Эффект Эха

1.Лора: блуждающая точка

Отель был похож на белый корабль, выброшенный волной на берег. Над ним истошно кричали чайки, и бирюзовая гладь моря их несколько не интересовала, хотя даже с берега в прозрачной воде были видны стайки любопытных рыб.

Что я скажу? Боже, четыре утра. Ну может начало пятого – я давно не следила за часами. Над пустынным пляжем и отелем, который в это время казался заброшенным, пронзительная тишина, если не считать горланящих птиц. И я в одной белой тунике, чтобы не вызывать подозрений заранее, шлепаю босыми ногами по песку. Песок мокрый и холодный. В моих руках пляжные тапочки, а в другой прихваченная из машины монтировка. Бить ей я никого не собиралась, разве что будет необходимость. Но пытаться отрыть пожарную дверь голыми пальцами или надеяться на случайность – затея глупая.

К счастью, этот санаторий, если так можно назвать одинокий корпус с куцым парком вдоль парковки, был огорожен только от дороги чем-то похожим на забор с турникетом. Со стороны пляжа отель подставлял волнам и мне беззащитное белое брюхо.

Монтировкой я рассчитывала открыть пожарную дверь где-нибудь под ржавой лестницей, если хватит сил и, если таковая найдется. Она нашлась и оказалась преступно незапертой. Вот и верь в безупречную безопасность курортных отелей. Впрочем, что тут красть, кроме влажных полотенец и тапочек вроде тех, в которые вцепилась я свободной рукой? Девушек, вооруженных тонким ломиком со стороны моря никто в этом санатории точно не ожидал.

Ладно, почему бы не признать, что я просто страшно нервничаю, нет, не боюсь – мне такое проделывать не впервые, но нервничаю ужасно. Коленки похожи на комочки ваты и явно не хотят нести меня дальше. Хотят обратно в тесный салон машины, привычно поставить ступни на педали и скрыться отсюда как можно скорее. Но этого делать нельзя. И даже обещать себе не буду, что больше никогда не ввяжусь в такое дело – не мне это решать. К сожалению.

Я осмотрела окна выросшей надо мной стены. Чуть не забыла самое главное. В большинстве синело небо. Предрассветный зыбкий свет размазывал грязную лазурь по соленым стеклам. По всем, кроме одного – оно оставалось угольно черным, словно в этой раме время замерло или отставало как минимум часа на три. Я посчитала окна от края. Седьмое. Пересчитала. Чертова паранойя, когда каждая минута на счету!

Дверь впустила меня на темную лестницу. Тут рассветом еще и не пахло, зато пахло тиной и недосушенным бельем. Немного хлоркой. Бесшумно шлепая босыми ногами по ступенькам, я поднялась на второй этаж. Седьмая дверь уставилась на меня блеклым глазком. За ней тихонько поддувал сквозняк и больше не звука. На мгновение шевельнулась надежда, что номер пуст. Так было бы куда проще. Но едва я вставила плоское жало ломика между дверью и косяком, послышался отчетливый удар, словно кто-то скатился на пол с низкой кровати, и гулкие шаги загрохотали по ту сторону стенки. Дверь распахнулась. Я застыла на пороге неумело пряча монтировку, чтобы не провоцировать ненужных криков на весь сонный отель. Но человек в проеме и не думал кричать. На его плохо побритом лице застыли удивление и недовольство.

В своих мыслях я с силой толкнула его, впихнув в номер, и захлопнула за собой дверь. Но на деле мои ладони уперлись в прикрытую халатом грудь и остались на месте.

– Что вам нужно? – прохрипел постоялец сонным голосом.

Вполне справедливый вопрос. Но сейчас не до долгих объяснений. Я нырнула под его локоть, выронив с предательским звоном монтировку и зацепившись рукавом за ручку двери, но зато оказалась в номере. И правда низкая кровать. Скомканная простынь в ногах и сложенная вдвое подушка. На полу раскрытая сумка и шляпа с кучей значков на ней в центре стола. Ничего необычного, кроме может быть шляпы.

– Выйдите отсюда! – постоялец растерянно следил за тем, как я осматриваю стены его номера и пытаюсь открыть окно. – Я позову охрану.

– Зовите, – буркнула я. Пары минут, пока сюда доковыляет консьерж, мне вполне хватило бы. Если бы не один нюанс…

– Не тот номер! – от отчаяния я сказала это вслух.

Конечно, одно окно выходило на лестницу. Я просто обсчиталась. Вот теперь времени точно нет. И все впустую, вся поездка сюда. Хотелось сесть и заплакать, перед этим швырнув в стену дурацкую скомканную простынь. Но нужно было уносить ноги и как можно скорее. Мой собеседник уже скрылся в коридоре, не тронув, к счастью, монтировку. Ладно, может еще не все потеряно.

Я подхватила ломик и выбежала в коридор. Соседняя дверь поддалась не с первого раза. Ноготь оказался куда менее крепким, чем деревянная дверь.

– Черт! – я машинально прижала губами покалеченный палец. Все не по плану. Следовало выехать раньше и отоспаться в придорожной гостинице, а не гнать всю ночь. Может была бы расторопнее.

– Стойте! – а вот это уже консьерж. Постоялец семенил за ним, шаркая пляжными тапками.

Я влетела в номер и попыталась закрыть за собой дверь. Оно! Это точно здесь. В воздухе висел кислый запах меди. За единственным окном мельтешило солнце, то касаясь рамы, то теряясь за деревянным подоконником. И нарастающий гул, словно из глубоченного подвала, на дне которого работает самолетная турбина. Успела! Я выудила из кармана гвоздь, поблескивающий желтым острием и всю дорогу до отеля коловший мне ногу. Оставалось подбежать к окну, но на это не хватило какой-то секунды. Дверь номера распахнулась, показав мне рассерженные и одновременно растерянное лицо консьержа. Впрочем, злость на нем мгновенно сменилась испугом. Он попятился назад, оттолкнув постояльца, когда за закрытым окном вместо не по времени яркого неба вдруг зависла мутная зеленоватая пелена. В тот же миг тонкие, но мощные струи воды хлынули из невидимых щелей в оконной раме.

– Бегите, пожалуйста, – почти умоляюще произнесла я, но ной голос потонул в ставшем оглушительном гуле.

Постоялец смотрел во все глаза на помутневшее стекло, но, как бы глупо это не выглядело, протянул мне руку. Спасибо, конечно, но мне еще рано бежать. Я только и успела, что шагнуть к окну, когда рама вдруг вылетела из стены, увлекаемая потоком воды. Меня мгновенно сбило с ног. Заложило уши, рот наполнился холодной соленой водой. Гадость. Я видела, как поток хлынул в коридор и консьержа вынесло из тесного номера. Постоялец ухватился за дверь и теперь отчаянно барахтал ногами. Я надеялась, что ему хватит ума не отпускать руки ближайшие пару минут. Но он и не собирался. Надул щеки и смотрел на меня с немым вопросом в глазах, из уголков его сомкнутых губ поднимались пузырьки воздуха. Я с трудом добралась до дверного проема и вцепилась в него пальцами.

Двадцать семь, двадцать восемь…

Поток воды внезапно хлынул обратно. Вода рванула в окно с той же скоростью, с которой стекала сюда. Но раскрытая дверь по не дала ей нас вымыть наружу. Постоялец, мокрый и задыхающийся, лежал на мокром ковре, хватая ртом воздух. Я быстро осмотрелась, заметила обломки окна у стены – уже не вставить обратно, даже если попросить помощи. Что ж, зато гвоздь я все еще сжимала в руке. Осталось найти что-нибудь увесистое.

Консьерж вернулся. Где-то за его спиной в коридоре раздавались недоуменные крики, но он больше не обращал на них внимания. Как, впрочем, и на нас. Он медленно приближался к оконному проему, чавкая ногами по мокрому ковру. С его одежды капала вода. У окна он замер. Отшатнулся. Яростный поток воздуха взъерошил его мокрые волосы. Не удивительно, там за окном метров пятьсот пустоты вниз, если не больше. Я быстро подбежала к нему, оттолкнула и примостила острие гвоздя почти посредине подоконника. Основание массивной лампы скользнуло по шляпке, еще раз…

Только вниз не смотреть! Не смотреть! И не забывать считать. Но ветер вдруг унялся. За подоконником протянулся холодный утренний пляж. Для надежности я ударила еще разок по шляпке гвоздя и бросив лампу заспешила в коридор, расталкивая зевак.

Дверь постояльца из седьмого номера все еще была открыта.

– Прости, – я забежала внутрь и прихватила шляпу, сунув ее подмышку.

Правда, ничего личного. Просто дурацкая шляпа и моя забывчивость – стечение обстоятельств. Острый значок кольнул руку. Теперь значит ты будешь доставать меня вместо гвоздя?

От отеля я бежала тем же путем по мокрому песку. Небо становилось все ярче и море послушно впитывало его цвет. За мной никто не гнался. Не до того им сейчас, консьержу особенно. Интересно, что бедолага напишет в объяснительной? А местные каналы в мессенджерах? Что-нибудь про внезапную гигантскую волну? К вечеру привезут номер в порядок, вырвут бесполезный гвоздь, заставят усталую уборщицу отмывать тину от плинтуса и сушить ковер. Мне то какая разница? Почему я вообще думаю об этом?

Слева, отражаясь в воде, маячили сваи пирса. Я замедлила торопливый шаг, осторожно подошла к кромке аккуратно лижущего песок моря. Отсюда отель казался уже белой чайкой, присевшей на кусок скалы. Никто не бежал за мной вслед —берег пуст. Утренний бриз трепал оставленные без присмотра зонтики и пологи над неровными рядами шезлонгов.

Я нагнулась, коснулась прозрачной воды пальцами.

Через час моя машина мчалась по пока еще пустой дороге на север, унося меня из курортного городка домой. Равнодушные камеры провожали бликами.

И дня не побыла.

Я остановилась за маленьким поселком со смешным названием. Палило солнце, колыхая зной над полями подсолнухов. Платье совсем уже высохло, но сиденье еще нет. Из зеркала заднего вида на меня смотрело усталое отражение с бледной кожей и спутанными волосами, в которых застряли зеленые нитки водорослей.

– Черт! – я потрогала щеку кончиками пальцев с беспощадно содранным лаком. Не заметила сразу. Чуть ниже глаза розовела, косо стремясь к уху, царапина. Под ней неумолимо наливалась краской полоска синяка.

– Надеюсь, ты хотя бы заплатишь прилично на этот раз, – я снова потрогала синяк. Он начинал подергиваться под кожей и ощутимо ныть. – Если нет, то это было в последний раз, понял?

Потертый корпус старого радиоприемника на пассажирском сидении промолчал. Да кого я обманываю. Будет еще один раз. И еще. Всегда.

