Как я родился и вырос (детские воспоминания, школьные годы и немного истории)
"Часть 1"
"Короткое предисловие"
"1"
" Память"
Человек это Великое изобретение Матушки Природы, которая наделила его множеством уникальных способностей. Он может ходить, дышать, созерцать окружающей мир во всем многообразии его звуков и красок, может думать, анализируя увиденное и услышанное, и заметьте, все это он делает непрерывно с момента рождения, и до самой смерти. А еще у него есть ПАМЯТЬ. Мозг человека с помощью своих 60 триллионов нейронных связей всю, поступающую к нему из окружающего мира информацию раскладывает аккуратными «стопками» по свободным «ячейкам», которых у него очень много. А «Много» – это сколько? Спросите Вы. Давайте разберемся.
В двадцать первом веке принято измерять объемы информации не в мегабайтах, как это было в девяностых годах двадцатого века и не в гигабайтах, доступных людям в двухтысячных годах. В двадцатых годах двадцать первого века объемы памяти продвинутых вычислительных устройств принято исчислять в терабайтах. И человечество создало жесткие диски с объемом памяти в 14 терабайт, а по отдельным источникам и более, до 20 терабайт. Один терабайт – во истину огромный объем. Он может вместить в себя информацию, хранящуюся в 4581298 книгах.
В Российской Государственной библиотеке (бывшая Ленинская библиотека) находятся чуть более 47 миллионов объектов хранения. Это книги, журналы, газетные издания и много чего еще и из всего вышеуказанного получается, что на жестком диске объемом памяти в 14 терабайт может, в легкую, поместиться вся информация, хранящаяся в Российской Государственной библиотеке, пятой в мире, между прочем. Впечатляет, не так ли? Так вот, человеческий мозг, присядьте на минутку, по данным ученых, может вместить в себя информацию объемом в 2500 терабайт. Не буду считать точно, но это порядка двух сотен Российских Государственных библиотек. Как Вам такое?
С точки зрения кибернетики, наш мозг это гигантская, обучаемая статистическая аналоговая машина живых ионных элементов. Здорово правда! Только, к сожалению мы еще не научились использовать все возможности нашей «аналоговой машины» в полную силу. А может быть нам еще рано это познать? Возраст Вселенной около 14 миллиардов лет. Возраст Земли около четырех с половиной миллиардов лет. Возраст современного Человечества всего лишь около двухсот тысяч лет. Мы еще совсем маленькие. Матушка Природа ждет пока Человечество повзрослеет.
Мы живем в настоящем и забываем моменты прошлого. Нет, они конечно остаются, где-то там в нейронных связях, но, как их от туда извлечь? Этого мы за частую не знаем. Многие из нас ведут дневники, записывая на белых страницах все то, что считают важным, что хотят сохранить для себя или потомков. Это, наверное правильно. В повседневной житейской суете мы порой не помним, что с нами происходило вчера или пару дней назад. Наверное потому, что вчера или пару дней назад с нами не происходило ни чего особенно значимого или интересного. Но порой на протяжении многих лет жизни мы помним, что с нами было давным-давно, в раннем детстве. Конечно картины детства со временем утрачивают яркость красок, но отдельные элементы этих «полотен» остаются все еще отчетливо прорисованными.
Вот и я на протяжении многих лет храню в своей памяти отдельные «картины» своего детства, которые со временем становятся все менее отчетливыми. Может быть по этому я и решил некоторые из них запечатлеть на бумаге, пока они совсем еще не затерялись в терабайтах моей памяти. Запечатлеть не кистью, а пером. Но, а как все это у меня получилось судить Вам мой уважаемый читатель. Вот, пожалуй и все предисловие.
"2"
«Немного истории»
Самая высокая точка Средне-Русской возвышенности располагается на высоте 230 метров над уровнем мирового океана и располагается она в моем родном городе Новомосковске. В городе химиков, строителей и шахтеров, городе, за свою трудовую доблесть, награжденном орденом Трудового Красного Знамени. Так вот с этой высоты орденоносный город и наблюдает за всем происходящим в стране и мире.
Зеленые улицы одаривают горожан шелестом деревьев и благоуханием цветочных клумб. К северу от города из жерл своих труб туманит горизонт гигант химической промышленности НАК «АЗОТ». И если цветочки и листочки радуют жителей и гостей города в основном в осенне-летний период, то НАК «АЗОТ» туманит горизонт с завидным постоянством – круглый год.
Город родился в 1930 году, в период начала индустриализации и первых пятилеток. В сентябре 1929 года, после XV партийной конференции ВКП(б) и V Всесоюзного съезда Советов был утверждён план строительства для нужд народного хозяйства химического комбината по производству минеральных удобрений и целого ряда других химических продуктов необходимых молодому государству рабочих и крестьян. Только на первоочередные работы выделялось 550 миллионов рублей, а также ставилась задача построить город на 50 тысяч населения. Из поселка строителей, у истоков Дона, омываемый водами речушек: Любовка, Бобрик, Каменка и Орловка, вырастал город. В 1961 году город получил свое нынешнее название – Новомосковск, а в период с 1934 по 1961годы он носил имя вождя всех народов И.В. Сталина и именовался Сталиногорск. А вот в самом начале своей «жизни» будущий город химиков именовался Бобрики.
Почему Бобрики? Очевидно потому, что город строился на землях, которые до 1917 года принадлежали семейству графов Бобринских. Правда в огромном имении «Бобрики» графы практически не жили, а имели свою постоянную резиденцию в другом месте, в Богородицке. Но, что же с Бобриками? А давайте посмотрим.
…
История – это пучина мутных вод. Глубина ее не обозрима и не изведана до конца. Трудно себе вообразить, где находится дно этих загадочных вод? Чем глубже опускаешься, тем больше тебя окутывает таинственный мрак, скрывающий события, судьбы простых людей и царственных особ, судьбы целых государств. Нужен опыт, профессиональная оснастка, терпение и настойчивость, чтобы в таинственных водах истории отыскать драгоценные крупицы истины. У нас нет опыта, нет оснастки, но мы все таки попробуем в них окунуться. Для начала «нырнем» в эпоху правления Ивана IV. Иван Васильевич, всем известно, в народе именовался «Грозным», как в прочем и его уважаемый дедушка Иван III.
Дедушка, кстати, то же Иван Васильевич считал, что его власть должна быть неограниченной. На пути к этой цели он пользовался любыми средствами для борьбы с инакомыслящими, жестоко расправлялся со всеми, кто был не доволен его государственным самодержавным правлением. В то же время грозный дедушказа 28 лет своего правления почти в двое увеличил просторы Московского государства. Среди прочих, были присоединены Ярославль, Рязань, Новгород, Тверь и это не полный перечень отошедших к Москве земель. Не забывал Великий князьи о высоком. Строил морские порты, дороги, возводил церкви. Посмотрите на Успенский собор Кремля, не чудо ли?! Московский кремль так же был перестроен при Иване III и стал иметь тот вид, который мы с вами можем созерцать в наше время, перестав быть белокаменным. Что можно сказать: «строг самодержец, но Велик».
Иван IV был достойным продолжателем его дел. Грозным мучителем Иван Васильевич был для элиты боярской да и то для той, которая только и могла «воду мутить» в государевых делах то ли по недомыслию, то ли из злого умысла. Народ же при жизни наградил Ивана Васильевича совсем другими эпитетами: «певчий царь» – за то, что надежа-государь любил попеть в церковном хоре и поупражняться в музыкальном творчестве. «Белым и Благочестивым царем» народ именовал Ивана Васильевича за его справедливость и непримиримую борьбу со всякой скверной и «боярской изменой». А «Грозный государь», так это потому, что Царь – он от самого Бога, как грозовая стихия, все испепеляющая и в то же время блистательная. Вот, как именовал царя-батюшку народ Русский, а это кое, что да значит. Народ прозывал деда и внука «грозными» совсем не из-за боязни, а из уважения к строгим правителям и настоящим хозяевам земель Русских. Были и перегибы, куда же без них в то жестокое время. А в наше время, что перегибов не бывает? Да завались!
В прочем, надо возвращаться к линии моего повествования. Направимся-ка мы во вторую половину правления Ивана IV. Возьмем хотя бы год 1571.
Начнем с того, что 1571 год начался с понедельника. По Китайскому календарю этот год был годом Белой козы. Как известно коза – животное не предсказуемое. В непрестанном поедании травушки-муравушки ее может занести куда угодно. Так и в Мире в этот год не было стабильности, как в прочем и годом ранее, что уж тут поделаешь.
Человечество тихо умирало от старости и болезней, с криком рождалось в муках любви и не только, и к 1571 году насчитывало порядка 480 млн. человек (так утверждает статистика ?!). Сильные мира сего сражались друг с другом за власть, территории и за веру. Да, да за Веру. Протестанты воевали с католиками, католики с мусульманами. Православные то же от них не отставали, и то же воевали и за территории, и за Веру и за Царя, и Отечество. В общем все было, как всегда, как обычно, ни чего нового.
