашёл таинственную лазейку. Майе больше ничего не остаётся, кроме как попробовать сдвинуть часы. Ей удалось это сделать в три подхода с перерывами на небольшие передышки. Как только часы, попортив скрипучий паркет, встали на новое место, перед старушкой открылась глубокая темнота. Повторяя форму старинных часов, прямо в стене, словно нарисованный маркером, возник проход. Нет, это не вспышки грозы не в состоянии осветить этот клочок стены, и это не плесень чёрными пятнами загадила обветшалые зелёные обои. Это самый настоящий потайной ход, спрятанный за часами. Вдалеке виден светлячок, он по-прежнему зазывает Майю своим немым мерцанием. По ногам проскальзывает холодок, и Майя уже смелее делает шаг, даже в тапочках ощутимо холоден, судя по всему, камень, которым выложен пол этого коридора. Дышать становится всё труднее, сердце буквально рвётся на части, запах гнили внезапно бьёт в ноздри, но женщина неустанно следует за светлячком. Ни единого поворота, ни единой лесенки, эта пустая темнота, кажется, будет вести её в бесконечность и никогда не приведёт к Эдгару. Она идёт практически на ощупь, боясь споткнуться или набрести на поворот в темноте. На миг она засомневалась: может, стоит повернуть назад? Но она даже не обернулась, не посмотрела назад с долей сожаления или раздумий. Вдалеке возникло бледное дымчатое пятнышко, и Майя поняла, что приближается к концу таинственного коридора. Теперь и она здесь, стоит и растерянно оглядывается по сторонам. Путь, по которому она прибыла сюда, куда-то исчез, на его месте, как и по всей округе, уже протянулась серая лента каменной тропы. Кругом – мёртвое болото. Майя поражённо рассматривает острые штыки деревьев и грязную затхлую воду. Кукушка и её встречает далёким кличем, и больше ни единого звука. Полумрак обнимает всё вокруг, вгоняет в тревогу беспокойное сердце женщины. Майя уже не в силах терпеть эту боль, она прижала руки к груди и опустилась на колени. Пришлось какое-то время пережидать приступ, природу которого Майя объяснить не в состоянии, но вскоре сердце отпустило. Она вздохнула с облегчением. Настало время впасть в ступор и удивляться тому, в каком месте она оказалась. Это те самые болота, описанные Эдгаром в «Сумеречной долине». Майя не сомневается в своих догадках. Вечно гниющие топи, кишащие древесными подобиями человеческих фигур, простираются на несколько сотен гектаров, быть может, больше сотен – на целые тысячи. Насколько Майе не изменяет память, только светлячки способны привести забредшую сюда душу к концу болота. Вероятно, островок с одинокой скалой и можно условно обозначить концом этих топей. Но нужно туда добраться, Майю начинает терзать предчувствие.

***

Светлячок продолжает быть путеводной звездой, он ведёт её прямо, не сворачивая. Майя следует за ним и оглядывается по сторонам. Слева вновь мерещится детский силуэт, но здесь очень темно, и он белой вспышкой проносится на другой, параллельной тропе. Может, это Паула? Она ли мелькает всё это время где-то рядом? Едва ли женщина впала в размышления, как позади себя услышала клокочущий всплеск. Она не обернулась, ускорила шаг, приподнимая подол ночного платья, поспешила за светлячком, что есть сил. Гортанный рёв вонзается ей в спину, по округе поднимаются из глубины сотни всплесков, гнойники древесных голов и конечностей выбираются наружу.

– Господи, сохрани мою душу… Господи… – дрожащим и запыхающимся голосом неустанно нашёптывает Майя. Она надеется, что это поможет. Однако имя Господа нисколько не пугает этих тварей, они продолжают выползать на тропу с обеих сторон. Майя уже перепрыгивает костлявые конечности, бежит настолько быстро, насколько позволяет её дряхлое тело. Слёзы застилают глаза, и осознание того, что она уже плачет, лишь в стократ увеличивает ужас и отчаяние. Одна из жутких рук схватила её за ногу, но жертва выскользнула из хватки. Десятки гниющих длинных конечностей потянулись к ней из воды вместе с головами, и неизвестно, сколько ещё этих тварей уже преследовало её, выбравшись из болота на тропу. Кукушка молчит, но наблюдает ли она? Наверняка, иначе откуда ей знать, в какой миг стоит смолкнуть? В глазах темнеет, то ли от усталости, то ли от окружающей темноты, но Майя торопится за светлячком. Спасительный остров уже маячит вдалеке множеством золотых искр. Вновь слева мелькнул светлый силуэт Паулы, он сворачивает на тропу Майи и бежит впереди, перед самым островом вновь исчезает миражом. Майя обессилено падает на твёрдую землю. Но лучше уж твёрдая земля, чем вязкая жижа в компании тварей. Они стоят поодаль, наблюдают, молчат. Майя слышит только собственное сбивчивое дыхание. Существа возвращаются в воду ни с чем, и вновь на болотах воцаряется тишина, нарушаемая лишь криком кукушки. Ненадолго старушка закрыла глаза, стараясь привести себя в чувства. Как бы ни было странно, но она даже не ощутила прежней ломоты в коленях, когда бежала. Подевалась куда-то и назойливая мигрень, горло совсем не болит. Лишь изредка в волнении покалывает сердце, да тяжело дышать после бега. Майя решила не испытывать судьбу и поспешила к арке, вытесанной внутри скалы. Спуск по лестнице даётся ещё легче, тело будто лишается своей тяжести, становится невесомым. Майя оказывается в круглой зале, наполненной светлячками. Читая «Сумеречную долину» она в ярких красках представляла это место, но представлять его и видеть наяву – это как смотреть на скромный бутон, а потом увидеть его роскошное цветение. Майя, зная природу этого места, прошла от лестницы до уже знакомого по описанию из книги лучика света. Всё, как полагается, строго по спирали. Теперь она наверху… или внизу? Не важно, но светлячка-проводника она давно потеряла из виду. Здесь их десятки, сотни, бесконечно много. Загадочное окно, выпускающее свет и приглашающее светлячков, пригласило и Майю.

