Караван-сарай

1. Освободите помещение.

Вера Петровна упорно отводила глаза. Смотрела куда угодно. На стенд противопожарный, на поблекшие листки объявлений, приколотые булавками к информационной доске. Затем и вовсе потупилась, опустив глаза долу – лишь бы только избежать прямого взгляда. При этом отчаянно суетилась -

– Нет, не сюда…Проходите, Валерий Иванович, проходите. – пытаясь во чтобы то ни стало пропустить его вперед.

Тесный жэковский коридор явно не был рассчитан для такой рокировки. Добрую половину его ширины немедленно поглощало взволнованное тело Веры Петровны. Оно трепыхало распахнутой каракулевой шубой и съехавшим пуховым платком, тяжелой грудью, нервным мельтешением рук, беспрестанно распространяя вокруг себя невероятную смесь средней паршивости парфюма и вспотевшего от нервной перегрузки тела. Вера Петровна то и дело разворачивалась к спутнику, кося неуловимыми глазами – ко мне в кабинет, Валерий Иванович… И снова занимала собой свободное пространство.

Такие странности начались с полчаса назад, когда Вера Петровна сама лично вскарабкалась по сугробам, неловко балансируя на возвышении у самого бортика, после чего грудным, не лишенным приятности голосом завопила на весь двор –

– Валерий Иванович, Валерий Иванович, идите сюда.

Валера даже не сразу узнал ее. А когда узнал – глазам своим не поверил. Нет, всем известно, где его искать. Удивляло следующее – Вера Петровна, как начальник ЖЭКа, вполне могла кого-нибудь за ним отрядить, чем самой-то бегать. Из чего Валера сделал заключение – раз такая дама не погнушалась прогуляться до катка – видно дело важное, не терпящее отлагательств.

Так и оказалось.

– Я из управы только что. Для вас тут… это срочно… Пойдемте со мной.

Теперь они вдвоем мельтешились в узком жэковском коридоре, и Валера жался к самой стене, пытаясь протиснуться в оставшееся свободным пространство, вернее в то, что на его долю от пространства этого осталось.

Таким образом они добрались до кабинета. Суматошные поиски ключей продолжались с минуту. Наконец дверь открылась, и Вера Петровна вплыла в кабинет.

– Вы проходите, проходите, не стойте. – суетилась начальница и сама тут же занялась шубой, сумкой, платком, зашелестела какими-то бумагами, зачем-то полезла в шкаф – чем угодно, лишь бы еще немного оттянуть сам момент разговора.

Наконец она шумно расположилась за столом.

– Вы садитесь.

Валера занял стул напротив.

С минуту покопалась в ящике стола, всеми силами напуская на себя крайне занятой вид. На самом деле нужная бумага лежала сверху. Вера Петровна сознательно тянула время. А еще кляла на чем свет стоит районное начальство. Про себя естественно. Что именно на нее повесили такое неприятное поручение.

– Вот… Ознакомьтесь…

Пухленькая ручка на всякий случай придержала документ. Листок едва заметно дрожал. Глаза Веры Петровны перестали бегать по сторонам, и теперь смотрели прямо на Валерия Ивановича.

Он сразу уловил самую суть, изложенную скупыми казенными фразами.

Освободить помещение по адресу…

Строчки исказились, запрыгали перед глазами. Холодный пот прошиб немедленно, отозвавшись сердечной аритмией. Он решил, что чего-то не понял, перечитал снова. Вопреки всему там по-прежнему стояло – освободить помещение…

От такого сюрприза Валерий Иванович едва не подскочил. Наманикюренная ручка дернулась, испугавшись непроизвольного движения.

– То есть как – освободить помещение? Кто до такого додумался? Я двадцать лет с ребятишками… И куда нам прикажете деваться?

– Что вы так нервничаете, Валерий Иванович? Приказ администрации… Вот, сами взгляните.

Но в руки бумагу так и не дала. Валера успел заметить круглую печать и лихую размашистую подпись.

– До 25-го марта – продолжала Вера Петровна. – Еще два месяца почти. Как раз ваш хоккей закончится.

– Закончится? Нас фактически выгоняют, а вы мне так спокойно об этом говорите.

На самом деле это было не совсем так. Вернее, совсем не так.

Вера Петровна заметно нервничала. И нервничать начала уже в районной управе, куда была вызвана по данному делу. Затем нервничала всю дорогу до самого катка, и пока шла с Валерием Ивановичем до кабинета, все пыталась представить себе предстоящий неприятный разговор. И сейчас тоже нервничала. Интуитивно понимая, что в этом всем есть какая-то щемящая душу, совершенно вопиющая несправедливость. Ей было жаль и тренера, и ребятишек, тем более что, сколько она себя помнила – Валерий Иванович всегда занимался катком. Даже сын Веры Петровны одно время тоже тренировался там. Правда, быстро бросил, но не в этом дело. А дело в том, что распоряжения начальства, пусть и неприятные, нужно выполнять. И никакая интуиция здесь не указ. Даже если лично вам человек симпатичен. Даже если, будь ваша воля, вы бы и пальцем его не тронули. Потому в данном случае лучшая защита – это нападение. Для этого как раз подходит сухой официальный тон и лаконичные строчки приказа. Что и было немедленно продемонстрировано.