Выудив из сумочки расческу, я безжалостно продрала волосы от тины. Купила кофе у ленивого кассира и заправила полный бак. Теперь из зеркала на меня смотрело не чучело, а сонная девчонка с синяком под глазом. Да, не помешало бы дней на десять просто залечь на дно и желательно под теплый плед. Если Эхо позволит, само собой.

Дорога домой бодрила грохотом встречных большегрузов, блестела серебристыми лужами миражей. Постепенно низкие тополя и акации сменялись желтизной полей, а те душной тенью хвойных лесов. Сон совсем прошел. Я настроила древний приемник на какую-то более-менее приличную волну – магнитолы в моей видевшей всякое машине не было со дня покупки. Бывший хозяин выдрал свой «дорогой сердцу подарок» из панели и сделал скидку с триста рублей. Черт с ним, все равно два радиоприемника в маленьком салоне – явный перебор. Старичок в потертом корпусе с трещиной поскрипывал разнородными голосами, на нем покоилась шляпа со значками. Я покосилась на нее и вдруг рассмеялась, неожиданно для самой себя. Бедолага наверняка вернулся в комнату и подумал, что ловкий план воровки украсть его шляпу все же удался. Правда для этого пришлось наворотить чертовщины с соседним номером и окном. Боже! Знал бы он правду…

***

Город встретил меня прохладным ветром, очень неуместным для августа. Дороги уже стояли в вполне столичных для провинциального города пробках. Могла бы приехать и раньше, с рассветом, но несколько часов на обочине в неудобном кресле, подложив под голову сумку, оказались мне просто необходимы. Не снилось ни море, ни дорога. Только протяжные гудки проезжающих мимо машин прорывались сквозь темную глубину. Я проснулась за полчаса до обязательного будильника, протерла глаза и перенастроила радио с ремикса на старый хит на волну с далекой назойливой мелодией, не казавшейся ни милой ни приятной. Зацикленный минутой повтора звук сменился пронзительным писком, донесшимся из той же глубины эфира, словно из тумана. Эхо фальшивым детским голосом назвал адрес, один раз, не повторяя. Я едва успела вписать его в тетрадь, прежде чем вернулась мелодия. Адрес оказался издевательски незнаком. Да еще и на приличном расстоянии от въезда в город, если верить навигатору на телефоне, на который я украдкой поглядывала, дергаясь в пробке. В конце концов я свернула в незнакомый двор и заглушила мотор в тени густой ивы. Пятиэтажки и тишина обступили меня, с недовольством и презрением оторвав голову от лавки на меня уставилась дворовая кошка.

Пришлось пересчитать оставшиеся деньги, разбросанные мятыми бумажками и монетами по дну сумки. На полбака и пирожок хватит, а значит адрес подождет. Никуда мой конверт не денется. Эхо конечно подонок, кем бы он ни был, но еще ни разу не подводил.

Вместе с возвращением в город напомнили о себе и старые дела, которые никак нельзя было откладывать. Состоящий из них список был набросан на обрывке календаря и болтался у меня в бардачке. Вроде бы не так много, но ничего из этого подождать точно не могло. Например, снять квартиру получше той, из которой меня выставили вместе с вещами перед отъездом. Явно дело требует внимания – в машине крайне сложно принимать душ. Хорошо бы перед эти забрать причитающийся мне конверт. А еще наконец отнести давно написанное заявление в университет, который долго, но потихоньку теряя терпение ждал меня долгие месяцы.

***

– Лора, ты исчезла на полгода, а теперь говоришь, что с тобой все в порядке и ты хочешь вернуться на учебу. При этом ни разу не появившись на сессии и не сдав отчет по практике. Все так?

– Я брала отпуск, – заученно выдавила из себя я. Не люблю шаблонных фраз, особенно таких канцелярских. От них пахнет виной, словно оправдываешься за что-то непристойное. – Семейные обстоятельства.

Кабинет декана меня всегда восхищал и пугал одновременно. Даже не кричащая и странная фамилия Кирик на табличке, под которой более мирно расположилось: Мирон Захарович. Совершенно не важно, хлестал ли за окном дождь, как сегодня или пыталось пробиться сквозь утренний смог солнце, кабинет дышал прохладой толстых стен и встречал молчанием тяжелых книжных полок, словно старая библиотека с картонными карточками и правилом не шуметь. Тут царила тишина, даже если Мирон Захарович привычно сидел за столом, неподвижно, словно те застывшие в углу статуи, которые занесли к нему во время ремонта и оставили, видимо, навсегда. Только изредка монолит тишины нарушался тихим шорохом перелистываемой страницы.

– И что мне с вами делать? – он приоткрыл деревянную форточку, в которую сразу влетели запах дождя и грохот крупных капель по жестяному карнизу, достал валик сигареты, но так и не закурил. Продолжал разминать пальцами тонкую бумагу, следуя старой привычке, растерянно разглядывая меня сквозь очки. – Не пойми неправильно, я был бы рад видеть тебя снова на своих лекциях. Вот только это место – государственное учреждение и тут есть определенные правила. Например, желательно ходить на занятия или хотя бы на экзамены.

Ожидая возражений, он сразу поднял ладонь и прищурил глаза, но я молчала. Только подобрала ноги в неудобных туфлях под стул и прижала тонкую папку с заявлением на восстановление к голым коленкам, пытаясь защитить их от сырости и холода, вползающих в окно. После южного солнца моей коже не нравилось такое обращение, и она норовила покрыться мелкими мурашками. Долгие паузы в, казалось бы, банальной беседе тоже совсем не грели. Я попыталась вспомнить, где оставила зонт, но в голову лезли только смоляной пирс и теплая вода, поглаживающая протянутые пальцы.

– Буду честен, – он убрал помятую сигарету обратно в пачку и достал другую, – на моем направлении не так много студентов, а способных еще меньше. И, конечно, мне очень хотелось бы выпустить с дипломами хотя бы твой курс.

Хотя бы мой курс… Человек шесть и это со мной. Я почти никого из них не знала, что не удивительно, учитывая длинный ряд букв Н в журнале напротив моей фамилии. Возможно, где-то прямо сейчас в гранитных недрах старого здания института они шуршат тетрадками под монотонный голос преподавателя. И даже не знают о неведомой связи между своей судьбой и мной, пытающейся уже целый час просто подписать заявление и вернуться в аудиторию. Хотя бы на время.

– И я даже готов, – продолжил Мирон Захарович, – простить тебе пропусти и дать еще время закрыть «хвосты», если честно ответишь мне – для чего тебе все это нужно? Я про диплом сейчас.

«Чтобы не чувствовать себя еще более жалкой и ненужной, Мирон Захарович», – ответила я про себя, но вслух не произнесла ни слова, только взглянула на него и виновато кивнула. Похоже, что такой ответ его вполне удовлетворил.

– Ладно, – Мирон Захарович сунул в пепельницу так и не зажженную сигарету. – У меня для тебя предложение. Через неделю у вас на курсе, кажется, начинается практика, а ты выйдешь на нее пораньше и сделаешь кое-что лично для меня. Небольшой проект, пара встреч – ничего особенного. И, прежде чем ты начнешь яростно кивать и давать обещания, я поставлю вопрос ребром – сделаешь то, что требуется и я восстановлю тебя на курсе, я даже заплачу тебе. Ну не я, конечно, сам, но тут длинная история.

– Если я пройду практику, вы восстановите меня? – уточнила я, едва заметно вздохнув. Заявление, уже помятое во многих местах, протестующе захрустело у меня на коленках. – Еще и заплатите за это?

– Кажется, я так и сказал.

Он смотрел на меня выразительно и в тоже время с ожиданием, как на человека, от которого действительно много что зависит. Над головой декана так же выразительно хмурился черно-белый Юнг. Трещина в стекле, словно ставшая продолжением размытой желтой трещины в штукатурке, уперлась в его седую бровь.

– Я обещаю вам, что сделаю все, что нужно.

Мирон Захарович мигом вернул себе меланхоличное и задумчивое лицо. извлек из скрипучего ящика стола яркую полупрозрачную папку с парой вложенных листов. На фоне векового деревянного стола и монументальных стеллажей с книгами в разы старше меня, цветная папка выглядела нелепо и чуждо.

– Идем, Лора. Идем со мной.

Я нехотя вышла вслед за ним в коридор, оставив за обшарпанной, обитой дерматином дверью тяжелую тишину кабинета и шорох дождя.

В сложном лабиринте коридоров и лестниц Мирон Захарович ориентировался куда лучше меня, проведя в этих стенах, как оно говорил сам, вдвое больше лет, чем за их пределами. За широкими окнами лежал увядающий сквер. Где-то там под ливнем мокла гранитная лестница, но ее не было видно, зато ветви высоких старых ив лезли в стекла и прилипали к ним желтыми ветками. Они всегда казались мне частью здания – две монументальные, хоть и шевелящиеся по порывами ветра фигуры по обе стороны широкой лестницы – словно старые львы, каменные горгоны или бетонные мамонты с той картинки на отцовском мониторе, которая с детства влезла мне в память и отпечаталась там навсегда.

– Скажем честно, я не обратился бы к тебе, Лора, и даже думать не стал бы о твоем восстановлении, если бы не читал твою курсовую работу. А я их не всегда читаю, скажу тебе, по правде. Только если собираюсь выставить студента за дверь.

Неожиданная откровенность. После такой обычно убеждают в твоей незаменимости и дают столько работы, что начинаешь жалеть, что на тебя вообще обратили внимание. Я только кивнула в ответ в лысеющий затылок.

– Мне попалась интересная тема, – уклончиво сказала я.

– Именно. И ты с ней прекрасно справилась, а значит хоть в чем-то ты теперь специалист, – и снова ни слова иронии, как я не старалась ее уловить. – Ко мне обратился, скажем так, хороший знакомый и попросил дать заключение по одному необычному делу. Разумеется, неофициально, но как практику я вам это засчитаю, даже без отчета. Точнее, отчет будет, только дальше меня он никуда не пойдет.

– Кто-то из детей ваших знакомых ввязался в подозрительный культ, – попробовала угадать я.

Мирон Захарович обернулся, некоторое время рассматривал меня сквозь очки, затем раздраженно поправил дужку на ухе.

– Лора, ты умная девушка, но совершенно не проницательная. Поэтому я договорился кое с кем, чтобы тебе оказали посильную помощь. Тоже специалист, но немного в другой области.

Вот это лишнее. Просто неудачный день. А ведь собиралась прийти неделей раньше с этим дурацким заявлением.

