Том на отшибе. Избранные стихотворения. XXI век

Размер шрифта: 13

Оформление Ирина Левицкая

ISBN 978-5-0062-2916-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Том на отшибе
(Избранные стихотворения. XXI век)

Время и сердце
Primo lucem
С той стороны зеркального стекла
Perpetuus motus
Лунная сюита
Снежные гаммы
Вешь
Встречи
Многие мудрости
No war
Дуали
Воздушные фантазии
На краю земли
И чудотворство
Грани
Судьбы и роли
Personalia
Eb Eva
Осенние звёзды

Время и сердце

Миллениум
«Может, время уходит…»
Время и сердце
Пусть кто-нибудь
Излом. Время
Колесо прогресса
Дискретность
Командировка
Улёт
Бубновое время
Поколение Z
Люди и книги
МИЛЛЕНИУМ

Ну, вот и кончен
Двадцатый век,
А мы хохочем
И смотрим вверх:
Но неба нету,
Ночь зелена,
Теперь лишь снегу
Нас пеленать.
Культуры, войны,
Вожди, века, —
Ох, как усвоен
Сей опыт, как
То в крик, то в шёпот,
То мёд, ан – яд,
Усвоен опыт —
И, значит, снят?
Коль в небе правда,
Лжи – Эверест.
И брат на брата,
Христос на крест;
Триумфы казней
В одну и ту ж —
Снегами наземь —
Замену душ.

Но словно ветры
Поют про то,
Что наша эра —
Ещё пролог,
Лишь увертюра,
Разбег, эскиз,
Введенье в утро.
В реальность. В жизнь.
В культуры. В страсти.
В мечты. В миры.
В межзвёздных странствий
Размах, отрыв!
В бездонье сине,
И в сердца суть,
В Отца над сыном
Последний суд.
Разъятый космос
И зелень брызг…
А мы смеёмся
И смотрим ввысь, —
Легко щекочет
Ресницы снег…
Ну, вот и кончен
Двадцатый век.
* * *

Может, время уходит,
Как Христос, по воде,
Или камень по хорде,
Иль из клана – гордец?

Равновесие хрупко,
Шаг колеблет струну…
Или время – по кругу?
Я ль судьбу обману?

Или время – по капле
Голубого вина,
Чуть мерцая в бокале
Позолотою дна?..

Иль расколотой глыбой
В море рухнет утёс?

Захлебнуться в нём – либо
По воде, как Христос?!
ВРЕМЯ И СЕРДЦЕ

Время резало сердце
На куски, точно торт.
Вам потолще отрезать?
Вам с цветочком? Вам – тот?
Каждой жизни по смыслу,
Каждой – голос с небес.
Это вам… да, я слышу,
Это вам…
А себе?

И задумалось время:
Всё возьми да возьми;
Но уставший от тренья
Часовой механизм,
Одурманенный сладким —
Как останутся без? —
Раздавал и остатки:
Это вам…
А себе?

Время шло и качалось,
Сознавая конец;
Если б снова, сначала —
То иначе иль нет?
Всё понять, а людей лишь —
Кто пророк, кто слепец…
Да и как тут разделишь:
Это вам…
А себе?

Сердце было прекрасно! —
Голоса вперебой;
Только время угасло,
Над счастливой толпой
Плачет дождь запоздалый,
И сверчок вдруг запел…
Хорошо, коль досталось
Что-то вам…
А себе?
ПУСТЬ КТО-НИБУДЬ

Пусть будет хоть кто-нибудь счастлив —
За эту-то цену! —
За сердце, всё время на части,
За вечный клок сена,
Который попробуй-ка выбрать:
Что слева, что справа…
За солью зудящие фибры,
За свист и за браво —
Тождественные выраженья
Единой медали,
Поскольку все эти сраженья
В гробу вы видали:
Сражения духа и тела
И чувства и долга,
И гения, кстати, с пределом,
Мышления – с догмой.
А ежели вас не томили
Идея иль пунктик, —
Отбросив все дихотомии,
Хоть счастливы будьте!
За эти бессонные ночи,
Бездонные ямы,
За то, что молчание ёмче
Чеканного ямба,
Но надо, свинцовое горло
Вздувая ночами,
Искать в своём сердце глагола
(а то-то – на части…).
За пазухой… – нет, за решёткой —
Тепло ль у судьбы там?
Итак, и за спор нерешённый
Меж богом и бытом;
За жертвы и за компромиссы,
Грехи и утраты,
За те гениальные мысли,
Которым – не рады,
Пусть будет хоть кто-то счастливым,
Хоть кто-нибудь, кто-то!
Скорее же, чёрт раздери вас!
За долгие годы,
С которыми время – прощаться,
Пока не простились,
Хоть кто-нибудь должен быть счастлив!..
Кто ж этот счастливец?
ИЗЛОМ. ВРЕМЯ

Мольбам не внемля —
Куда, мадам? —
Бежало время
По проводам;
Внутри гудело
Да не рвалось
Стальное тело
Его волос;
Скрутив доспехи
Под правый винт,
Бурлило эхо
Его лавин;
Касалось краем —
И впавший в сон
Был увлекаем
И унесён;
Волна кипяще
Катилась вширь,
Чтоб и неспящих
Забрал сей вихрь;
Не зная пауз:
Давай, гони!..

Но вдруг распалось
Оно на дни,
На интервалы,
На цепь минут,
На чёрный – алый,
Калач и кнут,
На до и после,
На да и нет,
На центр и полюс
Небес и недр,
На речь и тайну,
Елей и яд,
На мрак и знанье,
На ты и я;
И можно было
Увидеть, как
Оно забилось
В своих витках, —
Но в миг забвенья
Кому ж смотреть…
Распалось время
На жизнь и смерть.
КОЛЕСО ПРОГРЕССА

То ль Энгельс, то ль Макиавелли,
А может быть, Жан-Жак Руссо, —
Кто-то из них сказал, что верить
В прогресс нельзя,
что колесо
Его
не лошадью, а белкой
Вдохновлено,
абсурд – тот стяг,
Перед которым жизнь – безделка
И самый человек – пустяк;
Что только тот, в ком сила духа
Вольна раздвинуть рубежи,
Пройдёт, словно верблюд сквозь ухо,
И попадёт в иную жизнь;
Развитье техники – лишь форма,
В которую заключены
Все наши мысли, чувства, нормы,
И нет такой величины,
Какую б не превосходила
Случайность, ибо только в ней
Уверенность и статус силы;
И что нет способа верней
Вернуться к миру шкур и палиц,
Чем думать: бог на блага щедр;
Что человек неандертальца
Не из души, а из пещер
Изгнал
и, тайны жизни вызнав,
Прогрессу фимиам кадил,
Только в капкан позитивизма
Сам ненароком угодил,
И снова, как во время оно —
Тем больше дров, чем дальше в лес, —
Он злобно повторяет: homo,
Мол, homini лишь lupus est.

…Чердак, переходящий в погреб,
И лик как путь к бесстыдству рыл…

А может, это так, апокриф,
И ничего не говорил
Ни Энгельс, ни Платон, ни Ницше,
Зато изобразил Эшер —
Как мы спускаемся всё ниже,
Всходя к пределам высших сфер.
ДИСКРЕТНОСТЬ

Потому-то и лето,
Что оно – пролетает…
И бумажную ленту
Древнего телетайпа
Ночи рвут на кусочки
И летят – сердцу мимо,
Оставляя лишь сочный
Сладкий запах жасмина.