Чем же запомнился нам 1571 год? В этом году, в Ионическом море объединенные силы "Священной лиги" (союз европейских морских держав) нанесли сокрушительное поражение Турецкому флоту, прекратив его гегемонию в Средиземном море. Кстати, в этом сражении принимал активное участие и был ранен Мигель де Сервантес Сааведро, будущий автор "Дон Кихота". В Лондоне королева Елизавета 1 открыла Королевскую биржу и в том же 1571 году знаменитого английского пирата Фрэнсиса Дрейка за заслуги перед короной удостоила рыцарского звания. Ее Величество была главной компаньонкой пирата в его грабительских морских мероприятиях и всячески поощряла его пиратскую деятельность.
Известный картограф Меркатор завершил свою работу, которую назвал "Атлас, или картографические соображения о сотворении мира и вид сотворенного". Так вот этот "Вид сотворенного", в аккурат, на Северном полюсе имел огромный материк "Гиперборею", омываемый со всех сторон водами Северного ледовитого океана !???. Откуда Миркатор «выудил» информацию о существовании на Северном полюсе таинственного материка? Ответ на вопрос картограф унес с собой в могилу, но факт есть факт.
27 декабря 1571 года родился Иоганн Кеплер будущий астролог, а по совместительству математик, астроном и оптик, который спустя 30 лет с небольшим откроет законы движения планет Солнечной системы.
А что на Руси в 1571 году? А на Руси тринадцатый год продолжается Ливонская война. Царю Ивану IV необходим выход к Балтийскому морю, который открыл бы перед Русским государством новые торгово-экономические возможности, укрепил военно-стратегическое положение на северо-западных рубежах. К тому же Иван Васильевич считал необходимым вернуть Руси ее древние славянские вотчины, захваченные еще крестоносцами. Но в начале успешная компания постепенно превращалась в последовательность военных неудач. Так 16 марта после 13 недель безуспешных боевых действий, командующий войсками Магнус, провозглашенный царем Иваном Васильевичем королем Ливонии был вынужден снять осаду с Ревеля (будущий Таллин). В той войне оттачивал стратегию и тактику осадных боев царев сотник Ермак Тимофеевич. Это ему Иван Грозный доверит завоевание земель Сибирских.
На южном стратегическом направлении так же складывалось не все благополучно. Царю был необходим мир и взаимовыгодный союз с Османской империей. Уж больно было там не спокойно. Почитай ежегодно вассалы Османской Порты Крымские татары, да Нагаи разоряли южные вотчины, не раз подступая к Москве.
В начале 1571 года к Турецкому султану был направлен послом боярин Кузьминский, который от имени царя предлагал султану мир и военный союз …«на цесаря римского и польского короля, и на чешского, и на французского, и на иных королей, и на всех государей италийских». Султан понимал, что Ивану трудно, держа войска в Ливонии, сохранять не приступными южные границы. В ответ «Солнце Вселенной»требовал от Ивана отдать ему Казанское и Астраханское ханства. Положение у Русского царя было сложное, но не да такой же степени! Иван Васильевич поразмыслив немного, показал султану «кукиш». "Повелитель Мира" на это жутко огорчился, взял да и завоевал с великой досады Кипр.
На том все бы закончилось, да нет. Султан дал отмашку Крымскому хану Давлет-Гирею готовить поход на Москву, покарать не сговорчивого царя мечем и огнем. К тому же пора было пополнить свои гаремы русскими красавицами, галеры крепкими славянскими гребцами, а полки янычар молодыми отроками, которых умелые воспитатели превращали в совершенных воинов, преданных своему Повелителю. Короче говоря: «отрывай Гирей свой зад с необъятного персидского ковра, бери колчан со стрелами, залезай в седло и в путь за чужим добром». Все должно было начаться весной 1571 года. Оно и началось.
40 тысячное войско Гирея подошло через дикое поле по Изюмскому шляху к Тульскому засечному рубежу. И тут не обошлось без предательства. Сыночек обиженного царем Белевского боярина Кудеяра Тишенкова шепнул Гирею, как пройти к Москве по неохраняемой дороге. Глупо было отказываться от такого подарочка, Гирей и не отказался.
Об этом набеге написано не мало. Он один из крупнейших и опустошительных. Урон Московскому царству был нанесен колоссальный: разорено 30 городов, взято в полон до 60 тысяч невольников. Погибло от 80 до 120 тысяч человек. Деревянная Москва сгорела полностью за 3 часа. Но «сердце» столицы удалось отстоять. Кремль с бесценными царскими реликвиями был сохранен.
Девлет-Гирей был доволен собой. Вернувшись в Сарай он стал требовать от Ивана (помня наказ Великой Порты) Казань и Астрахань. Царь поплакался о внутренних трудностях, пообещал подумать об этом позже и, поразмыслив не много, передал с посыльным Гирею 100 рублей. На том дело и закончилось.
В том же году Царь заслушивал доклады о положении дел на засечных рубежах. По Тульскому рубежу было доложено Ивану Васильевичу: «на реке на Дону усть речки Бобрики церковь страстотерпца Георгия поставлена и строение приходное, а стоит без пения, а дворов у церкви: двор попов пуст, во дворе пономарь. Пашни в поле доброй земли 5 четьи (четь – ½ десятины, одна десятина – 1.1 гектара), да дикого поля 25 четьи». Докладом Царь остался не доволен. Выручил верный Мстиславский. Из своих Костромских вотчин пригнал на Тульскую землю военных холопов с семьями да священника. Возглавил отряд предводитель по имени Ходор.
Начались службы в храме, заговорили медным перезвоном колокола. Сторожевое место стало называться «Ходыров починок». Со временем поселение стало обрастать хозяйствами, люди тянулись к земле, люди тянулись к храму. Поселение стало называться Спасское – Бобрики, а в последствии просто Бобрики. Уж больно много бобров было в этих местах.
Таким образом был укреплен Тульский рубеж на берегах реки Дон. Еще не один раз крымские ханы посягали на русские земли, грабили поселения, города, уводили в рабство женщин, детей, мужиков, но Москвы им больше видеть было не суждено.
С селом «Бобрики» разобрались. А, что же граф Бобринский? А вот, что…
…
Апрель 1762 года в Российской столице выдался холодным. Сильный западный ветер задувал проспекты Санкт-Петербурга сырой неуютностью. По решению императора Петра-III двор наконец-то въехал в покои только, что достроенного Зимнего дворца строительство которого началось еще при его тетке Елизавете Петровне. Но вечером 11 апреля дворец опустел. Не далеко от императорских покоев в вечерние часы случился пожар. Самодержец Всея Руси очень любил пожары и, обыкновенно, как маленький ребенок от новой игрушки, прыгал от радости при виде всепожирающего пламени. Так и в этот раз. Узнав, что рядом бушует пламя пожара, прихватив с собой пару бутылок крепкого пива, со всем двором умчался Его Величество командовать организацией тушения. Зимний дворец опустел и только в дальней комнате светил одинокий огонек. В этой комнате рожала женщина, в прошлом урожденная принцесса София Августа Фредерика Ангельт-Цербстская, а ныне супруга Императора Всероссийского Ее Величество Екатерина Алексеевна (будущая Екатерина Великая).
Ее Величество рожала в тайне. Ребеночек должен был появится от прелюбодейной связи ее с офицером гвардии от артиллерии, пьяницей и дебоширом, который шутя мог подковы ломать Гришкой Орловым. Роды принимала верная повитуха. За дверью комнаты ожидал результатов только ее камердинер – преданный Васька Шкурин (его дом и пылал вблизи Зимнего дворца). Роды прошли благополучно, мальчик родился здоровым. Шкурин замотал младенца в тряпицы и тихо вынес из дворца в неизвестном направлении. Мальчика нарекли Алексеем.
Алексей Григорьевич рос в дали от отца с матерью, в приемной семье того самого Васьилия Шкурина, впрочем нужды ни когда, ни в чем не испытывал. Алеша получил хорошее образование, в том числе и за границей. Будучи уже императрицей всероссийской, Екатерина прикупила для его нужд в Тульской губернии у дворянина старинного рода Ладыженского несколько деревень с селом Бобрики. Вот по селу Бобрики матушка Екатерина Алексеевна и дала сыну фамилию Бобринский. Графом Алексей Григорьевич стал только после смерти маменьки в 1796 году. Титул графа присвоил ему сводный брат и Император Всероссийский Павел Петрович – Первый.
Осталось добавить что род графов Бобринских благополучно процветал вплоть до революции 1917 года (а по правде был обыкновенный Государственный переворот, что уж тут таить). Среди Бобринских в разные времена были общественные деятели и ученые, блистательные представители офицерского корпуса и просто рачительные, благородные владетели своих имений.
Вот кратко пожалуй и все, что хотелось рассказать о Бобриках.
"Часть 2"
"Игра в разведчиков"
"1"
"Начало"
«Не, по осеннему, яркое октябрьское утро начинало новый день осени. Солнце, щедро отдавало свои теплые лучи, спешащим на работу прохожим…». Именно так хотелось бы начать скромное повествование о моем появлении на свет. В действительности было совсем, по-другому и обманывать себя, а тем более Вас – дорогой читатель, не хочется. Было все гораздо прозаичней.