– Поселок Малая Каменка, слышала? Была деревня деревней лет десять назад, а теперь вроде как элитный поселок. А через речку бывшие дачи. От них почти ничего не осталось, с тех пор как отменили электричку и последние хозяйства заросли бурьяном. Мой знакомый выкупил часть дачных участков, пока они стоили копейки и на их место не поползли коттеджи из Малой Каменки. Планировал открыть там базу отдыха или что-то вроде того. Уже даже ввернул сваи под несколько летних домиков, когда его строители нашли в леске неподалеку капище, причем довольно крупное.

– Неоязычники? – предположила я. Прозвучало как-то по-дилетантски. С такими замечаниями можно нарваться на незапланированную лекцию, и я прикусила язык.

– Разумеется. Все деревянное и судя по фотографиям – довольно современное. Но когда все это добро собирались убирать, обнаружили под ним каменную копию того же капища, и насколько она древняя, понять пока нельзя. Желательно, чтобы оно оказалось грудой булыжников из девяностых, когда подобные штуки росли как грибы вместе с культами и богами. В противном случае строительство придется заморозить, пока археологи не перекопают там все, а то и объявят культурным наследием. Понятно, что база отдыха на особо охраняемой территории имеет мало шансов на появление.

– Мне нужно дать заключение, что капище современное и бульдозеры могут продолжить свою работу?

Декан вздохнул и наконец снял очки. Иногда мне казалось, что он куда лучше видит без них.

– Давать заключение, Лора, не моя и тем более не твоя забота. Мне надо, чтобы ты посмотрела на эти кирпичи, поковыряла ногтем землю, почитала умных книжек и сказала мне, письменно, разумеется, древнее это место или нет. Что мы будем делать дальше с этим, совершенно не важно.

Что ж, пока ничего сложного и страшного. Тем более, что современные культы – вроде как моя специальность на давно уже хиреющем, но все никак не уходящем в историю факультете теологии. Оставалось надеяться, что та самая Малая Каменка хотя бы недалеко и ведет туда не размытая грунтовая дорога. «Лягушонок» вряд ли такое выдержит, уже не первый месяц жалуясь на подвеску.

– Кое-какие материалы уже есть, – заверил Мирон Захарович, словно почуяв мои мысли. – Но побывать на месте все же придется. Заходи!

Старая лаборатория химиков, которую давно закрыли и по слухам планировали переоборудовать под что-нибудь полезное уже не первый год, Мирон Захарович использовал под свои нужды. В тесном помещении с единственным окном, дверь в которое затерялась под лестницей, вдруг оказался стол и полдюжины в меру новых стульев. Старое оборудование и заваленные книгами и документами стеллажи потеснились к стенам. Под низким потолком гудели лампы. За столом, разложив перед собой мятые листы бумаги и десяток фотографий, неподвижно сутулился мужчина в сером свитере, уставив в документы тонкий орлиный нос.

– Лора, присядь, – декан кивнул на свободный и даже выдвинутый стул. – Дело, как я уже сказал, несложное, хотя и довольно забавное. И, конечно, с кучей нюансов. Поэтому я попросил кое-кого помочь тебе, если ты, конечно, не против.

Последнее он произнес, конечно, с долей иронии. Мое мнение не особо интересовало кого-нибудь в этой комнате, кроме меня.

Я опустилась на неудобный стул, положив на столешницу локти, взглянула на молчаливого человека перед собой. Я была против. Я была очень против! Вот только сказать об этом вслух возможности никакой не представлялось.

– Лора, это Малик Львович.

Малик Львович оторвал глаза от фотографий, взглянул на меня и мне показалось, что вздрогнул. Зрачки черные как уголь – не знала, что такие вообще бывают. Широкий рот на очень смуглом лице, один уголок губ слегка опущен, словно при инсульте. Вот только вряд ли у него инсульт. Скорее он сильно удивлен и так же сильно зол.

Он промолчал. Я неловко кивнула вроде как в знак приветствия и переключила взгляд на свои руки. Царапины от чертовой старой рамы на них еще не зажили.

– Давайте сюда эти бумажки, – декан требовательно протянул руку и снова нацепил очки. – Помогу вам разобраться, где что.

***

Днем ранее я еще не ожидала того, что меня ждет в так и не ставшем родным университете. И декан Кирик оставался строчкой в списке дел на календарном листке. Я смотрела на улицу перед собой, отвлекаясь от сайта с предложениями жилья в наем на плохоньком экране телефона. Спутанные волосы то и дело лезли кончиками в поле зрения и напоминали, что хорошо бы поторопиться. Да, как ни странно, это признавать, но они правы. Никто не сдаст даже однушку в заплесневелом общежитии девушке в таком виде. Похоже, что придется дописать в дела нулевой пункт.

После южного зноя и духоты асфальта долгой дороги, город казался прохладным. Моросил дождь, хотя сквозь низкие облака пробивалось солнце. Я хлопала балетками по мокрому асфальту, огибая лужи навстречу стеклянному окну в увешанной круглыми антеннами пятиэтажки. В окне горели неоновые ножницы, а сквозь пластик стеклопакетов пробивался свет дневных ламп. Названия у салона так и нет. Оксана говорила, что оно не так уж нужно – все равно ее узнают по ножницам, а тем, кто по записи название вообще не обязательно – главное знать имя мастера. С этим не поспоришь. Что ж, хотя бы нет банального крутящегося столбика с красной лентой, которых по городу больше, чем почтовых ящиков.

Я молча села в кресло, боясь начинать разговор. Оксана нависла надо мной – я видела ее сосредоточенное лицо в зеркале. Она демонстративно показала мне расческу, затем ножницы, а после машинку для коротких стрижек. Слегка повернув мою голову крепкими пальцами, она потрогала ноющую скулу.

– Догадка номер сорок четыре, – задумчиво сказала она, – твой сутенер тебя поколачивает.

Я кисло улыбнулась в ответ, затем рассмеялась, по привычке прикрыв рот ладонью.

– Не вертись. Мне нужно подумать, что сделать с ужасом на твоей голове. А потом подберем тональник – ходить так по городу совсем не годится. Ты как мелкая бродяжка, заглянувшая в приличное заведение за мелочью.

– Почти так и есть, – согласилась я.

Оксана на секунду замерла с ножницами, затем покорно кивнула.

– Ясно. Сделать на голове красиво, но в долг. Без проблем, конечно. Как раз выиграла миллиард в лотерею. А теперь все еще не вертись и не открывай рот. Не хочу снова слушать, что привезешь деньги вечером к закрытию. Хочу слышать, что сегодня ты свободна и придешь к нам с Валерой на ужин.

Я едва поморщилась открыто, но сдержалась вовремя.

– Я выгляжу голодной?

– Ты выглядишь несчастной. Когда ты в последний раз отдыхала или ездила в отпуск?

– Не поверишь, но вчера, – усмехнулась я.

Оксана тяжело вздохнула.

– Мой утренний латте темнее чем твоя кожа. Ты купалась по ночам? Надеюсь, в том купальнике, который я от всей души тебе подарила вместе со скупой слезой.

– Ты про те два шнурка? – разумеется я брала их с собой, но в жизни бы не вышла в таком виде на пляж.

– Ясно. Я поняла, почему ты купалась по ночам.

Мои волосы медленно, но, верно, приходили в вполне приличный вид. Она никогда не спрашивала меня, как я хочу подстричься, чувствовала сама. Я вспоминала историю про тот ресторанчик в Нью-Йорке, в котором хозяин не держал меню и подавал гостям то, что считал нужным. Конечно, работало это только со мной и каждый раз я сжималась внутри от молчаливого протеста против того, что делают ее ножницы, даже зажмурилась бывало. Но потом осторожно всматривались в зеркало и видела лучшую копию себя.

– Спасибо, – я улыбнулась. Девушка в зеркале улыбнулась в ответ. Она была милой, несмотря на маленький подбородок и непослушно торчащие уши. Большего Оксана и не ждала, кивнула с видом принятия глубочайшей похвалы и жестом фокусника сорвала с моей шеи шелковое покрывало.

– Привезу сегодня же, сколько скажешь.

– Миллиард, – Оксана близоруко уставилась в экран моего телефона, сунутого ей под нос.

– Знаешь, где это? Только подоступнее.

– Понятия не имею. Слушай, Валера приедет через полчаса и может подкинуть. Подождешь?

На этот раз я не удержалась, поморщилась. Оксана делала вид, что сворачивает покрывало. Шелк то и дело уползал из ее пальцев.

– Слушай, ты же не будешь в очередной раз возвращаться к той сказочке, кто, каким образом и за что тебе платит деньги.

– Нет, забудь. Это от тайных арабских поклонников.

Оксана натянуто улыбнулась. Один раз я сорвалась на какую-то мелочь, вроде ее замечаний, что я неправильно живу и выложила ей всю правду. Оксана долго смотрела на меня, дважды выходила покурить под дождь и сквозь стекло парикмахерской я видела ее растерянно-сосредоточенное лицо. Потом сказала, что устала, и Валера вот-вот заедет за ней, заставив меня быстро засобираться домой. Обошлось без ее комментариев и вызовов бригады санитаров для буйнопомешанных. Я так и не узнала, как она переварила все те вещи, которые я наговорила ей. Но с тех пор началась длинная череда пронумерованных догадок про то, чем я занимаюсь и почему прихожу с видом кикиморы, даже если пару дней назад Оксана-волшебница навела на моей голове и на лице полный порядок.

На это раз я промолчала. И Оксана тоже.

– Зайдешь к нам вечером? – устало переспросила она без особой надежды. Я мягко и уклончиво сослалась на неотложные дела.

Дела и вправду были. Например, найти новую квартиру. Из старой меня попросили как раз накануне того, как я узнала, что мне нужно ехать к морю, а потом в спешке возвращаться назад. Две коробки с вещами до сих пор болтались в тесном багажнике, а на заднем сидении шуршал на каждой кочке наспех собранный и упакованный в целлофан ворох моей одежды.

Я смотрела сквозь лобовое стекло на суетливый двор, положив руки на нагретый солнцем руль. Переползали с горячего асфальта в тень и обратно ленивые бродячие псы. В песочнице копошились цветные гномики под присмотром бдительных мамаш. Любопытный голубь пытался обжить мой капот, но заглянул одним глазом в мое лицо и торопливо ретировался, неуклюже тряся крыльями. Солнце медленно ползло к крышам пятиэтажек. Красивая и ухоженная, даже избавленная от синяка кремом и чудом, я отслеживала глазами его огненный путь, безучастно, как усталая кошка, и мечтала о ванне и кровати. Ладно, подошли бы и душ с диваном. Главное смыть с себя южную пыль и вытянуть ноги. И на какое-то время пожить муляжом нормальной жизни без странных радиостанций, дальних поездок и Эхо. Кстати, о нем!