И проносятся буквы,
Запятых не заметив;
Почки только набухли —
А уж яблоки медью
Наливаются; слово
Отстаёт от значенья;
Сердце прыгает, словно
Без прыжков коченея.

Солнце ходит кругами —
Превратившее землю
В золотой многогранник:
Новый вид карусели.
Взвился вихрь междометий,
Время колет лицо…
Но уж яблоки – медью,
Да и сердце – свинцом.
КОМАНДИРОВКА

Что за ночь! – всё длится, длится,
Тянется и тянется,
Фонари, берёзы, лица,
Стукачи на станциях.
Отмахавши пол-Сибири,
Не найдём рассвета мы.
А откуда – позабыли,
А куда – неведомо.

Лишь в углу бренчит гитара:
В бытии – всё временно;
Да затрёпанные карты
Выложены веером,
И заносчивые судьбы,
С полок – чемоданами,
И несутся, и трясутся
Над пиковой дамою.

Не экскурсия, не бегство…
Эй, командированный!
Погляди, как пляшут бесы
В поле над сугробами;
Ты и сам забудешь, кто ты,
В эту ночь – зачем came in…
То ль из арестантской роты,
То ли с белоче-ха-ми.

От Бакала до Байкала —
Чуть не четверть глобуса;
Кипяточек на вокзалах
Да с плакатов в лоб усач,
Словно новый граф Клейнмихель,
А за ним забвение —
Всем, кто брошен в этот тигель,
Уголь – в топку времени?

Но надежда ведь уже – в том,
Что путь – сквозь, не в прошлое…
А навстречу – дым сюжетов
Голубой порошею.

Что-то повалили крести,
И в окне взметеленном —
Будто убегают рельсы
В облака тоннелями.

В рваных ватниках, в кожанках —
Люди или призраки…
В темень всматриваясь жадно,
Слиться с обелисками;

То ли это только снится,
То ли вправду чудится…
Разбудила проводница
Возле Нижнеудинска.

Долетели за пять суток, —
Неужели кончено?
Скорый поезд не уступит
Даже велогонщику!

Нет, ещё лишь середина,
Да в какой мы волости?
Это снег, а не седины,
Лёг на наши волосы.

Дерзко: путь важнее цели?
Отвечаем дерзости:
Вечный свет в конце тоннеля —
Всё на нём и держится.

Перестуки, присвист, скрежет…
Ну, за новой пулькою?
Стали остановки реже,
И в титане булькает

Кипяток, а не водица!
Путь, а не катаньице…
Задремала проводница,
Только ночь всё тянется.

По старинке бесы кружат…
Кровь, а не сукровица!
И торчат стволы, как ружья
На плечах у вохровцев.
УЛЁТ

Остающиеся (типа, с носом),
Чтоб месить грязный, липкий снег,
Смотрят в небо, – а там вознёсся
И понёсся – в каком огне,
В что за страсти
куда несущий
Твою душу, кровинку, плоть!..
Остающийся, отстающий,
Ты ведь сам дал добро на взлёт.

А летящие (в мир иллюзий),
Где ни вьюг, вообще – ни зим,
Разрубают гордиев узел:
В каждом солнышке – апельсин.
И взметнувшись – какой надеждой
Или, может, какой тоской!.. —
Улетающий, улетевший,
Ты ведь сам нам махнул рукой.

Полземли между тем и этим,
Только небо на всех одно.
Но когда улетают дети,
Превращается дождь – в вино.
Не попробовав, не поживши,
Заплутаешь среди дилемм,
Нерешительный, не решивший,
Остающийся на земле…
БУБНОВОЕ ВРЕМЯ

Богатство и книг, и земли,
Просторов и высей.
Вот ум бы!
Но, крикнувши сердцу «замри!»,
Вдруг время ударило в бубны.

И, как позолота,
налёт
Культуры слетел с нас.
Бескрайни
иллюзии.
Ну, а народ
Стал материалом для армий.

Нас мало Христос распинал?
Нам мало вселенской печали?
Как искони, что ни спина —
В неё туз бубновый впечатан.

Стал мифом логический смысл,
А честность – уделом метафор;
Что создали предки – в распыл
Пустил забубнованный варвар.

Неужто не будет конца
Безумным властителям судеб,
Губителям и подлецам,
Всё время играющим в бубны?!

А или сквозь тысячи лет
Посмотрит на нас марсианин:
Всё было на этой земле,
И всё – уничтожили сами?
ПОКОЛЕНИЕ Z

День угасает, triste est.
И медленно, едва заметно
Уходит generation Z,
Кому же уступая место…

А всё, закончен алфавит.
Пытливому – вглядеться б в даль, но
Торжественное vive la vie
Отныне просто vie-ртуально.

Обрыв? Стена? Пора расплат
За мнившееся чудом прежде.
И лишь поэт, будто Атлант,
Своё пустое небо держит.

Ещё, по праву старшинства,
Судьбою тешитесь вы, но и,
Словно сентябрьская листва,
Ложась грядущему под ноги, —

Рассыпавшийся линотип,
Распахнутые двери морга;
И в тщетных поисках пути
Молчит растерянный демограф.

Так что же ожидает вас,
Живущих в сапоге у бога?
Дробящий камни ямб – аванс,
А рассчитается эпоха

За всё, что было вам дано
(И где?! – однажды спросят дети)
Да в пыль и прах превращено.
Как говорится, Deus dedit…

Но кто за вами? Кто – вослед?
Какие Дракула и Крюгер?!
Пылающую букву Z
Скандирующий putlerugend.

Не терпящая пустоты
Природа долго не гадала,
А превратила в страх и стыд
Ошмётки ваших идеалов.

Иль, может быть, по одному,
Бесплодие мечтаний вызнав,
Вы разбредётесь – потому
Став социальным атавизмом…

Отринув общность бытия,
Вы разойдётесь по аллелям;
И ваше бедное дитя
Не сделается поколеньем,
А будет выть да выживать…

Сплетают паутину Мойры,
И, пусть мой слог витиеват,
Il giorno piager si che more.
ЛЮДИ И КНИГИ

Жили люди и жили книги,
Люди книги читали, чтили,
Попадали под книжье иго,
В пестроцветие литидилий;
Расставляли по книжным полкам,
Сочиняя по буквам море,
От Ахматовой Анны с Блоком
До Языкова с Юной Мориц;

Раз в полгода перебирали,
Корешки протирая влажно,
Так владели они мирами
Во Вселенной своей бумажной.
Ну, а книги хранили тайны,
Ну, а в книгах плескалась бездна,
Ну, а люди-то их глотали,
Словно листья – огонь небесный.

Заплутав в лабиринтах книжных, —
Лабиринтам бы не кончаться!
Заплутавших не счесть… Иных же
Выводило в фарватер счастья,
Где сравнится ли с чем-то трепет —
Это сказано или снится? —
Новой книги вкушенье пред-пред…
Неразрезанные страницы…

Только люди-то умирали,
А вот книги – они бессмертны
И, должно быть, считали раем
Свои полочные дециметры.
И теснились в шкафах сюжеты
(на пергаменте, с юсом, с ятем)
В ожиданье – ведь должен где-то
Быть их суженый, их читатель.