– Хм… я думала, оно будет меньше.. как раз, чтобы ребёнку хватило пролезть.. – вслух подумала Майя, но на деле и она может свободно пролезть в отверстие. И она сделала это, с небольшой долей страха опустила ноги в белоснежное пространство, затем осторожно опустилась сама. Нет никакого смысла искать ногами опору, и она решает довериться воспоминаниям о приключении маленькой Паулы, довериться пустоте. Зажмурившись и, зачем-то, задержав дыхание, она отпускает руки, тело ощущает падение, а падение кажется бесконечным…

***

Неожиданно Майя проснулась. Она поняла, что сидит на чём-то мягком и с трудом напрягла своё зрение, огляделась. Утренние лучи ослепили её в первые мгновения пробуждения. Она по-прежнему была в кресле-качалке, в привычной глазу гостиной. Тело изнывало от ломоты в костях, и свинцовая тяжесть в голове не давала Майе легко привыкнуть к яркому свету. Снова мигрень, к тому же сердечные боли. Окончательно придя в себя, она осознала, что это был один большой сон, и издала вздох огорчения. Но каким же реальным был этот сон, как тело точно ощущало прохладу темноты, сырость. Майя взглянула на часы и удивилась им не меньше, чем своему странному сновидению. Часы сдвинуты с привычного положения, но никакого прохода на их прежнем месте нет и в помине. Она действительно двигала их, может, и всё остальное, всё же, не было сном? Как бы там ни было, а в её душе уже разгоралась надежда на то, что следующей ночью она снова пройдёт по этому тёмному коридору, вновь продолжит искать Эдгара там, где прежде не искала его. С этой мыслью Майя тяжело поднялась с кресла и проковыляла к аптечке. Пора принимать лекарства, и необходимо размять отёкшее тело. Препараты не решают проблемы, они лишь на время притупляют боль, избавляют на несколько часов от назойливой мысли, что Майя уже слишком стара. Но препараты не всесильны. Они не способны обратить время вспять, или вернуть Майе силу и лёгкость.

Это же сон, верно? Ей всё приснилось, а часы сдвинуты, потому что Майя вдруг стала лунатиком. Это оказалось первым вполне логичным предположением, пришедшим в голову женщины. Но логике верить совсем не хочется, ведь она не в состоянии объяснить, откуда Майя вообще взяла идею, что за часами есть проход. Сейчас это обыкновенная зелёная стена, никаких признаков чего-либо необычного. Майя смотрит на этот клочок хорошо сохранившихся обоев и думает: «хорошо бы, если это окажется правдой». Остаётся надежда на то, что всё повторится. Об этом Майя думает уже не так, как в первый раз. Если тогда, ночью, она не могла отличить сон от реальности (возникшие перед нею образы светлячков, болотных тварей могли вполне быть частью её воображения), то теперь она была намерена ждать. Она решила, что будет ожидать появления прохода в стене, в зеркале, да где угодно, или найдёт иной способ вернуться туда, откуда другие стремятся выбраться. Майя горько вздохнула. Бедная Паула. Она, наверняка, напугана. Бродит в одиночестве в поисках родителей. Эдгар избрал для неё ужасный путь, и она вынуждена по нему идти, потому что так решил её создатель. Теперь Майя хочет не только найти Эдгара, но и убедиться, что Паула завершит свой путь так, как ей суждено его завершить. Они никогда не пересекутся, Майя думает, что и она сама в глазах девочки возникает расплывчатым образом, загадочной тенью, которая также бродит в своих поисках, но где-то параллельно, не с ней. Отчего-то, все эти удивительные открытия перестали вгонять Майю в состояние шока. Она ощущает, что является частью этой истории, и это лишь приводит её к странному убеждению, что следующей ночью снова произойдёт что-то мистическое. Почему ночью? Майя полагает, что только ночью появляются таинственный коридор и проход в зеркале, ведь лучше всего рассмотреть мерцание светлячков можно лишь в темноте, они живут свою беззаботную жизнь по ночам, и скрываются днём, когда просыпаются суетливые мухи и назойливые комары. Размышлять о природе светлячков Майя могла бы очень долго, но голод не заставил себя ожидать. Он отозвался на зов разгорающейся зари, и Майя повиновалась его воле, отправилась на кухню, чтобы приготовить завтрак.

Глава, в которой встречается Нечто

Прохладный хмурый полдень может стать отличным временем для отдыха, философических размышлений, вызванных скукой, или для времяпровождения в кругу семьи и в домашней обстановке. Каждый проводит подобные часы по-своему, но Майя и не надеялась на спокойствие в этот день. Ближе к полудню кто-то сильно забарабанил в дверь. Миссис Ардерн вялой походкой направилась к двери. Она знала, кто явился нарушителем её спокойствия. Ещё в гостиной она мельком взглянула в окно и увидела скрюченный худощавый силуэт, морщинистое лицо на длинной шее, острый нос и вечно просящие глаза. Давненько эта женщина не появлялась на улице, соседи уже обрадовались, и вот опять. Майя знает её не понаслышке, и её появление на пороге чьего-либо дома, как правило, означает, что милосердный хозяин должен расстегнуть кошелёк и подать на скромное существование старухи. Выходя в коридор, Майя подловила себя на удивительной мысли – бывают же ситуации гораздо хуже, чем её собственное положение. Когда Майя лишь слегка приоткрыла входную дверь, тощая серая рука схватилась за дверную ручку и уже нагло потянула на себя, женщина пыталась ступить на порог дома.

– Умоляю, Миссис Ардерн! Дайте мне немного денег! Мне совсем нечего есть! – просящий тон старухи звучал не то чтобы душещипательно, но с отчаянием и унижением. Однако Майя знала, что дело вовсе не в недоедании, скорее в голоде иного рода, или даже жажде.

– Прости, Марта, но у меня нет денег. Ты же знаешь, я и сама нахожусь в весьма затруднительном положении. – Ответила Майя, терпеливо отводя лицо в сторону от женщины, от неё несло глухой нетрезвостью. Марту совсем не смутила реакция миссис Ардерн на её «благоухание», она давно привыкла к тому, что от неё отводят взгляды и носы.

– Прошу! Мне больше не к кому обратиться!

– А что на счёт Милли? Быть может, она…?