Часы на панели немного спешили, но намекали на то, что можно включать дурацкий навигатор и искать не менее дурацкий адрес. В конце концов – спальный район, а значит парковку еще нужно будет ухитриться найти. Оторвавшись от ставшего неплохой подушкой руля, я потерла красный след на щеке и повернула ключ.

Подъезд был измазан синей краской. Именно так, хотя маляры наверняка назвали это хорошей работой и даже взяли деньги. Темные потеки на стенах казались еще непросохшими и липкими. Я вглядывалась в едва различимые номера на побитых жизнью и шпаной почтовых ящиках. Обычный подъезд в старом доме с сырыми лестничными пролетами и сломанным домофоном. Дверь настежь, подпертая половинкой кирпича, но в нее вползало слишком мало света, так что кривые единицы и семерки сливались в нечто среднее. Внутри ящика, который я подозревала больше остальных, что он окажется сорок седьмым номером, что-то белело, опущенное туда видимо совсем недавно – бумага еще не утратила своей почтовой белоснежности. По ржавой батарее ящиков скользнула тень, прежде чем я успела отогнуть край ящика и всунуть туда край прихваченных из бардачка ножниц. Пришлось оставить свое подозрительное занятие и обернуться.

Тень превратилась в пожилую женщину в блеклом цветастом платке. Она замедлила шаг и теперь косилась на меня, нарочно делая вид, что еле тащит полупустой пакет. Прекратить ломать ящик и ждать пока за мной перестанут следить казалось еще более глупой затеей. Я энергичнее задергала ножницами, но конверт то и дело ускользал вглубь ящика.

– Воровка! – заключила женщина вполголоса и опасливо покосилась на ножницы.

– Неправда, – буркнула я.

Конверт наконец упал в мою ладонь сильно пожеванный тупыми ножницами.

– Я милицию позову! – уже более уверенно донеслось мне в спину.

Вот это было лишним. Я торопливо направилась к двери, сжимая конверт пальцами и пытаясь наощупь определить его содержимое. Возвращаться сюда я бы точно не стала, даже если вместо своего письма случайно забрала чужое налоговое уведомление. Почти чувствовала спиной бессильный гневный взгляд и слишком отвлеклась на это ощущение. Короткая лестница внезапно закончилась, и я влетела в чей-то обтянутый выцветшей футболкой торс.

– Черт! – я попыталась увернуться, но все же подняла глаза. На меня смотрел растерянный взгляд обитателя подъезда. Он был выше и куда сильнее меня, но обе его руки, к счастью, оказались заняты картонной коробкой, загородившей проход. – Черт, – уже тише и даже немного обреченно сказала я и, прежде чем замечание про воровку повторилось, я юркнула под его локоть и со всех ног побежала к машине, крепко сжимая мятый конверт.

***

Малик напоминал того здоровяка из подъезда растерянным взглядом и ростом, но это был не он. К сожалению. Тот видел меня лишь миг, у Малика же было время хорошо меня запомнить.

Бежать не было смысла. Я стояла у окна и смотрела на затихающий дождь. Ивы шевелили ветками, ворочаясь как древние звери. Внизу пробежал и скрылся за изгибом карниза мокрый серый зонтик.

– У вас моя шляпа, верните, – сказал Малик. Вот так просто и никаких угроз и вопросов.

У Эхо хреновое чувство юмора. Таких совпадений не бывает – это точно подстроил он, хотя и не совсем понятно с какой целью.

– Как вы так быстро добрались? – задала я глупый вопрос, скорее от безысходности, чем из любопытства.

– Самолет и три часа на поезде.

Ну, разумеется. Одна я как дура гнала на разваливающемся «лягушонке» через полстраны.

– Вы напишете на меня заявление, да? – спросила я и вдруг почувствовала холодок от своих слов. А ведь он мог и имел полное право. Только этих проблем мне еще не хватало! Хотя, вопрос с квартирой сразу будет решен радикальным способом.

– Возможно.

Голос у него странный. Глубокий и хрипловатый. И сам странный. Внешне похож на непрошибаемого флегматика, вот только видно, что кипит там глубоко под смуглой кожей и слегка поигрывает высокими скулами. Сдалась ему эта шляпа?

– Вы мне не объясните наконец, что вы забыли в моем номере среди ночи и почему я вижу вас снова тут перед собой, а не за решеткой?

– Потому что я ничего не украла и не собиралась этого делать, – вздохнула я и покосилась на пустой коридор. Сбежать несложно, вот только есть ли в этом смысл? Тут не южный курорт и не раннее утро, отыскать меня будет проще простого.

– Да неужели?

Я пожевала губу. Он сверлил меня взглядом.

– Ладно, я отдам вам вашу идиотскую шляпу. Идемте, она в машине.

Малик усмехнулся и вцепился пальцами в подоконник, словно я собиралась тащить его силой.

– И там вы проломите мне голову монтировкой, да?

Вот такое я значит впечатление произвожу.

– Что вы хотите от меня? – спросила я, начиная уставать от разговора. – Я хочу отдать вам шляпу, вы не идете. Я пытаюсь извиниться, вы обижаете меня.

Последнее, конечно, очень натянуть получилось. Извиняться я даже не пыталась.

– Хочу, чтобы вы рассказали почему вы меня преследуете. Вломились в мой отель, украли мою вещь и по какой-то причине втянули меня в это дело, за которое, к слову, мне почти не заплатят.

– Хорошо, – я развела руками. – Хорошо, я расскажу. Тут или может вернемся в кабинет?

– Мы, кажется, шли за моей шляпой.

Никто не пользовался лестницей возле оранжереи. Когда-то там была курилка и особо чувствительные к дыму предпочитали идти в конец коридора, чтобы спуститься вниз. Привычка сохранилась, даже когда красный круг с перечеркнутой сигаретой наклеили прямо на стекло. Мне казалось, что в воздухе все еще витал запах дешевых сигарет и паленых спичек.

– Слои реальности, которые сильно искажены, но существуют параллельно нашему, наслаиваются местами и пытаются проникнуть в наш. Я выталкиваю их обратно и затираю это место в пространстве, словно ничего и не было. За это мне платят деньги наличными, подбрасывая их в разные места. Заказчик связывается со мной через радиоэфир, поэтому в машине я вожу старый приемник, настроенный на числовую станцию. Он говорит координаты, я еду, устраняю разрыв, он говорит другие координаты, где можно забрать конверт. Это противно, опасно и чертовски тяжело, но ничего другого я не умею, хотя каждый раз надеюсь, что разрыв был последним и мне никуда не придется ехать, врываться в номера людей среди ночи и воровать их шляпы. Но на мое место нет армии желающих его занять, насколько я знаю. Поэтому я этим занимаюсь, – я перевела дух и добавила. – А еще постоянно рискую оказаться в тюрьме или в психушке. Вот сейчас и то и другое одновременно.

Малик остановился, оперся спиной на давно не крашенную стену. Мне даже показалось, что он вот-вот вытащит из кармана пачку и закурит и я указала пальцем на запрещающий знак. Малик недолго смотрел на него, затем снова уставился на меня.

– Вода из окна. Это был другой мир?

– Господи, да нет, конечно! Самое обычное море, то в котором я искупала свои ладони, если уж не получилось окунуться целиком, когда убегала из отеля, – я показала ему ладонь, словно она все еще была мокрой. – Это называется Блуждающая точка. Так искаженный слой может проникнуть к нам. Кусочек пространства, который статичен с одной стороны и постоянно перемещается с другой. Вам не повезло, Малик – этой точкой стало ваше окно. Ну, почти ваше – соседнее с вами. Оно только начало свое блуждание и в какой-то момент оказалось ниже уровня моря, а потом и вовсе переместилось в небо. Это скачки продолжались бы и становились все чаще, пока не превратились бы в мерцание.

Я замолчала. Видимо на самом интересном месте.

– А потом? Что было бы потом? Открылся бы проход в другой мир?

Я едва не засмеялась, скорее от нервов, чем от таких наивных и шаблонных предположений.

– Стереотипы, Малик. Вы думаете, что они вот такие – окна в другую реальность? Мерцающие круглые порталы, окутанные дымкой и кольцом со светящимися рунами? Поверьте мне, ничего даже близко похожего я не встречала, зато насмотрелась на множество очень мерзких и изощренных способов проникнуть в нашу реальность. И ни в одной из них не было даже намека на окно.

Малик согласно кивнул. Он тер подбородок, словно удивляясь тому, что на нем осталась щетина после бритья тупым лезвием. Я не торопила его, облокотилась на стекло локтями, стараясь сильно не прижиматься к его пыльной поверхности. Издалека мы, наверное, казались ссорящаяся или мирящейся парочкой.

– Вы не обманываете меня? – задал он самый глупый вопрос, который можно выдумать в такой ситуации.

– Зачем мне это? Если истории о прогнивших изувеченных и разлагающихся слоях реальности, окружающих наш слой – тоже так себе чистый, но зато привычный, освобождают от ответственности за взлом, то вы мне скажите, придумаю еще чего-нибудь.

Он мимолетно улыбнулся, шевельнув даже проблемным краешком губ. Боже, он такое умеет.

– Зачем вам моя шляпа?

Нет, все же адекватных вопросов не будет.

– Небольшая слабость. Прихватываю что-нибудь с каждой такой поездки. Как доказательство, что я не сошла с ума. Идемте, верну вам вашу собственность, а то у меня еще много дел.

Малик оторвался от стены и пошел за мной. Я поглядывала на него украдкой, не возникло ли у него желания схватить меня за руки и сдать полиции, ну или санитарам. Но тот только покачивал головой в ответ на какие-то свои мысли.

Дождь почти прекратился. По небу ползли тяжелые серые облака, собираясь с новыми силами. За холмами сверкала молния. Под моей машиной натекла огромная мутная лужа, с которой нехотя пыталась бороться забитая желтыми листьями ливневка. Вздохнув, я наступила прямо в холодную воду. Конечно, по щиколотку – балетки мгновенно нахлебались темной жижи. Теперь будут сохнуть до утра.

– Держите!

Малик встряхнул свою шляпу, словно избавлял ее от невидимой пыли, примял тулью и, мне показалось, что даже улыбнулся ей. Поправив значки, он нацепил шляпу на голову, скрыв непричесанные, торчащие во все стороны короткие волосы. Ладно, в шляпе ему даже лучше, хоть выглядит все равно нелепо. Он вдруг спохватился, снова стащил шляпу с головы и отцепил один значок.

– Вот, – он протянул его мне. Алюминиевый ромбик с каким-то годом, явно задолго до моего рождения.

– Зачем это?

– В вашу коллекцию доказательств, что вы не сумасшедшая.

Я пожала плечами и сунула значок в карман.

– У вас, наверное, целый музей дома?