И рождались, конечно, дети,
Их рожденью все были рады,
Но иное тысячелетье —
И иные мораль и нравы.

Пропитавшись тяжёлой пылью,
Книги думали (вам их жалко?):
Почему же про нас забыли?
И куда нам – в огонь, на свалку,
Или стать нам макулатурой,
Чтоб из нашей души и плоти —
Ночь окончится – завтра утром
Получился б плакат, блокнотик?..

И стояли пока на полках,
Как ваш, деточки, дед поставил, —
Как бумажный реликт эпохи,
Как собрание эпитафий.

Primo lucem

Школьное утро
Из детства. Звездолёт
Маленькая
Новый год
Комки
Шарик
Из зала
«Несмышлёные дети…»
Доверчиво
Золотое стихотворение
У реки
ШКОЛЬНОЕ УТРО

Месяц выпятил губу,
Смотрит исподлобья:
Твой потёртый ноутбук
С цифирною дробью,
Да истёртый каблучок,
Призрачные сани…
Через левое плечо —
С горки на экзамен.

Дрёма. Утренняя тьма.
Тихие страницы.
Горе – только от ума,
Спящего в темнице.
Где ты бродишь, милый снег?
Горка ледяная…
И бормочешь, как во сне, —
Клятву? Заклинанье?

Месяц, предо мною встань,
Вспыхнув рыжей гривой!..
Повторяется, как встарь,
И судьба, и рифма.
Три желанья, три мечты
Вечные – исполни!
Повторяется мотив
И ушастый пони.

Постепенно гаснет темь,
Скрип дверей – а дальше
Остаётся тридцать тем
И одна удача.
ИЗ ДЕТСТВА. ЗВЕЗДОЛЁТ

Он был звездолётом.
На толстом бардовом ковре,
На тёплом и плотном,
Он был не болид, не корвет,
Не як-истребитель,
А – звёздное небо ковра —
На геоорбите
Парящий над миром корабль.

Раскинув антенны
Вращением поднятых рук,
Он мчался сквозь стены,
Забавную эту игру
Легко сделав жизнью, —
А значит, он цели искал;
И космос кружился
В туманностях дальних зеркал.

И всё отлетало,
Как млечная пыль от брони:
Он был из металла;
Сквозь гул голосов, сквозь огни,
Сквозь вечер, сквозь детство —
Какой пятилетний сюжет! —
Он нёс своё сердце —
Где чёрные дыры ждут жертв.

А в нём был не мальчик,
А принц марсианских корней,
Метелью отнянчен,
Но не примирившийся с ней.
Всё выше и выше,
Туда, где – а так ли уж твёрд —
Был звёздами выжжен
Чужой меловой небосвод.

Всё глубже и глубже
Сквозь кубики, карандаши
Он нёс первый ужас
Восторженной, нежной души.
Гудели квазары
Пчелиным подобием люстр,
Он думал в азарте:
«Нет, я долечу, не свалюсь!»

Созвездья сливались
В сплошное цветное кольцо,
И вдруг появлялось
Из гула галактик – лицо,
Как между мирами
Бушующими – мирный плот…
И радостно к маме
Бросался лихой звездолёт.
МАЛЕНЬКАЯ

Вечера одинаковы.
Ничего необычного.
И внезапно заплакала.
Перестала. Набычилась.

Посопела и хлынула
В руки…
Сердце заплакано…
А из печки малиновый
Отсвет
падал во мрак окна.

И утихшею молнией
Ноги спрятавши в платьице,
Еле слышно промолвила:
«Почему-то мне плачется».
НОВЫЙ ГОД

Засим – засни. А перед этим,
За полстолетья до конца,
В бородаче переодетом
Как было не признать отца?!
Снег за окном, как в сказке, падал —
Грядущий свет моих очей.
Я спрашивал: «а где же папа?
Куда он вышел и зачем?»
Потом, когда, окутан тьмою,
Он возникал, – как я всерьёз
Его ругал: «а ведь со мною
Беседовал сам Дед Мороз!
А ты где пропадал, откуда
Явился, брови в серебре?»
И это было просто чудо —
В каком столетье на дворе?
Да в том, когда наивный юмор
Менял застенчивый баян,
Когда ещё никто не умер;
И я, обмана не поняв,
Заснуть пытался, строя планы,
Стараясь за год рассчитать,
Как – чтобы Дед Мороз и папа
Не разминулись бы опять.
КОМКИ

Младенцами боги лепили комки
Из атомов пыли, – и вот
Теперь мы любуемся светом каким
Когда-то в ночь брошенных звёзд.

А те разгорались; эй не обожги! —
Звучало в прорезанной тьме.
И вот уж не боги, а просто божки
Лепили комки из комет.

В холодной земле – не шуршанье червей,
Там, занят извечным трудом,
Из грязи вылепливает человек
Свой милый космический дом.

А рядом из снега – ну, чем не божок,
Хоть прямо сейчас на алтарь! —
Мальчишка воинственно лепит снежок:
А ну-ка, попробуй, ударь!

Неужто так вечно и катится ком?
А смысл этой притчи лукав:
Он – в том, что тот смысл,
что богами иском,
Весь – в детских холодных руках.
ШАРИК

Висеть – не нависеться,
Взлетевший, голубой!..
Страх перед болью в сердце
Усиливает боль.

Будь ласковый и добрый —
Тем умножая зло…
Приверженец утопий
Упёрся в потолок.

Теперь тебя удержит
Покой наверняка;
Последняя надежда —
На силу сквозняка.

Иль детскою рукою
(и свысока поклон)
Ты, вопреки покою,
Отправлен на балкон, —

А там уже без гнева
И радости, чуть-чуть:
Лишь полчаса до неба,
Час – до разрыва чувств.
ИЗ ЗАЛА

Армянский мальчик улыбался,
Играя Баховское скерцо;
Разулыбался бы и Бах сам
От Бранденбургского концерта,
Исполненного остро, лихо,
Слегка наивно, con fuoco.
Быть гениальным, быть великим —
Не в этом, право слово, фокус;
А вот, сжимая в пальцах скрипку,
Всё время рвущуюся к люстре,
Попробуй-ка сдержать улыбку:
Простой провинциальный юзер,
Которому доверен гений,
Вручён, трепещущее знамя,
Вдут в сердце, точно в шарик – гелий, —
Но ничего о том не зная,
Он лишь приказывает звуку
То взмыть, а то вдруг пасть ничком,
Пуская душу, как голубку:
Лети, лети, мол, за смычком!..
***

Несмышлёные дети
С зажигалкой в руках
Попадаются в сети
Тополиные – ах!
Щёлкни кнопкой – и вспыхнет
Белый, шёлковый пух,
И трава – в алой сыпи;
А секундный испуг
Отзывается в теле
Быть – стремленьем – смелей…