– Нет! У неё я просила в последний раз, я и так должна ей очень много. – На серо-зелёном лице Марты оставило свой отпечаток унизительное чувство безысходности. Она взглянула на Майю, как на последнюю надежду. Впрочем, так оно и было. Майя знает – эти скромные деньги, которые она может вручить женщине, не исправят её положения и даже не будут возвращены. Более того, они даже не будут потрачены на то, на что Марта их просит. И Майя вполне может проигнорировать бедствие ближней. Ведь никто и ничто не виновато в судьбе Марты Лэнгли, кроме её собственной неспособности справляться с трудностями. Майе это виднее, ведь она как-то живет, старается не унывать, несмотря на то, что жизнь без Эдгара представляется ей настоящим Адом. Но даже в таком случае Майя не способна закрывать глаза на это жалкое, забитое существо. Она не в состоянии перестать инвестировать пьянство и стимулировать попрошайничество Марты. И Марта пользуется этим, не с корыстным намерением, нет. От бедствия души, от того, что она не видит для себя иного выхода. Да и Майя, всё же, питает маленький огонёк надежды на то, что её мизерная помощь будет оказана во благо, а не во вред.

Майя вздыхает, смиряется. Перед Мартой закрывается дверь, и она стоит в ожидании, глядя отсутствующим взором на замысловатые трещины, пролегающие по белой краске дверного косяка десятками маленьких тропок и линий. Куда ведут эти тропки? Есть ли у линий конец? Определённо, конец есть всему – и тропам, и линиям, и страданиям Марты когда-нибудь придёт конец. Вновь появляется Майя, в руке она держит помятую купюру и несколько монет, слегка задетых признаками коррозии. Марта рассыпается в благодарностях, принимая деньги в обе руки. Миссис Ардерн ничего не говорит, она смотрит на женщину, кажется, с безразличием. Но это безразличие – лишь маска, защищающая Майю от излишних беспокойств и тревог. Маленькая крючковатая фигура в замусоленном розовом халате исчезает за разросшимся у проезжей части кустом. Шарканье старых тапочек быстро смолкает, когда Марта выходит на дорогу, только её длинную тень едва можно разглядеть через буйствующую зелёную густоту. Майя закрывает дверь, устало опирается на ручку, снова прихватило колени. Надо бы добраться до гостиной, воспользоваться мазью. Глухими шарканьями она добирается до аптечки, садится в кресло-качалку с мазью в руках, приподнимает болтающиеся на худых ногах серые штанины и распределяет средство. По суставам бежит приятное ощущение, будто тепло и холод смешались в одно и заставляют боль онеметь. Полдень оглашается звонким голосом старых часов, маятник неустанно раскачивается, отстукивая механизмом. Странно всё вышло. Марта Лэнгли явилась практически в полдень, возникла внезапно и непонятно откуда после двухнедельного отсутствия. Злая ирония проникла в размышления Майи внезапным воспоминанием: а ведь всё случилось именно ближе к полудню!

***

Разгар зелёной весны наполняет воздух обжигающей духотой. Духота полна трескучими напевами насекомых и многоголосыми перекличками птиц. Жёлто-серая дымка стелется на горизонт неосязаемым барьером, на её фоне гуляет низко к земле трепет раскалённого воздуха. Сегодня не пришёл почтальон. Майя сидит вместе с мужем на диване, тревожно постукивает пальцем по подлокотнику, на неё заразительно действует беспокойство Эдгара, преумножая её собственное. Как-то само собой сложилось общение Эдгара с этим славным парнем. Теперь почтальон был частым гостем в их доме, Майе даже довелось познакомиться с его супругой и побывать у них в гостях. Марта Лэнгли, чуть старше Майи – милая и чуткая женщина, в её доме всегда будет заварен отличный чай для гостей, или кофе – кому как нравится. Всегда эта женщина будет больше слушать гостя, чем сама о чём-то ему расскажет, и никогда не оставит его голодным. Пироги, запеканки, торты – она большая мастерица на всякого рода вкусности. Её тонкому и открытому характеру всегда вторит и внешность. Мягкий овал её лица обыкновенно красиво обрамлён каштановыми волосами, губы подведены помадой необыкновенного цвета вишни, и взгляд, всегда радостный, украшен пушистыми ресницами. Марта в целом, как всегда казалось, буквально была вторым солнцем – Майя никогда прежде не встречала столь улыбчивого и жизнерадостного человека. И всё в этой женщине говорило: «я счастливая жена и в будущем – счастливая мать». Да, они с супругом ждали ребёнка. Марта находилась на девятом месяце беременности, когда у врачей возникли предпосылки для беспокойства за здоровье малыша. Конечно, они уверяли, что всё прекрасно, что лёгкое беспокойство может быть необоснованным. Но они не говорили всей правды, или же сами не до конца знали об истинном положении вещей.

Утром, когда Эдгар выходил к калитке, чтобы поприветствовать приятеля и будущего отца, вместо Лэнгли он встретил другого почтальона – полную даму, запыхавшуюся от нарастающей уже с утра жары. Она и рассказала Эдгару – мистер Лэнгли выпросил отгул на работе, чтобы быть рядом с супругой. Ночью они поехали в больницу, миссис Лэнгли подошёл срок рожать. Конечно, первое мгновение после услышанного Эдгар провёл в небывалом восторге. Он был так счастлив от услышанной новости, будто бы речь шла о его собственной супруге, которой подошёл срок рожать. Однако же, его супруга в тот момент с любопытством выглядывала из окна гостиной, пытаясь разобрать разговор мужа и почтальона. Да и радость столь же бурно сменилась тревогой, как и появилась. Эдгар поблагодарил за новость, взял из рук почтальона свежий номер газеты и парочку коммунальных квитанций, вернулся в дом. Майя вышла в коридор и босыми ногами прошлёпала в сторону мужа, он успел лишь забросить газету и квитанции в корзину для почты, а супруга уже обнимала его и с улыбкой что-то лепетала по поводу скорого пополнения в семье Лэнгли. Эдгар заключил её в ответные объятия, щекой прильнул к шелковистым волосам жены и неопределённо вздохнул.

– Что случилось? Ты не рад? – Майя подняла взгляд на мужа, заметила в его глазах тревогу.