– От меня ничего не зависит, Валерий Иванович. Я ничего не решаю. Мое дело – поставить вас в известность. Вот – распишитесь, что с распоряжением ознакомлены.

Опять скосив глаза, добавила -

– Еще спасибо скажите, что до конца сезона вас оставили. Могли и прямо сейчас попросить.

– Сказать спасибо? Кому? – возмутился Валера.

– Я ничего не могу сделать, Валерий Иванович. – ему показалось, или напоследок прозвучала нотка сочувствия.

– Вы же на заводе числитесь. Вот с завода вашего и спрашивайте. – Вера Петровна поднялась из-за стола, показывая, что разговор закончен.

С каких это пор? Ишь, как заговорила. – думал Валера по дороге домой. – С завода вашего… Как будто она сама не оттуда. Да тут куда ни плюнь – все с завода. И сами они все с завода. И дома эти – заводские. Я понимаю, что сейчас всем не сладко. Но нельзя же так – взять и выкинуть и кого? – ребятишек. Здесь явно какая-то ошибка. В администрации чего-то напутали видно. Все прекрасно его знают. Весь район знает. Без малого четверть века он с детьми катком этим занимается. Может, на заводе что случилось?

Стало быть, с завода и надо начинать.

2. Заводоуправдение.

Решение поехать на завод в долгий ящик Валера откладывать не стал. Быстро собрался и на остановку. Они там до шести – он вполне успеет.

Добротное пятиэтажное здание заводоуправления в наступавших сумерках выглядело угрюмо. Облицованное мрамором крыльцо, обычно залитое светом, на сей раз сиротливо освещала одна единственная лампочка. Отчего вымахавшие под четыре метра голубые ели по бокам входа смотрелись мрачными разлапистыми монстрами. Темные окна этажей тоже оптимизма не прибавляли.

Экономят, что ли? – пожал плечами Валера. – А может, нет никого.

От такой мысли по спине пробежал холодок. Троллейбус затормозил, высадил его на пустой остановке и умчался. Стараясь избавиться от неприятных ощущений, Валера быстро зашагал к крыльцу.

Вахтера на привычном месте не оказалось. Валера беспрепятственно прошел вертушку, убрал не понадобившийся пропуск в карман и огляделся.

– Никак вымерли все?

Мраморный вестибюль был пуст. Зеркальные колонны отражали свободное пространство. Настенное панно «Даешь Родине сталь» с мощными фигурами сталеваров у раскаленного жерла мартеновской печи смотрелось единственной одушевленной группой.

Некстати в памяти всплыло -

«И вот он прямо с корабля

пришел давать стране угля,

А вот сегодня наломал как видно дров»

Придет же в голову такое – усмехнулся Валера. – как бы самому по горячке чего не наломать. Но куда все подевались?

Здание выглядело внезапно покинутым по воздушной тревоге.

Впрочем, нет. Где-то сбоку хлопнула дверь, зацокали, удаляясь, каблучки, снова хлопок дверью – и опять тишина. На столе дежурного сердито зашипел электрический чайник. Значит, кто-то его поставил. Похоже, все не так плохо. Ладно, разберемся по ходу. Валера миновал вестибюль, и направился к лестнице.

– … она соперниц не имела-а… – эхом донеслось до него.

Где-то в глубине полутемного коридора маячила фигурка в черном халатике. Фигурка двигалась, громыхала ведром, напевала – то есть подавала почти все признаки жизни.

– …так дайте ж ми-ило-остыню ей-й… – самозабвенно фальшивила тетя Даша, намывая полы.

Валера едва не бросился к ней -

– Тетя Даша, из начальства кто есть?

– Да може и есть. А тебе кого надо?

По ней сразу было видно – чем меньше народу, тем ей лучше. Не топчется никто, под швабру не лезет. Чистота, порядок.

– Анатолий Васильевич у себя?

– Здесь ищо. Оне теперь ключ мне оставляют. Вон на столике. Сий-час.

Она любовно прислонила орудие труда к стенке, стянула перчатку, шмыгнула носом, не спеша прошаркала к столу дежурного.

– Чайничек вскипел. Вот и славно.

Валера молча наблюдал, как тетя Даша заваривает в кружку чай. Как перебирает бирочки на связках. Те позвякивали в ее руках -

– От пятнадцатого… нету. Поднимись туда.