И бегут прометеи
По горящей земле.
ДОВЕРЧИВО

Среди не бела дня,
А синя вечера
Ты обманул меня,
А я доверчиво
Принял твою ладонь,
Нырнул в объятия,
Сказал: ну что ж, пойдём.
Да что там, я б тебя
Даже без всяких слов,
Увёрток, хитростей
Поцеловал бы в лоб
И в сердце б выкрестил.
Я верил в каждый звук,
Пока в даль мглистую,
Не размыкая рук,
Мы шли и шли с тобой.
Вдруг, словно ото сна
Очнувшись, – свечками
Твои глаза:
всё знал?
Играл в доверчивость?
Ах, ведь с тобой идя,
Тебя ж я вынянчил,
Ведь ты моё дитя,
Моя кровиночка.
ЗОЛОТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

Золотое детство,
Золотая осень.
Между сном и сердцем
Мостик перебросим.
Где ты, Златовласка?
Стала ли берёзкой,
Утонула ль в ласках
Или только в грёзах?
Кто ты, милый мальчик,
Не понять спросонок —
Или одуванчик,
Или же цыплёнок?
Наливаясь цветом,
Тихо приближалось
Бытиё к ответам, —
Ах, какая жалость,
Больше не случится
(ибо же нелепо),
Чтобы от лучинки
Загоралось небо;
А какие грозы,
Небо расколовши,
Обували босых
В сапоги-галоши.
Пересвист акаций,
Выйди на крыльцо, —
не
Правда ли,
казаться
Будет:
всюду – солнце!
Вся в сосновой стружке
Модненькая чёлка.
Старые игрушки…
Липовые пчёлки
Так у сердца вьются,
Будто в танце: просим,
Приглашаем в юность;
Ну, а там уж осень.
То и золотилось,
Чтобы осыпалось,
Потому что милость —
Это всё же малость.
Вот поймать бы грошик,
Звёздочку иль лучик, —
Золотой век прожит, —
Ну, на всякий случай.
У РЕКИ

Там был лес, а внизу река,
В ней сочилось рубин-вино;
Замерев на краю глотка,
Лес туманом окутал новь.

Было нам по пятнадцать лет,
Перед нами лежала жизнь,
И безмерным казался лес,
Замерев синествольем жил.

Сквозь, в тумане, сосновый строй
Уходя от рубин-костра, —
Обернёшься – исчез костёр,
И блуждай теперь до утра;

Но, конечно, на шум, на дым
Шаловливым, хмельным путём
Возвращались: один – один,
А другие – уже вдвоём;

И тогда затевали песнь
И гляделись в рубин-глаза,
А безмолвный премудрый лес
Всё о нас, несмышлёных, знал.

Но так нежен был зов реки,
Что из огненно-алых нег,
Упоению вопреки,
Нас тянуло спуститься к ней

И, склоняясь в слоистый мрак,
Видеть, как, просквозив года,
Из глубин, будто из костра,
Вылетает рубин-звезда.

Огневицы тревожных звёзд…
Дальний гул поездов ночных…
А под утро тропа зовёт,
Всё свершится, лишь путь начни.

Было нам по пятнадцать утр,
Билось в нас по рубин-мечте;
И, своим постоянством мудр,
Лес рекой был бы рад утечь

Вслед за нами. Но ночь ушла,
И не будет такой ночи,
Над которой взлетев, душа
Рассыпает рубин-лучи.

С той стороны зеркального стекла

Сны, сны
«Между губ и между век…»
Вместилище
«Едва бессонница, сомлев…»
Бормотанье
Засыпая
Тихое утро
Айсберг
Снова сны
Снежный сон
СНЫ, СНЫ

Снотворчество:
Его лукавый обиняк…
Чуть форточку
Захлопнет голубой сквозняк, —
Пещерные,
Словно искрящаяся взвесь,
Сгущения
Фантазий, бреда и словес,
Надломленных
На пике пафоса в пике
Соломенных
Страшил, качаясь в сквозняке,
Как пьяницы
На ухо сбитый котелок,
Сквозь памяти
Злокозненный чертополох
Летящие
Улыбкой ширского кота:
Что в ящике? —
Ты не узнаешь никогда;
Мгновенное
Преображение существ,
Смысл времени
Остановился и исчез,
Ткань образа
Не удаётся удержать,
Но борозду
Оставит всякая душа,
Чьи замыслы,
Пропав в преданьях старины, —
Суть самые
Мои пленительные сны.
***

Между губ и между век —
Снег,
Между рёбер и сквозь кож —
Нож;
Тихо бьётся меж сердец
Текст,
Порождая в вихрях проз
Рознь.
В окна солнечный оскал —
Класс!
Но прикован Прометей
К тьме;
Перелив колоколов
Слов,
Злая ниточка лыжни —
Вниз.
Как же хочется быть всем!
Семь
Раз отмерь, затем дерзай —
В рай;
Но отчаянной мечты
Стыд:
Есть лишь способ быть во всём —
Сон.
ВМЕСТИЛИЩЕ

Лишь лёгкое движенье шеи
Решает, что за сон вольёт
В твой разум —
вольный дух Морфея,
Металл расплавленный – в твой лёд,
В твою холодную темницу —
Мечты стремительный кулак…

Что в данный миг тебе приснится,
Зависит только от угла
Наклона… радиус подушки
Определяет кровоток.

Вот вдох, стихи твои крадущий,
Влил сок в неведомый росток:
Вселение каких героев
В твою убогую судьбу!
В ком глины – пять-шесть литров крови…
В какой покой – что за беду!..
***

Едва бессонница, сомлев,
В последний раз оближет блюдца
Глаз, —
снится, что я сплю и мне
Нужно немедленно проснуться,
И с силою, десятикрат
Превосходящей ночи вексель,
Пытаюсь снова разодрать
Так сладко склеенные веки.
Но зрение юлит юлой,
Не может, да почти не хочет
Пройти сквозь двери запятой
На авансцену двоеточья.
А в уголке значенья – тень,
И за спиной души – опасность.
Я точно замурован в темь
И в ней беспомощно распластан.
И я бреду по киселю
Сознанья,
мучаясь проснуться,
Чтоб вспомнить – сниться ль, что я сплю,
Или бессонница есть суть сна.
БОРМОТАНЬЕ

Приходят порою вербальные сны:
Попавши в расщелину жизни,
Всех красок и образов выполов сныть,
Лишь голосом сам себе снишься.

Как будто бормочешь какую-то чушь,
Но фразы, слова, междометья
Холодным сверканьем
сквозь изморозь чувств
Влекут ослепительной смертью.

И слушаешь, слышишь из-за рубежа,
Но вникнуть в сюжет диалога
Не можешь, а впрочем, как и избежать —
Ни звука, ни вздоха, ни слога.

Всё явлено сердцу, но кто говорит
И с кем, и о чём – неизвестно.
Лишь волн вниз и вверх набегающий ритм,
И только… И мрак непросветный.

Так голос – последнее, что в тебе есть,
А чушь твоего бормотанья
Сплетается в нежную, прочную сеть,
Бессильную выловить тайну…
ЗАСЫПАЯ

Пространство и время
Сплелись в дымно-жильчатый шар.
Ну что ж, пусть подремлет,
Пока не подкрался кошмар.
А ночь узловата:
Сцепленье волокон и вен…
Ты не виновата,
Наш вечер не благословен:
Он – сшибка галактик,
Разорванных трением масс…
Накинешь халатик,
Своею орбитой стремясь —
Куда? я не знаю,
А впрочем, псов звёздных позлим:
Душа – неземная,
Так нет и под нами земли.
Орбита к орбите,
Усталые волны лучей…

И дремлет Юпитер,
Вздыхая на левом плече.
ТИХОЕ УТРО

Стих ветер, в образе кота
Ночь отгуляв по переулкам,
А может, это глухота
Берёт сознанье на поруки.