– Нет, я очень рад, правда! Просто… – он ненадолго потерялся в словах. – Надеюсь, у них всё будет хорошо. Помнишь, Патрик говорил…

– Да, я помню. – Нерешительно ответила Майя и вновь прильнула головой к груди Эдгара. Она сказала: – Врачи тоже могут ошибаться. К тому же, на протяжении всей беременности Марта чувствовала себя хорошо. Нам лишь остаётся ждать новостей. Но я уверена: роды пройдут без осложнений! Скоро увидим не только Марту и Патрика, но и маленького Сэмми! – она произнесла это уверенно, будто сама ручалась за исход родов. Слова жены успокоили Эдгара, но Майя и сама была крайне взволнована и страшно переживала за семью Лэнгли. Она вернулась в гостиную, и Эдгар последовал за ней. – Позвони в больницу, поговори с Патриком. – Посоветовала Майя. Эдгар глухо кашлянул, подавляя нарастающее волнение, подошёл к телефону и набрал номер больницы. Вскоре, после монотонных гудков и не менее монотонного голоса медсестры из приёмного отделения трубку взял Патрик. Эдгар ничего толком не спросил, Патрик быстро пробормотал, что не может говорить и что перезвонит позже, после чего вновь холодными сигналами посыпались гудки.

С каждым часом, неумолимо близившимся к обеду, Майя и Эдгар становились тревожнее. Уже никто не бросал на ветер беззаботных надежд. Они теперь сидели на диване и ожидали звонка от Патрика. Телефон молчал, он казался частью тумбы, на которой стоял, буквально сливался с ней до состояния монолитного камня. Ожидание мучило неизвестностью, а неизвестность мучила всякого рода предположениями и догадками. Эти догадки никто из них не озвучивал, но интуитивно Эдгар и Майя чувствовали, что с тревогой думают об одном и том же. Телефон начал трезвонить в неожиданный момент, когда уже они отчаялись дождаться звонка и узнать хоть какие-то новости. Это случилось ближе к полудню. Телефон разрывался в нестерпимом рёве и клокотании, пока Эдгар не взял трубку.

– Патрик, как я рад, что ты позвонил! Как всё прошло? – волнительно спросил он, исступленно смотря на прозрачный глянец диска номеронабирателя. В трубку дышал надрывистый вздох, Патрик плакал. – Патрик, что случилось? Скажи хоть что-то! – голос Эдгара заметно вздрогнул на слове «что-то». Майя возникла за его спиной, затаив дыхание. В её голове крутился только один вопрос: «Как там Марта и малыш Сэмми?», и она хотела бы озвучить его, но не решилась. Понимала, что её вопрос, вероятнее всего, останется без ответа, пока Эдгар не положит трубку. Эдгар же вслушивался в неровное дыхание друга, он и сам уже чувствовал, как волнение начинает душить его. Патрик по ту сторону линии, кажется, набрал побольше воздуха в грудь, и произнёс только:

– Мой Сэмми… его нет… – послышался спешный шорох, затем звонок оборвался…

Светлые мечты, разговоры о пелёнках и игрушках, счастливое предвкушение материнства – всё для Марты Лэнгли рухнуло в один миг. Девять долгих и тяжёлых месяцев она копила свою любовь, грезила о неспокойных вечерах, когда крик младенца будет раздражать соседей, но умилять новоиспеченную мать. Она с нетерпением ждала белую детскую кроватку, которую доставили из магазина за неделю до родов. Она бережно складывала купленные ею маленькие носочки, ползунки и шапочки, иногда доставала из шкафа вновь, любовалась и возвращала на место. Все соседи знали, с каким трепетом молодая женщина готовилась к появлению сына, и поздравляли её с этим, пусть и заранее. Но могла ли она представить, что всё это было зря? Могла ли она ожидать, что уже льющаяся через край любовь к ещё не родившемуся ребёнку окажется для неё ужаснейшей из проказ. Никакие болезни, никакие состояния тела, души и разума не смогли и уже никогда не смогут напугать Марту. Она пережила самое страшное – потерю ребёнка. Но эта страшная проказа до сих пор остаётся уродливым шрамом на её сердце, ужасной опухолью в мозге. Это – опухоль отчаяния, она вселяет в человека ложную надежду на то, что всё ещё исправимо, и Марта стала жертвой такой опухоли, утянув за собой и Патрика. Она начала травить себя алкоголем и заставила травиться мужа. Что же могла сделать со своим горем семья? Они оба видели своего малыша один единственный раз, когда его маленькое посиневшее тельце лежало на груди рыдающей Марты. И Патрик видел его, видел своего мертворождённого сына и не понимал до конца: точно ли это его жена сокрушается в рыданиях об умершем кровавом комочке, его ли сын – этот кровавый комочек? Как неловко ощущали себя знакомые и соседи, ещё недавно радостно поздравлявшие пару с грядущим рождением ребёнка, и теперь вынужденные нести траур вместе с ней. Каждый считал неуместным радоваться собственной жизни, когда в доме соседей поселилось сокрушительное горе. Эта история оставила след на многих. Эдгар и Марта крепились не меньше, чем их друзья. Сами на себя они возложили ответственность за состояние Марты и Патрика. Майя навещала подругу почти каждый день, проводила с ней всё свободное время. В разговорах и хозяйстве она старалась отвлечь Марту, но процесс был уже необратим. Жизнь для Марты прекратилась на этой точке, её душа умерла вместе с ребёнком, осталось только бренное тело, ещё способное раз за разом вспоминать и переживать непосильное горе. Поначалу Майя порывалась выхватывать бутылку алкоголя из рук Марты каждый раз, когда та бралась за выпивку. Марта начинала истерить, кричать, биться в конвульсиях и обвинять Майю в стремлении помешать ей залить своё горе чем-то покрепче, чем кофе. Майя начинала сдаваться, она начинала терять прежнюю Марту. С Патриком всё оказалось хуже. На него алкоголь действовал крайне губительно, но он усердно заливал отчаяние очередными порциями этого яда. Эдгар пытался вразумить его. Однажды, когда они находились на кухне, он неосторожно сказал:

– Патрик, я искренне сожалею, что всё так вышло. Но ты должен понять одно: на этом твоя жизнь не кончается! – он положил руку на плечо уже подвыпившего приятеля. – Вам с Мартой нельзя опускать головы, у вас всё впереди. Пройдёт некоторое время, у вас ещё появится ребёнок, нужно только взять себя в руки…