– Ну, мой дом вот он, – я похлопала «лягушонка» по крыше. – Как видите – не густо. – Я прищурилась и заглянула в его угольные глаза. – Вы что, правда считаете меня таким уже великим профи? Ваша гостиница и Блуждающая точка в ней – четвертое мое дело, Малик. Четвертое!

Он показал головой и снова усмехнулся.

– Не верю ни одному вашему слову, но у нас вроде бы есть общее дело. Я могу заехать за вами завтра утром. Скажите куда.

– Учитывая, что на машине я, скорее это мне придется за вами заехать.

Малик пожал плечами и назвал адрес.

– Ни одному слову, – повторил он.

– К счастью, у меня нет времени и желания вас убеждать в чем-либо. Как я уже сказала – куча дел.

Я наконец нашла ключи в глубинах сумочки и села в машину. Дала себе обещание разуться сразу, как только мой собеседник исчезнет.

– Какие у вас могут быть дела?

– Найти место, где можно просушить обувь, забрать сумку из гостиницы и навестить дочку и мужа.

Малик открыл было рот, но затем мягко улыбался и кивнул, слегка нагнувшись к машине. «Ни единому слову» – читалось в его глазах. Я помахала ему рукой на прощание зачем-то и покатила к выезду с парковки.

Над холмами все еще грохотала гроза.

2.Лора: невидимый собеседник

Город застыл зеленым озером в низине между цепочками холмов. Это там внизу он казался паутиной улиц и скоплением наползающих друг на друга зданий. С высоты высотные дома стали острыми рифами, торчащими из пока еще зеленого, но стремительно желтеющего моря. Малая Каменка оказалась не такой уж близкой. Один из тех поселков, которые считаются элитными лишь по инерции, следуя лозунгу застройщика. На деле – далекая от приличных школ, больниц и ресторанов кучка коттеджей из красного и желтого кирпича, ощетинившаяся гроздями спутниковых антенн и огородившаяся от скучных лысых тротуаров высокими заборами с безвкусными львами.

В рыжем воздухе пахло осенью и запустением. Ветер гонял листья и шевелил тонкие макушки к месту и не к месту высаженный туй, между которыми летали обрывки цветных упаковок и невесть откуда взявшиеся кусочки пенопласта. Мертвая тишина – ни шорохов, ни лая собак. На нас молча таращились слепые камеры и глазки в кованых калитках.

Малик тоже молчал, хотя и поглядывал на меня с опаской. С утра он был хмур, пах сносным одеколоном и горьким кофе. Глазами поискал магнитолу, надеясь на музыку, но заметил только старый радиоприемник и скис. Всю дорогу он делал вид, что спит, надвинув шляпу на глаза, но мне ли не знать, что с его ростом спать в «лягушонке» затруднительно. Впрочем, так даже лучше. С утра совершенно не хотелось ни вопросов, ни откровенных бесед. Когда я заглушила мотор, ему пришлось изобразить внезапное пробуждение.

– Тут где-то должен быть съезд, – сказала я. Дорога через поселок все еще оставалась тупиковой и вела то ли в болото, так и не ставшее элитным, то ли в лесную глушь.

– Сидите, я посмотрю.

Сквозь затуманенное стекло я наблюдала, как он ежится, поправляет воротник и оглядывается по сторонам. Затем мой попутчик неохотно зашагал к высокому забору, за зубчатым краем которого пряталась высокая крыша. А я достала навигатор.

Съезд действительно был неподалеку и примыкал к тому месту, где однажды на месте грунтовки появится хорошая дорога, соединяющая поселок и базу отдыха. И тогда поток машин устремится между спокойными стенами в проулок, раздражая хозяев. Но пока там блестели лужи.

Малик вернулся. Он утопил шею и подбородок в воротнике и косился на мою машину. На его шляпе поблескивали значки.

– Дорога есть, но очень посредственная, – доложил он и снова скользнул взглядом по «лягушонку».

– Значит, пойдем пешком. По навигатору меньше километра.

Слова насчет навигатора н пропустил мимо ушей.

– В общем-то застрять не должны…

– Я только помыла машину, – перебила я. – Идемте!

За пределами теплого салона ощущение запустения только усилилось. Ветер дул со стороны холмов не утихая. На конической крыше дома за забором поскрипывал флюгер – тонкий железный олень, царапающий рогами небо. Я поежилась и застегнула куртку, едва не прищемив молнией подбородок.

– Слушайте, меня мучает один вопрос, – Малик догнал меня в два шага и сейчас шел рядом высокий и нескладный. – Я не водитель, но знаю, что автолюбители как-то обычно называют свои машины.

– И что? – сухо спросила я. Нарочно сухо, но похоже было, что Малик плохо разбирается в интонациях.

– Как зовут вашу?

– Никак.

Грунтовку и правда сильно размыло. Заляпала бы весь капот до самых дворников. Дорога спускалась вниз и оттуда коттеджный поселок казался некрасивым замком на возвышенности, хозяин которого годами топтал пыль Палестины вдали от своих заболоченных земель. Внизу виднелась насыпь железной дороги, а к ней прижималась полоса заброшенных домиков с такими же заброшенными и заросшими бурьяном участками, из которых тут и там торчали кривые стволы потрепанных временем и ветрами яблонь. Окна таращились на нас пустыми проемами. Роща медленно наступала на них, поглощая остатки заборов и стен.

Отмеченное на распечатанной карте место мало походила на что-то ритуальное. Несколько сваленных с неровную букву П бревен, следы кострища между ними. Даже несколько плохо припрятанных травой и листьями бутылок с облезшими этикетками. Я понадеялась, что на этом все. Но следы старого капища оказались неподалеку и мусора там не было. Напротив, казалось, что кто-то вычистил это место десятком граблей и смел вездесущие листья.

– Дешево и безвкусно, – сказала я, постучав носком кроссовка по свежему еще смоляному столбу, вкопанному в жирную землю. Никто не удосужился даже как следует заполировать сучки. Колья образовывали ровный полумесяц, в центре которого лежал камень с голову Малика размером и такой же темный. Ни псевдо-рун, ни свитых из веревок и прутьев ничего не значащих символов, но зашитых грубыми нитками апельсинов или безголовых кукол. Такое оставляют обычно в лесу те, кто потом и снимает дешевые мистические ролики на трясущуюся камеру ради внимания подписчиков. Тут работа менее халтурная, хоть и такая же безвкусная. Просто столбы – словно макет под будущее капище, над которым еще работать и работать.

– Точно не древнее? – то ли сказал, то ли спросил Малик.

– Уж точно не современное, – сказала я. Я специалист, если можно так сказать, по совсем новым культам, которые возникают тут и там, живут пару дней или напротив, показывают просто чудеса стабильности и популярности. Есть те, кто поклоняется технологиям и носит на шее флешку на веревочке, те, кто выискивает себе богов в литературе и начинает свято верить в них, есть настолько «неоязычники», что их боги разве что джинсы и худи не носят. А может носят. И грубо обтесанные столбы, сделанные по картине из какой-нибудь популярной книжки, не имеют к этим культам никакого отношения. Скорее всего местным подросткам захотелось атмосферного места для дегустации десятка сортов дешевого пива. Может кто-то из них и правда начитался сомнительных книг. Я все это хотела сказать Малику, но промолчала. В моей голове это звучало неплохо, но походило на хвастовство недописанной курсовой работой.

Малик пожал плечами, словно все понял.

– Ну, я осмотрюсь…

Осмотрись. Я вышла к ручью, лениво огибающему самую границу рощи. Тут у подножья холма ветер почти стих, но все еще норовил забраться под кофту и подладить по голой спине. Я спрятала ладони в рукава, подняла ворот куртки. Слегка знобило и чесался нос, предчувствуя скорый насморк. Всегда так после «выезда». Вроде бы все удачно, но потом накрывает какой-нибудь гадостью вроде аллергии или пропавшего голоса.

Ручей разрывал своим журчанием гнетущую тишину. Он и шорох листьев под ногами Малика.

– Лора, посмотрите на это.

Это его «вы» как лезвием по ушам.

– Послушайте, Малик, – я повернулась к нему, не заметив, что он уже подошел и теперь смотрел через мое плечо на ручей, надвинув на глаза дурацкую шляпу. Он крутил в пальцах какой-то предмет, но я не могла рассмотреть, что именно. – Малик, вы старше меня, наверное, раза в два. Можете обращаться ко мне на ты.

Может немного фамильярно, но я так перестала бы чувствовать себя старухой.

– Ни в коем случае, – он покачал головой. – Мы с вами не пили и жизнь друг другу не спасали, так что поводов нет.

Если это было приглашение выпить в баре, оно оказалось самым странным за мою жизнь. Я пожала плечами.

– Что там?

– Вот эти камни. Они, кажется, куда старше столбов. Все как говорил Кирик.

Я присела, чтобы лучше рассмотреть на что указывал Малик, краем глаза заметила, что заляпала грязью обувь и пользуясь случаем поправила носок. Камни, о которых говорил декан, представлялись мне кучкой шлифованных булыжников с нацарапанными гвоздем рунами. Но ничего подобного под ногами не было. Только неровный треугольный выступ, торчащий прямо из земли. Серовато бурый камень, от времени почти слившийся с окружавшей его пустошью, но все еще сохранивший следы своей рукотворной природы. Попытки пошатать его руками и даже ногой ни к чему не привели – словно вершина огромной монолитной скалы.

– Он врыт в землю, и довольно глубоко, – пояснил Малик. – Я вернусь сюда с лопатой и попробую откопать насколько смогу. По крайней мере чтобы мы смогли рассмотреть символы на нем.

Символы – сказано громко. Я смела мусор с камня, провела рукой по земле вдоль него, собирая грязь. Теперь он был похож на зуб, торчащий из воспаленной десны. Полустертые непогодой линии на его бурой поверхности были высечены давно, но в них не угадывалось ни букв, ни оккультных символов – только пересечения почти ровных и извилистых линий и похожие на оспины, выбитые тут и там щербины.

– Там еще один, – указал рукой Малик.

– Шесть, их тут шесть, – я поднялась и отряхнула коленки. Малик посмотрел на свою поздно протянутую руку и убрал ее в карман.

– Значит мы застряли с этим делом? – предположил он.

– Похоже, что так.

В его голосе тоже были нотки сожаления, но куда меньше, чем в моем. Надежда на то, что декан меня восстановит и я в перспективе получу диплом вдруг вспыхнула ярким пламенем оптимизма как бумажка, брошенная на тлеющие угли.

– Если в вашей машине есть лопата, я бы задержался минут на сорок.

– В ней не поместится даже совок.

Он не посмеялся, зато я улыбнулась собственной шутке.