По небосводу потолка
Ползёт октябрьская муха.
Как эфемерна, как тонка
Грань между радостью и мукой.

Ведь только что сквозь трепет сна
Я различал волшебный образ,
Который тут же, как блесна,
Вонзён в моё сухое нёбо.

Сползает на пол простыня,
Свиваясь в вензель иль верёвку,
Свидетельством против меня:
Весь мир был мною уворован

И спрятан в сей блаженный сон;
Но вот уж экзекутор грёзы…
Я мог бы быть ещё спасён:
Закрыть глаза, лежать, не ёрзать,

Да тут такая тишина,
Что даже мысль гремит, как бубен,
И, языком обольщена,
Сулит привычный ужас буден.

А может быть, всё это – гроб:
Кровать плюс потолок да книжки, —
И принял я за сердца дробь
Стук земляной по белой крышке…
АЙСБЕРГ

Верхушкою айсберга жизнь
Торчит:
труд, страданья и деньги.
Но скрыты от глаз этажи
Жизнь вынянчивших сновидений.

Сдув белые шапочки льда,
Нас гонят куда-то пассаты;
Но где бы мы были, когда
Не эти вот девять десятых!

Мы не дописали б главу,
Надежды развеяли б в прахе, —
Удерживает на плаву
Порой нас один амфибрахий,

Откуда, из что за глубин
Возникший – по зову спирита?
А может быть, некий дельфин
Проник ледяным лабиринтом,

Рассыпал таинственный шифр,
Растаял, рассудком не понят…
И если я до сих пор жив,
То только затем, чтобы вспомнить

Причину мечты и любви,
Природу труда и страданья;
Хотя, высший смысл уловив,
А что ему, смыслу-то, дам я?

Вот это и есть тот вопрос,
Который меняет ночь на день;
И как бы я в айсберг не врос,
Но он-то – танцор на канате,

И миг неизвестен, когда
Всё перевернётся и массы
Солёного, тёмного льда
Сорвут с бытия
жизни маску.

И сердце – не то ли влечёт,
Чего мы должны опасаться:
Подводный, пленительный чёрт?!
…А вы говорите, пассаты.
СНОВА СНЫ

Какие сказочные тайны,
Мой лунный лоб посеребрив,
Приобретали очертанья
Сюжетов, образов и рифм.

Какие точные идеи,
Не ведая того, что сплю,
Опутывали сновиденья,
Порой удваивая пульс!

Сужающимися кругами
Я, как в воронку, утекал
Под золотую амальгаму
Луною вздыбленных зеркал.

И из стеклянных недр экрана
С насмешкой двигались ко мне —
То призрак формулы чеканной,
То полуцарства за коней…

Я б улетел конём каурым
За логикой ночных лекал!..
Но я проснулся. Или умер.
А разница невелика.
СНЕЖНЫЙ СОН

Снежинки, словно мотыльки,
Летят на свет.
Решить кроссворд, раздать долги
(и даже сверх),
Затем одеться потеплей
(жаль, нету унт)
И по заснеженной земле
Сойти во тьму:
Адам, бросающий эдем
(вослед кивнём)…
Со снегом слиться, а затем
Растаять в нём
И долго (вечность или две)
Лететь, лететь;
И вдруг окно, а рядом дверь, —
Приоритет,
Естественно, не за вторым,
Итак, к стеклу, —
А там, в тепле, а там, внутри
Какой-то клуб
Или, верней сказать, клубок
Людских сердец,
На полубоге полубог,
И некий чтец,
Пространство рубящий рукой,
Бросает в ночь
Не то призыв, не то укор,
Ему помочь
Уже никто не в силах: он
На путь и роль
Был призван, то есть обречён,
Он не герой,
Но явно не из простаков,
Среди планет
Отринет ли он стол и кров?
А может, нет…
И – миг решенья, ну-ка, ну,
Враспах, навзрыд!
И вот подходит он к окну
И говорит
(тысячелетья протекли):
Смотрите, ведь
Снежинки, словно мотыльки,
Летят на свет.

Perpetuus motus

Кросс
Путь
Марафон
Летящая
Стилизация на бегу
ПГМ
5 вершин
Метеорит
Если бы
Марафонец
КРОСС

Посмотрите, что за краски,
Блики, блески и рефлексы:
Липы в жёлтой опояске
И осины в алой феске.

Разметавшееся солнце —
В стрелах лиственничной хвои.
И стремительное соло
Меж ветвей скользящей Хлои.

Бег мой не тяжёл, но тяжек,
Сквозь податливые тени
Кто-то пролетает, – я же
Продираюсь в прободенье.

А быть может, в этом опыт?
Что он значит – муки давность?
И наращивая топот,
Умудрённо мчится Дафнис.

Острый запах поздних флоксов
За пронёсшимся забором,
И старушка с её воскли-
цаньем: ахти!.. (текст оборван…)

Ясени в конце аллеи.
Ясно только то, что осень…
А о смысле – Апулея
Мы сегодня ночью спросим.
ПУТЬ

Путь превосходит свои цели,
Так будь внимательней к деталям.
По бахроме корней в ущелье
Соскальзывает время, тая
И наполняя миллионы
Лет —
кружевом морских течений…
Склонись над камнем, опалённым
Эпохами,
доверься чтенью
Борьбы меж небом и водою —
В застывших трещинах, в прожилках,
В шершавой плоти под ладонью:
Борьбы меж памятью и жизнью…

И тихо, как стекает капля
Смолы
из желтоватой ели,
Идти, во времена вникая,
И знать, что путь важнее цели.
МАРАФОН

А над нами летели утки…
А ведь кто-то бежит и сутки,
А иные – так даже трое,
Герои.

Первый круг – так почти в обнимку,
А второй – ничего, разминка,
А на третьем – рывки да прятки,
Переглядки.

На четвёртом, а также пятом
Всех, кто рядом, считаешь братом,
Все товарищи и страдальцы, —
Нарыдаться ль…

А последние-то два круга —
Это да, это вправду круто,
Темп на спад, боль огнём на взлёте —
Не зальёте.