– Взять себя в руки? Появится ребёнок? – клокочущим хрипом отозвался голос Патрика. Он не поднимал головы от столешницы, за которой сидел, Эдгар пытался растормошить его, взглянуть в лицо и понять его состояние. – Другой ребёнок?! – Патрик внезапно вскинул голову, Эдгар увидел на его красном лице пьяные отчаянные слёзы. – Я тебе не собака, чтобы вот так просто забыть о прежних щенках и плодить новых! Ты сам себя слышишь?! Я потерял сына! Я даже не успел подержать его на руках! – он метнул на ошарашенного друга разящий молниями взгляд и произнёс с остервенением: – Ах, да! Что же я говорю! Ты ведь не знаешь, каково потерять своего первенца! Ты не знаешь, каково видеть этот задушенный комок каждый раз, как стоит закрыть глаза! Родить другого ребёнка? Да, это же так просто: «Марта, чёрт с ним с этим первенцем, давай плодить новых детей, а если и те умрут, мы наплодим ещё!» – так я должен поступить? Это я должен сказать?! – голос Патрика надорвался, он глухо закашлялся и отвернулся от Эдгара, вновь уткнулся лицом в столешницу, закрылся руками. Эдгар понял, что в попытке ободрить друга совершил ужасную оплошность, но исправить её он был уже не в силах. Он не знал, что следует сказать в таком случае, да и стоит ли вообще? А ведь Патрик в чём-то прав, например в том, что Эдгар не способен в полной мере сочувствовать горю несостоявшегося отца. Это был их последний дружеский разговор, прежде чем их дружба начала безвозвратно растворяться в монотонности будней…

Но Майя не теряла надежды. Уже реже, но она продолжала навещать почтальона и его жену. Она наблюдала страшную метаморфозу Марты: из улыбчивой и жизнерадостной женщины та превращалась в нуждающегося в постоянной поддержке и выпивке человека. Похоже, она ощущала ту жалость, которая возникала у Майи и некоторых неравнодушных соседей при её виде, она превратилась в паразита, извечно требующего помощи или же простой моральной поддержки. Это длилось до тех пор, пока это состояние Марты не переросло в помешательство, даже в сумасшествие.

На головы семьи Лэнгли обрушилось новое несчастье, Марта сама навлекла его. Призрачная надежда на то, что всё исправимо – это она заставила Марту взять неподъёмный кредит. Патрик был против, он устроил скандал, когда узнал, что его жена намерена взять кредит, чтобы оплатить сомнительные услуги сомнительного человека. Он, этот человек, появился в их судьбе, будто по волшебству. И он сам казался Марте волшебным, он обещал отчаявшейся матери спасение для её ребёнка. Он в буквальном смысле с холодной деловой серьёзностью утверждал, что способен воскресить мёртвого, уже похороненного ребёнка. Естественно, он не собирался работать бесплатно, и Марта прекрасно это понимала. Тогда это было единственным, что она прекрасно понимала. Марта до сих пор, хоть и размыто, помнит, как повстречала этого человека, как сказала ему, что посоветуется с супругом. Но ту ссору с Патриком она помнит, словно она произошла минувшим днём. Он называл её безумной, спятившей, он был в ярости, и она ощутила эту ярость на своей шкуре. А остановить эту опухоль уже было нельзя, Марта взяла кредит, несмотря на запрет мужа.

Тот человек, казавшийся бедной женщине ангелом, появившимся в непроглядной темноте, обещал вернуть её сына. Он принял плату и… исчез. Она всё ждала, терпеливо выносила побои мужа, разъярённого тем, что их дом странным образом оказался в залоге, что их положение теперь куда более плачевное. Ребёнок, что было вполне ожидаемо, не воскрес. Мошенник растворился в пространстве вместе с кучей денег, оставив Лэнгли с кредитом на шее. Патрик смирился с ситуацией. Сейчас Майя уже и не вспомнит, что сталось с бедным почтальоном, судьба которого сделала круг на триста шестьдесят градусов, затем вскинула его вверх тормашками и разбила о землю. Но Марта и по сей день маячит скрюченной фигурой на улице. Первые подачки она стыдливо попросила у той самой Милли – неравнодушной к её трагическому положению соседки. Затем она попросила денег и у Майи. Лишь потом, когда соседям открылась правда о странном кредите, они поняли – женщина окончательно сошла с ума. Но даже так деньги уходили вовсе не на погашение кредита. Соседи, как оказалось, инвестировали беспробудное пьянство Марты. Порядочные люди готовы бесконечно входить в бедственное положение других людей, но ни один человек не станет мириться с тем, что его помощь идёт не по назначению. Если ещё можно было приложить усилие, чтобы понять должника в безвыходном положении, то понять пьяницу – это уж слишком. Многие осознали это, прекратили давать подачки. Майя и Милли – одни из тех немногих пожилых людей, ещё помнящих об этой истории, в них одних Марта Лэнгли по сей день ищет оправдания и спасения. Печальная история отразилась и в душе Эдгара, в его творчестве. В черновиках «Сумеречной долины» возникли новые образы. Марта и малыш Сэм Лэнгли оставили свои призрачные тени на страницах будущего произведения…

Вспоминая былое, Майя внезапно осознала, что вспомнила и имя почтальона, с которым дружил Эдгар. Патрик Лэнгли – так звали почтальона! Марта Лэнгли – его жена, та самая бездомная женщина, которая изредка появляется на улице и просит денег у неравнодушных людей. Невероятное открытие! Майя теперь пытается припомнить дом, в котором жили супруги, но память выбросила этот фрагмент из головы, он оказался ненужным. Да и есть ли этот дом сейчас? Возможно, на его месте теперь пустырь, стройка или супермаркет, которые пёстрыми точками натыканы на каждом углу. Или сейчас там проживает другая семья, которая также переживает горе или живёт в своё удовольствие, не зная капризов судьбы. Марта появилась ближе к полудню, словно призрак, воскресла в годовщину смерти своего ребёнка и своей души. Майя уже не может вспомнить дату, но время звонка – одиннадцать тридцать – она запомнила, как время смерти материнской любви, время для последующих годовщин.