Октябрь 1964 года запомнился разными событиями. В Японии прошли 18-тые Токийские Зимние Олимпийские игры и советские спортсмены завоевали на них 25 медалей, 11 из которых были золотыми. С такими результатами Страна Советов заняла первое место по количеству наград. Советский автопром представил новую модель легкового автомобиля «Москвич-408». Дизайн машины был на уровне лучших европейских образцов и пользовался огромной популярностью у нас в стране, а так же в странах «загнивающего» капитализма. А еще? А еще, как то уж очень неожиданно для населения страны, в Москве, на заседании Политбюро взяли да и отстранили 1-го секретаря Компартии СССР Хрущева Никиту Сергеевича от власти, лишив его всех постов и званий. В тот же день 14 октября первым Генеральным Секретарем ЦК КПСС стал «друг» и «соратник» Никиты Сергеевича – Леонид Ильич Брежнев. Вот так – раз и готово дело.
А что со мной? А со мной, как я уже говорил, было все гораздо прозаичней. В беспросветную октябрьскую ночь, на завершающих минутах, уходящих в небытие суток, когда за окнами родильного отделения, уже заклеенными на зиму резанными газетными полосками хлестал по голым тополиным ветвям юго-западный ветерок, с пронзающим уши медперсонала криком, появился я на свет. Дородная медсестра в накрахмаленном халате взяла меня на руки. «Ну и крикун!» – выразила она общее впечатление, затем подумала, что-то про себя и больше ни чего не сказала. Запеленав с ног до головы, она отнесла меня в бокс для новорожденных, привязав на запястье ручки клеенчатую опознавательную бирку с моими данными дня и часа рождения, и с этой биркой уложила на кроватку. Так начался мой жизненный путь на этом белом свете.
Мой день рожденья совпал с днем рождения Ленинского комсомола. Еще хочется добавить, что я родился в год Дракона, под созвездием Скорпиона. В общем, смесь из дат и символов получилась гремучая. Тем не менее, я рос спокойным розовощеким мальчиком.
Рос я не один, а с сестричкой, которая была старше меня на пять лет. Она была девочка деятельная, и самое противное, считающая, своим призванием – воспитывать детей. Вот глупость-то. На этих основаниях сестра командовала мной, как ей этого хотелось. В пылу вседозволенности она со своими подружками, так для прикола, любила одевать меня в девичье платьице и, поставив четырехлетнего несмышленыша на табуретку, заставляла читать стишок. Очень ей это нравилось. В прочтении стихотворении, обязательно почему-то на табуретке, моя доморощенная воспитательница видела глубокий смысл. Подружки думали так же и были на ее стороне. В общем, одна шайка-лейка. И я в девчачьем одеянии, да еще с бантом кое, как державшемся на макушке, читал им стихотворение:
Белый – белый, как из меди
Месяц плавает в воде
Подошли к нему медведи
Вот он месяц, вот он где
Мы сейчас его поймаем ,
Что за месяц поглядим
С ним немножко поиграем
А потом его съедим
И не могут два медведя
Взять в соображение,
Что ведь это же не месяц,
Это отражение.
Я до сих пор не могу понять, почему « белый, белый, как из меди …». Медь то, вроде, ни белая вовсе. Но тогда это было не важно. Главное аудитории, будь она не ладная, нравилось.
Но радость «воспитательниц» была не долгой. Быстро пролетел четвертый год моей, мало запомнившейся жизни. Я вступил в возраст, когда уже трудновато было ставить меня на табуретку и напяливать, какие-то там девичьи штучки. Пятилетний мальчик уже мог постоять за свои честь и достоинства, и у сестры с ее подружками, как-то само собой начал пропадать интерес к воспитательной деятельности. Наступал возраст, когда душа рвалась на волю, где были такие же, как и я, сорванцы-товарищи, игры в войну и индейцев.
…
А проживал я в поселке шахты №27, в городе первых пятилеток, городе горняков, химиков, строителей (город строился), в городе по имени « Новомосковск». Город в основном был пятиэтажным. За редким исключением, в некоторых местах возвышались семи и девятиэтажные дома. Но город строился. Так вот на его окраинах, вырастали этажи девятиэтажных микрорайонов, которые назывались: «Залесный», «Урвановский», и «Северный».
В городе было три кинотеатра, три дома культуры и один драматический театр. Население города составляло порядка ста сорока тысяч человек, и город считался вторым по величине в Тульской области. На территории Новомосковска было разбито два парка культуры и отдыха. Негласно они назывались: «Взрослый парк» и «Детский парк».
В «Детском парке» имелась настоящая Детская железная дорога. Со своими вагончиками, двумя узкоколейными тепловозами, с настоящим вокзалом и локомотивным депо. С мая по сентябрь Детская железная дорога открывала двери своих вагончиков для ликующих детишек, которые в сопровождении взрослых, а кто по старше, без сопровождения занимали места в вагонах и становились пассажирами настоящего поезда, пусть даже детского. Детишки радостно шумели, а взрослые, придерживая своих чад, наслаждались медленным покачиванием вагончиков и прекрасными видами сосновой рощи.
В парке, в плотных зарослях осоки пробивался, еле заметный родничок, который затем превращался на широких раздольях центральной России в великую Русскую реку Дон. Сразу после истока, на его пути в парке было сооружено три открытых бассейна, где в летнюю жару проводили время тысячи взрослых и детей. После бассейнов ручеек нес свои скудные воды дальше, мимо деревни Урванка, именем которой был назван один из микрорайонов, огибал лес и медленным течением, уходил в сторону Куликова поля, туда, где Московский князь Дмитрий одержал победу над монголо-татарскими супостатами в 1380 году от рождества Христова.
Во «Взрослом парке» располагались развлекательные аттракционы, стадион и открытая танцевальная площадка. Ближе к вечеру, взрослая и не совсем взрослая молодежь собиралась на площадке перед сценой, где выступал местный вокально-инструментальный ансамбль «Ассоль». Выступал с хорошим репертуаром и качественным исполнением.
С южной стороны поселок шахты №27 от города отделяла улица Куйбышева, которая плавным поворотом, огибая гаражный кооператив и высыхающее болотце, проходила вдоль железнодорожных путей, мимо тупиковой станции Московская в западную часть города. Аккурат, в год моего рождения, в архитектурных умах Новомосковска был рожден план возведения на месте гаражей и болота Дворца культуры химиков. Но поскольку бюрократическая волокита бесчисленных согласований и утверждений шла у нас так, как и положено, то до начала строительства я, вместе с друзьями, успел полазить по опустевшим гаражам, собирая свинец из разбитых автомобильных аккумуляторов и различную железную мелочь. Свинец мы переплавляли в пистолетики, крестики и всякую другую всячину. Железки сдавали в металлолом, а на вырученные 10 или 15 копеек покупали сладости. Будущий Дворец культуры предназначался тому самому гиганту химической промышленности, гордости города и страны, тому самому, который периодически напоминал жителям, что химия вещь вредная, но необходимая.
Северная сторона поселка примыкала к колхозному полю. Между домами и полем расстилался, не очень широкий луг и улица вдоль домов называлась Луговая. Я жил на Горняцкой улице, которая пролегала параллельно Луговой ближе к городу. Горняцкая улица по краям пересекалась улицами Свердлова и Стахановской. Прибавьте улицы: Жуковская, Угловая, находящиеся в центре поселка и перед вами откроется ареал мест обитания ватаги сорванцов, истоптавших эти улицы вдоль и поперек с делом и без дела.
Не могу продолжить повествование, кратко не рассказав о моей семье. Мои родители типичные выходцы из рабоче-крестьянской среды. Мама, Валентина Николаевна родилась в семье крестьян, в Ряжском районе Рязанской области. Отец, Виктор Григорьевич родился там же под Ряжском в семье рабочих. Мама работала на том самом комбинате, про который вы уже знаете. Работала всю жизнь на вредном производстве и сильно уставала. Отец, окончив музыкальное училище, служил в духовом оркестре, при похоронном бюро и считал себя интеллигентом. В то время редкие похороны в городе обходились без музыкального шествия. В сопровождении родственников, друзей и знакомых, а так же любителей выпить на халяву усопшие отправлялись в мир иной, а духовой оркестр провожал их грустными мелодиями Баха и Шопена. Музыкантам выпивка полагалась бесплатно и по этому, мой папаша частенько приходил с работы навеселе. Это было не очень приятно и в такие вечера у меня, как и у всех домашних, настроение было не важное.
Как вы уже знаете, со мной жила старшая сестра, про которую после вышесказанного мне добавить нечего. В доме, вместе с нами жили дедушка с бабушкой по отцовской линии, сестра отца – тетя Валя с дочерьми Нэлькой и Иринкой, и мужем дядей Витей. Дядя Витя был сварщиком от бога и мастером на все руки. Тетя Валя работала в Горводоканале и часто болела. Нэлька и Иринка были младше меня, и я их в ту пору, как участниц своих игр не рассматривал. Бабуля была женщина высокая, статная с остатками былой девичьей красоты, с громким голосом и тяжелой рукой. Все дети звали ее баба Стюра. Она находилась на пенсии и по совместительству исполняла роль воспитательницы нашего домашнего детского сада.