Уже вдогонку донеслось -

– она ж у ва-ас просить стыди-ится…

Акустика пустого коридора сгущала звуки. Живо рисуя вместо старушки со шваброй босую нищенку возле церкви. Та куталась в дырявый шерстяной платок поверх лохмотьев черного рабочего халата, робко протягивала иссохшую руку и умоляюще слезилась тети Дашиными глазами –

– подайте ж милостыню ей…

Что за черт. – усмехнулся Валера. – Еще приведений только не хватало.

О том, что в полутемном пустом здании еще и не такое случается, он как-то прежде не задумывался. Да и некогда было – пока доберешься до нужного кабинета – сто раз со всеми встречными-поперечными поздороваешься, сто раз окликнут – как дела? и сам заодно поинтересуешься – как жизнь? А теперь пусто. Нет никого. Уборщице на радость. Она теперь тут главная. По крайней мере, пока.

3. Председатель профкома.

На столе председателя профкома стояла рюмка коньяку. Сам Анатолий Васильевич сидел напротив, гипнотизируя неподвижным взглядом пузатое стекло с золотой каемочкой по краю. Аккурат по этой каемочке играл тяжелым янтарем напиток из представительских профсоюзных запасов. Арарат – хороший коньяк, выдержанный. Под такой коньяк не стыдно разные делегации встретить, а затем их же и проводить. То есть было не стыдно. Потому как уже с полгода никто с визитами на завод не наведывался. Разбежались, разлетелись в перестроечной круговерти заинтересованные организации. Как будто разом вымерли все. И огромный завод потянули за собою в пропасть. Завод, конечно, не нищий, он продержится какое-то время. Но вот вопрос – сколько? И как так получилось, что огромный, государственной значимости завод оказался вдруг никому не нужен? И что отвечать людям, оставшимся не у дел? И куда им прикажете деваться, если градообразующее предприятие загибается на глазах? Что им делать? На подножный корм перейти?

Анатолий Васильевич ополовинил рюмку, закурил.

Нет, он-то как раз работу себе найдет. С его-то связями – куда хочешь, пожалуйста. И в управу городскую, и на кафедру в институт его приглашают. Только Верещагинское «за державу обидно» засело, и колет как иглой. И ничего с этим поделать нельзя. Так и будет щемить сердце – почитай, вся жизнь на родном заводе прошла.

Потому, наверное, расслабиться у Анатолия Васильевича никак не получалось, и коньяк, как назло, не спешил оказывать свое благодатное действие. Да что такое полрюмки коньяку для солидного мужчины? Пусть облысевшего, пусть с небольшим брюшком, пусть разменявшего пятый десяток. Да ничего. Совсем ничего. А значит, следуя логике, добавить не мешало бы. Анатолий Васильевич покрутил рюмку в руках, прищурился сквозь нее на свет настольной лампы – подумал, налил еще, опять до самого края – пусть в одиночку, но он напьется до состояния, когда мир вокруг не кажется таким уж беспросветным.

– Есть кто?

Валера шагнул в кабинет, не дожидаясь приглашения.

– А накурил-то – хоть топор вешай. Ты что это, Толя?

– Будешь? – Анатолий Васильевич без лишних церемоний пригласил его к столу.

Они выпили, растерзали тупым ножиком половинку лимона, и Толя наконец-то ощутил, как горячая жидкость разливается живительной волной, врачуя донельзя расшатанную нервную систему. И про себя отметил – вдвоем как-то оно веселее, что ли.

– Хорошо… Ну-с, с чем пожаловал?

– Ты понимаешь, какое дело…

Они давно знали друг друга, давно были на «ты». Именно здесь, в этом кабинете двадцать лет назад решался вопрос о направлении Валерия Ивановича на тренерскую работу. Тогда было сказано много красивых слов о воспитании советской молодежи, физкультурном движении вообще и особой поддержке детского спорта в частности.

Толя прекрасно помнил то время. Тогда он, молодой профсоюзный лидер, лихо взялся за дело – умел добиться взаимопонимания с руководством, выбить дополнительные фонды, помещения, даже летнюю спортивную базу организовал – увы, все сейчас катилось под откос вместе с огромной заводской махиной – и одними красивыми словами тут ничего поделать было нельзя.

Явись к нему Валера часом раньше, он, быть может, отделался парой общих фраз и только. О том, что всем сейчас плохо, ты уж потерпи. Да как-нибудь, да посмотрим, может, что сделать можно. Успокоил бы – с тем и отпустил. Но, по странно-извращенной народной привычке постоянно наступать на больную мозоль, Толя, только что мечтавший забыть навалившийся ворох проблем хотя бы на этот вечер, принялся теребить свежую рану с особым энтузиазмом. Чему, понятно, способствовало только что выпитое. К тому же рядом сидел собеседник, и можно было выпустить пар, высказать все без оглядки, словно у себя на кухне, не боясь, и нисколько не приукрашивая истинное положение вещей.