***

Огненные ленты заката проникают сквозь прозрачный барьер из стекла. Оранжевым золотом они грунтуют белоснежную стену, местами занятую постерами, фотографиями и цветными бумажками. Хелен удобно устроилась на широком подоконнике с чашкой ароматного горячего шоколада и «Сумеречной долиной». Старая кожаная обложка отражала свет лёгким полупрозрачным глянцем. Девушка открыла вторую главу, взгляд побежал по размашистым буквам, длинным крючкам и петелькам. Она не заметила, как привычная взгляду уютная обстановка спальни растворилась в вымышленном образе таинственного леса, в котором оказалась маленькая героиня книги…

***

Белёсые вспышки света, чьи-то голоса. Паула, падая в белую пустоту, оказалась вновь в непроглядной темноте. В этой темноте она ощутила тяжесть, по телу лавиной прокатывалась боль. Почему так больно? Отчего так тяжело дышать? Стоит звон в ушах, но даже так девочка умудряется различить два человеческих голоса. Мама, она с тревогой, со всхлипами вопрошает:

– Как..? Возможно ли..? – Паула не может разобрать большую часть слов, но она точно угадывает материнский голос. Некто отвечает ей:

– Мы сделаем всё… Время… Подождать и подготовить… – Пауле этот голос не знаком. Он говорит холодно и беспристрастно, констатирует. Но Паула совсем не понимает сути обрывистого разговора. Что-то, будто невидимая сила, толкает её в грудь, мимолётное ощущение падения заставляет сердце болезненно забиться. Вновь ощущение лёгкости. Девочка с криком распахивает глаза и садится.

– Мама! – её крик, к её же удивлению, разносится гулким эхом. Кругом шелест, тревожные вскрики ворон. Паула сидит на холодной серо-бурой тропе посреди густого леса. Заворожёно она поднимает взгляд в небо. Светло. Здесь, в отличие от пугающих тёмных топей, ощущается присутствие небосвода. Небо где-то высоко, кроется за занавесом из густого, как вата, тумана. И деревья тонкими ровными стволами, будто стеблями, тянутся в этот туман, пряча в его объятьях необычайно странные кроваво-красные кроны. Лес полон движения: гуляет ветер, шуршит листва, перекрикиваются вороны, которые прячутся где-то среди кровавых крон. Паула легко поднимается на ноги, отряхивает платье и оглядывается по сторонам. Всего одна тропа проложена через таинственный лес, и та уже почти заросла. Бросая опасливые взгляды на кустарники и шумящие деревья, девочка побрела по тропе.

Деревья медленно проползают мимо маленькой странницы, они выныривают из тумана перед ней и ныряют в него за спиной. На одной из ветвей Паула заметила птицу. Глянцевый чёрный ворон склонил голову на бог, всматриваясь одним глазом в девочку. Рядом с ним на ветвь приземлился ещё один ворон. Птицы с гомоном стали собираться на ближайших деревьях, клокочущая стая чего-то выжидала. Паула ускорила шаг, стараясь больше не смотреть на птиц. Вороны кружились над её головой и пронзительно вскрикивали. Они будто преследуют, ждут чего-то недоброго. Девочка перешла на бег. Птицы не торопились гнаться за ней, но она ощущала их незримое присутствие. Вскоре Паула выбежала на небольшой голый пригорок. Тропа оборвалась. Девочка оглядела округу: деревья обступают высокий продолговатый холм, покрытый ковром сухой лежалой травы. На вершине холма – колодец. Большой каменный колодец, оплетённый странного вида узловатыми чёрными корнями. Эти корни были длинные, напоминали спутанные мокрые волосы или скопление замысловато переплетённых водорослей на берегу водоёма. Это нечто живое, Паула чувствует это. То, что опутало старый колодец, трепещет, вздымается и сжимается, словно дышит. Снова противные вороньи голоса. Птицы расселяются чёрными точками по ветвям, ждут и наблюдают. Паула вдруг ощущает, как под кожу щекочущим движением пробирается тревога. Колодец не держит её, не притягивает. Но отчего-то хочется заглянуть в него. Тихо и осторожно Паула поднимается на холм и подходит к колодцу. Вблизи он ещё больше и уже внушает страх темнотой, которая холодом тянется из его глубины. Корневища, обволакивающие колодец, кажутся совсем безобидными. Девочка осторожно касается корней лишь пальцем и.. ничего не происходит. Тогда Паула становится смелее и теперь, положив обе руки на каменную кладку колодца, заглядывает вниз, приподнимаясь на носочках. Внизу, в сырой темноте, она замечает что-то, похожее на свёрток. Что-то, завёрнутое в полусгнивший кусок синей материи, неподвижно лежит на дне колодца. Паула не может понять, что это такое, она щурит глаза, пробуя это разглядеть. Но внезапный детский плач, или щенячий скулёж, заставляет девочку отпрянуть от колодца. Она в испуге отступает назад. Откуда этот звук? Он возник из колодца? Сначала Паула предположила, что ей показалось, но, когда она вновь решилась посмотреть вниз, отголосок этого плача вибрациями отстучал по стенам колодца. Но звук не казался настоящим, и то, что находится на дне, вряд ли вообще способно издавать звуки. Оно кажется неживым. Откуда-то справа донёсся шорох. Паула вновь отпрянула от колодца с его загадочным содержимым. И в зарослях девочка увидела два мёртвых глаза. Они, походящие на глаза стухшей рыбины, смотрят прямо на неё, медленно двигаясь в её сторону сквозь листву. Зловонный, едкий запах ударил в нос, это существо источает его?

По всей округе раздался громогласный рёв. Паула зажала уши, этот рёв едва не оглушил её. Сухая белая головёшка на длинной шее понеслась в её сторону. И девочка побежала. Прогорклая вонь чуть не лишила Палу чувств, настолько этот запах, источаемый зубастым подобием рта существа, был омерзителен. Крики Паулы теперь возникают то слева, то позади, то справа, будто бы она бежит по кругу, а не по прямой тропе. И отвратительный рык существа следует за её голосом. Ужасное положение дел. Вот, чего ждали птицы. Это существо никогда не спит и не ест, бродит среди деревьев, не видя своего пути. Оно осушает ледяные ключи, застоялые лужи и не брезгует даже болотной водой, а всё равно не может утолить свою жажду и погасить извечный смрад, источаемый пастью. Крик существа устрашающе клокочет то там, то здесь, и никогда нельзя разузнать, с какой стороны оно подступит. Но больше всего оно жаждет поймать заблудшую душу, поглотить её и вселить в своё мёртвое дитя, разлагающееся где-то на дне пересохшего колодца. Это уродливое и пугающее Нечто безжалостно лишает одинокие души надежды на спасение, но все эти жертвы напрасны, потому как его дитя уже не проснётся. Оно навечно обречено растворяться в забвении и не растворяться до конца. Родитель слышит его беспомощный крик, или же он ему мерещится, как померещился девочке, и Нечто делает всё, что в его силах, слепо веря в свои безумства. Оно пытается разбудить своего отпрыска, чтобы тот поднялся со дна колодца и продолжило существование вместе с родителем.