Дед Гриша работал шофером на хлебной машине и поэтому в доме всегда были свежие батончики и буханки черного хлеба. Еще дед был ветераном Великой Отечественной войны, имел боевые награды и дошел до Берлина. Всю войну он провоевал рядовым шофером и возил снаряды от «Катюш», а еще ни разу не был ранен. Про войну дед не любил рассказывать и на все вопросы отвечал: «ни чего там не было интересного, да и чего из окна кабины увидишь то …». Так он говорил почти всегда и хитро улыбался. Но все-таки, бывали моменты, когда дед Гриша раскрывал некоторые тайны своей военной службы. Эти времена наступали, когда семья собиралась за праздничным столом. Перед этим проходил целый ритуал приготовления самогона высшей пробы – «первача».
Готовка на кухне прекращалась. Дед выставлял на газовую плиту бадью литров на 40, изготовленную из нержавейки, умелыми руками дяди Вити, примастыривал к бадье холодильник, того же изготовления и садился на стул рядом. Дед дожидался первой струйки, подставлял ложку и затем собранную жидкость поджигал. «Первачь» вспыхивал синим пламенем. Дед кряхтел от удовольствия и уходил, «чуток» полежать. Через определенное время он возвращался и проводил пробу повторно до тех пор, пока жидкость в ложке не переставала гореть. На этом процесс прекращался и оставшееся содержимое дед выливал на улицу. Таким образом, самогон выходил крепостью градусов под 50. Слабый продукт ветеран войны не приветствовал. Дед держал марку.
Сейчас, будучи взрослым, я с ответственностью могу сказать, что злоупотребление алкоголем несет тяжкие последствия для здоровья, вплоть до летальных, чему был сам не раз свидетелем и мой орденоносный дед, производя свой «первач» совсем не соответствовал облику строителя коммунизма. В то время самогоноварение преследовалось на законных основаниях, но, что поделаешь, тогда этим многие занимались и мой дед не был исключением, но, что было то было, чего скрывать-то.
Так вот, нальет себе дед стопку пятидесяти градусного первача, выпьет, крякнет от удовольствия, возьмет да и расскажет, какой-нибудь эпизод из фронтовых будней.
Чаще всего дед Гриша любил вспоминать о том, как во время определенного военного маневра, а проще сказать, отступления его дивизии, он столкнулся нос к носу с полковником от артиллерии – начальником тыла. Было это осенью 1942 года на определенном участке фронта. Новенькая «Эмка», загруженная снарядами «Катюш» стояла в очереди для загрузки на плавучий понтон. И вот только дедуля собрался давать газу для заезда на это плавсредство, как его подрезала замызганная легковушка из которой пузатый полковник материл деда почем зря и требовал срочно пропустить его машину. Дед Гриша был то же не промах и ответил из кабины, что по приказу Верховного машины с секретным вооружением должны пропускать в первую очередь. Полковник усилил матерный натиск и полез в кобуру за пистолетом. В эту пору в небе послышались звуки недостойных сынов министра авиации нацистской Германии Германа Геринга. Полковник не на шутку взбесился и стал пистолетом махать перед носом у деда: «я тебя на месте шлепну, как врага народа, у меня секретные документы…», и так далее, в том же духе.
Дело стало принимать не очень приятный оборот. «А, что если и правда стрельнет?», – подумал дед. Шум, гам, суматоха ищи потом правых и не правых. Поразмыслив несколько секунд, дед Гриша отвел машину в сторону и поехал вдоль берега искать переправу. А что было делать? Бешеный полковник в пылу своей ярости мог и вправду пальнуть, а так вдруг улыбнется удача и отыщется переправа, благо речка хоть и была широкая, но мелкая. Проехав километра три, дед и вправду нашел брод, и спуск к реке пологий, и выезд на другом берегу то же не крутой. Видно в этом месте местные жители пользовались тем, что река сужалась и течение образовывало песчаные наносы.
Риск во все времена был делом благородным, а если применить смекалку и умение даже, и оправданным. Так вот у деда получилось. Перебравшись на другой берег, он перекрестился, воздал хвалу Николаю Угоднику и потихоньку стал пробираться наезженной телегами дорогой к уходящей в тыл колонне родной дивизии. Пока дед исхитрялся по песчаным наносам перебираться через речку, переправу отбомбили немецкие штурмовики. Вреда они нанесли мало, больше шуму понаделали, разбив пару полевых кухонь и перевернув машину с продуктами. Однако пострадавшие все-таки были. Трое, тяжело, раненые и пятеро легко. Одной из жертв этого налета оказался тот самый полковник от артиллерии, заведующий дивизионным тылом.
Случай с ним случился престранный. В тот момент, когда объемное тело полковника улеглось на деревянный настил понтона, одна из бомб угодила не далеко от плавучего средства и один из сотни, разлетевшихся вражеских осколков пронесся над полковником, да так, что зацепил с собой и унес в неизвестность часть драгоценного тела. А именно, часть заднего сидячего места. Рана само собой не смертельная, но уж очень не приятная. Так вот в таком состоянии дед и увидел полковника, лежащего животом на носилках. Увидел в тот момент, когда старался вклиниться в колонну, между санитарной машиной и уцелевшей полевой кухней. Полковник, разглядев невредимого деда, обомлел и принялся ругаться и проклинать мир за эдакую не справедливость. Дед, молча посмотрел на проносимое мимо него матерящееся тело и, изловчившись, вклинился в колонну как раз за санитарной машиной. На счет справедливости старший офицерский чин, наверное, погорячился. А дед подумал: «если бы его машина стояла на том понтоне, то от переправы ни чего не осталось, как и от него самого. Да есть все-таки бог на свете, есть».
Дед заканчивал рассказ, пропускал еще пару стаканчиков и после от него уже ни чего нельзя было услышать. После пятой стопки он замыкался в себе и, тяжело подняв голову, произносил только оду фразу: «Стюра, я люблю тебя». Затем голова опускалась и любимая им баба Стюра уводила его спать. На этом для деда вечер заканчивался. На этом вечер заканчивался и для нашего «детского сада».
Ну вот уважаемый читатель, я постарался ознакомить Вас кратко о том, где и с кем я проживал. Пришла очередь рассказа о моих приключениях и друзьях-товарищах. Всего конечно и не вспомнишь. Но кое, что остается в памяти яркими кадрами моей истории и о них я хочу Вам поведать. Начнем, пожалуй с июньского утра 1969 года.
«2»
«Тактика и стратегия»
Утро наступило, как всегда, внезапно. За окном чирикали воробьи, расположившиеся на яблоневой ветке в саду и обсуждавшие, наверное, заботы начавшегося дня: куда слетать, где и над чьим ухом еще по чирикать, на какой улице поваляться в пыли, благо пылищи на улицах у нас было полно, но и так далее, тому подобное. Мне было совсем не интересно слушать этих шумных птиц. Я вскочил с кровати и поспешил умываться.
На кухне готовился завтрак. Пройдя мимо бабули, хлопотавшей у плиты, я не очень обрадовался тому, что на завтрак для меня готовилась манная каша. Я считал себя уже вполне взрослым человеком, достойным нормальных завтраков и к тому же у бабы Стюры почему то манная каша всегда получалась с многочисленными комочками. Но выбирать не приходилось. Проглотив всю порцию бабулиного произведения кулинарного искусства, я выскочил из-за стола. На ходу я услышал о том, что нужно гулять около дома, не лазить по деревьям, не шляться по помойкам в поисках каких-нибудь железяк и вообще вести себя хорошо. Звонким ребячьим криком «ладно», я до обеда расстался с бабулей и домом, и выбежал на улицу.
День начинался чудесно. Слабый ветерок шелестел в листьях березок, будто поглаживая их своим нежным дуновением. Солнце светило весело, иногда прячась на короткие мгновения за легкими полупрозрачными облачками. Оставалось только придумать, чем бы заняться и я поспешил к друзьям-товарищам, потому, что одна голова хорошо, а когда их четыре, еще лучше. И так я пошел искать своих друзей. На первых пяти шагах я забыл про пытку манной кашей, на следующих пяти про бабулины напутствия ( да и представьте себе, как можно гулять с одними «нет» и «нельзя»? Это получится не гулянье, а прогулка тюремная), и пройдя еще десяток метров, я понял, что жить в общем то ХОРОШО.
На полянке в конце моей улицы тройка моих друзей занималась, можно сказать ни чем. Раскручивали «Балду» без всякого энтузиазма. Дорогой читатель, Вы не знаете, что такое «Балда»? Поясню. «Балда» это такая игра, которая была популярна во времена моего детства. В землю вбивался высокий, метров на 3 столб. К его вершине привязывалась длинная веревка, к которой на конце закреплялся чулок, набитый ватой или ветошью. Вот этот чулок и назывался «Балдой». В игре участвовали две команды. Задача каждой команды было, как можно быстрее закрутить веревку с «Балдой» на столбе в сторону противника. Как только чулок касался столба, игра заканчивалась, и проигравший оказывался тот, в чью сторону была закручена веревка.