Сердце – ах, из груди не вынешь,
Но вдали показался финиш;
И на финиш – как утки к солнцу —
Марафонцы.
ЛЕТЯЩАЯ

Летящей по диагонали
К созвездью Льва
Земле – есть срок для вакханалий
И срок для лав:
Все преступленья и пороки
Спалить и скрыть.
И есть ещё иные сроки —
Принять дары
Забытых мудрецов; и камни
Сложить в курган;
Для простоты; для покаянья;
Любви к врагам…
Но нынче срок иной, иное:
Каким путём,
Куда
Вселенная
земное
Мчит бытиё?!
И сжатая в дрожащем теле
Сквозь гул и лязг
К последней, неизвестной цели
Летит Земля.
СТИЛИЗАЦИЯ НА БЕГУ

Мне снились кольца и круги,
И я во сне шептал:
Беги, беги, беги, беги,
Покуда не упал.
За мною кто-то гнался, но
И я-то ведь – за кем?
Не чуя рук, не чуя ног
И веса в рюкзаке,
В котором – ручка и тетрадь,
Портрет второй жены,
Но я во сне не мог понять,
Зачем они нужны.
Там камень мудрости лежал,
Цветы – валялись – зла,
И корень истины, и жар
Жар-Птицына крыла.
Всё меньше становился вес
И всё длиннее путь,
Так можно было и небес
Достичь когда-нибудь.
Дымилась подо мной земля,
Неслись Сатурн и Марс,
А я прохожих умилял
Игрой своих гримас.
И всем чертям наперекор,
Их дьявольской возне,
Я устанавливал рекорд
Дистанции во сне.
Я наворачивал петлю
С накидом или без,
Но весь со мной бегущий люд
Из глаз моих исчез.
Однако ж вышел я на старт,
Пренебрегая тем,
Что сплю, травмирован и стар, —
Я принял бесов темп!
А существует ли конец,
Исход или финал,
Я этого – вот молодец! —
Заранее не знал.
Когда закончится мой бег
И как закончить стих?
Проснуться – и в другой судьбе
Идти, идти, идти…
ПГМ

Петровский гребной марафон.
Неву расчленяя на взмахи,
Каких я не пробовал форм,
Куда не вбивал амфибрахий!

Замах – задрожала ладья,
Проводка – и лопасть, как выдра,
А дальше, на вынос локтя —
Короткий расслабленный выдох.

Нева, как всегда на дыбы,
Она и груба, и горбата;
Но – ширь и приволье судьбы,
Введённые в узкий фарватер.

Грызя петербургский гранит,
Как будто я путь совершаю
От Индии до пирамид,
От Скотта до Пири; по шару

Земному я шёл и шагал,
И вот оно – золото детства:
Где космос пронзает игла
Над зданием Адмиралтейства!
5 ВЕРШИН

Когда сознанье стиснет зга,
Дыханию – не хватит горла, —
В чужих заботливых глазах
Быть – только строчкой протокола.

Кому – еды, кому – воды,
А кто-то бережно, с запасом;
Но я-то о другом: вот ты —
Не чувствуешь сердечной спазмы?!

А солнце хлещет через край,
Такой бы день – да прямо в лето!
Игра? Отчасти, да, игра,
Но ты ведь – даже не про это…

На каждом вздохе – вверх иль вниз,
Пятки то в камни, то в болото.
Потом – не надо, не винись,
Потом сойдёт вся позолота,

Всё станет буднично; плечом
Ощупав пустоту бескрылья:
Есть пять минут, так, бишь, о чём
Мы в прошлом не поговорили?

Но пять минут – не пять вершин,
Хотя, на самом деле, сколько —
Когда проносится вся жизнь
На спуске корневато-скользком,

Когда, забыв себя жалеть
В дуэли воли и амбиций, —
Или листвой в болото лечь,
Иль над скалой взлететь, как птица.

Но эта алчная душа,
Что вывернута наизнанку,
Она как сквозь песок ушла,
Оставив символу и знаку

Целенье нежных, ножевых
Ран…
Что ж, прощай на полсеместра.
А коль вдруг спросишь:
кто же вы? —
Я? Пятьдесят восьмое место.
МЕТЕОРИТ

Летит, летит метеорит —
Как будто слон в цель;
Метеорит горит, горит —
Второе солнце.

Но вот раздался взрыв и звон —
Предел полёта,
И рушится небесный слон
В снега-болота.

Он странствовал мильоны лет
В хвосте кометы,
Прорезав жёлто-рыжий след
Земной зиме в тыл.

Вцепившись в материнский хвост
(Малыш – в халатик),
Он видел и рожденье звёзд,
И смерть галактик.

Он сам – дробился на куски,
Вскипал и таял,
Он изнывал – то от тоски,
То от скитанья.

Зря, выходило, он хандрит —
И снова рос он,
В нём что ни камень, то хондрит —
Прошит морозом:

Близ абсолютного нуля
Хранящий вечность.
Но на пути его Земля —
И человечки!

Он падает, сжигая лёд
И плавя камень, —
Какой законченный полёт
По-над веками!

Метеорит – короче б путь —
Наверно был бы,
Успев себя в снега воткнуть,
Всё той же глыбой.

Но он рванулся, осмелев,
Не понарошку! —
И вот теперь лежит в земле,
Рассыпан в крошки.

Прошив земную кожуру
Горячей дробью,
Он думал, видимо: умру —
Так хоть в утробе.

И правда, – где ж он был рождён,
Как сшит, как слеплен…
Он выпал каменным дождём
В родимом склепе,

Словно космический пират —
Попался в сети.
…И бродит в поле аспирант:
Отнюдь не сенти-

ментально ищет он цветы
Под первым снегом, —
А рухнувшие с высоты
Осколки неба,

Частицы млечного пути —
В земном болотце,
Рассыпавшееся в пунктир
Второе солнце…
ЕСЛИ БЫ

Если бы – да не болело…
О душе не говоря,
Я бы бросил своё тело
В жёлтый омут ноября
И, хрустя по первопутку,
Зачарованный зимой,
Я промчался бы, как будто
Кто-то гонится за мной.
Если сзади – всё обрыдло, —
Убегая от людей,
Резче в гору! А с обрыва,
Хоть на миг, а я б взлетел.
Солнце сварено в мешочек,
Протеина и белка —
Мне побольше, чтоб пожёстче
Эти зимние бега.
В чей-то след, точно в пазы. Как
Лес припорошённо-рыж!
И кокосовой посыпкой —
Углеводы и жиры.
Ах, куда не устремишься
(для начала – не к врачу ль?),
Если б не болели мышцы…
А про душу уж молчу.
МАРАФОНЕЦ

Телеграммы, посылки, письма?
Это всё не его удёл.
Было жарко, и он торопился,
Да и бегать едва умел.

Лёгкий меч бил свинцом по бёдрам,
От сандалий остался дым,
Потому что потом – подробности,
Поликуем, поговорим,

Что-то опубликуем, фильмы
Снимем (опыт военных сфер),
А пока его ждут Афины,
Как Гермеса в аду Орфей.

Поражение от победы,
Словно курицу от яйца,
Отделяет искусство бега
И, конечно, душа гонца.

Он рванул – как до крышки гроба
(повторять не пытайтесь впредь),
Только вышел из анаэроба,
И осталось одно – терпеть.

Он ведь был не стратег, не тактик,
Просто выпал счастливый час;
И, конечно, он знал, что дактиль —
Это ж обыкновенный вальс,

А ему бы – стрелы скорее,
Только воздуха б чуть глотнуть,
И поэтому бил хореи,
А в ответ разрывало грудь.

Он бежал по долинам, взгорьям,
И никто в эти три часа
Знать не знал – он несёт им горе
Иль обещанные чудеса.

Звон металла, анонсы, preview, —
Это всё уже позади;
Тут вопрос ведь не в том, что первый,
А – единственный.
И, один,

Бородатый солдат иль курос,
Разгоняя в запале кровь,
Ни за что не собьётся с курса,
Воплощая мечту веков.

Он бежал. Добежал и рухнул,
Не услышав уже фанфар.
Сила воли? Сталистость духа?
Или мускулы? Но не фарт.

И порой, как во время оно,
Сердцу чудится, что бежишь,
Чтобы крикнуть: под Марафоном
Победила-то всё же жизнь!