Противный захлёбывающийся крик раздаётся почти совсем близко, над головой Паулы простирается тень головы существа. Паула бежит из всех своих сил, но и Нечто не отстаёт. Этот смрад невыносим, он заливает слезами глаза, вонзается иглами в ноздри, но девочка упорно стремится вперёд, в неизвестность. Лес кажется нескончаемым, он словно сгущается, пытается помешать девочке выбраться. Тропа, некоторое время назад потерянная, вновь находится. Нечто не отстаёт, лысая человеческая голова на длинной тонкой шее тянется за девочкой стрелой, и в тряске трепещут на костлявом теле обрубки и огрызки больших жёстких перьев. Лишь одна мысль о том, что тварь могла бы летать, вгоняет в глубочайшее отчаяние и неподдельный страх, и было бы положение дел совсем никчёмным, окажись эта мысль правдой. Но Нечто не летает, что-то подрезало ему крылья. Лес гудит сухими стволами, тревожными вскриками птиц, душным ветром среди листвы. Тропа тянется в бесконечность, и от обилия рыжих и красных оттенков уже утомились глаза. Но Паула продолжает бежать. Напуганный, воспалённый ужасом разум уже не понимает, что в глазах блестят слёзы давящего плача. Кажется, эта гонка никогда не окончится, или же ей придёт конец, когда эта тварь настигнет свою жертву. В столь безвыходной ситуации Паула, как никогда, нуждалась в помощи. И помощь пришла, вернее, возникла золотым маяком в густых зарослях. Паула увидела светлячков. Насекомые беззаботно клубятся вокруг пышных кустарников, раскинувшихся за плотным рядом древесных стволов. Девочка резко свернула направо и, почти падая на колени, забралась под шапку листвы. Нечто резко затормозило, оно не сразу осознало внезапное исчезновение жертвы. Только что девочка бежала перед ней, куда-то юркнула, и существо не успело углядеть, куда она подевалась. На зубастом подобии человеческого лица возникло что-то вроде недоумения. Существо стало оглядываться, присматриваться к пространству между деревьями, медленно и вальяжно расхаживая на тонких, похожих на иглы, ногах. Паула забралась под куст, насколько ей это удалось, и зажала рот ладонями, сквозь горячие слёзы глядя на мелькающее в паре метрах от куста существо. Светлячки нисколько не боятся его, они продолжают трепетать крыльями, копошиться в листве. Их мягкий отсвет почти меркнет перед светом туманного неба, но он успокаивает, вселяет подобие уверенности. Паула чувствует себя защищённой, когда рядом трепещут крыльями светлячки. Нечто глухо рычит, безуспешно мотает головой и мечет растерянный мёртвый взгляд в разные стороны. Девочка словно испарилась, провалилась под землю. Паула испуганно вздрогнула, когда Нечто обратило внимание на её укрытие. Сердце звонко ёкнуло в груди, и девочка уже подумала, что это конец. Существо с минуту вглядывается в куст белёсым рыбьим взглядом, затем хмыкает и отдаляется. Округлёнными от страха глазами Паула осторожно наблюдает через листву: тощий силуэт удаляется, медленно ползёт в туманный заслон. Чем бы ни было это существо, но оно отступало ни с чем. Паула несколько минут просидела в зарослях, пребывая в оцепенении, только руки, ими она теперь обнимала колени, немного вздрагивали. Суетливые вороны начали терять интерес. Их криков становилось меньше, хлопки широких крыльев уносили их прочь от спасшейся жертвы. Кровавое пиршество не состоялось.

Паула думала, что опасность миновала. Существо, удаляясь, издавало глухое урчание. Девочка видела сквозь листву, как с подбородка твари почти к самой траве тянулась нить чёрной слюны. Какое-то время Паула сидела неподвижно. Вскоре костлявая фигура ушла туда, где её невозможно было разглядеть. Всё это время приходилось зажимать нос и рот, дышать сквозь пальцы, чтобы не травиться зловонием, которое шлейфом тянулось за чудовищем. Нечто скрылось окончательно. Паула не сдержала рваный вздох. На секунду она прислушалась, убедилась, что оно максимально далеко, и выбралась из своего укрытия. Она не стала испытывать судьбу и проверять, как далеко ушла эта тварь, решила вернуться к тропе.

Но отыскать потерянную тропу оказалось несколько сложнее, чем представлялось. Паула бродила среди деревьев, пыталась найти что-нибудь примечательное, какой-нибудь знак или намёк на то, что она движется в верном направлении. За ней в безмолвии наблюдали вороны, притихшие на ветвях. Паула поглядывала на них с опаской; ненароком выдадут её своим вскриком. Но они молчали. Она долго двигалась прямо, потом решила свернуть направо, снова шла по прямой. Так продолжалось с десяток раз, и девочка уже давилась слезами от обиды. Этот лес, казалось, злобно подшучивал над ней, забавлялся её беспомощностью. Иногда она слышала отдалённый рёв: тварь искала её, девочка могла попасться в любой момент. А лес, с какой стороны ни смотри, был одинаков. Эта пытка могла тянуться бесконечно. Паула не знала конкретно, что может послужить для неё указателем. Взглядом она высматривала любую деталь, выбивавшуюся из общей картины, но голос подсознания нашёптывал: «глупая, как же ты найдёшь ориентир? Ты в ужасе бежала, спасаясь от чудовища, и совсем не разбирая дороги». И подсознание было правым, но сдаваться совсем не хотелось. Мама с папой ждут её. Наверняка, они тоскуют. Бродят где-то в этом лесу в поисках дочери. Может, Паулу и родителей разделяют каких-то два холма или пригорок, и можно было бы окликнуть родителей, но нельзя: чудовищный зверь бродит по лесу. Наверно, поэтому и родители не пытаются позвать девочку, они знают об опасности, боятся рисковать. Паула, размышляя об этом, удивилась тому, что вновь набрела на колодец. Она подступила к нему с другой стороны. Не сделав лишнего шага, она за доли секунд отступила обратно за деревья. Одно неосторожное движение могло стоить жизни. Существо было здесь. Девочка зажмурилась, сжала кулачки и тихо выдохнула. Колени затряслись. Она прислушалась. Нечто издавало странный звук. Он был похож на вой или скулёж вперемешку с рычанием. Но это рычание показалось девочке совсем иным, не таким свирепым и ужасающим, как некоторое время назад. Нет, оно показалось… грустным?