И так я нашел всю компанию на поляне – участке в четыре сотки, почему то ни занятом при застройке поселка. Участок порос зеленой травой и стал местом проведения досуга, как маленьких, так и достаточно взрослых ребят и девчат, проживающих на соседних улицах. И так братья близнецы Серега и Юрка, а так же Вадим, которого мы звали Вадька были на месте. Хочется отметить, что близнецами два брата были по рождению, но совершенно не походили друг на друга. Серега был похож на отца, а Юрка был весь в мать. Характеры ребят были так же абсолютно различные. Сережка был вдумчивым и сообразительным, а Юрка бесшабашным, и не большим любителем сложного мыслительного анализа, в общем простоват. Поздоровавшись с друзьями, я предложил им придумать занятие поинтересней, чем игра с веревкой и набитым тряпками чулком. Стали думать. Играть в прятки было рано, в салки наигрались вчера. Тут Вадька предложил поиграть в разведчиков. Немного поразмыслив, мы придумали правила игры. В игре участвовало две команды: одна – разведчики, другая – вражеские солдаты. Разведчики прятались в засаде, а «враги» должны были их найти. Затем обе команды менялись: разведчики становились солдатами врага, а вражеские солдаты – разведчиками. Так было справедливо.
После того, как мы отточили все детали, бросили жребий, кому быть разведчиками. Жребий стать разведчиками-героями пал на меня и Серегу. Это было здорово. Не очень-то хотелось сразу становиться вражескими солдатами. И так, я и Сергей уединились для разработки тактики и стратегии, а « вражеские солдаты» в лице Юрки и Вадьки поплелись в дом близнецов, что бы не могли подсмотреть, куда мы будем прятаться. Такой был уговор. И представьте себе, в таких случаях не было ни какого обмана, все было по честному. Не подглядывать, так не подглядывать.
Путем мозгового штурма мы с Серегой выработали и тактику, и стратегию. Получалось следующее. Один из нас прятался куда-нибудь, так себе, не серьезно, что бы его могли быстро найти. А другой хоронился взаправду. Так что его сам черт бы не сыскал. Быстрая находка первого сразу притупила бы бдительность противника и в назначенное время, после тайного сигнала пойманного товарища, второй выскакивал бы из укрытия и в атаку. Враг повержен, победа на стороне советских разведчиков. План превосходный, во всяком случае, нам так казалось. И так за работу, вперед.
Решено было, что прятаться не всерьез, будет Серега. Место для него было выбрано сразу. В старом сарае за забором, отделявшим нашу поляну от фруктового сада другого нашего товарища, который в это время отдыхал с родителями в деревне. Схоронить меня, «взаправду» было делом по труднее. Да и как тут можно найти не известное ни для кого место, когда для нас всех такого места практически не было. Наша ватага изучила все углы и закоулки ближайших улиц, излазила везде, где только можно было пролезть. Тут мы призадумались крепко. Нам предстояло найти такое место, которое было бы не только «гиблое», в смысле отыскания, но и оригинальное, так сказать чуть ли не обухом по голове. Думали мы думали, а время шло и шло, и уже скоро «вражеские ищейки» должны были выходить на поиски героев – разведчиков. А герои – разведчики оставались в приличном затруднении. Серега стоял на дороге, вернее на трубе, которая пролегала поперек дороги, что бы пропускать ручей, образовывавшийся после каждого дождя. Стоял и как то странно тюкал по ней, по трубе, своим сандаликом. Я посмотрел на ногу, потом на трубу и у меня родилась гениальная, не побоюсь этого слова, идея.
– А что если мне спрятаться в трубе, – почему-то шепотом сказал я.
–Чего?– не понял Серега.
– В трубе, под твоей ногой. Я туда залезу, а ты приложишь к отверстию пару кирпичей, так чтобы меня не было видно, – стал я объяснять. Сергей с серьезным видом посмотрел на трубу, почесал затылок.
– А, что давай попробуем, вдруг получится. Самое главное, что бы Вадька не догадался. Он, честно признаться, башковитый малый, – заключил многозначительно мой товарищ.
– Да кто может подумать, что в трубу можно залезть. Да и какой… – тут я запнулся и не стал развивать мысль дальше. Просто сказал, что об этом ни кто не догадается. На том и порешили.
Придумали мы это конечно здорово – забраться в трубу. Но в действительности задача оказалось не из легких. Труба была узкая, и влез я в нее с трудом. А о том, что бы внезапно выскочить из нее, типа «всем стоять, руки в верх» и думать, как говориться «немоги». Но отступать было не куда, да и времени было в обрез. В общем, засунули мы меня туда и кирпичиками заложили. Словом, натурально «замурованный по собственному желанию». Закончив работу и оставив не большое отверстие для доступа воздуха, Серега побежал прятаться в сарай. А тут и наши оппоненты заявились.
Прочесав близлежащие кусты, «вражеские солдаты», по какой-то странной случайности поплелись в сторону того самого сарая, где засел Серега. Видно и вправду Вадька был не глуп, сразу расколол место первого бойца. Словом, война для Сергея закончилась быстро. Обрадованный таким быстрым успехом, противник стал "утюжить" все злачные места. Одно за другим. Но к удивлению Вадьки и Юрки, и к великому удовольствию Сереги, меня они так и не находили. Ватага побрела в конец улицы, и я не стал различать их голоса. Как Вы помните, дело происходило приятным летним деньком. Так, что может быть замкнутая атмосфера трубы, подогретая ласковым солнышком или еще, какая-то причина побудила меня ко сну? В итоге я уснул в этой самой трубе.
Сколько я проспал в трубе невинным сном, не знаю. Но время подошло к полудню и баба Стюра, вышедшая на улицу уже покрикивала по сторонам, что бы я шел обедать. Голос ее, сначала уверенный в скором моем отклике, постепенно становился все более волнительным и напряженным. Я, конечно же в другой раз обязательно отозвался бы и побежал домой, но ни в этот. Не мог я отозваться, по одной простой причине. Я мирно спал в этой «долбаной» трубе сном праведника. Тем временем голос бабы Стюры становился настойчивей и тревожней. Еще бы, не известно, куда подевался внук, который по всем правилам должен был гулять, где-то рядом, в шаговой доступности. Тут ей на глаза попалась наша «троица».
– Юрка, Вадька, вы моего Витальку не видали, куда он мог задеваться? Кричу обедать, а он не отвечает, – бабуля с надеждой подошла к ребятам.
– Не-е баб Стюр, сами не знаем куда делся, все обыскали, а его нет ни где, – честно и откровенно ответил Юрка, не подразумевая ни чего такого, плохого.
Такой ответ ввел бабу Стюру сначала в ступор, потом в шок, а потом в тихую (в начале) истерику. Если уж закадычные друзья не знают, где ее внук, то уж у кого узнавать-то? Бабка завыла в голос и бросилась вдоль улицы, тормоша всех соседей, которые были в видимой досягаемости. Все отвечали, мол видели, вроде пробегал, а куда потом делся не знают. Бегает где-нибудь с друзьями. Такие ответы бабулю не успокаивали, тем более, что друзья, как раз были рядом и без ее Витальки. Бедная баба Стюра, не переставая выкрикивать мое имя, побежала дальше.
Друзья-товарищи поняли, что ляпнули чего-то не то и быстро разбежались по домам. Баба Стюра методично проискав меня по всей улице и несколько раз протопав по злосчастной трубе, ринулась к родителям близнецов, заподозрив, какой-то подвох с их стороны. Мать Сереги и Юрки собиралась в магазин, когда испуганная бабуля вошла к ней в дом. Сбивчиво поведав о пропаже внука, она села на стоящий рядом стул убитая горем. Тетя Тоня, так звали маму братьев, подозвала сначала Юрку и, крутя ему ухо, стала расспрашивать куда я делся. Тот, моля о пощаде и сдерживая слезы, вопил, что знать ни чего не знает и ведать ни чего не ведает. Знали бы взрослые, каким правдивым, как никогда был, мой друг Юрка в этот раз. Ни чего от него не добившись, Тетя Тоня подозвала Серегу. Брат Серега был мальчик смышленый. Предвидя неприятную процедуру отвинчивания дорогого для него уха, он рассказал всю историю, как на духу. Получив одобрительный подзатыльник матери и радуясь за целые уши, он побежал показывать тайное место. Баба Стюра, охая и причитая все известные ей молитвы, поспешила за ним.
Яркий сон, с геройскими подвигами советских разведчиков в тылу врага, где естественно я был главным героем, как то плавно улетучился и, открыв глаза, я услышал причитания бабки сопровождавшийся стуком откидываемых кирпичей. Серега трудился в поте лица. Возвращалась будничная действительность, исчезала героическая мечта снов. С будничной действительностью параллельно подступало неотвратимое наказание за тревожные минуты, пережитые бабой Стюрой. Извлеченный из своего добровольного заточения, я стоял обалдевший от такой быстрой смены сна и яви. Натерпевшаяся страхов бабуля отряхивая меня от пыли и ржавчины, одновременно охаживала мое заднее место противным и больно бьющим прутиком чудесным образом оказавшимся в ее руках. Видно спеша за Серегой, она не забыла сковырнуть с одного из многочисленных кустов подходящую для такого дела веточку. Правда экзекуция была не долгой. Немного успокоившись, что я жив и вроде бы здоров, она повела меня домой для дальнейших разборок. Тетя Тоня довольная, что все обошлось и на всякий случай, шлепнув Серегу под зад, поспешила по своим делам.
Я не буду пересказывать то, что выслушал от бабули идя к дому. Сопровождая меня и не забывая периодически напоминать мне о существовании прутика, она настойчиво уверяла меня, что я могу надолго забыть прогулки, и игры с друзьями, всякие там сладости, и другие удовольствия, правда какие она не говорила.