Лунная сюита

Зов
Лунное свидание
Синяя луна
«Сквозь сетку сирени луна…»
Лунное предчувствие
Полнолуние
Лунное затмение
Вновь-лунное
Ода луне
ЗОВ

Вы думаете, что луна —
Суть золотой, забитый в небо,
Иль мяч, надутый несполна,
Или ржаной окатыш хлеба?

О нет! Она – дыра, провал,
Отверстье, ждущее решенья,
Кому из нас, мне или вам
Она однажды стянет шею.

Но любопытство превозмочь
Не в силах, – потому сквозь горечь,
Сквозь страх предчувствий
что ни ночь
Мы тянем головы,
как в обруч

Тигр прыгает: огонь, огонь!
Люка открытая ловушка.
С крыш, из окна, через балкон,
Как яростно и как зовуще…
ЛУННОЕ СВИДАНИЕ

Ррразвёртывая, как литанию,
Аллею лип да тополей,
Луна летела на свидание,
Не мне назначенное ею,
Одета в дымчатое кружево,
Отринув всякий стыд и страх;
А мне – довольствоваться дружбою
Велела звёздная сестра.

И спрятавшись в тени за деревом,
Я мог свидетельствовать лишь, —
Чужая тёмная материя
Её тянула от земли
В непостижимые объятия
Какого Льва или Стрельца…
И даже след надежды я терял,
И самый свет её лица.

Но в лихорадке, в опьянении
Убийственной мечты ночной
Она летела
в слов сплетение…
Не ей раскинутое мной!
СИНЯЯ ЛУНА

Как лампа в сумасшедшем доме,
Синеет над лицом луна.
Уткнуться в мягкие ладони
Иль в волосы белее льна,
Скользнуть губами по морщинам…
И вдруг, впадая в волчий вой:
О чём вы бредите, мужчина?
В объятьях ваших – никого.
Чужое хриплое дыханье,
А где? – какой-нибудь Мицар;
И острое благоуханье
Мглой начинённого шприца.
И с равнодушьем далай-ламы
Понять, что образ обманул,
И синий свет палатной лампы
Был странно принят за луну…
***

Сквозь сетку сирени луна
Вздыхает и бьётся, как сердце.
Поэт по привычке лукав,
Но нужно красот остеречься

И сердце, сирень и луну
Задвинуть на дальнюю полку,
Дать в мышь превратиться слону,
Дать воздуху выйти из горла,

Завесить заоблачный сад
Вуалью значений. Лишь автор
И небо. И боле не взять
Малейшей из сонма метафор.
ЛУННОЕ ПРЕДЧУВСТВИЕ

Луна за ночь до полнолунья
Была особенно нежна:
Не скромница и не шалунья,
А древнерусская княжна —

Среди созвездий белолица,
В багряной, с золотом, парче,
Готова милостью пролиться
И в Запад царственный, и в чернь.

Чуть затуманенная, пряча
Какую муку иль любовь,
Она то разгоралась ярче,
А то скрывалась средь клубов

Опаловых, иссиня-сизых,
Как будто зная, что не срок,
Что эти сказочные ризы —
Настанет ночь – отринет рок.

Ещё сулимая, однако
Не отданная никому,
Она ждала приметы, знака,
В предчувствии любви иль мук?

Ей, как дворец, казался тесным,
Весь в остром звёздном хрустале,
Холодный отчий свод небесный.
О, как пройтись бы по земле

В росистых запах дурмана,
Чтобы к ногам её легли
Степные псы, словно туманы,
И звёзды, точно васильки!

Она скользила невесомо
(лист жёлтый – на речное дно),
И в чёрном оке небосвода
Мерцало жгучее пятно;

То, вдруг охваченная дрожью
(чтоб тут же дрогнула земля),
Клонилась над тяжёлой рожью
Иль над зубчаткою кремля.

По замершим ночным озёрам,
Удваивая небеса,
За край времён, пределы взора
Тянулась русая коса.

Любовь иль муку предвещая,
Вдруг краткий мрак её накрыл;
Всплеск света – то ли жест прощанья,
То ль радостный порыв игры.

Лишь ночь – до совершеннодневья.
Луне ли счёт вести ночам!..
…не ведающей, что над нею —
Уж блеск монгольского меча.
ПОЛНОЛУНИЕ

Ежеминутно цвет меняя
(Сперва – гранат),
Луна кровавая, больная
Вспухает над

Неважно чем. Над всем. Над бором
(Густой кармин),
Затем над звёздами, над Богом
И над людьми;

Над смыслом (персиковый бархат)
И над мечтой,
Над Книгой книг, над фугой Баха,
Над пустотой;

Над памятью, над рифмой (сурик)
И (апельсин)
Струёй чистейшею лазури,
Над сердцем сим;

Над тем, что сбылось слишком поздно;
Над Никогда;
И над (пронзительная бронза)
Крышами дач,

Над (цвет набухшей вербной почки)
Рядами клумб,
Над отраженьем в ржавой бочке,
И вглубь, и вглубь —

Над тихим светом, что раздроблен
В воде пыльцой,
Над опрокинутым, над добрым
Твоим лицом,

Над ворохом сухих несчастий;
Но, всё забыв,
Над (ртуть расплавленная) часом
Твоей любви.
ЛУННОЕ ЗАТМЕНИЕ

Мохнатая, точно леса
В ней воплощали плеск и шелест,
Тень покидала небеса, —
И лунная блестела челюсть.

Ни снега нет, ни облаков,
И ужас подступает к горлу:
Как, в сущности, недалеко,
И как ей там темно и голо.

А кто не верил, тот застыл
Перед гармонией сей пары:
Ну как диаметры светил
С земным диаметром совпали?!

Вооружённые кто чем —
Трубой, биноклем, – выгнув шеи,
Смотрели: меркнул свет очей,
Взывая к головокруженью.

Но вот пронёсся звёздный вздох,
И тень с надлобья соскользнула,
Как будто бы, примерив, бог
Отбросил маску Вельзевула.
ВНОВЬ-ЛУННОЕ

Луна заглядывает в душу,
Как Полифем.
Не скроешься ни под подушкой,
Ни среди схем
Логических,
поскольку образ
Сильней ума;
И, выведший сей сгусток кобр, ас —
Ликует март.
Что ты писал, во что ты верил,
И что любил, —
Уже неважно, ибо вперен
Огонь судьбы,
Перед которым в лабиринтах
Твоих пещер
Скрыть блеск
не золота – пирита! —
Мечтать вотще.
Средь ресничного прищура
звёзд
Найдёт хоть где;
Не спрячешься в овечьей шкуре
И в закутке.
Как смятый лист, разложит душу —
И на ладонь…
Что ж остаётся, —
окунувши
Перо в огонь,
Вложив в один бросок всю силу,
Метнуть как раз
В торчащий над тобой
спесивый
Разъятый глаз.
Попал – твоя удача;
тут не
До докторов:
Всё, скрытое в луне и втуне, —
В кровавый рёв
Вдруг выльется, чтобы пролиться —
Ах, Полифем! —
В узоры, судьбы, рифмы, лица
Твоих поэм.
А промахнёшься – так не сетуй,
Конец иной:
Царит в душе распятой
с этой
Минуты – ноль.
ОДА ЛУНЕ

В былые годы свой мальчиший ум
Я приучить старался не к порядку,
А к лунным фазам, то есть фасу лун,
К их четырёхнедельному параду.