– Видимо, вернусь позже, – он повернулся во мне и вдруг ткнул в мою сторону пальцем. – Как вы это делаете? Как узнаете каким образом бороться с этими разрывами реальности? У вас есть какие-то древние книги или может видите во сне?..

– Ага, значит вы все же мне поверили!

Он усмехнулся и медленно покачал головой, что бы это не значило.

– И все же? Мне просто интересно – как?

Я прислонилась к дереву, сложив за собой руки. Ныла спина и плечи. Но полуголые ветви березы висели уныло и не умели делать никакого, даже самого захудалого массажа.

– Эхо говорит. Это человек с мертвым голосом, иногда детским, иногда непохожим ни на чей конкретно, которого я никогда не видела и не знаю. Он называет место, а потом называет предмет. Это глупо и звучит странно, но я понимаю, что его надо найти. В последний раз был медный гвоздь, кажется. Поначалу сходила с ума, не понимала, что от меня требуется. Пока не поняла, что самый простой ответ – всегда самый правильный. И тогда я начала искать на интернет-барахолках. Всегда находился экземпляр, каким бы диким не было его название. Медный гвоздь тоже нашелся у продавца с очень странным ником и полным отсутствием других вещей в профиле, – я мельком взглянула на Малика, не крутит ли он пальцем у виска, но Малик слушал внимательно и едва заметно улыбался кривым уголком губ. – Вот и ответ на ваш вопрос. Что еще интересует?

– Интересует, почему вы рассказываете мне все это. Разве это не тайна и не вопрос какой-нибудь космической важности?

Я усмехнулась и медленно покачала головой, надеясь, что он поймет, насколько глуп его вопрос. Но он не понял.

– Потому что вы, господин в шляпе, грозились сдать меня в полицию. И я все еще не хочу туда, но подозреваю вас. А еще ни разу не слышала от Эхо, что это тайная информация. Похоже, что ему вообще плевать. Вот так.

– Я хочу с вами, – почти перебил он, сверля меня взглядом. – Возьмите меня с собой в следующий раз. Я обещаю молчать и помогать всем, чем скажете. Взамен я разберусь сам с этим отчетом по капищу. Для вас же это важно, как я понимаю?

Да, разумеется, возьму с радостью – промолчала я. Малик посмотрел в сторону холма, на котором молчаливо застыл кирпичный поселок, окруженный стеной.

– Нужно идти. Я вернусь сюда без вас, а потом пришлю фотографии того, что нарою, если дадите мне адрес почты. А вам совет – залезть под одеяло и не прекращая пить чай с лимоном, – он поймал мой удивленный взгляд и добавил. – Выглядите неважно, но я знаю, как начинается простуда. Надеюсь, у вас уже есть дом.

Я не ответила. Поселок встретил нас ветром и скрипом флюгеров на черепичных крышах. «Лягушонок» ярким родным пятном напоминала о себе среди асфальто-кирпичной серости.

– Лора, иногда вы очень профессионально, мягко скажем, говорите неправду. Но я надеюсь, что со временем буду легко разбираться в таких вещах.

– Наше дело так долго не продлится, – заверила я. – И потом, почему вы так уверены, что я вру?

Я открыла машину. В салоне все еще было тепло и почему-то пахло морем.

– Не во всем, – отмахнулся Малик. – Но вот насчет ребенка, например… Это вы сказали сгоряча или чтобы еще больше меня запутать?

– Ее зовут Даша и ей пять лет, – выдохнула я. – И да, я родила ее, когда мне было шестнадцать – можете так пристально не присматриваться ко мне. Темная история и нашего дела никак не касается.

– Как скажете, – он сел в машину и пристегнулся. – И имя у вас странное.

– Ой, кто бы говорил!

Дворники скользнули по чистым стеклам и вернулись на место. Я барабанила ногтями по мягкой обмотке куля. Пыталась злиться на Малика, но не получалось. Вот этим и не люблю флегматиков – на них очень тяжело злиться.

– Да, я же нашел кое-что там под камнем, – Малик полез в широкий карман куртки. – Не валялось, а стояло в углублении, словно на своем месте. Искусная работа и по-моему, довольно старая, – он извлек то, что мне сначала показалось перевернутым стульчиком с кривыми ножками – деревянная статуэтка немного больше моей ладони.

– Похоже на зверька, – Малик перевернул е и протянул мне.

О, боже! Я замерла, отстранилась, насколько это было возможно в тесном салоне. Деревянный, почерневший от времени и прикосновений сотен неизвестных рук олень был повернут по мне боком и смотрел пустым глазом без зрачка.

– Убери, пожалуйста, – тихо сказала я.

– Ты знаешь, что это такое?

– Нет!

Конечно, он понял, что я вру. Прозвучало слишком резко и торопливо.

– Давайте я вас отвезу.

***

Определенно третий. Когда меня спросят, какой из моих «выездов» был самым странным и сложным, я отвечу именно так.

Первый был как сон – я не знала куда и зачем еду, давала себе шанс выжить после этой дикой истории не больше двадцати процентов и была уверена, что все это происки какого-нибудь изощренного на выдумки маньяка. Но ноги все равно несли вперед, как и колеса «лягушонка».

Второй стал тем моментом, когда я ощутила себя чертовым профи. Выжила после первой истории, получила деньги и опыт и готова была горы свернуть, понимая, что ни так уж страшно и опасно все это, а я способна очень на многое.

Третий окунул меня головой в тазик с ледяной водой. Я помню заправку на обочине пустой трассы. Я шла под дождем, прикрываясь найденным в салоне пустым пакетом, а машина намертво застряла на мокром гравии под низким небом, не дотянув до заправки чуть больше километра. Сквозь дождь светила старомодная неоновая вывеска, обещавшая помимо топлива по конским ценам, свежий кофе. За запотевшими стеклами сияли стеллажи с «незамерзайкой» и шоколадными батончиками. Синий экран телевизора пробивался сквозь капли дождя.

Внутри было хотя бы тепло. Дождь тарабанил по железной крыше и стеклам, приглушая звуки, доносящиеся из телевизора.

Парень за кассой в красной кепке и одним наушником в ухе вопросительно кивнул, дожевывая остатки хот-дога.

– Девяносто пятый, – выдохнула я. Мокрые волосы никак не хотели отлипать от лица и шеи.

– А ваша колонка?

– Черт, а вот с этим проблемы.

Канистра, конечно, осталась в машине.

– А у вас нет?..

Он поучительно покачал головой.

– Не положено. И канистра нужна с маркировкой.

У меня как раз такая, умник – закатила глаза я – у меня с памятью проблемы. Вслух ничего не сказала, только улыбнулась, набирая бонусные очки и попросила кофе. Еще пригодятся, когда стихнет дождь и я вернусь с канистрой. Парень засуетился, напевая что-то из своего наушника. В бумажный стаканчик зашуршал «свежий» кофе из пакетика. Я осмотрелась. Даже что-то вроде кофейни есть – три столика у стены, отгороженные стеллажом, и безвкусные красные диваны. На одном кто-то забыл папку и мокрый зонт.

Кофе и тепло быстро отрезали промозглую реальность за окном от этого места, в котором я растворялась, чувствуя под собой мягкий диван и то, как сохнет одежда и волосы, слыша бормотание телевизора и кассира. И даже обжигающий стаканчик в пальцах был куда как кстати. Словно место без времени. И неон восьмидесятых очень подходил к таким мыслям. Вот только мокрые неудобные туфли на ногах превратились в деревянные колодки и вытягивали из тела с таким трудом впитываемое тепло. Я брезгливо скинула их и поджала ноги под себя – ледяные как пиво из холодильника. Какая дура вообще надевает туфли на срочный выезд, где существует опасность для жизни? Ну, кроме меня, конечно?

– Можно? – услышала я и рассеянно посмотрела на требовательно протянутую руку. На руке болтался браслет, чуть ниже манжеты белой рубашки. Пиджак? Добродушно улыбающееся лицо смотрело на меня ожидающе.

– Ах, да! Ваши вещи.

Я случайно села на зонтик, не заметив этого. Наверняка огромное мокрое пятно на джинсах. Светлых, между прочим!

– Сломались или этот вредный парень не хочет продавать вам бензин?

– И то и другое, – я пригубила кипяток. – Застряла в километре отсюда. Бак на нуле, канистра в машине…

– В общем, так себе у вас денек, я понял.

Я улыбнулась.

– Игорь.

Он опустился за столик напротив меня. Не то, чтобы нагло – вообще-то там лежали его вещи. Это я уселась, не посмотрев. Игорь быстро перебрал документы в папке, застегнул ее на тугую молнию и уставился в телевизор.

– Жду пока дождь утихнет, – пояснил он не оборачиваясь. – Не хочу ехать, когда ничего не видно. Я вам не мешаю?

– Нисколько, – я поплотнее поджала ноги.

Мы сидели молча. Игорь не пытался примитивно или как-нибудь еще пытаться познакомиться ближе и проявлял ко мне интерес лишь изредка, комментируя погоду или усмехаясь новостям из телевизора.

– Пойдемте покурим? – наконец предложил он.

Я промямлила что-то про то, что не курю, но поплелась за ним, сунув ноги в непросохшие еще туфли. Дождь снаружи сменился моросью. Ветер швырял мелкие капли на стекла заправки, пытался попасть в наши лица.

– Думаю, вы от кого-то убегали, – сказал Игорь, раскурив отсыревший валик. Запахло табаком. – Поэтому не заправились вовремя. Злой муж? Злые дети?

Я улыбнулась.

– Нет. Просто меня отвлекли. Скорее даже испугали. А собиралась залить полный бак, но проехала станцию.

– Дорожные разбойники?

Я представила мультяшных бандитов с кривыми саблями и повязками на головах. Почему-то меня это рассмешило.

– Почти. Нет, на самом деле глупая ситуация. Просто вечер, дождь…

Дождь. Дорога сразу всплыла в памяти тревожным воспоминанием. Лес справа и слева мгновенно потемнел, превратившись в глухой высокий забор. Свет фар пробивался сквозь морось, освещая пустынную трассу. Ни одной встречки, словно проклятое место. В узкой полоске неба мешанина свинцовых облаков. Не люблю, когда так – даже на дороге не выношу одиночества. То и дело я поглядывала в зеркало, надеясь увидеть огоньки или отблески фар позади себя. Но видела только мокрый асфальт и смыкающиеся в повороте стены густого леса. А потом заметила его – темный силуэт появившийся непонятно откуда посреди дороги. Олень или лось. Скорее лось. Не слышала никогда, чтобы у нас водились олени. Он смотрел мне вслед неестественно задрав голову. Просто животное…

Я выкинула его из головы почти сразу, как заметила, что бак почти пуст. Карты в капризном телефоне показывали, что заправка не за горами. Дотяну. Но хорошо бы иметь на будущее голову на плечах. Идиотка! Я добавила газу, скорее от злости на себя, чем по необходимости. Еще успевала по тому странному адресу, который назвал Эхо в эфире и замолк. Приемник рядом со мной шипел – забыла выключить – и заливал салон янтарным светом.