На пороге дома нас встретил дед. Бабуля все ему рассказала. И то, как она меня везде искала и, как я бессовестный такой упрятался в трубу на дороге, додумался ведь до такого безобразия, по трубам лазить. Перечислила все душевные боли и страхи, пережитые ей на старости лет из-за меня. Дед посмотрел на меня строгим взглядом и задал резонный вопрос, мол за каким лешим я залез в эту трубу. Тут меня посетила слабая надежда, что дед поймет меня, как фронтовик «разведчика» и все от начала и до конца рассказал ему о нашей игре. Дед меня внимательно выслушал, хитро хмыкнув, когда я рассказывал про тактику и стратегию. Дослушав мой рассказ до конца, он одобрил мою смекалку и находчивость в «боевой» обстановке. Да, дедуля меня понял, правда всыпал мне ремня по первое число. Только после этого он сел обедать довольный, что во всем сам разобрался, что я цел и не вредим и что баба Стюра в конце концов, стала потихоньку успокаиваться.
После того, как меня отмыли и переодели, я тоже сел за стол и с невинными глазами стал наворачивать бабкины щи. Вечером я получил «свое» от родителей, только в этот раз без телесных наказаний, а так чисто морально. Ложась спать, я зарекся больше прятаться по трубам и тому подобным, не пригодным к играм местам. Затем перед самым сном, когда силуэты темной комнаты превращались из размытых предметов действительности в объекты будущего сна, у меня мелькнула мысль: «а все-таки, я здорово придумал про трубу, там меня таки и не нашли Вадька с Юркой». Затем мысли растворились в ночи, и я медленно переплыл в мир сновидений. Какими они были я уже не помню. Наверное, интересными. В детстве все сны бывают интересными. Потому что, там в нашем детстве все плохое забывается быстро, а хорошее помнится долго.
Прожив уже не один десяток лет, я вспоминаю этот эпизод своего детства, как яркое приключение, которое произошло со мной и с моими друзьями. Редко бывая в родном городе, я всякий раз, проходя с улицы Свердлова на улицу Горняцкую, вижу эту трубу, и каждый раз вспоминаю, как я был когда-то «разведчиком».
"Часть 3"
"Семидесятые годы"
"1"
"Начало школьной жизни"
За окном идет дождь. Тяжелые капли барабанят по стеклу. Вечер медленно превращается в ночь. Где-то далеко, «блеснула» молния и чуть погодя бухнули раскаты грома. Над городом нависла майская гроза. Первая в этом году. Полумрак комнаты обволакивает меня маленькими тайнами темных уголков. Негромко звучит музыка. На душе приятно, спокойно. Хочется думать только о хорошем. Оно и думается. И думается, как раз о семидесятых годах прошлого, двадцатого века…
Семидесятые годы двадцатого века стремительно ворвались в мою жизнь. Это и понятно. Настало время идти в школу. Настало время становиться взрослее, понимать, что в жизни должны быть не только твои «хотелки», но и обязанности. Пришла необходимость учить уроки, познавать тайны математики, правописания и всякие другие премудрости начального образования. Закончилась беззаботная жизнь, начиналась жизнь с домашними заданиями, кляксами в тетрадках, веселыми уроками пения и труда и самое главное, с отметками в дневнике.
Нет, конечно, игры с друзьями оставались, но после выполнения домашнего задания. Домашнее же задание могло выполняться быстро, а могло и долго. Так, что жить становилась не так уж просто. Но во всем нужно искать положительные стороны. А положительных сторон было тоже не так уж и мало. Новый портфель с интересными учебниками, красивая, выкрашенная свежей краской школа с просторными, светлыми классами и шумными коридорами. Наконец, новые знакомства, новые друзья. Я ходил в школу с удовольствием. Больше всего мне нравилась в учебном процессе математика, рисование и уроки труда. В классе нас набралось тридцать человек. Девочек и мальчиков было приблизительно поровну.
Вот, дорогой читатель, я, конечно, скромничал, когда перечислял положительные стороны учебного процесса. Было в этом процессе, то, чего не было ранее. Половина класса составляли девочки. В фартучках, с бантиками в косичках. Девочки были разные. Симпатичные и «так себе», высокие и не очень. В ребячьи отношения они, конечно не особо влезали, тем не менее учебный процесс с девчонками проходил гораздо интересней. Часто наш класс, когда дни бывали солнечными и теплыми, проводил уроки «Природоведения» в городском парке. Мы собирали листья для гербария, дышали воздухом, слушали рассказы о природе. Наша учительница начальных классов Мария Львовна была замечательной рассказчицей. Затем, после живого урока, построившись в колонну по двое и взявшись за руки, класс разноцветной ленточкой наших курточек вытекал из парка и направлялся в школу.
Пролетело первое полугодие моей учебы в школе № 13. Да, именно такой номер был присвоен ей еще в годы строительства города. Школа была одна из старейших и для меня школа стала родной. В классе я сдружился со многими ребятами. Все было бы хорошо, но! Грянул гром среди ясного неба. В городском отделе образования решили, что школа, в которой я начал учиться переполнена и некоторую часть учеников первых классов необходимо перенаправить в другие, близлежащие школы.
По разнарядке я попал в школу № 25, в класс « Е». Одна буква чего стоила, а тут еще и парты мне показались не такие, и окна. А раздевалка? Она вообще была где-то в подвале, а точнее в бывшем бомбоубежище. Столовая, почему то была мрачной и не приветливой, какао, подавали всегда с пенкой. Словом, дорогой читатель, не легла мне эта школа на душу, а даже наоборот. Ходил я в эту школу одну четверть, третью, самую продолжительную. Ходил, скрепя сердцем, пил какао с пенками, лопал не вкусные котлеты (в тринадцатой школе все было иначе: и котлеты вкуснее и ни каких тебе пенок). Ходил – ходил, да и выпалил родителям под конец четверти: « Я больше в эту школу не пойду. Что хотите со мной делайте, но я буду учиться в прежней школе». Вот так прямо и сказал. Мать задумалась, а потом согласилась поговорить с директором школы о моем переводе. Так я к великой своей радости и радости моих друзей вернулся в свой родной класс.
Проучился я в двадцать пятой школе всего одну четверть, но на всю жизнь у меня осталось впечатление не уютности и мрачности ее школьных стен. Вообще-то школа была обыкновенная. Учителя были такие же, как и везде. Кстати сказать, учительница нашего класса не хотела отпускать меня обратно в тринадцатую школу и всячески уговаривала мою мать оставить меня в ее «Е» классе. Она была приятная женщина и очень хорошо ко мне относилась. К сожалению, я не помню ее имени и отчество. Воспоминания о третьей четверти первого класса у меня остались смутные. Правда в дальнейшем, в моей судьбе опять возникнет средняя школа № 25. Но это будет уже совсем другая история.
"2"
"Терпение и труд – все перетрут"
Семидесятые годы подходили к концу. Шел семьдесят седьмой год двадцатого века. Полярники изучали движение льдов в бескрайних северных широтах нашего Отечества. Геологи находили на шельфах этих же широт залежи нефти и газа. Страна готовилась к Олимпиаде-80. Научные умы и промышленность Великого и Могучего Советского Союза ковали мощь государства и тем самым способствовали к возникновению уважения, а в некоторых случаях и боязни всяких там не дружелюбных военных блоков. Магазины наполнялись потребителями каждый день, но не каждый день потребитель был удовлетворен этим посещением. Очереди в провинциальных городах галдели о том, что все продукты свозятся в Москву, а в Москве горожане скромно ворчали, стоя в возникших от приезжих очередях за своими, привычными пятьсот граммами колбасы. Они то видели эту колбасу трех, а то и пяти – семи сортов, каждый день. А вот, приезжий контингент, который и создавал очереди, видел эту вожделенную колбасу только в стольном граде по имени Москва – в столице нашей Родины.
Жизнь бурлила и в общем потоке, незаметными движениями шагали в свое будущее провинции. Одной из этих провинций был мой родной город Новомосковск, в Тульской области.
Так вот, в городе Новомосковске, в школе номер тринадцать, то же кипела жизнь. Она кипела потому, что заканчивался учебный год, учителя выставляли четвертные и годовые оценки.
Сыночки, дочки и их родители, кто, конечно, был на это способен, суетились о том, что бы оценки были, как можно выше. «Блатные» папы и мамы подходили то к одному преподавателю, то к другому и посредством уговоров и подарков старались, что бы у их чад вырисовывались более высокие результаты. Таких, правда набиралось не так много, но факты были. В общем, суета поглощала всех. Май катился, вернее стремительно бежал к своему завершению, что бы передать всех нас в теплые руки июня.