Следящему, как, вспучив горизонт,
Являлся о-круг в полноте пыланья,
Чей,
вслед за тем, космический цирроз
Сгрызает бок,
и свечкой оплывает

Всё гнутее, всё изощрённей «эс»,
Отождествляя с фазой фа-диеза,
Как, наконец, великолепный ферзь
Уходит с поля, —
из чертогов детства

Казалось мне, следящему за тем,
Как с тьмою длится лунный поединок,
Что, в самом деле, ум луной задев,
Пути Господни неисповедимы.

О нет, я знал и Кеплеров закон,
И Ньютонов порядок. Тихо Браге
Уже тогда мне был зело знаком,
Тоскующий над лунною обраткой.

Я выучал в волнистый бег меж звёзд
Волшебные Селеновы селенья,
Где до сих пор Офелия плывёт
Вослед за Эвридикой и Еленой, —

И, может быть, их призрачных октав
Пленительность – тому-то и причина,
Что, сердце математике отдав,
Я мудрствовал, всю ночь не опочия.

В то время
время медленно текло,
Луна рвала соцветья Зодиака,
И космос был – большой калейдоскоп,
Вспухая новолуньем из-за такта.

В разнообразье странствия луны
Не всё законно! – думалось ребёнку:
Здесь должен быть какой-то тайный смысл
И вынырок из-под одной гребёнки.

Мне чудилась игра случайных сил,
До времени томящихся под спудом,
И становился путь от сих до сих
Вибрирующ, слепящ, непредсказуем.

Раз круг – не круг, а эллипс, – думал я, —
А эллиптичность не эпилептична ль? —
То есть погрешность, пусть она мала,
И значит, мир не весь насквозь просчитан!

Меж вымыслом и мыслью детский ум
Ещё не ведал злого разноречья…
Я жадно ждал очередной из лун,
Рождённой для ребёнка разгореться.

Зря пульс прецессий, я не повторял
Ни мысленно, ни словом зова Господь,
Но сонный взор сужая в радиант,
Я чувствовал, как неспокоен космос,

Как его что-то мучает снутри,
Как всё в нём переменно и подвижно;
Я понимал с опаской: чуть усни,
Потом проснёшься – то-то удивишься!

И я не спал. И даже днём, когда
Не выспавшийся разум был пунктирен,
Мне слышался зазывчивый каданс
Луны, располыхавшейся в надире.

Но день – лишь шлейф ночного бытия!
Когда она вскипала из-за леса, —
Как я не спал, страшася потерять
Её доверье в дебрях фиолета!..

И каждая, неся оттенок той,
С «Л» прописной (о эль правописанья!),
Была своею собственной, другой
И требующей нового узнанья.

И я глядел, впивая кожей губ
Сей жгучий эль, ещё не постигая,
Что, описав надмирную дугу,
Она во мне пробудится стихами, —

Тогда-то и очнётся детский ум,
Став взросл и смел,
невиданным и дивным;
И наконец я главное пойму:
Пути Господни неисповедимы.

Снежные гаммы

«Ещё один хороший снегопад…»
Белый огонь
Лыжня
«Эскимосская сказка-поверье…»
Нить
Зима
Серебро
Хлопья
Снегопад
Прогулка
***

Ещё один хороший снегопад —
И в лес!
Пересекая заячий гопак,
Я не ловец
Случайных рифм, влетающих в прищур
Души.
Попалась? Да не бойся, отпущу,
Других ищи.
Мне хватит и мгновенья торжества.
Мой свет:
Ему, застывши, не существовать.
Лес тих и сед,
Чуть воспалён, и след лыжни игрив…
Пусть я
Тотчас забуду лучшую из рифм, —
Это пустяк,
Я не затем; открытый всем ветрам
Мой ум —
Чтоб луч рождённый тут же умирал,
Да и кому
Дарить рожденье звёзд случайных мне:
Их блеск
Увидит только тот, кто по лыжне
Войдёт в мой лес…
БЕЛЫЙ ОГОНЬ

Легко и радостно, хотя и
С волненьем и тревогой (так
в дом возвращается хозяин,
что год провёл в чужих местах),

Откуда-то из Козерога,
Из сновидений, из легенд —
Скорей к родимому порогу —
Летел густой и ясный снег.

Скитавшийся в каких пределах,
В какой глухой вселенской мгле,
Он сомневался то и дело:
Как его встретят на земле?

Его казавшуюся нежной,
Но обжигающую плоть —
Сочтут ли символом надежды
Иль за космический комплот?

И потому старался гуще
И яростнее, – не до нег!
Не падающий иль идущий,
Он был – обрушившийся снег,

Как будто некий щедрый гений
(а есть ли гений, что не щедр?)
Рассыпал вихрь стихотворений…
А мы смотрели из пещер,

Из-за бронированных окон —
Его – бояться иль любить? —
Оценивая тусклым оком
Небесный дар, а может, бич.

Иной, распахивая двери,
Бросался прямо в снегопад,
Но большинство, ему не веря,
Готовили отряд лопат,

Тулупы выдвинув цепочкой,
Встречали павшего трудом, —
Так дилетант глотает строчки
Или пожарный тушит дом.

Но снег летел легко и чисто,
Носы и души обжигал,
Ему казалось, он примчится —
И всё. И ляжет навсегда.
ЛЫЖНЯ

Ну, наконец, мороз и солнце!
Душа нежна.
И медленно, как речь эстонца,
Скользит лыжня
Среди зелёных и лиловых
Отметин на
Стволах,
синичьих диалогов,
Лесного сна.
Ну, наконец-то! Наконец-то
Я на лыжне,
Её лукавые акценты
Доступны мне;
Вираж, пригорок, вырез ёлок,
Раздвой лыжни:
Чуть вверх и вправо – путь зелёных,
Лиловых – вниз.
Пока неспешно, тихой сапой
И не взахлёб,
Дрожащий на еловых лапах
Снег целит в лоб,
Но я меняю смысл и место:
Полёт птенца.
Прорезана. Ну, наконец-то —
И без конца!
***

Эскимосская сказка-поверье:
Даже если никто не зовёт,
Злые духи приходят по ветру,
Задувая сияние звёзд.

И тогда – знает каждое иглу —
Нынче лихо буди не буди,
Обязательно кто-то погибнет —
На охоте ль, в торосах, в пути…

И без надобности, без причины,
С флегматичным упрямством в глазах
На охоту выходят мужчины —
Чтоб один не вернулся назад…
НИТЬ

…Метель стихала временами,
И можно было различить
Натянутую фонарями
Подрагивающую нить.

Её незримое начало,
Её неведомый конец…
Она пружинила, качалась,
Влюблённая во тьму и снег, —

Она был мечтой их связи,
Их формулой! —
и потому
Снег, не сдержавшись, падал наземь
И растворял в объятьях тьму.

Продолжить чтение

Том на отшибе. Избранные стихотворения. XXI век

Том на отшибе(Избранные стихотворения. XXI век)

Время и сердце

Primo lucem

С той стороны зеркального стекла

Perpetuus motus

Лунная сюита

Снежные гаммы

Том на отшибе
(Избранные стихотворения. XXI век)