Черт! На секунду взгляд скользнул по зеркалу. Он все еще был там. И все еще смотрел мне в след, хотя его грузное тело должно было остаться в километре отсюда. Плохо, очень плохо! Говорят, на пустых трассах бывают миражи. Но бывают и банальные галлюцинации. Я нащупала педаль снова, плавно вписалась в поворот, за которым снова пустая унылая дорога. Никого. Кроме чертова оленя! Он не сдвинулся ни на метр и, казалось, даже стал ближе. Я точно видела, как удаляюсь от него, но каждый раз, стоило на миг отвлечься от зеркала, он появлялся там. Нужно было остановиться, перевести дух и убедить себя в том, что это просто галлюцинация – результат усталости и нервов. Но вместо этого я выжала из «лягушонка» все, на что он был способен.

Тусклая вывеска заправки пролетела мимо меня, как и переезд с уходящей вдаль такой же пустынной железной дорогой. Светофоры горели красным. Где-то там за переездом, словно на противоположном берегу осталось преследующее меня видение, словно безмолвные рельсы были рекой, которую ни одна нежить пересечь не способна. Но я ехала бы и дальше с предельной скоростью, если бы моя машина была способна на это без бензина. Она остановилась на шуршащем гравии. С новой силой пошел дождь. Я взглянула на пустую дорогу, ожидая худшего, но там никого не было. И побрела к ближайшей заправке.

– Я не так уж сильно спешу, могу помочь вам, – сказал Игорь, видимо опасаясь быть неправильно понятым.

– Да, ответила я. – Спасибо!

Мы вернулись за столик. Кофе успел остыть. Игорь что-то рассказывал о зонтике, который вечно теряет и о том, как у него едва не угнали машину. В самой середине истории, когда, судя по интонации его голоса пора было начинать улыбаться, заголосил телефон. Игорь поднял палец – мол, минутку, это срочно, и принялся вполголоса оправдываться за опоздание. Я отсела на край дивана, чтобы не мешать. Допивала холодный кофе и краем уха слушала телевизор.

– Сделать погромче? – спросил кассир и потрогал козырек своей кепки.

– Да, пожалуйста.

Меня привлекла картинка на темном экране: отражающий фонари треугольник, проблесковые маячки. Видимо авария. К счастью, ни в одной побывать мне не пришлось, но такое всегда привлекает взгляд. Словно сочувствуешь тому, кому повезло меньше, чем тебе и во все глаза смотришь – насколько именно повезло.

На освещенной фарами дороге копошились трое. Еще один видимо снимал – кадр плясал и то и дело слеп от света фар.

«Откуда он взялся?»

Двое тащили брезент на обочину. Судя по усилиям – что-то тяжелое.

«Сбежал из заказника видимо. У нас такие не водятся»

«Тяжелый. Это лось? Убери камеру, помоги»

Крупная рука в перчатке откинула брезент, но свет фонаря не дал рассмотреть, что там.

«Я его не заметил. Он как будто вырос на дороге»

«А что с его зубами?»

Камера переключилась на разбитую фару и смятый бампер.

«Патруль вызвали?»

Экран стал совсем темным. Я слышала только голос.

«Вы видели зубы? Что с его зубами?»

– Животное сбили какое-то, – пояснил кассир.

Это я и так поняла. Экран потемнел, картинка сменилась на диктора с неестественно большим ртом. Он сидел в пол-оборота и беседовал с кем-то за кадром. Он задавал вопросы, но ответов я не слышала. Кассир принялся шуршать пакетами и исчезли даже вопросы.

– Речная сорок два, сто четырнадцать, – кричал в трубку Игорь, прижимая ладонь к другому уху. – Да, буду тут еще около часа. Послушайте, если это так срочно, то привозите бумаги сюда. Я все подпишу, – он отключил телефон и раздраженно бросил его на диван экраном вниз. – Простите, форс мажоры.

– Секундочку, – я поймала его за руку, хотя совсем не хотела этого делать. Он даже не вздрогнул и руку не одернул. – Адрес. Что за адрес вы назвали?

– Нашей заправки. Вы знали, что автозаправки имеют обыкновенные адреса?

– Да подождите вы, Игорь! Скажите еще раз.

Он повторил. Я достала из кармана смятый листок, отметила кончиком мысли, что хорошо бы наконец завести ежедневник и прочла надиктованный Эхо адрес. Речная сорок два, сто четырнадцать. Я полагала, что это дом и номер квартиры, и дико психовала, когда дурацкие карты не показывали в поселке никаких высоток с таким множеством квартир. Заправка! Это адрес и номер заправки. Значит я на месте, а вот это уже очень странно.

– Послушайте, Игорь, – я взяла его за вторую руку. Они оказались неожиданно теплыми. – Слушайте внимательно. Прямо здесь скоро должно произойти кое-что довольно жуткое, но все быстро закончится, если вы поможете мне.

Он недоверчиво прищурился и освободил одну руку.

– Нужно срочно позвонить в полицию? Или вы собираетесь ограбить заправку?

– Я говорю серьезно. Все что о нас пока требуется – это сидеть и ждать.

Всего третий выезд по своим странным делам, но одно я поняла наверняка – проходы в иной мир непохожи на туманные порталы, это куда более неожиданные и менее приятные штуки. Нигде в стене не откроется окно и не подует потусторонним ветром, просто в какой-то момент поймешь, что что-то вокруг тебя не так. И тогда станет страшно, словно в тревожном сне, у котором начинаешь осознавать, что все вокруг искажено и неприятно, и захочется бежать как можно дальше. Но сбежать не получится.

Я всматривалась в окна и дождь за окном, вслушивалась в звуки. Раздражающим отвлекающим шумом оставался телевизор. Диктор с широким ртом продолжал говорить, и голос его, казалось, стал громче.

«Время. Что мы знаем о времени? Еще каких-то сто лет назад люди всерьез считали его состоянием или, если угодно, измерением пространства. Любой физик сейчас скажет, что время – лишь переменная в известной формуле, сильно зависимая от массы и скорости. Но слышал я и другие интересные предположения. Что если каждый миг нашего состояния лишь кадр бесконечной кинопленки и наше сознание несется по ней, оживляя застывшие кадры? Значит, оно может замедлиться, и мы определенно заметим это…»

– Заметим это, – повторила я.

Дождь за большими окнами больше не был сплошной пеленой. Он распался на капли, плавно скользящие вниз с низкого неба. Замерцал свет. Я схватилась за край стола. Мне казалось, что сейчас мои движения также станут плавными и медленными, но ничего такого не произошло.

– Что происходит, – встревоженно спросил Игорь.

– Помолчите.

Звуки распались на фрагменты, стали протяжными и глубокими. Только диктор в экране продолжал говорить как обычно. Он все еще не смотрел не нас, а обращался к невидимому собеседнику.

«…и когда время остановится совсем, мы увидим лишь замершие в пространстве фигуры. Они будут живыми куклами, а вещи вокруг них превратятся в впитавшие остатки движения губки. А после станет очень тепло. Что делает свет проектора?..»

Становилось нестерпимо жарко. Воздух пропитался зноем и задрожал.

«… свет лампы будет прожигать фотоэмульсию…»

Стена заискрилась и мгновенно вспыхнула.

– Черт! – я сорвала с дивана красное покрывало. – Помогите мне.

Игорь не спорил. Мы пытались накрыть пламя, рвущееся из стены, словно в ней лопнули сотни трубок с жидким пламенем. Оно гасло и вспыхивало вновь. Густой дым медленно поплыл вниз, занялись и потемнели края пледа.

«…и вы начнете думать, что сходите с ума. Вам станет интересно, есть ли в этом мире какие-то звуки, движение, мысли, боль. Вы попробуете сломать себе палец».

Кассир отбросил пакетик с кофе, который пытался до этого высыпать себе в чашку. Этикетка полетела вниз плавно, словно в воде. Он положил ладонь на стойку, взялся свободной рукой за мизинец и плавно потянул его вверх. Его рот округлился, также неестественно медленно.

– Что мене делать? – Игорь откинул горящий плед. Он пытался поймать мой взгляд, словно искал в нем спасение и ответы на все вопросы. Я понятия не имела что делать. Кварцевое зеркало – вот что велел найти и принести сюда Эхо. С каким трудом я отыскала его среди сотен объявлений и как глупо оставила в бардачке машины. Дура!

Никаких других зеркал под рукой не было, да и вряд ли все было так просто.

– Продолжай тушить, – крикнула я, внезапно перейдя на ты. Тяжелая солонка со стола удобно легла в руку. Чертов телевизор – его следовало расколотить в мелкие осколки.

«… но время и пространство связаны. Подобно тому, как растягивается время, может быть растянуто и пространство…»

Короткий путь до стойки превратился в узкий коридор, в конце которого сиял серо-синим экраном маленький телевизор. Бежать по нему – бесполезно. Я знала, что каждый шаг лишь вытянет его в еще большую глубину. Размахнувшись, я швырнула солонку в синюю точку впереди. Глупо, но попытаться стоило. Стекляшка лишь зависла в воздухе, в ней искрился свет мерцающих ламп. Но внезапно они погасли все разом. В синей темноте завис рассеянный полумрак от струящегося из окон света фонарей.

– Щиток. Я вырубил все! – Игорь смотрел на меня, его руки тряслись мелкой дрожью. Я ответила ему благодарным взглядом. Хоть кто-то в этом месте сохранил способность к адекватным поступкам.

Но экран телевизора внезапно ожил. Похоже, что электричество – последнее, что ему было нужно. Речь большеротого диктора становилась все более странной.

«Из материи струится вода, она истекает ей. Неживое становится живым, а живое лишается способности двигаться…»

Бесконечный коридор исчез. Я подбежала к телевизору, неровно стоящему на краю стойки. Нужно было чем-то ударить его, разбить с одного удара. Но в карманах только… Пальцы нащупали округлый осколок. Я все-таки взяла его!

Голова диктора начала медленно поворачиваться ко мне, а его взгляд вот-вот грозил скользнуть с экрана в наш мир. На мгновение мне показалось, что я вижу в его зрачках невидимого собеседника, который вовсе не был человеком.

Я впечатала зеркало в экран, надавила что есть силы. И стекло закипело, запузырилось под моими пальцами, оставаясь холодным. Потекло на пол жирными струями. Расплылась картинка, лицо диктора вытянулось и потекло вниз вслед за ручейками стекла. А потом все исчезло.