За период шестого года обучения я сдружился с парнем из параллельно класса, которого звали Володька. Не сказать, что я не знал его ранее. Знал, конечно, но не так, как теперь. Во время игр в войну, индейцев и шныряния по чужим огородам, у меня была несколько другая компания, я о ней рассказывал прежде. В период перехода в более взрослое состояния моего сознания, когда душе требовалось более серьезное общение, меня стало тянуть к этому парню. Он был не глуп, увлекался музыкой. Нет, он не учился в музыкальной школе и на гитаре играл посредственно, как в прочем и я. Он увлекался прослушиванием музыки популярных зарубежных исполнителей. У них в доме был стерео магнитофон, а Вовкин брат Андрей, учившийся в институте, частенько приносил на прослушивание новые записи. Так вот, когда Андрюха постигал премудрости высшего образования мы с моим другом в свободное от обучения время знакомились с творчеством популярных зарубежных исполнителей. Мы частенько вместе играли в футбол, просто гуляли по городу, и размышляли о настоящем и ближайшем будущем (о далеком старались не задумываться), говорили о музыке и так далее, тому подобное. Короче, мы понимали друг друга
В один из последних майских дней мы с Вовкой вышли из школы. С четвертными и годовыми оценками было все понятно. Что у него, что у меня вырисовывалась вполне благополучная ситуация. Пятерок, правда, было мало, но троек у нас не оказалось. Вышли мы из школы в хорошем расположении духа. «Какие планы на лето?» – спросил меня друг. «Не знаю», – ответил я. Правда была в том, что планов то у меня и не было. Поваляться на кровати, почитать книжки, а дальше? Что делать дальше, я особенно не задумывался.
– А у тебя какие планы? – поинтересовался я.
– Июнь у меня свободен, а в июле мы с семьей уезжаем к родственникам на Украину. Знаешь, у меня есть идея по поводу июня, – сказал Вовка и с интересом посмотрел на меня.
– Выкладывай, – заинтересовался я его идеей.
Идея была вот, какая: взять и устроится поработать на месяц, подзаработать немного деньжат и на заработанные деньги купить что-нибудь, что захочется. Неплохо было придумано. Мне, как раз, «до зарезу» нужен был магнитофон. «Сам придумал?» – спросил я. «Не-а. Отец идею подсказал. Я давно прошу купить мне велосипед, складной. Он и предложил в свободный месяц заняться полезным делом», – ответил Володька, склонившись над развязавшемся шнурком на ботинке. Я согласился с его предложением. Оставалось, что бы мои родители были не против.
Мы договорились, что я уговариваю своих родителей и после этого начинаем искать подходящее место, где можно было бы поработать двум несовершеннолетним, ко всему способным, во всех отношениях положительным отрокам. Мы тогда даже не представляли себе, сколько у нас скрыто способностей, на всякие там дела, зачастую, совсем не положительные. Но об этих своих «талантах» мы узнали позже.
Вечером на родительском совете я изложил идею о летней работе. Мать, узнав, что моим напарником будет Вовка, согласилась. Отец подумал, подумал и то же согласился. Уговорились, что основные средства на магнитофон зарабатываю я, а что не хватит, добавят родители. Наконец-то моя мечта о магнитофоне исполнится, и мы с Вовкой будем обмениваться музыкальными записями, как настоящие коллекционеры музыки.
Утром в школе, я нашел Вовку и сказал ему, что все просто здорово. У него так же состоялся разговор с предками и то же был положительный результат. Была пятница, учебный год заканчивался. В понедельник нам предстояло начинать превращать свои задумки в жизнь.
Понедельник выдался так себе. Небо заволокли тучки, ветерок надувал на город прелести химического производства. В десять часов утра я зашел к Володьке домой. Андрей, его старший брат был почему-то не в инстетуте и он ехидно напутствовал нас, что бы мы искали работу потяжелее, дабы через пот и слезы познать труд, и почувствовать к нему уважение, и трепет, а после десятого класса идти прямиком в институт. Мы, выбегая из дома, мысленно послали его подальше, но вслух ни чего не сказали, а то можно было бы и по шее получить.
Побегав весь день по различным учреждениям, начиная со школы, где надо было взять наши характеристики и до детской комнаты милиции с комитетом по делам не совершеннолетних мы поняли, что двум шестиклассникам устроится на временную работу – дело не простое. К среде на руках у нас были все необходимые справки и характеристики, включая разрешение родителей. Самое трудное было пройдено, осталось только найти работу.
Начали мы с отдела кадров Новомосковской ГРЭС. Лысоватый мужик смотрел на нас не добрым взглядом. Крутил, вертел наши справки и через пять минут кряхтения сказал: «К сожалению, ребята у нас на производстве для вас рабочих мест нет. Ни чем не могу помочь». Мечты отодвинулись на неопределенное расстояние. Лица наши посерели, стало, как-то прохладно и не уютно. Как же так, такая замечательная идея, столько надежд, столько уже преодоленных трудностей и нате вам «НЕТ». Мы грустно посмотрели на него и медленно повернулись к выходу. Тут, наверное, у строгого кадровика, что-то прояснилось и на прощание он нам посоветовал: « Да не горюйте вы так, у нас работу не нашли в другом месте найдете. Я вам советую зайти в кадры ремонтно-строительного управления, что в поселке Клин, там всегда требовались подсобные рабочие. А у нас поймите, режимный объект».
Когда мы вышли из административного здания ГРЭС, было 13 часов, время обеда. Мы с грустью плелись на автобусную остановку. «Что будем делать?» – спросил Вовка. Я молчал минуту. «Поедем в Клин, я кажется знаю, где может находиться эта контора, – сказав это, я с уверенностью посмотрел на друга. – Ни чего, прорвемся!".
Клин был поселок не маленький, располагался в южной части города, на самой окраине. Там было множество гаражных кооперативов, лесопилок, складов, авторемонтный и электромеханический заводы. Среди всей этой массы заборов и проходных к трем часам по полудню мы все-таки отыскали серое двух этажное здание Новомосковского ремонтно-строительного управления. Найдя кабинет отдела кадров, мы робко, но с надеждой на лучшее постучали в дверь. В ответ послышалось: «Войдите». За дверью оказался скромный кабинет. Против окна стоял двухтумбовый письменный стол. За столом сидела приятная на вид, средних лет женщина. Усадив нас на стулья, стоящие вдоль стены она спросила: «Что вам ребята, чем могу помочь?». Мы сразу решили с другом, что о наших намерениях буду говорить я. Так вот, сглотнув слюну, я, сдерживая волнение, поведал хозяйке кабинета, что она то и может нам помочь, что она то нам и нужна, потому что мы хотим своим посильным трудом внести вклад в производственные успехи данного предприятия. После моей проникновенной речи мы подали Вере Степановне, так она представилась, свои документы. Вера Степановна, на удивление серьезно стала изучать наши справки и характеристики. После того, как всё внимательно прочитав, она посмотрела на нас.
Два друга сидели и ждали вердикт. Все же теплилась надежда, что тут-то нужны наши рабочие руки. К нашему счастью они действительно оказались просто необходимы. «Что же, вы ребята пришли по адресу. Нам, как раз необходимы две пары рук в помощь нашим ремонтным бригадам. Сейчас мы вас оформим и завтра можете выходить на работу». Мы удивились скорости принятия решения по нашему трудоустройству. Видимо и в правду, подсобные рабочие были им нужны. Вера Степановна позвала к себе в кабинет нашего будущего руководителя – прораба дядю Сережу. Искренне поблагодарив Веру Степановну, мы вышли из кабинета в сопровождении дяди Сережи.
Лет прорабу было 35 или 36. Дядя Сережа был высок ростом и немного сутулился, в плечах был не широк и имел открытое улыбчивое лицо. «Ребята, не представляете, как вы меня выручили. Надо срочно три объекта сдавать, а рук не хватает. Так, а вы лопаты можете в руках держать?» – выпалил дядя Сережа, ведя нас по коридору. «Да мы и лопаты и молотки с пилами в руках держать умеем, и раствор мешать можем», – с гордостью за наши способности ответил Вовка. Правда, на счет раствора он немного перебрал, с роду ни он, ни я растворов не замешивали, ну не приходилось пока, что уж тут поделаешь. Наш новый шеф был доволен ответом. Пройдя еще несколько шагов по коридору, мы остановились против двери с табличкой «Прорабская».
Дядя Сережа открыл дверь, и мы вошли в комнату. Комната оказалась относительно большой, раза в три больше чем кабинет начальника отдела кадров. Через три окна свет проникал во все ее уголки. На четырех столах стоящих по периметру помещения были разложены, какие-то журналы, чертежи, схемы и листы исписанной бумаги. Мы подошли к крайнему столу, где дядя Сережа откопал из вороха бумаг какой то журнал и, раскрыв его стал записывать в пустые строчки наши данные. Нам было рассказано, куда можно ходить, куда нельзя, о необходимости исполнять инструкции по охране труда и пожарной безопасности и много еще чего, что нам может пригодиться в работе. Мы потом поняли, что нам проводили инструктаж по охране труда. Выслушав все сказанное, мы расписались в журнале, каждый против своей фамилии. «Ну все, дело сделано. Завтра в 8.00 жду вас у главного корпуса института, который на ул. Комсомольской. Надеюсь объяснять, как туда пройти не надо?» – торопливо проговорил дядя Сережа. Мы ответили, что этого делать совсем ни к чему, что мы знаем дорогу и будем на месте в установленное время. На том наша беседа была завершена. С радостным настроением выскочили мы на улицу. Было уже 17 часов дня. Ветер разогнал тучки, светило солнце. Было душно, но для нас это была сущая ерунда. Главное, что мы все-таки добились приема на работу и завтра, в четверг начнется осуществления наших мечтаний.