Паула медленно и очень осторожно выглянула из-за дерева, немного вздрогнула, когда зверь резко замотал головой. Она увидела, как длинная шея изогнулась хомутом, опуская тяжёлую голову в колодец. Существо завыло на подобии бездомного пса – жалобно, тоскливо. Девочка вспомнила про маленький свёрток на дне колодца. Когда она увидела его, ей показалось, что она слышала нечто похожее на скулёж или плач. Возможно, что тогда ей вовсе не показалось, и то, что она слышала, было плачем детёныша этой твари. Нечто в ярости захлопало обрубками перьев, вскинув голову в протяжном рёве, после чего бренно зашагало куда-то вглубь леса. Паула провожала зверя взглядом. Она была в растерянности. Стало жаль это существо, хоть это нисколько не умалило страха перед ним. Она, крадучись, приблизилась к колодцу. Снова послышался в голове чей-то жалостливый вскрик, или, всё же, так стены колодца доносили до слуха тихий плач маленькой мерзости, что неподвижно лежала на дне. Заглянув в колодец, Паула увидела, как по неподвижному тряпичному свёртку ползает светлячок. Его тусклый свет в темноте низины сиял яркой звездой. Девочка подумала, что это был знак. Может, стоит спуститься туда? Сперва эта мысль показалась сумасшедшей, но Паула не придумала ничего лучше. Она призадумалась: «Что будет, если достать свёрток со дна колодца?» Узнать это можно было лишь действуя. Паула убедила себя, что стоит попробовать. Всё равно, она ходит по бесконечному лесу кругами, и только там, где появляются светлячки, она понимает, что что-то делает правильно. Они и есть её указатели.

Паула приняла решение спуститься на дно колодца. Но как это сделать? Она осмотрела окружение, взгляд упал на движущиеся в подобии дыхания чёрные корни, опутывающие колодец. Они выглядят достаточно длинными, чтобы их можно было использовать в качестве средства для спуска. Девочка схватилась за один из них. Резко потянула на себя, выпутывая корень из общего сплетения, и, убедившись в его надёжности, сбросила в колодец. Повезло, что корень оказался достаточно длинным, чтобы спуститься и подняться обратно без сложностей и выдумок. Перед тем, как спуститься, Паула огляделась и прислушалась. Кругом всё было тихо. Лишь после этого она забралась на каменную кладку, свесила ноги в пустое пространство колодца и стала спускаться вниз. Было страшно, но руки держались за корень крепко, а ноги спускались по его отросткам, будто по перекладинам лестницы.

На дне колодца было сыро и холодно, камни были покрыты чёрной плесенью, а почва под ногами была неприятно склизкой и вязкой. Светлячок, что обитал на свёртке, теперь перелетел на одежду девочки. Она какое-то время растерянно наблюдала за тем, как насекомое ползает по руке, но вскоре светлячок вновь поднялся на крыльях. Теперь он устремился вверх. Паула склонилась над свёртком. Он был неподвижен, безмолвен. Возникло любопытство: что же прячется под мотками ткани? Она взялась двумя пальцами за край тряпья, хотела развернуть и посмотреть на малыша рыскающей наверху мерзости, но не стала, отдёрнула руку. Пусть для неё это останется неразгаданной тайной. Искать варианты, как подняться обратно вместе с этим мотком сырой ветоши, долго не пришлось. Паула развязала шёлковый поясок на платье, им она и перевязала свой груз. Часть пояса она перекинула через голову, нацепила свёрток, как сумку. Так её руки были свободны. Можно было взбираться. Она успешно выбралась из тёмной ловушки, заодно вызволив и детёныша. Оставалось решить, как поступить дальше. Пояс от платья вернулся на прежнее место, теперь ветошь с загадочным существом находится в её руках. Маленькое существо было живо, его жалобный писк оповестил об этом. Паула обняла его, взволнованно прошептала:

– Тише… всё хорошо… – попробовала покачать свёрток, как младенца. Кажется, это подействовало: писк стал тише, а вскоре и вовсе прервался. Ноги сами понесли девочку в неизвестном направлении. Страшно оставаться на месте.

Между стволами деревьев пролёг сумрачный дымок. Он сизой рекой разлился по лесу. Паула продолжала бродить в неизвестности. Резкий вскрик ворона раздался над головой, захлопали крылья, роняя глянцевые чёрные перья. Паула почувствовала дрожь. Она замедлила шаг, стала двигаться совсем тихо. Ещё один ворон вскричал, взмыл ввысь. Опять что-то назревало. Одна за другой, птицы начинали кружить над Паулой. Она поняла: скоро вновь столкнётся со зверем. И она не ошиблась. За спиной раздалось глухое рычание. Страх иглами прошёлся по телу ребёнка. Паула медленно обернулась, встретилась взглядом с глазами чудовища. Пустые белки монстра были бесчувственны, в них не было ничего человеческого, хоть они и были посажены в человеческий череп. У Паулы перехватило дыхание. Она медленно отошла на пару шагов. Нечто, вновь разливая прогорклую вонь, громко рыкнуло, оскалилось. Оно стало приближаться к девочке, но нападать не спешило. Паула внезапно оступилась и упала на спину. Её испуганный вскрик заставил зверя подскочить к ней и уже изготовить зубы для смертельного хвата, но оно остановилось. Ребёнок дрожащими руками протягивал существу тряпичный свёрток. Паула уже не сдерживала громкого плача, рыдала, зажмурившись. Внезапно она почувствовала, что вес в руках испарился. Она притихла, заплаканными глазами взглянула на существо. Оно держало свёрток в зубах, пустым взглядом смотрело на девочку. В следующее мгновение всё тело твари почернело. Остатки перьев, словно жухлая листва, осыпались, омерзительная личина чёрной маслянистой массой потекла к земле. Паула прикрыла глаза рукой, её ослепила яркая золотая вспышка. То, что было кровожадным существом, обернулось чем-то прекрасным. Паула не успела ничего разглядеть, увидела лишь множество сияющих крыльев. Эти крылья подняли существо над землёй, вскружив вокруг несколько вихрей. Крылья устремились в небо, и Паула заворожено смотрела вверх, на то, как странными снежинками опускаются к земле перья, охваченные светом. Она не поняла, что произошло. Не поняла, поступила правильно или нет. Одно она теперь знала точно: родитель воссоединился с ребёнком, больше оно не причинит вреда.