Нет, не включился внезапно свет. Напротив, исчез последний – погас экран. Замерцали и потемнели фонари на улице. Мы стояли в полной тишине, смотрели друг на друга, еще не поняв, что все закончилось. А потом кассир в красной кепке сорвался с места и бросился в стеклянные двери. Его силуэт был виден за окнами, быстро удаляющийся по пустой дороге.

Игорь упал на диван, на котором еще тлели хлопья пепла. На стене чернел выжженный круг. Кроме этого, ничто не указывало на то, что только что в этом месте чуть не прорвался заразной плесенью другой слой реальности.

– Что это было такое? – он таращил на меня глаза. Я устало опустилась за столик напротив, сложила перед собой руки.

– Хочешь кофе? Я сделаю. Вряд ли кассир вернется в ближайшее время.

Мы грели пальцы стаканами – все еще колотил озноб от пережитого. Игорь слушал меня не перебивая. Один раз, попросив разрешения, закурил. Его электронная сигарета наполнила магазинчик приторным цитрусовым запахом. Я мельком поглядывала на его лицо. Из человека, способного решить любой вопрос, он начинал казаться человеком, осознавшим, что не любой вопрос можно решить. Эта милая растерянность в глазах. И, кажется, я хватала его за руки. Господи, сколько времени я не прикасалась к мужским рукам!

– Знаешь, – сказал наконец Игорь, – однажды меня занесло в Южный Судан и деревню, в которой я оказался, на пару дней захватили повстанцы. Но даже тогда мне не было так страшно. Как ты живешь с этим?

Я только пожала плечами и улыбнулась.

– Справляюсь. Но иногда не отказалась бы от помощи.

– Это понятно.

– Наверное, я похожа на человека, который притягивает неприятности?

Он отмахнулся.

– Ерунда! – перегнувшись через стол, он заговорчески подмигнул. – Могу предложить кое-что покрепче кофе. Тут не продают, но у меня есть в машине.

Да почему нет! Я чертовски устала. Не от постоянного ожидания и случающейся со мной дичи, а от одиночества. Этот парень по крайней мере умеет слушать. Я кивнула. Игорь согласно прищурил оба глаза.

– Никуда не уходи. Я скоро.

Я посмотрела ему вслед. Ладно, на одну ночь так на одну, даже если мы проведем ее здесь за этим столиком, напиваясь в хлам и рассказывая друг другу дикие истории. Мне есть что рассказать, но и слушать я тоже умею. Достав телефон, я попыталась рассмотреть себя через плохую камеру. От прически одно название – Оксана снова будет ворчать, но можно собрать волосы в короткий хвост. Благо – дежурная резинка все еще в кармане. И хорошо, что не додумалась накраситься. Сейчас бы выглядела как плохой клоун. Я быстро накрасила губы розовой помадой, сложила руки перед собой и принялась ждать.

В полной тишине что-то тикало, отмеряя секунды. Возможно, кассир, убегая оставил свои часы. Или Игорь. Только вряд ли он вернется за ними. Прошло уже минут двадцать, а я все еще ждала, не веря, что шорох шин за окном не был случайным.

– Дура! Господи, какая же я дура.

Дождь прекратился. Я шла в мокрых туфлях к машине, на половине пути вспомнила, что так и не нашла канистру. «Лягушонок» терпеливо ждал на обочине. Кое-как разложив кресло, я свернулась в нем и попыталась уснуть, накрывшись курткой. Снилось бесконечное поле с застывшими фигурами, по которому бесцельно блуждал луч маяка.

3.Лора: полый олень

Дом считался элитным. Тут даже двери подъезда заменили на полностью стеклянные – такие модные, которые можно встретить в столице. Появилась будка консьержа, но сам консьерж пока видимо не укладывался в бюджет. Стены и пролеты украшали безвкусные картины, на высоких подоконниках теснились горшки с фикусами и жизнерадостными фиалками. Когда я жила тут, ничего этого вокруг не было – только заплеванная лестничная клетка.

У двери я по обыкновению замерла. А вдруг ошиблась? Возможно, совсем не та машина уехала с парковки полчаса назад. Обычные фобии, ставшие привычными. На всякий случай я аккуратно постучала, проигнорировав утонченно-лаконичную черно-белую кнопку звонка.

Шорох тапок послышался почти сразу. Потемнел на мгновение глазок, а потом торопливо провернулся в замке ключ.

– Лора, девочка, – Катерина Андреевна видимо совсем недавно вынырнула из душа – на голове огромное махровое полотенце, из-под которого пробивался кусочек перепачканного краской целлофана. Стало грустно. Катерина Андреевна никогда не рисковала уйти в душ и тем более красить волосы, когда дома не одна – боялась не услышать «какую-нибудь беду». Значит Даши нет. – Заходи скорее. Дима только что уехал.

Видела. И затылок его видела – все такой же бритый не по сезону – сквозь черные короткие волосы проглядывала бледная кожа.

– Здравствуйте, – я неловко поцеловала ее в щеку, едва не сбив полотенце. Мельком бросила взгляд в глубину неестественно чистой квартиры. Только разрисованная красками и пальцами открытка все еще была неумело приклеена на дверь. – А Даша? Дима увез?

Катерина Андреевна замахала руками.

– Гуляет с соседкой. У нее двое мальчишек такого же возраста. А я наконец отпросилась на часок закрасить седины. Подожди немного, я провожу. Они на детской площадке за домом.

Я замотала головой.

– Нет, я сама. Дима может вернуться.

– Верно. Он сегодня выходной, но поехал в офис отвезти какие-то бумаги. Сказал – ненадолго. Ты лучше иди. Если он позвонит и скажет, что возвращается, я тебя наберу. Номер тот же?

Я кивнула.

– Ну, давай деточка, – она сжала мою ладонь сухими слегка дрожащими пальцами.

– Можете потом отдать? – я вытащила из кармана зеркальце с ракушками и кусочками искусственного коралла. На крышке размашисто поблескивало название курортного города – все что успела прихватить на шумном рынке.

– Нет, Лорочка, а что я скажу? Откуда?

– Да верно…

Головой надо думать, глупая. Я повертела зеркало, мгновенно ставшее ненужным, и отправила обратно в карман.

– Я пойду.

Во двор тут был отдельный выход. Огороженная площадка, как тоже стало модно, с безвкусными горками и вполне себе обыкновенной песочницей. Мишура детских курточек заполонила ее почти всю. Я шла медленно. Казалось, что земля под ногами пружинит, отталкивая меня и в тоже время становится вязкой – каждый шаг как маленький подвиг.

– Мама? – то ли удивление, то ли вопрос. Голосок совсем не изменился. Желтая курточка выбралась из песочницы, все еще решительно сжимая лопаточку и полупустое ведерко.

– Цыпленок! – я опустилась на коленки. Солнце слепило, а от этого, конечно, сразу заволокло мокрой пленкой глаза. Соседка было шагнула к нам, но потом только неуверенно кивнула и поджала губы.

– Цыпленок, – тепло ее маленького хрупкого тельца пробивалось сквозь пухлую куртку и крупные петли моего свитера и впитывалось в самую глубину.

***

Малик позвонил сам. Я совершенно не ожидала звонков, тем более с незнакомых номеров, и с важным видом расхаживала по тесной однокомнатной квартире вслед за хозяйкой. Квартира мне нравилась, даже несмотря на хлам, скопившийся по углам и в шкафах, на видавшие, видимо, целые эпохи обои и очень маленькую кухню с наспех оттертой от потеков газовой плитой. Мне большего и не нужно: стол для кружки кофе, диван, чтобы вытянуть ноги, и желательно с пледом, в который можно забраться по самые уши. Все это тут было. Даже маленький шкаф с пыльными книгами и настольная лампа, которая включалась и горела мягким желтым светом. Хозяйка продемонстрировала ее дважды – видимо одна из вещей, которые работают сносно.

Я устраивала ее приличным внешним видом, отсутствием сигарет в руках и, прежде всего, полом – на предыдущих несознательных студентов-мальчишек она начала ругаться через минуту после знакомства. Потом она назвала цену, которая вполне устроила меня.

– Дворик тихий, машин немного, рядом парк и овраг, – она взглянула на меня и зачем-то добавила. – Напротив два садика и школа.

Получив оплату за два месяца, она вызвалась поставить чайник, но к душевным разговорам я была не готова. Хотелось поскорее добраться до душа, дивана и пледа. Потому я попросила показать парковку.

– Вы водите? – удивленно вздернула брови хозяйка, словно я призналась в торговле людьми.

– Приходится. Далеко работаю.

Знала бы она про мою «работу». Но упоминания о ней добавили, как мне показалось, бонусного уважения в ее глазах.

Место для «лягушонка» нашлось. Получив наконец ключи, я вернулась в квартиру – уже вполне законно мою, упала на диван и скинула туфли. Как я их ненавижу! Поклялась себе, что теперь месяц не буду носить ничего, кроме кроссовок. Но туфли тоже увеличили шансы на квартиру, за что я была им частично благодарна. Посозерцав вполне чистый потолок, я достала из кармана мешающий телефон. На экране не менее пяти пропущенных, которые я с такой же настойчивостью отклоняла.

– Слушаю, – сказала я в конце длинных гудков.

– Простите, что прерываю совещание с министром, – голос Малика был раздражен совсем малость. Даже забавно. Я улыбнулась и перехватила трубку поудобнее, заметив к неудовольствию, что диван поскрипывает. – Нам бы встретиться, Лора, обсудить наше дело. Я кое-что нарыл в прямом и переносном смысле. Надо чтобы вы взглянули.

Он назвал адрес. Я вздохнула и пообещала быть через час. Плед и горячий кофе откладывался.

– Час? До меня ехать десять минут из любой точки города!

Я положила трубку, не вдаваясь в детали, что мне нужно принять душ и переодеться.

Сокровища из карманов старой куртки заняли свое место на столике: потерянный было блеск для губ, пара желтых листочков, всунутых мне в карман дочкой в подарок, немного мелочи и паспорт. Черный блокнот сложенный вдвое я убрала под подушку – там все о «выездах» от радиочастот до кратких описаний явлений, которым я давала имена. Эту тетрадь я опасалась, хотя сама же ее и вела. А вот и значок от Малика: «Олимпиада 1980». Я усмехнулась и нацепив его на карман осмотрелась. Не вовремя вспомнила, что у меня нет полотенца.

Насчет десяти минут Малик преувеличивал. Высокий в дом с всегда закрытым шлагбаумом в районе, который я недолюбливала и старалась избегать. Окна офисов из обшитого дешевыми мраморными панелями здания напротив пялились прямо на меня. В одном из них мог торчать Дима. Я торопливо забежала в подъезд, едва щелкнул замок. Малик казался растрепанным и сонным. Поверх домашней одежды он кутался в толстый халат.