"3"
"Начало трудовых будней"
«Завтра» началось сырым и прохладным утром. Ночью прошел дождь, и город встречал торопливых прохожих множеством луж. Я поджидал Володьку на лавочке у фонтана Дворца Культуры Химиков. Было уже 7.30, а мой друг и коллега по будущей работе опаздывал. «Жду еще пять минут, и иду один», – подумал я, начиная нервничать. Время тикало по голове все сильнее и сильнее.
– Ну сколько можно ждать Вовчик? – выпалил я другу, когда он, тяжело дышавший выскочил из угла здания.
– Будильник остановился, батарейка села, – задыхаясь ответил он.
– Механические надо покупать, у них батарейки не садятся, – пожал я руку товарищу, и мы побежали к институту. В первый день уж очень не хотелось опаздывать.
Мы прибежали к главному корпусу Новомосковского филиала МХТИ в пять минут девятого. У центрального входа было много людей, но нашего прораба почему-то не было. Мы растерянно всматривались в прохожих, но нет, не было прораба. И тут, против нас остановилась грузовая машина. Из нее вышел дядя Сережа и, что-то сказав водителю, пошел в нашу сторону. «Давно ждете?» -весело спросил молодой прораб, здороваясь с нами за руку. Нам это польстило, и мы стали чувствовать себя немного уверенней. «Пойдемте за мной, я вас познакомлю с бригадой», – сказал дядя Сережа, увлекая нас за собой. Мы обогнули здание главного корпуса и попали на территорию внутреннего двора. У «черного» хода центрального подъезда мы увидели кучу песка, какие-то бочки, большое железное корыто. Рядом с корытом располагался рабочий вагончик, в открытой двери которого стояла немолодая уже женщина, подвязывая косынку поверх волос. «Антонина Михайловна здравствуйте, а я Вам помощников привел. Прошу любить и жаловать», – весело приветствовал работницу дядя Сережа, за одно представив и нас. «Здрасте, здрасте» – ответила Антонина Михайловна и с улыбкой посмотрела на нас: «помощники это хорошо, а как звать-то помощников? – мы представились. – Ну и ладушки, а меня зовите тетя Тоня, поняли?». «Угу-у», – кивнули мы и на том знакомство закончилось.
Не много погодя на асфальтированной дорожке послышался скрип не смазанной велосипедной цепи. Это прибыл на работу бригадир и наш наставник Николай Петрович или дядя Коля. Правда сам дядя Коля о своем наставничестве пока даже и не догадывался. Прислонив велосипед к вагончику, он с серьезным видом подошел к нашему прорабу. «Цемент привез? – хриплым голосом спросил бригадир, здороваясь с дядей Сережей, – работать-то нечем. На пустой песок я гранит не положу». «Привез, привез. Сейчас машина должна подъехать, а вон и она. Да вот Петрович тебе помощники, раствор будут месить, гранит колоть, ну и вообще…», – обратил на нас внимание бригадира прораб. «Помощники это хорошо», – задумчиво выдавил Петрович и пошел переодеваться.
Минут через пять подошла еще одна женщина, звали ее тете Роза. Теперь вся бригада была в сборе. Тетя Тоня выделила нам рукавицы и все впятером мы стали разгружать мешки с цементом. На наш объект полагалось 10 мешков цемента марки «300». Мешки оказались не большие, но тяжелые. Выгружались они очень неудобно и в руках совсем не держались. После, выгрузки Петрович с водителем закрыли задний борт и дядя Сережа, садясь в кабину, крикнул нам «Счастливо» и покатил на следующий объект, которых у него было с десяток.
Прораб укатил, а для нас с Вовкой начинался первый в жизни трудовой день. И начинался, мне кажется он, как то не очень хорошо, а именно с цемента. Вспомнились слова Володькиного брата: «запомните молодые люди, – говорил он, обращаясь к нам, – через тяжелый труд к вам придет четкое понимание о необходимости получения высшего образования». Мешки с цементом очень сильно стимулировали сознание к этому «пониманию» и мне сразу захотелось стать инженером, но развить фантазию помешала тетя Тоня. «Мальчики, идите сюда, я вам сейчас покажу, как раствор мешать, – позвала она звонким голосом, – мешок цемента захватите».
Институт уплывал в далекое светлое будущее. Мы взяли мешок цемента и понесли его к двери подъезда, где располагалось большое корыто. По дороге мешок так и норовил выскользнуть у нас из рук, но мы его донесли и поставили перед корытом. Тетя Тоня острием лопаты ловко резанула по бумажному мешку, и у верхнего края образовался ровный разрез. «Высыпайте половину мешка в корыто», – скомандовала она. Мы послушно высыпали половину содержимого мешка. Облако цементной пыли поползло по нашим ногам, забираясь в складочки наших брюк и ботинок. Тетя Тоня засмеялась и сказала, что надо высыпать аккуратней, а то одежду от цемента не отстираем.
Следующий этап подготовки раствора, был этап просеивания песка через импровизированное сито, сделанное из кроватной решетки, обтянутой мелкой сеткой. Насеяв порядка восьми ведер, мы встали в ожидании дальнейших наставлений. Тетя Тоня подошла к нам. «А теперь мальчики берите штыковые лопаты и начинайте перемешивать песок с цементом», – наша наставница взяла одну из лопат и ловко стала показывать, как надо это делать. Мы наблюдали за быстрыми движениями ее рук и запоминали хитрые «выкрутасы», которые она производила своей лопатой, врезаясь в песок и цемент, перемешивая два компонента в единое целое. Приведя сыпучий раствор в однородную массу, Антонина Михайловна стала подливать воду и не спеша помешивать плотный полуфабрикат. Мы стали ей помогать. Мальчики мы были способные, схватывали все на лету и быстренько овладели принципами работы маленьких растворомешалок. Проверив качество произведенного нами раствора (раствор должен свободно сползать со штыка лопаты), тетя Тоня осталась довольна нашей работой. С этой минуты, в приготовлении раствора мы стали пользоваться доверием у наших старших наставников.
Минуты тикали, превращаясь в часы, и мы с Вовкой намешивали одно корыто за другим. К обеду руки стали тяжелеть, а в коленях начала проявляться слабая дрожь. Одного часа перерыва оказалось мало для отдыха, и первое послеобеденное корыто далось нам с трудом. На шестом замесе мы с Вовкой стали подумывать о том, как бы нам бросить все к «ядрёной фене» и свалить, куда-нибудь подальше от этого злосчастного места. Но где-то, глубоко в сознании второе «я» нам отвечало: «но-но, куда это вы собрались, молодые люди, а как же мечта? Как же мужская гордость? Что за кислое настроение?». И в душе становилось стыдно за минуты слабости и, не сговариваясь, каждый начинал возить лопатой с удвоенной энергией. Спасение пришло совсем уж неожиданно. Закончились куски колотого гранита и лестничные пролеты нечем стало выкладывать. Горы не колотого гранита лежали и ждали превращения в продукт, который можно укладывать на лестничные пролеты.
Мелкие звездочки мерцали в наших глазах, когда мы садились на скамейку около рабочего вагончика.
– Шабаш на сегодня, – скомандовал дядя Коля, – и так почитай полторы нормы дали.
– Спасибо ребятам, здорово нам помогли, – словно пропела тетя Роза, – без них бы не осилили такой объем.
– Молодцы, молодцы, – вторила ей тетя Тоня, – схватывают все на лету, настоящие помощники.
Николай Петрович сел на скамейку против нас, положил тяжелые, жилистые руки каменщика на столик. «Завтра будем заливать пролеты цветным раствором, а ребята пока наколют гранит на понедельник. Тонь займешься с Зоей заливкой, а я начну шлифовать третий этаж», – усталым голосом сказал бригадир. Женщины кивнули. Мы тоже кивнули, хотя не представляли, как колоть гранит, где колоть, и чем. Из смутных воспоминаний кадров кинохроники, перед глазами всплывали отбойные молотки, электродрели и почему то динамит. «Ладно, планерка закончена, пошли по домам, уже 17 часов скоро. – заключил дядя Коля, и обращаясь к нам, добавил. – Завтра покажу вам, как гранит колется, не бойтесь, сложного ничего нет, пустяки, – и хитро улыбнулся, – не опаздывать мне, в 8.00 быть на месте». Бригадир поднялся со скамейки и пожал нам на прощание руки. Тетя Тоня и Тетя Роза то же с нами попрощались и пошли переодеваться. Дядя Коля стал очищать лопаты и заливать корыто водой. Мы хотели ему помочь, но он, снисходительно посмотрел на наш измученный вид, улыбнулся и отпустил домой.
Что Вам сказать, дорогой читатель, шли мы тяжело, руки, как плети свисали вдоль тела. В то же время, мы были довольны прошедшим днем, мало того, мы были горды тем, что справились с порученной нам работой и даже получили похвалу от своих старших товарищей по бригаде. Мы шли медленно и не думали о том, как уж там, завтра нам придется колоть этот гранит. И у меня, и у Вовчика в голове складывалась уверенная мысль: « Да, как-нибудь, наколем». Одно мы точно знали, что завтра обязательно придем на новую работу без опозданий, и что сегодня ночью будем спать, «как убитые».